(ПОЛЬСКИЙ ГОЛОС ВОННЕГУТА – продолжение)
Кшиштоф Глух: Перейдем к третьему великому писателю из вашей переводческой мастерской – Филипу Кеннету Дику. Этого автора не вы ввели на польский рынок, не так ли? А когда вы с ним познакомились и когда начали его переводить?
Лех Енчмык: Ранее всех был издан роман «Убик», рекомендованный Станиславом Лемом издательству «Wydawnictwo Literackie» (перевод МИХАЛА РОНИКЕРА [Michał Ronikier]).
Потом долго-долго ничего не было. То есть появилась одна книга, а я руководствуюсь теорией, что писатель существует на рынке, когда на нем присутствуют по крайней мере три его больших произведения. Ну и начал над Диком систематически работать. «Человек в высоком замке» (“Człowiek z Wysokiego Zamku”) был очень хорошо принят и много раз переиздавался.
Позже я поставил перед собой задачу перевести трилогию «Валис» (“Valis”). Это была одна из задач, которые я планировал выполнить к семидесяти годам своей жизни. Мой отец умер, когда ему было семьдесят, и я боялся, что это может быть генетическим заданным. Как позже оказалось, мне достались в подарок несколько дополнительных лет, почему пришлось строить новые планы.
По отношению к Дику я могу также сказать, что я жил более или менее в то же время, лишь чуть несколько позже его, но он значительно опередил меня в переходе на ту сторону.
Кшиштоф Глух: Мне кажется, что подборка переведенных вами книг Дика весьма оригинальна. «Человек в высоком замке», трилогия «Валис», а затем «Всевышнее вторжение» (“The Divine Invasion”, “Boża inwazja”).
Может сложиться впечатление, что вы пытались показать Дика как метафизического, отмеченного знаком писателя, совершенно отличного от того, каким показывают его экранизации (даже знаменитый фильм «Бегущий по лезвию бритвы») или подборка его романов с более приключенческим сюжетом.
Лех Енчмык: Я выбрал то, что считал сутью его творчества. Но в прозе Дика всегда есть мистика, даже в его второразрядных и третьесортных романах, которых тоже немало.
Кшиштоф Глух: Вам тяжело дался перевод трилогии «Валис»? Дик, похоже, пытался включить туда широкий срез своей эрудиции.
Лех Енчмык: Между эрудицией писателя и эрудицией переводчика есть принципиальная разница. Писатель очень легко может выдать себя за эрудита. А переводчик обязан быть эрудитом. Автор может полистать энциклопедию, выбрать пять цитат и сыграть роль эрудита. Но переводчик затем должен найти эти исходные тексты. К счастью, бывают и простые задачи. Например, Дик приводит доказательства существования Бога. Это чрезвычайно сложный текст, я не могу сказать, что все в нем понимаю. Но в этом случае у меня была возможность снять с полки соответствующую книгу и положиться на имеющийся польский перевод. С другой стороны, вызовом был фрагмент, в котором Дик цитирует «Поминки по Финнегану» Джойса (“Finnegans Wake” Joyce). Я подступался к этому тексту с нескольких сторон, как собака к ежу, пока, наконец, не получилось. Оказалось, что в этом тексте есть своя внутренняя логика, которую можно обнаружить. И мне понравился этот перевод. Позже в Интернете писали, дескать вот хорошо бы было, если бы ЕНЧМЫК перевел «Поминки по Финнегану». Но эта книга не настолько важна для меня, чтобы я задал себе такой труд. У Дика под рукой была четырехтомная богословская энциклопедия, и он черпал из нее. Кроме того, он работал продавцом в музыкальном магазине в отделе классической музыки и часто использовал тексты, напечатанные на обложках пластинок. Так что это все довольно поверхностные вещи, можно сказать «калифорнийская эрудиция». Конечно, он также лично знал сумасшедшего епископа Пайка (альтер-эго Тимоти Арчера), выдумывавшего различные ереси. Надо признать, они подходили друг другу.
Кшиштоф Глух: Что касается биографической книги Сутина «Всевышнее вторжение», вы выбрали ее среди других биографий, потому что она лучше всех демонстрировала вот этот вот метафизический аспект жизни писателя?
Лех Енчмык: Я считаю, что это лучшая, самая полная биография. Тот, кто ее написал, вероятно жил в то время в этом районе залива Сан-Франциско. Туда тогда стекались поэты, художники, богема, необычное это было место. На другом берегу залива, например, мэром стала «мамочка» -- держательница борделя. Очень интересная, впрочем, личность -- бывшая жена прокурора штата, назло ему открывшая после развода бордель. А на посту мэра она принимала просителей в одеянии «мамочки» борделя XIX века – в большой шляпе, в черном платье, с попугаем на плече. В такой вот атмосфере жили Дик и автор этой биографии Лоуренс Сутин (Сатин, вероятно, правильнее – но уж ладно, пусть будет Сутин. W.), который, кстати, встречался со многими из тех людей, которые помнили писателя.
Кшиштоф Глух: В «Трансмиграции Тимоти Арчера», в одной из заключительных сцен (на мой взгляд очень трогательной), Билл Лундборг, думая, что он Тимоти Арчер, начинает говорить словами Христа. Вы пользовались каноническим переводом бенедиктинцев (Библия Тысячелетия) или каким-то другим?
Лех Енчмык: Я использовал канонический перевод. Я знаю, что «Библия Тысячелетия» — не лучший текст. Она создавалась в изрядной спешке, и переводом занимались многие люди. Перевод ЯКУБА ВУЕКА — это именно литературное произведение, причем мощное. Оно надолго захватило умы поляков. Мне жаль некоторые цитаты из этого перевода. Несомненно, такой внезапный переход является разрывом культурной преемственности. Неплохо было бы, если бы люди, желающие познакомиться со Священным Писанием, заглянули бы в этот текст, возможно, со сносками? Мне, например, жаль выражения «краеугольный камень», которое в каноническом тексте звучит иначе.
Кшиштоф Глух: Для моего поколения «Библия Тысячелетия» — это уже собрание усвоенных текстов, по отношению к которому каждый новый перевод (Познаньская Библия, Варшавско-Пражская Библия, экуменический перевод) воспринимается с трудом.
Лех Енчмык: Это ситуация немного напоминает, -- конечно, при сохранении пропорций – новый перевод приключений Винни-Пуха. Поколения людей знают этот текст наизусть и говорят цитатами. И вдруг нам предлагают некоего «Фредди Фи-Фи». Это вредно для культуры. Например, есть несколько переводов молитвы «Отче наш» на английский язык. Я думаю, лучше, когда все знают один молитвенный текст. Хотя сейчас и в Польше подумывают о том, чтобы заменить слова «и не введи нас во искушение».
Кшиштоф Глух: Такие намерения можно понять, но «ne nos inducas intentationem», пожалуй, нельзя выразить иначе.
Лех Енчмык: Конечно. «Inducas» -- однозначно. И в восточных текстах, опирающихся на греческий вариант перевода, дела обстоят, вероятно, похоже...: «Nie priwodi nas wo iskuszenije, no izbawi nas ot Łukawowo». То есть зло выступает там как «Лукавый» — дьявол, личностное зло. То же самое должно быть и в нашем случае – “ode Złego” написано с большой буквы. (Вообще-то точная цитата звучит несколько иначе: «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Да и "лукавый" с малой буквы. W.). Не следует вмешиваться в такие тексты. Или в Нагорной проповеди говорится, что «блаженны нищие духом». Неверующие любили говорить, что речь шла о душевнобольных. Но кто хотел понять, тот безусловно понимал.
Кшиштоф Глух: Лем пишет в «Фантастике и футурологии», что единственные американские писатели, заслуживающие внимания, — это Дик и Ле Гуин. Выбирая, кого переводить, вы в какой-то степени разделяете оценку этих двоих. Но вы, вероятно, не разделяете столь критического взгляда других писателей.
Лех Енчмык: Определенно не разделяю. Лем довольно-таки эгоистичен и самовлюблен. Он действительно так сказал, за что его даже выгнали из Союза американских писателей-фантастов. Официально его выгнали за неуплату взносов, поскольку, по его словам, власти не позволяли ему платить долларами.
Кшиштоф Глух: Итак, давайте перейдем ко второй фигуре, признанной Лемом в американской фантастике, — Урсуле Ле Гуин. В контексте того, что вы сказали о подборе переводчика для текста, хотелось бы спросить, считаете ли вы, что вам подошла эта женская проза, особенно «Левая рука тьмы», глубоко затрагивающая вопросы сексуальности необычным для научной фантастики способом?
Лех Енчмык: "Левая рука тьмы" — очень хорошая книга с четкой структурой и философией. Обратите внимание на то, что в этом романе писательница стирает различия между полами – то есть это книга о равновесии. Ну я, конечно, чувствовал бы себя не слишком уверенно в феминистском романе, где оскорбляли бы мужчин и доказывали, что «Эйнштейн был женщиной». А похоже, что позже писательница перешла на именно такие феминистские позиции.
Кшиштоф Глух: «Левая рука тьмы» — научная фантастика писательницы, также известной своим произведениями в жанре фэнтези. Был ли у вас опыт перевода фэнтези?
Лех Енчмык: Фэнтези очень приятно и легко переводить. Текст сам собою стелется. Из фэнтези я переводил рассказы Морресси и Ле Гуин.
У меня нет предубеждений относительно фэнтези. Я отношусь к ней как к беллетристике. В этой области было создано много очень интересных вещей. Надо, однако, признать, что можно попасть и в известную «ловушку легкости», которая и влечет к фэнтези толпы графоманов.
Кшиштоф Глух: Начиная работать переводчиком, вы также перевели роман «Большая глубина» Артура Кларка (Arthur C. Clarke “The Deep Range”, в польском переводе “Kosmiczne kowboje”). Вы сделали это потому, что вам нравится его проза?
Лех Енчмык: Скорее нет. Я занялся этой книгой, чтобы развиваться как переводчик. Я не люблю книги Кларка. В этой прозе отражается его личность, которая больше соответствует личности главного бухгалтера – мне довелось с ним познакомиться.
(Окончание следует)