Глава третья
Баядерки
По легенде баядерки имеют небесное происхождение: они произошли от апсар, куртизанок или танцовщиц небесного правителя Индры.
Поэты указывают на их происхождение из моря. Они появились в тот момент, когда дэвы, духи высших сфер, и асуры, духи зла, постоянно сражающиеся с богами, взбивали волны до белой пены, пытаясь добыть амриту, то есть амброзию.
Баядерки сразу же начали танцевать на волнах и были настолько соблазнительны и красивы, что дэвы и асуры, забыв о своих делах, вступили в ужасную битву с целью захватить себе этих девушек.
Одержавшие верх дэвы привели баядерок к своему главному богу Индре, который немедленно сделал их вечными небесными танцовщицами, добавив к ним гандхарвов или небесных музыкантов, которые до этого момента имели привилегию скрашивать досуг своего господина, когда тот не был занят делами.
Одна из этих богинь, связавшись со смертным, который соблазнил ее своими песнями, родила девочку, которая, будучи неспособной жить на небе из-за своего полуземного происхождения, была доверена браминам, которые растили ее в пагоде, где с самого раннего возраста она инстинктивно начала танцевать перед статуями богов.
Благодаря многочисленным любовникам у нее родилось семь дочерей, которых она воспитывала, чтобы танцевать как и она в храме в торжественные дни, а также три сына, которые само собой предназначались для работы музыкантами.
Таким образом и появились девадасси или баядерки и аккомпанирующие им музыканты в пагодах.
Баядерки никогда не выходят замуж. Посвященные служению богам, они не могут быть во власти человека, однако им предоставляется абсолютная и полная свобода для установления приходящих связей при том лишь условии, что они никогда не откажутся от своего поклонения браминам, которым обязаны всем.
Изначально они не должны были отдаваться другим людям. Считалось, что те, кто строго соблюдает этот закон, навечно останутся девственницами.
Брамины были первыми, кто занялся бизнесом проституции, сделав ее стабильным источником дохода.
Дети, рожденные от этих женщин, не принадлежат к какой-либо касте. Девочки становятся баядерками, как их матери, а сыновья — музыкантами. В любом случае они никогда не знают своего родного отца.
Я видел некоторых из этих танцовщиц, кожа которых были почти полностью белого цвета. Это была европейская кровь, которая примешалась к их собственной. Но они были менее красивыми, чем прочие девушки. Глаза их были меньше, ступни и руки не такими тонкими, грудь и бедра менее очерчены и вообще меньше в размере.
Невероятный, но совершенно реальный факт состоит в том, что — я мог наблюдать это в различных провинциях Индии — смесь западных народов с этой прекрасной индуистской расой порождает, в большинстве случаев, крайне неприглядное и деформированное потомство, которое не являтся выдающимся ни в моральном, ни в физическом планах.
Откуда же исходит этот феномен, особенно при сочетании белых и негров, который часто дает столь прекрасные результаты?
Разве нельзя предположить, рискуя навлечь на себя гнев общества, что, возможно, индуистская раса слишком похожа на нашу в области типа и формы, посему и получается подобная неполноценность в результатах? Один из фактов, подтверждающих мою точку зрения, заключается в том, что дети португалок и индусок несравненно непригляднее, чем дети из одной расы, в сравнении с ситуацией, когда их отцы принадлежат к северным расам, например, датчанам или шотландцам.
Жизнь, которую ведут баядерки, не располагает к особой плодовитости, а потому их число быстро бы уменьшалось, если бы не росло бы на ежедневной основе из-за предложений, которые родители определенных каст делают в пагоде касательно своей третьей дочери, но обязательно не достигшей пятилетнего возраста. Старше этих лет девушки не будут приняты в баядерки, потому что для того, чтобы остаться жить в пагоде, у нее должны быть физические и моральные доказательства девственности.
Поскольку физические данные часто вводят окружающих в заблуждение, то возраст не должен вызывать никаких сомнений.
Каста ткачей является той, что предоставляет наибольшее число девушек для этого религиозного гарема. В некоторых частях страны, например, в Малаяле, данная каста обладает исключительной привилегией поставлять девушек, что считается внутри нее наивысшей честью. Однако стоит отметить, что эта каста не пользуется большим уважением и что индусы более высокого ранга никогда не согласятся отдать своих дочерей браминам.
Как только молодая девушка вошла в пагоду, она исчезла для своей семьи, которая никогда и ни под каким предлогом не может потребовать ее назад. Девушка теряет свою касту, и, до тех пор пока возраст не исказит ее черты и размеры, она посвящает все свое время служению пагоде и любви.
Опытные мастера пластичных поз, из которых формируется восточный танец, отвечают за подготовку девушки к церемониям, а старая матрона, баядерка на покое, знакомит девушку с самыми интимными секретами искусства совращения.
Будучи совершенно бесподобной в искусстве порока, девушка должна уметь разбудить ослабленные и усталые чувства старых браминов и богатых индусов, которые используют баядерок исключительно для получения физического наслаждения.
Женщины в Индии настолько просты, что молодежь предпочитает выбирать спутниц по своему усмотрению из своей касты. Содержание баядерки — это большая роскошь, ведь она должна соглашаться никогда не отказывать тем, кто дает ей больше всего денег ибо львиную долю дохода она обязана возвращать браминам. Последние воспринимают этот пункт крайне серьезно и не могут допустить проявления сердечных чувств, так как это приведет к уменьшению доходов.
Образование, которое получают эти женщины, не располагает их к серьезным привязаностям.
Я был лично свидетелем чрезвычайно любопытного факта, о котором просто обязан рассказать здесь. Мне доставляет огромное удовольствие пересказать этот случай, связанный с приключениями баядерки в окрестностях Бенареса и крайне экстравагантными нравами жизни европейца в Индии.
В январе 1866 года, устав от детальных исследований, которые в дополнение к жаркому климату оказали свое пагубное влияние на мое здоровье, я, получив два месяца отпуска, принял гостеприимство, которое мне предложил мой соотечественник, владеющий чайной и кофейной плантацией в районе горного массива Нилгири, плоды с которой он перевозил на свой склад в Мадрасе. В один прекрасный вечер я прибыл в местечко Салем в сердце горного массива в дом этого человека и был невероятно очарован той великолепной природой, которая раскинулась перед моими глазами и которой нет равных в целом мире.
Представьте себе ущелья Швейцарии, покрытые цветущими гранатами, олеандрами, огненные деревья с красными цветами — буквально повсюду произрастала бурная растительность.
Виноградная лоза и прочие европейские фрукты растут здесь вместе с тропическими плодами посреди множества цветов, которые способны расти на местной почве. В траве на склонах холмов фиалка сочетает свой аромат с ароматом земляники. Все это освящено индийским солнцем, которое придает красоту и непередаваемые оттенки всему, что оно согревает и заливает своими лучами.
Со всех сторон журчат реки, несутся водяные потоки, которые затем теряются в мелких озерах с настолько прозрачной и чистой водой, что мы можем увидеть плавающих на мелководье крупных золотых рыбок с желтыми или зелеными плавниками, которые словно играют среди водорослей, лотосов и голубых кувшинок.
На каждой скале расположены сказочные домики, построенные из черного ароматного бука и утопающие в потоках зелени. Эти постройки служат жилищем для плантаторов.
Всякий раз, когда я попадал в такие места, а в Индии их было очень много, я не мог не задумываться о том, насколько счастливым был бы человек, если, ограниченный в своих желаниях, он был бы способен наслаждаться красотой природы, которая помогает ему отвлечься от вечной жажды наживы.
В этих местах я наткнулся на небольшую колонию французов, владельцев плантаций, которые встречались каждый вечер у моего друга, имевшего самый большой дом, для обсуждения бытовых вопросов и изгнания по возможности того самого многогранного насекомого, которое называют скукой и которое временами в одиночестве грызет и атрофирует самые деятельные умы.
Излишне говорить, что мне оказали очень сердечный прием, а мой визит сам по себе явился приятным разнообразием их обычного монотонного существования.
Возьмите француза из любого места, городского бульвара или провинции, отправьте его в Индию и верните назад через шесть месяцев. Нет никаких сомнений, что если дела в Индии не заставляют его жить активными действиями, он обозлится, сведет на нет лучшие способности своего мозга и в итоге будет влачить безразличное и ленивое существование в индусском стиле.
Француз здесь проводит время попыхивая дымом из своей трубки, лежа на ротанговом или ветиверском коврике, нюхая местный ароматный кофе и взращивая бронзовую красоту, опасную русалку с античной статуей и дикой страстью Мессалины, которая за несколько дней извратила чувства и поразила воображение своего поклонника.
Образ отечества и семьи понемногу стирается из памяти. Такой человек больше не открывает приходящие письма, полосы газет остаются непрочитанными и, если ничто не сможет изменить подобную вялость существования, то несчастный человек умрет в Индии в окружении четырех-пяти женщин и множества детей.
Есть и такие, для кого местная жизнь полна чар, которые позволяют своим дням течь без заботы об остальном мире, одеваться и питаться в индусском стиле и с радостью в сердце оставлять любую надежду на возвращение на родину.
Я знал одного блестящего и образованного человека, бывшего ученика Бурнуфа, который приехал в Индию, чтобы продолжить и улучшить свои знания санскрита, надеясь однажды вернуться в Главный Колледж Франции и показать, наконец, своим учителям, что знает на санскрите что-то за пределами правил грамматики. Ему еще повезло ибо это была для него единственная в жизни потеря!
С энтузиазмом изучая великое прошлое страны, в которой он теперь жил, он вскоре стал прекрасно говорить на санскрите благодаря брамину, которого он взял на содержание. Все индусы, чей язык он выучил, благосклонно относились к нему, он щедро одаривал их в минуты нужды и в итоге воспринял Индию с такой сильной любовью, что решил остаться там навсегда.
Когда меня познакомили с ним, он жил в окружении трех браминок (самых красивых женщин Индии благодаря чистоте их крови), которых он выкупил в молодом возрасте и которые уже родили ему нескольких детей.
Эти женщины, которых он окружал роскошью, которую они никогда бы не увидели в своей семье, казались ему чрезмерно преданными. С другой стороны, они восприняли его до такой степени буквально как божество, что каждое утро одевали его как подлинного брамина, подпоясывали его священным поясом и приносили вместе с ним жертвы Вишну, статую которого он украшал цветами, после того, как поливал ее кокосовым молоком.
В первые дни он исполнял эту задачу только для смеха и самодовольства своих жен, но постепенно он стал выполнять сие действие с максимальной серьезностью. Я положительно отношусь к вере, но это было уже несколько чересчур.
Я уверен, что когда он умрет, похороны будут совершены со всей пышностью индуистского обряда, потому что брамины, которые всегда, когда это нужно, находят рис для себя и деньги для своей пагоды, имеют для облегчения таких действий влияние, которое они используют на толпу, которая следует за ними по пятам. Им было открыто звездами, что душа благочестивого факира уходит, чтобы оживить тело своего друга и что таким образом индусы могут признать его за своего.
Дополнительную иллюзию создает то, что ни одна из браминок не понесет кару за то, что ее дети были воспитаны не по индусским заповедям. Индуистские верования гласят, что эти женщины являются женами брамина из Гималаев, то есть страны, жители которой также белокожи, как и европейцы.
Такие примеры встречаются реже, чем можно подумать. Нечасто можно встретить людей, которые благодаря деньгам и знанию страны и языка стремятся усыновить местных аборигенов. Опять же крайне часто в мелких городах встречаются люди, которые живут в индусских домах и имеют вполне европейские имена.
Чтобы противостоять этой склонности к мечтательной лени, которая делает вас более приспособленной лишь к материальной жизни, эта небольшая группа французов из Салема встречалась как можно чаще, чтобы посоревноваться между собой в красноречии и повспоминать о Франции, которую почти всем им хотелось когда-нибудь увидеть вновь.
Первый вечер дня моего приезда мы потратили на то, чтобы получше познакомиться друг с другом и разумеется поговорить о Париже!
Сидя в длинных креслах под верандой дома, часть из них курили приятные сигары из Тричинополи и Рангуна, в то время как другие довольствовались скромными самокрутками, которые маленький индусский слуга умело наполнял пахучим табаком из Коринги.
Разговор шел оживленный, активный и полный экспромтов. Я полагал, что мы будет рассказывать друг другу о различных обстоятельствах, которые забросили нас за три тысячи лье от нашей родины и наших друзей на Коромандельском побережье, когда один из нас, казалось бы самый меланхоличный и рассеянный, который до этого момента принимал лишь незначительное участие в разговоре, вдруг воскликнул:
— Да, именно Париж заставил меня бежать из Парижа... и я не стремлюсь возвращаться домой, мне слишком хорошо здесь.
— Вот Альбер ты и восстал против своих товарищей, которые будут тебе активно протестовать!
— Протестуйте сколько душе угодно, — ответил им Альбер. — Только этот протест со временем станет бессмысленным. Давайте будем откровенны! Помимо нашего нового друга, который, как мне представляется, приехал в Индию изучать старинные рукописи и имеет к тому неподдельную страсть, которую я не берусь оценивать, мы ведь не все здесь по той причине, что предпочли изгнание или бросили перспективную работу?
Разве мы не отказались от всего нашего имущества? Имейте смелость признать это.
— Что до меня, то повторюсь — мне очень хорошо здесь. Париж начал раздражать меня, и я оставил его. Город задыхался от строительства, штукатурки, машиностроения, архитекторов и инженеров. Кучер стал строительным подрядчиком, предприниматель стал банкиром или заместителем банкира, а все прочие люди акционерами.
— Там была была очень сильная лихорадка власти. Оставалось только похоронить тех, которые оставили после себя миллионы и галереи, полные Рафаэля и Ван Краутена. Если бы Жером Парту вывозил битум из Марокко, то так оно и было бы. Я не мог спокойно смотреть на это отвратительное зрелище.
Он снова закурил сигару и, увидев, что каждый из нас обмахивается своим веером, продолжил:
— Да! Это было просто невыносимо.
— И посреди всего этого строгая исправительная полиция занимается лишь клерками, которые убедили своих боссов дать им возможность занять место в этой разномастной смеси нездоровой и бесчестной роскоши. Кассиры теперь возвращаются из Бельгии между двумя жандармами, а банкиры крутят свои темные делишки не думая о том, чтобы вовремя остановиться, ибо видят, как их коллеги делают подобные дела и наутро просыпаются миллионерами.
— Молодежь же в свою очередь пренебрежительно относится к понятиям семьи и искренней любви.
— О, плоские тупицы! О, воры чести! Это они убили моих бедных друзей! Все эти франты. Я назову лишь парочку примеров.
— Один из моих друзей вышиб себе мозги на чердаке в декабрьский день. Другой умер от воспаления легких. Третий от двенадцати шаров. Один из лучших людей, мой друг детства, чтобы бежать от этого кошмара, отправился воевать в Польшу — и это привело его в Сибирь.
— Я встретил одного из них в Индии, корректора из типографии в Мадрасе.
— А многие другие, которые я видел, упали еще ниже.
— И, как поется в песне, — добавил мой знакомый, — «нам уже давно за тридцать.»
— Вы правы, — ответил ему один из молодых людей, — ситуация совсем невеселая. Мой опыт еще не такой большой, но я вынужден признать, что даже античность была лучше, чем ужасная современность. Может ли в наше время появиться новая Аспасия (ВОЗЛЮБЛЕННАЯ ПЕРИКЛА, ПОЛИТИКА ИЗ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ, ОТЛИЧАЛАСЬ УМОМ, ОБРАЗОВАННОСТЬЮ И КРАСОТОЙ)? По крайней мере их жизнь не атрофировала сердце и разум, и у интеллекта всегда было достаточно сил, чтобы, подобно оратору из Афин, знать цену раскаянию.
— Отлично сказано! — сказал мужчина, которого он прервал. — Ведь именно из-за женщины я отправился в Индию! Но это не изменило меня к лучшему. Как только я оказался здесь, то предпринял ряд авантюр, который не раз мог привести меня к фатальному исходу. Дело касалось похищения баядерки из пагоды Мирзапур у Бенареса, о которой ходит множество темных слухов. Данная история отвлечет нас от меланхоличных мыслей, которыми мы стали бы сейчас делиться друг с другом. Детали этого события неизвестны до конца. Я сам знаю лишь несколько ее эпизодов.
Тема видимо была ему по душе, и он начал без дополнительных предисловий:
— 11 февраля 1863 года пакетбот «Имперских Посланников» под названием «Алфея» привез меня в Калькутту с небольшим багажом и кое-каким количеством денег. Через два дня я отправился в Бенарес, где меня ожидало место на плантации индиго, которое предоставил мне через своих коммерческих партнеров один парижский купец, друг семьи.
Я не буду докучать вам подробностями ибо вы и так хорошо знаете места, о которых я рассказываю, включая великолепные берега Ганга, когда вы проплываете вдоль них на лодке.
Все казалось мне необычным и странным, в чем не было ничего особенного, ведь равнины Бенгалии не очень похожи на холмы Монмартра, а индусов я до отъезда из Франции видел лишь в малых количествах в Сюрнесе (ПРИГОРОД ПАРИЖА). Однако больше всего меня поразило то, что каждое утро на рассвете я видел группы из двух-трех сотен человек, которые приходили совершать омовение на берегах реки, в том числе и женщины с замечательными идеальными формами, которые демонстрировали себя во всем великолепии своей наготы, что нисколько не укрывалось от моих глаз.
Временами когда лодка из-за мелководья проходила слишком близко от берега и женщины замечали нас у настила, то сразу вскакивали словно стая испуганных птиц и бежали, чтобы спрятаться в высокой траве.
Во время этого путешествия я был в постоянном состоянии очарования.
Я достаточно быстро добрался до нужной мне плантации индиго и заметил, что Индия продолжает привлекать меня все больше и больше. Я мечтал об этой ленивой небрежности, которая идеально подходит моей природе и моим вкусам. Год спустя я уже говорил на хинду как на родном языке и поглощал местную ароматную и острую пищу со скоростью метеора.
В двух лье от плантации находилась пагода Мирзапур, чьи баядерки иногда ходили танцевать перед большими праздниками в домах богатых торговцев и некоторых привилегированных европейцев, чтобы собирать подношения для своей пагоды.
Однажды они пришли и к нам. Это были баядерки, танцевавшие для пуджи (ОДИН ИЗ ГЛАВНЫХ ОБРЯДОВ ПОКЛОНЕНИЯ В ИНДУИЗМЕ) Кали.
На первый взгляд, танец этих очаровательных девушек не вызвал у меня особенных эмоций. Сравнивая их с нашими балеринами из «Опера», я был удивлен, что они не делали прыжков и ни вальсировали на пальцах ног. Однако вскоре я изменил о них свое мнение, и их позы, полные пластической поэзии и страсти, заставили меня почувствовать восторг по сравнению с танцами эльфов и гимнасток с улицы Лапелетье (АДРЕС ПАРИЖСКОЙ «ОПЕРА»).
В тот день, когда баядерки пришли на плантацию, я заметил одну из них, явно новенькую, которая превосходила всех прочих спутниц своей грацией, красотой и юностью.
Она выглядела грустной и бросала пугливые взгляды на окружающих подобно оленю, пойманному в родных зарослях и посаженному в клетку.
Она почти вообще не танцевала.
Я не упускал из виду ни одно из ее движений и смутно видел в ней необычное стремление к свободе.
Благодаря некоторым серебряным монетам я узнал от одного из музыкантов, что эта девушка, которая уже как несколько месяцев не была таковой, была отдана в пагоду своей матерью, которая умерла от холеры на ступенях храма, в качестве благодарности за ту заботу, которой брамины окружили ее в последние минуты.
Священники завладели своей добычей, возлагая самые большие надежды на аукцион девственности новой баядерки, на который не могли не придти богатые торговцы и раджи.
Я подошел к ней и обратился на хинди:
— Почему ты не танцуешь? Смерть твоей матери огорчает твое сердце?
Она ответила пренебрежительно:
— Я не из касты этих девушек.
— Почему же твоя мать согласилась пожертвовать своим ребенком ради пагоды?
— За это ее душа переродится в писаччи (вампир)!
— Знаешь ли ты, что на твоей шее никогда не будет тали (знака брака) и что брамины каждый день будут продавать твою красоту какому-нибудь старику, который будет тратить на твои ласки все свое золото?
При этих словах его глаза загорелись мрачным огнем, а губы пробормотали несколько слов, которые я не расслышал.
Я продолжал:
— Знаешь ли ты, что у тебя больше нет касты, что твои соотечественники больше не будут пускать тебя в свои дома к своим дочерям и женам, потому что в противном случае после твоего ухода должны быть проведены церемонии очищения? Ты теперь не более, чем просто баядерка!
— Какое это имеет значение для тебя, который не принадлежит ни к моей расе, ни к моей религии? Почему ты говоришь со мной об этих вещах?
— Ты хочешь сбежать со мной?
— Нет.
— А если одна?
— О да! Я вернулась бы в Гималаи, и никто не узнал бы, что здесь произошло.
— Разве ты не родилась в районе Бенареса?
— Я родилась в Непале на берегах реки Арун.
— Хорошо, я позабочусь о тебе. Доверься мне, и я найду способ вернуть тебя назад в твою страну.
Когда баядерки ушли, я начал размышлять над тем, что пообещал, и не мог скрыть от себя, что осторожность не была той рекой, по которой текли мои слова.
Отказ баядерки от власти браминов был актом, который неизбежно должен был навлечь на меня их гнев, и, хотя я мог легко избежать жалобы, поданной ими в местный английский суд (включая штраф в 50 франков), я должен был опасаться неизбежной мести, состоящей из ночных нападений и любых притязаний со стороны факиров (фанатиков, состоящих на содержании священников) ибо никто не остановится, когда дело касается мести за попрание местных религиозных обычаев.
В конечном счете, яд, это абсолютное индусское оружие, несомненно, должно было сыграть последнюю роль в случае, если никакие другие средства не возымеют успеха — и я знал, что по приказу брахманов ни один из моих слуг не поколебался бы чтобы подсыпать его мне.
Я не испытывал любви к этой женщине. Вряд ли кто-то вообще способен испытывать подобную привязанность к красоткам Востока. Они пробуждают желания совершенством форм, красотой глаз, грацией отношений, но никогда не будят в душе те непередаваемые ощущения, которые могут порождать лишь скромность, честность и целомудренные добродетели.
Однако я испытывал к ней желание, и этого было вполне достаточно в данной ситуации. Презрев весь свой страх, я решил приложить все возможные усилия, чтобы вернуть этой молодой девушке свободу и заставить себя полюбить ее.
Я ни с кем не делился своими планами. Меня бы просто не поняли, а в моих принципах никогда не менять принятое решение.
Что касается первой части этого дела, то у меня не возникло особых трудностей. Баядерки никем не охраняются, и та, кого я обязался спасти, могла вполне сбежать и одна без каких-либо серьезных проблем с преодолением любого физического препятствия на своем пути.
Но едва она оказывается снаружи, то прекрасно понимает, что все дома будут закрыты для нее и что новость о ее побеге благодаря браминам распространится с быстротой молнии на все триста лье, отделяющих ее от родной страны.
Мой план сформировался, и мне нетрудно было сообщить его девушке, когда я отправился в один из европейских домов, который баядеркам предстояло посетить перед самым праздником в честь Кали.
Она должна была просто покинуть пагоду в ночь перед праздником богини и присоединиться ко мне в отдельно стоящем доме, где я жил. Я заранее позаботился о том, чтобы в нужный час удалить оттуда всех своих слуг. Я не планировал встречаться с ней, потому что было жизненно необходимо полностью снять с себя подозрение в том, что хоть один индус видел меня той ночью где-либо около пагоды.
Я также полагал, что брамины, которые в течение пятнадцати дней были заняты великой пуджей, не смогли бы в течение всего этого времени озадачиться вопросом исчезновения одной из их баядерок или послать запросы о ней по округе и что мне было бы легко воспользоваться всем этим временем для защиты нас от любого преследования.
Я объяснил ей все это очень кратко при всех, якобы ведя пустой разговор о драгоценностях, которыми она была украшена, в тот момент как европейские дамы, которые присутствовали при этом танце, с задорным очарованием сели поближе друг к другу, привлекая рубинами и кашемиром своих спутников.
После моей тирады она сказала, что поняла мой план. На этот раз мне показалось, что ее глаза смотрели на меня нежнее, чем при первой встрече.
Я с лихорадочным нетерпением ждал дня, который указал ей для побега, не представляя, хватит ли у нее смелости выполнить мои намерения. Как только наступила ночь, я отпустил весь свой персонал в честь праздника до следующего дня и через пять минут остался совсем один.
Кровь прилипла к моим вискам. Мне казалось, что я слышу биение собственного сердца.
Я начал ходить по саду в поисках свежего воздуха, потому что уже с трудом мог дышать. Песок, шуршащий под моими ногами, вызвал ощущение неописуемой тревоги. Во мне шевелились два чувства: любовник, ожидающий свою первую любовницу, и человек, который только что совершил преступление.
Внезапно на повороте дороги передо мной появилась тень. Я уже собирался закричать от страха, когда понял, что это была моя молодая баядерка, которую я не узнал, потому что она была завернута с головы до ног в темную набедренную повязку, а безлунная ночь не позволяла видеть и на три шага вперед. Она могла бы дотронуться до меня босыми ногами, и я бы ничего не почувствовал.
Я впустил ее в дом, будучи настолько взволнованным, что не мог произнести ни слова, и отчаянно обнял ее, не осознавая своих действий. Она не оттолкнула меня, но я почувствовал ее дрожь, и вскоре она расплакалась.
Я приложил все усилия, чтобы успокоить ее. Внезапно она сказала мне:
— У меня нет больше касты, родителей или друзей. Я ниже метрани (дворник), ты можешь взять меня с собой, чтобы набрать воду в Ганге и совершить омовение. Теперь только парии согласятся есть рядом со мной.
Я был удивлен, услышав эти слова. Я еще не представлял себе что являет собой индуска особенно в нервном состоянии, которое активно развивается под солнцем этой страны.
Она продолжала дрожать, как лист:
— Не ходи за мной. Кто теперь даст мне рис и шафран? Я буду вынуждена омывать мертвых до того, как их уложат в костер на берегах Ганга и, чтобы очистить эту нечистоту, буду в течение тысячи поколений перерождаться в теле шакала. Что мне теперь делать в моей стране? Брамины будут преследовать меня там, они скажут всем: она была посвящена поклонению Кали и сбежала из священного святилища под защиту белатти (иностранца).
Я бережно взял ее на руки и, обнимая как ребенка, мягко сказал:
— Да, ты моя, и я буду хранить тебя. Я не боюсь ваших браминов. Пусть они придут и попробуют увести тебя отсюда. Я сделаю тебе постель из шелка и кашемира, и ты станешь рани (королевой) дома, а если тебя посмеют обидеть, то ты увидишь, что белатти знает, как защитить ту, которую он любит.
Я еще долго продолжал говорить в таком стиле. Страсть приключения, новые ощущения, которые пробуждала во мне эта женщина, ее великолепная девственная красота — все это вдохновляло меня на возвышенные речи. Ночной ветер принес в дом запахи цветов и деревьев. Пьяный от счастья, я с восторгом выплескивал на нее все самые прекрасные фразы из восточной поэтики, а когда остановился, она сказала, улыбаясь и совершенно успокоившись: «Прошу тебя, говори еще! Я чувствую себя снова ребенком, очарованным фантастическими сказками.» Ее длинные волосы струились под моей рукой шелковистыми и ароматными кудрями. Я сжал ее нежную и стройную талию. Если то, что я чувствовал, не было любовью, это было, скорее всего, исступление.
На следующий день, когда я проснулся, то обнаружил, что она свернулась калачиком у моих ног на диване и спокойно спит. Я провел несколько минут, созерцая ее, обаятельную в беспечной и усталой позе. И без малейших колебаний в сердце, я сказал себе, что готов пойти на любые жертвы, лишь бы спасти ее.
Рожденная в Хаатсе, она не была смуглой как многие южные девушки. Ее нежный и свежий цвет лица имел белые и матовые отражения жемчужины перламутра. Все было хорошо в ней, и тело, и формы. Это было самое великолепное существо, о котором можно было только мечтать.
В тот момент, когда она открыла глаза, то с улыбкой посмотрела на меня. Затем, внезапно вспомнив о своей реальности, она бросилась в мои объятия, испуганно говоря:
— Спрячь меня! Спрячь меня, они придут сюда!
Однако я убедил ее, что ей нечего бояться в этом доме, куда не осмелится вторгнуться ни один индус, и добавил, что немедленно приму меры для ее и своего спокойствия.
Я укрывал девушку, которая искала защиты от ловушек и тайной мести, и наверняка улучшил бы свое положение обращением в английскую полицию, которая всегда защищала своих соотечественников в подобного рода делах, однако ни разу ни упускала возможность досаждать французам.
Радамони, так звали девушку, умела писать. Я заставил его написать на хинду заявление, в котором, подтверждая, что она была посвящена в баядерки вопреки своей воле, она взывала к закону с просьбой защитить ее в том убежище, которое она добровольно выбрала у меня дома, чтобы избежать оскорбительной власти браминов.
Я сам отнес этот документ в нужную инстанцию судье, которого по счастью знал и который оказался человеком свободолюбивым и сильным духом.
Выслушав мои объяснения, он заверил меня, что ничто не нарушит наше спокойствие на законных основаниях. «Хотя, — добавил он, — я могу обещать вам только то, что в моих силах. Остерегайтесь засад, не выходите ночью, если не будете хорошо вооружены и присмотритесь внимательно к вашему повару. Я живу в Индии тридцать пять лет и видел многих погибших от ужасных местных растений, которые содержат в себе яд, который наука в большинстве случаев не может распознать.»
В течение дня я разузнал, что брамины уже знали о побеге Радамонии и подали на меня жалобу, поддержанную раджой Мирзапура, который за несколько дней до этого передал пагоде четыре тысячи рупий и должен был получить эту самую молодую баядерку в свою собственность по окончании пуджи Кали.
В течение какого-то времени не происходило ничего, что могло нарушить наше спокойствие, однако я постоянно держался настороже, уверенный в том, что брамины, скованные в своих действиях полицией благодаря принятым мной мерам предосторожности, не преминут использовать всю свою силу, чтобы добраться до меня любым другим способом.
Радамони, которая боялась их даже больше, чем я, потому что она знала их лучше, отослала всех моих индусских слуг, чтобы окружить нас мусульманами. Но у меня осталось двое, садовник и привратник, которых я вынужден был оставить при себе, поскольку мусульмане считают, что они слишком благородная раса, чтобы выполнять нечистую или рабскую работу, возложенную на этих двух слуг.
Излишне говорить, что они были объектом постоянного наблюдения. Пару месяцев спустя я подумал, что наши тайные враги, по-видимому отказались от своих планов и, отбросив ряд мер предосторожности, я, уже изрядно заскучавший, постепенно вернулся к прежнему образу жизни.
Но Радамони, чья возвышенная нежность не разделяла мою беспечность, присутствовала при каждом приготовлении моей пищи, фильтровала и очищала воду, ложилась на мои колени вечером, чтобы не дать мне выйти наружу и ни на минуту не ослабляла ту тщательную защиту, которую создала вокруг меня.
И это принесло свои плоды, ведь она спасла мне жизнь.
Брамины начали свою месть ударом мастера, который сразу дал мне понять, что я чудом избежал смерти и рано или поздно должен был увидеть решительные действия в той борьбе, в которой хитрость была главной силой. Вскоре произошло событие, которое заставило меня немедленно и без колебаний покинуть страну, чтобы избежать участи, которая ожидала меня.
Однажды ночью, когда мы мирно спали на своих матрасах на диване, который служит кроватью в этих странах, я почувствовал, как меня нежно тянут за волосы и услышал голос полусонной Радамони, которая тихо произнесла:
— Если тебе дорога жизнь, не делай никаких движений, оставайся неподвижным на своей циновке, словно мы оба умерли.
При этих словах, которые были настолько странными, что нарушили мой сон, я почувствовал трепет ужаса, охвативший все мое тело. Я не нервничал, но неожиданное заявление об опасности, которую я к тому же не понимал, было достаточно для того, чтобы внушить мне страх.
— В чем дело? — спросил я ее.
— Мы в плену у очковых кобр, — ответила Радамони. — Здесь в комнате их как минимум двести. Я только что видела, как в наше открытое окно упали три черных свертка, которые, как я полагаю, были сумками и которые явно полны этих змей. Несомненно это дело рук факиров пагоды. Слышишь как змеи ерзают на полу? Должно быть, их заставляли голодать в течение долгого времени, чтобы сделать их наиболее агрессивными.
Действительно, вокруг нас отовсюду раздавался гортанный свист, смешанный с легким шипением, словно как у курицы, которая только что нашла желанное насекомое.
Я слишком много знал о природе этих странных шумов, чтобы хоть на мгновение усомниться в их происхождении.
— Теперь, когда ты в курсе, — сказала Радамони, — я попробую выйти из дома. Если меня укусит змея, мне вполне хватит времени чтобы позвать слуг, которые пойдут и найдут заклинателя.
Надвигающаяся опасность разбудила всю мою энергию, и я приказал своей мужественной спутнице не двигаться.
— Я хочу спасти тебя! — страстно сказала она мне.
— Я прошу тебя, Радамони, оставайся рядом со мной, — ответил я. — Я люблю тебя, без тебя жизнь для меня ничто. Если ты выйдешь из комнаты, я последую за тобой и мы умрем вместе.
Она покорилась неизбежному!
И, сжав ее руку в своей, я с тревогой ждал без малейшего движения того, что должно было произойти.
Внезапно я почувствовал, как она вздрогнула. Лишь на секунду, но я почувствовал это. Холодное стройное тело прошелестело по моей груди. Я задержал дыхание. Змея уползла. Ее сменила другая, потом третья, а потом еще одна. Это продолжалось более двух часов. Я лежал неподвижно и был похож на труп.
Было необходимо, чтобы ужасные рептилии ползали вокруг нас как по стволу дерева и каменному валуну без малейшей возможности обнаружить жизнь. Потеряй мы бдительность хоть на секунду, мы были бы мертвы!
Что это были за моральные страдания! Что за пытки! Я не пожелал бы этого своему самому заклятому врагу.
Скоро должен был забрезжить день. Мы пылко молили этого ибо в этом таилось наше избавление. Затем рядом с нами послышались тихие звуки бенгальской музыки, и дверь нашей комнаты медленно открылась.
— Это я, садовник, — сказал голос. — Вы мертвы?
— Нет, — ответила Радамони.
— Это хорошо, я отзову кобр.
И, сказав это, он снова взял в руки инструмент и начал извлекать из него жалостливые и резкие ноты, перемежающиеся тремоло, которые начались быстро и поспешно продолжали постепенно тонуть и заканчиваться словно бы в шуме дня. Почти сразу шипение змей прекратились.
Садовник, продолжая играть, медленно спустился в сад по лестнице веранды, и вскоре мы услышали, как он затерялся в роще. Шума вокруг нас больше не было. Без сомнения, змеи оставили нас.
Прежде чем я успел ее остановить Радамони вскочила с дивана и быстро зажгла небольшую лампу, подвешенную в середине комнаты, и мы увидели пять или шесть змей, ползающих вдоль стены, которые не последовали за заклинателем.
Какая огромная радость наполнила наши сердца! Мы были спасены!
Радамони, которая обладала огромной моральной силой, упала в обморок мне на руки и пришла в себя только для того, чтобы ее накрыл нервный срыв, который длился почти полдня.
Как только я смог оставить ее, то пошел к пагоде и там объявил браминам о неудаче их попытки, предупредив их, что при малейшем подозрении на новый заговор я вполне готов не только обратиться к английскому правосудию, но и сжечь заживо четырех или пятерых из них. Я знал, что эти угрозы будут гораздо более эффективными, чем страх судебного преследования этих трусливых и лицемерных священников. Они не собирались опровергать свою причастность к этому делу, но все же имели смелость сказать мне, что будут молиться, чтобы Шива сохранил мои дни.
Как правило, когда священник объявляет, что собирается помолиться Богу за своих врагов, неважно кто он такой, то это значит, что человеку брошен серьезный вызов.
Как бы то ни было, я был уверен, что у нас есть некоторое время для передышки и решил использовать его для подготовки к бегству из страны.
Вернувшись домой, я сообщил о своем решении Радамони, которая приветствовала его с величайшей радостью. В свою очередь она сказала мне, что садовник, который помог нам, сбежал из дома и что она подозревала его в сговоре с факирами, которые и подбросили в нашу комнату очковых кобр.
Возможно, он боялся, что если начнется судебное расследование, то брамины пожертвуют им и откажутся заплатить за работу ибо он был пария. Потому он и решился прийти к нам на помощь, хотя и с некоторым опозданием.
Или он думал, что мы уже мертвы и просто решил удалить змей подальше от дома? Мы так и не узнали, на что еще он был способен.
Пятнадцать дней спустя мы уехали в Салем, куда меня позвали старые друзья, добрые и прекрасные люди, которые смогли найти мне иную работу. Вот как я стал выращивать кофе в этих местах.»
— А Радамони? — рискнул спросить я.
— Она здесь. У нас есть маленький домик в десяти минутах отсюда, на склоне горы. Друзья мои, я полагаю, что наш разговор слишком затянулся и бедная девушка уже заждалась меня.
У меня была возможность увидеть эту девушку на следующий день, и я должен признать, что ее описание не было преувеличено.
Это была молодая женщина всего семнадцати лет, прекрасная, прежде всего, в выражении лица, как и большинство женщин из этих примитивных рас Северной Индии, которые никогда не смешивались с другими расами.
Она носила восточный костюм, но два года совместного проживания с этим благородным мужчиной, которого она полюбила, полностью сформировали у нее европейские привычки. Одним словом, это было очаровательное существо, достойное любви и преданности, на которые она вдохновляла свого любимого.
Я ничего не изменил в этой истории, которая является истинной в каждой мелочи. Пусть она доставит читателю столько же удовольствия, сколько мне довелось ощутить, как она была мне рассказана!
Какой бы необычной ни была сцена с очковыми кобрами, в Индии было много подобных случаев, и почти всегда такие убийства были успешными. После яда это самое ужасное оружие мести у индусов, так как в их безмолвном фанатизме почти невозможно найти того, кто заплатил за руку, ниспославшую подобную смерть.
Сколько путешественников, найденных безжизненными во внутренних дворах Бенгалии, погибли таким вот образом, не оставив после себе ничего, кроме записи в реестрах английской полиции: «Accidental death» («Смерть от несчастного случая»).
Как только баядерка посвященная пагоде в молодом возрасте достигает половой зрелости, ее девственность продается с аукциона. Предложения часто доходят до невероятных сумм — от десяти до пятнадцати тысяч рупий в зависимости от красоты объекта, богатства участников и количества месяцев или лет, которые баядерка должна оставаться во власти своего покупателя.
Нет ничего лучше, чем ходатайство браминов ибо это повышает цены на подобных аукционах, где честь касты, ее влияние или удача играет бОльшую роль, чем страсть.
Один раджа не захочет, чтобы другой опередил его в своих предложениях, а второй — в ранге, уступающем его собственному.
По этой причине девушка в большинстве случаев становится жертвой какого-то бессильного старика, который не может извлечь из ситуации выгоду и бережно хранит баядерку в интерьере своего дворца как какой-нибудь предмет роскоши. Однако сделанный вклад приносит свои плоды. Баядерка стоит вне действия закона в течение двух или трех лет, практикуя позорную практику своей профессии проститутки. Нет сомнений, что ее желания постепенно берут верх. Как бы ни были закрыты ворота дворца раджи, как бы ни был силен контроль, баядерка может уговорить некоторых из слуг помочь ей ускользнуть и получить продолжительную свободу... пока, будучи пойманной соответствующим специалистом, она не будет отправлена обратно в свою пагоду, где с этого момента она сможет свободно удовлетворять любые желания.
Если ее эксцессы были слишком публичными, ее больше не пускают во внутреннюю часть пагоды, и она пополнит собой число тех легкодоступных девушек, которые отдают себя всем подряд кастам. Но как бы низко она ни упала, она остается достойной внимания и никогда не разделит ложе с пария.
Таким образом, баядерка очень редко изгоняется из храма. Она может вполне открыто торговать собой с людьми из низшей касты или быть преследуемой настойчивостью какого-то влиятельного персонажа, который в силу своих даров и подношений может многое потребовать у браминов. В большинстве своем последние всегда смотрят свысока на этих посвященных девушек, если они попали в общественное достояние.
Дети баядерки не принадлежат ни к одной касте. Девочки унаследуют профессию матери, а сыновья становятся музыкантами пагоды.
Иногда однако бывает, что предполагаемый отец, будучи достаточно наивным чтобы признать свое крайне сомнительное отцовство, сам будет заботится о воспитании одного из детей. В любом случае, он никогда не сможет добиться того, чтобы принять ребенка в свою касту или оставить ему часть наследства.
Самый дальний родственник не принесет подобную жертву, незаконную с точки зрения морали и индусского права.
Излишне говорить, что дети, на которых не распространяется более власть пагоды, обычно все-таки возвращаются обратно как факиры, музыканты или слуги.
Откуда взялась эта странная традиция? Может дело здесь в религиозной морали, с которой они уже более не связаны с того момента, когда перестают быть частью служения богам?
Должны ли мы напротив поверить в то, что их свободное рождение — это действие, которое не способно изменить религиозное усыновление браминами?
Я полагаю, что в этих мерзких индусских традициях есть чувство сострадания к плодам такой любви.
Вне зависимости от того насколько мала ваша должность, на Востоке вас уважают с того момента, когда вы можете назвать имя своего отца.
Существует некая двойственность в том, что баядерка предоставляет себя своим соотечественникам. С одной стороны, это большая честь, дополненная подарками от самых уважаемых людей, которые никогда не пользовались ее талантами, а с другой — она презираема самыми последними кулисами (ВЕЛЬМОЖА), которые не позволят ей ни есть, ни пить, ни даже сидеть рядом со своей законной женой.
Когда умирает баядерка, такая же особенность наблюдается на ее похоронах. Ее тело сжигается со всеми церемониями и роскошью, сопровождающей кремацию индусов высшей касты, однако затем ее останки развеиваются по ветру. В некоторых провинциях Верхней Бенгалии тело баядерки сжигается лишь наполовину, а вторая часть оставляется на съедение шакалам и стервятникам.
Разве в этой стране нет глубокого учения о бытие? Разве не подозревая об этом и несмотря на падение своего морального уровня эти люди не отдают должное невинным и скромным добродетелям, которые они изгнали из своих домов?
В первобытные времена ведического периода баядерка должна была соблюдать целомудрие и вести уединенную и чистую жизнь, свободную от религии. Любое нарушение этого строгого правила каралось смертью. Но эти предписания ранних времен власти Брахмы полностью забыты вместе со всеми великими деталями той древней индуистской цивилизации, которая, создав мир вокруг себя, заселила Азию и Европу, умудрившись все-таки сохранить некоторые традиции. Афины и Рим практически вымерли на своей земле.
Мне осталось рассказать о самом танце этих женщин, о котором Европа даже не подозревает, о его характере и о том, что большинство писателей, которые пытались передать этот танец, даже не увидели в нем.
Обычно этот танец — одна из первых вещей, о которой думает путешественник. Это действие больше всего возбуждает его любопытство.
Как только путешественник оказывается здесь, он спрашивает окружающих, не может ли он посетить танец баядерок. Первый же слуга, который приходит к нему, уверяет его, что нет ничего проще и что он должен всего лишь указать час, когда он будет готов в визиту этих девушек!
Затем ему приводят несколько публичных танцорок, чья работа — выступать под руководством импресарио на праздниках низших каст или свадебных церемониях пария, которые все-таки могут позволить себе сию роскошь за небольшую сумму.
И вот эти женщины предстают перед сбитым с толку европейцем, салютуют ему рукой, переминаются с ноги на ногу во время ходьбы в ритме под звуки двух маленьких медных тарелок, которые бьются друг об друга, принимают две или три позы или корчат рожи, протягивая руку, чтобы получить свой заработок и за сим прощаются с благородным незнакомцем.
И этот последний говорит сам себе: «И это все? Да, оно стоило того!»
Он покидает Индию, полную баядерок, и идеально опишет свои впечатления от путешествия. Он и не подозревает, что над ним посмеялись и что никаких баядерок он и в глаза не видывал.
А вот не на публичных религиозных церемониях и не на семейных торжествах как раз можно увидеть этих танцовщиц, которые, хотя и весьма искренне, изображают подвиги разных богов или жизнь предков могущественной семьи, которая получила помощь от браминов.
Нужно прожить в Индии долгое время, разобраться в нравах и обычаях, выучить язык страны, то есть не быть более обычным иностранцем — и тогда вы сможете попросить богатого индуса или раджу, чье расположение вм удалось завоевать, чтобы они согласились пригласить к себе для вас баядерок, за которых они заплатят лично, и позволить вам увидеть своими удивленными глазами их захватывающий танец страсти, состоящий из неистовых движений. Уверяю вас, что добиться такого совсем непросто.
Другой способ — уговорить браминов из пагоды, находящейся подальше от города и возможности получить побольше золота, и знающих, что их благосклонность к вам не получит широкую огласку, чтобы они не смогли отрицать прошедшее событие. Возможно в такой ситуации брамины смогут приютить вас на одну ночь в своем храме.
Было несколько примеров подобных случаев.
Настоящая баядерка изначально не способна танцевать на публике. Для того, чтобы довести до предела те чувства, которые она затем демонстрирует, баядерке нужны сумрак и таинственность. Ей необходимо дойти до такой степени экстаза, чтобы ее талия заставила дрожать ее бедра, чтобы ее голос дрожал, чтобы содрогались все ее мышцы и чтобы ее тело изгибалось под невероятным возбуждением в безумном экстазе.
Время от времени она делается полусогнутой, ее волосы растекаются по обнаженным плечам, опускаются до ковра в гостиной, она крутит своими конечностями как похотливая кошка, бросая на тех, кто смотрит в ее большие черные глаза, молниеносные взгляды полные огня и буквально источающие томление и желание. Иногда она посылает свои импульсы вверх словно божественная дева, принимая восхитительные манящие и страстные позы. Иногда она впадает в сумасшедший экстаз, падая в обморок от неизвестных удовольствий подобно девушкам из Левена (ГОРОД В БЕЛЬГИИ) или янсенистам с кладбища Сен-Медар (ЯНСЕНИЗМ — РЕЛИГИОНОЕ ДВИЖЕНИЕ В КАТОЛИЧЕСТВЕ, ОСУЖДЕННОЕ СО ВРЕМЕНЕМ КАК ЕРЕСЬ).
Затем внезапно самые соблазнительные, мягкие и провоцирующие изгибы тела застывают для того, чтобы лучше всего продемонстрировать изгибы бедер, гибкость талии и движений и все прочие достоинства.
В полдень, когда все шумы стихают и начинается сон, все гаснет, все склоняется перед палящим солнцем Индии, которое иссушает тело и смешивает мысли. Все шторы домов опускаются вдоль колонн веранд. Время от времени обнаженные до пояса атлетические бохи обливают себя водой для получения столь нужной свежести.
Итак, мы разлеглись на циновках посреди белой мраморной гостиной, закрытой со всех сторон другими комнатами, перед которыми стояли террасы, которые позволяли проникать внутрь с трудом, два или три раза проходя через экскременты животных. Всюду царит тайна и сдержанность, а в десяти шагах от нас сидели четыре женщины, едва достигшие пятнадцати лет, прекрасные словно представители жителей Гималаев, похотливые по темпераменту, чьи жесты и все отношение были сформированы в детстве под руководством опытного мастера в искусстве передачи чувств. Четыре женщины с черными глазами, длинными влажными ресницами, распущенными волосами, обнаженными шеями. Остальная часть их тел была едва покрыта шелковой марлей с бахромой из золота. Они вносили жизнь в сумрак и тишину, не нарушая общую гармонию.
Казалось, что четыре фантастических видения, четыре грации из рая Индры спустились, чтобы открыть людям утраченный секрет чистейшей формы и самой изысканной красоты.
Затем они начали танцевать ...
Представьте самые изящные позы, выраженные в искусстве картинами мастеров, представьте чувства пиратов, опьяненных возлияниями и таинственными духами. В такой ситуации вы может представить себе этих женщин, которые ползают на коленях, такие гибкие и ласковые. Вы тоните в их глазах, томных от томления. Их грудь пульсирует от лихорадочного возбуждения, их конечности дрожат под воздействием гашиша словно в преддверии нервного срыва. Теперь вы имеете хотя бы приблизительное представление о том необычном и захватывающем зрелище, которое разворачивалось перед нами.
Эти женщины были доведены до исступления препаратом, сделанным из смеси имбиря, шпанской мушки и конопли. Обращаюсь к тем, кому интересен этот препарат — он возбуждает, не причиняя немедленного вреда и действует долгое время до того момента, когда вы ощутите на себе его разрушительные последствия.
Нельзя безнаказанно поддерживать подобные зрелища! Данная смесь при слишком частом использовании приводит тех кто ей пользуется к раннему старению, что является неизбежной участью всех богатых восточных жителей, чья жизнь была всего лишь жертвой алтаря материальных удовольствий.
Но это еще не все.
Для этих жриц любви танец должен всегда заканчиваться полным истощением всех их сил. Если они сопротивляются первым экзальтациям, этим спазмам, которых из-за длительной привычки она могут достигать по желанию, то затем они начинают крутиться вокруг своей оси с невероятной скоростью, пока не чувствуют сильнейшее головокружение и падают полуголые на ковер.
Я не решился бы сказать это, если бы не строгая точность и очень существенная черта морали, которая является нормой морального уровня этих народов. Данные действия используются индусами для осуществления их похотливых желаний. Чтобы увеличить свои аппетиты у них должно быть учащенное сердцебиение и обморок, женщины же превращаются в полусумасшедших от возбуждения и всегда остаются неудовлетворенными...
У индуски редкая нервная чувствительность. В итоге у нас появляется возможность для изучения в любой момент этих необычных явлений истерии, которые священники так долго считали в Европе проявлением одержимости дьяволом. Предшественники европейских святых отцов, брамины, продолжают объяснять таким же образом эти физиологические курьезы, не встречая никакого недоверия со стороны окружающих.
В каждой пагоде есть священник-экзорцист, и он получает за свою работу хорошие деньги! Мы видели, как он исполняет свои обязанности в пагоде Челамбрум, известном месте, куда стекаются толпами одержимые из всех стран, которых не смогли излечить дома.
Путем использования гашиша для женщины индус без особых затруднений формирует свои желания для получения удовольствия и вполне можно сказать, что он является мастером подобного искусства.
Затрачивая как можно меньше времени на физический труд, которым он всегда занимается из-под палки, он не получает удовольствия от любых материальных вещей, которые ему покажутся достойными для того, чтобы занять место в его жизни.
Вот почему, не довольствуясь заселением своего гарема самыми красивыми женщинами из всех провинций Индостана, он нуждался в чем-то большем и ему приходилось доводить себя до безумия страданиями от сладострастия. И тогда он создал баядерку.