Ричард Тирни. Барабаны Хаоса (Симон из Гитты 6). Роман, часть третья

Предисловие и пролог

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Глава XIII

Солнце уже село, когда закутанные в темные плащи носильщики пронесли паланкин Каиафы через Силоамские ворота и опустили перед дверью охранявшей их башни. Выйдя, он взглянул на нависшую римскую кладку, серую и зловещую в сумерках, затем подозвал двух своих вооруженных слуг, одетых в тоги. Втроем они бесшумно вошли в башню, и двое римских стражников посторонились, пропуская их.

Внутри находилась широкая комната без окон, с тяжелыми балками и колоннами, очевидно, занимавшая всю ширину башни. Дюжина или больше римских солдат небрежно расположились тут при свете факелов, играя в кости, жуя пайки или бормоча ругательства и непристойные шутки. Вина, однако, видно не было.

Скрибоний поднялся из-за грубого деревянного стола, за которым ужинал.

— Ну, священник, ты как раз вовремя прервал нашу трапезу. Взгляни, вот люди, которые меня будут сопровождать. Ты ими доволен?

— Они вполне сойдут за дорожных разбойников — как и ты сам, мой добрый Скрибоний. Теперь, чтобы убедиться, что вы поняли полученные приказы: вы покинете город открыто, как римский патруль, но, миновав долину Кедрон, спрячете свои щиты и копья и переоденетесь простыми бандитами. За Вифанией вы начнёте копать в месте, точно указанном на твоей карте; это руины древнего святилища, которое когда-то стояло у подножия крутого холма. Возможно, вам придется разбить камень, чтобы проникнуть в небольшую внутреннюю камеру, где спрятан Биахтрил. Немедленно доставьте его Анне на его виллу. Если повезет, вы завершите свою задачу к рассвету и вернетесь сюда к середине утра, снова открыто, как римские солдаты.

— Юпитер! — сплюнул Скрибоний, как всегда раздраженный тем, что ему приходится подчиняться приказам этого богато одетого иудейского священника. — Почему мы должны действовать, как крадущиеся воры? Почему не открыто?

— В последнее время повсюду бродит много… наблюдателей, — сказал Каиафа. — Я бы отправился с вами сам, если бы не подозревал, что нахожусь под особым наблюдением. Но я пошлю с вами этих двух храмовых стражей, которые будуть вас направлять и давать советы. Они узнают святилище и то, что в нем находится.

Скрибонию не понравилось, как блестели глаза этих стражников в свете факелов.

— Почему они не могут выполнить эту работу одни?

— Биахтрил слишком ценен, чтобы его потерять. Мы не должны допустить ни малейшего риска. Поэтому с вами пойдет большой отряд бойцов.

— Аид! — сплюнул на пол римлянин. — Я сделаю, как ты говоришь, как приказал Максенций, но то, что он так потакает вашим иудейским суевериям, выше моего понимания.

— Центурион, ты ведёшь себя нехорошо, — строго сказал Каиафа. — Очень важно, чтобы ты серьезно отнёсся к своей миссии. Пойдем, я покажу тебе нечто такое, чего ты раньше не видел. Прикажи своим людям поднять камень.

— Что, опять? О, ладно. Луций, возьми четырёх человек и поднимите этот проклятый люк!

Декурион поспешил выполнить приказ, и через несколько минут большая каменная плита была поднята из центра пола с помощью железных колец. Скрибоний с беспокойством посмотрел на каменные ступени, ведущие вниз, в темноту.

— Идем, следуй за мной, — сказал Каиафа.

Один из закутанных в черные плащи стражников священника уже спускался в яму, держа высоко факел. Каиафа последовал за ним. Скрибоний последовал за ним, как ему было приказано, с растущим беспокойством замечая, что второй стражник в черном плаще последовал за ним.

— Заметь, как римская кладка сменяется более массивной, переходящей в естественную скалу, — сказал священник, когда они спускались. — Когда-то это были основания Башни Сета, которую разрушил тот царь Давид, что сверг иевусеев, построивших ее более тысячи лет назад. Эти иевусеи были потомками гиксосов, которые, в свою очередь, ведут свой род из Каракоссы и затерянной в веках Стигии.

— И что? — Скрибоний попытался вложить в свой голос презрительность, несмотря на гнетущее ощущение от окружающей тьмы. — Ты уже рассказывал мне все это раньше…

— Но я еще не показал тебе, что находится под башней. Смотри же — вот её сокровенная комната.

В то время, пока Каиафа произносил эти слова, они вышли с узкой лестницы в маленькую круглую комнату. В ее центре стоял низкий алтарь из темного камня; в остальном помещение было совершенно пустым и безликим.

— В древние времена здесь совершались странные обряды, — сказал Каиафа. Затем, жестом подозвав двух своих стражников, добавил: — Уберите камень.

Двое в черных плащах, не опуская факелов, ухватились за два угла алтаря и легко отодвинули его. Он тяжело заскрежетал по каменному полу, и Скрибоний негромко охнул. Алтарь, хотя и небольшой, все же должен был быть слишком тяжелым для двух человек, чтобы те могли его сдвинуть.

Затем его изумление возросло еще больше, когда он увидел слабый красный свет, струящийся из небольшой ямы, которую явил убранный алтаря.

— Загляни туда, Скрибоний, и скажи мне, что ты видишь.

Римлянин медленно приблизился и заглянул в яму. Она была неглубокой, и сияние, наполнявшее ее, показало…

— Боги! — прошептал Скрибоний. — Золотая ослиная голова! Значит… те старые истории были правдой?

— Да. Это действительно тот самый эйдолон, который царь Антиох Безумный установил во внутреннем святилище Храма, когда два столетия назад завоевал Иерусалим. Это Мерзость Запустения.

Центурион уставился на него, не веря собственным глазм. Предмет был около двух футов высотой, по-видимому, изготовленый из чистейшего золота и своей формой несколько напоминал голову онагра, или дикого осла, но с тревожным намеком на человеческие черты. Вокруг его основания вились золотые кольца змеи, расширяясь по мере того как поднимались выше, пока не образовали шею, на которой поднималась гротескная голова. Выражение лика существа было зловещим, тревожным, как и реалистичные детали заостренных ушей и раздуающихся ноздрей, но самым тревожным был жуткий багровый свет, струившийся из его глаз, равномерно освещавший неглубокую яму.

Скрибоний отшатнулся, содрогаясь.

— Это эйдолон Сета, — торжественно произнес Каиафа. — Некоторые говорят, что его создал сам Тот-Амон в те темные времена, когда Стигия владела землей, ныне называемой Египтом. Иевусеи поклонялись ему, совершая кровавые обряды, а до них — гиксосы и каракоссцы. Царь Антиох забрал его отсюда и повелел поклоняться ему в Храме, но этот поступок привел его к гибели. После этого тайные поклонники Сета вернули эйдолон сюда, в древнее тайное убежище. Завтра, Скрибоний, когда вы вернетесь с Биахтрилом, эйдолон снова будет перенесен в Храм, чтобы воссоединиться с ковчегом, который уже помещен туда. Тогда будет приготовлена сцена для нового Возвышения, которое предсказывают звезды.

— Закройте его, — прорычал Скрибоний, заслоняя глаза от зловещего магического сияния. — Я тебе верю. Давай выбираться из этой ямы Аида!

Стражники вернули каменный алтарь на место. Четверо мужчин вернулись в верхнюю комнату, и плита, закрывавшая ступени, ведущие вниз, была быстро поставлена на место.

— Вот видишь, Скрибоний, ты служишь великим силам, — сказал Каиафа. — Позаботься о том, чтобы делать это хорошо.

Больше не говоря ни слова, священник жестом подозвал двух своих стражников и повел их из башни, чувствуя темное удовлетворение от того, что произвел впечатление на сурового Скрибония. Однако это удовлетворение было омрачено легким ознобом — тем, который он всегда чувствовал после взгляда на эйдолон Сета.

Приблизившись к своим носилкам, в тусклом свете факелов он заметил нескольких стражников, помимо своих собственных,. Затем из теней к нему торопливо приблизилась невысокая крысоподобная фигура.

— Иахат! — воскликнул священник. — Почему ты в городе?..

— Я прибыл так быстро, как мог. — Темные глаза сборщика налогов, круглые от страха, бегали по сторонам, словно ожидая опасности из темноты. — Ехал день и ночь без отдыха. Я должен найти Максенция. Мне сказали, что он еще не вернулся в Иерусалим, поэтому я поспешил сюда, чтобы посоветоваться со Скрибонием.

— Максенций и его отряд, несомненно, отправились на виллу Анны на Масличной горе. Я послал ему… гонца… чтобы тот посоветовал ему так поступить. Но к чему такая спешка с твоей стороны? Чего ты боишься?

— Я тоже слышал об этом от «гонцов», Каиафа. В последнее время в Самарии происходят странные вещи. Максенция нужно предупредить, я должен идти к нему.

Каиафа заметил два паланкина, покоившихся на плечах молчаливых стражников Иахата.

— Кто сопровождает тебя?

— Я привез… гостей. Женщину и ее рабыню, которые обе много знают о недавних темных событиях. Максенций захочет допросить их, добрый Каиафа, и, уверен, ты тоже.

Священник коротко кивнул.

— Следуйте за мной на виллу. Максенций, несомненно, уже на пути туда.

Когда первосвященника несли в паланкине через Силоамские ворота в ночь, он снова почувствовал нервный озноб. Темные события, размышлял он, так много темных событий в последнее время…

Симон внезапно проснулся и сел. Луна высоко стояла на западе. Должно быть, он проспал несколько часов — дольше, чем намеревался. Неподалеку самаритянин увидел силуэт мула среди деревьев рощи, где он остановился; его глаза слабо поблескивали в лунном свете.

Он сделал глоток из бурдюка с водой, затем поднялся с твердой земли, бормоча проклятия. Максенций и Иахат к этому времени должно быть находились уже далеко впереди, возможно, даже за стенами Иерусалима. Расспрашивая по дороге встречных, он узнал, что римский офицер и его отряд опередили его менее чем на день, в то время как, по словам Досифея, Иахат проехал всего лишь час назад или около того, очевидно, в большой спешке.

Как, подумал Симон, Иахат узнал, что он следует за ним? Знал ли об этом Максенций? Несомненно, здесь не обошлось без колдовства. Несмотря на нетерпение, он должен был продолжать действовать с осторожностью.ы

Симон собрал свои немногочисленные пожитки, отнес их к мулу и закрепил у него не спине.

— Ну что, Валаам, наелся ли ты травы? Да? Тогда пошли.

Животное заскребло копытом по участку голой земли, освещенному лунным светом. Симон наклонился и разобрал слова:

ПОЕДЕШЬ НА МНЕ. БЫСТРЕЕ.

Симон покачал головой, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Предложение имело смысл, но он пока не мог заставить себя решиться на такое. Вероятно, он мог доверять животному — в конце концов, мул спас ему жизнь прошлой ночью и не напал на него, пока он спал. И все же воспоминание о том, что жило внутри него — зеленовато-серая слизь, которая могла просачиваться в плоть любого живого существа, — не позволяло ему даже думать о возможности длительного контакта с ним.

— Спасибо, Валаам, но я не стану тебя так обременять. Я хорошо отдохнул после сна, и нам еще предстоит долгий путь.

Мул фыркнул, молча кивнул, затем повернулся и направился прочь из рощи, обратно к залитой лунным светом дороге.

Была почти полночь. Досифей бесшумно, но совершенно не таясь шел по мощеной дорожке, которая вела между темноствольными дубами и платанами к вырисовывавшейся в лунном свете громаде особняка Йосефа из Аферемы. Он снял комнату в городе, а также место в конюшне для Евпата и осла, и поспал несколько часов. Таким образом, его разум и чувства теперь были полностью обострены, когда он скользил сквозь тьму к особняку. Хотя Досифей не представлял, чего следует ожидать, он знал, что колдун Йосеф и две женщины из его дома уехали в Иерусалим поздно днем, вместе с большим количеством вооруженных слуг; об этом ему рассказали нищие на обочине дороги. Действительно, странный, отъезд. Почему старый колдун предпочёл секретность ночного путешествия относительной безопасности дневного?..

— Стой! Кто идет?

Досифей остановился, скрестил руки на груди и спокойно посмотрел на молодого человека, стоявшего сразу за металлической решеткой арки в окружавшей особняк стене.

— Я маг Досифей. Открой ворота. Твой господин ждет меня.

— Это невозможно, ибо мой господин уехал в Иерусалим сегодня вечером. Более того, он ничего не говорил мне о твоём визите, старик. Как ты оказался здесь один посреди ночи, без свиты?

— Я такой же могущественный чародей, как и твой господин, — сказал Досифей, — и потому не боюсь опасностей ночи. Более того, твой хозяин сказал мне, что в случае его непредвиденного отъезда меня следует впустить в его дом и предоставить доступ к его библиотеке. И, если ты сомневаешься в моих словах, твой господин велел мне показать тебе вот это.

Во время этой речи, произнесенной спокойным, но подчеркнуто уверенным тоном, Досифей лишь слегка выделил слова «твой господин», между тем приближаясь к воротам. Затем он достал из-под плаща круглое бронзовое зеркало, тщательно отполированное, и поднес его к лицу молодого человека. Юноша внимательно всмотрелся и увидел в свете факела свои собственные темные глаза…

— Посмотри внимательно и увидишь, что это твой господин приказывает тебе.

Молодой человек прищурился, глядя на металлический диск. Нет, конечно, это было не его собственное лицо, отраженное в нем, а лицо почтенного седовласого господина Йосефа из Аферемы…

— Открой ворота, юноша, и впусти гостя твоего хозяина.

Юноше показалось, что говорил не Досифей, а скорее почтенное лицо в зеркале. Медленно он кивнул; затем, со всей неторопливостью лунатика, достал ключ из-за пояса и отпер металлическую калитку.

Досифей шагнул внутрь.

— Вот и молодец, — сказал он ласковым голосом. — И запри ворота снова. Хорошо. А теперь проводи меня в библиотеку твоего господина.

Молодой человек кивнул, повернулся и повел его внутрь дома, через небольшой атриум в обширное помещение с колоннами. Между ними несколько слуг дремали на циновках; один или двое подняли головы, затем снова погрузились в сон, ничего не заподозрив. Досифей улыбнулся; его интуиция оказалась верна. Молодой привратник действительно оказался подвержен гипнотическому внушению, как и следовало ожидать.

Они поднялись по широкой лестнице, затем перешли на более узкую и прошли по короткому коридору к арке, в которой была установлена прочная дубовая дверь. Слуга отпер её и посторонился.

— Хорошо, — сказал Досифей, беря факел из рук юноши. — Теперь ты можешь вернуться на свой пост и поспать… поспать.

Молодой слуга кивнул с отсутствующим видом, затем повернулся и медленно пошел прочь по коридору.

Досифей вошел в незапертую комнату. Она была довольно большой, с занавешенным окном в одном конце и множеством полок вдоль стен, заполненных свитками. В центре стоял большой стол, заваленный бронзовыми инструментами, бутылками и флаконами с жидкостями и порошками, а также подставка для разворачивания ии чтения свитков. Опытный глаз старого самаритянина мгновенно узнал в этом месте логово колдуна.

Закрепив факел на стене, он нашел несколько масляных ламп и зажег их от его пламени, расставляя в нишах и на выступах по всей комнате. Две из них он поставил на стол, затем обратил внимание на полки.

Большая часть библиотеки старого бар Йосефа была именно такой, какую и можно было ожидать найти у ученого старейшины иерусалимского священства, хотя помимо иудейских писаний на иврите и греческом, там было довольно много трудов древнегреческих философов — в том числе Фалеса, Гераклита, Анаксимена и Пифагора, и даже такие полузабытые мистиков, как Ферекид Сиросский, который утверждал, что вселенная — это всего лишь «огромное одеяние, на которой Зевс вышил землю, море и обитателей моря». Досифей почувствовал легкий озноб, вспомнив, как ему довелось увидеть скульптуру одного из этих обитателей, сделанную греческим мастером в Риме во времена Августа — мастером по имени Батрахос, чье фантастическое творение, наполовину человек, наполовину лягушка, казалось пугающе живым. Его беспокойство усилилось, когда он обнаружил не менее древние произведения на иврите, предположительно давно утерянные, такие как Хроники Хозаи, Книгу Яшар и даже Свиток Ашеры, написанный безумной царицей Аталией Иудейской. Но еще большее беспокойство вызывали свитки, которые он обнаружил в небольшом шкафчике в углу комнаты — запертом шкафчике, который Досифей сумел быстро открыть благодаря своему мастерству в подобных делах. Здесь были не только полный греческий экземпляр темных трудов Останеса, но даже фрагменты многих более ранних и мрачных работ, на которые опирался этот таинственный персидский маг, включая свиток Тота, написанный архаическим иератическим египетским письмом и еще более древний наакальский вариант свитка Эйбона. Самыми же шокирующими были два фрагментарных манускрипта, обозначенные греческими буквами как «Пнакотикон» и «Келаэнон», ибо он слышал, что эти легендарные произведения были сознаны ещё до появления человека; он никогда раньше не видел их копий, и, просмотрев их, обнаружил, что не может прочитать ни одного из их диковинных иероглифов.

Досифей почувствовал легкий укол зависти. Несомненно, этот таинственный Йосеф из Аферемы должен быть одним из самых ученых колдунов этого века!

Подавив свое огорчение, он продолжил рыться в шкафу, пока не обнаружил на нижней полке небольшой свиток на свежем папирусе. Развернув его, он увидел послание, написанное новыми еврейскими буквами:

Йосеф из Аферемы Ормузу из Лугдунума, мир тебе.

К настоящему времени, почтенный и старый друг, ты уже наверняка перебрался из Египта в Галлию, как мы и договаривались давным-давно. Вскоре Весть сойдёт ко мне с небес на белых крыльях, и тогда я отправлюсь в Бет-ананию, чтобы помочь в Обряде Возвышения и других делах, о которых я тебе говорил. Со мной отправятся Мать и Невеста.

Я должен сообщить тебе, брат в тайных знаниях, что Мать, которая сама когда-то была Невестой, еще не вернула себе здравый рассудок после стольких лет, и это может вызвать проблемы, несмотря на то, что звезды близки к своему долгожданному благоприятному расположению. Этого, несомненно, следовало ожидать — ибо, как писал пророк Моисей, ни один смертный не может вынести взгляда Яхве Цваота и остаться невредимым. Хотя прошло более тридцати лет с тех пор, как она родила, разум Мириам по сей день остается помраченным. Поэтому я слежу за тем, чтобы она всегда была рядом со мной и не разговаривала с незнакомцами.

Что касается ее юной тезки, о которой я кратко упоминал в своем последнем послании, то знай, что она стала Невестой Сына, как я и надеялся. Она Высшая, но сильно пострадала от рук римлян, потеряв всю свою семью, и единодушна с нами в том, что всякому страданию должен быть положен конец. В поисках колдовских средств для мести она обнаружила недалеко от своего родного города Магдалы в Галилее одну из тех подземных камер, где спят Ам-ха-арец. Семь из них пробудились и овладели ею, заставляя ее исполнять их волю, пока Тот, кого считают Сыном, не осознал ее бедственное положение и не изгнал их из нее. Она остается преданной ему по сей день, а он — ей.

Поэтому она согласилась стать Невестой, сосудом для нового тела Сына, чтобы Он мог вернуться на землю после своей великой жертвы; а также для того, чтобы Семя могло передаваться из века в век, если что-то пойдет не так во время жертвоприношения, которое должно состояться в ближайшее полнолуние. Ибо хотя мы не ожидаем никаких ненужных случайностей, Силы не всегда предсказуемы, как ты хорошо знаешь. Поэтому, если Врата не откроются, как запланировано, я пришлю тебе еще одно письмо с крылатым посланником и позже сам присоединюсь к тебе в Галлии вместе с Невестой.

Но я верю, что ничто не пойдет наперекосяк. Все готово, и звезды благоприятствуют нам. Даже Каиафа и старый Анна, кажется, готовы невольно сыграть свою роль, думая, что их уделом станет божественная власть над всеми людьми. На протяжении более тысячи лет обряды повторялись во все времена года, и кровь бесчисленных жертвоприношений обагряла плиты перед алтарем Яхве Цваота в Иерусалиме; страдания бесчисленных живых существ были сладким благоуханием в Его ноздрях, давая Ему силу прорваться сквозь Врата и совершить Своё великое возвращение. Вскоре эти Врата откроются, и тогда всякому страданию будет положен конец, и этот мир снова станет таким, каким он был когда-то давно под Его властью.

Надеюсь, ты наблюдаешь за небесами, брат в тайных знаниях, и продолжаешь петь заклинания. Вскоре, если мы преуспеем, ты увидишь, как эти небеса раскроются, словно занавес, и узришь пришествие Того, пред чьими громадами огней не сумеет появиться ни одна тень. Мир тебе и прощай.

Досифей моргнул, вытер щиплющий глаза пот; лоб его был покрыт испариной. Он прекрасно понимал, что подразумевается под словами о том, что «всякому страданию будет положен конец», и что должно предвещать пришествие Яхве Цваота на землю. Подавив дрожь, он свернул копию письма и положил ее обратно в шкаф, затем принялся изучать несколько древних свитков, содержащих темные знания.

Час спустя он покинул особняк, беспрепятственно пройдя мимо спящего слуги, и поспешно направился обратно в город. Морщины беспокойства избороздили его старое лицо, когда он взглянул на растущую горбушку луны.

— Времени мало, — пробормотал он. — На рассвете завтрашнего дня я должен спешить — в Иерусалим.

Симон остановился и замер, прислушиваясь. Не послышался ли ему звук шагов впереди на освещенной луной дороге?

— Ты слышал? — спросил он мула, который тоже встал неподвижно.

Животное один раз стукнуло правой передней ногой — это был условный сигнал, который они ранее договорились использовать для обозначения «да».

Теперь он услышал это снова — слабый топот множества ног по дороге, примерно дюжины людей. Возможно, ему следовало бы спрятаться среди камней на склоне — не стоило встречаться с римским патрулем, особенно с таким, которому могли быть даны указания высматривать одинокого самаритянина с мулом…

Но нет, звук становился все тише. Симон расслабился. Несомненно, он догонял небольшую группу, направлявшуюся в Иерусалим, чьё святое рвение давало им смелость путешествовать ночью.

— Пошли, — подтолкнул Симон своего четвероногого спутника. — Но будь осторожен. Это все еще может быть патруль.

Несколько минут спустя они свернули за поворот и увидели отряд. Теперь Симон мог различить три паланкина, которые несли двенадцать носильщиков. Двое других слуг шли впереди и сзади, неся зажженные факелы. Как глупо — такая маленькая группа в такой позний час! Симон почувствовал раздражение. До Иерусалима оставалось еще две или три римские мили к югу, и он хотел добраться туда до рассвета. Это означало, что ему придется обогнать этих медленно движущихся людей на виду у них. Еще больше языков, которые могли бы проболтаться…

Внезапно несколько теней выскочили из-за скал по обе стороны дороги и бросились на носильщиков. Симон услышал крики, увидел блеск клинков. Разбойники — восемь или десять! Носильщики резко опустили носилки и вытащили собственные клинки, но двое из них повалились на дорогу, зарубленные нападавшими.

Симон замялся. Разумеется, в его обязанность не входило помогать этим благочестивым глупцам. Его месть была слишком важна, чтобы рисковать ею…

Раздался женский крик. Симон бросился вперед, с обеми клинками наголо, сердце у него подпрыгнуло — ибо что-то в этом крике мгновенно пробудило странное волнение глубоко в его душе.

— Вперед, солдаты! — закричал он на латыни во все горло, звеня клинками своего меча и сики. — Рубите разбойников! Не оставляйте никого в живых!

Позади он услышал топот копыт мула, громко гремевшего по дороге всеми четырьмя копытами, словно тот мгновенно понял его уловку и пытался изобразить собой целый конный отряд.

Разбойники повернулись и бросились врассыпную, с криками ужаса разбегаясь в разных направлениях среди скал.

— За ними, туда! — крикнул Симон, показывая мулу.

Животное с громким топотом скрылось среди камней на восточной стороне дороги, а Симон пошел по западной стороне, время от времени выкрикивая приказы, звеня клинками или останавливаясь, чтобы бросить камень вслед убегавшим разбойникам. Он слышал неподалеку ржание и топот мула, который идеально играл свою роль. Просто поразительно, какой у него ум…

Спустя несколько минут Симон остановился и прислушался. Звуки бегства разбойников стихли; мул все еще стучал копытами по камням восточного склона. Симон ухмыльнулся. В очередной раз его искусство создания иллюзий сослужило ему хорошую службу. Подонки, несомненно, разбегутся в разные стороны до рассвета.

Он повернулся и медленно спустился по склону к небольшому каравану, его сердце билось сильнее от чего-то большего, чем волнение, вызванное опасностью и погоней. Странное предчувствие…

Приблизившись, он увидел высокого старика в темном одеянии, стоявшего рядом с опрокинутыми носилками. В свете нескольких факелов, которые только что зажгли толпящиеся, размахивающие клинками носильщики, Симон смог разглядеть примечательные черты лица старика — густую белую бороду, благородный орлиный нос, проницательные темные глаза, устремленные на него.

Затем один из факелоносцев — молодой человек с короткой бородой — заметил Симона.

— Стой, разбойник! — крикнул он, размахивая римским коротким мечом.

— Разбойник! — воскликнул Симон. — Клянусь Баалом, я только что спас ваши шкуры!

— Тише, Зеф, — сказал старик в тот же миг. — Этот человек действительно спас нас своей находчивостью или — что более вероятно, как я думаю — отточенным искусством мастера иллюзий. Я благодарю тебя, молодой маг, — он слегка поклонился Симону, — ибо, хотя мой опытный слух уловил движение только вас двоих, разбойники, очевидно, подумали, что на них несется отряд из дюжины легионеров.

— Но… разве их не было? — растерянно спросил Зеф.

— Ты изучил лишь основы этих искусств, Зеф, — улыбнулся старик. — Когда ты будешь изучать их так же долго, как я, то легко почувствуешь их присутствие в других молодых адептах. — Он снова повернулся к Симону и спросил:

— Скажи мне, молодой самаритянин, кто твой учитель?

— Я… я бы предпочел не говорить. — Симон почувствовал некоторое замешательство под мрачным взглядом старика.

— Очень хорошо. Кто же тогда твой спутник на лошади, который так мастерски имитировал конный отряд?

Симон ухмыльнулся, чувствуя себя немного спокойнее, зная, что способности старика к провидению не были совершенны.

— Весьма полезный и искусный спутник, могу тебя заверить.

— Как я и заметил. Как тебя зовут, молодой адепт?

— Симон из Гитты.

Старик слегка кивнул, словно узнав его.

— Знай же, что я — Иосиф из Аферемы, священник Синедриона в Иерусалиме. Прими мою благодарность, молодой самаритянин, и знай, что вражда между нашими народами нисколько не умаляет моей признательности. Я чувствую, молодой маг, что не только удача привела тебя сюда в наш нужный момент — а какая-то бдительная Сила послала тебя защитить Ее высочайшее прдназначение… — Старик внезапно нахмурился, когда воспоминание прервало его мысли, и он повернулся к двум носилкам, которые ровно стояли на земле позади его собственных опрокинутых. — Мириам? Мириам?..

— Мы здесь.

Все естество Симона затрепетало от звука этого мягкого, богатого женского голоса. И теперь он увидел, как из тени нескольких могучих валунов восточного склона холма выходят две фигуры — одна высокая, стройная, в темном одеянии, другая седовласая, согбенная и хромающая; две женщины, держащиеся за руки. Та, что повыше, помогала идти другой.

— Хвала Эль Шаддаю, что вы невредимы! — воскликнул старый Иосиф.

— Как могли простые разбойники помешать Его воле? — ответила высокая женщина голосом, который снова взволновал душу Симона. Затем, обратив на него свои ровные серо-зеленые глаза, она произнесла: — Симон из Гитты, я присоединяю свою благодарность к благодарности моего почтенного тестя. Несомненно, силы, управляющие судьбой, действительно послали тебя защитить нас этой ночью.

Симон мог только с благоговением смотреть на нее.

— Боги! Елена… неужели это ты?..

Женщина вздрогнула, казалось, слегка опешив. Симон посмотрел ей в глаза; они внезапно показались ему глубокими омутами, чистыми и непорочными, но в то же время полными знания. Он вспомнил свою Елену, убитую римлянами много лет назад. Как он горевал о ее смерти, как жаждал ее возвращения! И вот, перед ним стояла та, которая казалась ею самой…

— Нет! — Старый Иосиф схватил юношу за руку. — Она не та, за кого ты ее, очевидно, принимаешь. О госпожа Ашера! — Суровые черты его лица смягчились, глаза затуманились состраданием. — Я чувствую, Симон, что ты — Истинный Дух, некогда потерявший свою спутницу души из-за смерти…

Симон повернулся к нему, сверкая глазами.

— Римляне убили ее — и она будет отомщена! Но как же может быть так, что?..

Он снова повернулся к высокой, спокойной молодой женщине, которая смотрела на него с состраданием в своих спокойных глазах — состраданием и чем-то еще…

— Мы знаем друг друга, Симон из Гитты, — сказала она. Затем, повернувшись к старому Иосифу, спросила: — Как так получилось, старый наставник, что этот юноша и я знаем друг друга… Погоди! Неужели это Фантом Истины, о котором ты нам рассказывал?..

— Именно так. — Старый Иосиф мрачно и печально кивнул. — Повелители Боли, установившие законы этого космоса, постановили, чтобы Бог и Богиня, заключенные в нем, оставались в неведении друг о друге. Однако это предписание не может быть полностью соблюдено, ибо высшие сродства по своей природе часто должны прорываться сквозь иллюзии материальности.

Старик снова повернулся к Симону и сказал:

— Ты, молодой маг, очевидно, являешься воплощением Всевышнего, так же как и та, кто стоит здесь, являющаяся проявлением…

— Энноя, — прошептал Симон, глядя на спокойное, прекрасное лицо женщины. — Елена…

Однако, произнося эти слова, он заметил едва уловимые различия. Темные локоны, обрамлявшие овальное лицо с тонкими чертами, печаль в глазах в сочетании с легкой иронией вокруг губ, говорили о глубоком осознании жизни, в которой глубоко соединялись разум и сострадание, и все это складывалось в его воспоминание о Елене. Однако глаза той, что стояла перед ним, в свете факелов имели зеленоватый оттенок, тогда как глаза Елены были подобны полуночным омутам, отражавшим звездный свет. Более того, в этой женщине было что-то чуждое, не просто отличие человека из другого народа, но и что-то связанное с целью, с самой Судьбой…

В этот момент вперед вышла другая женщина — слегка сутулая и седовласая. Симон предположил, что ей около пятидесяти, ибо, несмотря на пожилой вид, лицо ее оставалось довольно гладким. Глаза, широко раскрытые и испуганные, были розовыми, что выдавало в ней альбиноса.

— Сын мой, это ты? — воскликнула она, бросаясь к Симону и хватая его за рукав. Затем, заглянув ему в глаза, произнесла: — Нет, нет, это не он. Но я чувствую в тебе что-то от него. Мир тебе, молодой человек! Скоро мой сын принесет покой тебе и всем другим страдающим существам на земле!

С этими словами она отступила, хихикнула и закрыла лицо руками. Симон изумленно смотрел на нее.

— Она безумна, — прошептал ему старый Иосиф с состраданием в голосе. — Ей довелось многое пережить. Но ее боль, вместе с болью всех других живых существ, скоро будет оправдана. Симон, мы идем в Вифанию. Пойдешь ли ты с нами туда?

Симон колебался. Он вспомнил о своей миссии мести.

Максенций…

— Отпусти его, отец мой, — сказала высокая женщина. — Разве ты не чувствуешь, что он на пути судьбы? Мы, Темная Мириам и Белая Мириам, повелеваем ему идти и делать то, что он должен.

— Да… он должен сделать то, что должен, — сказала женщина-альбинос тонким, отсутствующим голосом.

В этот момент послышался стук копыт, и из темноты появился мул. Носильщики отступили от него, испугавшись блеска его глаз, отражавших свет их факелов.

Старый Иосиф кивнул.

— Теперь я понимаю природу твоего спутника, Симон из Гитты. Ты более великий маг, чем я думал.

Симон уважительно кивнул в ответ, затем повернулся и поклонился высокой молодой женщине с темными локонами и спокойными серо-зелеными глазами.

— Мир тебе, Темная Мириам. В этом очаровании лунного и факельного света, я почти принял тебя за ту Елену, которую когда-то любил и затем потерял из-за действий сил тьмы. Сейчас я должен идти, как ты и почувствовала; но если тебе когда-нибудь снова понадобится моя помощь, спроси обо мне в Иерусалиме. Прощай.

С этими словами он схватил мула под уздцы и, развернувшись в сторону Иерусалима, быстро зашагал в ночь, удивляясь своему импульсивному предложению и странному всплеску вновь пробудившихся чувств.

Глава XIV

Менандр и Илиона вновь поднялись на хребет к западу от Энона в предрассветной тьме. Горбатая луна уже опускалась к западному горизонту, когда они приблизились к вершине холма.

— Куа! — каркнул ворон, сидевший на плече Менандра, вытягивая клюв вперед. Мгновенно пара остановилась и замерла, сердца бешено колотились.

— Карбо что-то чувствует? — прошептала Илиона. — Невидимое присутствие чародея, быть может?..

— Возможно, — кивнул Менандр, размышляя о том, что птица пребывала в возбужденном состоянии с тех пор, как вернулась поздно вечером и разразилась невразумительным рассказом о том, как вступила в контакт с родственным духом в теле мула. — Или, может быть, он сошел с ума! Ты когда-нибудь видела дневную птицу, которая могла так активно вести себя по ночам?

В тот же миг послышалось низкое гудение, воздух замерцал, и внезапно перед ними возникло волшебное устройство, неподвижно зависшее в футе-двух над землей. На нем стоял сам чародей, выделяясь черным силуэтом на фоне желтой луны.

— Таггарт! — крикнул Менандр, бросаясь вперед. — Почему мы не нашли тебя здесь вчера? — Затем, почувствовав непонимание со стороны чародея, он медленно повторил свой вопрос на латыни.

— Там был… наблюдатель, — ответил тот. — Он много часов находился в небе, но теперь исчез. Несомненно, он был от… — Он взглянул вверх на звезды. — Но это не важно. События развиваются стремительно, и мне нужна ваша помощь. Вы изучили свиток Маттана?

— Самым тщательным образом, о Таггарт…

— Просто Таггарт, пожалуйста! И удалось ли вам получить еще какие-нибудь сведения о том, где именно находится… предмет, называемый Биахтрилом?

— Да. Точное место…

— Хорошо. Тогда быстро поднимайтесь на борт. Мы не можем терять ни минуты.

Менандр автоматически повиновался; Илиона помедлила, затем последовала за ним, даже приняв протянутую руку волшебника, чтобы тот помог ей забраться на борт. Ее успокоило то, что его плоть на ощупь показалась ей совершенно человеческой, но в следующее мгновение она почувствовала тревогу, когда устройство быстро поднялось вверх, а затем двинулось на юг.

— Я взял курс на Бет-ананию, к востоку от Иерусалима, — сказал чародей Менандру. — Вы можете рассказать мне все, что выяснили, пока мы будем в пути.

— Боги! — Менандр стряхнул ворона со своего плеча и крикнул: — Лети, Карбо! Скажи Тридцати, что мы направляемся в Вифанию, затем найди Симона и сообщи ему тоже!

Птица улетела в ночь. Менандр и Илиона повернулись к чародею, испытывая некоторое опасение.

— Не волнуйтесь, — сказал Таггарт. — Я благополучно верну вас сюда как можно скорее. Но сейчас крайне важно, чтобы я нашел Биахтрил раньше, чем до него доберутся другие. Что вы узнали, Менандр?

— Маттан пишет, что святилище, в котором он спрятан, находится ровно в трех стадиях к востоку от Бет-анании, по левой стороне дороги, ведущей вниз к Иерихону. В его времена оно было запечатано и наполовину погребено под осыпью у подножия скалы. Он обнаружил святилище почти восемь столетий назад; но, даже сам являясь великим чародеем, боялся открыть его.

— Возможно, он был мудр. — В голосе Таггарта звучала мрачность. — Биахтрил был разработан для создания колебаний, которые при определенных условиях открывали бы… врата… Людям не следует с ним шутить.

Некоторое время все трое молчали, пока земля проносилась под ними, погружённая в тени и уже не освещенная исчезающей луной. Спустя некоторое время на восточном небе забрезжили первые проблески рассвета, и Менандр увидел далеко на юго-западе крепостные стены большого города — несомненно, Иерусалима.

Он снова поразился скорости, на которую было способно устройство чародея. Еще несколько минут они летели на юго-юго-восток, постепенно снижаясь к голым безлесным холмам, за которыми в первом бледном сером свечении рассвета виднелось слабое мерцание обширной водной глади.

— Соленое море, — пробормотал Менандр. — И… вон то селение справа от нас, должно быть Вифанией. Я был там много лет назад с Досифеем, когда он направлялся из Иерихона в Иерусалим. Когда света станет больше, ищи дорогу, ведущую оттуда на восток.

— Нет нужды ждать. — Таггарт надел странный шлем, опустил на глаза его непрозрачное забрало, потрогал несколько светящихся квадратов на панели перед собой, затем выглянул через борт судна. — Я вижу ее. — Он коснулся еще нескольких квадратов; устройство слегка отклонилось влево. — Вот. Мы должны пересечь ее ровно в трех стадиях к востоку от деревни.

Менандр зачарованно наблюдал, как проносится земля внизу. Невдалеке к востоку от Вифании она резко обрывалась, ровная местность сменялась крутыми хребтами и оврагами. Молодой человек вспомнил, каким суровым показался ему этот край много лет назад, когда он ехал через него по обрамлённой скалами петляющей дороге из Иерихона… Затем внезапно летающее судно пересекло овраг и опустилось на крутой склон, усыпанный валунами и редкими пучками травы.

— Теперь надо найти скальный выступ, который нас скроет — а, вот и он.

Воздушное судно плавно скользнуло вдоль изгиба склона и остановилось глубоко в тени выступающей скалы.

Таггарт оглядел панель со светящимися квадратами.

— Сейчас в небе нет наблюдателя, но рисковать не стоит. — Он отложил свой странный шлем, перелез через борт судна и поманил двух молодых людей. — Идите за мной.

Они последовали за ним, испытывая некоторое облегчение от того, что почувствовали настоящую землю под ногами, какой бы крутой и каменистой она ни была. Затем облегчение Менандра несколько омрачилось, когда он вспомнил слухи о том, до какой степени эта область кишела по ночам разбойниками…

Когда они начали спускаться по склону, Менандр увидел тусклую синюю сферу света, возникшую вокруг Таггарта, окутав его жутковатым свечением, и понял, что чародей активировал защитные силы своего магического пояса из плетеного металла.

Через несколько минут они спустились на дорогу и пересекли её. За ней возвышалась высокая скала, а у её основания простиралась широкая осыпь, скрывающаяся в глубокой тени.

— Я помню это место, — вдруг сказал Менандр. — Досифей говорил мне, что с ним связана какая-то старая легенда. Должно быть, он имел в виду то, что упоминается в записях персидского мага Останеса. И всё же я помню, что он указывал туда, на тот крутой овраг, образованный каменистым склоном, огибающим скальное основание. Боги! Это, должно быть, то самое место, о котором пишет Маттан…

— Посмотрим.

Когда они приблизились к оврагу, Таггарт снял со своего плеча лёгкий рюкзак, порылся в нём и извлёк сложный предмет из синего металла длиной около фута, с серебристым диском на одном конце.

Вскоре они достигли подножия осыпного склона и остановились. Таггарт направил странный предмет в сторону скалы, как волшебную палочку; тот загудел, и металлический диск зловеще засветился.

— Да, — сказал чародей через несколько мгновений, — там есть полость прямо у основания скалы, но вход в неё перекрыт валунами у края нагромождения камней. Отойдите назад, оба, и прикройте глаза.

Менандр и Илиона, видя, как Таггарт достаёт силовое оружие из кобуры, отступили и отвернулись, закрыв лица. Несмотря на это, когда раздался свирепый треск, они увидели слабое синее мерцание между своими пальцами. Затем последовал сильный грохот, треск раздетающихся и раскалывающихся камней, сопровождавшийся лёгким дрожанием земли и запахом горячей каменной пыли, а затем наступила тишина.

Менандр медленно обернулся и ахнул. Чародей вкладывал своё магическое оружие в ножны, а за ним, среди клубящихся струй дыма и почерневших осколков разбитых валунов, в основании скалы зияла тёмная дыра.

Таггарт торопливо подошёл, наклонился и заглянул в низкое квадратное отверстие. Затем, сняв с пояса маленький волшебный фонарик, он поставил свой рюкзак и наклонился, чтобы войти.

— Ждите здесь, — крикнул он, оборачиваясь; затем, опустившись на четвереньки, пополз внутрь. Почти сразу он остановился и пробормотал что-то низким голосом; Менандр принял это за ругательство от досады и заметил, что диаметр слабого синего света, окружающего чародея, был лишь немногим больше, чем низкий проход, через который он пытался проползти. Затем Таггарт нащупал застёжку своего металлического пояса; слабый свет погас, и чародей быстро исчез внутри узкого прохода.

Долгие минуты юная пара молча стояла среди валунов. Чародей не появлялся. Менандр чувствовал растущее беспокойство. Несмотря на разгорающийся рассвет, овраг, в котором они стояли, был полон глубоких теней; бледные звёзды мерцали сверху, как наблюдающие глаза. Илиона слегка дрожала, и Менандр догадался, что она испытывает то же беспокойство.

— Как ты думаешь, чародей столкнулся с какой-либо… опасностью? — спросила она.

— Надеюсь, что нет. Иначе мы окажемся в затруднительном положении. — Менандр осторожно подошёл и наклонился, заглядывая в чёрный проход. Он ничего не мог ни увидеть, ни услышать внутри. Юноша почувствовал, как Илиона присоединилась к нему, наклонившись, чтобы тоже заглянуть внутрь. Тихим голосом он позвал: — Таггарт?..

Ноги Илионы зашуршали по гравию; она издала пронзительный сдавленный всхлип. В тот же миг Менандр почувствовал, как чья-то крепкая рука зажала ему рот, другая схватила сзади за шею. Он попытался вырваться, но тут же другая пара рук схватила его за плечи.

— Уберите их отсюда! — прорычал мужской голос. — Не позволяйте им издать ни звука. Вы, двое — дождитесь этого колдуна и прикончите его, когда он выйдет. Не дайте ему возможности использовать свою магию!

Менандр тщетно боролся, когда его тащили назад в тени валунов. Трое мужчин теперь держали его за руки и ноги; четвёртый так сильно зажал ему рот и нижнюю челюсть, что он не мог дышать. Рядом он почувствовал присутствие несколькиз призрачных фигур, несущих белое извивающееся тело Илионы. Затем его бросили на землю, продолжая удерживать в неподвижности.

С болезненным страхом он увидел, что у одного из его закутанных в плащи похитителей глаза блестели в тусклом свете рассвета, как у совы или рыси…

— Не двигайся, или умрёшь, — прошипел человек, зажимавший рот Менандра.

Илиона, тоже удерживаемая другими, снова всхлипнула. Лёгкие Менандра горели. Скосив глаза вправо, он смог разглядеть группу мужчин, державших девушку, а за ними низкое квадратное отверстие у основания скалы, по обе стороны которого, прислонившись спинами к скале, стояли два человека с поднятыми дубинками. Затем, пока он смотрел, в проёме появилась голова чародея.

— Менандр, Илиона — я нашёл его! Где вы?..

Дубинки опустились, Менандр услышал, как они со стуком ударили по спине и черепу мужчины. Чародей повалился вперёд, и нападавшие набросились на него, нанося новые удары. Затем похититель Менандра убрал руку с его рта; юноша ахнул, вдыхая огромными глотками воздух, и услышал, как Илиона тоже судорожно дышит.

Тут же подбежали ещё люди, принявшись бить упавшего чародея дубинками и ножами. Менандр и Илиона были подняты на ноги и потащены вперёд.

— Довольно! — крикнул похититель юноши. — Принесите факел. С колдуном покончено. Снимите с него все его магические приспособления.

На несколько мгновений Менандр слышал лишь треск рвущейся ткани, сопровождаемый ругательствами — грубую греческую и латинскую брань римских солдат. Его страх усилился. Что легионеры делали здесь, в предрассветной тьме, одетые как обычные разбойники?

Затем мужчины отступили от упавшего чародея, и юноша съёжился при виде изуродованного окровавленного тела. С Таггарта была сорвана вся одежда, кроме широкого металлического сетчатого пояса и нескольких свисающих с него полосок чёрной ткани.

— Снимите с него и этот пояс!

— Мы не можем, Скрибоний, — прорычал коренастый римлянин со шрамами на лице. — Только если разрезать его пополам. Он прочно закреплён.

— Дураки перепуганные! Дайте я попробую. — Центурион опустился на колени и принялся возиться со странной светящейся пряжкой. Через мгновение что-то шевельнулось под его пальцами, и один конец металлического пояса отстегнулся и упал. Римлянин торжествующе встал и застегнул его на своей талии. — Ха! Ха! Щит колдуна — теперь он мой. Вы… — повернулся он к двум стражникам в чёрных плащах. — Покажите мне, как это работает.

Стражники хранили молчание, их жёлтые глаза не моргали.

— Неважно, я узнаю позже, — прорычал Скрибоний. — А вы, парни, нашли то, что мы ищем?

Один из рысьеглазых солдат выступил на шаг вперёд от группы мужчин и молча поднял небольшой металлический предмет. Менандр не мог чётко рассмотреть его, но вздрогнул, когда мгновение спустя мужчина низким голосом объявил:

— Биахтрил.

— Хорошо. Отдай его мне. А ты, Фульвий, свяжи этих двух учеников колдуна. Я уверен, что за них дадут хорошую цену на невольничьем рынке.

Пока солдаты крепко связывали руки Менандра за спиной, он впервые ясно разглядел их командира. Возмущённый вопрос, который готов был сорваться с его губ, замер при виде жестокого, гладковыбритого лица с холодными глазами. Эти глаза сверкали, скользя по нему и Илионе; тонкогубый рот растянулся в кривой усмешке.

— Да, хорошую цену, — хмыкнул он. — Может быть, я оставлю их у себя на некоторое время… — Холодная жёсткость резко вернулась на его лицо. — Но довольно! Соберите вещи проклятого колдуна и давайте убираться с этой дороги, пока не рассвело окончательно.

— Госпожа, я слышу приближающиеся шаги, — напряжённо сказала Лотис.

Элисса прекратила расхаживать по мраморному полу роскошной комнаты и повернулась к запертой позолоченной двери из полированного кедра. Богатство окружения ничуть не рассеивало её страха; это была лишь тюрьма, задрапированная шёлком, предоставленная им похитителями с неизвестными намерениями.

Ключ загремел в замке, дверь открылась, и вошли четверо мужчин. Она узнала троих из них: зловещего священника Анну, худого и старого, согбенного, но проворного, с тёмными немигающими глазами, как у паука, смотрящего на свою добычу; Иахата, сборщика налогов, крысоподобного, седовласого и торжествующего, который со своими прислужниками ворвался в её дом, связал её и Лотис и заставил их проглотить одурманивающее зелье; и, самого ужасного из всех, римского трибуна Максенция, бритая физиономия которого была жёсткой и надменной, как у оскорблённого олимпийского бога. Четвёртый мужчина, седобородый, с тревожными глазами, носил священнические иудейские одежды, похожие на одеяние старого Анны. Его рука, всё ещё державшая ключ, которым, очевидно, была отперта дверь, слегка дрожала.

— Безусловно, ты изобретательна, Элисса, — сказал Максенций. — Теперь, когда ты оправилась от дурмана, который Иахат был вынужден тебе дать, чтобы подавить твою извращённую и мятежную натуру, можешь рассказать мне, кто помог тебе сбежать из моего дома. Очевидно, ты не смогла бы убить стражников, которых я поставил охранять тебя…

— Твой дом! — Элисса почувствовала, как в ней закипает гнев, вытесняя страх. — Ты завладел им незаконным путём, совершив гнусный поступок, полный жестокости и предательства. Не отрицай, я всё знаю!

— Госпожа, не надо! — прошипела Лотис, с ужасом в тёмных глазах цепляясь за рукав Элиссы.

Максенций шагнул вперёд, сжав кулаки, его лицо помрачнело, как грозовая туча.

— Что именно ты знаешь, женщина? И от кого ты это узнала?

— Успокойся, трибун, — сказал старый Анна, положив когтистую руку на предплечье Максенция. — Не позволяй женщине втянуть тебя в бессмысленные игры злобы. Мы должны узнать от неё одну очень важную вещь.

Римлянин слегка расслабился.

— В самом деле? И что же?

Анна более пристально уставился своими паучьими глазами на Элиссу и спросил:

— Расскажи мне, женщина, об этой «живой воде», которую рабби Иешуа, именующий себя Машиахом, предложил тебе, когда ты встретила его у колодца в Сихаре.

Элисса невольно съёжилась перед напряжением в тёмных глазах священника, зрачки которых теперь отливали зловещей желтизной в свете лампы.

— Я… я не знаю, что он имел в виду…

— Но он использовал эту фразу, — настаивал Анна. — Скажи мне, женщина: предлагал ли он тебе живую воду?

Элисса отпрянула ещё дальше, потрясённая неестественным блеском в глазах древнего священника. Несомненно, он был безумен, возможно, даже одержим демонами!

— Я… я не знаю, — заикаясь, проговорила она. — Он сказал, что все, кто выпьют этой воды, познают источник вечной жизни… или что-то в этом роде. Он заглянул в моё сердце и открыл мне мои самые сокровенные мысли, и в тот момент я поверила, что он Машиах…

— Он предложил ей Воду! — прорычал Анна. — Максенций, ты правильно сделал, рассказав мне эту её историю. Она не должна покидать это место, ибо если ей позволить уйти, она может поставить под угрозу исход Обряда.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал римлянин, — но она останется здесь с тобой и Каиафой, если ты этого желаешь, хотя я очень хотел бы забрать её обратно, просто чтобы показать ей, что значит пренебрегать моей волей!

— Да, и есть ещё кое-что — она сбежала не без сторонней помощи. Наши… посланники… — старый священник кивнул в сторону двери, за которой Элисса никого не могла разглядеть, — сказали нам, что тот, кто помог ей, был чрезвычайно искусен в навыках скрытности и боя. Я подозреваю, что он мог быть агентом этого Иешуа Машиаха, у которого, без сомнения, есть планы на неё. Нет, её нужно держать здесь и тщательно охранять, пока не будет проведён Обряд. А теперь я допрошу её.

— Назови свои вопросы, — сказал Максенций, — и позволь мне быть её дознавателем. Я знаю несколько приёмов…

— Нет, — махнул костлявой рукой священник. — Никаких ваших грубых римских методов. Я подчиню её разум своей воле. — Он достал маленький пузырёк синего стекла из-под своей мантии. — Просто держи её неподвижно, трибун Максенций — вот так. Хорошо. Теперь ты, Иахат — возьми этот флакон и влей его содержимое ей в рот.

— Нет! — Элисса пыталась сопротивляться, но была беспомощна в сильной хватке римлянина. Она почувствовала, как её голову запрокидывают, увидела, как ухмыляющийся Иахат приближается с флаконом. — Нет!

— Отпусти её! — со слезами завопила Лотис, бросаясь вперёд и ударяя маленькими кулачками по мускулистому телу высокого римлянина. — Пожалуйста, не надо!

Иахат схватил девушку за волосы, оттащил её от трибуна и грубо швырнул на пол, затем снова двинулся к Элиссе с флаконом. Она стиснула зубы, затем почувствовала, как сильные пальцы Максенция давят на её челюсть, заставляя её рот открыться…

Внезапно в коридоре послышались торопливые шаги. Мгновение спустя в комнату ворвался римский центурион и отсалютовал.

— Командир, у меня новости…

— Аид! — Максенций слегка ослабил хватку. — Это не может подождать?

— Дело срочное, командир. Я ехал почти всю ночь. В твоем доме в Себасте смерть.

— Я знаю это, Корнелий. — Трибун отпустил Элиссу и мрачно поглядел на своего вестника. — Те двое, которых я поставил охранять эту женщину, были убиты.

Центурион, казалось, опешил.

— Как ты?..

Максенций рассмеялся, взглянул на старого Анну.

— Есть гонцы побыстрее тебя. И теперь, если у тебя нет больше новостей…

— Увы, есть. На стене твоей спальни, командир, над изголовьем кровати, была надпись кровью.

Трибун нахмурился еще мрачнее.

— Какая надпись?

— Я сделал копию. — Центурион достал из-за пояса маленький кусочек пергамента и развернул его. — Она гласит: «Бар аббас…»

— Нет, нет, Корнелий, по-гречески. Ты же знаешь, что я не говорю на этом проклятом арамейском.

— Хорошо, господин. Там было написано: «Сын отца вернулся!»

Максенций побледнел. Бар аббас — сын отца…

— Ай-и-и! — закричал Иафат, внезапный ужас появился в его темных глазах. — Всё именно так, как нам сказал демонический конь…

— Заткнись! Есть еще что-нибудь, Корнелий?

— Нет, командир, но на твоей подушке лежал некий предмет. — Солдат достал сверток из-под левой руки, развернул его и поднял. — Вот это.

Элисса ахнула. То, что было завёрнутым в тряпьё, оказалось окровавленной человеческой головой с разинутым ртом и идиотски закатившимися глазами.

— Клянусь Цербером, это Акраб! — прорычал Максенций. — Я послал его присматривать за виллой в Гитте…

— Симон вернулся! — завопил Иафат. — Баал, спаси нас! Он вернулся, чтобы убить нас всех!

Кулак Максенция метнулся и врезался в лицо сборщика податей, отчего тот растянулся на полу.

— Заткнись, дурак!

— Тихо, вы все! — прошипел Анна. — Похоже, у тебя на пути появился грозный враг, трибун. Если он действительно агент этого Иешуа бар Йосефа, мы должны принять все меры предосторожности как можно быстрее. Я хочу, чтобы вы с Каиафой немедленно вернулись в Башню Сета и достали то, что скрыто под ней. Отнесите это, спрятав в носилках и под сильной охраной, в крепость Антония; там Каиафа пронесет это по тайному туннелю в Храм и спрячет вместе с тем, что уже находится в Святая Святых. Затем, этим же вечером, вы оба вернетесь в башню и будете ждать моих дальнейших указаний.

— Следи за своим тоном, — прорычал Максенций. — Ты мой советник, а не командир, и не забывай об этом.

— Тогда следуй моему совету и не позволяй своей римской гордости выставить тебя дураком. Возьми всех солдат — Эйдолон Сета должен быть хорошо охраняем. Иафат и я будем ждать здесь, на моей вилле, возвращения Скрибония и его отряда. По их прибытии я отправлю их и Иафата к тебе в башню.

Максенций почти ощутил порыв отдать честь в знак признательности, настолько уверенной и властной была манера поведения древнего жреца. Подавив раздражение, он кивнул Каиафе, с беспокойством смотревшему на него.

— Пойдем, седобородый. И ты, Корнелий. Собирай людей, быстро.

Когда все трое вышли из комнаты, Анна устремил свои гипнотические глаза на крысолицего сборщика податей, который, пошатываясь, поднимался с пола.

— Хорошо, — спокойно пробормотал он. — А теперь, Иафат, ты можешь рассказать мне все, что знаешь об этом человеке Симоне, чье имя тебя так пугает. И затем эти женщины тоже расскажут нам все, что знают о нем.

Занимался рассвет, наполняя узкое ущелье серым светом. Менандр, сидя на земле спиной к скале, тщетно пытался избавиться от своих пут. Хотя Дарамос обучил его основным искусствам побега освобождения, одолеть веревки на запястьях, предплечьях и плечах было выше возможностей юноши; кроме того, его собственный плащ был обернут, как мешок, вокруг верхней части туловища и закреплен еще большим количеством веревок.

Он взглянул на Илиону, которая сидела рядом с ним, связанная таким же образом. Она давно перестала сопротивляться; ее глаза были закрыты, брови нахмурены от страха, дыхание вырывалось короткими, дрожащими вздохами из приоткрытых губ. Боги, если бы только он мог помочь ей — и себе! Если бы только он изучал искусство освобождения более усердно…

Он взглянул на римлян, которые сидели группой на небольшом расстоянии от них, молча жуя свои пайки. Вместо рваных разбойничьих плащей на них теперь была бронза и кожа имперских легионеров. Почему, снова задался он вопросом, почему они спрятали свою солдатскую одежду здесь и отправились по Иерихонской дороге как обычные воры?

Они убили волшебника по имени Таггарт, украли его имущество и тот маленький металлический предмет — Биахтрил — который он извлек из святыни в скале, погребенной в ней долгие века. Затем они спешно пересекли Иерихонскую дорогу, как будто боясь быть замеченными ранними путниками, и поспешили на юго-запад в засушливые низины и отроги хребтов, таща его и Илиону за собой. Через час или около того они вошли в это узкое ущелье и остановились для отдыха, забрав свою солдатскую одежду из расщелин, где они ее спрятали. Очевидно, они выполняли секретную миссию.

Теперь они сидели и ели, время от времни перебрасываясь шуточками, за исключением двух храмовых стражников в темных плащах, которые молча стояли неподалеку, с бесстрастными лицами и зловеще сияющими в тенях глазами.

Менандр снова заворочался. Веревки на его запястьях казались чуть свободнее, но не настолько, чтобы это обнадеживало. Люди, связавшие его, проявили больше осторожности, чем обычные работорговцы…

Затем глава римлян — человек по имени Скрибоний — взглянул в его сторону и усмехнулся.

— Все еще пытаешься освоболиться, а, парень? Давай. Наш Фульвий повязал больше рабов, чем ты прожил дней. И даже если ты вывернешься, я повеселюсь, снова объясняя тебе твое место. — Он усмехнулся и повернулся к своим спутникам. — За этих двоих дадут хорошую цену.

— Надеюсь, — проворчал солдат с лицом, покрытым шрамами. — Но что насчет этих вещей колдуна? Никаких драгоценностей, но много замысловатых металлических изделий. Я не могу догадаться о назначении или ценности ни одного из них. А как насчет той штуки, которой он, как мы видели, пробил скалу? Очевидно, это какая-то волшебная палочка. Как, по-твоему, он заставил ее работать? Должно быть какое-то заклинание…

Менандр напрягся. Мужчина возился с темным металлическим предметом, беспорядочно направляя его короткий цилиндрический конец в разные стороны вокруг себя.

— Пригнись, Илиона! — прошипел юноша; затем, когда девушка не ответила, он резко дернулся в сторону к ней, опрокинув их обоих на неровную, усыпанную гравием поверхность лощины.

— Будь осторожен, Фок… — Затем, услышав стук камешков, Скрибоний повернулся и встал. — Эй, эти двое пытаются сбежать. Закончите завтрак, парни, а я их немного поколочу. Затем, мы отправимся в путь.

— Нет! — закричал Менандр, пытаясь встать. — Ты не понимаешь…

Римлянин вытащил из-за пояса короткую многохвостую плётку, и его глаза сверкнули грубым, жестоким юмором.

— Несколько ударов этим по твоим прекрасным молодым ляжкам…

Внезапно вспыхнул яркий сине-белый свет, на мгновение рассеяв тени ущелья. Раздалось шипящее потрескивание, за которым последовали пронзительные крики людей в предсмертной агонии. Затем в узкой лощине снова стало темно.

Скрибоний развернулся, рыча.

— Боги Аида! — прошипел он.

Римлянин со шрамами лежал, извиваясь на земле, его кираса была разорвана и дымилась, ее края покраснели и светились — а между краями разрыва пузырилась дымящаяся плоть, чернея, прежде чем запечься на горячем металле. За умирающим легионером лежали двое храмовых стражников, также корчась в предсмертных муках, их доспехи и плоть дымились. Рядом с пораженной троицей лежала странной формы палочка колдуна, тонкая струйка дыма или пара поднималась с кончика ее удлиненной цилиндрической части.

Римлянин шагнул вперед, неуверенно протянул руку к палочке…

— Нет! — закричал другой легионер. — В ней демон смерти!

Едва он произнес это, как остальные солдаты тоже принялись кричать, ругаться и отступать. Скрибоний благоговейно зашипел, увидев то, что их напугало — несколько маленьких, пульсирующих зеленоватых сгустков, выбравшихся из обоих подергивающихся тел храмовых стражников, и медленно ползущих по гравию, как изувеченные слизни.

— Назад, уходите! — закричал Скрибоний своим людям. — Оставьте эти трупы набитых демонами покойников там, где они лежат — и молнивый жезл колдуна с ними. Быстро, вверх по лощине! Мы доставим Анне то, что ему хотелось получить, но, клянусь Аидом, он заплатит нам вдвое больше, чем предлагал!

— Эй, попрошайка, проснись, — проворчал Симон, толкая ногой груду тряпья. — Это принесёт тебе деньги.

Спящий бродяга, доселе не реагировавший, пошевелился и поднял голову, внимательно глядя вверх.

— Проходил ли здесь ночью римский отряд? — потребовал Симон.

— Да, незадолго до рассвета». Человек сел, затем с трудом поднялся. — И я тогда подумал: «Почему римские солдаты проходят через Вифанию в темноте?»

— Сколько их было?

— По меньшей мере дюжина, а возможно, что и два десятка. Было темно…

— Был ли с ними командир рангом повыше, возглавлявший их?

— Да… кажется. Ты сказал, деньги?..

Симон бросил на землю два блестящих, только что отчеканенных денария, затем снова сел на мула и поехал на восток от все еще спящей деревни, по дороге, ведущей к Иерихону. Усталость наконец убедила его довериться животному, и он обнаружил, что его доверие оправдано. Рассвет только-только посеребрил восточное небо, но солнце еще не взошло.

Он ощущал некоторое беспокойство, предчувствие, что, возможно, идёт по ложному следу. Ранее он задавал те же вопросы паломникам, расположившимся лагерем у северных ворот Иерусалима. Большинство, презирая его как язычника-самаритянина, отказывались с ним говорить, но те немногие, кто ответили, уверенно сообщили, что довольно большой отряд римлян прошел накануне ночью, не входя в город, и направился на восток по дороге к Вифании. Один нищий, вспомнив перепалку между командиром отряда и стражниками на городских стенах, даже вспомнил имя «Максенций».

Но между тем местом и Вифанией было несколько боковых дорог, особенно дороги в Анатот, Кедронскую долину и на Елеонскую гору. Более того, отряд, который только что описал Симону нищий у восточных ворот Вифании, показался ему меньше того, который он преследовал. И всё же, как он мог быть не тем же самым?..

Внезапно Симон вздрогнул, увидев нескольких мужчин — очевидно, не разбойников, ибо они открыто приближались строем по дороге. Несколько первых двигались верхом и носили темные плащи и доспехи; те, что следовали за ними, были бородаты и несли в руках длинные посохи — галилейские паломники, судя по их одежде. Среди них несколько других фигур в черных плащах несли большой паланкин, на задёрнутых занавесках которого была изображена эмблема Иерусалимского Храма.

— Дорогу! — крикнул передний стражник. — Дорогу Изхару, священнику Храма Святого!

Симон спешился, отошел в сторону и принялся наблюдать, как проходит процессия, удивляясь, почему иерусалимского жреца окружают галилеяне. Несколько проходивших мимо людей мрачно посмотрели на него — или на его самаритянскую одежду. Затем, на мгновение, он мельком увидел темнобородое лицо, смотревшее в его сторону из-за занавесей паланкина. Оно тут же скрылось из виду, но не раньше, чем Симон почувствовал шок узнавания.

Изхар из Хоразина!

Симон вспомнил, как много лет назад встретился со зловещим раввином много лет назад на конклаве Тридцати в компании с Досифеем. Почему этот человек выдавал себя за священника? Или он действительно был им, большую часть года выступая в качестве раввина в Черной синагоге, за исключением больших праздников? И если так, то почему?..

Процессия прошла, и Симон увидел ещё одну похожую, следовавшую за первой на небольшом расстоянии. Он продолжал оставаться на месте и наблюдал, как она приближается.

— Дорогу! — крикнул ведущий стражник без необходимости. — Дорогу левиту священника!

И снова Симон увидел, как мимо прошла вереница галилеян с посохами, окружавших носильщиков, несущих паланкин. Только такая грозная сила, как эти два отряда, могла ночью преодолеть кишащие разбойниками мили между этим местом и Иерихоном, понял он, но почему они это делали? Не хотел ли Изхар избежать публичного внимания, насколько это было возможно?..

На носилках была левитская эмблема, обозначающая свиту священника высокого ранга. Симон снова увидел, как раздвинулись занавески, и испытал еще большее потрясение, чем раньше.

Ибо фигура внутри была приземистой, бесформенной и носила темный плащ с капюшоном, совсем не похожий на обычную белую одежду левита, а в углублении этого капюшона не было ничего, кроме глубокой, зияющей черноты.

Глава XV

Мул шарахнулся с обочины, и Симон инстинктивно отступил на шаг. Занавеска на носилках уже вернулась на место, скрывая закутанную фигуру внутри. Симон вздрогнул. Рука, которую он мельком увидел на занавеске, казалась покрытой темным, скользким веществом, и походила на щупальце кальмара.

Меньше чем через минуту процессия галилеян и охранников в черных одеждах прошла мимо, неся носилки со странным левитом. Еще через несколько минут они исчезли за поворотом дороги на Вифанию у подножия крутого горного склона.

— Если это был левит, — пробормотал Симон, — то я иудей!

Мул фыркнул, затем поскрёб землю. Симон посмотрел вниз и прочитал слово: ПОСЛАННИК.

— К кому? Изхару? Что ж, я думаю, это и есть обязанность левита по отношению к своему священнику…

Снова фыркнув, мул покачал головой, затем снова поцарапал: ФАКУЛА.

На этот раз Симон покачал головой. Слово не имело смысла. Факула — это красный Глаз Быка — самая яркая звезда Гиад… Но затем Симон вспомнил странный звездный символ, который он взял у убитого охранника в лесу, и слегка вздрогнул.

— Пойдем, Валаам, — сказал он, снова садясь на мула. — Мы теряем время.

За дальними холмами разгорался рассвет. При растущем дневном свете Симон внимательно осматривал поверхность дороги, пока ехал. В пыли было очень много следов, вероятно, паломников и их животных, но он нигде не видел никаких признаков того, что ночью здесь мог пройти римский отряд. Дорога становилась круче, с обеих сторон возвышались скалистые утесы и горные склоны.

— Проклятье! — пробормотал Симон. — Мне следовало спросить кого-нибудь из этих галилеян, не видели ли они…

Он остановился, мул тоже резко встал. У подножия каменистого осыпного склона, в нескольких ярдах от дороги, лежало тело человека. Не такое уж редкое зрелище на этой дороге, где разбойники часто нападали на беззащитных путников — и все же, подумал Симон, в этой жертве было что-то необычное.

Спешившись, он поспешил к человеку и увидел, что тот был наг, за исключением нескольких клочков черной ткани вокруг его чресел. В этой ткани было что-то знакомое… Да, конечно — человек в черном в лесу!

Симон опустился на колени рядом с человеком и осмотрел его лицо. Черты лица, хоть и покрытого синяками и запекшейся кровью от множества ударов, были узнаваемы.

— Таггарт! — недоверчиво пробормотал он. — Чародей…

Мужчина слегка зашевелился, веки его затрепетали, полуоткрывшись; глаза были налиты кровью и расфокусированы.

— Менандр? — прохрипел он. — Это ты? Где… Илиона?..

— Что ты такое говоришь, приятель? — прошипел Симон. — Они были с тобой? Где они сейчас? Скажи мне!

Голова мужчины откинулась в сторону, когда он снова впал в полное беспамятство. Симон тихо выругался. Он повторил имя Таггарта, но ответа не последовало. Из нескольких ножевых ран на бледном теле мужчины сочилась кровь. Чародей явно был в плохом состоянии, возможно, умирал — и все же, если Менандр и Илиона оказались кем-то захвачены, его нужно было привести в сознание; он был их единственной надеждой.

Мул подбежал рысцой, опустил голову и ткнулся носом в тело лежавшего без сознания человека.

— Стой смирно, Валаам, — сказал Симон. — Мы должны доставить его в укрытие, а затем найти врача. — Он быстро оторвал несколько полосок льна от подола своей туники, смочил их вином из фляги и использовал, чтобы перевязать две самые глубокие ножевые раны мужчины. Затем он осторожно поднял чародея и положил его лицом вниз на спину мула, поморщившись при виде того, что раны закровоточили сильнее. Животное стояло очень неподвижно, пока Симон торопливо привязывал раненого.

— Хорошо, — наконец сказал самаритянин. — Теперь давай отвезём его в Вифанию и найдем постоялый двор…

Его отвлек звук сандалий, шаркающих по камешкам и гравию. Симон обернулся и увидел трех мужчин, спешащих по дороге со стороны Иерихона.

В тот же миг те тоже заметили его. Они резко остановились и посмотрели на него с края дороги. Двое из них, как увидел Симон, были типичными галилейскими простолюдинами с посохами; третий…

— Эй, самаритянин, что ты делаешь здесь? Что тут случилось?

Говоривший был высоким худощавым мужчиной в сером одеянии и черной ермолке — иудейский паломник, как предположил Симон. Его растрепанные волосы и короткая всклокоченная борода имели рыжеватый оттенок в свете рассвета. Хотя тон мужчины не был откровенно недружелюбным, Симон почувствовал напряжение в его голосе, увидел блеск странного возбуждения в больших темных глазах.

— Этот человек был ранен разбойниками. Вы знаете лекаря в…

— Смотри, Иуда! — прервал один из галилеян, указывая куда-то. — Это же дыра в скале?

— Йаи-и-и! — пронзительно завизжал рыжеволосый мужчина. — Так и есть! — Он сбежал на несколько шагов от дороги, быстро заглянул в черное отверстие, затем развернулся и бросился обратно к своим спутникам. Глаза его безумно сверкали.

— Наверняка демоны опередили нас, — пробормотал другой галилеянин.

— Самаритянин, что ты знаешь об этом? — потребовал мужчина по имени Иуда, указывая на дыру в скале.

— Ничего, клянусь Баалом! — ответил Симон. — И меня это не волнует. Этому раненому нужна помощь…

Иудей нетерпеливо фыркнул, повернулся к своим спутникам и резко зажестикулировал.

— Идем, мы должны сказать Учителю. Быстрее!

Через мгновение они уже скрылись из виду, бегом помчавшись по дороге. Симон слушал, как их шаги быстро затихают, затем покачал головой.

— Безумны, как шакалы под луной, клянусь богами! — пробормотал он.

Он вывел мула на дорогу и увидел, что со стороны Иерихона приближается группа галилеян. Эта группа была больше, чем те две, которые он встретил раньше, и насчитывала по меньшей мере девяносто или сто идущих пешком людей. Среди них находился поразительно высокий мужчина, одетый во всё белое. Трое мужчин, которых он только что встретил, спешили к ним.

Симон быстро зашагал по дороге, радуясь, что приближающаяся толпа не успела его задержать. Мул следовал за ним вплотную, не нуждаясь в поводе, который свободно висел между его шеей и рукой Симона.

Меньше чем через полчаса они выбрались из овражистой местности и приближались к селению Вифания. Подойдя к ней, Симон увидел небольшие группы людей, снующих туда-сюда в предрсссветных сумерках — нищих, лавочников, рабочих, направляющихся на поля, остановившихся на привал паломников, готовящихся продолжить путь в Иерусалим. Некоторые с любопытством смотрели на раненого, лежащего на муле, или подозрительно косились на самаритянские одежды Симона.

Немного углубившись в городок, он подошёл к большой гостинице, передняя стена которой располагалась прямо на обочине. Осторожно он отвязал так и не пришедшего в сознание человека от мула и снял его. К его удивлению, раны, казалось, полностью перестали кровоточить; единственная кровь, которую он видел, была засохшей и запекшейся. Он надеялся, что это не означало большой кровопотери. Но нет, мужчина не был мертв; он все еще дышал.

Из гостиницы вышла иудейка, сопровождаемая двумя молодыми слугами; хотя она была молода, ее фигура была приземистой, а лицо довольно кислым.

— Почему ты здесь встал, самаритянин? — требовательно спросила она. — Иди дальше.

— Мне нужна комната для…

— Мы не сдаем самаритянам, — резко ответила женщина.

— Баал! — прорычал Симон. — Мне не нужна твоя чертова комната, но она нобходима этому человеку. Ему также нужен лекарь. Разбойники напали на него на иерихонской дороге и бросили умирать…

— Он самаритянин?

— Я не знаю, кто он! — заорал Симон. — Боги, женщина, ты собираешься позволить ему умереть? Кем ты себя возомнила?

— Я Марфа, хозяйка этой гостиницы. — Праведное негодование ожесточило лицо коренастой женщины. — Мы не допускаем сюда нечестивых самаритян, особенно в этот священный сезон…

— Подожди, сестра, — раздался от двери звучный женский голос. — Позволь этому человеку войти, и дай ему комнату. Он более чем заслужил этого.

Кислолицая иудейка резко обернулась и оказалась лицом к лицу с высокой изящной женщиной, которая вышла на порог гостиницы.

— Мириам! Что ты хочешь этим сказать? Мы не можем размещать здесь нечистых, особенно во время священной Пасхи.

Высокая женщина улыбнулась с оттенком грусти.

— Мы должны, сестра. Разве не сказано: «Пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской»*? Кроме того, Марфа, это тот самый человек, о котором я тебе рассказывала — тот, кто спас меня и старого Иосифа от разбойников всего несколько часов назад.

* Исход 22:21

Симон смотрел на нее, пораженный. Это в самом деле была та женщина, которую он встретил на полуночной дороге, и ее нежные черты казались еще более прекрасными в раннем утреннем свете, чем в мистической ночи при свете факелов; ее глаза, которые сверкали, как темные изумруды под мерцающим светом факела, теперь смягчились, приобретя нежный оттенок серого и нефрита — хотя под легкой грустинкой таилась все та же не то загадочная мудрость, не то чувство юмора. При этом более ясном освещении Симон мог видеть, что она меньше похожа на его потерянную Елену, чем он поначалу думал, хотя все еще испытывал к ней всё то же мистическое влечение.

— О, очень хорошо, Мириам, — сердито сказала хозяйка гостиницы, — хотя я никогда не пойму, почему всегда позволяю тебе поступать по-своему. Оставь этого человека здесь, самаритянин — ты можешь отнести его по этой внешней лестнице в самую дальнюю комнату в задней части дома. Затем, если хочешь, можешь пойти поискать лекаря. Но не вздумай оставаться на ночь сам. Я н потреплю, чтобы у меня под крышей ночевали самаритяне!

Подавив раздражение, Симон быстро отнес лишенного сознания мужчину по лестнице и, пройдя по высокой галерее, доставил его в заднюю часть дома. Дверь последней комнаты была приоткрыта; войдя, Симон увидел, что это крошечное помещение, единственной мебелью в котором были табурет и низкая кровать. Осторожно он уложил мужчину на ложе, затем внимательно осмотрел его. К своему удивлению, он увидел, что у чародея в самом деле полностью прекратилось кровотечение; более того, его дыхание сделалось более регулярным и не таким слабым, чем раньше, и… показалось ли ему, или оттенок многочисленных синяков мужчины в самом деле немного посветлел? Симон слегка вздрогнул, вспомнив рассказы, которые он слышал о неестественной жизненной силе чародеев.

— Таггарт, — прошептал он, — ты меня слышишь?

Мужчина не двигался и не открывал глаз. Он продолжал тихо дышать, размеренно, но неглубоко.

Симон встал, вышел из комнаты и вернулся тем же путем, каким пришел. У подножия лестницы его встретила хозяйка гостиницы, ее черные глаза все еще были жесткими и подозрительными. Другой женщины уже не было.

— Я иду за лекарем, — сказал Симон.

— Подожди! — резко ответила женщина. — Эта комната будет стоить тебе по одному денарию за каждый день.

Симон не стал спорить о непомерной плате, а сразу же открыл свой кошель и отсчитал монеты в ладонь женщины.

— Вот. Один денарий. Теперь…

— Нет. Ты должен дать мне два — по одному за каждый день.

Симон на мгновение стиснул зубы, чтобы сдержать гнев.

— О чем, клянусь Баалом, ты говоришь? Я пробыл здесь едва ли две минуты!

Женщина указала на восток, где край солнца только начинал светиться между вершинами дальних холмов.

— Правила этой гостиницы таковы, что каждый гостевой день начинается на рассвете. Когда ты пришел, солнца еще не было видно. Это означает, что ты должен мне за два дня.

На мгновение Симон подумал, как легко один быстрый, резкий удар его кулака сотрет злобное выражение с лица женщины. Вместо этого он порылся в кошеле и отсчитал второй денарий.

— Вот. Позаботься о мужчине. И если это будет стоить еще денег, не волнуйся, я заплачу тебе, когда вернусь.

Когда он повернулся, чтобы уйти, к ним подбежал парень лет четырнадцати и возбужденно замахал руками. Дорожная пыль приглушала цвета его галилейских одежд.

— Госпожа Марфа, — взволнованно выдохнул он, — идите быстрее! Учитель приближается по иерихонской дороге — он послал меня вперед, чтобы сообщить вам…

— Учитель! — воскликнула женщина, и Симон был поражен, увидев, как ее глупое злобное лицо мгновенно преобразилось, обретя выражение восторженного, почти мистического счастья. Он почувствовал, что в этот момент она позабыла не только о своём ожесточении по отношению к нему, но и о самом его присутствие.

— Он попросил вас и госпожу Мириам выйти и встретить его на восточной дороге…

— О, конечно, конечно! — воскликнула приземистая женщина, приплясывая почти как ребенок от волнения. — Как долго мы ждали! Иоиль, Рувим, — позвала она через дверной проем, — выходите и сопровождайте меня. Учитель приближается по дороге — он наконец-то пришёл, чтобы совершить Обряд Возвышения!

Двое молодых слуг поспешно вышли из дома. Без лишних слов они с их госпожой, ведомые молодым галилеянином, быстро направились на восток, оставив Симона стоять перед открытой дверью гостиницы. Симон почесал затылок. Почему женщина не сообщила своей сестре, как просили, а отправилась одна в такой спешке? Заметил ли он короткую искру обиды в её глазах, когда юноша упомянул «госпожу Мириам»? Конечно, женщины не могли быть сёстрами в буквальном смысле, ведь они были так не похожи друг на друга! Он заглянул в дверь и разочаровался, не увидев ни следа величественной красивой женщины. Несомненно, она удалилась на отдых после долгого и утомительного путешествия.

— Ну, давай, Валаам, — сказал он, поворачиваясь к мулу, который щипал пучок травы у крыльца. — Мне нужно как можно скорее найти лекаря.

Мул продолжал жевать траву, не обращая на это внимания.

— Давай же! Симон потянул животное за верёвку. — Ты меня не слышал?

Валаам поднял на него упрямые непонимающие глаза.

— Что с тобой? Поторопись! Если мы не найдём лекаря для волшебника, он может не дожить до того, чтобы рассказать нам, что случилось с Менандром и Илионой.

После многократных подталкиваний животное последовало за ним, но в своём неторопливом темпе, и Симон понял, что что-то изменилось. Мул, по какой-то неясной причине, снова был просто мулом.

Менандр почувствовал, что путы на его запястьях ослабли. Он был свободен. Его усилия, хоть и продолжительные, и изнурительные, увенчались успехом; методы искусства побега, которым его обучил магус Дарамос, наконец принесли свои плоды.

Но он всё ещё должен был быть очень осторожен. Его римские похитители сидели неподалёку тесным кругом, лицом друг к другу, жуя фрукты и полоски сушёного мяса, обмениваясь похабными шутками. Менандр медленно высвободил руки из-под своей накидки и ослабил путы, которые прижимали их к бокам. Через мгновение они тоже ослабли.

Илиона лежала между ним и римлянами. На мгновение он задумался о том, не освободить ли и её тоже, но передумал. Она, казалось, отстранилась от ситуации, будучи объятой страхом. Не обученная искусству побега, она не принесла бы никакой помощи. Менандр неохотно решил, что он должен уйти из этого места один, намереваясь вернуться и помочь девушке позже, при более благоприятных обстоятельствах.

Тихо, как ящерица, он выскользнул из пут и заполз в узкую расщелину в скале. Она быстро закончилась; почти вертикальные стены поднимались по обе стороны от него. Менандр медленно сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаивая свой разум; затем, продолжая представлять себя ящерицей, начал карабкаться вверх по одной из скальных стен, используя каждую мельчайшую трещину и выступ, ни разу не позволив себе взглянуть вниз.

Через несколько минут, хотя казалось, что прошёл час, он лежал пластом на узком выступе, хватая ртом воздух и собираясь с силами для дальнейшего подъёма. Взглянув вверх, он увидел, что уклон стал гораздо менее крутым.

— Аид! — заорал легионер в ущелье внизу. — Малец сбежал. Он не может быть далеко.

— Тогда найдите его! — прогремел голос, в котором Менандр узнал голос жестокого Скрибония. — И сделайте это быстро. Фульвий, как он выскользнул из твоих пут? Ты говорил мне, что когда-то был работорговцем, но, клянусь богами! — ты просто бездарь.

— Вовсе нет! — протестующе проворчал чей-то третий голос. — Клянусь Поллуксом, мальчик должен был быть волшебником, чтобы сбежать из этих пут!

— Заткнись. Просто следи, чтобы эта девушка тоже не сбежала. Поставь её на ноги и не спускай с неё глаз, пока мы не доберёмся до виллы Анны. А ты, Лабан — возьми трёх человек и как можно быстрее спуститесь вниз по ущелью. Может быть, ты сможешь поймать этого скользкого юнца, если он ещё не на полпути к Иерихону.

Менандр прижался к выступу, не осмеливаясь выглянуть. Он слышал, как люди побежали вниз по ущелью, их шаги и лязг доспехов быстро затихали вдали. Внизу он слышал топот множества ног, когда остальные солдаты продолжали подниматься по склону. Он услышал, как Илиона слегка всхлипнула, и стиснул зубы.

«Не дай им причинить ей боль», — подумал он, не обращаясь ни к какому конкретному богу.

Затем, когда все звуки стихли, он возобновил свой тяжёлый подъём по крутому склону, решив следовать за похитителями Илионы. Они не ожидали этого, а наставник Дарамос хорошо обучил его искусству скрытности. А позже он найдёт возможность освободить Илиону. Да, он будет следовать за этими скрытными римлянами даже до «виллы Анны», где бы она ни была.

Анна стоял на портике своего особняка и молча наблюдал за большой группой галилеян, собравшихся во дворе. Они окружали два паланкина с тяжелыми занавесями. Из переднего сейчас выходил облачённый в ризу священник.

— Приветствую, Изхар из Хоразина. Ты путешествуешь быстро.

— Приветствую, о Анна, — слегка поклонился священник в тёмной ризе. — Я принёс важные новости. Но сначала мой… левит… должен получить особые условия, в которых он нуждается.

— Разумеется. Скажи своим галилеянам, что их работа закончена, и они могут отправиться завершать своё святое паломничество в Иерусалим. Кроме того, за их верность и продолжающееся молчание я заплачу им ту же сумму, которую они уже получили от тебя. Мой управляющий выдаст им серебро за воротами двора.

Когда все галилеяне вышли обратно через северные ворота, Изхар кивнул своим охранникам в чёрных плащах, которые немедленно подняли паланкин левита за шесты.

— Мы должны торопиться, — сказал он Анне. — Солнце уже взошло; скоро оно поднимется над стеной и деревьями.

Старый священник спустился с портика.

— Тогда идём — следуй за мной.

Он повёл их вокруг восточной стороны особняка, в тени садовой стены, по едва заметной тропинке, которая вилась среди стволов густолистых дубов и терпентинных деревьев. Позади дома и неподалёку от него к югу, на небольшой поляне стояла низкая хижина с плоской крышей из тёмного камня. У неё не было окон и лишь одна арочная дверь из крепкого дуба.

— Уверен, это понравится твоему слуге, — сказал Анна, отпирая дверь большим железным ключом. — Теперь заносите паланкин и поставьте его у дверного проёма — вот так. Хорошо.

Они молча наблюдали, как колышутся занавески носилок. Очевидно, их обитатель выскользнул с другой стороны, в темноту каменной постройки. Затем дубовая дверь медленно закрылась на задвижку.

— Хорошо, — снова сказал Анна, потирая свои костлявые руки. — Теперь, Изхар, оставь одного из своих стражей следить, чтобы никто не приближался к этому месту. И расскажи мне свои новости.

— Досифей вернулся, — сказал Изхар, когда они шли к дому. — Он реорганизует Тридцать под своим собственным руководством.

— Ах. Я подозревал что-то подобное, поскольку недавно узнал, что его ученик, Симон из Гитты, тоже вернулся в Самарию. Скажи мне, как ты думаешь, Досифей будет работать на рабби Иешуа, как его предшественник Иоанн Креститель?

— Думаю, что нет. Досифей ничего не знает, поскольку отсутствовал в этих краях несколько лет. Более того, он из тех, кто работает только на себя.

— Хорошо. Разделившийся дом не устоит — как однажды сказал сам рабби Иешуа, когда пытался отрицать, что имеет дело с демонами. Но продолжай, Изхар.

— Досифей искал Чашу Жизни в руинах Хали, но, разумеется, не нашёл её. Тем не менее, его действия убедили меня, что он знал достаточно, чтобы представлять для нас потенциальную опасность. Мне удалось захватить его с двумя молодыми помощниками, а также раввина Толмая из Капернаума, и я собирался подселить им… насельников… чтобы заставить их раскрыть всё, что они знали. Но Досифея и его учеников спасли, в отличие от Толмая, который смог увидеть Фантом Истины, как и мы…

— Досифей был спасён?

— Да, неизвестным волшебником великой силы, человеком, одетым во всё чёрное и имеющим оружие, которым обладают только Внешние.

— Интересно, — задумчиво нахмурился Анна. — Разве твой последний крылатый посланник не говорил мне, что как раз такой волшебник — возможно, тот же самый? — очевидно, украл Биахтрон из якобы неприступного тайника в твоей синагоге?

— Действительно, это так! — Когда они вошли в дом, тёмные глаза Изхара на мгновение блеснули желтым в свете лампы. — И ещё он украл копию «Эль-Халал» Маттана из синагоги.

Анна слегка улыбнулся.

— Ты очень хорошо исправил это, Изхар, ибо твой… внутренний спутник… извлёк из твоей памяти больше, чем нам было нужно от свитка. Благодаря пергаментам, которые ты отправил вперёд на быстрых крыльях, Биахтрил скоро будет в наших руках. Всё идёт хорошо. Даже Ковчег был извлечён из своей пещеры на горе Нево и возвращён на своё место в Храме; секрет его местонахождения был продан нам близким учеником раввина Иешуа, Иудой из Кериофа, который теперь является нашим платным шпионом.

— Иуда из Кериофа! — воскликнул Изхар, его борода встопорщилась. — Да ведь это он отвлёк моих гвардейцев, пока чёрный волшебник крал Чашу и свиток! Я уверен, что это не было совпадением. И мы с тобой, Анна, можем лишь догадываться, какой… магией… эти предметы были обнаружены в хранилище Чёрной Синагоги и извлечены без пробития стен!

— Но Иуда сказал Каиафе, что Учитель не имеет ни копии свитка Маттана, ни Чаши…

— Я уверен, что он лжёт. Очевидно, что этот Иуда — хитрый и опасный двурушник. Я бы посоветовал тебе больше не использовать его, пока ты не будешь уверен в его мотивах. Я слышал, что он учёный человек и, возможно, даже сам является колдуном. Возможно, безопаснее было бы просто убить его сразу.

Снова Анна нахмурился в раздумье.

— Интересное у тебя подозрение. Да, Иуда до сих пор был нам чрезвычайно полезен. Каковы могут быть его мотивы? И кто ещё, по твоему мнению, мог бы работать на этого хитрого и амбициозного рабби?

— У тебя есть свои подозреваемые, Анна?

— Да. Я уверен, что один из их — это Никодим, а другой — старый Иосиф бар Хели. На самом деле не удивлюсь, если старый Иосиф окажется сыгравшим большую роль в становлении этого… Учителя. Я узнал кое-что о его прошлом. Иосиф скоро прибудет из Аферемы, чтобы принять участие в праздновании Пасхи вместе с нами, и тогда я ожидаю увидеть, как он и Никодим сделают свой ход.

— Это нехорошо, — сказал Изхар. — Синедрион должен быть един, если мы хотим, чтобы его стремление к господству увенчалось успехом. Если двое из наших членов будут работать против нас…

В этот момент из задней части сада послышался топот множества ног. Анна и Изхар вернулись через дверь и увидели отряд римских легионеров, выходящих из-за деревьев. Их было около дюжины, и среди них, спотыкалась, шла молодая белокурая девушка, связанная верёвками, со страхом в глазах.

— Скрибоний! — рявкнул старый Анна, когда отряд приблизился. — Ты добился успеха? Ты вернул Биахтрил?

— Да. — Центурион с суровым лицом вынул из своей сумки небольшой металлический предмет и поднял его. — Хотя для меня остаётся загадкой, зачем тебе так понадобилась эта безделушка.

Анна внимательно посмотрел на предмет, который Скрибоний держал большим и указательным пальцами, хотя и не осмелился дотронуться до него. По форме он напоминал маленькую дудочку или свисток, а его поверхность блестела, как отполированная бронза.

— Да! Да! — усмехнулся старый священник, потирая руки. — Теперь мы можем призывать, пусть и не можем воспринимать — так же, как Учитель, если он действительно обладает Биахтроном, может воспринимать, но не призывать. У нас есть преимущество.

— О чём, во имя Аида, ты говоришь? — прорычал Скрибоний.

— Не обращая внимания, центурион. Убери эту штуку обратно и держи её подальше от посторонних глаз. Прежде всего, не дуй в неё, ибо если ты это сделаешь, к тебе может прийти нечто такое, что совсем тебе не понравится. Я хочу, чтобы ты и все твои люди немедленно отвезли её в Силоамскую башню и спрятали в той камере, где раньше хранился эйдолон Сета.

— Хранился раньше?..

— Максентий и Каиафа отвезли его в Храм. Сегодня вечером они придут в башню и заберут оттуда Биахтрил. Не беспокойся об этом, Скрибоний. Скажи мне: ты потерял несколько человек? Твои ряды кажутся немного поредевшими.

— Да. Мы убили могущественного волшебника, который тоже охотился за твоим волшебным свистком, и захватили двух его молодых учеников. Но по пути сюда смртоносный жезл колдуна вспыхнул молнией и убил трёх человек, включая твоих желтоглазых храмовых стражников. Мы оставили жезл там, где она упал, и поспешили дальше, но по пути один из учеников сбежал. Он, должно быть, сам был волшебником, если сумел выскользнуть из этих пут. Я послал четверых в погоню за ним.

— Понимаю, — нетерпеливо сказал Анна. — Тебе следовало принести мне колдовской жезл. И всё же Биахтрил — самое главное. Эта девушка и есть другой ученик?

— Да. И я оставляю её себе в качестве компенсации за потерю одного из моих легионеров и риск, связанный с противостоянием колдовству…

— А-а. Тогда сбежавший юноша, должно быть, второй. Скрибоний, убитый тобой колдун был стариком в самаритянской одежде?

— Нет. Это был мужчина лет тридцати в чёрных одеждах очень странного покроя.

Анна задумчиво нахмурился.

— Очевидно, что многие ищут Биахтрил. Скрибоний, я хочу, чтобы ты и твои солдаты немедленно доставили его в Силоамскую башню. Девушку тоже можешь взять с собой, если хочешь, но не причиняй ей вреда; возможно, я захочу допросить её позже. Если твои люди прибудут сюда с другим учеником, я тоже отправлю их туда.

Когда римляне вышли из сада, забрав с собой свою испуганную пленницу, Изхар спросил:

— А почему бы нам не пойти с ними сейчас?

— Потому что мы с Иахатом допрашиваем двух других пленников, — ответил Анна, — и узнаём очень интересные вещи. Пойдём со мной. Возможно, твои особые навыки общения с Внешними помогут нам. В любом случае… — старый священник оглянулся на каменную постройку без окон, где теперь стоял на страже один солдат в чёрном плаще, — …твой спутник-левит не сможет сопровождать нас в башню до наступления ночи.

— Прошу прощения, добрый господин, — сказал Симон, — я ищу лекаря…

— Отойди от меня, самаритянин! — прорычал иудейский купец. — Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Какая наглость, что один из твоих соплеменников задержался здесь, в Вифании, в это священное время года. Убирайся!

Симон выругался себе под нос, когда купец возмущённо зашагал прочь. Он уже успел подойти с этим вопросом почти к дюжине людей; большинство из них молча сторонились его, некоторые оскорбляли, двое угрожали насилием. Он понял, что должен снять свою самаритянскую одежду, прежде чем что-то предпринимать.

— Подайте милостыню, добрый господин, — заскулил голос из соседнего переулка. — Милостыню для нуждающихся!

Симон взглянул вниз на руку, цепляющуюся за подол его одежды. Она высовывалась из-под бесформенного серого плаща, похожего на груду тряпья, у самого выхода из проулка. Из-под капюшона выглядывало худое, темноглазое лицо, покрытое отвратительными струпьями и белыми пятнами. Прокажённый.

— Подайте, добрый господин!

Симон улыбнулся, затем порылся в своём кошельке и бросил блестящий серебряный денарий в протянутую руку скулящего нищего. Прокажённый удивлённо уставился на монету.

— Бла… благодарствую… — заикаясь, произнёс он.

— Не благодари меня. Я дам тебе ещё два таких, если ты обменяешь свой плащ на мою одежду.

— Конечно. Но… — Нищий сделал явное усилие, чтобы сдержать своё нетерпение. — Но зачем тебе покупать одежду бедного прокажённого?

— Ты такой же прокажённый, как я, — усмехнулся Симон. — Нет, не трудись отрицать это. Я опытный фокусник и могу распознать маскировку, когда вижу её. Не то чтобы она была плохой. Без сомнения, ты хорошо зарабатываешь своим ремеслом — особенно в это время года, когда улицы битком набиты благочестивыми паломниками.

Нищий улыбнулся.

— Ну, человек должен зарабатывать на жизнь. Ты, должно быть, очень хочешь избавиться от своего самаритянского облика…

— Нет, не торгуйся со мной. Моё предложение более чем выгодно, и ты это знаешь. Если оно тебе не нравится, я поищу другого попрошайку.

Человек кивнул, поднялся и поманил Симона следовать за ним. Когда они скрылись в тени переулка, он снял свой плащ и передал его самаритянину. Коричневая туника под ним была чистой и хорошего качества. Симон начал снимать свои запачканные в путешествии одеяния.

— Нет, нет, — сказал нищий. — Зачем мне самаритянская одежда? Просто дай мне деньги, и я пойду своей дорогой.

Симон кивнул.

— Ещё кое-что. Мне понадобится немного твоего грима. С этого момента я собираюсь стать прокажённым.

— Держи. — Человек передал Симону маленький мешочек. — Вот, возьми всё. А теперь два других денария…

Симон передал их ему, и без единого слова человек повернулся и поспешно скрылся в тени.

Через несколько минут Симон вышел из переулка и забрал своего мула. Струпья из податливого сала и пятна белого мела сделали его лицо жалким и отвратительным, а закатанная под плащ самаритянская одежда придала его спине согбенный горбатый вид. Хотя он не просил милостыни, несколько паломников бросили ему монеты, когда он шёл по узким улицам; в таких случаях он осторожно подбирал их и с кривой усмешкой бормотал слова благодарности.

С тех пор его обходили стороной, но не оскорбляли. Однако его успехи оказалась не лучше, чем раньше. Несколько человек, когда он спрашивал о лекаре, направили его по нескольким адресам, но во всех случаях эти врачи оказывались слишком занятым, чтобы уделить ему хоть немного времени. Очевидно, приток паломников, многие из которых были богаты, завалил их работой.

— Будь проклята их жадность! — пробормотал Симон себе под нос после особенно оскорбительного отказа от жирного вымогателя. — Если бы только я знал кого-нибудь влиятельного в этом городе…

При этой мысли он вспомнил Мириам из гостиницы. Возможно, она кого-нибудь знает… И тут ему пришла в голову вторая мысль: конечно же, её опекун, старый Иосеф из Аферемы, тоже должен быть в гостинице. Патриарх-священник сам мог обладать медицинскими знаниями — несомненно, он казался мудрым человеком…

Немедленно Симон отправился по улицам, ведя упрямого мула. Каким же дураком он был, что не подумал об этой возможности раньше!

Через несколько минут он подошёл к гостинице. Когда Симон привязывал мула к столбу, он увидел Мириам, появившуюся в дверях проёме. Затем, к его удивлению, она сказала ему:

— Приветствую, Симон из Гитты.

— Что? — Симон вдруг почувствовал себя растерянным. — Как ты узнала меня?

— Думаю, я узнала бы тебя где угодно, Симон. — Её серые глаза теперь мерцали зеленоватыми искорками — с оттенком юмора — при солнечном свете. — Твоя маскировка хороша, но старый Иосиф научил меня распознавать Истинных Духов — а ты один из самых истинных, Симон из…

— Тише! — нервно зашипел самаритянин. — Называй меня Симон Прокажённый. И, раз уж речь зашла о старом Иосифе: обладает ли он навыками врача? Если да, я хотел бы попросить его об одолжении.

— Увы, Симон, он расстался со мной в Иерусалиме, потому что обязан был присоединиться там к священному Синедриону. Только его бедная помешанная жена приехала со мной сюда. Но не отчаивайся. Иосиф действительно обладает целительскими навыками, и он передал многие из них мне.

— Я должен был догадаться, госпожа Мириам, ибо от тебя исходит такая аура уверенности, какую я редко чувствовал. Не пройдёшь ли ты со мной в комнату, которую я снял, и…

— Я уже сделала это, ибо почувствовала твою заботу о человеке, которого ты принёс сюда. Но он не нуждается в моей помощи. Он мирно спит и, кажется, идёт на поправку. Его травмы, по-видимому, были не слишком серьёзны. Насколько я представляю, он проснётся через несколько часов. Так что пусть твоё сердце будет спокойно насчёт него, Симон.

Но Симон, вспоминая многочисленные сильные ушибы и ножевые ранения чародея, мог только встревоженно пробормотать:

— Ты уверена?

— Поверь мне. — Лицо женщины стало серьёзным и озабоченным. — Я вижу, что этот человек очень много значит для тебя. Он твой брат? Друг?

Симон покачал головой.

— Я едва знаю его. Но я боюсь, что люди, которые ранили его, похитили двух моих дорогих друзей — юношу и молодую девушку.

— Понимаю. — Сострадание смешалось с оттенком гнева в глазах женщины. — Оставайся здесь сколько угодно, Симон… Прокажённый. Я позабочусь, чтобы моя сестра Марфа не возражала…

В тот же миг к ним подбежал молодой парень — тот самый галилеянин, которого Симон видел раньше. За ним, более неторопливо, шла полноватая хозяйка гостиницы Марфа.

— Сестра Мириам, — тихо сказала она, игнорируя Симона, — Учитель здесь и хочет, чтобы ты пришла к нему.

Лицо высокой женщины преобразило внезапное сияние. Симон никогда не видел ничего подобного. Её необычная красота в этот момент, казалось, возвысилась до состояния трансцендентности, и Симон почувствовал внезапный укол беспокойства.

— Он идёт? — В голосе Мириам прозвучал трепет, подобно воркованию голубки, пробуждающейся к первым лучам рассвета. Затем она продолжила более приваычным тоном: — Как так вышло, Марфа, что ты узнала об этом раньше меня?

Полноватая женщина опустила глаза, затем угрюмо подняла их.

— Я подумала, что тебе следует отдохнуть после долгого пути, сестра. Но Учитель настаивает, чтобы ты всё же пришла…

— И я приду! — ликующе воскликнула Мириам. Затем, снова поймав взгляд Симона, добавила: — Но прежде чем отправлюсь к нему, сестра, я хочу подчеркнуть, что ты не должна вмешиваться в дела этого человека. Его зовут Симон, и он разделит комнату с раненым мужчиной, которого доставили сюда раньше.

Марфа отпрянула в ужасе.

— Этот прокажённый?..

— Не бойся. Это всего лишь маскировка.

Полноватая женщина вгляделась ближе; её острые тёмные глаза вспыхнули подозрением.

— Самаритянин?..

— Это была всего лишь другая маскировка, — солгал Симон.

— Я всё объясню позже, — сказала Мириам.

— Прощай, сестра.

Сказав это, она быстро направилась к окраине города с галилейским юношей. Через мгновение они исчезли из виду на узкой восточной улице.

— Добрый день, госпожа, — сказал Симон хозяйке гостиницы, затем повернулся и начал подниматься по внешней лестнице на галерею второго этажа. Поднимаясь, он почувствовал мстительный взгляд тёмных глаз женщины, устремлённый ему в спину.

Войдя в маленькую комнату, которую он снял, Симон увидел чародея Таггарта, лежащего на койке, где он его оставил. Мириам сказала правду: ничего не изменилось, кроме того, что раненый, казалось, дышал глубже и спокойнее, чем раньше. Симон внимательно присмотрелся и увидел, что его раны сверхъестественным образом исцелились. Даже на самых глубоких из них не было струпьев; казалось, они были покрыты тонкой плёнкой, похожей на клей или сухую слизь. Многочисленные синяки исчезли; больше не было никаких шишек или пятен.

— Таггарт?..

Ответа не было. Чародей продолжал дышать глубоко и ровно.

Симон вздохнул. Он снял свой плащ и одежду, затем лёг на пол и завернулся в них. Он был измучен; сильная усталость одолела даже его беспокойство за Менандра и Илиону…

Глава XVI

Высоко над землёй кружила тёмная птица, осматривая землю острыми глазами, похожими на бусины полированного оникса. В её затуманенном полуптичьем мозгу билась одна-единственная мысль:

Симон. Найти Симона.

Внизу лежало поселение Вифания, которое упоминал Менандр, и которое птица помнила по посещению его несколько лет назад. Но это место кишело людьми, их ослами и мулами, и всё больше и больше их прибывало по дорогам из Иерихона и с севера. Границы города были заставлены разбитыми палатками.

Птица парила в воздушных потоках, отклоняясь на запад. Дорога внизу здесь была забита паломниками, все направлялись к далёкому обнесённому стеной городу, вокруг которого было разбито бесчисленное множество палаток. Как даже самый остроглазый ворон мог высмотреть в этой бурлящей массе одного человека или его ездовое животное?..

На мгновение птица с тревогой вспомнила, как приземлилась на спину этого ездового животного — мула, под кожей которого её когтистые лапы почувствовали что-то разумное, что-то похожее на неё саму…

Затем это впечатление — воспоминание — оставило её. Было проще не думать, а легко скользить в мягко колеблющихся воздушных потоках.

Теперь птица летела на юг, беспорядочно, следуя за расходящимся потоку паломников, спускающихся по пологой долине, словно медлительная гусеница — открытой травянистой долинне, ограниченной городской стеной на западе, усеянной густолистыми дубами и терпентинными деревьями на востоке. Долина Кедрон, вспомнила птица. Из неё паломники входили в город через ворота у южной оконечности стены, над которыми возвышалась высокая массивная башня из тёмного камня. На этой башне внимание ворона привлекли несколько блестящих предметов: железные шлемы римских солдат, сияющие под полуденным солнцем. Птица с усилием отвела взгляд, борясь с инстинктом, который влёк её к блестящим предметам; у неё было дело, определённый человек, которого следовало найти.

Симон. Найти Симона…

Затем она заметила ещё несколько таких блестящих предметов, возможно, около дюжины. Внизу, на тропе, которая спускалась с невысокого восточного хребта, двигался небольшой отряд легионеров; среди них сиял блеск ещё более притягательный, чем тот, что отражался от их шлемов — золотистый блеск, почему-то знакомый. Несмотря на свои внутренние побуждения, птица, любопытствуя, опустилась ниже…

На земле предводитель римлян чуть отстал, пропуская мимо себя первых нескольких членов своего отряда. Пленённая белокурая девушка всё ещё устало брела рядом со своими стражами, низко опустив голову; её талия была обвязана верёвкой, другой конец которой держал в руках солдат с суровым лицом.

— Башня уже близко, девочка, — сказал Скрибоний, идя рядом с ней. — Там у тебя будет отдых и мягкаая постель, а также еда и питьё, если окажешься достаточно благодарной мне. Возможно, я даже сделаю тебя своей личной служанкой, вместо того чтобы продать какому-нибудь старому похотливому богачу. Что скажешь на это?

Девушка, низко опустив голову, словно в апатии, не ответила.

— С другой стороны, — прорычал римлянин, хватая её за плечо, — я мог бы насладиться тобой и без всяких одолжений…

— Илиона!

Римлянин и девушка резко подняли головы. На самой нижней ветке дуба сидел большой чёрный ворон.

— Что, во имя Вулканова пламени?.. — прорычал Скрибоний, потянувшись к мечу.

— Карбо! — воскликнула Илиона, и в ее глазах вспыхнула отчаянная надежда. — Найди Симона! Скажи ему, что римлянин Скрибоний держит меня в Силоамской башне…

— Заткнись, ведьма! — Набалдашник меча Скрибония ударил Илиону в висок, и она, полуоглушённая, упала на землю. — Фульвий, твой лук, быстро!

Легионер, к которому он обратился, бросил верёвку девушки, сорвал с плеча крепкий лук и выхватил стрелу из колчана, но ворон уже взлетел в небо. Карканье его отдалялось, он был вне досягаемости.

— Клянусь Поллуксом! — прорычал Скрибоний, вкладывая меч в ножны. — Очевидно, Гермес, бог магии, сражается против нас. Старый Анна, видимо, знал, о чём говорил, когда приказывал нам внимательно следить за этой девушкой. Стража! Свяжите ей и ноги, и несите её остаток пути. Я хочу, чтобы её заключили в самую высокую и крепкую комнату башни!

Наверху тёмная птица поднималась в небо, всё выше и выше, её глаза-бусинки обследовали местность, продолжая поиск…

Менандр был благодарен деревьям и кустарникам, которые в изобилии произрастали ближе к вершине низкого хребта, поскольку чувствовал себя ужасно беззащитным на голой скале, ведущей к нему. Теперь он осторожно следовал по тропе на запад, на которую вышел в начале оврага. На ней, в пыли, отчётливо виднелись отпечатки множества римских сапог, а среди них меньшие очертания сандалий Илионы.

Он замедлил шаг, удвоив осторожность, когда увидел впереди среди кустов и стволов деревьев светлые детали белой стены. Через мгновение он стоял у основания её юго-восточного угла, присев за скрывающими его кустами и наблюдая. Неподалёку два неподвижных стражника в чёрных одеяниях охраняли дверной проём в южной стороне стены. Тропа, по которой шёл Менандр, вела прямо к этому дверному проёму; несомненно, Илиона находилась внутри, и это была стена, окружающая «виллу Анны», о которой говорили его похитители. Он взглянул на юг; деревья в том направлении росли реже, и за их тёмными стволами он увидел, что хребет заканчивается невысоким возвышением, увенчанным фигурами зубчатых валунов — возможно, руинами древнего святилища. Почему-то эта картина вызвала у него смутное беспокойство… Затем, внезапно, он вспомнил: это была гора Поругания, которую старый Досифей указал ему много лет назад из долины Кедрон, которая, как он теперь понял, должна лежать к западу отсюда — гора, на которой царь Соломон когда-то поклонялся чудовищным богам, как и древние иевусеи до него.

Иевусеи, потомки гиксосов-стигийцев, которые, будучи изгнаны из Кхема, основали Иерусалим…

Менандр покачал головой, затем начал красться на север вдоль восточной стены. Древние легенды его сейчас не волновали. Он должен был как-то отыскать Илиону и помочь ей сбежать.

Найдя довольно широкое пространство, свободное от деревьев и кустарников, он отошёл от стены на несколько шагов, затем закрыл глаза и несколько мгновений неглубоко дышал, успокаивая свой разум так, как учил его наставник Дарамос. На мгновение он почувствовал укол страха перед риском, на который собирался пойти; он позволил ему угаснуть, как гаснущей искре. Затем, когда настал нужный момент, он открыл глаза, позволил своему самаритянскому плащу упасть с плеч на землю — и побежал к стене.

В последний момент он прыгнул на вертикальную поверхность и пробежал вверх несколько шагов по неровным камням. Он едва успел ухватиться за верх стены, и на мгновение повис там. Затем, сделав последнее усилие, подтянулся и лёг ничком на её вершине, осторожно осматривая деревья и кустарники сада внизу. Двухэтажная вилла Анны возвышалась поблизости. Чувствуя себя незащищённым, Менандр спустился по внутренней стороне стены, спрыгнул на землю и поспешил скрыться в кустах.

Полуденная тишина оставалась ненарушимой. Похоже, его никто не видел.

Он осторожно пробирался среди деревьев и кустов, стараясь оставаться незаметным для возможных наблюдателей со стороны дома и калитки в стене заднего сада. Юноша никого не видел. Вилла была высокой — довольно большое место для того, чтобы вести поиски скрытно и при свете дня. Но для начала, как в неё войти?..

Внезапно он наткнулся на открытое пространство, где примостилась небольшой квадратный домик из тёмного камня. Держась поближе к деревьям, он прокрался туда, откуда мог видеть его западную сторону. Здесь перед крепкой деревянной дверью — единственной особенностью постройки — стоял стражник в чёрном одеянии. Менандр нахмурился в недоумении. Зачем вооружённому солдату охранять домик садовника? Не находилась ли там Илиона? Если так, это могло бы облегчить его задачу.

Медленно он пробирался сквозь листву, пока не оказался к западу от стражника, затем осторожно взобрался на дерево. Теперь юноша мог видеть южную стену виллы. Он снова закрыл глаза и успокоил свой разум на несколько мгновений; затем, приложив руки ко рту, он повернулся к дому и издал приглушённый гортанный крик:

— Стража!

Солдат в тёмном плаще обернулся и повернулся в сторону виллы.

— Стража! Ты, у хижины. Быстро сюда!

Солдат быстро зашагал на север и исчез среди деревьев. Менандр мгновенно спустился на землю и побежал через поляну к хижине. Чревовещание хорошо послужило ему, но теперь следовало действовать быстро. У него не было оружия — его похитители забрали всё, кроме мантии, туники и сандалий, — но в подошве одной сандалии был спрятан длинный бронзовый стержень; если понадобится, он мог взломать замок…

Но дверь не была заперта. Защёлка поддалась его прикосновению. Менандр осторожно потянул дврь на себя; она распахнулась, скрипя на ржавых петлях. Внутри царила кромешная тьма.

— Илиона? — тихо позвал он, заглядывая внутрь.

Что-то зашевелилось в темноте. В то же мгновение он уловил странный, отвратительный запах, нечто похожее на могильную сырость, смешанную со зловонием гниющего моря…

Он едва успел отпрыгнуть назад, когда на него набросилась приземистая, одетая в капюшон фигура; ударился пяткой о камень и упал. Юноша отчаянно откатился в сторону, встал, присев в боевой стойке, и увидел, как дверь хижины захлопывается, схвченная чем-то похожим на тело слизня, которое скользко поблёскивало при дневном свете. Затем слизнеобразная лапа исчезла внутри за косяком, и дверь захлопнулась.

Менандр, потрясённый, бросился обратно к деревьям. Он узнал в существе из домика чудовищное безликое создание, которое сопровождало Изхара в Чёрной синагоге Хоразина. Изхар, должно быть, находится на вилле — а с ним, возможно, и Илиона…

И тут он услышал шаги и крики нескольких охранников, спешащих со стороны особняка к хижине.

— Подожди здесь, трибун, — предостерёг Каиафа. — Отсюда я должен идти в Храм один. Носильщики опускайте!

Два раба осторожно опустили паланкин с занавесками на каменный пол коридора. Первосвященник потянулся внутрь и осторожно извлёк большой бронзового цвета предмет, лежавший там. Отражённый свет факелов танцевал золотыми бликами на его полированной поверхности, а глаза фигуры горели глубоким рубиновым сиянием. Два раба отвернулись от свечения этих глаз, слегка дрожа, но Максенций и его гигантский телохранитель пристально смотрели на предмет.

— Так это и есть волшебный идол, — проворчал Кратос. — Что заставляет его глаза так светиться? Лампа внутри?

— Эти глаза сверкали во тьме десять раз по десять тысяч лет, — ответил первосвященник. — Он стар, этот «идол» — старше древней Стигии, старше Валузии и первобытного Аттлума. Существа, изготовившие его, не были людьми, но стигийцы, которые позже стали ему поклоняться, создали полую форму змея с ослиной головой, которая теперь его окружает.

Максенций, который уже видел это раньше, всё же был впечатлён, несмотря на свою внешнюю бесстрастность.

— Ты уверен, что я не могу сопровождать тебя, жрец? Я хотел бы увидеть его там, где он будет творить свою магию…

— Нет! — нервно огрызнулся Каиафа. — Ни один язычник не смеет войти в Храм, и никто, кроме меня, не может вступить в Святая Святых. Любой намёк на подобное прегрешение вызвал бы бунт, который сокрушит Иерусалим. Дай мне факел. Хорошо. Теперь возвращайся в крепость Антония и жди моего возвращения — один.

Каиафа сделал особое ударение на последнем слове. Он увидел, как Максенций и его гигантский гладиатор коротко, понимающе переглянулись. Затем первосвященник повернулся и продолжил путь по узкому каменному коридору, напрягаясь под весом тяжёлого эйдолона, который нёс справа под мышкой.

Примерно через полсотни шагов он подошёл к лестнице, ведущей вверх в глубокую тьму. Здесь он поставил эйдолон на самую нижнюю ступеньку и некоторое время постоял в безмолвной темноте, тяжело дыша и восстанавливая силы для подъёма. К счастью, подъём не будет долгим. Это было хорошо, так как Эйдолон Сета был тяжёл, а он стар…

Внезапно в тёмном туннеле раздался смешанный хор криков — воплей ужаса и агонии. Каиафа мрачно кивнул. Это, должно быть, два раба, убитые клинком Кратоса. Они видели, как Эйдолон был помещён в его паланкин в Башне Сета, а затем извлекли здесь, в этом тайном подземном проходе, ведущем из крепости Антония в Храм; поэтому им нельзя было позволить жить и распространять слухи.

Отдохнув, Каиафа с трудом пронёс Эйдолон по короткой узкой лестнице. Люк наверху был открыт; он убедился в этом накануне. Поставив фигуру, он закрепил свой факел на южной стене комнаты, в которую только что вошел, затем снова остановился передохнуть.

Комната, в которой он стоял, была кубической формы, со стенами длиной примерно в тридцать футов. Восточная была отделана тёмными деревянными панелями, в центре её располагались высокие двойные двери; остальные стены блестели прекрасным белым мрамором. У середины западной стены стоял массивный каменный блок, перед которым находился большой предмет, напоминающий позолоченный сундук, увенчанный двумя золотыми крылатыми существами, обращёнными друг к другу. Каиафа благоговейно смотрел на него, словно восхищаясь великолепной работой. Священник видел его лишь однажды, когда он был принесён сюда два дня назад из скрытой пещеры на горе Нево за Иорданом; после этого, насколько ему было известно, рабы, которые перенесли его сюда из Башни Сета посреди ночи, были отправлены в Шеол, и их тела сейчас пожирали крысы и стервятники в долине Хенном за южной стеной города.

Ковчег — легендарный Ковчег Завета — веками хранившийся в пещере на горе Нево до тех пор, пока звёзды не сойдутся правильно. Скрытый до того времени, когда он может быть извлечён, чтобы служить Вратами для того, что откроет Великие Врата — служителя Яхве Цваота, Отца Всего Сущего, который вскоре позволит своему Господу вернуться и править миром, из которого Он давно был изгнан…

Каиафа слегка вздрогнул от этих мыслей, затем повернулся и благоговейно поднял Голову Сета ещё раз. Он медленно перенёс её вперёд и поместил на массивный каменный блок, так что её красные глаза смотрели на восток между золотыми крыльями двух драконоподобных существ на вершине Ковчега. Затем, обойдя его и встав прямо перед ним, он слегка поклонился и произнёс нараспев древнюю формулу — стигийское заклинание, слова которого не произносились в этом месте с тех пор, как Антиох Безумный призвал Мерзость около двухсот лет назад:

— Сетух но инкон тхо ирамус. Ка нокомис ро Уагио-тсотхо.

Внезапно и жутковато глаза Эйдолона, казалось, засияли ярче, в то время как из Ковчега донёсся слабый, ритмичный, гулкий звук, похожий на приглушённый рокот барабанов.

Каиафа снова вздрогнул. Священные книги рассказывали о том, как была создана внешняя часть Ковчега, предположительно по указанию Яхве; в них также говорилось о предметах, которые, предположительно, находились внутри — сосуд с манной и живой посох Аарона, Первого Левита. Но столь же древние писания Маттана, жреца Ваала, основанные на ещё более древних писаниях, рассказывали о том, что на самом деле символизировали этот сосуд и посох: Силу и Меч тех, кто из-за звёзд однажды поможет Яхве Цваоту в его Великом Возвращении…

Медленный, пульсирующий, гулкий звук продолжался. Каиафа зачарованно смотрел на большой позолоченный ящик. Однажды, в этой самой комнате, он поднимал его крышку и заглядывал внутрь, но не увидел ни сосуда, ни посоха, а лишь ошеломляюще сложное переплетение металлических плоскостей и углов, слабо светящихся кристаллов и нитей. Они располагались, формируя странные геометрические узоры, от которых туманилось в голове. В тот момент жрец понял, что Ковчег, как и Эйдолон Сета, был древним нечеловеческим созданием, а чуждое внутреннее содержимое давно было заключено поклоняющимися людьми в его нынешнюю позолоченную и изящно выполненную форму.

И сейчас Каиафа вновь испытал желание заглянуть внутрь. Медленно, благоговейно, он двинулся вперёд и осторожно положил руки на край крышки. Слабая вибрация пробежала по его кончикам пальцев. С беспокойством он вспомнил древнюю легенду об Уззе, который был поражён насмерть, всего лишь прикоснувшись к этой вещи. Что могло происходить в чуждом внутреннем пространстве Ковчега, чтобы вызвать это странное, приглушённое пульсирование?.. Медленно, осторожно, он ухватился за край крышки, поднял её на несколько дюймов, заглянул внутрь — и увидел темноту.

Не черноту ямы или гробницы, но кипящую, пульсирующую черноту, присыпанную блестящими, вихрящимися облаками звезд, которые, казалось, простирались в бесконечность. И из этой черной, безграничной, бурлящей пустоты исходили глубокие пульсации, которые он чувствовал прежде — теперь менее приглушенные и сопровождаемые тонкими, отдаленными завываниями, жутко гармонирующими, подобно чудовищным флейтам. Хаос, вихрящийся и бурлящий в такт барабанам…

Хрипло выдохнув, Каиафа отвернулся, позволяя крышке Ковчега с глухим стуком опуститься на место. В тот же миг звуки снова превратились в приглушенное, едва слышное угрожающее биение.

— Смилуйся, о Великий Сет! — пробормотал первосвященник, дрожащим голосом. — Вспомни мою верность в день твоего Великого Возвращения».

Затем, поспешив к южной стене, он схватил свой факел и спустился по узкой лестнице, позволив люку захлопнуться за ним.

В затененной тишине пустынной палаты глаза Эйдолона Сета продолжали мерцать, словно зловещий восход двух багровых солнц.

Менандр бесшумно крался между деревьев. Позади, в саду за домом, он слышал как передвигаются охранники. Казалось, они еще не начали всерьёз охотиться на него; возможно, им все еще не было известно о его присутствии. Но если существо в каменной хижине как-то свяжется с ними…

Он осторожно обошел западную сторону дома. Большая часть его стены была глухой, но на втором этаже имелись три окна, причём одно даже было открыто, но все они находились слишком высоко, чтобы до них дотянуться.

Широкий двор перед виллой простирался на север до окружающей поместье стены. Со своей выгодной позиции среди скрывающей его растительности Менандр мог видеть нескольких стражников в темных одеждах, стоящих у широкой арки главных ворот; еще двое или трое расположились на украшенном колоннами переднем портике особняка. По самому двору тут и там слонялись разные люди — просители, ожидающие аудиенции, старухи, продающие фрукты или цветы, молодые люди, одетые в белые одежды служителей-левитов. Очевидно, отсюда в особняк для него пути не было.

Он вернулся к открытому окну и уставился на него. Неподалеку рос толстый дуб, одна из его ветвей простиралась в нужном направлении. Был лишь один шанс…

Юноша быстро взобрался по стволу и выполз на ветвь, снова чувствуя себя опасно выставленным напоказ, пока она не начала сгибаться под его весом. Подоконник все еще был над ним, и до него пришлось бы далеко прыгать; если он промахнется, его ждет долгое падение.

Снова успокоив свой разум, он ждал момента, когда его воля и инстинкты сольются воедино…

И вот, это случилось. Почти непроизвольно он прыгнул вверх и вперёд, длинным изящным прыжком, достойным воздушного гимнаста.

И все же его пальцы едва зацепились за подоконник, и на мгновение он испугался, что потеряет хватку. Затем трение о стену остановило его дикую раскачку. Несколько секунд он висел, собирая силы, затем медленно подтянулся и перелз через подоконник, безмолвно благодаря Дарамоса за месяцы тренировок по контролю мышц, которым он подвергал юного ученика.

Внутри было темно и, к счастью, пусто. Это оказался короткий коридор, ведущий в более просторное помещение. Менандр слышал голоса; судя по приглушенным отзвукам, они доносились из большого открытого пространства.

Прокравшись вперед, он обнаружил, что проход выходит на галерею с балюстрадой, опоясывающую четырёхугольный двор внизу. Как он и подозревал, дом Анны был построен по греко-римскому, а не восточному образцу.

Осторожно подкравшись к балюстраде, он заглянул вниз. Как и снаружи, во дворе тут и там стояли стражники и слуги, а по плитам пола внизу иногда проходили молодые левиты в белой одежде, несомненно, по поручениям каких-то священников…

Внезапно послышались шаги по ступеням соседней лестницы — возможно, охранники поднимались на патрулирование. Менандр отступил в проход, попробовал ближайшую дверь. Она была не заперта; комната, в которую она открывалась, выглядела темной. Юноша проскользнул внутрь и закрыл дверь, услышав, как она тихо защелкнулась. Он почувствовал, что комната, в которой он стоял, была маленькой и пустынной.

Когда охранники прошли, он приоткрыл дверь, чтобы впустить немного дневного света. Шторы и драпировки свисали с карнизов, а на крючках вдоль стен находилось много предметов одежды — плащи, мантии, туники, столы и рубашки. Это было большой удачей — он сможет переодеться…

Затем Менандр услышал низкий звук, похожий на голос плачущей, умоляющей девушки.

Он тут же снова закрыл дверь. Теперь юноша мог видеть смутную полоску света, проникающего из-под двери в дальней стене. Звук, казалось, доносился оттуда. Неужели ему повезло так быстро найти Илиону? Он осторожно прокрался вперед, двигаясь бесшумно и избегая предметов в темноте, как его учил Дарамос, используя пальцы рук и ног, как тонкие антенны. Снова раздался умоляющий женский голос, а затем хриплый старческий. Менандр почувствовал, как у него волосы встали дыбом; в этом хриплом голосе было что-то знакомое. Затем он приблизился к двери и очень осторожно попробовал щеколду. Она не поддавалась.

— Пожалуйста, не надо! — закричала девушка. — Я больше ничего не могу вам сказать!

— Это ты так говоришь. — Голос мужчины был угрожающим. — Я тебе не верю, и Анна тоже.

— Моя госпожа и я рассказали все, что знали. Разве мы недостаточно натерпелись? Моя хозяйка все еще спит — я молюсь, чтобы снадобья священника не убили ее…

— Она скоро проснется. Зелье Анны было снотворным; под его воздействием она рассказала ему все, что знает. Ну или так он считает. Но у меня есть более верный способ — и Анна разрешил мне испробовать его на тебе.

— Что это за медная чаша, которую вы несете?

Голос девушки был напряженным, испуганным. Менандр понял, что это не Илиона, но голос мужчины звучал странно знакомо. Упоминание медной чаши всколыхнуло память юноши. Этот человек был Изхар, зловещий раввин Черной синагоги!

Менандр быстро пошарил в темноте, нашел засов и тихо отдернул его, затем вновь попробовал щеколду. На этот раз дверь поддалась. Чуть приоткрыв ее, он выглянул. Худощавый Изхар, теперь облачённый в священнические одежды, стоял на выложенном плиткой полу изысканно обставленной комнаты; напротив него находилась молодая темноволосая женщина, в глазах которой застыл страх. Медная чаша, зажатая в паучьих руках мужчины, была слишком хорошо знакома Менандру.

— Покорись, моя красавица, — прокудахтал Изхар, — и больно не будет…

Менандр распахнул дверь и помчался по плитке, выбив металлическую полусферу из рук священника. Когда старик с рычанием повернулся к нему, юноша нанес короткий, резкий удар в висок, как учил его Симон. В тот же миг Изхар упал с криком. Чаша с глухим стуком покатилась по плитке.

— Хвала богам, он еще не открыл ее, — выдохнул Менандр.

Девушка смотрела на него широко раскрытыми, ошеломленными глазами, затем перевела взгляд на чашу.

— Что в ней?

— Ты не захочешь это знать.

Она взглянула на старика, который лежал на плитке, как скомканная груда одеял.

— Я почувствовала, что он замышляет что-то ужасное. Он мертв?

— Нет, и я сомневаюсь, что он долго будет без сознания. Слушай, ты должна мне помочь…

— Но кто ты? И как сюда попал?

— Я Менандр, самаритянский чародей. Мои навыки позволяют мне ходить, там, где я захочу.

Девушка, казалось, была впечатлена, что ему польстило.

— Меня зовут Лотис, и я тоже самаритянка. Ты кажешься очень молодым для чародея. Однако твоя туника с символами очень похожа на ту, что носил другой чародей, которого я когда-то знала. Его звали Симон, и…

— Симон! — выдохнул Менандр. — Он тоже был самаритянином?

— Значит, ты его знаешь?

— Конечно! Где и когда ты его видела в последний раз?

— В Сихаре… Думаю, всего два или три дня назад. Кажется, прошло так много времени, с тех пор как меня схватили и привезли сюда.

— Куда он направляся?

— Думаю, в Сихем, а затем, возможно, в Иерусалим, в поисках мести за старые обиды. Надеюсь, с ним ничего не случилось.

Менандр увидел печаль и беспокойство в темных глазах девушки. Он вздохнул. Вот и еще одна привлекательная молодая женщина, обеспокоенная благополучием Симона…

— Лотис, скажи мне: есть ли в этом доме еще одна женщина, удерживаемая в плену?

— Да. Воистину, ты волшебник…

— Ты можешь сказать мне, где?

— Она лежит в соседней комнате, спит. Этот ужасный старый первосвященник Анна дал ей зелье. Пойдем.

Менандр последовал за девушкой в комнату, которая оказалось спальней, но к его большому разочарованию он увидел, что спящая женщина на кровати не Илиона. Она выглядела очень красивой, с волосами почти такими же темными, как у Лотис, и была совсем взрослой.

— Кто это?

— Элисса, моя госпожа. — Девушка, казалось, была озадачена. — Я думала, ты знал…

— Увы! Я не настолько великий волшебник, как ты думала, Лотис. Я искал другую женщину — молодую, золотоволосую, по имени Илиона.

Менандр наклонился над спящей хозяйкой девушки, и увидел, что она дышит ровно. Он осторожно потряс ее за плечо, но та не пошевелилась.

— Она лежит так уже несколько часов, — озабоченно сказала Лотис.

Менандр увидел маленький флакон из синего стекла, стоящий на подставке рядом с кроватью. Он откупорил его и понюхал содержимое.

— Это то снадобье, которое первосвященник дал ей?

— Да.

— Думаю, твоя госпожа скоро проснется. Я узнаю его — это зелье, которое персидские колдуны используют для тех, кого хотят допросить. Оно заставляет человека охотно говорить правду, после чего вызывает глубокий сон. Но оно не причиняет физического вреда.

— Слава Господу Гаризима! Анна, казалось, был безумно рад узнать от нее о другом волшебнике из Галилеи, который обещал ей что-то под названием «Живая Вода» — но она мало что знала. Это рассердило Анну. Затем старый Изхар предложил допросить меня более ужасным способом…

— Я знаю. — Менандр взял флакон. — Там еще осталось немного этого зелья. Посмотрим, как оно подействует на Изхара.

Бородатый священник начал шевелиться и слегка бормотать, когда они вернулись в обставленную комнату. Менандр слегка приподнял голову старика и влил жидкость между вялыми губами. Изхар закашлялся, слегка поперхнулся и проглотил.

— Что случилось? — выдохнул он, оглядываясь расфокусированными глазами. — Моя голова — она стучит, как барабаны Ахамота!

Менандр слегка содрогнулся от столь богохульного изречения. Несомненно, этот старый священник или раввин — кем бы он ни был — действительно глубоко занимался очень темным и древним колдовством.

— Лежи смирно, старик. Я дал тебе лекарство. Тебе очень скоро станет лучше.

— Ах. — Священник закрыл глаза на несколько мгновений; когда он снова открыл их, они были сфокусированными и ясными. — О, добрый юноша, ты прав — боль ушла. Блаженство окутывает меня! Где я?

— Вы в своей синагоге в Хоразине, господин.

Старик огляделся.

— Да, так и есть! Но почему я лежу на плитах пола?

— Вы ударились головой. Вам следует спокойно полежать и немного отдохнуть.

— Конечно. Все, что скажешь, дорогой мальчик. Такой хороший парень…

Менандр поднял глаза и подмигнул Лотис, которая смотрела на него с изумлением. Несмотря на опасность, ему было приятно, что он произвел на нее такое впечатление. Она, как он снова заметил, была очень привлекательной девушкой.

— Изхар, — сказал он, повернувшись к священнику, — я ищу золотоволосую девушку по имени Илиона, которую привезли в дом Анны. Где она?

— Ее там больше нет.

Менандр вздрогнул.

— Нет? Тогда где она?

— Римляне отвезли ее в Башню Сета. Я думаю, она понравилась их офицеру.

Менандр стиснул зубы.

— Я никогда не слышал о такой башне. Где она?

— Она охраняет Силоамские ворота в южной части восточной стены Иерусалима.

— О, Силоамская башня. Почему вы сразу не сказали?

— Её основание очень, очень древнее. Оно было заложено до прихода Иисуса Навина иевусеями, поклоняющимися Сету, которые были потомками Царей-пастухов из Кхема, а те, в свою очередь, потомками...

— Не важно! Как мне проникнуть в эту башню?

— Ты не сможешь. Она неприступна. Более того, её постоянно охраняют десятки римских легионеров.

— Баал! Неужели нет тайного прохода, никаких близлежащих зданий?..

— Нет. Это крепость, которую невозможно взять штурмом.

Менандр мрачно покачал головой.

— Посмотрим. Скажи мне, Изхар, как мне незаметно ускользнуть из дома Анны?

— Очень легко, — хрипло усмехнулся священник. — Дом весь день открыт для просителей, а его двор — для торговцев цветами и голубями. Выходи открыто и уверенно, и никто тебя не заметит. Только перд этим прикрой мантей свою тунику чародея.

— Хорошо. Спасибо, Изхар. Теперь ты уснёшь. Ты уже спишь. Это был сон. Ты не вспомнишь его, когда проснёшься.

Старик слегка кивнул и тут же задремал. Менандр осторожно опустил его голову, затем встал и повернулся к девушке.

— Отлично. Надеюсь, он проспит несколько часов. Давай разбудим твою госпожу и уйдём отсюда.

— О, Менандр! Ты что, думаешь, мы осмелимся просто так выйти отсюда открыто, как он сказал?

Они поспешили в гардеробную и принялись рыться в ней, оставив дверь открытой для света. Похожее, что это было место для хранения постельных принадлежностей и одежды всех видов, включая самые изысканные священнические одеяния и церемониальные алтарные покровы. Менандр выбрал простую белую левитскую рясу, подобную тем, что он видел на нескольких юношах во дворе; Лотис, в свою очередь, выбрала одежду, которую она сочла подходящей для иудейской матроны и её дочери.

Когда они вернулись в обставленную комнату, то увидели хозяйку Лотис, стоящую в дверном проёме спальни. Она опиралась на косяк, протирая глаза обеими руками.

— Госпожа Элисса! — воскликнула Лотис, подбегая вперёд, — Вы хорошо себя чувствуете?

— Да, Лотис. — Женщина улыбнулась своей служанке — немного грустно, подумал Менандр, как будто пытаясь показать храбрость, которой она не чувствовала. — Но я медленно просыпаюсь. Долго ли я спала?

— Несколько часов, госпожа.

Элисса взглянула на лежащего навзничь храпящего Изхара, затем на Менандра.

— Кто эти?..

— Спящий жрец — приспешник Анны. Этот юноша — Менандр, самаритянин, как и мы; он тоже волшебник и заставил этого нечестивого жреца уснуть, как Анна заставил тебя. Он знает Симона из Гитты, и собирается помочь нам сбежать!

— Ты знаешь... Симона? — Глаза Элиссы всё ещё были затуманены сном.

— Доверься мне, — сказал Менандр. — Надень одежду, которую принесла тебе Лотис. А ты, Лотис, нарви цветов из оконных ящиков; теперь ты цветочница, а Элисса — твоя мать, которая пришла за тобой, чтобы забрать тебя домой.

— А ты, Менандр?

— Я левитский юноша, слуга одного священника — назовём его Досифеем. Я нашёл вас заблудившимися в коридорах этого особняка, на случай, если кто спросит, и сопровождаю вас к воротам. Сможете ли вы сыграть эти роли, если нас остановят?

Элисса выпрямилась, энергично тряся головой, словно пытаясь прогнать сон.

— Конечно, молодой человек. Я сделаю всё, чтобы сбежать из этого места. Я лишь надеюсь, что ты в самом деле такой чародей, каким тебя описывает Лотис.

— Он именно таков, госпожа, поверьте. Я ему доверяю.

Две женщины удалились в спальню, чтобы облачиться в свои новые иудейские одежды, и Менандр вновь ощутил тёплое удовлетворение от доверия девушки. Она была, действительно, очень хорошенькой — возможно, не меньше, чем Илиона...

Затем, расправив плечи и глубоко вдохнув, он снова принялся приводить в покой свой разум так, как научил его Дарамос. Он чувствовал, что сейчас было очень важно оправдать доверие Лотис...

Глава XVII

Никодим, священник Синедриона, спускаясь по ступеням с храмовой территории в огромный, многоколонный Двор язычников, был поражён, увидев приближающегося пожилого иудея, который благочестиво поклонился и сказал:

— Приветствую тебя, защитник Закона. Можем ли мы поговорить наедине?

Решив, что старик не замышляет ничего дурного, Никодим знаком велел своим двум левитским служителям в белых одеяниях:

— Идите вперёд. Ждите меня у зала Газзита и узнайте, не прибыл ли Иосиф из Аферемы. — Затем, когда они ушли, он сказал:

— Говори, проситель.

Старик подмигнул далеким от благочестия образом и спросил:

— Не узнаёшь меня, добрый Никодим?

Священник наклонился и на мгновение пристально вгляделся в лицо старика, затем отпрянул.

— Клянусь Эль-Шаддаем! — прошипел он. — Досифей...

— Да. Твои глаза всё ещё остры, старый приятель.

Священник возмущённо выпрямился.

— Я больше не принадлежу твоём кругу, Досифей. Что ты здесь делаешь, переодетый в иудейские одежды, в этих священных пределах?

— В этих языческих пределах, — поспешно сказал Досифей.

Никодим кивнул.

— И всё же я бы не удивился, если ты всё же попробуешь проникнуть на священные церемонии, происходящие в этих пределах, установленных для того, чтобы не допускать на них язычников

— И рисковать жизнью? Зачем мне это? Я уже знаю о жертвоприношениях, которые совершались там в течение последней тысячи лет — обрядах крови и боли, призванных подготовить путь для возвращения Ях...

— Прекрати! — Негодование на лице священника сменилось ужасом; его руки шарили по одежде, словно пытаясь разорвать её от горя. — Как ты смеешь, чужак, произносить это Имя!

— Успокойся, Никодим. Когда-то ты был претендентом на звание одного из Тридцати. Ты прекрасно знаешь, что все имена — лишь звуки, за исключением крайне необычных обстоятельств...

— Я отрекаюсь от Тридцати! — прошипел священник. — Более того, ты знаешь, что произнесение Имени карается смертью. Только Первосвященник может произнести его, и то лишь раз в году.

— Да, на Пасху — и поэтому он скоро произнесёт его. Но на этот раз всё будет иначе, не так ли? Из некоторых записей твоего друга, Иосифа из Аферемы, я знаю, что этот год станет Кульминацией, когда Имя Безымянного будет произнесено в подходящем месте, Врата откроются и земля будет очищена...

— Тихо! — прошипел Никодим. Затем, резко оглядевшись, он продолжил напряженным шепотом: — Уходи отсюда, Досифей. Ты вмешиваешься в дела, о которых мало что знаешь. Хочешь умереть?

— А какое это имееет значение? Разве вся земная жизнь не погибнет, когда откроются Врата?

Лицо Никодима побледнело. На его высоком лбу выступил пот; худые, бледные пальцы нервно вцепились в бороду.

— Как ты узнал об этом? Иосиф действительно написал тебе?

— На самом деле, я только недавно догадался об этом, прочтя книги и документы в его библиотеке, а также после некоторых других событий. Теперь мне известно о многих годах, которые он провёл в Галилее, живя в безвестности, воспитывая сына, который не был его собственным, и знаю, что сделает этот сын, если мы не помешаем ему...

— И почему мы должны ему мешать? — проскрипел Никодим. Его лицо внезапно стало суровым и тёмным, как грозовая туча. — Неужели эта земля является таким раем, что мы должны её сохранять? Нет, это юдоль мучений, достойная только уничтожения — и она будет уничтожена, Досифей! Тысячу веков Первобытные Боги подвергали мучениям всё живое, питаясь порождённой ими болью; агония бесчисленных жертв питала их...

— И потому ты хочешь уничтожить всё это? — грустно покачал головой Досифей. — Откуда ты знаешь, что твой бог сотворит тогда лучший мир? Разве Тот, Кого Нельзя Именовать, не требует бесчисленных жертвоприношений животных здесь, перед своим Храмом? И разве они не требовались на протяжении более тысячи лет?

— Да, чтобы Его энергии могли быть накоплены для Его Возвращения! — Лицо Никодима, теперь обращённое к небу, сияло, точно в лучезарной славе. — В тот день небеса свернутся, как свиток, судные громы обрушатся, подобно морской волне, на все земли, и все страдания прекратятся!

Досифей отшатнулся от фанатизма в глазах священника.

— Никодим, ты понимаешь, что говоришь?

— Я прекрасно понимаю. — Никодим, казалось, вырос, возвышаясь над старым самаритянином, как пророк, вдохновлённый видением суда. — Иосиф рассказал мне всё. Этот мир и бесчисленное множество других, подобных ему — юдоли боли, камеры пыток для бесчисленных существ, чьи страдания порождают энергии, которые возносятся вверх, чтобы доставлять удовольствие Первобытным Богам. Но теперь, наконец, Безымянный послал своего Сына, чтобы свергнуть правление этих чудовищных богов. Будешь ли ты противиться Его пришествию, Досифей? — ты, что однажды потерял близкого человека во время правления чудовищного царя Ирода? Нет! Ты, Досифей, как и все, кто осознали чудовищность страданий, которые несёт этот мир, знаешь, что будет лучше, если все существа погибнут и на смену долгой тьме придёт новый рассвет!

Досифей сглотнул.

— В том, что ты говоришь, есть доля правды, Никодим. И всё же, разве нет в этой жизни спасительной прелести? Разве тебе не доставляет удовольствия хорошая еда, дыхание полной грудью, взгляд любимого человека?

— Разве эти вещи перевешивают страдания тех, кто лишён их? — прорычал Никодим. — Разве отсутствие проказы у многих людей перевешивает страдания тех, кто ею поражён? Перечти всё, чем ты благословен, Досифей, и знай, что на каждую болезнь, которую ты ещё не подхватил, приходится много тысяч других — иначе ты бы вообще не знал об этих болезнях! Разве твои близкие не были недавно убиты римлянами или проданы в рабство? Если ты чувствуешь себя счастливым в этом отношении, то лишь потому, что знаешь о многих других, с которыми это произошло! Разве твои друзья не погибали от рук разбойников, из-за несчастных случаев, под лавинами?

— Успокойся, Никодим. Я пережил горе, как ты прекрасно знаешь. И всё же, жизнь — это…

— Не говори мне о жизни! — прошипел жрец с застывшим лицом. — Мне противна вся жизнь! Я ищу то, что находится за её пределами. Жизнь — это страдание. Я ищу избавления от жизни, и поэтому следую за тем, кто свергнет жизнь и принесёт радость этому миру. Иди же, Досифей, и молчи об этих вещах — если только не хочешь вкусить смерть ещё до того, как Истинная Жизнь воцарится в этом мире.

Досифей, видя безумный огонь в глазах священника, почтительно поклонился и отступил.

— Когда-то я чувствовал то же, что и ты, но научился уважать истинную жизнь, Никодим. Пусть она никогда не погибнет.

Затем, повернувшись, он поспешил прочь и растворился в толпе так быстро, как только мог.

Никодим нахмурился в замешательстве, теперь сожалея, что отослал своих сопровождающих. Они могли бы задержать хитрого старого самаритянина и отвести его на допрос к Иосифу из Аферемы. Древнего колдуна следовало предупредить.

Он повернулся и направился сквозь толпу, через несколько минут оказавшись у юго-западного угла огромной, окружённой колоннами площади. Здесь, у входа в зал Газзита, где Синедрион обычно собирался на совет, он нашёл двух своих служителей, ожидающих его.

— Старый Иосиф уже пришёл? — требовательно спросил Никодим.

— Он прибыл одновременно с нами. Ждёт вас внутри.

Священник вошёл. Факелы тускло освещали узкий колонный зал. В тени ближайшей колонны Никодим заметил высокую, слегка согбенную фигуру в священнических одеяниях. Как всегда, он поражался энергии, исходившей от этого худощавого человека, живости тёмных глаз на его крючконосом белобородом лице. Хотя он знал старого Иосифа более двух десятилетий, облик старого мага, казалось, никогда не менялся.

— Приветствую тебя, Никодим. Вижу, ты получил моё сообщение.

— Да. Зеф доставил его всего час назад. Как мы и договаривались, там было написано: «Тот, кого ты любишь, болен».

Старый Иосиф кивнул.

— Весть о неминуемом Исцелении Мира. — Он вопросительно приподнял бровь. — Но, добрый Никодим, почему ты повторяешь мне это слово в слово? Неужели я слышу беспокойство в твоем голосе?

— Я хотел, чтобы ты подтвердил, что сообщение не было изменено. Как ты думаешь, не следили ли за Зефом, когда он пришел ко мне?

— К чему эти подозрения? Расскажи мне, что сделало тебя таким настороженным.

Никодим бросил взгляд в сторону двери.

— Я только что встретил Досифея Самаритянина – там, во Дворе язычников. Он был в иудейской одежде. И он почти признался мне, что недавно был в твоем доме в Афереме.

Старый Иосиф слегка нахмурился.

— Ах! Это и впрямь любопытно, ибо прошлой ночью я встретил на дороге его ученика, Симона из Гитты,.

— Вот! Ты видишь? Затевается заговор. Ты знаешь, как хитер Досифей и как он сведущ в магических знаниях. Он знает, что Великое Возвращение вот-вот произойдет, и что это означает для судьбы всей плоти, и ему это не нравится. Ты уверен, что он не перехватил и не прочитал мое сообщение тебе?

— Это маловероятно, ибо я научил Зефа распознавать обученных магов, видеть сквозь иллюзии, сопротивляться гипнозу и другим подобным магическим уловкам. В любом случае Досифей не мог знать значения нашего кодового сообщения. Нет, я подозреваю, что он просто пытался получить от тебя сведения – ведь не ты ли был ли когда-то его спутником, когда Иоаанн совершал магические обряды в Эноне?

— Я отрекся от всего этого, — сказал Никодим, — и можешь быть уверен, что я не дал ему никаки сведений. Я не доверяю ему. Я только что слышал, как он пытался произнести Имя вслух, и не удивлюсь, если он попытается проникнуть в сам Храм, чтобы выведать наши секреты.

Старый Иосиф мрачно улыбнулся.

— Ты знаешь, что Имя безвредно, если оно не произнесено в нужное время и в нужном месте. Более того, если Досифей попытается войти в Храм после сегодняшней ночи, это определенно будет означать его гибель. Не беспокойся о нем.

— Но если он расскажет то, что знает, Анне или Каиафе, что тогда? Они рассчитывают на получение абсолютной власти, а не уничтожение всякой плоти…

— Они всегда были врагами Тридцати. Досифей им не доверяет. Кроме того, они и все остальные, несомненно, сочтут его сумасшедшим.

— А что насчет его ученика – Симона из Гитты?

— Я чувствую, что его появление здесь было совпадением, ибо он, кажется, выполняет какую-то свою собственную задачу…

— Ты чувствуешь? Кажется? — Никодим в раздражении замахал руками. — Откуда ты это знаешь? Он сам сказал? И даже если так, то можно ли ему верить?

— Симон не назвал Досифея, даже когда я спросил, как зовут его наставника, но…

— Ха! Вот и всё, — торжествующе произнес Никодим. — Ему есть что скрывать.

— …но моя интуиция подсказывает мне, что это было скорее из верностии, а не из-за скрытых мотивов. Когда человек живет так долго, как я, друг мой, у него развивается чувствование таких мотивов. Нет, Симон ничуть не интересовался мной, хотя я почти уверен, что он весьма быстро заинтересовался моей… дочерью. Ты знаешь, что он прошлой ночью помог нам с Мириам справиться с разбойниками на дороге? Да, и предложил нам свою дальнейшую помощь в случае необходимости, а затем уехал, даже не пытаясь нас расспросить. Я каким-то образом чувствую в этом руку судьбы, Никодим. По мере того, как звезды выстраиваются правильно, всё понемногу склоняется к нашей цели.

Старый священник снова поклонился старшему.

— Надеюсь, ты прав, Иосиф.

— Доверься мне. А теперь идём – мы должны присутствовать на собрании Совета, пока не наступила ночь.

Симон проснулся в темноте и сел, потирая глаза, чувствуя, что проспал много часов, и вспомнил, что он находится в гостинице в Вифании. Он встал, нащупал задвижку двери, открыл её и моргнул, когда дневной свет хлынул в маленькую комнату. Человек по имени Таггарт всё ещё лежал на постели, ровно дыша, как и прежде. Наклонившись поближе, Симон обнаружил, что не может найти на нём ни малейшего следа от ран. Он энергично потряс Таггарта за плечо, но чародей не отреагировал.

— Баал! — с изумлением выдохнул он. — Он что, будет спать вечно?..

Симон надел оружейный пояс, накину серый плащ нищего, затем вышел на галерею и закрыл за собой дверь. Солнце клонилось к западу; была середина дня.

Быстро обогнув балкон и спустившись на улицу, Симон нашёл мула там, где он его привязал.

— Валаам? — нерешительно произнес он. — Валаам, ты меня понимаешь?

Тот посмотрел на него, но не с большей сообразительностью, чем можно было бы ожидать от обычного животного. Он снова попробовал:

— Валаам…

— Ты что, сумасшедший, самаритянин?

Симон обернулся и увидел женщину с кислым лицом, Марфу, стоящую в дверях гостиницы.

— Я просто…

— Ты собирался улизнуть? Если да, то тебе лучше взять с собой своего друга-язычника. День закончится на закате.

Симон почувствовал, как нарастает его раздражение.

— Значит, ты изменила правила? И теперь выгоняешь раненого человека из-за отсутствия платы за день?

— Моя сестра Мириам, обладающая врачебными навыками, говорит мне, что он не болен, а мирно спит.

Симон не мог придумать, что возразить ей. Он заглянул в свой кошель и увидел, что монеты, несмотря на утренние поступления, подходят к концу. Ему придется побираться.

— Если бы ты могла дать мне время до завтра…

— Нет, Симон, ты лжепрокажённый! Может, ты и помог моей сестре и её опекуну, но для меня это не имеет большого значения. Мириам не очень практична, а старый Иосиф всегда был наполовину сумасшедшим. Я не знаю, что ты замышляешь, но тебе не удастся одурачить меня так же легко, как их.

Симон подавил гнев.

— Тогда возьми этого мула в залог. Ты видишь, это хорошее животное и, надеюсь, стоит нескольких ночей ночлега. И во имя Баала, отведи его в конюшню и дай ему корма! Почему ты позволила ему стоять здесь весь день в…

— Я не прикасаюсь ни к чему, чего мне не положено касаться, — и надеюсь, что ты будешь поступать так же, пока находишься здесь, самаритянин. Более того, я ожидаю, что ты и твой нечистый друг уйдете отсюда до Пасхи.

Сказав это, она отвязала мула и увела его во внутренний двор, стены которого окружали гостиницу с боков и сзади. Симон пробормотал под нос проклятие. Очевидно, женщина не поверила истории о том, что он был лиш переодет самаритянином. Он надеялся, что она не будет сплетничать о его присутствии здесь; это могло привести к неприятным инцидентам, особенно во время предстоящего религиозного праздника, или даже оказаться фатальным, если слухи дойдут до ушей некоторых римлян…

Когда Марфа ушла, Симон вдруг осознал, что в тени дверного проёма гостиницы стоит другая женщина. Он сразу узнал её.

— Мириам?..

— Приветствую, Симон из Гитты. — Она вышла из дверного проёма, и свет заходящего солнца осветил её царственное, нежно улыбающееся лицо. — Надеюсь, ты отдохнул так же хорошо, как и я.

Симон кивнул. Он снова задумался, как она могла быть сестрой кислолицей Марфы.

— Мне нужно ненадолго отлучиться, госпожа, и заработать немного денег. Иначе твоя сестра выставит меня и моего… друга… на улицу.

Улыбка исчезла; искры раздражения сверкнули в серо-зеленых глазах женщины.

— Марфа переоценивает себя. Она завидует привязанности Учителя ко мне и моей судьбе в качестве его невесты. Но она не выгонит тебя, Симон; я слишком многим тебе обязана. Более того, если тебе нужны деньги…

— В этом нет необходимости. Я благодарен тебе за то, что ты присмотрела за моим… моим другом, пока меня не было.

— Ах, твой друг. — Женщина снова улыбнулась. — Учитель рассказал мне, как ты нашел его раненным на дороге в Иерихон и привел сюда; он и несколько его галилейских учеников видели, как ты нёс его по дороге впереди них — после того, как мимо этого человека прошёл равнодушный священник и сопровождающий его левит.

Симон вспомнил.

— Госпожа, ты что-нибудь знаешь об этом священнике и левите? Они проходили здесь?

— Мне сказали, что так и было и они продолжили путь к Иерусалиму. Если бы они остались здесь, то им было бы по настоящему стыдно, ибо именно сегодня днём Учитель рассказал собравшейся здесь толпе о твоём поступке – о том, как священник и левит прошли мимо ограбленного и раненого человека и оставили его умирать, но затем самаритянин подобрал его, доставил в гостиницу и оставил деньги, чтобы о нём позаботились. Это была очень трогательная история, Симон, и многие в толпе были тронуты, несмотря на их презрение к самаритянам.

Симон догадался, что «Учитель» должен был быть тем высоким человеком в белой одежде, которого он видел идущим по дороге из Иерихона со своей свитой. Однако, за исключением лёгкого раздражения от очевидного обожания Мириам этого человека, эта тема его не заинтересовала.

— Тогда я должен отправиться в Иерусалим, — сказал он. — Этот священник и его… левит… могут знать, кто похитил двух моих юных друзей. Кстати, он не настоящий священник, а раввин по имени Изхар из галилейского города Хоразин…

— Хоразин? Значит, это должен быть Изхар! — сказала Мириам. — Я знаю его; он враг Учителя и могущественный колдун. Странно, как судьба переплетает нити предназначения. Но прежде чем отправишься на поиски этого тёмного раввина, Симон, не поужинаешь ли ты здесь? Должно быть, ты голоден после ночного путешествия и дневного сна.

— У меня нет времени.

— Тогда хотя бы возьми с собой буханку хлеба и кожаный мех с вином. — Мириам вошла в гостиницу и вскоре вернулась со свёртком, который передала Симону. — Иди же, Симон, и да пребудет с тобой благословение Всевышнего. Берегись Изхара, и ещё больше его так называемого левита. Я слышала о них странные истории.

— Спасибо, Мириам. Присмотри за спящим чародеем наверху; если он проснётся, не дай ему уйти. Если повезёт, я вернусь к рассвету. Мир тебе.

Он поспешно скрылся в толпе, снова удивляясь этой женщине, чьи мистические серо-зелёные глаза могли чувствовать присутствие Истинных Духов даже сквозь маскировку, чья красота и манеры намекали на что-то царственное, даже сверхъестественное внутри неё. И тут он вспомнил, что она пожелала ему добра во имя Всевышнего — Существа, о котором знали только посвящённые в Тайную Мудрость — Того, Кто вечно стоит над всеми мирами и богами-творцами.

— Мот и Баал! — пробормотал он, удивляясь. — Кто же она?..

Досифей поспешно вышел из Золотых ворот храмового двора и спустился по широкой каменной лестнице, радуясь, что покинул Иерусалим с его смрадом, происходящим от большого скопления людей. Однако долина Кедрон, куда он спускался, была едва ли менее переполненной народом. Толпы паломников толкали его на лестнице, надеясь попасть в священный город до того, как его ворота закроются на закате.

У подножия лестницы он нашел невозмутимого Евпата, державшего поводья их осла. За ним и толпой, поднимавшейся со стороны Кедрона, вставал восточный склон, зелёный и золотой под лучами заходящего солнца, его низкий гребень был покрыт дубами и терпентинными деревьями Гефсиманского сада.

— Поторопись, Евпат, — прорычал он. — Нам стоит оставить как можно больше миль между нами и этим городом.

Крепкий раб безропотно последовал за своим господином; если он и испытывал какое-либо удивление по поводу способности семидесятилетнего Досифея задавать быстрый темп и поддерживать его, он не высказал этого.

Досифей, со своей стороны, корил себя за то, что осмелился связаться с Никодимом.

— Будь проклята Фортуна! — пробормотал он под нос, пробиваясь сквозь толпу. — И будь проклят Никодим, безмозглый дурак! Пришлось раскрыться перед без всякой выгоды. Ну что ж, попробую найти жильё в Вифании или рядом с ней, а затем отдохну там, пока не прибудут Тридцать.

Примерно через час, когда они оставили позади Кедрон и Иерусалим скрылся из виду, Досифей и его слуга остановились, чтобы отдохнуть. Вифания находилась менее чем в часе ходьбы к востоку; оставалось надеяться, что там будет не так многолюдно, как в Иерусалиме. Здесь, по крайней мере, толпа заметно поредела, хотя паломники всё ещё часто проходили мимо. Некоторые начали разбивать палатки вдоль дороги и на пологих склонах холмов, когда солнце клонилось к западу.

Неподалеку на валуне сидел человек в рваном сером плаще, жуя краюху хлеба. Досифей отвернулся, когда тот поднялся на ноги и начал приближаться хромающей походкой. Ещё один проклятый нищий! Они донимали путешественников по праздничным дням, и большинство из них были мошенниками. Он приготовился дать быстрый резкиий отпор, когда человек приблизился — но затем с удивлением услышал вместо типичного назойливого нытья уверенный молодой голос:

— Ну, Досифей, вот это удача. Ты не узнаёшь ученика, которого обучал искусству маскировки?

Старик пристально всмотрелся в нищего.

— Симон! Мое мастерство и впрямь воссияло в тебе. И всё же я узнал бы тебя, не будь мои мысли заняты другим.

— Мысли мастера не отрываются от окружающей реальности, – процитировал Симон, улыбаясь.

— Мудры слова Дарамоса, – признал Досифей с лёгким раздражением в голосе. — Что ж, признаю, что я ещё не достиг уровня этого совершенного архимага; в конце концов, я всего лишь человек. Более того, в последнее время я озабочен серьёзными делами. Слушай…

Он принялся рассказывать Симону о своём посещении дома Иосифа из Аферемы и недавней встрече со священником Никодимом.

— Всё настолько плохо, как я и опасался, – заключил он. — Эти двое намерены помочь рабби Иешуа в разрушении мира, открыв Врата к величайшим из Древних!

Симон задумался над этим, зная о склонности своего наставника к самодраматизации; однако в эти дни, несомненно, творилась какая-то странная магия.

— Ты уверен?..

— У меня нет времени спорить, Симон. Быстро расскажи мне всё, что произошло с тобой после нашей последней встречи.

Симон сделал это за несколько минут, пока старик внимательно слушал, а тупой Евпат молча стоял рядом, понимая немногим больше, чем осёл, за которым он ухаживал. Когда Досифей услышал о похищении Менандра и Илионы, его глаза выразили боль, и он схватился за свои одеяния, на еврейский манер, как будто собирался их разорвать; но не стал перебивать.

— Ты должен найти их, – тихо сказал он, когда Симон закончил. — Но если этот облачённый в жреческие одежды Изхар имел какое-либо отношение к их похищению, я почти уверен, что ты найдёшь его в доме Анны, а не в Иерусалиме. Я давно подозревал их обоих в тёмных сговорах. Виллу Анны ты найдёшь, свернув на южную тропу на следующей развилке; она стоит на хребте, откуда открывается вид на долину Кедрон и Иерусалим, недалеко за Гефсиманским садом и прямо перед горой Поругания, где Соломон когда-то приносил жертвы демонам. Иди осторожно, Симон, ибо Изхар многое знает о колдовстве, а Анна ещё больше.

— А ты?..

— Я только задержу тебя, если попытаюсь сопровождать. Вместо этого я отправлюсь в Вифанию, возможно, чтобы остановиться в той самой гостинице, о которой ты мне рассказывал. Я бы встретился с этой Мириам, подопечной старого Иосифа, и таинственным Учителем, за которого она, очевидно, собирается замуж. И, возможно, мои искусства смогут пробудить этого странного чародея, Таггарта, с которым мне очень хочется продолжить беседу.

— Хорошо. Когда будешь говорить с Марфой, той… женщиной, которая держит гостиницу, скажи ей, что тебя прислал Симон Прокажённый. И она, вероятно, захочет много денег.

Досифей кивнул, кратко обнял своего ученика, затем кивнул Евпатосу.

— Прощай, Симон. Возвращайся поскорее и расскажи, что узнал.

Симон помахал в ответ, затем угрюмо двинулся по пыльной дороге в поисках дома Анны.

Элисса, спешащая на север по тропе вдоль хребта, внезапно споткнулась и упала на колени. Она поднялась, пошатываясь, с помощью Менандра и своей служанки Лотис.

— Я так устала! – охнула она. — Можем мы… хоть минуту отдохнуть?

Менандр тревожно посмотрел на неё. Очевидно, женщина ещё не полностью оправилась от зелья, которое заставил её выпить старый Анна.

— Хорошо. Вот, присядь на этот валун, но только на минуту. Мы должны отправиться в путь как можно быстрее.

Лотис нервно оглянулась назад, откуда они пришли. Тропа в том направлении была безлюдна; дом Анны пропал из глаз, теперь его скрывал редко поросший деревьями холм хребта к югу.

— Думаешь, они уже преследуют нас?

— Не знаю. Это зависит от того, заметили ли они твоё отсутствие.

Менандр сел на землю. Он тоже ужасно устал; ему не помешал бы отдых. Ему хотелось, чтобы вокруг было больше людей. За исключением нескольких паломников, видневшихся далеко к северу, они были одни. Тут и там росли деревья и кустарники, слишком редкие, чтобы обеспечить эффективное укрытие. К западу от пыльной дороги поднималась высокая стена, граничащая с обширным садом, заросшим деревьями, но ворот в ней не было, а изгибы дороги к северу и югу закрывали вид на ближнюю местность. Это было нехорошее место.

— Я могу продолжить путь, – сказала Элисса. — Как далеко нам ещё идти?

— Я узнаю это место, – сказал Менандр. — За этой стеной находится Гефсиманский сад. Дорога в Вифанию из Иерусалима недалеко к северу отсюда. Когда мы доберёмся туда, то сможем затеряться в толпе паломников и…

Внезапно из-за южного поворота показалась группа мужчин. Они были совсем недалеко и приближались быстрым шагом – четверо римских солдат в лёгких доспехах во главе с невысоким крысолицым мужчиной с щетинистой бородой.

— Это Иахат! – ахнула Элисса. — Господь Гаризима! Он узнает…

— Поднимите вуали, быстро! – рявкнул Менандр.

Но было слишком поздно. Крысолицый мужчина указал на них и закричал, и солдаты бросились к ним со всех ног. К тому времени, как Менандр и две женщины поднялись, римляне были почти рядом с ними. Затем один солдат остановился, вложил стрелу в лук и натянул тетиву.

— Не пытайся бежать, парень, – крикнул он, – если не хочешь получить сталь на ужин.

Остальные трое поспешили вперёд и окружили их. Менандр молча проклинал себя за глупость. Если бы он только заставил женщину пройти чуть дальше – возможно, они нашли бы ворота в стене сада…

— Ха! Это самаритянка, точно, – воскликнул Иахат, присоединившись к солдатам. Он недолго постоял, тяжело дыша и восстанавливая дыхание, самодовольная ухмылка застыла на его крысином лице.

— Да, и этот парень – ещё одна добыча, – сказал один из римлян. — Это тот, кого Скрибоний потребовал найти после того, как он сбежал от нас. Очевидно, он вернулся и ускользнул от нашего преследования, затем проник в особняк и помог сбежать ещё и этим женщинам. Действительно скользкий парень – я бы решил, что только колдун смог бы выбраться из тех пут, которые мы на него наложили!

— Каков наглец! – рассмеялся Иахат. — Посмотрите, как он замаскировался под левита, а эти женщины надели иудейские одежды. Однако ты кое в чём ошибся, парень: эта девушка носит одеяние храмовой девы. — Он засмеялся ещё громче, хрипло. — Вы не могли выбрать более заметную маскировку. Несколько человек на этой дороге заметили это и поэтому смогли указать нам путь. Анна будет доволен, что мы смогли поймать вас так быстро.

Лотис сжала кулачки, очевидно, чувствуя вину и досаду. Она сама выбрала это изящно расшитое одеяние, не догадываясь о его значении. Несмотря на свой страх, Менандр в этот миг всем сердцем сочувствовал ей.

— Хватит болтать, Иахат, – проворчал один из римлян, вытаскивая из-за пояса толстый моток верёвки. — Доставай свой нож. Мы будем держать его, пока ты сделаешь по разрезу за каждым сухожилием запястья, а потом я продену это через разрезы и завяжу. Хочу посмотреть, как он вывернется из этого!

— Вы, римляне, просто гениальны, Лабан! — Иахат вытащил из-под своей тоги короткий изогнутый кинжал и двинулся вперёд, ухмыляясь. Страх Менандра превратился в ужас, когда двое солдат грубо схватили его и, крепко удерживая, выкрутили руки за спину.

— Нет! – закричала Лотис, хватая одного из солдат и тщетно пытаясь оттащить его. — Не надо!..

Третий римлянин грубо схватил её за плечо и швырнул на землю, затем повернулся, чтобы помочь двум другим держать сопротивляющегося парня. Иахат и Лабан двинулись вперёд, с ножом и верёвкой наготове…

— Подайте милостыню, добрые господа, – заныл дрожащий голос. – Во имя всевышнего, подайте несчастному нуждающемуся.

Все головы разом повернулись к оборванному нищему, который, пошатываясь, приближался к ним, вытянув левую руку дрожащей ладонью вверх из-под своего рваного серого плаща.

— Аид! – прорычал Лабан, удивляясь, как этому негодяю удалось так незаметно приблизиться к ним. — Милостыню, говоришь? Убирайся прочь, червь, или получишь вместо неё сталь!

— Смилуйтесь над нуждающимся, – ныл нищий, продолжая приближаться, как будто не слышал его. Он был сгорблен и согбен, лицо искажено, глаза закатывались и расфокусировались, как будто он был безумен или полуслеп. – Подайте, о щедрые!

— Ладно, насекомое. — Лабан, ухмыляясь, двинулся вперёд и встал перед нищим. Он демонстративно смерил расстояние, затем занёс кулак для смертельного удара. — Вот тебе милостыня…

Сверкнула сталь, клинок со свистом рассек воздух — и плоть. Лабан резко отшатнулся назад и тяжело рухнул на землю без единого крика, его голова была наполовину отрублена, шейные артерии фонтанировали кровью.

Нищий с диким воплем прыгнул вперёд, отбросив плащ, с гладиаторским фракийским клинком в правой руке и римским гладиусом в левой. Двое римлян, державших Менандра, отпустили его и схватились за свои короткие мечи. Один мгновенно умер, когда изогнутая сика нищего пронзила ему бок и вонзилась в сердце; другой, бросившись вперёд, обнаружил, что его рука вдруг оказалась отрублена от запястья необычным взмахом левой руки и рубящим ударом меча противника; он отшатнулся назад, воя и ругаясь, сжимая культю. В следующее мгновение он тоже беззвучно упал мёртвым, его шея была перерезана сикой.

Оставшийся римлянин, отступив назад, натянул лук со стрелой и прицелился, но внезапно пошатнулся вперёд, когда Элисса сильно ударила его по спине большой палкой, которую она схватила с обочины дороги. Его стрела, не причинив вреда, вонзилась в грязь. Рыча, он развернулся, но лишь для того, чтобы получить ещё один сильный удар палкой по лицу. Затем меч нищего вонзился ему в спину и вышел на несколько дюймов из груди; его глаза закатились, и он упал вперёд без звука.

— Я ненавижу римлян! – закричала Элисса, её тёмные глаза дико сверкали от ярости.

Иахат бежал по дороге, визжа, как напуганная свинья. Нищий настиг его в несколько быстрых прыжков и, бросив свой гладиус, схватил его за шею сзади и развернул лицом к себе. Сборщик налогов опустился на колени, напуганный и дрожащий.

— Поработитель детей, посмотри на меня, – прорычал демонический нищий. — Посмотри, Иахат, посмотри и узри свою гибель!

— Боги Шеола! – ахнул Иахат, его крысиное лицо побледнело. — Симон из Гиты! Пощади меня, пощади – я богатый человек. Все моё богатство может стать твоим, о Симон…

— Шакал! Ты украл это богатство у моих родителей и у многих других. Ты пощадил их?

Иахат отчаянно ринулся вперёд с изогнутым кинжалом в правой руке. Симон легко поймал его запястье и скрутил; раздался громкий хруст кости, вой агонии и ужаса. Этот вой внезапно оборвался, когда Симон схватил сборщика налогов за горло и поднял в воздух. На мгновение ноги мужчины слабо дёрнулись; его руки царапали стальную руку, которая держала его над землёй, в то время как крысиное лицо потемнело, опухло, а глаза выкатились.

— Умри! — Симон вонзил свой изогнутый клинок в круглое брюхо сборщика налогов и свирепо вспорол его, а затем презрительно отбросил тело прочь. На мгновение Иахат лежал, булькая и дёргаясь в пыли, кровь и внутренности выливались из него; затем его пятки в последний раз взрыли пыль, и он затих.

Симон подобрал свой короткий меч, вытер клинки об одежду мёртвых римлян, затем поднялся и вложил их в ножны.

— Это… правда ты, Симон? – сказал Менандр, нерешительно сделав шаг вперёд.

— Это он! – воскликнула Элисса. — Слава Господу Гаризима! Симон, ты пришёл как раз вовремя, чтобы спасти нас от этого отребья, этого мучителя детей… — она шагнула вперёд и яростно пнула кровавые останки Иахата, — этого скота, который называл себя самаритянином…

— Госпожа моя, прошу! — Лотис схватила свою хозяйку за руку и обратила умоляющие, испуганные глаза на Симона. — Она была под зельем, она не в себе.

— Ты хорошо поступила, Элисса, – сказал Симон. — У тебя есть мужество.

Женщина засмеялась.

— Спасибо, гладиатор. Боги, Симон, какой же ты мастер маскировки! Видя тебя таким высоким и грозным сейчас, я с трудом могу поверить, что ты был тем дряхлым, сгорбленным нищим. И этот огонь ярости в твоих глазах – я никогда тебя таким не видела!

При этих словах выражение его лица немного смягчилось, стало более серьёзным.

— Я очень рад вас всех видеть. Но как вы оказались вместе на этой дороге?

— Менандр спас нас, – сказала Лотис. — Мы бы сумели сбежать, если… если бы не моё невежество с выбором одежды храмовой девы для маскировки. В дороге я распахнула плащ из-за жары, и несколько человек нас заметили.

— Да-да, понимаю. Не оставляй больше этот плащ распахнутым!

— Это было и моё невежество, – сказал Менандр, и быстро принялся объяснять всё, что с ним произошло с момента их расставания. Через несколько минут все трое полностью изложили ему все события последних двух дней, и Симон в ответ быстро рассказал о своих собственных приключениях.

— Но довольно, – заключил он. — Вы должны поторопиться в Вифанию. Вот, Менандр, возьми остатки хлеба и вина – ты выглядишь голодным. И ещё возьми этот мешочек с деньгами тоже. Когда прибудешь туда, спроси, где находится гостиница Марфы, и скажи ей, что вы гости Симона Прокажённого. Я буду охранять эту дорогу, пока вы не уйдёте в безопасности, и если римляне будут продолжать преследовать вас, я убью и их тоже.

— А как же ты, Симон? — спросил Менандр. — Последуешь за нами?

— Не сразу. Я пойду в Иерусалим, чтобы попытаться спасти Илиону из этой Силоамской башни, о которой тебе рассказал Изар. Жди меня в Вифании. Если повезет, вернусь к рассвету.

Менандр грустно покачал головой.

— Пожалуйста, Симон, не уходи. Мне больно, что Илиону увели, но вдвойне больнее будет потерять и тебя. Возможно, мы сможем спасти ее позже, когда она будет выведена оттуда, но сейчас это невозможно. Изар говорит, что башня неприступна; более того, ее охраняет центурион Скрибоний и двадцать его легионеров...

— Скрибоний! — прошипел Симон, и темные огни вновь запылали в его затененных глазах.

— Да, это тот римлянин, который возглавлял отряд, похитивший Илиону и меня.

— Для адепта, обученного магами, ни одна крепость не является неприступной — мрачно сказал Симон. — Я должен идти сейчас.

— Тогда позволь мне пойти с тобой...

— Нет. Ты хорошо поработал, Менандр — исключительно хорошо. Но ты устал. Кроме того, тебе нужно благополучно доставить этих женщин в Вифанию. Поторопись, иди!

Все трое коротко обняли его и попрощались, затем повернулись и продолжили свой путь на север по дороге. Симон смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Задул легкий ветерок, предвестник приближающихся сумерек; солнце, уже скрывшееся за деревьями и высокой садовой стеной, отбрасывало длинные тени.

— Ищейка идёт по твоему следу, Скрибоний, — пробормотал он.

Он поднял палку, подошел к растерзанному телу Иахата и, нагнувшись, написал в пыли рядом с ней арамейские слова:

В А Р А В В А

Это послание для тебя, Максентий, чтобы ты вновь вспомнил, что «сын отца» вернулся!

Вслед за этим Симон снова накинул свой нищенский плащ и поспешил прочь. Тень его слилась с большей тенью надвигающихся сумерек.

Досифей и его слуга вошли в дом, который, как им сказали, принадлежал хозяйке постолого двора Марфы. В главной комнате не было никого, за исключением молодого иудейского парня, который разжигал огонь в большом каменном очаге, встроенном в восточную стену.

— Я Досифей, лекарь, — представился старик. — Моему слуге и мне нужно жилье.

— Мест нет, — сказал иудейский юноша, не поднимая глаз.

— Я должен остановиться у некоего Симона Прокаженного.

Юноша встал и повернулся к пришельцам. Досифей по его выражению лица понял, что он слегка недоразвит.

— Я знаю его. Марфа говорит, что никто не должен входить в его комнату. Там спит больной.

— Я лекарь. Меня прислали сюда лечить этого человека.

— Нет, — покачал головой парень. — Марфа велела никого не впускать. Комнаты заняты.

— Тогда я поговорю с твоей хозяйкой. Позови ее.

Юноша снова покачал головой.

— Ее здесь нет. Она пошла к Учителю.

— А-а. — Досифей вспомнил большую толпу, которую он видел на западном краю города, к югу от дороги. — Не может ли этот Учитель быть рабби Иешуа бар Иосифом, которого в последнее время так много людей стремятся увидеть и услышать?

— Это он. — Из глаз парня исчезла часть его жесткой подозрительности. — Я слышал, как он проповедовал. Говорят, он великий человек.

— В самом деле? Я тоже должен его послушать. Послушай, юноша, неужели у вас нет хотя бы места в конюшне, где мы могли бы покормить нашего осла и немного поспать?

— Да, — кивнул парень. — Вы можете разделить место, где уже стоит мул «прокаженного». Это будет стоить вам три сестерция.

— Что? Досифей на мгновение потерял свое величественное достоинство. — Но это же грабеж!

Юноша пожал плечами.

— Сейчас Пасха. Либо соглашайся, либо уходи.

Досифей, нахмурившись, отсчитал монеты, затем последовал за грубияном на улицу и вокруг дома к конюшням, а Евпат следовал за ним с ослом. Конюшни представляли собой большое прямоугольное пространство, примыкающее к гостинице, все четыре стороны были окружены крытыми стойлами, полными животных и соломы. Там разместилось уже довольно много людей.

Юноша оставил их у одного из стойл и ушел. Пока Евпат привязывал и кормил осла, Досифей осмотрел мула, который уже был привязан там. На мгновение он внимательно осмотрел его глаза, но разума обнаружил в них не больше чем у обычного животного. Он помахал рукой перед мордой мула и тихо заговорил с ним, но ответа не последовало.

— Любопытно, — пробормотал он.

— Что вы делаете, хозяин?

— Ничего, Евпат. Доставай продукты, а я прилягу на эту солому и немного отдохну.

Немного поев, Досифей проспал около часа. Затем он резко проснулся, услышав, что в стойло заходят люди. Он быстро сел и протер глаза. Перед ним стоял молодой парень и две женщины, их фигуры вырисовывались на фоне золотого свечения вечернего неба.

— Проснись, Евпат! — раздраженно рыкнул он на своего храпящего слугу. — Как смеет этот трактирный мужлан направлять сюда других, чтобы они делили нашу скудную...

— Досифей! — воскликнул парень. — Ты меня не узнаешь?

Старик внимательно присмотрелся к нему.

— Менандр? Значит, Симон нашел тебя. Слава богам! Но кто эти двое с тобой?

— Элисса из Сихара и ее служанка Лотис.

— А-а. — Досифей поднялся на ноги, стряхнул солому со своей мантии и слегка поклонился. — Я слышал о тебе, госпожа...

— И я о тебе, Досифей, — ответила женщина. — Менандр как раз рассказывал нам, во время нашего путешествия в Вифанию, что он и Симон изучали искусства магов под твоим руководством. Ты можешь гордиться обоими своими учениками, ибо своими умениями они только что спасли меня и мою служанку из крайне отчаянного положения. Но скажи мне, почтенный соотечественник, почему ты здесь, в иудейской деревне, переодетый в иудейские одежды и выдающий себя за иудейского лекаря?

— Я вижу, вы разговаривали с молодым мужланом, заведующим постоялым двором, — сказал Досифей. — Нам есть о чем поговорить. Присаживайтесь все. Эта скромная солома — все, что я могу предложить вместо подушек, но она достаточно мягкая. Евпат, вставай и доставай еду.

Следующие полчаса они рассказывали друг другу обо всех событиях, которые с ними произошли, вместе и по отдельности, в то время как золото западного неба медленно тускнело, переходя в темно-синий цвет сумерек. Когда, наконец, они закончили, Досифей покачал головой, затем молча посмотрел на только что зажженные факелы у колодца в центре двора.

— До чего же странные вещи происходят, — пробормотал он. — Что ж, Менандр, я знаю, что ты и все остальные устали и должны отдохнуть. Но сейчас я должен пойти и посмотреть, что замышляет этот таинственный рабби Иешуа. Пошли, Евпат, поторопись. У нас мало времени, прежде чем вечер сменится ночью.

Старик и его слуга поспешили в сумерки. Однако едва они вышли на улицу перед постолым двором, как увидели большое количество людей, приближающихся с запада. Многие из них пели и скандировали, а среди них шагала необычайно высокая фигура в белой мантии. Через минуту они достигли гостиницы и начали проталкиваться в дверь.

Досифей, сделав знак Евпату следовать за ним, уверенно шагнул вперед и вошел вместе с первыми из них. Комната внутри была большой и заставленной множеством грубых деревянных столов и скамей; в ней витали аппетитные запахи еды, исходящие от кастрюль и жарочных решёток, расставленных в широком камине, встроенном в восточную стену.

Гости, замолкшие при входе, начали рассаживаться за столами, пока слуги поспешно подавали им хлеб и кашу. Досифей, передвигаясь среди них с уверенностью человека, который находится здесь с полным правом и совершенно свой, нашел себе место в тенистом углу, откуда мог незаметно наблюдать и слушать; он подтянул табурет к столу и сел, жестом показав Евпату сесть на пол рядом с ним.

Когда вошел человек в белой мантии, Досифей внимательно присмотрелся к нему. Он был необычайно высок, его голова почти касалась низкого потолка, осанка была спокойной, уверенной, даже царственной. На его благородном лице виднелась печаль, даже усталость — но при всём при этом, как и говорил Аггей, в нём присутствовали какие-то странные, почти козлиные черты. Однако больше всего Досифея поразили глаза — темные, большие, прозрачные, отражавшие свет масляных ламп, как тихие пруды. В их глубине он почувствовал сочувствие, сострадание и безграничную тайну, и в этот момент ощутил порыв протянуть руку в теплой дружбе, поведать о старых печалях...

Но он сдержал этот порыв и обратил свое внимание на высокую величественную женщину, которая шла рядом с благородным рабби. Ее лицо и серо-зеленые глаза отражали ту же мистическую странность и сострадание, что и у него, хотя и без чуждого оттенка козлиности. Досифей почувствовал, как сжалось его сердце; она была одной из самых прекрасных женщин, которых он когда-либо видел. Смутные, почти забытые воспоминания о древней любви внезапно ярко воскресли в его уме, и голос, казалось, прошептал ему: «О Ты, Желание Воспоминаний, Владычица Бесконечности...»

Затем эта пара прошла мимо и исчезла в дверном проеме, поднимаясь по лестнице, ведущей во внутренние и верхние комнаты.

Досифей, поняв, что перестал дышать, глубоко вздохнул.

— Боги! — пробормотал он, потрясенный. — Неужели это действительно она...

— Она? — спросил молодой человек, который подошел к столу старого мага. — Ты знаешь невесту нашего учителя? — Затем, наклонившись ближе, вдруг с изумлением прошипел: — Клянусь Эль Шаддаем! Неужели это действительно ты, Досифей?

Старый чародей нахмурился, глядя на молодое бородатое лицо, в его глазах стояло раздражение и легкая тревога. Юноша отступил, сделал извиняющийся жест и начал удаляться.

— Нет, Нафанаил, не уходи, — сказал Досифей, быстро придя в себя. — Ты меня напугал. Подходи, садись. Я был в Капернауме несколько дней назад и разговаривал с твоим отцом. Он был бы рад услышать новости о тебе, если бы… — Он виновато замолчал, вспомнив, что Толмай не сбежал из Черной синагоги и теперь, вероятно, находится во власти Изхара.

Молодой человек повиновался, печально покачав головой.

— Хотел бы я, чтобы мой отец увидел свет и присоединился ко мне на пути, которому я должен следовать.

— Ты имеешь в виду путь рабби Иешуа? Как я понял, это именно он и его невеста только что прошли через эту комнату. Должен сказать, очень впечатляющая пара, но в них чувствуется какая-то сильная усталость.

— И неудивительно, — сказал Нафанаил. — Оба путешествовали всю ночь, чтобы добраться до Вифании; с тех пор рабби провел большую часть дня, проповедуя толпам, а она постоянно была рядом с ним. Затем этим вечером, сразу после захода солнца, он совершил Обряд Возвышения... — Молодой человек резко отвернулся, как будто внезапно осознав, что сказал лишнее. — Марфа! — крикнул он угрюмой женщине, которая только что вошла. — Принеси нам хлеб, кашу и вино.

Пока женщина обслуживала их, Досифей, узнав, что она хозяйка, сообщил ей, что он друг Симона Прокаженного и занял часть ее конюшни. Она ответила ему коротко и несколько невежливо, затем ушла обслуживать других гостей.

— Что с ней? — спросил Досифей, когда она ушла.

— Марфа всегда немного такая, — сказал Нафанаил, — а теперь ещё и она озабочена Учителем и его делами. Между нами говоря, я чувствую, что она немного завидует своей сестре Мириам, невесте Учителя.

— О да, — кивнул старик. — Как и любая обычная женщина. Когда эта Мириам вошла в комнату, я почувствовал что-то такое, чего, как мне кажется, нет, я уверен, не испытывал с тех пор, как... — Его голос затих, и на мгновение его лицо стало спокойным; глаза, тронутые благоговением, казалось, смотрели сквозь дальнюю стену гостиницы, словно в давно минувшие времена. Затем, когда Досифей пришёл в себя, его взгляд снова стал проницательным, и он произнёс: — Скажи мне, друг Нафанаил, что ты знаешь об этой невесте.

— Только то, что она подопечная и внучатая племянница старого Йосефа из Аферемы, и что она родом из города под названием Магдала на берегу Геннисаретского моря. Учитель, который однажды спас ее от одержимости демонами, говорит, что она воплощение... той Владычицы Мудрости, которая пребывала с Высшим Существом в вечностиы, прежде чем были созданы миры.

— София, — пробормотал Досифей, разглядывая сложный рисунок тёмных досок стола. — Луна, Селена, Елена — та, ради которой было совершено это творение.

— Ты не насмехаешься, — удивлённо сказал Нафанаил. — Ты знаешь!

— Да. Я почувствовал это. И Симон тоже, когда встретил её…

— Симон?

Досифей покачал головой, словно пытаясь прояснить мысли, затем усмехнулся:

— Симон Прокажённый, мой друг, с которым я делю жилище. Разумеется, на самом деле он не прокажённый…

— Понятно. Один из тех шарлатанов, которые собирают толпы во время праздников.

— Именно. Но теперь, Нафанаил, что касается этого Обряда Возвышения…

Юноша побледнел.

— Не говори об этом, — прошептал он, нервно оглядываясь на людей, сидевших за другими столами. — Кифа и другие рассердятся, если узнают, что я обсуждаю это с тобой, ибо Учитель часто наказывал нам молчать о его чудесах.

«Чтобы обеспечить их широкое распространение», — цинично подумал Досифей. Вслух же он сказал:

— Ты знаешь, что твои я сохраню твои секреты в безопасности. Разве я когда-либо выдавал посторонним тайные доктрины Иоанна, в секте которого вы с Кифой когда-то были посвящёнными? Кроме того, я уже много знаю об этом. Послушай, Око Быка теперь заходит вместе с солнцем; что же тогда взойдёт, когда солнце зайдёт?

— Что же тогда, Досифей? — сказал Нафанаил с лёгкой дрожью.

— Великий Дракон Вавилона, чьё сердце — красное пламя Антареса, и лишь когда пройдет еще месяц, преследующий его враг, Центавр, получит преимущество в час наибольшего напряжения. Звёзды сошлись, Нафанаил, и когда луна будет полной, Врата откроются шире всего. Кто же тогда пройдёт через них? И кто только что восстал, чтобы помочь в этом прохождении?

— Ты действительно много знаешь, Досифей. — Нафанаил сделал глоток вина. — Как ты догадался, это восстал Близнец — брат Учителя. Ни один человеческий глаз не может созерцать его, и его зовут Эль-ха-Заррия.

— Эль-ха-Заррия — «Владыка заррийцев», — пробормотал Досифей, в свою очередь пригубив вино. — Действительно, это то, чего я и опасался. Эйбон и Тот-Амон оба писали об этом. Когда звёзды сходятся соответстввующиим образом, в мире рождаются два брата — один, как истинный эйдолон человека, другой как Те, которые не обладают видимостью или земной субстанцией и повелеват звёздными демонами…

— Что? Досифей, о чём ты говоришь?..

— Не важно. — Старик снова покачал головой. — Не обращай внимания на старческую болтовню. Скажи мне, Нафанаил: как происходит это возвышение? Я видел толпу у западной окраины города незадолго до захода солнца. Совершался ли там… обряд?..

Юноша кивнул.

— На самом деле это началось несколько дней назад, когда мы ещё были с Учителем в Перее за Иорданом. Учителю пришло послание от Невесты и её сестры, в котором говорилось: «Господи, тот, кого ты любишь, болен». Когда мы спросили, что это значит, Учитель ответил: «Эта болезнь не к смерти. Она для славы Яхве Цваота, дабы его сын был прославлен через неё. Эль-ха-Заррия теперь спит, но я иду, чтобы разбудить его ». Этого я не понял, но позже ученик Иуда из Кериофа, который посвящён в тайны Учителя больше, чем кто-либо из нас, объяснил мне, что Близнец зашевелился в своём склепе и должен скоро восстать, чтобы помочь в возвращении Отца. Наш Учитель часто говорил нам о своём Близнеце, иногда так, будто это существо присутствовало среди нас и прямо говорило с его разумом. Через день или два Учитель сказал нам: «Эль-ха-Заррия мёртв, но он ждёт, мечтая; скоро вы увидите, как он восстанет, и тогда вы поверите всему, что я вам сказал. Пойдём, пойдём к нему ». Я видел, как Иуда улыбнулся, словно понимая, но остальные из нас были озадачены. Затем глаза Учителя широко раскрылись и стали мечтательными, как это часто бывало, когда он получал послание от духов или демонов; мы часто были свидетелями этого. Мгновение спустя он повернулся к нам и сказал: «Близнец призывает нас прийти и умереть с ним ».

— Под чем он подразумевал «умереть для этого мира», без сомнения, — пробормотал Досифей. — Останес писал: «Некоторые могут из смерти восстать; потомство Древнего не умирает никогда».

— Ты действительно знаешь много странных вещей, Досифей, но ни одна из них не является более странной, чем то, что мне довелось увидеть всего час назад. Послушай. — Нафанаил ещё больше понизил голос и наклонился вперёд. — Когда этим утром мы прибыли сюда в Вифанию, сестра Невесты вышла нас встретить. Она была сердита и ругала Учителя за слишком долгое промедление, но я слышал, как он сказал ей: «Воскреснет брат твой ». Позже, после того как он провёл день, проповедуя толпам, увещевая их с удвоеннй энергией соблюдать Закон, чтобы подготовиться к возвращению Отца, он наконец привёл нас в грот на окраине Вифании, когда солнце опускалось к Иерусалиму через далёкую долину. Немало горожан продолжили путь вместе с нами. Мы прошли среди многих гробниц и наконец пришли к одной, большей, чем все остальные; на самом деле это был вход в пещеру на склоне холма, закрытый огромным камнем. Когда солнце зашло, Учитель повелел нам: «Уберите камень». Мы сделали это, хотя и не без труда, ибо он был огромен и прочно установлен — и тотчас же вырвался ужасный смрад. «Конечно, он мёртв уже много дней! » — обвиняюще воскликнула Марфа, но затем мы все услышали странное хлюпанье и увидели движение внутри. Толпа закричала и разбежалась, и я чуть не последовал за ними, испытывая странный ужас. Внутри пещеры я мельком увидел что-то бесформенное, как мне показалось, похожее на огромные погребальные одеяния, развевающиеся у входа; это походило на то, как если бы что-то чудовищное и невидимое отодвигало в сторону белую завесу туманной субстанции, чем-то, что пульсировало и плавно плескалось там. Я видел, как Учитель стоял перед ней, взывая к нам: «Уверуйте теперь в славу Яхве Цваота!» Но мы все продолжали отступать в страхе, кроме Иуды и ученика, которого зовут Фома Хранитель Близнеца. «Отче, благодарю Тебя», — нараспев произнёс Учитель; затем, после ещё нескольких коротких заклинаний, он воскликнул: «Эль-ха-Заррия, выйди вон!»* Сущность колыхнула туманную завесу и выплеснулась в сумерки, и я повернулся и бежал вместе с большинством остальных. Я ничего не видел, Досифей, но чувствовал присутствие чего-то более ужасного, чем когда-либо прежде…

* Данный эпизод представляет собой парафраз истории воскрешения Лазаря в евангелии от Иоанна 11:4 — 11:43.

— Итак, Нафанаил, — прогудел низкий голос, — вот как ты оправдываешь доверие Учителя, да?

Нафанаил замолчал, съёжился, когда на него упала широкая тень. Досифей поднял глаза и узнал морщинистое лицо коренастого галилеянина — Кифы-рыбака.

— Болтаешь с незнакомцами, да? — прорычал темнобородый гигант.

Нафанаил задрожал, попытался что-то ответить, но не смог.

— Незнакомцы? — произнёс Досифей. — Разве я тебе чужой, Кифа? Разве совсем недавно мы не были братьями в культе Иоанна Крестителя?

— Иоанн мёртв, самаритянин, — сказал Кифа, — убит тетрархом Иродом, чьи прегрешения против Закона он осуждал. Он умер хорошо и вовремя, после объявления пришествия своего двоюродного брата, нашего Учителя.

— Неужели? — мягко сказал Досифей. — Иоанн ничего не говорил об этом ни мне, ни, насколько я знаю, остальным из Тридцати — группы, членом которой ты когда-то был и лидером которой я сейчас являюсь.

Темнобородый великан сжал кулаки.

— Вставай, Досифей, — прорычал он, сверкая глазами, — и уходи отсюда. Тебе здесь не рады.

Старый волшебник, предчувствуя неминуемое насилие, поспешно встал, сделав примирительный жест, затем подозвал Евпата и поспешил к двери и в ночь.

Оказавшись снаружи, они со слугой поспешили на запад по тёмным узким улочкам, пока наконец не добрались до окраины города. Сумерки сменились лунной ночью, но, несмотря на это, Досифей был удивлён, заметив, насколько пустыми были улицы. Вокруг не было видно ни души. Луна, теперь уже больше чем наполовину полная, тускло светила на восточном небе.

Наконец он подошёл к гроту гробниц — месту сразу за окраиной города, где раньше видел толпу, собравшуюся, несомненно, чтобы послушать Учителя. Он со слугой молча обошли территорию, пока не оказались на склоне, откуда открывался вид на пологую, усеянную надгробиями ложбину. Вокруг никого не было, хотя один факел всё ещё тускло мерцал в держаке, вделанном в скальную стену на восточном конце ложбины. Далеко в глубине этого сужающегося ущелья зиял вход в то, что казалось естественной пещерой, а рядом с ним лежал огромный круглый валун, который, очевидно, недавно откатили в сторону. Из этой чёрной, зияющей дыры доносился смрад, от которого у Досифея перехватило дыхание.

— Жди меня здесь, Евпат, — приказал он.

Затем он осторожно пробрался вперёд, прикрывая рукой нос и рот, и заглянул внутрь пещеры. Тусклый свет факела освещал просторную пещеру, стены и пол которой блестели от слизи, а от входа тянулся след отпечатков, каждый из которых был таким же круглым, как самая широкая часть большой амфоры, напоминая след, который могла бы оставить чудовищная гусеница.

— Боги! — прошипел Досифей. — Сколько же лет это существо было заточено здесь, пока…

Он замолчал, внезапно услышав голоса. Подняв взгляд, Досифей заметил две тёмные фигуры, стоящие на низком утёсе, видимо, увлесённые разговором и смотрящие в небо. Осторожно, бесшумно, старик прокрался вперёд и пополз по краю склона, стараясь расслышать, о чём говорили эти двое.

Первые слова, которые он услышал, были: «…ждать здесь, пока не придёт Тёмный, Фома. Таковы были указания Учителя».

Фома — «Хранитель Близнеца». Досифей задался вопросом, почему этот человек носит такое имя. Должно быть, те двое, о которых Нафанаил сказал, что они не сбежали от… от того, что вышло из «гробницы». Старый маг очень хотел бы увидеть черты лиц этих двоих, а не только их силуэты на фоне ночного неба.

— Я знаю, Иуда, — пробормотал другой, подтверждая подозрение Досифея, — но мне бы хотелось, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Я чувствую надвигающееся зло.

— Ты ведь не боишься новоявленного Брата — ты, кто был его хранителем в течение последнего десятилетия?

— Нет-нет. — Тот, кого называли «Хранителем Близнеца», покачал головой. — Брат знает свою роль в этом. Сегодня у него было Второе Рождение, он вышел из своей Второй Утробы; он полон знаний и целеустремлённости. Некоторое время он пробудет в долине Хенном, скрываясь днём, блуждая и питаясь ночью, собирая силы ко Времени Звездного Парада.

Досифей, скорчившийся за скрывающим его валуном, содрогнулся. Его тёмные штудии подготовили чародея к некоторому пониманию этих вещей.

— Скажи мне тогда, Хранитель Близнеца, — сказал Иуда, — чего ты боишься?

— Человека, которого ты называешь Тааран — Тёмный. Я видал колдовство, но такого, как у него – никогда!

— Ты боишься колдовства? — коротко рассмеялся Иуда. — Ты, двадцать лет бывший учеником Йосифа Аферемского, который был Хранителем Близнеца до тебя?

— Дело не только в магии Тёмного. В нём есть что-то — ненависть, зло. Почему Учитель общается с ним?

— Потому что массы нуждаются в чудесах, а Тааран может их обеспечить.

Досифей почувствовал, как по коже у него забегали мурашки. Имя Тааран принадлежало одному из самых древних и злых богов, известных человечеству, существу, которому древние писатели приписывали разрушение Аттлума, Атлантиды и Хайборийских земель, и которому до сих пор поклонялись лесные друиды как богу бури и грома. Тааран, бог Зла, ненавистник и истребитель человечества… Какой человек мог носить такое имя?

— Ты больше всего боишься того, о чём меньше всего знаешь, — продолжал Иуда, — как и все мы. Тёмный — всего лишь человек, несмотря на легенды, которые его окружают; я много раз разговаривал с ним по просьбе Учителя. Но ты, Фома, в течение многих лет помогал Учителю и старому Йосефу растить, лелеять и обучать Брата — существо, чей облик я не мог разглядеть даже при свете факела, но чьё присутствие этой ночью наполнило меня ужасом. Хотя Учитель тщательно наставлял меня, я всё же не был готов к тому, что почувствовал, когда эта сущность выйшла из незапечатанного грота. Я едва могу поверить даже сейчас, что Учитель и его Близнец имеют одно и то же происхождение…

— Тихо! — внезапно прошипел Фома. — Тёмный идёт.

Досифей вздрогнул, но сумел не издать ни звука. Внезапно на фоне лунного неба проявилась третья фигура, высокая и чёткая. Досифей не видел, как приблизился этот человек, но он был там — в чёрном одеянии, стоящий на тёмной круглой платформе с высокими краями, которая неподвижно висела над землёй примерно на высоте колен человека. Перед его глазами находились стеклянные диски, закреплённые в тёмной оправе, а на лбу тускло светился больший синий диск. Человека окружал ещё более тусклый синий ореол света.

— Боги! — прошептал Досифей себе под нос. — Чародей Таггарт…

Но в тот же миг он увидел, что ошибся. Этот человек был выше, стройнее и чисто выбрит, с жёсткими чертами лица, а его глаза под синим диском горели — ненавистью? Безумием?

— Союзник Учителя! — воскликнул Фома, падая на колени. — Творец чудес для нашего дела! Мы ждём твоих указаний.

Затем, к удивлению Досифея, человек по имени Иуда немедленно перевёл слова Фомы на латынь, и в его тоне не было и следа от суеверного благоговения последнего.

— В том нет нужды. — Латынь незнакомца, как и у Таггарта, была запинающейся и с сильным акцентом. Он бросил Иуде металлический обруч для головы, на котором светился ещё один синий диск. — Надень это.

Иуда так и сделал, затем сказал на арамейском:

— Учитель велел нам ждать тебя здесь, о Тааран. Обряды были совершены этим вечером, и Эль-ха-Заррия восстал.

Досифей снова вздрогнул. Эль-ха-Заррия — бог заррийцев — был чудовищным существом, которому, по слухам, служила раса демонов из-за пределов звёзд. Как этот Иуда узнал о таких вещах, которые были известны только тем магам, наиболее сведущим в утерянных древних оккультных писаниях?

Затем незнакомец ответил на языке, которого Досифею никогда не доводилось слышать, несмотря на его обширные знания и многочисленные путешествия. Только одно слово из ответа — Биахтрил — оказалось понятным старому самаритянину.

— Ты нашёл его? — взволнованно воскликнул Иуда. — Значит, ты с помощью своей магии извлёк его, не разрушив скалу, как сделал это с Биахтроном в Хоразине?

Человек в чёрном снова ответил на своём странном языке.

— Слишком много камня? Да, фундаменты Башни Сета были вырезаны в естественном камне Офела*. Но разве ты не можешь пробить себе путь своими молниями, о Тёмный?

* Холм, на котором стоял Иерусалимский Храм.

Тон ответа незнакомца был резким, отрывистым. Иуда с беспокойством посмотрел на звёзды.

— Я понимаю. Наши враги не должны почувствовать наше присутствие здесь. Что же мне сказать Учителю?

Незнакомец указал на человека по имени Фома и снова произнёс что-то неразборчивое. Досифей узнал только слова Эль-ха-Зарриа.

— Конечно! — воскликнул Иуда. — Брат! Ныне он возвысился в силе и горит желанием исполнить волю своего Отца. Фома... — он сорвал синий дисковый ободок с головы и протянул его своему спутнику, — Фома, поспеши за Близнецом и передай ему это. — Он снова повернулся к незнакомцу. — А сейчас, Тёмный, я пойду сообщить Учителю о твоём открытии и передать ему твой совет — а он, в свою очередь, сообщит Брату.

— Хорошо, — сказал незнакомец на ломаной латыни.

Затем человек в чёрном исчез.

Досифей моргнул. Это произошло без всякого предупреждения. Человек и его воздушное судно просто исчезли. Затем, ненадолго, послышался слабый свист ветра, словно что-то стремительно уносилось вверх в воздухе.

— Поторопись, Фома, — повторил Иуда.

Они разделились и поспешили прочь, в ночь: Фома — по дороге в Гефсиманию, а Иуда обратно в город. Досифей оставался в укрытии несколько минут, медленно дыша, позволяя утихнуть биению сердца и нервному напряжению. Затем он медленно выбрался из тени валуна и осторожно вернулся к месту, где его ждал слуга.

Мужлан уже спал на земле, храпя.

— Вставай, Евпат! — Досифей разбудил слугу тычком. — Вставай, ленивый дурак! Тёмные силы пришли в движение. Мы должны немедленно вернуться в гостиницу.

Голос пришёл к нему, когда он дремал на своём высоком троне над синим эмпиреем:

Пробудись, Владыка Мазда! Кого ты ищешь в снах?

Это было правдой. Он спал и видел странные сны. Теперь, пробудившись, он уже забыл большую часть тех запутанных блужданий во сне по бесчисленным мирам своего собственного творения. Теперь вокруг него, кристально чистая и бесконечная, простиралась безграничная потенциальная сила его творческой мощи, пустая, но полнящаяся бесконечными возможностями. Он был один — не было никого другого, да и быть не могло. И всё же голос задерживался в его сознании, прекрасный, мягкий и женственный. Было ли это существо, отличным от него самого? Нет, это было нечто большее. Это была причина его собственного существования, единственная причина, которая могла привести в действие его бесконечные творческие силы, единственная цель, которая могла их мотивировать.

Энноя, — подумал он, вспоминая. — София всезнающая. Селена, яркая и неувядающая, которую легко увидеть тем, кто её любит, и найти тем, кто её ищет.

Лазурные бесконечности вокруг него приобрела глубокий фиолетовый оттенок; печаль, подобная сумеречному предвестнику надвигающейся Ночи, охватила его. Произошла огромная потеря — бесконечность назад, мгновение назад. Она исчезла — и всё же он чувствовал её присутствие, близкое, но скрытое завесами космической необъятности.

Она ищет тех, кто достоин её, — сказал Голос, — и по её прихоти Она является им в их странствиях, встречается с ними в их сокровенных мыслях.

Он поднялся со своего трона, как Зевс на облачном Олимпе, и бесконечная кристаллическая сила вокруг него запела и взбурлила. Сны, что он видел, начали возвращаться — миры, которые рисовала Её фантазия и которые ради Неё вызывала к жизни и поддерживала его творческая сила. И снова в его сознании всплыли её многочисленные имена: Энноя, София, Селена, Астарта, Афродита…

Я прослежу за Ней от начала творения, — заявил он, — и получу о Ней ясное представление. Я не стану пренебрегать Истиной…

Менандр резко пробудился, его глаза мгновенно открылись. Или они никогда не закрывались? Приснилось ли ему, или?..

Он находился в темноте. Нет, не совсем, ибо сквозь плохо залатанную крышу конюшни проникали лучи лунного сияния, слабо освещая лицо девушки, которая дремала рядом с ним.

Медленно он повернулся к ней, удивлённый и немного испуганный. Её рука лежала под его головой; её темноглазое лицо, прекрасное в невинном сне, было обращено к нему; пальцы её левой руки переплелись с его правой. Она дышала тихо, легко.

Долгое время он лежал, глядя на неё, удивляясь её невероятной красоте, и в то же время ощущая странную интимность, естественность её присутствия — как будто сам мир мог вращаться вокруг этой близости.

Она слегка пошевелилась; мягкая солома зашуршала под их плащами. Затем её нежные губы приоткрылись, и она сонно прошептала:

— Мазда…

— Я воззвал, и дух Софии явился ко мне, — прошептал Менандр. — Я предпочёл её скипетрам и тронам и не нашёл ни богатства, сравнимого с ней, ни драгоценности, равной ей.

Её глаза открылись — тёмные, прекрасные, полные мистического знания.

— Прошло много времени, Господь Мой, но ожидание того стоило… — Затем замешательство нарушило спокойствие её черт. — Менандр, это ты? Что ты здесь делаешь?

— Это то, что я собирался спросить у тебя, София — я имею в виду…

— Это имя! Ты — кто-то — назвал меня так во сне.

— А ты, Лотис, назвала меня Маздой.

— Да. — Девушка села, тёмные волосы рассыпались по её бледным плечам. Рядом, в узком стойле, лежала её хозяйка, тихо посапывая во сне, её фигура была слабо освещена красноватым светом факела, палавшим со двора. — Это… это выглядит так, будто я пришла к тебе, Менандр.

Он сел рядом с ней.

— Ты приходишь без приглашения, и только так. Как могло быть иначе?

Она странно посмотрела на него.

— Мне это тоже приснилось? Это звучит так знакомо! И те слова, что ты сказал — о духе Софии…

Он вспомнил.

— Они из Книги Премудрости Сираха — но когда я их произносил, они казались моими собственными.

— Это странная ночь, — сказала Лотис. — Менандр — кто мы?

Досифей однажды рассказывал ему что-то, и сейчас оно всплыло у него в памяти, но он не решался ей это сказать. В молчании он сбросил с себя плащ и надел сандалии, затем встал. Она последовала его примеру, и на мгновение они стояли, слегка дрожа в своих лёгких туниках. Ночной воздух показался им прохладным по контрасту с теплом их недавних объятий.

Он надел свою тёмную мантию.

— Мне нужен свежий воздух, — пробормотал он, — и… надо подумать.

— И мне. — Она тоже надела свой плащ, и оба бесшумно вышли за дверь, чтобы не разбудить спящую хозяйку девушки. Снаружи широкий двор тускло освещался двумя факелами: один у каменного колодца почти в центре, другой на стене гостиницы. Звёзды и бледная луна, более чем наполовину полная, сияли на тёмно-синем небосводе ночи.

— Не отворачивайся от меня, Менандр, — тихо сказала девушка. — Разве ты не говорил мне, что не… станешь пренебрегать Истиной?

— Боги, — выдохнул Менандр, глядя на её невероятную прелесть. Как она могла вчера казаться всего лишь по-человечески красивой девушкой? — Лотис, ты спросила меня, кто мы. Кем, по-твоему, мы являемся?

— Не знаю, но думаю, что мы не просто… обычные люди. Наш сон сказал нам об этом, и я знаю, что никогда его не забуду. Никогда раньше у меня не было таких снов! — Она положила свои маленькие белые руки на каменный парапет колодца и задумчиво посмотрела на луну. — Селена, — прошептала она. — Для человечества она символизирует Её — ту, кем я была в нашем сне. А синяя ночь, которая Её обнимает, должна символизировать Мазду. Разве не так?

Менандру показалось, что слова девушки донеслись до него эхом из другого мира, ибо он всё ещё ощущал аромат минувшего сна.

— Да, это так. — Он сглотнул, ибо его голос охрип, и нежно положил руку ей на плечо. — Послушай, Лотис, Досифей однажды сказал мне, что некоторые люди — Истинные Духи, частицы великой Божественной души, которая была расколота и заточена в материи при сотворении миров.

Она повернулась к нему, в её взгляде читалось удивление и восхищение. Затем, внезапно, её глаза расширились, как у испуганной лани. Она указала через плечо Менандра и отрывисто прошептала:

— Смотри — тот человек на галерее!

Менандр обернулся и посмотрел туда, куда она указала. Мужчина действительно стоял на галерее, которая опоясывала второй этаж гостиницы, опираясь на оштукатуренный парапет и глядя в небо. Он казался обнажённым, если не считать изорванной в клочья чёрной одежды вокруг его чресел, и его бледные черты были слабо очерчены лунным светом.

— Боги! — прошипел Менандр. — Это чародей Таггарт…

Затем человек повернулся к ним, и Менандр вздрогнул — ибо в глазах колдуна, казалось, возникло слабое, жутковатое желтое свечение.

Глава XIX

Симон притаился в тени у входа в переулок и уставился на возвышающуюся квадратную громаду башни. На этой западной стороне было два тёмных окна, оба слишком высоко, чтобы забросить в них верёвку. Он задавался вопросом, не заключена ли Илиона за одним из них.

Перед дверью башни слонялись несколько римских солдат, опираясь на грубую стену или сидя на каменных ступенях.

— Дда поразит их чумой Баал! — в раздражении пробормотал Симон. До сих пор ему везло: он сумел добраться до Силоамских ворот города на закате и присоединиться к последней толпе, входившей в них прямо перед тем, как тяжёлые двери закрыли на ночь. Он смешался с толпами, которые покупали и продавали на большой площади Силоамского бассейна, закутавшись в свой большой тёмный плащ, и коротал время, выпрашивая милостыню, в то же время тщательно осматривая окрестности башни. Он даже получил несколько сестерциев от тех, кто проникся жалостью к его увечному больному виду. Но теперь, когда наступила ночь, толпа почти совсем рассеялась, и только факелы по бокам башенной двери слабо освещали площадь. Башня казалась неприступной. Хуже того, Симон время от времени видел легионеров, рыскающих по площади и подгонявших отставших.

Внезапно он услышал шаги в переулке позади себя и одновременно увидел мерцание факела. Обернувшись, он мельком увидел отблеск металла и промасленной кожи. Слишком поздно бежать — приближающийся римлянин уже заметил его.

— Милостыни для страждущих! — прохрипел Симон, протягивая дрожащую руку.

— Ещё один проклятый попрошайка, — прорычал солдат. — Поражённый богами — и, без сомнения, по справедливости. Вставай и убирайся. Быстро!

— Помоги мне встать…

— Что?! И прикоснуться к твоей богомерзкой плоти? — Солдат сплюнул на землю. — Я помогу тебе встать — вот этим!

Симон ловко увернулся от острия копья, направленного ему в бок, и вскочил. Его правый кулак врезался прямо в лицо римлянина, точно между глаз, и у того подкосились колени. Симон подхватил его бессознательное тело и тихо опустил на землю, затем погасил в грязи пламя упавшего факела.

— Сладких снов, приятель, — пробормотал он. — Думаю, ты поспишь хотя бы несколько часов.

Отбросив плащ и другие предметы своей маскировки, Симон быстро снял с легионера доспехи и пояс с мечом, надев их на себя. Едва он закончил это делать, как услышал топот ног множества других солдат, приближающихся к башне с улицы на севере. Он осторожно выглянул из переулка и увидел, что их было около дюжины, многие несли факелы. Во главе их маршировал высокий офицер в гребенчатом шлеме, а рядом с ним ещё более высокий и мускулистый мужчина — гладиатор.

Стражники у дверей башни вытянулись по стойке смирно.

— Открывайте! — крикнул офицер, остановившись у подножия лестницы. — Передайте вашему центуриону, что прибыл трибун Максенций.

Симон крепче сжал копьё; его губы скривились в беззвучном рычании. Он узнал голос своего заклятого врага ещё до того, как тот назвал своё имя.

Стражники открыли дверь башни и поспешили внутрь. Симон осторожно продвигался вперёд в тени. Вскоре в каменном проёме появился римский центурион, и Симон снова почувствовал прилив ненависти, ибо в свете факелов он узнал жестокое лицо Скрибония.

Максенций тут же поднялся по лестнице, и они со Скрибонием встали в дверном проёме, обмениваясь приветствиями. Симон крепко сжал своё копьё и отвёл его для броска. Расстояние было небольшим, копьё тяжёлым и острым — он мог пронзить их обоих, словно двух насекомых, а затем исчезнуть в ночи…

Однако Илиона оставалсь пленницей в башне. Если он бросит копьё и сбежит, дадут ли ему боги ещё один шанс спасти её? А если нет, позволят ли они ему нанести ещё один такой же удар по врагам?

Затем, в этот момент нерешительности самаритянина, Максенций и Скрибоний вошли в башню — и шанс был упущен. Огромный гладиатор и солдаты последовали за ними через арку.

Симон успокоил себя двумя глубокими вдохами, затем решительно вышел из тени, двигаясь быстрым шагом, но без излишней спешки. Теперь у него был только один шанс. Когда последний из солдат вошёл в башню, он присоединился к ним; идущие двое замыкающими взглянули на него, но не обратили особого внимания.

Затем тяжёлая дверь закрылась за ним, и он услышал, как массивные деревянные засовы с грохотом вошли в каменные пазы. Мгновение спустя группа вышла из короткого прохода в огромное квадратное помещение. Симон держался с той же военной уверенностью, что и остальные; если повезёт, каждая группа солдат сочтёт его членом другой.

— Вольно, все, — резко приказал Максенций, — но не открывайте эту дверь снова, пока я не буду готов уйти. Никого не впускать — даже если он станет утверждать, что является посланником императора. Понятно? — Затем он повернулся к Скрибонию. — Ты добыл ту вещь, что обещал?

— Да, — коротко кивнул центурион. — Она спрятана в том же хранилище, где раньше скрывался бог-осёл. Вы трое… — он указал на ближайших к нему солдат, — поднимите этот каменный люк.

— Нет. Мой личный охранник сможет сделать это быстрее и проще. — Максенций ухмыльнулся огромному гладиатору и указал на железное кольцо, вделанное в пол. — Подними это, Кратос.

Гигант подошёл, нагнулся и схватил кольцо правой рукой. Огромные мышцы вздулись на его руке и спине, а зверское лицо исказилось в гримасе напряжения. На мгновение послышался лёгкий треск могучих мышц; затем, плавно и тяжело, камень был поднят и с грохотом поставлен рядом с отверстием, которое он закрывал.

— Клянусь Палладой, — выдохнул солдат, — что за Геркулес!

Кратос гортанно рассмеялся и согнул руки.

— Кто хочет сразиться со мной? — бросил он дружелюбный вызов легионерам.

— Даже вшестером будет безумием пытаться это сделать, — сказал Скрибоний с такой гордостью, как если бы гладиатор был его собственным, — даже если бы он был безоружен. Какая силища! Я видел, как он одной рукой сжал голову мятежной женщины и раздавил её, как яйцо.

— Довольно, — резко произнёс Максенций. — Спускайся, Скрибоний, и возьми эту вещь.

Симон подумал, что центурион на мгновение заколебался, но затем он схватил факел у одного из своих людей и спустился по узким ступеням в отверстие. Вскоре он снова появился, на лбу у него выступили капельки пота, и он передал Максенцию небольшой бронзовый предмет, который показался Симону детской свистулькой. Трибун поспешно спрятал этот предмет в свою поясную сумку и туго затянул шнурки.

— Хорошо. А теперь, Скрибоний, я полагаю, у тебя есть что-то ещё, что та хочешь мне показать.

— Я… я хочу?

— Ещё один крылатый посланник Анны прибыл ко мне на закате. Как насчёт других предметов, которые ты взял у убитого мага?

— О, конечно. Я их осматривал…

— Без сомнения, чтобы выяснить, сможешь ли ты разобраться с их магией. Принеси их мне.

— Я… я хотел узнать, не могут ли они быть опасными, как тот предмет, из-за которого погибли трое наших людей. Я бы не хотел, чтобы ты прикасался к чему-либо, что может быть опасным, прежде чем я осмотрю…

— Принеси их.

Скрибоний кивнул, поспешил к грубо сколоченному столу в другом конце комнаты, порылся под ним и затем вернулся с большим свёртком из грубой коричневой ткани. Симону это показалось дорожной сумой с тяжёлыми ткаными лямками, его материал напоминал тот, что использовался для изготовления палаток или парусов. На одной стороне была какая-то надпись, большая и ровная, но выцветшая.

— Что там написано? — потребовал Максенций. — Большая часть знаков латинские, но они не имеют смысла. Кто-нибудь здесь может их прочитать?

Ближайшие солдаты покачали головами. Симон пододвинулся немного ближе, пока не смог их разглядеть. Они выглядели следующим образом:

АРМИЯ США

ИЗДЕЛИЕ

616

Он тоже покачал головой. Несмотря на знание нескольких письменных языков, самаритянин не мог понять смысла этих символов.

— Несомненно, какое-то нумерологическое заклинание, — заметил Скрибоний, высыпая из сумки на стол несколько странных предметов. — Посмотрите на это, сэр. — Он поднял серебристый цилиндрический предмет, немного длиннее его ладони. — Он испускает луч света после нажатия на этот маленький выступ впереди — вот так.

Солдаты ахнули от изумления, увидев круг света, появившийся на каменной стене помещения. Скрибоний снова щёлкнул пальцем, и свет исчез.

— Вот как! — Максенций поднял обе брови, впечатлённый. Он взял более сложный предмет с подвижным диском на одном конце. — А это что делает?

— Не знаю, но думаю, что колдун использовал его, чтобы найти Биахтрил.

Симон с трудом сдержал удивление. Теперь ему было ясно, что «колдун», о котором они говорили, был человеком по имени Таггарт.

— А эти предметы? — Максенций поднял небольшую прямоугольную коробку из тёмного металла и ещё одну из неизвестного чёрного вещества со стеклянными вставками.

— Одна издаёт шипящий звук, когда поворачивают выступ, другая — щелкающие. Я не знаю, что это такое.

— А что насчёт того пояса, который ты носишь? Я никогда раньше не видел такого. Он тоже принадлежал колдуну?

— Да, господин. Он… он делает странные вещи.

— Понятно. Вокруг его застёжки тусклое голубоватое свечение. Почему это так?

— Не знаю, но…

— Не важно. Сними его и положи к остальным вещам колдуна, — сказал Максенций. — Я возьму их с собой, когда вернусь в Антониеву крепость; несомненно, Анна и Каиафа смогут разгадать их назначение. А сейчас у нас есть дела, которые нужно обсудить.

— Да, господин? — вопросительно произнёс Скрибоний. Он даже не пошевелился, чтобы снять пояс. Симону стало любопытно, не разгадал ли этот человек секрет предмета. Если так, он действительно мог оказаться грозным противником.

— Крылатый посланник Анны также сообщил мне, — продолжил Максенций, — что Иахат, самаритянский сборщик налогов, только что был найден мёртвым на горной дороге близ Гефсимании. Его убили ножом или мечом, а в пыли рядом с ним было написано сообщение, идентичное тем, которые ранее оставили в его доме в Сихаре и в моём в Себастии.

— Аид! — На этот раз он обычной ухмылки Скрибония не осталось и следа. — «Сын отца»! И, конечно, это может быть только…

— Так что береги себя, центурион! Оставайся в этой башне столько, сколько сможешь, и никогда не выходи без хотя бы десятка своих людей. Прежде всего, никаких больше ночных вылазок за девками, пока это дело не будет улажено — что подводит нас к последнему вопросу, который мы должны обсудить.

— О чём вы, господин?

— Девушка, которую ты здесь держишь. Анна советовался со своими «духами» с тех пор, как встретил её, и теперь он думает, что она может быть тем, что он называет «истинным духом», и, следовательно, идеальной жертвой для Ритуала. Если так, ему не понравится, если её дух будет сломлен заранее, Скрибоний, да и мне тоже.

— Полагаю, под этим, — угрюмо сказал Скрибоний, — ты подразумеваешь, что она должна оставаться девственницей.

— Вовсе нет, добрый Скрибоний, — рассмеялся Максенций. — Забудь этот старый вздор. Я сказал, что её дух не должен быть сломлен. Но если ты сделаешь что-нибудь, чтобы пробудить в ней ненависть, страх, отвращение — о, это было бы очень хорошо. Именно сильные эмоции делают Ритуал эффективным, или так мне говорит Анна. Ненависть, страх — вот чем Они питаются…

Во время этого разговора, к которому жадно прислушивалось большинство солдат, Симон приблизился к дверному проёму, ведущему к лестнице башни. Теперь, проскользнув внутрь, он отложил копьё и начал подниматься по ступеням так быстро, как только можно было это сделать, не издавая ни звука. Илиона должна быть заключена в одной из верхних комнат; ему нужно будет освободить её, а затем поспешить на вершину башни. Оттуда, как бы опасно это ни было, они должны будут слезть по его верёвке на вершину зубчатой стены, а затем найти место достаточно низкое, чтобы спуститься на землю. Это был единственный шанс для девушки…

— Ииии-йее! — огласилась пронзительным ухающим криком башня. — Иии-лии-йеее!

Симон выругался, слишком поздно заметив сову с горящими глазами, сидящую на подоконнике. Когда птица расправила крылья и с визгливы криком взлетела по лестнице, он заметил блестящую букву «V» из звёзд на медальоне, свисающем с её шеи. В тот же миг он услышал крики и стук солдатских сапог снизу и сверху.

Рыча от ярости, Симон развернулся и бросился вниз по лестнице. Ему хотелосьь надеяться, что он сможет прорубить себе путь сквозь ряды врагов и скрыться в ночи; а если нет, то он мог бы по крайней мере попытаться утащить с собой на тот свет хотя бы двух своих ненавистных врагов.

Легионер ворвался в дверной проём у основания лестницы, и Симон встретил его на полном ходу, вонзив клинок своего гладиуса в кишки человека. Короткий меч оказался вырван из его руки, когда умирающий солдат схватил его рукоять обеими руками и осел; второй легионер, бросившийся вперёд, встретил неожиданную гибель, когда острая сика в левой руке Симона перерезала ему шею.

Солдаты отступили на шаг, и Симон, ревя от ярости, схватил своё копьё с пола и метнул его в грудь ближайшего из них. Затем он бросился, как лев, в гущу толпы, нанося рубящие удары; лезвие гладиаторского меча рассекло шею второго легионера и выпустило кишки третьему. Прямо перед собой он увидел центуриона Скрибония, лицо которого исказилось от ужаса, а правая рука лихорадочно шарила по пряжке пояса.

— Умри, римлянин! — крикнул Симон, прыгая и рубя.

В тот же миг между ним и Скрибонием, казалось, возникла синяя завеса. Невероятно, но его нож оказался отклонён, как будто невидимым щитом, лишённым веса, и он сильно ударился о то, что казалось невидимой стеной, выпуклой и упругой. Он потерял равновесие и упал на одно колено; Скрибоний тоже был сбит с ног и, воя, покатился к стене, крутясь над полом, как будто удерживаемый магией, окружённый тусклой сферой голубоватого света.

— Кратос! — крикнул Максенций. — Возьми его живым!

Симон вскочил, нанося удар, но нападающий гигант-гладиатор ловко избежал клинка; затем после резкого удара по левому плечу самаритянина его рука наполовину онемела. Он развернулся, чтобы наброситься на солдата, который ударил его древком копья, но тот смог парировать опасный удар сики, выбив её из ослабевшей руки, а затем Симон почувствовал, как его схватили сзади мощным удушающим захватом. Он отчаянно топнул по левой ноге гладиатора, яростно ударил его локтем в рёбра; гигант, игнорируя удары, хрипло рассмеялся и усилил давление. Кровь стучала в голове Симона; его лицо казалось пузырём, готовым лопнуть…

Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, было ненавистное лицо Максенция, ухмыляющееся сверху вниз.

— Таггарт! — в изумлении воскликнул Менандр.

Мужчина на мгновение взглянул на него, затем повернулся и двинулся вдоль галереи, а затем свернул за угол гостиницы.

Менандр повернулся к девушке рядом с ним.

— Этот человек кажется ошеломлённым, Лотис. Я должен пойти за ним…

— Будь осторожен, Менандр! Разве ты не видел сияния в его глазах? Несомненно, он колдун.

— Да, но я не думаю, что он злой. Останься здесь, Лотис.

Молодой человек поспешно вышел со двора и завернул за угол гостиницы, направляясь к улице. Лотис, подавляя свои страхи, последовала за ним. Выйдя из переулка, они увидели спускающегося по лестнице чародея. Он вышел на улицу и на мгновение остановился в нерешительности, затем повернул на восток и прошёл в нескольких футах перед тем местом, где, скрываясь в тени, стояла молодая пара, направившись к окраине города.

— Возвращайся, Лотис, — срочно прошептал Менандр. — Я пойду за ним. Скоро вернусь.

Он выскользнул из переулка и бесшумно последовал за чародеем. К своему ужасу, он услышал, как Лотис снова идёт за ним. В тот же миг человек в чёрной изодранной набедренной повязке обернулся и посмотрел на них жуткими жёлтыми глазами.

— Менандр? — произнёс он. Затем, запинаясь, продолжил на латыни: — Но кто эта молодая особа с тобой? И где Илиона?

Боль воспоминаний, пронзившая юношу, немедленно сменилась приступом вины. До этого момента он совершенно не вспоминал об Илионе!

— Римляне захватили её, о чародей. Они похитили нас, оставив тебя умирать на дороге в Иерихон. Я сбежал, но они отвезли её в башню Сета…

— А мои вещи? — спросил Таггарт, рассеянно ощупывая место, где должен был быть его пояс. — Их тоже забрали римляне?

— Да.

Чародей коротко кивнул.

— Тогда пойдём со мной. Ты должен проводить меня к этой башне Сета.

Лотис схватилась за край одежды Менандра.

— Что он говорит?

Менандр быстро объяснил на греческом.

— Я должен пойти с ним, Лотис. Он может спасти Илиону, если я приведу его туда, где она находится. И Симону тоже может понадобиться помощь.

— Симон. — Лотис, со своей стороны, поняла, что Симон теперь значил для неё гораздо меньше, чем до этой ночи. Она тоже почувствовала укол вины. — Менандр, я должна пойти с тобой.

— Нет! Это может быть очень опасно, Лотис. Я должен знать, что ты в безопасности, что бы ни случилось со мной…

— И как ты думаешь, я буду чувствовать себя, Менандр, зная, что ты в опасности?

— Твоя госпожа нуждается в тебе. Ты не можешь покинуть её сейчас.

Девушка вздохнула, зная, что это правда. Элисса была единственным человеком, который поддерживал её больше, чем кто-либо другой.

— Пойдём, парень, — сказал Таггарт. — Мы должны вернуться к моему судну — надеюсь, что его никто не обнаружил.

Менандра осенила мысль.

— Как ты узнал, что идёшь верным путём? Ты был без сознания…

— Меня ведёт твой друг — тот, кого зовут Валаам.

Юноша уставился на него, ничего не понимая.

— Он жил внутри мула, который привёз меня сюда. Теперь он внутри меня. Он многое объяснил — написав это на латыни на внутренних поверхностях моих глаз. Не беспокойся о том, как он заставляет мои глаза отражать свет; он наш друг и враг приспешников Ассатура, которые низвели его до состояния раба в теле совы. Он исцелил меня от ран, которые иначе убили бы меня, и будет продолжать помогать нам.

Менандр стоял в замешательстве. Таггарт фактически признался, что одержим демоном. Тем не менее, он, казалось, владел собой…

— Я должен пойти с ним, Лотис, — сказал он наконец. — Если я в скором времени не вернусь, ты со своей госпожой должна остаться у старого Досифея. Скажи ему, куда я пошёл. Он и Симон обучены тайным наукам, и я тоже. Я присоединюсь к вам, как только смогу.

Лотис ничего не сказала, когда они обнялись, коротко и нежно. Затем Менандр повернулся и сказал:

— Веди, чародей.

Она смотрела им вслед, пока они оба не скрылись из виду, затем повернулась назад, испытывая тяжесть на сердце и в то же время странную возвышенность в глубине своего естества. В ней было нечто такое, чего она не знала раньше, что-то, что она никогда больше не сможет утратить — осознание плотной связи, которая существовала между эфемерным материальным миром, в котором она жила, и вышним Царством, к которому принадлежала по своей внутренней природе.

Они шли почти час в тишине, и Менандр заметил, что шаг чародея, и без того не быстрый, становился всё медленнее и медленнее. Иногда он спотыкался.

— Таггарт, ты болен? — наконец спросил юноша.

— Нет. — Спутник замолчал, словно чтобы отдышаться. — Просто… очень устал. И Валаам тоже. Он потратил много своей… силы, чтобы залечить мои раны. Я… я думаю, что мы оба очень голодны. У тебя есть с собой еда, Менандр?

Юноша порылся в своей сумке, достал часть небольшой булочки и два скромных куска вяленого мяса.

— Только это, о чародей. Но, боюсь, этого едва ли хватит на ужин.

— Ты прав, — слабо улыбнулся Таггарт. — Я пока не буду их есть. Подожди, пока мы доберёмся до судна.

Вскоре после этого они достигли подножия каменистого склона, в котором Менандр узнал место, где на них напали римляне, переодетые разбойниками. Таггарт предпринял слабую попытку взобраться на него, но не смог; после нескольких минут усилий он скатился обратно на пыльную дорогу в изнеможении. Менандр помог ему встать.

— Ты должен отдохнуть, — убеждал он спутника, — а потом попробовать ещё раз. — Его охватил смутный страх. А что, если здесь вдруг появятся настоящие разбойники, которые, как известно, рыщут по этому освещённому луной ущелью?

— Нет, — сказал чародей, — у меня есть способ получше. — Он сложил ладони и, повернувшись к склону, выкрикнул три чётких слога на своём странном языке.

— Будь осторожен, — настаивал Менандр. — По ночам здесь бродят разбойники…

Едва он произнёс это, сердце у него сжалось. Послышался звук множества ног по гальке, за которым последовал резкий крик на арамейском:

— Смотрите — двое путников! Беглые рабы, судя по их виду.

Тени вышли из узкого ущелья через дорогу.

— Хвала Баалу! — хихикнул второй голос. — Они принесут нам немало сестерциев на невольничьем рынке в Иерихоне.

Их было по крайней мере шестеро, может, и больше. Менандр съёжился, когда они приблизились, сверкая лезвиями ножей в лунном свете. В тот же миг он заметил, как на дорогу ложится широкая округлая тень, и понял, что что-то спускается сверху.

Разбойники остановились, тоже почувствовав его приближение.

Затем Таггарт, сжимая руку Менандра, притянул его к себе и выкрикнул одно резкое слово.

Жгучие столбы пламени пронзили ночь. На мгновение юноша увидел в пламени очертания восьми бородатых, сжимающих клинки разбойников с широко раскрытыми от ужаса глазами; их крики были короткими и пронзительными. Менандр протёр глаза, открыл их. Запах горелого мяса наполнил его ноздри. Зрение медленно возвращалось к нему, и когда это произошло, он увидел кучу обугленных фигур на дороге, дымящихся и тлеющих, а с неба мягко опустился рядом с ними чёрный круглый небесный корабль чародея.

— Видишь, он подчиняется моим словесным командам, — сказал Таггарт. — Теперь, парень, помоги мне войти в него, а затем дай тот хлеб и мясо.

Менандр так и сделал, и корабль немедленно поднял их над ущельем и опустился на высоком скальном образовании.

Таггарт дрожащими руками нажал светящийся квадрат на одной из панелей; немедленно из центра корабля поднялся приземистый куполообразный цилиндр около фута в диаметре — большой прямой, из тёмного металла. Чародей открыл квадратную дверцу в его боку, открывая кубическую, сияющую синим светом камеру, и сунул хлеб и мясо внутрь.

— Теперь, Менандр, у тебя есть какие-либо материальные предметы, с которыми ты не против расстаться?

Юноша вдруг понял, что он всё ещё держал два тяжёлых камня, по одному в каждой руке, которые он инстинктивно схватил, когда приблизились разбойники. Он протянул их спутнику.

— Хорошо! Хорошо! — Таггарт схватил камни, затем открыл круглую дверцу прямо под квадратной. Менандр увидел, что внутреннее пространство за ней было освещено красным. Чародей сунул камни внутрь, затем закрыл оба отверстия. Несколько мгновений после этого Менандр слышал нарастающий вой изнутри куполообразного цилиндра, как будто внутри действовалли могучие магические силы. Затем, когда вой утих и сошёл на нет, Таггарт нажал другой светящийся квадрат; полусферическая верхняя часть цилиндра немедленно откинулась, открывая такую же полусферическую вогнутость.

Менандр ахнул. Внутри этой металлической впадины, освещённой тусклым серебристым свечением, лежали несколько половинок булочек и в два раза больше полосок сушёного мяса — точные копии тех, что он дал чародею!

Таггарт схватил их и начал жадно есть. В несколько минут он поглотил их все, затем ещё несколько минут лежал неподвижно на полу корабля. Менандр тревожно задавался вопросом, не впал ли его спутник в транс, но вскоре с облегчением увидел, как он открыл глаза, а затем сел, по-видимому, вполне бодрый.

— Хорошо. Мы восстановились, — сказал он. — Теперь нам следует отправляться. — Он встал и, открыв небольшой квадратный люк в полу, достав оттуда плоский квадратный свёрток из тёмной ткани. Отбросив свою изодранную набедренную повязку, он развернул то, что оказалось новым комплектом одежды, идентичным его прежней, и надел её. Затем он нажал несколько светящихся квадратов своими ловкими пальцами, и корабль поднялся в воздух.

— К сожалению, у меня нет дубликатов металлических предметов, которые украл у меня римлянин, — заметил он. — Ты сказал, Менандр, что их отвезли в башню Сета?

— Да, все, кроме молниевого жезла, который они бросили в ущелье после того, как тот убила троих из них.

— Понятно! — Таггарт усмехнулся, и его глаза блеснули желтым светом, когда в них отразился лунный свет. — Что ж, тогда мы полетим низко и медленно, пока ты будешь направлять меня к тому ущелью. Сканеры моего корабля обнаружат присутствие оружия.

Менандр кивнул, гадая, что это за «сканеры», и указал на юго-запад. Затем, когда они поднялись и поплыли над вершинами тёмных холмов, его кожа покрылась мурашками, когда он снова задумался об этом странном чародее, который мог получить смертельные раны, но восстановился за считанные часы, и, по-видимому, командовал демоническими силами, превосходящими даже силы древних магов.

Когда Досифей вернулся в гостиницу, он обнаружил, что там темно. Ни звука, ни света не доносилось из-за её крепкой деревянной двери. Он осторожно попробовал её, но, как и ожидалось, обнаружил, что она заперта изнутри.

— Очевидно, они не хотят посетителей этой ночью, — пробормотал он. — Евпат, пошли в переулок. Возможно, я смогу найти другой путь во двор с заднего хода.

Там тоже никого не оказалось. Однако, стоя у центрального колодца в тусклом свете факела, Досифею показалось, что он видит открытую дверь за оштукатуренным фасадом галереи второго этажа. Когда он заслонил глаза от факела на стене гостиницы, напрягая зрение, чтобы лучше видеть, за его спиной послышались лёгкие шаги. Обернувшись, он с облегчением увидел, что это была всего лишь молодая служанка Элиссы, выходящая из конюшни.

— Досифей?..

— Что случилось, Лотис? — Старый самаритянин почувствовал, что что-то не так. — Почему ты не спишь в такой час?

— Менандр ушёл.

— Ушёл? Куда?

— С чародеем по имени Таггарт. — Девушка выглядела обеспокоенной. — Менандр сказал, что я должна ждать тебя здесь. Они пошли спасать Илиону…

— Евпат, ты можешь идти, — сказал Досифей. Затем, после того как крепкий слуга исчез в конюшне произнёс: — Расскажи мне всё, Лотис.

Девушка поспешно изложила старому магу, что произошло в его отсутствие, опустив только странный сон, который видели они с Менандром.

— Я боюсь за него, Досифей, — заключила она. — Боюсь, что он может быть в большой опасности.

Старик задумчиво потянул себя за бороду. Несмотря на её страх, в этой девушке чувствовалась твёрдость характера, внутренняя сила, которую он не чувствовал раньше. Он решил быть с ней откровенным.

— Может быть, и так. Однако Менандр находчив, ибо я научил его многим хитрым искусствам. Более того, чародей Таггарт оказался дружелюбен к нам и показал себя таким же искусным в практике магии, как и я. — Старый маг взглянул на открытую дверь за балконом. — Ты говоришь, он вышел оттуда?

— Да.

— Тогда, это, должно быть, была комната, которую снял Симон. Я буду спать там. А теперь, Лотис, вернись к своей госпоже и постарайся поспать как можно больше. Если хочешь, я дам тебе сонное зелье.

Девушка покачала головой.

— Я буду спать, но чутко. Пожалуйста, разбуди меня, если… если что-нибудь случится.

— Я так и сделаю, Лотис.

— И что бы ни случилось, Досифей, я знаю, что Менандр вернётся ко мне — если не в нынешнем обличье, то в другом.

После того, как она ушла, старый маг задумался над её прощальными словами. Но ненадолго. Взглянув на чёрный дверной проём за галереей, он вспомнил, что ему есть чем заняться. Выхватив потухший факел из держака рядом с колодцем, он зажёг его от пламени ещё горящего, затем поспешил к входу в гостиницу и поднялся по лестнице на второй этаж.

Войдя в маленькую комнату, которую снял Симон, он обнаружил, что она пуста, за исключением кровати, табурета и маленького столика.

Закрепив факел, он вышел и закрыл за собой дверь, затем продолжил путь к лестнице, ведущей на третий этаж и крышу. Возможно, ему удастся проникнуть через люк на крыше, а затем спуститься в гостиницу и проследить за Иудой из Кериофа, его собратьями-учениками и их таинственным Учителем…

Внезапно, поднимаясь по последнему пролёту, он услышал голоса. Его опередили; очевидно, многие люди выходили изнутри на крышу. Затем он услышал звучный голос Учителя — глубокий, почти нечеловеческий, судя по его вибрирующему тембру:

— Выйди, о брат, из долины Хеннома. Выйди и сделай то, о чём я просил тебя.

Затем раздался голос Иуды, твёрдый, но почти приглушённый по сравнению с ним:

— Он услышал тебя на этот раз, о Учитель?

И другой голос:

— Возможно, Фома ещё не добрался до него.

Досифей узнал третий голос — это был Кифа. Медленно, осторожно, он поднял голову в капюшоне над краем парапета крыши и увидел, что несколько фигур в балахонах, стоявших группой в юго-западном углу, глядят на залитый лунным светом город и холмы за ним. Посреди них стоял человек в белой одежде, который был на голову выше всех, и когда он повернулся к ученику справа от себя, Досифей увидел, что на его высоком челе покоится светящийся диск, слабый голубоватый свет которого очерчивал его странно козлиные, но благородные черты.

— А что ты думаешь, возлюбленный ученик?

— Думаю, он ответит тебе. Позови его ещё раз.

Досифей вздрогнул. Голос был женским, и в этот момент он узнал в ней почти нечеловечески красивую женщину, которая была известна ему как Мириам, подопечная древнего волшебника Йосефа из Аферемы.

— Да, — сказал Иуда. — Попробуй снова, Учитель.

Высокий человек снова повернулся лицом к юго-западу.

— Иди же, о Близнец, иди! Это зовёт твой брат. Разрушь то место, которое я назвал, даже башню Сета, и извлеки из неё то, что нам нужно, чтобы открыть Врата. Во имя Отца нашего прошу тебя: ИА-ХЕ, ВАУ-ХЕ!

Досифей вздрогнул, не только от нечеловеческого тембра голоса, но и от того, что он узнал в этих звуках символ Невыразимого Имени.

— Возможно, — сказал Иуда после долгой паузы, — твой брат игнорирует тебя, предпочитая наслаждаться своей новой свободой…

— Нет. Он знает свой долг, и… Ах! Я слышу его! — Затем, после ещё одной долгой паузы, продолжил: — Я слышал твой ответ, о Брат. Благословение Отца нашего да пребудет с тобой. Завтра ночью я приду в Хенном и приму от тебя дар, который ты для нас добудешь. Однако я прошу тебя при его извлечении пощадить как можно больше жизней, ибо этот мир слишком много страдал. Скоро, с твоей помощью, это страдание прекратится и начнётся царствие Отца нашего.

Дрожа всем телом, Досифей бесшумно спустился по лестнице, удалился в свою комнату и запер дверь. Он понял, что теперь, возможно, уже слишком поздно, и что он совсем плохо подготовлен. Ужасные силы были выпущены на мир этой ночью, и он ничего не мог с этим поделать. Лучше всего сейчас оставаться в помещении, защищённым теми заклинаниями, какие он мог сотворить в пределах пентаграммы.

И всё же у него, возможно, оставалось ещё четыре дня, прежде чем полнолуние усилит пагубное влияние надвигающихся звёзд. Может быть, если повезёт, этого времени будет достаточно, чтобы каким-то образом предотвратить открытие Врат…

Глава XX

Ворон проснулся на своей ветке и нервно уставился на юг, вниз по долине. С той стороны, издалека, доносились человеческие крики — крики ужаса — и они приближались, становясь всё отчётливее. Затем, едва слышно, на самом краю сознания, раздался медленный пульсирующий стук в воздухе, подобный биению гигантского сердца или глубокому, приглушённому бою барабана.

Перья чёрной птицы встопорщились. С низким карканьем ворон расправил крылья и слетел со своего высокого насеста, направляя своё полёт на запад, под луной, через долину Кедрон к тёмным стенам Иерусалима.

Он чувствовал нечто чудовищное и злое, разлившееся повсюду в этой ночи, и оно двигалось в этом направлении. Он должен предупредить Илиону, золотоволосую девушку, которая была заключена в башне.

Когда он приблизился к возвышающейся зубчатой громаде башни, он увидел большую сову, вылетевшую из одного из её высоких окон. Он свернул в сторону, но хищная птица проигнорировала его и полетела на север, быстро и бесшумно. Она тоже, очевидно, чувствовала приближение рока.

Обогнув западную стену башни, которая выходила на город, чёрная птица наконец опустилась на каменный подоконник узкого окна. Вытянув голову в темноту внутри, ворон тихонько каркнул:

— Илиона!

В окне появилось бледное и измождённое лицо девушки.

— Карбо! Слава богам! Ты… ты нашёл Симона?

Птица медленно покачала головой, затем указала клювом на юг.

— Каве́!* — настоятельно каркнул он. — Каве́!

— Опасность? Глаза девушки расширились от ужаса. — Боги, Карбо! Как мне выбраться отсюда? Дверь заперта…

Но птица лишь наклонила голову, как будто прислушиваясь к чему-то вдалеке, затем вспорхнула с подоконника и исчезла в темноте.

* Cavé — опасность (лат.).

— Налей мне ещё кубок, Фульвий, — проворчал Скрибоний. — Уже поздно, а кувшин с вином до сих пор наполовину полон.

— Да, поздно, — ответил легионер, выполняя приказание. — Возможно, нам стоит закончить на этом, господин. Трибун Максенций хочет, чтобы завтра мы были начеку.

Скрибоний сделал непристойный жест.

— К чёрту Максенция! Он заставил меня отдать пояс неуязвимости волшебника, так что сегодня ночью я повеселюсь. И, возможно, разберусь, как работают другие предметы.

— Думаю, вы уже разобрались, господин, — устало произнёс Фульвий. — Маленький плоский серебристый предмет даёт небольшое пламя, когда вы щёлкаете по нему — очень удобно для зажигания факелов и ламп. Металлический цилиндр излучает луч света, другие маленькие цилиндры и чёрные коробочки издают щелчки или треск…

— Будь проклят Максенций! — Центурион осушил свой кубок одним глотком.

— По крайней мере, он позволил вам оставить эти вещи в обмен на пояс.

Скрибоний со стуком поставил кубок на грубые доски стола.

— Игрушки! Максенций хотел, чтобы я рискнул повозиться с ними, выясняя, как они работают. Я бы не возражал, если бы они оказались оружием, но это просто хлам — волшебные безделушки!

— Хотя некоторые из них и полезны, — примирительно заметил Фульвий.

— Игрушки! — Скрибоний ударил по столу, заставив странные предметы подпрыгнуть. — Нам следовало оставить этот молниевый жезл, а не оставлять его лежать там, в ущелье.

Легионер слегка побледнел.

— Это… возможно, могло оказаться неразумным.

— Завтра я вернусь за ним.

— Послушайте, господин, вам больше не нужна защита от Симона из Гитты. Он теперь заперт в самой глубокой темнице Антониевой крепости. Его волшебные навыки не помогут ему освободиться — цепи, в которые он закован, будут заклёпаны, а не заперты на навесные замки, которые он мог бы взломать, и его тщательно обыщут. Максенций всё это объяснил. Нет нужды бояться…

— Максенций! — Центурион поднялся, хмурясь. — Он заставил меня отдать пояс, но я заберу молниевый жезл. Утром. Но прежде… Он сгрёб волшебные предметы со стола в суму, все, кроме излучающего свет цилиндра, который он держал в правой руке. Затем, перекинув суму через плечо, повернулся и, пошатываясь, направился к лестнице.

— Куда вы идёте, господин?

— Посмотреть на маленькую белокурую ведьму. Без сомнения, она была ученицей колдуна и, вероятно, его игрушкой. Я заставлю её рассказать мне, как пользоваться этими безделушками, и молниевым жезлом тоже. А потом я с ней немного позабавлюсь.

Он вышел из освещённой факелами комнаты и начал подниматься по лестнице, щёлкнув по цилиндру. Немедленно вспыхнул луч света, холодный и ровный. Скрибоний усмехнулся. Некоторые из этих волшебных устройств действительно были полезными и хитроумными; во всяком случае, это было лучше любого факела или масляной лампы.

Проходя мимо первого зарешечённого окна, которое выходило на восток в долину Кедрон, он услышал голоса многих людей, доносящиеся с юга. Они приближались, становились громче, и в них слышались нотки ужаса. Скрибоний вгляделся в ночь, но мало что мог разглядеть в тёмной долине. Очевидно, что-то напугало множество паломников, которые там расположились, и взбудоражило их…

Центурион пожал плечами, отвернулся и продолжил подъём. Не о чем беспокоиться, ибо ни одна толпа не могла проникнуть сквозь прочные стены Иерусалима или башни, которые его охраняли.

Вскоре он подошёл к крепкой деревянной двери и отпер её большим железным ключом. Направив луч света в маленькую комнату за дверью, он увидел девушку, съёжившуюся на каменном полу у дальней стены. Она смотрела на него, её голубые глаза широко раскрылись от ужаса.

— Ну-ну! — Скрибоний облизнул губы, затем пошарил в суме и достал маленький плоский серебристый предмет, зажёг его ровное пламя и запалил факел, укреплённый на стене. — Ты выглядишь так, будто увидела разверзшийся Аид, девочка. Мне это нравится. Страх очень идёт женщине. Он положил серебристую штуковину обратно в суму, выключил световой цилиндр и положил его туда же. — А теперь вставай!

Илиона поднялась, дрожа, сжимая свои маленькие ручки перед собой.

— Г-господин, этой ночью великая опасность бродит вокруг. Неужели вы её не чувствуете?

Центурион нахмурился на неё, озадаченный — затем внезапно рассмеялся.

— Ты чувствуешь страх, да? Ха! Ты боишься меня, и мне это нравится. И у тебя есть веская причина для страха, девочка — но только если ты ослушаешься меня. Я твой хозяин; ты должна делать всё, что я прикажу. — Он протянул суму и раскрыл её перед лицом девушки. — Сначала ты должна рассказать мне, для чего могут быть использованы эти волшебные безделушки.

Илиона уставилась на странные, сверкающие предметы в суме.

— Я… я не понимаю этих вещей. Чародей Таггарт — странный человек, не похожий ни на кого, кого я когда-либо встречала.

— Вот как? — Скрибоний отбросил суму, и та с грохотом полетела в угол. — Что ж, тогда как насчёт его молниевого жезла? Расскажи мне его секрет, и я отпущу тебя с небольшим развлечением. В противном случае, девочка, ты скоро узнаешь, что я не похож ни на одного мужчину, каких могла встречать раньше, и после этого будешь непригодна даже для кровавой жертвы, которую запланировали Анна и Максенций.

— Боги! — воскликнула Илиона, больше напуганная этим жестоким римлянином, чем даже тем бесформенным ужасом снаружи, приближение которого она чувствовала в ночи. — Нет, пожалуйста — я ничего не знаю о том, о чём ты спрашиваешь!

Скрибоний довольно усмехнулся. Пальцы его левой руки безжалостно впились в правое плечо девушки, сжимая его и оставляя синяки на белой коже; он медленно отвёл правую руку назад, а затем внезапно с дикой силой ударил раскрытой ладонью. Боль пронзила всю левую сторону лица Илионы; звёзды вспыхнули в её мозгу. Она бы упала, не удержи её левая рука центуриона, сжимавшая её плечо; его правая рука двигалась назад в замахе для нового удара…

Внезапно чёрный комок перьев с яростным карканьем сорвался с подоконника прямо в лицо римлянину, и Скрибоний вскрикнул от боли, когда тяжёлый тёмный клюв вонзился ему в правую глазницу и крепко вцепился в глазное яблоко. Он отпустил девушку и упал на пол, безумно вцепившись в демоническое существо, напавшее на него.

— Карбо, нет! — закричала Илиона. — Он убьёт…

Центурион правой рукой схватил птицу и оторвал её от лица. Затрещали кости. Затем римлянин швырнул пернатый комок в стену и поднялся, один его глаз был залит кровью и наполовину вывалился из глазницы, другой сверкал безумной яростью.

— Ведьма! — закричал он, надвигаясь, руки его тянулись к горлу девушки. — Сейчас ты умрёшь!

Илиона, отпрянув в ужасе, вдруг почувствовала, как в открытом дверном проёме за спиной римлянина движется чёрная тень. Она приблизилась, вошла в комнату, и девушка увидела, что это был человек в чёрном, его лицо выглядело бледным в тусклом свете факела. В правой руке он сжимал громоздкий замысловатый предмет из тёмного металла.

— Таггарт! — закричала девушка.

Скрибоний резко обернулся, выхватывая свой короткий меч, — и увидел молниевый жезл в руке волшебника, которого он, предположительно, убил. В это мгновение ужас надвигающейся гибели охватил его сердце, но инстинкт воина заставил его поднять меч для отчаянного броска.

— Мёртвый волшебник, — пронзительно закричал он, — умри вновь!

Затем обжигающий поток пламени наполнил комнату ослепительным светом, расплавив клинок римлянина и испепелив державшую его руку.

На мгновение Илиона увидела этот ужасный свет и почувствовала его жар на своём лице. Затем всё погрузилось во тьму, которую прерывали безумными криками боли, издаваемые упавшим Скрибонием. Воздух наполнился смрадом горелой плоти.

Постепенно зрение девушки прояснилось, и она вгляделась в бледное, хмурое лицо Таггарта.

— Илиона… ты… в порядке?

Она истерически рассмеялась, услышав запинающийся латинский язык мужчины, — затем, резко, её смех перешёл в рыдания. Она опустилась на колени, почувствовала, как рука чародея нежно сжимает её правое плечо, поддерживая на ногах.

— Илиона! — раздался голос Менандра. — Не плачь, теперь ты в безопасности.

Она подняла глаза и увидела юношу, склонившегося к ней через плечо чародея, на его лице было написано беспокойство. Это зрелище придало ей новые силы. Она поднялась, дрожа.

— Менандр?..

— Поторопись, Илиона, следуй за мной. Небесный корабль чародея на крыше башни…

— На крыше? Но… там всегда стоит стража!

— Была. Теперь они превратились в обугленное мясо. Поторопись!

— Нет, Менандр. Карбо ранен. Смотри!

Менандр увидел тёмный комок перьев у стены, куда указала Илиона, и поспешил к нему. Птица слабо затрепетала, и юноша почувствовал, как в нём нарастает горе.

— Он напал на римлянина, — простонала Илиона. — Пытался спасти мне жизнь…

Менандр нежно взял раненную дрожащую птицу в ладони. Затем он почувствовал, как чародей Таггарт опускается рядом с ним на колени.

— Твоего друга можно спасти, — сказал Таггарт. — Доставь его и Илиону на корабль, быстро.

— А ты разве не идёшь?

— Я скоро к вам присоединюсь. — Чародей поднялся, схватил свою дорожную суму и просунул руку в одну лямку; затем, потянувшись назад, вытащил из него устройство, которое Менандр уже видел — предмет из синего металла с диском на одном конце. — Я иду вниз, чтобы найти Биахтрил. А вы идите, и поскорее!

Менандр и Илиона кивнули, затем поспешили из комнаты к лестнице. Юноша нёс раненного ворона в руках. На мгновение они остановились, увидев Таггарта, выходящего за ними из дверного проёма…

Внезапно голос из комнаты болезненно прошипел:

— Колдун, клянусь Марсом, я выживу, чтобы убить тебя…

Взгляд Таггарта стал жёстким. Он повернулся и увидел перед собой побледневшего центуриона, который корчился на каменном полу. Черты его лица были искажены агонией и ненавистью, обугленная правая рука крошилась и пачкала пеплом каменные плиты рядом с ним. Чародей медленно поднял молниевый жезл, прицелился…

В то же мгновение воздух начал вибрировать, словно от ударов гигантского барабана, низким и едва слышным, но мощным тоном…

Таггарт опустил своё оружие.

— Нет, римлянин, — сказал он тщательно выговаривая латинские слова. — Будь я добрым человеком, то бы превратил вас всех в пепел. Вместо этого я оставляю тебя наедине с…

Резко, не закончив фразу, он повернулся и поспешил из комнаты.

— Поднимайтесь на корабль! — рявкнул он на молодую пару, и поспешил вниз по тёмной лестнице.

Менандр и Илиона повиновались и вскоре достигли верхней части лестницы, выйдя на прохладный ночной воздух. У башенных зубцов лежали две тёмные фигуры — легионеры, их обугленная плоть перемешалась с расплавленными нагрудниками. В центре каменного пола, примерно в двух футах над ним, висел корабль чародея. Менандр быстро помог Илионе забраться в него, затем передал ей ворона и забрался сам. Там, свернувшись в темноте, они прислушивались к звукам, которые начали подниматься из долины Кедрон — испуганным человеческим голосам и смешивающемуся с ними мерному пульсирующему звуку, как от чудовищного барабана, постепенно приближающемуся…

— Боги! — пробормотал юноша, волосы его встали дыбом. — Пусть чародей не задерживается слишком долго…

Внезапно башня задрожала, словно по её основанию был нанесён сильный удар. В то же мгновение Менандр услышал снизу звук плещущей жидкости, почти как плеск океанских волн, но более вязкий.

— Он крушит фундамент! — закричала Илиона. — О, Менандр, что это? Что здерживает чародея?

Башня снова задрожала, словно от удара гигантского тарана.

В то же мгновение на лестничном пролёте раздался яростный треск энергии, сопровождаемый мерцающим синим светом. Люди внутри башни закричали в короткой агонии. Через несколько мгновений чародей Таггарт выскочил из лестничного проёма, ловко вскочил на корабль и начал лихорадочно тыкать в светящиеся цветные квадраты на панели.

Башня содрогнулась в третий раз.

— Чародей? — тревожно рискнул Менандр.

— Биахтрила здесь нет, — прорычал Таггарт. — Мне пришлось прикончить ещё нескольких римлян. Больше не спрашивай…

Башня вновь задрожала, и Менандр увидел, как она слегка покачивается под сверхъестественным образом парящим судном. Затем корабль, наклонившись, начал подниматься на восток, но внезапно остановился. Таггарт прорычал проклятие на своём странном языке. Илиона в то же мгновение отчаянно закричала и дёрнулась к приподнятому краю корабля, её правая рука была неестественно вытянута. Менандр схватил её и с шоком почувствовал что-то резиновое и невидимое, обернувшееся вокруг её правой руки.

Таггарт выкрикнул резкий слог, который Менандр уже слышал, и снова обжигающие лучи пламени пронзили ночь, гораздо более яркие, чем раньше. Внизу, освещённое потрескивающим светом этих лучей, внезапно обрисовалось чудовищное существо — гигантское пульсирующее нечто, похожее на массу бурлящих верёвок, точно гигантский слизень, прилепленный к основанию башни. Толстые извивающиеся щупальца поднимались из его боков, скользя по массивной стене, проникая в каждое окно, напрягая камни и заставляя цемент между ними крошиться. Толстый конусообразный выступ, извивающийся на вершине слизнеподобного тела, оканчивался тускло светящимся голубоватым диском на своей вершине, удерживаемым металлическим ободом — и Менандр закричал, когда увидел половину лица на передней части этого конуса.

В то же мгновение ещё более ужасный крик раздался из верхнего окна, куда проникло, подобно змее, чудовищное щупальце — отчаянный вопль Скрибония, израсходовавшего свои последние силы на рёв безумного ужаса.

Затем тонкий кончик щупальца на руке Илионы отвалился от неё, как и другие, которые сжимали корабль. Таггарт ткнул в светящиеся квадраты; корабль быстро поднялся в ночное небо, и Менандр с Илионой почувствовали, как их хлещет ветер, когда они с фантастической скоростью устремились вверх и на восток.

— Держитесь! — крикнул чародей.

Они едва услышали его, ибо, оглянувшись назад, увидели огромную квадратную массу Силоамской башни, шатающейся и раскачивавшейся на фоне залитого лунным светом запада. А затем, со страшным скрежетом и грохотом камней, она рухнула и повалилась внутрь города. Её падение сопровождалось громким криком ужаса от сотен людей, расположившихся лагерем в Кедронской долине внизу.

Небесный корабль набрал ещё большую скорость и помчался на восток.

Трибун Максенций, спускаясь по лестнице в темницы под Антониевой крепостью, вдруг почувствовал, как камни задрожали под его ногами.

— Клянусь Плутоном! — воскликнул здоровенный, несущий факел гладиатор, шедший впереди него. — Землетрясение! Господин, нам лучше убираться отсюда.

Максенций остановился, хмурясь. Ему не терпелось начать допрос самаритянина, заключённого и закованного внизу — услышать, как тот кричит, пока гладиатор Кратос медленно ломает его конечности одну за другой. И всё же, если стены вдруг обрушатся на них всех — какой прок тогда будет от мести?

— Очень хорошо, — прорычал трибун. — Быстро возвращайтесь тем же путём. Если начнётся землетрясение, нам придётся вывести войска из форта в долину Кедрон.

Когда они вернулись на главный этаж крепости Антония, они обнаружили множество солдат, толпящихся вокруг. Максенций подозвал к себе одного из своих офицеров.

— Что происходит, Лентул?

— Звук пришёл с юга, сэр. Думаю, часть городской стены могла обрушиться.

— Что ж, собери два десятка людей. Поторопись! Я пойду с тобой.

Через несколько минут Максенций и его дюжий телохранитель маршировали двойным шагом во главе двадцати вооружённых легионеров в доспехах на юг между высокими колоннами мощёного портика, охранявшего западный край могучего ограждения, окружающего храм Яхве.

Когда они приблизились к залу Газзита в юго-западном углу храмового комплекса, их встретила группа одетых в мантии бородатых иудейских священников; Максенций узнал среди них Каиафу и нескольких других. Во главе их стоял римский солдат без доспехов, с наполовину ошеломлённым выражением лица.

— К-командир Максенций… — запинаясь, пробормотал он.

— Что, во имя Аида, с тобой не так, солдат? Говори!

— Меня… кто-то оглушил возле Силоамской башни, — сказал легионер. — Когда я пришёл в себя, мои доспехи пропали. Затем я услышал крики и увидел вспышку молнии. Башня рухнула. Что-то вышло из ночи — что-то, что пульсировало, как гигантское сердце — и начало разбрасывать упавшие камни. Я не мог этого видеть, но чувствовал его ужасный смрад. Боги! Посейдон сотряс землю и послал демонов, чтобы осквернить её!

— Успокойся, солдат! — рявкнул Максенций. — Думаю, я знаю, кто украл твои доспехи. Вернись в крепость Антония; я поговорю с тобой позже.

Когда мужчина ушёл, трибун обратился к Каиафе:

— Что всё это значит? Действительно ли Силоамская башня рухнула?

— Боюсь, что да, — сказал жрец, — и я также боюсь, что это было не естественное явление. Снаружи может разгуливать нечто, чему не должно существовать.

— Я поговорю с тобой позже. А пока пойдём со мной, все вы.

Солдаты и священники продолжали двигаться на юг, огибая восточный край убогой Долины Сыроваров* проходя по колоннадам, мостам и дорожкам, пока наконец не подошли к подножию Офела, где стояла Силоамская башня. Здесь собралась большая толпа, и горело много факелов. Множество зевак переговаривались возбуждёнными, но приглушёнными голосами.

* Долина Тиропеон, разделявшая в древности Иерусалим на Верхний и Нижний город.

Максенций и его солдаты, за которыми следовали жрецы, протиснулись сквозь толпу к тому месту, где стояла башня, и трибун почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. В городской стене зиял большой пролом; в воздухе всё ещё висел запах каменной пыли, а вместе с ним тяжёлый чужой смрад, которого он никогда раньше не чувствовал.

— Начинайте расчищать эти завалы, — крикнул Максенций. — Лентул, вернись в форт и приведи сюда целую когорту. Быстро!

Когда декурион ушёл, Максенций отвёл Каиафу от своей группы трудящихся солдат и требовательно спросил:

— Что могло это сделать?

— Я… я не знаю. Время ещё не настало. Однако я задаюсь вопросом, не мог ли этот рабби Иешуа применить против нас какую-то тёмную магию. Что бы ни разрушило эту башню, оно, очевидно, искало Биахтрил.

— Немедленно отправляйтесь на виллу Анны, — прорычал трибун, — и посоветуйтесь с ним. Он знает о тёмной магии больше, чем кто-либо другой. Поторопитесь!

Однако у Анны выдался беспокойный вечер. Сначала нашли одурманенного Изхара и выяснили, что их пленники сбежали, затем позже выяснилось, что Иахат и римские солдаты, отправленные в погоню за сбежавшими, были убиты. В сумерках старый колдун отправил сову в башню Сета, чтобы сообщить Каиафе и остальным все подробности этих событий.

Вскоре после заката Изхар полностью оправился от принятого им зелья — дозы, которая вывела бы из строя обычного человека по меньшей мере на многие часы. Анна, обладающий сокровенной мудростью, знал, почему это оказалось так: сущность, обитающая в Изхаре, была способна подавлять болезни и неблагоприятные химические воздействия, а равно и ускорять заживление травм.

Теперь старый жрец сгорал от нетерпения, пока носильщики несли его на запад по крутой тропе, ибо ритуал Сета должен был быть совершён в храме час назад. Не то чтобы это имело большое значение, за исключением того, что нужно было соблюдать приличия для поддержания духа Каиафы и других, с меньшим уровнем оккультных знаний…

Позади него, так же несомые в своих паланкинах, двигнались следовали седобородый Изхар и его спутник в капюшоне, «левит»…

Внезапно Анна почувствовал, как его паланкин дёрнулся, резко остановившись, и в то же мгновение услышал, как его ведущий факелоносец вскрикнул:

— Клянусь Эль-Шаддаем, что это?!

Анна высунул свою лысеющую голову из-за занавесок паланкина и вгляделся вперёд.

— Что за безобразие? — требовательно спросил он. — Почему мы не движемся?

— Что-то зловещее прошло здесь, — сказал слуга с заметной дрожью в голосе.

Анна, энергичный и проворный, несмотря на преклонный возраст, выскользнул из паланкина и шагнул вперёд. Странный, отчего-то тревожный запах тотчас ударил ему в ноздри — зловоние, напоминающее о слизнях, змеях и других, менее опознаваемых существах. Затем он увидел, что его носильщик стоит на краю широкой полосы раздавленных сорняков, кустарников и травы, чьи сплющенные листья и стебли блестели, словно покрытые смолистой слизью. Посреди этой полосы, освещённой факелами его дрожащих носильщиков, было множество круглых углублений в земле, каждое размером с торс гладиатора, их гладкие вогнутые поверхности показывали отпечатки замысловатых бороздок или прожилок.

— Боги, господин Анна! — выдохнул главный слуга. — Что здесь прошло?

Старый жрец, игнорируя непочтительность своего слуги, посмотрел на юг и увидел в свете растущей луны, что странный след, не прекращаясь, тянется в том направлении. Судя по тому, как была примята растительность, именно так двигалось это существо. След спускался с северо-востока, изгибаясь со стороны вершины Масличной горы.

Затем он увидел рядом с собой Изхара, глаза которого светились желтоватым светом в свете факелов.

— Я вижу, — сказал раввин Хоразина, кивая, — что этой ночью происходит нечто, на что мы не рассчитывали.

— Да. — Анна нервно подёргал свою длинную, аккуратно подстриженную бороду. — Изхар, я хочу, чтобы ты и твой… спутник… проследовали по этому следу на север и выяснили, где он берёт начало. Тем временем я пойду более опасным путём и попытаюсь проследовать за ним до его пункта назначения.

— Но как же ритуал Сета в храме?

— Его можно провести позже этой ночью. Я чувствую, что этот вопрос гораздо важнее. Оставьте паланкины здесь. Скорость важнее.

Изхар снова кивнул, и через мгновение он и его спутник в тёмном плаще поспешили на север, в ночь.

Анна подозвал своего главного факелоносца и двух других, чтобы они сопровождали его, затем зашагал на юг вдоль склона хребта, оставив остальных слуг присматривать за тремя паланкинами. Они не успели отойти далеко, прежде чем трое слуг заметили, что глаза древнего жреца отражают свет факелов, как это было с глазами старого Изхара. Очевидно, Анна, чтобы лучше видеть в темноте, разрешал своему… демону… выглядывать из его глаз, что он позволял себе только в присутствии самых доверенных слуг.

Главный факелоносец слегка вздрогнул. Как бы часто он ни видел эти светящиеся рысьи глаза — будь то на лице его хозяина или кого-то другого, — он находил, что этот свет всегда немного нервировал его.

Зловонный запах не пропадал, когда они шли вдоль широкой слизистой тропы, и в сознании старого жреца эхом отдавалась тревожная строка, которую он однажды прочитал в многовековой книге Останеса: «Как мерзость будут Они известны вам…»

Ниже по склону этого выпуклого гребня, известного как гора Поругания, слизистый след слегка повернул вверх, как если бы внимание того, что его оставило, было привлечено к этой возвышенности; но затем оно возобновило свой южный курс. Анна и его слуги следовали за ним ещё некоторое время, пока, наконец, он резко не свернул вниз по склону в конце хребта, и его цель стала недвусмысленно очевидной; глубокая долина Хинном к югу от Иерусалима, место, куда сбрасывали всё порочное и нечистое из города и где лишь самые подлые и порочные отбросы человечества осмеливались бродить по ночам, добывая себе пищу.

Несколько долгих мгновений Анна вглядывался в эту глубокую тёмную долину, где в темноте мерцали немного тусклых красных огней. Затем, повернувшись к своим слугам, он проворчал:

— Идём, мы должны поскорее вернуться.

Слуги, ничуть не возражая, двинулись обратно быстрее, чем следовали за своим хозяином. Добравшись до паланкинов, им пришлось некоторое время ждать, пока не появятся Изхар и его тёмный спутник. Последний, как обычно, быстро спрятался, забравшись в свой паланкин, и задернул занавески.

— Что ты нашёл, Изхар? — требователььно спросил Анна, не в силах скрыть своё нетерпение и беспокойство.

— Существо пришло из грота близ Вифании, — сказал седобородый раввин. — Вход в него, по-видимому, был завален огромным круглым валуном, очевидно, чтобы замаскировать его под гробницу, но внутри был туннель, ведущий вниз к обширной пещере, и другие туннели, уходящие ещё дальше вниз от неё. И в скале над входом в эту пещеру был начертан Знак Котха. Ты знаешь, что это значит, Анна.

У Анны перехватило дыхание. Мурашки пробежали по его шее и рукам.

— Ты уверен? — Его вопрос прозвучал едва слышным шипением.

— Как я мог ошибиться в таком? Мой спутник и я тщательно исследовали это место. Мы нашли отверстие в потолке пещеры, через которое, очевидно, много лет сбрасывали еду. Пол был усеян костями овец, коров и другой живности. Более того, мы нашли другие туннели, ведущие в глубины, которые не осмелились исследовать. Очевидно, это было место, давным-давно найденное и подготовленное для выведения…

— Да. Я знаю. Останес намекал на подобные вещи. Для каждого истинного эйдолона, создаваемого Древними из человечества, одновременно порождается… брат. Очевидно, этот рабби Иешуа, как я давно подозревал, гораздо больше, чем просто колдун. Идём, Изхар, мы должны поспешить и предупредить…

Внезапно из долины Кедрон внизу донёсся крик сотен глоток, и вместе с ним раздался странный, медленно усиливающийся звук: бум… бум… бум… словно пульсация гигантского сердца или удары чудовищного барабана.

— Клянусь Сетом! — прошипел Анна, забыв о себе. Что это?..

Громкий звук становился всё громче, сопровождаемый усиливающимися криками напуганных толп… а затем послышался громовой скрежет и трение камня о камень — странный, плещущий, всасывающий звук, как если бы вязкое море обрушилось на скалистый берег…

И наконец возникла катастрофическая вспышка противоестественной молнии — интенсивный сине-белый свет, который на мгновение осветил нечто отвратительное, совершенно чудовищное, что цеплялось многочисленными вязкими щупальцами и отростками за стену Иерусалима на противоположной стороне долины, сотрясая массивную громаду Силоамской башни.

Анна и Изхар невольно вскрикнули от ужаса, но в следующее мгновение их крики потонули в оглушительном громе, заполнившем Кедронскую долину — могучем ужасающем грохоте башни Сета, раскачивающейся на фоне звёзд, а затем тяжко обрушившейся вниз, обращаясь в титанические руины.

Всю оставшуюся ночь легионеры вместе со многими жителями города, пришедшими поглазеть и оказавшимися призванными на службу, трудились, разбирая камни рухнувшей башни. Максенций с немалым беспокойством заметил, что они не лежали естественным образом, а скорее, были разбросаны, как будто какой-то гигантский муравьиный лев прорылся сквозь них, отчего обломки сложились в огромную конусообразную яму. В нижней вершине этой ямы находился вход в подземную камеру, где был спрятан Биахтрил; кроме того, яму покрывала смолистая слизь, источавшая тот самый едкий инородный запах, который трибун заметил с самого начала. Ещё более тревожным было то, что несколько тел, обнаруженных среди руин, оказались обуглены и почернели, словно от молний Юпитера, в то время как другие были покрыты странными, сочащимися кровью, круглыми ранами.

Когда наконец забрезжил бледный рассвет, было обнаружено, что цепочка чудовищных яйцевидных следов, испещрённых прожилками, как листья пальм, и заполненных зловонной слизью, тянулась к разрушенной башне и от неё. Что-то пришло с юга ночью, разрушило одно из самых мощных укреплений города, а затем ушло тем же путём, которым пришло. Большое количество напуганных паломников в долине Кедрон даже утверждали, что мельком видели его в момент той короткой вспышки противоественной молнии, но их описания были сбивчивыми и невероятными.

Через несколько часов после восхода солнца последние обломки были расчищены в достаточной степени, чтобы стало ясно, что при падении башни погибли восемнадцать римских солдат. Некоторые из них из них таинственным образом обгорели до черноты, словно от сильного жара. И к концу этих поисков Максенций содрогнулся, глядя на бледное безжизненное лицо Скрибония.

— Клянусь всеми богами! — пробормотал трибун. — Что могло сотворить с ним такое?

Легионер Лентул, не в силах вымолвить ни слова, лишь покачал головой и нервно затеребил пальцами талисман, в то время как по его шее и рукам бегали мурашки. Ибо мёртвое лицо центуриона Скрибония было напряжено в выражении явного ужаса, его правая рука была обуглена до хрустящей корки, а тело покрыто грубыми, круглыми отметинами, которые наводили на мысль о присосках чудовищного осьминога.

Часть четвёртая

Глава XXI

продолжение следует

Другие рассказы цикла

Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара

1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.

2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года

3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года

4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года

4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года

5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года

6. Ричард Тирни Барабаны Хаоса (роман) — весна 33 года. Части 1, 2, 3, 4, 5,

6.1. Ричард Тирни В поисках мести (стихотворение)

7. Роберт Прайс Изумрудная скрижаль

8. Роберт Прайс Гробница титана

9. Ричард Тирни Душа Кефри — весна 34 года

10. Ричард Тирни Кольцо Сета — март 37 года

11. Ричард Тирни Червь с Ураху, части 1, 2, 3, 4 — осень 37 года

12. Ричард Тирни. Проклятие крокодила — февраль 38 года

13. Ричард Тирни Сокровище Хорэмху — март 38 года ч. 1, 2, 3

14. Роберт Прайс Секрет Нефрен-Ка — 39 год

15. Ричард Тирни Свиток Тота — январь 41 года

16. Ричард Тирни Драконы Монс Фрактус — осень 41 года

17. Гленн Рахман, Ричард Тирни Свадьба Шейлы-на-гог — день летнего солнцестояния 42 года

18. Гленн Рахман Пёс херусков — весна-осень 47 года

19. Ричард Л. Тирни, Гленн Рахман Сады Лукулла (роман) — осень 48 года. Части 1. 2. 3. 4.

20. Роберт Прайс Культ кастраторов

21. Ричард Л. Тирни Столпы Мелькарта — осень 48 года

Перевод В. Спринский, Е. Миронова