Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Вне очереди в Избу-читальню врывается дебютант! Я подвинул всё, что было запланировано на чтение, и взялся за... самый настоящий сплаттерпанк. Я не буду говорить, что сплаттерпанк, это максимально не моё. По разному бывает. Дозировано, так очень даже моё. Но это, как с любым жанром – в чистом виде я только виски люблю. Однако есть два момента, ради которых я взялся прочесть этот роман. Во-первых, я хочу, чтобы у Николая Романова, автора «Мясного танка», получилось. Работа на поле сплаттера – дело неблагодарное, и хорошо, что есть авторы, которые пробуют границы жанра на прочность, чисто из любви к искусству. Во-вторых, я хочу, чтобы получилось у издательства «Феникс», которое рискнуло издать дебютанта, да ещё и открыть им серию. В общем, давайте заглянем в Мир Плоти.
Общий замес такой: отдалённое будущее, в котором случился один из вариантов конца света. Выжившие решили, что старые порядки довели до цугундера, а значит нужно что-то менять, причём радикально. Поэтому теперь миром правит Саркома – разумный кусок мяса, этакий биокомпьютер, который усиленно давит любое техническое сопротивление. Вот в этот мир и попадает главный герой по имени Адам. Человек из прошлого, который помнит планету совсем другой.
Обещанный кровавый экшн зарубается с первых страниц. Горы трупов, реки крови, мясные масакры с участием татуированных качков и могучих женщин. Человеков будут перемалывать холодным и огнестрельным оружием, руками и зубами, и даже специально для этого придуманными машинами. Новый мир – сладкий сон водителя «Мясного танка». Ему-то, бедолаге, приходилось сшивать свою машину из трупов, а это мало того, что незаконно, так ещё и утомительно – очень уж материал скоропортящийся. То ли дело новые, специально выращенные из плоти машины! Специально выращенное из плоти оружие! Специально выращенные из плоти дома! Ну, я предупреждал, что тут много мяса.
Сюжет довольно прост: главный герой, в составе группы диверсантов, каждый из которых сам по себе тянет на отдельную историю, пробирается из пункта А(Д) в пункт Б, дабы свершить возложенную на героя миссию. И такой подход заставил меня вспомнить о другом отечественном сплаттерпанк-романе, который мне, в своё время, не зашёл. В «Золотой пуле» Некрасова/Врочека герои тоже идут к некой цели, по пути разливая кровищу и разматывая кишки.
И вот, казалось бы, «Золотая пуля» написана мощнее и образнее, как-никак два очень крутых автора делали, но «Во имя плоти» мне зашёл куда легче. Хотя и не без сопротивления. Перечитав свой старый отзыв, освежив воспоминания, наконец разобрался почему так. Всё-таки мешал мне этот мощнейший оммаж Кинговскому «Стрелку», бесил прям. «Во имя плоти» в этом плане гораздо честнее, потому что предлагает именно то, что предлагает – мясо, секс, резню, жестокость и абсолютно бесчеловечный мир, форма управления в котором – бруталитет, как он есть. И если вы открывали книгу именно затем, чтобы нырнуть в потроха, она вас не подведёт.
Да, я лично от хоррора больше хочу именно ужаса, гнетущей атмосферы, а не гимна насилию. Тем не менее, этот поклон в сторону фантастических боевиков прошлого, щедро приправленный насилием и жестью, прочёл с интересом. Плюс, эта книга, кажется, примирила меня с моим восприятием сплаттерпанка, как такового. Пожалуй, перечитаю «Золотую пулю», как будет время. Велик шанс, что оценка моя изменится. Вот такой странный отзыв получился, как будто на две книги разом. Читать или не читать? Да читать, однозначно. Обе две. Как иначе понять, твоё это или не твоё?
«Я никогда не рисую сны или кошмары. Я рисую свою собственную реальность» *Фрида Кало
Ранее говорил о пластичности современного хоррора. Отметил, что у нас растет интерес к самой природе страха. Это видно по публичным выступлениям наших хоррор-авторов, которые ведут лекции, чувствуя запрос аудитории. Это показательный слом. В русской литературе началось то, что ранее происходило в европейской – мы, если так можно выразиться, стали «иначе бояться». Желая испытать ужас, русский читатель теперь ищет контакта с чем-то большим, чем он сам. И авторы нащупывают экзистенциальную природу кошмара. Говорят о контексте. И масштабе: поэтому в хоррор-произведениях кошмар становится все больше космологичным.
Здесь речь не про эволюцию восприятия. Мы говорим, скорее, о возвращении к глубинам человеческой природы, которую забыли.
Страх перед самими собой ярко изобразили греки в образе Пана. Человек с внешностью козла не просто пугал людей. Он парализовал ужасом. Когда Пан выскакивал из зарослей или издавал резкий звук, люди впадали в животный страх. А те, кто хоть на миг приходил в себя, бежал без оглядки, — не осознавая, от чего именно спасается. Миф о страшном божестве наглядно показывает: ужас сидит в нас еще до того, как мы понимаем, чего боимся.
Современные русский авторы хоррора это ощущают. Они давно поняли, что кошмар – трансцендентное понятие, выходящее за рамки литературы. Поэтому, говоря о страхе, ремесленники пера все чаще касаются того, что составляет саму нашу суть. Но, подводя читателя к испугу, они вынуждены считаться с законами литературы. А мы шагнем дальше. Ведь, чтобы понять природу кошмара, глупо ограничивать его рамками какого-то жанра.
Здесь вообще стоит задуматься, насколько реалистичным должен быть хоррор, чтобы нас по-настоящему настращать. Пугает ли он нас потому, что реалистичен? Или хоррор как культурное явление возник из-за того, что сама реальность появилась благодаря ужасу? Если уж совсем проще, то что первично, а что вторично: реальность или кошмар? Чтобы понять это, нужно залезть глубоко внутрь себя самих.
Вспомним наш первый пережитый кошмар.
Что пугает ребенка? Он может бояться фантастических существ типа приведения или чудовища из книги / экрана. Но они – плод фантазии, имеющий конкретный образ. Конечная мыслеформа, которую может выдумать лишь сознание. Бессознательный ужас, напротив, лежит глубже. Ему чужда всякая объективация. Пример с Паном подтверждает, что сильнейший кошмар мы испытываем перед тем, что непознаваемо. В детстве опыт контакта с непознаваемой угрозой – это шорохи, тени. Это пугающие сигналы «с той стороны»: из шкафа, из-за угла, из коридора. Из большого пространства, которое сжимается над нашей кроваткой.
В младенчестве наш мир ограничен этой условной кроватью с перилами. Мы не вылезаем за ее пределы. Откуда тогда маленький человечек вообще знает, что рядом может быть нечто пугающее, если еще не видел ни монстров, ни реальной угрозы? Он не способен их даже придумать (сознание не сформировано до конца). У младенца не было контакта с чем-то пугающим (в нашем понимании), — но страх уже присутствует. Почему?
Потому, что опыт кошмара на самом деле уже был пережит. Человечек испытал ужас раньше, чем понял, что есть такое — эта наша с вами «реальность», большое пространство, которое сжимается вокруг кроватки. В детстве ребенок не знал, что оно собой представляет, а уже испугался. Когда он успел? Ответ прост: до рождения.
Мы забыли этот кошмар. Хотя психика помнит.
Представьте, что вы дремлете в теплом, уютном коконе. Его стенки упругие, мягкие. Все кормит вас. Даже, когда спите. Вы еще не знаете, где находитесь, но четко уверены: место, где вы сейчас — абсолютно безопасно. Но вдруг по кокону проходит ток, его упругие стенки вздрагивают, сжимаются — и давят на вас. Границы привычного мира трещат по швам. Разрываются, заставляя пространство вытолкнуть вас куда-то, где холодно. Стенки уже не давят. Они душат. Боль усиливается. Нежный мир рушится, и на голову обрушивается кошмар гибели.
Все это испытывает младенец, выходя из утробы матери. Он еще не сформировался как личность. У маленького человечка нет собственных мыслей. Он еще даже не появился на свет, и до конца не получил опыт контакта с реальностью. Но человечек уже испытывает ужас, потому что мир, в котором жил – исторгает в неизвестную Пустоту.
Мы соприкасаемся со страхом и кошмаром еще до того, как окончательно приходим на свет. Возможно, корень страшных историй, которые мы читаем — это желание, вернувшись к кошмару, заново переварить травму боли, полученную при рождении. И вернуть контакт с миром, где было хорошо. Вернуть утраченный Рай. Только, почему-то, Там было темно.
Тьма была нашим Домом. А ужас нам нужен, чтобы вспомнить.
Теперь мы спускаемся еще ниже, на более низкие этажи нашего подсознания. Откройте по ссылке дверь в черную комнату — и скажите, что пробуждает в человеке животный ужас? Какой страха из личного опыта вы запомнили ярче всего? Что заставляет вас возвращаться к темам ужаса в литературе? Ответьте на вопросы. Вас ждет анкета-зеркало. В будущем она отразит на своей поверхности страхи, которых вы привыкли не замечать. И ужас заговорит нашими голосами.
Приглашаем всех желающих приять участие в создании эксклюзивного и первого в своём роде русскоязычного сборника в честь культовой хоррор-франшизы Silent Hill.
Если под впечатлением от игр или фильмов вы сочинили рассказ, посвящённый этой ставшей уже легендарной вселенной, или только планируете отдать дань уважение, то добро пожаловать на конкурс от к западу от октября.
Места где развернуться в мире Silent Hill, а также мотивов для новых историй очень много. Вы можете поведать о том, что происходило с главными героями до или после основных событий, или на их основе сделать ответвления от сюжетов. Самое главное оставаться оригинальными, и в то же время не выходить за рамки известного загадочного города-призрака (с его тёмным культом, иной туманной стороной) переполненного извращёнными монстрами.
цитата
Принимаются до 4-х рассказов от одного автора в формате .doc, желательно шрифт Times / кегль 18 без междустрочных интервалов. Объём рассказов до 40.000 знаков. Произведения присылайте прямо в лс организатору Артур Коури. Вместе с текстами напишите о себе вкратце справку: литературные предпочтения, публиковались ли раньше (если да — то где) и как давно являетесь фанатом Silent Hill. Дедлайн: конец июля.
......
По итогам конкурса в начале августа на сайте издательского сервиса Ridero появится бесплатная электронная версия книги. А затем выпустим коллекционный тираж.
Ранее я обозначил столпы, на которых строился современный русский хоррор. Упомянул, что появляются новые темы, долго не характерные для отечественного жанра. Действительно, благодаря ним мы лучше постигаем природу кошмара. Однако это не значит, что жанр хоррора крепок. Говорить о его зрелости в России пока рано: традиции литературного ужаса у нас нет.
Традиция не возникает сама по себе. Её основа — преемственность, которой трудно обойтись без школы. Чтобы родилась школа, должно смениться несколько поколений авторов, работающих в одном направлении и опирающихся на схожие ориентиры. Эти ориентиры могут быть системой или личностью.
Исторически сложилось так, что системы хоррора в России не было. Поэтому стержнями жанра становились конкретные авторы. На ум приходят Гоголь, Булгаков. Но кроме них рядовой читатель больше никого не вспоминает (если вообще знаком с другими именами). Хотя также были: Сологуб, Андреев, Ремизов, А. Толстой. Этих писателей знают гораздо меньше. Между тем именно они написали одни из самых страшных русских произведений. Взять хотя бы «Семью вурдалаков» (А. Толстой) — жуткий рассказ, для многих страшнее "Вия". Или «Занофу» (А. Ремизов) — чуть ли не экзистенциальный хоррор, показывающий бессмысленность человеческого бытия в деревне. По глубине эти авторы не уступают, а в части ужаса превосходят более известных коллег.
Почему же запомнили Гоголя? Не потому, что он был первым. В ту же эпоху жил и Загоскин, подаривший нам «Вечера на Хопре», и Сомов, создавший «Киевских ведьм». Дело в том, что Гоголь сумел попасть в боль времени. Он использовал хоррор не как цель, а как приём для рассказа, важного публике. Мистика у него была не жанром, а способом подсветить нечто более зудящее в мозгу читателя (например, мелочную жизнь помещиков и столичных чиновников).
Поэтому одного имени недостаточно. Чтобы все пришли к созданию традиции, равняясь на условного «Гоголя», мало и современников, готовых идти по его стопам, ибо их таланта тоже не хватит. Нужна преемственность, которая держится на заимствовании — с опытом новаторства. Только так формируется традиция. Она требует времени, когда темы, образы и техника культивируются на протяжении нескольких поколений разными авторами — под разным углом.
Увы, русский хоррор развивался волнообразно. Он больше обновлялся, чем копировался. Хоррор-техника, едва оформившись как метод, сменялась новой модой — и теряла актуальность. В результате жанр не умирал, но и не креп — его держали на себе фигуры масштаба Гоголя и Булгакова.
Чтобы жанр стал традицией, такие фигуры должна (временно!) заменить школа. Школа — это не только сюжеты, которые отвечают на вопрос «о чем сейчас популярно». Но это также методы, принципы, инструменты, методология. Без методологии — нет системы. Без системы — нет традиции.
Благо, сегодня мы стоим на переломном этапе. Пока русский тёмный жанр не превращается в школу, но уже начал обрастать техниками. Происходит так не потому, что стало больше авторов, пишущих о страшном, и не потому, что читатели внезапно массово заинтересовались ужасами. Это результат грамотной работы платформ.
Запрос на пугающее был всегда — в той или иной форме. Но впервые появились площадки, которые не просто собирают тексты, а культивируют жанр. Они проводят конкурсы — регулярно. Некоторые из них уже фактически стали кузницей авторов. Те, кто проходит через конкурсное сито, получают критику на свои работы, публикуются и становятся жюри для следующей волны участвующих. Возникает горизонтальная связь: опыт, переданный через текст. Формируется возможность учиться — на примере чужих сильных работ.
Раньше так не получалось. Приходилось сравнивать несравнимое: Гоголя с Сологубом, Сологуба с А. Толстым. Но каждый из них писал о разном и, что важно, по-разному. Теперь мы способны выстроить «средний портрет» автора ужаса — с конкретными признаками и техниками. Этот подход может выстоять. Ведь конкурсы идут годами: ели один исчезнет — другой продержится. Так формируется отбор, который укрепляет наиболее сильные лит. площадки.
На наших глазах рождается способ формировать литературную когорту. Именно здесь показываются зачатки преемственности.
Мы на старте большого процесса.
Хоррор в России начинает превращаться в литературную традицию.
Что вы думаете о рождении русской хоррор-традиции? Ступайте по ссылке — и скажите, какая из проблем сегодня актуальна для жанра? Какой путь развития хоррора считаете продуктивным? Что укрепит к нему интерес массового читателя? Ответьте на вопросы
облако тэгов
