Хоррор, мистика и саспенс

Общий замес такой: отдалённое будущее, в котором случился один из вариантов конца света. Выжившие решили, что старые порядки довели до цугундера, а значит нужно что-то менять, причём радикально. Поэтому теперь миром правит Саркома – разумный кусок мяса, этакий биокомпьютер, который усиленно давит любое техническое сопротивление. Вот в этот мир и попадает главный герой по имени Адам. Человек из прошлого, который помнит планету совсем другой.

Обещанный кровавый экшн зарубается с первых страниц. Горы трупов, реки крови, мясные масакры с участием татуированных качков и могучих женщин. Человеков будут перемалывать холодным и огнестрельным оружием, руками и зубами, и даже специально для этого придуманными машинами. Новый мир – сладкий сон водителя «Мясного танка». Ему-то, бедолаге, приходилось сшивать свою машину из трупов, а это мало того, что незаконно, так ещё и утомительно – очень уж материал скоропортящийся. То ли дело новые, специально выращенные из плоти машины! Специально выращенное из плоти оружие! Специально выращенные из плоти дома! Ну, я предупреждал, что тут много мяса.

Сюжет довольно прост: главный герой, в составе группы диверсантов, каждый из которых сам по себе тянет на отдельную историю, пробирается из пункта А(Д) в пункт Б, дабы свершить возложенную на героя миссию. И такой подход заставил меня вспомнить о другом отечественном сплаттерпанк-романе, который мне, в своё время, не зашёл. В «Золотой пуле» Некрасова/Врочека герои тоже идут к некой цели, по пути разливая кровищу и разматывая кишки.

И вот, казалось бы, «Золотая пуля» написана мощнее и образнее, как-никак два очень крутых автора делали, но «Во имя плоти» мне зашёл куда легче. Хотя и не без сопротивления. Перечитав свой старый отзыв, освежив воспоминания, наконец разобрался почему так. Всё-таки мешал мне этот мощнейший оммаж Кинговскому «Стрелку», бесил прям. «Во имя плоти» в этом плане гораздо честнее, потому что предлагает именно то, что предлагает – мясо, секс, резню, жестокость и абсолютно бесчеловечный мир, форма управления в котором – бруталитет, как он есть. И если вы открывали книгу именно затем, чтобы нырнуть в потроха, она вас не подведёт.

Да, я лично от хоррора больше хочу именно ужаса, гнетущей атмосферы, а не гимна насилию. Тем не менее, этот поклон в сторону фантастических боевиков прошлого, щедро приправленный насилием и жестью, прочёл с интересом. Плюс, эта книга, кажется, примирила меня с моим восприятием сплаттерпанка, как такового. Пожалуй, перечитаю «Золотую пулю», как будет время. Велик шанс, что оценка моя изменится. Вот такой странный отзыв получился, как будто на две книги разом. Читать или не читать? Да читать, однозначно. Обе две. Как иначе понять, твоё это или не твоё?

Засим всё. Приятного чтения всем, кто ещё читает!

Фух! Как-то многовато нарочитой и чрезмерно выпяченной остросоциальности.

Безусловно, темы важные для каждого мыслящего существа. Темы, во многом определяющие Человека. Но перебор с идейным накалом порой оказывается выстрелом себе в ногу. Тем паче, за столь обильным моральным наполнением, создатели сериала несколько позабыли о собственно сюжетной линии.

Темп Revival откровенно вялый. Интрига с воскрешением развивается с такой бешеной скоростью, что ее улитка обгонит (свет и когти-копыта, прям эпично). Две трети сезона о том, что стало причиной библейских событий в богоспасаемом городке, и в чем тайный смысл происходящего, мы не имеем ни малейшего понятия. Герои вяло разбираются с последствиями, крутят психологические и общественные этюды, держат мхатовскую паузу. Активного действия – днем с огнем. Право слово, к шестой серии интерес к проекту начинает потихоньку угасать. Ну нельзя так долго тягать кота за причинное место! (Будто заслышав мысли разочарованного зрителя, с шестого эпизода постановщики поддают жарку и пару нежданчиков).

И это при том, что некоторые моменты сериала провальными не назовешь. Постановщики обеспечили зрителю знакомство с суперсильными (при стрессе) и регенерирующими воскрешенными (что обеспечивает как ряд забавных, так и ряд жутковатых моментов, ну как без элементов зомби-хоррора!). Запустили несколько сюжетных линий: тут вам и двинутый харизматичный проповедник, и братья-бандюки, и еще один импозантный товарищ, с лица которого буквально можно воду пить.

И стержневая, детективная арка с семейством Сайпресс, которая обеспечивает 80 процентов интереса к проекту.

Папаня-шериф. В отличие от большинства своих собратьев в кино, обычно выступающих исключительно положительными персонажами (если твоя фамилия не Тиллман, конечно), Уэйн не столь однозначен. С одной стороны в наличии комплекс суперответственности, жажда быть полезным, желание максимально защитить горожан. С другой откровенно фашистские идеи (все для блага большинства, само собой), искренние заблуждения в стиле якобинцев, пронизанные уверенностью в том, что только Уэйн знает, как лучше для народа. Усугубляется дело давящим, паршивым характером, относительно недавней смертью жены, контрами с мэром (у горожан в очильниках адекватный и хороший политик!) и привычкой работать через голову городской власти.

Также в наличии две дочурки. Старшая, Дана, также трудится в полиции, но давно лелеет мечту сбежать из этого патриархального рая в мегаполис. Карикатурно обожает пончики, те самые, без которых не представить клишированного копа. Щеголяет перлами: «у меня есть шокер, пистолет и низкая планка морали». Порой выглядит трогательно-забавно, порой нарочито круто, с изрядной комедийной ноткой.

Младшая, Эм, страдающая болезнью чрезмерной хрупкости костей, одно время отдалилась от семьи, активно баловалась наркотой и всячески панковала. В наличии детские психотравмы, не изжитое бунтарство, и безвременная кончина при таинственных обстоятельствах. Как нетрудно догадаться, не окончательная. Эм становится эдакой Бабой Ягой в тылу врага, показывая нам с вами воскрешенных в самой что ни на есть близи, и время от времени подкидывая кусочки всплывающей в памяти информации. Обеспечивая потенциальный головняк фашиствующему папаше, который стремится прижать всех воскрешенных к ногтю. Вокруг смерти Эм (которая держится девицами в секрете, не всегда удачно) развивается натуральное детективное расследование (обстоятельное и подробное, как и все в этом сериале), обеспечивающее проекту львиную долю интриги и оживляжа. А также чеканных фраз типа: «Мне пришлось умереть, чтобы почувствовать себя живой».

Отношения сестер недурно прописаны, проходят хорошее развитие. Барышни, ссорятся, мирятся, взаимодействуют, чаще всего лидирует старшая, но порой вожжи берет в руки младшая.

Персонажи созданы чуть утрировано, не шедеврально, но каши не портят. Благо герои неплохо проработаны и снабжены шлейфом роли, пускай узеньким и куцым, но все же.

Эрго. Спорный проект за злободневной остросоциальностью слегка позабывший о сюжете. Ближе к финалу постановщики начинают исправляться, но не факт, что многие зрители дотянут до этого благословенного момента.

Режиссер: Самир Реэм, Аманда Роу

В ролях: Мелани Скрофано, Стивен Огг, Дэвид Джеймс Эллиотт, Гия Сандху, Фил Брукс, Лара Джин Хоростецки, Никки Гуаданьи, Дерек МакГрат, Нэйтан Дэйлз, Глен Гулд, Майя Джей Бастидас, Ленор Занн, Карен Нокс, Кэтрин Кинг, Джош Круддас

Картина, до боли знакомая всем, кто хоть раз проводил лето в пионерлагере. А уж тем, кто познал бурную тусовочную юность – и подавно.

Нас одарят шикарным шлейфом роли Серого Дома и обитателей, населявших его в разное время. Упоминание истории Дома, важных событий, людей, живших тут ранее, легендарных выпускников и наставников: иногда вскользь, намеками, иногда целыми подглавками, создает на диво целостную картину бытия интерната.

Примерно с экватора романа автор обозначает одну из магистральных угроз, ожидающих героев к финалу, и уже увиденную ими в детстве. Намекает на жуткие вещи, происходящие в преддверии 18-летия протагонистов. Удачно нагнетает обстановку, вводя серьезные элементы триллера и даже хоррора.

Немало времени в бытии Дома уделено мистике. Начиная от талисманов и амулетов, которыми пользуются буквально все. Продолжая намеками, надписями, рисунками на стенах, Ночью сказок. Завершая прямыми рассказами (и не только) об изнанке, «Той стороне Дома», прыгунах, ходоках и прочих волшебных моментах. Долгое время неясно, что перед нами: причудливые фантазии экзальтированной детворы и пубертатных подростков, или натуральная магия? Автор оставляет читателю выбор: верить в прошлое Македонского, лесные похождения Слепого, измененное состояние сознания Курильщика, или отмахнуться, сведя все к расстроенной психике неуравновешенных пацанов. И даже Ральфа, упоминающего изменения реальности, можно оставить за скобками, отнеся к тому же ведомству психиатрии (которому явно пора плотно заняться обитателями интерната). Можно. При очень большом и извращенном желании. До определенного момента.

Решать вам, тихо улыбается Мариам.

Петросян шикарно прописывает персонажей. Раскрывает как на духу, показывая размышления и рефлексии, демонстрируя их мысли и мыслишки, от возвышенных до мерзких. Порой не щадя героев. Переполняя описания чувствами и эмоциями. Рисуя картины развития (или деградации). Снабжая практически каждого парой колоритных черт характера и поведения. Делая персонажей «Дома» нашими близкими друзьями. Оттого так наотмашь лупят читателя редкие сцены подлости, меняющие отношение к некоторым протагонистам. Будто лучший кореш предал.

О некоторых из героев.

Кузнечик. Безрукий мальчик, демонстрирующий одно из самых впечатляющих развитий образа в романе. Спокойный, тихий, не любящий драк. Изучающий Дом с широко распахнутыми глазами. Из милейшего ребенка становящийся неординарным юношей.

Слепой. Незрячий пацан, с не самой устойчивой психикой, с младых ногтей учащийся противостоять остальному миру. Избравший себе кумира и так и не оправившийся после его потери. Идущий по пути, который приведет его к месту одного из вожаков и самых значимых людей в Доме. Безжалостный и малоэмоциональный. Замкнувшийся в броне безразличия.

Курильщик (избавиться от воспоминаний о бравом парне из Иксов выходит не сразу). Инвалид-колясник. Единственный, практически всегда общающийся с читателем от 1-го лица. Сбежавший от Фазанов – образцово-показательной палаты глупеньких и подлых зануд. Проходящий путь от очарованности состайниками до подспудного противостояния остальным обитателям Четвертой – частенько выступая эдаким махровым скептиком. Решивший воспринимать большинство действий обитателей Дома как Игру. Зря.

Шакал Табаки. Еще один неходячий. Балагур и трепач, воришка-трикстер, чьим хитом сезона стал ответ на вопрос одним предложением страницы на четыре. Ехидный, бесцеремонный, шумный, надоедливый – сущий тарарам на колесиках. Не терпящий часы в их любом виде (с чего бы это?). Любитель истории Дома, чуткий, заботливый, верный друг, отличный товарищ в играх.

Следующие по важности персонажи, типа того же наставника Ральфа, Македонского, Черного, Волка или Лорда не столь подробно показаны, но время от времени приоткрывают нам полог со своего прошлого, показывают глубинные реакции на раздражители, личный подход к жизни, способ и стиль мышления.

И даже глубоко второстепенные образы обязательно получат минуту, а то и поболе славы, Дорисовывая живой и до краев наполненный социум Дома.

Дополняют картину гармоничный, хороший, насыщенный язык, приятные уху обороты, как-то: «Папка набита мной», «состайник», «Слепой всегда говорит понятно, даже когда молчит», или «Ты спугнул мне Лес».

Эрго. Неожиданно мощный роман, проходящий по ведомству магического реализма. Восхитительно прописанные герои, проживающие самые важные этапы взросления перед нашими глазами. Фантасмагорическая психоделика живого Дома и его восприятия обитателями. Объемная, полная эмоций и воспоминаний картина замкнутого детско-подросткового социума. Потрясающая книга.

И действительно, для романа ужасов «Оно» излишне изощрен. Семь полноценных главных героев, столь же подробно разработанный восьмой — антигерой Генри Бауэрс, плюс несколько десятков эпизодических, каждый из которых имеет свое лицо. Два временных плана – 1958 год, когда героям по 11 лет (как и самому Стивену КИНГУ в этом же 1958-м) и 1985-й, перетекающие один в другой: в части 5-й «Ритуал Чудь» это переплетение происходит буквально – действие каждые 15-20 минут перебрасывается из прошлого в настоящее и обратно, не сразу и сообразишь в начале каждого из эпизодов, взрослые это идут или дети.

В интервью 2006 года ежеквартальному журналу «The Paris Review» Стивен КИНГ (одним из двух интервьюеров был тот же Кристофер Леманн-Хаупт) назвал три своих романа, которые «работают более чем на одном уровне» — «Мизери», «Долорес Клейборн» и «Оно»:

— Когда я начал работать над «Оно», которое прыгает туда-сюда между жизнью персонажей в детстве и затем во взрослой жизни, я понял, что пишу о том, как мы используем наше воображение в разные моменты нашей жизни. Я люблю эту книгу... и говорю: «О Боже, она такая длинная». Думаю, это самая диккенсовская из моих книг благодаря широкому кругу персонажей и переплетающимся сюжетам.

Казалось бы, в написанном ранее «Противостоянии» и персонажей больше, и страниц. И в число произведений, которые, по его мнению, будут читать через сто лет, КИНГ в том же интервью включил не «Оно», а «Противостояние», больше отвечающее ожиданиям читателей – привычнее, шаблоннее, развлекательнее. А с «Оно», похоже, он хотел зайти в мейнстрим.

«Патерсон»

Амбиции подчеркивают эпиграфы к каждой из пяти частей романа из поэмы «Патерсон» поэта-модерниста Уильяма Карлоса Уильямса, первоначальный импульс которой дал «Улисс» Джеймса Джойса. Эта поэма обычно сопоставляется (и противопоставляется) с работами Томаса Элиота и Эзры Паунда. Роман гораздо глубже погружен в поэму, чем заметили даже зарубежные кинговеды. У Уильямса город (реальный Патерсон из штата Нью-Джерси) является как человек именно в том смысле в каком У КИНГА говорится, что Дерри – это и есть Оно или суть Дерри – это Оно.

Интерлюдии романа о кровавых историях из прошлого Дерри вышли из четвертой части (1951 год) поэмы, где аналогичные истории являются точно такими же интерлюдиями:

— Незадолго до двух часов ночи 16 августа 1875 года мистер Леонард Сэндфорд из фирмы «Пост и Сэндфорд», работая над усовершенствованиями для водопроводной компании в районе водопадов, заглянул в пропасть возле рулевой рубки водопроводной станции. Он увидел нечто похожее на груду одежды и, пристально всматриваясь, пока поток то стихал, то поднимался, отчётливо разглядел ноги мужчины, тело которого причудливым образом застряло между двумя брёвнами. Именно в «развилке» этих брёвен и застряло тело.

Вид человеческого тела, висящего над пропастью, был поистине необычным и ужасающим. Весть о его находке привлекла в тот день множество посетителей.

Или вот:

— Патерсон, штат Нью-Джерси, 17 сентября. Двадцатидвухлетний Фред Гуделл-младший был арестован сегодня рано утром и обвинен в убийстве своей шестимесячной дочери Нэнси, которую полиция разыскивала со вторника, когда Гуделл сообщил о ее пропаже. Продолжавшийся до часу ночи допрос, который вели полицейские под руководством шефа Джеймса Уокера, позволил, по словам полиции, получить сведения об убийстве от этого рабочего фабрики, получающего 40 долларов в неделю.

В 2 часа ночи Гуделл провел полицию за несколько кварталов от своего дома к месту на горе Гарретт и показал им тяжелый камень, под которым он похоронил Нэнси, одетую только в подгузник и положенную в бумажный пакет из супермаркета.

Гуделл признался полиции, что убил ребёнка, дважды ударив деревянной подставкой детского стульчика в понедельник утром, когда он её кормил, раздражившись плачем. Окружной врач, доктор Джордж Сёрджент, сообщил, что причиной смерти стал перелом черепа.

Таких интерлюдий в четвертой части несколько. Напомню лишь, что в этой поэме, на русский язык не переведенной, свободный стих разбивается прозаическими кусками.

Нюансы

На самом деле, многочисленные повторы, раздувающие, казалось бы, роман, продуманны автором. «Оно» стилистически выстроено. В главах с 19-й по 22-ю не просто действие перебрасывается по времени, но и эпизоды разделяются таким образом, что фраза, начав говориться в 1958-м году, заканчивается в 1985-м, а потом, конце эпизода, происходит аналогичный обратный перенос.

Или другой нюанс, который не удалось передать в русских переводах. Роман начинается со слова «ужас»: «The terror, which would not end for another twenty-eight years» и заканчивается словом «it» (хотя и с маленькой буквы): «and the friends with whom he shared it».

Фрейд

Понятно, что рассматривать «Оно» по Зигмунду Фрейду – первое, что приходит в голову. Это так и просится. В «Стандартном издании» Джеймса Стрейчи фрейдовское «Das Ich und das Es» переведено латинскими «The Ego and the Id». Не буду говорить о первом слове, хотя Я и Эго – понятия различающиеся, а вот «das Es» по-английски будет «the It».

Если признать это существо фрейдовским das Es города Дерри, или das Es его населения, то элементарно решается проблема с нелогичностью при противостоянии с «Клубом неудачников» (ведь Оно с его возможностями могло прекрасно расправиться с ними по одному): какие могут быть логика, предвидение и планирование у das Es? Тем более, что патерсонская концепция города как человека должна предусматривать и существование его подсознательного.

Такое объяснение дает и более объемную картину трагических событий из прошлого Дерри. Считать, что в циклах пробуждения Оно управляло, например, в 1930 году членами «Легиона Белой Благопристойности», которые сожгли солдатский клуб «Черное пятно» (погибло 80 человек) или Клодом Эру, устроившем резню в баре «Серебряный Доллар» в сентябре 1905 года (при полном равнодушии к массовому убийству топором, происходящему на их глазах, других посетителей бара), значит полностью снимать с тех и того вину за содеянное. Взяли под управление, мол. А вот резонанс желаний, влечений, ненавистей, неприятий самого человека (группы) и их подсознательного, куда в стабильном состоянии это все вытесняется, а в каких-то экстремальных ситуациях начинает «втесняться» обратно, расшатывая рамки нормативного, более похоже на истину.

И когда в 19 главе Бев убегает от озверевшего отца – «Все это в глазах отсутствовало напрочь. Она видела в них только жажду убийства. Она видела в них Оно. Беверли побежала. Побежала от Оно» — происходит именно то, о чем сказано выше.

Это не значит, что Стивен КИНГ сидел над романом, обложившись работами Зигмунда Фрейда. Совсем нет. Гофман тоже не писал «Песочного человека» с оглядкой на отца психоанализа, что не помешало Зигмунду Фрейду проанализировать в «Жутком» этот рассказ в соответствии со своей теорией.

Подходы к теме

В 1975 году Стивен КИНГ опубликовал роман «Жребий Салема» о писателе Бене Миерсе, который приезжает в провинциальный городок своего детства, где пытается разобраться со своими детскими страхами, а потом выясняется, что город этот заполонило Зло.

Почти что сюжет «Оно». Разве что писателя зовут Билл, и он один из «Клуба неудачников».

Любопытно, что эпиграфом к прологу «Жребия Салема» являются строки Георгоса Сефериса (в переводе Виктора Антонова):

— Мой старый друг, чего ты ищешь?

Ты возвратился из чужих краёв,

Где образы далёких дней минувших

Хранил ты в сердце бережно и верно

В скитаньях многолетних по чужбине.

Те же самые строки стали эпиграфом к роману «Оно» (в переводе Виктора Вебера):

— Что ищешь ты среди руин, камней,

Мой старый друг, вернувшийся с чужбины,

Ты сохранил о родине своей

Взлелеянные памятью картины.

В 1982 году Стивен КИНГ написал «Труп». О четырех 11-12-летних мальчишках из неблагополучных семей в провинциальном городке и их путешествии к трупу: здесь есть и детские страхи, и хулиганы, и погибший брат.

В «Оно» есть и непосредственные отсылки к «Сиянию», «Кристине», «Темной башне».

Никто из обозревателей не отметил, что кровь в раковине, которую увидела Бев, это метафора менструации. В норме они начинаются как раз в 9 – 12 лет. Кэрри, у которой месячные появились в 15 с половиной лет, – это уж очень сильная задержка: в таких случая рекомендуют обращаться к врачу.

Не зря же из сливного отверстия говорят Бев: «мы внизу с тобой, и мы летаем, мы изменяемся...»

А на следующее утро мама, посмотрев на проступающие под свитером груди, заметила: «Господи, ты так быстро растешь».

Физические изменения – то, что беспокоит Бев, и то, что привлекает к ней взгляды мальчиков.

Пляска смерти

В 1981 году вышла документальная книга Стивена КИНГА о жанре «horror» «Пляска смерти», из которой тоже немало попало в «Оно». Например, последние слова книги:

— Мне хочется на прощание сказать вам слово, которое все дети инстинктивно уважают, слово, истинность которого взрослые могут постичь только в наших историях... и в наших снах. Магия.

«Наши истории» – это истории, рассказанные авторами «horror». Об этом же – самое начало «Оно», в посвящении детям Стивена КИНГА:

— Ребята, вымысел – правда, запрятанная в ложь, и правда вымысла достаточно проста: магия существует.

В главе второй «Пляски смерти» КИНГ подробно рассказывает о двух фильмах ужасов: «Я был подростком-оборотнем» и «Я был подростком-Франкенштейном».

На эти два фильма в кинотеатр «Аладдин» пошли одиннадцатилетние Бен, Ричи и Бев из «Клуба неудачников», а потом убегали от компании местного хулигана Генри Бауэрса.

Бен и Ричи пошли на фильмы ужасов после того, как первый из них рассказал случившуюся с ним жуткую историю о клоуне в виде мумии, а второй только что побывал в жуткой истории с движущейся фотографией в комнате убитого младшего брата Билла. Им тогда было очень страшно. Они и их друзья уже поняли, что в Дерри обитает монстр. Но Ричи, сидя в кинотеатре, забитом детьми, «которые вопят и кричат в самые страшные моменты, ...не связывал эпизоды из этих двух малобюджетных фильмов, которые они сейчас смотрели, с событиями в их городе... пока не связывал».

Но экранные ужасы тоже оставляют след:

— Ричи попятился, его лицо превратилось в маску ужаса, и он закричал: «Оборотень! Билл! Это Оборотень! Подросток-оборотень!»

А Беверли судорожно доставая из кармана серебряный шарик, уронила на пол мелочь и два корешка билетов на «Аладдин».

В части второй «Июнь 1958 года» Майка Хэнлона преследует огромная птица из «Родана», а еще одного мальчика, чуть позже погибшего, — «Тварь из Черной лагуны». Оба фильма – тоже из книги о «horror».

Размышления об особенностях детского восприятия напрямую перекочевали из «Пляски смерти» в «Оно»:

— Смертно само детство: человек способен любить, но любовь проходит. И мы не только Паффа, железного дровосека и Питера Пена бросаем в погоне за водительскими правами, школьным и университетским дипломом, в стремлении приобрести «хорошие манеры». Каждый из нас изгнал Зубную фею (или, может, она изгнала нас, когда мы уже стали не в состоянии поставлять необходимые ей молочные зубы), убил Санта Клауса (только чтобы оживить труп для своих собственных детей), прикончил великана, который гонялся за Джеком по бобовому стволу («Пляска смерти»)

— И теперь, когда мы больше не верим в Санта-Клауса, в Зубную фею, в Гензеля и Гретель или тролля под мостом Оно готово разобраться с нами. «Возвращайтесь, – говорит Оно. – Возвращайтесь, давайте доведем до конца начатое в Дерри. Приносите ваши палки, и ваши шарики, и ваши йо-йо! Мы поиграем. Возвращайтесь, и мы посмотрим, помните ли вы самое простое: каково это – быть детьми, которые верят без оглядки, а потому боятся темноты» («Оно»).

Есть западные исследователи, которые одним из источников «Оно» называют оду «Отголоски бессмертия по воспоминаниям раннего детства» Уильяма Вордсворта. Лично я, прочитав «Оно» думал: ну, это уж слишком. Однако, пара последних страниц «Пляски...», откуда был взят вышеуказанный небольшой фрагмент, очень близка концепту оды: взросление как «явный случай развития ограниченности мысли и постепенное окостенение воображения», утеря волшебного третьего глаза. Так что, возможно, не без влияния. Тем более, Вордсворт упоминается в «Жребии Салема» 1975 года (а самый классический пример влияния оды – «Мэри Поппинс» Памелы Трэверс).

«Пляска смерти» и «Оно» заглядывают в друг друга как в зеркало. Восторгаясь в первой «Мозгом Донована» Курта Сиодмака (в 1970 году Стивен КИНГ опубликовал стихотворение «Мозг Донована»), автор цитирует поговорку, которая помогла герою этого романа справиться с гипнотической силой Мозга: «Он бьет руками по столу, но призрак видится ему» (единственная российская публикация в «Искателе» 1995 года в переводе Михаила Массура: «Во мгле без проблеска зари он бьется лбом о фонари и все твердит, неисправим, что призрак гонится за ним»).

Именно с этой поговоркой, известной еще с позапрошлого века, Заика Билл противостоит в «Оно» монстру. В переводе Вебера она звучит так: «Через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет».

Клуб неудачников

Название клуба переведено категорически неправильно. У Стивена КИНГА – «the Losers’ Club»: клуб лузеров. И эти два понятие – не синонимы. Loser происходит от глагола «to lose» — проигрывать, уступать, утрачивать, упускать.

Все семеро – в какой-то мере отщепенцы в своих школьных сообществах. Билл – заика, Эдии постоянно ходит с ингалятором, Стен – еврей, очкарик Ричи не успевает уследить за своим языком, Майк – негр из чуть ли не единственной чернокожей семьи в Дерри, Бен – чудовищно толст, Беверли – из очень бедной семьи и постоянно ходит с синяками.

Получается, что Бев, например, неудачница потому, что родилась в такой семье с неуравновешенном отцом, а в школе появляется в поношенной одежде? Но в этом случае, неудачником является и Генри Бауэрс – у него такой же очень небогатый и еще более полоумный отец, которые периодически его избивает и заставляет работать по 30 часов в неделю. Разве не неудачник? Но не лузер. Кто его таковым посмеет посчитать – тут же лишится пары зубов, если не хуже. Ряд одноклассников (включая отпрыска одного из «лучших семей» Дерри Питера Гордона) даже принимают его в роли лидера. А вот Бев, в отличие от него, свое лузерство приняла. И Бен. Они – самые яркие примеры.

Эти семеро нашли друг друга, и образовалось нечто синергетическое.

Опыт их противодействия опасной и жестокой компании Генри Бауэрса стал определяющим в борьбе с Оно. Именно этот опыт дал им отчаянную веру в свои силы. При том, что Генри, получая отпор, не останавливался, а делался только злее и упорнее. Как и Оно. Можно даже предположить, что Оно – искаженное отражение Генри и Ко. Или наоборот.

И еще одна параллель из «Пляски смерти». Рассказывая о фильмах 50-х кинокомпании «Американ интернешнл пикчерс», специализировавшейся на малобюджетных фильмах, ориентированных на молодую аудиторию, КИНГ заметил:

— В фильмах не было толстых детей, не было детей с бородавками или страдающих нервным тиком; прыщавых детей; детей, вечно простуженных; детей с сексуальными проблемами; детей с заметными физическими недостатками (даже такими ничтожными, как плохое зрение, которое приходится исправлять с помощью очков, – у всех детей из фильмов ужасов и пляжных картин АИП стопроцентное зрение)... Почти во всех фильмах действие разворачивается в небольшом американском городе – с этой сценой аудитория знакома лучше всего... но города эти выглядят странно, будто здесь накануне съемок поработала специальная команда, удалив всех хромых, заик, толстопузых или веснушчатых.

Роман заполонили чудовища из фильмов категории «B» и дети, которых в эти картинах не было. У всех семерых из «Клуба неудачников» с мозгами все в порядке, но Дерри буквально забит персонажами с отклонениями от психической нормы. Может, в маленьких американских городках их количество действительно зашкаливает – этим и объясняется масса страшных историй, о которых мы смотрим и читаем? С такими девиациями не удивительно такое Оно города.

Взросление

К 25-летию выхода романа Стивен КИНГ написал послесловие к очередному изданию (спасибо коллеге Nexus за перевод):

— Лично для меня «Оно» навсегда останется романом о полном ужасов путешествии через мост соединяющий детство и взрослую жизнь.

Но постойте, ведь повзрослеть – проще некуда! Любой ребенок, которому удастся избежать лейкемии или автомобильной аварии, сможет сделать это! Однако… Однако, послушайте: мы никогда до конца не становимся взрослыми, пока помним, какими детьми мы были когда-то и пока сознательно не примем решения оставить себя молодых в прошлом, убрать с глаз долой как любимые ранее игрушки в кладовку. Многие из нас поступают так с появлением собственных детей. Некоторые – путем написания книг. Но также многие – путем чтения книг.

С детством героев романа мы начинаем знакомиться с Бена Хэнскома. Его конфликт с Генри Бауэрсом начался с отказа дать списать контрольную. Вот здесь и прозвучал первый звоночек темы:

— Он боялся, но при этом не отступал от принятого решения. Понимал, что впервые в жизни сознательно определился с планом действий, и это тоже его пугало, хотя он и не понимал почему: прошло немало лет, прежде чем он осознал, что хладнокровие его расчетов, точная и прагматичная оценка расходов, свидетельствующие о начавшемся переходе во взрослый мир, нагнали на него даже больше страха, чем угрозы Генри. От Генри он мог увернуться, а со взрослым миром, в котором, вероятно, так думать придется постоянно, это не получится.

А далее ему снится сон, в котором клоун по льду приближается к мосту, на котором стоит он, Бен, и зовет:

— Тебе там понравится, я обещаю, всем мальчикам и девочкам, которых я встречал, там нравилось, потому что это тот же остров Удовольствий Пиноккио или страна Нетинебудет Питера Пэна; им никогда не придется взрослеть, а ведь именно этого хотят все дети! Так что пошли! Ты увидишь столько интересного. Получишь шарик, покормишь слонов. Покатаешься на горках! Тебе это так понравится, и, Бен, как ты будешь летать…

Как я уже заметил, взросление и связанные с ним физиологические изменения, очень беспокоят Бев. И опасно влияют на ее отца.

Общеизвестным символом, соединяющим детство и взрослое состояние, стал в романе стеклянный переход из детской библиотеки во взрослую, который взорвался в 1985 году после того, как Оно было окончательно уничтожено. Мы знакомимся 38-летними членами «великолепной семерки» еще до этого события. В 11 лет они дали клятву на крови вернуться в Дерри, если Оно вновь появится. Ведь они его не добили в 1958-м. Единственным не сдержавшем клятву стал ее инициатор Стэнли Урис, покончивший с собой.

И вот здесь встает вопрос: а когда же завершилось их взросление — в 1958 году или в 1985-м? Бен перестал быть лузером лишь два года спустя после событий 1958-го — об этом он рассказал сам. Его излишний вес во многом оказался следствием чрезмерной материнской любви. Как и ингалятор Эдди Каспрэка, наполненный плацебо. Но Эдди женился на женщине, оказавшейся копией матери, и продолжил пользоваться ингалятором, хотя уже знал, что астмы у него нет. Бев вышла замуж за мужчину-копию ее отца, который так же ее избивает и держит в жесткой психологической зависимости. Билл живет с женщиной, очень похожей на Бев. То есть детские травмы, сформировавшиеся тогда установки по-прежнему цепко держали их. И им пришлось вернуться в Дерри, чтобы еще раз сразиться со своими детскими подсознательными страхами.

Боюсь, правда, успешность оставшихся в живых членов «Клуба неудачников» отныне не окажется столь же безупречной, как и успешность их родного города Дерри. Магия существует, но она – прерогатива детей.