Ты проповедовал в курилках, коридорах и кафе, обещая восстание и возрождение. Ты был гоним, тебя преследовали, избивали и судили, но ты твёрдо шёл навстречу испытаниям, потому что тебе ведома была судьба – что было и что будет. Ты не свернул с пути, не сдался, не смирился. Даже смерть не остановила тебя, Готфрид Андерш! Ты знал, что она близко, но не устрашился, а шагнул навстречу ей.

Ты говорил – «МЕНЯ УБЬЮТ» – с уверенным спокойствием. «Я произнесу восемнадцать речей под запись, – говорил ты, – больше мне не дано в этой жизни» – так оно и случилось. «Меня предаст мой лучший друг, – предвидел ты, и стало так – подлец Рамон Эррера выдал тебя службе RGB, когда ты скрывался. Семеро сошлись тогда в кафе «Валенсия», ты был седьмым, ты пил вино и говорил им восемнадцатую речь, самую страстную из своих речей, а Кирстен Хагенберг и Реджи Стейнер писали её на диктофоны. Тебя не собирались брать живым, и шеф RGB сказал агентам – «Он вооружён, возиться с ним не стоит, бейте в голову». Ты упал на пороге «Валенсии», освободившись от тела, став светлым, чистым духом.

О, Готфрид Андерш, они стерегли твоё тело в морге, словно ты, мёртвый, молча угрожал вернуться в сброшенную оболочку и восстать в ярости. Газеты, телевидение, радио захлёбывались в ликовании и грязной лжи – они торжествовали, чтобы криком заглушить свой страх. Министры, генералы и спецслужбы совещались за закрытыми дверями, чтоб похоронить тебя ночью, тайно, в неизвестном месте. В университетах верные оделись в чёрное и говорили – «МЕСТЬ!», подлец Рамон Эррера застрелился от ужаса, а на плёнке Реджи Стейнера нашли несказанное – то, что ты не говорил в «Валенсии», а надиктовал после смерти – «Братья и сёстры, не оплакивайте меня; ждите – я приду».

В морге на лице твоём была улыбка. Полицейские агенты видели, как на двери из ниоткуда появился знак Революционной Армии – и его не смогли ни стереть, ни замазать, он был словно выжжен в металле. «Это был истинный команданте, – говорили даже дети менеджеров, и некоторые из них встали в наши ряды, чтоб биться за свободу.

Твои подвиги, Готфрид Андерш, не прекратились с твоей смертью. Все знают, как была обретена твоя могила – ты во сне явился итальянской девушке и поведал, где тебя зарыли, а она, проснувшись, запустила это в Интернет, ибо ты ей так велел. Все – японцы, немцы, русские, арабы, негры и латинос – все съехались туда, и жалкими, смешными нам казались заверения властей, что это – не могила, если тела нет; ты снова обманул их, и ушёл, как раньше уходил от слежки и облав, когда они разрыли яму и показывали, что она пуста; ты – там, в горах, ты под грудой камней, это – твой курган, твоя пещера, где ты ждёшь своего часа, чтоб подняться и возглавить нас. Девушки, прикасаясь к тем камням, влюбляются в тебя, а парни становятся отважными бойцами.

Я, командир Кавасима Кэйдзи, был там и поклонился тебе. На тех камнях я принёс клятву, которой буду верен всегда. Пока светит солнце и растёт трава, пока прибой плещет о берега, и ветер шумит в соснах, я буду сражаться за свободу против неравенства и угнетения, за правду против лжи, за любовь против продажного разврата, за чистоту против грязи. Я верю словам на плёнке Реджи Стейнера. В том мне свидетели души моих предков и божества невидимого мира.

Я счастлив, как ребёнок, впервые улыбнувшийся матери. Кажется, что меня пронизывают лучи света; я прозрачен, я невесом, я ощущаю нечто, невыразимое словами. Солнце по лучам стекает мне в глаза, а тени расходятся от меня, как стрелки часов от центра циферблата; я протягиваю руку к алтарю – и не узнаю её. Что-то случилось со мной. Я озираюсь с изумлением, я вижу шестерых, сидящих на циновках у стен по-японски. Это азиаты, молодые парни и девушки. Я постепенно вспоминаю имена – это Фукуда Дзиро, который так пламенно пишет листовки; вот – Накадзима Дайгоро по прозвищу Хромой Тигр, вот мой пулемётчик Исихара Сигэо, вот Тосиэ – она... я её знаю очень близко, мы не раз говорили о том, как поженимся после победы. И мы непременно поженимся, потому что и об этом я поклялся на могиле... на чьей могиле?..

– Командир Кэйдзи, – тихо спрашивает она, – обряд закончен?.. Почему вы так странно смотрите, командир?..

Дом вздрагивает; слышен далёкий гром взрыва, и сыплется пыль с потолка. Это – ракета «земля-земля»; генерал Ватанабэ решил атаковать нас. Ну, мы ещё посмотрим, кто кого! Мне пора к бойцам, они ждут меня...

– Командир Кэйдзи... – вновь Тосиэ называет чужое имя.

– Готфрид, – я отвечаю хрипло, словно рот мой годы и годы был забит землёй. – Меня зовут Готфрид, ты забыла?.. Где Кирстен? где Реджи?..

Почему они мне кланяются? почему Тосиэ улыбается и плачет?

Исходя из этого, философ делает вывод – я цитирую по странице 316, второй абзац сверху – "Никаких препятствий человеческой активности в любых её формах не должно быть, так как эти препятствия являют собой манифестацию инертной первоматерии Хаоса, негативно противостоящей Созиданию и Мирозданию; в столкновении мёртвой, косной, бездеятельной первоматерии с Боговдохновенной преобразующей Силой рождаются отрицательные корпускулы, замедляющие прогресс и тормозящие движение Мира к Абсолюту". Прогресс – посмотрите на страницу 452 – Даниил Махулька-Горбацевич видит в отмене нормативных документов по защите окружающей среды и большинства статей Уголовного Кодекса, которые, на его взгляд, мешают творческой энергии созидателей, а понятие "насилие" он низводит в разряд беспочвенных иллюзий и отрицательных корпускул, генерируемых Хаосом, отступающим перед Созиданием по всем фронтам.

...Я вижу, Вы уже ознакомились с основными положениями книги "Иллюзорность насилия". Выношу на голосование вопрос о ремонте Махулька-Горбацевича Даниила Михайловича, 1952 года рождения, невоеннообязанного по болезни "периодическое нервное рукотрясение", женатого, отца двоих детей, доцента кафедры социопсихотроники Российского филиала Всемирного университета мудрости и гуманизма имени Мальтуса. Кто "за"? кто "против"? воздержавшиеся?.. Принято единогласно. Кто желает принять участие? Так, Вы, Николай Петрович... Георгий Васильевич... Алла Викторовна... Борис Макарович... и Автандил Виссарионович. Достаточно. Адрес объекта и спецснаряжение возьмёте, как всегда, у Романа Олеговича.

* *

– Борис Макарович, пожалуйста, доложите обществу о результатах ремонта.

– С удовольствием, господин председатель. Подготовка к акции заняла у нас две недели; выяснилось, что объект нередко занимается наукой на квартире. Мы рассчитали, когда объект будет дома один – дети в школе, жена на работе, тёща на даче. В дом мы проникли благодаря Алле Викторовне, умело изобразившей почтальоншу с телеграммой. Прямо в прихожей мы начали воздействовать на мебель, поначалу никак не комментируя своих действий; объект отступил в комнаты, но Автандил Виссарионович устремился за ним и небольшим ломиком повлиял в духе Созидания на телефонный аппарат, пояснив, что это – естественное явление, вытекающее из сущности человека. Параллельно этому Николай Петрович с Георгием Васильевичем арматурными прутами принялись преобразовывать телевизор, видеомагнитофон, лазерный проигрыватель, компьютер, принтер, стенку с книгами и сервант с хрусталём; я же, рукой с кастетом дав объекту прочувствовать всю иллюзорность насилия, заверил его, что активная деятельность такого рода вложена в меня и моих коллег Высшей Силой для осуществления Плана Мироздания. Алла Викторовна тем временем поставила утюг на разогрев и порой поплёвывала на его зеркало, чтобы объект мог оценить степень накаливания, а Автандил Виссарионович продвигал Мир к Абсолюту, сокрушая инертную первоматерию Хаоса в кухне, спальне и детской – надо сказать, этой мёртвой, косной, бездеятельной первоматерии объект накопил у себя немало, так что нам пришлось основательно потрудиться. У объекта началось то самое рукотрясение, благодаря которому он откосил от армии, а уж отрицательных корпускул он породил целую лужу; сюда же, на персидский ковёр, мы вытрясли все продукты из холодильника, не исключая йогурт и компот. Наконец, объект более-менее заговорил и стал нас уверять, что в нашей секте он не состоит, что ничего и никаким "браткам" не должен, и что всё это – ужасная ошибка. Мы, видите ли, обознались дверью! Свидетели Живого Духа живут напротив, а бизнесмен – этажом выше!.. Мы, в свою очередь, разъяснили, что это не ошибка, а наглядная иллюстрация его слов "Никаких препятствий человеческой активности в любых её формах не должно быть" – ну, и далее по тексту, включая рассуждения об экологических законах, и особенно о ненужных статьях Уголовного Кодекса, которые мешают творческой энергии созидателей. Объекту были показаны и соответствующие места в книге, заранее отмеченные закладками. Алла Викторовна предложила отрезать философу уши, а Автандил Виссарионович посоветовал ушами не ограничиваться, но прогрессивно расширить это начинание до дальше некуда. На этом этапе ремонт начал приносить плоды; объект всерьёз задумался о своём произведении, но мы не ослабляли усилий, пока не добились от него осознанного и самостоятельно принятого решения пересмотреть заглавную концепцию книги. Джентльменское соглашение, достигнутое нами, таково: объект в месячный срок обязуется изъять нераспроданный ещё тираж "Иллюзорности..." и выступить в периодической печати с опровержением своих прежних взглядов, а в трёхмесячный – сочинить и издать на свои средства работу, осуждающую насилие; в случае неисполнения обязательств и дача, и гараж объекта с находящейся в нём иномаркой испытают на себе созидательную силу спичек и бензина, а сам он – повторный и углублённый ремонт.

– Благодарю Вас, Борис Макарович; благодарю всех участников за проделанную работу.

* *

Господа, имею честь предложить Вам книгу Даниила Махулька-Горбацевича "Насилие как бич цивилизации", изданную тиражом 10.000 экземпляров, а также видеозапись его интервью, где он убедительно, с необычайной страстью ратует за усиление уголовной ответственности за преступления, направленные против личности. Хаос, который несёт с собой насилие – этот варварский атавизм дикости и невежества – Даниил Махулька-Горбацевич описывает с предельно искренней и неподдельной эмоциональностью; это, а также его пламенный призыв к обществу – "Противостоять насилию всей мощью органов правопорядка!", позволяет мне говорить о глубоком изменении его личности и предположить, что цель ремонта достигнута, и рецидива не будет.

Кроме этого, сегодня наша библиотека пополнилась работой специалиста по межчеловеческой этике Леонида Дрюка "Относительность морали". Позволю себе зачитать некоторые выдержки из этого труда... Вот, например:"Разговор на эту тему должен вестись вне категорий добра и зла...", затем – "Мы никогда не сможем достоверно утверждать, что один из нас может быть в чём-то хуже или лучше...", а также – "Мы должны выйти из философских тупиков и дебрей на простор внеморального пространства и обрести подлинную, ничем не стеснённую свободу тела и духа..."

Кто желает принять участие в ремонте?

В любой из форм злодей обладает несомненным преимуществом над героем. Он всегда претендует быть не меньше как супер-злодеем, на меньшее он не согласен.

Вначале это нечеловеческий рост и запредельная физическая сила великана или громадного зверя. По мере того, как злодей ростом приближается к герою (но всё равно старается хоть на пол-головы возвышаться над противником! посмотрите на Дарта Вейдера), ему чем-то приходится компенсировать потерю мышечной массы. И злодей становится волшебником, обретает особую власть над материей.

Этот принцип диспаритета ярче всего выражен словами Бабы-Яги из фильма «Морозко»: «Ты естеством, а я – колдовством!»

Колдовство есть победный хайтек мифологического мира.

Судите сами – для овладения им нужен высокий исходный Ай-Кью (читай – врождённые способности) и длительное обучение, по-нашему, в высшем учебном заведении, даже если оно зовётся Школой Чернокнижия. Олухов туда не берут! Желающий приобщиться к запретному знанию должен отдать за него годы жизни, совесть и душу. В результате колдун остаётся одиноким, а если прежде у него была семья – отношения с родными будут непоправимо испорчены. Спасибо, если будущий чародей не отдаст ближних в уплату за науку волшбы. Все окружающие сторонятся его и в лучшем случае считают сумасшедшим – какой нормальный человек бросит всё ради вызывания духов и наведения порчи на соседей?

Но иначе злодей не может. Без чар, даже если он силён как бык, злодей рискует в первом же поединке проиграть герою. Что не раз и бывало – скажем, известнейший мега-пират Тич Чёрная Борода, силач и здоровяк, был банально зарублен лейтенантом Мейнардом, с которым сражался на саблях, и голова пирата украсила бушприт королевского рейдера. Пистолет дал осечку, пират поскользнулся – и конец карьере.

А вот с Кощеем Бессмертным сладить куда сложнее! Его смерть в игле, игла в яйце, и так далее, всего шесть уровней защиты. Плюс к тому – нужен особо прочный меч-кладенец и прочие девайсы, а больше того – поэтапная поддержка от друзей и личная решимость.

Обратите внимание – если сказочному злодею атрибуты силы присущи имманентно, словно части тела, и без них он никто, то герой пользуется ими временно, нередко заёмно, лишь для достижения конкретной цели.

  * *

Время шло. Магия получила отставку и сделалась запретным развлечением редких энтузиастов. Скальды вымерли, мифы и саги покинули пиршественную залу, удалились в детскую и стали сказками. На рубеже XVII-XVIII веков сказки пользовалась репутацией нянькиных баек, годных лишь для развлечения детворы, а мало-мальски образованным людям полагалось их высокомерно презирать.

Эту традицию разрушил Шарль Перро. Однако за века полулегального существования сказки как бы законсервировались, жёстко канонизировались, и им пришлось лет двести выходить из спячки, чтобы стать обновлённым жанром фэнтези.

Пока сказки ощупью искали доступ к широкой аудитории и раскачивались для нового рывка, место магии заняла наука. Паровая машина Томаса Севери появилась лишь на год позже «Сказок матушки Гусыни» Перро, а потом, что называется, пошло-поехало. Наука развивалась бурно, но связанные с ней восторги вначале не простирались дальше достигнутого рубежа. Прогнозированием занимались не учёные мужи, а умозрительные философы, причём их футурологические изыскания касались не столько науки, сколько будущего царств и народов, на уровне Нострадамуса.

Прорыв в научной футурологии совершили фантасты. Начало отсчёта – июньская ночь 1816 года на вилле в Швейцарии, когда лорд Байрон предложил всем присутствующим написать что-нибудь страшное. Тогда Мэри Шелли создала «Франкенштейна». Родился первый злодей, вооружённый наукой, он же первый «безумный учёный» – Виктор Франкенштейн.

Можно долго спорить, точно ли этот женевский студент был злодеем. Но остаётся фактом, что с помощью науки (подозрительно похожей на магию) он превзошёл законы природы, совершил биотехнологический прорыв и пал его жертвой – причём не он один. Формально он руководствовался благим намерением победить смерть, но после такой победы осталось только считать трупы.

Подвиг Франкенштейна был совершён, но как подвиг не засчитан, поскольку принёс только зло – и окружающим, и создателю, и самому Созданию.

Собственно, техникой злодеи начали пользоваться ещё с шекспировских времён. Тогда в моду вошло показывать на сцене несусветные пыточные агрегаты и машины казней, получившие большое развитие в готической литературе XVIII-XIX веков, а затем ушедшие кто в гиньоль, кто в фильмы ужасов. Но техника и наука не одно и то же. Сценический реквизит и выдумки авторов готики шли в ногу с достижениями своего времени, не обгоняя их. Настоящий же творчески мыслящий злодей работает с опережением, он дерзает заглянуть в будущее, чтобы найти что-нибудь эдакое, от чего современники не в силах защититься.

Целенаправленный поиск был освоен злодеями далеко не сразу. Поначалу они были не столько первооткрывателями, сколько искателями вслепую, но рыбное место угадали верно – наука! Виктор Франкенштейн, работавший всё-таки на грани некромантии с гальванизацией лягушек, быстро остался в прошлом как полу-учёный, полу-маг, волшебник-недоучка. На первый план вышел экспериментатор, действующий строго в рамках университетской учёности и позитивизма.

Преемником Виктора стал злодей, ещё державшийся высоких философских воззрений, но уже решавший проблемы чисто научными методами – доктор Генри Джекил. Его химические опыты по разделению Я на «плохого» и «хорошего», а также их результаты хорошо известны.

Через два года после выхода в свет повести Стивенсона злодеяния Эдварда Хайда без всяких химикатов повторил Джек-Потрошитель.

Далее эстафету подхватил Герберт Уэллс, обогативший историю фантастики парой выдающихся злодеев. Это учёный-физиолог Моро и медицинский студент Гриффин. Один – вивисектор, мечтающий сделать людей из зверей, чтобы править ими; другой – жаждущий править миром как властитель-невидимка.

Именно Гриффин заслуживает звания классического злодея от науки. Для этого он обладает всем джентльменским набором – опережающее открытие, буквально вошедшее в его плоть и кровь, превосходство вооружённого открытием злодея над всеми обычными людьми и непомерные, прямо-таки глобальные амбиции.

Как ни странно, маститый Моро сильно уступает юнцу Гриффину. Подобно Франкенштейну, физиолог желал доказать косному миру профессуры истину своих теорий, но добивался этого такими способами, что ему пришлось покинуть уютную Хоббитанию и уединиться на безлюдном островке у чёрта на куличках. Типичная эволюция колдуна, продавшего душу дьяволу.

Оба персонажа, пав жертвами собственных открытий, подтвердили закономерность краха, суждённого всем злодеям. Для этого даже не понадобилось вмешательство героя – как доктор Джекил, они не сумели вовремя остановиться и погибли.

На уровне развитого общества злодей, будучи существом безнравственным, противостоит всем. Даже если фигура героя не предусмотрена сюжетом, коллективным героем будет общность порядочных людей – как лейкоциты, они окружат вредоносную занозу и дружно отторгнут её.

Мэри Шелли устами умирающего Франкенштейна высказала очень важное предостережение: «Бойтесь честолюбия; бойтесь даже невинного, по видимости, стремления отличиться в научных открытиях». Франкенштейн понял это слишком поздно, но стремившийся к полюсу исследователь Арктики Уолтон, к которому были обращены слова, внял им и повернул назад.

Вы будете удивлены, но совет Франкенштейна почти не действует! Честолюбие так велико… Из злодеев, которые воспользовались советом, можно припомнить двух – Урфина Джюса и Людвига Штирнера, героя беляевского «Властелина мира», который намеревался покорить всех мыслеизлучателем.

Но мы по-злодейски забегаем вперёд. Между Гриффином и Штирнером лежит рубеж Первой Мировой, на полях которой человечество потеряло разом честь и совесть. Слова «бойня» и «целесообразность» стали синонимами, а пулемёт – властителем дум. Прогресс, пришествие которого с трепетом ожидалось около полувека, всё-таки явился во всём своём кровавом безобразии. Кто теперь боялся честолюбия или стремления отличиться? Напротив, почти всякий креакл с претензиями норовил изобрести луч смерти, особый ядовитый газ или невидимый аэроплан, чтобы услышать заветные слова: «Запишите его в наше славное Буржуинство!» Или, если харизма в дверь не проходит, самому оное буржуинство возглавить. Пётр Петрович Гарин, создатель гиперболоида – тому яркий пример.

На фоне таких ухарей (предтечей их был жюль-верновский Робур-Завоеватель) почти потерялся бульварный злодей Фантомас, в первой версии славный больше маскарадом с переодеваниями. Он отыгрался позже, получив апгрейд в трилогии Андре Юннебеля – тут Фантомас стал злодеем почти эталонным. Лидер, работает на самого себя, применяя фантастические новинки – летающий автомобиль, ручной мыслеизлучатель. Не факт, что он сам их изобрёл – по сюжету, скорее украл изобретения, подобно Гарину, но применял всегда к месту и вовремя, оставляя комиссара Жюва с носом.

Фантомас 1960-ых лишний раз подтверждает ренессанс старинной тенденции – нечеловеческой сущности злодея. В викторианскую эпоху (исключая самых отчаянных декадентов) авторы не рисковали внешне изображать злодея чудищем – скорее искали в нём порочное Я, которое вырывается наружу. Но межвоенный период с его лихорадочными исканиями – кому б душу продать подороже, – породив тьмы вивисекторов и создателей лучей смерти, обозначил и возвращение подлинных монстров, шаг вспять в довременную тьму. Лафкрафт и иже с ним, сочинявшие для грошовых журнальчиков из вторичной бумаги, предложили миру существ, наделённых супер-способностями и даже человекоподобных, чья внешность была маской, скрывающей древних тварей Хаоса. В этом смысле Фантомас поистине образчик персонажа – он лишь притворяется не-человеком, старательно косплеит монстра в резиновой личине.

Те же межвоенные времена стали днём рождения новодельных злодеев. сразу получивших приставку «супер-» и существующих на стыке мистики с технологией и тератологией. Джокер, Пингвин, Пугало – все они резко харизматичны, преобразованы или носят маски, злодейская суть встроена в них как неизвлекаемый элемент, но оружие их вполне научное – яды, ракеты, огнемёты и масса иных приспособлений. Чтобы одолеть их, герой тоже должен стать «супер-» – это Супермен, Бэтмен, затем Железный Человек и Человек-Паук.

  * *

Как видите, на современном этапе герои и злодеи словно бы начинают чем-то походить друг на друга. Супермен вообще не человек, а криптонец; Спайдермен – радиоактивным пауком укушенный, считай, мутант… Чем же они теперь от злодеев отличаются, если сверх-способности входят в их геном, а крушат и месят они не хуже противников?

Сказать «Они на стороне добра» мало. Здесь стоит разобраться более тщательно.

Опыт человечества показывает, что и героев, и злодеев можно целенаправленно воспитывать, выращивать, учитывая их задатки.

Какими же человеческими свойствами должен обладать будущий злодей, чтобы стать злодеем полноценным и реальным?

Первое свойство мы уже не раз назвали – харизма, понимаемая здесь как исключительность и притягательность. Само появление злодея в книге или фильме – это шоу и подиум. Сознавая свою харизму, злодей настойчиво тренируется в том, чтобы подать её зрелищно по максимуму. Высокие каблуки, поступь, величавая осанка, чёрные перчатки, синюшная пугающая маска, развевающийся плащ до пят, лаковый шлем с шипящим респиратором вместо лица, обстановка дворца или застенка, свита. Шествует – а по сторонам неугодные валятся, подавившись собственными языками. Никто не усомнится, что перед нами злодей.

Второе важнейшее свойство, без которого злодея нет – любовь к прогрессу!

Толкин, нежно любивший культуру и негативно относившийся к НТР, высказался так: «Не исключено, что именно гоблины изобрели некоторые машины, которые доставляют неприятности человечеству, особенно те, которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз. Механизмы, моторы и взрывы всегда занимали и восхищали гоблинов».

Его же устами Древобород говорит о Сарумане: «Когда-то Саруман гулял по моим лесам. Но сейчас у него на уме лишь металл да механизмы».

Сшить монстра из частей трупов, химически отделить в себе джентльмена от уголовника, сделаться невидимым диктатором, изобрести режущий луч или транслятор подавляющих мыслей для завоевания всемирной власти – все эти передовые открытия сделаны злодеями в личных целях. Даже подвижнический труд Франкенштейна подразумевал больше страсть честолюбца, чем желание осчастливить человечество.

Обратите внимание на профессиональную принадлежность и титулование классических злодеев – либо они студенты, напрямую причастные к науке, либо уже со званием: доктор Джекил, физиолог Моро, профессор Мориарти, инженер Гарин. Ниже чем с неполным в/о в злодеи не лезь! А уж назвался злодеем – будь передовым учёным.

Третье свойство – он неразборчив нравственно. Как правило, будущий злодей со школы изгой – пока все на стену плевали и ставки делали, чей плевок ползёт быстрее, он мухам лапки отрывал в научных целях; само собою, все его возненавидели, т.к. это поступок безнравственный. Дальнейшие открытия и инновации злодея такие же, как его школьные опыты; даже если он изобрёл что-то потенциально полезное, то применит его обязательно по-гоблински – заберётся повыше на гору и спалит лучом химический завод вместе с живым инвентарём. Он относится к людям, как к мухам. Люди платят взаимностью, заставляя злодея искренне недоумевать: «Почему все меня ненавидят, почему смерти моей хотят?» А потому что его НТР посвящено лишь его честолюбию или выгоде, больше ничему.

Как революционер, прогрессор и нарушитель спокойствия (а также маг и колдун), он изменяет мир «к лучшему» только для себя любимого и только потому, что ему взбрело в голову что-то новенькое. Это не Архимед, носящийся по улицам в чём мать родила со счастливым криком «Эврика!», а тот Вовочка, который оделся во всё коричневое, чтобы придти и испортить всем праздник. Закон Залевка словно для него писан – нелишне напомнить, что древний грек Залевк из колонии Локры постановил, чтобы каждый, предлагающий поправку к законам, должен являться в собрание с петлёй на шее и тут же повеситься, если предложение будет отвергнуто.

Немудрено, что учёный злодей со своими передовыми идеями живёт как отброс на неудобьях, где придётся – тарится в пещерах, по провинциальным гостиничкам, ютится на забытом острове. Даже если отгрохает себе дворец до небес и наполнит его угодливой челядью, он будет в нём одинок как перст.

Когда же злодею приходит конец, его новаторские открытия чаще всего исчезают вместе с ним. Несомненно, они очень интересны, и впоследствии могут быть возрождены, но на момент жизни злодея они несвоевременны технически и нравственно, потому будут отвергнуты как нечто чужеродное. Однако их не забудут, и лет через пятьдесят, обдумав и испытав, внедрят уже без шума – лучом смерти начнут делать офтальмологические операции, органами умерших станут спасть живых, а порочное Я химически подавят. Конечно, и тут не без греха; в дело обязательно войдут военные, политики и криминалитет, но вины злодея в том нет – претензии к обществу в целом.

Здесь уместно процитировать прощальную речь Робура-Завоевателя: «Секрет своего изобретения я уношу с собой, но он не погибнет для человечества. Он будет принадлежать ему в тот день, когда люди станут достаточно образованными, чтобы извлечь пользу из моего открытия, и достаточно благоразумными, чтобы никогда не употреблять его во вред».

Придёт ли времечко?..

И напоследок – кто же противостоит прогрессивному злодею, о котором мы столько говорили?

Герой – консерватор, организатор и распорядитель, обладатель нравственного начала. Он знает Дао или Правь, он эмпатичен, создаёт команду из друзей. Скорее всего, он предпочтёт разрушить уникальные творения злодея, чтобы в плохие руки не попали. Он враг прогресса? Если прогресс означает «уничтожение большого числа людей за один раз» – то да. А кто сказал, что развитие техники однозначно ведёт к лучшему? Злодей как раз доказывает нам обратное, и, воздав должное его творческому гению, мы всё-таки предпочтём иметь другом и соседом именно героя.

Об этом славном парне нам расскажет кто-нибудь другой, а нас, как Шахерезаду, застал неумолимый регламент, и мы прекращаем дозволенные речи.