Ричард Тирни. Барабаны Хаоса (Симон из Гитты 6). Роман, часть пятая

Предисловие и пролог

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Часть четвёртая

Часть пятая

Глава XXVII

«Слишком поздно», — подумал Менандр, медленно поднимаясь по пологому склону к троим осужденным, висевшим на крестах.

Толпа наконец почти рассеялась, но к этому времени дымчатый красный диск солнца, слабо поблескивающий на чернильном небе, уже наполовину спустился от зенита к западному горизонту. Кроме его тусклого свечения, единственным источником света были несколько факелов на высоких шестах, расставленных тут и там на холме. В их мерцающем свете Менандр мог различить пять или шесть римских легионеров, стоящих или сидящих у крестов, а чуть ниже по склону от них — небольшую группу молчаливых зрителей, в основном женщин.

Менандр приблизился к группе, но остановился на некотором расстоянии, не желая привлекать к себе слишком много внимания, с тревогой осознавая, что его белое одеяние левита делало его заметным даже в темноте. Он был благодарен, что толпа ушла, и с ней пропал её шум и большая часть римских стражников. Сейчас было достаточно тихо, чтобы он мог сделать то, о чем просил его чародей — если это ещё было возможно. Трое осужденных висели неподвижно; они находились на крестах уже несколько часов и, скорее всего были без сознания, если не мертвы.

Он подобрал тонкую светлую палку, лежащую на земле — наверняка, посох для ходьбы, который потерял кто-то из толпы, — и поднял ее. Это натолкнуло его на мысль. Открыв свой кошель, он вытащил тонкий шнур из верблюжьей шерсти, затем маленькое черное устройство, которое дал ему Таггарт, и тщательно привязал последнее к концу палки. Если бы он смог подобраться достаточно близко, рассуждал он, то мог бы еще записать голос раввина, каким бы слабым он ни был…

Если, конечно, этот человек уже не был навсегда лишен дара речи.

— Менандр…

Вздрогнув, юноша повернулся вправо. Никого не было, но голос казался ему звуком насекомого, жужжащего прямо в его правом ухе. Он прошептал:

— Карбо! Это ты делаешь?

— Да, — прожужжал голос, отрывисто и неуверенно. — Я двигаю косточками твоего уха.

Менандр рефлекторно потрогал мочку правого уха. С каких это пор в ушах появились кости?..

— Слушай! — продолжил голос Карбо. — Если ты сможешь подобраться к распятому достаточно близко, чтобы возложить на него руки, я смогу остановить его страдания и предотвратить смерть. Это создаст преграду на пути психической силы, которую он использует, чтобы открыть Врата.

— Я не знаю, Карбо. Там все еще остаются несколько солдат. Сомневаюсь, что они позволят мне подойти близко. Хотя возможно, если заявить, что я левит, пришедший свершить последний обряд утешения…

В этот момент Менандр услышал шаги, приближающиеся сквозь темную тишину, и, обернувшись, увидел двух мужчин, идущих со стороны ближайших городских ворот. При свете факелов, которые они несли, он мог видеть, что один из них был молод и темнобород; на плече у него сидел большой белый голубь, глаза которого сверкали в свете факелов. Другой был пожилым священником. Когда они приблизились к группе на холме, Менандр смог немного яснее рассмотреть тех, кто в ней был, узнав среди них двух: высокого седобородого колдуна Йосефа из Аферемы и коренастую трактищицу Марфу.

— Никодим! — Голос Бар Йосефа был высоким, но спокойным, когда он окликнул приближающегося священника. — Мир тебе, брат! Какие новости ты принес?

— Мир и тебе! Зеф и я только что пришли из зала Газзита, — дрожащим голосом ответил старый священник, задыхаясь. — Иуда погиб, Йосеф! Он швырнул серебро Синедриона обратно в их предательские лица, и за это на него напал демонический прислужник Изхара из Хоразина. Мы видели его изуродованное тело, брошенное в Тиропеонской долине менее часа назад.

«Зеф», — подумал Менандр. Да, теперь он узнал молодого человека — слугу и ученика колдуна Йосефа. В пещере гробниц возле Вифании его лицо было не так хорошо различимо. Менандр задавался вопросом, как ему удаётся так ясно слышать текущий разговор, который велся тихими голосами. Его правое ухо казалось особенно чувствительным к звукам, и он подозревал, что Карбо каким-то образом усиливал его восприимчивость.

— Печально, Никодим, — мрачно сказал Йосеф, — что Иуда, лучший друг нашего Учителя, умер в страхе и боли, как и бесчисленные миллионы тех, кто умерлие до него. Но теперь он вне всякой боли и страха, и скоро все существа в этом мире разделят его освобождение. Время почти пришло.

Никодим, с грустью и даже благоговением в глазах, посмотрел на тускло освещенные фигуры, безвольно свисающие с крестов.

— Значит, наш Учитель все еще жив?

— Да. Но долго он не протянет.

— Сказал ли он что-либо?

— Он… он простил всех, кто мучил его и замышлял его гибель. Он… — Голос древнего колдуна задрожал, прервался; затем, восстановив дар речи, он продолжил жестким, даже мстительным тоном: — Сегодня он избавит от мук даже тех, кто причиняет их ему. Они недостойны его жертвы! Если бы у меня была его сила, они бы умерли десятью тысячами смертей! И все же… — Он посмотрел вверх на три креста, слезы теперь текли по его морщинистому лицу, смешиваясь с прядями длинной белой бороды. — О, сын мой, любимый, хоть и не от плоти моей! Мой собственный гнев доказывает, что я не более достоин тебя, чем твои враги. Я бы ответил ненавистью на ненависть, болью на боль; но только ты, кто больше, чем человек, способен уничтожить все зло своей любовью, а не наказывать его. Пусть твой истинный Отец придет сейчас и поскорее! Приди, приди, о Яхве Цваот!

Менандр затрепетал при звуке запретного имени. Теперь он увидел, что многие другие в группе тоже плакали, не скрывая этого, обратив лица вверх к крестам и факелам, окружающим их. Среди них было лицо любопытной старой альбиноски, а рядом с ней стояла высокая молодая женщина поразительной красоты, черты которой, фигура и длинные темные волосы каким-то невероятным образом напоминали Менандру Лотис.

Он все еще не мог прийти в себя от этого осознания, когда услышал жужжащий голос Карбо:

— Смотри. Человек движется.

Менандр перевел взгляд на вершину холма и увидел, что человек на центральном кресте действительно слабо корчился. Он тут же нажал кнопку на черной колдовской коробке, затем поднял тонкий посох, к которому она была привязана, и смело зашагал вперед по склону, надеясь, что римляне подумают, будто он несет жреческий жезл, а не примут его за оружие. С этой мыслью он намеренно пошел медленным и размеренным шагом.

Позади себя он услышал своим чувствительным правым ухом голос Зефа, вопрошавшего:

— Кто этот юноша в мантии левита?..

Затем в свете факелов он более отчётливо увидел фигуру распятого рабби, и все остальное внезапно ушло из его сознания. Человек действительно шевелился, его широкая грудь вздымалась, как будто он задыхался, а конечности напрягались, словно в попытках освободиться. В тусклом и мерцающем свете эти конечности казались необычайно волосатыми и деформированными, туловище было испещрено странными пятнами, как будто там змеились тени, а пригвожденные ступни выглядели необычно твердыми и тупыми. Вокруг бедер висела изодранная желтая набедренная повязка, складки которой, казалось, скрывали аномальные контуры, и Менандр удивился этому, потому что двое других распятых мужчин были нагими. Темные синяки, порезы и следы от плетей уродовали почти каждый дюйм тела рабби; по какой-то причине он, очевидно, был подвергнут гораздо более жестоким пыткам, чем обычные жертвы распятия. И наконец, что было самым позорным, его темные волосы увенчивала псевдо-корона, сплетённая из колючих стеблей, острые шипы которой впивались в его высокий лоб, порождая тонкие розовые струйки того, что казалось разбавленной кровью, смешанной с потом, стекавшие по лицу. В этот напряжённый час при свете факелов его истерзанные, искажающиеся в гримасах черты лица показались Менандру ещё более похожими на овечьи или козлиные, чем когда-либо прежде, и он содрогнулся, вспомнив вещи, о которых ему доводилось читать в древних свитках, касающиеся некоторых древних и ужасных обрядов:

Козел Азазеля… Боль Козла…

Но больше всего его тревожили глаза — большие, темные, полные жизни, сочувствия и страдания. Менандр чувствовал, что они выражали жизненную силу, превосходящую все земное, жалость, недоступную человеческому пониманию и, следовательно, страдание гораздо большее, чем что-либо, что могла испытать или с чем могла отождествить себя земная жизнь. Страдание, известное каждому из существ, живших когда-либо на Земле и умиравших на ней – и отождествляемое с ними — с каждым зверем и птицей, которые были принесены в жертву в Храме Яхве со времен его постройки Соломоном тысячу лет назад — с тысячью агнцев, которых даже сейчас забивали для пасхального пира в каждом доме и синагоге в Иерусалиме…

— Стой! — крикнул римский солдат, выведя Менандра из его мрачного оцепенения. — Не подходи ближе.

Менандр увидел, что солдат был офицером.

— Пжалуйста, позволь мне подойти, добрый центурион, — сказал он, и дрожь в его голосе была совершенно неподдельной. — Я левит, пришедший по милосердному поручению для последнего обряда…

Он больше ничего не сказал, потому что в этот момент человек на кресте отчетливо издал хриплый вздох. Центурион с гневом в глазах повернулся лицом к распятому, а затем обернулся к своим солдатам.

— Не расслабляйтесь, парни! Существо еще не мертво. Внимательно следите за его последователями!

Менандр шагнул вперед, подняв свой тонкий посох. Обреченный рабби напрягался на кресте, как будто надеясь, что жилистые, странно деформированные мышцы освободят его от толстых железных гвоздей, которыми он был прибит к нему. Затем большие блестящие глаза закатились вверх к сердцу тьмы, окутавшей Иерусалим; широкий рот разверзся, и из глубины груди вырвался громкий крик:

— Йя! Йя! Абба Йог-Сотони!

Приглушенный бой барабанов, который Менандр лишь смутно различал, внезапно усилился; он доносился с востока, со стороны далекого Храма. Менандр снова содрогнулся, осознав смысл этого ужасного крика, ибо он знал его арамейское значение: «Славься! Славься, Отец мой, Йог-Сотот!»

Затем его острый слух уловил вопрос от кого-то из группы позади него на склоне холма:

— Что он сказал? Призывал пророка Илию?..

И в тот же момент услышал, как человек на кресте пробормотал гораздо более приглушенным голосом:

— Я… жажду….

Менандр увидел ведро с водой у подножия креста. В тот же момент в ухе у него прожужжал голос Карбо:

— Я догадываюсь, о чем ты думаешь, Менандр. Сделай это — сейчас или никогда.

Юноша выхватил из-за пояса грязную тряпку, свободно обернул ее вокруг верхушки посоха, где была закреплена шкатулка чародея, крепко завязал ее и бросился вперед. Центурион тут же метнулся ему наперерез, выставив вперед стальной наконечник своего тяжелого копья.

— Стой! Куда ты собрался?

— Пожалуйста, господин, — заскулил Менандр. — Этот человек умирает. Его последователи спрашивают, не призывает ли он нашего почитаемого пророка Илию, но у него почти нет сил говорить. Позвольте мне обмакнуть эту тряпку в то ведро и смочить его губы, чтобы он мог в последний раз обратиться к тем, кто его любит и кого любит он сам.

— Это ведро? — Центурион расслабился, ухмыляясь. — Ну конечно, парень. Иди.

Менандр подбежал и обмакнул тряпку в ведро, затем поднял ее на палке к губам умирающего. Он почувствовал покалывание в руке, державшей посох, затем внезапно осознал, что его правое ухо утратило неестественную остроту слуха. Юноша увидел, как тонкие скользкие нити быстро текут вверх по посоху, в тряпку. Карбо покидал его!

Губы распятого рабби коснулись тряпки, втянули ее, а затем судорожно отдернулись. Менандр опустил тряпицу на шею и грудь мужчины и придержал ее там…

— Ха-ха! — взревел центурион, сгибаясь пополам в приступе судорожного смеха. — Это не вода, еврейский мальчик. Это уксус!

Менандр почувствовал прилив ненависти при этом последнем унижении, но в следующее мгновение услышал, как распятый человек снова вскричал громким голосом:

— Свершилось!

А затем Менандр тяжело рухнул на землю, когда могучий толчок сотряс землю под его ногами.

Элисса сразу почувствовала смертоносное намерение атакующих солдат. Она знала, что Максенций, не привел бы своих языческих легионеров в эти запретные храмовые пределы, кроме как в качестве последней отчаянной меры.

— Сюда, следуйте за мной, — крикнула она полудюжине испуганных матрон. — Быстро!

Они повиновались ее властному приказу, бросаясь за ней в тени северного внутреннего портика Женского двора, скуля от страха, когда пробирались через лабиринт лавок и отгороженных занавесями проходов. К счастью, они достаточно хорошо ориентировались в общей планировке этого места, чтобы пробираться в темноте без лишнего шума. На пути им не встретилось ни единой души, и Элисса боялась, что они действительно были единственными, кто еще не покинул пределы Храма, возможно, лишь за исключением дюжины священных дев…

«Лотис, да защитит тебя Господь Гаризима!» — Безмолвная молитва Элиссы была вспышкой отчаянной надежды. Ее служанка ушла с девами, которые поднялись по пятнадцати ступеням на широкую полукруглую платформу перед Никаноровами вратами, которые вели на запад в Алтарный двор, чтобы там в унисон молиться Безымянному о спасении. Если повезёт, римляне не заметят их там…

Затем она заметила впереди мерцающий свет — смутные очертания высокой арки. Это, как она поняла, был самый западный из выходов в северной стене Женского двора.

— Стойте! — предостерегла она своих спутниц. — Там будут охранники, но они, возможно, еще не подняты по тревоге. Если мы выйдем неторопливо, они могут пропустить нас. Это наша единственная надежда…

Но матроны, отчаянно желая выбраться из темноты, протолкнулись мимо нее и в ужасе хлынули через арку и вниз по ступеням в широкий Двор язычников. Элисса, прикрыв лицо вуалью, пробормотала еще одну короткую молитву и поспешила за ними.

— Стойте там! — крикнул легионер. — Парни, не пропускайте этих женщин, пока я не осмотрю их как следует. Принесите факелы.

Элисса почувствовала, как её сердце сжалось, когда она замедлила шаг и спустилась на несколько ступенек во двор, ибо она узнала офицера во главе — Лентула, одного из самых доверенных центурионов Максенция. Его солдаты задерживали женщин, в то время как он, с факелом в руке, начал осматривать лица пленниц одну за другой. Элисса полуобернулась, чтобы отступить, но затем услышала приближающийся топот ещё большего числа солдат из-за тёмной арки, из которой она только что вышла.

— Солдаты, отпустите нас, умоляем вас, — завыла одна из матрон. — Там внутри демоны! Они, должно быть, пожрали наших дочерей и теперь преследуют нас.

Два или три легионера рассмеялись, громко, но довольно нервно. Лентул презрительно фыркнул.

— Отпустите этих дурочек. Женщины, которую мы ищем, среди них нет. — Он повернулся и указал на Элиссу. — Ты, там — да, ты, в вуали. Иди сюда.

Элисса заколебалась. В этот момент более дюжины римских солдат с грохотом доспехов вышли из ворот позади неё, и во главе их шёл Максенций.

— Это она! — взревел трибун. — Я узнаю её осанку где угодно, в вуали или без. Хватай её, Лентул!

Элисса бросилась бежать между охранниками, но трое из них схватили её и крепко держали. Пока она боролась в яростном молчании, центурион Лентул подошёл к ней и сорвал с неё вуаль.

— Да, это она. Ты был прав, трибун.

— Эти другие женщины... Аид! — выругался Максенций, поняв, что матроны уже сбежали в темноту западной части обширного двора. — Ну, не страшно — эта красавица единственная, которая действительно важна.

Элисса, глядя вверх на ухмыляющееся, торжествующее лицо мужчины, попыталась собрать достаточно слюны, чтобы плюнуть. Во рту у неё было слишком сухо. Она попыталась скрыть охвативший её глубокий страх. Глаза Максенция были странными; помимо обычного выражения гнева и высокомерия, она уловила в них тёмный отблеск безумия.

— Обыщи её и свяжи, Лентул, — приказал он, — затем собери людей со всех ворот и приготовьтесь к маршу. Марк, ты вернись в Женский двор и достань несколько носилок. Возможно, нам понадобится кое-что унести отсюда. Встретимся у восточных ворот.

Пока Марк и трое легионеров с факелами поспешно поднимались по ступеням и проходили через арку, Лентул сорвал с Элиссы одежду и начал обыскивать её. Она ругалась и отчаянно сопротивлялась, когда он начал лапать её, намеренно медленно, затем ударила его в голень. Двое других солдат крепко держали её, пока третий начал связывать ей руки за спиной.

Максенций рассмеялся.

— Это платье иудейской матроны тебе совсем не идёт, Элисса! Но почему ты так злишься? Ты должна благодарить меня, женщина. Если бы ты попалась на глаза священнику или храмовой страже, а не мне, тебя бы забили камнями, как блудницу. Бесславная смерть, совсем не похожая на ту, что я для тебя запланировал. Стой, стой, держись спокойно! Если тебе не нравится Лентул, я обыщу тебя сам — ты достаточно часто чувствовала мои руки на себе!

Он шагнул вперёд, схватил ткань её платья у горла и яростно разорвал её; платье распахнулось спереди и упало с её плеч, оставив её в одной лишь короткой белой тунике.

— Так гораздо лучше! — хмыкнул Лентул. — Клянусь богами, в этом теле могла бы поселиться Афродита!

Максенций, скомкав разорванное платье, вдруг почувствовал под пальцами небольшой твёрдый предмет. Порывшись в складках ткани, он вытащил маленький хрустальный флакон, содержимое которого отражало пламя факелов чистым янтарным светом.

— Что это?

Элисса гордо выпрямилась и отвернула от него лицо.

— А-а. Вот, значит, как. — Максенций поднял флакон и рассмотрел его внимательнее. — Поскольку ты не хочешь мне сказать, это должно быть что-то важное. Как он ярко сияет! — почти что сам по себе… Клянусь богами! Не об этом ли пытался узнать у тебя старый Анна?

Элисса вспомнила, что сказал ей старый колдун Йосеф. Она сделала вид, что хочет заговорить, затем намеренно отвернулась, её губы были плотно сжаты в твёрдой решимости.

— Итак. — Максенций шагнул вперёд и схватил её за подбородок левой рукой, заставляя смотреть на него. — Я могу заставить тебя говорить, ты знаешь. На самом деле, мне бы это очень понравилось.

Элисса притворялась вызывающе сопротивляющейся, пока чувствовала, что осмеливается. Затем, когда открытая правая рука трибуна замахнулась для удара, она сказала:

— Очень хорошо. Раз уж ты, очевидно, уже догадался, я скажу тебе.

Он отпустил ее и широко ухмыльнулся.

— Значит, я был прав. Он снова поднял сияющий флакон. — Это то, что Анна называл — Золотым Нектаром, не так ли? Кто дал его тебе?

— Старый священник Йосеф из Аферемы. Он также называл это Живой Водой и говорил, что она…

Она снова намеренно заколебалась.

— Что? Не скрывай от меня, милая Элисса.

— Он сказал, что сегодня ночью я должна выпить её, затем посмотреть во Врата — чем бы это ни было — и после этого я увижу невидимых существ и получу над ними власть.

Максенций нахмурился.

— Как странно. Сначала безумный рабби предлагает тебе эту «Живую Воду» в Сихаре, затем старый колдун Йосеф даёт тебе флакон с ней здесь, в Иерусалиме. Я думаю, они планировали использовать тебя, Элисса — они готовили тебя. Останес тоже говорит, что Золотой Нектар позволяет видеть невидимых существ — летучемышекрылых биахимов, но только Биахтрил позволяет колдуну управлять ими… — Римлянин на мгновение замолчал, размышляя, затем осторожно положил флакон в свой поясной мешочек. — Ещё один вопрос, Элисса. Где Лотис?

Элисса невольно взглянула на Женский двор, затем прикусила губу и мысленно прокляла себя.

— Значит, она всё ещё там, — сказал Максенций, снова ухмыляясь. — Ну, она, вероятно, сейчас не важна для меня, но было бы неплохо иметь запасную жертву, на всякий случай. Он повернулся к своему гигантскому телохранителю. — Кратос, ты хорошо умеешь красться в темноте. Вернись туда и обыщи место, где мы впервые увидели женщин. Посмотри, сможешь ли ты выманить маленькую птичку из укрытия. Ты ведь узнаешь её, не так ли?

— Да, — прорычал гладиатор. — Скрибоний позволял мне смотреть, когда он…

— Хорошо. Если поймаешь, приведи её к восточным воротам. В противном случае жди меня на большой лестнице у ворот, ведущих во двор Храма. Я скоро присоединюсь к тебе там.

Кратос коротко поклонился в пояс, свет факелов блеснул на его лысом черепе, затем поднялся по ступеням в запретную область и исчез за темной аркой.

— А теперь, Лентул, собери всех людей и приведи их к восточным воротам. Я буду сопровождать тебя до них; затем ты можешь пойти и собрать своих людей на южной стороне и привести их туда же. Что касается этой женщины, обвяжи ей талию верёвкой и веди её с собой. Если она будет сопротивляться, немного проволочи её по каменным плитам. Быстрее, бегом, сейчас же.

Через несколько мгновений отряд двинулся на восток по широкому Двору язычников, Элисса вынуждена была неуклюже трусить за ними, чтобы не отставать от их оазмашистого воинского шага. У каждой арки, мимо которой они проходили, Лентул лающим тоном отдавал приказы часовым, которые немедленно присоединялись к группе. К тому времени, как они обогнули северо-восточный угол портика и присоединились к войскам у главных восточных ворот, легионеров в отряже насчитывалось уже более двадцати.

Лентул поспешил собрать свой отряд, рассредоточившийся вдоль южной стены, и в это время появилися Марк со своими людьми, выйдя из широких, обрамлённых колоннами восточных ворот, неся с собой два закрытых паланкина.

— Хорошо, Марк, — сказал Максенций. — Теперь заткни этой женщине рот и крепко привяжи её в паланкине. Затем пойдёшь с нами. Выбери шестерых солдат, чтобы они следовали за нами с пустыми носилками.

Марк подчинился, и вскоре он с полдюжиной солдат уже сопровождал своего командира, поднимаясь по широкой лестнице, проходя между высокими, украшенными богатй резьбой порталами больших восточных ворот. Эти порталы сияли золотом и драгоценными камнями в свете факелов. Никогда прежде центурион не видел их так близко, и теперь он лучше чем когда-либо, понял, почему этот вход в Женский двор назывался «Прекрасными Воротами». Однако в этой неестественной темноте они, как и вся остальная часть храмовой территории, казались скорее зловещими, чем красивыми.

— Командир, — сказал Марк, когда они проходили на широкий двор за ним, — почему мы снова входим в эту запретную область?

— Я сказал Кратосу, что встречу его у восточной лестницы. Но что ещё важнее, я собираюсь посетить сам Храм и забрать несколько вещей, которые оставил там Анна.

— Что?! — Марк вдруг снова услышал жуткий звук, похожий на приглушенный бой барабанов, который не прекращался с тех пор, как наступила странная темнота. — Мы идём туда?

— Клянусь Аидом, Марк, это так! Анна предал нас, и теперь я делаю всё по-своему. Я собираюсь перенести все его магические штучки из этого священнического гнезда на гору Поругания, прежде чем он…

Но в этот момент Марк услышал глубокий рев и скрежет, почувствовал, как плиты каменного пола качнулись под ногами, а затем он и все остальные закричали в ужасе, когда огромные каменные колонны и перемычки начали наклоняться, крошиться и с грохотом рушиться.

Лотис, осторожно выглядывая с высокой лестницы в Женский двор, увидела гигантскую фигуру, осторожно выходящую из теней северного портика, лысый череп и мускулистые руки блестели в тусклом свете факела.

Кратос — телохранитель Максенция.

Она повернулась и на четвереньках поползла обратно к группе храмовых девственниц, которые стояли преклонив колени на широкой полукруглой каменной платформе, лицом на запад, через колонные ворота Никанора, к Храму. В молчаливом ужасе они всё ещё молились Безымянному, без сомнения, умоляя его спасти их от странной тьмы и таившихся в ней опасностей.

— Вставайте! Вставайте! — прошипела она. — Римляне возвращаются. Мы должны уходить отсюда.

Девы отпрянули в ужасе, увидев, что Лотис жестом указывает им на врата Никанора.

— Мы не можем идти туда, — заскулила одна из них. — Только священникам или тем, кто приносит жертвы, разрешено входить во внутренний двор. Владыка Храма убьёт нас, если мы войдем…

— Римляне убьют нас, если мы этого не сделаем. — Лотис вскочила и пробежала через ворота, затем остановилась среди колонн за ними и поманила дев. — Быстрее!

Её решительность побудила их к действию. Через мгновение они уже мчались за Лотис с ужасом в сердцах, их сандалии шлепали по плиткам.

— Тихо! Медленнее. Римляне не должны услышать…

Внезапно пол двора сильно затрясся. Половина дев тут же потеряла равновесие и упала на плиты. Затем, медленно, колонна накренилась и упала, с грохотом обрушившись на каменный пол.

— Мы обречены! — взвизгнула одна из молодых женщин. — Господь разгневан…

— Сюда! — крикнула Лотис. — Во двор, подальше от колонн.

Они помчались дальше и выскочили из портика как раз в тот момент, когда рухнуло ещё несколько колонн. Земля снова задрожала, и Лотис, оглянувшись, увидела, как огромная перемычка над воротами Никанора раскололась пополам и тяжело упала. Двор содрогнулся от рскатистого грохота, когда две половины огромного камня ударились о мостовую.

Затем наступила тишина — жуткая тишина, ритмично прерываемая звуками, которые казались глухими ударами барабанов внутри Храма.

Лотис оглядела широкий двор, который был лучше освещен, чем Женский. Однако, несмотря на множество факелов, здесь не было видно ни священников, ни молящихся; очевидно, все покинули это место. На западе за двором возвышалась высокая белая громада Храма, его главные двери были распахнуты настежь, внутреннее убранство освещалось множеством ламп и факелов, а неподалеку к юго-западу стоял огромный каменный алтарь жертвоприношений, на котором всё ещё ярко горел большой священный костер. В воздухе висел запах горелого мяса, а у подножия алтаря лежали брошенные туши множества полуразделанных коров, овец и коз, кровь которых медленно сливалась в в тёмные лужи и ручейки, которые текли в стоки двора. Затем…

— Слушайте! — завыла девственница. — Это голос Эль-Шаддая — разгневанного Господа!

Лотис тоже услышала это, и у неё по спине пробежали мурашки. Ритмичные удары, доносившиеся из Храма, стали громче и теперь казались голосом какого-то чудовищного существа, произносящего слова:

СВЕРШИЛОСЬ… СВЕРШИЛОСЬ… ЭТО СВЕРШИЛОСЬ…

В этот момент в нескольких шагах от неё, ближе к центру двора воздух засветился, явив вертикальный овал, мерцающий бесчисленными точками сияния, принимающими, как ей показалось, форму человеческого тела… А затем, как бы невероятно это ни было, она увидела стоящего перед ней сурового молодого человека с очень длинным мечом в правой руке. На нём была простая тёмная туника, тёмные волосы стянуты металлической лентой, которая удерживала на его лбу слабо светящийся диск синего металла. Тотчас же все девы в страхе отпрянули от этого явления.

— Небеса, смилуйтесь! — воскликнула одна из них. — Ангел Господень пришел убить нас за то, что мы вторглись…

Но Лотис, бросившись вперед, выдохнула:

— Симон! Как ты сюда попал? Как ты здесь оказался?..

— Нет времени объяснять, — отрезал самаритянин. — Я не знаю, почему ты здесь, Лотис, но тебе со всеми остальными следует немедленно убраться отсюда. Он повернулся к дрожащим девам и тихо сказал Лотис: — Выведи их через северо-западные ворота двора, затем найди синагогу Самезера, если сможешь. Возьмите с собой несколько факелов. Поторопись!

Подстёгиваемые настойчивостью в его голосе, Лотис и храмовые девы помчались через двор, лишь на мгновение остановившись у его северной колоннады, чтобы вынуть из креплений несколько факелов. Затем их фигуры в белых одеждах исчезли в тенях, и звук шлёпающих сандалий быстро затих вдали.

Симон, мрачно сжимая свой тёмный меч, двинулся в западном направлении через двор и поднялся по храмовым ступеням. Изнутри он слышал глубокий, отдающийся эхом голос, громогласно, как огромный гулкий барабан, произносивший слова:

ЭТО… СВЕРШИЛОСЬ…

Пройдя между высокими порталами и раздвинутыми за ними занавесями, Симон вошёл в большой зал, обеими руками держа перед собой длинный меч и настороженно всматриваясь в тени. Перед ним, примерно в шестидесяти футах, стоял небольшой позолоченный алтарь, а за ним висела искусно вышитая драпировка, изображающая симметричную пару крылатых чудовищ — завеса, которая, как он знал, скрывала вход в Святая Святых, самое священное помещение Храма. Симон узнал и другие особенности этого места по описаниям, которые ему часто давал Досифей — громадный, сверкающий золотом семисвечник слева от него, стол хлебов предложения из чистого золота справа, — ибо сколь бы великолепным ни был этот храм, разве не являлся он всего лишь поставленной злым царем Иродом нечестивой копией того, что был воздвигнут столетия назад самаритянами на святой горе Гаризим?..

СВЕРШИЛОСЬ… СВЕРШИЛОСЬ…

Чудовищный голос звучал всё громче, напоминая ему о громовых возгласах, доносившихся с горы Поругания, которые он ранее слышал. Возможно, эти два голоса каким-то образом являлись одним и тем же. Сейчас он вне всяких сомнений исходил из-за завесы в конце зала, и хотя Симон знал, что скрытая за ней комната имела всего лишь около тридцати футов в длину, но казалось, что гулкий голос отдавался эхом из огромных пещер или из могучих залов, простирающихся в иные планы бытия.

СВЕРШИЛОСЬ… ХАЛАЛ-ЭЛЬ… АЗАГ-ТОТ…

Позвоночник Симона покалывало, ибо по мере того, как звук нарастал, усиливалось и ощущение надвигающейся угрозы. Он коснулся маленькой, сияющего синим вставки сразу за крестовиной меча, увидел, как тонкая серебристая линия силы возникла вдоль края лезвия, затем обошёл алтарь и приблизился к завесе, скрывавшей вход в Святая Святых. Эта завеса, казалось, сейчас слегка шевелилась — что-то заставляло её колыхать. Симон почувствовал холодный сквозняк у своих ступней и лодыжек.

ГОЛ-ГОРОТ…

Симон сердито зарычал в преднамеренной попытке побороть свой страх и бросился вперед, нанося удары своим громадным мечом. В тот же миг вздымающаяся, украшенная херувимами завеса расступилась и упала, её разорванные края тлели, открывая дверной проём в Святая Святых.

СВЕРШИЛОСЬ…

Симон ахнул. Внутри помещения не горело ни лампы, ни факела, но всё оно было залито жутким красным светом. Свет исходил от того, что казалось двумя огромными красными глазами, расположенными в гигантской ослиной голове, которая возвышалась над каменным алтарем у дальней стены — глаза, что, казалось, смотрели прямо в глаза Симона. Перед этим алтарем стоял большой искусно выполненный сундук сложной конструкции, позолоченный и сверкающий, а рядом с ним лежало то, что, по-видимому, было его крышкой, увенчанной парными изображениями золотых крылатых чудовищ, подобных тем, что были на разорванной завесе. Симон мгновенно понял, что это не может быть ничем иным, как легендарным Ковчегом Завета, который, как говорили, был спрятан внутри горы Нево столетия назад пророком Иеремией. Глубокий гул, казалось, исходил из его полого нутра, сопровождаемый слабыми жутковатыми завываниями, похожими на отдалённые звуки флейт. А в воздухе над ним, казалось, формировался нематериальный вращающийся диск, который расширялся и скрывал гигантскую золотую ослиную голову, за исключением двух горящих глаз. Диск быстро вращался, становился всё больше и заметнее; теперь он казался вращающимся, красным светящимся туннелем, который пульсировал, как гигантская артерия, в ритм отзывающимся эхом ударам барабана и звукам флейты. А затем:

СВЕРШИЛОСЬ… АББА ЙОГ-СОТОНИ…

Симон закричал от ярости и страха, увидев, как по этому крутящемуся туннелю к нему стремительно приближается чудовищное вихрящееся существо чернильной черноты, мириады тёмных щупалец и псевдоподий которого тянулись к нему с невыразимой угрозой.

Глава XXVIII

Симон отпрыгнул назад, когда огромная извивающаяся волна черноты хлынула на него. Из леса чернильных усиков и щупалец вырвалось вперёд одно, толщиной с питона, и сильно ударило его по левому боку и бедру, вязко прилипнув к телу. Симон закричал от ярости и взмахнул клинком; раздался шипящий треск, отвратительный смрад горящего битума и кальмарового мяса, и огромное отрубленное щупальце, всё ещё извиваясь, упало на пол. Храм наполнил мощный рёв, подобный гневному рыку бога.

Симон развернулся и перепрыгнул через маленький алтарь, наполовину оглушённый этим оглушительным рёвом, затем снова повернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с этим существом. Оно устремилось за ним, сливаясь со своей отрубленной частью, обтекая алтарь и поглощая его с обеих сторон, скрывая его из виду в своей огромной надвигающейся черноте. Симон снова закричал, когда струящийся лес чёрных щупалец и усиков хлынул вперёд, чтобы поглотить его, затем снова замахнулся меечом. Ещё полдюжины извивающихся частей упали на пол с мокрым звуком, их отрубленные концы тлели, а затем, извиваясь, как гигантские черви, вернулись обратно в колышащуюся массу, от которой были отсечены.

В самый последний момент Симон повернулся и бросился на середину широкого зала, затем развернулся, чтобы снова встретиться с адским существом. Оно быстро то ли катилось, то ли сочилось к нему, тысячи усиков извивались, как щупики гигантского морского ежа, педипальпы и тентакли ощупывали пространство впереди. Над его бурлящей сплюснутой массой распростёрлись несколько огромных лопастей, напоминающих чудовищные крылья. Существо не отражало свет факелов, как обычный материальный объект, а, казалось, поглощало весь падающий на него свет. Нигде не было заметно ничего напоминающего органы чувств какого-либо земного существа, и Симон понял, что эта тварь может быть только каким-то чудовищным демоном, вызванным колдовством из Внешней тьмы.

Он почувствовал жжение в левом боку, куда его ударило щупальце, и увидел, как из полдюжины круглых ран на ноге под разорванной туникой струится кровь.

Гол-горот — бог-кровопийца Стигии…

Симон держал выбранную позицию так долго, как только мог, затем невольно снова повернулся, чтобы бежать. Никакая человеческая решимость не могла устоять перед вязкой чёрной стеной надвигающейся гибели. Но на этот раз он оказался недостаточно быстр; скорость существа была выше, чем он мог предположить, учитывая его огромную студенистую массу, и Симон внезапно обнаружил, что его окружает клубящаяся чаща отвратительных щупалец и усиков. В третий раз он закричал от ярости и отвращения, а затем слепо и яростно ударил огромным заррийским мечом.

Снова раздался оглушительный гулкий рёв, когда он десятками отсекал конечности чудовища, и мерзкий жгучий смрад забил его горло и ноздри. Он отшатнулся назад, продолжая безумно рубить, но чувствуя, что его вот-вот засосёт во вздымающуюся перед ним черноту. Его конечности горели от боли там, где шарящие щупальца обвились вокруг его плоти, прежде чем были отрублены, в то время как грудь и лицо болели от прикосновения множества острых стремительных усиков, кончики которых вонзались в кожу, как ядовитые жала ос. Хуже всего было то, что он чувствовал, как волны ужаса нахлынули на него извне, и понял, что, несмотря на защитный диск на его лбу, существо пыталось подавить его смертельной психической атакой.

— Умри, демон! — закричал он, рубя и кромсая.

Лезвие глубоко вонзилось в тело твари за машущими щупальцами. Симон мельком увидел мгновенно прижженные края раны длиной около трёх футов, которая пыталась затянуться, в то время как изнутри вытекало все больше вязкой жидкой черноты. Снова раздался оглушительный рёв, который, казалось, отдавался эхом из всего пространства, а не исходил из какого-либо определённого голосового органа, а затем дюжина щупалец и псевдоподий схватили Симона и потащили его к пульсирующему чёрному чудовищу. Он почувствовал, как хлещущий кнутообразный усик ударил его по левой стороне головы, услышал, как металлический обруч с синим светящимся диском со звоном покатился по полу, а затем съёжился, когда волны ужаса захлестнули его разум, их интенсивность увеличилась вдесятеро.

ТАШМАД… ТАРТЗА… АЗАГ-ТОТ…

Громоподобные слова, казалось, били не столько по ушам Симона, сколько по самим волокнам всей его нервной системы. Он продолжад яростно рубить стену черноты, не обращая внимания на мириады хлещущих усиков, затем выставил заррийский меч вперёд, когда его неумолимо потянуло в нутро смолистой субстанции чёрного амебоидного демона. Плоть существа оказывала мало сопротивления, и Симон крутил внутри неё свой пылающий клинок, чувствуя, как задыхается от мерзкого смрада шипящей чужой плоти. Он увидел перед собой расцветающую тусклую красноту, задаваясь вопросом, не сходит ли он с ума или же перед ним открываются Врата Преисподней, чтобы затащить его внутрь…

Внезапно раздался громовой удар, взрыв, сильнее всех предшествующих ему могучих раскатов. Симон почувствовал, как его с невообразимой силой отбросило назад, и он покатился, купыркаясь и прекатывась по мраморным плитам большого зала. Самаритянин мельком увидел промелькнувшие мимо него мраморные колонны портика, выпустил меч из рук и услышал, как он со звоном и визгом скатывается по мраморным ступеням во двор. Потрясенный, наполовину ошеломленный, он, тем не менее, тут же поднялся на колени, отчаянно боясь, что эта тварь снова внезапно нападёт на него.

Но нет — к своему изумлению он увидел внутри Храма только огромное чёрное облако, клубящееся и кипящее, заполняющее всё пространство большого зала. Прямо у него на глазах оно начало редеть и уменьшаться, и вскоре он увидел, что оно быстро устремляется обратно через дверь Святая Святых в пульсирующие Врата, зияющие над Ковчегом. Более того, ритмичный гул, доносившиеся из этих Врат, становился всё тише, смолкал…

— Баал! — выдохнул Симон, потрясённый до глубины души. Никогда ещё он не чувствовал себя так близко к гибели — или, возможно, чему-то худшему, чем гибель, — как во время этой ужасной битвы. И всё же чародей Таггарт был прав — существо Гол-горот, очевидно, обладало материальной частью, которую можно было уничтожить. Огромный заррийский меч глубоко вонзился в его сердце тьмы, и теперь существо отступало обратно во Внешнюю тьму, откуда оно было вызвано. В тот момент, когда Симон осознал это, последние клубы черноты исчезли из Храма; Врата уменьшились, затем скрылись из виду внутри Ковчега, и барабаноподобные пульсации совсем затихли, сменившись тишиной – глубокой, по сравнению с тем, что было раньше, полной, за исключением звона в ушах Симона от грохота, который обрушился на них. А над ним — показалось ему, или чернильное небо в ссамом деле начало светлеть, приобретая глубокий сумеречно-пурпурный оттенок?

Он медленно поднялся на ноги, ощущая, как ноет каждый мускул, и посмотрел вниз на освещённый факелами двор. Кровь сочилась из десятков маленьких круглых ран на его конечностях и боках, как будто присоски, подобные осьминожьим, содрали кожу, и он почувствовал причиняемую ими жгучую боль. Ему хотелось закричать от этой муки.

Внезапно боль Симона сменилась страхом, когда он увидел большой меч, лежащий на плитах в нескольких ярдах от него посреди открытого двора. Его лезвие всё ещё светилось серебристой нитью силы по краям; тонкая струйка дыма поднималась из того места, где острие касалось камня. Что там говорил Таггарт? Если заррийцы почувствуют вмешательство, они…

Симон поспешил к краю ступеней, понимая, что ему необходимо немедленно прекратить работу силового меча. Он не должен оставаться светящимся под открытым небом…

В спешке его ослабевшие ноги подкосились, когда он начал спуск, и он кубарем скатился по короткому пролёту, нанося новые ушибы своей и без того избитой и истерзанной плоти. Внизу он какое-то мгновение лежал неподвижно, убеждаясь, что не переломал кости, затем перевернулся и слабо попытался подняться ещё раз.

— Клянусь Геркулесом, самаритянин, ты в ужасном состоянии! Я тебя едва узнал.

Симон напрягся, увидев гигантского гладиатора Кратоса, стоящего всего в нескольких ярдах от него, чей лысый череп и мускулистые конечности блестели в свете факелов. Покрытое шрамами мясистое лицо мужчины расплылось в самодовольной ухмылке — а прямо у его ног лежал огромный заррийский меч.

— Значит, тебя застигло землетрясение, — продолжил Кратос, — несомненно, когда ты пытался ограбить храм иудейского бога. Там всё грохотало, как в грозу — это место должно быть разрушено! Но что у нас тут?..

— Не трогай его, — задохнулся Симон, когда гладиатор наклонился, чтобы схватить заррийский меч. — Это оружие богов.

Но Кратос уже поднял предмет и оценивающе взвешивал его в обеих руках. В его глазах появилось благоговение.

— Клянусь Палладой, я верю тебе, самаритянин — никогда я не держал в руках такого оружия! Какой баланс, какая красивая тёмная сталь! От одного прикосновения к нему мне хочется броситься рубить толпы врагов! И этот огненный блеск по его краям… Разве я не видел, как его острие прожигает сам камень?

Внезапно он поднял клинок, затем опустил его; край лезвия с визгом прорезал две плиты и часть третьей, разбрызгивая красные искры там, где оно вышло наружу. Кратос ухмыльнулся со смесью благоговения и детского удовольствия, затем снова взмахнул, вонзая его в камень ещё глубже, чем раньше; куски расколотых плит взлетели вверх, потрескивая и светясь красным.

— Ха-ха! — ликующе взревел Кратос. — Это и впрямь меч богов! Разумеется, он слишком хорош для того, чтобы им владела самаритянская свинья. Ты украл его из этого варварского храма, Симон из Гитты? Что ж, похоже, Фортуна позволила ему перейти к более подходящему владельцу. А теперь посмотрим, как он действует на человеческую плоть.

Симон лежал неподвижно, если не считать нарочито слабых движений, надеясь, что гладиатор сочтёт его совершенно беспомощным. Он знал, что единственная надежда заключалась в том, чтобы использовать последние резервы сил во внезапном всплеске скорости и боевого мастерства. Шансов на победу или бегство было мало, понял Симон, но, по крайней мере, он умрёт в бою. Кратос шагнул к нему…

Внезапно воздух рядом с гладиатором замерцал — высокий овал голубоватого света, смутно напоминающий человека по очертаниям и мерцающий мириадами бледных искр. Кратос резко обернулся к нему, затем взревел от внезапного ужаса при виде чудовищного существа, материализовавшегося из воздуха рядом с ним.

Симон ахнул. Хотя Кратос был гораздо крупнее большинства людей, это существо нависало над ним огромной массой, сверкая сверху вниз двумя круглыми, светящимися красным глазами на гладиатора. Хотя его форма была до некоторой степени гуманоидной, пропорции и мускулатура подсказывали Симону, что это не человек и даже не что-то земное. У него не было бёдер, относительно короткие ноги резко сужались вниз от массивного торса, а безволосая кожа выглядела тёмно-синей, почти чёрной в тусклом свете факелов. Голова поднималась большим горбом от широких плеч, без намёка на шею, а по её передней части тянулся гребень с множеством горизонтальных щелей, которые могли быть ртами или ноздрями. Существо носило облегающий костюм почти того же оттенка, что и его плоть, а на сужающейся талии находился широкий пояс из плетеного металла, квадратная пряжка которого испускала тусклое синее свечение.

— Дьявол из Тартара! — взревел Кратос, занося огромный меч. — Умри от рук величайшего гладиатора Рима…

Симон снова ахнул, когда существо, двигаясь с плавной, сверхчеловеческой быстротой, схватило оба запястья Кратоса одной из своих массивных четырёхпалых рук. Кости затрещали; огромный меч отлетел, звеня и визжа в снопе искр на плитах. Кратос взвыл; его пальцы распухли и лопнули, как варёные сосиски, под давлением хватки существа, и из них хлынула кровь. Другая рука существа метнулась и схватила лысую голову гладиатора, как шарообразную дверную ручку. Вопли Кратоса поднялись ещё выше, превратились в безумный крик агонии, а затем весь его череп оказался вдавлен в самого себя с громким скрежетом и хрустом костей и хрящей.

Симон едва осмеливался дышать, наблюдая сквозь чуть приоткрытые веки, как тело гладиатора рухнуло на плиты. Выпученные глаза вывалились из глазниц и висели на зрительных нервах, распухший язык торчал наружу, как толстый огурец.

Какое-то мгновение зарриец стоял неподвижно, человеческая кровь и мозги капали с четырёх толстых пальцев его правой руки; затем, двумя длинными шагами, он подошёл к мечу и поднял его. Симон затаил дыхание, надеясь, что существо сочтёт его мёртвым. Возможно, так и было, ибо оно не приближалось к нему, даже не смотрело в его сторону, просто стояло прямо, во весь рост, держа меч вертикально…

Затем нить света исчезла с лезвия, и в следующее мгновение огромная синяя фигура существа начала мерцать и искриться, быстро пропадая из виду. В следующий миг оно исчезло.

Симон с облегчением вздохнул, затем, пошатываясь, поднялся на ноги, настороженно оглядываясь по сторонам. Но освещённый факелами двор был пуст, за исключением тела Кратоса, чья раздавленная голова окрашивала плитки тёмной расширяющейся лужей крови. Небо, как он теперь понял, определённо приобретало более светлый оттенок.

— Боги… — пробормотал Симон. В нём боролись благоговейный трепет и страх.

Он нетвёрдой походкой подошёл к мёртвому гладиатору и снял с него пояс с мечом, затем закрепил его на своей талии. Меч был хороший, заметил Симон, длиннее и тяжелее тех, что носило большинство римлян. Затем, шаркая и прихрамывая так быстро, как позволяли его раны и усталость, он пересёк двор и поспешил оттуда в тени северной колоннады, направляясь к внешним воротам, ведущим на безопасные тёмные улицы за его пределами.

— Что-то пошло не так, — сказал Зеф, глядя вверх. — Небо начинает светлеть. И Учитель… он всё ещё здесь!

Йосеф из Аферемы начертал морщинистым указательным пальцем в воздухе мистический знак.

— Да, это не иллюзия. Он действительно жив. Что могло случиться? Почему он не умирает?

При этих словах римский центурион, стоявший среди факелов возле трёх крестов, шагнул на несколько шагов вниз по холму к небольшой группе наблюдателей.

— Не умирает, говоришь? Чушь! Посмотрите на него — он мёртв, как кусок мяса в лавке мясника. Его душа уже пересекла бы Стикс, если бы я не сомневался, что он взял с собой достаточно монет, чтобы заплатить лодочнику!

Зеф почувствовал, что за грубыми манерами и тоном римлянина скрывается беспокойство; разумеется, событий последних нескольких часов было более чем достаточно, чтобы напугать даже самого закалённого ветерана. Он видел, как лицо центуриона гневно исказилось, заметил, что его солдаты нервно расхаживали по холму, поглаживая своё оружие, будто ожидали внезапного нападения с неизвестного направления. Зеф обнаружил, что способен сочувствовать им, ибо хотя он служил своему старому учителю и рабби Иешуа более трёх лет, ему никогда прежде не доводилось видеть такого колдовства, какое увидел в этот день.

«Этот день? Вчера это было или еще сегодня?» — удивился Зеф. Ибо хотя солнце уже клонилось к западу, его возвращение к прежней яркости после чернильной тьмы придавало ему вид предвестника нового рассвета.

Затем он услышал, как госпожа Мириам сказала:

— Это правда, о, отец Йосеф. Учитель не умирает. Похоже, его время ещё не пришло.

Её голос, низкий, ровный и спокойный, казалось, привёл центуриона в ярость.

— Не умерт? Не умер! — Он повернулся и зашагал обратно на вершину холма, затем снова повернулся и указал копьём на поникшую фигуру человека, безвольно свисавшего с центрального креста. — Клянусь Аидом, моя темноволосая красавица, я покажу тебе, что он мёртв! Смотри. Мой командир велел мне убедиться в этом — вот так!

— Нет… — непроизвольно выдохнул Зеф.

Римлянин повернулся и вонзил своё копьё в бок распятого человека, чуть ниже грудной клетки. Тело не дрогнуло, но когда копьё было извлечено, Зеф увидел, что из раны хлынула жидкость — не кровь, а тонкий розоватый ихор, который быстро стекал вниз. В следующее мгновение поток иссяк, и в нарастающем солнечном свете он увидел, что рана уменьшается, медленно затягиваясь сама собой.

— Кузница Вулкана! — выругался офицер, роняя копьё и быстро отступая на шаг. — Наверняка этот человек был сыном бога!

— Центурион, — строго сказал старый Йосеф, шагая вперёд, — ваше задание выполнено. Теперь я должен попросить вас снять тело этого человека, чтобы я мог достойно похоронить его до захода солнца.

Римлянин нахмурился, глядя на него.

— По чьему распоряжению?

— По распоряжению Пилата, префекта этой провинции Иудеи.

— Покажи мне приказ.

— Ты прекрасно знаешь, — строго сказал старый священник, — что Пилат наделил меня полномочиями в этом деле.

— Я знаю, что ты обладаешь каким-то колдовским влиянием на префекта. Тем не менее он не отдавал мне прямого приказа. Я получаю приказания от трибуна Максенция. Если вам нужно какое-либо из этих тел, — он обвёл рукой распятую троицу, тёмно вырисовывающуюся на фоне светлеющего дня, — вам придётся принести мне письменный приказ наместника.

Йосеф повернулся и посмотрел на великий дворец Ирода, который возвышался сразу за той частью Иерусалимской стены, что располагалась непосредственно к югу от холма.

— Я пойду. Идём, Зеф, Мириам, все вы. Мы должны спешить.

В течение нескольких минут Зеф молча шагал на юг рядом со своим учителем, как всегда удивляясь энергии и прыти древнего мудреца. За спиной он слышал, как центурион кричал своим солдатам, чтобы те переломали ноги двум другим осуждённым и тем самым ускорили их кончину, и ему снова показалось, что воинственные приказы римлянина не до конца скрывают тон страха. Затем он услышал, как старый Йосеф тихо сказал:

— Внутри нашего Учителя, Зеф, живёт демон — один из тех Ам-ха-арец с Кастора. Он отрезал его от боли и поддерживает в нём жизнь.

— Я так и подозревал, — кивнул Зеф.

— Его принес тот мальчик в белой левитской одежде, — продолжал колдун. — Ты видел, что с ним стало?

— Да. Он убежал на север сразу после землетрясения. Без сомнения, к этому времени он уже вошёл в город через другие ворота или скрылся в сельской местности.

Йосеф указал тонким, морщинистым пальцем на белого голубя, который всё ещё сидел на плече Зефа.

— Параклит, лети на север и поищи среди переулков и полей юношу в белой одежде. Если найдёшь его, следуй за ним; если нет, жди нас среди ветвей большого терпентинного дерева в роще гробниц. Лети, не медли.

Птица тихо заворковала, качнула головой, затем вспорхнула и быстро улетела на север.

Когда через несколько минут их группа прошла через арку ворот в город, Йосеф остановил свой отряд у стены и сказал:

— Никодим, я хочу, чтобы ты сопроводил леди Мириам, её мать, этих других женщин и их сопровождающих обратно в жилище, которое я им предоставил. Позаботься, чтобы твои слуги помогли им подготовиться к путешествию.

— Значит, — сказал Никодим, — наш план провалился.

— Ещё не совсем, но время на исходе. Если я всё же потерплю неудачу, то все эти верные последователи Учителя должны будут отправиться в Аферему завтра утром как можно раньше, чтобы избежать гнева Анны. Я также отправлю к тебе Зефа, как только смогу; он знает все подробности касаемо моих приготовлений, которые я предпринял для того, чтобы Невеста и её свита смогли отправиться в Кесарию, а оттуда в Галлию. Что касается меня, я присоединюсь к вам, когда и если смогу, но не ждите меня. — Он повернулся к Зефу и шепнул: — Пошли Иоиля и Рувима купить погребальные саваны как можно быстрее, а затем скажи им, чтобы они встретили нас у этих ворот. Тем временем мы с тобой посетим префекта Пилата и напомним ему о его обязанностях.

Пока Зеф передавал приказ о погребальных пеленах двум молодым слугам, Никодим сказал:

— Я сделаю, как ты говоришь, Йосеф. Должен ли я после этого вернуться в зал Газзита и узнать всё, что смогу, касаемо реакции Анны на эти события?

— Нет, старый друг. — Йосеф энергично покачал головой. — Это было бы слишком опасно для тебя. Анна, несомненно, уже догадался, что это мы опередили его в намеченных им колдовских планах по обретению власти над всем сущим. Нет, ты тоже должен отправиться сло всеми остальными в Аферему.

Никодим кивнул с такой готовностью, что Зеф понял — старый священник уже пришёл к тому же выводу и с облегчением сложил с себя бремя своего долга.

— Значит, ты, кажется, почти убеждён, о отец мой, — сказала госпожа Мириам, — что план моего Господа провалился и Земля продолжит существовать и впредь.

Душа Зефа, как всегда, трепетала от звука этого глубокого, нежного голоса. Ради неё, даже больше, чем ради своего почитаемого старого наставника, он преданно трудился все эти три с лишним года над созданием этого непостижимого колдовского произведения. Что-то глубоко внутри него откликнулось на неё при первой встрече в большом старом особняке в Афереме — некая близость или привязанность, которой никогда прежде не пробуждал в нём ни один другой человек, будь то мужчина или женщина. Это не было ни половым влечением, ни тоской по материнской любви, в которой ему до сих пор было отказано, ни даже желанием глубочайшей человеческой дружбы. Скорее, это было осознанием — бессознательным, воспринимаемым инстинктивно, — что он, ищущий послушник, нашёл Богиню, которой жаждал служить и был предназначен для этого служения. И теперь, в этот момент, его душа, трепещущая в едином порыве с Её душой, осознала, что та не столь уж недовольна перспективой неудачи старого Бар Йосефа — и Её Учителя.

— Будь уверена, возлюбленная дочь, — сказал старый колдун, — всё ещё остается хороший шанс на то, что воля твоего супруга восторжествует, и я сделаю всё возможное, чтобы это произошло. Я слуга вас обоих, преданный благородному образу, который вы оба разделяете — чтобы все страдания на этом мире прекратились.

— Страдания, да, — вздохнула женщина. — Их слишком много. Я устала от них, и всё же… — Она сделала паузу, а затем спросила: — Если Отец покорит тех злых Архонтов, которые запустили их первыми, то что Он принесёт взамен? Подготовит ли Он столь же хорошую сцену для нас, чтобы мы могли на ней сыграть?

Старый Йосеф выпрямился так, что теперь казался на фут выше своего обычного роста; его тёмные глаза сердито глядели на женщину из-под обветренных белых бровей.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, дочь. Ты осмеливаешься противостоять воле твоего супруга и его… истинного Отца?

— Их воля — служить мне, — спокойно сказала Мириам. — Я думала, ты уже понял это, возлюбленный мудрец.

И снова Зеф затрепетал от глубокого, спокойного голоса женщины. В тот миг ему показалось, что он, Мириам, Йосеф и все остальные, стоят не на грязном, мощёном каменными плитами дворе перед одними из ворот Иерусалима, а в великом зале правящих космосом богов. Затем трепет в его душе усилился, когда он услышал голос царственной Мириам, усиленный, будто странной акустикой самого Олимпа, продолжающей:

— Несколько ночей назад, о, отец мой, мне приснился сон, и сегодня я встретила молодую женщину по имени Лотис, которая разделила его со мной. Я сразу поняла, что она в каком-то смысле была мною — Истинным Духом, который познал Богиню в той же полноте, как и я, когда Учитель спас меня от одержимого Ам-ха-ареца. — Она подняла взгляд к светлеющему небу, и в уголке её губ промелькнул намёк на улыбку. — Тот юноша в белом одеянии, который дал моему Господу напиться в его последних мучениях — я думаю, что он тоже распознал этот Дух, который проявляет себя в девушке Лотис. И во мне самой.

Брови Бар Йосефа сошлись на переносице, его изрезанное морщинами лицо нависло над Мириам, как грозовая туча.

— Я не понимаю тебя, женщина. Неужели теперь, после всех твоих притворных заверений в поддержке, ты заявляешь, что твои самые сокровенные надежды направлены против моей воли и воли твоего Господа?

Женщина коротко и непринуждённо рассмеялась.

— Твоя воля непреклонна, о мой отец. Это я хорошо знаю. И всё же, при всей твоей мудрости, я думаю, ты ещё не постиг его глубочайшую волю, которая заключается не в чём ином, как в служении мне. Разве он не сказал, что пришёл в этот мир, чтобы уничтожить всё принадлежащее Женщине – Богине? Что ж, так он и сделал, ибо в то время это была и моя воля. Я была больна глубокой меланхолией, и мне казалось, что все присущее Женщине — то есть вся Жизнь — были лишь мучительной пыткой, от которой нужно избавиться, по крайней мере, в том виде, в каком они проявлялись в таком несовершенном месте, как эта Земля. Однако теперь, благодаря ему, я снова цела и здорова. Кроме того, я ношу в себе его собственную жизнь — то, что одобрил даже ты, о мой отец, на случай, если твой первый и самый заветный план, план разрушения Земли, пойдёт наперекосяк.

— Непостоянный Дух! — рявкнул Йосеф. — Ты говоришь легкомысленно, как будто не понесла недавно ужасную утрату. Неужели у тебя нет ни стыда, ни чувства долга?..

— Непостоянная? — Мириам выпрямилась с царственной гордостью, и Зеф подумал, что никогда не любил её больше, чем в этот момент. — Потому что мой разум, мои намерения не столь твердокаменны, как твои? Ты бы убил всю жизнь, но я Та, кто судит, стоит ли всякая жизнь того, чтобы её прожить. Мой Господь, как и Я, имеет много обличий; в своей форме на кресте он повиновался моей воле, чтобы в этом мире жизнь более не страдала; но теперь, в своём обличье отчаянного юноши, который непременно хочет спасти свою Лотис, он стремится к жизни, несмотря на все страдания. В обоих случаях он старается угодить Мне. Ибо что ещё, кроме моего собственного сиюминутного желания — вечно изменяющегося, но никогда не меняющегося по-настоящему — может придать жизни хоть какой-то смысл?

— Ты суровая и жестокая госпожа, — сказал Йосеф, и слёзы выступили на его старых глазах. — И всё же я прощаю тебя, ибо хотя твой Господь умирает, ты всё ещё носишь в своём чреве Его обновлённую жизнь.

— Прощаешь? Ты имеешь право простить меня лишь в той мере, в которой ты и мой Господь едины, как тебе хорошо известно. И всё же эта мера больше, чем ты можешь себе представить, о мой отец, и по этой причине я с благодарностью принимаю твоё прощение. Без тебя и Его моё желание никогда не могло бы воплотиться в Творении; без Меня это Творение не имело бы ни ценности, ни смысла.

Йосеф нетерпеливо махнул рукой, словно отбрасывая незримые тенёта иллюзий, затем повернулся и зашагал по широкой улице, подзывая своего ученика.

— Идём, Зеф. Мы должны отправиться во дворец Пилата. У нас мало времени.

Молодой грек последовал за своим почитаемым старым наставником, его мысли путались от только что услышанного.

А престарелый священник Никодим, измученный до полного изнеможения всем тем, что он пережил в этот день — или это были день и ночь? — чувствовал себя совершенно неспособным распутать космическую паутину, в которой он странным образом запутался. Спеша по узким и извилистым улицам Иерусалима, ведя за собой группу женщин и слуг, которые были ему доверены, он чувствовал лишь нарастающую тревогу, предчувствие чудовищных и злых событий.

Анна вместе с горсткой своих собратьев-священников, которые не разбежалист по своим домам, настороженно вглядывался в сумеречное небо. Звёзды померкли, и солнце медленно возвращало свою привычную яркость. Небольшая группа стояла в юго-западном углу просторного Двора язычников, перед залом Газзита, откуда они недавно бежали во время землетрясения, и из входа в который всё ещё клубилась лёгкая дымка пыли. На высоком выступе над частично разрушенным портиком сидел длинный ряд сов, их жёлтые глаза моргали в лучах возвращающегося дневного света.

— Ты правильно сделал, Каиафа, — сказал Анна, — что прекратил обряд жертвоприношения и приказал страже очистить внутренние дворы Храма. Видишь, тьма теперь рассеивается, и барабаны, возвещающие о надвигающейся угрозе, перестали бить.

— Однако что-то сильно пошло не так, — сказал Изхар из Хоразина, хмурясь под густыми седыми бровями. — Сегодня, как мне кажется, почти произошло открытие Врат — однако за много часов до того момента, как ты планировал.

— Это дело рук Йосефа бар Хали и его сообщника Никодима, — проворчал Анна. — Я знаю это. Йосеф сегодня не был на собрании, а Никодим сбежал пораньше. Послушай, Изхар: как только наступит ночь, я хочу, чтобы ты выпустил своего демона-фамильяра. Пусть он найдёт и расправится с этой предательской парой, как уже расправился с Иудой из Кериофа.

— Нет, Анна. — Изхар взглянул на плотно занавешенные носилки, которые покоились на брусчатке внутреннего двора, окружённые несколькими желтоглазыми стражами в тёмных доспехах. — Мой… фамильяр… говорит мне, что преждевременное открытие Врат вызвало определённые напряжения в космической ткани, что делает опасным для нас продолжение осуществления наших планов. Никто теперь не может предсказать, что может появиться при повторном открытии. Я советую тебе отказаться от этого предприятия, Анна. Со своей стороны, я прямо сейчас отправляюсь в Хоразин вместе со всеми своими последователями.

— Ты не можешь! — гневно воскликнул Анна. — У нас ещё есть шанс на успех, если мы начнём действовать до завтрашнего рассвета. Подумай о той силе, которую мы получим…

— Риск слишком велик. Прощай, Анна Бар Сет, до тех пор, пока звёзды снова не встанут на нужные места.

— Это может произойти не раньше чем через столетия! Слушай, дурак, если мы упустим эту возможность обрести беспрецедентное могущество…

— Изхар прав, Анна, — прервал его Толмай из Капернаума. — Мой внутренний спутник сказал мне то же самое — что Врата в Гиады сейчас могут быть слегка искажены, и что будет опасно открывать их снова. То, что выйдет из них, может оказаться не тем, что мы хотели бы призвать.

— Предатели! Мой спутник не так труслив. Когда-то он был могущественным правителем, пока его не изгнали из конфедерации Шести Солнц, и он хотел бы вернуть свою власть. По его мнению, прислужники Факулы и Келено всё ещё могут пройти по туннелю. В худшем случае, его искривление может привести к тому, что другой конец просто откроется в пустоту, и оттуда ничего не выйдет. Это стоит риска.

Толмай грустно покачал головой.

— Боюсь, ты и твой внутренний спутник обманываете себя. Нет, я пойду с Изхаром обратно в Галилею. Теперь, когда я знаю от твоих посланников, что мой сын Нафанаил снова в безопасности и здравом уме, сбежав от безумного рабби Иешуа вместе со всеми другими учениками этого человека, я вернусь в Капернаум и буду ждать там его возвращения.

— И было бы хорошо, Анна, — сказал Изхар, — чтобы мы забрали с собой все эти нераспечатанные медные чаши, которые ты приказал принести сюда из хранилищ под Хоразином.

Анна вздрогнул.

— Чаши… Ам-ха-арец! — Его лицо внезапно побледнело. — Они были спрятаны в запечатанных гробницах недалеко от города. Землетрясение…

— О чём ты бредишь? Какой вред могут нанести ещё несколько из них?.. — Изхар внезапно нахмурился с подозрением. — Анна, сколько же всего Земного Народа ты привёл с собой в Иерусалим?

— Я… сотню, пожалуй. Или, может быть, немного больше…

— Идиот! — прошипел раввин Хоразина. — И ты называешь меня предателем? Ты, кто задумал создать свою собственную независимую армию Народа! И теперь, очевидно, боишься, что они могут без приглашения вырваться из своего заточения в гробнице. — Он повернулся и махнул своим стражам в чёрных плащах. — Берите эти носилки, и мои тоже. Мы немедленно отправляемся в Хоразин!

Толмай тоже позвал своих слуг, которые ждали неподалёку в сумрачном внутреннем дворе. Ещё через несколько минут, несмотря на громкие протесты Анны, двух галилейских раввинов-священников понесли в их паланкинах на восток, а за ними следовал занавешенные носилки паланкин, в которых скрывался зловещий, закутанный в плащ с капюшоном факуланец. Они направлялись к ближайшим воротам, ведущим с территории Храма в долину Кедрон. Более половины стражников в чёрных одеждах ушли с ними, и когда они уходили, более половины сов, сидевших над портиком Зала Газзита, взлетели и быстро улетели на северо-восток.

— Глупцы! — крикнул Анна вслед группе, шагавшей среди высоких, далёких колонн портика Соломона. — Я добьюсь успеха! И когда я получу власть над всем сущим, вы пожалеете, что…

— Отпусти их, о отец, — сказал Каиафа, кладя руку на тощую руку старого колдуна. — Возможно, Изхар прав. По крайней мере, сейчас мы должны действовать с величайшей осторожностью.

Анна кивнул, и гнев на его лице мгновенно сменился выражением жёмткого, холодного расчёта.

— Ты прав, сын мой, хотя это говорит твоя трусость, а не разум. Я давно чувствовал, что у тебя были сомнения по поводу всего этого предприятия. Что ж, я не стану просить тебя продолжать играть в нём какую-либо важную роль. Твоя задача теперь будет чисто оборонительной, на случай, если что-то пойдёт не так. Возьми остальных священников, которые остаются верными нам, и возвращайся в наш особняк в юго-западной части города; позаботься о том, чтобы это место немедленно было укреплено, как замок, с крепкими замками и досками, готовыми запечатать каждую дверь и окно, и большим количеством стражников наготове внутри.

— Укреплен? — Каиафа нервно оглядел широкий двор, вглядываясь в тени колонн, хотя дневного света теперь значительно прибавилось. — Ты имеешь в виду Ам-ха-арец?

— Если землетрясение разбудило некоторых из них, они наверняка разбудят других, а затем, возможно, войдут в город. И, конечно, они будут использовать любых хозяев, которых сочтут доступными…

Каиафа содрогнулся, несмотря на быстро возвращающееся тепло послеполуденного солнца.

— Понимаю. Я сделаю, как скажешь, о отец. А как же ты?

— Я возьму восьмерых из оставшихся стражников и немедленно отправлюсь на свою виллу на Масличной горе. Остальных отправь, Каиафа, и пусть они прочешут город в поисках Йосефа из Аферемы; я прикажу совам тоже присоединиться к поиску. Когда этот старый предатель-заговорщик будет схвачен, немедленно доставь его на мою виллу. Нельзя допустить, чтобы он продолжал вмешиваться дальше. Поторопись.

Каиафа низко поклонился в знак согласия, затем приказал остальным священникам и большей части храмовой стражи следовать за ним со двора.

Когда они ушли, Анна поднял взгляд к фронтону над колоннадой портика зала Газзита, затем произнёс несколько пронзительных слогов на неизвестном языке. В тот же миг дюжина больших сов взмыла в воздух, неуверенно покружила в усиливающемся дневном свете, затем развернулась и, хлопая крыльями, разлетелась в стороны по кварталам Иерусалима.

Глава XXIX

— Боги Тартара! — воскликнул центурион Марк, с трепетом глядя на мёртвого гладиатора. — Его голова раздавлена, как яйцо! Что могло это сделать? Он нервно взглянул на запад через сумеречный двор в сторону нависающей белой громады Храма. — Возможно, нам стоит покинуть это место, командир.

Максенций покачал головой.

— Нет, — сказал он, пристально глядя на высокий, освещённый факелами вход в Храм. — Кратос, по-видимому, столкнулся с демоном, который и вызвал тот беспорядок, который мы слышали, но, похоже, опасность миновала. Прислушайся — барабаны полностью перестали бить. Я был прав — Анна стремился опередить нас всех, принеся в жертву безумного раввина на холме Гол-горот, но центурион Лонгин расстроил этот заговор простым ударом копья.

— Я не понимаю, господин.

— Не важно, Марк. — Максенций повернулся к шести легионерам, которые несли пустые носилки. — Пошли, парни. Мы идём в этот храм.

Солдаты послушно последовали за ним, хотя и с некоторым невысказанным трепетом, по лестнице и через высокий, окруженный колоннами портал. Марк нервно теребил рукоять своего меча, осматривая огромное, освещённое лампами пространство, вглядывась в тени. Странный, отвратительный запах наполнял зал, а по всей его середине тянулось тёмное пятно неправильной формы, быстро испаряющееся тонкой сумрачной дымкой, как будто что-то огромное и слизистое проползло по всей его длине. Кое-где лампы, жаровни и позолоченная мебель беспорядочно лежали на плитках, очевидно, яростно разбросанные.

Максенций, внезапно заметив плетёную полоску синего металла, нагнулся и поднял её. Маленький серебристый диск, который держался на ней, казалось, светился собственным слабым синеватым светом.

— Ага! Смотри, Марк — это металлическое плетение того же рода, что и пояс волшебника, который я ношу. Однако его размер предполагает, что это следует носить как повязку на голове, а не как пояс. Что ты думаешь?

— Я думаю, нам следует быть с ним осторожнее, господин.

Максенций, однако, без колебаний надел повязку на голову. Когда он отрегулировал её так, чтобы диск оказался на его лбу, он почувствовал внезапный приступ страха, который, казалось, вливался в него откуда-то извне. Он мгновенно разозлился на себя за это чувство.

— Простите, господин, — сказал Марк, — но почему вы злитесь на меня?

— Что? Я не… Внезапно его осенило, и он громко рассмеялся. — Потому что, Марк, я чувствую сейчас твой страх, а не свой! Я имею в виду, что ощутил твой страх, а теперь ты чувствуешь мой гнев. Как странно!

— Страх? — Центурион покачал головой. — Нет, господин, хотя должен признать, что у меня есть некоторые опасения по поводу нашего пребывания в этом месте.

— Ха! Это страх, всё верно. И я чувствую его от всех вас, парни. Но не волнуйтесь, что я сочту вас трусами, ибо я также чувствую и вашу решимость. Вы все хорошие солдаты. Но, клянусь Палладой! – эта штука позволяет мне ощущать ваши чувства, и, очевидно, передаёт часть моих собственных вам.

— Я бы посоветовал вам снять её, господин. Это может быть опасно.

— Конечн, вы же не хотите, чтобы я читал ваши мысли, — усмехнулся Максенций, снимая предмет и убирая его в поясную сумку. — Еще один колдовской инструмент. Он весьма поможет мне, когда я буду проводить обряды этой ночью – я смогу чувствовать намерения любых существ, которые пройдут через Врата. А теперь пойдем, соберем остальное колдовское снаряжение. За мной.

Максенций повел группу солдат по большому залу, вокруг алтаря в дальнем его конце и через зияющий за ним проход. Марк с некоторым беспокойством взглянул на обгоревшие края того, что казалось двумя половинами занавеса, скрывавшего портал. Затем они вошли в кубическую комнату со сторонами около тридцати футов в длину, и центурион с его людьми ахнули при виде двух сверкающих красных глаз, неподвижно висящих в полумраке у дальней стены.

— Не волнуйтесь, парни, – сказал Максенций. – Кто-нибудь, принесите сюда лампу.

Когда принесли свет, Марк увидел, что сияющие глаза были вставлены в золотую голову осла в натуральную величину, покоящуюся на кубическом алтаре. На полу прямо перед ним покоился искусно сработанный позолоченный сундук с золотыми петлями для перекладин, на которых его должны были переносить; рядом с ним лежала его крышка, увенчанная двумя крылатыми золотыми демонами, обращенными ликами друг к другу.

— Вам выпала изрядная честь, парни, – смеясь, сказал трибун. – Это иудейская Святая Святых, и мы первые римляне, которые стоят в ней с тех пор, как Помпей Великий завоевал Иерусалим почти столетие назад. Смотрите, перед вами стоит священный Ковчег, с помощью которого предатель Анна надеялся призвать себе на помощь демонов, а за ним покоится ослоглавый Эйдолон Сета.

— Грохот барабанов, – сказал Марк. – Значит, это и есть то, что его вызвало?

— Да. Но теперь они будут служить мне. Они – и это! — Максенций обошел Ковчег и поднял небольшой сияющий предмет, лежавший на алтаре перед Эйдолоном Сета. — Биахтрил, который призывает демонов. С его помощью, а также с эликсиром, забранным у самаритянки, я могу теперь воспринимать тех, кого призову себе на службу и командовать ими. — Он быстро сунул маленький металлический цилиндр в свою сумку к голубоватой повязке. — Теперь, Марк, помоги мне поднять эту крышку и положить ее обратно на Ковчег.

Центурион так и сделал, и когда они поднимали предмет на место, Марк, как ему показалось, мельком увидел внутри Ковчега скопление неземных сияющих форм, напоминающих иномирную геометрию. И не уловил ли он, прямо перед тем, как крышка захлопнулась над этими формами, слабый звук отдаленного барабанного боя изнутри Ковчега?

— Хорошо! А теперь, парни, возьмите те шесты для переноски, что стоят в углу и уложите этот ослоголовый эйдолон на носилки. Ввосьмером мы сможем вынести отсюда и его и Ковчег. Поторопитесь, мрак снаружи рассеивается. Нам нужно пересечь долину Кедрон до того, как Анна и Каиафа обнаружат, что мы разграбили их жреческое логово.

Мужчины с готовностью подчинились. И все же, когда они спешили со своей ношей от Храма и пересекли погружённый в полумрак двор, где лежал мертвый гладиатор, чья кровь теперь смешивалась с кровью принесенных в жертву быков и козлов, лежащих у большого алтаря, Марк снова ощутил мрачные предчувствия и задался вопросом, какие же чудовищные события могут вскоре произойти из-за странной, не подобающей римлянину одержимости его командира

Менандр выскользнул из густого кустарника, откуда он наблюдал за римлянами, нервно расхаживающими по холму. Заметив, что дневной свет становится ярче, он прокрался ещё дальше на север и вскоре оказался в тени деревьев на территории старого кладбища — места, где гробницы, высеченные, как пещеры, в самой толще скальных выступов и запечатанные большими каменными дисками, напоминающими стоящие на ребре монеты, угрюмо возвышались в роще древних дубов и терпентинных деревьев. Оглянувшись на юг, он заметил, что три распятых мужчины все еще неподвижно висели на крестах, их бледные застывшие фигуры отчётливо выделялись на фоне темных зубчатых стен Иерусалима.

— Карбо, старый друг, — пробормотал он себе, — я не уйду отсюда, пока не увижу, что они сделают с телом, в котором ты застрял не без моей помощи!

Он наблюдал, как римские солдаты двигались по кургану Гол-горот, и увидел, что они начали выкапывать два креста и снимать с них тела. Однако средний крест оставался стоять. Означало ли это, что римляне поняли, что рабби Иешуа все еще может быть жив?

Затем он увидел группу из четырех человек, приближающихся к римлянам со стороны дворца Ирода. Они присоединились к римским солдатам, и один из группы — сгорбленный старик в черном одеянии, которого Менандр опознал как колдуна Йосефа из Аферемы — передал командиру отряда кусок пергамента. Сразу после того, как он просмотрел его, офицер отдал приказ, и солдаты начали выкапывать крест. Через несколько минут четверо пришедших отвязали лежавшее на нем тело, завернули его в погребальную материю, затем подняли и быстро унесли к кладбищу, где прятался Менандр. Когда группа приблизилась, он отступил за деревья, затем повернулся и поспешно удалился от гробниц. Юноша знал, что должен найти новое место для укрытия, понаблюдать за приближающейся группой и найти способ освободить своего друга Карбо, если это вообще возможно...

Затем, бесшумно пробираясь по кладбищу, он вдруг заметил гробницу, каменный диск которой отвалился наружу от входа — очевидно, в результате недавнего землетрясения. В черноте входа он уловил медный отблеск металла и, остановившись, чтобы присмотреться повнимательнее, увидел нечто похожее на множество разбросанных внутри полусферических чаш. Его охватил приступ страха, ибо то были не обычные чаши, а металлические полусферы, подобные тем, что он видел в синагоге Хоразина. И… не улавливал ли он теперь темное движение среди них, как будто в полумраке ползали огромные медлительные черви?

Затем Менандр увидел, что группа из четырех человек быстро приближается к роще, в которой он прятался, неся с собой завернутое в саван тело распятого рабби. Он поспешно отступил и спрятался в самой тенистой части рощи, затем присел и принялся наблюдать в напряжённом молчании.

— Вот... вот гробница, — прохрипел Йосеф из Аферемы, задыхаясь. — Мы пришли вовремя, ибо солнце все еще высоко над горизонтом. Иоиль, Рувим, подождите здесь, снаружи; глаза непосвященных не должны видеть Перехода Азазеля. Зеф, помоги мне занести Учителя внутрь.

Молодой грек с некоторым беспокойством посмотрел на открытую гробницу. В тот момент ее черное устье в его воображении казалось зияющим, как вход в Тартар. Слева от нее возвышалось большое тенистое терпентинное дерево, его корни, словно толстые змеиные кольца, выступали из земли и проникали в расщелины скального выступа; справа покоился тяжелый каменный диск, стоящий на ребре, готовый к тому, чтобы его скатили по каменному желобу и запечатали им гробницу. К счастью, он остался на месте во время недавнего землетрясения — но, подумал Зеф, что, если другое сотрясение заставит его скатиться, пока они со старым Йосефом будут внутри?

— Поторопись, Зеф, помоги мне, — настойчиво говорил Йосеф. — Я не могу нести Учителя один.

Преодолев свои опасения, Зеф помог своему старому наставнику затащить тело внутрь. Оно было громоздким и тяжелым — и, как подумал молодой человек, — несколько более мягким и эластичным, чем нормальное человеческое тело. Внутри гробницы была единственная каменная полка, поверхность которой находилась примерно на высоте колен человека, и на нее старому мудрецу и его помощнику с некоторым трудом удалось уложить тело их бывшего учителя.

— Теперь ты можешь идти, Зеф, если хочешь, — сказал Йосеф, задыхаясь.

Молодой человек кивнул и отвернулся. Однако у входа любопытство побороло его беспокойство; он обернулся и увидел, что его старый наставник разворачивает саван, скрывавший тело. В полумраке он едва мог различить окровавленные, несколько козлиные черты лица. Странно, что эти большие темные глаза, теперь открытые, все еще, казалось, светились жизнью...

Затем по спине Зефа пробежал холодок, ибо он понял, что Учитель всё-таки не совсем мертв. Невероятно, но его тело начало беззвучно и судорожно подергиваться. Затем грудь заходила ходуном, как будто он пытался сделать глубокий вдох. Губы искривились; борода, которая свисала с отступающего подбородка, задрожала; затем, не поворачиваясь и не поднимая головы, человек начал бормотать слова на языке, который Зеф не мог понять:

— Н'гаи, н'гха'гхаа, багг-шоггог й'хах: Йог-Сотот...

— Я слышу, о Учитель, — сказал Йосеф. Затем, выпрямившись и отступив на шаг, старик извлек из-под своего темного плаща какой-то предмет. Зеф увидел, что это был небольшой серебристый цилиндр, который казался слегка светящимся в полумраке. Йосеф вытянул руку, направил его на человека на каменной плите, затем громким голосом произнес:

— Теперь, о демон Шести Солнц, выйди из него!

Маленький цилиндр усилил свое свечение и издал высокий, пронзительный визг; Зефу это казалось скорее звоном в ушах, чем внешним звуком. Он увидел, что грудь Учителя внезапно перестала вздыматься; на козлином лице произошло смертное изменение, когда большие темные глаза, казалось, почти провалились внутрь, свет в них внезапно погас, как пламя лампы на ветру. В следующий момент Зеф увидел темную тень, просачивающуюся из-под савана, которая скользнула на пол и, быстро извиваясь, поползла к дальнему концу гробницы, где свернулась в продолговатую массу, пульсирующую, как гигантский слизень.

Визг прекратился, но старый Йосеф продолжал угрожающе направлять цилиндр на сгусток, который даже не пытался выйти из угла, где он свернулся.

Затем Зеф ахнул, потрясенный картиной того, как тело на плите быстро уменьшалось и распадалось на части. Лицо перестало быть лицом, превратившись в тающую белую массу; саван опадал, и из-под него сочилась беловатая жидкость, которая вяло стекала со каменной плиты множеством ручейков, собираясь лужами на полу гробницы. Ужасная чужеродная вонь внезапно заполнила маленькую комнату.

— Прощай, о Учитель, — сказал старый Йосеф. — Теперь это воистину свершилось!

Зеф повернулся и бросился из гробницы, охваченный ужасом и тошнотой. Он увидел Рувима и Иоиля, смотревших на него в немом страхе. Затем, обернувшись, узрел, как его старый наставник выходит из темного дверного проема. Печаль на его исчерченном морщинами лице сочеталась с мрачной целеустремленностью.

— Закройте гробницу, — прохрипел старик. — Быстро, все трое, навалились плечами!

Они повиновались, воодушевленные настойчивостью его голоса. Под их объединенными усилиями огромный каменный диск медленно качнулся вперед, затем тяжело покатился по своему каменистому желобу и с грохотом встал на место, запечатав гробницу.

— Хорошо, — сказал старый Йосеф, задыхаясь, как будто он тоже участвовал в усилиях. — Переход Азазеля совершен, и мы все еще успеваем! Но моя работа ещё не закончена. Зеф, возвращайся теперь с Иоилем и Рувимом в Иерусалим и вновь присоединись к своей госпоже и Никодиму. Если я не вернусь туда сегодня ночью, будь готов отправиться в Аферему со всеми остальными с первыми лучами солнца.

— А как же вы, о Наставник? Куда вы?..

В этот момент над головой послышалосб хлопанье крыльев. Зеф поднял глаза и увидел, что белый голубь только что сел на самую нижнюю ветвь большого терпентинного дерева.

— Ты нашел шпионящего юношу? — спросил старый колдун.

Птица заворковала и слегка покачала головой.

— Ну, не важно. Здесь все завершено. Теперь, Параклет, лети на виллу Анны. Наблюдай за всем, что там происходит. Я присоединюсь к тебе там до захода солнца.

Белый голубь снова заворковал, затем взмыл в воздух и устремился на восток, исчезнув за нависающей городской стеной.

— Значит, ты идешь, чтобы противостоять Анне? — неуверенно сказал Зеф.

Старый маг кивнул.

— Я должен сначала пойти в Храм, а затем на гору Поругания, чтобы выполнить там то, что должно было стать задачей Гол-горота.

— Помочь Брату в открытии Великих Врат? — пробормотал Зеф. — Но ведь ни один смертный не смог бы пережить такое!

Йосеф пожал плечами.

— Что мне до того? Если я преуспею, все существа в этом мире перестанут испытывать страдания, а если нет — что ж, тогда мне лучше погибнуть! Если ты доживешь до завтрашнего рассвета, Зеф, то поймёшь, что я потерпел неудачу. В этом случае ты должен считать себя моим преемником и направить все свои силы на то, чтобы семя Учителя передавалось из поколения в поколение. Удачи тебе, мой верный слуга.

Они коротко обнялись, а затем старый Йосеф повернулся и зашагал на восток по извилистой тропинке, которая вела из грота гробниц к ближайшим воротам Иерусалима. Зеф, наблюдая за его уходом, с грустью ощутил, как внутри что-то оборвалось.

— Молюсь о том, чтобы ты выжил, старый наставник, — тихо пробормотал он себе под нос. — Но, пожалуй, молиться за твой успех я больше не могу. Да свершится воля нашей Госпожи, а не нашего Учителя!

Поманив Иоиля и Рувима, он повел их обратно на юг, мимо холма Гол-горот и дальше, туда, где дворец Ирода возвышался за зубчатой стеной Иерусалима, благодаря судьбу, что двое молодых слуг не видели того, что видел он внутри гробницы. Ибо хотя Зеф давно знал, что человек, которого он называл «рабби», лишь отчасти был человеком, теперь он понял, что подлинная человеческая доля в нём, несмотря на внешнюю видимость, на самом деле была очень мала.

Когда все четверо ушли, Менандр осторожно вышел из тени деревьев и приблизился к запечатанной гробнице. Положив одну руку на край большого каменного диска, другой он старался нащупать хотя бы малейшую щель между ним и гробницей. Но её не было.

— Карбо? — тихо позвал он, наклонившись к месту, где край диска соприкасался с каменной поверхностью гробницы. — Карбо!

Изнутри не доносилось ни звука. Менандр развернулся, прислонился спиной к краю диска, упёрся ногами в толстый узловатый ствол терпентинного дерева и изо всех сил толкнул. Огромный камень даже не шелохнулся. После ещё нескольких таких попыток он остановился, дрожа от напряжения, с тревогой перебирая в уме другие варианты. Возможно, если бы он нашёл упавшую ветку дерева, то мог бы использовать её как рычаг…

— Я как-нибудь вытащу тебя, Карбо!

Он повернулся обратно к тенистой роще и вдруг заметил там движение. Человеческая фигура, а за ней зияющий чёрный проход открытой гробницы. Фигура, пошатываясь, двигалась вперёд, иногда спотыкаясь, и Менандр решил, что это, должно быть, один из садовников, несомненно, подвыпивший. Он сделал шаг вперёд и сказал:

— Добрый господин, вы должны помочь мне! Мой друг случайно оказался запертым заживо в этой гробнице…

Затем шатающася фигура вывалилась из теней, и Менандр застыл от ужаса. У существа были глаза, похожие на очищенные луковицы, и неестественно бледная плоть, покрытая тёмными язвами, сочащимися гнилью. Труп, облачённый в белые погребальные одеяния — а за ним в тенях, становились видны другие пошатывающиеся фигуры в белых саванах…

Менандр вскрикнул, развернулся и бросился прочь. Затем, когда он уже бежал, его поразило воспоминание-видение желеобразных существ, ползущих среди медных чаш внутри открытой гробницы — и вдруг он понял. Юноша остановился и, оглянувшись, увидел, как существо неуклюже шагает за ним по тропинке, вытянув руки, сжимая и разжимая кисти, будто собираясь его схватить, в то время как за ним из теней кладбища появлялось множество других таких же оживших личей. Несмотря на ужас, который эти существа внушали ему, Менандр не стронулся с места, пошарил в чёрном мешочке, который дал ему Таггарт, и вытащил небольшой серебристый цилиндр. Направив этот предмет на приближающийся труп, он нажал большим пальцем на его ближний конец, как ему велел чародей. Предмет издал высокий, едва слышный визг — и лич мгновенно рухнул на тропу, дёргаясь и сотрясаясь. Затем он замер, когда из его пор вытекла зеленоватая желеобразная субстанция размером с дыню, вытянулась и уползла в тень валуна.

Но другие трупы всё ещё приближались, вытянув руки и отвратительно закатив глаза, в то время как из рощи гробниц появлялись новые, в ещё большм количестве…

Менандр повернулся и побежал, не оглядываясь, пока не выбрался с кладбища и не пробежал половиину пути до Иерусалимской стены. Затем, остановившись, прикрыл глаза от заходящего солнца и тревожно оглядел рощу. Он не видел никакого движения. У него мурашки бежали по коже от воспоминаний о существах, от которых он только что сбежал. Однако теперь по дорогам в обновлённом солнечном свете уже двигалось несколько человек, и это немного успокоило его. Повернувшись на восток, он быстро направился к ближайшим воротам и вошёл в город, затем пробрался по узким и извилистым улочкам Иерусалима так быстро, как это позволяли всё более многочисленные и возбуждённые толпы.

Примерно через полчаса Менандр подошёл к знакомой синагоге, которой руководил Самезер. Поднявшись по ступеням к её небольшому колонному портику, он увидел, что двери закрыты. Затем из тени крыльца вышел молодой человек и спросил:

— Кто идёт?

— Это ты, Парменион? — воскликнул Менандр. — Ты что, не узнаёшь меня?

— Менандр! Мы уже почти решили, что ты погиб. — Молодой человек распахнул двойные двери, жестом показав Менандру следовать за ним внутрь, затем воскликнул: — Учитель Самезер, Менандр здесь!

Менандр, следуя за юношей в тускло освещённую синагогу, увидел спешащую к ним невысокую фигуру и узнал кошачьи черты маленького раввина. Самезер схватил Менандра за руки и сказал:

— Благодарение Белой богине, что ты в безопасности!

— Боюсь, у меня мало времени, господин. — Менандр оглядел сумрачное помещение, освещённое лампами и увидел, что многие другие члены Тридцати тоже присутствовали здесь. В противоположном конце колонного зала, на женской половине синагоги он заметил около дюжины молодых девушек, одетых в одеяния храмовых девственниц, вместе с несколькими матронами. Их вид заставил его подумать о Лотис, но ни её ни Элиссы среди них не было.

— Лотис с Досифеем в одной из задних комнат, — произнёс Самезер в ответ на невысказанный вопрос юноши. — Они ухаживают за Симоном, который был тяжело ранен.

— Симон ранен? Что случилось?

— Я и другие члены Тридцати спешили по тёмным улицам к Храму, чтобы спасти Элиссу и Лотис. По пути мы встретили нескольких матрон, опасавшихся за своих подопечных девственниц, которым, по их словам, грозила опасность со стороны римских солдат в Храме…

— Римляне… там?

— Да. Очевидно, святотатственная дерзость трибуна Максенция не знает границ. Итак, как только мы направили матрон в эту синагогу и продолжить путь, то почти сразу же повстречали их подопечных, храмовых девственниц, которые в ужасе спешили к нам, утверждая, что они встретили ангела с огненным мечом — и только Лотис, которая была с ними, прошептала мне, что этим «ангелом» был Симон. А вскоре после этого мы встретили и его самого, который пошатываясь брёл по тёмным улицам, почти теряя сознание от многочисленных ран, поэтому мы отнесли его сюда. Пойдём, я отведу тебя к нему.

Менандр последовал за маленьким раввином в заднюю часть синагоги. Когда он вошёл в освещённую лампами комнату, Лотис, которая склонилась над койкой, где лежал Симон, отставила таз с водой и несколько полотенец и подбежала, чтобы обнять юношу.

— О, Менандр, ты в безопасности! Ты добился того, что надеялся сделать?

— Думаю, да. — Он взглянул на койку. — Как Симон?

— Ему очень больно. У него много ран…

— И всё же он поправится, — сказал Досифей, склонившись над лежащим Симоном. — Он в сознании, и все его раны неглубокие. Как только мы закончим накладывать на них припарки, я дам ему напиток, чтобы уменьшить боль и позволить ему уснуть.

— Нет! — запротестовал Симон, поднимаясь на одном локте. — Гол-горот отброшен на время, но чудовищная гибель продолжает угрожать миру — ты сам это говорил. Я не могу отдыхать, пока угроза не исчезнет. Это Менандр только что вошёл?

Молодой человек шагнул вперёд и встал рядом с койкой.

— Я здесь, Симон.

Самаритянин ухмыльнулся ему, но Менандр видел боль за этой усмешкой. Он был поражён, увидев, насколько густо красные рубцы, тёмные синяки и неглубокие порезы покрывали конечности и грудь мужчины.

— Молодец! Ты выполнил задание волшебника?

— Да, но… Боги! Что с тобой случилось?

— Небольшая драка, которая, боюсь, ещё не окончена. Слушай, Менандр, у меня есть для тебя сообщение от чародея Таггарта. Ты должен подождать до последнего часа дня, а затем нажать кнопку «местоположение» на устройстве, которое он тебе дал. Это имеет смысл?

— Я… да. Я помню. Чародей дал мне четыре вещи и объяснил, как ими пользоватся. Но кнопку «местоположение» следовало нажать только в том случае, если я не смогу вернуться в наше оговорённое место, или в чрезвычай ситуации.

— Тогда, очевидно, что это и есть чрезвычайная ситуация.

Симон попытался подняться, затем скривился от боли и снова упал на постель.

— Боги, мне нужна новая кожа! Досифей, принеси мне вина. Я не могу просто продолжать лежать здесь, пока…

— Не двигайся, — резко сказал Досифей. — Позволь Лотис закончить промывать твои раны. Эта припарка облегчит боль. — Он взглянул на Менандра. — Что ещё дал тебе чародей Таггарт, парень?

Менандр вытащил два крошечных предмета из своего тёмного мешочка.

— Он сказал, что это лекарство, о наставник. Тёмная продолговатая капсула помогает заживлять раны, а белая круглая временно восстанавливает силы.

— Как они называются?

— Чародей назвал тёмную антибиотиком…

— «Антижизнь»? — Досифей неуверенно посмотрел на капсулу.

— Он сказал, что она лечит воспалённые раны. А другая, по его словам, — это «ригелианский» препарат под названием кракс, который опасен при частом использовании. Я должен был принять обе, если получу рану или истощу силы во время своего похода.

Досифей понимающе кивнул, хотя был уверен, что никогда раньше не слышал ни об одном из этих лекарств.

— Хорошо. Дай их мне, Менандр, потому что, как оказалось, Симон нуждается в них больше, чем ты. А теперь, когда настал последний час дня, тебе лучше пойти и закончить выполнение поручения небесного чародея. И всё же, подожди — ты упомянул четвёртый предмет?

— Да, вот это, — Менандр вытащил небольшой серебристый цилиндр из мешочка. — Я уверен, ты узнаешь его, о наставник. Он заставляет желеобразных существ покидать тела тех, в ком они обитают.

Досифей поморщился от неприятных воспоминаний.

— Я помню. И тебе приходилось им пользоваться?

— Да, пришлось. — Менандр быстро рассказал о том, что он видел на кладбище за северо-западными стенами города, и о своём чудесном спасении от ходячих мертвецов.

— Боги погибели! — воскликнул Досифей. — И ты говоришь, что видел много этих медных чаш в гробнице, дверь которой была выбита? Несомненно, Анна или Изхар привезли их сюда из Галилеи, и столь же несомненно, что они спрятали такие же чаши и в других гробницах. Те Ам-ха-арец, которым удалось сбежать, без сомнений, попытаются освободить всех остальных, и если им это удастся и они смогут войти в город… — Старик поднялся. — Самезер, нам лучше всего позаботиться о том, чтобы как можно тщательнее запечатать и укрепить эту синагогу.

— Тогда держи, — сказал Менандр, помещая маленький цилиндр в морщинистую руку своего наставника. — Возможно, тебе это понадобится больше, чем мне. Смотри, как оно работает: нацель этот конец на одержимого, затем нажми на другой большим пальцем.

— Понятно. У тебя есть другое такое устройство, Менандр?

— Нет, но там, куда я направляюсь, оно мне не понадобится.

— И куда же ты собрался, парень? — спросил Симон.

Менандр взглянул на потолок.

— На крышу этой синагоги. Таггарт сказал, что будет лучше, если я буду находиться на открытом месте под небом, когда нажму кнопку «местоположение», хотя в этом нет абсолютной необходимости. Где лестница?

— Пойдём, я покажу тебе, — сказал старый Самезер.

Попрощавшись с друзьями, Менандр поднялся по лестнице и встал на плоской крыше синагоги. Солнце уже склонилось далеко к западу, отбрасывая широкую тень от громадной западной стены на большую часть города. Поднялся холодный ветерок, и Менандр слегка вздрогнул — отчасти из-за воспоминаний о том, что произошло на кладбище. Но за высокой городской стеной он не мог видеть эти гробницы и холм Гол-горот.

Когда он повернулся, чтобы попрощаться с Самезером, то с удивлением увидел Лотис, поднявшуюся по лестнице и направляющуюся к нему по крыше.

— Менандр, зачем ты пришёл сюда?

Они снова обнялись, а затем он тихо сказал:

— Сейчас ты должна отойти от меня подальше, Лотис, и ты, Самезер, тоже. Я ухожу.

— На этот раз с помощью колдовства, Менандр? — спросила она.

Он кивнул.

— Как и прежде. Но я скоро вернусь, Лотис, обещаю.

— Только Богиня может знать это.

— Эта ночь обещает быть зловещей, — нервно сказал Самезер. — Если мы все выживем, я и остальные Тридцать планируем покинуть этот обречённый город на рассвете и вернуться в Энон. Поэтому не возвращайся сюда, Менандр, а жди нас к востоку от Вифании на холме, где дорога начинает спуск к Иерихону.

— Хорошо. — Менандр вытащил из мешочка небольшую чёрную коробочку и нажал кнопку, как ему было велено. — Прощайте, Лотис, Самез…

Затем он снова почувствовал странное покалывание по всему телу. На мгновение юноша увидел, как двое спутников смотрят на него широко раскрытыми глазами, а Лотис в потрясении и удивлении пподнесла руку к открытому рту…

А затем мир исчез.

Йосеф из Аферемы, войдя через высокий портал Храма, с удивлением обнаружил, что это место так же пусто, как и широкий двор снаружи. Он медленно продвигался вперёд, его шаги гулко отдавались в большом зале. В воздухе едва уловимо витал странный чуждый запах, а золотые столы и ритуальные предметы хаотично валялись на мраморных плитах, как будто здесь произошла великая битва.

Обойдя алтарь в конце зала, он заглянул в Святая Святых, чья разорванная и обугленная завеса больше не защищала её от посторонних глаз — и ахнул. Ковчега там больше не было, как и ослоголового идола Сета, который стоял на каменном кубе за ним.

«Анна, ты дурак! — пробормотал он про себя. — Неужели ты перевёз эти вещи на свою виллу?»

Но нет, Анна не стал бы доставлять их туда, ибо он был слишком хорошо знаком с предупреждениями, содержащимися в «Эль-Халале» Маттана; ему было известно, как опасно перемещать такие предметы слишком близко к месту, где откроются Великие Врата. Может быть, Досифей и другие из Тридцати похитили Ковчег и Эйдолон, надеясь спрятать их и тем самым предотвратить гибель мира?..

Йосеф улыбнулся. Это не имело значения. Врата откроются этой же ночью, ибо Козёл Азазеля претерпел великие мучения и наконец прошёл сквозь врата смерти. Ничто не могло обратить это вспять. Через несколько часов, когда небесная ось, соединяющая Быка и Дракона, снова совпадёт с расположением Иерусалима, Врата вновь откроются, и на этот раз последствия будут куда более масштабными, чем мог предвидеть Анна.

Вернувшись во двор, старый колдун увидел, что там стоят несколько стражников Храма в тёмных плащах, словно поджидая его. В свете позднего полудня он не мог разглядеть цвет их глаз, но по молчанию и неподвижности понял, что они были одержимыми.

— Пойдём с нами, Йосеф из Аферемы, — напыщенно произнёс их предводитель. — Анна призывает тебя на свою виллу. Не сопротивляйся.

— Сопротивляться? — презрительно фыркнул Йосеф. — Я прямо сейчас иду на виллу, чтобы призвать Анну к ответу за его глупости. Немедленно принесите мне носилки, собаки, и несите меня туда как можно быстрее!

Стражники неподвижно кивнули в знак согласия, не выказывая раздражения, и отправились выполнять приказания старика. Через несколько минут они уже пронесли его через великолепные восточные ворота храмового комплекса и вниз по широким каменным ступеням, спускавшимся в долину Кедрон.

Через полчаса быстрого хода они достигли гребня противоположного хребта у южной стены, окружающей поместье Анны, и здесь они нагнали ещё один небольшой отряд храмовых стражников, несущих похожие носилки. Обе группы остановились, и Йосеф почувствовал, как его паланкин опустили на землю. Он медленно выбрался и выпрямился, затем увидел, что Анна тоже вышел из своих носилок.

— Предатель, — сказал старый священник, — ты не смог помешать мне, и теперь ты больше не будешь вмешиваться.

Йосеф слегка улыбнулся в седую бороду.

— Ты привёз Ковчег и Эйдолон Сета сюда, Анна?

— Что? Я не дурак. Стал бы я так рисковать?.. — Он внезапно замолчал, нахмурился и требовательно спросил: — Почему ты спрашиваешь об этом?

— Потому что этих предметов больше нет в Храме. Я подозреваю, что их могли унести Досифей и Тридцать. Но это не имеет значения. На закате Барабаны Хаоса снова запустят свои первые слабые пульсации, и до полуночи Врата вновь начнут открываться, на этот раз чтобы выпустить гончих погибели по всей земле. Не думай остановить этот процесс, Анна, ибо он неумолим и необратим. Козёл Азазеля страдал и умер до захода солнца в этот день дней; скоро наступит ночь, и мир смерти опустится на мир.

Анна испуганно взглянул на небо, затем на запад в сторону города, чьи стены и башни теперь отбрасывали длинные тени под клонящимся к закату солнцем. Но затем, снова повернувшись к Йосефу, резко рассмеялся.

— Глупец! Думаешь запугать меня своей ложью? — Он поманил храмовых стражников в чёрных доспехах. — Следуйте за мной, все вы, и заодно захватите этого мерзкого ворчуна.

Они вошли через арку на территорию виллы и поспешно пошли по извилистой тропинке среди деревьев; двое стражников грубо подталкивали Йосефа. Через мгновение они остановились перед небольшой каменным домиком, в западной части которого виднелась приоткрытая дубовая дверь.

— Заприте его там, — сказал Анна. — Заприте надёжно и хорошо охраняйте — он знает кучу колдовских трюков. Остальные следуйте за мной.

— Дурак! — воскликнул Йосеф, с оттенком ликования в голосе. — Ты ищешь власти, но твоим уделом станет погибель — твоим и всех остальных. Радуйтесь, о все страждущие на земле, ибо скоро вы будете благословлены милостью и познаете мир!

— Посмотрим. — Анна сделал знак своим стражникам, а затем зашагал к своему особняку, злорадно ухмыляясь, услышав, как дверь хижины глухо захлопнулась, прерывая бредни старого колдуна.

— Сумасшедший! — пробормотал он себе под нос. — Жаль, что там больше нет демонического фамильяра Изхара, чтобы составить тебе компанию… Эй! Что это?

Из заднего портика особняка выходили солдаты — римские солдаты, числом около двадцати, во главе с трибуном Максенцием, который шагал, ухмыляясь.

— Приветствую, старый стервятник. Я так и думал, что ты скоро здесь появишься.

Анна сжал кулаки от разочарования и выругался себе под нос. Ещё больше осложнений! Неужели они никогда не прекратятся?..

Глава XXX

И снова Менандр мельком увидел чуждые металлические перспективы, вторично почувствовал странное покалывание, когда эти очертания исчезли, а затем обнаружил себя стоящим посреди небесного судна чародея. Вокруг него простирались пустынные холмы, освещённые закатным солнцем — и показалось ли ему, или солнце действительно находилось чуть ближе к горизонту, чем несколько мгновений назад?..

Он услышал крик и повернулся на восток, увидел деревья и пруд, узнал оазис, в котором они ранее отдыхали с Илионой и Таггартом. Таггарт шагал в его направлении, а позади него…

Менандр ахнул. Объект, который возвышался за чародеем на краю оазиса, не мог быть создан человеком. Он был огромным, плоским и круглым, не менее ста футов в диаметре, серебристо-серовато-зелёного цвета. Его форма напоминала сильно сплюснутый колокол, нижняя часть которого покоилась на песке; гладкая, изящная кривизна его верхней половины была разделена тёмной вертикальным отверстием, из которого к земле спускался широкий откидной трап, покрытый тонким рельефом тёмного металла.

— Менандр! — сказал Таггарт, торопясь к своему небесному судну. — У тебя получилось?

— Думаю, да. — Юноша протянул чёрную коробку, которую нёс. — Это было трудно, но…

— Хорошо. У нас ещё есть время. — Таггарт выхватил коробку, повернулся и поспешил к возвышающейся колоколообразной конструкции.

Когда он достиг подножия трапа, Менандр снова ахнул, ибо из вертикального отверстия купола появилось существо, не похожее на человекао. Несмотря на общие гуманоидные черты, оно возвышалось по меньшей мере на девять футов, а его «кожа» сияла тем же серебристо-зеленоватым блеском, что и поверхность сооружения, из которого оно появилось. Каким-то образом Менандр почувствовал, что это существо, чьи движения сами по себе предполагали богоподобную силу и уверенность, было чем-то большим, чем живой организм. Под узкой, похожей на забрало полосой, пересекавшей переднюю часть его куполообразной головы зияла прямоугольная полость, но других черт лица не было. В черноте этой полости горели две точки света, как глаза, пылающие живым пламенем.

Таггарт взбежал по трапу и передал чёрную коробку металлическому гиганту, который затем повернулся и двинулся обратно в проход. Чародей последовал за ним.

Менандр вздрогнул, несмотря на жар пустыни, затем выбрался из судна Таггарта и встал на галечной земле. В это же мгновение он увидел фигуру, приближающуюся к нему со стороны тенистого оазиса — приземистого старого наставника Дарамоса в коричневом одеянии.

— Боги! — воскликнул юноша, забыв свою обычную уважительную форму обращения. — Дарамос, что это за колоколообразная штука?

— Небесное судно, — сказал карлик, — намного превосходящее то, которым пользуется Таггарт. Оно спустилось с невидимого корабля, о котором он нам рассказывал, а высокое существо, которое ты только что видел — одно из тех, кого он называет галактами, ибо они правят каждой звездой Млечного Пути. Они припешники Старших Богов, и Таггарт теперь помогает им, чтобы жизнь в этом мире была спасена.

— Боги! — повторил Менандр, поражённый почти до оцепенения. — Неужто этот чародей превзошел сплошь все тайны магии, что может призывать таких демонов?

Дарамос медленно, задумчиво моргнул.

— Таггарту действительно многое известно, но существуют и такие вещи, о коих он не ведает, которые всё знание, накопленное его отчизной, сколь бы великим оно ни было – или, скорее, будет, — не могло ни обнаружить, ни признать. Иди, Менандр, и я покажу тебе одну из таких вещей.

Они подошли к тени оазиса и встали у чистого пруда. Пока юноша, опустившись на колени, утолял жажду, Дарамос развернул завёрнутый в ткань свёрток и вынул широкую бронзовую чашу с древними персидскими символами. Он зачерпнул ею воды. Затем положил чашу на землю и тихо встал над ней, спокойно созерцая затихающую рябь внутри.

Менандр поднялся.

— Что ты делаешь, о наставник?

— Я рассматриваю сущность Того, Кто Проявляет, — сказал маг. — Успокой свой разум, Менандр, так, как я тебя учил.

Юноша закрыл глаза на несколько минут, дыша ровно и всё медленнее, затем опустился на колени рядом с почтенным карликом и посмотрел в чашу. Вода в ней теперь была спокойной и неподвижной.

— Что ты там видишь, Менандр?

— Небо… пальмовые листья… наши два лица…

— Созерцай сущность, о Посвящённый — сущность Того, Кто превосходит все преходящие формы.

Теперь Менандр начал видеть это — лёгкую серебристую дымку, очерчивающую и обрамляющую отражение его лица и лица Дарамоса — и изумился. Серебристое сияние становилось ярче — рамка света повторяла контуры их тел, внутренний край был ярким, а внешняя часть тускнела до неразличимости.

— Аура Истинного Духа, — спокойно сказал Дарамос. — Она есть у нас с тобой, а также у Симона, Досифея и Илионы. И я уверен, что и у девушки Лотис, о которой ты мне рассказывал, тоже — иначе вы с ней не почувствовали бы истинную природу друг друга.

— Лотис… Досифей… — мечтательно сказал Менандр. — Они с Симоном, который тяжело ранен…

Пока он говорил, отражение в чаше исчезло, и на его месте появилось новое изображение. Он увидел Симона, лежащего в освещённой лампой комнате, с искажённым от боли лицом, в то время как Лотис и Досифей с тревогой на лицах склонились над ним, перевязывая его раны. Вокруг всех троих мерцали серебристые ауры, контур, очерчивающий фигуру Симона, был немного тусклее, чем у двух других, и слабо пульсировал.

— Он действительно ранен, — сказал Дарамос, — но будет жить. Однако, где другая женщина, о которой ты мне рассказывал — хозяйка этой Лотис? Ты говорил, что она тоже очень предана Симону.

— Не знаю, о наставник. Я не видел её в синагоге Самезера, и у меня не было времени спросить.

— Подумай о ней, — сказал древний маг. — Вспомни её. Моё сердце подсказывает, что это очень важно.

Менандр припомнил лицо и фигуру Элиссы, красивую и стройную — и внезапно увидел её на поверхности воды. Она лежала на полу, выложеному гладкими плитами, связанная по рукам и ногам верёвками, одетая лишь в короткую тунику из белого льна. Страх сиял в её тёмных глазах, а рядом с ней стояли два римских солдата, мрачные, с каменными лицами, опираясь на свои копья. Иногда они поглядывали на неё, их рты двигались, как при разговоре, и растягивались в натянутых ухмылках, и Менандр, хоть и не слышал ни звука, чувствовал, что они отпускают шутки и насмехаются. Серебристая аура вокруг Элиссы трепетала и пульсировала, каким-то образом намекая на страх. Вокруг римлян виднелось лишь тусклое желтоватое свечение — аура, как понял Менандр, тех, кто не обладал Истинным Духом, а лишь обычной жизненной силой всех существ.

— Я улавливаю что-то в их речи, в самих их мыслях, — сказал Дарамос. — Женщина находится в плену на вилле могучего колдуна, который также является могущественным священником в Иерусалиме. Её Истинный Дух должен быть принесён в жертву Внешнему этой же ночью.

Разум Менандра восстал против этой мысли. Видение мгновенно померкло и исчезло.

— Значит, это то, что мы должны предотвратить, о наставник?

Карлик медленно моргнул, затем спокойно кивнул.

Послышались шаги по усыпанной гравием земле. Менандр поднял голову и увидел фигуру Таггарта в чёрном, приближающуюся со стороны небесного судна галактов.

— Галакт делает всё, что может, — сказал чародей. — У нас есть ещё, наверное, полчаса. Он нервно взглянул на заходящее солнце, затем вниз на бронзовую чашу, наполненную водой. — На что ты смотришь, Дарамос?

Приземистый карлик указал на чашу.

— Погляди внутрь и увидишь.

Таггарт наклонился через плечо мага и заглянул внутрь. В этот момент Менандр снова увидел серебристые ауры, очерчивающие отражения его самого и своего древнего наставника — и, к изумлению, похожую ауру вокруг фигуры Таггарта в чёрных одеждах.

— Я ничего не вижу, — сказал чародей. — Просто отражения. Если ты читаешь наше будущее, старый друг, надеюсь, что ты видишь хорошее.

Он выпрямился, затем зашагал туда, где его тёмное металлическое небесное судно покоилось над песками пустыни. Менандр почувствовал напряжение в движениях этого человека.

— Видишь ли, — спокойно сказал карлик, — при всём его великом знании есть вещи, которые ему неизвестны, вещи, которые он даже не может воспринять. Он много знает о материальной вселенной, но ничего о её сущности, об истинной природе. Он нуждается в нашей помощи так же сильно, как мы в его собственной. Тем не менее, вместе мы можем одержать верх над теми, кто хотел бы принести душу воплощённой Богини в жертву Внешнему и тем самым заставить Её и всю жизнь уйти из этого мира.

Сказав это, Дарамос снова склонил свою широкую голову к чаше и сосредоточил взгляд на неподвижной поверхности воды.

Анна свирепо посмотрел на ухмыляющегося римского трибуна.

— Почему ты у меня на вилле, Максенций, а не в Антониевой крепости?

— Я ждал тебя, старый стервятник. Где Каиафа?

— В Иерусалиме. Он не присоединится к нам.

Максенций пожал плечами.

— Это не важно. Ты настоящий знаток, Анна. Вместе мы сможем открыть Врата этой ночью, после чего разделим всю власть над миром, как и договаривались. — Римлянин улыбнулся ещё шире. — Это то, чем тебе придется довольствоваться, старый колдун — частичной, а не полной властью. Потому что, видишь ли, твой маленький заговор против меня был сорван.

— Заговор?

— Не притворяйся невеждой. — Глаза Максенция вдруг злобно вспыхнули, в них не осталось и следа весёлости. — Ты планировал принести в жертву Козлочеловека — безумного рабби, — чтобы открыть Врата этой ночью. Ты даже пытался использовать меня как своё орудие, но я опередил тебя. Копьё римского центуриона оборвало Страдания Козла — и сейчас, как видишь, тьма рассеялась. Несомненно, ты недоумевал, почему твоё предательство не удалось.

— Предательство? — Глаза Анны сверкнули, а его белая прямоугольная борода, казалось, встала дыбом. — Да ты дурак! Я не имел ни малейшего отношения к способу и месту самопопожертвования безумного рабби. Да, его самопожертвования, ибо теперь я вижу, что он, должно быть, планировал это с самого начала. А что касается предательства, то ему помог колдун Йосеф из Аферемы, тем самым использовав и предав нас обоих. Никодим тоже участвовал в этом заговоре, я уверен.

Максенций почувствовал лёгкое сомнение.

— Не смей мне больше лгать, жрец. Я здесь, чтобы лично руководить сегодняшним ритуалом и убедиться, что ты добросовестно играешь свою роль. Видишь ли, я изучил Тёмный Гнозис несколько глубже, чем ты мог предположить. — Трибун вытащил большой свиток из-под своего военного плаща. — Это копия Sapientia Magorum древнего персидского мага Останеса, и можешь быть уверен, что я прочёл её внимательно от начала до конца.

Анна презрительно взглянул на свиток.

— Сокращённая греческая копия. С тем количеством знаний, что у тебя есть, ты опасен лишь для себя самого. Чтобы контролировать то, что может пройти через Врата, тебе понадобятся также знания, содержащиеся в «Эль-Халале» Маттана, плюс мастерство, которое приходит только после долгой практики Тёмных Искусств.

— Возможно, что и так, Анна, а возможно, что и нет. Но что с того, если мы будем работать вместе? Мы всё ещё можем вырвать победу, к которой стремимся, несмотря на козни старого Йосефа и его товарищей-предателей. Я надеюсь, ты приказал казнить их всех.

— Иуда из Кериофа погиб, а старый Йосеф сейчас заключён в каменном доме в моих садах. Но Никодим сбежал, и с ним, боюсь, многие другие сообщники Бар Йосефа.

— Сбежал? Хорошо. Тогда они больше не доставят нам хлопот. Идём со мной, Анна. Я хочу, чтобы ты увидел приготовления, которые я сделал.

— Какие приготовления?

— Во-первых, жертва, которую я нашёл. Полагаю, что это та, которая уже заслужила твоё одобрение, Анна. — Трибун повернулся к своим солдатам. — Ждите здесь, парни.

Анна последовал за римлянином через портик и в особняк, оставив своих собственных охранников в чёрных плащах ждать снаружи. Пройдя небольшое расстояние по тусклому коридору, Максенций остановился у дверного проёма и осторожно отдёрнул одну из занавесей. Анна заглянул в узкую щель и увидел освещённую лампой комнату, в которой находились три фигуры — два римских солдата и лежащая связанной у их ног темноволосая женщина в белой тунике.

— Ты узнаёшь её? — прошептал Максенций.

Старый жрец наклонился вперёд и более внимательно вгляделся в щель между шторами.

— Да, конечно. Элисса из Сихара.

— И разве ты не догадался при помощи своих магических искусств, что она Истинный Дух, достойная жертва Древним?

— Да, но всё же... Погоди! — Анна внезапно напрягся, его дыхание превратилось в шипение. Затем он резко повернулся и поспешил обратно по коридору к колонному портику. Напуганный Максенций поспешил за ним, подавляя желание выругаться вслух.

— Куда ты собрался? — выпалил он, когда они вновь оказались в саду на заднем дворе среди ожидавших их солдат.

— Я почувствовал присутствие в той комнате, — сказал Анна, — кого-то помимо солдат и женщины. Наблюдающий дух, невидимый и могущественный. Боюсь, что ты спровоцировал врагов-колдунов, Максенций, и что они даже сейчас шпионят за тобой, возможно, замышляя твою погибель.

— Вздор, — сказал Максенций, хотя и чувствовал лёгкое беспокойство. — Но в любом случае я уверен, что твоё колдовство сможет противостоять любым подобным врагам. А теперь, пойдём со мной на гору Поругания и посмотрим, расположил ли я Ковчег и Эйдолон Сета наилучшим образом.

Анна ахнул и побледнел.

— Ты... ты перенёс эти предметы туда?

— Да. — Саркастическая усмешка римлянина вернулась на его лицо. — Мне показалось, что в Храме слишком много жреческих интриг. Кроме того, я уверен, что этот перенос значительно сконцентирирует наши силы, сосредоточив все ресурсы на одних Вратах, а не на двух.

— Несомненно. — Анна отступил, нахмурившись от ужаса, затем махнул своим солдатам. — Идём, стража, мы немедленно возвращаемся в Иерусалим.

— Стой! — скомандовал Максенций. — Затем спросил более спокойным тоном: — Ты тоже бросаешь наше дело, Анна? Или надеешься на более выгодную сделку? Я предлагал тебе правление над этой провинцией плюс весь Восток, ещё не находящийся в руках Рима, как мы уже договорились — но, клянусь богами, большего я тебе не предложу!

Священник раздражённо покачал головой.

— Изхар всё-таки был прав — всё пошло наперекосяк во многих отношениях. Прощай, Максенций.

— Стой! Ты не можешь просто так уйти от меня. Мой отряд сосотит из отборных бойцов, и их больше, чем твоих.

Анна мрачно улыбнулся.

— Да, но моих необычайно трудно убить, как ты хорошо знаешь. Побереги своих солдат, Максенций. Возможно, тебе понадобятся они все, если ты будешь упорствовать в своём безумии.

Максенций сжал кулаки, затем коротко взглянул в сторону каменного домика.

— Уходи, предатель. Если ты не поможешь мне, то, возможно, поможет кто-то другой, сведущий в магии.

— Ты имеешь в виду Йосефа из Аферемы? Он безумец, чья цель не власть, а, скорее, уничтожение мира, и если его выпустить на свободу, он ещё может достичь своей цели. Это хитрый старый колдун, и я советую тебе оставить его надёжно запертым там, где он есть. Мне всё равно, если ты навлечёшь на себя гибель, трибун, но я бы не хотел, чтобы ты тем самым вызвал более маштабную катастрофу, чем необходимо, ибо я хотел бы продолжать жить. Ещё раз, прощай.

Анна с его охранниками повернулся и зашагал прочь, мимо каменного домика в тень деревьев. Когда они так шли Максенций увидел несколько больших сов, вылетевших из листвы и полетевших над западной стеной поместья в сторону Иерусалима. Минуту или две он неуверенно смотрел на каменный домик, сердитый, но в то же время колеблющийся, и в этот момент увидел, как белая горлица вспорхнула с карниза виллы и присела на плоской крыше домика. Очевидно, это означало, что все совы покинули рощу. Колдун-предатель, уходя, забрал с собой всех своих фамильяров.

Максенций прошёл мимо хижины и направился по тёмной садовой тропе к арке в южной стене поместья. Выйдя из неё, он увидел, как носилки Анны уже быстро двиигались вниз по склону к долине Кедрон. Вдали под заходящим солнцем возвышались тёмные стены и башни Иерусалима, отбрасывая длинные тени на дальний склон.

— Предатель! — проревел он вслед удаляющемуся паланкину. — Трус! Уходи, ибо твоя ложь не остановит меня. Вся власть будет моей!

Безмолвная тень пролетела мимо него и повернула на запад — последняя сова, летящая с невысокой горы Поругания на юг. Максенций слегка вздрогнул, хоть такое и было ему несвойственно. Внезапно, без всякой видимой причины, он вспомнил пророчество осуждённого преступника Дисмаса, которого он отправил на крест: «Горе тебе, разоритель... демоны, с которыми ты объединился, восстают, дабы сокрушить тебя, и вскоре твои человеческие союзники сбегут и оставят тебя одного встречать свою погибель».

— Лжецы! — завыл Максенций, тряся кулаками. — Лжецы! Убиирайтесь, трусы, и оставьте всю власть мне — мне, как было предопределено богами с самого начала! — Он вновь вытащил большой свиток и поднял его в одной руке, как толстый скипетр. — Вот сила, и благодаря ей этой ночью будет явлено моё величие, присущее лишь тому, кто выстоял до окончательной победы, величие, которому благоволят боги, дарующие корону!

Заходящее солнце, пылающий белый шар в безоблачной синеве запада, казалось, отражало безумный блеск в глазах римлянина.

Таггарт перестал нервно расхаживать и взглянул на солнце, которое висело над западным горизонтом на расстоянии, едва равном его собственному диаметру. Менандр поднялся с места, где он сидел рядом с Дарамосом, тщетно пытаясь подражать созерцательному спокойствию своего наставника, и подошёл к чародею в черном.

— О, Таггарт, сколько у нас осталось времени?

Таггарт взглянул на маленький диск, прикрепленный к его левому запястью черной лентой.

— Меньше часа.

— И что произойдёт, если мы потерпим неудачу?

Чародей посмотрел на него.

— Врата, открытие которых мы остановили, откроются снова, только на этот раз иным и более случайным образом. В полдень они, если можно так сказать, были выровнены с космическим «потоком», можно сказать, который засосал бы Землю в «червоточину», а та в свою очередь втянула бы её в звёздное скопление Гиад. Но сегодня ночью, достигнув своей высшей степени в полночь, «поток» окажется обратным относительно этой части земной поверхности, и Врата, находящиеся над Иерусалимом, выпустят из себя исходящее течение.

Менандр кивнул, страшась, что он верно понял всё сказанное.

— Понятно. Скажи мне, о Таггарт, что выйдет из этих Врат?

— Не знаю. — Впервые Менандр почувствовал страх, а не просто беспокойство или озабоченность, в поведении чародея. — Эти «Врата», как мы их называем, преддставляют собой то, что учёные моего времени называли «голой сингулярностью*», и из такого разрыва в пространственно-временной ткани может появиться что угодно. Абсолютно всё!

* Гипотетическое понятие общей теории относительности, обозначающее гравитационную сингулярность без горизонта событий, вследствие чего, в случае её существования, может наблюдаться извне в отличие от чёрных дыр, где свет не может покинуть гоизонт событий.

Менандр, сгорая от вертящегося на языке множества вопросов, но боясь их задавать, вдруг услышал звук из странного колоколообразного корабля галактов, который покоился на краю оазиса. Таггарт, напрягшись всем телом, моментально повернулся к пандусу и тёмному проёму в боку корабля. Однако звук, донесшийся оттуда, был лишь человеческим голосом, тихим, глухим... но затем, когда он повторился более чётко, Менандр тоже напрягся.

— Йа! Йа! Абба Йог-Сотони!

Менандр почувствовал, как кровь стынет у него в жилах, когда он узнал слова, которые слышал у подножия креста. Застыв, и вслушиваясь в них с тревогой, он услышал неразборчивое бормотание более тихих голосов — а затем, громкое и воинственное:

— Ха-ха! Это не вода, еврейский мальчик. Это уксус!

— Проклятье! — пробормотал Таггарт. — Вмешались другие голоса. Тем не менее, я уверен, что галакт сможет всё это отсортировать и успешно восстановить...

Внезапно, прежде чем Менандр успел осмыслить бормотание Таггарта, из недр небесного корабля галактов донёсся дикий вопль. Затем изнутри раздался звук потасовки, сопровождемый ещё более дикими криками, и вдруг, к изумлению юноши, римский солдат в полном доспехе, размахивающий крепким копьём, выбежал на ровную верхнюю площадку откидного трапа небесного корабля. Изумление Менандра удвоилось, когда он узнал в обезумевшем белеце центуриона, который руководил распятием рабби Иешуа и двух других осуждённых.

— Демоны! — завизжал римлянин, просаясь бегом вниз по откидному трапу. — Нечисть! — Затем, почувствовав под ногами земной песок, он немного восстановил мужество и повернулся, подняв копьё. — Мой командир Максенций предупреждал меня о твоём колдовстве, безумный раввин... — Внезапно, заметив Менандра, Дарамоса и Таггарта, он присел и угрожающе направил остриё копья на них. — Мерзкие колдуны, я не знаю, как вы привели меня сюда, но сейчас вы умрёте!

В этот момент огромный галакт вышел из своего небесного корабля и встал на вершине металлического пандуса. Между его глазами — двумя белыми звёздами, светящимися в прямоугольнике черноты — внезапно загорелась третья, более яркая звезда, и из неё вниз ударил тонкий, как карандаш, луч яркого белого света. Этот луч коснулся нагрудного доспеха римского центуриона, и в тот же миг тот издал безумный крик агонии. Он выронил копьё; бледное, быстро усиливающееся свечение окружило его; затем, когда он дико кричал, призывая своих богов, его фигура засияла белым светом и растворилась. Через мгновение он пропал из виду, исчез.

Исчез, безвозвратно исчез.

Менандр после нескольких минут опасливых колебаний наконец осторожно подошёл к месту, где стоял римлянин. Он не нашёл там ничего, кроме отпечатков его ног на песке. Взглянув на пандус, он увидел, что голова галакта склонилась, словно в печальном размышлении, его забрало было закрыто. Затем, пока он смотрел, гигантское существо повернулось и медленно вернулось обратно в корабль.

— Неудача, — сказал Таггарт, который следовал за Менандром и теперь стоял рядом с ним. — Но не бойся, парень. Галакт вскоре сумеет отделить другие голоса, которые ты собрал, от голоса рабби Иешуа.

— Боги! — Менандр почувствовал за деловитым спокойствием тона чародея желание успокоить. — Таггарт, этого жестокого центуриона схватили лишь для того, чтобы его пытали демоны?

— Нет. Он был человеком, как ты и я, и если он был жесток, то лишь в силу обстоятельств. Более того, он не был схвачен, его просто дублировали… Слушай!

Напрягшись, Менандр снова услышал тот голос из небесного корабля, кричащий: «Йа! Йа! Абба Йог-Сотони!» Затем, через несколько мгновений, тише, но так же отчетливо слышно: «Свершилось!» Потом на долгое время наступила тишина. Менандр отвернулся, содрогаясь от звуков, которые, как живые, были записаны на устройство Таггарта. «Почему? — удивился он. — Почему чародею понадобилось так ярко запечатлеть предсмертную агонию человека?..»

Затем, к его удивлению, он услышал из прохода, ведущего в корабль галактов:

— Свершилось — и всё же, почему я не умираю?

Менандр почувствовал странный ужас. Этого не было записано на устройстве Таггарта!

Ещё несколько долгих минут Менандр стоял неподвижно на песке, глядя на небесный корабль галактов, в его разуме вихрем кружились вопросы, которые он не осмеливался задать. Затем наконец громадный галакт снова появился на вершине трапа, неся в своих массивных металлических руках обмякшую фигуру мужчины — рабби Иешуа. Его многочисленные раны всё ещё были красными, но не кровоточили, глаза были закрыты, конечности свисали, словно в изнеможении, а чресла всё ещё были скрыты потрёпанной жёлтой тряпкой, испачканной кровью.

Таггарт побежал навстречу галакту, когда тот спустился по трапу, и вдвоём они направились к небесному кораблю чародея. Там гигантская металлическая фигура, поза которой каким-то образом выражала печальную озабоченность, несмотря на безликое лицо, осторожно поместила высокую обмякшую фигуру в тёмное транспортное средство Таггарта, затем повернулась и зашагала обратно по трапу в свой собственный корабль. Сразу же после этого трап скользнул внутрь, вертикальное отверстие корабля сузилось и с шипением закрылось, не оставив следа на гладкой металлической поверхности.

— Рабби Иешуа снова жив, — сказал Таггарт, глядя на солнце, которое висело едва над западным горизонтом. — Мы успели как раз вовремя. Однако для надежности мы должны вернуть его как можно ближе к тому месту, где он умер.

— Я могу проводить вас туда! — воскликнул Менандр.

— И всё же опасность для мира ещё не миновала, — сказал Дарамос, его голос был спокоен, как всегда. — Хотя теперь ему больше не грозит исчезновение, Врата могут открыться ещё раз этой ночью, прежде чем луна полностью сойдёт с одной линии с солнцем — и если это произойдет, они могут извергнуть непредсказуемые мерзости. И я чувствую, что есть по крайней мере один, кто стремится призвать эти мерзости для исполнения своей воли. Если он преуспеет, мир может познать его дикое и разрушительное правление на многие годы, после чего последует долгая, управляемая демонами Ночь мира, не имеющая аналогов со времён чёрных тысячелетий, последовавших за катаклизмами, уничтожившими древние гиборийские земли.

— Ты «чувствуешь» это? — недоверчиво произнес Таггарт. — Кто этот «один», о котором ты говоришь?

— Возможно, этот старый первосвященник Анна, о котором я слышал задолго до того, как Менандр рассказал мне о нём. Или, возможно, кто-то другой. Помнишь, друг Таггарт, однажды ты усомнился в моих «чувствах», и кто из нас тогда оказался прав? Поверь мне, нам ещё многое предстоит сделать, чтобы предотвратить затяжную Ночь тьмы, которая падёт на весь мир.

— Будущее, которое окажется ещё более ужасным, чем то, что нас ждёт в любом случае, — сказал чародей с почти сожалением в голосе. — Что ж, тогда пойдём на мой корабль. Нам предстоит пересечь много пустынных земель.

В этот момент огромный небесный корабль галакта внезапно исчез. Менандр ахнул.

— Ах! Это значит, что заррийский корабль снова выходит из-за горизонта, — сказал Таггарт. — Нам тоже придётся лететь невидимыми и медленно, чтобы избежать обнаружения. Но, по крайней мере, у моего корабля теперь достаточно энергии; мы должны вернуться в Иерусалим примерно через два часа. Быстро на борт, оба.

Симон резко очнулся от крепкого сна и сел. Как долго он спал? Конечно, не больше часа или двух, как ему чувствовалось, но он ощущал себя новым человеком. Его многочисленные раны уже затянулись тонокой корочкой и перестали причинять боль. Припарки Досифея и капсулы Таггарта, по-видимому, творили чудеса.

Почувствовав внезапное ощущение что-то срочно предпринять, он встал и надел тунику, плащ и сандалии, затем пристегнул меч гладиатора Кратоса. Когда он вышел из палаты в колонный главный зал синагоги, он увидел в тусклом свете лампы многих известных ему членов Тридцати. Некоторые столпились у закрытого и запертого на засов входа, как будто охраняли его; другие сидели на скамьях, нервно ёрзая или тихо разговаривая. Старый Досифей стоял у кафедры, склонившись над открытым свитком, а рядом со старым чародеем стояла Лотис, бледная и встревоженная. Симон подошел к ним.

— Где, — спросил он, — матроны и храмовые девы, которые искали здесь убежища?

Досифей поднял взгляд.

— Они ушли до наступления темноты, убедившись, что на улицах нет непосредственной опасности. Я надеюсь, что они все благополучно добрались до своих домов, прежде чем живые мертвецы начали бродить по улицам.

Симон нахмурился и вопросительно на своего старого наставника.

— Да, ходячие мертвецы, — продолжал Досифей, — облаченные в священные погребальные одежды. Вскоре после наступления темноты мы увидели, как они проходят по улицам с запада на восток. Некоторые из них несли факелы, другие — доспехи и оружие. Иногда мы слышали крики бегущих граждан, иногда шум и лязг, когда бродячие личи сталкивались с римскими патрулями. Одна такая стычка произошла прямо перед этой синагогой — мы наблюдали за ней с крыши. Римляне ревели от гнева и страха, когда атаковали, но ходячие трупы продолжали идти молча, несмотря на то, что получили тяжёлые раны; они утащили нескольких солдат, а остальные бежали. Это было около получаса назад, и с тех пор мы больше не видели этих шаркающих ужасов. Я уверен, что они одержимы и оживлены демоническими Ам-ха-арец, выпущенными землетрясением из гробниц, где Анна и Изхар спрятали их, и теперь они движутся на восток через город.

— К Храму, — задумчиво произнес Симон, — или, возможно, дальше, к вилле самого Анны.

— Вилла Анны! — воскликнула Лотис, и Симон увидел тревогу и беспокойство в её глазах. — О, Симон! Я ужасно боюсь, что римляне снова схватили мою госпожу Элиссу и увезли её туда.

Римляне! Симон сжал рукоять меча, вновь ощутил неудержимое желание сразиться с врагами, которых он пришел убивать. Внезапно он повернулся и зашагал по центральному проходу синагоги, закричав:

— Откройте дверь!

Досифей и Лотис встревоженно поспешили за ним. У двери самаритянин столкнулся с Исагором и маленьким раввином Самезером. Последний покачал головой и положил руку на грудь Симона в сдерживающем жесте.

— Нет, Симон, пожалуйста. Там слишком опасно.

— Опасно будет тем, кто окажется рядом со мной. Отойди.

Самезер и остальные подчинились, устрашённые зловещим жёстким блеском в глубоко посаженных глазах самаритянина. Симон отодвинул засов, рывком распахнул дверь и выскочил наружу, исчезнув в темноте.

Лотис дернулась было за ним.

— Симон…

— Пусть идёт. — Досифей положил руку ей на плечо. — Очевидно, чародейское снадобье кракс восстановило его силу и решимость. Думаю, с ним всё будет в порядке. Он отправляется на поиски своего предназначения, чтобы отомстить тем, кто так жестоко с ним обошёлся. Это его час.

— Я молюсь, чтобы его судьба не стала и его гибелью, —заламывала руки Лотис.

— Это не в нашей власти, — сказал раввин Самезер. — Быстро, снова заприте дверь. Хорошо. А теперь, друзья, давайте совершим ритуал Белой Богине. Во всех других синагогах этого города обряд заклания Агнца уже совершён, и праздник Плоти и Крови уже идёт полным ходом. Мы должны сделать всё возможное, чтобы противостоять этому влиянию.

Выбравшись наружу, Симон помчался на восток по тёмным улицам, чувствуя прилив сил и бодрость, которых никогда раньше не испытывал. Он понимал, что это, должно быть, из-за лекарств, которые Таггарт оставил Менандру, но не чувствовал никаких эффектов, затуманивающих разум. Скорее, каждое его чувство обострилось, тело словно наэлектричизовалось, разум был сосредоточен на достижении цели. Улицы были едва освещены лунным небом, но он быстро и легко пробирался сквозь чернильные тени, почти сверхъестественным образом воспринимая каждое препятствие. Многими из этих препятствий, как он понял, являлись телами людей, одни из которых были облачены в римские доспехи, другие в гражданской одежде, а некоторые — сильно изрубленные и даже расчленённые — в бледных погребальных саванах.

Он не встретил ни одного живого человека, пока не вошёл на территорию Храма. Промчавшись сквозь тенистый лес колонн у окружавшей его стены, он вышел на широкий, залитый лунным светом Двор язычников — и сразу же столкнулся с отрядом из примерно полудюжины римских солдат. В тот же миг один из них крикнул:

— Эй, ты, стой!

Симон решительно бросился к ним; лезвие его большого меча сверкнуло в лунном свете.

— Это не оживший труп — посмотрите, как он бежит! — крикнул другой солдат. — Стой, злодей!..

Затем Симон оказался среди них, нанося удары с невероятной скоростью и силой. Прежде чем римляне поняли, что их поразило, голова в шлеме одного и рука другого, сжимавшая меч, взлетели в воздух, брызгая кровью. Ещё несколько секунд продолжался безумный вихрь действий, слишком быстрых, чтобы за ними уследить — лязг клинков, крики смертельно раненых людей…

А затем, невероятным образом, всё закончилось, и Симон стоял один, ликующий, среди израненных тел всех своих врагов. Удивление росло в нём, когда он смотрел на эти подергивающиеся трупы. Его ощущения не были иллюзией; каким-то образом снадобье кракс действительно ускорило его активность, улучшило восприятие и рефлексы сверх возможностей обычных людей. Во время этой короткой битвы движения врагов казались ему странно вялыми, их реакции — до жалости замедленными…

Он громко рассмеялся, затем повернулся и побежал на восток по пустынному двору, с обнаженным клинком в руке.

— Это было для вас, Дисмас и Гестас, — мрачно пробормотал он, — и до конца этой ночи я добавлю ещё многих других к счету мести.

Он увидел большую бледную массу Храма, маячившую за стеной справа, и сквозь его ликование пробилось легкое сомнение. Почему Таггарт не дал ему кракс, прежде чем отправить его сражаться с демоном Гол-горотом? Неужели он действительно чувствовал чрезмерную самоуверенность, затуманенность рассудка?

Его сомнение усилилось, когда через несколько минут он вышел из больших восточных ворот храмового двора и взглянул на долину Кедрон. К северу и югу он видел факелы и костры, слышал возбужденные голоса расположившихся лагерями паломников, но центр долины перед ним был так же пустынен, как и городские улицы. Брошенные палатки и гаснущие костры свидетельствовали о том, что недавно что-то заставило массы вставших лагерями людей бежать из этой области. На востоке висела полная луна, поднявшисьь до половины своего небесного пути над черным хребтом Масличной горы, рядом с ней мерцал рубиновый Антарес. На этом хребте он мог различить местоположение виллы Анны и, к югу от неё, зловещий горб горы Поругания.

Затем его сверхъестественно зоркие глаза различили сразу за рекой беспорядочную массу фигур в белых саванах, медленно и неуверенно поднимающихся по дальнему склону. Он увидел бледные пятна других гробниц на этом склоне, заметил, что некоторые из белых фигур столпились вокруг залитых лунным светом мавзолеев, и вдруг понял, что напугало паломников. Ходячие мертвецы, стремящиеся освободить ещё больше себе подобных…

Затем он услышал новый звук, понял, что уже некоторое время частично воспринимал его — знакомый далёкий гул, похожий на приглушённый грохот гигантского барабан. Вглядываясь в направлении, откуда, казалось, исходил этот гром, он увидел тусклый свет, мерцающий на вершине горы Поругания на юго-востоке. Медленно, но неуклонно пульсирующие удары становились громче; десятки бледных, закутанных в саваны фигур по всей долине, казалось, маршировали вверх по дальним склонам, покачиваясь и шаркая в такт жутким ударам барабана…

Внезапно долину залил новый свет. Звенящие раскаты сотрясли воздух — и Симон, взглянув в небо, увидел, что на нём мгновенно, какми-то сверхъестественным образом возникла новая большая звезда, пылающая интенсивным сине-белым сиянием, которое было ярче луны.

Глава XXXI

Дарамос, до того молча сидевший на корточках под своим простым коричневым плащом, вдруг открыл глаза и сказал:

— Мы приближаемся к хребту, на котором стоит вилла Анны. Я выйду там, друг Таггарт.

Волшебник в черном взглянул на панель светящихся квадратов.

— Ты прав, Дарамос, хотя я не понимаю, как ты об этом узнал. Хорошо, я начну снижение. Уверен, что тебе известны твои цели, и я знаю, что с тобой лучше не спорить. Но отключать экран невидимости дольше, чем на мгновение, будет небезопасно. Когда я это сделаю, тебе придется немедленно выпрыгнуть, посде чего ты окажешься предоставлен самому себе.

— А разве мы не всегда все сами по себе? — мягко спросил маг-карлик.

Через несколько минут Менандр с изумлением увидел, как полумрак небесного судна внезапно сменился относительной яркостью лунной ночи. Звезды мерцали вверху; он узнал яркий бриллиант Спики к западу от зенита, красный Антарес рядом с полной луной примерно на полпути по восточному небу и понял, что сейчас, должно быть почти третий час после захода солнца. Поднявшись на колени, он увидел, что судно теперь покоится на пустынной узкой дороге, окруженной деревьями, а неподалеку находится каменная стена, окружающая Гефсиманский сад. Затем ему показалось, что он слышит приглушенный и далекий медленный пульсирующий звук гигантского барабана.

Дарамос быстро перебрался через борт небесного судна, спрыгнул на дорогу и, не оглядываясь, поспешил на юг в лунную ночь.

Ночная сцена тут же исчезла, и Менандр снова мог видеть лишь тусклое внутреннее помещение судна Таггарта. Небольшое повышение тона двигателя подсказало ему, что они снова в пути. Он взглянул на спящего рабби, чье огромное тело занимало почти половину площади небольшого судна; грудь мужчины равномерно поднималась и опускалась. Удивительно, но его раны почти полностью зажили. Отверстия от гвоздей на запястьях и ступнях, а также несколько более глубоких ран от бича на спине и боках все еще были темными и заметными, но многочисленные рваные раны побледнели до простых белых линий, без струпьев, и на нем не было даже следов синяков.

— Мы почти на месте, — сказал Таггарт. — Думаю, я обнаружил низкий холм, о котором ты упоминал, Менандр, и кладбищенскую рощу к северу от него. Когда мы будем прямо над деревьями, я опущу щит, чтобы мы могли быстро осмотреть местность.

Менандр встал и напряженно прислонился к поручню судна, готовый выглянуть наружу. Спустя еще одну или две долгие минуты ночное небо снова внезапно открылось перед глазами. Глядя вниз, Менандр увидел, что они находятся на одном уровне с самыми верхними ветвями дубовой рощи. Он заметил стены Иерусалима на востоке и юге, черные тени под восходящей луной, и немного к югу от рощи низкий холм Гол-горот.

— Да, это то самое место! — воскликнул он.

— Хорошо. — Таггарт коснулся светящегося красным квадрата, и судно мгновенно наполнилось и окружилось ярким серебристым сиянием. — Вот, силовой щит поднят, и у нас также есть некоторое освещение. Посмотри вниз, Менандр, и посмотри, сможешь ли ты увидеть ту самую гробницу, о которой ты мне говорил.

Менандр моргнул, потер глаза, затем наклонился через поручень.

— Это… там, я думаю. Не уверен с такой точки наблюдения…

— Тогда я спущу нас вниз.

Однако едва судно начало спускаться, как из темноты внизу раздался хор отчаянных воплей. За этим последовал стук металла, быстрый топот многих обутых в ботинки ног, и в следующее мгновение несколько человек в шлемах и доспехах выскочили из тени рощи и помчались к возвышающейся западной стене Иерусалима, крича от ужаса. В следующую минуту они скрылись в ее тени и проскочили через ближайшие ворота, исчезнув из виду. Их отчаянные крики быстро затихли.

— Римский патруль! — радостно воскликнул Менандр. — Мы их здорово напугали, Таггарт. Они наверняка подумали, что мы демоны!

Чародей натянуто усмехнулся.

— Несомненно. Мы, должно быть, оказались для них потрясающим зрелищем, спускаясь с неба, окруженные светом, видимые им только по пояс. Что ж, они вряд ли вернутся сюда сегодня ночью. Ты говоришь, что на этом месте находится гробница, в которой умер рабби Иешуа?

— Да. Думаю, это та, что там, у большого терпентинного дерева.

— Хорошо. Мы уже достаточно близко. — Таггарт опустил судно на небольшую поляну в роще. Гул двигателя стих. — Вот мы и на месте, Менандр. Теперь, будь добр, возьми его за ноги и помоги мне вытащить его.

Через несколько мгновений спящий рабби лежал на траве. Таггарт, достав небольшую черную коробочку из сумки на поясе, нажал на одну из ее поверхностей; небесное судно тут же исчезло, снова окруженное плащом невидимости.

— Хорошо, — снова сказал он. — А теперь мы должны разбудить спящего.

Таггарт опустился на колени рядом с бессознательным человеком, и Менандр заметил в руке чародея небольшой тонкий цилиндр, который блестел в лунном свете. Этот предмет Таггарт приложил к левому плечу рабби. Последовало короткое шипение, после чего чародей встал и отступил на шаг.

Затем, к удивлению Менандра, человек на траве открыл глаза, пошевелился и сел, затем, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Что ты здесь делаешь, Враг человечества? — произнес он глубоким и звонким голосом, его большие темные глаза были устремлены на Таггарта. — Ты снова спустился на Землю, как молния с небес? Оставь меня, ибо я не желаю больше слышать твоих искушений и лживых слов.

Менандр вздрогнул. Он видел, как этого человека — это существо — поместили мертвым в запечатанный склеп, на этом самом кладбище, но теперь он стоял перед ними, живой и говорящий, среди залитых лунным светом гробниц.

— Всё это в прошлом, — сказал Таггарт. — Жизнь продолжается. Иди своим путём с миром.

— Нет. Нет. — Рабби взглянул на луну и звезды, и Менандр ощутил замешательство в его глазах, тоску по чему-то утраченному, и припоминаемому лишь частично. — Предстоит великая работа. Я должен прямо сейчас идти в Галилею и собрать своих последователей. — Он обратил взгляд своих мистических темных глаз на Менандра и сказал: — Скажи мне, юный левит, где дорога, которая приведёт меня туда?

— К северу, — сказал Менандр, указывая. — В той стороне, сразу за северо-западным углом городской стены, лежит дорога на Самарию и Галилею.

Рабби отвернулся и, не произнося больше ни слова, медленно пошел прочь в ночь. Через несколько мгновений его высокая бледная фигура исчезла среди теней деревьев.

— Боги! — пробормотал Менандр. — Таггарт, из всех чудес, что ты совершил, это, несомненно, величайшее — так вернуть к жизни и миру окончательно уничтоженного человека! И все же… действительно ли он полностью такой же, каким был до смерти?

Таггарт покачал головой — грустно, как показалось Менандру.

— Нет. Его разум частично утрачен, и тело тоже не продержится долго. Галакты — мастера в таких восстановлениях, но в звукозаписях всегда есть небольшие изъяны, которые проявляются как дефекты у восстановленных индивидуумов. Рабби может прожить несколько дней, недель, возможно, даже месяц или два, но потом он умрет и рассеется прахом, как это уже однажны произошло. К счастью, на этот раз процесс пройдёт безболезненно. Пойдем, нам лучше вернуться на судно, прежде чем…

В тот же миг Менандр с изумлением увидел, как небесное судно чародея стало видимым. Но нет, это был не его корабль, ибо он завис чуть выше другой части поляны, и внутри него стоял человек – высокий, в черных одеждах, идентичных одеянию Таггарта. На его лбу тусклым синим фосфоресцентным светом светился небольшой диск. Менандр, ощущая напряжение в поведении Таггарта, когда тот повернулся, чтобы встретить этого человека, почувствовал покалывание в коже головы; инстинктивно он отступил к теням деревьев позади себя.

— Тааран, — ровно произнес Таггарт, выражение его лица было мрачным.

Незнакомец вышел из своего небесного судна и шагнул вперед. Менандр увидел, как он приближается, его чисто выбритое лицо было худым и бледным, застывшим в мрачной напряженности. Перед глазами у него была оправа для линз, похожая на ту, что носил Таггарт, прежде чем на него напали римляне, переодетые разбойниками. Эти глаза, казалось, почти светились под его нахмуренными бровями — не желтым светом внутреннего демона, а словно бы собственным холодным, леденящим светом. Менандр невольно отпрянул еще дальше, пока не почувствовал, что его скрыли тени дубов.

— Я подозревал, что ты приведешь сюда меньшего сына, — сказал человек по имени Тааран, — после того как восстановишь его. На самом деле в этом не было какой-то необходимости. Одного восстановления вполне хватило, чтобы свести на нет все, над чем мы работали.

Рука Таггарта небрежно висела рядом с объемистой черной сумкой на правом бедре.

— Так ты пришел убить меня?

— Какой в этом толк? — Мрачное выражение лица незнакомца не изменилось. — Нет, я пришел попрощаться с тобой. Мы странствовали по мирам и эпохам вместе много веков, но теперь нам нужно расстаться.

— Я знаю, ты не одобряешь то, что я сделал, Питтс, — сказал Таггарт, — но подумай: если бы я этого не исполнил, мы бы сейчас не разговаривали об этом. Если бы заррийцы преуспели в своей цели, как ты желал, они бы все еще существовали сейчас, но нас бы не было.

— И что из этого? — Суровость во взгляде незнакомца стала заметнее. — Из-за тебя эта планета будет продолжать испытывать чудовищные страдания на протяжении столетий. Может пройти целых две тысячи лет, прежде чем мы снова сможем попытаться открыть такие Врата. Зарр мог бы очистить эту планету и перенести ее в другие регионы для заселения более высшей расы существ, но теперь она будет гнить, как и раньше, возможно, тысячи или даже миллионы лет. Подумай об этом, Таггарт, в оставшиеся тебе столетия. Подумай об этом, пока ты служишь своим новым хозяевам, которые стремятся к продлению такого рода жизни, чтобы их хозяева могли питаться ее страданиями.

Таггарт шагнул вперед.

— Питтс…

— Ни слова больше! — поднял правую руку пришелец. — Я прибыл лишь для того, чтобы попрощаться. Я знаю, почему ты сделал то, что сделал, поэтому могу понять твой мотив и даже пожелать тебе добра. Но я не могу одобрить этого.

— Питтс, я выбрал жизнь! — воскликнул Таггарт. — Разве это так уж?..

Лунный свет на поляне вдруг, казалось, удвоил свою яркость. Менандр непроизвольно поднял взгляд и увидел, что к востоку от зенита появилась новая звезда. Она была намного ярче Сириуса или даже Венеры, и ее свет был пронзительно голубовато-белого оттенка, который почти причинял боль глазам, если смотреть на него прямо. В тот же миг Менандр отчетливо услышал далекий гром того, что казалось грохотом чудовищного глухого барабана.

— Барабаны Хаоса, — сказал незнакомец, — возвещают открытие Врат. Но открытие происходит слишком поздно, чтобы принести пользу этому миру. Прощай, Таггарт.

— Подожди! — воскликнул чародей. — Ты знаешь о заррийцах больше, чем я. Что, по их мнению, выйдет из этих Врат?

Человек с застывшим лицом остановился и обернулся к нему.

— Теперь, когда наш труд погублен, ты знаешь об этом столько же, сколько они или я. То, что может выйти из голой сингулярности, совершенно непредсказуемо. В данном случае, вероятно, этого будет недостаточно, чтобы уничтожить мир — ты позаботился об этом, — но это все равно может резко изменить ситуацию. Возможно, это увеличит страдания на этой планете гораздо больше, чем это произошло бы в обычных условиях. Но почему тебя это должно волновать? Ты можешь покинуть этот мир с галактами сейчас, как я собираюсь покинуть его с заррийцами, и оказаться далеко от катастрофы, когда она произойдет.

— Почему меня это должно волновать? — Таггарт взглянул в сторону Менандра. — Я… у меня здесь появилось несколько друзей.

— Это всегда было твоим худшим недостатком, — сказал человек по имени Тааран. — Ты никогда не мог избежать местных привязанностей.

Сказав это, он резко повернулся, забрался обратно в свой небесный корабль и сгорбился за бортом. Послышался нарастающий гул двиигателя, а затем корабль резко поднялся над деревьями и умчался в небо, быстро исчезая среди мерцающих звезд севера.

Несколько мгновений Таггарт стоял неподвижно, его правая рука была поднята в застывшем жесте. Менандру показалось, что в этой позе есть что-то печальное, как будто она нерешительно застыла между приглашающим знаком и прощальным взмахом.

Затем чародей опустил руку, достал свой черный ящик и нажал на одну из его поверхностей; щит невидимости тут же исчез с небесного судна Таггарта.

Менандр нерешительно вышел из тени на поляну.

— Я должен уходить, — сказал Таггарт, голос его был напряженным.

Менандр оглядел скальные выступы, которые кое-где склонялись среди деревьев.

— Но что с Карбо, о Таггарт? Он все еще заперт в гробнице…

— Сомневаюсь. Для того, чтобы сбежать, ему хватило бы малейшей трещины. Оставайся здесь и поищи его, если хочешь, Менандр. — Чародей поднял взгляд к зениту, где, казалось, ярко разгоралась странная новая звезда. — В любом случае, ты не должен сопровождать меня. Это было бы слишком опасно. Не ходи в Иерусалим до конца ночи, парень, и прежде всего не приближайся к вилле Анны или к горе Поругания. Если мы с Дарамосом выживем, то встретимся с тобой завтра в том месте, где как сказал тебеДосифей, он будет находиться вместе с Тридцатью.

— Таггарт, нет! Подожди!

Но чародей уже забрался в свое судно. Снова послышался пронзительный гул энергии, а затем странное транспортное средство взмыло в небо и помчалось на восток по изящной дуге, черный диск на фоне залитого лунным светом неба и сверкающих звезд Скорпиона — созвездия, которое, как вспомнил Менандр, его древний наставник когда-то называл Драконом Хаоса.

Симон из Гитты, поспешно поднимаясь по склону к вилле Анны, заметил вдруг процессию с факелами на той части гребня хребта к юго-востоку, которая поднималась к горе Поругания. Процессия выходила из рощи к югу от виллы, и при свете факелов Симон увидел, что их несут римские легионеры. Во главе шел офицер в шлеме с плюмажем и сверкающих бронзовых парадных доспехах, а за ним следовала фигура в белом, похожая на женщину. На вершине холма, к которому приближалась процессия, стоял низкий каменный блок, черный силуэт которой вырисовывался на фоне жутко светлеющего неба, и Симон понял, что это был алтарь, на котором Соломон когда-то приносил жертвы Древним. На нем покоились два предмета, светящиеся собственным колдовским светом — ослоголовый Эйдолон Сета, а перед ним стоял открытый небесам Ковчег Завета. Самым странным было то, что изнутри Ковчега вверх струился тусклый мерцающий столб света, который, извиваясь и крутясь, как светящийся змей, поднимался, чтобы слиться с той яркой новой звездой, которая так внезапно появилась к северу от Луны и Антареса в созвездии Дракона Вавилона. Свет пульсировал в ритме жуткого звука, так похожего на далекий грохот гигантских барабанов.

Приостановившись, чтобы перевести дух, Симон прикрыл глаза от неестественного сияния этой звезды, чей сине-белый свет теперь освещал пейзаж сиянием дюжины лун. Да, теперь он был уверен — белая женственная фигура, спотыкающаяся на склоне, как будто ее руки были связаны, являлась Элиссой, а римский офицер, возглавлявший процессию, не кто иной, как Максенций! Гневный рык вырвался из горла Симона, и, крепче сжав рукоять громадного меча Кратоса, он возобновил свой путь вверх по склону холма.

Почти сразу он настиг самых отстающих из тех одержимых демонами трупов, которые, карабкаясь по склону впереди него, казалось, были привлечены звуками барабана. Несколько этих личей повернулись, чтобы встретить его, раззявив рты, с пустыми глазами, тяня к нему бледные когтистые руки. Симон засмеялся, прорычал клятву Господу Геризима и прыгнул в их скопление, рубя вокруг большим мечом, описывавшим серебристые дуги. Трупы рассыпались под его точными и быстрыми ударами, отрубленные конечности дергались, головы катились по склону, в то время как из огромных бескровных ран вываливались большие зеленоватые сгустки — убегающее потомство Селено, слуги Ассатура, отчаянно растекалось по гравию и дерну чужого мира в поисках новых хозяев.

Перепрыгивая через разрубленные трупы, Симон ринулся вверх по склону к своим римским врагам, радостно смеясь, чувствуя, как кракс все еще мощно действует в нем. Это был момент, ради которого он жил последние восемь долгих лет, когда злейший враг, убивший родителей и продавший его на арену, наконец-то познает боль, ужас и смерть.

Ноги Симона, казалось, были обуты в крылатые сандалии Гермеса, так быстро он поднимался по склону; однако самаритянин не успел перехватить процессию, ибо, когда он приблизился к алтарю Соломона, то увидел, что римские войска уже образовали вокруг него кольцо. В их центре стоял Максенций, облаченный в императорские регалии, включая лавровый венок и пурпурный плащ, его шлем с плюмажем теперь лежал на сгибе левой руки. Два центуриона подняли связанную, одетую в белое Элиссу и положили ее на алтарь, быстро связав ей лодыжки белым шнуром, затем отступили и встали по стойке смирно, как если бы они были жреческими аколитами. Максенций, отложив свой шлем, достал свиток, развернул его, быстро пробормотал что-то, что звучало как краткое заклинание. Затем, положив свиток на землю рядом со своим шлемом, он двинулся к отчаянно сопротивляющейся Элиссе, вытаскивая из ножен блестящий короткий меч. Звуки барабана, казалось, слегка усилились...

— Максенций! — закричал Симон во весь голос. — Максенций, узри свою погибель!

Головы всех римлян на вершине холма повернулись в его сторону — и тогда он бросился в их гущу, вопя от дикой радости, когда его огромный клинок засверкал, разя и убивая в приступе безумной ярости. Легионеры кричали, когда их конечности отделялись от тел, животы вспарывались, а внутренности вываливались наружу под ударами нечеловечески быстрого клинка этого демона в обличье человека.

— Элисса, я иду! — закричал он.

Выжившие легионеры в панике разбегались, когда он прорвался сквозь их ряды и ринулся к Максенцию. Трибун, черты лица которого исказились от страха при виде несущейся к нему фигуры, казавшейся сверхчеловеческой, закричал:

— Лентул, используй свой меч, убей ее! Ритуал завершен. Я разберусь с этим наглым самаритянином. — Он коснулся широкой пряжки своего пояса, и вокруг него возникла аура бледно-голубого света.

Элисса, вопя от ужаса, напряглась, вырываясь из связывающих ее шнуров, когда центурион Лентул вытащил свой широколезвийный гладиус и двинулся к ней. Симон наклонился, схватил камень размером с кулак и, с неестественной быстротой, приданной ему краксом, метнул его с поразительной силой и точностью. Снаряд попал центуриону Лентулу прямо в горло, чуть выше нагрудника, разбив трахею, и римлянин тут же упал на землю, кашляя и задыхаясь в предсмертных судорогах.

— Максенций, теперь ты умрешь! — проревел Симон, бросаясь вперед.

Трибун, несмотря на свой тускло светящийся щит неуязвимости, почувствовал прилив первобытного страха, когда увидел несущегося к нему самаритянского врага, размахивающего огромным клинком Кратоса. И всё же он остался на месте, повернулся спиной к каменному алтарю, и поднял свой собственный меч, вскричав:

— Сдохни, Симон!

Клинки самаритянина и римлянина встретились, и Симон мгновенно почувствовал, как его отбросило назад, будно он налетел на скальную стену.

Пошатываясь, Симон поднялся на ноги, понимая, что удар на мгновение почти лишил его сознания. Максенций, все еще защищенный непроницаемым заррийским силовым поясом, приближался, в то время как со всех сторон к нему подбирались два десятка римских легионеров. Он был пойман в ловушку и обречен. Излишняя самоуверенность, вызванная краксом, привела его к смертельной опасности, и теперь он чувствовал, как его действие начинает ослабевать!

Мрачно Симон присел и приготовился вступить в бой с окружающими его врагами и сражаться с ними до смерти — собственной смерти, которая теперь казалась более чем вероятной...

Дарамос, учитель мудрости, редко сталкивался с чем-либо, что могло бы застичь его врасплох, однако он был слегка удивлен, обнаружив виллу Анны без охраны, как материальной, так и магической.

Подозревая ловушку, но не обнаружив ее, он медленно и осторожно вошел и обыскал особняк. Вскоре маг нашел комнату, в которой узнал ту, где была заключена женщина Элисса, но ни ее ни стражей не было. Осторожно поднявшись в верхние покои особняка, он обыскал их так же тщательно и досконально, как и нижние. Он никого не встретил, и его острые чувства не обнаружили никакого скрытого присутствя, будь то человеческого или какого-либо иного. Очевидно, колдун Анна очистил свою резиденцию даже от самых доверенных слуг...

Затем, в самой дальней комнате, Дарамос уловил ритм голоса, который, казалось, возвысился в песнопении. Пройдя через небольшую спальню, он выглянул в узкое окно, выходившее на юг, и обнаружил, что оно открывает вид на залитые лунным светом рощи и сады. На большой открытой площадке между особняком и ближайшими деревьями стояло два-три десятка римских солдат, некоторые с факелами, все в строю по стойке смирно. Перед ними два центуриона стояли по обе стороны высокой темноволосой женщины в белой тунике, удерживая ее в вертикальном положении, в то время как она вырывалась из их хватки и белых веревок, связывающих ее руки за спиной. Дарамос мгновенно узнал в ней ту, которую он видел в чаше и которую Менандр назвал Элиссой. Напротив нее и выстроенных легионеров стоял высокий, горделивый римский офицер в полном церемониальном облачении и пурпурном плаще, с лавровым венком на висках и сияющим голубым диском на лбу. Он пел заклинание на классическом греческом, держа перед собой обеими руками частично развернутый свиток:

Проснитесь, Древние, и жертву поглотите,

Что в этот час я приношу на сём граните

И за неё корону тёмных звёзд мне подарите,

Чтоб править миром с безграничной властью…

Глаза Дарамоса сузились от любопытства. Это явно был не великий колдун Анна, а какой-то самонадеянный и некомпетентный римский любитель. Правда, человек произносил заклинание с энергией и сосредоточенной волей, что было гораздо важнее, чем знание оригинального языка и точное, но рабское следование ему; однако, учитывая характер данного жертвоприношения, он опоздал ровно на двенадцать часов. Принесение им в этот час в жертву женщины — воплощенного Истинного Духа — скорее, оскорбило бы Великую Богиню, чем удовлетворило Древнейшего. Процесс подношения был совершенно неправильным — факт, который римлянин осознал бы, сумей он прочесть полный оригинальный текст на древнеперсидском языке Останеса. А так этот человек мог разве что побудить мстительные силы хлынуть через Врата в течение этой последней ночи благоприятных лунно-солнечных, планетарных и звездных выравниваний; однако, его неуклюжая попытка обрести власть могла бы привести к тому, что он обрушит на мир беспрецедентный ужас — ярость Богини в ее самом темном проявлении...

Отвернувшись от окна, Дарамос поспешно возобновил осмотр верхних комнат особняка.

Вскоре он обнаружил ту, которая, как он знал, должна была быть местом, где Анна совершал свои самые тайные чародейства. Угрожающиее духовные миазмы, казалось, витали вокруг безмолвной комнаты, чьи стены были украшены темными гобеленами, из деревянных ящиков, стоявших здесь повсюду, торчали старинные свитки, а металлические устройства поразительной сложности усеивали единственный широкий деревянный стол.

Темные глаза карлика быстро, но спокойно осмотрели свитки, и вскоре он выбрал один и развернул его на плиточном полу. Это был, как он почувствовал по его зловещей психической ауре, «Эль-Халал» Маттана.

— Письмена Акло, — пробормотал он. — Замечательно!

Затем, сгорбившись над ним, маг начал читать. Прошло почти полчаса, в течение которых он просматривал архаичные символы пожелтевшего от времени пергамента, медленно перекручивая его с одной деревянной катушки на другую. И пока он читал, его широкий и обычно безмятежный лоб постепенно покрылся морщинами сосредоточенности и беспокойства...

Внезапный высокий звон в ушах — или это было в небе? — вывел его из сосредоточенности. Этот звон, быстро стихающий до тонов, напоминающих завывание жутких флейт, ритмично смешивался со зловещими ударами барабанов, которые долгое время неуклонно разносились, с возрастающей громкостью, со стороны горы Поругания. Отложив свиток, Дарамос принялся поспешно открывать шкафчики и доставать флаконы с различными порошками и жидкостями, поглядывая на их этикетки, а затем смешивая их в своей широкой неглубокой чаше, край которой был испещрен древнеперсидскими символами. Вскоре из чаши заклубился густой дым, наполняя комнату такими густыми и удушающими испарениями, что Дарамос был вынужден на время отступить в коридор. Когда маг наконец смог вернуться, он обнаружил, что чаша наполовину заполнена твердой и бледной коркой. Еще через несколько минут он измельчил это вещество, с помощью каменного пестика из одного из тиглей Анны, в чрезвычайно мелкий белый порошок.

Осторожно неся чашу с порошком на первый этаж особняка, Дарамос заметил бледный свет, струящийся сквозь окна, настолько сильный, что он напоминал преждевременный рассвет. Выйдя из задней двери виллы, он увидел, что свет исходит от того, что казалось гигантской новой звездой, приближающейся к зениту. Несмотря на ее жуткое сияние, луна и багровый Антарес были хорошо видны невдалеке к югу от нее, в то время как Спика и несколько других ярких звезд тоже были отчетливо различимы. Свет звезды, хотя и слишком интенсивный, чтобы можно было долго смотреть на него прямо, не слишком заметно осветлял небо, если не считать сумеречного оттенка, в то время как открывшийся под ним пейзаж состоял из серых оттенков, белых бликов и черных теней, не имея никаких следов цвета. Верхушки деревьев в роще Анны выглядели чернильными силуэтами на этом сумеречном небе, в то время как за ними мерцал колеблющийся бледный столб света, поднимавшийся к звезде, как туманный канат, пульсирующий в ритме неземных барабанов и флейт.

Дарамос поспешил прочь из особняка по южной тропинке через рощи и сады, с некоторым беспокойством заметив, что римляне уже ушли. Их командир поспешил с подготовительным ритуалом — в неточном греческом переводе Останеса была пропущена его часть.

— Таггарт, ну возвращайся же скорее, — пробормотал он.

Затем, проходя мимо небольшого каменного домика, он внезапно почувствовал присутствие мощного наблюдающего разума — как он интуитивно понял, столь же сведущего в тайных знаниях, как и он сам. Взглянув на безмолвный домик, маг увидел только закрытую дубовую дверь, но знал, что наблюдающий разум находится за ней, будучи столь же хорошо осведомлен о нем, как и он об этом наблюдателе; более того, маг чувствовал, что этот разум находится в странном состоянии, которое позволяло ему видеть не только сквозь физические барьеры, но и проникать в другие сферы бытия. На вершине хижины сидела голубка, ее оперение выглядело белоснежным под неестественным сиянием новой звезды — несомненно, фамильяр могущественного чародея внутри. Мог ли это быть Анна, преданный и заключенный в тюрьму своим амбициозным, но неумелым римским союзником?..

«Нет времени», — решил Дарамос, несмотря на свое сильное любопытство; ритуал, который совершал римлянин, скоро достигнет кульминации. Крепче сжимая чашу, он поспешил дальше между деревьями к южной стене поместья.

Выйдя из открытого и неохраняемого арочного прохода, он увидел перед собой каменистый склон, плавно поднимающийся к горе Поругания. На её округлой вершине стоял массивный, вытесанный из камня алтарь, чернильно-черные формы которого проступали на фоне жутко светящегося неба, а на нем покоились два тускло светящихся предмета, и в которых Дарамос, благодаря своим тайным исследованиям, узнал зловещий Эйдолон Сета и Ковчег Завета. Оба они были внеземными артефактами, оставленными на Земле инопланетными существами тысячелетия назад для своих зловещих целей. Из последнего вверх струился светящийся и пульсирующий столб света, который, казалось, сливался с новой жутко сияющей звездой. Отряд римских солдат выстроился кольцом вокруг этого алтаря, в то время как к ним приближалось более крупное, смыкающееся кольцо странно пошатывающихся фигур, одетых в бледные погребальные саваны. В одной точке между этими сходящимися кольцами, казалось, происходило какое-то волнение — столкновения мечущихся фигур, мерцание множества сверкающих мечей, крики и проклятия раненых — и все это время, в качестве жуткого фона, смутный, исходящий от Ковчега столб света извивался и пульсировал, поднимаясь к звезде в ритме ударов невидимых барабанов и пронзительных завываний жутких флейт...

Затем Дарамос почувствовал странное низкое гудение в воздухе рядом с собой и понял, что находится в непосредственном присутствии какого-то невидимого существа.

Симон, отчаянно сражаясь с множеством легионеров, смыкавшихся вокруг него, понял, что обречён, несмотря на сверхчеловеческую скорость и силу, которые даровал ему кракс. Рыча от ярости, вихрем вращая лезвием огромного меча, он рубил и кромсал в безумном исступлении, решив унести с собой в могилу как можно больше римлян.

Внезапно натиск врагов ослаб, когда со стороны отрядов, спустившихся по склону, чтобы окружить его, раздались безумные вопли. Ходячие трупы в саванах, некоторые гротескно облачённые в доспехи и неуклюже размахивающие оружием, вступали в бой с легионерами и быстро приближались к ним во всё возрастающем количестве.

Симон мгновенно развернулся и атаковал в слабом месте угрожающего круга, его огромный клинок рассекал и римлян, и оживших мертвецов. Ещё через мгновение он прорвался и помчался вниз по склону. Развернувшись, он увидел, что никто не преследует его; бледные, окутанные саванами личи атаковали легионеров, которые больше не стояли кругом вокруг вершины холма, а быстро выстраивались в оборонительную группу, выставив сомкнутую стену щитов. Их короткие мечи челночными движениями пронзали тела трупов, но безрезультатно, и они медленно начали отступать вверх по склону. Симон присел, крепко сжал меч, затем снова рванулся вперёд, словно собираясь вернуться в бой...

А Элисса со своего места на алтаре увидела светящуюся синим фигуру Максенция, спешащего к ней со стороны этого странного боя. Она отчаянно попыталась скатиться с каменного блока. Максенций, отключив свой силовой пояс, схватил её за волосы и заставил снова лечь; она почувствовала холодное остриё его меча у горла.

— Не двигайся, моя милая, — прорычал он, напряжённо ухмыляясь, — и я позволю тебе жить достаточно долго, чтобы увидеть мою победу.

Она повиновалась, испуганно глядя в горящие глаза мужчины. Голубой диск светился у него на лбу, и Элиссе показалось, что она чувствует исходящие от него волны ненависти. За ним она видела жуткий новый свет в небе, уже не просто звезду, а расширяющийся диск, который становился всё больше и ярче. Он уже был больше луны; его края выглядели расплывчатыми и закручивающимися, как пасть вращающегося тоннеля, а внутри его яркого ядра она, казалось, различала движение — сверкающее скопление сфер, бурлящее и расширяющееся в такт звукам барабанов и флейт...

Максенций отпустил её волосы, хотя продолжал держать меч наготове. Он мельком взглянул на линию сражающихся легионеров и оживших трупов; затем левой рукой пошарил в своей сумке на поясе и извлёк два маленьких предмета, которые положил на край алтаря. Элисса увидела, что это была короткая бронзового цвета трубка и флакон с «Живой водой», который дал ей старый Йосеф.

— Анна снова предал меня, — прорычал римлянин, — но мои люди скоро искромсают его неуклюжих ходячих личей, превратив их в приманку для стервятников. Что касается тебя, прекрасная Элисса...

Он замолчал, когда над шумом боя послышался новый звук — странное хлюпанье и пульсация, как от морских волн, быстро приближающиеся. Элиссе этот звук также странным образом напомнил биение гигантского сердца, или, возможно, многих сердец, которое совпадало с барабанными ударами, раздающимися от Ковчега, и высокими стонами флейт из расширяющихся небесных Врат. Казалось, оно поднималось по склону с юго-запада, со стороны Хинномской долины, и по мере того, как оно приближалось, воздух начал наполняться странным запахом, отвратительным и чуждым. Элисса, напряжённо повернувшись на бок, чтобы взглянуть в ту сторону, ничего не видела, несмотря на холодный свет, который теперь освещал весь пейзаж.

— Аид! — взревел Максенций. — Анна послал против меня невидимого демона, но я сорву его планы! — Отложив меч, он схватил маленький флакон, откупорил его и быстро выпил содержимое. Затем схватил свиток Останеса и поспешно развернул его. — Присылай своих дьяволов, Анна! Золотой Нектар позволит мне видеть их, синий диск дас возможность чувствовать их мысли, и с помощью Останеса и Биахтрила я теперь призову своих собственных демонов, чтобы командовать ими.

Он потянулся к маленькому бронзовому свистку и обнаружил, что его внезапно выхватили. Трепещущий пучок перьев сорвался с неба, ненадолго опустился на алтарь и теперь отчаянно улетал, крепко зажав сверкающий Биахтрил в клюве.

— Дьявольская птица! — Максенций схватил камень и швырнул его вслед за быстро исчезающей белой голубкой. Снаряд едва не попал в цель. Резко развернувшись, он схватил свой меч, коснулся застёжки силового пояса и повернулся лицом в сторону близящихся звуков. Элисса всё ещё не могла видеть приближающееся существо, хотя, судя по тому, как земля начала дрожать, оно должно было быть размером со слона. Хлюпающие звуки стали громче, вонь сделалась невыносимой, а чуть ниже по юго-западному склону кусты и травы сгибались и расплющивались, образуя широкую, мерзко блестящую слизью тропу.

Максенций, с голубым диском, светящимся на лбу, поднял свиток и начал читать его вслух, с ноткой торопливости в голосе:

— Йа! Йа! Ассатур! Ассатур кф'айак'вульгтмм… — Затем его глаза выпучились от внезапного ужаса, и, уронив свиток, он взревел: — Великий Зевс, нет! Нет!

Элисса, всё ещё не видя приближающегося демонического существа, в ужасе закричала, почувствовав, как его огромная масса стремительно несется на них обоих. Затем её крик и испуганный рёв Максенция потонули в грохоте титанического Голоса:

ТАРТЗА... ТАШМАД... АББА ЙОГ-СОТОНИ!

Дарамос, узнав тон гудения в воздухе рядом с ним, позвал:

— Таггарт, покажись.

Тёмный небесный корабль тут же стал видимым, всего в нескольких ярдах и не более чем в футе от земли. В нём стоял чародей, чёрный силуэт на фоне жуткого свечения неба.

— Я услышал твой зов и прибыл сюда так быстро, как только мог, Дарамос, — сказал он, касаясь голубого диска на своём лбу. — Что это за суматоха на холме к югу?

— Безумный римлянин собирается принести жертву Древнейшему, — сказал Дарамос, — но он не ведает, что творит. Женщина, которую он собирается убить, — Истинный Дух, и её смерть в это время и в этом месте разгневает Богиню и заставит Её опустошить большую часть этой части Земли.

— Богиня? Таггарт поднял взгляд на кружащийся, ярчающий диск в небе. — Интересное название для этого. — Он поднёс к глазам тёмное устройство — сложную конструкцию из двух коротких трубок, внешние концы которых были образованы большими стеклянными дисками, — и всмотрелся в направлении горы Поругания. — Я вижу женщину — она лежит на алтаре, прямо у Ковчега и Эйдолона. Действительно, красивая женщина — было бы жаль, если бы... Погоди! Этот римлянин рядом с ней носит заррийский пояс — он только что включил его. Он неуязвим!

— У тебя нет оружия, способного уничтожить его, друг Таггарт?

Таггарт отложил смотровое устройство, нервно потирая громоздкую кобуру у правого бедра.

— Есть, однако сила, необходимая для преодоления этого силового щита, разнесла бы всю вершину холма на атомы, и тогда женщина всё равно бы погибла.

— Тогда мы должны прийти ей на помощь сами. — Дарамос сунул свою чашу в руки чародея, затем поспешно взобрался на борт судна.

— Что это? — спросил Таггарт, с сомнением глядя на белый порошок.

— Порошок Бен Гази, формулу которого я только что вычитал в копии «Эль-Халала» Анны. Он позволит нам увидеть невидимого врага.

— Невидимого?.. О, я понял — микропризматическая пыль. Голосканер сработал бы лучше, если бы он был на борту этого судна. Но о каком враге ты говоришь? Ты имеешь в виду ту тварь из грота?

— Да. Старший Сын. Я чувствую его приближение даже сейчас. Он идёт, чтобы отомстить за провал миссии, которую он и Младший Сын должны были выполнить с помощью Гол-горота. Поторопись!

Корабль взмыл в небо с пронзительным воем. В тот же миг белая голубка пронеслась мимо него в сторону виллы, в клюве у неё блестел медный предмет.

— Биахтрил! — воскликнул Таггарт. — Я должен его забрать…

— Нет времени! Сначала спаси женщину, иначе мерзости поглотят Землю.

Таггарт взглянул на вращающийся небесный диск, затем направил свой корабль к горе Поругания.

— Голая сингулярность, — услышал Дарамос его мрачное бормотание. — Из неё может выйти что угодно.

— Да, ибо это Врата в Плерому — Полноту, из которой исходит все сущее. И это яркое скопление бурлящих сфер внутри неё — Бледная Маска, которая скрывает истинный облик великого Отца-Матери, создателя и разрушителя всего сущего...

— Червоточина, питаемая белой дырой возле центра галактики, — возразил Таггарт.

Затем их разговор был резко прерван громким Голосом, прогремевшим с вершины Горы Поругания:

ТАРТЗА... ТАШМАД... АББА ЙОГ-СОТОНИ!

Глава XXXII

...АББА ЙОГ-СОТОНИ!

Симон, огибавший бегом северный фланг осаждённой группы легионеров и оживших трупов, в шоке упал на колени при звуке чудовищных интонирований. В тот же миг он ощутил отвратительный чуждый смрад. Шатаясь, он поднялся на ноги и увидел, что многие римские солдаты прорвали линию трупов и теперь в ужасе бегут вниз по склону; других, кричащих, утаскивали их немёртвые враги. На вершине холма он увидел белую фигуру Элиссы, отчаянно бьющуюся на алтаре перед сияющими формами Ковчега и Эйдолона, а перед ней стоял Максенций с голубым диском, светящимся на его лбу; он всё ещё был окружён своим сияющим силовым щитом, но смотрел на юг с выражением ужаса на лице. Затем Симон почувствовал, как земля слабо задрожала, словно от шагов чудовищного невидимого существа, и увидел полосу травы и кустарника, неотвратимо приближающуюся к алтарю...

Решительно сжав меч, самаритянин заставил себя подняться по склону, но обнаружил, что силы почти покинули его. Действие кракса быстро ослабевало, и на него накатывала сильная усталость, делая конечности тяжёлыми, как свинец, а в гору он поднимался как человек, пытающийся бежать в воде. Он выругался сквозь стиснутые зубы, зная, что никак не доберётся до Элиссы вовремя, а если даже и доберётся, то не сможет пробить магический щит врага, не говоря уже о том, чтобы отбиться от чудовищной невидимой твари, которая надвигалась на них обоих...

Внезапно он увидел тёмный, круглый объект, пронёсшийся по багровому небу, и узнал в нём сверхъестественный корабль чародея Таггарта. Он увидел силуэты двух мужчин внутри — стройную фигуру самого Таггарта, сгорбившегося над управлением, и приземистого достопочтенного Дарамоса с заострёнными ушами. Последний держал в своих коротких лапах чашу. Когда корабль промчался прямо над алтарём, Дарамос наклонил чашу и высыпал шлейф белой пыли, который медленно поплыл к земле, расширяясь и редея по мере рассеивания. А затем, когда пыль осела, как бледный туман вокруг алтаря, Симон увидел, как в ней медленно и смутно проявляется некая форма.

ЙА! АББА ЙОГ-СОТОНИ!

Симон закричал и снова упал на колени, увидев тварь, издававшую эти чудовищные громовые кваканья. Он и раньше чувствовал, что оно огромно, но теперь увидел, что оно необъятно, невероятно огромно, превосходя по размерам даже особняк Анны. Вид у него был невыразимо отвратительный — бурлящая приплюснутая масса, напоминающая щупальца осьминогов и суставчатые лапы пауков. Десятки больших тёмных глаз злобно таращились с коротких стеблей, торчащих из боков, а его чудовищная туша неслась на десятках толстых, как у гусеницы, ног, когда оно двигалось к алтарю. Но худшим из всего, потрясшим рассудок Симона почти до самого основания, было зрелище неполного лица на вершине этой горы мерзостной плоти — получеловеческие, полукозлиные черты, украшавшие его голову-конус, корчившиеся в выражении ненависти и ярости.

Затем, к счастью, облако пыли рассеялось, и видение исчезло. Однако Максенций, как заметил Симон, продолжал стоять, словно застыв от ужаса, с выпученными горящими глазами, смотрящими в направлении твари, как будто он всё ещё мог её видеть.

Корабль чародея наклонился назад и спустился по изящной дуге почти до земли, остановившись прямо у алтаря. Симон увидел, как Дарамос ловко схватил Элиссу своими короткими, но сильными руками и поднял её на борт, после чего небесный корабль тут же снова понёсся дальше; он увидел сине-белый отблеск силовой вспышки из жезла смерти Таггарта, мельком заметил огромные извивающиеся щупальца и шарящие паучьи придатки, на мгновение очерченные пламенем, а затем корабль дугой поднялся над ним и взмыл в небо, уносясь в направлении виллы Анну.

Максенций закричал в безумном ужасе. Симон обернулся и увидел, как слизистый след невидимого чудовища накрыл римлянина, а затем крики прекратились, словно внезапно заглушённые. Трибун, черты лица которого всё ещё искажались в безмолвном ужасе, медленно поднялся чуть выше вершины холма, пребывая внутри своего синего энергетического щита, как пузырь, застрявший в вязкой жидкости, и в этот миг Симон понял, что его ненавистный враг был поглощён, вместе с силовым щитом и всем прочим гигантской невидимой мерзостью из Тартара!

Засверкали молнии. С небес загрохотал гром, и титаническое существо, поглотившее Максенция, громогласно взревело в ответ. Симон вскочил, повернулся и в ужасе бросился вниз по склону, увидев при этом, что выжившие легионеры бежали уже далеко впереди него, отчаянно мчась к Иерусалиму. Ходячие трупы, которые не были изрублены в куски, продолжали своё шаркающее наступление вверх по склону, некоторые на обрубках конечностей или с огромными разрезами на животах, из которых вываливались внутренности, но ни один из них не обращал никакого внимания на Симона. Затем сверкнули новые молнии, и он увидел, что разряды пронзают город, дюжинами – нет, поистине бессчётно! Раскаты грома теперь были почти непрерывными, превратившись в ужасающий оглушительный грохот, и, подняв взгляд, Симон увидел, что молнии волнами вырываются из сердца расширяющегося и вращающегося небесного диска. С вершины горы Поругания он мог слышать, даже сквозь водопад громов, голос невидимого чудовища, ревущего:

Э-я-я-яхааа — э’яяяаааа... нгх’аааа... нгх’аааа... АББА! АББА! ЙОГ-СОТОНИ!

Затем из небесного диска вырвалась одна огромная молния и, превратившись в пульсирующий столб света, устремилась к алтарю Соломона, сотряся саму землю, когда поразила Старшего Сына. Симона сбило с ног, а затем наполовину оглушило немедленно последовавшим за этим катастрофическим раскатом грома. Пошатывааясь, он поднлся, но был вновь сбит с ног ударной волной влажного зловонного воздуха, которая накатила на него, как невидимая приливная волна. Несколько мгновений он корчился на земле, задыхаясь и хватая ртом воздух, изо всех сил цепляясь за кусты так, будто от этого зависела его жизнь…

Потом мерзкая волна схлынула, и Симон неуверенно поднялся. В воздухе все еще продолжался монотонный грохот, когда десятки молний продолжали обрушиваться на Иерусалим с небесного диска, в то время как к этим чудовищным небесным Вратам с вершины горы Поругания теперь устремлялось вверх гигантское, тающее в небе облако клубящихся испарений. Пока оно величественно поднималось к небесам, подобно обратному смерчу, Симону показалось, что он различил высоко внутри него крошечный пузырек голубоватого света, содержащий миниатюрную и всё уменьшающуюся человеческую фигуру — и на мгновение ему даже почудился затихающий крик ужаса, когда крошечная синяя сфера скрылась из виду. Затем он отвернулся, не в силах больше выносить сияние этих бурлящих сине-белых шаров света за вершиной вихря, опасаясь, что в любой момент они могут вырваться из Врат с обжигающим, разрушительным сиянием тысячи солнц. И в этот миг к нему пришло воспоминание — или, быть может, Голос с неба, едва слышный среди громовых раскатов? — слова из древнеперсидского текста Останеса, посвящённые Великой Богине:

Я стала Кали, Владычицей Судьбы, разрушительницей миров…

Затем, к его великому облегчению, небесный диск начал очень медленно тускнеть и исчезать, а восходящий столб громового облака истончился и наконец растворился в нем. Молнии ослабли; громы стихли и в конце концов прекратились. Симон увидел, как несколько живых мертвецов ковыляли вниз по склону, неуклюже убегая на юго-запад к долине Еннома; остальные лежали изрубленные, сожженные и разорваанные на куски среди трупов римских легионеров.

Симон, пошатываясь, поднялся на несколько шагов вверх по склону, достал меч Кратоса и вложил его в ножны, затем устало и мучительно зашагал на север, к вилле Анны.

— Готово, друг Таггарт, — сказал Дарамос, оглядываясь на быстро исчезающий столб крутящихся облаков. — Смотри, Врата уже начинают тускнеть и уменьшаться в небе. Мир избежал великого опустошения. Но теперь мы должны вернуться на поляну в роще за особняком Анны. — Он повернулся к Элиссе, которая, с явным страхом глядя на карлика и облаченного в черное чародея, отпрянула от них, насколько это позволяли ее связанные конечности. — Госпожа моя, теперь ты в безопасности, а твой мучитель погиб ужасной смертью. Сейчас я освобожу вас…

— Будь осторожен, Дарамос, — сказал Таггарт, управляя своим небесным аппаратом. — Я уверен, что она до смерти напугана. Не дай ей выпрыгнуть за борт.

Но Элисса, глядя в большие миндалевидные глаза карлика, почувствовала, как ее страх утихает. Несмотря на ее необычное положение и странность двух существ, во власти которых сейчас оказалась, она каким-то образом знала, что действительно находится в безопасности, как и сказал карлик. В его лице, хотя оно и было гротескно приплюснутым и чуждым, присутствовало что-то такое, что не давало возможности не доверять ему — странная смесь юмора и грусти, которые в то же время свидетельствовали о глубоком внутреннем спокойствии и огромной мудрости. Она почувствовала, как он работает с веревками, которые связывали ее, и его короткие пальцы были настолько ловкими и уверенными, что через несколько мгновений она оказалась свободной.

Дрожа, она села, затем слабо поднялась на колени и заглянула за край аппарата. Вид проносящихся мимо прямо под ней верхушек деревьев вызвал прилив страха.

— Не волнуйся, — сказал Таггарт по-латыни. — Мы будем на земле через несколько мгновений… Вот.

Судно быстро опустилось на большую поляну, с трех сторон окруженную деревьями, а на севере виднелся колонный портик особняка, в котором Элисса узнала виллу Анны. Когда судно остановилось над самой землей, карлик внезапно перепрыгнул через борт.

— Дарамос! — крикнул Таггарт. — Куда ты?

Не отвечая, карлик поспешил к небольшому кубическому каменному домику, стоявшему на поляне. В ярком свете угасающих Врат, которые все еще освещали весь ландшафт, Элисса увидела большого белого голубя прямо перед домом. Казалось, он просовывал клюв под толстую деревянную дверь. В следующий момент он отпрянул и взлетел на ближайшее дерево, а затем из домика донесся звук, похожий на свист, высокий, тонкий и жуткий.

Дарамос остановился, повернулся и побежал обратно к аппарату так быстро, как только могли нести его короткие ноги.

— Слишком поздно, друг Таггарт, — сказал он, взбираясь внутрь. — Заточенный колдун призвал биахимов!

Элисса, недоумевая, какие новые опасности могут ещё им грозить, внезапно услышала надтреснутый, пронзительный голос, дико кричащий за дверью хижины. Казалось, он произносил странное, чуждое по звучанию заклинание:

— Йа! Йа! Ассатур! Ассатур кфаяк'вульгтмм, вугтлаглн, вулгтмм! Аи! Аи! Ассатур!

Затем со стороны угасающих небесных Врат донесся звук, похожий на хлопанье огромных крыльев. Эти звуки быстро усиливались, словно огромные невидимые существа спускались с небес, и вскоре порывы ветра начали раскачивать деревья и шевелить траву. Таггарт напряженно посмотрел вверх, затем коснулся светящегося квадрата на панели перед собой. Вокруг судна тут же возник прозрачный синий силовой щит.

Порывы становились все сильнее, поднимая клубы пыли с поляны, и Элисса ахнула, поняв, что они повторяют ритм этимх чудовищных взмахов крыльев. Очевидно, невидимые демоны огромного размера парили над поляной, спускаясь на нее…

Каменный домик задрожал и начал трескаться у основания, а затем, невероятным образом, медленно поднялся со своего фундамента в воздух. Несколько мгновений он дрейфовала на юг, сопровождаемый угасающим звуком чудовищных взмахов крыльев, и исчез за черными силуэтами верхушек деревьев. Через мгновение послышался звук ломающихся ветвей и оглушительный грохот, от которого земля слегка задрожала. Очевидно, крылатые демоны выпустили домик, и тот упал в рощу!

Высокий человек в темной мантии перешагнул через фундамент домика, который был его тюрьмой, и двинулся к небесному судну. Его волосы и длинная борода казались белыми в резком свете Врат, которые теперь снова уменьшились до размеров большой пылающей звезды, и Элисса с изумлением узнала высокую фигуру старого Йосефа из Аферемы. Однако теперь он был каким-то другим — свирепое выражение лица, почти безумный блеск в глазах. В правой руке он держал тонкий золотой кубок, в левой — небольшую бронзовую трубку.

— Он испил Золотой Нектар, — тихо сказал Дарамос. — Посмотрите на его глаза — они видят то, что не видим мы.

— Следи за ним. — Таггарт пощупал громоздкое оружие, висевшее на правом бедре. — Если он попытается натравить на нас биаяхимов, я…

Но старый колдун, сунув кубок и демонический свисток в карман своей мантии, прошел несколько шагов вперед, свирепо хмурясь, затем остановился и обвиняюще указал тонким, костлявым пальцем на Таггарта.

— Будь ты проклят, Враг человечества! — провозгласил он громким голосом, дрожащим от гнева. — О, неверный, который когда-то служил нашему великому делу, но теперь стал предателем, будь проклят! Ибо ты спас свою жизнь ценой неисчислимых будущих страданий. Мой Учитель избавил бы этот мир от всякой боли и страха, но из-за тебя ему теперь предстоит познать неисчислимые столетия, возможно, даже бесчисленные тысячелетия грядущих пыток и ужасов. Хорошо подумай об этом, о проклятый Враг, когда отправишься из этого мира странствовать по звездным путям и эонам, ибо ты хорошо знаешь, что я говорю правду. Из-за тебя человечество будет продолжать испытывать боль и страх в этом мире, увеличиваясь в числе, умножая аллчность, гноясь, как чума, из поколения в поколение, ведя все более ожесточённые войны, причиняя друг другу бесконечные страдания и ужасную погибель!

— Йосеф… — Элиссе показалось, что она уловила нотку раскаяния в голосе Таггарта. — Йосеф, я выбрал жизнь. Это так?

— Довольно, змей! Не говори мне больше ни слова. Я ухожу, чтобы помочь сохранить семя Учителя в этом мире, чтобы, когда звезды снова сойдутся много поколений спустя, Врата могли быть снова открыты. Йа! Йа! Ассатур фхтагн!..

Хлопанье огромных крыльев снова стало громче, и с земли поднялись клубы пыли. Таггарт внимательно наблюдал за старым колдуном, продолжая поглаживать кобуру. Старый Йосеф повернулся спиной к аппарату, сделал несколько шагов в облако клубящейся пыли, затем внезапно подпрыгнул на фут или два от земли и, на удивление, не упал обратно. Элисса ахнула, увидев, как почтенный колдун гротескно карабкается в воздухе, словно пытаясь оседлать невидимого коня!

Дарамос поднял свою чашу с начертанными на ней глифами, дно которой было выложено тонким слоем белого порошка, и дунул в нее в сторону карабкающегося колдуна. Облако мелкой белой пыли вылетело и ненадолго зависло в воздухе — и Элисса громко закричала. Ибо в то краткое мгновение, прежде чем дымка порошка осела, она увидела, как старый Йосеф взбирается на одно из четырех огромных, черных, летучемышекрылых чудовищ, чьи могучие бьющие крылья и создавали бушующий на поляне ветер. В следующий момент колдун оседлал спину твари, и она понесла его в небо, сопровождаемая тремя другими и отчаянно хлопающим белым голубем. Затем порошок рассеялся и осел, и Элисса могла видеть только темную фигуру старого Йосефа, быстро удаляющуюся в северном направлении. На мгновение она услышала, как он громко, безумно кричит:

— Йа! Йа! Ассатур!

…а затем он исчез.

— Ты не испепелил его, друг Таггарт, — безразлично заметил Дарамос после долгого молчания.

— Я не смог. — Чародей в черном нахмурился в мрачном раздумье. — Знаешь, он был прав. Все, что он сказал мне, было правдой. Возможно, я поступил неправильно в своем эгоизме.

Дарамос мудро улыбнулся; морщинки во внешних уголках его миндалевидных глаз углубились.

— Правильно или нет, но мы все здесь разговариваем друг с другом благодаря твоим действиям. Благодаря тебе, друг Таггарт, у всех на этом свете есть будущее, новый шанс сыграть в эту игру жизни, которую придумала Богиня, и, возможно, найти те роли, которые ей больше всего нравятся.

Элисса, едва понимая смысл этого странного диалога, внезапно заметила движение в южной части поляны. Из рощи вышел мужчина — высокий, темноволосый, с большим мечом, висящим в ножнах на бедре. Он пошатывался, его темная туника висела лохмотьями, а тело былр покрыто синяками и маленькими темными ранами.

— Симон!

— Так и есть! — Таггарт нажал светящийся квадрат, и силовой щит вокруг судна исчез. — Очевидно, он пережил довольно тяжелое испытание.

Элисса перепрыгнула через край и побежала через поляну, бросилась в объятия мужчины и прильнула к нему.

— Симон! Симон!

— Хвала богам, ты в безопасности, Элисса! — задыхаясь, пробормотал он, слабо отвечая на ее объятия. — Я думал, что мы оба обречены… Господь Геризима! Какую же череду безумных опасностей мы пережили этой ночью — или сейчас день?.. И в конце концов, только что, когда я шел через эту рощу, что-то едва не уронило на меня дом…

Внезапно его глаза закрылись, и он обмяк в ее объятиях.

— Симон! — Она как можно осторожнее опустила его безжизненное тело на траву. — Симон, пожалуйста, не умирай!

Она почувствовала, что Таггарт и Дарамосом склонились над мужчиной. Карлик положил руку на одну из рук Симона, затем уверенно кивнул.

— Он будет жить, но сейчас он совершено истощен.

Таггарт осторожно приподнял одно из век мужчины.

— Похоже, отчасти это реакция на кракс. Менандр, должно быть, дал ему целую таблетку. Я могу быстро привести его в порядок, но ему, безусловно, понадобится долгий отдых.

— На верхнем этаже особняка много спален, — сказал Дарамос, — и это место совершенно пустынно.

Таггарт кивнул.

— Хорошо. Помоги мне занести его на судно, а затем мы поднимем его на крышу и спустим внутрь…

Менандр проснулся от легкой дремоты и, увидев первый бледный проблеск дня, очерчивающий зубчатые стены далекого города, поднялся на ноги. Слегка дрожа на прохладном воздухе, он плотнее натянул на себя свою белую одежду левита, затем выполз из скопления валунов, среди которых прятался, и зашагал на восток, к роще гробниц.

Он покинул её накануне вечером, боясь оставаться там после ухода Таггарта. Из своего укрытия он видел, как противоестественная звезда расширилась до вращающегося сияющего диска, слышал, как угрожающе усиливались звуки чужих барабанов и флейт, затем до его слуха донеслись чудовищные интонирования, грохочущие с горы Поругания за городом, а потом стал свидетелем титанического шквала молний, вырывавшихся из диска, чтобы обрушиться на город. Сразу после этого он увидел адский конус урагана, по спирали поднимающийся к небесам, уменьшение небесного диска и, после всех этих ужасающих событий, медленное угасание звезды, когда она клонилась к западу в созвездии Великого Дракона. После этого снова наступила ночь, и он пережил несколько часов темноты и ужаса. Теперь, спеша к гробницам в сером рассветном свете, Менандр тревожно задавался вопросом, оставил ли этот титанический водопад молний хоть кого-то живого в Иерусалиме.

Он вошел в рощу и осторожно прошел через нее, с опаской осматривая каждую гробницу и ствол дерева, но не увидел никаких признаков тех отвратительных живых мертвецов, с которыми столкнулся накануне… или это было два дня назад? Долго, или даже ещё дольше казалось именно так — ибо разве ночь не была разделена жутким ужасающим днём, а предыдущий день не был так же разделён столь же противоестественной ночью?

Затем он подошел к гробнице рабби Иешуа и, к своему удивлению, обнаружил, что большой каменный диск, запечатывавший ее, теперь лежал на земле. Очевидно, землетрясение предыдущего звездного «дня» заставило его упасть. Менандр подбежал вперед и, заглядывая в темноту гробницы, тихо позвал:

— Карбо! Ты здесь?

Ответа, конечно, не последовало, и Менандр тут же почувствовал себя глупо. Как он может ответить без языка или горла? Юноша прокрался внутрь, и, когда его глаза привыкли к тусклому серому свету, принялся обыскивать небольшую камеру. Он был весьма удивлен, несмотря на то, что Таггарт и Дарамос рассказывали ему о физическом распаде Внешнего после смерти, будто от раввина Иешуа не осталось никаких следов, кроме смятых погребальных одежд и тонкой беловатой корки засохшего осадка на плите и полу.

Через несколько мгновений он понял, что и Карбо здесь тоже нет. Вздохнув, он сел на каменный выступ и устало задумался, опершись локтями на колени, подперев подбородок руками. Таггарт, должно быть, был прав — Карбо выбрался через крошечную щель между стеной и каменным диском. Но куда он мог пойти? Мог ли он долго прожить в этом мире, таком чуждом для него, не найдя другого носителя, чтобы вселиться в него? Вошел ли он в какое-то животное или птицу, или, возможно, даже в другое человеческое существо? Или погиб во время того безумного полуночного катаклизма с молниями и громами?

Менандр почувствовал глубокую грусть, охватившую его. Он пробормотал себе под нос, задыхаясь:

— Карбо, Карбо! О, как мне найти тебя? Как мне дать тебе знать, что я здесь, ищу тебя? Как?..

Это очень легко, — сказал странный, но знакомый голос в его правом ухе.

— Карбо! — Менандр резко сел. — Ты… ты здесь?

Точно так же «здесь», как и ты.

— Но как… когда…?

Я провел ночь под корой большого терпентинного дерева, что растёт неподалёку, — сказал Карбо. — На рассвете я выпустил несколько глазков — любой подумал бы, что это просто капли росы — и вскоре увидел тебя идущим сюда. Пока ты сидел здесь, я вышел из дерева и снова воспользовался твоим гостеприимством.

— При этом ты был совсем незаметным, Карбо! Я ничего не почувствовал. О, я так рад, что ты вернулся! Я так волновался — когда я услышал визг волшебного устройства старого колдуна Бар Йосефа, то понял, что тебя изгнали из тела рабби. Я бы обнял тебя, старый друг, если бы ты был снаружи, а не внутри меня. Мне так много нужно тебе рассказать…

Подожди! — предостерег голос. — Я что-то слышу снаружи.

Слух в правом ухе Менандра обострился, и затем он тоже услышал это — шаги, приближающиеся по тропе. Затем последовали возгласы удивления по крайней мере двух женщин. Далее послышались многочисленные торопливые шаги, и в следующий момент юноша увидел, что красивая темноволосая женщина заглядывает в гробницу, ее лицо было бледным в сером свете рассвета. Это была госпожа Мириам, с глубокой печалью в глазах, и в этот момент сердце Менандра потянулось к ней.

— О, смотрите! — воскликнула она. — Смотрите, мама, Никодим! Там кто-то сидит в гробнице…

Еще несколько человек, в большинстве своём женщины, толпились за ней, чтобы заглянуть внутрь. Среди них Менандр узнал старую альбиноску, коренастую хозяйку постоялого двора Марфу, седобородого Никодима и молодого ученика Йосефа Зефа. Он встал и сказал им:

— Не удивляйтесь. Я уверен, что вы пришли сюда, чтобы отдать последние почести вашему учителю Иешуа Назарянину, но вы не найдете его здесь, среди мертвых, ибо он жив.

— Невозможно! — воскликнул Зеф. — На этом самом месте я видел… — Он резко замолчал и теперь выглядел неловко, как будто чувствуя, что сказал слишком много.

Лицо Мириам просветлело, как будто от новой надежды.

— Зеф сказал, что мне бессмысленно приходить сюда, чтобы пытаться воздать последние почести. Скажи мне, юноша: был ли мой Господь и Учитель, рабби Иешуа положен в эту гробницу или нет?

— Был, моя Госпожа, — сказал Менандр, — но, как видите, сейчас его здесь нет. Я видел его живым не так давно в этой самой роще. Он сказал, что отправляется в путь в Галилею.

Голос женщины зазвенел от радости.

— Ты видел его! Ты говорил с ним! О, юноша, как ты замечателен! — Она повернулась к тем, кто был с ней, ее темные глаза были слезящимися, но светились от волнения и счастья. — Ты слышала, мама? Слышал, Зеф? Наш Учитель жив!

— Это… невозможно, — пробормотал Зеф.

— И все же это правда, я знаю! Идем, мы должны поспешить в Аферему и настичь нашего Учителя в пути. — Она повернулась и отошла от гробницы, призывая двух своих слуг: — Иоиль, Рувим — идите и отыщите как можно больше последователей Учителя. Скажите им, что он жив и что они должны следовать за нами по дороге в Аферему и Галилею. Поторопитесь!

Через несколько мгновений вся группа, за исключением двух слуг, отправленных с поручением, покинула рощу и направилась на север к дороге на Аферему. Менандр стоял на краю кладбища и смотрел, как они уходят, надеясь на последний взгляд или жест от госпожи Мириам, но обернулись только Зеф и коренастая Марфа, бросив на него короткие взгляды подозрения и неодобрения.

— Несомненно, эти двое узнали меня по прошлой ночи, Карбо, — проворчал юноша, когда группа исчезла вдали. — Ну, это не важно. Пойдем теперь в Вифанию и посмотрим, сможем ли мы воссоединиться там с Досифеем и Тридцатью.

Отправляясь в путь, в глубине души он был счастлив тому, что смог принести радость прекрасной госпоже Мириам, которая так странно напоминала ему Лотис. Затем на него снова нахлынула печаль, когда он вспомнил предупреждение Таггарта о том, что рабби Иешуа, ее возлюбленный Господь и Учитель, сможет прожить самое большее всего несколько коротких недель, прежде чем его постигнет вторая роковая участь.

Двигаясь на северо-восток, он вышел на дорогу в Вифанию и последовал по ней на восток. Здесь он заметил, что из всех ворот северной стены города хлынули толпы людей, бежавших со своими животными, навьюченными имуществом, заполонив все дороги. Все темные часы суток они прятались под стенами Иерусалима, дрожа от ужаса, что молнии могут начать бить снова. Теперь, с рассветом, они покидали проклятый город, спасаясь в деревнях и на холмах.

Как только он миновал северную стену, Менандр обнаружил, что ему больше не нужно было пробиваться сквозь толчею, ибо вся толпа на этой части дороги устремлялась на восток. Справа он мог видеть всю длину теперь уже пустынной долины Кедрон, чье пространство было густо усеяно сотнями провисших и рухнувших палаток, хозяева которых сбежали ночью. Среди всех этих покинутых вещей не было даже обычных мародеров. Менандр видел ужас на лицах всех, кто его окружал. Время от времени он слышал громкие молитвы и проклятия, но по большей части люди бежали молча. Все мысли о праздновании Пасхи были забыты, ибо воспоминания паломников были опалены видением Ока Судьбы, пылающего в небе и испускающего молнии разрушения.

На перекрестке, ведущем на юг в Гефсиманию, Менандр заметил группу, которая свернула в сторону, чтобы немного отдохнуть — разительный контраст с торопящимися и испуганными толпами, которые текли на восток. Внезапно он узнал высокую, слегка согбенную фигуру старого Досифея. Радостно вскрикнув, он свернул в сторону и побежал к группе, в которой теперь узнал Тридцать. Его радость усилилась, когда он увидел среди них стройную фигуру Лотис.

— О, Лотис! — воскликнул он запыхавшись, когда они обнялись. — Я видел, как молнии обрушивались на город, и так боялся за тебя…

— Мы тоже испугались, Менандр. Но теперь, выяснилось, что синагога раввина Самезера, возможно, была единственной в Иерусалиме, которая не оказалась разрушена прошлой ночью.

— Это правда, — сказал маленький раввин, — и, конечно, лишь потому, что только мы совершали обряды Итхилле, Белой Богине. Во всех других синагогах шло празднество Заклания Агнца, и за это ужасное оскорбление Ее Супруга Богиня поразила их всех своими мстительными молниями.

— Возможно, — сказал Менандр. — Но скажите мне, почему вы все здесь задерживаетесь?

— Мы наблюдали за дорогой в надежде увидеть в толпе тебя или Симона, — ответил седобородый Исагор.

— Кроме того, — добавил Досифей, — Лотис опасается, что ее госпожу Элиссу снова схватили и доставили в особняк Анны. — Его глаза мрачно сверкнули, когда он крепко сжал свой длинный дубовый посох. — Я настаивал на том, чтобы мы немедленно отправились туда, ибо Элисса из Сихара слишком прекрасна, чтобы погибнуть от рук этого священника-стервятника Анны или шакала-трибуна Максенция.

Исагор резко взглянул на Досифея.

— Да, она действительно достойна восхищения. Отлично, давайте немедленно отправимся туда. Парменион, ты и ещё двое, кого сам выберешь, останетесь здесь и продолжите высматривать Симона.

Группа направилась на юг по Гефсиманской дороге, вскоре оставив справа от себя восточную стену сада. За этой точкой хребет, образующий Масличную гору, опускался немного круче по обе стороны. Менандр удивлялся, до какой степени пустынной была эта дорога, в то время как далеко позади них толпы бегущих паломников продолжали заполнять дорогу в Вифанию и Иерихон.

До полудня было ещё далеко, когда они увидели северную стену, окружающую владения Анны. Исагор остановил группу и неуверенно сказал:

— Друзья, с этого места мы должны двигаться с крайней осторожностью, ибо не готовы для открытой борьбы с римскими легионерами или храмовыми стражниками.

— Или демонами, — добавил Самезер. — Кто знает, какие чародейства мог сотворить Анна, чтобы защитить это место?

— Тогда идите осторожно среди деревьев, — сказал Досифей. — Мы с Менандром пойдем вперед, ибо обучены искусству скрытности самим великим магом Дарамосом.

План был принят, и вскоре молодой самаритянин и его старый наставник быстро пробирались сквозь кустарник к стене, держась достаточно далеко от дороги, чтобы избежать обнаружения возможными наблюдателями. Однако, приблизившись к главным воротам, они с удивлением обнаружили, что те широко открыты и стражников нигде не видно.

Затем они удивились ещё сильнее, обнаружив, что их сопровождает Лотис. Несмотря на хвастовство Досифея относительно их скрытности, она, очевидно, следовала за ними через деревья и кустарник незамеченной и неслышимой.

— Менандр, — прошептала она с оттенком упрека в голосе, — ты слишком часто убегал настречу опасности, оставляя меня волноваться и беспокоиться о тебе. На этот раз я иду с тобой. — Она взглянула в открытую арку в стене. — Ты видишь римлян или жрецов?

— Нет. Но, Лотис, тебе не следовало…

— Тихо! — напряженно прошипел Досифей. — Пригнитесь. Кто-то выходит — человек в черном, и…

Менандр схватил Лотис за руку и потянул ее вниз за собой. Долгую минуту они лежали неподвижно, сердца бились, слушая шаги, которые приближались все ближе к их убежищу. Затем шаги остановились, и глубокий знакомый голос произнёс:

— Можете выходить из укрытия, мои друзья. Здесь нет опасности.

— Дарамос! — Менандр поднялся. — Смотри, Лотис, это мой наставник Дарамос, мудрый старый маг, о котором я тебе рассказывал, а рядом с ним чародей Таггарт! Идем, не бойся.

Он взял ее за руку и вывел из зарослей на дорогу. Досифей последовал за ними.

— Приветствую, о наставник, — произнёс старый самаритянин, слегка поклонившись гному в коричневом одеянии, — и тебя тоже, Таггарт-чародей. Хорошо найти здесь друзей, а не врагов, которых мы ожидали встретить.

Таггарт кивнул в знак признательности, затем повернулся к Дарамосу.

— Ты был прав, старый друг. Вот они. Но как, ради всей галактики, ты это узнал?

— Я часто чувствую приближение друзей или врагов. Идем, Досифей, заходите. Здесь нет врагов. Менандр, я вижу, что эта молодая женщина — та, чей Истинный Дух дополняет твой собственный.

— Ее зовут Лотис, — поспешно сказал Досифей, — и она очень беспокоится о своей госпоже, Элиссе из Сихара, которую, как она полагает, римские похитители привели сюда. Эта женщина действительно находится в этом доме?

Дарамос так широко улыбнулся, что его глаза превратились в морщинистые щелочки, а голова казалась еще более плоской, чем обычно.

— Она здесь, друг Досифей, и ты правильно делаешь, что беспокоишься о ней, ибо она действительно Истинный Дух, хотя пока еще не осознает это полностью.

— О, слава Господу Гаризима! — сказала Лотис. Затем, нерешительно добавила: — Но что насчет Симона, о достопочтенный Дарамос?

— Он тоже здесь, Лотис, — ответил Таггарт. — И он, и твоя госпожа прошли через немалые испытания, но с ними все будет в порядке.

Лотис уловила смысл тщательно произнесенных чародеем латинских слов, несмотря на ее незнакомство с языком, и почувствовала, что это как-то связано с синим светящимся диском на его лбу.

— О, хвала всем богам! — воскликнула она, затем повернулась к Менандру и крепко обняла его, рыдая от облегчения.

Эпилог

Тридцать — все пятнадцать или около того — провели остаток дня в просторном и роскошном особняке Анны, с удовольствием утоляя голод из его обильных запасов еды и отдыхая от недавних трудов и тревог.

Кедронская долина и Масличная гора весь день оставались совершенно безлюдными. Ни одна живая душа не вышла из восточных ворот Иерусалима, хотя вдалеке постоянно можно было видеть толпы, направляющиеся из города на север и запад. Однажды большая банда вооруженных разбойников поднялась по склону из засушливых восточных ущелий, надеясь в суматохе разграбить особняк; но беспилотный летательный аппарат Таггарта, отправленный на патрулирование периметра виллы, обнаружил их с помощью своего нечеловеческого интеллекта и испепелил большинство из них. Выжившие, спасаясь в ужасе, распространили среди толпы такие дикие истории, что в течение многих дней никто не осмеливался приближаться к охраняемому демонами особняку и близлежащей горе Поругания.

Досифей поистине полагал себя попавшим в настоящую сокровищницу, проводя долгие часы в магической комнате Анны, просматривая многие древние свитки, собранные старым колдуном. Особенно ценной находкой он счёл «Эль-Халал» древнего ханаанского жреца Маттана. В конце концов, он собрал несколько редчайших свитков и упаковал их в седельную сумку, вместе с флаконами и банками различных жидкостей и порошков, включая те, что были необходимы для приготовления порошка Бен Гази, с помощью которого можно было видеть невидимых существ. Дарамос наблюдал за ним со спокойным весельем.

— Будь осторожен в обращении с этими вещами, друг Досифей, — предостерег маг-карлик. — Разве не я часто наставлял тебя, что воровство пагубно влияет на психику, а её состояние, в свою очередь, может повлиять на исход совершаемых обрядов?

— Воровство? — возмутился Досифей. — Ты неправильно понял мои намерения, почтенный Дарамос. Я беру эти вещи, чтобы принести пользу человечеству. Лучше, пусть я буду обременен их владением, чем они останутся в руках такого злого колдуна, как Анна.

Сказав это, он повернулся и вышел из комнаты, несколько раздраженный широкой усмешкой мага-карлика, не забыв, однако, прихватить с собой свою суму, полную колдовской добычи.

В одном из коридоров он с радостью встретил свою статную соотечественницу Элиссу из Сихаря, теперь очень красиво одетую в скромное платье синего цвета и бордовую накидку, отделанную шафраном, обе взятые из одного из роскошных гардеробов Анны. Однако он также сразу заметил, что ее большие темные глаза были мокрыми от слез.

— Что-то случилось, моя госпожа? — спросил он уважительно.

— Нет… — нерешительно сказала она. Затем, увидев искреннее беспокойство в его глазах, выпалила: — О, достопочтенный Досифей! Симон…

По спине Досифея пробежал холодок.

— С ним всё в порядке? Я видел его недавно — он, кажется, мирно спал.

— Да, в порядке. Он проснулся полчаса назад, и мы поговорили. Я сказала ему, что мой дом в Сихаре отныне будет принадлежать ему, если он пожелает; более того, что я куплю дом его родителей и верну ему за всё то зло, что Максенций причинил ему и его семье. Но он… он сказал…

— Он отказался от твоего предложения, — тихо сказал Досифей.

— Да, — подавила всхлип Элисса. — О, достопочтенный, он сказал мне, что никогда больше не сможет жить спокойно в домах, что отныне он должен скитаться по миру, сражаясь с римлянами, пока их злая империя не прекратит терзать все народы. Он безумен, Досифей, и я боюсь, что он погибнет в своем безумии.

Старый самаритянин мрачно кивнул.

— Я знаю Симона много лет, Элисса, и он всегда так говорил. Все его враги здесь, в Иудее и Самарии, теперь погибли, причём его главный враг, Максенций, возможно, более ужасной смертью, чем кто-либо когда-либо из людей, судя по тому, что рассказал мне Дарамос, однако раны Симона очень глубоки. Он должен следовать своей собственной судьбе, если хочет когда-либо найти покой. Ты только навредишь себе, если не позволишь ему уйти.

— Я чувствую, что ты говоришь правду, достопочтенный. И все же…

— Пожалуйста, не называй меня больше достопочтенным, госпожа. Меня зовут Досифей, и я хотел бы быть твоим другом. Если верить слухам, все твои пять бывших мужей были почти такими же зрелыми, как я, хотя, очевидно, не такими крепкими и здоровыми. И ты к каждому из них обращалась «достопочтенный»?

Элисса нахмурилась и отступила на шаг; но затем, увидев огонёк в глазах Досифея, ее возмущение рассеялось, и она громко рассмеялась.

— Ты действительно друг, Досифей, — воскликнула она, — ибо смог преодолеть мою печаль и рассеять ее одним ударом! — Затем, более задумчиво, добавила: — Я знаю, что ты прав, друг и утешитель. Симон не для меня, как бы сильно я ни чувствовала привязанность к нему, ибо он всегда был связан с памятью о женщине, которая теперь мертва. Более того, я чувствовала, что он увидел что-то от этой мертвой женщины в госпоже Мириам, жене рабби Иешуа…

— Он чувствовал в ней Богиню, так же как и в своей потерянной Елене, — сказал Досифей. — Однако Богиня принимает множество форм, и если бы Симон достиг моего уровня восприятия, то увидел бы в тебе еще большее Ее проявление. Ты еще не пришла к полному осознанию своей сокровенной сущности, моя госпожа, и все же ты до сих пор проявляла верный и здравый инстинкт, всегда выбирая зрелых мужей, а не неопытных юнцов. Правда, твой выбор Максенция в качестве любовника был большой ошибкой, но я уверен, что эти недавние страшные опасности навсегда излечили тебя от таких ошибок. Однако, чтобы гарантировать это, я клянусь быть тебе другом, всегда готовым дать совет; ибо я теперь глава мистического ордена Тридцати, посвященного служению Богине, и, как ты знаешь наше святое место сбора в Эноне не так уж далеко от Сихара.

Элисса звонко рассмеялась.

— Ты большой плут, Досифей, но я думаю, что благодаря этому ты нравишься мне ещё больше, ибо смог рассеять мою печаль так же уверенно, как утренний ветерок рассеивает туман. Даже Богиня должна ценить такую дружбу, какую ты предлагаешь, и кто я такая, чтобы отказываться потакать… зрелому мужчине, который полагает меня одной из Ее воплощений?

Досифей слегка поклонился, взял ее руку и поцеловал, затем посмотрел ей в глаза с тревожным выражением, в котором смешались юмор и благоговение.

Симон, выйдя на крышу особняка, увидел, что день уже клонился к закату. Дарамос и Таггарт стояли рядом с небесным судном чародея, а рядом с ними собралась небольшая группа, где были Менандр, Лотис, Исагор и несколько других членов Тридцати. На лбу чародея светился один из голубоватых мыслесъёмных дисков. Симон шагнул вперед и присоединился к собравшимся.

— Как ты, друг Симон? — спросил Дарамос.

— Устал, но в остальном чувствую себя новым человеком. У тебя прекрасные медицинские навыки, о наставник. Я вижу, что даже мои самые тяжёлые раны почти полностью зажили.

— Отдай должное другу Таггарту, — сказал Дарамос.

— Нет, Дарамос, — сказал Таггарт. — Симон, это заслуга нашего друга Валаама. Я позволил ему провести тебе тщательную внутреннюю чистку и исцеление, пока ты спал. В конце концов, одна добрая услуга стоит другой.

— Что?! — Симон непроизвольно ощупал грудь обеими руками. — Ты хочешь сказать, он внутри?..

— Нет-нет, — слегка улыбнулся Таггарт. — Он вернулся ко мне. Я обещал ему, что когда покину эту планету с галактами, он будет возвращен в свой собственный мир Шести Солнц. — Чародей повернулся к Менандру. — Твой друг Карбо тоже может пойти с ним, если хочет.

Симон увидел, что юноша напрягся, на его лице появилось обеспокоенное выражение. Затем он, казалось, задумался или… слушал? Наконец он улыбнулся, видимо, с облегчением, и ответил:

— Карбо все слышал, о чародей. Он благодарит тебя, но говорит, что предпочтёт остаться здесь со мной. Но ты действительно должен покинуть этот мир?

— Да. Но сначала я должен вернуть Дарамоса в Персеполис. Кроме того, существует проблема, что делать с этим.

Симон посмотрел на юг, куда указывал чародей, и увидел алтарь на вершине далекой горы Поругания. На нем, сияя в свете заходящего солнца, стояли два предмета — Ковчег и Эйдолон. Невероятно, но ни могучая молния, уничтожившая чудовищное существо, поглотившее Максенция, ни вихрь, поглотивший его, нисколько не потревожили эти два зловещих предмета. Симон не мог сказать, что привело к удару молнии, поразившей Старшего Сына — спасение ли Элиссы Дарамосом, прерывание ритуала Таггартом или некомпетентность Максенция в завершении ритуала?

— Они снова должны быть спрятаны от человечества, — продолжил Таггарт, — ибо любое проделанное с ними действие может вызвать множество бедствий.

— В таком случае разве не следует их уничтожить? — спросил Симон.

— Существа, которые создали эти вещи, позаботились о том, чтобы предотвратить это, — покачал головой чародей. — Любая попытка уничтожить их или даже вывезти с этой планеты автоматически повлечёт… защитные меры… с их стороны. Они были созданы, чтобы помочь в открытии Врат в благоприятные времена, и те, кто в древности запечатал их в земле, поступили с ними единственным возможным для них способом.

Тут заговорил Исагор:

— Я знаю священника в Египте, который заботится обо всех древних гробницах и храмах близ Авариса. Доставь меня туда, о Таггарт, и я позабочусь о том, чтобы Ковчег и Эйдолон были спрятаны в тайных подземных камерах, где ни один человек никогда больше не найдет их.

Таггарт кивнул.

— Хорошо, Исагор. Идем, мы отправимся немедленно.

— Я тоже прошу разрешения пойти с тобой, темный чародей, — сказал Симон, — ибо моя задача здесь выполнена, и мне хотелдось бы отправиться в странствия. Все мои враги погибли, некоторых постигла участь еще более ужасная, чем та, которой я им желал, но в моем сердце пустота, и моя жажда мести не исчезла. Жестокая Римская империя все еще существует, ежедневно распиная толпы людей, подобных непокорному Гестасу и доброму благочестивому Дисмасу — но как я могу надеяться убить всех римлян, заслуживающих смерти? Возможно, Исагор, твой друг-священник сумеет направить меня в тихий храм в Египте, где я смогу уйти от мира и учиться как аколит, учась успокаивать свою душу, а не приобретать дальнейшие навыки для возмездия. Во всяком случае, я хочу покинуть эти проклятые земли Иудеи и Самарии, хранящих так много моих мрачных воспоминаний, и где каракосские демоны все еще таятся скрываются и ждут своего часа среди гробниц.

Менандр и Лотис бросились к нему, со слезами на глазах.

— Мы пойдем с тобой, Симон, — воскликнул Менандр.

— Нет, добрые друзья. Я должен идти один, а вам следует отправиться с Досифеем, Тридцатью и госпожой Элиссой. Так будет лучше всего.

Они оба почувствовали, что это решение Симона является окончательным, и с грустью обняли его.

— А куда направишься ты, о Таггарт? — спросил Менандр. — И когда вернешься?

Человек в черном посмотрел на восток, поверх бурых хребтов и оврагов.

— Сначала обратно к небесному кораблю галактов, — сказал он, — а затем к звездам и дальше. Вернусь ли я на эту планету, или хотя бы в этот временной поток, и когда – я не знаю.

Дарамос медленно и задумчиво моргнул, затем улыбнулся.

— Друг Таггарт, ты покидаешь этот мир и этот временной поток, уверенный в их существовании, тем самым обеспечивая основу и своего собственного существования. Однако ты должен знать, о звездный странник, что над самим временем есть еще более великое Время, и что в своей полноте все миры и существа должны раствориться обратно в Той, у которой нет ни начала и конца.

— Ты удивительный, старый товарищ, — сказал Таггарт, и в его глазах промелькнула тревога. — Возможно, я поступил неправильно из-за страха перед собственным исчезновением. Возможно, Тааран, рабби Иешуа и старый Йосеф были правы, полагая, что существование этого мира не оправдывает страданий, которые оно порождает.

— Однако теперь, — сказал Дарамос, — каждый из нас в этом мире может продолжать решать этот вопрос индивидуально. Благодаря тебе, друг Таггарт, все мы, Истинные Духи, обитающие на этой планете, можем продолжать стремиться служить Богине и тем самым познавать Жизнь.

— И все же, — мрачно сказал Симон, — старый колдун Йосеф намекнул, что когда-нибудь Козлочеловек вернется на Землю в новом обличье. Нет ли способа защитить будущие поколения от его грядущего зла?

— Зла? — Дарамос снова улыбнулся, как показалось, немного грустно. — Не говори так опрометчиво, Симон, о вещах, которых ты еще не понимаешь.

— И все же, — спросила Лотис, — разве он не был в некотором смысле врагом Богини, источника всей жизни?

— Да, и всего человечества? — добавил Менандр. — Он обладал огромными силами и намеревался использовать их, чтобы уничтожить всех нас. Его отец был не человеком, а неземным существом из-за пределов небес. Разве римский центурион не был прав, когда воскликнул, что этот человек наверняка был сыном бога?

— Нет. — Таггарт снова задумчиво посмотрел на восток, через пустынные хребты и овраги. — Нет. Это правда, что рабби был не совсем человеком, что в его родословной было что-то чудовищное и межзвездное. Однако в некотором смысле он был более человеком и более человечным из всех, чем кто-либо другой на этой планете. Хотя он был порождением существ, превосходящих всякое человеческое понимание, он родился и вырос как человек в этом мире, переживая и познавая все человеческие страхи и страдания. Он обладал сверхчеловеческими силами, но никогда не использовал их для убийства или причинения вреда какому-либо живому существу, а только для утешения и исцеления. И хотя он планировал уничтожить всю жизнь на этой планете, даже это проистекало от мягкосердечия; и, чтобы осуществить это, он позволил себе претерпеть больше страданий, чем способен перенести любой человек. — Таггарт мрачно покачал головой. — Нет, Менандр. Каким бы ни было его происхождение, рабби Иешуа был больше, чем бог или сын бога. Он был хорошим человеком.

Другие рассказы цикла

Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара

1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.

2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года

3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года

4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года

4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года

5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года

6. Ричард Тирни Барабаны Хаоса (роман) — весна 33 года. Части 1, 2, 3, 4, 5, 6

6.1. Ричард Тирни В поисках мести (стихотворение)

7. Роберт Прайс Изумрудная скрижаль

8. Роберт Прайс Гробница титана

9. Ричард Тирни Душа Кефри — весна 34 года

10. Гленн Рахман Наследник Тьмы (роман-вбоквел, без участия Симона) — 37 год. Части 1,

11. Ричард Тирни Кольцо Сета — март 37 года

12. Ричард Тирни Червь с Ураху, части 1, 2, 3, 4 — осень 37 года

13. Ричард Тирни. Проклятие крокодила — февраль 38 года

14. Ричард Тирни Сокровище Хорэмху — март 38 года ч. 1, 2, 3

15. Роберт Прайс Секрет Нефрен-Ка — 39 год

16. Ричард Тирни Свиток Тота — январь 41 года

17. Ричард Тирни Драконы Монс Фрактус — осень 41 года

18. Гленн Рахман, Ричард Тирни Свадьба Шейлы-на-гог — день летнего солнцестояния 42 года

19. Гленн Рахман Путь дракона (роман)

20. Гленн Рахман Пёс херусков — весна-осень 47 года

21. Ричард Л. Тирни, Гленн Рахман Сады Лукулла (роман) — осень 48 года. Части 1, 2, 3, 4.

22. Роберт Прайс Культ кастраторов

23. Ричард Л. Тирни Столпы Мелькарта — осень 48 года

Перевод В. Спринский, Е. Миронова