Оригинал прикреплен к посту
Энтони Бучер
1970
Агент временного контроля L-3H неизменно восхитительна в любом виде — вот почему бюро использует её, когда нужно предотвратить чей-либо брак.
Однако на этот раз, явившись с докладом ко мне, она выглядела подавленной.
— Я провалила задание, шеф. Он убежал... от меня-то. Первый мужчина за двадцать пять веков.
— Не принимай так близко к сердцу. Постараемся разобраться, что пошло не так, и попробуем на другом временном отрезке, — попытался утешить я.
L для меня не просто агент — это я открыл её таланты.
— Но я ни на что не гожусь. — И она стала костлявой и дряблой.
Иногда я задумываюсь, как люди выражали эмоции, когда мутации еще не подарили нам контроль над собственными телами.
— Так, — сказал я, растя вширь для большей внушительности, — просто расскажи, что произошло. Судя по датчикам, машина доставила тебя в Лондон 1880 года...
— Да, предотвратить брак Эдвина Салливана с Анджелиной Гилберт. — Она скривилась. — Одному времени известно зачем.
Я вздохнул. Всегда старался проявлять с ней терпение.
— Затем, что этот брак объединяет два набора генов, из-за которых в течение трех поколений возникнет...
Внезапно она одарила меня своей излюбленной улыбкой, которую всегда дополняла приподнятая левая бровь.
— Я не вникаю в то, как мои задания влияют на ход истории, так что не пытайся меня сейчас просветить. Срывать свадьбы — уже само по себе веселье. Думала, этот раз окажется интересней обычного. У Эдвина была рыжая борода, да еще такая длинная, а я уже пять временных скачков не охмуряла бородачей. Увы, что-то пошло не так... Хуже того, пошло не так, когда я разделась догола.
Меня это поразило, о чем я и сказал.
— Вряд ли ты меня действительно понимаешь, шеф. Ты ведь мужчина... — Её полуулыбка, словно выделившая последнее слово курсивом воспоминаний, польстила моему самолюбию. — А мужчинам никогда не понять нашу суть. Как бы там ни было, в любом веке, в любой стране ваш пол хочет именно той наготы, которую привык видеть одетой, если понимаешь, о чём я. О, всегда находятся женщины, которые что-то подкладывают или утягивают, но самые востребованные-то сложены аккурат по одежде. Взять хотя бы так называемые скабрезные открытки из прошлого. В любую эпоху, в любом месте у девушек, которые волнуют мужские сердца, одни и те же формы, что в модном наряде, что без него. Странно, и все же факт.
— L! — потрясенно выдохнул я: внезапно она очень сильно изменилась, лишь одна подсказка выдавала, что передо мной не мальчик.
— Видишь? Именно так мне пришлось выглядеть, когда ты отправил меня в 1920-е. И я выполнила задачу. Такая внешность тогда пользовалась успехом. А потом, когда ты послал меня в 1957-й...
Я поспешно уклонился, когда две чудовищно-огромные молочные железы буквально выстрелили мне в лицо.
— Я, признаться, не до конца понимал...
— Или в тот раз, когда меня заслали в Германию шестнадцатого века...
— Теперь ты выглядишь так, словно беременна!
— Все женщины так выглядели. Может, и впрямь были на сносях. А в Греции с их гипертрофированными талией и бедрами? Но все это и впрямь соблазняло. Я предотвращала браки и улучшала генетику во временном потоке. Только с Эдвином...
L снова обрела свои чарующие формы, и я смог бросить на неё ободряющий нежностью взгляд.
— Предысторию опущу, — начала она. — Мне удалось познакомиться с Эдвином, и я завлекла его в свои сети вот этим...
Я кивнул. Как же, как же! Помню и «это», и его действие на мужчину.
— Начались ухаживания, походы в театры, и я знала: ещё один шаг, и Эдвин напрочь забудет о той глупой розово-белой Анджелине.
— Продолжай.
— Эдвин этот шаг сделал, разумеется. Он пригласил меня на ужин. Отдельный кабинет, хороший ресторан, красный бархат, зеркала, а перед диваном — ширма. Еще заказал устриц, трюфелей и весь этот наивный ритуал. Борода превзошла все мои ожидания, такая приятная, щекотно-дразнящая и... — L многозначительно посмотрела на меня, и я пожалел, что мы оба удалили с лица фолликулы, и теперь их не восстановишь, несмотря на весь наш контроль над телом. — Когда Эдвин начал меня раздевать — а в 1880 это была та еще задачка! — он пришел в восторг от вот этого...
L изменилась выше талии, и я вынужден был признать, что слово «это» точнее, чем «эти». Такие же громадные как ошеломительная версия из 1957-го, но тесно прижатые друг к другу, образуя почти единую грудную массу.
— Потом он снял юбки и...
В таких расстроенных чувствах L-3H я еще не видел, она чуть ли не плакала.
— И вдруг... сбежал! Сбежал прямо из ресторана! Пришлось бы самой оплатить чек, если бы заранее не пронесла туда машину, чтобы вернуться в настоящее. Готова поспорить, он направился прямиком к той Анджелине и уговорил ее начать смешивать гены. Я так тебя подвела.
Я посмотрел на ее новые формы ниже талии.
Действительно, весьма необычные и не совсем в моём вкусе, но, кажется, всё правильно. Я сверился с картинками в досье Салливана. Угу, один в один.
Я утешил ее и простил.
— Моя дорогая L, ты — Время свидетель! — идеальное воплощение искусительницы 1880-х годов. Провал, наверное, как-то связан с ошибкой хронопсихолога, который изучал Эдвина. Ты по-прежнему гордость бюро, агент L-3H! А теперь давай отпразднуем. Нет, не меняйся обратно. Оставь как есть. Мне любопытно, что испытываешь, когда у девушки такой... как же они это называли в 1880 году?.. Турнюр!
цитировать
свернуть ветку