Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Можно сказать, что звук убил Голливуд. (Туда ему и дорога, скажут некоторые.) Правда, так можно сказать только про Голливуд первой четверти XX века, когда приход звукового кино уничтожил индустрию кино немого. Но все равно метафора выходит очень хорошая, и Чак Паланик не смог отказать себе в удовольствии буквализировать ее в своем самом свежем романе – «Рождении звука». Он действительно взял и убил современный Голливуд с помощью хорошего такого крика. (Туда ему и дорога, скажут некоторые.) Разумеется, по всем правилам жизни тут же родился Голливуд новый, что лишний раз подчеркивает «реалистичность» фантазий Паланика. Этому посвящена вторая (из трех) частей «Рождения звука», и она самая лучшая, самая драйвовая и самая паланиковская, именно она похожа на его старые хиты – от «Бойцовского клуба» до «Колыбельной». С первой и третьей частями все не так хорошо.
Кстати, на языке оригинала рассматриваемый роман называется «The Invention of Sound», что переводить надо все-таки не как «Рождение звука», а как «Изобретение звука». Но переводчик решил так, как решил, пусть название «Изобретение звука» и помногослойней будет.
В какой-то момент Чак Паланик почти всех разочаровал. После первых по-настоящему убойных романов (и это, конечно, не только «Бойцовский клуб», но еще и «Невидимки», «Уцелевший», «Удушье» и «Колыбельная») он как-то стремительно сдулся. Шокирующие приемчики больше не шокировали, куда-то делась фирменная ярость, былая бескомпромиссность улетучилась. Вдруг оказалось, что Чак Паланик может быть искренним в своей сентиментальности и уставшим от бесконечных попыток еще раз ткнуть общество в его недостатки. Уходя во всякие стилистические эксперименты (сами по себе хотя бы любопытные), он стремительно терял поклонников, хотя да, они не переставали любить его ранние романы, если уж полюбил их, то разлюбить невозможно. В таких ситуациях говорят, что автор исписался. Возможно, это применимо и к Паланику. Можно рассуждать о том, что так на него повлияли смерть отца, вынужденный выход из шкафа, в конце концов, проблемы с агентом, который подворовывал его гонорары. А можно посмотреть и под вот таким углом: просто старые фокусы всем приелись, а придумать новые смелости не хватило. Но все равно постоянные читатели не устают давать Паланику новый шанс. И, пожалуй, из всех его книг, написанных в десятые, «Рождение звука» этого шанса заслуживает более всего.
Главных героев у нас двое. Во-первых, страдающая провалами в памяти Митци. Она плотно сидит на таблетках, практикует, мягко скажем, деструктивный секс и создает уникальные звуковые эффекты для кинофильмов. В общем, типичная героиня Паланика. С кучей скелетов в шкафу. Во-вторых, много лет назад потерявший дочь Фостер. Он до сих пор не может справиться со своей потерей: ходит в группу поддержки, разыскивает по Интернету педофилов и мечтает их уничтожить. В общем, типичный герой Паланика. С кучей скелетов в шкафу. Эти двое авторской волей связаны, рано или поздно притянутся друг к другу, по дороге узнав много такого, чего предпочли бы не знать. По ходу истории и читатель узнает много такого, чего предпочел бы не знать. Хотя это, конечно, вранье: в отличие от персонажей книги, читатель как раз-таки хочет все это узнать. Иначе к чему ему открывать очередной роман Паланика.
Да, все это очень напоминает именно что раннего Паланика. Думается, приди ему в голову этот сюжет в начале нулевых, мы получили бы настоящую литературную бомбу, от которой у многих много чего порвало бы. В наличие не только изломанные герои, но и головокружительный сюжет. Постоянно что-то выясняется, на каждой странице вас может ждать поворот если не на сто восемьдесят градусов, так хотя бы на градусов девяносто. Никуда не делся емкий лаконичный язык, хотя в этот раз Паланик решил обойтись без перечислений и повторов, которые стали его визитной карточкой еще в первых романах. Прибавьте к этому еще и прихотливый монтаж повествования. Точка зрения пусть и в третьем лице постоянно скачет: то глазами Митци, то глазами Фостера, то глазами Митци, то глазами Фостера, а порой еще и вклинивается достаточно бесполезный третий рассказчик. Они все ненадежные. К счастью, Паланика не покинула чувство меры, он практически не использует первое лицо, а то читатель точно поплыл бы. Высок сатирический элемент: привычно громят капитализм, а особое внимание уделено Голливуду. Некоторые сюжетные элементы балансируют на стыке реализма и фантастики, когда бредовые порождения сознания персонажей уже и не отличишь от реальности. Хотя один стопроцентно фантастический элемент есть – тот самый крик, с помощью которого Паланик взял и убил Голливуд.
Да, все это очень напоминает именно что раннего Паланика. Но кое-что все равно пошло не так.
Первая часть вышла слишком уж путанной. Причем неоправданно. Понятно, что она нужна, чтобы представить главных героев, а в таком случае без флэшбеков сложно обойтись. Но, во-первых, экспозиция слишком длинная для романа в двести пятьдесят страниц (занимает первую сотню), во-вторых, местами автор из-за все тех же флэшбеков как будто зависает, что идет во вред темпу повествования. А, во-вторых, третья часть больше напоминает синопсис к третьей части, чем полноценный текст. Паланика губит торопливость, такое впечатление, что история ему наскучила, и он хочет как можно скорей с ней разделаться. А теперь повторимся: вторая часть вышла выше всяких похвал – это как раз тот Паланик, которого все полюбили. По сути вторая часть могла бы быть самостоятельной повестью. В ней есть вставной рассказ про мальчика с аллергией, так вот – это прямо концентрированный Паланик, без сантиментов, предельно жесткий и говорящий о мире то, что мы не хотим о нем знать. Да, люди гибнут по глупости своих близких. И порой из-за продолжающейся глупости эти смерти становятся только тяжелей.
Так что, вы уже, наверное, поняли: «Рождение звука» будет интересно, прежде всего, верным поклонникам автора. Возможно, очевидные минусы текста они смогут преодолеть, чтобы поймать от него то ощущение, которое все еще живет в них после прочтения ранних вещей. Хотя думается, самым правильным будет прочитать исключительно вторую часть. Она – отличная!
Служба поручику седьмого наемного полка Исевдриру Норгаарду медом не казалась. Столица пограничной провинции захваченного его нанимателями Каэлларха была недружелюбным местом. Всеобщая ненависть местных, конфликты с Городской стражей, набираемой из аборигенов, презрение к наемникам со стороны солдат эрейской армии, тупость подчиненных и давление начальства.
Однако, принимаясь за поиск членов таинственной касты воинов Круг, регулярно устраивавших мятежи в столице, поручик не знал, что все неприятности, пережитые им ранее, были еще цветочками.
Польская фантастика, настоящим девятым валом обрушившаяся на нас в последние годы, в подавляющем большинстве оказывалась годной литературой. Дукай, Вегнер, Гжендович , Пискорский, Збешховский, Майка, Пшехта, Комуда, Саульский, Гурский , еще Гжендович, Косик либо радовали, либо по крайней мере не расстраивали. Был лишь один автор, книга которого показалась откровенно слабой — Гузек. Низиньский стал вторым польским автором, как на меня, абсолютно не обязательным к прочтению.
Перед нами немудреная солдатско-наемничья история, радующая лишь черным юморком, балансирующим на грани ядовитого сарказма и злой иронии. Автор ведет свой рассказ от первого лица Иса, а наш поручик оказывается весьма язвительным типом. Низиньский поиздевается над святым для современного человека – демократией. Хотя остальным формам правления также мало не покажется. Над очередным западным фетишем – расизмом. Вредным аспектам власти. Религией, которая становится всего лишь еще одним полем, на котором каэлларахцы соперничают с захватчиками из королевства Эреи. Жадностью власть имущих и гонором родовитых аристократов. Тупостью и быдлячьим поведением простого люда. Скользкими и могущественными банкирами, вертящими, как марионетками, кем угодно. Социальными потрясениями и попытками революционных перемен. Армейскими порядками. Даже сыру с плесенью достанется. Часть тем смотрятся откровенным анахронизмом для условного позднего средневековья – но это дело такое, некритично.
Но настоящим украшением романа становятся местные демоны. С одной стороны – ничего особенного. Есть Ад, чьи бессмертные обитатели старательно, не покладая конечностей, собирают людские души. В Аду есть иерархия (типа ассистента вице-архидемона), квартальный план, количество ежемесячных контрактов по сбору душ, продвижение по дьявольской лестнице, чтобы оказаться в круге ада повыше.
Но имеется нюанс – согласно научным исследованиям, никаких душ не существует. Соответственно недалекие демоны — формалисты, чей мир консервативен и дремуч предлагают людям сверхчеловеческие умения за пустышку. Самое забавное, что многие демоны, к примеру, Вельзевул, принявший человеческий облик, чтобы стать букинистом, об этом прекрасно знают.
С третьей стороны – вся эти исследования местных «британских ученых» могут быть лишь уловкой обитателей Преисподней. Кто у нас там Отец лжи?
Вдобавок главный герой любит обращаться к читателю – ломая несчастную Четвертую Стену. Причем чаще всего с очередными издевательскими комментариями происходящего.
Магия у Низиньского осталась в далеких языческих временах, когда боги с удовольствием наделяли силой своих последователей. Хотя те же жители Каэлларха не против вернуть старые-недобрые анималистические культы, когда каждый, к примеру, мог попытаться достичь полубожественной мощи, с помощью ритуала соединив свое тело со звериным.
Сейчас колдовство стало привилегией ордена некромантов, состоящих на королевской службе. С одним из повелителей мертвых мы познакомимся вплотную.
Место волшебства в повседневной жизни повсеместно заняла алхимия. Ее продуктами локация буквально забита. От сильнодействующих усыпляющих средств и транквилизаторов до взрывчатых веществ и «святой воды» — средства для супербыстрого набора мышечной массы. Правда, с летальным исходом через пару месяцев. Что любопытно – порох тут лишь экспериментальное вещество, над которым работает один двинутый алхимик. Чем же они тогда взрывают?
Происходящее на диво локально, лишь к финалу чуток выступая за пределы одной роты наемничьего полка. Явные попытки создать Черный отряд-лайт. Вот только с персонажами не сложилось.
Герои колоритны, но картонны и абсолютно не запоминаются. Может потому, что автор озаботился максимум об одной отличительной черте для каждого. Чи- умная. Олух –большой и тупой. Ферре — суперкрутой фехтовальщик. Зеленый в очках. Оуанга черный. Разве что безумный как Шляпник алхимик Йорлан хорош.
Главного героя лучше всех охарактеризует Филатов: «ни красавец, ни урод, ни румян, ни бледен, ни богат, ни беден, ни в парше, ни в парче, а так, вообче». Поручик (блин, почему тогда не корнет? Звание из другого времени воспринимается не лучшим образом) Исевдрир Норгаард – не большого ума, не великого роста, без особых умений и талантов. Не идиот — ротой управлять способен. Циничен, ироничен, трезво смотрит на вещи, не жаждет потрясений, хотя готов на изменения. И то хлеб. Хотя для главного протагониста маловато. Опять же никакого шлейфа роли нет и близко. Максимум что мы о нем знаем – родом он с Северного края другого континента. Фсе.
Экшена в обрез. Пара вялых потасовок, скромный бунт, ночной поход. Не фонтан.
Есть слабенькая детективная линия по поиску неуловимого Круга. Влиятельные аристократы – частенько выныривающие в центре внимания героев. Третья сила, оказывающаяся самой сильной из всех сил. Не редкость солдатский матерок, хватает убийств, чернухи — обычный быт наемников.
Эрго. Простенькое наемничье-солдатское фентези, с хулиганским черноюморным стилем, локальными проблемами, героями-раздолбаями, сломом четвертой стены. Откровенно на любителя.
«…Он создаёт героев, придумывает им характеры, бросает этих героев в самые невероятные приключения и захватывающие истории. Он делает всё как мы. Только он управляет воображаемыми героями, а мы — реальными.
«Ну а кто тебе сказал, что люди, населяющие Землю, — реальны?» — спрашивает меня из Гипербореи Крок. Чувствую, что он всё время где-то рядом. Не любит материализовываться и управляет всем издалека. Он так привык. Я ему не отвечаю. Ему лишь бы болтать.
Александр Солодилин вполне неплохо живёт благодаря своей основной работе и даже купил себе небольшую квартиру на Тверской. Была у него такая мечта ещё со времён жизни в провинциальной Самаре. Купить квартиру в Москве, и непременно на Тверской, чтобы, высунувшись из окна наполовину, можно было бы увидеть Красную площадь. И чтобы фасадная стена дома была вся в мемориальных досках!»
Владимир Торин. Прощание с Гипербореей
Таинственная Гиперборея существует, но вовсе не на карте из учебника географии. И навигатор не силах проложить туда маршрут. Она незрима, можно сказать виртуальна, а жители могут принимать любое обличье. И свободно путешествовать не только в пространстве, но и во времени. Поэтому совсем не удивительно, что действие романа развивается сразу в нескольких временных и смысловых пластах. История египетской царицы Хатшепсут переплетается с жизнью современной Москвы, жестокие ритуалы майя с антиутопическом будущим.
События повсюду разворачиваются драматические, от придворных заговоров до безнадежной любви.
Гиперборейцы – не просто наблюдатели, им жизненно важно, чтобы у людей было побольше переживаний. Потому что источник их жизненной силы — эфир, та самая субстанция, волновавшая не только средневековых алхимиков, но и ученых относительно недавних эпох. А порождать его в достаточном количестве могут только человеческие эмоции. Именно искренние, неподдельные чувства! От страстей пользы намного меньше.
В центре действия – судьба московского писателя, который влюблен в соседку, молодую художницу, но даже себе самому не рискует в этом признаться. Она, в свою очередь, поначалу и не видит в нем возможного возлюбленного. Так, вроде хороший человек, даже котёнка во дворе подобрал, и собеседник интересный. Но гипербореец, наблюдающий за этой парой, раньше них замечает, что это действительно любовь, глубочайшая, искренняя, всепобеждающая.
«Этинкуль удивился: в этом городе везде были развешаны или расставлены странные плиты разных размеров с гладкими поверхностями, на которых каким-то волшебным образом менялись яркие картинки, изображающие людей, жрецов и вождей, которые прямо в этих плитах что-то говорили, пели, танцевали или обращались к подданным. Подданные прятались по домам, но говорящие плиты были и там тоже. Если же человек пропускал какую-то важную молитву или ритуал, то он тогда смотрел двигающиеся картинки в маленькой плиточке, которая была у каждого в руке. В этой маленькой плиточке люди, жрецы и вожди тоже двигались, как и на больших плитах, но люди почему-то картинки на маленьких плиточках смотрели внимательнее и дольше».
«Посыпались цитаты, закипели страсти – старый, более чем двухсотлетний спор разгорелся вновь.
— Да ваш Байер вообще русского языка не знал, а туда же, о русской государственности рассуждать!
— А я вам говорю, что все знают – «варяг» слово скандинавское, в точности звучало как «вэрингьяр», то есть наемник.
— Вэрингрьяр этот ваш во множественном числе, а единственное число лингвисты даже смоделировать не смогли, не то что найти!
— А летопись что, врет?
— Ее писали двести лет спустя! Вот я сейчас начну писать о прекрасном начале дней Александровых, а вы потом на мои слова будете ссылаться? Да я что угодно выдумать могу! А Нестор, значит, не мог выдумать?
— Я большую часть времени живу в Швеции, — проговорил Дан, — но в тамошней истории не было никакого известного Рюрика. Такого знаменитого, я хочу сказать, чтобы можно было его позвать. Был в Норвегии Рюрик Хадсон, заговорщик против короля Олава, ослепленный и сосланный в Исландию. Но даже этот Рюрик жил позже легендарного призвания варягов.
— То есть, все выдумка?
— Выдумка, выдумка, пиши, что хочешь!»
Ольга Шатохина. День Рюрика
Всё начинается с того, что памятник Рюрику так и не успели открыть. Несмотря на весеннюю холодную погоду с бодрящим ветром, накануне события изваяние внезапно нагрелось и в несколько секунд расплавилось. Все остатки сугробов вокруг растаяли заодно. Очевидцев не было... почти. Поскольку далеко не все были готовы признать за монументом хоть какие-то художественные достоинства, то немедленно пошли слухи, что это самому славному варягу не понравилось бронзовое воплощение. Не оценил, дескать, Рюрик изыски современного искусства.
Но очень быстро ироническая история о памятнике и перепуганном водителе ночного автобуса, который видел, что там на самом деле происходило, превращается в насыщенное повествование, которое балансирует на грани между НФ и фэнтези. Заклинания тут не в ходу, хотя тени страшных древних сказок нависают неотступно.
И Рюрик, не слишком исторический, но с характером, — лишь тот, от кого начинает разворачиваться обширная панорама событий и преданий. В Сибирь, к диким берегам Иртыша, Ермаку и хану Самару, обратно к столичной суете начала XXI века, и снова в тишину, близкую вечности, к древним камням Господина Великого Новгорода. Но разгадывать загадки и выбирать дороги приходится всё равно людям.
«- Один глаз круглый, другой обычный? – переспросила Игнатьич. — Да разве это глюки? Есть такое, да.
— Как есть?! – Лариса чуть горячий чай на себя не выплеснула. Только настроилась, что этот кошмар лишь привиделся нам в клубах метели, и вот тебе…
— Дорогие мои! – укоризненно воззрилась на всех Игнатьич. — Мне еще в детстве бабушка про них рассказывала. Это овертыш ходит и заманивает людей к себе под землю. У нас все знают, что да, в глухих местах живет вот такое, мешать ему не надо, тогда и оно не тронет.
— Кто ходит? – переспросила Лариса.
— Овёртыш. Ну, это вроде как оборотень, только не совсем.
— Как это не тронет? – спохватилась Лера. — Ты же сама говоришь, что заманивает.
— Если не гнаться, не кричать, дорогу не загораживать – не тронет.
— А зачем ему люди?
— Да кто его знает, нежить этакую... Говорят еще, в таких местах под землей есть пещеры, а в них какие-то старики хранят древний огонь. Может, это им новые люди нужны. На смену, так сказать.
— И что, многие эту белую пакость видели?
— Время от времени бывает. Нет, лично я не видела, а вот мать за грибами рано утром ходила и, говорит, встречала…»
«Это был уникальный опыт, ничего подобного мне видеть ещё не приходилось. Суть сводилась к следующему: зритель становился на специально оборудованную площадку, отведённую для композиции, надевал очки, и перед ним за счёт включённых проекторов возникало объёмное графическое изображение. Причём восприятие этого изображения отличалось от всех подобных изображений тем, что ты мог не просто видеть перспективу и чувствовать объём этой графики, самое удивительное было в том, что ты мог зайти в неё и походить внутри композиции. Когда подошла моя очередь, и я смог зайти в первую композицию, передо мной предстал римский фонтан Тритона, который я мог обойти со всех сторон. Застывшие в воздухе объёмные брызги воды создавали двойственное ощущение реальности и нереальности происходящего, и казалось, если подставить — ладонь, то большая и тёплая капля воды, преломляя спектр солнечного света, долетит до неё через мгновение…»
Владислав Козырев. Профиль одержимости
В этом романе действие иногда развивается настолько неторопливо, что были бы довольны даже древние философы, предпочитавшие обстоятельные беседы. А порой оно стремительно ускоряется, бросая героев навстречу приключениям и потрясениям. Три человека, три характера, разные судьбы, и общий интерес к вечным вопросам бытия, которые вышли из моды на фоне расцвета общества потребления. Технологии могут быть похожи на чудо, но они не могут решить душевные проблемы…
Одного из героев воспитывали так, чтобы он не поддавался эмоциям и чувствам, поскольку они повышают уязвимость. Но вместе с уязвимостью ушла способность радоваться. Другой был уверен, что принадлежность к сливкам общества дает ему особые права в осуществлении любых своих желаний, невзирая на чужие чувства и границы. И он пережил настоящие потрясение, когда столкнулся с изощренной защитой женщины, которую уже считал своей законной добычей. А вот третий герой – он просто счастлив. У него нормальная жизнь, любимая и талантливая жена, и он вряд ли нуждается в самоутверждении.
Наконец, они – мальтиец, англичанин и русский – встречаются в Санкт-Петербурге. И постепенно от простых разговоров о погоде и архитектуре переходят к обсуждению тайн истории. Какова была на самом деле судьба великой Византии? Что послужило толчком к возникновению Ренессанса и почему история европейского искусства оказалась во многом искаженной? Ведь эти нераскрытые загадки до сих пор оказывают влияние на жизнь человечества.
«Каждая из сложившихся к тому времени европейских монархий, понимая, что орден – это в первую очередь проводники уникальных знаний: знаний, берущих и ведущих свое начало еще с добиблейских времен (времен писания на дощечках, пифагорейских школ, трудов Платона, Аристотеля и древнеримского Атенеума), скрупулезно собираемых и систематизированных. К тому времени библиотека ордена насчитывала почти миллион свитков и книг. Так вот, каждый состоявшийся к тому времени двор Старого Света посылал самых достойных своих представителей (как правило, это были отпрыски новоевропейской аристократии, знати) набираться методик ума и традиций чести, служа и обучаясь здесь, на Мальте…»
«Уже древние толкователи обратили внимание на то, что не сказано «день первый» (йо́м ришо́н), но – «день один» (йо́м эха́д). Это указывает на содержание «многого – в одном», включает в «день один» все потенциально присутствующие в нем будущие времена. Поскольку же описанные далее акты Творения мыслятся происходящими во времени (что выражается в перечислении дальнейших дней – вплоть до Седьмого, Субботы), время становится основой, фундаментом связи между Создателем и Его творениями: каждое Его деяние как бы «выдыхается» Им, изливается из глубин Его сущности в виде нового потока времени, наполненного теми или иными стихиями и существами… Поэтому бытие неразрывно связано с временем, а именно – временем будущим, из которого оно мощнейшим потоком изливается в реальность данного момента – в настоящее – и, проходя далее, уходит в прошлое».
Дмитрий Щедровицкий. Откуда исходит время?
Известный ученый-библеист посвятил свою новую книгу изучению того, как воспринималось время в древних культурах. И, соответственно, как это отражено в библейских текстах. Это восприятие принципиально отличается от современных представлений о ходе времени. В рамках библейской концепции время движется из будущего в прошлое. А сам человек как бы рассматривает подробности уже пережитого, опираясь на свою память и опыт. Таким образом, за спиной у отдельного человека и всего человечества оказывается не прошлое, которое известно благодаря воспоминаниям и доступно для осмысления, а неведомое будущее.
И это грядущее приходит внезапно, оно всегда неведомо. Только немногочисленным людям, наделенным пророческим даром бывает доступен взгляд в неизвестность будущего.
Кроме этого, автор рассматривает вопрос, кто всё же движется по оси между прошлым и будущим – или будущим и прошлым – человек сквозь время или время вокруг человека
«Итак, человек представляется повернутым лицом к прошлому и как бы рассматривающим его подробности. И действительно, ведь именно прошлое — всегда перед нами, доступно нашему созерцанию» через воспоминания. Будущее же – у нас «за спиной», оно для нас до поры до времени невидимо и как бы «сзади» настигает нас, наступая внезапно. Итак, согласно библейской концепции времени, оно движется из будущего – через настоящее – в прошлое. И только пророка-провидца, чтобы явить ему грядущее, Бог «обращает лицом назад», и тот, обернувшись, становится способным воспринимать наступающие – или относящиеся к далекому будущему – события»
«Когда человеческое нутро свободно от суетности, письмо получается хорошим. Отменное письмо просветляет око — как говорят: «Прекрасный стиль письма — радость для очей». И если кто-либо узрит прекрасный почерк, даже если он во всём сведущий, то он захочет [им насладиться]. А некоторые из великих мудрецов изрекли: «Сущность письма заключается в душе, хотя проявляется она через посредство конечностей человеческого тела». Некоторые другие сказали так: «Красивый стиль письма — достояние для бедного, украшение для богатого, совершенство для учёного». Мыслитель Платон говорит: «Письмо — это геометрия духовности, а проявляется она посредством телесных членов». По этой причине Платон не связывал письмо непосредственно с рукой, не привязывал [его] непосредственно к руке, поскольку [процесс письма] включает в себя [все] члены [тела]».
Кази Ахмад Куми. Трактат о каллиграфах и художниках
Автор этого классического труда жил в XVI веке и был потомственным мастером каллиграфии. Отец Кази Ахмада во времена шаха Тахмаспа служил визирем при дворе его второго сына Измаила, а потом в той же высокой должности служил самому шаху,— ведал его делами и лично вел необходимую переписку. В персидской традиции считалось непременным, чтобы письмо государя, научный труд или поэма обладали совершенной внешней формой. Поэтому искусство каллиграфического письма ценилось персами особенно высоко.
В своем трактате Кази Ахмад рассказывает об истории появления и развития различных почерков-шрифтов, применявшихся каллиграфами в разные эпохи. Также им изложены биографии и заслуги выдающихся мастеров письма. Кроме них уделено внимание живописцам, позолотчикам и переплетчикам, — то есть всем, кто создавал книги. Кази Ахмад пишет и об инструментах, применявшихся каллиграфами, прежде всего о каламе – тростниковом пере, которое надлежало готовить к работе строго определенным способом. Умение хорошо владеть каламом, по его мнению, является одним из важнейших достоинств мастера.
«В древности не существовало никакого письма и в сем деле положил начало Тахмурас-полонитель дэвов. И начало [пошло] от него. После чего все вносили свой вклад, и во всяком веке и в каждую эпоху создавалась какая-либо письменность и [ей] придавалось какое-нибудь название. А те названия, что встречаются в книгах жизнеописаний и в исторических хрониках, таковы: еврейское, берберское, андалузское, китайское, коптское, набатейское, древо-видное , греческое, химьяритское, сирийское, тамудийтамудийское, хаджарийское (наскальное?), румийское, румийское зеркальное , куфическое, ма‘кили, джа‘фарийское, индийское, персид-ское, грузинское. Эти письменности были в ходу среди людей, и они писали друг другу. До того, как персидское письмо вошло в употребление и мастерская вселенной, как в нынешние времена, украсилась драгоценными каменьями письмён и диковинными узорами, существовало письмо ма‘кили, которое целиком состояло из прямых линий и в нём не было ни единого округлого [начертания]. Наилучшее же письмо ма‘кили то, в котором можно отметить как черноту, так и белизну».
"Вот так всегда и обманываешься. Думаешь, все наладится, войдет в нормальное русло. Но не можешь ничего предусмотреть. Как легко тешить себя иллюзиями. Что вам нужно? Вам нужна картина? Вам нужна красивая картина эпохи Возрождения? Можно устроить. Почему бы не Кондотьер, в конце концов…
Его дряблое лицо. Хлыщеватый вид. Галстук. «Руфус мне много рассказывал о вас». И что? Подумаешь! Тебе следовало насторожиться, усомниться… Ты ведь и знать не знал этого господина… Но сразу же ухватился за предоставленную возможность. Слишком просто. А что теперь? А теперь вот что…
Вот ради чего. Он быстро подсчитывает: все деньги потрачены на оборудование лаборатории, на материалы, репродукции — фотографии, рентгенограммы, макроснимки, — прожекторы, ультрафиолетовые лампы Вуда и светильники для бокового освещения, а еще поездки по европейским музеям, личные расходы… баснословная сумма ради шутовского финала… Было ли что-то комичное в этом дурацком заточении? Он сидел как ни в чем не бывало за своим столом…"
Жорж Перек. Кондотьер
Этот мистический роман, написанный более полувека назад, долгое время считался утраченным – как рассказывается в предисловии, переезжая в 1966 году, Перек по ошибке выкинул вместо чемодана с ненужными бумагами, чемодан с рукописями и до самой смерти жалел об утрате «своего первого завершенного романа». Но, как известно, рукописи не только не горят, но и не исчезают, и спустя тридцать лет были найдены машинописные копии многих неопубликованных произведений Перека, и в том числе – «Кондотьера».
Кстати, в предисловии описано, как менялся текст романа, используемые темы и приемы, а также тогдашние злоключения Перека, молодого неизвестного автора, пытавшегося сей роман издать.
В чем смысл, соль и сверх-идея «Кондотьера»? Казалось бы, все на поверхности — творец особого рода, искусный мастер, король фальсификации, хочет свободы – внутренней, свободы самовыражения. И ради этого он готов пойти на все. Неужели радо того, чтобы создать подлинный шедевр, а не очередную копию по мотивам, стоит убивать, рисковать?
В чем же секрет тайного фальсификаторского «разлома»? Неужели только в поиске своего «я», слегка затертого фальшивыми творениями?
Фальсификация — не просто картин и эпизодов чужих биографий, но, и, увы, растворение в них, ибо – не вникнув, нельзя и создать тот самый чужой шедевр. Не стоит существовать в чужих жизнях, даже если ты не занимаешься подделкой произведений искусства
«Жить – ничего не значит, когда ты фальсификатор. Это значит жить с мертвыми, это значит знать мертвых, это значит быть неважно кем, Вермеером, Шарденом. Это значит прожить день, месяц, год в шкуре итальянца эпохи Возрождения, или француза Третьей республики, или немца периода Реформации, испанца, фламандца. Это значит добавить несколько мелких деталей к его жизни, совокупность более или менее связанных фактов, нечто вероятное между двумя бесспорными фактами: где был Мемлинг перед тем, как приехать в Брюгге? Писал ли он там? Конечно. Так почему бы не найтись Богоматери и Донатору, которых он написал в Кёльне приблизительно в 1477 году? начинаешь искать и понимаешь, что, согласно последним данным, все может склеиться: едешь на три недели в Брюгге, в госпиталь Святого Иоанна изучать Богоматерь с яблоком, святую Урсулу… возвращаешься, и через шесть месяцев на чердаке полузаброшенного монастыря под Кёльном находят Богоматерь, которая очень похожа на Марию Морель, и Донатора, который смахивает одновременно на какого-нибудь кабана из Рейксмуеума и Мартина ванн дер Что-то, бургомистра Брюгге и еще какого-нибудь Мецената. Вот так всё и делается, но и это не важно…»
«Нет, читатель, как ты ни отнекивайся, как ни ссылайся на профессора Мечникова, душа у тебя всё-таки есть… Не зря же, раскрыв «Собачье сердце», ты сразу находишь, к кому прилепиться душой — вот он, герой, учёный, бесстрашный преобразователь природы. Его, Филиппа Преображенского, полюбишь ты как самого себя, и умилишься всем, что ему мило, и возненавидишь всё, что ему враждебно, что мешает его победоносному движению вперёд. Но знай, читатель, не будет тебе в этой любви счастья… Чтобы убедиться в этом, надо перечитать «Собачье сердце», перечитать очень внимательно… ибо написано оно автором, который хорошо знает, что за каждое слово предстоит держать ответ, и поэтому не позволяет себе ничего не значащих, случайных слов».
Елена Степанян. Судьба грамотея
Сборник произведений драматурга, поэта и прозаика, в котором представлены разные произведения – и стихи, и памфлет, и документальный рассказ-воспоминание «Елизавета Сергеевна, человек Божий», и литературоведческое эссе. К примеру, автор подробно анализирует знаменитую повесть «Собачье сердце», наглядно показывая, что Михаил Афанасьевич явно не собирался представлять профессора Преображенского положительным героем и образцовым интеллигентом. Бесстрашный разговор со Швондером и его товарищами основан не на верности высоким принципам, а на том, что профессор чувствует себя надежно защищенным. У него есть влиятельные знакомые из новой советской элиты. Еще бы, он ведь проводит операции омоложения. А Шариков появился в результате опыта, напрямую связанного с этими операциями.
Историкосоциальный памфлет «Судьба грамотея» повествует о некоем болотном чудище – трехголовом змее, который очень хотел перебраться в столицу и превратиться в человека. Разумеется, для того, чтобы захватить побольше власти и богатства. Началась эта история еще во времена Ивана Калиты. И все неудачи только больше злили чудовище. Наконец, во дни потрясений Октябрьской революции у него все вроде бы получилось.
«Другого ему хотелось, когда в Москву эту полз. А тут еще отыскался на него лютый супротивник. Был он грамотей из грамотеев, и мог бы жить себе припеваючи, грамотейством своим похваляясь, – так нет, скучно ему это казалось. Зато не скучно было ему совать всюду свой нос и выискивать, где правда, а где неправда. И усумнился он в необходимости и закономерности ползучего гада на княжем дворе и не побрезговал очи свои к самой змеиной морде приблизить. Приблизил – да и отпрянул с воплем великим, ибо глянули на него не одна, а целых три пары змеиных глаз. Понял змей, что он разоблачен».
«– У нас ЧП! На лестнице номер два пропал ароматизатор, – начальница службы приема и размещения в растерянности звонила на пост охраны. – В 11.00 прибор точно был на месте – его отрегулировал техник. А в 14.30 супервайзер почувствовала отсутствие аромата на лестнице номер два. И связалась с техслужбой с просьбой вновь отрегулировать уровень ароматизации.
Техник, получив на складе новую аромакапсулу, отправился к ароматизатору. Но, подойдя к месту постоянной дислокации прибора, обнаружил, что вместо массивного черного агрегата из розетки гордо торчал лишь переходник.
Сотрудник, бросив на ходу пару крепких слов, помчался на ресепшн, докладывать о пропаже.
– Пока никаких версий нет, – коротко заключил начальник охраны. – Я должен изучить записи видеокамер. Правда, непосредственно в зоне ароматизатора их нет. Это осложняет дело. Ну а пока на служебном входе будет введен тотальный досмотр сумок и личных вещей всего персонала.
– Никому из сотрудников точно не нужен этот тяжелый бесполезный ящик! – сокрушался главный инженер. – Все в курсе, что прибор умеет лишь преобразовывать жидкий аромат из капсулы в холодный пар. Никак по-другому его нельзя использовать. И залить в него ничего невозможно, даже воду. Работает он только с капсулой единственного производителя. Но при этом стоит почти сорок тысяч рублей».
Юнис Теймурханлы. Записки отельера. «Гельвеция»
Документальная книга состоит из множества новелл, в которых красочно описана повседневная жизнь отеля в Санкт-Петербурге. Постояльцы и сотрудники, рутина и неожиданные проблемы. А иногда и радости. Вот, гости зачем-то стащили профессиональный ароматизатор с лестницы отеля. А потом… забыли его в такси. Честный водитель привез агрегат обратно. Мол, здесь забирал пассажиров, это их имущество. Нет, не их, водителю сказали спасибо, а незадачливых любителей аромата черного дерева навсегда внесли в черный список.
Роскошная дама забыла в номере дорогие часы, подаренные новым кавалером, и требует срочно передать их ей в Москву. Часы взорвались в руках у сотрудницы. Спешно вызванный мастер сказал: дело обычное, подделка, они часто так. Жадный кавалер у дамы оказался. Но часы собрали по шестеренке и доставили хозяйке.
В одном из рассказов гость отеля предлагает его хозяину создать виртуальный отель и позволить гостям жить в цифровой «Гельвеции», то есть бывать в ней. Не уезжая из дома. Неужели действительно есть постояльцы, которым не нужны атмосфера, дух и настроение, которое всеми усилиями создает отель?
«Наша работа совсем в другом, – я все же решил объясниться. – Мы, подобно врачам, обязаны иметь дело абсолютно со всеми – независимо от пола, расы, политических взглядов, вероисповедания или сексуальной ориентации. А согласно законодательству – еще и гарантировать тайну личной жизни и защиту персональных данных. Не только постояльцев, но и сотрудников отеля. Нас не интересует, остановился ли у нас шпион, убийца, маньяк, вор или добропорядочный гражданин. Этим занимаются совсем другие организации. Каждый делает свое дело. Нам важны лишь соблюдение постояльцами правил проживания в отеле и оплата услуг.
Аргументы про шпионов, убийц и маньяков, по-видимому, возымели действие. И внезапно переключили гостя на другую тему – он охотно пустился в конспирологические рассуждения об отравлениях в гостиницах, шпионах и «прослушках» в номерах.
Через час мы закончили разговор и разошлись. Постоялец выглядел вполне довольным…»
"— Был бы я богат, — сказал Джибс, тыча пальцем в Яйцо-пропадашку, — купил бы себе вот это. И это. — Он уже присмотрел Взаправдашнего Плачущего Пупса. — И это. — На глаза ему попалась какая-то таинственная штука, называвшаяся, судя по симпатичной этикетке, «Купи — и все друзья в отпаде!».
— Вот под этой круглой пирамидкой, — рассказывал Джибс, — пропадает всё, что под неё положишь. Я в книжке читал. А вот, па, гляди, это Полувидный Полугрошик, только они его специально так положили, чтобы мы не догадались, как он устроен".
Герберт Уэллс. Волшебная лавка
Классический рассказ великого фантаста вышел в отдельном издании с красочными иллюстрациями. Сама же история, хоть и хорошо знакомая многим поколениям читателей, но впечатляет по-прежнему. Солидный папа давно забыл о детских мечтах, он несколько раз видел вывеску лавки, обещавшей чудеса, трюки и фокусы, но не пытался зайти. Разве может быть взрослому человеку интересно такое?
Но вот он отправился гулять с сыном, снова увидел ту самую лавку, и устоять против желания своего малыша не смог. Был в итоге удивлен и напуган. Сначала возможным размером трат, а потом начавшейся вокруг фантасмагорией. Но кончилось всё хорошо. Сынок не потерялся, покупки остались при нем – три коробки с солдатиками и прелестный котенок. Вроде всё обычное. Но сын уверяет, что солдатики оживают с началом игры, а отец, конечно, не верит, но как бы ему хотелось это увидеть…
«Джибби, любимое чадо, весь в маму пошёл. Он не предлагает зайти в магазин и вообще не смущается, знаете, он просто инстинктивно тянет меня за палец к двери, не давая усомниться, как ему в самом деле туда хочется.
— Это хочу, — заявил он, указывая на Волшебную Бутылку.
— А если у тебя такая будет? — спросил я.
Мои слова показались ему настолько многообещающими, что он взметнул на меня взгляд, внезапно просияв.
— Я мог бы это показать Джесси, — сказал он. Славный мальчик, не забывает позаботиться о других».
Имя известного писателя Виктора Астафьева никогда не вызывало у меня каких-либо ассоциаций с космонавтикой, тем более с фантастикой, поэтому удивительно было обнаружить явные признаки жанра в рассказе «Ночь космонавта». Конечно, фантастика здесь малозаметна и выполняет второстепенную роль, но факт присутствия неоспорим.
Давайте рассмотрим, сумел ли в своем произведении бесспорный мастер БолЛитры воспользоваться инструментарием НФ?
Сюжет
Главный герой рассказа, космонавт Олег Дмитриевич в результате странной ошибки вместо запланированного места в казахстанской степи, приземляется в Сибирской тайге. На дворе ноябрь, то есть начинаются морозы, но на счастье неподалеку оказывается местный лесник Захар Куприянович, увидевший приземление корабля. При посадке космонавт повредил ногу, поэтому помощь лесника приходится очень кстати. Позже ненадолго появляется еще и сын лесника Антон, которого как гонца отправляют сообщить властям о ситуации. Лесник и космонавт проводят вместе примерно сутки, до тех пор, пока не приходит помощь. Почти весь рассказ наполнен нескучными диалогами лесника и космонавта, если сформулировать коротко – говорят о жизни во всем ее многообразии. Конечно, Астафьев сочно описывает сибирскую природу, нехитрые радости земного бытия, недоступные в космосе, есть еще в рассказе небольшая полемика лесника и космонавта, а также воспоминания фронтовика-ветерана Захара Куприновича и личные воспоминания космонавта – в общем, всё то, чем сильна проза Астафьева. Заканчивается рассказ тем, как героя-космонавта торжественно встречают в Москве, и словно бы Юрия Гагарина везут по заполненным восторженным столичным улицам в открытой машине всем напоказ.
Главное послевкусие рассказа можно описать аксиомой: Земля – наш уютный дом, другое дело Космос. Конечно, это не единственная идея рассказа, о чём будет ещё сказано ниже.
Рассказ написан в 1971 году, но, судя по моим подсчетам, опирающимся на возраст Антона, всё описываемое происходит в 1988 году.
Где же фантастика?
Казалось бы, где в таком сюжете место фантастике? Давайте присмотримся к деталям.
Из самых первых предложений рассказа становится ясно, что это не какой-то заурядный полет на орбиту Земли, нет, космонавт побывал на «далекой безжизненной планете, объятой рыжими облаками». Я подумал, что речь, возможно, идет о Венере. В другом фрагменте упоминается еще одна деталь: космонавт вспоминает, как «он шагал в тяжелом скафандре по угольно-черной поверхности чужой ему и непонятной планеты» [1]. То есть был спуск на поверхность какой-то планеты. Дальше – больше. Выясняется, что герой посетил не одну планету, а несколько! Повидал он «голокаменные астероиды, пыльные, ровно бы выжженные напалмом, планеты, без травы, без деревьев, без речек, без домов и огородов… [2]» Ну и, наконец, возвращаясь обратно он в довесок ко всему «по пути облетел еще и Луну», а также «по программе присмотрел место посадки и сборки межпланетной заправочной станции-лаборатории», имеется в виду на Луне [3]. От таких масштабов, голова идет кругом. Едва ли не половину Солнечной системы обследовал наш межпланетный Магеллан, причем в единственном лице, без экипажа.
Межпланетный самовар
После описания этакого головокружительного путешествия, возникает резонный вопрос: на каком таком «самоваре» [4] осуществлял полет лихой советский космонавт? Не игнорируя каноны твердой научной фантастики, Виктор Астафьев детально описывает принцип движения космического корабля. Попутно отмечу, что автор последовательно на протяжении рассказа средство полета называет «космическим кораблем», а не скажем «спускаемой капсулой». И хотя на иллюстрации в том издании, что я читал, художник изобразил небольшой спускаемый отсек с парашютной системой приземления, в самом тексте ничего такого не обнаруживается [5]. Но вернемся к устройству корабля и способу передвижения. Привожу обширную цитату, с контекстом, в которой все разложено по полочкам и также попутно видна магистральная тема рассказа:
цитата
«Корабли-одиночки, корабли-разведчики и одновременно испытательные лаборатории новой, не так давно открытой плазменной энергии — не прихоть и не фокусы ученых, а острая необходимость. В требухе матери-Земли, вежливо называемой недрами, — скоро ничего уже не останется из того, что можно сжечь, переплавить: все перерыто, сожжено, и реки земли сделались застойными грязными лужами. Когда-то бодро называемые водохранилищами и даже морями, лужи эти все еще крутили устарелые турбинные станции, снабжая электроэнергией задыхающиеся дымом и копотью города. Но вода в них уже не годилась для жизни. Надо было снова вернуть людям реки, надо было лечить Землю, возвращая ей дыхание, плодотворность, красоту.
Старинное, гамлетовское «Быть или не быть...» объединило усилия и разум ученых Земли, и вот спасение от всех бед, надежда на будущее — новая энергия, которая не горела, не взрывалась, не грозила удушьем и отравой всему живому, энергия, заключенная в сверхпрочном поясе этого корабля-«самовара», подобная ртути, что разъединяясь на частицы, давала импульсы колоссальной силы, а затем кристаллами скатывалась в вакуумные камеры, где, опять же подобно шарикам ртути, соединялась с другими, «отработавшимися» уже кристаллами и, снова обратившись в массу, возвращала в себя и отдавала ту недостающую частицу, которая была истрачена при расщеплении, таким вот путем образуя нить или цепь (этому даже и названия еще не было) бесконечно возникающей энергии, способной спасти все сущее на Земле и помочь человечеству в продвижении к другим планетам...
Открытие было настолько ошеломляющим, что о нем еще не решались громко говорить, да и как объяснить это земному обществу, в котором одни члены мыслят тысячелетиями вперед, другие — все тем же древним способом: горючими и взрывчатыми веществами истребляют себе подобных, а племена, обитающие где-то возле романтического озера Чад, ведут первобытный товарообмен между собою...
Ах, как много зависело и зависит от этого «самоварчика», на котором летал и благополучно возвратился «домой» русский космонавт! Все лучшие умы человечества, с верой и надеждой, может быть, большей верой, чем древние ждали когда-то пришествие Христа — избавителя от всех бед, — ждут его, обыкновенного человека, сына Земли, который и сам еще не вполне осознавал значение и важность работы, проделанной им».
Итак, автор описывает некий плазменный двигатель, но при этом, судя по изложению, речь не идет о классическом понимании плазмы, как по физике, т.е. четвертого состояния вещества. В двигателе используется нечто подобное ртути, дающее «импульсы колоссальной силы» и находится это вещество в сверхпрочном поясе корабля. Ну а бесконечность процесса дарует людям прямо таки вечный двигатель, к тому же 100% экологичный. По-моему наукой тут и не пахнет, а вот фантастика фонтанирует с таким избытком, что может огорошить разом всю тройку великих фантастов.
Кажется, куда лучше было бы Виктору Петровичу, особенно выходя на чуждое для него поле фантастики, воспользоваться принципом, который Стругацкие обозначили, как «отказ от объяснений», потому как неубедительное описание в глазах читателя, производит куда худший результат.
Астронавт и Егерь
Вышеприведенная большая цитата высвечивает важную тему рассказа: Астафьев, искренне воспевавший Природу едва ли не во всех своих произведениях, очень тревожится по поводу того, что люди губят Землю, свой собственный дом. Устами космонавта автор говорит: «Стоило бы каждого человека хоть раз в одиночку послать туда, в эту темень и пустоту, чтобы он почувствовал, как хорошо дома, как все до удивления сообразно на земле, все создано для жизни и цветения. Но человек почему-то сам, своими умными руками рвет, разрушает эту сообразность, чтобы потом в муках воссоединить разорванную цепь жизни или погибнуть». А концовка рассказа, самое его последнее предложение звучит так: «…и какое счастье, что есть в этом темном и пустом океане родной дом, в котором всем хватает места и можно бы так счастливо жить, но что-то мешает людям, что-то не дает им быть всегда такими же вот едиными и светлыми, как сейчас, в день торжества человеческого разума и праздника, самими же людьми сотворенного».
Постановка подобной проблемы весьма уместна, и сюжет на эту тему ложится идеально – встретились лесник и космонавт – в некотором смысле их можно представить, как два полюса человечества. Космонавт (не Олег Дмитриевич, а вообще) вполне способен олицетворять ту часть человечества, в каком-то смысле даже передовую его часть, которая вершит научно-техническую революцию, и конечно попутно губит Природу. Ну и кто как не Лесник символизирует второй полюс человечества, людей живущих в гармонии с Природой. В рассказе встреча Космонавта и Лесника бесконфликтна, и даже гармонична, но разве может быть иначе в рамках мудрого советского общества, что «мыслит тысячелетиями вперед»? Другое дело, та часть человечества, что решает вопросы «все тем же древним способом: горючими и взрывчатыми веществами истребляя себе подобных». В принципе, вот вам готовая идея для альтернативного рассказа «Ночь астронавта», где американский Астронавт по ошибке приземляется вместо Флориды в диком Техасе, встречается с местным Рейнджером, простите Егерем, а в конце рассказа работники НАСА находят два охладевших тела с револьверами в руках.
Пришествие нового Гагарина
Что несколько озадачивает, так это невнятно прописанная роль Космонавта в спасении человечества, который, между прочим, «сам еще не вполне осознавал значение и важность работы, проделанной им». То есть понятно, он солдат науки, свое дело добросовестно сделал – рисковал, слетал и вернулся на корабле, оснащенном новым типом двигателя. В этом смысле к Космонавту вопросов нет. Но лучшие умы человечества почему-то ждут возвращения этого космического корабля, как пришествия Христа. Кстати, в рамках этой логики становится понятно, почему в конце рассказа Олега Дмитриевича встречают как нового Юрия Гагарина. Однако, как увязать решение земных проблем с открытием новой энергии? Можно ли ее использовать только в космосе, чтобы покорять другие планеты? Но Астафьев говорит, что новая энергия решит все проблемы здесь, на Земле, к тому же новая энергия, цитирую: «не горела, не взрывалась, не грозила удушьем и отравой всему живому». В самый раз! Если эта энергия доступна на земле, то зачем куда-то летать? Возможно за потенциальными полезными ископаемыми, чтобы перестать опустошать родную планету? В общем, как-то я здесь не сумел разобраться ни по строчкам, ни между строк.
Коварная бабёнка из Дании и советский космонавт
И, конечно, не убедительно выглядит самый первый и сюжетообразующий эпизод с ошибочной посадкой космического корабля.
Дело было так. У нашего Космонавта имелась навязчивая привычка, скажем, увидев какое-то знакомое лицо, бросить всё и вспоминать до тех пор, пока не вспомнится, где и при каких обстоятельствах встречал он этого человека. Итак, следите за витиеватой последовательностью событий: Космонавт увидел в «локаторном отражателе» очертания Вьетнама, вспомнил о бывшей там войне, после этого вспомнил сообщение в прессе о женщине-домохозяйке из какой-то западной страны, которая написала по этому поводу письмо главе Советского государства, и тут уж привычка одолела Космонавта – схватился он вспоминать из какой страны была эта домохозяйка. Пересказывать дальше не буду, читаем в первоисточнике:
цитата
Космонавт ругал себя: вот-вот поступит с Земли команда о посадке, надо быть собранным до последний нервной паутинки — вдруг придется переходить на ручное управление. И никак не мог оторвать взгляда от вращающегося экрана локатора, по которому вытягивались тушеванными росчерками пожары войны, и приказывал себе вспомнить: откуда писала эта домохозяйка нашему премьеру? «Навязалась на мою голову! — ругал он неведомую женщину. — Бегала бы с авоськой по магазинам — некогда бы... Буржуйка какая-нибудь, а за нее шею намылят. Руководитель полета — мужик крутой, как загнет свое любимое присловье: «Чего же, — скажет, — хрен ты голландский...»
— Из Дании! Из Дании! — радостно заорал космонавт, забыв, что передатчики включены.
Сидевшие на пульте связи и управления инженеры изумленно переглянулись между собой, и один из них, сжевывающий в разговоре буквы «Л» и «Р», изумленно спросил:
— Овег Дмитвиевич, что с вами? Вы пвиняви сигнав товможения?
— Принял, принял! Сажусь! Бабенка тут одна меня попутала, чтоб ей пусто было!..
— Бабенка?! Какая бабенка?!
Но космонавт не имел уже времени на разъяснения, и пока там, на Земле, разрешалось недоумение, пока на пульте запрашивали последние данные медицинских показаний космонавта, которые, впрочем, никому ничего не объяснили, потому что были в полном порядке, сработала автоматическая станция наведения, и началась посадка,
Системы торможения включились по сигналу Земли, и изящный легкий корабль повели на посадку, пожелав космонавту благополучного приземления.
Полулежа в герметическом кресле, Олег Дмитриевич смотрел на приборы, чувствуя, как стремительно сокращается расстояние до Земли, мучительно соображая: «Сколько потерял времени? Сколько?..»
Потом было точно установлено — две с половиной минуты и одна десятая секунды. Стоило ему это того, что вместо Казахстанской, обжитой космонавтами, степи, он оказался в сибирской тайге.
На этом месте, дух Станиславского обуял меня – ну не верю! Бог с ней, с этой странной и сомнительной привычкой, но если все делается по сигналу с Земли, без участия космонавта, то какую решающую роль мог сыграть бзик космонавта? С другой стороны, если ситуация и вправду так всполошила центр управления полетом, то легко можно было отложить посадку для более тщательного тестирования Олега Дмитриевича соскучившегося по бабёнкам в глубоком космосе, а посадку произвести на следующем витке. Напоминаю, что у космического корабля нашего героя чудо-двигатель с неограниченным количеством энергии, корабль невероятно маневренный, на котором он облетел несколько планет и даже садился на некоторые из них.
Эпизод с неудачной посадкой не единственный прокол, просто он в самом начале рассказа и явно бросается в глаза. Хватает и по мелочам. Например, насколько убедительно выглядит эпизод, где Космонавт ругает «про себя конструкторов, до того облегчивших корабль и так уверенных в точной его посадке, что наземной связи они не придали почти никакого значения, и она накрылась еще на старте, при прохождении кораблем земной атмосферы»? Без комментариев.
Не буду процеживать весь текст в поисках «комаров», чтобы не сложилось впечатление, что «верблюда проглатываю». Все-таки рассказ в своей сути прекрасен, и необычен тем, что Астафьев решился использовать элементы научной фантастики.
Еще раз о Станиславском
Литературный талант Виктора Астафьева велик и неоспорим, говорю это всерьез, без какой-либо иронии. Однако, отвечая на вопрос, заявленный в начале статьи – сумел ли бесспорный мастер воспользоваться инструментарием НФ – мы вынуждены констатировать, увы, попытка получилась не очень удачной. Приступая к чтению фантастики, мы не строим иллюзий и заранее знаем, что читать будем чью-то авторскую выдумку, но притягательность фантастики, в лучших ее проявлениях в том, что в процессе чтения ты с головой уходишь в невозможное, и твой внутренний Станиславский кричит – «Верю! Хочу верить! Как жаль, что такого не бывает в реале!»
Читая рассказ «Ночь космонавта» я словно побывал в тайге, увидел настоящего Лесника, сына его, были там еще несколько второстепенных, но настоящих людей, а межпланетный космонавт был липовый, в лучшем случае космический турист. В той основной части рассказа, где Астафьев описывает, ностальгию космонавта, радость встречи с Землей, глоток спирта, краюшку домашнего хлеба, с хрустящей корочкой, переживания об отце, другие мысли и эмоции – это всё прописано мастерски, да, перед читателем живой человек, не чучело. Но этот человек почему-то оказался в скафандре космонавта, и в сомнительном космическом корабле из третьеразрядного фильма. Вот такой когнитивный диссонанс.
Я понимаю, что автор не ставил целью, скажем, разобрать по косточкам тему межпланетной космонавтики. В центре сюжета другое – переживания за человечество, которое уничтожает планету, свою среду обитания и самих себя (не случайно в рассказе упоминаются две войны – Вьетнамская и Вторая мировая). С этой целью Астафьев живописует, как космонавт истосковался по Земле и, какая она прекрасная, как тут здорово жить. Поэтому становится понятно, что межпланетное путешествие, это лишь приём, с помощью которого автор добавляет контраста в рассказ, как бы объясняя непонятливым – вот вам человек, побывавший на других планетах, там чужой мир, неприспособленный для жизни, цените и лелейте то, что имеете. Идея замечательная и я считаю, что своей цели рассказ достигает. Остается только жалеть, что неубедительное описание космических и технических деталей, понуждает досадовать несколько раз за время чтения прекрасного рассказа. Возможно, автору следовало посоветоваться с кем-то из «технарей», чтобы подобные детали прозвучали в тексте более убедительно.
Выщелоченный рассказ?
В личных письмах Астафьева [6] я нашел два упоминания о рассказе «Ночь космонавта».
В первом письме, написанном Н. Волокитину осенью 1971 года нет ничего существенного: «Нового я ничего не написал. Добил лишь большой рассказ о космонавтах». А вот второй фрагмент из письма, написанного в 1973 году, заслуживает внимания: «Если увидишь мою «Излучину», не читай пока рассказ «Ночь космонавта». Испохабили рассказ-то, выщелочили всё, что составляло его суть: надо свою землю беречь и жить на ней как следует, бо за нею пустота, тьма и ни хера там нету для жизни годного. Хотя ты ведь вроде в рукописи читал рассказ или нет?» (В. Г. Летову, 4 февраля 1973 г.)
«Излучина» это сборник прозы, выпущенный в 1972 году, в составе которого действительно есть рассказ «Ночь космонавта». Как видим из слов Астафьева, рассказ был «выщелочен» цензурой, причем в части главной идеи. Конечно, интересно было бы узнать, что именно обрезал редактор, и каким был первоначальный авторский вариант. Возможно, рукопись где-то сохранилась и ждет своего времени.
Я же сделал, что смог – сравнил текст рассказа, прочитанный мною в книге «Последний поклон» (1982) с текстом выпущенным уже в неподцензурные времена – в Собрании сочинений в пятнадцати томах (Том 11. Красноярск, "Офсет", 1997). Разницы никакой нет, то есть, похоже, рассказ перепечатывался всё время в том самом, изначально искаженном виде. Возможно, восстановить первоначальный облик рассказа было невозможно, из-за того, что рукопись не сохранилась. Либо автор не посчитал нужным провести процесс «реставрации» текста. Хотя в последнее слабо верится, потому как из личных писем Астафьева видно, что он был дотошен в этом вопросе, не раз возвращался ко многим своим произведениям, редактируя и перерабатывая их перед выходом новых изданий.
В завершение важно отметить: Астафьев до конца жизни горячо тревожился – на грани разочарования – о том, что люди губят собственную планету. Это, например, можно увидеть из небольшого фрагмента в письме, написанном за пол года до смерти: «Получил второй том «заповедников» и снова подивился, какую же чудную планету, какое прекрасное обиталище подарил Господь этой неблагодарной, звероподобной свинье, что от рождения своего подрезает корни под собой, похабит землю, которая его кормит, терзает прекрасный лик матери-природы. Теперь уж и не знает, как убрать за собой говно, как избавить от надвигающейся гибели это двуногое существо, смевшее называть себя разумным, чтобы погибнуть в безумии. […] Безбожники! Неблагодарные твари с тёмным рассудком, они всё же доконают жизнь на Земле» (30 марта 2001 г. Красноярск, Ф. Штильмарку).
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] "Ночь космонавта", Викт. Астафьев: «Вспомнил и снова ощутил, не только сердцем и разумом, но даже кожей, как, шагая в тяжелом скафандре по угольно-черной поверхности чужой ему и непонятной планеты, он остро вдруг затосковал по той, где осталась Россия, сплошь почти укрытая зеленым лесом, тронутым уже осенней желтизной по северной кромке».
[2] "Ночь космонавта", Викт. Астафьев: «Повидавший голокаменные астероиды, пыльные, ровно бы выжженные напалмом, планеты, без травы, без деревьев, без речек, без домов и огородов, он один из немногих землян воочию видел, как бездонна, темна и равнодушна безголосая пустота, и какое счастье, что есть в этом темном и пустом океане родной дом…»
[3] "Ночь космонавта", Викт. Астафьев: «Возвращаясь из испытательного полета с далекой безжизненной планеты, объятой рыжими облаками, он по пути облетел еще и Луну. Полюбовавшись печальной сестрой Земли, а по программе — присмотрев место посадки и сборки межпланетной заправочной станции-лаборатории, он завершал уже последний виток вокруг Земли в благодушном и приподнятом настроении».
[4] В тексте рассказа лесник Захар Куприянович с иронией называет космический корабль «самоваром», а космонавт находит, что корабль действительно своей формой напоминает самовар.
"Ночь космонавта", Викт. Астафьев: «— Лежи, лежи! Я буду пока докладать, а потом уж ты. Значит, так, — уже врастяжку, степенно продолжал он. — Зовут меня Захаром Куприяновичем. Лесник я. И жахнулся ты, паря, на моем участке. С небеси и прямиком ко мне в гости! Стало быть, мне повезло. А тебе — не знаю. Иду это я по лесу. Рубили на моем участке визиры летом вербованные бродяги, по-всякому рубили, больше тяп-ляп... Иду это я, ругаюсь на всю тайгу, глядь: а ко мне самовар с неба падает! Ну, я было рукавицу снял и по старинке: «Свят-свят!..» Да вспомнил, что по радио утресь объявили: сегодня мол, наш космонавт должен приземлиться, и смекнул: «Эге-е-е-е! Это ж Алек Митрич жалует! И правильно! — грю себе. — Всякие космонавты были, везде садились, а в Сибире почто-то нету? Беляев с Леоновым вон в Перьмской лес сели, а наша Сибирь поширше, поприметней ихнего лесу...»
[5] Иллюстрация приводится в начале статьи и взята из книги «Последний поклон», Астафьев В. Л.: Лениздат, 1982, стр. 644.
[6] «Нет мне ответа...»: Эксмо; М.; 2010. Эпистолярный дневник Виктора Петровича Астафьева, составленный из нескольких сотен его писем.
Опалённый солнцем каменный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из рода Пердомо, пока на свет не появилась Айза. Девушка, наделённая даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и говорить с умершими. Её таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота – проклятием. Спасая честь Айзы, её брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослеплённый горем отец жаждет крови, и семейство Пердомо спасается бегством через океан, достигает берегов Венесуэлы и обретает надежду.
Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок. Из-за неё вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать, скитаться, спасаясь от преступников, и завоёвывать себе право на жизнь. К морю, и только к морю влечёт зов предков и стремление самого семейства Пердомо, прозванного «Вглубь моря», а также желание вернуться на родные острова, к своему древнему очагу. Но Айза, устав от несчастий, которые она приносит близким, страстно желает избавиться от своего дара. Для этого она должна найти «Мать всех алмазов» и поклониться ей.
***
Альберто Васкес-Фигероа – испанский писатель родом с Канарских островов. Получил мировую известность в середине семидесятых годов прошлого века и жив до сих пор. Автор более восьмидесяти произведений и сценарист дюжины фильмов, но у нас почему-то известен преимущественно по телесериалу «Океан» из девяностых. Книжная трилогия «Океан» написана им в 1984-85-м годах, а на русском языке вышла лишь в 2013-м.
Все три романа цикла описывают злоключения семьи испанского рыбака на протяжении нескольких лет, начиная с 1949-го. Движитель сюжета – необычайная красота младшей из детей, Айзы. Она прелестна настолько, что даже родной отец опасается прикасаться к ней с четырнадцатилетнего возраста. Одновременно Айза невинна, как шестилетняя девочка, и слышать ничего не хочет о замужестве. Отсюда и проблемы.
Каждый роман трилогии словно написан по одному шаблону: всё было хорошо, из-за Айзы стало плохо, семья в бегах, семью преследуют, находятся бескорыстные помощники, бескорыстный защитник убивает главного злодея, всё становится хорошо. Повествование затянутое, зацикленное на быте и если не пошлое, то простонародно грубое. Но интересное историческим срезом общества и национальной экзотикой.
Начать с того, что живёт-то семейство на Канарах, но на каменном безжизненном острове, где дождь проливается один раз в году – если зима выдалась хорошая. Следом попадает на французскую Гваделупу. После пытается заработать и получить паспорта в Каракасе. Долгое время живёт в саванне Венесуэлы на скотоводческом ранчо. Сплавляется по Ориноко, ищет алмазы в сельве и забирается в Анды.
Фантастический элемент заявлен даром Айзы к общению с духами мёртвых и животными, но большой роли не играет. Да, с придурью девушка, ещё и чудит – зато добрая и красивая. Выражаясь языком Васкеса-Фигероа, беда не в том, что мёртвый дедушка ей сказки на ночь рассказывает, а в её вдруг выросших заднице и сиськах. Айза и сама страстно желает избавиться как от докучливых духов, так и от не нужной ей красоты.
Почему так? Потому, что девушка не вызывает умерших по просьбе их живых родственников. Она не медиум, способный вольно распоряжаться своей силой. Айза – свеча, которую сонмы духов могут если не погасить, то свести с ума непрекращающимися жалобами и вопросами. Увы, она не может их утешить ничем, ведь даже сами мёртвые скитаются в пустоте, не видя, не слыша и так ничего не узнав о Боге.
Семья состоит из пяти человек. Отец – двухметровый гигант и благородный дикарь. Мать – выпускница педучилища, извергнутая и проклятая всей роднёй за решение связать жизнь с нищим рыбаком. Старший сын, успевший отслужить на флоте и променявший офицерские курсы на рыбалку с отцом. Средний сын – прекраснодушный здоровяк, пока отличившийся только случайным убийством. И юродивая красотка Айза.
Натурализм стиля Васкеса-Фигероа зашкаливает, позволю себе дать несколько примеров. Замужняя экономка вынуждена отсасывать старику-хозяину раз в неделю. Инвалид дрочит единственной рукой, проковыряв дырочку в стене комнаты Айзы. Ковбой убивает индейца, обзавидовавшись его большому члену. Старатели на ночь прячут алмазы в прямой кишке. К счастью, это лишь малая часть жизни и повествования.
Основную часть времени автор посвящает историям о людях, словно рассказанным ими самими. Отставной сержант Иностранного легиона. Владелец съёмных квартир в Каракасе. Сорокалетняя бездетная вдова, богатая наследница табунов и стад Венесуэлы. Полковник СС, после поражения Германии лично вынесший себе жестокий приговор. Венгр-эмигрант, ставший искателем приключений в Южной Америке. Калейдоскоп лиц и судеб.
Проблематика цикла обуславливает второй уровень смысла: возможность существования чуда на грубой и плотской земле. Все три романа пытаются совместить небесное существо с человеческим миром и людьми. Обществом Айза изгнана отовсюду, но так же везде находятся единицы, способные понять, почувствовать, помочь и спасти. Окончательный вердикт автор даст лишь в заключительном романе трилогии.
облако тэгов
