Летом 1959 года я с родителями возвращался с побережья Азовского моря в Москву. Ехали мы на машине, пока посреди раскаленной запорожской степи у нас не сгорел генератор. На авторемонтной станции Зеленый Гай — единственной на трассе — нам сказали, что запасных генераторов нет и не будет. Но... Вот, если мы доберемся до Днепропетровска, то там — на рынке — надо отыскать Сёму... Только он может перемотать генераторный якорь. Если, конечно, согласится...
На буксире въехали мы в Днепропетровск, пришли на рынок... Сёму знали все. И — о, чудо! — он нами не пренебрег. За два дня обещал справиться с нашим горем.
Читай я тогда нужные книги, сразу бы понял, куда я попал: мир после Апокалипсиса, выжженная пустыня и одинокий очаг былой цивилизации -последний мастер, еще помнящий, как делались вещи...
Но по-русски нужных книг еще не было, а в книжном магазине меня ждал необыкновенный подарок судьбы — новый, только из типографии, фантастический роман! И, лежа на койке в Доме колхозника, я с радостью сбежал на планету Венера.
Вообще Венере в те годы жутко везло — из считанных романов о космических полетах туда отправились Волков («Звезда утренняя» — 1957), начинающие Стругацкие («Страна багровых туч» — 1959), Мартынов (Сестра Земли» — 1959), бойкий Казанцев («Планета бурь» — 1959)... Припомнили и довоенного Владко («Аргонавты Вселенной» (1935-39; в 1956 году переиздано на украинском, в 1957 — на русском).
И вот еще кусочек счастья — Леонид Оношко «На оранжевой планете»! Написано и напечатано в Днепропетровске.
Отчего оранжевая? Согласно последнему слову науки! Был тогда ученый, которого считали великим пророком, — Тихов Гавриил Адрианович. В академической ермолке, с бородкой, в руке спектрограф... Придумал науку астроботаника, потом расширил название до астробиологии. И в книге «Астробиология» он только что (1953) написал:
«Наблюдения, подтвердившие мнение о том, что растения в жарком климате должны иметь желтый или оранжевый цвет, позволяют нам сказать кое-что и о растительности на планете Венере. Прежде всего, при температуре, достигающей на Венере +80°, растения жить могут. К этому они могли приспособиться в течение миллионов лет своего существования. Мы также можем сказать, что растения на Венере должны быть в основном либо желтыми, либо оранжевыми. Работы профессора Н. П. Барабашева в Харькове до некоторой степени подтверждают такой вывод. Наблюдая распределение яркости на облаках Венеры, он заметил избыток красных и желтых лучей в том месте облаков, куда падают лучи Солнца, отраженные поверхностью планеты».
Несмотря на это, у критиков для Оношко ни одного доброго слова не нашлось. Его чуть ли не в плагиате уличили — мол, слишком уж похож венерианский роман на марсианскую «Аэлиту»... Там худенькая красавица Аэлита, дочь начальника Марса Тускуба — здесь хрупкая красавица Ноэлла, дочь высокопоставленного метеоролога! Улик могло быть и больше: Ноэлла преподает землянам венерианскую историю (первый и второй рассказы Аэлиты); у Толстого Магацитлы, сбежавшие на Марс из потонувшей Атлантиды, — на Венере ямуры, бросившие разлетевшуюся на куски венерианскую луну; экскурсии по древним городам, погибшим в войне; летающий ящер, атакующий воздушное судно; пещеры-лабиринты с чудовищами... Короче, подражание Толстому налицо. И при этом — никаких литературных достоинств! Даже непонятно, зачем было тратить на сочинение этого убожества столько лет — с 1950 по 1958...
И теперь представьте себе горькую обиду советских писателей и критиков, когда в 1961 году перевод этой книжки вышел в Париже под грифом двух знаменитых издательств — «Hachette» и «Gallimard»... Вот, значит, что они выдают за советскую фантастику!
Выбор, действительно, странноват... Герои ведут себя, как непослушные дети, шляются по чужой планете, как по городскому парку, и, убегая от местных чудовищ, попадают то в плен, то в яму...
А вот обитатели Венеры описаны нетрадиционно. Представительница добрых аэров Ноэлла — «красивая девушка, напоминавшая ростом и чертами светло-оливкового лица японку», а злые ямуры — желтые карлики. И кодекс чести у них таков: стоило землянину приблизиться к раненному ямуру, как «карлик, выхватив из-за пояса кинжал, воткнул его себе в грудь»!
Иными словами — совершил харакири.
Было время, когда добрые и миролюбивые аэры еще пытались договариваться с вторгшимися ямурами, но те признавали только силу и войну.
Так что, начав писать роман в 1950 году, автор наверняка вдохновлялся уроками Второй мировой (как Толстой — недавней гражданской)... Что же заставляло его писать и писать?
Ключ — в отличиях! Вопреки ожиданиям, никто из троих мужчин-землян в Ноэллу не влюбился. И это в то самое время, когда любовь к инопланетянкам вновь вошла в моду, знаменуя безусловное нравственное возрождение («Туманность Андромеды»)...
Второе: автор живописал ямуров столь черными красками, что читателю совершенно ясно — война с такими извергами справедлива и священна. Но когда жених Ноэллы Туюан изобретает, наконец, абсолютное гравитационное оружие, выясняется вдруг, что ярыми противниками изничтожения ямуров являются как земляне (мол, не может быть, чтобы до такого оружия и враг не додумался), так и правители аэров:
«Они стремятся избежать разрушений и жертв, верят в возможность мирного сосуществования всех народов, даже отличающихся друг от друга привычками, образом жизни, общественным строем».
Но Туюан — не трус и не одинок. А потому направляет воздушную эскадру «патриотов Аэрии» бомбить ненавистных ямуров. И... — гибнет вместе с эскадрой: как и предсказали земляне, ямуры тоже успели обзавелись гравипушками...
После чего, бросив Ноэллу погибать, земляне садятся в свой звездолет и сбегают на Землю. Совершенно не задумываясь, как будут развиваться дальнейшие дипломатические отношения двух планет!
Как такое сочинение допустили в печать? По недомыслию?
Да, действительно, «мирное сосуществование» было в те самые годы самым частым выражением... И, конечно, никто в него не верил — герои советской фантастики еще тридцать лет вдохновенно исполняли интернациональный долг. А тут нашелся наивный провинциал, поверивший хрущевским демагогическим бредням!
А может быть, почуял то, что и в голову не приходило столичным интеллектуалам, грезившим о комиссарах в пыльных шлемах? Почуял, что кончилось комиссарское время! И что у разных кусков советского пространства больше нет общего будущего...
цитировать
свернуть ветку
