Рич Ларсон. Чтоб не блуждать в ночи

Рич Ларсон

Чтоб не блуждать в ночи

To Navigate the Night, 2025

Седьмые сумерки подряд девочка человеков приходит к нашему дереву с подношением. Она приближается на четвереньках, двигаясь почти так же неуклюже, как и я, когда выползаю из дупла и карабкаюсь на свою любимую ветку.

Её лицо скрыто церемониальной маской. Простая деревянная вещица, далеко не столь искусная, как те, что, я знаю, люди делали во времена наших предков, — но сходство очевидно: высокие острые уши, затейливые изгибы носа.

— Опять? — пронзительный вопрос взъерошивает мою шерсть за мгновение до того, как мать приземляется рядом, цепляется когтями за ветку и подбирается ко мне. — Она упряма.

Человечка пропевает молитву, умоляя о невозможном, затем приподнимается на цыпочки и нащупывает трещину в коре. Она достаточно мудра, чтобы засунуть туда подношение — соты с мёдом, — а не оставить на опасной лесной подстилке.

— Она просит Дар Ночэха, — объясняю я. — Хочет научиться кричать во тьме.

— Вы меня понимаете! — кричит девочка нам. — Бабушка сказала мне. Хватит не замечать меня!

Мать заливается смехом; но я молчу.

— Я знаю, вы можете помочь. — Её голос, такой медленный и низкий по сравнению с нашим, странно дрожит. — Бабуля говорила, что в старые времена, если кто-то искренне верил, если приносил правильные жертвы, вы наделяли их криком-в-ночи.

Я поворачиваюсь к матери.

— Это правда?

— Правда. — Она склоняет голову. — В старые времена. Времена настоящих храмов, времена жрецов, что приносили дары каждую ночь, времена охотников, изгнавших из леса сов.

Она не хотела говорить «совы» — я вижу, как дёргается её голова, будто она пытается заглотить слово обратно. Слово напоминает о той ночи, ставшей тёмным пятном в моей памяти, о ночи, когда бледное чудовище обрушилось на меня с неба и разорвало левое крыло в клочья.

— Ты, наверное, голодна, родная, — говорит мать. Она поворачивается, следя за призрачной молью, мелькающей в воздухе, оставляя за собой серебристые волны. — Я принесу тебе ту, жирную. — Затем добавляет: — Забудь про человечку. Они забыли о нас.

— Не все, — отвечаю я, зная, что моль будет её извинением и мне придётся делать вид, будто это не так. — Эта девочка знает все молитвы.

Мать расправляет свои прекрасные крылья.

— Просто слова, родная. Я скоро вернусь.

— Я знаю, вы там! — кричит человечка, её голос стал выше и быстрее. — Я слышу, как вы говорите. Пожалуйста. Взмолите Ночэха помочь мне.

— У неё есть весь день для видения, — бурчит мать, злясь на человечку, ибо не может злиться на сову. — Зачем ей ночь?

Она срывается вниз, присоединяясь к охотницам, ищущим первую добычу в наступающих сумерках. Глядя, как легко взмахивают её крылья, я чувствую, как ноет моё собственное. Она вернётся, чтобы накормить меня, как и другие — сёстры и кузины, достаточно сильные, чтобы добывать больше, чем нужно им самим.

Но сейчас я остаюсь наедине с человечкой, и она издаёт звук, не слышанный мною прежде: сдавленный, мокрый, настолько сильный, что сотрясает её огромное тело. Затем она завывает — почти как лиса или койот. И в этом есть что-то странно знакомое.

Звук этот напоминает мои чувства, когда я вспоминаю о приближении зимы — ведь холод заставит всех моих сестёр, кузин и даже мать улететь на юг. А я останусь здесь. И умру.

Человечка снимает маску. И внезапно её неуклюжая походка, её осторожные прикосновения к коре дерева обретают жуткий смысл. Её глаза вырваны из орбит. Два рубца, неровных и блестящих, заставляют меня снова почувствовать когти совы на своей шкуре.

Но её раны нанесены точнее моих, обдуманнее — а я видела, что орудия человеков острее любых клыков или когтей. Меня окатывает холод понимания: это сотворили её соплеменники.

Теперь я знаю, почему она умоляет о Даре Ночэха. У неё нет дня. Она блуждает в ночи. Кто-то навсегда увёл её в темноту.

— Чуть не поймала. — Мать возвращается, сжимая в лапах толстую личинку вместо призрачной моли. — Этот жадный щенок, Кемеш, выхватил прямо из-под носа.

Извивающаяся личинка наполняет рот слюной, но сначала я должна спросить мать о другом.

— В старые времена, когда мы помогали людям… — Я замолкаю, наблюдая, как девочка надевает маску и медленно уходит, спотыкаясь. — Как это работало? Как Ночэх наделял криком-в-ночи?

Мать моргает.

— Нужно участие летучей мыши, — говорит она. — Чтобы наделить человека Даром Ночэха, мышь должна отдать его сама и жить дальше только глазами.

У меня есть глаза.

• • •

Мне не хватает мира серебристого эхо, звуков, танцующих и меняющих форму в ночи, но я учусь доверять своим глазам — и своей человечке. Теперь она ловко движется сквозь лес, днём и ночью, распевая носом и ртом, как истинное дитя Ночэха.

В ту первую ночь, когда она нашла меня у подножия дерева — ночь, когда я попрощалась с матерью и шумной стаей сородичей, готовившихся к долгому перелёту на юг, — она отнесла меня в своё каменное жилище. Кормила мёдом и ловила для меня мошек.

Несколько прекрасных часов, пока Дар Ночэха покидал меня и прорастал в ней, мы говорили о боли и о том, как её пережить.

Теперь мы хорошо понимаем друг друга. Теперь я сижу у неё на плече, впившись когтями, и мне это нравится почти так же сильно, как сидеть на моей старой ветке.

Рич Ларсон родился в Нигере, жил в Испании и Чехии, а сейчас обосновался в Канаде. Автор романов «Annex» и «Ymir», а также более 250 рассказов — лучшие из которых вошли в сборники «Tomorrow Factory» и «The Sky Didn’t Load Today and Other Glitches». Его произведения переведены на десятки языков, включая польский, французский, румынский и японский, а один из рассказов стал эпизодом сериала «Любовь, смерть и роботы», получившим премию «Эмми». Его новая книга «Changelog» выйдет в сентябре 2025.

Найти его можно:

📷 instagram.com/richlarsonwrites

💙 patreon.com/richlarson