Рецензии на фантастические книги

Эдуард Веркин «Пепел Анны»

Где-то когда-то (возможно, даже на «Фантлабе») я прочитал мысль следующего содержания: автору зачем-то потребовалось написать эту книгу, я ее зачем-то прочитал. Память, конечно, может играть со мной дурные шутки, но сдается мне, что речь шла о «Под куполом» Стивена Кинга. Что ж, применю-ка я эту сентенцию к «Пеплу Анны» Эдуарда Веркина. Веркину зачем-то потребовалось написать «Пепел Анны», я его зачем-то прочитал. Ага, такова участь всех Постоянных Читателей, и ее не изменить.

Герой-рассказчик шестнадцати лет от роду отдыхает вместе с родителями на Кубе. Впереди несколько недель на Острове свободы. В программу включены: картины местного быта, немудреные развлечения и знакомство с красивой девушкой, местной жительницей, аристократкой. Вот вам общая канва. Веркинский юморок, сарказм, четенькие замечания, парадоксальные наблюдения и туманные намеки на нечто, находящееся за пределами знаний рассказчика, прилагаются. Вот только острого сюжета не завезли.

Кажется, все составляющие «Пепла Анны» гарантируют захватывающую подростковую книжку, которую будет интересно почитать и взрослым (см. другие вещи Эдуарда Веркина).

Во-первых, само место действия. Полная экзотика. Жара, пальмы, океанское побережье, любимый остров Эрнеста Хемингуэя, магическим реализмом тут, кажется, должна дышать каждая улица. Главный герой, вырванный из зоны комфорта, находится в самом подходящем для инициации возрасте, пришла, братишка, пора стать тебе взрослым. И вот эта вот чужеродная для него среда вполне может быть метафорой этого самого взросления. Добро пожаловать в новый дивный мир, тебе тут ничего пока не знакомо. Но инициации не случится. Взросления не будет. Рассказчик останется самим собой, таким же, как и в начале повествования. Робкий поцелуй с той самой Анной из заглавия не в счет. Думается, у главного героя уже были такие вот робкие поцелуи. В общем, для него ничего по сути и не поменялось. А все потому, что жара, лень, конформизм. С таким раскладом не до инициаций и взрослений.

Во-вторых, в потенциале здесь видится мощнейший конфликт отцов и детей, лобовое столкновение поколений. Мама у главного героя работает в Книжной палате, она филолог до мозга костей, искренне может говорить только о литературе. Отец не хуже, он профессиональный журналист, человек, который умеет интересно выразиться и обладает острым глазом. Кажется, что между ними не все гладко, но это в данном случае не важно. И мать, и отец пытаются наполнить сына своими чувствами, воспоминаниями, знаниями. Он уже набит до отказа, скоро откуда-нибудь да потечет. И главному герою это не нравится. Видно, что ему хочется жить своей жизнью, а не есть то, что захочет мать, и не ехать туда, куда влечет отец. Отец, вообще, подсовывает сыну ключи от квартиры, чтобы было, куда ту самую Анну отвести для, так сказать, первого сексуального. Но протеста не будет. Сын давно уже привык лавировать среди родительских мыслей и идей, подстраиваться под каждого и избегать напряжения. А тут опять же жара, лень, конформизм. Но такие родители хотя бы объясняют недюжий интеллект шестнадцатилетнего юноши, с такими родителями точно окажешься и начитанным, и саркастичным, и острым на язык. Так что, конфликт как бы есть. Но по сути его и нет.

В-третьих, тема первой любви. Вот встретилась главному герою Анна. Всем хороша, всем замечательна. Любой увлечется. Но чего-то тут не хватает для настоящего чувства. Ну, вы уже поняли: жара, лень, конформизм. Даже когда герой видит эту Анну с другим парнем, у него не случается ревности. Она могла бы случиться, но, обходя и этот острый угол, молодой человек придумывает причину не ревновать. Правда, в России у него осталась Великанова, одноклассница, о которой он говорит и думает гораздо больше, чем об Анне. Возможно, именно там и случилась та самая первая любовь. Но Великанова эта, скорее, мираж, возможно, герой сочинил все эти истории про нее, чтобы и родителей повеселить и себя позабавить. Потому про первую любовь, оставшуюся в России, – это не точно. Будем считать, что и первой любви, той самой, которая самая настоящая, тут не случилось.

После слабого сборника Чендлера Моррисона "Ибо мы грешны" я стал с опаской поглядывать на другую новинку от издательства "Феникс" — роман Дэниела Чёрча "Во тьме безмолвной под холмом". Но в виду его довольно высокой средней оценки на Фантлабе, я все же решил с ним ознакомиться. Да и куда деваться, если книга уже куплена.

События в данном хорроре происходят в деревушке Барсолл, затерянной на просторах Пик-Дистрикт в Англии. Однажды неподалеку от нее находят труп замерзшего насмерть местного жителя. Казалось бы, рядовой случай для здешних краев, где каждую зиму обнаруживают хотя бы одно занесенное снегом бездыханное тело. Но именно гибель Тони Харпера пробуждает к жизни древний кошмар, который грозит уничтожить не только Барсолл, но и все человечество.

Обычно я спокойно отношусь к избитым сюжетам. В конце концов, всё уже когда-то где-то было и нет ничего страшного в том, что писатель вознамерился из хорошо знакомых шаблонов создать свою историю. Главное, чтобы он не забыл заварить атмосферу погуще и заставил читателя по-настоящему сопереживать персонажам. Ну а если в текст завезут и какие-нибудь оригинальные нововведения, то автора стоит вдвойне похвалить за проделанную работу.

И тут напрашивается вопрос: а есть ли вышеперечисленные элементы в романе Чёрча, который стал для него дебютом в крупной форме? И я отвечу: если и есть, то я их толком не разглядел. Механизм повествования в книге собран из стандартных деталек и шестеренок, которые плотно пригнаны друг к другу и быстро вращаются, порождая калейдоскоп разнообразных событий, однако вся эта драйвовая карусель совсем не радует. Во-первых, из-за того что Дэниел похоже страдает болезнью Дина Кунца, выражающейся в чрезмерной симпатии к своим главным героям. Не важно, насколько опасной будет угроза для их здоровья, можно быть уверенным, что из всех передряг они выберутся живыми.

К слову, персонажам "Во тьме..." в принципе нехило так везет. Если нужно спрятаться от нашествия монстров в доме, то на его окнах и дверях будут установлены надежные металлические жалюзи. При этом писатель тут же подробно объяснит почему так вышло. Если кому-то потребуется медицинская помощь, то у оказавшегося рядом врача внезапно появится поясная сумка с лекарствами (в том числе и антибиотиками) и нам скажут, что терапевт всегда носила ее с собой. И не важно, что ранее про эту деталь не было сказано ровным счетом ничего. Если нужно как-то использовать сигнальные ракеты для борьбы с чудовищами, то чудесным образом выяснится, что они подойдут для стрельбы из обычных ружей.

В общем, я думаю, вы уловили закономерность. Смысл в том, что автор очень любит плодить "богов из машины". Но дабы они не выглядели таковыми, обязательно вставляет в текст пояснительные пассажи. И вот уже перед нами не какая-то фантастика, а просто удачное стечение обстоятельств. Сплошной реализм, ага.

Собственно, привязанность Чёрча к центральным героям подпортила и настроение книги. Нет, поначалу Дэниел вполне неплохо так сгущал краски, но как только он перешел к экшену, занимающему большую часть романа, атмосфера стала стремительно рассеиваться. И даже вылазка диверсионной группы в логово Живодеров смотрелась пресно (потому что ты заранее понимаешь каким будет ее исход).

Ну а вишенкой на этом невнятном торте служит раздражающий феминизм, которым Чёрч обильно полил страницы своей книги. Если кратко, то все мужики — откровенные бестолочи, за редким исключением способные на действительно стоящие поступки. А вот женщины, наоборот, круглые умницы, которые если надо и "коня на скаку остановят и в горящую избу войдут". Поэтому для уничтожения источника силы монстров отправляются именно представительницы слабого пола, хотя в деревне хватало мужчин, которые могли бы к ним присоединиться.

Короче говоря, "Во тьме безмолвной под холмом" меня не очень-то порадовал. У романа определенно был потенциал, но его реализация явно подкачала. В чем-то чтение книги напомнило мне просмотр ужастика средней руки. Вроде как местами интересно, но постоянно задаешься вопросом: а зачем я трачу на это время?

Оценка: 6/10.

Аннотация:

Недалекое будущее. Обнаружен новый вид головоногих моллюсков с уникальной системой коммуникации. Морской биолог доктор Ха Нгуен стремится изучить интеллект осьминогов, а корпорация «Дианима» изолирует их место обитания. Новая разумная жизнь означает и новые возможности, но не обязательно – возможности для людей.

Политическая карта Земли в романе "Гора в море" Рэя Нэйлера рассыпалась на множество разноцветных лоскутов. Республики и содружества, транснациональные корпорации и олигархаты. Взмывают к небу сияющие небоскребы, тянутся к портам вереницы кораблей и яхт. Бороздят моря рыболовные суда под управлением ИИ с командой рабов на борту — хищный оскал дикого анархо-капитализма, помноженного на киберпанк. А в тихих заводях и бухтах заповедного архипелага, на мелководье и недрах затонувшего грузовоза скрытно наблюдает за окружающим миром чей-то новый, доселе незнакомый разум.

Описываемый Нэйлером мир чрезвычайно походит на пестрое смешение наций, верований и кибертехнологий в феноменальном романе Лехи Андреева "2048". С той разницей, что в "2048" декорации брызжут аляпистыми красками и эмоциями, а в "Горе в море" Нэйлер предпочел более приглушенную и мягкую палитру с редкими проблесками красной краски. Однако в обоих случаях ведущие государства утрачивают былую хватку, даже неразумные ИИ оттяпывают себе все более значимые роли в повседневной жизни, и в дебрях коммуникационных сигналов и хранилищ памяти рождается нечто большее, чем исполняемый код.

Первый узел — история Рустема по прозвищу Бакунин. Широко известный в узких профессиональных кругах хакер, специалист по взлому нейронных сетей. Мастер визуализации их запутанного строения и ориентирования в самых сложных паттернах. Самородок, открывший для себя нейросети с помощью старых допотопных терминалов и выработавший уникальные навыки от крайней нужды. Второй узел перебрасывает нас из Астрахани и Стамбула во Вьетнам. Доктор Ха Нгуен, блестящий исследователь морских обитателей, но также и автор концепции чуждого для нас разума, возможно сформировавшегося у головоногих благодаря удачному стечению эволюционных обстоятельств. Третий узел отправляет нас в казалось бы самые далекие от науки условия, на борт нелегального траулера, которым командует ИИ, лишенный каких-либо этических ограничений.

Посвященные подводному миру и колонии осьминогов главы напоминают документальные книги команды Жака Ив Кусто. Без лишней суеты и нервных воскликов герои планомерно обследуют предполагаемый ареал обитания, наблюдают за подводной жизнью, выдвигают гипотезы, но в то же время ясно видят и высоко ценят красоту морских созданий, сознавая их хрупкость и уязвимость перед технократией. Однако перед исследователями в романе стоит задача не только следить, но и распознать, оценить разум, скрытый в нечеловеческом теле. В отличие от книги Джеймса Камбиаса "Тёмное море", в которой автор воссоздает мышление инопланетного океанского вида в терминологии, близкой к человеческой, хотя и пропустив ее через призму иных органов чувств, Нэйлер ограничился гипотезами о смыслах и значениях символов осьминожьей коммуникации. Тем самым сохранив ореол тайны и удержавшись от соблазна испортить достоверность и научность картины неуместным человекоподобием иного разума.

С точки зрения сюжетной и жанровой архитектуры "Гора в море" напоминает китайский "Мусорный прибой" Чэнь Цюфаня. В обоих случаях авторы взяли острые социальные и экологические проблемы, отказались от серьезных погружений в глубины твердой НФ, ограничившись развернутыми экскурсами на уровне ближнего прицела и обращением к философским и психологическим вопросам. В благодарностях к роману Нэйлер прямо перечисляет список научно-популярных трудов, послуживших источниками вдохновения. Действительно, порой "Гора в море" очень сильно напоминает старательный и вдумчивый конспект с обзорных лекций по философии разума и анатомических особенностей головоногих. Это вполне согласуется с отсутствием ярких пиков на интеллектуальном уровне — да автор и в остальном не балует нас особым драйвом, словно нехотя накаляя атмосферу в символической кульминации в финале.

Но можно ли считать недостатком отсутствие фейерверка прорывных и спорных концепций, как в романах Уоттса, или философской монументальности, как у Дукая? В отличие от них Нэйлер предлагает жаждущему интересного чтения об осьминогах читателю питательный бульон научных и философских рассуждений, полный риторических и дискуссионных тем субстрат для споров и самостоятельных поисков, выводов и размышлений. Размышлений о разуме и смыслах, о том, как они рождаются из нейронных вычислений в мозге, из звуковых колебаний и разноцветных пятен. О том, как мы осознаем и создаем себя, осмысляем и постигаем мир. О том, как брать на себя ответственность за свои поступки и четко проводить грань между навязанным и собственным выбором. С этой точки зрения "Гора в море" добротно выполняет свою задачу.

Итог: научно-популярная фантастика о сходствах и различиях ИИ, осьминогов и людей.

Смотрите также:

1. Рецензия на роман Алексея Андреева «2048».

2. Рецензия на роман Джеймса Камбиаса «Тёмное море».

Анатолия Уманского принято считать самым «кровавым» автором русского хоррора. Многие ценят писателя за стиль, легко узнаваемый по множеству «мясных» деталей. Но страшна ли проза сочинителя? Насколько он желает нас испугать? Так ли значимы для него жанры триллера и…хоррора, которого, по сути, в сборнике «Догоняй» нет? И чем проза Анатолия жестока?

Чтобы разобраться в этом, нам нужно четко понять одну вещь. Ужас Уманского – не про испуг. А про социальную трансформацию. Он приходит как внезапный, касающийся всех катаклизм. Столкнувшись с последним, герои сборника вынуждены искать свое место в меняющейся реальности — через тяжелейшую ломку. Конечно, проживая низвержение идеалов и ценностей.

Поэтому героями книги стали отторгнутые обществом мученики, оказавшиеся на задворках социума из-за бедствий. Они пытаются выжить в условиях агрессивной среды: войны, колонизации, голода.

Персонажи большей части рассказов — парии, которые сторонятся людей. Или маргиналы, изгнанные обществом по собственной вине или просто так, из-за жестокости социума. Например, семья «Яко тает дым»: мать и дочь, оказавшиеся в кризисе после того, как умер родственный им мужчина – пьяница и насильник. Мать, желая решить проблемы, ложится под представителя власти — садиста в погонах, а девочку бьют в школе. В результате, обе получают еще больше презрения среди знакомых и сверстников.

Схожая ситуация у страдальцев из «Отблеска тысячи солнц». Обнищавшая семья в послевоенный период ищет пропитания. Мать тоже вынужденно торгует телом, но в более тяжелых, грязных условиях, из-за чего их с сыном клеймит уже целый город.

Более сложная ситуация у ребят из «Кровавых мальчиков». Парней, по юношеской дурости изнасиловавших сестру своего друга, с его же согласия. Лишь протагонист, бывший только свидетелем кошмара, мучится воспоминаниями – пока прошлое не настигает его, требуя моральной платы. Здесь человека не изгоняли, он сам дистанциировался от общества, пытаясь разобраться в сотворенном кошмаре.

Как, например, персонаж «Господина Элефанта» — анархист, который не может смириться с порядком общества и способствует его разрушению. Например, убийством чиновника. Готовя покушение, романтик-революционер рефлексирует над тем, какова значимость того, что он готовит – с такой же мыслью оправдать свое существование, как Саша из «…Мальчиков».

Степень рефлексии героев Уманского во многом зависит от тяжести условий. Саша из «…Мальчиков» и Павел из «…Элефанта» причастны к своему злу, и могут его обдумать. Напротив, семьи «Яко таем дым» и «Отблеска…» втянуты в крутую пучину кошмарного времени и душевной боли. Дабы покончить с обрушившимся на их голову адом, у несчастных ничего не остается, кроме как действовать. И, парадоксально, именно они, особо не анализируя поступки, успешнее всего находят свое место в новой реальности.

Интересно, что чем больше страданий испытывает герой, тем больше он похож на живого человека. Хотя, казалось бы, чем крепче мучения – тем более театрально и надуманно выглядит проблема. Но в историях автора трагизм оживляет действующих лиц.

Контраст между театрализованными и настоящими страданиями наглядно отражен в повести «Отблеск…», где главный персонаж, мальчишка, похож на заведенную куклу, которую буря событий бросает от одного разочарования к другому. Однако ее страдания не трогают читателя. Герой остается в рамках образа куклы, ибо такие мучения для нас – всего лишь этапы взросления парнишки. Напротив, его истощенная страданиями мать выглядит особенно живой, поскольку молча и терпеливо растворяется в личном аду.

Во многом душевные терзания здесь целиком зависит от злой реальности. Персонаж не может изменить обстоятельства, опираясь на себя. Все его поступки реактивны – приходят как ответ на изменяющийся вокруг мир.

Даже когда внутреннее «я» и окружающая реальность конфликтуют, толкая идти против обстоятельств, герои все равно прогибаются – даже в борьбе за место под солнцем. Возможно, причина в том, что они незрелы. Ведь, как было сказано выше, многие протагонисты в рассказах – романтики, внутренне обиженные на мир или просто дети / подростки, не успевшие сформироваться. Как бы там ни было, незрелость – распространенная черта у многих героев писателя.

Он намеренно ставит акцент на борьбе личности с окружающим миром. Это заметно, например, по тому, что драматургия построена на уровнях, которые варьируются в зависимости от масштаба: от личных до цивилизационных.

Говоря о масштабных событиях, Уманский зачастую работает с историческими эпохами и другими культурами. Например, в рассказе «Америка» он изображает столкновение русских колонистов с враждебным племенем индейцев. В лесах аборигенов живет тварь, ведущая охоту на людей. Единственный способ ее остановить – отдать в жертву слабых членов враждебного племени. В произведении показана борьба внутренняя (сомнения протагониста при моральной дилемме), межличностная (споры с членами племени) и цивилизационная (столкновение личных интересов с интересами нации).

В подобных рассказах Анатолий опирается на технику панорамы. В основе нее зачастую стоит одно ключевое событие, которое запускает все остальные. В результате срабатывает эффект цепной реакции — принцип домино. Из-за чего взаимосвязь между героями приводят к трагическим последствиям. Такой принцип автор использует далеко не в каждых работах, но, появившись в тексте, эффект домино сильно привлекает наше внимание.

В материалах с панорамой кукольность персонажей видна ярче всего. Последние схожи с марионетками еще и внешностью, потому как их черты (одежда и повадки) соответствуют внутренним качествам. С одной стороны, это эстетика. Подобная органичность делает образы цельными. Но с другой – поведение действующих лиц предсказуемо, ибо каждый функционирует в рамках своего типажа. Как бы воплощают созданную мастером форму.

Сюжеты, где действующие лица выглядят марионетками, связаны с фактором домино через один принцип. Они ломаются. Будучи романтиками в силу возраста, каждый из героев проходит крушение идеалов и представлений о мире. Выдерживает проверку на прочность реальностью. Вполне естественно, их кукольный мир рушится, как постройка из домино, под влиянием более сильных факторов извне, каждый из которых сильнее предыдущего (мальчишки из «…Гран Гиньоля» и «Отблеска тысячи солнц», юноша-максималист из «Господина Элефанта»).

Интересно наблюдать, как именно законы жестокой реальности рушат опоры маленького мирка. Это раскрывается благодаря эффекту той же панорамы, — но уже в описаниях.

Рассказов, где эффект панорамы используется для описания — половина. В большинстве случаев он достигается за счет того, что мы смотрим на события глазами нескольких героев. Разные углы зрения позволяют отметить больше деталей, за счет чего картина получает дополнительный объем. Здесь, как правило, читателю показывается большая локация с множеством подробностей. Уманский чередует фокус нашего зрения между отдельными точками на картине. Объектив камеры словно переключается между персонажами, фокусируясь то на одном, то на другом. Это значительно усиливает визуальную насыщенность текста.

Но иногда множество фокусов зрения пересыщают его деталями. В результате, визуальная составляющая доминирует над содержанием. Причина, как правило, в жанровой атрибутике. В произведениях достаточно насилия и крови, поданных с акцентом на зрелищность – даже на эстетику. Нельзя упрекнуть автора в смаковании болью людей. Но, точно понятно, сколь тщательно он акцентирует визуальную яркость «мясных» сцен.

На осознанность этой техники указывает и большая часть жестоких рассказов, писанных от первого лица. Учитывая немногочисленность историй, где герой излагает напрямую от себя, напрашивается вывод: изображая кровавое насилие, Анатолий намеренно стремится погрузить нас в шкуру мучеников. Также на это указывает и театральность, в которой исполнено много слэшеров сборника. Сюжетов с ней немного, но именно к «мясным» текстам относится большая часть всех зрелищных работ. Так что, кровавость у сочинителя весьма тесно переплетена с визуальными эффектами.

В какой-то степени, театральность для него – метод описать максимально кровавый ужас. Но порой яркий и пестрый визуал создает какофонию, похожую на калейдоскоп. В отдельных материалах образы настолько контрасты, что, кажется, будто истории написаны в стиле бурлеска или гротеска.

Однако яркая работа с формой не ослабляет смыслового наполнения книги. В ней остается психологизм. Есть, например, рассказы, где образы героев выходят за рамки театральных типажей – более того, планомерно растут над ними от одного произведения к другому.

Рост заметен в архетипе шлюхи – частом госте среди сюжетов Уманского. Видно, как ему интересен характер женщины-проститутки. Периодически второй меняется: от белого и непорочного до черного и вульгарного. Глупая нимфоманка из «Господина Элефанта», схожая с куклой не только внешне, но и поведением, в «Гран Гиньоле» уступает место более сложной ипостаси помешанного на животном сексе демона. Затем мы видим уже более адекватную девушку, которая через тело исследует свою женскую природу («Пенелопа»). А после — зрелую женщину, готовую отдать тело мужчине, лишь бы защитить своего ребенка («Яко тает дым»). Более чист образ психически больной девочки, терпящей насилие со стороны старших парней, даже не желая им зла (в тех самых «Кровавых мальчиках»). И, наконец, апофеоз — японская мать, отдающая себя на поругание американских солдат ради корма детям но, что важно, не теряющая при этом уважения к мужчинам, хотя они зашли в ее дом на правах оккупантов («Отблеск тысячи…»).

Более просто, но особенно наглядно меняется и сам архетип воина. Первое время люди в форме кажутся злом. Но по ходу чтения раскрывается эволюция и такого образа: от жестокого полицейского-садиста («Яко тает дым») до раскаивающегося в насилии вояки («Змей»), а затем – до гуманного офицера, который остается человеком, даже используя право военной силы в доме той самой японской женщины («Отблеск тысячи…»).

В этом смысле особенно интересны рассказы, где личность творит зло под давлением общественного порядка. Ведь, как мы убедились, на героев книги давят социальные условности. Они как бы сжимают удавку на шее, заставляя играть определенную роль. Или выпутываться из тяжелых условий жизни. Например, насилием и убийством. Интересно, что точно нельзя установить, почему человек совершает зло: под гнетом темных сил или из-за нищеты и отчаяния. Уманский не дает четкого ответа. Незавершенность для него — инструмент в создании сложного произведения, где не может быть однозначности, свойственной простым текстам.

Поэтому нельзя считать прозу автора полностью социальной. Она сохраняет связь с мрачными жанрами. Так, в большей части историй под маской тяжелых жизненных обстоятельств к людям приходит Первозданная Тьма. Это древние боги («Пенелопа»), что требуют жертв, и плотоядные чудовища («Америка»), которые желают крови. Порой Тьма откровенно агрессивна. И является как чистое Зло, в виде бестелесных духов (бесов), желающих проникнуть в мир через чужие грехи и пороки («Яко тает дым», «Змей»). Вообще, большая часть рассказов изображает персонажей игрушкой в руках Тьмы.

Но ошибочно также думать, будто сюжеты писателя привязаны сколько-нибудь к жанру. Триллер и хоррор для Анатолия – условны. В сборнике всего один классический ужас. Он содержит в себе другие, не свойственные автору черты – то есть, выделяется, как нетипичный для всей композиции элемент.

Уманскому важно не испугать, а передать разнообразие ужаса, могущего обрушиться на любого из нас – без причин. Он приходит как внезапный, касающийся всех катаклизм. Например, война, на которую обычный человек не в силах повлиять. И, конечно, целая серия тяжелых, отравляющих жизнь событий, идущих вслед за взрывами и роем выпущенных пуль.

В этой связи неудивительно, что сочинитель работает с историческими эпохами и опирается на технику панорамы. Так мы в деталях видим, как герои проживают низвержение идеалов и ценностей. Выдерживают ломку или гибнут. Благодаря чему в рассказах остается психологизм, который, будем честны, часто невозможен без трагизма. Ведь именно через тяжелейшую ломку личность может найти свое место в реальности.

Так что, кровь и детализация переносимой людьми боли – это, в какой-то степени, объективное отражение места, где мы живем. Даже если кровавость подана излишне театрально, здесь она остается методом в изображении кошмара. Хотя порой кровавый визуал отдельных работ уж очень сильно бросается в глаза.

Однако жанр – понятие искусства. И нам лишь следует понимать, сколь сильно зрелище насилия, поданное как искусство, может размыть моральные границы тех, кто его оценивает. Тогда становится труднее ответить на вопрос, чем мы наслаждаемся: чьей-то болью или красотой....

В жизни героев не должно быть ничего хорошего, кроме финала...

Итак, Россия через три-четыре десятилетия после современных событий.

Территория фактически продана Китаю — на орбите висят спутники, которые ускоряют вегетацию растений, облучают леса. Древесина вырубается, из неё делается топливо бризол. Бензак бризол гонится в Китай.

Есть особые деревья — вожаки — из древесины которых можно делать особо мощную взрывчатку или электронику. Их вырубают бригады — очень много ассоциация с золотоискателями — и гонят уже в Европу, для той же электроники. Но в лесу опознать эти деревья могут только облученные люди, Бродяги, которые постепенно срастаются с лесом. В лесу бродит дичающая китайская техника: покрытые плесенью приборы грузовиков и харверов начинают жизнь своей жизнью, машины гоняются за людьми и жадно сосут бризол.

При том все повторяют друг другу, что война не закончилась, что лес — это последствия радиации от американских бомбардировок. Города и даже отдельные трактора — под интерференционными решетками, и даже среднего образования хватает, чтобы понять, что вокруг совсем не радиация.

Соответственно, в малых уральских городках и на станциях — одни настроения. Смерть Западу, вот накопим взрывчатки побольше, и ахнем (хотя бригадиры вполне открыто гонят ту же древесину "вожаков" на экспорт).

В крупных городах — совсем другие. С Европой надо дружить, технику развивать. А лесовозы, которые обеспечивают экспорт бризола в Китай — вообще взрывать надо.

Между городом и селом завтрашняя гражданская война, сегодня просто еще не успели начать.

                             

Автор не жалеет черных красок и фекальных масс, чтобы изобразить персонажей будущей страны как можно более мерзкими.

Люди матом не ругаются, они им разговаривают.

Мать спокойно говорит, сыну, что его близнеца она оставила в роддоме.

Другой сын бросает мать в смертельной опасности, думая, что не впервой ей.

"Городские" и "сельские" при первой возможности насилуют женщин из стана своих оппонентов.

Да и сами женщины показаны беспринципными тварями, которые просто идеально соответствуют образам украинок, из похабных историй про заработки в Европе. Мужчины не отстают. Образ поведения скорее характерен для негров, которые на африканском побережье продают других негров белым покупателям за денежку невеликую. Этика описывается прямо: не держать своего слова и брать всё сразу, ничего не оставляя на завтра.

Если у одной бригады здесь и сейчас преимущество, то хоть в малости, она ограбит другую. Пусть не целиком, не все отберет, но что-то взять надо.

И даже если кто-то приходит к успеху — есть дом в Португалии — он все равно будет бегать по тайге, разводить, унижать, убивать людей из своей бригады и всех, кого только сможет. Потому что вокруг поле дикой охоты, а он волк рыскающий. И на смену ему придут точно такие же. И так будет всегда.

Самое удивительное, что визуализация этих героев уже давно исполнена Василием Шульженко.

Вот эти люди.

Но они лишь фон, на которым автор произносит Главные Слова:

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

Егор Лексеич возмущённо фыркнул — как фыркала Маринка:

— Война, Митрий, это способ всем пожертвовать. А они жопу рвут — ищут способ избавиться со всего. И война им за самый раз. Неважно, настоящая или нет. Побеждают они, или их бьют. Главное — скинуть, что невмоготу тащить. Волю свою, соображенье, удобства там всякие… ***** оно им надо.

— Да они заработать пытаются, потому что бедные!

— Зашибать бабло — то же самое, что война. Ради бабла тоже можно всем пожертвовать. Получил ты бабло или нет — *****. Лишь бы всё свалить с себя. ******* этот груз волочить. Так устроен человек, Митрий. Дотянешь до моих лет — согласишься, что верно говорил дядя Егор.

— Не вы первый заявляете, что мечта человека — подчиниться энтропии. Так утверждают все, кому выгодно, чтобы люди деградировали!

— Ежели мне с того польза, так оно не значит, что я не прав.

                

Ну, и финал: почти уже потерявшие надежду парень с девушкой, которые до того другу друга и предали, и унизили, но понимают, что лучше в этой жизни пару они не найдут, и спасаются бегством — они получают убежище на базе Гринписа. Тамошние бессребреники и чистые духом люди готовы их принять.

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

"Они будто бы очутились в другом мире: яркий белый свет, окрашенные стены, мониторы… Контраст ошеломлял. Всё казалось нереальным. Там, за дверью, темнота, там стреляют на поражение, там сумасшедший лес, бригады, радиация, чумоходы, мутанты, призраки… А здесь и правда другой мир… И другое человечество… Серёга смотрел на стоящих перед ним учёных. Их было с десяток. Все в чистых голубых комбинезонах с «пацификами»… И все какие-то… прямые, что ли?.. Какие-то… невозможные! Да, встревоженные, да, насторожённые — и в то же время с глубинным спокойствием, будто за ними такая сила, что ни бригадам, ни чумоходам их не победить. В основном — молодые, почти мальчишки и почти девчонки… И начальник — низенький строгий дедок с седой бородкой… А Серёга с Маринкой — точно черти из преисподней: измученные, грязные, оборванные, перепачканные кровью…"

Думаю, всем читающим рецензию уже ясно, что Иванов написал вещь предельно политизированную. Да, есть всегдашние его описание леса (только эволюционирующего), есть технические косяки (перенос психики человека в грибницу оформлен в стиле простеньких компьютерных игр), есть география Урала.

Это все выглядит как торопливая декорация, и только оживающие машины-чумоходы кажутся действительно написанными от души.

Конечно, можно сказать, что автор действует в стиле создателей "Безумного Макса": чтобы люди боялись войны, надо напугать их грядущей варваризацией, всеобщим одичанием и отупением. Потому все это проповедь мира.

Но тут есть маленькая проблема, которая болтается, как камешек в сандалии: принятие ценностей "метрополии" не означает выхода из состояния "дикой колонии". Берег Слоновой Кости — или уральская Страна Ценного Дерева — все ведь одно и то же. А хотят местные воевать или все стали добрые и пушистые — скупщикам сырья наплевать.

                   

Словом, пусть каждый сам решает, во что целится автор, и во что он стреляет...

------------------------------

Страница романа на Фантлабе — https://fantlab.ru/work1916951