Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «Sprinsky» > Ричард Тирни. Барабаны Хаоса (Симон из Гитты 6). Предисловие и послесловие Роберта Прайса, пролог романа

Ричард Тирни. Барабаны Хаоса (Симон из Гитты 6). Предисловие и послесловие Роберта Прайса, пролог романа

Статья написана 15 апреля 07:56

Размещена:

в авторской колонке Sprinsky

Ричард Тирни

Барабаны Хаоса

Добрый самаритянин

Единственная причина, по которой я могу не назвать «Барабаны Хаоса» шедевром Ричарда Тирни, заключается в том, что это может означать, что он никогда больше не достигнет таких высот, и, конечно, нет никаких оснований так думать. Но на сегодняшний день это его лучшее прозаическое произведение, и это говорит о чём-то экстраординарном, поскольку Тирни — очевидный наследник музы Роберта И. Говарда, что в полной мере доказали его многочисленные рассказы о Симоне из Гитты и Рыжей Соне. «Барабаны Хаоса», как ни одно из предыдущих произведений Тирни, иллюстрирует, каким мастером он является в синтезе космологии Weird Tales (т. е. хайборийской эпохи Говарда, мифов Ктулху Лавкрафта, цикла комморьомских мифов Кларка Эштона Смита, мифологии Бирса-Чемберса-Дерлета о Хастуре) со «Звёздными войнами», римской историей, Библией и гностицизмом. В этом романе также чувствуется значительная доля М. Р. Джеймса.

Хотя я уверен, что многие читатели уже знакомы с нашим героем Симоном из Гитты и рассказами, которые принесли ему популярность, я также уверен, что среди читателей «Барабанов Хаоса» есть и те, кто впервые встречаются с Симоном — вместе с его наставником Досифеем и учениками Менандром и Илионом. Для этой аудитории, возможно, будет полезным предоставить некоторую справочную информацию. Рассказы о Симоне из Гитты писались с конца 1970-х до середины 2000-х годов и публиковались в различных журналах и антологиях в жанрах фэнтези, меча и магии, ужасов и фантастики о сверхъестественном. Действие «Барабанов Хаоса» происходит как раз посередине этого цикла. Хотя для того, чтобы читать эту книгу и получать от неё удовольствие, не обязательно знать историю Симона и все его приключения, случившиеся до сего момента — всё, что имеет отношение к этой истории, объясняется в романе, — но знакомство с ней может помочь читателям лучше понять мир и персонажей, их взаимоотношения и мотивы.

К счастью, автор уже подготовил для нас краткое содержание — и в рифму, никак иначе! — в своём стихотворении «В поисках мести»:

Над туманами чёрные грифы парили, солнце красным горело, вставая,

Когда Симон Маг прибыл в свой древний край, жаждою мести пылая.

По империи шёл со взором стальным, по провинциям странствовал он,

Чтобы давние счёты оружьем свести, как все делали испокон.

В мрачном молчанье маг клинок обнажил и у дороги встал,

И его товарищей дрожь проняла, когда он негромко сказал:

— Римляне убили моих родных, и поклялся я отомстить. -

И холодный ветер, как охотничий рог, меж деревьев принялся выть.

Симон провёл счастливое детство в оккупированной римлянами Самарии. Но когда ему исполнилось шестнадцать, отряд римских легионеров под предводительством беспринципного и жадного сборщика налогов убил семью Симона, разграбил их имущество и захватил их дом. Симон, однако, сражался достаточно хорошо, и римляне решили увеличить свою прибыль, захватив его живым и продав в рабство в одну из гладиаторских школ Рима.

— Они заперли в клетку меня и в Рим увезли, сила силу превозмогла,

И в течение двух полных горечи лет моим домом арена была.

Меня обучили владенью щитом и ужасным фракийским клинком.

И в чертоги Аида отправил я много рыдающих душ потом.

«Ужасный фракийский клинок» — это сика, длинный кинжал или небольшой короткий меч с загнутым внутрь обоюдоострым лезвием, который часто используется гладиаторами на арене, чтобы обойти щиты своих противников. Сика стала излюбленным оружием Симона, которое он носил с собой и с которым сражался во время своих приключений по древнему миру.

Я два года нёс смерть на потеху толпе, но пришёл столетний колдун

И к Великим Древним обратился он, как настал его смерти канун.

Заклинание мести чародей произнёс, и был дан ответ недурной -

Двадцать тысяч римлян погибло тогда на громадной арене той.

В «Мече Спартака», самом раннем рассказе Симона, ему восемнадцать, и он в течение двух лет сражался за свою жизнь на арене, развлекая своих врагов-римлян. В 27 году нашей эры его перевели в Фидены, город недалеко от Рима, чтобы он участвовал в торжественных играх в недавно построенном гладиаторском амфитеатре. Однако ненависть Симона к римлянам, непроизвольно играет ему на руку, поскольку она привлекла внимание Досифея, самаритянского чародейа, а также его ученика Менандра и их фамильяра, удивительно умного ворона по имени Карбо.

Досифей служит Тагесу, пожилому богатому чародею, у которого есть секрет: он последний оставшийся в живых из армии освобождённых рабов Спартака и вынашивает планы мести Риму с тех пор, как Спартак потерпел поражение в битве и его восстание было подавлено десятилетия назад. Симон невольно оказывается втянутым в их планы, разыгрывая свою часть ритуала на арене, чтобы призвать древнего бога, который обрушивается на амфитеатр, убивая тысячи римлян. Симон выживает и выходит на свободу, но после этого оказывается в розыске в самом сердце Римской империи.

С исторической точки зрения довольно любопытно, что в Фиденах в 27 году н. э. действительно обрушился римский амфитеатр, в результате чего погибло около 20 000 зрителей — хотя на самом деле это произошло скорее из-за некачественного сторительства и переполненности, чем из-за колдовства.

Престарелый маг, его ученик, в тот день спас и укрыл меня.

Довелось мне видеть, как он заклинал Силы Воздуха и Огня.

Видел я, как сферы огня на холмы из ночного мрака упали

И как десять тысяч римлян в пламени том смерть свою тогда повстречали.

Следующее приключение, «Пламя Мазды», происходит всего несколько месяцев спустя. Досифей начал обучать Симона магическим искусствам и предоставил ему место, где он мог бы затаиться, пока не сможет выбраться из Рима — в особняке сенатора Юния. Они с Досифеем замышляют убить императора с помощью сложного ритуального заклинания, дабы боги поразили цезаря, после чего сенатор и его союзники восстановят Римскую республику.

Именно тогда Симон встречает Елену, любовь всей своей жизни. Точно так же, как он узнаёт в ней богиню, она узнаёт в нём бога, и оба обнаруживают, что буквальном смысле являются родственными душами, Истинными Духами, которые нашли друг друга в этом бренном материальном мире. Проблема состоит в том, что Симону тоже предстоит сыграть свою роль в ритуальном заклинании, которое поразит цезаря: он должен принести в жертву другого Истинного Духа, девственницу… которой, конечно же, оказывается Елена.

Симон отказывается приносить её в жертву или позволить кому-либо ещё сделать это. Из-за того, что он не смог завершить эту часть ритуала, заклинание пошло катастрофически неправильно. Демон Атар обрушивает на них огненный дождь, и, хотя нашим героям удаётся спастись невредимыми, пылающий ад сжигает большую часть Рима. К несчастью для молодых влюблённых, Симону слишком опасно оставаться с Еленой в Риме — только сбежав за пределы империи, он сможет по-настоящему оказаться в безопасности.

Читатели уже не удивятся, узнав, что исторически сложилось так, что в 27 году нашей эры на Целийском холме в Риме действительно произошёл сильный пожар, в результате которого сгорело много зданий и погибло ещё больше людей. Это тот самый элемент авторского стиля Ричарда Тирни, который делает его рассказы такими эффектными: плавное переплетение фантастического вымысла с историческими фактами, заставляющее зрителей задуматься, а не могло ли это случиться на самом деле.

А однажды в Эфесе сражался я с тёмным падшим злым колдуном,

Что владычице Ада, Шупниккурат, дочерей принёс в жертву гуртом,

Управлявшей царствами пропастей, там, где дьявол живёт козлоногий.

Я горжусь, что отправил его душу гнить среди тысяч её отродий.

Симон отправляется в Персию и проводит четыре года, обучаясь магии у Дарамоса, древнего, мудрого и могущественного чародея (который, возможно, лишь отчасти был человеком). Они с Еленой поддерживали связь посредством писем, которые передавал друг Досифея, ворон Карбо.

Следующее приключение Симона, «Семя звёздного бога», начинается с того, что Карбо сообщает ужасную новость: Елена мертва. Когда римские солдаты попытались захватить Елену и вернуть её отцу-колдуну Продикосу, она покончила с собой, чтобы не попасть снова в его руки. Симон клянётся отомстить и возвращается в Эфес, чтобы противостоять Продикосу.

Но оказалось, что отец Елены был могущественным колдуном, который десятилетиями планировал ритуал, призванный освободить древнюю богиню Шупниккурат, и Елена являлась ключевым компонентом заклинания. Её самоубийство привело к некоторым сложностям, но у Продикоса был запасной вариант: младшая сестра Елены, Илиона. Симону, Досифею и Меандру удаётся сорвать ритуал, в результате чего Продикоса затягивает в адское измерение, и спасти Илиону от участи, которая хуже смерти, приняв её в свой квартет чародейов.

К настоящему времени Симону исполнилось двадцать четыре года, Менандру — шестнадцать (и он быстро увлёкся юной красавицей Илионой),. а сколько лет Досифею, можно только догадываться (больше семидесяти, как говорит он сам в начале книги). Они покинули Эфес и отправились через древний Ближний Восток в Персеполис для дальнейшего магического обучения у Дарамоса. Но во время пересечения ими Иудеи и Самарии, родины Симона, он попрощался со своими друзьями и покинул вечеринку. У него другое предназначение, другая цель: сталью и кровью отомстить за гибель своей семьи от рук четырёх римлян. И тут настаёт время этой истории, носящей название «Барабаны Хаоса».

А затем обернулся к своим друзьям и сказал: «Я должен идти.

Меч мой жаждой томим, и я слышу вой ветров смерти на долгом пути».

Встал к востоку лицом и клинок поднял в багровый солнечный свет

И поклялся мстить именем Древнего он, до скончания собственных лет.

— О, не оставляй нас! — вскричали друзья. — К чему тебе гибель искать?

Отправляйся с нами в спокойные страны, чтобы мрак из души изгнать.

Но Симон Маг, ярости полон стальной, зашагал прочь с мечом в руке.

И смотрели товарищи вслед, во мглу, пока он исчезал вдалеке.

Это всего лишь краткое изложение историй, предшествующих «Барабанам Хаоса». После событий, описанных в этом романе, у Симона было ещё много приключений. Читатели, которые хотят узнать больше, могут найти все рассказы о Симоне из Гитты в сборнике «Колдовство против цезаря».

Хотя «Барабаны Хаоса» — самое большое по объёму приключение Симона из Гитты, это также кульминационный подвиг другого, менее известного героя (или антигероя) Тирни, путешественника во времени Джона Таггарта. Хотя о нём достаточно подробно рассказано в книге, вы, возможно, оцените его участие в этой истории немного больше, если узнаете больше о его прошлом. Таггарт — повествовательный символ горькой мизантропии, иногда проявляющейся в творчестве Тирни, особенно в его стихах (см. например, его стихотворение «К водородной бомбе» в Arkham House Collected Poems, 1981). Впервые мы встречаемся с Таггартом в слегка ироничном рассказе «Обратный отсчёт для Калары» (Space and Time, № 56, 1980), где Таггарт ведёт ненавистную жизнь чернорабочего на мясокомбинате. Он жалеет себя и своё жалкое положение, но в то же время презирает весь род человеческий. Внезапно он оказывается втянутым в межгалактический конфликт из-за вмешательства своего собрата-мизантропа Питтса, который втёрся в доверие к альянсу космических завоевателей, которые решили уничтожить всю человеческую жизнь во Вселенной, начиная с Калары, планеты, ранее входившей в астероидное поле между Юпитером и Марсом. Она была колонизирована последними, наиболее развитыми гуманоидами с Земли, которых Великая раса Йит перенесла сквозь время в этот древний мир, чтобы сохранить человеческий вид, переселив его в прошлое. Таггарт вступает в дружеские отношения с группой этих повстанцев, чей новый мир вот-вот будет уничтожен Питтсом и его сообщниками. Питтс, взявший себе псевдоним Тааран, «Ненавистный» (на самом деле это имя древнего кельтского бога-дьявола), приглашает преисполненного ненависти Таггарта присоединиться к веселью, но тот сочувствует благородным каларанцам и помогает их группе сбежать в космос. Он не в состоянии спасти их мир. Питтс (Тааран) презирает человечество за бесконечные страдания, которые оно навлекает на себя. Таггарт тоже так думает, но, в конце концов, не может заставить себя подписаться под их полным уничтожением.

Сценарий космической войны в «Обратном отсчёте для Калары» имеет более широкую космологическую подоплёку, которая более подробно раскрывается в новелле «Повелители боли». Тирни перевернул здесь дерлетовскую иерархию Старших Богов и Великих Старцев, в результате чего Старшие Боги теперь понимаются как космические садисты, которые создали жизнь, чтобы обеспечить себя психической пищей. Они — Повелители боли, и их питают все страдания. Великие Древние выступают против их интересов и стремятся уничтожить всю жизнь, созданную Повелителями боли, побеждая их в процессе. Великим Древним служит межзвёздная раса зарриан, гигантских киборгов или живых машин. В частности, их хозяином является Чёрный Затог (чьё имя наводит на мысль о форме Тсатоггуа, но который, скорее, является аватарой Йог-Сотота). Повелителям боли, создателям жизни, служат галакты, чисто механические роботы, созданные вымершей в древние времена органической расой для поддержания порядка в галактике. Они по-прежнему стремятся поддерживать порядок и защищать гуманоидную жизнь. В этой истории Таггарт, по-видимому, разделяет ультрашопенгауэровскую антипатию ко всему живому, своего рода сверхбуддизм, в котором есть только одна благородная истина: «Жизнь — это страдание». И единственный способ избавиться от страданий — это избавить жизнь от страданий. «Повелители боли» повествуют о конечной судьбе человечества: после серии разрушительных ядерных войн между Америкой, Россией и Китаем зарриане приходят уничтожить остатки человеческой расы, завербовав для своих собственных целей горстку людей, таких как Тааран и Таггарт, чьи способности и понимание были выше, чем у прочего человеческого стада. Отныне Таггарт, Тааран и другие помогают заррианам, организуя серию экспедиций во времени, цель которых — предотвратить человеческие страдания путём решающего вмешательства в прошлую историю. И эти экспедиции вновь направлены на облегчение страданий путём устранения страдальцев! В «Повелителях боли» сам Таггарт пытается открыть врата к Древним, используя древний магический камень «Пламень Ашшурбанипала» (см. одноимённый рассказ Роберта И. Говарда с таким названием). А Повелители боли играют ключевую роль в мифической подоплёке романов Тирни и Дэвида К. Смита «Рыжая Соня».

В романе «Ветры Зарра» (Silver Scarab Press, 1975) Таггарт и Питтс снова становятся союзниками, действуя вместе на фоне событий библейского эпического фильма Сесила Блаунта Демилля «Десять заповедей» (роман посвящён РИГу, КЭСу, ГФЛ и Демиллю), чтобы освободить Йог-Сотота из заточения на горе Хорив/Синай. Яхве Саваоф, как можно видеть, составляет здесь одно целое с Йог-Сототом. Таггарт так ненавидит присущую человеческой расе склонность к саморазрушению, что хочет избавить нас от страданий. Существуют и другие приключения Таггарта, в том числе «Крик во тьме» (см. антологию «Новый круг Лавкрафта», Fedogan & Bremer, 1996), где мы почти не видим ни Таггарта, ни Питтса. В этой ранней истории, напоминающей «Комнату в замке» Рэмси Кэмпбелла, мы узнаём лишь о некоторых садистских экспериментах, проводимых над несчастными местными жителями. Ещё одна история о Таггарте — «Да будет тьма», в которой Таггарт исправляет вопиющую несправедливость режима Большого Брата из антиутопии Джорджа Оруэлла «1984», спровоцировав вторжение на землю ракообразных с Юггота!

Но, я думаю, у нас уже достаточно информации, чтобы понять, что если «Ветры Зарра» — это Ветхий завет Тирни, то «Барабаны Хаоса» — его Новый Завет. Если мы решим, что можем проследить некоторый прогресс религиозной мысли от менее гуманного к более человечному в двух частях Библии, то увидим такое же улучшение образа разгневанного бога, рождённого воображением Тирни, от одной истории к другой. Это развитие событий можно проследить не только по отдельным высказываниям Таггарта в «Барабанах Хаоса», где он переосмысливает свой гнев против несчастного человечества, но и по увлекательным беседам Досифея и Дарамоса. Эти маги-гностики излагают зачатки Высшего Знания, сходного с индуистско-буддийской тантрой, но также напоминающего реальную мифологию спасения исторического симонианского гностицизма. Согласно ей, душа Симона, Великая Сила Бога, искала потерянную душу своей изначальной родственной души Эннойи, Софии, Первой Мысли. Она была потеряна в материальном мире, своём собственном творении, и её двойник-мужчина искал её от одного воплощения к другому. Более того, все гностики, обладавшие частицей света двух изначальных сущностей, разделяли эту небесную идентичность и предназначение. Наиболее полно и сжато этот протологический* миф изложен на страницах рассказа «Трон Ахамота» (совместная работа Тирни и вашего покорного слуги). Она представляет собой оригинальную компиляцию элементов из мифов о Ктулху, а также валентинианской, симонианской и манихейской доктрин. Дарамос должен продемонстрировать читателю, как супершопенгауэрианство Таггарта может сосуществовать с гностическим тантризмом Симона. Первое играет роль Низшего Знания по сравнению с Высшим Знанием последнего. В какой-то степени это верно, но Таггарт ещё не является таким посвящённым гностиком, как Симон.

* Протология (от греч πρώτος (протос) – первый, и λόγος (логос) слово, учение) – учение о творении мира и человека.

Но в более широком смысле Тирни объединил очень разные повествовательные миры Таггарта и Симона, с помощью своего фантастического воображения использовав старую чёрную магию палпа, благодаря чему «меч и магия» органично сочетаются с научной фантастикой космической оперы. Кто бы мог подумать, что в результате получится не просто нечто большее, чем обычное развлекательное произведение, а в своём роде подлинное евангелие духовного воображения?

Роберт Прайс

Послесловие

Евангелие от Симона

«Барабаны Хаоса» по сути представляют собой гибрид повествования о страстях Иисуса Христа с лавкрафтовским «Ужасом Данвича». Как таковой, этот роман, безусловно, подходит под определение «богохульство» больше, чем почти любое другое произведение, вдохновлённое Лавкрафтом, несмотря на то, что данное слово почти небрежно используется в рамках этого поджанра. Читатели «Ужаса Данвича» незамедлительно заметили пародию на евангельское повествование в этом рассказе. В конце концов, рождённый девственницей Уилбур Уэйтли — это получеловеческий отпрыск «небесных» сил, посланный на землю с великой миссией искупления, хотя таковой она казалась лишь горстке «просвещённых» последователей. Не по годам развитый юноша демонстрирует глубокую эрудицию и рано осознаёт свою судьбу. Убитый молодым, он, по сути, перевоплощается/воскресает в своём невидимом Близнеце и переживает своего рода распятие на Сторожевом холме, взывая к своему Отцу, когда его изгоняют в Пустоту, из которой он впервые появился. Гениальное прозрение Тирни состоит в том, чтобы перевернуть всё с ног на голову, поставить телегу впереди лошади. В «Барабанах Хаоса» мы обнаруживаем, что исходные евангельские события уже были похожи на события «Ужаса Данвича», и даже что «Ужас Данвича» неявно описывает Второе пришествие Христа (данную тему я развил в небольшом посвящении этому великому произведению, в своём рассказе «Пронзительный душевный страх»). Точно так же, если вы были уверены, что Роберт И. Говард создал богохульное имя Гол-горот (один из его Древних) от новозаветной Голгофы, места распятия, Тирни покажет вам, что вы были правы больше, чем знали.

Тирни — давний исследователь того класса благочестивых романов, которые стремятся оживить евангельское повествование посредством двойного процесса психологизации и историзации истории Иисуса (как это невольно делают многие якобы документальные биографии Иисуса). Эти романы («Я, Иуда» Фрэнка Йерби, «Серебряная чаша» Томаса Б. Костейна и т. д.) стремятся предоставить правдоподобную мотивацию для действий, которые мы встречаем в Новом Завете со священной произвольностью исполнившегося пророчества и божественного чуда. (Тот же процесс можно наблюдать в самих евангелиях, особенно где Матфей и Иоанн, постулируют ту или иную мотивацию для событий, которые Марк просто излагает авторским произволом, величайшим примером чего является предательство Иуды.) И они, как и все книги о жизни Иисуса, стремятся превратить христианскую мифологию (исцеления, экзорцизмы, смерть и воскресение Сына Божьего) в исторически правдоподобные события, подобно тому, как Плутарх историзировал Осириса и Исиду как древних царей Египта. Тирни делает то же самое, только его лексикон — это лексикон Мифов Ктулху. Рассказчики истории Иисуса, будь то признанные романисты или исторические реконструкторы, пытаются соединить определённые её точки, навязывая тот или иной любимый шаблон. Рационалисты XVIII века, такие как например Паулус и Вентурини, были убеждены в том, что все евангельские события действительно произошли так, как о них сообщается, но их связь и объяснение в каждом случае были чисто натуралистическими. Например, Иисус не мог ходить по воде — если только он не знал, где находятся подводные камни! Он не мог чудесным образом умножить хлеба и рыб, но что, если его ессейские приятели, поддерживая его, притащили в пещеру ещё еды? Он умер и был замечен живым после смерти, но лишь потому, что просто потерял сознание на кресте и позже пришёл в себя в прохладе садовой гробницы. Тирни делает то же самое, только его подход самым честным образом фантастичен. Предположим, евангельские события произошли посредством колдовства и/или сверхнауки? Эта предпосылка недалеко ушла от предпосылки сект НЛО, которые ассимилируют Иисуса и представляют его рождённым девственницей посредством искусственного оплодотворения, исцеляющим посредством передовой медицины, воскресшим из мёртвых, как Клаату в фильме «День, когда Земля остановилась», и вознёсшимся посредством телепортации. Такие культисты пишут фантастику, сами того не зная, в то время как Тирни знает об этом и делает свою работу бесконечно лучше.

Тем не менее, читая «Барабаны Хаоса», невольно вспоминаешь о некоторых направлениях исследований среди авторитетных новозаветных учёных. Мортон Смит («Тайное Евангелие», «Иисус-маг», например) продемонстрировал обширные параллели между евангельскими изображениями Иисуса, чудотворного Сына Божьего, и древними эллинистическими магами, чья мистическая инициация в божественное сыновство и чудодейственные силы были отмечены нисхождением божественного фамильяра в образе птицы. А Барбара Тиринг («Кумранское происхождение христианской церкви», «Иисус и загадка свитков Мёртвого моря», «Иисус Апокалипсиса») недавно возродила старую ессейскую гипотезу, которая расшифровывает ряд историй о чудесах как отчёты о сектантских интригах между Иисусом, Иоанном Крестителем, Симоном Волхвом и их сектантскими соперниками.

Я уже упоминал, что авторы романов об Иисусе склонны придавать произвольным событиям в евангелиях мотивацию и правдоподобие. Вы обнаружите, что попытки Тирни часто выглядят более правдивыми именно благодаря их экстравагантности! Что, например, должен сделать трезвый историк с необычным сообщением Матфея (27:52-53) о том, что одновременно со смертью Иисуса на кресте множество местных умерших ожили и явились в Иерусалим? Что ж, Тирни знает, что из этого сотворить! И тот факт, что только фантастика придаёт этому смысл, демонстрирует здесь и в других местах, что мы вообще не имеем дело с историей, что всё это изначально не было историческим повествованием и не может быть правдоподобно превращено в историческое повествование.

Предыдущие приукрашиватели истории Иисуса использовали некоторые повествовательные решения, которые Тирни принимает, а затем переиначивает на свой лад. Среди них любовные отношения между Иисусом и Марией Магдалиной (очень старая идея, присутствующая в Евангелии от Филиппа и повторяющаяся в мормонизме, Радиоцеркви Бога и рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда»), отождествление Марии Магдалины с Марией, сестрой Марфы из Вифании, и Иосифа Аримафейского как дяди Иисуса, которому спаситель доверяет Святой Грааль для безопасного хранения в Англии.

И опять же, Тирни удаётся придать повествовательный смысл нескольким странным элементам, которые озадачивали предыдущих авторов евангельских романов, не говоря уже об историках Нового Завета, включая широко распространённое древнее сообщение о том, что евреи поклонялись ослиной голове в Святая Святых, или что повторное открытие Ковчега Завета возвестит наступление Последних Дней. Секта Тридцати, а также попытка Досифея возглавить её после смерти Иоанна Крестителя, происходят непосредственно из древней иудео-христианской традиции (Хорхе Луис Борхес упоминает ту же группу в своём кратком произведении «Тридцать»). А откуда преданность Анны великому змею Сету? Что ж, в Талмуде где-то упоминается о «змеином отродье дома Анны». Что касается общей картины поклонения евреев и самаритян множеству конкурирующих богов, пусть и тайно, на столь позднем этапе истории, то кому-то она может показаться странной, но сценарий Тирни не удивит никого, кто читал книгу Маргарет Баркер «Великий Ангел: Исследование второго Бога Израиля». (В книге также есть и мимолётные отсылки к смежной странной фантастике, например, титаническое сердцебиение, звучащее во время буйства Близнеца Уилбура в киноверсии «Данвичского ужаса» 1970 года, и заметка о молодом Ванире, сражающемся с Гол-горотом в завершённом мною недописанном рассказе Говарда «Чёрные эоны», Fantasy Book, № 16, 1985.)

Роберт М. Прайс

Уиллоу Спрингс,

Северная Каролина

Март 2008 г.

Час открытия Гол-горота

Пролог

Человек в белых одеждах неподвижно сидел на вершине голого холма, глядя на юг. Он расположился в южном секторе круга, начертанного в пыли и разделённого на четыре части. Перед ним до самого горизонта простирались изрезанные вершины пустошей, а позади него, далеко внизу, расстилалась гладь широкого Аравийского моря, чья мерцающая поверхность была подёрнута тонкой дымкой пыли. Солнце, хотя и ярко светившее в почти безоблачном небе, теряло часть своего тепла, клонясь к западным холмам.

Ветер дул над широкой плоской вершиной холма, развевая белое одеяние человека и играя свободными концами его белого пояса, пока он сидел, скрестив ноги, и смотрел на юг, словно в трансе. Опускающееся солнце очерчивало черты его лица под белой повязкой — большие тёмные глаза, выдающийся изогнутый нос с раздувающимися ноздрями и редкую всклокоченную бороду, частично скрывавшую слегка скошенный подбородок. Черты были странные, довольно выразительные, чем-то напоминавшие овечьи или козлиные.

В воздухе раздался звук, далёкий и высокий. Человек в белом слегка пошевелился и посмотрел на юго-запад. Там, высоко над холмами, на фоне сияющей бронзы вечернего неба появилась слабая чёрная точка.

Она приближалась, становясь всё больше и больше, опускаясь, а исходившее от неё странное пронзительное жужжание усиливалось. Объект казался плоским и круглым, с продолговатым профилем и чем-то, выступающим вверх посередине. Он быстро приближался, но замедлил ход, подлетая ближе.

Затем он оказалась у края плоской вершины холма, всего в двадцати шагах, медленно опускаясь, пока его жужжание не стихло. Объект был похож на горизонтальный диск предмет около двенадцати футов в диаметре, сверкавший тёмно-металлическим синим цветом, его край был окружён сплошной стеной или ограждением высотой около трёх футов. Выступающим объектом внутри него был человек.

Предмет полностью остановился, и его жужжание прекратилось. Однако он продолжал висеть в воздухе примерно на расстоянии вытянутой руки над землёй. Фигура, находившаяся внутри него, медленно перелезла через перила, спрыгнула на песчаную вершину холма и пошла вперёд.

Человек в белом поднялся. Он был высоким, возможно, на полголовы выше среднего роста, и крепкого телосложения. Его странные черты лица оставались бесстрастными.

Пришелец приблизился и остановился. Это был мужчина среднего роста, худощавый, одетый во всё чёрное. Его рубашка, длинные брюки и обувь были странного покроя, а лицо и руки казались почти белыми на фоне черноты одежды. На нём был широкий пояс, казавшийся сплетённым из синих металлических нитей; его пряжка слабо светилась голубым сиянием. Каштановые волосы и борода были коротко и аккуратно подстрижены. Самым странным было то, что его внимательные карие глаза смотрели сквозь прозрачные диски, удерживаемые перед ними тёмной оправой, которая закреплялась за ушами.

— Я знаю тебя, — сказал человек в белом на латыни, — и знаю, зачем ты пришёл. Ты тот, кого древние люди называли «чародеем».

Одетый в чёрное мужчина на мгновение нахмурился, словно недоумевая; затем, нерешительно, на том же языке, ответил:

— Твой… отец… должно быть, посылал тебе сны. Видишь ли, я тоже знаю тебя. Тебя зовут Бар Йосеф, но имя твоего настоящее отца звучало бы как…

— Мир! Не искусишь ты меня, хоть и пришёл за этим, враг человечества.

Тот, кого назвали «чародеем», огляделся на усыпанную камнями вершину холма.

— Ты провёл здесь много дней, Бар Йосеф — думаю, дольше, чем любой простой смертный мог бы выдержать без еды и воды. И всё же ты отчасти человек, а значит, должен быть голоден. Ради тебя, сына твоего отца, я готов на многое. Если ты пожелаешь, я превращу некоторые из этих камней вокруг тебя в хлебные лепёшки.

— Нет. — Человек в белом резко покачал головой, так что его спутанные каштановые волосы взметнулись вокруг плеч. — Начертано, что человек будет жить не только хлебом, но и тем, что исходит от Яхве-Цваота.

— Ты знаешь древние писания, — произнёс чародей, — и без колебаний произносишь Имя. И я уверен, что ты знаешь гораздо более древние писания и даже первоначальную форму Имени. Но что касается человечества, то оно вообще не будет существовать, если ты поступишь так, как предполагает твой отец.

Одетый в белое человек стоял неподвижно, ничего не говоря.

— Так ты не будешь ни есть, ни пить?

— Моя подготовка должна продолжаться.

Чародей вздохнул.

— Ты позволишь мне попытаться убедить тебя в обратном? Думаю, я смогу это, если ты отправишься со мной на час.

Тот, кого звали Бар Йосеф, долго смотрел на другого.

— Я не чувствую в тебе предательства. Я пойду. Но не поддамся искушению.

— Посмотрим.

Одетый в белое человек вышел из круга, начертанного в пыли, и последовал за чародеем к странному аппарату, неподвижно висевшему над землёй. Они забрались внутрь через борт, и чародей коснулся одного из множества светящихся квадратов, расположенных на наклонной панели из тёмного металла. Аппарат тут же загудел и начал подниматься. Одетый в чёрное человек коснулся ещё нескольких квадратов; лёгкое движение воздуха при их полёте превратилось в сильный ветер, когда они помчались на север. Затем вокруг них возник мерцающий купол голубоватого света, и хотя их скорость увеличилась, они больше не чувствовали никакого движения воздуха. Бурые склоны далеко внизу уносились вдаль, пока они не оказались над серыми водами Аравийского моря.

Человек в белом наблюдал, как проносились мимо западные холмы, как заходящее солнце то и дело скрывалось за их вершинами и появлялось вновь. Черты его лица оставались бесстрастными, но большие глаза ещё больше расширились, казалось в них отражалось лёгкое удивление.

— Это лишь крошечная доля той силы, которой ты мог бы обладать, Бар Йосеф. Ты не передумаешь?

Одетый в белое человек ничего не сказал.

Солнце село, когда они повернули на северо-запад. Небо было цвета сияющей бронзы, немногие облака на нём — пурпурными, окаймлёнными огнём. Море осталось позади, и сейчас они летели над хребтами и холмами, окутанными сумерками. Затем, когда они начали снижаться, в поле зрения появился большой, обнесённый стенами город, раскинувшийся на двух хребтах и неглубокой лощине между ними. В сгущающейся темноте мерцали точечные огни множества факелов и костров.

— Святой город! — пробормотал Бар Йосеф. — Так быстро…

Аппарат медленно опускался, пока не оказался прямо над комплексом, состоявшим из самых больших зданий в городе — великолепное колонное сооружение посреди широких мраморных дворов и тёмной крепости с зубцами к северу от него.

Затем аппарат замер, словно по волшебству зависнув над самой высокой башней колонного сооружения. Мерцающее голубое свечение исчезло, и снова повеял прохладный ветерок. Бар Йосеф повернулся к человеку в чёрном.

— Враг человечества, почему ты привёл меня сюда, в этот, святейший из храмов?

В ответ чародей протянул ему светящийся голубым пояс, похожий на его собственный.

— Надень его, — сказал он.

Человек в белом стоял неподвижно, его тёмные глаза светились немым вопросом.

Чародей коснулся пряжки своего пояса. Она внезапно засверкала, как алмаз, наполненный огнём. В тот же миг человека окружило яркое, неестественное сияние, которое сделало его плоть и даже его чёрную одежду похожими на освещённый солнцем алебастр. Бар Йосеф прикрыл глаза, пока они не привыкли к свету. Когда он снова посмотрел, он увидел, что человек выбрался из с аппарата и стоит в воздухе в нескольких футах от него, сияя голубовато-белым светом, таким же ярким, как утренняя звезда.

— Надень свой пояс, — повторил чародей. — Спустись со мной во внутренний храм. Я хочу показать тебе, что твой отец готовит для тебя.

Бар Йосеф покачал головой и бросил пояс; он с металлическим стуком упал на пол небесного корабля.

— Ты не видел своего отца, — сказал чародей. — Но однажды, давным-давно, я видел его тень.

— Тебе не удастся меня искусить! — твёрдо сказал Бар Йосеф.

Чародей вздохнул, коснулся пряжки своего пояса и подлетел обратно к аппарату. Оказавшись внутри, сияние погасло, и он снова стал человеком, одетым в чёрное.

Внизу, из темнеющих дворов и улиц, доносился гомон множества голосов, возбуждённо переговаривающихся.

Чародей коснулся светящегося квадрата на панели. Снова тусклое голубое свечение взметнулось над ними дугой, и аппарат помчался на север, всё быстрее и быстрее; холмы снова начали отдаляться, пока они неслись с невероятной скоростью над широкой долиной, где в глубокой тени извивался Иордан. К западу от холмов закатные огни казались лишь тусклым красным заревом, а под ними тёмной серой полосой раскинулось далёкое Великое Море. Ни один из мужчин не произнёс ни слова; лишь пронзительное жужжание странного небесного аппарата звучало в их ушах.

Они пролетели над огромным озером, затем над другим, поменьше. Впереди нависала колоссальная громада трёхвершинной горы, её заснеженные вершины смутно белели на фоне глубокой пурпурной ночи.

— Гора Баал-Хермон, — пробормотал Бар Йосеф. — Зачем ты привёл меня сюда, чародей?

Человек в чёрном не отвечал, пока наконец аппарат не опустился на самую высокую из трёх вершин, и люди не выбрались наружу.

— Оглянись, — сказал он.

Бар Йосеф так и сделал. Запад теперь был окутан сумерками, но всё ещё виден до самого горизонта Великого Моря. Огни деревень мерцали то тут, то там среди лесистых предгорий внизу. На востоке пустынная земля купалась в жутковатом свете только что взошедшей на небо луны.

— Всё это могло бы принадлежать тебе, — сказал чародей. — Всё это и то, что лежит за пределами. Весь этот мир от полюса до полюса и все люди, которые сейчас так трагически живут на нём. Разве это не было бы лучше для них — и для тебя — чем то, что задумал твой отец?

Холодный ветер дул среди скал и шпилей. Бар Йосеф покачал головой; в его больших тёмных глазах блеснула грусть.

— Нет, этому должен быть конец, — сказал он. — Я спасу их от их страданий.

— Ты можешь! Но есть другой путь, отличный от пути твоего отца.

— Нет! — с внезапной страстью воскликнул Бар Йосеф. — Отойди от меня, враг!

— Ты называешь меня врагом человечества, но ты бы…

— Я положу конец их страданиям. — Человек в белом стоял прямо, неподвижно; его большие глаза казались почти светящимися в лунном свете. — А что касается меня, то начертано: «Ты будешь служить только своему господу Яхве-Цваоту».

Чародей вздохнул с покорностью. Казалось, его плечи слегка опустились.

— Очень хорошо. Идём. Я отвезу тебя обратно.

Между ними висело молчание, пока они неслись на юг под мерцающими звёздами. Далеко внизу слабо мерцали огни освещённых факелами деревень — маленькие искорки тепла, затерянные среди огромных холодных теней.

Когда наконец они снова оказались на ровной вершине горы в южных пустошах, и человек, которого звали Бар Йосеф, сошёл с аппарата, чародей спросил:

— Значит, все тысячи лет их страданий были напрасны?

Странные черты лица Бар Йосефа, очерченные лунным светом и тусклым голубым свечением аппарата чародея, снова выражали печаль.

— Они познают милосердие.

— Но ведь ты отчасти человек, как и они.

— А ты полностью принадлежишь к ним, чародей, — но говоришь так, словно всё обстоит иначе. Так всегда с тобой. Уходи, враг своего собственного рода, и оставь меня моей судьбе.

— Ты мог бы править ими! Я мог бы дать тебе власть!

Внезапно с юго-восточной части неба донёсся далёкий пронзительный гул. Оба посмотрели вверх и увидели множество сияющих голубых огней, движущихся среди звёзд и становящихся всё ярче.

— Они пришли, чтобы служить мне, — сказал Бар Йосеф, — и убедиться, что я невредим. Моё время здесь истекло. А ты должен уйти.

Чародей кивнул.

— Я знаю. Сны, посланные твоим отцом, достигли не только твоего разума. Я уйду, но ты ещё увидишь меня. Ты человек. Надеюсь, ты задумаешься над моими словами.

Аппарат чародея умчался в небо, бесшумно исчезая среди звёзд на севере. Теперь от него не исходило голубоватого свечения.

Медленно человек в белом повернулся и снова сел в южном квадранте своего начерченного в пыли круга, затем с бесстрастным лицом принялся ждать, пока голубовато-белые огни на юго-востоке становились всё ярче.

Часть первая

Чёрная синагога

продолжение следует

Другие рассказы цикла

Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара

1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.

2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года

3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года

4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года

4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года

5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года

6. Ричард Тирни Барабаны Хаоса (роман) — весна 33 года. Части 1, 2, 3, 4,