Оригинал прикреплен к посту
Август Вильям Дерлет (англ. August William Derleth; 1909—1971) — американский писатель в жанрах фэнтези и ужас. Известен как первый издатель произведений Говарда Филлипса Лавкрафта, посвятивший жизнь популяризации его творчества, а также за собственный вклад в «Мифы Ктулху» и жанр «космический ужас». Август Дерлет был другом Лавкрафта: когда Лавкрафт описал персонажа «графа д'Эрлетта» в своих произведениях, то это было в честь Дерлета. Дерлет изобрел термин «Мифы Ктулху» и формализовал жанр для описания вымышленной вселенной Лавкрафта, которой он делился с другими писателями из так называемого «Круга Лавкрафта».
Дерлет считал своей самой серьёзной работой амбициозную «Сагу о Соук-Прери», серию художественных, исторических, поэтических и научно-популярных натуралистических произведений, призванных увековечить память о жизни в Висконсине, который он знал.
В ушах Люка Адама ещё звенели насмешки соседей: «Дикий виноград!» — презрительно говорили они либо с притворным сочувствием шептались между собою, неся сплетню с фермы на ферму до самого Соук-Прери*. Внезапно тонкие губы Люка дрогнули в едва заметной усмешке, но глаза остались жёсткими, ледяными. С покосившегося крыльца скользнул он взглядом к рощице кедров, что окаймляла его владения с юго-запада. Между деревьями и пашней тянулся тот самый дикий виноград, который Люк посадил собственными руками.
Сажал он кусты по ночам. Неужто эти глупцы догадываются? Конечно, нет, и тем лучше для него. Тьма послужила верным покровом, ведь тело дяди нельзя было переносить посреди бела дня.
Яркую зелень виноградных лоз не спрятало сумерками. В густеющей темноте Люк рассматривал длинную вереницу кустов, змеившуюся вдоль склона, покуда взгляд не упёрся в густые заросли над могилою дядюшки Райзы. Всё-таки умно было посадить дикий виноград над захоронением. Никаких расходов, а взрыхлённая земля на краю поля вызвала лишь глумливые пересуды соседей: к чему возиться с дикоросом, если в низинах его и без того в избытке?
Кстати, и репутация старика сыграла на руку. Дядя славился долгими таинственными отлучками и порою месяцами не подавал вестей. Когда он пропал, друзья Райзы лишь многозначительно покачали головами: «Опять старикан пустился в загул». Никто и не заподозрил неладного. Вот почему Люк воспринимал зубоскальство над своим «диким виноградом» с глубочайшей иронией.
Звёзды зажглись ярче, закатный отсвет почти растаял, превратившись в опахало изумрудного света на западе. Люк раскурил трубку и принялся наблюдать, как дым медлительными кольцами поднимается к небу. С низин донесло крик козодоя. Внезапно на крышу амбара бесшумно опустился тёмный комочек и огласил вступавшую в права ночь пронзительной трелью, высокой и мелодичной, будто флейта запела в темноте.
На память пришла легенда: рассказывали, что козодои призывают души усопших.
Люк, швырнул в птицу комом земли:
— Кыш! Дядю Райзу забрали, а меня не заполучите! — крикнул он и мрачно усмехнулся собственным словам.
Один за другим всё новые козодои разрывали криками тишину, к ним присоединились хриплый клёкот ночных ястребов и гнусавые переклички веретенников. В кедровой роще уныло заухала сова. Луна меж тем выплыла из-за гряды низких восточных холмов, и длинные тени поползли по земле, словно призраки.
Размышляя о дяде, Люк передёрнулся от досады на самого себя: надо было прикончить старика с первого же удара. «Тебе возвернётся, Люк. А коли нет — я сам возверну», — успел выкрикнуть Райза, прежде чем второй удар заставил его смолкнуть навеки. И проклял убийцу.
Усмехнувшись, Люк вынул трубку изо рта и плюнул на камень у крыльца.
— Ну же, Райза! Жду не дождусь!
Тёплая волна удовлетворения разлилась в груди, стоило подумать, кому теперь принадлежит дядина ферма. Люк жаждал завладеть ею много лет. Пусть окрестные деревенщины считают его только временщиком, скоро даже до этих болванов дойдёт, что старик не вернётся. Никогда.
Выбив пепел из трубки, Люк потянулся и пошёл в дом. На пороге он в последний раз окинул взором дикий виноград, задержавшись на густых зарослях в середине, которые почти сливались с чёрными силуэтами кедров.
В этот миг Люк впервые заметил средь деревьев над лозами бледный просвет неба.
Не успела мысль оформиться, как «небо» плавно съехало в сторону. Потрясённый Люк затаил дыхание в страхе, затем втянул воздух и, поджав губы, впился долгим взглядом в таинственную находку.
Вскоре та колыхнулась, лениво проплыла к северу, а затем — вспять. То не было небо! Над тайной могилою, разительно выделяясь на фоне кедров, висело нечто белёсое — не просвет вдали, а нечто иное!
Люк ввалился в дом, грохнув дверью, и прислонился к ней спиною. Лоб покрывала испарина, руки дрожали, вопреки всем усилиям овладеть собою. Люк силился уверить себя, что ничего не видел, что глаза и ночь, сговорясь, сыграли с ним злую шутку.
Немного придя в себя, он двинулся к западному окну, но незадолго до него застыл в нерешительности, которая повисла на ногах кандалами. Шаг вперёд — и он увидит окно. Увидит могилу. И тогда новый обман зрения...
Казалось, стены дома смыкаются, намереваясь его раздавить. Навалились ощущение тесноты и тревога. Вслепую Люк нащупал стол, лампу, спичечный коробок. Чиркнул, поднёс дрожащий огонёк к фитилю. По стене метнулась собственная уродливо искажённая тень. Убогая комнатушка приобрела странное подобие жизни.
Со светом лампы пришло призрачное ощущение безопасности. Люк сел за стол и упёрся кулаками в виски. Снаружи доносился назойливый хор козодоев — поток флейтовых музыкальных нот, лившийся с болотных низин. С каждым звуком в груди нарастала беспочвенная ярость, и Люк пообещал себе, что утром возьмёт ружьё и отплатит за испуг этим тварям.
Страх ушёл. Люк резко встал и решительно приблизился к окну. Глянул. Белёсое пятно разрослось, зловеще нависая над лозами; очертания его дробились в странном жутковатом движении. И вдруг луна скрылась за облаками, свет её померк, и призрачное сияние у кедров вспыхнуло ярче, будто питалось тьмою.
Он отшатнулся от окна. Сердце колотилось как бешеное. Там, у захоронения, и впрямь что-то происходило. Внезапно его охватил ужас — яростный, всепоглощающий, будто Райза Адам и вправду мог восстать, чтобы исполнить предсмертную угрозу.
Люк лихорадочно прикинул: с тех пор, как старик испустил дух, прошёл почти месяц. Никто не заподозрил. Никто не допытывался. Никакая плоть не поднимется из этой могилы. Но дядя поклялся воротиться, если Люк...
Дверь с грохотом распахнулась под напором ветра, обнажив зияющую пасть ночи. Свет лампы робко лизнул половицы крыльца трепетными языками, которые тотчас поглотила тьма.
Люк вперился взглядом на юго-запад — туда, где покоился дядя. Белое облако всё колыхалось, повинуясь движению ветра. Порой мерещилось, что оттуда зазывно машут бледные руки, а то и уродливые головы тянут шеи, жутко покачиваясь на фоне ночи.
Люк выволок себя на крыльцо и, прислонясь к столбу, уставился безумным взором в сторону винограда. Белёсое пятно что-то напоминало, и это что-то подарило Люку внезапную надежду. Он вглядывался, пока глаза не защипало от холодного пота. И тогда вспомнил.
Фосфор! Он выделяется при разложении тел. Такое случается. Где-то Люк об этом читал. Кладбищенские «привидения» — не более чем фосфоресценция. Он всхлипнул от облегчения и тихо засмеялся над собственной трусостью.
Облегчение тут же сменила тревога. Надобно удостовериться — фосфор ли это? И новая мысль: а ну как кто заметит свечение? Правда, могила сокрыта от дорог и ферм, видна лишь с едва проторённой тропки к его дому, да и чужие поля можно разглядеть лишь при свете дня.
Люк шагнул в ночь, ради света оставив дверь за спиной открытой, и, распугивая своим присутствием козодоев, двинулся к дикому винограду. У границы юго-западного сорока-акровика нахлынуло беспокойство, вызванное пониманием, что фосфоресцентное свечение не потускнело, а, наоборот, сгустилось у основания лоз, растущих над телом.
Люк приостановился за десять шагов от них, нерешительно вглядываясь в темноту. Белёсая дымка излучала фосфорический свет — в этом он не сомневался. Несколько смущало, что облако далековато висит от земли, но, как знать, возможно, в этом не было ничего необычного. Да и двигалось оно странно, колышась от порывов ветра, но иногда замирая вопреки стихии. Очертания же... Люк оглянулся на жёлтый прямоугольник двери — единственную точку опоры.
Шестое чувство предупреждало, что дальше идти не следует, но Люк от него отмахнулся. Добравшись до спутанных лоз, он пристально осмотрел безымянный клочок земли, где с месяц назад в ночи похоронил Райзу Адама.
Земля выглядела странно, будто перевороченная.
Люк отодвинул виноградные плети и наклонился ближе...
Внезапно что-то сдавило лодыжку, затем хлестнуло по голове. Дёрнувшись, он понял, что руки тоже сковала невидимая сила. И тогда поднял взгляд.
Хриплые вопли ужаса потонули в клубке извивающихся лоз, которые шелестели, подобно отголоску предсмертного дядиного хрипа, и двигались, как нечто разумное и полное мстительной жизни.
Тело Люка нашли через два дня.
Смерть наступила от удушья, шею всё ещё обвивали змеиною хваткою лозы. В Соук-Прери шептались, что он, должно быть, сам как-то запутался и тем погубил себя. Все сходились во мнении, что так негодяю и надо. В агонии он вздыбил ногами землю, из-под которой проступили очертания тела Райзы.
Фермеры, вытащившие старика, говорили, что тот представлял собой не самое приятное зрелище. В гнилую плоть вросла корнями крупная виноградная лоза, посаженная Люком над жертвой, и, словно живая, цепко впилась в тело, не давая унести.
* Соук-Прери — это прозвище, данное соседним деревням Соук-Сити и Прери-дю-Сак в штате Висконсин. В Соук-Сити родился А. Дерлетт. Регион Соук-Прери он увековечил в своей «Саге о Соук-Прери», серии романов, рассказов, дневников, стихотворений и других произведений о родных местах и их жителях.