ГОРЯЧИЙ ВЕТЕР ПУСТЫНИ

Я давно заметил, что многие мужчины, служившие в армии, очень любят вспоминать данный период своей жизни. И стоит где-то встретиться даже незнакомым прежде людям и выяснить, что в свое время проходили срочную службу, так тут же они ударяются в воспоминания и всегда проделывают это с удовольствием. Не отпускает армейская служба большинство бывших солдат, держит. Значит, крепко врезались в память те далекие события молодых лет, когда приходилось иметь дело с оружием, являясь защитником своей страны. Воспоминания эти самые разные, часто смешные, но иногда и трагические, и даже не очень приглядные, бывает и такое. Но подобное редко, чаще вспоминаются веселые, озорные случаи. То было мирное время, когда трагическая афганская кампания еще не началась. Потому и армейские воспоминания о том периоде это воспоминания мирного времени.

Однако почти всегда веселым воспоминаниям об армейской молодости присущ легкий оттенок грусти: те годы прошли и уже никогда не вернутся.

Многие эпизоды моей армейской жизни я изложил в публиковавшихся ранее на страницах «Воина России» воспоминаниях «Второй после царя» и «На службе штабной». В данной подборке собраны эпизоды, которые дополняют предыдущие воспоминания, демонстрируя многогранность армейского бытия. Наверно, некоторые эпизоды покажутся неправдоподобными, но, увы, такие случаи произошли в действительности, они не выдуманы автором и не всегда о них знали отцы-командиры. В армии много чего разного и необыкновенного бывает. Но поскольку я был связан с тогдашними секретами, то и начну я с того, как протекала моя специфическая служба, со своих «секретов».

ПОЛУЧЕНИЕ СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНЦИИ

Служба секретной части воинского подразделения – это, по сути дела, почтовая служба. С той разницей, что вся переписка секретная и отсюда следует строжайший учет всей входящей и исходящей корреспонденции, литературы, справочников, топографических карт, кинофильмов. Все до самого последнего листика, до самого маленького кадра. И не только. Строго учитывается использованная копировальная бумага, машинописная лента и корешки использованных телеграмм. Таким вот образом. Дабы не дать врагу ни единого шанса проникнуть в наши секреты.

То, о чем я сейчас коротенько поведаю, никакого секрета не представляет, подобное давно растиражировано в сотнях кинофильмов и в принципе так оно и происходит. Ну разве в деталях, когда шпион незаметно вскрывает секретный пакет. Это, конечно, чушь, правильно запакованный и опечатанный пакет с секретами нельзя вскрыть незаметно никому, даже самому изощренному шпиону. А так – да, конечно, все достаточно похоже показано в кинофильмах.

За почтой я ездил на главпочтамт города Мары, в котором имелось специальное помещение фельдъегерской почтовой службы. Там хоть и знали меня в лицо, но всякий раз я предъявлял свой военный билет и специальное служебное удостоверение на получение спецкорреспонденции. Таков был порядок, и он соблюдался неукоснительно.

Кроме специальной почтовой корреспонденции, в адрес нашей воинской части приходили и габаритные грузы: ящики с приборами, боксы с кинопленками и даже иной раз целые вагоны секретного груза.

Ящики с приборами прибывали с поездами в специальных почтовых вагонах, часто ночью, и получать я их выезжал в сопровождении одного, чаще двух бойцов, прошедших краткий инструктаж и вооруженных автоматами с боевыми патронами. Не говоря уже о том, что я сам, как обычно, был вооружен пистолетом Макарова. Сурово, конечно, но таковы армейские будни секретчика.

Надо сказать, что солдаты охотно шли в сопровождающие, все же какое-то разнообразие в монотонной рутине армейских обязанностей: можно поглазеть на ночную жизнь вокзала, увидеть, как получают секретные грузы, да и поважничать перед гражданскими своей выправкой, вооружением, причастностью к неким секретным операциям, о которых штатские, само собой, и понятия не имеют. Это с одной стороны хорошо, но плохо то, что происходит мероприятие ночью, а потому – недосып. Для солдата же сон, как и прием пищи, одно из важнейших мероприятий и нарушать их, ох как не хочется. Как шутили армейские юмористы: лучше переесть, чем недоспать. Но что делать? Идеал в обычной жизни не всегда достижим. Но все же любопытство и желание разнообразия побеждало, и некоторые солдаты даже просили меня, когда будет получение груза, взять их с собой.

Иногда срочные пакеты присылали самолетами, предварительно нас извещали по засекреченной аппаратуре связи (ЗАС). Тогда приходилось ехать на воинский аэродром, где приземлялся небольшой самолет фельдъегерской почтовой службы. Когда он приземлялся, из салона выходил военный и подставлял трубчатый алюминиевый шест под хвост самолета. Наверное, для страховки, чтобы не нарушалась балансировка: начнут ходить по салону фельдъегери, так еще и опрокинуться может самолет. Внутри салона самолета вдоль бортов были смонтированы металлические ящики для документов, еще был небольшой столик и сиденья для двух человек. Там, проверив мои документы, мне вручали пакет, я расписывался в документах фельдъегеря о получении, а он расписывался в моей книге пакетов о выдаче мне пакета. После всей этой процедуры я выкатывался из чрева маленького самолетика по небольшому трапу, не успев даже толком рассмотреть внутреннего обустройства этой летающей почты. Да оно и ни к чему, в таких делах неумеренное любопытство совершенно излишне. Позже, уже во времена существования интернета, пытался разыскать такой самолет в Сети, однако попытки мои не увенчались успехом. Может, самолет этот был изделием одной из стран Варшавского договора, или каким-либо трофеем.

Таков вот порядок получения обычной спецкорреспонденции, то есть писем, пакетов, бандеролей. Поначалу это интересно, а после трех-четырех раз уже входит в привычку, становится рутиной и можно даже заскучать. Как, например, мой начальник, когда я только начинал свою службу. За почтой он ездил в редких случаях.

Но мне как неисправимому романтику вся эта процедура нравилась. Ну еще бы! Желтоглазая вокзальная ночь, в нетерпении ожидающие поезда пассажиры, служебные переговоры железнодорожников по громкоговорителю, лязганье сцепных устройств вагонов. У ночных вокзалов тоже своя интересная жизнь. А ты шагаешь по перрону этаким орлом, со спецпортфелем в руке, ощущая приятно-успокаивающую тяжесть пистолета на поясном ремне. А чуть сзади по бокам два сопровождающих бойца с автоматами за плечами. Словно в каком-нибудь приключенческом фильме. Да еще выработалась привычка боковым зрением отслеживать ситуацию вокруг – мало ли! Вдруг кто-то покусится на портфель? Хотя, если честно, то бояться надо было за сохранность пистолета. Вот на него вполне могли найтись охотники. Но если не шляться по улице, разинув рот, а четко выполнять свои обязанности, то все будет нормально.

ЗАПАЧКАННЫЙ КОСТЮМ

Нечасто, но приходили к нам, кроме обычных писем, пакетов, боксов с кинопленками и разных бандеролей, и более солидные грузы. Мне повезло, и как-то я оказался участником именно такого сверхсекретного мероприятия.

Однажды, ближе к вечеру командир части вызвал меня и поставил в известность, что предстоит получение очень важного груза на железнодорожной станции и чтобы я был готов осуществить учет сопровождающей документации на груз, так сказать, в полевых условиях.

– Есть осуществить учет в полевых условиях! – ответил я и пошел готовиться к выезду. В коридоре встретил нашего чекиста, он как раз направлялся к командиру. Василий Иванович подмигнул мне и сказал:

– Готовься, Володя!

– Да я всегда готов, товарищ капитан! – бодро ответил я ему. Василий Иванович был симпатичный офицер, со мной он общался без тени снисходительности или, скажем, превосходства, практически на равных.

…Груз прибыл ночью. Я добирался к месту получения вместе с командиром в его машине. Вот она, привилегия секретчика! Везут словно некое важное лицо. По правде говоря, так оно и было. Меня на тот момент не мог заменить никто, ибо только у меня имелся документ, удостоверяющий мое право на получение спецдокументов, поступающих в адрес нашей войсковой части. Пока мы с командиром в сопровождении нескольких наших КУНГов проезжали к месту, дважды нас останавливали для проверки. И хотя посты были наши, рядом с солдатами всегда присутствовал человек в штатском. Я просек, что наше оцепление подстраховывают и военные чекисты. Эка, подумал я, смотри-ка, насколько серьезно. Само собой, после проверки документов мы беспрепятственно проехали к месту передачи документов и груза.

К столбу с фонарем откуда-то принесли столик, стулья (из КУНГов, наверное). Сидели я и командир, еще два стула занимали незнакомые мне офицеры. Остальные, человек пять офицеров, стояли, но чувствовалось, что они тоже при делах. Тут же был и наш чекист. Встретившись со мной взглядом, Василий Иванович кивнул мне: бди, мол. Так я расценил его жест.

Незнакомцы-офицеры после предъявления мной военного билета и служебного удостоверения вручили мне пакет (за получение которого я расписался у них в журнале), опечатанный по всем правилам, который я тщательно осмотрел (согласно инструкции) и вскрыл ножницами (в портфеле находились). Из пакета вынул находящиеся там документы (их было несколько), сверил их исходящие номера с номерами на пакете, тщательно пересчитал количество листов и осмотрел внутренности пакета (тоже по инструкции), внес номера документов в свою книгу пакетов, где расписался офицер-фельдъегерь, зарегистрировал поступившие бумаги в журнале входящих документов, проставил штамп с уже своим входящим номером и вручил их сидящему рядом командиру, который расписался у меня в журнале входящих документов в получении оных. Вот такая неспешная бюрократическая процедура. Но самым строгим образом – обязательная. И пока она происходила, кругом все замерло. Никакого движения. Словно стоп-кадр. Вокруг все присутствовавшие смотрели только на мои манипуляции с бумагами, а затем на командира, ожидая от него команды. Я так подробно описываю, чтобы читателю было понятно, насколько важна такая процедура – прохождение совершенно секретной документации. Именно точное, скрупулезное соблюдение данной процедуры есть залог предотвращения утраты и разглашения секретов.

Наш командир прочел бумаги, один документ он мне тут же вернул, о чем я немедленно сделал соответствующую отметку в журнале и спрятал документ в свой портфель.

Затем командир начал отдавать распоряжения. И сразу все ожило, куда-то заспешили вдоль железнодорожного состава наши офицеры, дотоле терпеливо стоявшие около нас, загудели в темноте моторы КУНГов, начали, вынырнув из темноты, командиры батарей докладывать командиру о проводимых работах. Словом, все по-военному, четко, слажено, когда каждый знает свой маневр, как говорил, кажется, Александр Суворов.

А я свою работу пока закончил, и теперь у меня были те же функции, как и у сторожевого пса: бдить, никого из чужих близко к себе не подпускать и никому ничего не отдавать. Располагая относительно свободным временем, я немножко глазел по сторонам из любопытства, чего так уж и бдить, кругом столько нашего народу, опять же двойное охранение выставлено: муха не пролетит, мышь не проскочит, а уж тем более – злоумышленник. И это вскоре подтвердилось.

Из темноты возник в круге света и подошел к нашему чекисту его товарищ, тоже в штатском, но, в отличии от нашего, одетого даже немножко с шиком, пришедший выглядел, скажем так, не совсем презентабельно, ибо костюм его нуждался в основательной чистке. Было отчетливо видно, что такой вид костюм приобрел в результате плотного контакта с земной поверхностью, весь пыльный. Я смекнул, что произошло нечто неординарное и, как говорят на Востоке, повесил свои уши на гвоздь внимания.

Из негромкого разговора между представителями молчаливой профессии я так понял, что товарищ нашего особиста, проходя (для проверки, что ли?) сквозь кольцо охранения то ли с паролем замешкался, то ли еще по какой причине, как сейчас говорят, «затупил», и вот тогда наш бдительный боец счел вполне уместным (обстановка-то вокруг какая!) лязгнуть затвором автомата и положить оплошавшего чекиста наземь, где тот и пролежал до прибытия сержанта-разводящего. Не служившие в армии скажут, а чего же чекист свои корочки не показал? А я так скажу умникам: чекист себя повел правильно. Ибо спор с часовым, если он вас уложил наземь, а тем более стремление что-то вытащить из карманов, попытка навязать караульному дискуссию, может окончиться очень печально для нарушителя.

Конечно, потом, по прибытии разводящего, недоразумение быстро разъяснилось, инцидент был исчерпан. И хотя костюм испачкался, однако это же и явилось прямым подтверждением усердного несения службы бойцами охранения, и тут придраться было не к чему, все проходило строго по Уставу караульной службы. Незнакомый чекист так и сказал нашему капитану, пытаясь безуспешно привести свой пострадавший костюм (многим знакома почва в районе грузовых железнодорожных платформ) в более-менее приличный вид:

– Ну и охрана у вас, капитан! Отменные бойцы!

В ответ Василий Иванович шутливо развел руками:

– Стараемся!

ТАРЗАН

Казармы нашей войсковой части были возведены из самана – самого популярного стройматериала в Средней Азии и Казахстане. Популярен он из-за своей дешевизны (глина и солома), а также из-за превосходных теплоизоляционных качеств: в помещении построенном из самана летом прохладно, а зимой – тепло. Не то чтобы жарко, но все же. Ну бывало, выдавались холодные, суровые дни зимой, и тогда дневальные иногда подтапливали печи-голландки. Хотя мое личное мнение таково: эти печи хороши только в Голландии, потому как большое помещение обогревают они неважно. Выручал саман, а в кирпичной казарме мы бы околели.

Но летом совсем иной коленкор. Жара в Туркмении та еще! Ибо солнце летом ярится в достатке и своим теплом пробивает и толстые саманные стены. Для того, чтобы летом ослабить тепловой натиск беспощадного туркменского солнца, наши саманные казармы дополнительно были обсажены по периметру деревьями – кленом и маклюрой. Ну, клен всем известное дерево, а вот маклюра яблоконосная... Ее еще называют несъедобным апельсином или индийским апельсином, а то и адамовым яблоком. А все из-за того, что плоды ее по форме очень напоминают апельсины желто-салатного цвета: такая же морщинистая кожура, размер примерно такой же, а у некоторых сортов доходит и до пятнадцати сантиметров в диаметре. Всем хорош плод по виду, но несъедобный, к сожалению. Да еще и ядовитый. Я и сам иногда брал в руки этот «апельсин», разламывал, но, увы… Надо сказать, маклюра широко распространена в декоративном садоводстве. Она ветро- и засухоустойчива, солевынослива. Потому на юге и растет. К тому же фармацевтика кучу всего разного и полезного из нее извлекает.

Маклюра дерево достаточно высокое, более десяти метров, ствол стройный, а крона густая и раскидистая, так что защиту от солнечных лучей она давала надежную. И как выяснилось, не только от солнечных лучей.

В один из прекрасных летних дней – а надо заметить что летом, несмотря на жару, все дни прекрасные, когда ты молод, а время подошло к обеду – согласно внутреннему расписанию объявили построение. Перед тем как шагать в столовую, всегда происходит перекличка, дабы установить, все ли бойцы в наличии. Так вот, провели перекличку в батарее и выяснилось, что одного бойца нету. Что, где, как? Вроде был, видели его. Однако не явился на построение. Посмотрели в помещении казармы, вокруг казармы, покричали по фамилии. Сбегали даже поискали в туалете – нет бойца. Черт его знает, может в чайную ушел да и засиделся там. Бывало такое с некоторыми солдатами.

– Ладно, – решил старшина батареи. – Сейчас на обед быстренько, а после, вместо свободного времени, все на поиск. А дежурному по казарме – посматривать, не появится ли «пропавший».

Бойцы слажено громыхнули ботинками об разогретый асфальт плаца, громко загорланили строевую песню и направились в столовую…

Дежурный по казарме Юра Долгоруков поскреб челюсть в задумчивости: куда мог затеряться боец? Вот видел же его примерно полчаса назад. Странно. Мест потаенных не так уж и много, но если человек захочет специально спрятаться, то сможет таки найти укромный уголок. Но это если специально. А зачем прятаться солдату перед обедом?! Прием пищи и сон для солдата – удовольствия, от которых он добровольно не откажется.

Юра, оставив дневального дежурить у телефона на тумбочке, вышел из помещения и медленно побрел вдоль стены казармы, посматривая по сторонам в надежде на появление запоздавшего к построению бойца. Так он обошел половину периметра здания и у тыльной стороны, там, где у нас находилась водоразборная колонка и проходил бетонированный арык, остановился попить холодной водички. Вода, кстати, у нас была очень вкусная и всегда холодная. Долгоруков вволю напился, вытер губы тыльной стороной ладони и отпустил рычаг колонки. Вода перестала течь, и тут его внимание привлек какой-то непонятный звук, не то хрипение какое-то, не то хрюканье. Внутри колонки, что ли, булькает? Приложил ухо, прислушался – нет, ничего там не булькает и не хрюкает. Тогда что? Навострил уши дежурный, а звук периодически продолжал появляться. Юра просек, что звук шел откуда-то сверху. Подняв голову, пошел навстречу источнику звука. Остановился у высокой и раскидистой маклюры. Звук доносился из густой кроны дерева. Подойдя ближе к стволу, Юра внимательно вгляделся в густое переплетение ветвей и с трудом различил в зеленой кроне «пропавшего» бойца. А тот, уютно устроившись среди коленчатых ветвей несъедобного апельсина, нежно прижавшись щекой к морщинистой темно-бурой коре ствола, мирно похрапывал. Для страховки привязал себя к стволу своим армейским ремнем. Смекалистый оказался солдат.

– Э, Тарзан! – закричал с нарочитым азиатским акцентом Юра. – Хорош отдыхать! Подъем была! Кому спишь, военный?

Но боец лишь зачмокал губами во сне и перестал храпеть. Тогда Юра повысил голос и еще раз позвал, для убедительности постучав по стволу дерева ботинком. Боец наконец-то проснулся. В недоумении повертел головой по сторонам, пока окончательно не пришел в себя.

– Давай слазь, хорош прохлаждаться! Ишь ты, Тарзан выискался. Прямо человек-обезьяна. Батарея на обед ушла. Тебя не дождалась. Марш в казарму!

Боец расстегнул ремень, спустился с дерева, вдел ремень в брюки летней формы – мобуты, как у нас ее называли, и козырнул дежурному:

– Виноват, товарищ сержант. Вздремнул, думал, проснусь перед обедом. Там хорошо, прохладно. И никто не мешает. Вот…

Вот что значит желание поспать! А поскольку в казарме днем не положено валяться на кроватях, то боец решил подремать на дереве, тем более что Уставом это не запрещено. Вот так сильное желание вздремнуть пересилило не менее сильное желание откушать наваристого борща. Не помешали даже колючки, а у маклюры они длиной более двух сантиметров, ими обильно усеяны побеги. Так незадачливого бойца и прозвали Тарзаном. Ну что ж, нормальный позывной, с таким можно служить и успешно противостоять противнику, коли таковой объявиться.

ОТДОХНУЛИ…

Шли КШУ – командно-штабные учения. На такие учения войсковая часть выезжает как бы в усеченном составе: штаб, батарея связи, частично ремонтные мастерские и автомобили автотракторной службы. Вот между этими подразделениями и отрабатывается взаимодействие.

«Воевали» мы в тот раз в районе городка Иолотань, правда, сейчас он называется Елетен. А вот месторасположение его осталось, само собой, прежним, он находится в дельте реки Мургаб в Иолотанском оазисе, более чем в пятидесяти кэмэ от города Мары, в котором располагалась наша войсковая часть. В городке Иолотань был хлопкоочистительный завод, железнодорожная станция и даже НИИ по селекции хлопчатника. В нынешние времена в окрестностях Иолотани открыто крупное газовое месторождение.

Воевали мы, конечно, не в самом оазисе, а в пустыне, окружавшей этот самый оазис, где природные условия были, понятное дело, для нас тяжеловатые, ибо создавали многие затруднения и неудобства, что, несомненно, в немалой степени способствовало солдатской закалке и приобретению необходимых навыков выживания в самых невероятных условиях. Из нас пытались создать уж если не супер каких–то универсальных солдат, наподобие голливудского Рэмбо, то, во всяком случае, наши офицеры двигали наше обучение в том самом направлении. И потому учения в пустыне зачастую происходили экстремально. Особенно в весенне-летний период: жара, тонкая, словно пудра, всепроникающая пыль, жажда, и однообразный и в тоже время грозный пейзаж вокруг – бесконечные барханы с редкими островками серовато-зеленых кустарников.

По боевому расписанию рядовой Валера Шенгальц являлся водителем капитана Артабаева, начальника автотракторной службы. Машина, за рулем которой сидел Валера, была полностью оборудована для устранения разных технических проблем, кои непременно могли возникнуть в ходе учений. Хотя техника у нас была военная, а значит, надежная, но, как я упоминал выше, местность вокруг была еще та, и здесь могло возникнуть всякое, от поломки рессоры до отказа двигателя. И подобное случалось, и тогда ребятам-ремонтникам приходилось сильно напрягаться, учитывая дефицит времени. Такая вот специфика службы ремонтников.

А еще за взводом, в котором служил Валера Шенгальц, была закреплена штабная машина для отдыха офицеров. В общем, после трудного перехода по пескам прибыли в район сосредоточения, и тут закипела военная работа. Передвижные радиостанции выбросили в небо мачты антенн, телефонисты, словно жуки-скарабеи, шустро потащили свои катушки с проводами куда-то в только им ведомые места, офицеры, получив от командира части и начальника штаба задания, склонились над картами в штабном автобусе и в КУНГе главного инженера. В штабном автобусе находился и я со своей неразлучной подругой – пишущей машинкой.

Словом, все были при делах, совершенствовали свою боевую выучку, и только водители могли немного отдохнуть от тяжелой дороги, чем они и поспешили воспользоваться. Небрежно набросив маскировочные сети на свои автомобили, Валера Шенгальц со своим другом забрались в салон машины для отдыха офицеров. Там стояли диваны и обстановка располагала к расслаблению. Друзья решили, пока офицеры там воюют, слегка прилечь, все же на диване намного легче переносить тяготы и лишения службы. Устроились уютно, завалились спать в чем были – в бушлатах, в сапогах, поболтали о разном, да так и уснули вскоре – сказалась трудная дорога.

И так сладко спалось друзьям, что они даже не услышали, как в салон забрались наши офицеры, да еще с посредником-проверяющим из округа. В общем, бойцы оказались в неловком положении. А тут еще вопросы посыпались:

– А какого лешего разлеглись тут?!

– Почему машины не закопаны?

Валера вытянулся в рост и пытался сказать, что машины-де замаскированы, масксети накинуты, но его никто не стал слушать. Под недреманым оком представителя округа офицеры были строги и бескомпромиссны:

– Закопать машины! Исполнять! Марш!

Солдаты пробкой вылетели из салона отдыха и приступили, правда, с меньшей скоростью, к исполнению полученного приказания. Работая лопатами, солдаты корили себя за неразумное решение поспать в офицерском салоне. На кой черт оно нам надо было, теперь вот копай окоп для автомобиля.

Рыть окоп в песке – это Сизифов труд: лопату выкинешь наверх, а две лопаты ссыпаются тебе назад. Ну поковырялись они для виду, отгребли немного песок от машины, создав, таким образом, видимость проведенных саперных работ. А тут вскоре офицеры покинули салон, направившись в штабной автобус. Приняв это как сигнал к окончанию маскировочно-саперных работ, ребята поспешили уже к своим машинам, забрались в кабины – не офицерский салон, конечно, но поспать можно вполне. И забылись тревожным солдатским сном. Он и вправду был тревожным. Казалось, только смежили веки, а тут команда:

– Тревога! Подъем! По машинам!

И снова дорога, вездесущая пыль, которую еле пробивал свет автомобильных фар, убаюкивающее гудение двигателя, навевающее дремоту. Но какой тут может быть сон? Это учения, и солдат должен учиться преодолевать возникающие разные трудности, которые иногда он сам себе и создает.

ОБМЕН

Здание туалета у нас находилось на улице по причине теплого климата, Туркмения ведь солнечная республика. Туалет был большой, на двенадцать «посадочных» мест, годовик, как шутили солдаты, то есть по числу месяцев в году. Заведение содержалось если и не в идеальном порядке, то уж в образцовом пребывало точно, согласно Уставу. Чисто, выскоблено, освежающий до щекотки в носу запах хлорки. За порядком следили дежурные по казармам, а наводили порядок, в основном, за счет внеочередных нарядов, нерадивые бойцы. Все это в комплексе дисциплинировало солдат. Хотя относились к данному виду работ философски, ровно, без предубеждений. Это ведь жизнь…

Так вот, однажды произошла история, связанная с этим самым таким необходимым заведением. Я был призван в Вооруженные силы в мае и уже отслужил полгода, когда прибыло новое, осеннее пополнение. Новичкам, пребывавшим в так называемом карантине, выдали уже зимнее обмундирование, в том числе и верхнюю одежду – шинели, шапки. Сержанты карантина, словно наседки за цыплятами ходили, опекали своих подчиненных. Тревоги их не были напрасными: вокруг прибывшего пополнения уже нарезали круги, словно коршуны, высматривающие добычу, наиболее шустрые из старослужащих, приглядываясь к новеньким шинелям, шапкам и ремням новобранцев. У старослужащих дело шло к демобилизации и, понятное дело, хотелось приехать домой в новеньком обмундировании. Сержанты карантина были в курсе мечтаний старослужащих и, как могли, ограждали новобранцев, заклиная их ни под каким соусом не поддаваться на уговоры «поменяться», «примерить», «поносить на время» и прочие посулы и соблазны. И новобранцы держались стойко, не поддавались на провокации. Так что старослужащим было нелегко обвести новобранцев вокруг пальца и осуществить задуманное. Но бывалый солдат в любой ситуации всегда найдет выход, и даже, как гласят былины, из топора сумеет сварить кашу. Нашелся и у нас такой ушлый «старик».

Он здраво рассудил, что стойкость новичка ощутимо ослабнет, если его отбить от коллектива. Тут она, стойкость, пасует, потому как новобранцы еще толком не знают досконально армейских правил, а за спины товарищей спрятаться не получится да и сержанта-наставника рядом нет. И тут уже куй железо, пока горячо. И «кузнец» приступил к осуществлению своего плана.

Как-то после строевых занятий четверо новобранцев отправились в туалет. Ну сидят, медитируют, все штатно. И вдруг в помещении появляется боец, строгий, серьезный, на рукаве красная повязка, сразу видно, что солдат при исполнении. Раздалась команда:

– Встать! Смирно!

Новобранцы подскочили, вытянулись в рост, придерживая руками галифе, тем самым выполнив команду и приветствуя вошедшего дежурного. Тут надо заметить, что вставать вовсе не следовало, ибо в таком заведении ни приказные команды, ни отдание чести военнослужащими Уставом не предусмотрены, пусть хоть даже генерал войдет, маршал или даже сам министр обороны. Как впрочем, в бане и в умывальной комнате. Такие вот островки демократии в строгой иерархии армейского быта. Но откуда это знать новобранцам?! Они ведь только два-три дня на службе. А сержанты еще не успели им объяснить нюансы этого самого армейского быта. Вот потому бойцы и стояли, вытаращив глаза и не понимая, что происходит. С одной стороны вроде бы и не должны они по логике вещей, но с другой стороны – красная повязка же, зычный командный голос… А вошедший солдат с красной повязкой на рукаве, строго оглядев застывших по стойке «смирно» солдат, представился:

– Я дежурный по туалету! Почему вы здесь находитесь в шинелях?

Надо заметить, что в ноябре в Туркмении сравнительно тепло и солдаты в основном бегали в это заведение без верхней одежды. К тому же никаких дежурных по туалету с нарукавными повязками быть не должно, нет их в природе. Но ведь новобранцы, словно птенцы-несмышленыши, все для них внове. Откуда им знать это?! А «дежурный по туалету» продолжал нагнетать обстановку и грозно вопрошать:

– Кто разрешил?

Новобранцы начали мямлить, мол, сержант карантина разрешил сходить в туалет. Мы, дескать, не знали, что в шинелях нельзя…

– Вот именно! Нельзя! – подтвердил «дежурный». – Шинель может запачкаться. Потому сейчас ваши шинели попрошу сдать. Вы их потом получите у дежурного по первой казарме. Все ясно?

– Так точно! – дружно ответили новобранцы, довольные, что легко отделались от грозного дежурного по туалету.

Четко отвечать старшим сержанты карантина уже успели их научить, и это бойцы с блеском продемонстрировали.

Самозваный дежурный по туалету, сохраняя строгое выражение лица (вот ведь черт какой!) обошел стоявших новобранцев, сложил шинели себе на руку и был таков. И ведь, хитрец, шапки брать не стал, ибо, если бойцы, возвращаясь к себе в карантин, наткнулись бы на офицера, тот, естественно, отреагировал бы на отсутствие головных уборов, без них никак нельзя: нарушение формы одежды. И вот тогда вся эта афера с «дежурством» по туалету мигом всплыла бы на поверхность.

Правда, перед тем как убраться восвояси, мнимый дежурный обернулся и сказал с улыбкой:

– Отбой боевой тревоги! Продолжайте свое занятие.

…Когда незадачливые бойцы вернулись к себе в карантин, чтобы продолжить дальнейшую маршировку на плацу, сержант карантина завопил, словно его резанули серпом:

– Где шинели?! Куда делись шинели, придурки? Какой дежурный по туалету?! Нет таких дежурных в наряде! Идиоты! Как он выглядел?..

Новобранцы начали объяснять:

– Строгий он… С красной повязкой! Сказал, что нельзя в шинелях, запачкаем… Сказал, что можем потом шинели забрать в первой казарме.

Сержант карантина ринулся в первую казарму, да где там! Растворились шинели среди другого казарменного имущества, словно кусочек рафинада в стакане горячего чая. Прибежал на помощь и второй сержант карантина. Вдвоем они пытались восстановить справедливость, но… Единственное, чего добились, чтобы выдали им из каптерки другие шинели. Выданное им обмундирование было б/у, то есть ношенное, не новое. Но для продолжения службы и отражения атак возможного супостата, буде такой объявится, вполне пригодное. Ну и на том спасибо. Такой вот обмен состоялся.

БРАЖКА

Армейская служба происходит не абы как, она проходит по строгим правилам, нормативам, предписаниям и Уставам. Здесь все регламентировано: что, где, когда, как. И это правильно, ведь случись военный конфликт, солдат не должен, разинув рот, чего-то выяснять, обмозговывать и тому подобное. Он должен назубок знать свои обязанности, четко придерживается отработанных навыков и приемов и, по идее, его ничто и никто не может отвлечь от поставленной перед ним боевой задачи. А такое достигается многочисленными тренировками, грубо говоря, муштрой, которая потом спасет жизнь бойцу в реальной боевой обстановке. То есть на солдатах лежит не только физическая, но еще и морально-психологическая нагрузка. И снимать ее приходится замполиту с его большим арсеналом средств: книгами, газетами, журналами, кинофильмами, художественной самодеятельностью, встречами с интересными людьми. В мою бытность несения воинской службы к нам в гарнизон приезжал по делам космонавт-3 Андриян Николаев. Естественно, была организована встреча с ним. Вот такие мероприятия значительно помогали преодолевать тяготы и лишения службы, тоску по дому и действительно скрашивали воинскую службу.

Однако некоторым индивидуумам подобных мероприятий было недостаточно, им нужна еще некая дополнительная разрядка, которая иной раз принимала весьма причудливые формы. То есть нарушает предписания и правила. К частым и тяжким видам нарушений в первую очередь относится излишнее употребление спиртных напитков. Тема эта перманентно актуальна и замполиты с нею борются, словно Дон Кихот с ветряными мельницами. И что интересно, тут есть некоторая нестыковка в отношении выпивки. Недоработка типа. Судите сами. Согласно уставам и наставлениям солдат и выпивка – вещи несовместимые. Как бы. И, тем не менее, в тексте Воинской Присяги прямого запрета на выпивку нет. Пользуясь этим, отдельные ушлые бойцы все-таки употребляют алкоголь, причем не испытывая никаких угрызений совести по поводу нарушения Присяги, ибо нельзя нарушить то, чего не обещал. Тут еще вот такой штрих. Конечно, в мирное время, когда лютый враг не наседает, оно как бы можно, находясь, скажем в увольнении, тихонько и незаметно для патруля пропустить рюмочку-другую, как говорил матрос Чижик из рассказа Станюковича, «в плепорции». Так сказать, в меру, и оставаясь адекватным, без негативных последствий.

Да только, к глубокому сожалению, большая часть солдатского контингента, увы, как раз сдержанностью не страдает и принимает до тех пор, пока не кончится выпивка или пока не застукают отцы-командиры такого бойца в полудревесном состоянии. Которое, само собой, делает невозможным исполнение воинских обязанностей надлежащим образом. Такой боец больше опасен для своих сослуживцев, нежели для противника. Отсюда оргвыводы: гауптвахта, поблекший послужной список и поражение в праве на возможный отпуск, который и так для большинства бойцов виртуален. И, тем не менее, определенная часть бойцов шла на такие риски. А как же иначе? Молодечество, удаль! Что же это за солдат, если ничего не нарушил? Как можно считаться бывалым солдатом, не побывав на гауптвахте – и такие существовали как бы критерии.

К слову сказать, распитие алкоголя у нас в части пресекалась строго и если чего – карали жестоким образом. В годы моей службы один боец как-то хорошенько приложился к горлышку вечером выходного дня, затем от распиравших его эмоций затеял драку, повредил череп дежурному по штабу. Хорошо, без серьезных последствий. Ну наутро, конечно, шум вселенский, гауптвахта, а там скоренько и показательный суд. И отправился наш выпивоха на четыре года в тюрьму, хотя до дембеля ему оставалось три месяца. Вот такая диспозиция. Комитета солдатских матерей тогда и в помине не было, ибо таковой рассматривался бы как организация, несомненно подрывающая боеготовность Советской Армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да и командир наш был в этом отношении беспощаден.

Однако ж солдатская смекалка относительно выпивки наличествовала и, хотя и пребывала в дремлющем состоянии, но всегда была готова перейти в активную фазу. Наверное, это с «эффектом забора»: если есть глухой забор, то всегда интересно заглянуть за него или даже перелезть на ту сторону. И такой порыв с каждым может случиться, даже с такими как мы, дисциплинированными штабными военнослужащими. Вот такие наблюдались отклонения, наподобие перпендикуляров ко всем армейским, если можно так выразиться, горизонталям.

И вот как-то однажды в рамках этих отклонений мы с Валерой Сакаевым, моим армейским приятелем-годком, помозговав, решили организовать выпивку. Такая вот посетила нас не совсем умная мысль. Неловко, да, но как говорят в народе, из песни слова не выкинешь. Случилось такое. Поэтому и решил рассказать, хвалиться тут нечем, а вот в назидание молодым бойцам, может, и пригодится.

Банально купить в магазине винца для меня не составляло проблемы (нарушив, конечно наставление и приказ министра обороны), ибо ежедневно по делам службы я бывал в городе, да и водитель командирской машины являлся земляком и по заказу мог привезти для нас все. Но вот именно эта обыденность, реальная доступность запретного, как раз и не воодушевляла нас с Валерой. Хотелось чего-то нестандартного, идущего вразрез с размеренным армейским бытием. И такое перпендикулярное решение было найдено. Мы затеяли поставить бражку.

Поскольку служили мы в штабе, то, понятно, места потаенные у нас в наличии имелись. Поясняю тем, которые удивятся. Что ко мне в кабинет, что к Валере никто не имел права входить запросто, как говорится, открывая дверь ногой. Такое право имели лишь командир части, начштаба, ну, понятное дело, военный контрразведчик. Первые два начальствующих лица были небольшие ходоки, да и, войдя, не шарились в укромных углах за сейфами или шкафами. Оставался контрразведчик, но его поведение тоже было предсказуемо. Так что установить бродильный чан было куда. Другое дело – где его, этот чан, раздобыть. Ясное дело, в Военторге не купишь. Мы подумали, и решение также нашли. Не зря говорят: армейская смекалка выручит в любом положении. Она и в этот раз нас не подвела. Мы раздобыли в нашем автопарке старый корпус огнетушителя – были такие больше огнетушители, ОХП-10 – объем у него подходящий, около восьми литров. Ведро! Лошадь напоить можно. Отмыли внутренности огнетушителя до нужной кондиции. Резьба на крышке была у него сбита, но все же завинчивалась, хоть и сикось-накось. В общем, подходящая посудина. В нашей армейской столовой я отоварился у поваров дрожжами и сахаром. Ставил бражку Валера, потому как я в этом деле не разбирался.

Итак, мы заквасили первичный бульон в огнетушителе, установив его в кабинете у Валеры под столом, замаскировав скатертью, и процесс брожения пошел. Мы с Валерой понимающе друг другу подмигивали, короткими намеками толковали о будущем веселом времяпровождении. Брага играла, шуршала за стенками огнетушителя, а мы с приятелем строили радужные планы относительно будущих посиделок.

Стоял июль, один из самых жарких месяцев в Туркмении. Солдаты вовсю поджаривались на солнечной сковородке. Ощущение такое, что солнечные лучи собираются в узкий пучок некой гигантской линзой и пучок этот сфокусирован у тебя на башке. Мозги начинают плавиться, текут, грозя закипеть и ударить фонтанами брызг из-под панамы. Солдаты, преследуемые беспощадным солнцем, расползались в тенистые места, накидывали на себя мокрые простыни, плескались под водоразборной колонкой, словом, охлаждали организмы кто как мог.

В тот памятный выходной день мы с Валерой пошли купаться на Яму. Была неподалеку от нашего КПП глубокая яма-карьер, в нее просачивались под землей вода из текущих неподалеку арыков, образовав, таким образом, лягушатник, где воды набралось почти по ноздри и можно было даже сносно освежиться. Вот туда мы с Валерой и направились в выходной день. Покупавшись и немножко позагорав под жгучим туркменским солнцем, мы вернулись в расположение части. В штабе было пусто по причине воскресенья. Дремал на топчане дежурный по части офицер, где-то в казарме дрых сверхсрочник – его помощник. Дежурный же по штабу, писарь вооружения, круглолицый и добродушный парень Коля Грязнов припухал у себя в кабинете, являя собой яркую иллюстрацию к армейской пословице, гласящей, что, если даже солдат и спит, то служба все равно идет. Такая вот теория относительности в армейском варианте. Дремлющий дежурный наряд нисколько не смущало даже то, что в это самое время бряцали оружием заокеанские империалисты. В общем, послеобеденное сонное царство. Туркменская сиеста. И только посыльный по штабу одиноко маялся на входе у тумбочки, являя собой образец похвального уставного отношения к службе. Так что по любому враг не прошел бы.

От недавно вымытого деревянного пола в коридоре веяло прохладой. Хорошо! Я любил эти часы в штабе. Тихо, никто не тарабанит в окошко выдачи документов, не трещит пулеметом пишмашинка, не носятся с бумагами, не топают ботинками посыльные, не звонят телефоны, словом, никакой военной суеты.

Я прошел к себе в кабинет, захлопнул обшитую металлом дверь – no pasaran! – и, чуть раздвинув плотно задернутые из-за шпионов занавески, приоткрыл, насколько это возможно, форточки в зарешеченных окнах, расслаблено уселся за стол. Щелкнул кнопкой вентилятора. Тот послушно загудел, и, подхалимски крутя своей лопоухой башкой, начал подавать прохладный воздух. Вот он, кайф. Сиди, наслаждайся жизнью. Однако не пришлось мне глубоко погрузиться в нирвану, поскольку требовательно зазвонил телефон. Я лениво поднял трубку, представился. В трубке дурным голосом орал Валерка.

– Вовка, давай быстрее ко мне! Тут такая фигня творится – жуть!

Я удивился: что там у Сака может твориться такого-этакого? Коды, что ли, сперли от шифровальных машин, пока мы с ним бултыхались в Яме? Но посыльный же бдит, у него штык-нож на поясе. Кто чего украдет? Построгает враз на ломти всех злоумышленников. Однако, судя по воплям Сака, что-то все-таки стряслось невероятное. Делать нечего, надо выдвигаться на помощь. Я с неохотой покинул свое место, задраил форточки, задернул занавески, закрыл кабинет и поспешил по коридору на помощь к Валере. Постучал в обитую железным листом дверь. Щелкнул замок, в образовавшуюся щель просунулась перекошенная Валеркина рожа. Приятель громким шепотом произнес:

– Заходи быстро. Не мешкай! Давай-давай!

Я не мешкал и быстро протиснулся в щель приоткрытой двери. И тут же в нос ударила густая вонь. Надо сказать, запахи я различаю плохо, тугой на это дело. Но тут меня прошибло душевно так. Ощутимо и до самого нутра. Хорошее амбре заполняло комнату. Запах был такой густой – хоть ножом его режь и раскладывай по тарелкам, словно пирог. Картина действительно была необычная – этакий небольшой, в рамках одной комнаты, апокалипсис.

Дело в том, что окна кабинета Валеры выходили прямо на штабную курилку и вдобавок на солнечную сторону. Потому Валера, уходя купаться, безбоязненно раздвинул противошпионские шторки и открыл форточку, здраво рассудив, что никто не рискнет распиливать решетку окна у всех на виду. В общем, нарушение имелось. Хотя большого криминала в этом нет, так бы оно и сошло с рук, как сходило уже многажды. Но в этот раз случай был особый. Поскольку половина окна была свободна от раздвижных занавесок, горячее туркменское солнце щедро залило комнату своими лучами, не забыв нежно обласкать и огнетушитель с играющей брагой, стоявший под рабочим столом, ибо скатерть Сак снял при уборке помещения, а водрузить на место поленился или в спешке забыл, торопясь купаться. Вот это уже было настоящее упущение. Таким образом, невероятно щедрый тепловой нагрев значительно ускорил процессы брожения субстрата, и брага забурлила, словно вода в стиральной машине. Газы брожения отделялись ускоренным потоком. А куда им идти в наглухо закупоренном сосуде? Некуда. И в герметически закрытом огнетушителе начало нарастать давление. Естественно, гомеостаз в таком случае весьма непродолжителен, и незадолго до нашего прихода огнетушитель в соответствии с законами физики рванул. Наше счастье, что емкость была старая и у огнетушителя просто «сорвало крышу», то есть под большим давлением срезало ослабленную резьбу. Но поскольку огнетушитель был спрятан под столом, то сорвавшись, крышка саданула в столешницу, которая и погасила силу удара. А вот если бы разорвало сам сосуд… Да, тут дело добром бы не кончилось. Хотя и так в шифровальной комнате царил неописуемый хаос: пенящаяся субстанция грязного светло-коричневого цвета, пузырясь, шипя и причмокивая, ползла и ползла из отверстия огнетушителя, заливая собой вылизанный дочиста по армейскому обычаю пол. Увиденная картина живо напомнила мне эпизод из романа фантаста Александра Беляева «Вечный хлеб». Там тоже взбесившаяся съедобная биомасса, выйдя из-под контроля, выдавила окна в доме и затопила город, погребая под собой людей. Фантастика, конечно. Наша катастрофа, была пожиже, но вот своим запахом она, несомненно, придавала себе солидности.

– Чего рот разинул? – приглушенно рявкнул Валера, суетливо елозя тряпкой по полу. – Давай тоже хватай тряпку, ликвидировать надо последствия.

Я очнулся от ступора, и мы оперативно, по-армейски, действуя в четыре руки, совершили сержантский заплыв, собрав пузырящуюся и вонькую биомассу в тазы и, пользуясь сиестой, незаметно вынесли из штаба, вылив полуфабрикат в арык. Струей воды из колонки промыли место слива, отправив бражку в свободное плавание по гарнизонному арыку… Удачно все как-то сложилось, нам удалось скрыть катастрофу, с головой выдающую нас как злостных нарушителей воинской дисциплины, а, следовательно, льющих воду на мельницу врага. А так все шито-крыто.

«Ну а посыльный?» – спросит внимательный читатель. А что посыльный? Вообще-то молодому бойцу-посыльному нет абсолютно никакого дела до секретных штабных работ, так что он даже не заморачивался анализом увиденного. Его больше занимали мысли об оставленной в кишлаке ненаглядной Гюльчитай или о предстоящем ужине с макаронами по-флотски. Одним словом, он думал о приятном. И что там штабные сержанты сновали с тазиками-мазиками – это его никак не волновало и не озадачивало.

А нами пол в шифровалке снова был вымыт до блеска. Знаменитых порошков – экономного «Тайд» и универсального растворителя «Фейри», без которых нынче немыслимо наведение элементарной чистоты, в нашем распоряжении не было, но мы превосходно справились с возникшей проблемой. Закончив мытье и приборку, настежь распахнули зарешеченное окно. Я притащил свой вентилятор и оба «подхалима» начали усиленно трудиться в авральном режиме, выгоняя наружу вонючий воздух. Корпус огнетушителя с остатками полуфабриката я с независимым видом вынес из штаба, продефилировал мимо учебного караульного городка и зашвырнул не оправдавший надежд бродильный чан через забор на гражданскую территорию: дескать, армия не имеет к этому вонючему делу никакого отношения.

Потом, уже после секретных ликвидационных мероприятий, мы уселись с Валерой в штабной курилке обсудить случившееся. А поговорить нам было о чем. Поражение налицо. Жаль было затраченных трудов, дрожжей, а особенно сахара. Это ж сколько чая можно было выпить вечерами?! Но что делать? Не судьба, видно, была нам попробовать самопальной браги. Не сложилось. Да.

А наутро Валера, придя в штаб спозаранку, надраил просохший пол пахучей мастикой до блеска и прилежно принялся за внеочередные профилактические работы: протирать контакты. Так что запах спирта надежно замаскировал возможную остаточную вонь нашей неудавшейся бражки.

Больше мы таких «алкогольных» экспериментов не проделывали, справедливо рассудив, что не следует искать себе на голову или там на другую часть тела ненужных приключений. Тем более, что непреодолимой тяги к спиртному мы с Валерой не испытывали, а наше любопытство к бражному процессу было с лихвой удовлетворено. В общем, выбросили из головы дурь и продолжили далее служить по Уставу, завоевывая таким образом себе честь и славу.

ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО – АРБУЗ

Однажды на учениях – так сложилось – вышли мы в район сосредоточения и развернули свою технику для боевой работы. Очень удивительное, прямо-таки уникальное место оказалось! За все два года моей службы ни разу на учениях мы не попадали в подобные условия. А уникальность места состояла в том, что в пределах досягаемости находилась огромная бахча. Солидная такая бахча, со своей водной скважиной. Сами понимаете, соблазн был достаточно велик. Для некоторых бойцов и вовсе непреодолим, никак нельзя было им вытерпеть, когда вот тут, рядом, руку протяни, лежат сладкие туркменские арбузы. И протягивали. Как учили, по всем правилам военной науки: скрытно, маскируясь в складках местности, в сумерках… Надо сказать, получалось. До поры, до времени.

Ибо, само собой, бахча не была бесхозной, мол, приходите, люди добрые, берите арбузов, сколько вам нужно. Отнюдь. Бахча была колхозной собственностью и ее охраняли сторожа-туркмены в своих огромных лохматых, словно вороньи гнезда, бараньих папахах-тельпеках. Хорошая штука этот тельпек. И тепло в нем зимой и не жарко летом – со слов туркменов. Но мы, солдаты, летом носили панамы, и нам без тельпеков тоже было довольно комфортно.

Так вот, сторожа эти, довольно пожилые аксакалы, нескоро заметили сумеречных налетчиков. Арбуз – это не яблоки или груши, которыми набил карманы да и ходу по-быстрому, даже ползком можно. А сколько унесешь арбузов? Два от силы. Да и ползти с двумя арбузами не совсем удобно. Значит, надо вещмешок приспосабливать, а это уже определенная тяжесть, и потому надо смываться с бахчи, хоть и не в полный рост, а пригибаясь, но силуэт налетчика все же заметен на фоне сумеречного неба. Словом, скрытность не была соблюдена, и неизбежное произошло.

Всполошившиеся сторожа, догадавшись, что происходит незаконный съем арбузов с территории вверенной им бахчи, да и не размышляя долго, шарахнули из своих мультуков. В ответ на выстрелы на самом дальнем конце бахчи залаяла собака. Судя по характерному лаю, отнюдь не дворняжка. А с туркменскими сторожевыми собаками шутки плохи, те еще волкодавы. Сторожа стреляли не по солдатам, конечно, а в воздух, для острастки. Солдаты разбежались, но куда разбежишься в песках? Конечно, окольными путями, как бы заметая следы, подтянулись к месту расположения части. Однако эта нехитрая военная хитрость была разгадана сторожами и уже наутро в расположение полевого лагеря нашей части прибыли туркмены для разбора полетов. Вернее, налета.

Понятно, командир наш был сильно огорчен, извинился перед сторожами, вызвал комбатов и приказал навести порядок среди личного состава. Комбаты отдали приказы капитанам и лейтенантам, военная машина заработала, и по лагерю прокатилась волна проверок на предмет наличия арбузов в отсеках боевых машин и установки имен провинившихся.

Туркмены-сторожа, само собой, не жаждали заполучить скальпы сумеречных налетчиков, но попросили оградить бахчу от подобных инцидентов. Командование, памятуя, что армия стоит на защите гражданского населения, в том числе и сторожей-туркмен, пообещало недопущения таких некрасивых случаев впредь и пошло на легализацию арбузного промысла: договорилось с руководством колхоза о закупке арбузов, и теперь на обед в качестве приятной добавки солдаты получали один арбуз на двоих человек. А вы когда-нибудь пробовали туркменский арбуз, выросший в пустыне, на песчаной почве? Уверяю вас, эти арбузы ничем не хуже известных астраханских. Туркменские арбузы сладкие – до умопомрачения! Ели мы их солдатским способом: разрезали арбуз на две равные половины и выскребали сладкую мякоть ложками. Не знаю, почему в гражданской жизни принято разрезать арбузы на ломти, пачкать щеки и руки в липком соке? А вот у нас получалось удобно и гигиенично. И главное – строго поровну, что тоже немаловажно.

Закупка арбузов устраивала обе стороны возникшего было конфликта, и налеты на бахчу прекратились. Но с последствиями этих налетов мне пришлось столкнуться и даже получить некоторую выгоду для себя.

В то утро, когда в лагере проверялось наличие в машинах ворованных арбузов (нас-то не проверяли, ибо мы, штабные работники, все время на глазах у начальства), я как-то выскочил из разогретого солнцем КУНГа по неотложным делам и отойдя с десяток метров в кусты тамарикса (кстати, его и тамариском называют), заметил под ними десятка два арбузов. По-видимому, связисты, расположившиеся неподалеку от штабных машин, прослышав (на то они и связисты, по крайней мере, внутренняя связь у них всегда работала без помех!) о проверках в подразделениях, решили избавиться от прямых улик, спрятав их до поры до времени в кустах.

Я прикинул, что если эти арбузы переместить в другое место, то вряд ли их будут упорно разыскивать и жаловаться командирам, ведь добыча-то незаконная. Я быстро покликал своего дружка шифровальщика Валеру Сакаева, и мы шустро с помощью вещмешков переместили арбузы ко мне в КУНГ, уложив их аккуратно в рундуки под лежаками.

Обошлась наша экспроприация без последствий, и эти арбузы мы доставили после учений в расположение нашей части, ведь в штабе еще оставались наши сослуживцы, не выезжавшие на учения: писари строевой и хозяйственной служб, дежурный по штабу, а еще бессменный штабной телефонист Рафик Альсеитов. Провели, так сказать акцию в рамках войскового товарищества: поел сам – угости товарища. За что ребята нам были очень благодарны.

О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ

О вреде курения мы узнали еще в раннем детстве, когда, пытаясь подражать взрослым, курили сухую траву и листья, получая за подобные шалости от родителей подзатыльники и шлепки по мягкому месту. Аргументировано же, с подробным разбором и показом на специальных плакатах легких курильщика, нам рассказывали в школе. Парадоксально, но обладая в связи с этим уже некоторым опытом о вредных последствиях табакокурения, именно в школе многие начинали курить.

Я не был исключением и курить начал в школе. Хотя и в последнем, одиннадцатом классе. По тогдашним меркам поздновато, тем не менее, в армию я пришел уже опытным курильщиком.

В армии с курением тоже боролись, однако не силой убеждения и личным примером, а налегая, в основном, на физические нагрузки и спорт. Это давало некоторые результаты, но не более.

А более интересную методу придумал наш замполит. Казалось бы, ему по должности положено на плакатах по периметру строевого плаца силой печатного слова и в устном виде в выступлениях и приватных беседах с провинившимися убеждать солдат в том числе и о вреде курения, о его нехороших последствиях и пагубном влиянии в целом на укрепление обороноспособности страны. Ан нет, наш замполит мыслил нестандартно и потому пошел другим путем. Приняв за основу своего метода спорт в сочетании с боевой подготовкой, он взял в привычку, которую и стал прививать солдатам, проводить иной раз в выходные дни кроссы. Да не просто пробежки вокруг нашего стадиона во время спортивных занятий согласно расписанию, а многокилометровые – сначала пять, а потом и десять километров – марш-броски, в том числе иной раз и с полной выкладкой.

А что такое полная выкладка? Собственно, она не полная была, а так, вполовину – вещмешок с личными вещами бойца, автомат с магазином (без патронов и на том спасибо), фляга с водой. К огромному счастью, не было каски, шинельной скатки и противогаза, за это я до сих пор вспоминаю нашего замполита с благодарностью. Однако даже эта уполовиненная выкладка при туркменской жаре давала потрясающий эффект. Представьте: беспощадное белое солнце, разогретое до липкости асфальтовое покрытие дороги, мельчайший желтый песок по обочинам, который при малейшем дуновении горячего ветерка так и норовит попасть, словно боевой отравляющий газ, в рот, нос, уши, глаза… В горле невероятная сухость, словно рашпиль проглотил, пот градом, ботинки тяжелые, словно пушечные ядра. Вещмешок давит на спину, словно в нем десятка два кирпичей. Автомат тоже вносит свою лепту, колотя стволом по спине и прикладом по бедру. Уже на втором километре забега ты начинаешь отчетливо осознавать, что врата ада находятся где-то неподалеку и ты вот-вот попадешь прямиком туда.

Учитывая такую неслабую нагрузку, некоторые бойцы лихорадочно искали выход из сложившейся ситуации и находили его в том, что бежали кросс только лишь на пятикилометровую дистанцию, а потом сидели, передыхали, дожидаясь возвращения тех, кто пробежал дистанцию до положенной отметки. Или же, если марш-бросок пересекал летное поле военного аэродрома наших соседей-летчиков, проезжали часть пути на грузовиках аэродромного обслуживания. То есть здесь срабатывали элементы законов войскового товарищества.

При таких способах облегчения тягот и лишений при выполнении марш-броска главное было не увлечься, дабы, сам того не желая, не поставить спортивный рекорд. Но, скорее всего, кто-то из таких солдат все же выполнил норму мастера спорта по спортивному бегу. И тогда замполит, отслеживая марш-бросок по часам и секундомеру, несколько усовершенствовал привила марш-броска. Нас стали грузить в автомобили и вывозили на полное расстояние, то есть на десять километров, причем подальше от аэродрома и в предобеденное время с таким расчетом, что если будешь бежать нормально, то к обеду должен успеть. То есть солдат заряжали на конечный результат, стимулировали, так сказать. А поскольку прием пищи для солдата – дело святое, то приходилось налегать во все лопатки и выкладываться нешутейно. Другого-то выхода просто не существовало. И успевали, куда ж деваться? Кушать-то хочется.

«А причем тут курение?» – спросит внимательный читатель. Да притом, что после такой десятикилометровой пробежки не то что курить, дышать было архитяжело даже некурящим, а уж мы, курящие, кашляли, перхали, сипели, хватали ртом сухой воздух, словно выброшенные на берег рыбы, в голове шумело, перед глазами светились какие-то огоньки. Словом, то еще было состояние. Пища и та с трудом пролазила в горло. Какое там курение?! Вы о чем? Желание пропадало напрочь. К сожалению, не навсегда. Я вот, к примеру, дня три не курил после марш-броска. Потом, опять-таки, к сожалению, эта вредная привычка возвращалась. Теперь вот с высоты прожитых лет я думаю, что, если бы в тогдашней армии выходные с кроссами были через три дня, то армия напрочь бы избавилась от курящих солдат.

А вот еще под занавес темы один эпизод, тоже связанный с вредом употребления табака. Как-то были мы на учениях в глубине каракумских песков. Глушь невероятная. Сплошь пески с небольшими впадинами между барханами, на глинистой почве которых, покрытой зеленовато-бурой, редкой, словно щетина на свинье, растительностью, небольшими островками саксаульных зарослей и тамарикса, существовало некое подобие жизни: пробегали юркие ящерицы, неторопливо ползали, словно танки, большие, с суповую тарелку, черепахи, гудели насекомые… И вот здесь-то наши бойцы и ухитрились поймать песчаного крокодила, большого, более чем метровой длины, варана. Великолепный был варан. Красновато-коричневого окраса с темными бурыми полосами на спине, такой вот тигровой расцветки, очень злой и подвижный. Как солдаты умудрились взять его в плен – ума не приложу. Но взяли и везли его с собой в вагоне, смастерив ему ошейник и поводок.

На станциях, когда наш воинский эшелон останавливался, его выводили на прогулку, и тогда народ, который находился поблизости, собирался в круг поглядеть на диковинное животное. Варан злобно шипел, высовывая свой раздвоенный, как у змеи, язык, крутил хвостом, угрожающе раскачивался на как бы вывернутых лапах. В общем, зрелище интересное. И вот на одной из остановок, какой-то неумный парень стрельнул в варана окурком. Варан отреагировал молниеносно и перехватил брошенный окурок. Причем в его пасти он очутился правильным концом. Варан резко и быстро сделал несколько затяжек, словно заправский табачник. Докурив «бычок» до конца, секунду задумчиво постоял, словно оценивая крепость табака, раскачиваясь на своих вывернутых лапах, и вдруг упал на спину, растопырив лапы и бесстыдно оголив белый живот. Он умер.

Такое окончание забавного поначалу зрелища потрясло всех присутствовавших, в том числе и меня. Вот он налицо вред курения! Я надолго запомнил эту трагическую сцену. Правда, курить я бросил много позже, но все-таки бросил. Что советую сделать всем курящим. Конечно, масса тела у человека больше, чем у варана, но ведь, как говорят в народе, капля камень точит. У варана, вон, четыре ноги, а он не устоял против никотина, перевернулся вверх животом, а у человека же всего две. И кто знает…

СТРЕЛЬБА НА ПОРАЖЕНИЕ

Армия, помимо охраны и защиты государства, в этом ее предназначение, охраняет и защищает еще и самое себя. А как же иначе? Охотников до чужих секретов, особенно военных, во все времена было в избытке. Вот потому в воинских подразделениях существует караульная служба. Караульная служба – это вид боевой задачи, который требует от солдат высокой бдительности, решительности и проявления инициативы. Разумной, конечно. И если с бдительностью и решительностью вроде как было, в основном, нормально, то с инициативой дела обстояли иногда перпендикулярно Уставу гарнизонной и караульной службы. Я не говорю за все Вооруженные Силы страны, я веду речь о том воинском подразделении, в котором служил. Итак, охрана и караульная служба…

Охране у нас подлежала большая территория, на которой размещался автопарк и… Впрочем, разве так важно, что там размещалось? Имущество военное нашей части размещалось и потому оно нуждалось, само собой, в постоянной охране, дабы подлый враг… Ну вы понимаете. Территория была огорожена высоким забором из бетонных плит, с наружной стороны еще проходил один ряд изгороди с колючей проволокой, а в промежутке между бетонной оградой и «колючкой» стояли деревянные караульные вышки. Устройство их достаточно простое, помост со сплошными дощатыми перилами примерно по пояс и обязательным грибком-пирамидкой сверху для защиты часового от дождя и солнечных лучей, последнее особенно актуально для солнечной Туркмении, где очень даже возможно получить солнечный удар. Такие случаи у нас бывали, когда непривычные к такой жаре солдаты, призванные из европейской местности, падали в обморок даже на построениях.

Так вот, находясь под защитой такого «грибка», караульный пребывал в спасительной тени и потому нес службу вполне боеспособно.

В стороне, метрах в пятнадцати – двадцати от «колючки», проходила проселочная дорога, даже, скорее, тропинка, по которой местные туркмены из аула ходили иногда по своим делам.

Недалеко от нашей охраняемой территории находилась территория другой воинской части, авиационной. И она была точно также обустроена – все строго по Уставу.

Авиаторские караульные были вооружены карабинами, а наши ребята – автоматами АКМ. А поскольку караульная служба, как было сказано выше, это боевая задача, то, само собой, оружие было снабжено боевыми патронами, дабы в случае чего дать вооруженный отпор и пресечь вражескую вылазку. Так что все на полном серьезе, тут вам не пионерская игра «Зарница», в которую играли тогдашние школьники.

Так вот, несут службу караульные. Бдительно поглядывают вокруг, хотя, казалось бы, чего бдить: белый день, солнце ярится, жара, скука смертная. Но Устав предписывает неусыпное бдение. Вот и бдили. И вдруг наш боец ощутил, как в его грибок с визгом и глухим стуком ударила пуля. Ну удар пули, свист ее солдат может отличить от посторонних звуков – стрелять приходилось на стрельбищах.

Реакция бойца была мгновенной: нападение на пост! Упал, распластался на полу караульной будки, осмотрел местность сквозь щель в перилах, затвор автомата передернул, пуля в патроннике – врешь, не возьмешь, готов к отражению. Но непонятно, от кого отбиваться, никто не нападает, и пули больше не свистят. Парашютов в небе не видать, значит, нет и высадки вражеского десанта. Тогда что? Или кто?

Но видит боец следующее: на вышке авиаторов заволновался караульный, даже карабин отставил в сторону, в перила вцепился и напряженно смотрит в нашу сторону, ладонь козырьком приложил ко лбу. Прямо хоть картину пиши – богатырь в дозоре.

И тут наш боец понял – этот авиатор в него и стрелял. А поскольку наш часовой упал, авиатор решил, что застрелил нашего часового, вот и заволновался. Еще бы, тут заволнуешься, застрелил часового! Трибунал – это однозначно, без вариантов.

Наш же боец, старослужащий, опыта у него хватало, мигом прокрутил в мозгу сложившуюся ситуацию и, поднявшись с пола вышки, пригрозил авиатору автоматом: мол, если я стрельну, от твоей будки только щепки полетят. Еще бы им не полететь, в магазине АКМ находится тридцать патронов и щепки разлетелись бы очень далеко… Автомат Калашникова – штука серьезная.

Шума караульщик поднимать не стал, начальнику караула о происшествии не доложил, а, сменившись с наряда, направился к авиаторам, с целью найти того самого незадачливого салагу-караульщика (а кто еще мог учудить такую штуку, как ни солдат-первогодок?!) и поговорить с ним, как говорят французы, тет-а-тет, то есть взять за грудки, максимально приблизив зверское выражение своего лица к лицу собеседника. Это же надо такому случиться! Салага, щенок, сопляк уложил старослужащего на пол. И ведь убить мог! За два месяца до дембеля! Да я его самого прибью, гада! Руки повыдергаю! Ну и так далее… Словом, шибко осерчал наш старослужащий на незнакомого стрелка и потому настроен был решительно. Очень решительно.

Однако выяснилось, что караульщик-авиатор оказался тоже старослужащим, да еще и почти земляком, из соседнего города. А стрелял он вовсе не в бойца, а в голубя, который сидел на верхушке грибка караульной вышки. И естественно, сильно струхнул, когда наш боец повалился на пол. Вот такая случилась нелепица. Зачем понадобилось стрелять в голубя, авиатор пояснить так и не смог, ну, замкнуло, как говорят электрики, вот и выстрелил. В общем, поговорили земляки почти душевно, и списали случившееся на туркменскую жару.

А вот еще случай с боевой стрельбой, и тоже произошел он во время караульной службы. Стрельба всегда происходит там, где есть патроны к оружию. А где они есть? Да у караульной команды, где же еще.

Итак, солдат-первогодок узбекской национальности стоял на посту по охране периметра, то есть в караульной будке, на вышке. Нес службу исправно, не курил, не отвлекался на посторонние размышления, зорко оглядывал свой сектор наблюдения. Словом, все строго по Уставу караульной службы. И не зря. Вдруг на той самой проселочной дороге, что проходила вдоль объекта, появился мужчина на велосипеде. Он крутил педали, погладывая вокруг, и никого, как говорится, не трогал и повышенного интереса к охраняемому объекту ничем не проявлял.

Однако бдительный караульщик решил проверить, что это за субъект разъезжает вблизи охраняемого объекта и крикнул сверху:

– Стой! Ти хто такая? Чо нада?

Велосипедист испуганно взглянул на караульного, и, ни слова не говоря в ответ, приналег на педали, пытаясь убраться подальше от строгого солдата с автоматом. Караульщик снова закричал:

– Стой! Куда? Твой стрелят буду!

Велосипедист же молча вертел педали, удаляясь от караульного. А у того слова не разошлись с делом, он вскинул автомат к плечу и выстрелил. Причем строго по Уставу, сначала в воздух одиночным, а потом два патрона по удаляющемуся «нарушителю». Все проделал, как учили.

И таки попал! Велосипедиста вместе с его железным конем подбросило в воздух, затем они обрушились наземь, подняв облако пыли. Велосипедист, ударившись оземь, перевернувшись на бок, свалился в канаву и по ней на четвереньках рванул в спасительные заросли колючего низкорослого кустарника. Велосипед же, вернее то, что из него получилось, остался лежать на дороге. В раму велосипеда попало две (!) пули. Меткий оказался стрелок, прямо мерген-охотник. В велосипедиста, к обоюдному счастью, не попал, промахнулся. Снайпер, глаз-алмаз. От попадания автоматных пуль велосипед причудливо искорежило так, что его вполне можно было демонстрировать на выставке каких-нибудь скульпторов-авангардистов.

Поскольку пост был недалеко от караульного помещения, то на выстрелы незамедлительно прибежал начкар с бойцом, разбираться. Шутка ли: нападение на пост!

Потом этим делом занимался наш чекист, но чем оно закончилось – мне об этом неизвестно, у чекиста своя работа, и он о ней не распространяется. Молчаливая служба… Наверное, какие-то определенные мероприятия проводились и оргвыводы были сделаны. Хотя за велосипедом никто не пришел, да и раненых и убитых, ко всеобщему большому счастью, не оказалось, И хорошо, что так.

Караульщику отпуск на родину не предоставили, хотя он очень на это рассчитывал. Ограничились лишь благодарностью от старшины батареи с последующим пояснением и серьезным внушением . И это было правильное решение. А то предоставь такому ретивому стрелку отпуск, так и еще найдется подобный «снайпер», и вовсе не факт, что он промахнется…

АМФИБИЯ

В машиностроении амфибиями называют технику, способную не только передвигаться по суше, но также преодолевать водные преграды, болотистую местность и глубокий снег, то есть эксплуатироваться в нескольких средах. В армии есть плавающие танки, бронетранспортеры, автомобили. Наша часть была сугубо сухопутная, и подобной техники у нас не водилось, но, тем не менее, лицезреть амфибию нам довелось, причем при весьма драматических обстоятельствах. А дело было так…

Жизнь в нашей воинской части текла своим чередом, согласно воинским Уставам. Кроме учений, вносящих оживление и разнообразие в монотонные дни повседневной боевой учебы, естественно, и бытовая сторона воинской службы тоже претерпевала изменения. Солдаты овладевали воинским мастерством, получали сержантские нашивки на погоны и даже уходили в отпуска. Офицеры тоже получали звания, поднимались по служебной лестнице, въезжали в новые квартиры, приобретали мебель и т. п.

А начальник штаба, подполковник Семен Давыдович, приобрел мотоцикл с коляской. Хороший агрегат, слов нет, зверь-машина. Такого приятного неброского светло-коричневого цвета. И название у него хорошее – «Урал». Очень ценились у мужчин нашей страны такие машины. Они ведь еще и военного назначения были, в те времена их, кажется, регистрировали, кроме ГАИ, еще и в военкомате. Наверное, с прежних времен осталось такое положение. Так сказать, если завтра война, если завтра в поход, то мотоцикл «Урал» тоже подлежал мобилизации. Ну, а пока время «ч» не наступило, то владельцы таких мотоциклов вовсю использовали технику себе во благо.

Так и наш начальник штаба строил планы, потому, оформив покупку и отметившись для начала в ГАИ, он вырулил в направлении нашей воинской части. Так случилось, что в это время и наша дежурная машина ГАЗ-66, которая везла офицеров после обеденного перерыва на службу в часть, в которой и я находился со своим «секретным» портфелем, на одном из перекрестков пересеклась со счастливым владельцем мотоцикла. Оказывая уважение подполковнику, водитель дежурной машины пристроился за мотоциклом, и мы следовали за ним как бы в качестве почетного эскорта. И как оказалось, не напрасно.

Выехав из центра города Мары, мы попали на улицу, выводившую нас за город, в направлении нашей части. Справа тянулся длинный и высокий саманный забор, за которым располагалась трикотажная фабрика, выпускавшая туркменские покрывала. Правда, туркменки там не работали, их места занимали особи женского пола из других районов страны, пребывавших в статусе, как сейчас говорят, лиц с пониженной социальной ответственностью. То есть проходили перевоспитание. Так что ничего интересного по правой стороне дороги как бы и не было. Хотя как сказать...

А вот слева – слева была очень интересная диспозиция, ибо вдоль дороги, в опасной близости, протекала река Мургаб. Была она мутная, с желтовато-серой водой, обладала заметной скоростью течения, хотя и неширокая. Ну и конечно, была несудоходной.

Как раз в том месте, где справа заканчивался забор, отделяющий девиц со специфическим статусом от остального мира, дорога делала резкий поворот вправо. Естественно, следуя повороту своенравной реки Мургаб. А поскольку никакого ограждения дороги по обрыву не имелось, мне иногда приходилось наблюдать в водах Мургаба автомобили, не вписавшиеся в поворот. Глубина в том самом месте была не такая уж и большая, но скрывала грузовик почти по самую кабину, только верхняя часть, словно лысина деда Щукаря, торчала из-под воды.

Из-за малой глубины жертв, вероятно, не было, потому и ограждение не устанавливали, по крайне мере за мою службу я такого не наблюдал. Да и установить ограждение там непросто, ибо асфальт дороги проходил буквально в пятнадцати – двадцати сантиметрах от кромки обрыва.

Наш начальник штаба об этом, конечно же, знал (мы сколько раз на ученья выезжали по этой дороге!), но тут подвела особенность управления мотоциклом с коляской. Новичку или малоопытному водителю всегда кажется (а может, так оно и есть?), что его «тянет» в сторону коляски, вправо, и он инстинктивно пытается отвернуть немного в противоположную, левую сторону. Так и произошло с нашим подполковником.

Он как шел прямо, так и нырнул с обрыва в мутные воды Мургаба. И, как пелось в песне, «круги разошлись над его головой». Водитель дежурки, естественно, ударил по тормозам, офицеры загалдели и посыпались из кузова на землю. Я тоже выскочил из кабины. Но я с портфелем, мне не положено вмешиваться во всякие ситуации, у меня же все секретно, боже ж ты мой! А первым порывом было ринуться в реку выручать старшего офицера, попавшего в нелегкую жизненную ситуацию. Тем более, он мой непосредственный начальник. Вот такая нарисовалась дилемма.

Но наш НШ был старым закаленным воином, он воевал практически с первых месяцев до самого победного мая 1945 года и потом даже успел дать прикурить коварным японским самураям огоньком своих «катюш». Само собой, форсировать водных преград за время войны ему довелось немало и таких, что не чета туркменскому Мургабу, потому опыт у него был.

Но сначала из воды появилась и поплыла, покачиваясь, фуражка подполковника. Следом за ней вынырнул, отдуваясь, словно морж, и сам подполковник. А водитель дежурки, пока шел подъем офицера из воды, уже разделся, щеголяя новеньким трусами защитного цвета (все строго по Уставу), приспособился на краю обрыва, протягивал руку потерпевшему. Ему поспешили на помощь офицеры и совместными усилиями подняли Семена Давыдовича на дорогу. Вид у того был обескураженный, ручьями стекала вода. Мы столпились вокруг в растерянности. А чем мы могли ему помочь в данной ситуации? Водитель дежурки вскрикнул:

– Товарищ подполковник, я сейчас фуражку догоню! – и намерился было спрыгнуть в реку, но подполковник взмахом руки остановил его.

– Да черт с ней, с фуражкой! Мотоцикл надо достать! У тебя трос есть?

Как не быть тросу?! Машина военная, всегда готовая ко всяким нештатным ситуациям. Приволокли трос, размотали. Дежурная машина продвинулась немного по дороге, туда, где обрыв был пониже и никаких помех не наблюдалось для маневра. Водитель, которому выпала на сегодня еще и роль водолаза, оставил машину и нырнул вниз, с третьей попытки прикрепил трос, затем снова сел за руль и потихоньку мотоцикл пополз из воды. Тут же мотоцикл подхватили офицеры и, подбадривая себя разными словами, смогли вытащить его на дорогу. Осмотрели его, вроде и вмятин не видать, удачно нырнул «Урал», да и сработан он был на совесть. Водитель начал было одеваться, но тут НШ поскреб в затылке и сказал:

– Да оно и фуражку было бы неплохо достать…

Конечно, неплохо, кто спорит, но где ее теперь искать? Однако просьба начальника для солдата хуже приказа. Надо выполнять. Да к тому же не амбразуру дзота надо закрыть своим телом, а всего лишь фуражку достать из воды. Снова водитель ушел в воду. Ему повезло. По левому берегу Мургаба располагались частные дома, ограды которых уходили прямо в реку, и фуражка прибилась к ограде. Наш начальник штаба, укомплектовавшись, снова сел за руль своей покупки, которая была взята на буксир, и наш караван неспешно двинулся домой, в часть. За это время НШ даже хорошо подсушился на летнем туркменском солнце и от встречного ветерка. В общем, все сложилось хорошо.

Мотоцикл поставили у крыльца штаба, и сопровождавшие его лица, хоть и с небольшим опозданием, но приступили к исполнению своих обязанностей согласно распорядку.

А на утро следующего дня вновь стали собираться офицеры у крыльца, и, естественно, сгрудились у мотоцикла, рассматривая его и тем самым коротая время до утреннего построения.

– Ага, это и есть тот самый мотоцикл-амфибия? – громко спросил капитан Кухарев, пересмешник и юморист. Офицеры засмеялись, ведь точно подметил острослов. Но тут из-за угла штаба вымахнул НШ в отутюженной форме, как всегда подтянутый и деловитый. Смешки смолкли. Подполковник подошел к мотоциклу, похлопал по сиденью и, немного смущаясь, произнес:

– Да, вот, вчера-то… Окунулись мы с ним в Мургаб. Это же еще повезло, что наша машина следом ехала, помогли ребята, молодцы… А то хоть караул кричи.

Офицеры посочувствовали подполковнику, и на этом инцидент с мотоциклом-амфибией был исчерпан.

На плацу старшины батарей кричали построение, начинался очередной день армейской жизни. И снова надо было шлифовать военное мастерство, стоять на страже нашего государства и противостоять проискам проклятых империалистов, будь они не к ночи помянуты.

МАУГЛИ

С дисциплиной у нас в войсковой части было строго. Особенно так казалось военнослужащим рядом расположенных частей. Потому что у нас был оркестр, и мы по понедельникам и праздничным дням трижды проходили строевым шагом побатарейно на строевом плацу. В других частях нашего загородного гарнизона этого не было.

Да и командир наш, замполит и начальник штаба, не отслеживая специально, однако не гнушались тормозить солдат других войсковых подразделений гарнизона, если таковые пересекали территорию нашей части в неуставном виде: нестриженых, с обвисшими поясными ремнями, без головных уборов. Командир наш, Николай Михайлович, хмурил свои брежневские брови, но, в общем-то, как бы взывал к совести, по-отечески. Замполит же отчитывал, словно вколачивал провинившегося в землю казенными фразами. Попавшие под раздачу поедали глазами высокое начальство, изображали на лицах искренне раскаяние и готовность тут же взойти на эшафот, если б таковой быстро соорудили прямо на плацу. Было понятно, что кроме назиданий, ничего страшного не может офицер сделать солдату соседней части за неуставной вид. Ну пошумит, да и все дела.

Тем не менее, старались соседи обходить нашу территорию стороной, хотя через нас лежал прямой путь в солдатскую чайную. А все потому, что наш начальник штаба, старый служака, как я уже упоминал выше, прошедший всю войну с первых месяцев, а потом еще и громивший резвых самураев в августе–сентябре того же года, к дисциплине относился ревностно, считая ее чуть ли не самым главным залогом боеспособности военнослужащих. Как он мне говаривал иногда – Уставы кровью написаны. Сколько было глупых, идиотских смертей за годы войны – не счесть: то курнуть на посту захочется, то обмотку намотал кое-как и в рукопашном бою не смог увернуться от вражеского штыка, то уселся на борт автомобиля и свалился под колеса… Много чего было, всякого и разного. Потому надо строго следовать Уставу, неукоснительно, без всяких вольностей и послаблений, как бы это ни казалось некоторым нерадивым солдатам ненужным и необязательным. И потому, столкнувшись с нарушением дисциплины, он был строг и беспощаден. Вот судите сами, было как-то такое занятное происшествие.

У нас проходил утренний развод. Стоим побатарейно, сначала оркестр, за ним офицеры штаба, затем мы, доблестное писарство, и далее все другие батареи. Стоим, внимаем, что нам говорят командир, начальник штаба и замполит. В общем, все штатно, по Уставу.

А вот рядом с нами, чуть сбоку и позади, под желтеющей кроной клена стоит и с интересом наблюдает за нами солдат-стройбатовец азиатской внешности, одетый в распахнутую на груди телогрейку защитного цвета с полами, укороченными по моде настолько, что поясной ремень, опущенный (не по уставному!) ниже талии, проходит по самому краешку армейского ватника. Сапожки на слегка кривоватых «азиатских» ногах вычищены до блеска и присобраны в гармошку, видать, плоскогубцами их жулькал, сжимал, чтобы сохранились складки надолго. Но самое главное – прическа. Не прическа, а прямо-таки густая грива черных пышных волос, ниспадающая на воротник телогрейки. Сразу видно – старослужащий боец, у которого вот-вот демобилизация. И было ему, видать, очень интересно посмотреть, как люди в армии служат, набраться впечатлений для того, чтобы было чего рассказать «на гражданке» об армейских буднях. Потому как у военных строителей ничего подобного не было, все более приближено к гражданской жизни. Как показало дальнейшее развитие событий, именно любопытство подвело бойца: засмотрелся, заслушался и в результате потерял бдительность.

Мы его давно заприметили, и, подталкивая друг друга локтями, кивали на потешного солдатика, зачарованного происходящим на плацу.

Наконец была подана команда к прохождению маршем, гулко забухал барабан, задавая ритм. Ему в ответ слитно ударили об асфальт подошвы солдатской обуви, и марш начался. Прошли нормально, и подразделения, так же слажено, стали выдвигаться на свои рабочие места по расписанию. Мы вслед за офицерами штаба направились к нашему зданию. К нам присоединился и начальник штаба. Но вдруг он увидел зачарованного недавним зрелищем стройбатовца, и тут же мгновенно сделал стойку, властно поманив его пальцем к себе.

Солдатик встрепенулся, судорожно попытался застегнуть телогрейку, поднять повыше ремень, но времени у него уже не было и он, приложив ладонь к шапке, щеголевато, с трудом удерживавшейся на копне его волос, доложился:

– Рядовой... явился по вашему приказанию, товарищ подполковник!

– Являются святые, – буркнул начальник штаба и махнул рукой. – Следуйте за мной, рядовой.

Куда деваться бойцу? Некуда. Приказ. И он обреченно поплелся за нашим НШ. Подошли к крыльцу штаба. Подполковник велел посыльному, стоявшему у тумбочки, принести машинку для стрижки волос. Таковая у нас всегда находилась в тумбочке. Вот именно как раз для таких случаев.

Начальник штаба взял машинку, пощелкал ею в воздухе, разминая руку и примериваясь.

До стройбатовца вдруг дошло, что ему грозит и умоляюще возопил:

– Товарищ подполковник, мне же на дембель вот идти скоро!

– Когда дембель-то? – рука подполковника замерла в воздухе, пощелкивая машинкой.

– Да вот через десять дней!

– Отрастет! – обнадежил НШ стройбатовца и прямо со лба въехал в его волосяные джунгли, пропахав широкую просеку до макушки. Солдат сморщился, от огорчения у него слезы потекли из глаз. А подполковник, так сказать, не выходя из боя, пропахал еще одну просеку, донельзя преобразив незадачливого солдата. Грешно сказать, но стройбатовец стал карикатурно смахивать на вождя мировой революции. Мы с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться, и попытались поскорей проскользнуть в курилку, дабы перекурить перед началом работы.

А начальник штаба, закончив своеобразную экзекуцию, вручил машинку стройбатовцу и сказал:

– Держи инструмент. Попроси посыльного, я разрешаю, он дальше продолжит. Или у себя в расположении дострижешься, чтобы выглядеть по-уставному. Ты же солдат, а не Маугли какой.

С той поры ни одного праздно шатающегося стройбатовца на территории нашей части мы не видели.

О МЕЖДУНАРОДНОЙ СОЛИДАРНОСТИ

Если некоторые читатели, прочитав новеллу «О вреде курения» сделают вывод, что наш замполит только то и делал, что занимался организацией кроссов (марш-бросков), то смею заверить – они глубоко ошибаются. Совсем не так. У нашего замполита было огромное поле деятельности. Сюда входила и политико-воспитательная работа, и организация досуга военнослужащих, индивидуальная работа с бойцами и офицерами и тому подобное.

Вот, например, комплектование библиотеки. Тут замполиту цены не было. В части была очень приличная библиотека с хорошим набором книг, журналов, газет. Даже журнал «Искатель» приходил в часть. Книголюбы знают, насколько интересным, но и труднодоступным в те времена был этот журнал. Библиотекой пользовались многие солдаты и офицеры, и я не стал исключением.

Художественные кинофильмы мы смотрели в гарнизонном летнем кинотеатре, который располагался рядышком с нашей частью. И хотя кинотеатр был летний, то есть без крыши над головой, а стены представляли собой ограждения из металлической сетки на полутораметровом фундаменте, просмотр фильмов проходил в достаточной комфортной обстановке. Не следует забывать, что местом нашей службы была Туркмения, и мы даже в январе частенько смотрели фильмы, всего лишь накинув на плечи шинели или бушлаты.

Но кроме художественных фильмов, практиковался показ служебных фильмов в нашей Ленинской комнате. Вот тут мы с замполитом были в одной связке. Дело в том, что большинство фильмов были или секретные, или ДСП (для служебного пользования) и, естественно, проходили через мои руки. Я предоставлял Ивану Андреевичу список наличия кинолент на базе нашего округа, и замполит производил отбор фильмов, предназначенных к просмотру. Иногда он, просматривая список, спрашивал меня, что бы солдатам было интересно посмотреть. И тут уж я озвучивал заранее подготовленный ответ.

Однажды я даже подсказал Ивану Андреевичу тему для очередного воскресного мероприятия. Как-то раз, зайдя к нему в кабинет с документами по его ведомству, я набрался смелости и сказал:

– Товарищ майор, разрешите обратиться?

Замполит благосклонно кивнул головой.

Я, ободренный таким началом, продолжил:

– Вот мы служим в армии, я так год уже, другие солдаты и более, а толком оружия и не видели. Вот разве что автомат Калашникова да я еще с пистолетом Макарова за почтой езжу. А ведь есть же у нас и пулеметы, и гранатометы, и другое вооружение, и амуниция, – это я намекал на входившую в нашу войсковую часть роту охраны, дислоцирующуюся за городом, с ее бойцами мы виделись практически лишь когда они уходили в запас и писарь строевой части оформлял им документы.

Замполит задумался на минуту, потом произнес:

– Хм. Надо подумать.

Он возвратил мне просмотренные документы, и я вымелся вон, оставив замполита думать.

Таки да, мысли Ивана Андреевича потекли в предложенном мной направлении. И уже в следующее воскресенье на территории караульного городка (место, где бойцы перед заступлением в караул проходят инструктаж), мы смогли ознакомиться со стрелковым вооружением: ручными пулеметами и различными видами магазинов к ним, гранатометами и боеприпасами к ним, грантами Ф-1 и РГД, кумулятивными ручными гранатами, а также пройти краткий курс безопасности при обращении с подобным оружием и боеприпасами.

Конечно, это было намного интереснее, нежели изнурительные марш-броски и изрядно поднадоевшие политинформации в душной Ленинской комнате. Хотя, буду честен, иногда политинформации были довольно интересными, но все же сидеть летом в помещении, битком набитым народом, согласитесь, это не тот уровень приятности. Туркмения – особенное место.

Но если некоторые посчитают, что с замполитом у меня были доверительные отношения, то спешу разочаровать. Замполит – это высокая должность в Советской Армии, это заместитель командира. Потому наш замполит относился к службе серьезно, строго по Уставу. По имени нас, писарей, никогда не называл, а только по фамилии или по воинскому званию. Хотя офицеры штаба, даже главный инженер Николай Иванович, по имени к нам обращались часто. Так сказать, неформальное общение. Но замполит подобных «вольностей», не допускал, всегда оставался строгим, деловитым.

Как-то вышел я по делам из здания штаба и, проходя мимо строевого плаца, увидел, как солдатик-художник расписывает очередной щит, их таких много расставлено вокруг плаца, наглядная агитация, если по-уставному говорить, всякие призывы вроде: «Служи по Уставу, завоюешь честь и славу», «Солдат-отличник – армии маяк», «Народ и армия – едины» и тому подобное. Это тоже была епархия замполита. Вот и на этот раз он стоял с листом бумаги в руках, а наш художник, высунув язык от усердия, ровными буковками выводил очередной призыв на металлическом щите. Как говорится, любопытство – не порок и я притормозил, решив по пути ознакомиться с очередным призывом, вдруг пригодится на службе. Художник как раз закончил расписывать призыв и поставил аккуратную точку. Хорошо он владел написанием букв, ровненько так у него все получилось, красиво и злободневно. Призыв гласил: «Мы солидарны с народом Камбоджи». И все было хорошо, даже замечательно, однако слово Камбоджа было написано с ошибкой, после «К» стояла буква «О».

Меня, конечно, тут бес в ребро толкнул, грамотей хренов. Понятно, что из благих побуждений и только из них.

– Товарищ майор, тут ошибка вкралась…

Замполит резко повернулся ко мне и коротко спросил:

– Где?

– Слово Камбоджа пишется через «а»…

Замполит окинул взглядом еще невысохший текст на щите и вновь обернулся ко мне:

– Вы куда идете, товарищ сержант?

– В туалет, товарищ майор! – откозырял я.

Майор взял под козырек и напутственно произнес:

– Продолжайте движение!

– Есть продолжить движение! – по-молодецки рубанул я, повернулся и продолжил движение согласно рекомендации старшего офицера.

Находясь в движении, я, тем не менее, продолжал размышлять над произошедшим и пожурил себя за вмешательство в таинство политической работы. Ну и пусть написано «Комбоджа», так и что с того? Уменьшится наша солидарность с ее народом? Нет, конечно. Правительство Камбоджи советскому послу предъявит ноту протеста? Это вряд ли. Да и как оно узнает об ошибке? Тем более, что не до этого камбоджийцам сейчас – у них большая заваруха, идет гражданская война. Так что будем солидарны с ними и продолжим шлифовать свое воинское мастерство – вот это и будет нашим вкладом в дело противостояния империализму. Жаль, замполит не слышал моих патриотических мысленных рассуждений.

…Так и продолжал стоять этот щит на плацу с ошибкой в тексте. А международная обстановка в то время была сложной, бурлили страны, освобождаясь от империалистической зависимости, потенциальный противник не унимался, разрабатывая свои нехорошие военные планы. Но мы стояли твердо, броня была крепка и танки наши быстры, не говоря уже о самолетах и ракетах. И международная солидарность тоже имела место быть, несмотря на досадные ошибки при написании соответствующих призывов.

НАРОД И АРМИЯ ЕДИНЫ

Да, в советское время было много лозунгов-призывов. Был среди них и такой. Как к нему относились солдаты? Да вполне себе ровно, не очень и задумывались, потому как «вышли мы все из народа, дети семьи трудовой» – пелось в ту пору в песне. Так же относился к нему и я, пока не произошел со мной случай, когда данный лозунг получил свой практический смысл лично для меня.

А дело было так. Задумали в нашем доблестном ТуркВО построить в славном городе Ташкенте новое административное здание штаба округа. В армии наличествовали военные строители. Однако стройка была очень масштабной и, ясное дело, понадобились дополнительные людские резервы, то есть бойцы строительных специальностей, коих в других войсках армии тоже хватало. Ведь в тогдашнее время до призыва в армию многие ребята усевали еще в школе получить какую-нибудь специальность и даже приобрести некоторый производственный опыт. Этому же способствовала и существовавшая тогда в стране очень широкая сеть профессиональных училищ и техникумов.

И ушли из штаба округа в войсковые подразделения телеграммы-распоряжения об откомандировании в Ташкент солдат конкретных строительных специальностей. Естественно, без нарушения боеготовности части. Нашлись и в нашей части такие умельцы-строители, виртуозы мастерка и шпателя, числом семь человек, которых надлежало отправить в расположение большой строительной военной конторы. А старшим сопровождать эту строительную команду назначили меня. А я что? Я с удовольствием козырнул: есть! – и начал готовиться в командировку. Хотя служба у меня была очень даже нескучная, интересная, но ведь командировка, да еще в Ташкент – это очень неплохое разнообразие в армейской жизни.

Получил командировочное удостоверение, необходимые сопроводительные документы на командируемую армейскую команду, воинские требования на перевозку себя, любимого, и моих временных подопечных, деньги на питание, вызвал через посыльного их к штабу, произвел осмотр внешнего вида, сказал, чтобы собрали вещмешки, имели при себе военные билеты, объявил время сбора у штаба для отъезда. Затем заказал у дежурного по части автомобиль для перевозки моей строительной команды на железнодорожный вокзал и вернулся к своим текущим штабным делам.

.Однако вдруг зазвенел телефон, это начальник штаба затребовал меня к себе. Явился я пред ясные очи Семена Давыдовича, доложился, как положено, словом, всем своим видом изобразил толкового исполнительного сержанта. Хотя так оно и было на самом деле, секретная служба – это вам не хозвзвод, и не почтальон замполитовский. К тому же наш НШ, до мозга костей военный питал слабость к строгости, четкости, соблюдению Уставов и не терпел разгильдяйства. Не раз он мне говорил, по-отечески наставляя:

– Может получиться так, что не сможешь выполнить полученный приказ, редко, но такое бывает. Так не тяни кота за хвост, а доложи вовремя, чтобы была возможность исправить ситуацию.

Я этому внял и иногда, грешен, каюсь, пользовался, однако, не превышая отпущенного мне лимита доверия.

Итак, стою перед НШ и гадаю, зачем я ему понадобился. А Семен Давыдович вручил мне деньги и поставил боевую задачу:

– После сдачи строительной команды, а это песня долгая, строители – это те еще воины, приобретешь в тамошнем Военторге еще папки для бумаг, с молнией, две пачки копировальной бумаги и так кое-что по мелочи канцелярской, вот список.

Вечером мы по-военному, без суеты, загрузились в автомобиль и отбыли на железнодорожный вокзал города Мары.

Прибыв в Ташкент, я построил свою команду в две колонны – а солдатам не разрешается передвигаться беспорядочной толпой в населенных пунктах – и отправились в пункт сбора строительных команд.

Увиденное меня несколько удивило, ибо вопреки опасениям нашего начальника штаба дела в строительной воинской части шли достаточно четко. Оказывается, и в стройбате можно навести армейский порядок. У меня тут же приняли документы и бойцов, выдали мне соответствующую бумагу о сдаче/приеме строительной команды и стали отмечать командировку. Тут я заторопился и объяснил принимающему капитану, что де у меня есть задание на приобретение матценностей для части и все такое прочее. И потому попросил в командировочном удостоверении отметить мой отъезд хотя бы на пару дней позже. Капитан взглянул на меня искоса и буркнул:

– Допустим, отмечу я, что ты у нас тут три дня ошивался, а тебя завтра в Севастополе патруль накроет. И что тогда?

– Да на кой мне Севастополь ваш?! – возмущенно заговорил я. – Чего я там забыл?

– Ну это я так, к слову. Вижу, старший сержант, парень ты хороший, но, извини, не могу. Сделаю тебе убытие завтрашним днем – это все что могу. Переночевать есть где в Ташкенте? Вот и хорошо, сейчас можешь в нашей столовой перекусить и делай другие дела, а завтра к вечеру дуй в расположение своей части, – подвел итог капитан.

Воспользовался я советом капитана и отобедал плотно, ибо еда солдату никогда не бывает лишней. Но что дальше? Ташкент – город большой, это не наш малый областной городок Мары, где все мне известно и все в шаговой доступности. Надо «брать языка», и действовать в темпе, времени-то у меня не очень много.

Для начала просто немного побродил по городу, в Ташкенте я бывал не раз, еще до службы, но такой мегаполис так вот в раз и не узнаешь. Да и с ночлегом надо было определяться. В ташкентском аэропорту в военном его секторе служил мой товарищ по техникуму Володя Лысенко, но как там у него дела обстоят, вдруг в командировке или еще какая-нибудь нелепость. Но опасения мои были напрасны, Вовка оказался на месте. Служил он писарем хозчасти, подчинялся напрямую зам. по тылу. Свой, стало быть, брат-писарь. С вечерней кормежкой и ночлегом мой приятель проблему решил мгновенно, писарь хозчасти – это авторитетный товарищ. Мы хорошо с ним посидели вечером после отбоя, наговорились вдоволь.

А на утро, разузнав адрес большого магазина Военторга, я распрощался с Володей Лысенко и выехал в город за покупками, за билетом на поезд и вообще, чтобы воспользоваться всеми хорошими сторонами отпущенного мне как бы свободного времени на полную катушку.

Военторг нашел я быстро, прошелся по отделам, интересно все-таки, нашел нужные товары, оформил и получил свой товар и пошел бродить по магазину, а он такой длинный, огромный. Ребята еще уголки для фото в альбомы заказывали. Отоварился я уголками, да и пошел на выход. Пронизав весь магазин, отошел метров на десять – пятнадцать от него и вдруг слышу девичий голос:

– Товарищ старший сержант! Товарищ старший сержант! Погодите!

Подумал: кто может звать? Да еще полным званием! Знакомых девушек у меня в Ташкенте не водилось, это я совершенно точно знал. Моя девушка находилась далеко, совсем в другом месте. Однако на всякий случай оглянулся, девичий же голос, инстинкт сработал. Оказалось – точно, меня окликают. Хм, надо же. Глаз на меня положили? Но это оказалась девушка-продавец из магазина. Подбежала и, запыхавшись, выпалила:

– Знаете, я вас неправильно рассчитала. Пожалуйста, вернитесь снова в магазин.

Ну если девушка просит… Я широко расправил плечи, чтобы выглядеть этаким орлом, щелкнул каблуками, улыбнулся и козырнул:

– Пройдемте, я не против.

Мы вернулись в военторговский магазин, я развернул свои покупки на прилавке, а девушка-продавец, кивнув сменщице, встала за кассовый аппарат. Окинув взглядом проданные ранее мне папки, она пощелкала кнопками аппарата и сказала:

– Вы уж извините, товарищ старший сержант, я невольно обсчитала вас. Я за папки взяла больше, чем они стоят, перепутала. Так что вот возьмите переплату – один рубль, восемьдесят копеек, – и она протянула мне деньги и новый чек.

Что тут сказать? Я взял деньги, новый кассовый чек, и поблагодарил девушку-продавца.

– Спасибо вам большое! Теперь я могу быть свободен?

Вновь заворачивая мои покупки в бумагу, она окинула меня таким особенным взглядом, каким девчонки иногда глядят на парней и произнесла:

– Конечно, товарищ старший сержант. Вы уж извините меня…

– Это вам спасибо! Так я пойду? Служба…

Козырнув на прощанье, я повернулся и продолжил свое так неожиданно и необычно прерванное движение. Покинув магазин Военторга, где работают такие замечательные девушки, я немного задумался над происшествием. Вот надо же, какая принципиальная и честная продавщица. Заметив свою оплошность, не поленилась пробежать по всему длиннющему залу магазина, сквозь толпу посетителей-покупателей, даже выбежала из магазина и догнала меня на улице. Казалось бы, да шут с ними, с этими рубль восемьдесят, с этим старшим сержантом, эка невидаль, их в Ташкенте пруд пруди, словно яблок на Алайском базаре. Кто там будет проверять эти чеки, узнавать настоящую цену этих чертовых папок? В конце концов, и старший сержант, и Военторг относятся к Министерству обороны, деньги из одного и того же кармана. Ан нет же, она бросилась на розыски и, в конце концов, исправила свою невольную оплошность. Вот такие у нас в армии, оказывается, продавцы. Даже в званиях не путаются. И тут мне почему-то вспомнился тот самый лозунг-плакат, который стараниями нашего замполита красовался в нашей части: Народ и армия – едины!

И я мысленно подтвердил про себя: именно так, едины, и я только что был тому свидетелем.

ЭПИЛОГ

С грустью завершая свои немудренные записки о всяких нестандартных эпизодах моей воинской службы, вспоминая сослуживцев, солдат и офицеров, перебирая армейские фото, я отчетливо осознаю, что мне очень повезло в жизни. Служить в Туркмении, наверное, самой теплой республике тогдашнего государства – СССР, все же приятнее, чем коротать долгие месяцы где-нибудь на скалистых заснеженных островах северной границы, где лето невероятно короткое. Хотя и там, возможно, есть свои интересные особенности службы, и, не исключено, что хватает занятных, так сказать, перпендикулярных случаев, которые так скрашивают однообразную, но суровую романтику армейских будней.

А еще мне повезло в том, что довелось служить в штабе войсковой части. Это очень интересная служба, да и офицеры нашей части и конкретно штаба, были не только толковыми и грамотными специалистами, но еще и просто хорошими людьми. Всегда с теплотой вспоминаю, как мы с капитаном Сергеем Юргановым делились впечатлениями от прочтения книг Станислава Лема о приключениях навигатора Пиркса, об отечески мудрых наставлениях начальника штаба Семена Давыдовича. Мы с ним одновременно уходили из армии и много чего переговорили, пока он готовил для себя документы, а я ему их печатал. Помню и смешные армейские истории, случавшиеся в военных училищах, которые рассказывали капитаны Удовенко и Кухарев. Вспоминаю и наши озорные поединки на учениях с младшим лейтенантом Евгением Худенко (кстати, мастером спорта по самбо в наилегчайшем весе), где в качестве татами нам служил горячий и мягкий каракумский песок. Жаль, что не получится в моих записках упомянуть всех сослуживцев, но что тут поделаешь.

Со временем воспоминания не тускнеют, кажется, все было совсем недавно, вчера, хотя на самом деле прошли годы, и нет уже того государства, и нет той армии, да и ряды моих сослуживцев, к сожалению, редеют. Время неумолимо…

А воспоминания остаются, не исчезают, ибо это было по-настоящему счастливое мирное время.

                                                                                       Опубликовано в журнале Воин России № 4, 2024 год, стр 193 — 213