Что я могу сказать про «Сороку на виселице».

Это книга-головоломка. Ребус без однозначного правильного ответа (и я здесь имею в виду не отсутствие авторской задумки, а невозможность читателей прийти к некоему общему пониманию показанных событий и рассуждений). Сколько читателей, столько и версий. Кому-то подобное нравится, кому-то нет.

Это не научная фантастика. Уж скорее философская — по крайней мере из-за обилия рассуждений, теорий и идей разной степени фантастичности.

Основные идеи — преодоление очередного предела развития человечества, цена прогресса, люди и звёзды.

Это не развлекательное чтение. И не быстрое чтение. Хотя тут, конечно, многое субъективно. Я читала не быстро. Не погружение в историю, а постоянный анализ и поиск ключевых цитат. Отчасти это влияние обсуждения в книжном клубе — я заранее знала, что придётся строить собственную версию событий, и я искала для неё фундамент.

Много литературных отсылок и игры с формой подачи истории. Я разумеется увидела и узнала далеко не всё — да и не ставила такой цели.

Знание более ранних, входящих в этот цикл рассказов не обязательно, но мне не помешало. Более того, рассказы читаются намного легче и быстрее.

Само чтение довольно выматывающее, по озвученным выше причинам. Мне скорее «не понравилось», если говорить об эмоциях и о том, чего я обычно жду от чтения художественной литературы. Но при этом ближе к финалу книги определённый пазл всё же сложился, и это порадовало. В определённые моменты я начинала опасаться, что всё будет куда бессмысленнее.

Так что итоговое впечатление весьма неплохое — просто с признанием того факта, что это не «моя» книга и вероятно не «мой» автор.

Ну и под спойлером: моя теория, моё понимание событий и загадок книги. Без собственной версии здесь не обойтись.

С одной стороны детская книжка про бытовые приключения школьников.

Но с другой, т.к. сюжет идёт в среде социопатов (страдающих), то книжка не особо-то детская(ну а что тут для них полезного?), а уроки необычные (учатся страху, эмоциям. И поведение этаких дурачков, которые не знают банальных вещей, тут идёт вместо юмора.

Ну, скорее это всё-таки детская книжка про умственно отсталых. Некоторые моменты социопатии, непонимание некоторых эмоций мне знакомы, так что считаю в этой части книжку удачной. Над убогими смеяться грешно, но тут как бы не всамделишные умственные инвалиды, а апатичные вампиры.

Сойдёт как комедия.

Описание подавало как НФ... А оно не такое.

И не только потому что школа и шутки. А потому что безэмоциональность частенько слетает и автор даже иногда забывает оправдаться, что это лишь притворство (хотя зачем притворяться перед самим собой, что смущаешься, не понятно).

А начало было каким-то серьёзным... Не настраивало на такой лад.

В целом, книжка интересная, хотя и мрачная очень (ну а каким должен еще быть пост-апокалипсис?). Концовка вообще рассторила (не в смысле, что неинтересно, а в смысле — без хэппи-энда). Но сюжет увлекательный, мир проработан интересно, но как-то в конце осталось много недосказанностей.

Зачем автор вплёл в сюжет детей? выдавить из сентиментального читателя слезу, добавить трагизма и геройства персонажам?

Что еще сказать про Сахалин? Не то, чтоб резко захотелось там побывать , но по мере прочтения постоянно смотрел карты следуя вместе с героями по маршруту, узнавая новое из Википедии про города и историю.

Ах-да, еще нельзя не отметить, что книга написана до ковида и до февраля '22 года (то есть во многом, вполне пророческая — эпидемия МОБа и война, пусть и преувеличенные в книге весьма плотно ассоциируются с тем, что произошло в реальности в ближайшие/последующие годы после публикации). Вероятно, это делает её вполне актуальной сегодня.

Это интересно. А дальше не будет никаких теорий — их и так, наверное, уже больше чем надо, но в процессе чтения появлялись ассоциации, как явные, так и не совсем.

Первое — Стругацкие с Лемом. Причём поначалу я думал о ранних Стругацких времён Полдня, потом вспоминал Град, потом ВГВ, потом куда же без Соляриса, да ещё и цитата из Дня Гнева Гансовского... А потом я понял, что все эти отсылки у Веркина тексты я скорее воспринимаю, как экранизации Тарковского, а фантастические экранизации Тарковского... Это то качество, когда трудно соглашаться, трудно принимать, трудно любить, всё трудно — всё можно пытаться. Легко обсуждать до хрипоты и спорить. И читать споры, и уставать от них, думая «на фига я голосовал за обсуждение Веркина, я даже предвидеть не мог, что будут так обсуждать»... Да я ещё вспоминал «Злую/лживую Луну» Будриса, всю Новую волну 60-х, регулярно понимая, что здесь ещё отсылка и ещё, и это уже не просто постмодерн, а для нашей фантастики прям-таки открытие новых горизонтов постмодерна, только кто это будет читать сейчас, а потом нужно ли будет это потом... Схожее ощущение с тем, что было в детстве после просмотра «Сталкера» и «Соляриса». Стильно. Так может только Тарковский/ Веркин. Красиво. Многозначительно/или нет? Может совы это просто совы, и если ты их не видел не стоит искать рядом глобус — всё равно не поможет. Ах да ещё и новая (для меня) аббревиатура СПГС...Я не знаю как оценивать эту книгу. Есть роскошные образы — библиопсихоз тот же, да и медведи... Книга-загадка. Совсем как фильмы-загадки Тарковского.

Крайне раздражающий буквально на физиологическом уровне роман. Понимаете, есть произведения многослойные, есть почти абсолютно герметичные, есть открыто издевающиеся над читателем – но как правило хороший текст читателя вознаграждает за чтение уже на поверхностном уровне. Джина Вулфа можно читать просто как сюжетную прозу, не особо заморачиваясь с загадками и подковырками — самое буквальное прочтение интересно. И даже какой-нибудь «Бледный огонь» помимо бездны интерпретаций дает банальное удовольствие от стиля и персонажей. В данном случае с читательским удовольствием беда: есть несколько безусловно красивых моментов, цепляющие вставные новеллы и виньетки, забавные и поэтичные зарисовки, интересные, хоть и спорные стилистические находки и решения. Но нет чувства связной единой истории, то есть, она, скорее всего, есть, но ощущение такое отсутствует, текст бесповоротно распадается и деградирует в бессвязный поток мысли. Наверняка автор сознательно, с определенной художественной целью добивался эффекта апофенической шизофазии, но читать в итоге просто трудно и все, ничего с этим фактом не поделать. Одна из главный авторских идей, возможно, в том, что незачем человеку мучительно рваться за предел, будь то продление существования во времени или экспансия в пространстве, но если и так, подана она чересчур сумбурно, будь сумбур хоть четырежды художественным приемом. Нехорошим образом напоминает мокьюментарный роман «Когда мы перестали понимать мир» – такое себе живописание зияющих бездн гениальности и зловещих сторон науки и человеческой души, но дело все в том, что в действительности в науке на выходе как раз четкие, ясные, логичные, воспроизводимые и обладающие предсказательной силой системы, пусть они полноценно доступны пониманию немногих.

Отзыв написан в рамках Книжного Клуба Фантлаба.

Прочитал-прослушал 8 глав. С меня хватит.

Абсурдный бред с картонными героями, которые общаются и ведут себя максимально сумасшедшим образом способом. Типовой диалог из книги:

"– Говорят, где-то в здании… в одном из помещений есть памятник Астерию. Голова из черного золота, – уточнил человек. – В натуральную величину, не памятник, разумеется, скульптура.

– Интересно, – сказал я.

– Лично я думаю, что это легенда. Но ничего исключать нельзя, Институт – весьма необычное место, километры коридоров. Десятки километров коридоров, лесниц, атриумов. Шуйский, – представился человек. – Игорь Шуйский. А вы, вероятно, Ян?

– Да…»

Какого-то внятного сюжета нет. Все бегают по сцене, рвут на попе волоса, с криками «синхронная физика, синхронная физика». Что такое «синхронная физика» не может дать определение ни автор, ни его преданные фанаты с СПГС в терминальной стадии. И таких сущностей без объяснения и обоснования автор накидывает в каждой главе.

Терпение моё лопнуло, когда три главы описывается одно и то-же событие с маленькими отклонениями вроде: в одной главе тулупы висели на латунной вешалке, в другой — на бронзовой.

Дочитывать не буду. Рекомендовать не буду. Веркина читать не хочу больше.

Второй отзыв на книгу, первый никуда не годится. Первый отзыв можно расценивать как восторг интеллектуала — идеалиста.

Если бы не чтение и обсуждение книги в Книжном Клубе месяца, этот отзыв, а вместе с ним и кардинальное изменение восприятия книги, никогда не появился, за что огромная благодарность с моей стороны Клубу, проекту и активно обсуждавшим. Самые нетривиальные, и, казалось, бы, невозможные ассоциации при обсуждении, внезапно гармонично сформировались в концепцию, в которой нет ничего лишнего, и вопросов больше не осталось. Я об Уоттсе, Ницше, буддизме, «Сладкой жизни» и теории игрового симулятора.

Такие книги появляются раз в десятилетие, возможно, реже.

Читателю декларируются идея и мнение автора о причинах тупика в развитии человечества в утопическом будущем.

Любому интеллектуальному, образованному и эрудированному читателю давно известно, что человечество застряло в своем развитии и находится в тупике. Так было всегда между периодами всеобщего энтузиазма от совершенных научных прорывов. В перерывах между восторгом и упоением прогрессом человечество ищет новый способ выбраться из очередного тупика, расширить горизонты познания и развития. Мы всегда ходим по кругу.

======================================

Первый вызов книги:

попав в плотный, густой, текучий поток интеллектуальной прозы, изобилующей ссылками, рекурсией, метафорами и иносказаниями, аллюзиями достаточно быстро читатель встретится с пределом своей способности осознавать текст, достигнув максимальной загрузки всех задействованных форм мышления,

довольно большая часть читающих (и я тоже) в этот момент переключилась в режим пассивного чтения, перестав «напрягать» интеллект, найдя и удовольствие от поэтики текста, эмоций сопереживания, отметив также качественное изменение в восприятии книги — внезапно стали появляться ассоциации, казалось, бы никак не связанные с сюжетом, Вселенной книги, довольно сильная рекурсия текста закольцовывает желание перечитывать начальные главы, переосмысливая прочитанный ранее текст, отнюдь не один раз, переосмысливать текст рекурсионно можно многократно, каждый раз находя все новые темы для размышлений и обсуждений.

Второй вызов книги:

книга рассказывает историю, мораль которой и есть та самая идея автора, собрав пазл истории (архисложная задача для кого угодно, в одиночку это бы заняло огромное количество времени), невозможно будет воспринимать и осознавать книгу иначе чем как рассказанную в формате интеллектуальной прозы историю,

несмотря на то, что идея (и финал книги) фактически выносит приговор человечеству, мой восторг от чтения и обсуждения книги ничем не замутнен: сама идея (согласитесь, любую идею можно уместить в два предложения, и незачем писать книгу) объясняет и выбор формы ее презентации, и зачем нужно пройти квест ее поиска в тексте. Рекурсия поднята на второй уровень.

И уже в свете найденной истории весь текст воспринимается по-иному, сразу же становятся заметны ссылки на ту саму идею, взаимосвязь «вложенных» историй с основной сюжетной линией. Логико-структурное переосмысление книги ничуть не умаляет ее поэтики, созвучия с идеализмом и жаждой новых достижений и открытий, и даже оставляет нам надежду вне логики финала.

Я под впечатлением.

Тут вот пишут, образец интеллектуальной прозы. Нет, ребята, вы как-то не так понимаете интеллектуальную прозу. Если автор утрамбовывает в свою книгу тонну скрытых цитат и названий, если наделяет своих персонажей узнаваемыми именами, если многозначительно подмигивает библейскими и прочими аллюзиями, это литературно, но еще не интеллектуально. Интеллект — это совсем о другом, это скорее самостоятельное мышление, а не заимствующее. Помните, как у Кржижановского: «Есть люди, к которым приходят мысли. А есть люди, которые сами ходят к мыслям: приставят библиотечную лесенку к книжным корешкам и скрипят ступеньками, пока какая-нибудь мысль не распахнет перед ними своей обложки». Кржижановский из первых, а вот Веркин из вторых. Он литературен, литературно-центричен, литературно же вторичен. А некая претензия на интеллектуальность оборачивается в этом случае банальной претенциозностью: напущу тумана, двусмысленностей, парадоксов, а закончу ничем, ведь жизнь неоднозначна. Все так, но это соль, а из одной соли каши не сваришь.

Из чего же Веркин варит свою кашу? Зерно знакомое: фантастика шестидесятых, все эти физики-лирики, даром что у Веркина каждый второй – физик, шпарящий стихами. Стругацкие выглядывают из всех щелей, Институт на Регене с гипотетическим потоком Юнга словно списан с базы «Солярис», с ее чередой странных событий, психическими отклонениями и непостижимым Океаном… Но то, что у классиков выглядело новым, серьезным, полным жизни, чутким и ответственным, у Веркина превращается в постоянное ерничание, словесную клоунаду, плетение словес, ускользает от серьезных ответов в многозначительность общих фраз. Каждый герой — ненадежный рассказчик, скоморох, сам не в себе, никому нельзя верить, потому что ни у кого нет этого «в себе». Неудивительно, что не получается ни физики, ни продвижения вперед, ни совместного дела — только шатание вразброд. Ретрофантастика оборачивается пародией на первоисточник.

До пародии, карикатуры доходит и ретроградство автора. До сих пор вполне серьезно можно читать у классиков о бортовых компьютерах на перфокартах, представлять их капитанов со звездными картами, заправленными в планшеты, но только издевкой выглядят у Веркина звездолеты, оббитые войлоком, или навигаторы, прокладывающие путь с помощью игральных кубиков. Ибо перфокарты были на то время авангардом науки и техники, знаком прорыва в неизвестное, Веркин же рисует усталую цивилизацию, отказывающуюся от многих достижений, цивилизацию неолуддитов, у которой вдруг не получается прорывная физика. Ну так потому и не получается, неужели неочевидно? Течь не сверху, а снизу, где ей и положено быть.

Но если не физика, тогда что? Этика? Эстетика? Но никаких серьезных этических коллизий нам не продемонстрировали, никакой новой эстетики не сформулировали. Все осталось на уровне общих фраз, вперемежку с ничего не значащими стихами и «прозрениями». Такими, как, например, «прозрение» одного из героев о связи между ростом гуманизма и просвещения с освоением человечеством воздуха. Ага, это после ковровых-то бомбардировок и полета B-29 над Хиросимой. И вот все «прозрения» в книге такие: вроде читаешь, кажется, интересно, метко, а вдумаешься: «бред сивой кобылы». Какая уж тут интеллектуальность!

В целом, печальный, больной, парафренический роман. Наверное, в согласии с нашим временем. Но как-то не хочется литературы, только отражающей время. Опережающей бы. Созидающей. Да не в этот раз.

Поначалу сюжет чётко разделяется на две линии — любовь и чернуха. Но в финале неожиданно роман оказывается историей о выборе. Иван сам дважды сделал свой выбор — сначала с Ульяной (да, люди меняются со временем, в детстве это происходит особенно быстро), затем со старшим братом, взяв в зону своей ответственности исключительно младшего. Так что не просто «так бывает», вся жизнь есть череда выборов, влияющих на последующие события. В прошлое не вернуться, калитка захлопнута.

Я не буду пересказывать сюжет, не буду рассказывать про героев, про смыслы, которые есть в романе. Скажу о самой книге и не побоюсь громких определений. Она – новое слово в литературе. И читать её нужно по-новому. Автор в интервью говорит, что он пытался написать так, как писал бы человек 23 века с максимумом вложенной информации, которая ещё и возрастает кратно в голове читателей благодаря встроенным ассоциациям.

Это идеальное соединение формы и содержания. Символ синхронной физики, вокруг которой крутится сюжет – это головоломка. И сама книга построена как головоломка, «дьявольский шар», где все детали имеют значение, подогнаны друг к другу, и надо только понять что и куда. Собрать паззл. Сами эти детали – короткие отдельные истории, которые больше всего похожи на библейские, евангельские притчи. Имеют прямое значение и метафорическое. Часто непонятно, к чему тут та или иная история, и работа читателя «вписать» каждую историю во вселенную романа и понять о чем она, построить связи, протянуть ниточки, которых великое множество.

Ещё такой момент. Книга очень «плотная», и мне часто казалось, что я вообще ничего не понимаю, но проходит время и картинка проявляется. По образному выражению, услышанному в сети, нужно время, чтобы файлы раззиповались в голове.

Не скажу, что на данный момент я все поняла и со всем согласна, но разгадывать книгу, пытаться её понять очень увлекательный процесс. Понравится ли он вам я не знаю, но думаю, это зависит от того, хотите ли вы разгадывать ребусы, морщить лоб или хотите прямой и понятной истории, чтобы отдохнуть. Во втором случае, вам явно не сюда.

Как увидишь синхрониста... долбани его канистрой. Опять синхронная физика опять излюбленный Веркина конек. Похоже автор с него уже до гробовой доски не слезет. И ведь верно какая благодатная штука можно «обосновать» любой бред и нести пургу совершенно не нуждаясь ни в каких костылях. Раньше автор еще как-то сдерживался хоть со времен Страны мечты околесица была его любимым делом. И ведь ничего плохого в этом нет пока автор ухитряется держать себя в руках. Но увы. «Иначе и быть не может, на «Дельфте-2» нужен хороший психолог... нет, здесь нужен лучший» (с)

Рукопись, прочитанная в недоумении

Первые восторженные отзывы многократно называли книгу интеллектуальной, мягко переводя потенциальных невосторженных в разряд людей, испытывающих нехватку интеллекта. Веркина я читал и ранее, а потому знал, что писать книги, выстраивать сюжет и мастерски манипулировать читательскими эмоциями он умеет. Первые две главы зашли на ура, и я уж был готов поверить, что держу в руках книгу если не столетия, то года уж точно, все авансы абсолютно оправданы, и какое же счастье, что есть Книжный клуб Фантлаба. Дальше начались проблемы, вот прям с водолаза на Лунной базе. Абсурд громоздился как торосы в Арктике. Нет, вероятно, в тексте множество отсылок к другим книгам или же к существующей реальности, но по большей части они настолько неоднозначны и допускают множество толкований, что понимаю удивление автора, когда на него их вывалили при встрече. Используя Бритву Оккама, скажу, что самое простое объяснение происходящего — это сон главного героя, или Барсика, или даже того водолаза, ну или видения в состоянии клинической смерти на борту «Тощего дрозда». Верю, что у автора в голове находится полная непротиворечивая картина всего происходящего, включая медведей, походы к актуатору и блуждания в тумане на крыше без парапетов. Вот только раскрыть её читателю он не потрудился. Ну, может когда-нибудь, будут ведь ещё книги в цикле.

Помните, у Стругацких есть про людей, которые «хотели странного»? Так вот, Веркин про таких людей целый роман написал. Они говорят странно, думают странно, они занимаются странными вещами, сам предмет их занятий так и остаётся туманной неопределённостью, хотя вокруг него всё и вертится. Не книга, а безбрежное пастбище для поиска глубинных смыслов. Хочешь – найдёшь сплошные библейские аллюзии, а хочешь – роман-предупреждение о том, что опасно заглядывать за край. Да и вообще всё что угодно, лишь бы воображения хватило, выбирай на вкус. Один чёрт, непонятно, что тут на самом деле происходит.

Поскольку толкований чуть ли каждой страницы может быть множественное количество, то остановлюсь только на паре-тройке краеугольных камней повествования.

1. Синхронофизика. Звучит красиво, но с какого перепугу это именуется наукой? Наука на основе эмпирических данных создаёт теорию, на основе которой делает шаг дальше (ну, или не делает, если теория ошибочна). Здесь же ничем подобным и не пахнет. Просто один учёный почесал в затылке и подумал: «Красота спасёт мир! Надо бы сделать что-нибудь этакое, сам не знаю что, и тогда мы покорим всю Вселенную». После чего в синхрофизику двести лет вбухиваются немыслимые ресурсы и сотни человеческих жизней без малейшей отдачи. Это больше похоже на веру, на государственную религию, нежели на науку. Что-то вроде строительства пирамид.

(Справедливости ради: Веркин и сам иногда обзывает синхрофизику паранаукой. Но, во-первых, звучит критическая хула из уст оппонентов-маловеров, а во-вторых, такое долгожительство бесплодной синхронофизики всё равно никак не объясняется.)

2. Мотивация вышеописанного безобразия. Человечеству, видите ли, тесно в клетке. Да, есть прыжковая технология, да, летаем на сотни световых лет, да, открыты сотни землеподобных планет, из которых еле-еле освоили девять. Но нет, маловато будет! Нам всю Вселенную подавай и прямо сейчас, а то мы чувствуем себя в клетке и отказываемся развиваться. Правда, миллиарды людей преспокойно живут и занимаются своими делами, а жалобы на тесноту и душность клетки высказывают в основном учёные-синхронофизики. (Распил бюджета? Вот вам, пожалуйста, и ещё одна трактовка романа.)

3. Актуатор. Тот самый стержень сюжета, шрёдингерский кот, который то ли есть, то ли нет его. Замечательное изобретение Веркина, на которое можно списывать вообще всё. Люди несут околесицу и странно себя ведут? Так это влияние актуатора. Происходят вещи, никак логически не объяснимые? Так актуатор же! А он вообще существует, актуатор этот? И существует, и не существует одновременно, дурень, ведь это актуатор! (Люди создают рукотворного Бога? В качестве версии...) Оставив попытки что-либо понять, приходится сдаться и отступить. «Бессильный и неумелый, опустит слабые руки...» ©

И тем не менее. Пишет Веркин прекрасно, и читалось всё это, что называется, «с неослабевающим интересом». Можно сказать, я прямо лапки потирал, предвкушая, что сейчас, вот-вот — и нагромождение загадок выстроится в финале в стройную непротиворечивую конструкцию. Не выстроилось. Автор меня надул (см. пункт 3). Ну и ладно, всё равно осталось хорошее впечатление.

Правда, в чём заключается это впечатление, я сформулировать не могу. Что-то такое неопределённое, вроде актуатора.

Сама идея потока Юнга невероятно плодотворна. Она помогает выразить, как мне кажется, главную идею цикла (роман пока не читал) — преодолеть тупик первого НТР «больших 1960-х», хотя бы на уровне идеи. Которые-таки могут овладеть массами!

Разделение на «физиков» и «лириков» в прошлом было ошибкой, одним из проявлений кризиса НТР. «Соляристика зашла в тупик», в том числе, из-за этого раскола.

Через некоторое время ,на рубеже веков к власти, над умами в том числе, пришли технократы. Гуманитарное знание низвели до ничтожества идеологической обслуги зарождающегося «цифрового концлагеря». И результат-то каков? Оказалось, что лощеные и высокомерные технократы к вызовам наступающего будущего нисколько не готовы. Их чисто технические решения — «зеленая энергетика», блэк-ауты, санкции, вакцинации и прочее только усугубляют дело, подпихивают человечество к пропасти.

А Эдуард Веркин видит светлое будущее в синтезе — гуманности, эстетики и научного познания. В том числе через красоту, проявления величия человеческого духа.

Замах смелый, но в современной фантастике этой дерзновенности часто как раз и не хватает!

И великолепная форма его произведений. Это даже не стиль, а какая-то скульптура в прозе. Она помогает глубже раскрыть его идею всеобщей связанности во Вселенной.

Параноидальный и сюрреалистичный рассказ про цену прогресса. Всё довольно буквально: есть гениальные снарки (результат смешения генов человека и медведя, неожиданно оказавшийся куда умнее оригинала), есть передовые научные эксперименты, которые способны понять и провести только они, и есть проблема — снарки едят людей. Не от голода, им просто нравится.

На этих исходных данных автор строит этическую проблему для человечества в целом, и для героев данного рассказа в частности. Тех самых физиков (хотя ладно, один из них журналист, выступающий в роли инспектора). Рассказ камерный (вопреки заявленным масштабам института), полон не самого адекватного поведения местных ученых (постоянный стресс пополам с профессиональной увлечённостью), кошмаров наяву и во сне. Сюжетного финала нет, но вероятно это и к лучшему — автор не слишком комплиментарен к человечеству, порогу его возможностей и к его готовности в нужный момент отвернуться и закрыть глаза. А так хоть какая-то недосказанность.

История жутковатая, неприятная — то есть весьма атмосферная. Но всё же я вынуждена оценивать этот рассказ как часть цикла про поток Юнга и синхронную физику. И вот на этой взаимосвязи многое рушится.

Потому что введение в глобальный сюжет снарков обесценивает все философско-возвышенные озарения героев предыдущих историй. Там мечтатели двигали науку вперёд, попутно рассуждая о роли красоты в познании вселенной. Катастрофы если и происходили, то по незнанию, недостатку этой самой красоты. А тут науку двигают снарки, а люди годны разве что им в пищу.

То есть здесь не нужны крылья, не нужна загадочная красота девушки с жемчужной сережкой. Упоминание уже знакомого доктора Сойера выглядит кривым отблеском из альтернативной вселенной.

И да, я знаю, что этот рассказ написан самым первым из цикла (пускай и опубликован позже остальных), так что говорить о его несоответствии каким-либо идеям не получится. Он первый, он основа — куда бы дальше не свернул автор. Но диссонанс всё же есть.

P.S. Слухи об одном эпизоде из «Сороки на виселице», в котором фигурируют бессмертные медведи, заиграли новыми красками.

На самом деле эта новелла должна быть первой в цикле. Человечество еще только мечтает о полете к другим звездам, синхронная физика делает первые робкие шаги и т. д.

Но коммунистическое общество конца 22 века уже в наличии и процветает. Причем Эдуарду Николаевичу удается описывать этот мир и этих людей так естественно, что всему веришь. И радуешься, лия тихие слезы счастья)) Автору удается воссоздать в пространстве текста настоящее будущее, совсем отличное от нашего времени, хотя действие происходит в Эрмитаже!

Еще импонирует смесь высшей физики и мистики, даже трансцендентности (упоминается Создатель). Это очень перспективное направление в жанре, на мой взгляд. Раньше думал ,что такое возможно только в технофэнтези. Но если за дело берется настоящий творец — вот вам чаемый прорыв!

При этом смысл произведения синхронизируется с сюжетом. Веркин описывает будущее в помещениях Зимнего дворца. И торит новые пути в литературе, опираясь на память жанра аж середины прошлого века, периода высшего взлета советской фантастики.

Фантастические вещи делает Эдуард Николаевич!

Я думаю, не надо подражать лирическому авторскому голосу новеллы и относиться к этой истории со звериной серьезностью, пытаясь разорвать автора, что твой снарк.

Хотя темы подняты крайне важные и болезненные — цена познания, невозможность контакта между чуждыми друг другу разумами, ничтожность не человека, а всего человечества в масштабах Вселенной — наполовину это литературная игра. Верно ухвачен стиль Гансовского и его идеи, а также подхвачены и скрещены образы, сюжетные ходы и конфликты Стругацких и Лема.

Но ведь автор и не собирается дурить голову читателям. Все ходы очерчены четко, товар показан лицом.

Как артистический дивертисмент мне история понравилась. Понятно, что она уступает оригинальному творчеству автора. Но и взрослым дядям иногда хочется поиграть, даже если их игра огромна — размером с Космос.

Повесть, продолжающая авторский цикл про исследование потока Юнга. В отличии от двух прочитанных ранее рассказов выглядит вполне законченно, по крайней мере в сюжетной части. Один день, одна встреча, один эксперимент. Вроде и не удачный, но на главного героя произведший неизгладимое впечатление.

В целом, автор потихоньку строит основы своей синхронной физики, поневоле добавляя в методы её познания немного паранауки и мистицизма (не по названию, но по сути). Параллельно обосновывает всё это размышлениями о тупике в космической экспансии, исчерпании возможностей уже известных научных теорий и о необходимости кардинально нового подхода. Правда итог получается не строго научный, а скорее философский.

А незабвенное «всё взаимосвязано» заставляет полушутя задаться вопросом: почему синхронная, а не холистическая. Ну это так, в качестве маленькой отсылочки.

Если говорить про настроение этой истории, то оно солнечное, летнее, наполненное искусством, красотой и даже таинственным смыслом.

Если говорить про связи в цикле, то Алан Сойер и Мартин явно отсылают к «Крыльям». Ну или наоборот — «Крылья» выросли благодаря эксперименту с участием девушки с жемчужной сережкой. Фигурально выражаясь. А может и нет.

У Андерсена Герда — это символ верности. Эдуард Веркин так назвал свой роман о предательстве. Оно тут повсеместное и неизбежное. Вдрызг разбитый фасад провинциального благополучия. Написано талантливо, но после прочтения остаётся ощущение, что побывал в яме с пауками, став объектом авторских манипуляций.

История должна найти подходящего ей реципиента, так это работает.

Исследовательское судно «Герда» попало в бесконечную топь «пустоты Эридана», как суда конкистадоров попадали на вечный дрейф в Саргассово море. А кто сказал, что космическая Конкиста будет менее героической и трагической, чем завоевание Нового Света?

Напротив, величие и ужас покорения космоса будет и масштабов космических!

Ни звезд, ни планет, ни атомов, только вечное падение сквозь череду смертей...

В раннем детстве я полюбил научную фантастику, но добыть книжки этого жанра было настоящим чудом, чудо нас ждало и на страницах этих книг. Потом, лет десять спустя, поток халтуры в жанре тупого приключалова смыл это ощущение чуда. Редкие вещи, прочитанные в новом веке, это чувство чуда НФ возвращало. Как вернул его этот грустный и будоражащий душу рассказ Эдуарда Веркина.

П.С. А. Да. В раннем опять-таки детстве у меня однажды возник образ нашей Вселенной как огромного аквариума, который стоит в комнате, где живут некие сверхсущности из иного измерения. Это было задолго до выхода первой части франшизы «Люди в черном». Эдуард Николаевич меня ненамного старше, и, похоже, как-то раз мы с ним мыслили в одинаковом направлении.))

Рассказ написан по мотивам знаменитого «Дня гнева» Севера Гансовского. Здесь также из медведей вывели новый разумный вид — снарков, причём сделали это настолько удачно, что каждый снарк гораздо умнее любого человеческого гения. Снарков отвезли на планету Рейн, поместили в Институт, там они всячески исследуют синхронную физику, время от времени перекусывая коллегой-человеком. Люди всё терпят, ведь исследования снарков могут открыть кратчайший путь к звёздам и множество других чудес...

Ну что сказать... Тут у нас взгляд лирика на физиков, на людей науки вообще, всё как в кривом зеркале, присутствует обязательный сумасшедший учёный, он собственно и возглавляет Институт. Нет, никакого юмора, всё больше ужас. Теперь по порядку. Допустим генетики вывели бы таких вот снарков — предельно гениальных и бесчеловечных. Очевидно, что эксперимент был бы признан неудачным, животных, пусть и разумных, усыпили бы. Затем продолжили бы исследования и вывели снарков-вегетарианцев с обязательной встроенной «кнопкой», позволяющей их контролировать. Сумасшедший одержимый директор Института Кассель — это отдельная история. Никаких гениев на административную должность никогда не назначат, это неудобно с практической точки зрения, уменьшает продуктивность гения, да и самому гению совсем не нужно. С мотивацией у Касселя тоже большие проблемы, он хочет добиться результата любой ценой, но результатом для него является не познание как таковое, а исключительно практическая польза. Где вы таких гениев видели?

Если рассказ и про физиков, то взгляд на них проходит через кривую оптику дилетанта-гуманитария, не понимающего природы научного процесса.

В рамках подготовки к чтению «Сороки на виселице» продолжаю читать сопутствующие рассказы. «Крылья» оставили смешанное впечатление. С художественной точки зрения всё отлично — великолепна передана атмосфера научного вызова, прометеи-учёные готовы вырвать тайны у богов, пусть даже и ценой собственной жизни. Вопрос только один — не рановато ли? Готово ли Человечество приручить этот огонь или он сожжёт дерзнувших? «Девять дней одного года» вспомнились и вообще вся атмосфера шестидесятых, когда казалось, что вот ещё один шаг и впереди всемогущество. Всё, что касается самого актуатора, синхроничности и апофении — квазинаучное нагромождение красивых слов, взгляд лирика на физику, любовь к необъяснимому.

В рамках подготовки к прочтению романа «Сорока на виселице» решил ознакомиться с авторской вселенной. Сразу скажу — понятного мало, всё весьма депрессивно и слегка безумно.

Космический корабль «Герда» с экипажем из трёх человек ведёт разведку в космосе. «Герда» способна преодолевать расстояния в несколько парсек, экипаж при этом должен находиться в состоянии клинической смерти, иначе никак. В один из прыжков «Герда» зацепила «войд». Это приговор. Весь дальнейший рассказ является хроникой приведения в исполнение данного приговора. Написано не без красивости, но помещение такого рассказа в сборник «Назад в космос» может являться разве что свидетельством чувства юмора составителя.

Автор замахнулся на проблему, которую ему осилить не удалось. Нет, большинство читателей — любителей фантастики будет вполне удовлетворено — не бесконечные мечи-магия, ни миллионные попаданцы — это ж настоящая, посконная НФ, Стругацкие там, Лем. Как ещё Ефремова не вспомнили. А, по сути, это просто научно-фантастические локации, построенные ещё в классические шестидесятые. Нет, конечно, можно взять любую главу и развить мысль автора до чего угодно. Смертны ли люди в принципе, кто создал создателей, какие сны в том смертном сне приснятся... И так далее. Но, раз ты полез на плечи гигантов, сделай хотя бы новый уровень вверх. Ну хоть высотой в воротник. А этого я не увидел. И даже почувствовал нарастающее с каждой главой беспокойство, как это все разрулить! Особо, кстати, не разрулилось, хотя эстеты могут написать глубокое эссе о значимости искусственной пантеры в точке производной нового мироздания.

Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно.

Предупрежден — значит вооружен. Я знал, что будет много разговоров. Я знал, что всё непросто так и надо обращать внимание на мелочи.

Но даже предупреждённому и готовому к бесконечным диалогам, мне оказалось непросто.

Получилась бы монументальная пьеса, смоги актеры выучить километры текста, а декораторы отстроить Институт и Актуатор. Что-то в духе монструозного «Дау» Хржановского.

Третья подряд синхроничность в книгах, на этот раз случившаяся в романе про синхроничность: параллельно читаю «Любимчик Эпохи» Качур. Так вот там нелюбовь и соперничество двух братьев тоже один из осевых конфликтов книги.

Простак-спасатель выбран в Большое Жюри, которое должно решить судьбу синхронной физики — то ли шарлатанства, то ли прорывной науки будущего. Сам Актуатор Юнга, и изобретения синхрофизиков (те же межзвездные перелеты), указывают на то, что в синхрофизике что-то есть.

Главный герой в сопровождении гения Уистлера и библиотекарши Маши прилетает на Реген, где распологается филиал Института Пространства и Актуатор Юнга. Народа, против обещанного, чуть. Помимо этой троицы ещё трое. И все говорят друг с другом в разных сочетаниях.

Несмотря обилие речей и их достаточно высокий интеллектуальный уровень, до афористичности доходит редко. За первые двести страниц мне попался всего один яркий афоризм:

«Имеет смысл заниматься лишь без надежными делами. Человек ... создан для проблем, и я, если уж быть откровенным, не вижу этому достойных альтернатив...».

Сравнивают со Стругацкими. Я бы с Лемом сравнил.

Человечество, по Веркину, получается каким-то уж слишком пугливым и хрупким. Боится, до ужаса, ИИ; боится повстречать братьев по разуму; боится не смочь освоить всю Вселенную и, соответственно, боится границ бытия; боится долголетия-бессмертия; боится даже разрешить применять мозговой акселератор LC.

Зато не боится умирать по несколько раз за один перелет от одной планеты к другой. Может быть и зря, что не боится.

Эффект пустого помещения, эффект «дня сурка», наводит на мысль о посмертных мытарствах нескольких неприкаянных душ. Но это было бы очень жалко — то, что Пелевин умещал в пару десятков страниц, не след растягивать на пятьсот.

Основная обширная проблематика романа вполне укладывается в пусть, расширенный, но стандартный НФ-канон. Но в какой-то момент автор начинает рассказывать истории о книгах. И вот тут нельзя не вспомнить библиоцентричного Борхеса. «Детство Сциллы», вставная новелла из «Сороки», и обрамляющая её история, вполне могли бы войти в легендарный борхесовский сборник «Сад расходящихся тропок», причём смотрелись бы в нём очень органично, а не бедным родственником.

«Сорока» оказалась челленджем и испытанием. Если до начала чтения я был полон энтузиазма и заранее хотел прочесть у автора и «снарк снарк», то ближе к концу энтузиазм поугас. Читаешь и не понимаешь, то ли приобщился к будущей классике уровня «Соляриса», то ли весь этот ворох идей и недомолвок окажется перехваленной однодневкой.

Можно долго приводить аргументы за и против открытого финала и излишней многозначительности «Сороки». Я не буду. У меня эффект завышенных ожиданий.

На все восторги я могу привести старый тезис про неодетого короля.

7(ХОРОШО)

Отзыв А. Н. И. Петрова значительно лучше и интересней самой книги.

Это интеллектуальная проза, которая мимикрирует под традиционную научную фантастику. Эдуарду Веркину тесно в рамках какого-то определённого жанра, поэтому он использует в своём творчестве элементы разных жанров — реализма, магического реализма, научной фантастики. И если бы он всегда писал что-то типа «Сороки», то мы имели бы нового Станислава Лема или нового брата Стругацкого; но наверное и к лучшему, что Веркин сам по себе единственный и неповторимый.

Мир «Сороки на виселице» — это мир утопии. В относительно благоприятные времена популярны антиутопии и постапокалипсис, но, видимо настало новое время для утопий, они нам сейчас снова нужны. Но мир «Сороки» это утопия без счастья — мир благополучен, проблемы решены, освоены девять экзопланет, ещё несколько десятков пригодны для освоения. Но это послеполуденный мир, за которым следует закат — двигаться дальше человечество не может, в этом большом мире человечеству по прежнему тесно. Вернее, наоборот, слишком просторно — человек понимает, что космос ему не под силу, он слишком бесконечен для него.

В аннотации романа, собственно, и содержится весь его сюжет. Всё остальное большей частью — только философские разговоры и несколько небольших вложенных историй. Этот текст абсурден, но, к счастью, Веркин не скатывается в абсолютный абсурд, а остаётся на тонкой грани, где реалистичность и правдоподобие не оказываются погребены этим самым абсурдом. Условно — пять «рукописей, найденных в ванне» из десяти.

Один из героев книги, учёный, занимающийся той самой синхронной физикой — наукой будущего, которая, возможно, возникла слишком рано и которая способна вывести человечество на новый уровень — сходит с ума от бессилья. Законы природы таковы, что само мироздание не пускает человека дальше, поскольку в человеке ещё слишком много зла. И человек сделает следующий большой шаг только тогда, когда станет к этому готов. Способен ли он (способны ли мы) на это?

Это первая книга Веркина, которую я прочитал. Наверное, буду читать Веркина ещё.

Рукопись найденная в лотке Барсика. Возможно Веркин про себя что-то понял иначе откуда этот настойчивый мотив о пилотах у которых с каждым новым забегом шарики заходят за ролики все сильнее? 8-) и рассказы про творцов что пережив свою гениальность занялись фигней. Нет у него по прежнему получается травить байки и даже соединять их вместе, но где-то на середине возникло желание поставить на паузу, а потом на перемотку. Такое вот хорошо написанное ни о чем. :-( и ощущение что автор и сам где-то там заблудился и ходит по кругу вокруг своего актуатора. Первая треть читается с интересом, пока думаешь что это такое вступление. На повторах (поймете когда наткнетесь) первый звоночек. Катарсис случается позже, когда прозреваешь что сюжета не будет и «такое вступление» продолжается до конца. Нет при желании можно найти бездны тайных смыслов и истечь слюной в предвкушении, что вот-вот автор раскроет самое сокровенное, «в духе Стругацких», но... СПГС не моя делянка. Жаль, но уже третья подряд книга Веркина не вызвала прежних восторгов. Наверное уже и не вызовет. Разошлись дорожки, автор теперь пишет на другую публику, а значит и мне пора оставить надежды что Веркин выдаст хоть что-то похожее на «Вендиго», «Кусателя ворон» или «Каникулы что надо». Ну а тем кому нравится разбираться в сортах абсурда книга вероятно зайдет. Да и менее искушенным читателям может понравиться околонаучный треп на модные темы. Самоубийство искинов и бессмертие медведей, препараты для расширения познания и продления жизни, искусственные котопесики и прочая синхронная шизика. Рассказчик-то Веркин по-прежнему хороший вот смысла бы всему этому, да связности побольше. А объему поменьше. Чтоб квитэссенция духа не слишком разжижалась.

Книга вязкая как расплавленное стекло, как медленно тянущаяся патока многочисленных рефренов и отсылок ко всему. Разум судорожно тонет как муха в янтаре. Внимание пытается зацепиться за рекурсию, ухватить пойманный образ, связать его вариациями значений и символов, и вынырнуть наконец-то в реализм, фоново осуждая бессмысленное времяпровождение, но не тут-то было, эмоции и сопереживание наблюдателя (писатель не даст забыть читателю, что читатель — он же наблюдатель, и он же создает новый мир, читая книгу) «заякорят» процесс, и, все, никуда, дорогой читатель, тебе не деться. Потому что ты пойман в расставленную на тебя сеть из всего, что ты раньше прочитал.

У каждой книги есть свой читатель. У «Сороки на виселице» — это будет фанат интеллектуальной прозы, не пренебрегший приобщению к историческим памятникам классической литературы, научной фантастики и современного кинематографа. Просто перемещаться в этой смеси отсылок, намеков, обнаруживать и распознавать их — занятие не для «познающих» книги, тут надо быть «матерым» читателем.

Сейчас хотела емко пройтись по обнаруженным самым известным ассоциациям, но потом решила не нагружать отзыв информацией. Перекрестные связи с сегодняшним интеллектуальным наследием человечества в книге настолько обширны, что даже краткий перечень наиболее известных способен напугать кого угодно.

На мой взгляд, для чтения этой книги эрудированность имеет значение, но не ключевое. Книга взаимодействует с восприятием, апеллирует не только к культурному коду, не обязательно связанному с литературой, но и к вечному стремлению человека достичь самых далеких звезд, к краеугольным столпам развития цивилизации, основным философским истинам и поискам.

Плотная, текучая мозаика концепций и идей, неожиданно оказавшихся тяжелыми, вескими, наполненными смыслами, неумолимо требующими отдельных размышлений и интерпретаций. В эту мозаику вписаны люди, живые, живущие в мире условно близкого будущего, с которыми можно себя ассоциировать и сопереживать.

Таких книг давно не писали, таких вдумчивых глубоких книг, вместе с тем смелых, раскрепощенных и живых. Постоянно ловила себя на том, что чуть ли не каждый абзац хотелось развить отдельной парой страниц (а иногда и парой книг) с пояснениями и интерпретациями, настолько текст емок и плотен.

«Сорока на виселице» могла быть написана только российским писателем, нашим современником, книга удивляет и восхищает, полюбить ее получится не сразу, у меня это случилось после экватора. Было сложно вернуться из иностранной литературы в мир вдумчивого и немного индифферентно — насмешливого созерцания российской прозы, поэтому сначала пришлось подождать, а потом адаптировать восприятие текста, а потом просто потеряться в мире книги до финала.

Зато. Редкий пример литературы, который побуждает, заставляет действовать, представляет собой не завершенный срез иного пространства-времени, исчезающий с последней страницей, эта книга написана нашим современником, глубоко сцеплена с реальным миром и обладает сумасшедшим потенциалом влияния. Она не фиксирует, не заставляет, не насаждает ничего, книга — источник мотивации и сама по себе может стать началом. Первое приходящее в голову сравнение что такое эта книга — актуатор потока Юнга ;)

Интеллектуально-фантастический роман «Сорока на виселице» Эдуарда Веркина рассказывает историю об ожидании на Регене заседания Большого Жюри по вопросу применения фермента LC для прорыва в строительстве актуатора потока Юнга, остро необходимого синхронной физике: таежный спасатель Ян «случайно» попадает в состав Большого Жюри и прилетает на Реген одним из первых, вместе с библиотекарем Марией и главным светилом синхронистики Уистлером, селится в здании Института пространства, где конструируется отменяющий ПВ-континуум актуатор, а дальше начинается СТРАННОЕ.

Великолепная книга, я в восторге! В «Сороке на виселице» Эдуард Веркин расширяет снарк-снарковскую тематику «субъективное в столкновении с объективным» с масштаба «слово vs событие» до масштаба «разум vs бытие». Как и в «снарк снарк», текст романа преимущественно состоит из диалогов персонажей: немногочисленные видимые Яну сотрудники и гости Института пространства постоянно спорят о синхронной физике, выясняют отношения, рассказывают странные истории, частью из личного опыта, частью из прочитанных книг, частью выдуманные на ходу, а в процессе поднимают примерно все современные философские проблемы внеземного вектора развития человеческой цивилизации. Ян как внешний наблюдатель подкидывает им вопросы, наводит на размышления других и много соображает сам и, не осознавая того, способствует совершенствованию синхронистики.

Главная обсуждаемая проблема – проблема Предела. На каждом этапе человечество упирается в предел прогресса, непреодолимый известными ей средствами, требующий научно-технологического скачка в принципиально новом направлении и угрожающий в случае застоя цивилизационным крахом. В «Сороке на виселице» люди научились перемещаться по космосу быстрее скорости света, колонизировали десятки планет, но проблема Предела никуда не делась: прыжки через подпространство требуют слишком многого (громадные вычислительные ресурсы, необходимость эвтаназии людей и животных, невозможность перевозок сложной электроники) и по сути не меняют ничего. Человек по-прежнему ограничен в возможностях, пусть не одной планетой и не одной звездной системой, а тысячей световых лет, – власти разума над бытием как не было, так и нет, бытие все так же непроницаемо, непластично и неконтактно. Полет на крыльях мысли уперся в очередной, неясно кем и зачем возведенный потолок.

Тем не менее разум не сдается, хочет покорить Вселенную, раскрыть и переписать под себя законы мироздания, пусть даже это будет стоить ему очень дорого. Новейшим фронтом борьбы человека и мира и является синхронная физика, изучающая механизмы причинности в случайных и не взаимосвязанных друг с другом событиях. В романе Веркин фиксирует неуютную неопределенность, в какой приходится жить научным умам, когда поиск прорыва за Предел уводит их слишком далеко от человеческого и не дает не то что быстрых, а вообще хоть сколько-нибудь ощутимых результатов. Синхронистика разрабатывалась в течение трех веков, и до сих пор не установлено, есть ли в ней хоть капля научного знания или это просто психологическая защита человечества от страха никогда не обрести истинную свободу. Огромные средства и тысячи жизней энтузиастов были скормлены новому теоретическому Молоху, но поток Юнга так и не зарегистрирован, актуаторы не передали ни одного бита информации. Поэтому Большое Жюри едет на Реген не только по запросу Уистлера, желающего пожертвовать собой ради науки, но и для решающего вердикта: быть или не быть синхронной физике?

Отправляясь в средоточие синхронистики на Регене, Ян как член Большого Жюри (и читатель вместе с ним) обречен стать свидетелем и участником загадочных событий, ведь синхронная физика нацелена на преодоление привычных причинно-следственных связей, лучший синхронист мира Уистлер явно безумен и прямо в здании Института пространства работает недособранный актуатор. Вместе с Яном читателю придется колебаться между пинчоновской паранойей – взаимосвязи между странными разговорами и неожиданными событиями все-таки имеются, и их обнаружение раскроет истинный облик мира, спрятанный от людей зловредными силами – и беккетовским абсурдом – взаимосвязей нет, все действительно случайно и есть лишь апофеническая привычка разума обнаруживать знакомые формы в бессмысленных последовательностях знаков.

Каждый эпизод романа будет только увеличивать неопределенность истории: что в целом происходит? почему так важен Барсик? зачем нужна очередная вставная история? почему Большое Жюри никак не прилетит? зачем на Реген привезли миллионы бумажных книг? почему Ян видит менее десяти человек в Институте пространства? каково значение проволочных головоломок? что из рассказов персонажей выдумка, а что происходило «на самом деле»? на что намекают валенки, трехгранный нож и снег на галерее Объема? связаны ли бабушка-удав и бессмертные медведи-доноры? почему у здания Института пространства такая удивительная геометрия? – и вопросов будет становиться все больше и больше до внезапного финала, будто бы что-то проясняющего, но и будто бы оставляющего все таким же неясным.

Это замечательная книга, чью историю, если взять на себя труд читать внимательно, можно понять, наверное, десятком-двумя непересекающихся версий и долго, продуктивно для собеседников обсуждать, такая она увлекательная и богатая на идеи и концепции. Фраза «каждый увидит здесь что-то свое» в случае «Сороки на виселице», открытой для интерпретаций от названия до последней точки, не является банальностью (возможно, даже текст романа у разных читателей будет различаться): в ней настолько много всего, и все оно настолько взаимоисключающее, что охватить целиком многообразие романа одному наблюдателю не получится так же, как полностью увидеть актуатор. Но это вовсе не расстраивает, а наоборот, дает читательской мысли крылья, побуждает к сотворчеству и самостоятельному поиску ответов. Эдуард Веркин создал для нас редчайшее чтение – то, что воодушевляет.

«Остров Сахалин» мне понравился. С моей точки зрения, это отличный постапокалиптический роман о мире, в котором после мировой войны, стёршей с лица Земли Россию, США и почти все остальные государства, удалось сохранить относительную видимость порядка лишь Японии. И как будто мало было военной катастрофы, за нею последовала мировая эпидемия страшной заразы, в считанные минуты превращающей тысячи людей в кровожадных зомби.

По своей форме «Остров...» представляет из себя дорожный роман. Главная героиня, японка с русскими корнями по материнской линии, оказывается на Сахалине, перешедшем после гибели России под юрисдикцию новой Японской империи. Главная героиня выполняет обязанности учёного, изучающего новое общество с целью моделирования возможного будущего.

Жизнь на острове для населения представляет из себя бесконечную, беспросветную мглу, наполненную страданиями и болью. Ведь он превратился в огромную тюрьму, где каторжане-японцы, бессчётные нищие китайцы и находящиеся на самом дне корейцы заняты преимущественно умиранием. Предприятия в качестве топлива используют вымоченные в мазуте трупы, так как они по теплоотдаче эффективнее и дешевле угля и их гораздо больше угля. Веркин без особой графичности, но очень ярко описывает быт острова.

Однако главное — это всё же приключения. У героини появляется спутник, один из оставшейся на планете дюжины русских. Вместе они пересекают остров вдоль и поперёк, преодолевая опасные препятствия и встречаясь с самыми разными субъектами. Мы видим, что человечество, пережившее конец света, перестало быть людьми. Это общество не вызывает сочувствия. Отдельные лица вызывают, но не все вместе. Поразительно, как Веркин оформил любовную линию. Она целиком остаётся за кадром. За всё время действия внешние проявления любви отразились, может быть, в трёх-четырёх фразах. Я такого не припомню ранее. Писатель дал мне возможность самому представлять развитие этих романтических отношений. Превосходно!

А ещё мне очень понравилось, что при всей трагичности итога для персонажей, Эдуард Николаевич не просто намекнул на надежду, он её преподнёс открыто. Правда для этого последнему настоящему человеку в новом мире недолюдей, последнему русскому, потребовалось, как две с лишним тысячи лет назад Христу, взойти на крест. Мир, приняв эту жертву, качнулся к будущему, которое должно быть лучше.

Помимо этого, роман привлекает тем, как Веркин конструирует социум в особых условиях. В «Острове...» очень тщательно продуманный мир, проработанный и детальный. Профессия главной героини — футуролог. Это позволило писателю естественным образом вложить в текст свои собственные размышления.

Правда я до конца не разобрался, зачем в роман включена линия добычи какого-то особенного металла, крайне дорогого и обладающего неопределёнными, почти волшебными свойствами. Если не считать пары эпизодов, где этот материал использовался в качестве платёжного средства, то вроде бы он и ни к чему. Но я мог просто что-то просмотреть по невнимательности.

По-моему, «Остров Сахалин» должен понравиться любителям мрачных фантазий и поклонникам путевых приключений.

1. Это симулякр симулякра. Поначалу кажется, что в романе, несмотря на довольно прозрачный сюжет с множеством событий и перемещений, ничего, в сущности, не происходит. Это ощущение усиливается тем непрерывным гоном, из которого в основном состоят диалоги персонажей и внутренний монолог рассказчика. Есть логорея, есть шизофазия, а есть «прогон телег», когда речь вроде бы и не лишена смысла, однако смысл её полностью оторван от реальности. «Вроде бы» оторван, потому что в романе это перманентное самодостаточное мифотворчество, продуцируемое персонажами, имеет свойство как-то отражаться во всём, что с ними случается. И тут симулякр (или чучело, тема чучел вообще проходит красной нитью через все два тома) выворачивается наизнанку: что-то действительно происходит, но мы не можем понять, что именно. Мы видим волнение на поверхности: кажется, в глубине ходят большие рыбы, о существовании которых можно только догадываться. Но и здесь мы не уверены, что глубинные события не плод воображения рассказчика, который весь первый том то пьян, то с похмелья, а во втором томе выучился непрерывно врать и себе, и всем вокруг.

2. Притом что формально сюжет составлен из узнаваемых жанровых кубиков. Здесь не просто присутствуют «элементы» разных жанров (как принято писать в аннотациях) – элементы комедии нравов, трагикомедии, триллера, детектива – сюжет включает в себя именно готовые жанровые кирпичи, другое дело, что они эклектично набросаны и не собраны в жёсткую конструкцию. Скрепляет их только говно и палки мифологического сознания персонажей.

3. Это довольно тонкий рассказ о творчестве – о том, что происходит в голове человека с воображением. Автор остроумен и отлично управляется с повествовательным ритмом (во второй половине второго тома есть ритмические сбои, но в целом сделано хорошо). Я лично читал с удовольствием, хоть и медленно. Подобная конструкция в принципе не может быть очень уж увлекательной, но она и не раздражает – потому что отлично написано.

4. Это интересная фиксация двух застойно-предпереломных моментов 21 века: самого его начала и конца второго десятилетия. Не назвать реализмом, но в наблюдательности и умении видеть важное автору не откажешь.

5. Это даже не миф о русской провинции (каким были, например, «Мёртвые души»), а пародия на такой миф, причём пародия, раскрывающая технологию мифотворчества. Веркин – безусловный специалист по средне-северорусской глубинке – прежде ограничивался отдельными зарисовками. Здесь мы видим эпос. Точнее, пародию на эпос, сочинённую выдуманным автором.

Рукопись, найденная в изумлении

«Прежний мир был составлен из глины, золота и хрусталя, новый будет из скорости и света.»

Давайте так: я понимаю, что новый роман Эдуарда Веркина он же, самая ожидаемая книга 2025, вызовет много вопросов, нужен кто-то, кто ответит хотя бы на часть из них, пусть это буду я. Начнем с заглавия, оно, как и обложка, отсылает к одноименной картине Питера Брейгеля старшего, написанной в середине 16 века, когда ростки протестантского инакомыслия в Нидерландах жестоко подавлялись католической Испанией, под властью которой пребывала страна. Протестантизм, более прогрессивный и развернутый к пастве, опередил свое время, его последователей пытали и казнили — непропорционально большая виселица на картине как напоминание и предостережение. Жестокая расплата за веру во что-то, пришедшее слишком рано; за потребность продолжать следовать этим путем в период отката и реакции — ключевой образ «Сороки на виселице». Понятно, что это самая поверхностная трактовка, книга предлагает множество градаций от: «отнимают самое необходимое», до «спасибо, что забрали спички у детей».

Роман продолжает тему Синхронной физики или Потока Юнга, которую автор начал рассказом «Крылья» (сборник «Новое будущее») и повестью «Физики» (сборник «Мир без Стругацких»). Веркин, в отличие от большинства коллег-писателей, глядя в будущее, создает не антиутопию, но утопический мир, близкий Полдню Стругацких: энергетический кризис разрешен изобретением репликатора, позволяющего синтезировать что угодно из примерно ничего; проблема освоения дальнего космоса — здешним аналогом прыжковой телепортации, когда межзвездное расстояние разбивается на некоторое количество перемещений, преодолеваемых людьми в состоянии полу-смерти, лайтовой версии эвтаназии, на выходе из которой, во избежание побочек, нужно пить здешний аналог Регидрона, тягучий электролит в банках — в основном все переносят без последствий. Освоено девять землеподобных планет, найдено еще больше, человечество расселяется по вселенной, на Земле в статусе отчасти заповедника, остаются немногие.

Ян, герой-рассказчик, один из таких. Проблема с абстрактным мышлением закрыла для него пути в интеллектоемкие сферы, но работа спасателя совершенно его устраивает. Однако именно он, волей обстоятельств, стал членом Большого жюри, которому предстоит решить: быть или не быть Синхронной физике. Жюри формируется наполовину из специалистов в самых разных отраслях, наполовину из рандомных обывателей. Теперь собственно о физике, что она такое? Если очень примитивно, то это инструмент, в перспективе способный дать людям сверхчеловеческие способности: изменять по желанию физический облик, жить в безвоздушном пространстве, мгновенно (а не вот это вот все с промежуточными смертями) перемещаться в любую точку, предвидеть будущее, моделируя желаемое. Как ни странно, в основе механизмы синхронности, известные всякому по гадательным техникам: таро и руны, всевозможные -мантии и толкование снов, бобы кумалаки и подброшенная монетка, астрология, наконец, прямо базирующаяся на принципе «то, что внизу подобно тому, что наверху».

Очевидная проблема в том, что, при крайне высокой ресурсоемкости и оттягивании на себя лучших мозгов популяции, видимых результатов Поток Юнга не дает, вот уже полтора столетия, и время окончательной реализации сбычи мечт откладывается все дальше. Заседание должно пройти на планете Реген («Дождь», салют, мокрецы Стругацких), где расположен Институт синхронной физики. Там строится Актуатор — конструкт, находящийся одновременно в нескольких измерениях, чье действие напрямую связано с потоком Юнга, туда в немыслимых количествах свозятся бумажные книги — необходимый фактор работы синхронистов. Туда прибывают Ян и библиотекарь (где книги, там непременно должен/должна быть) Мария. Там, в ожидании остальных членов Комиссии, в прогулках и разговорах, разворачивается действие тягучего, как смола, безумно рекурсивного романа.

«Сорока на виселице» совсем не многофигурна, буквально семерка персонажей: Энтузиаст (он же Сумасшедший-гений) Уистлер; Скептик Кассини; Неопределившийся Шуйский («левая рука не знает, что делает правая»); Простак (он же Человек-задающий-вопросы) Ян; Наблюдатель Мария; Штайнер, с чьим амплуа я для себя не определилась и доктор Уэзерс, но он в основном советует пить электролит. В блуждании коридорами Института, воплощающем образы снов, обрывки прочитанного с книжных страниц, разговоры — кое-что от «Соляриса» и довольно много от других веркинских историй, начиная с «Кошек, которые ходят поперек» и «Пчелиного волка», заканчивая кровавым бессмертием «Через сто лет» и «Звездолетом с подбитым крылом». Внимательный и неленивый читатель найдет здесь привет еще одной самой ожидаемой книге года, «Смеху лисы» Идиатуллина, не считая всяких борхесов в количествах.

Вот и все, что я хотела сказать для начала. Дальше — сами.

«Крылья» Эдуард Веркин. Космическая станция, построенная вокруг прорывного революционного объекта синхронной физики Актуатора — конструкта, находящегося одновременно в нескольких измерениях, действие которого напрямую связано с потоком Юнга (ну. вы помните, океан коллективного бессознательного, из которого можно черпать информацию). Суть однако не в информационных полях и не в приятной, но малопочтенной в глазах обывателя способности прозревать будущее, глубинный смысл синхронной физики в возможности полета, такой же естественной как хождение, бег, плавание — в выходе за грань реального. К обретению которой человечество оказалось неготово. Эксперимент сворачивается.

Зовётся город тот Провинция (строка из стихотворения Ольги Любимовой /Хойти/ Clickosoftsky)

Когда мы что-то говорим о прочитанной книге, то довольно часто для определения своего отношения к ней употребляем разные эпитеты, пользуемся прилагательными, применяем метафоры и прочие образные выражения. Хорошая — плохая, интересная — скучная, тяжёлая — лёгкая — ряд условно парных характеристик можно продолжать едва ли не до бесконечности.

Вот эта наконец-то прочитанная книга имеет такие свойства, как вязкость, консистенцию, плотность. Потому что во время чтения возникали устойчивые ассоциации с плаванием в сгущённом молоке и с передвижением по луже разлитого гудрона или же по болоту. Сама атмосфера городка Чагинска была вязкой и сонно-маетной, удушливо-провинциальной в самых гоголевских смыслах этого выражения. И вот эта атмосфера запущенного, завязшего в своей неподвижности городка была самым важным из всего того, что происходило в книге. (И серый город вдоль озёр заснёт спокойно вновь в который раз).

Хотя и происходит в книге не слишком-то много всего и всякого. Впрочем, события-то имеются, но опять-таки они словно размазываются по оси абсцисс, не взлетая высоко по оси ординат. Т.е. если изображать всё это дело с помощью синусоиды, то она будет изрядно растянутой и невысокой в своих крайних значениях. А ведь вроде могли бы быть задать книге динамику, наполнить её энергетикой — не каждый день теряются дети…

В общем, мне сложно выразить своё отношение к книге. С одной стороны, наверное, нужно прочитать книгу вторую, но вот сейчас пока что не хочется. Пусть будет пауза. В несколько недель, а может быть и месяцев…

Сложно назвать это полноценным рассказом, скорее зарисовкой о мире. А мир получился нестандартным и интересным.

Тут и взбесившиеся рекламные роботы, и путешествия во времени,

Однако, конфликта нет, как и морали, автор просто знакомит читателя с деталями сеттинга через гостью из несбывшегося будущего.

С другой стороны подход автора оставляет простор для фантазии, заставляя читателя самому делать выводы.

Ну типа так. Берём С.Гансовского,станцию Солярис, вампиров Уоттса, и чтоб страшнее-снарки говорят детскими голосами, как в Аннигиляции Гарленда. Всё засыпаем в блендер и тщательно размешиваем. Получилось так себе

Заинтересовавшись новым Сахалином, решил начать знакомство с автором с наиболее популярных его романов. И был разочарован. Ностальгия хороша как приправа, но эта книга состоит из неё целиком. В ней совершенно нет сюжета, нам просто день за днём показывают жизнь мальчика в провинциальном городке начала двухтысячных (что если и отличается от мемных «девяностых» то не много). Причём в выдавливании ностальгической слезы автор старается усердно, перетрясая практически всё что мы тогда переживали: ужин тушёной капустой, празднование дня города, игровой автомат «морской бой» и прочие киноафиши, нарисованные от руки. Если нет желания погрузится в провинциальный быт указанной эпохи — роман можно смело скипать.

Хорошая повесть, но пёс чересчур умён. Наверное, это сгодится для подростков, взрослому же читать сложнее. Например, сцена с мотоциклом — чистая диверсия. В «Чудовище с улицы Розы» эта умность не так режет глаз.

Язык хороший, хоррор присутствует. Сцена на реке замечательная. Монолог командира повстанцев в финале выглядит как пришитый. Можно было и без обьяснялки обойтись. Читателю не все надо знать, тем паче, что у пса своя теория.

Общие впечатления: крепкий постап, но слабее первой истории от лица мальчика.

Эту дилогию невозможно читать! Эту дилогию невозможно не читать! Неоднократно бросал, досадуя, что вообще взялся за чтение. Возвращался, потому что, как и персонажи, все же хотел знать, где правда? В итоге получил подробнейшую карту г. Чагинск, который по количеству улиц и локаций переплевывает приличный мегаполис. Это бесконечное и бесполезное бурление мыслей повествователя раздражает, словно застарелая чесотка. Этот проклятый город затягивает как тягучее черное болото. Кажется, я начинаю догадываться, почему не отпускает город. Хитрому Веркину нет нужды искать сюжеты, он берет классика и выворачивает его наизнанку. Вспомним «Остров Сахалин» и аллюзии на Чехова. А что теперь? А теперь перед нами «Преступление и наказание». Только в этот раз старушка живет долго и, похоже, счастливо.

Однажды детский писатель Эдуард Веркин решил написать взрослую книгу, в результате и вышел в свет «Остров Сахалин», но то, что автор ранее писал для детей и подростков весьма заметно. Да, и конечно же возникает масса ассоциаций — одноимённая книга Чехова, «Дорога» Маккарти и «В стране уходящей натуры» Остера — поднимаемые темы в общем-то не новы, так что куда уж без этого.

На Земле случилась ядерная война, как и можно было бы предположить, победителей не оказалось, а в океане хаоса и безумия неожиданным образом выжила и вполне себе неплохо сохранилась Япония, прихватившая под шумок «северные территории» — Сахалин с Курилами. На Сахалине вновь каторга, теперь японская, а на Курильских островах ведётся добыча полезных ископаемых. Научная сотрудница, этнограф-футуролог, путешествует по Сахалину, изучает обстановку и людей, ведёт путевые заметки. И внезапно оказывается, что этому филиалу ада ещё есть чем удивить путешественников.

Что автору удалось однозначно, так это атмосфера глубочайшего уныния — читая, рискуешь погрузиться в депрессию. Сам концепт постъядерного мира не сказать, что уж сильно оригинален, но геополитические реалии, тем не менее, способны слегка удивить. Пейзажи и окружение вполне себе апокалиптичны, весьма неприятны и слабо пригодны для жизни, но такого гнетущего ужаса, как у того же Маккарти нет. У самурая нет цели, только путь — герои движутся вперёд, безумие, окружающее их, становится всё более концентрированным, а декларируемые цели — всё менее целесообразными. Ксенофобия и расизм цветут буйным цветом, да и с прочими фобиями и сумасшествием всё хорошо. «Детскость» автора накладывает свой отпечаток — некоторые моменты завуалированы, жестокости хватает, но она какая-то сглаженная, будто бы будничная (страшная для взрослого, а для подростка — не очень). Ну и эпилог, без него было бы «по-взрослому», но не удержался автор. :)

В принципе, есть что покритиковать, но не хочется. Книга достаточно оригинальна, наполнена множеством символов, заставляет задуматься и оставляет след в душе. И, несмотря на мрачность, ростки надежды пробиваются.

Это настолько странное повествование и странный сюжет, что совершенно прекрасно. Первую половину первой книги читала мучительно, но “грызла кактус” и не могла бросить, а потом как будто что-то щёлкнуло в голове и дочитала запоем с восторгом и наслаждением оба тома. Это же “Алиса в стране чудес” по-взрослому и в русской провинции! Абсурд смешивается с ужасом, смех сквозь слёзы, загадочная русская душа во всей омерзительной красе. Детектив без финала и герой без целей и смыслов, но это и не нужно. Сюжет здесь многослойный и смысл, возможно, глубокий, но это не главное, а главное, что в книге скрыта такая магия слова, что она опьяняет.

Удивительная книга: вроде ничего особенного, но невозможно оторваться. Подростки в книге странные, непонятые, нелогичные, но за счет этого живее всех живых. Про слог уже все сказано — написано с огромным талантом, любовью к героям и фирменной авторской иронией между строк.

Не скажу, что эта книга ухватила меня за горло и держала так, чтобы ни о чём больше нельзя было думать (как после «Герды», когда целую ночь проходила, бормоча себе под нос), но она определённо затронула много разных струн внутри, и они ещё долго будут звенеть.

И не скажу, что эта история такая мрачная, как о ней отзываются. Скорее наоборот. Не знаю, может, я бесчувственное полено и у меня какое-то неправильное восприятие мрачного. Но, честно говоря, хороший постапокалипсис мне кажется всё-таки менее угнетающим жанром в сравнении с антиутопией. В сторону: после классических антиутопий вроде «Дивного нового мира» остаётся ощущение, что на тебя наступило что-то огромное, и осталось мокрое место, и от него теперь неприятно.

Здесь же… Да, значок 18+ по делу. Мир после ядерной войны описан с безжалостной дотошностью и правдоподобностью. Первая треть — вся в серых тонах, в этой части почти ничего не происходит, нам дана картина, более-менее статичная, как раз чтобы окунуться в то, что было «между», что для героев — их настоящее. Ужасное, но привычное. Тот же самый порог нужно преодолеть и Сирени, выросшей в Японии, где ещё можно жить по-человечески и надеяться на будущее. А дальше — внезапная катастрофа, которая оборачивается ещё большей катастрофой. Гроза. Краски чёрные, со всполохами красного. Действие несётся всё быстрее и быстрее. Настоящий ад.

Но Эдуарду Веркину удаётся почти невозможное — описать весь ужас, происходящий на страницах, очень деликатно, в интонациях классиков, чуть ли не по-викториански, без грязи, без того, чтобы хотелось отложить книгу и помыться. Но в то же время честно, как оно на самом деле могло бы, без сюсюканья. (И крови всё же много, но это неудивительно).

Конечно, многое решает рассказчик. Вернее, рассказчица. Сирень, девушка с японскими и русскими корнями, с храбрым сердцем, в меру скептик, футуролог, для которого будущее не просто будет — оно есть. И её голубые глаза — как символ того, что небо ещё не совсем отвернулось от земли. Её манера рассказа неспешная, сдержанная, много косвенной речи вместо диалогов (как же я такое люблю), много длинных, но простых, без литературщины, предложений — это заметки наблюдателя, которому очень тяжело оставаться всего лишь наблюдателем, но надо же как-то защититься, хотя бы через текст.

Прекрасный, к слову, текст.

Во вставках от лица Артёма интонации сразу меняются. (Почитатели Стругацких, Хемингуэя и, конечно же, Чехова оценят). Но у Артёма тоже очень чистая душа, несмотря на то, что вырос он на этом страшном Сахалине. Может быть, поэтому судьба подбрасывает ему бедных детей, за которыми больше некому присмотреть. В середине романа — немой и беспалый Ёрш. Потом, почти в самом финале — трое слепых маленьких корейцев (мне надавили почти на все болевые точки). Эти дети вызывают щемящую жалость и нежность. Пусть меня закидают тапками люди, которые считают, что тут нельзя испытывать ничего, кроме скорби, гнева и ужаса, — я понимаю вас, но я испытываю и другое тоже.

Отдельно не могу не упомянуть про Чека. Вот вроде озлобленный старый хрыч и ксенофоб к тому же — а полюбился. Наверное, потому что есть там глубоко что-то, отчего соглашаешься: да, действительно — Человек. Тоска по миру, который был. Отпечаток его.

Или просто смотрю на старика глазами Артёма.

И ещё юмор — такой, как надо, мягкий, потому что в полный голос тут смеяться нельзя, а вот так, с грустью, но искренне — можно.

И немного философии. Что такое будущее? Современная «философия» успешной жизни говорит, что будущего нет, что мы сами создаём его. Но что, если это вообще место, а не время? В какой степени будущее меняет нас сегодняшних? Постольку, поскольку мы сами что-то о нём думаем? Или, может, оно действительно уже есть и настоящее выстраивается так, чтобы мы пришли туда, независимо от того, какие ошибки будем совершать?

Мир жесток, люди напуганы и прижаты к стенке. Толпа страшна — вот от сцен с огромными толпами и впрямь жутко и муторно. Финал предсказуемо трагичен. Но главные герои носят свет внутри, пока стараются переждать тяжёлое время снаружи — и верно, так оно надёжнее всего.

В эпилоге придётся немного удивиться: «Ой, а как так получилось?» Но на самом деле не стоит. Во-первых, это отстранённое третье лицо может выболтать всё как было, а герой-рассказчик о самом личном промолчит и будет в своём праве. А во-вторых… может, это намёк такой. Евангельский. Какие параллели проводить, в какую сторону думать.

Закрываешь глаза после финала, и под веками сияние — то ли нити, прошивающие пространство, то ли фонари сквозь снег, под которым поэт Синкай думал про своего единорога.

Единорог ещё жив — это да.

Изначально правильная идея о совместной поездке талантливой молодёжи сначала по Золотому Кольцу России, а затем, через год, по немецким достопримечательностям с треском провалилась. Талантливые немцы отправились в путь с нашими блатными. Но живительная сила русской природы облагородила умы и поступки, сделав путешествие настоящим духовным восхождением.

За свои деньги читатель получает сразу две истории. Первая — уморительно смешная о поездке на экскурсионном автобусе по Золотому Кольцу, эффект будет вдвойне усилен для тех из читателей, что успели побывать самолично в Плёсе и Суздале, Ростове и Владимире. Детали сняты очень метко и раскрыты максимально остроумно. Это нужно читать и удержаться в процессе от смеха просто невозможно. Вторая же — о мистической деревне, где с заезжими горожанами происходит нечто необъяснимое с рациональных позиций. Что-то вроде ивановских «Псоглавцев» наоборот — ибо аборигены в Ефимовом Ключе добрые, щедрые и открытые. Я было подумал, что это такой российский «Lost», но, по счастью, всё закончилось как в мультфильме про суслика.

«Остров Сахалин» Эдуарда Веркина — это как если бы русским классическим романом была манга, прозрачная и печальная, с тем предназначенным расставанием, которое обещает встречу впереди.

Вопреки постапоку и зомби — это роман о том, как оставленное пространство занимается той исцеляющей силой, которая восстанавливает землю, воздух, людей. В романе много любви, но не в поступках или сюжете, а в атмосфере, которая постепенно сгущается и в финале выпадает дождём. Действия же наоборот схематичны, очень опять дорожны, часто — жестоки, ведь иначе не может быть в мире, который слизнул огонь. Веркин сознательно опустошает роман от любого приятельства, делает мир непригодным, шовинистическим, и когда это становится физически невыносимо — проливает его надеждой, смелостью, красотой.

Вот почему первая половина книги такая неторопливая. Она походная, от объекта к объекту. Просто картография, намётки. Очерчивание. Сахалин в романе «территория зыбкой странности», которая должна сопрягать контексты и что-то выражать. То есть говорить «зачем».

Прежде чем дать ответ, стоит спросить «как».

Очевидная связь с Чеховым не столько в этнографической миссии и уж тем более не в мета-игре. О какой игре речь, если всё на виду — от цитат до названия. Не в том дело. «Остров Сахалин» наконец-то стал законченным художественным высказыванием. Чехов отправился на Сахалин в том числе за большими впечатлениями для большого романа, о котором только что писал Суворину, а вернулся с подробным социологическим очерком, безусловно полезным и важным, но всё-таки прикладным. Этнограф Сирень отправилась на Сахалин за хладнокровной футуристической справкой, а вернулась с литературным произведением. Вместе с суровым замечанием профессора Оды («Ни одна великая книга не спасла ни одну великую страну») возникает необычная, уже вполне историческая альтернатива: Чехов с большим гуманистическим романом, который, быть может, вскоре бы спас нас от самих себя.

Если в более позднем «снарк снарк» Веркин напрасно проигнорировал антропологические рассуждения, в «Острове Сахалин» он ими всё же воспользовался. Увы, этнографические элементы вставлены в текст плотными отступами, которые не предполагают сюжетной нагрузки. Скорее протокол, чем исследование. Секты манихеев и ползунов, углетаски, рыбоеды, тайные общества ханьцев… После всеобщего мора языку хорошо — освободилось много вещей, которые можно заново именовать: никаких вообще-то зомбей, только посконные трупоходы. Но вместо того, чтобы заняться сложной этнографической копкой, Веркин зачем-то подражает Пелевину образца 2010-х. Если повод для Третьей мировой правильно оказывается нелеп, происхождение тяжкой секты ползунов объясняется через хаханьки над культурной повесткой современной Америки. Плевочки карбонового фольклора становятся совсем жиденькими, когда роман доходит до националистической передачи «Лотос и Погром». В чём смысл уподобления поэта Сиро Синкая прозаичному Егору Просвирнину? Синкай принёс поэзию в жертву радикализму, чем и обрёк себя, но Егор ничем таким никогда не жертвовал, он всегда был националистом. Просвирнин назвал свой проект «Спутником и Погромом», потому что это русские слова, вошедшие в английский обиход, одновременно что-то мрачное, нутряное (погром) и предельный помысел разума (спутник). Но «Лотос и Погром» такого содержания лишён, японский контекст остался единственным, ему не нужно ничего доказывать.

Это общая проблема «взрослой» прозы Веркина, в которой он уделяет мало внимания корням и причинам, вкладывая все силы в атмосферный столб. Как и в «снарк снарк», в романе брошена политическая линия, которая Веркину хронически неинтересна. Враждующие фракции на острове не получают сюжетного сопровождения, они только колоритно намечены вроде «Прикованных к тачке». Объяснение, что Япония выжила в Третьей мировой, потому что «глобальные игроки успели уничтожить друг друга, своих соседей и союзников» выглядит смехотворно хотя бы потому, что Япония является важнейшим глобальным звеном по сдерживанию Китая. Политические темы подводят Веркина, он бьёт по ним как по жестяному ведру, отчего они так пусто гремят.

Иное дело география. Веркин вписал Сахалин в современную русскую литературу. Холмск, Корсаков, Поронайск — рецензент, живший на «рабочем» Сахалине, вздыхал и кивал, и даже когда встречал нелепицы, пропускал их, потому что достоверно и так. То, почему каторжная тюрьма называется «Лёгкий воздух» поймёт любой житель Южного, а когда МОБ догоняет людей на Ловецком перевале от этого закладывает уши так же, как при дороге во всамделишний Невельск. Веркин выбрал вневременную имперскую позицию, где японская администрация подозрительно напоминает русских чиновников, а в пути к тебе подсаживается интеллигентный доктор с окосевшими рассуждениями о национальной судьбе. Бывшая, позапрошлая Россия. Осязаемая настолько, что можно говорить о возникновении сахалинского текста: такого же, как петербургский или крымский. Подобные тексты складываются на краю нашего пространства, обязательно у воды, в которую можно взглянуть.

Серьёзные рецензии редко смотрели в неё. Чаще всего в них звучала одна и та же мысль: роман замечательный, но черновой, подпорченный обидными ошибками. Об этом сокрушались Юзефович, Березин, Молдавская, Акимова... Критики недоумевали: когда Сирень забеременела и почему у неё в карманах неразменный рений? А птицы! А деревья! А ещё и ещё..!

Ох, друзья! Быть может — коллеги!

Веркин — это вилявый автор и добрый враль, путанник, непостоянный писатель, который всё время заметает художественные следы. «Взрослая» проза Веркина неоднозначна, противоречива, ошибочна и очень, очень ненадёжна! Она водит за нос всех, кто хочет в ней до конца разобраться, причём водит не из какого-то постмодернистского замысла, а из пофигизма и той подростковой шалости, когда неостановимо хочется что-нибудь заврать. Пока кто-то называет трикстером обыкновенного модерниста Пелевина, в зарослях клоповки ехидно перекатывается Эдуард Веркин.

Во-первых, Сирень — заинтересованное лицо, сознательно умалчивающая о невыгодных ей событиях. Из этнографических записей она создаёт литературный, дважды отфильтрованный текст. Когда в финале герои неожиданно находят лодку со слепыми корейскими детьми и мёртвой «матерью» — это мистификация Сирени. Вот как она записывает рассказ Артёма о заплыве к лодке:

«Выдержал. Не знаю как, заорал и выдержал, зубы выплевывал по пути, три штуки, да кровью плевался. И все только думал, чтобы сердце не лопнуло или не оторвалось там что внутри. Хотя, оно, может, и оторвалось — кровь-то, кажется, не от зубов, много слишком крови».

Так Сирень зашифровывает страшный поступок Артёма: он убил владелицу лодки. Сирень блокирует эту догадку, но не может до конца от неё избавиться. То, что Артём не бросил детей, не получается трактовать однозначно положительно — он отнял у них родителя и должен возместить мать. Каирн — это прежде всего равновесие. Что Артём и доказывает.

Во-вторых, Сирень — нездорова, у неё «реактивный психоз», это дважды травмированная женщина, которая даже своих глаз лишилась. Она писала итоговый текст после пересадки органов зрения, то есть подчёркнуто в другой оптике. На что жалуется профессор Ода. Будет ли путаться в воспоминаниях подверженный психозу человек? Ошибки лишь подтвердят достоверность произошедшего. Хотя часть из них всё равно остаётся небрежностями и описками.

В-третьих, сама концепция романа в том, что в различных мелочах «будущее посылает тебе телеграмму о скорой и непременной встрече». Кусок ценнейшего рения, который Сирень то топит, то отдаёт жадному моряку, то сохраняет для космического двигателя — это и есть точка бифуркации, проникновение будущего в настоящее, проточка кротовьих нор. Камень одновременно ушёл на дно, был пущен на «мыловарни» и отправился к звёздам. Всё это случилось вместе и по отдельности, здесь нет беды, только суть.

Таким образом, «Остров Сахалин» неожиданно приобретает нотки отстранённого автофикшна, где героиня, Сирень, от первого лица в реактивном психозе предпринимает путешествие к самой себе. Это ставит под сомнение её приключения на Сахалине, о которых мы знаем из наполненного пропусками дневника. Сирень аутична, с ней что-то не так и про это «что» прямо говорит глава секты ползунов. Ненормальностью Сирени объясняется отчуждённость повествования, его выморочность, нестыковки. Веркин проходит нормативные инстанции самописьма так, как их и нужно преодолевать — через инициацию, закрывая историко-душевный разрыв. Героиня сталкивается с властным наставником профессором Одой, претерпевает тяжбы с отцом, вспоминает маму и бабушку, превращаясь из безразличного хроникёра в живого сочувствующего человека. Такое письмо обычно раздирает травму, чтобы залезть внутрь и обвернуть себя изнанкой, но для Сирени травма становится порезом в иное, выходом в слепую космическую трансценденцию.

И вот здесь — да, именно здесь — возможно, сокрыта тайна беременности Сирени. Она не описывает связь с Артёмом. Может, умалчивает. А может… не было никакой связи. Сирень забеременела непорочно, в соответствии с теми грандиозными размышлениями о Царствии небесном, которые происходят в финале, когда Бог объявляется ждущим тех, «кто первым доберётся до Него», дабы наследовать созданный им мир. Позже эту идею проговаривает изменившаяся Сирень:

«Он далеко. Миллиард параллаксов, миллиард секунд, синяя планета в системе теплого желтого карлика. Ждет, пока мы постучимся в дверь его дома».

Прелесть текстов Веркина в том, что это так и не так, могло и — не было. Всё-таки внук Сирени обещал обладать «самым тонким чувством равновесия» и всё-таки — эсхатология. Будущее — это когда возможно всё.

В финале Веркин переходит к вселенским задачам, причём переходит из геройской травмы, из обожжённого, сгнившего мира, из тотального обнищания и поражения. Казалось бы, тянется к Японии мёртвый лёд, вот-вот протопчут его мертвецы, и тусклое солнце за радиоактивной пылью как будто уже сдалось, но всё равно звучит надежда, что мы, люди, выстоим. В мире, где крики последних чаек записаны на магнитофон, Веркин призывает верить в существование единорога.

Это как в блокадном Ленинграде смотреть на картины Эрмитажа.

Выстоит человек. Будет.

Сразу после дождя.

Очень понравилось. Прочитала на одном дыхании, в несколько дней. До этого мое знакомство с автором ограничилось его довольно таки пессимистичным «Мертвецом».

Тут все несколько иное, но стиль угадывается. Читать приятно, ГГ понравился, да и Алиса выглядит очень живой.

Понравилось, что ГГ к концу книги немножко, да изменился. Понравилась эта его своеобразная вера, его отношение к жизни: никакого расслабления и пр. В общем, восторг.

Половину книги можно растащить на цитаты, едкие фразочки, многое, очень многое заставляет задуматься.

Приятно знать, что где-то еще есть нормальная фант. (и не только) литература без вот этого всего, без «сильных и независимых».

Спасибо!

P.S. Многие сравнивают этот роман с Метро.2023. Их даже ставить нельзя рядом! ИМХО, «Метро» — роман крайне посредственный и переоцененный.

Эдуард Веркин «Физики» и Север Гансовский. В основу рассказа лег «День гнева». Здешние снарки не отарки, хотя покрыты мехом, имеют когти с зубами, позволяющие в минуты разорвать и сожрать человека, и странно детские голоса. Превосходя нас интеллектом примерно на порядок, они сотрудничают с людьми на планете Лаборатория в гиперпространственных исследованиях. С русского на понятный — возможность мгновенного перемещения из точки А в точку Б, тот самый нуль-пространственный портал, который так любили фантасты ХХ века, и который в реальности представляется еще менее осуществимым, чем сверхсветовая скорость. Снарки не только волокут в теории, но продвигают прикладные исследования, в то время, как человеческие гении пока не могут постичь даже азов. Здесь барьер понимания, для которого потребна эволюционная перенастройка мозга, подобная произошедшей с изобретением письменности. Они такие людены, только не безразличные, а жестоко-любопытные к нам, им нравится нагнетать избранной жертве (стигматизированному человеку, по определению главы службы безопасности Миллера) саспенс прежде, чем убить. Взрослый Веркин еще более циничен и горек, чем в своей условно подростковой прозе, но таки он гений. Страшная вещь с парадоксально оптимистичной: «Мы переживем, и вас и нас переживем» — концовкой.

Громкое слово «Бестселлер» на обложке, вкупе с упоминанием Чехова в аннотации вдохновили меня купить когда-то «Остров Сахалин» Веркина на старте продаж. Печально, но эта трата пополнила копилку моих бесполезных приобретений.

Словосочетание «картонные персонажи» здесь вышло на новый уровень. Герои не просто картонные, они никакие. Они идут по жуткому миру руин былой цивилизации, встречают каких-то людей, периодически философствуют в духе пьяного бреда на кухне, но остаются все теми же унылыми роботами, которым невозможно сопереживать.

Атмосфера уныния, тлена и безнадеги чувствуется в каждой строке (была бы веревка с мылом под рукой, искала бы табурет) – тут не попишешь, постап автору удался. Смутили излишне сухой слог и разорванность повествования, иногда складывалось впечатление, что целые абзацы, а то и главы были выдраны из книги перед самым выпуском.

Итог, «Остров Сахалин» — роуд-муви, в котором «у самурая нет цели, только путь», безликие персонажи галопом мчаться по мрачному суровому миру, но словно наблюдают за ним со стороны и не желают вступать в эмоциональное взаимодействие.

Черемша — это вам ни какой-нибудь пырей. Даже в название рассказа попала. Хотя в данной истории, судя по описанию, никаких тебе луковиц как у черемши, никаких тебе «ландышевых» листьев, да и вкус растения совсем неопределенный, и совсем не обозначен как чесночный или луковый. В общем автор придумал постапокалипсис, в котором вся планета заросла травой с общим названием черемша. И нет на этой планете ничего, вообще ничего кроме травы « по пояс» вернее выше роста человеческого и горстки людей пытающихся выжить. Атмосфера полной безнадеги и одиночества. А еще непонятные поступки отдельных героев, которые никак не вяжутся с логикой. Согласна с предыдущим отзывом, что это достаточно унылая история по содержанию и по художественному исполнению. Но образ воображаемой белой собаки в траве как образ надежды на что-то лучшее — он запомнится, очень хорошая метафора. Я ожидала, что это все-таки где-то стрельнет по сюжету, но не случилось. Собака появилась и пропала, а скорее вообще только привиделась. И это самое вкусное в этой истории.

В общем захотелось мне чиркнуть пару строк, т.к. рассказ попал в мое ныне меланхоличное настроение. Читать советую, если только вы тоже в полной грусти и печали.

Вот «Снарка» совершенно зря поставили рядом с «Гердой», «ЧЯПом», «Кусателем ворон». Даже «Друг-апрель» на его фоне смотрится куда радостней. «Осеннее солнце» заиграло красками, «Мертвец» наполнился смыслом. Впрочем может в этом и был план. А Снарк... ну такое, к нему разве цветы возлагать, в память писателя который когда-то нравился. Веркин отлитый в граните. Такой же унылый как и все памятники.

ps действие «Апреля» происходит в Гаване, но конечно автору виднее, что считать «провинцией», да и «трилогией» тоже ))

pps что до оценки... слишком уж разное отношение к произведениям входящим в цикл.