Авторы: Джон Плотц, Арвен Карри, Зо Майер и Джули Филлипс
Празднуя 94-ый День Рождения Урсулы К. Ле Гуин , мы собрались за круглым столом, призванные подвести итоги всей жизни чудесной Ле Гуин. Исследуя истоки и исторический контекст ее творчества, а также его политическое и эстетическое влияние сейчас, спустя полдесятилетия после ее смерти.
Арвен Карри — сценарист и режиссер знаменитого документального фильма «Миры Урсулы К. Ле Гуин».
Со Майер, (писательница, книготорговец, организатор и куратор фильмов) совсем недавно стала автором и редактором издания «Правда и Дерзость» вместе с Сарой Шин, участвовала в публикации «Космической Карги", нового сборника эссе Ле Гуин (отмечу сразу Со называет себя «небинарной персоной» с местоимением «они», но я исхожу из того, что Со биологически женщина, насколько мне известно).
Джули Филлипс автор биографии «Джеймс Типтри-младший: Двойная жизнь Элис Б. Шелдон» (удостоенной премии в области фантастики), сейчас работает над биографией Ле Гуин.
Беседа была организована Джоном Плотцем из Public Books (выпустившим цикл «Земноморье» Урсулы Ле Гуин).
Джон Плотц: Какая книга Ле Гуин оказала на вас наибольшее влияние и почему?
Со Майер: в начальной школе мне читали «Волшебника Земноморья», и я его ненавидела. Это меня так злило. Это была третья книга подряд, которую нам читали после «Хоббита» и «Лунного камня», о которых я заявила учителю, что они только для мальчиков. Это приводило меня в ярость. Так что я больше не читала Ле Гуин или думала, что не читала Ле Гуин, пока мне не исполнилось двадцать с небольшим и я не стала ассистентом преподавателя на курсе научной фантастики и фэнтези, который вёл замечательный Дэниел Хит Джастис. А потом я прочла серию «Земное море» и обнаружила, что перечитываю «Гробницы Атуана», книгу, которую, как мне казалось, я никогда раньше не читала. Но я читала её еще раньше! И она проникла в меня на такую глубину, что я испытала де-жавю, подумала, будто мне это приснилось. На самом деле это стало мечтой всей моей жизни: оставить позади гробницы и испытать ту трудную свободу, которая приходит к Тенар. И перечитывая это в очень сложный период, когда мне было чуть больше двадцати, я совершенно по-новому взглянула на себя, на художественную литературу, на научную фантастику.
Арвен Карри: роман «Небесный токарный станок» действительно поразил меня. Меня покорили уважение и деликатность, с которыми она относится к своим персонажам и их отношениям, к деталям того, как выглядит любовь, разворачивающаяся в постоянно меняющихся условиях. И, конечно, в книге есть идея о том, что мечты меняют реальность. Если сказать это вскользь, то идея покажется банальной или простой. Но для меня это было очень интересно: реальность, в которой ты живёшь в данный момент, не одинакова для человека, который находится рядом с тобой, и ты можешь быть единственным, кто это знает, и эти нюансы постоянно меняются.
Джон Плотц: Давайте поговорим о многообразии человеческого бытия. Джули, вы цитируете Ле Гуин, которая сказала: «На самом деле мир нам совсем не принадлежит», и вы цитируете Майкла Чабона, который сказал, что Ле Гуин «даёт нам взгляд с другой стороны». Что меня действительно поражает в ней как в писательнице, так это то, что её «человек» не является просто суммой собственных интересов.
Джули Филлипс: Даже в отношении неодушевлённого! Она представляет, каково это — мыслить, будучи камнем. Это действительно очень важно для размышлений о климате, экологии, антропоцене, о том, в чём заключаются наши обязанности и каковы пределы наших возможностей.
Арвен Карри: Иногда люди спрашивали меня во время вопросов-и-ответов после показа фильма: «Что бы она подумала о том, где мы сейчас находимся? Мы обречены? Человечество собирается выжить? И я считаю, что она размышляла не только о человечестве. Она заботилась не только о выживании человечества, но и о других существах, биосообществах и созданиях, а также о самой земле, о ландшафте.
Джули Филлипс: Да, она находит эмоции в пейзаже, пытаясь почувствовать, что этот пейзаж может сказать сам за себя. В конце 2016 года она написала по-настоящему прекрасное эссе о том, как найти политическую надежду в «Дао Дэ Цзин» в образе воды. Вода, кажется, не сопротивляется, находит низины и способна загрязняться, но при этом остаётся собой и разрушает камни. Если вы откроетесь осознанию её силы, то поймёте, что у воды больше силы, чем мы думаем. И она могла бы сказать нам, что нужно искать надежду в том, что кажется бессильным, и искать силу в подобном отношении. Вот что великолепно в начале «Небесного токарного станка»: там есть медуза, которая бессильна. Она не может управлять собой, но вот она посреди океана, который несёт её, и она часть силы океана. Она единится с силой океана.
Арвен Карри: И она называет медузу очень старой и успешной формой жизни. Это старая и успешная стратегия. Она не говорит: «Что ж, человечество обречено, но другие выживут, так что всё в порядке». Она говорит, что человечество не будет таким, как сейчас. Общество не будет выглядеть так, как сейчас. Нам придётся смириться с тем, что происходит, и найти другие способы двигаться вперёд.
Джон Плотц: Могу ли я вернуться к вопросу о её политических убеждениях и действиях? Я бы хотел услышать ваше мнение о переломных моментах в жизни самой Ле Гуин. Есть ли какая-то последовательная линия, или вы можете указать на отдельные моменты, когда она менялась, или сражения, в которых она участвовала?
Джули Филлипс: Судя по биографии, она была очень политически активной, по крайней мере, с 1960-х годов, и делала это очень практично. Она участвовала в демонстрациях против ядерного оружия, ходила в предвыборные штабы, подписывала конверты для кандидатов в президенты от Демократической партии, выступала против войны во Вьетнаме и за гражданские права. Она входила в правление публичной библиотеки Портленда, занималась общественной работой, писала письма редактору The Oregonian, чтобы пожаловаться. Для неё это было не просто теорией.
Со Майер: Некоторые из последних написанных ею текстов, которые я прочла, были письмами в местную газету о противостоянии Банди. Она выступала против бандитов, но также и против вооружённого разрешения конфликта. Противостояние насилию, господству кажется мне объединяющей темой её политического мировоззрения, и потребовалось время, чтобы привести её в то, что называется феминизмом. Но противостояние насилию — антивоенное, антиядерное, против разделения между людьми и другими существами на планете — кажется нитью, которая проходит через всё её мышление, и тем, с чем она постоянно боролась. Возьмём, к примеру,«Слово для мира и леса одно». Это книга о войне во Вьетнаме, об использовании яда «Агент Оранж» и нападении на живой мир, а также на людей, живущих в нём. И это очень дальновидная книга, несмотря на то, что она почти документальна. Затем есть «Обделённые», которые для меня являются почти духовным, а также политическим путеводителем в форме романа. У них есть эта двойная структура построения общества, которая замыкается на самой себе и тут заканчивается метафорой раскрытых рук. При этом роман не утверждает, что это рецепт того, как жить собственной политической жизнью. Но роман говорит, что вам нужно найти эту форму, что соответствует политике открытости, революции, перемен. Найти литературную форму, в которой можно выразить свою политическую позицию, и позволить своей политической позиции выразить себя — это согласуется с тем фактом, что политика для неё не была чем-то случайным или противоположным её жизни. Участие в маршах и поиск формы марша в своём романе — всё это так замечательно сочетается в её творчестве.
Арвен Карри: Возьмём феминизм: будучи молодой женщиной, молодым писателем, она писала с точки зрения мужчины, с точки зрения молодого героя в этих мифических ситуациях. Таким образом, она вторила и подражала тому голосу, который мы, женщины-читательницы, в какой-то степени должны были воспринимать как читательницы и писательницы. И поначалу она не считала себя феминисткой. Благодаря феминизму второй волны, женскому движению она начала понимать: я являюсь частью этого. Я — та, кто в чём-то угнетён. Но вместо того, чтобы остановиться— потому что это часто останавливает людей, когда они получают критику от других феминисток, от других людей из своего круга, это может застопорить процесс, — вместо этого она была полна решимости включить эти новые представления о мире и своём месте в нём в свою работу. А затем вы видите феминистский поворот к Земному миру в «Техану»: вот вам и ответ. И не всем людям это понравилось, особенно среди её первых читателей, которые были в основном мужчинами. А она нашла способ найти баланс в своей работе, несмотря на всё это давление, и выйти из этой ситуации более плодовитой и разносторонней, чем когда-либо. Один из уроков, который я извлекла из общения с ней, — и который наиболее важен для меня как для творческой личности и как для человека, — это её способность, даже будучи очень гордым человеком, человеком, который гордится своим искусством и своим ремеслом, принимать критику и позволять ей делать своё дело: пусть она переваривается внутри неё и отвергает то, что было ошибочным.
Джули Филлипс: Процесс продолжался в её блоге, который был очень тесно связан с актуальными проблемами. И что интересно, ей было не очень легко писать о политических проблемах, не дистанцируясь от них, не переносясь на другую планету. Потому что, как она сама говорила, у неё была склонность становиться на трибуну, и ей приходилось искать способы этого не делать. Но в конце своей жизни она поняла, как написать по-настоящему увлекательное политическое эссе, которое не будет слишком назидательным (или будет таковым!) и которое будет работать как эссе, а не просто как призыв. Она наконец-то занялась тем, чем всегда хотела, но не знала, как. Так что она всегда совершенствовала своё мастерство…
Со Майер: Одно из моих любимых эссе, которое мы включили в «Космическую старуху» (и я ношу толстовку с цитатой из него, сделанную валлийским художником Фрэнком Даффи), — это «Необходим ли гендер? [Redux],» — на самом деле это два эссе в одном. Это одновременно и размышление о творчестве, и эссе о политике, полное двойных смыслов, сносок и инверсий; вы можете наблюдать, как великий художник находит свой путь к чему-то новому. Это была часть процесса, о котором говорила Арвен: ей бросали вызов, особенно в отношении «Левой руки Тьмы», романа, который на протяжении многих поколений вызывал разные чувства, принимался и критиковался, а затем возвращался, отчасти потому, что Ле Гуин продолжала возвращаться к нему и говорить: «Я тут услышала критические замечания…». В этом эссе она задаётся вопросом о том, как она использует местоимение «он». И в конце концов она приходит к мысли, что, возможно, если бы она переписывала книгу, то использовала бы они/их для гетенцев**. А затем она написала рассказ, действие которого происходит в Гетене (“Взросление в Кархайде”), вошедший в сборник «Рождение мира», где она решает отправиться в дом кеммера впервые в своей работе, и, будучи в зрелом возрасте, пишет о сексе, сексуальности и эротизме в красивой манере. На мой взгляд, это в высшей степени политично, независимо от того, называете ли вы это политикой с большой буквы П (или, в свете того, что её персонаж Одо мочится на статую, возможно, мы могли бы назвать это политикой с маленькой буквы!). Она продолжала меняться, поддерживала эту трансформацию как политическую модель, показывающую, что всё может измениться, что её форма может измениться, как в эссе, так и в художественной литературе. Я знаю, что «Левая рука Тьмы» была очень важной книгой для меня как для небинарного человека. И я знаю, что она была важна и для многих трансгендерных писателей и художников, которым она понравилась и с которой они по-разному спорили. И я всегда говорю им: «Идите и прочтите «Взросление в Кархайде» и откройте для себя очень полезное слово «клитопенис». Можно ли нам озвучивать это в публичных пространствах, Джон?
Джон Плотц: Определенно.
Со Майер: Это очень научно.
Джон Плотц: Когда Ле Гуин говорила о себе как о борце, она описывала себя как борющуюся писательницу фэнтези или борющуюся писательницу научной фантастики. Она выделяла категорию, к которой она себя относила. Был ли жанр чем-то, что давало ей силу, или это скорее ограничение, стена, которую мы возводим вокруг её творчества и которая не соответствует ему?
Джули Филлипс: Помимо прочего, жанр в писательстве часто связан с сообществами. Люди объединяются в сообщества писателей разных жанров. И сообщество любителей научной фантастики могло быть ограничивающим фактором, но оно также было очень важным.
Со Майер: по крайней мере, в своих публичных выступлениях она была ярой защитницей научной фантастики и фэнтези. Она защищала их извне — от предположений элитарной литературной фантастики — и изнутри — от некоторых из худших маскулинных, колониальных, милитаристских тенденций. От «кабинетных» тенденций, как она выразилась в том знаменитом письме, отказываясь представлять антологию. И она поощряла расширение круга тех, кто мог писать и читать научную фантастику и фэнтези, особенно в последние годы своей жизни, оставаясь в тени. Я знаю, что она работала с рядом писателей и редакторов из числа коренных народов, чтобы антологии и книги, которые они публиковали, увидели свет и получили заслуженную поддержку.
Джули Филлипс: Особенно в первые годы она скептически относилась к своим научно-фантастическим произведениям, например, «Что я делаю? Я думала, что стану писателем-литературоведом, а вместо этого пишу ещё одну из этих книг». В глубине души она была почти подавлена этим. Но на публике её стремление противостоять исключающему поведению и исключающей критике было настолько сильно, что она всегда хотела быть частью научной фантастики. Она всегда хотела, чтобы научная фантастика была частью того, что для неё важно, и говорила об исключении тенденций на научную фантастику, которое происходило внутри сообщества.
Арвен Карри: Джули, этот аспект, о котором вы упомянули, был первым, что пришло мне в голову. Сначала она случайно попала в научную фантастику. Её всегда привлекало то, чего на самом деле не существовало, но она не обязательно хотела стать писателем-фантастом. Она была писательницей, поэтессой, но так она смогла опубликоваться. И когда она получила отзывы от других писателей, наладила прямой контакт с фанатами и почувствовала себя частью сообщества и получила поддержку — пусть и проблемную, — она нашла место, где могла высказаться. Она никогда не отказывалась от научной фантастики.
Джули Филлипс: И это так воодушевляет в работе. Вы наблюдаете материалы для жанра и формы жанра. В каком-то смысле она была писательницей, которая искала подходящую для себя форму. И её воображение расцвело и раскрылось, когда она переместилась в Экумену и Земноморье. Это давало ей ощущение власти. Она была очень хороша в создании миров, но, вероятно, ещё больше она ощущала свою мощь, когда могла жить в этих мирах и решать, что в них происходит. Это чувство контроля (контроля без контроля, контроля без усилий) просто приходило к ней каким-то образом.
Джон Плотц: У меня есть последний вопрос, который вытекает из последней фразы вашего фильма, Арвен: «Нам предстоит долгий путь, и я не могу пройти его без тебя». У меня такое ощущение, что в произведениях Ле Гуин есть стремление к солидарности. Я не могу без тебя. Должно быть «мы», но в её произведениях есть и что-то очень одинокое. Я почти воспринимаю это как солидарность в одиночку. Есть ли здесь противоречие: стремление к одиночеству — анархизм, свой собственный путь — наряду со стремлением к солидарности?
Со Майер: Вопрос сразу же заставляет меня вспомнить Шевека, главного героя «Обделённых», и особенно тот момент, когда он понимает, что настолько погрузился в свою работу, что ему стало плохо. И чтобы вернуться к нормальной жизни, он должен выполнять общую работу в Анарресе: копать канавы, откачивать сточные воды, разговаривать с людьми, которые ему не нравятся, в столовой. Для меня, как для писателя, это очень трогательно. Опять же, это даёт вам возможность жить так же, как мы можем жить вместе, и в мире, который мы создали и создаём. Возможность жить с другими иногда означает жить с другим собой, другой версией себя***. Но мы можем выбирать вариант обустройства жизни. И я не знаю, как именно это реализуется в жизни, но мне кажется, что это очень актуально для художественной литературы.
Арвен Карри: Я, конечно, думаю, что это присутствует в художественной литературе. У нас есть эти самостоятельные послания обществу. Куда они идут? Не навстречу отдельным людям. Они идут в цивилизацию, в общество, и там они находят родство. Приходится учиться понимать, как вести себя в соответствии с новыми правилами и традициями. И одно из критических замечаний, которое она высказала по поводу моего фильма, документальной ленты, заключалась в том, что из-за фильма она выглядела так, будто у неё не было друзей. Я не общалась со многими её друзьями, ведь писатели в своей работе — одинокие люди. Она и была такой, но она была очень близка с людьми, которых любила, и с теми, с кем работала. Поэтому я уверена, что это напряжение противоположности одиночества и общности существовало и внутри неё. Возьмём роман «Самый дальний берег»: в нём так сильно выражена страсть к общению. Очевидно, что и в «Гробницах Атуана», но и в «Самом дальнем береге» тоже, есть предостережение против потери связи, против готовности пожертвовать свободой, пожертвовать радостью ради безопасности, ради привычки. И она говорит, что это не жизнь. Это не жизнь. Мы балансируем над пропастью, и наша задача — сохранять равновесие. Мы не будем в безопасности. И если это наша главная цель, то мы проиграли.
Джон Плотц: Мне нравится идея о том, что она пишет «посланническую» фантастику, Арвен, это потрясающе. Есть что сказать напоследок? Есть вопросы, которые мы должны были затронуть, но не затронули?
Джули Филлипс: Конечно, есть — вопросов бесконечное множество
*в оригинале «к течению», но как только я прочла заголовок, мне представились притоки, впадающие в устье реки, и я заменила слово в переводе, как мне представляется — без ущерба для значения.
**а вот с этим я категорично не согласна: у них психосексуальность не основывается на биологической привязке к половым хромосомам, а жизнь тела не привязывает мышление к полу, т.е. гетенианец не говорит «я чувствовал себя не в своём теле,мне плохо было быть мальчиком и я перешил себе пенис в вагину, вставил себе грудные и ягодичные импланты, потому что у меня плоские грудина и бедра из-за «ошибочного тела», и я всю жизнь обречен колоть себе гормоны, чтобы щетина не росла и чтобы все предыдущие мои вмешательства в себя же не вылезли мне онкологией, а еще я утратил способность зачать собственных детей, но зато теперь я выгляжу представлением о женщине и считаю себя женщиной, теперь я — она»; нет, гетенианец три недели каждый месяц вне пола, в этом отношении стерилен, а остаток дней гетенианец случайной выборкой становится или женщиной, или мужчиной. Гетенианец — биологически литая химера, предлагаю пользовать местоимение «оне», единственное число слова «оные», ну а род придется указывать средний, потому что гетенианец не трансгендер, пытающийся как-то совместить в себе психику «женщины» и тело «мужчины» или наоборот, у него нет множественности личностей (в детстве я был «Игорем», а сейчас я стала «Ингеборга») у него есть вариативность биологических проявлений. У него нет гендеров. «Игорь» не родит, даже если очень захочет. «Ингеборга» увы тоже. Гетенианец же сам себе единственный гендер. Хотя… моё мышление не требует «изобретения квадратного колеса для треугольного велосипеда», читая «он», я не думаю об Эстравене, как о мужчине, только как о разумном гуманоиде.
***это про любые перемены так можно сказать: переехали ли вы на другое место жительства, стали ли родителем, взяли ли на себя супружеские обязательства или ипотеку, ваша жизнь поменяется кардинально.
https://www.publicbooks.org/finding-other...
перевод — Rinsant 26/12/2024
цитировать
свернуть ветку