Кое-что февральское...
О МАЯТНИКЕ
И кажется, что всё напишется, Что время вовсе не потеряно, Что острый маятник не движется С высот размашисто-размеренно...
Сменились толки и течения, И постулаты, и обычаи; Часы сменили облачение, Сменил и маятник обличие.
На улице — опять распутица, Долготы лаются с широтами... И что-то бестолково крутится В часах настенных с "наворотами".
НЕЗАПИСАННАЯ ИСТОРИЯ
За то, что делом натворил и словом, В чём был виновен сам — или другой, Стоял он пред судилищем суровым, Избитый, оклеветанный, нагой.
Он умолял. чтоб выслушали, чтобы Не верили в напраслину и вздор... Но злые люди не избыли злобы, И злое солнце не смягчило взор.
И судия глядел неумолимо. И прокурор вещал, непримирим. И смерть пришла — вдали Иерусалима: В Эфесе? Смирне? на дороге в Рим?..
Сокрылось солнце. Воцарилась слякоть. И некого и некому спасать. И не было Марии, чтоб оплакать, Луки и Марка, чтобы записать.
ПИСЬМО НЕ ТУДА
Над дальним погостом спускается сумрак, клубясь... Придуманный Постум, оставь непонятную вязь Неведомых литер — возиться не стоит труда; Свидетель Юпитер: попало письмо не туда!
Попробуй, однако; ты был, полагаю, смышлён - Патриций, гуляка, философ минувших времён. Меняется мерка, всё ближе к Юпитеру бык... Ты выдуман — ergo, поймёшь незнакомый язык.
Вот солнце, не грея, по-рыбьи уходит на дно, Темнее, темнее... гляди, уже вовсе темно... Над снежной рекою плывут облака в тишине. Минута покоя богами дарована мне.
Веселья не много. Но всё же осталось чуток. Преддверье итога. Холодных ветров шепоток. С недобрым норд-остом куда-то умчалось тепло. Ты слышишь ли, Постум, как ветки стучатся в стекло?
Сияние снега — как искры сгоревших лучин! Полночная Вега. Секреты небесных пучин. Там капельки Леты — замёрзшие — в этих снегах, И, значит, секреты откроются только в стихах.
В стареющем мире все тайны былые смешны. В подсвеченной шири — безмерная ясность луны. Я взор поднимаю в колючее небо, к Ковшу. Я всё понимаю. И что-то ещё напишу.
Несутся куда-то послания и времена; Друзей маловато — так, значит, им выше цена. Вот ветка шальная опять постучала в стекло... О Постум, я знаю: письмо до тебя не дошло.
Бессмертные боги! недолго уже до весны. Какие итоги? Кому они, к чёрту, нужны? Сейчас — передышка. Планеты взирают с орбит. И плюшевый мишка на старой скамейке забыт.
НЕКАЛЕНДАРНОЕ
Как говорится, всё элементарно: Не слушая ни мудрых, ни плутов, Живу я просто и бескалендарно, Ни маслениц не зная, ни постов.
Мне в долю перепали от вселенной - Залогом тишины и синевы - Свой пост (хоть невеликий, но бессменный) И масленицы (редкие, увы).
Из графика, привычки и цитаты Кумира для себя не сотвори. В чужих пирах своей не сыщешь даты. Лукавят святцы. Врут календари.
* * *
В покорной церкви молится ханжа. В его руке зажатая свеча - Оплавленным подобием ножа, Пылающим подобием меча.
Земля ему покорна одному, А с небом — он поладит без труда. Ему прощенье свыше ни к чему: Он сам других прощает. Иногда.
Реляции победные звучат, Крест осеняет ханжескую спесь, А церкви покорённые молчат, Как будто им важнее то, что здесь.
Господь глядит с тоскою на кресты... И где-то там же, рядом, в двух шагах, С печалью той же, с той же высоты Глядит на полумесяцы Аллах.
И, облачившись в гостевой наряд, Они идут друг к другу без затей. И пьют зелёный чай. И говорят О жалком бессердечии детей.
УЧИТЕЛЬ
Мой старый учитель забытых времён, Тебя вспоминаю сейчас: Ты был многословен порой, но умён, Зануден, зато седовлас.
Ты мне про диез говорил и бемоль, Учил меня ночи и дню, Трисекции куба, деленью на ноль, Земле, и воде, и огню.
Меня обучал ты худому добру И вписывал в угол овал... А я на урок приходил поутру - И к вечеру всё забывал.
Мне вспомнить науку твою тяжело; Из невода выпал улов, Немало по рекам воды утекло И в воздухе сгинуло слов.
Мой старый учитель на все времена, Твоя ли, чужая вина: Наука твоя оказалась верна, Но всё же — совсем не нужна.
Осталось напрасным твоё мастерство... О прошлом не слишком скорбя, Я всё вспоминаю тебя — оттого, Что не было вовсе тебя.
БЕЗРАЗМЕРНАЯ ДОРОГА
Тщете фонарной и аптечной Сполна оплатим векселя И предадимся, друг сердечный, Кривым дорогам февраля.
Ведомы дарованьем аса И произволом колеса, Летим, летим — за трассой трасса, За полосою полоса.
Плюя на удушенья жабы, Помчимся вдаль от суеты, А мимо — светофоры, бабы, Дворцы, хрущобы и менты...
В пути пространство не пытаем, Дурное время не корим - Увы, в безвременье витаем И в беспространствии парим.
Дорогу отыскать непросто, Но всё же — направляем бег Туда, куда часы и вёрсты Упрятал несмышлёный век.
Всё так понятно и сермяжно: Как богатырь на рубеже, Гуляет по цепи вальяжно Яйцо работы Фаберже,
И ясно всем, откуда чванство И дума на крутом челе - В яйце и время, и пространство Сидят уютно на игле.
Непрочны золотые латы, И можно тупо, без идей, Извлечь иголку из-под злата, Сломать — и никаких гвоздей,
И загуляем на просторе, И завтра больше не умрёт!.. Но вход закрыт на Лукоморье, И гоблин бродит у ворот.
Вернёмся... В пропасть повторений, В постылый, призрачный пейзаж - Где не осталось измерений, А лишь дорога и мираж.
КОЕ-ЧТО О НОКТЮРНАХ
Когда горит родная хата Под непрестанный громкий туш, Играть ноктюрны странновато На струнах обожжённых душ.
В преддверье крупного пассива Напевы удручают слух; Играть ноктюрны некрасиво. Не это подымает дух.
Свет не вернётся безвозмездно Ни к скрипачам, ни к трубачам... Играть ноктюрны бесполезно. Пусть будет тихо по ночам.
ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО СЛИШКОМ МНОГО
Человек, которого слишком много, Изрекает истины слишком веско, Всех на свете судит легко и строго И ведёт дискуссии не без блеска.
Человек, которого слишком много, Обучался многому, несомненно: Знает всё про йога, и про бульдога, И про кодекс жизненный джентльмена.
Правота его всех правот правее - Что в своей епархии, что в соседней, И дрожат соседи, благоговея, Отрекаясь мигом от прежних бредней.
Он шагов неверных не совершает - Человек, которого слишком много, И упрямо догмы свои внушает, Словно помесь бога и демагога.
И уверен он, что его любое Утвержденье верно — поскольку верно. Ну и верь, и ладно, и чёрт с тобою, Человек, что всем надоел безмерно...
|