Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
У меня вообще нет неопубликованных статей и рецензий, так сложилось. Все, что я пишу, где-нибудь выходит, ни в одном издании, так в другом. Не хвастаюсь, констатирую факт. Но вот с этой рецензией случилось странное. Начал писать ее пару лет назад, потом отвлекся, не закончил. А вот в этом году добрые люди таки уговорили довести дело до конца. «Информационный повод» уже ушел, новинкой «Чешуя ангела» быть давно перестала, так что повешу здесь, чего добру пропадать.
Под чешуей
Тимур Максютов. Чешуя ангела: Роман. — М.: Городец, 2021. — 352 с. — (Mystic & Fiction — Ветер мечты). Тир. 4000. — ISBN 978-5-907358-61-4.
«Чешуя ангела» Тимура Максютова — роман вне четких жанровых градаций. Магический реализм? Пожалуй. Криптоистория? Разумеется. Детектив? Мистика? Авантюрно-приключенческая фантастика? Не без этого. И не только. Автор смог вместить в один текст столько разноречивых посланий, адресованных разным читателям, что пробиться сквозь это многослойное напластование смыслов получится только при помощи набора хорошо заточенных профессиональных хирургических инструментов.
Итак, Санкт-Петербург, условные «наши дни». То есть, судя по деталям, скорее 2010-е, но это в принципе не существенно. Историк Игорь ведет не самый прозрачный, зато стабильный бизнес: за денежку малую восстанавливает генеалогические древа состоятельных граждан, страстно мечтающих припасть к истокам. Помнится, в 1990-х такая услуга действительно пользовалась популярностью, многие авторитетные представители городской богемы мечтали вывести свою родословную от Рюриковичей или Гедиминовичей, на худой конец от Романовых, и эксперты охотно пользовались этой слабостью новорусской элиты: любой каприз за ваши деньги! В десятых годах нового века ажиотаж заметно спал, бизнес идет ни шатко, ни валко. Но однажды к Игорю обращается солидный господин неопределенного возраста с необычной просьбой: не дедушку-графа разыскать в Париже, а восстановить его, клиента, собственную биографию. Проблема в том, что тот страдает избирательной амнезией и мало помнит о своем прошлом, видимо, довольно бурном. После недолгих колебаний Игорь принимает вызов — и оказывается втянут не просто в унылую криминальную драму, а в интриги криптократов, тайных правителей мира, борющихся ни много ни мало за секрет бессмертия.
Это одна сюжетная линия — для современной российской фантастики, пожалуй, самая тривиальная. Когда речь заходит о «Чешуе ангела», читатели и рецензенты неизбежно вспоминают «Посмотри в глаза чудовищ». Однако эта параллель, на мой взгляд, ложная: роману Максютова не хватает бритвенно острой иронии Лазарчука-Успенского, постмодернистского обыгрывания штампов поп-культуры — да и культуры вообще, без уничижительной приставки «поп». Если бы автор этим и ограничился, чрезмерная серьезность могла бы стать проблемой — но, к счастью, есть здесь и другие сюжетные линии.
Памир накануне Второй мировой войны. Комплексная экспедиция советских ученых натыкается на сокровище, упомянутое в древней, еще доисламской легенде. В истории про ангела, призванного, перефразируя известный лозунг первых лет революции, железной метлой загнать упирающееся человечество к счастию, — и о тайном горном ущелье, где этот ангел оставил зримый след своего пребывания на земле. Сокровище, надо сказать, обладает вполне измеримыми физическими параметрами и могло бы стать ощутимым вкладом в экономику Советской Республики, — а кроме того обладает набором необъяснимых сверхъестественных свойств. Но вот беда: в диких предгорьях все еще орудуют недобитые басмачи, тоже положившие глаз на эту невероятную находку. Индиана Джонс смотрит на мистический истерн с одобрительным прищуром, рассеянно поигрывая хлыстом.
Тем временем в предвоенном Ленинграде последние месяцы детства проводит Тополек, сын одного из участников злосчастной памирской экспедиции. Скоро на город начнут падать бомбы, сожмется кольцо блокады, и детство кончится — начнется что-то другое, темное, мрачное, муторное, под названием «жизнь». Это, надо признать, самая сильная и самая реалистическая часть книги, элемент фантастики тут сведен к необходимому минимуму, что роману только на пользу. Хотя, пожалуй, с нарочитой сентиментальностью автор перегнул палку: читать эти эпизоды, признаюсь, мне было порой просто неловко. Но, возможно, тут сказалась моя привычка к совсем другой «литературе для детей и юношества» — Веркину, Идиатуллину, Владиславу Крапивину времен его наивысшего творческого расцвета. Писателям, в общем, совсем не типичным. Может быть, в приличных домах как раз так сейчас и пишут — Тимуру Максютову, автору популярного детского цикла о приключениях Капельки, безусловно, виднее.
«Чешуя ангела» — роман не рядовой. «Очень нетривиально. У Максютова большой потенциал», — писала в 2021 году, когда книга еще по рукописи номинировалась на премию «Новые горизонты», культурный обозреватель Екатерина Писарева. Трудно не согласиться: потенциал, что называется, на лицо. Автор уверенно использует сильные тропы, многозначительные образы и метафоры: ангелы и драконы, ленинградская Блокада и Дорога Жизни, тайные правители мира (по крайней мере, 1/6 его части), охотники за бессмертием, философия Великой Степи — эти «фигуры переосмысления» по Михаилу Гаспарову густо обросли паутиной вторых-третьих смыслов. Каждый образ запускает длинную и сложную цепочку ассоциаций — хорошо сделано. Кроме того, действие романа по большей части вписано в легко узнаваемый ленинградский-петербургский городской ландшафт — удачная отсылка к традиции «петербургского текста», здесь тоже ставим жирный плюс.
В то же время, как ни парадоксально, «Чешуя ангела» для Тимура Максютова в некотором смысле дебют. Да, к 2021 году писатель выпустил более полутора десятка книг: реалистическую прозу, сборники рассказов, повести для детей, истории про «попаданцев». Но «Чешуя» его первый большой фантастический роман, написанный вне формулы, вне «проекта», фактически поперек линованного листа, как призывал Рэй Брэдбери. В итоге книга не лишена простительных слабостей дебюта — чешуйки неплотно пригнаны друг к другу, порой топорщатся «ежиком». Единого нарратива, целостного неразрывного повествования не получилось. Когда читатели (в том числе профессиональные, из числа литераторов) отзываются об этом романе, даже вполне комплементарно, они как правило разбирают каждую сюжетную линию по отдельности — сами того не замечая. Отчетливый звоночек: значит, полностью совместить технологические протоколы все-таки не удалось, случился легкий рассинхрон.
Однако и того, что у Тимура Максютова получилось, уже достаточно, чтобы признать эксперимент пусть не безупречным, но в целом успешным.
Впечатление от сборника рассказов получились противоречивое, с мрачным оттенком.
Нет, если брать "сферического коня в вакууме", то книга имеет целый ряд достоинств и смотрится на твердую восьмерку.
Хороший темп повествования. Никаких мегарассусоливаний на лишние триста страниц.
Каждый рассказ — завершенная, динамичная история с понятным финалом.
Есть сквозной персонаж, он же главный герой, выступающий в образе "меньшего зла".
Есть атмосфера. Автор специализируется по хоррору и родовые черты жанра проступают сквозь текст. Ужас, безнадега, отвращение, оторопь, брезгливость. Местами читать тревожно. Провинциальная новгородчина XVII-го века, да еще и в альтернативной реальности, с живыми мертвецами, привидениями, оборотнями и прочим.
Появись эта книга в начала нулевых, впечатление у меня от неё было бы куда лучше.
*
Только вот есть несколько маленьких "но", каждое величиною с откормленного борова.
Происхождение главного героя вполне читается: это ведьмак Геральд, обращенный автором в ходячего мертвеца и привязанный к конкретному селу. Если Сапковский играет в реализм (при всех оговорках), то есть два сравнительно простых способа написать что-то похожее и при этом совсем другое: уйти в юмор или в крипоту.
Юмор — это "Сергий против нечисти". Смешно, жизнерадостно, пародийно и постмодерново. Городская современная фэнтези, которая не претендует на правду, а лишь на интересную историю.
А тут слишком душно и мерзко. Там где у Кинга есть страх на фоне "маленького американского городка", но с примесью уюта и спокойствия, тут именно мерзость, отвратительная безнадежность, гримдарковость. Герой, Рух Бучила, тяжелейшими усилиями спасает ребеночка, но мать убьет младенца и герой это не осудит. Автор постоянно выходит на мелодраматические коллизии, которые разрешаются самоубийствами, просьбами о самоубийствах, безнадежными порывами. В то же "Ванькиной любви" Рух Бучила фактически отпускает вампиршу в село, заранее зная, что она быстро начнет убивать людей. И да, она убила сестру своего жениха. После чего жених убил нареченную, а Рух Бучила пришел к отцу жениха — совестить, укорять. Мол, именно ты подстроил обращение невесты. И тот да, усовестился. Хотя именно Рух Бучила отпустил обращенную вампиршу к людям. Из-за подобных фокусов рассыпается образ Руха Бучилы: как бы не пугал автор бОльшим злом, его меньшее зло тоже выглядит мало совместимым с жизнью людей. А значит, вели бы с ним люди себя принципиально иначе. Лучшим рассказом в сборнике выглядят "Все оттенки падали" — просто потому, что там есть спасение хотя бы одного человека, прямо связанного с очередной коллизией.
*
Еще автор использует альтернативную историю, с появлением магии в мире.
Как бы сказать помягче, сделано это спустя рукава. Возьмем эталонный образец: "Адашев. Северские земли" Вадима Нестерова. Разработан мир, прописано общество, дана трансформация персонажей, связанная с этим миром.
А что видим тут?
Заявлена мега-катастрофа в 1302-м году — силы ада и неба стали реальностью, началась анархия. Длилось это пока "в 1413-м году на Венском конвенте уцелевшие христианские государства не объединились и не дали отпор нечисти, дикарям, варварам и демонопоклонникам, сталью и огнем установив новый порядок."
Действие происходит уже в 1670-х.
Чего можно было бы ждать?
— образы из XIX-го века появляться никак не должны? Фиг вам. Городские охотники на экзотическую нечисть, городские же ученые-естествоиспытатели, "гусарские офицеры", дамы высшего света...
— нечисть и благодать, кроме того, что встроены в социум, должны встроиться в технологии. Колдовство в ремесле, в крестьянском деле, в армии, в государстве. Любое изделие неизбежно с примесью магии, ведь колдунов буквально как травы, а в каждом доме домовой живет. Фиг вам. Повторяются модели поведения, характерные для нашей реальности: магия/святость/скверна в ремесле — постоянно не здесь, они ускользают или рассыпаются, или фактически являются проявлениями массовой истерии, которые приводят приводят к очень быстрому распаду общества. То есть имеется и новгородский конклав ведьм, и деревенская колдунья. Но "гусары", которые проводят зачистку местности от зла, экипированы только обычным оружием и собаками. Их оружие ни разу не зачарованное, не благословленное, нет соколка-беспилотника, нет амулета или частицы мощей и т.п. "С голой пяткой на пулемет", вот как это называется.
— и просто фортели с датами: новгородчина XVII-го века, календарь григорианский, при этом государственные терки между Новгородом и Московией, а уже основан Архангельск.
— а есть ли исламские, буддийские, языческие государства? Про языческий Урал говорят прямо. Но и только. Исламская нечисть, которая должна переть из степи? Нет, не слыхал.
Отчего это происходит?
Для автора первично заимствование образа. Зомби? Возьмем. Вампир? Возьмем. Толпа некромантов-дикарей в шкурах? Отлично. Рафинированная городская ведьма? Пойдет в текст. Ведь у Сапковского получалось?
Тут и вылазит разница между продуманным миром и собранным на живую нитку.
Этот винегрет не становится помоями, потому что автор нормально встраивает истории, но запашок вполне отчетливый...
Итого: автор пошел в непривычный для него субжанр фантастики без надлежащей подготовки. Ужастик есть, мелодрама присутствует. Но для темного фэнтези слишком много соплей, а для альтернативной истории — откровенных противоречий.
В конце 2022 года два крупных российских издательства АСТ и Рипол-классик почти одновременно выпустили книгу Михаила Харита «Карнавал Ар-Мегиддо — сборник рассказов, сказок, эссе. Иллюстратором обложек в обоих случаях была Е.Хачатурян.
Название сборника — от одноименного рассказа, открывающего сборник и повествующего о событиях в местечке Мегиддо на горе Ар. Это место упомянуто в Библии и по легенде является местом последней битвы сил добра с силами зла.
Сборник даёт возможность познакомится с творчеством писателя в широком диапазоне стилей. Здесь есть триллеры (« Bon weekend », «Хозяин дома» и др. ), фантастика («Карнавал Ар-Мегиддо», «Настройщик», «История с приведением» и др.), классическая литература (цикл «Андрей», «После дождика в четверг» и др.) , сказки-притчи (цикл «Тайная тетрадь. Сказки Ангелов и демонов»), стихи и философские эссе.
Писатель, в свойственной ему ироничной манере, предлагает читателю взглянуть на окружающий мир, используя разные краски и художественные методы. В итоге перед нами предстаёт невероятная картина казалось бы знакомого мира, окружающего нас. Здесь за повседневными событиями прячется другая реальность — фантастическая, насыщенная загадочными совпадениями и детективными историями.
Мистическое окружение неумолимо затмевает знакомую реальность. Всё вокруг перестаёт быть простым и знакомым.
В предисловии к книге автор пишет, что сказки взяты из «Тайной тетради» деда Максима (одного из главных героев романа «Рыбари и виноградари»). Это — мудрые, весёлые и даже хулиганские притчи, которые дед, академик, генерал и волшебник писал для своего внука.
Ох уж эти сказки — это безудержная сатира над философией, историей, теологией, социологией. Бесспорный интеллектуальный и научный кругозор автора зашкаливает. Это понятно, если учесть биографию писателя: доктор наук, профессор, путешественник, археолог …
Возможно это и определяет и литературный язык автора — такого языкового богатства и красочности описаний одновременно с чёткостью мысли и краткостью изложения в современной литературе я уже давно не встречал.
Многослойность сборника объединяет сюжеты с общим вопросом к читателю – до какой глубины, до какого слоя, до какой степени понимания сущности мироздания ты способен прорваться. В итоге возникает интеллектуальный квест, увлекательный и необычный.
Рекомендую эту книгу не только любителям фантастики, но и всем почитателям интеллектуальной литературы.
Издательство «Никея» выпустило по-русски книгу видного британского филолога Тома Шиппи, доказывающего, что автор «Властелина колец» и «Сильмариллиона» может быть отнесен к числу классиков европейской литературы и поставлен в один ряд с Диккенсом и Джойсом. Читайте о том, почему такие сравнения по большому счету не имеют смысла и где на самом деле следует искать исток непреходящего обаяния сочинений Толкина.
В толкиноведении есть одна непререкаемая величина — английский литературовед Томас Шиппи, автор двух книг о Толкине. «Дорога в Средиземье» издана в России еще в 2003 году (под названием «Дорога в Средьземелье»), вот теперь вышла вторая — «Дж. Р. Р. Толкин: автор века». Примечательно, что она имеет подзаголовок «Филологическое путешествие в Средиземье», хотя справедливости ради так следовало бы охарактеризовать прежде всего «Дорогу». Сравнением этих двух книг и имеет смысл начать наше повествование (вдобавок чтобы не повторять то, что уже сказал в своем замечательном предисловии к «Автору века» Николай Эппле).
В оригинале «Дорога» опубликована в 1982 году, а «Автор века» — в 2000-м. Безусловно, все это время Шиппи продолжал обдумывать прежние темы и совершенствовать понимание творчества Толкина. Поэтому книга 2000 года заметно, на порядок (если в литературоведении возможна такая градация) стройнее, структурнее и систематичнее своего предшественника. Огромный том «Дороги», пожалуй, даже избыточно полон микроскопическим препарированием всевозможных мифологических аллюзий и лингвистических нюансов. Отдельно вынесенные приложения и примечания, занимающие еще двести страниц, показывают лишь, что автор не очень хорошо справился с обилием материала. Впрочем, именно как материал и советует читателю свою книгу сам Шиппи.
(Полностью рецензию можно прочитать на сайте "Горького")
Примечательно, что первым знакомством с буддизмом для западного неофита обычно становятся притчи и коаны дзэн — самой поздней, странной и далекой от первоначального буддизма секты. Затем, если неофит не потеряет интерес, он переходит к махаянскому ядру: искусительной йогачаре и алмазно-радикальной мадхьямаке, далее знакомится с вдохновенными сутрами праджняпарамиты и, наконец, спускается на самый «нижний» уровень, к Палийскому канону, где с некоторым удивлением встречает не только всеобъемлющий свод «скучных» правил монашеского поведения, но и блестящую практику скептического ума, разрубающего все заблуждения.
Примерно такой путь проделал герой новеллы «Дом Бахии», открывающей новый роман Пелевина «KGBT+». Примерно такой путь проделал, как мне представляется, и сам Пелевин: от раннего творчества, где преобладают махаянские мотивы, действуют бодхисаттвы и всем заправляет Пустота, до позднего, начало которого я отношу к «Тайным видам на гору Фудзи» и который характеризуется тем, что я бы назвал «техническим буддизмом» — изощренной системой «школьных» упражнений, без малейшего подключения высших способностей человеческого духа. Попробую пояснить на примере «Дома Бахии», о чем речь.
В этой новелле некий бирманский (то есть хинаянский) монах сначала легко отбивает заученные японским гостем в молодости дзэнские выпады, после чего учит его истинному видению, которое заключается в том, чтобы в любом восприятии оставалось только восприятие — без какой-либо концептуализации, осознавания и понимания. Ум «сливается с непосредственной данностью момента» и «исчезает как наблюдатель» — остается только «поток быстро сменяющихся восприятий в той последовательности, в какой они происходят сами по себе».
Но совершенно очевидно, что это состояние животного! Именно животное зависимо от своих восприятий полностью и существует только в их потоке и как их же сумма. Животное не осмысляет своих восприятия и не осознает себя в них — оно просто плывет вместе с ними, прилепляясь к каждому, словно носимый ветром осенний листок. Если нет некоего центра, который понимал бы, что восприятие — это только восприятие, то такое восприятие становится целым миром, тотальным всем — конечно, лишь на долю секунды, пока его не сменит другое, но столь же тотальное восприятие. Опять же, если нет самостоятельного центра, для как можно более точного следования за восприятиями («слияния с непосредственной данностью момента») организм задействует инстинкты, эволюционные стереотипы и схемы — в точности как у животных. В таком «самоозверении» нет никакого пробуждающего просветления, о каковом, кстати, бирманский монах ничего и не говорит.
Тут можно возразить, что я что-то упрощаю или не догоняю, неужели за сотни лет буддисты не увидели и не осознали этой ловушки? Конечно, увидели. Именно ответом на то, как не попасть в плен к восприятиям при устранении воспринимающего «я», и стала вся Махаяна. Для этого она задействовала все надлогические, сверхконцептуальные возможности нашего ума, в том числе те самые парадоксы и коаны, которые призваны не просто уходить от конкретных ответов в теоретических спорах, как следует из текста Пелевина, а преобразовывать природу ума, природу воспринимающего «я» в сторону его высших измерений.
А что же Хинаяна, которая не приняла махаянских «излишеств»? Понять ее решение помогает та самая «Бахия сутта» из Палийского канона, на которой и построена пелевинская новелла. По ее сюжету, отшельник Бахия настойчиво просит у Будды наставления и получает краткое резюме всего Учения, которое сводится к тому, что, оставив в восприятии только воспринимаемое, «ты не существуешь ни в том, ни в другом, ни посередине этих двух», —«так приходит конец страданию»… но, что важно, и жизни! Неслучайно сразу же за уходом Благословенного Бахию убивает корова с теленком (символ взаимозависимого существования или кармы), а вернувшийся Будда констатирует, что Бахия прервал цепь перерождений и достиг «Абсолютного Освобождения, Ниббаны». Именно немедленная запредельная нирвана («Там нет ни земли, ни воды…») и является выходом Хинаяны из бессмысленной болтанки тотальных восприятий — жить в миру с этим невозможно, с чем была несогласна Махаяна, которая, напротив, выбрала нирвану в самой гуще сансары.
Что же в таком случае выбирают герои Пелевина? Нечто совсем иное, что является ни Хинаяной, ни Махаяной, а скорее теми магическими практиками, о которых все время предостерегал Будда своих ретивых учеников. Бирманский монах заявляет о себе как о перерождении Бахии — то есть буквально противоречит тексту своей же сутры! Более того, он рассказывает, что научился проживать множество разных жизней и «путешествовать между мирами», то есть, говоря словами эпиграфа к роману: «I’ve been here and I’ve been there, And I’ve been in between», делать нечто совершенно противоположное наставлению Будды («ты не существуешь ни в том, ни в другом, ни посередине этих двух»)! Аналогично поступает и его японский ученик, в азарте творчества овладевая этими практиками. В результате буддизм, не важно, махаянский или хинаянский, летит побоку и начинается характерная позднепелевинская окрошка из эзотерики, конспирологии и антиутопии.
Здесь самое время оставить баттлы пелевинских криптомагов и начать новое восхождение — от Палийского канона через вдохновенные сутры праджняпарамиты, искусительную йогачару и алмазно-радикальную мадхьямаку к парадоксальной мистике татхагатагарбхи, хонгаку и таким знакомо-незнакомым притчам и коанам дзэн. Впрочем, прочесть «KGBT+» тоже можно — главное, не придавать тамошнему «буддизму» слишком большого значения…
облако тэгов
