Лет пять назад в поисках оригинального текста рассказа "Уровень шума" Рэймонда Джоунса наткнулся на этот сборник. В 60е годы на берегах туманного Альбиона существовала такая серия альманахов под общим названием "Spectrum" ("Спектр"). Составляли и редактировали ее Кингсли Эмис и Роберт Конквест. Во всяком случае о пятом сборнике это можно сказать с полной уверенностью. Помимо рассказа (или даже, быть может, повести) Джоунса туда вошли сочинения ещё семи авторов.

STUDENT BODY – Ученик — Фредерик Уоллес

CRUCIFIXUS ETIAM – Он был распят также – Уолтер Миллер-младший

NOISE LEVEL – Уровень шума – Реймонд Джоунс

GRANDPA – Дедушка – Джеймс Шмиц

MOTHER OF INVENTION – Необходимость – мать изобретения – Том Годвин

THE FAR LOOK – Двое с Луны – Теодор Томас (Взгляд издалека)

BIG SWORD – Длинный меч – Пол Эш (Паулина Эшвелл)

COMMENCEMENT NIGHT – Ночь начала – Ричард Эшби

Это фантасты разной степени серьёзности (или наоборот несерьезности), разной манеры, но всех отличает умение выстроить напряжённый сюжет. Может, только для завершающего сборник рассказа это характерно в меньшей степени. Кстати, из всех восьми он оказался единственным без русского перевода. Все остальные были опубликованы в нашей стране в разные годы — более или менее оперативно, в более или менее полном виде (например, "Уровень шума" — явно в сокращении).

За исключением этого рассказа все другие посвящены теме космической, освоению чужих планет, контакту с иным разумом. Впрочем, со своими особенностями. Так Уолтер Миллер и здесь смотрит на экспансию человечества в космос под религиозным углом, как и положено автору, выделяющемуся среди прочих серьезным вниманием к вопросам веры.

В целом сборник порадовал и удивил тем, что в нем не обнаружилось рассказов с вялым сюжетом. Чего уж там скрывать, у нас составители подобных альманахов часто грешат тем, что включают в подборки сочинения не очень внятные, но — якобы такие, с какими читатель обязательно должен познакомиться. Таким мне представляется и 10-й том БСФ, где я впервые прочёл "Уровень шума". Из доброго десятка рассказов, входивших в антологию, я отметил при первом чтении только три-четыре. Помню их и сейчас. Про что были другие — покрыто мраком.

Но сейчас почему-то именно искомое сочинение впечатлило меня менее всего остального. Я даже ловил себя на мысли, что в наше время, время пышного расцвета фейковых новостей, тот трюк, о котором идёт речь в рассказе, выдумка, казавшаяся мне такой остроумной при первом чтении, обернулась бы полным фиаско. Слишком много "розыгрышей" случилось за прошедшие десятилетия, особенно за два последних...

Вчера в сообществе "Обсуждаем книги!", в котором я почти 8 лет состоял админом (с января 2010 по июль 2013 — модератором; с июля 2013 по декабрь 2017 — смотрителем), появился отклик на опубликованный мной летом прошлого года роман — https://my.mail.ru/community/knigi/600B44...

Вот текст рецензии, написанной Аркадием Кирилловым:

"Игорь Смирнов, «Маньяки выходят из подполья, или Супериор»

Мир близкого, «послезавтрашнего» будущего, связанный с днем сегодняшним и вчерашним вовсе не истончившимися нитями. Мир в общем-то не чужой и как будто даже знакомый, с привычной психологией простых (и не очень простых) людей и словно бы с привычной жизнью… И – с виртуальными холоскринами, медиапорталами, тифонами, быстрыми мобилями, телепьютерами и блюдами в стиле «сингупанк» (которые, впрочем, окажутся вполне обычной едой).

Близкое будущее, в котором человек сталкивается с воплотившейся в реальность и другой фантастикой – в реальность и самую повседневную, и не вполне обыденную. Столкновение в мире, в котором есть и пронзительная синева предрассветного воздуха, и осенний утренний туман, и блики сентябрьского солнца… и – ледяной взбесившийся ветер, бурые заросли высокой травы и маслянисто-темные пятна крови. И страшное своей молодостью мертвое лицо. И антарктически бледная кожа другого мертвого лица, и обжигающее понимание...

…Тридцатилетний Максим Коюров, капитан некой столичной Конторы, осенним днем приезжает в городок Милоровск – этакий техноград, «заповедник научно-исследовательских институтов» (НИИ там не один). Приезжает в Милоровск, город теплый и солнечный в этот сентябрьский день, но при этом чужой и нехороший. В Милоровск, который окажется заповедником не только НИИ, но и «всяческих аномалий»…

Происходящее на страницах романа зримо, осязаемо и психологически насыщено. Имеет место и ирония (порой довольно жесткая), в тексте встречается и некоторая игра слов.

Ну а у главного героя есть какое-то предчувствие, ему самому пока непонятное. И странные сны, в которых фантасмагория переплетается с явью, а подчас явью и оказывается, и чьи-то слова вполголоса, сказанные прямо в ухо кем-то, словно бы и незримым. И дебри и лабиринты милоровских дворов…

Обстановка в Милоровске, как скажет один из эпизодических персонажей, не совсем однозначная. Именно.

«Маньяки выходят из подполья», — а эту фразу произнесет сам главный герой, еще не ведая, чем все это для него станет и чтО лично ему предстоит узнать.

Маньяки? Впрочем, обернется там всё по-иному…"

Для меня появление этого поста стало, что называется, приятной неожиданностью.

Как-то упустил из виду, но 29 сентября стал дипломантом конкурса на лучшую рецензию. Рецензия — та самая, что была помещена в предыдущем посте. Вот она.

Русская литература переживает кризис – если не писательский, то читательский точно. Когда речь заходит о современной прозе, многие участники книжных форумов честно признаются, что продукции местных авторов предпочитают переводное, написанное за рубежом.

А ведь когда-то у русской литературы был век, который называли золотым! И это заграничные критики и читатели составляли из имён русских писателей тройки и четвёрки «великих». Впрочем, даже в советские времена, времена сильнейшей цензуры, появлялись книги, вызывавшие мощнейший отклик в читательских кругах; были авторы, которые смело претендовали на то, чтобы считаться властителями дум. Что случилось в последнюю четверть века?

Но это случилось не только с литературой, со всеми нами. Не в том ли дело, что СМИ, сначала газеты и телевидение, сейчас уже интернет, в течение этих десятилетий последовательно поднимали наш болевой порог. Если каждый день читаешь в сводках о том, как где-то на кого-то напали, ограбили, убили, изнасиловали или же просто устроили вселенский скандал, как эта информация должна сказаться на том, что несколько высокопарно принято называть «чувством прекрасного», «духовною жаждой» и проч.? Да, наверняка, найдутся и такие, у кого «свинцовые мерзости» мира сделают ещё более преданной и стойкой любовь к литературе – настоящей, к высокой и изящной словесности. Но как раз этим читателям будет непросто отыскать что-то подлинное в потоке явно коммерческого чтива, книг, ориентированных на определённые тусовки, даже на соискание конкретных премий; книг, пытающихся завлечь публику более или менее толково просчитанными экспериментами с формой; сочинений, откровенно эпатирующих обывателя древнейшим способом.

«Полёт шмеля» – книга, как по прочтении её представляется, во многом автобиографичная для автора. Жизнь поэта Леонида Поспелова, от детских лет и до седин, дана как бы с двух ракурсов. Главы, в которых повествование ведётся от первого лица, показывают героя в Москве второй половины нулевых и чередуются с главами, написанными в третьем лице, рассказывающими историю непростого, порой очень болезненного взросления Лёнчика Поспелова, сначала младшего школьника, затем рабочего, сержанта Советской Армии, студента Литературного института, молодого, а потом уже и не очень молодого советского поэта. Эти два потока повествования стремятся сойтись в один и в конце концов сливаются.

Показательно, что с младых ногтей Лёнчик Поспелов жаждал приносить пользу родной стране. Это желание не находило тогда никакого другого выражение, кроме как – быть примерным пионером, активистом совета дружины школы. В книге как раз и показано, как такое незамутнённое, искреннее стремление обламывается при столкновении с реалиями жизни – миром, в котором правят различные паханы; где власть гопоты на поверку оказывается сильнее власти совета дружины. Можно сказать, Лёнчику ещё крайне везло в жизни – потому что он встречал в ней и людей совсем другого толка. Таков, например, руководитель кружка авиамоделирования, недавний политический «сиделец» Алексей Васильевич, много чему научивший юного пионера, затем комсомольца, открывший ему на многое глаза.

Может быть, этот не оставивший по себе книжной премудрости мудрец (таких на самом деле всегда было много на Руси) более других повлиял на формирование личности будущего поэта Леонида Поспелова. Потом будут и другие встречи, не столь продолжительные, быть может, но оставившие свой след в жизни героя. Среди прочих особенно ярким показался эпизод, в котором студент Литературного института Поспелов, пропесочиваемый на семинаре, получил неожиданную поддержку другого студента этого же ВУЗа – … Николая Рубцова! Автор нарисовал не гламурный, не благостный портрет русского поэта, человека колючего, неуживчивого, но не поступающегося своими убеждениями ради сиюминутных выгод, в угоду моде. «Держись, братишка. Пиши, никого не слушай» и «Всех выслушивай, а слушай только себя» – такие наставления даёт он герою.

Тема паханов, служащих выше сидящим паханам, и гопоты, с легкостью трансформирующейся в «защитников порядка», с подсказки умудрённого жизнью Алексея Васильевича осознанная юным пионером Лёнчиком Поспеловым, не оставит его в дальнейшей жизни, всё ярче, всё более весомо, грубо и зримо будет разворачиваться перед ним впоследствии, превращая поэта, желавшего, быть может, оставаться только зрителем, созерцателем, «свидетелем эпохи», – в прямого участника далеко не изящного и не возвышенного действа. Игры, что ведётся противником вовсе не по правилам fair play , и цена поражения в которой порой, быть может, не меньше, чем жизнь, dear life , как опять-таки говорят англичане. Герой не из книг, а на практике узнает омертвляющее действие подлости и предательства.

Потому роман обжигает – как и должен обжигать настоящий роман о современности, которая не завершена, не закончена, которая рождается у нас на глазах.

Впрочем, «Полёт шмеля» ещё и волнует, и захватывает своими перепитиями. Он населён живыми людьми – узнаваемыми и неожиданными. Таков прежде всего сам главный герой – отличающийся не только обострённой совестью, порой толкающий его на взрывные, казалось бы, безрассудные поступки, но и ярким жизнелюбием. Не селадон, как он говорит о самом себе, но и вовсе не монах-схимник. Отношения между мужчиной и женщиной показаны в романе удивительно бережно и честно – без ханжества и пошлости. Автору удалось здесь пройти по тому «лезвию бритвы», с которого сорвались многие другие писатели.

А ещё роман перекликается с отечественной классикой. Хотя бы одним своим названием. Подобно тому как Валентин Катаев дал название своей книге по известному стихотворению Лермонтова, Курчаткин задал музыкальную тему своему произведению. «Полёт шмеля» – композиция эта сопровождает героя с юных лет и не оставляет в пору глубокой зрелости.

Поспелов, как уже сказано, поэт. Но вот пример его поэтического творчества приведён всего один. Это стихотворение «Песенка стрельцов», вокруг которого на протяжении романа нагнетается флёр значительности. Увы, когда оно непосредственно предъявлено читателю, происходит осечка, – выглядит сие произведение вовсе не столь впечатляюще, как настраивали читателя все эти аллюзий, упоминания, разговоры о нём (в том числе и на семинарском разборе-разносе, в ходе которого так неожиданно вступился за Поспелова сам Рубцов).

И это, быть может, единственное «слабое звено» романа, удивительным образом закольцованного, – ведь зачин и финал его перекликаются, вызывая в душе читателя особый резонанс.

Вчера закончил чтение двух антологий советской фантастики — 14го и 15го томов Библиотеки современной фантастики, изданных, соответственно, в 1967 и 1968 годах. В этих двух книгах, более 400 страниц каждая, представлены лучшие отечественные фантасты того времени — в основном произведениями того же десятилетия. Исключение составляет рассказ Александра Казанцева, вперые опубликованный ещё в 1946 году (подозреваю, что включение этого сочинения в данную подборку было лишь некоторой уступкой авторитету автора, считавшегося в тот момент чуть ли не самым маститым).

Составителем обеих антологий был фантаст Дмитрий Биленкин. Предисловие (к обоим томам сразу) написал социолог Игорь Бестужев-Лада. В конце второго сборника помещены краткие сведения об авторах с небольшими (и не очень качественными) фотопортретами (отсутствуют почему-то данные о Кире Булычеве — Игоре Можейко; только сейчас сообразил, вероятно оттого, что он тогда всё ещё "шкерился" от своего начальства по основному месту работы).

Многие произведения подборки мне были уже известны — читал их в других альманахах, авторских томах и т.п. Тем не менее одно из открытий этого чтения — то, как вдруг поменялись мои впечатления и оценки.

Неожиданно очень достойными показались рассказы "Ослик и аксиома" (Г.Альтов), "Прощание на берегу" (Войскунский и Лукодьянов — при том, что в нулевые читал более развёрнутую версию этой истории), "Снежок" (Емцев и Парнов), "Тор I" (И. Росоховатский — хотя с творчеством автора я был знаком в школьные годы, кажется, именно этого рассказа я прежде не читал). Впечатлили даже "Мальчик" (Г. Гор) и "Нахалка" (В. Журавлёва) (будучи школяром, скорее, не любил этих двух авторов). По-новому увидел повесть Владимира Савченко "Вторая экспедиция на странную планету". Савченко считается в фантастике "технарём". Тем не менее это и философская фантастика — в чём можно убедиться даже на примере этой ранней повести. А читанный не один раз "День гнева" С.Гансовского поразил злободневной неполиткорректностью. Подумал, если бы сейчас на самом деле появились такие высокоинтеллектуальные отарки, нынешние либералы непременно взяли бы их под защиту...

Хорош, своеобразен, даже парадоксален рассказ А. Днепрова "Когда задают вопросы...".

А вот остальные сочинения 14го тома впечатлили меня уже как-то не очень. Имею в виду и "Функцию Шорина" Г. Гуревича и "Богатырскую симфонию" Г. Альтова (восхищался когда-то обоими этими произведениями). Не показались и сильно хорошими "Суд на Танталусом" В. Сапарина (тоже, по-моему, лишь дань "авторитету"), юмористические сочинения, в том числе "Четыре четырки" Н. Разговорова.

Еще сложнее впечатления от 15го тома. "Космический бог" Д. Биленкина (вроде читал эту повесть в нулевые в авторском сборнике — я тогда собрал почти все издания серии "Классика отечественной НФ" АСТ) напомнил более поздние вещи Булычева, правда, без булычевской "мягкости" и обаяния. Повесть "В круге света" А. Громовой читал с некоторым усилием. Эпизоды, касающиеся борьбы с фашистами в лагерях, интересны, а вот идея "светлого круга" вызвала ощущение ненужной сложности. По-моему, для небольшой повести хватило бы и необычных способностей героев. А тут ещё этот эксперимент. Навеянный как будто фильмом Криса Маркера "Взлётная полоса" (как и фильм С. Крамера "На берегу" коротенько пересказан в начале — без упоминания названий и создателей).

С интересом перечитал "Уравнения Максвелла" А. Днепрова (хороший всё-таки был автор! как оказывается, ещё и "Штирлиц" в нашей фантастике) и "Майор Велл Эндъю" Л. Лагина.

"Икар и Дедал" Г.Альтова понравился языком (почти как у Джебрана!), однако основная идея так уже не зацепила (как было в детстве). "Девочка, с которой ничего не случится" К. Булычева заставила улыбнуться. Вот как начиналась Алиса Селезнёва. Да и вообще классик нашей "гуманитарной" фантастики.

Однако настоящий открытием стал для меня рассказ "Рог изобилия" Владимира Григорьева. Я-то считал, что уже знаю всех мало-мальски значимых советских фантастов. А тут — такой хороший язык, сюжет, вообще весь строй. Вызвало ассоциации с творчеством В. Шефнера и более ранних авторов — С. Кржижановского, например. Решил прочитать всё, что доступно из сочинений В. Григорьева. Тем более, что по объёму наследие не так велико — если не ошибаюсь, два сборника в серии "Библиотека советской фантастики" (частично друг друга повторяющие), публикации в альманахах и журналах.