| автор |
сообщение |
Тимон 
гранд-мастер
 
|
 5 мая 2007 г. 22:10 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
Продолжаем одну из самых популярных тем здесь (старая тема).
сообщение модератора Внимание! Все стихотворения на политическую тематику (независимо от направленности) будут удаляться. За политикой — в ОИ
|
–––
И когда Александр увидел обширность своих владений, он заплакал, ибо не осталось земель, которые можно покорять.. |
|
|
|
Maine_Coon
магистр
|
|
Aryan 
миротворец
|
|
8 января 2013 г. 23:25 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Джон Донн
Трудно звездочку поймать,
Если скатится за гору;
Трудно черта подковать,
Обрюхатить мандрагору,
Научить медузу петь,
Залучить русалку в сеть,
И, старея,
Все труднее
О прошедшем не жалеть.
Если ты, мой друг, рожден
Чудесами обольщаться,
Можешь десять тысяч ден
Плыть, скакать, пешком скитаться;
Одряхлеешь, станешь сед
И поймешь, объездив свет:
Много разных
Дев прекрасных,
Но меж ними верных нет.
Коли встретишь, напиши -
Тотчас я пущусь по следу!
Или, впрочем, не спеши:
Никуда я не поеду.
Кто мне клятвой подтвердит,
Что, пока письмо летит
Да покуда
Я прибуду,
Это чудо устоит?
Перевод Г. М. Кружкова
---------------------------------------------
О, не печалься, ангел мой,
Разлуку мне прости:
Я знаю, что любви такой
Мне в мире не найти.
Но наш не вечен дом,
И кто сие постиг,
Тот загодя привык
Быть легким на подъем.
Уйдет во тьму светило дня -
И вновь из тьмы взойдет,
Хоть так светло, как ты меня,
Никто его не ждет.
А я на голос твой
Примчусь еще скорей,
Пришпоренный своей
Любовью и тоской.
Продлить удачу хоть на час
Никто еще не смог:
Счастливые часы для нас -
Меж пальцами песок.
А всякую печаль
Лелеем и растим,
Как будто нам самим
Расстаться с нею жаль.
Твой каждый вздох и каждый стон -
Мне в сердце острый нож;
Душа из тела рвется вон,
Когда ты слезы льешь.
О, сжалься надо мной!
Ведь ты, себя казня,
Терзаешь и меня:
Я жив одной тобой.
Мне вещим сердцем не сули
Несчастий никаких:
Судьба, подслушавши вдали,
Вдруг да исполнит их?
Представь: мы оба спим,
Разлука — сон и блажь,
Такой союз, как наш,
Вовек неразделим.
Перевод Г. М. Кружкова
-----------------------------------------------
ОБЩНОСТЬ
Добро должны мы обожать,
А зла должны мы все бежать;
Но и такие вещи есть,
Которых можно не бежать,
Не обожать, но испытать
На вкус и что-то предпочесть.
Когда бы женщина была
Добра всецело или зла,
Различья были б нам ясны;
Поскольку же нередко к ним
Мы безразличие храним,
То все равно для нас годны.
Будь в них добро заключено,
В глаза бросалось бы оно,
Своим сиянием слепя;
А будь в них зло заключено,
Исчезли б женщины давно:
Зло губит ближних и себя.
Итак, бери любую ты,
Как мы с ветвей берем плоды:
Съешь эту и возьмись за ту;
Ведь перемена блюд — не грех,
И все швырнут пустой орех,
Когда ядро уже во рту.
Перевод С. Л. Козлова
|
–––
I am a social vegan, I avoid "meet". |
|
|
Maine_Coon
магистр
|
|
10 января 2013 г. 13:49 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Джон Китс
Ода Соловью
От боли сердце замереть готово,
И разум — на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова.
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев, —
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена —
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены,
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел — родник печали,
Что полон тяжких слёз;
Где красота не доле дня живёт
И где любовь навеки развенчали.
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды вакховой квадриги, —
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги, —
Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звездных фей;
Но тёмен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грёз,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там.
Соцветьям мускусных тяжелых роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
Я в Смерть бывал мучительно влюблён, —
Когда во мраке слышал это пенье,
Я даровал ей тысячи имён,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для нее настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий, —
Ты будешь петь, а я под слоем дерна
Внимать уже не буду ничему.
Но ты, о Птица, смерти непричастна, —
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи все той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи, в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она,
Все та же песнь лилась проникновенно, —
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный.
Прощай! Перед тобой смолкает дух —
Воображенья гений окрыленный.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье.
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин, —
Что было это — сон иль наважденье?
Проснулся я — иль грежу наяву?
Перевод Евгения Владимировича Витковского.
------------------------------------------------------ ----------
Ode to a Nightingale
MY heart aches, and a drowsy numbness pains
My sense, as though of hemlock I had drunk,
Or emptied some dull opiate to the drains
One minute past, and Lethe-wards had sunk:
'Tis not through envy of thy happy lot,
But being too happy in thine happiness,
That thou, light-wingèd Dryad of the trees,
In some melodious plot
Of beechen green, and shadows numberless,
10 Singest of summer in full-throated ease.
O for a draught of vintage! that hath been
Cool'd a long age in the deep-delvèd earth,
Tasting of Flora and the country-green,
Dance, and Provençal song, and sunburnt mirth!
O for a beaker full of the warm South!
Full of the true, the blushful Hippocrene,
With beaded bubbles winking at the brim,
And purple-stainèd mouth;
That I might drink, and leave the world unseen,
20 And with thee fade away into the forest dim:
Fade far away, dissolve, and quite forget
What thou among the leaves hast never known,
The weariness, the fever, and the fret
Here, where men sit and hear each other groan;
Where palsy shakes a few, sad, last grey hairs,
Where youth grows pale, and spectre-thin, and dies;
Where but to think is to be full of sorrow
And leaden-eyed despairs;
Where beauty cannot keep her lustrous eyes,
30 Or new Love pine at them beyond to-morrow.
Away! away! for I will fly to thee,
Not charioted by Bacchus and his pards,
But on the viewless wings of Poesy,
Though the dull brain perplexes and retards:
Already with thee! tender is the night,
And haply the Queen-Moon is on her throne,
Cluster'd around by all her starry Fays
But here there is no light,
Save what from heaven is with the breezes blown
40 Through verdurous glooms and winding mossy ways.
I cannot see what flowers are at my feet,
Nor what soft incense hangs upon the boughs,
But, in embalmèd darkness, guess each sweet
Wherewith the seasonable month endows
The grass, the thicket, and the fruit-tree wild;
White hawthorn, and the pastoral eglantine;
Fast-fading violets cover'd up in leaves;
And mid-May's eldest child,
The coming musk-rose, full of dewy wine,
50 The murmurous haunt of flies on summer eves.
Darkling I listen; and, for many a time
I have been half in love with easeful Death,
Call’d him soft names in many a musèd rhyme,
To take into the air my quiet breath;
Now more than ever seems it rich to die,
To cease upon the midnight with no pain,
While thou art pouring forth thy soul abroad
In such an ecstasy!
Still wouldst thou sing, and I have ears in vain—
60 To thy high requiem become a sod.
Thou wast not born for death, immortal Bird!
No hungry generations tread thee down;
The voice I hear this passing night was heard
In ancient days by emperor and clown:
Perhaps the self-same song that found a path
Through the sad heart of Ruth, when, sick for home,
She stood in tears amid the alien corn;
The same that ofttimes hath
Charm'd magic casements, opening on the foam
70 Of perilous seas, in faery lands forlorn.
Forlorn! the very word is like a bell
To toll me back from thee to my sole self!
Adieu! the fancy cannot cheat so well
As she is famed to do, deceiving elf.
Adieu! adieu! thy plaintive anthem fades
Past the near meadows, over the still stream,
Up the hill-side; and now 'tis buried deep
In the next valley-glades:
Was it a vision, or a waking dream?
80 Fled is that music: — do I wake or sleep?
Май 1819
|
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
10 января 2013 г. 14:21 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата Maine_Coon Александр Блок
ПОЭТЫ
Великолепно это у него. Хочется иной раз с ним и поспорить, и дамская мода на него злит, и "Двенадцать" не люблю, но великий поэт, конечно, а главное — возвышенные люди были, невыносимо, что ушло то поколение. Сперва декабристов сгноили, потом и этих переморили. А теперь имеем-с вокруг носителей определенного мироощущения. |
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
11 января 2013 г. 21:43 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Maine_Coon, это тебе, сам поймешь, по какому признаку
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
|
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
11 января 2013 г. 21:49 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Борис Пастернак
Здесь прошелся загадки таинственный ноготь.
- Поздно, высплюсь, чем свет перечту и пойму.
А пока не разбудят, любимую трогать
Так, как мне, не дано никому.
Как я трогал тебя! Даже губ моих медью
Трогал так, как трагедией трогают зал.
Поцелуй был как лето. Он медлил и медлил,
Лишь потом разражалась гроза.
Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья.
Звезды долго горлом текут в пищевод,
Соловьи же заводят глаза с содроганьем,
Осушая по капле ночной небосвод.
Папа говорил: "Надо ж было допустить, чтобы слышалось при чтении "поцелуй был котлета!" Но он гениален, и ему даже ляпсусы прощаешь!"
|
|
|
urs
магистр
|
|
11 января 2013 г. 22:27 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Редьярд Киплинг
The Kingdom
Царство
Как ныне сели мы на царство.
И рекли: это — этак, а это — вот так,
И всем поворот от дворцовых ворот,
Но в душе нашей мрак,
Как ныне сели мы на царство.
Как ныне сели мы на царство.
До короны — рукой подать:
Острием меча, и рукой палача,
Да змею тоски не изгнать,
Как ныне сели мы на царство.
Как ныне сели мы на царство.
И наша по праву власть,
А еще стыд и страх за дневной размах,
И ночной бессонницы сласть,
Как ныне сели мы на царство.
Как ныне сели мы на царство,
Отлетело веселье прочь,
И тоски не тая, дорогая моя
Терзается день и ночь.
Златом блещет венец,
Ну а счастью конец,
Как ныне сели мы на царство.
Пер. Ю.Соколова
|
–––
Вскую шаташася языцы, и людие поучишася тщетным? |
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
13 января 2013 г. 03:21 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Когда ставила поэтам отметки (О ужас! Знал бы желчный Лермонтов, что ему аки школьнику пятерочки с минусом кто-то ставит), отметила, что часто не открываются мои любимые стихи. Приведу знаменитое стихотворение Ахматовой, понятное каждой женщине, которое на ФЛ не оценивают.
Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи.
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился он — что-то скажет...
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся,
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся -
И загадочных, древних ликов
На меня посмотрели очи...
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его — напрасно.
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто, и ясно.
|
|
|
Вихрь
магистр
|
|
13 января 2013 г. 10:27 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Николай Заболоцкий
Снежный человек
Говорят, что в Гималаях где-то,
Выше храмов и монастырей,
Он живет, неведомый для света,
Первобытный выкормыш зверей.
Безмятежный, белый и косматый,
Он порой спускается с высот,
И танцует, словно бесноватый,
И в снежки играет у ворот.
Но когда буддийские монахи
Со стены завоют на трубе,
Он бежит в смятении и страхе
В горное убежище к себе.
Если эти россказни — не бредни,
Значит, в наш всеведающий век
Существует все-таки последний
Полузверь и получеловек.
Ум его, как видно, не обширен,
И приют заоблачный суров,
И ни школ, ни пагод, ни кумирен
Не имеет этот зверолов.
В горные упрятан катакомбы,
Он и знать не знает, что под ним
Громоздятся атомные бомбы,
Верные хозяевам своим.
Никогда их тайны не откроет
Гималайский этот троглодит,
Даже если, словно астероид,
Весь пылая, в бездну полетит.
Но пока над свежими следами
Ламы причитают и поют,
И пока, расставленные в храме,
Барабаны бешеные бьют,
И пока тысячелетний Будда
Ворожит над собственным пупом,
Он себя сравнительно не худо
Чувствует в убежище своем.
Там, наверно, горного оленя
Он свежует около ключа
И из слов одни местоименья
Произносит, громко хохоча.
1957 г.
|
|
|
Вихрь
магистр
|
|
13 января 2013 г. 10:33 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Николай Заболоцкий
Одиссей и сирены (1957)
Однажды аттическим утром
С отважной дружиною всей
Спешил на кораблике утлом
В отчизну свою Одиссей.
Шумело Эгейское море,
Коварный туманился вал.
Скиталец в пернатом уборе
Лежал на корме и дремал.
И вдруг через дымку мечтанья
Возник перед ним островок,
Где три шаловливых созданья
Плескались и пели у ног.
Среди гармоничного гула
Они отражались в воде.
И тень вожделенья мелькнула
У грека, в его бороде.
Ведь слабость сродни человеку,
Любовь — вековечный недуг,
А этому древнему греку
Все было к жене недосуг.
И первая пела сирена:
«Ко мне, господин Одиссей!
Я вас исцелю несомненно
Усердной любовью моей!»
Вторая богатство сулила:
«Ко мне, корабельщик, ко мне!
В подводных дворцах из берилла
Мы счастливы будем вполне!»
А третья сулила забвенье
И кубок вздымала вина:
«Испей — и найдешь исцеленье
В объятьях волшебного сна!»
Но хмурится житель Итаки,
Красоток не слушает он,
Не верит он в сладкие враки,
В мечтанья свои погружен.
И смотрит он на берег в оба,
Где в нише из каменных плит
Супруга его Пенелопа,
Рыдая, за прялкой сидит
|
|
|
Грешник
магистр
|
|
13 января 2013 г. 12:29 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Иван Жданов. Холм.
Этот холм в степи, неумышленно голый, -
это узел пространства, узилище свету.
И тревожится сердце, и ритм тяжелый
так и сносит его. И ветра нету.
Черепа из полыни, как стон простора,
выгоняют тропу, оглушают прелью.
И тропа просевает щебень до сора
и становится пылью, влекомой целью.
И качается зной в монолитной дреме
самоцветами ада в зареве этом,
и чем выше тропа, тем пыль невесомей
и срывается в воздух гнилушным светом.
И тот же холм в степи, крутой и голый,
и та же тропа проступает в бурьяне
и, взбираясь по круче в тоске веселой,
растворяет щебень в сухом тумане.
Западает в песок и отвесной пылью
обрывается в воздух, такой же рваный,
монолитной трухой и зноем и гнилью -
только свет как будто другой и странный.
Или так показалось: ведь холм все тот же -
где им тут, в пустоте, разойтись обоим? -
И одна и та же — как кровь под кожей -
их руда топорщит своим жилобоем.
Уберу ли камень с холма, чтоб где-то
на другом холме опустело место,
или вырву цветок незрячего цвета,
словно чью-то ладонь отделяя от жеста,
или просто в песок поставлю ногу,
чтобы там, где камень исчез, забылся,
и пропал цветок, неугодный Богу,
отпечаток моей ступни проявился?
Но на склонах этих один заразный
выгорает песок в ослепшую груду.
Почему же свет осеняет разный
этот холм, помещенный нигде и всюду?
И ты видишь в себе, что здесь поминутно
совершается праздник и преступленье,
и на казнь волокут тропою распутной,
начинается подвиг, длится мученье.
Он стоит, лицо закрывая руками,
в одиночестве смертном, один, убогий,
окруженный иудами и врагами,
исступленной кровью горя в тревоге.
Или он — единственный здесь, и это
сознается им, несмотря на злобу,
несмотря на мертвую маску света,
заскорузлость воли, ума хворобу?
Это было бы жертвой: то и другое -
подвиг — если он здесь одинок и страшен,
или праздник — когда под его рукою
оживает единственность толп и пашен.
Эта жертва — и та и другая — в казни
обретает залог и долг продолженья.
Только свет надо всем излучается разный:
свет укора и праздничный свет искупленья.
Или чары потворства грозят любовью,
или молнии мечут бранные стяги,
или холм обряжают горючей кровью,
словно это письмо на обратной бумаге?
Ты, представший с лицом, закрытым руками,
опусти свои руки и дай очнуться
от твоей несвободы, вбитой веками!
Горек хлеб твой, и жертвы нельзя коснуться.
|
–––
Каждый день в своей точёной ванне умирает раненый Марат.
С каждым днём верней и постоянней Жанны Д Арк поднятый к небу взгляд. |
|
|
urs
магистр
|
|
13 января 2013 г. 13:16 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
А как вам это, господа:
Тише, сердце, тише! стрaх успокой;
Вспомни мудрости древней урок:
Тот, кто стрaшится волн и огня
И ветров, гудящих вдоль звездных дорог,
Будет волей ветрa, волн и огня
Стерт без следa, ибо он чужой
Одинокому мужеству бытия.
И.Б.Йейтс. пер Г. Кружкова
|
–––
Вскую шаташася языцы, и людие поучишася тщетным? |
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
14 января 2013 г. 04:31 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Решила напечатать стихи, которых нет в списке ФЛ, поэтому оценку им поставить не смогла, но это классика
БОДЛЕР
Оглушительно улица выла, когда
Эта стройная женщина в трауре полном
Подняла край вуали движеньем безмолвным,—
И прошла предо мной, неприступно горда.
Лишь колени в шелках промелькнули — и мимо,
Но я пил в этом взоре, как пьяница пьет,
Наслажденье, которое тут же убьет,
Наважденье, которое неутолимо.
Проблеск молнии... Ночь! — Лишь на миг красотой
Воскрешен и отравлен.
Но миг этот прожит.
Разве в вечности я прикажу тебе: «Стой!»?
Впрочем, так далеко! Да и поздно, быть может!
У меня нет примет, у тебя и следа.
Как тебя я любил бы — ты знала тогда!
|
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
14 января 2013 г. 04:48 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
ФЕТ
Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок,
Пред скамьей ты чертила блестящий песок,
Я мечтам золотым отдавался вполне,-
Ничего ты на всё не ответила мне.
Я давно угадал, что мы сердцем родня,
Что ты счастье свое отдала за меня,
Я рвался, я твердил о не нашей вине,-
Ничего ты на всё не ответила мне.
Я молил, повторял, что нельзя нам любить,
Что минувшие дни мы должны позабыть,
Что в грядущем цветут все права красоты,-
Мне и тут ничего не ответила ты.
С опочившей я глаз был не в силах отвесть,-
Всю погасшую тайну хотел я прочесть.
И лица твоего мне простили ль черты? -
Ничего, ничего не ответила ты!
|
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
14 января 2013 г. 04:55 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
БЛОК — о своей психотравме (речь не об увлечении Революцией и о разочаровании в ней. Речь о близости с женщиной, погубившей любовь)
Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали?
Этой дорогою ложной
Молча с тобою мы шли...
Шли мы — луна поднималась
Выше из темных оград,
Ложной дорога казалась -
Я не вернулся назад.
Наша любовь обманулась,
Или стезя увлекла -
Только во мне шевельнулась
Синяя города мгла...
Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали?
Этой дорогою ложной
Мы безрассудно пошли...
|
|
|
voroncovamaria
магистр
|
|
14 января 2013 г. 05:12 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
ГУБАНОВ (СМОГ)
ПОЛИНА (написал поэму в семнадцать лет)
Полина! Полынья моя! Ты лебедь. Лунь. Свята, елейна,
Когда снег любит — значит, лепит, Но нас с тобой, как первый яд,
А я, как плавающий лебедь, Ждут острова святой Елены
В тебе, не помнящей меня. И ссылки в собственное "я".
Полина! Полынья моя! О, нам не раз еще потеть
Ты с глупым лебедем свыкаешься, И, телом мысли упиваясь,
И невдомек тебе, печаль моя, Просить планету дать патент
Что ты смеркаешься, смыкаешься, На чью-то злую гениальность.
Когда я бьюсь об лед молчания. Я — Бонапарт. Я — март. Я плачу
Снег сыплет то мукой, то мУкой, За морем, как за мужиком,
Снег видит, как чернеет лес, И на очах у черных прачек
Как лебеди, раскинув руки, Давлюсь холодным мышьяком.
С насиженных слетают мест. Господь, спаси меня, помилуй!
Вот только охнут бабы в шали, Ну, что я вам такого сделал?
Дохнут морозиком нечаянно, Уходит из души полмира,
Качать второму полушарию Душа уходит в чье-то тело.
Комочки белого отчаянья. И вот уже велик, как снег,
И вот над матерьми и женами, Тот обладатель.
Как над материками желтыми Не беспокоясь о весне,
Летят, курлычут, горем корчатся - Он опадает.
За теплые моря в край творчества. Но он богат, но он базар,
Мы все вас покидаем, бабы! Где продают чужие судьбы.
Как Русь, сулящую морозы, Его зовут месье Бальзак
И пусть горят в глазах березы, - И с ним не шутят.
Мы все вас покидаем, бабы! С его пером давно уж сладу нет,
Мы — лебеди, и нам пора Сто лет его не унимали.
К перу, перронам, переменам, Ах, слава, слава, баба слабая,
Не надо завтра мне пельмени - Какие вас умы не мяли?
Я улетаю в 22! Долой ваш суд, моя посредственность,
Ведь перед красным лесом венам Не прячьтесь в воротник, бездарность!
Плевать на совесть топора! Как! Вы не можете без дамы?
Когда дороги остывают, На кой мне черт твоя наследственность?
Пророчат вороны семь бед!
Планета дышит островами
Необитаемых сердец!
Забыв о кошельках и бабах,
Ждут руки на висках Уфы,
Как рухнут мысли в девять баллов Когда мы сердце ушибаем,
На робкий, ветхий плот строфы. Где мысли лезут, словно поросль,
Душа моя, ты — таль и опаль, Нас душат бабы, душат бабы,
Двор проходной для боли каждой, Тоска, измена, ложь и подлость.
Но если проститутка кашляет, Века, они нам карты путают,
Ты содрогаешься, как окрик! Их руки крепче, чем решетки,
И все же ты тепла, и зелена, И мы уходим, словно путники
И рифмой здорово подкована. В отчаянье и отрешенность.
Я сплю рассеянным Есениным, Мы затухаем и не сетуем,
Всю Русь сложив себе под голову! Что в душу лезут с кочергою.
Давно друзей не навещаю я. Как ветлы над промокшей Сетунью,
Все некогда — снега, дела. Шумят подолы Гончаровых.
Горят картины Верещагина Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
И пеплом ухают в диван! Сперва на бал, сперва вы ягодка,
И где-то с криком непогашенным За вашу грудь убили Пушкина.
Под хохот и аплодисменты Сидела б, баба, ты на якоре!
В пролет судьбы уходит Гаршин, Ау! Есенину влестившая
Разбившись мордой о бессмертье. Глазами в масть, устами в кленах
Так валят лес, не веря лету, Ты обнимаешь перестывшего
Так, проклиная баб и быт, За непознавших, но влюбленных.
Опушками без ягод слепнут Тебе, не любящей одних,
Запущенные верой лбы. Его как мальчика швырять.
Так начинают верить небу Да! До последней западни!
Продажных глаз, сгоревших цифр, Да! До последнего шнура!
Так опускаются до нэпа О, если б знали вы, мадонны,
Талантливые подлецы. Что к Рафаэлю шли на Пасху,
А их уводят потаскухи Что гении сидят, как вдовы,
И подтасовка бед и войн, Оплакивая страсть напрасную,
Их губы сухо тянут суки. Что гении себя не балуют,
Планета, вон их! Ветер, вон! Что почерк их ночами точится,
При них мы сами есть товар, Что издеваются над бабами,
При них мы никогда не сыты, Когда не в силах бросить творчество.
Мы убиваем свой талант, Когда изжогой мучит тело
Как Грозный собственного сына! И тянут краски теплой плотью,
Но и тогда, чтоб были шелковыми, Уходят в ночь от жен и денег
Чтобы не скрылись ни на шаг, На полнолуние полотен.
За нами смотрят Балашовы Да! Мазать мир! Да! Кровью вен!
С душой сапожного ножа. Забыв измены, сны, обеты,
Да! Нас опухших и подраненных, И умирать из века в век
Дымящих, терпких, как супы, На голубых руках мольберта.
Вновь разминают на подрамниках Полина, полоня меня
Незамалеванной судьбы. Палитрой разума и радости,
Холст тридцать семь на тридцать семь. Ты прячешь плечики, как радуга,
Такого же размера рамка. На стих мой, как на дождь, пеняя.
Мы умираем не от рака Но лишь наклонишься ты маком,
И не от старости совсем. Губами мне в лицо опав,
Мы сеятели. Дождь повеет, Я сам, как сад, иду насмарку
В сад занесет, где лебеда, И мне до боли жалко баб!
Где плачет летний Левитан, -
Русь понимают лишь евреи!
|
|
|
Maine_Coon
магистр
|
|
14 января 2013 г. 10:15 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата voroncovamaria Maine_Coon, это тебе, сам поймешь, по какому признаку
По национальности, не иначе :)
Шучу, целую.
Я не очень люблю Мандельштама, хотя он был мастер, конечно. |
|
|
Maine_Coon
магистр
|
|
14 января 2013 г. 10:19 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата voroncovamaria Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали?
Этой дорогою ложной
Молча с тобою мы шли...
Шли мы — луна поднималась
Выше из темных оград,
Ложной дорога казалась -
Я не вернулся назад.
Наша любовь обманулась,
Или стезя увлекла -
Только во мне шевельнулась
Синяя города мгла...
Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали?
Этой дорогою ложной
Мы безрассудно пошли...
Александр Блок
Старинные розы
Несу, одинок,
В снега и в морозы,
И путь мой далек.
И той же тропою,
С мечом на плече,
Идет он за мною
В туманном плаще.
Идет он и знает,
Что снег уже смят,
Что там догорает
Последний закат,
Что нет мне исхода
Всю ночь напролет,
Что больше свобода
За мной не пойдет.
И где, запоздалый,
Сыщу я ночлег?
Лишь розы на талый
Падают снег.
Лишь слезы на алый
Падают снег.
Тоскуя смертельно,
Помочь не могу.
Он розы бесцельно
Затопчет в снегу. |
|
|
цитировать