Оригинал прикреплен к посту
Еще один мой давний перевод Левеля
Морис Левель (Maurice Level; 1875 — 1926) — французский писатель, драматург и журналист. Специализировался в жарнах коротких рассказов о мрачных историях, детектива, драмы.
Мне нравится творчество Левеля, но он француз, а французского я не знаю. Этот перевод сделан при помощи нейронки через английский и русский подстрочники + привлечение перевода этого рассказа на английский. Я почти уверена, что в моем переводе все хорошо. Но если кто сподобится поискать недочеты, буду только благодарна.
Морис Левель
1910
На лице мужчины, стоявшего перед мертвой, не дрогнул ни единый мускул. Из-под полуопущенных век смотрел он на мраморную плиту с телом, молочную белизну которого нарушала лишь розоватая отметина меж грудей — след ножевого удара. В своем трупном окоченении женщина сохраняла гармонию форм и, казалось, просто спала. Только необычайно прозрачная кожа рук да синюшный оттенок ногтей, помутнение глаз и чернота губ, застывших в жуткой смертной усмешке, выдавали, что сон этот вечный.
В холодных стенах залы, вымощенной плитами серого камня, висела тягостная тишина. Рядом с трупом на полу валялась простыня, сброшенная с него и запачканная кровью. Представители судебной власти пристально наблюдали за прямым, как жердь, подследственным, который стоял между двумя конвоирами, сцепив руки за спиной и слегка выпятив грудь, всей своей позой выражая надменную невозмутимость.
— Итак, Готэ, вы узнаете жертву? — раздался голос дознавателя.
Мужчина посмотрел на него, затем на убитую, словно ища в памяти некое глубоко закопанное воспоминание, и наконец тихо промолвил:
— Я не знаком с этой женщиной, месье дознаватель. Вижу ее впервые.
— Меж тем свидетели готовы заявить под присягой, что вы были ее любовником…
— Свидетели заблуждаются, месье. Я не знаком с этой женщиной.
— Полноте! —после паузы сказал дознаватель. — К чему эти уловки? Опознание — всего лишь формальность, в вашем случае совершенно излишняя. Вы человек неглупый, и, если хотите заслужить снисходительность присяжных, вам лучше сознаться…
— Мне сознаваться не в чем. Я невиновен.
— Повторяю: отрицание вам ничего не даст. Лично я склонен полагать, что вы действовали в порыве страсти, под влиянием мгновенного помрачения… Но вернемся к вашей жертве. Неужели вы не чувствуете ни капли раскаяния, ни тени каких-либо чувств?
— Раскаяния? — переспросил Готэ. — Откуда ему взяться, если я не преступник? А касательно чувств, Бог свидетель, мне пришлось, если не подавить их, то в значительной степени притупить, хотя бы по той простой причине, что я знал, куда иду. Смерть этой несчастной трогает меня не больше вашего, но я же не обвиняю вас в бесчувствии. Так почему вы ставите его в вину мне?
Подследственный говорил без единого жеста, ровным, бесцветным голосом, как человек, полностью владеющий собой. Он не выказывал ни малейшего беспокойства из-за весомых улик, собранных против него обвинением, и ограничивался хладнокровным, упрямым отрицанием.
— Ничего от него не добьешься, — вполголоса заметил один из присутствующих. — Он и на эшафоте будет отпираться до последнего.
— Именно так, месье, — спокойно подтвердил Готэ. — Даже на эшафоте.
Это упорное противостояние обвинения и обвиняемого, это бесконечное «нет» вопреки очевидности фактов, действовали на нервы, а ненастная погода за окнами лишь усиливала напряжение. Солнце, пробиваясь сквозь матовые стекла, заливало труп равномерным желтоватым сиянием.
— Ладно, — продолжал дознаватель, — допустим, вы не знали жертву. А как насчет вот этого?
Он положил перед обвиняемым нож с рукоятью из слоновой кости, широкое лезвие которого было запятнано кровью.
Готэ взял оружие, осмотрел его, затем передал конвоиру и вытер пальцы.
— Нож? И он мне незнаком.
— Полагаю, вы избрали тактику полного отрицания, — насмешливо усмехнулся дознаватель. — Нож ваш. Он висел в вашем кабинете. Двадцать человек видели его у вас дома.
Обвиняемый слегка наклонил голову.
— Это лишь доказывает, что двадцать человек ошибаются.
— Довольно, — промолвил дознаватель. — Ваша вина не вызывает сомнений, но мы проведем еще одну проверку. На шее жертвы видны следы удушения. Явно заметны отпечатки пяти необычайно длинных пальцев, как отметил судмедэксперт. Покажите свои руки этим господам. Отлично.
Дознаватель приподнял мертвой подбородок. На белой коже четко выделялись синеватые линии, каждая из которых заканчивалась глубокой царапиной, словно от впившегося ногтя. Они напоминали прожилки гигантского листа.
— Это ваших рук дело. Левой вы душили бедняжку, а правой вонзили ей нож в грудь. Подойдите и приложите пальцы к этим следам… Ну же…
Готэ на мгновение заколебался, затем пожал плечами и еще более бесцветным голосом произнес:
— Хотите проверить, совпадут ли мои пальцы с отметинами? И что это вам даст?
Обвиняемый несколько побледнел и широко распахнул глаза, но, стиснув зубы, подошел. На мгновение он замер перед недвижным телом убитой, затем, как автомат, коснулся ее рукою. Липкий холод мертвой кожи вызвал у него едва заметную дрожь. Пальцы непроизвольно сжались, будто готовясь вновь душить жертву. Под этим прикосновением окоченевшие мышцы трупа словно ожили. Косые мускулы, идущие от ключиц к челюстям, напряглись, и рот, больше не искривленный предсмертной гримассой, раскрылся в жутком зевке, обнажив сухие десны и покрытые темным налетом зубы.
По спинам присутствующих пробежал холодок.
В этом зияющем провале рта, разверзшемся на безучастном лице, словно для предсмертного хрипа, и в синем сухом языке, скрюченном внутри, было что-то загадочное и пугающее.
И вдруг из черной глубины рта донесся невнятный звук, похожий на гул пчелиного улья, и толстая муха с синим брюшком и радужными крыльями, одна из тех гнусных мух, что кормятся мертвечиной, вылетела изо рта, покружилась, словно охраняя свое логово, и внезапно села на бледные губы Готэ.
С отвращением он попытался согнать ее, но насекомое вцепилось в его кожу всеми своими отравленными лапками.
Готэ отпрянул одним скачком, глаза его были дики, волосы встали дыбом, тело била сильная дрожь. Всё его до этого непоколебимое спокойствие рухнуло в одно мгновение.
— Признаюсь!.. Это я!.. Уведите меня!.. Уберите ее!.. — истошно визжал он.
цитировать
свернуть ветку
