Далее сделано два фотополотна, можете сравнить как они выглядели бы на прилавке, дешевая серия за доллар девяносто пять — и дорогая за двадцать. Бурлеск и картинки в лучшем графическом стиле журнального Золотого Века — и череда заунывных мрачных плит. Однако в коричневых везде автографы, а в покетах изначально их нет.

Желающие могут попробовать пособирать хардковеры, благо цена на некоторые позиции у букинистов за двадцать лет не то что не выросла, а даже упала до 10, 15 долларов (кроме пары позиций — за "Человека-грушу" Дж. Р. Р. Мартина просят 250$, и за рассказ Октавии Батлер — 795$). Однако, завладев несколькими ординарными выпусками типа Шекли, в.п.с. обнаружил досадное недоразумение. Оказывается в хардковерах не сохранены обложки покетбуков! Хардковер представляет собой полностью выхолощенное, чисто текстовое предприятие — ни цветной обложки от покета, ни внутренних иллюстраций.

 

В мягкой серии был еще один интересный кунштюк: выпуск за номером ноль, с нарочито несуществующим автором и нулевым названием. Вот тут на фотографии он представлен рядом с книжечкой Пола Андерсона. Номер ноль — это блокнот, стилизованный под серийный выпуск. Я десятки раз слышал что можно-де выпустить блокнот в популярной серии (далее следует название серии) — и его раскупят как и книги, чисто для полочной линейки. И вот оказывается что всё придумано до нас: эта идея уже была овеществлена, причем тридцать лет назад, в 1991 году.

Источники:

1. Серия покетов на isfdb https://www.isfdb.org/cgi-bin/pubseries.c...

По умолчанию книги там представлены простым списком, но если нажать кнопку "Sort by series number" и поиграть с шириной окна браузера на экране десктопа, то можно добиться расположения по пять обложек в ряду, и тогда откроется интересная цикличность: синий, фиолетовый, зеленый, жёлтый, красный.

2. Серия хардковеров на isfdb https://www.isfdb.org/cgi-bin/pubseries.c...

3. Описание серии на сайте "Lawrence Person's Futuramen" https://www.lawrenceperson.com/?p=22805

4. Книги серии на Фантлабе: https://fantlab.ru/series12611all   и https://fantlab.ru/series12610

1. Когда вы познакомились с NEW WORLDS (NW) и когда вы начали сотрудничать с ним? Что вас в нем привлекло?

Платт: Я время от времени покупал экземпляры журнала в британских газетных киосках в начале 1960-х годов, примерно с 15 лет. В то время его редактором был Джон Карнелл, и он меня не впечатлил, потому что он казался слабой имитацией американских научно-фантастических журналов. Однако New Worlds , Science Fantasy и Science Fiction Adventures были единственными британскими журналами в то время (все от одного редактора и издателя), поэтому я начал отправлять короткие рассказы в Карнелл, все безуспешно. Когда я переехал в Лондон, я обнаружил, что Майкл Муркок занял пост редактора со смелыми планами создать синтез научной фантастики и современной литературы. Его планы были очень интересны для меня, и он жил в нескольких кварталах от меня в Лондоне. Он начал публиковать мои рассказы, и я начал вносить небольшие предложения относительно шрифтов в книжном формате, который был в то время у журнала. С этого момента для меня естественным шагом стало создание дизайна большого формата журнала. Мне было 21 или 22 года, у меня не было формального дизайнерского образования, но мне никогда не приходило в голову, что я не смогу этого сделать.

2. Был ли у вас какой-либо художественный или технический опыт в графических коммуникациях до работы в NW? Поскольку Лондон тогда (середина-конец 1960-х) был бурной и творческой сценой на рынке редакционных услуг, привлекавшей таланты из Европы и Америки, что оказало на вас основное влияние в издательском дизайне (дизайн книг и обложек) или, в частности, в дизайне редакционных и журнальных материалов?

Платт: Я учился в Лондонском колледже печати на факультете управления печатью, что показалось мне совершенно неинтересным. Но там я узнал основы офсетной литографии; связанные с этим практические ограничения. Мне всегда нравилось рисовать карикатуры, и я был неплохим художником, но никогда не считал себя дизайнером. В то время на меня оказали влияние плакаты рок-групп, которые можно было увидеть по всему Лондону, а позже — «хиппи-надписи» на рок-постерах из Сан-Франциско. Я действительно активно заинтересовался типографикой после того, как начал заниматься дизайном журнала, и безуспешно пытался стать по-настоящему хорошим в рукописных шрифтах. В основном я ходил в каталог Letraset, всегда ища новые шрифты. Весь акцидентный шрифт (за исключением небольшого количества рукописных надписей) был выполнен в Letraset, британской системе сухого переноса, которая была имитацией американской Presstype. Вы набрасывали какую-то надпись на пластиковом листе, и буква сама переносилась на художественный картон. Поддерживать выравнивание и интервал между буквами было чрезвычайно сложно.

В то время Letraset также продавал различные тонированные, полупрозрачные листы, которые могли имитировать эффекты наложения одного цвета на другой. Поскольку мы могли позволить себе только два цвета для обложки, я заинтересовался возможностями. Традиционно мы использовали черный плюс один цвет, но с двумя цветами, такими как красный и зеленый, область наложения была настолько темно-коричневой, что была почти черной, и таким образом мы могли получить иллюзию трех цветов. Мы не могли позволить себе пробные оттиски, поэтому я просто подготовил два отдельных произведения искусства с нарисованными вручную приводочными метками, указал цвет Pantone для каждого, отправил их в типографию и надеялся на лучшее.

Журнал контркультуры Oz появился примерно в это время и использовал множество действительно экстремальных эффектов цветной печати, как журнал Wired в 1990-х. Красный текст, напечатанный поверх сплошного синего фона; что-то в этом роде. Я нашел это забавным, но неуместным. Мы хотели, чтобы наши читатели могли читать текст без излишнего напряжения. И мы в любом случае не могли позволить себе цвет для внутренних страниц.

3. В 1967 году NW радикально изменился, превратившись в «глянцевый» авангардный журнал, и эта трансформация происходила параллельно с тем, как вы стали его главным дизайнером или арт-директором. Каким образом вы работали с Майклом Муркоком (редактором NW), чтобы придать ему этот новый радикальный облик? Насколько вам изначально было разрешено вносить свой вклад?

Платт: У Майка было личное внутреннее видение того, чего он хотел. Он не очень хорошо умел это доносить (или я не очень хорошо это понимал), поэтому для первого выпуска большого размера я показал ему ряд образцов обложек. Он все время говорил: «Это ПОЧТИ то, что я задумал». В конце концов я сказал, что не думаю, что смогу сделать лучше, поэтому мы остановились на окончательном черновике, который я ему показал. С этого момента я вообще не получал никакого руководства. Абсолютно никакого. Это было одной из самых сильных сторон Майка: у него хватало смелости позволять людям самовыражаться. Когда я писал для Wired в начале 1990-х, у них была такая же смелость и вера в своих авторов. Чрезмерное редакторское вмешательство обычно является признаком неуверенности.

4. Какие журналы вы имели в виду, когда проектировали NW? Или это была «terra incognita» с самого начала?

Платт: Помимо влияний, о которых я упомянул выше, я не могу вспомнить ничего, на что я обращался за вдохновением. Никакие другие журналы не публиковали подобный контент, поэтому они казались неактуальными.

5. Эдуардо Паолоцци, похоже, также был ключевой фигурой в этом переформатировании NW, будучи близким другом и Балларда, и Муркока, а также одним из основателей Independent Group (и выдающимся поп-артистом). Как вы работали с ним? И повлияло ли на вас его творчество каким-либо образом?

Платт: Я никогда не встречался с Паолоцци, но он позволил мне перерезать один из его коллажей, чтобы создать одну из наших обложек. Удивительно, правда. Я просто порезал его канцелярским ножом.

6. В интервью, которое он дал мне в прошлом году, Муркок сказал мне, что ваша работа в NW оказала большое влияние на такие издательства в мягкой обложке, как Panther (которые опубликовали ваш роман "Свалка"). На мой взгляд, у Panther были очень яркие, красивые обложки в их научно-фантастической серии в конце 1960-х. Вы делали дизайн для Panther или других издательств в мягкой обложке?

Платт: Я не был дизайнером! Мне никогда не приходило в голову искать работу профессионально. Я просто оформил New Worlds, потому что никто другой в нашем кругу не имел ни малейшего представления, как это сделать. Я часто думал, что Майк мог бы рекламировать студентов-дизайнеров, которые работали бы так же дешево, как я, но я думаю, что он предпочитал иметь дело с людьми, которые понимали, о чем журнал. Мы сделали один выпуск, который был оформлен приглашенным преподавателем колледжа, который заставил своих студентов сделать некоторые иллюстрации, но во многом нам не понравился результат. Он был более профессиональным, но слишком походил на «нормальный» журнал. Мы хотели что-то больше похожее на «книгу в стиле модерн». Он должен был иметь книжное, литературное качество, потому что текст был так важен. Вот почему в нем была небольшая формальность. Всего два типа страниц, на самом деле: двухколоночные, для художественной литературы, и трехколоночные, для статей. Я думаю, эта формальность была полезна. Конечно, было бы трудно сделать что-то еще. Типограф сделал весь набор для нас (маленькие наборные машины были неизвестны до самого конца существования журнала в его крупноформатном воплощении), поэтому мы просто получили эти длинные бумажные гранки, которые мы разрезали на части и наклеили на листы макета. Я говорю «мы», потому что через некоторое время мне помог Найджел Фрэнсис, старый школьный друг.

7. Как вы оценивали общий вид научно-фантастической литературы в Великобритании и Америке в то время? Кажется, был короткий период очень хороших изображений, показанных на обложках Panther, Penguin, Doubleday (даже London Science Fiction Book Club с обложками Терри Джеймса), а затем, после 1971 года, внезапный крах. Вы согласны с этим или у вас другое мнение?

Платт: Извините, но я не очень помню те британские обложки книг. Мне всегда нравился кричащий, безвкусный вид обложек американской научной фантастики.

8. Каковы были связи NW с оживленной лондонской андеграундной (или альтернативной) прессой? Муркок рассказал мне, что вы сотрудничали с Барни Бабблзом в Frendz, и, конечно же, он и Мэл Дин опубликовали комикс Джерри Корнелиуса в It Internacional Times. Как и где NW разместил себя на этой сложной арене?

Платт: Я вообще не имел дела с людьми из Frendz. У меня не было времени. Мне приходилось зарабатывать не менее 50% от моей прожиточной зарплаты вне New Worlds, потому что Майк не мог позволить себе платить мне достаточно, чтобы прожить. Я заказывал иллюстрации и фотографии (которые часто оказывались не в том виде, в котором я ожидал, и требовали дополнительной работы). Поначалу я собирал 64-страничный журнал без какой-либо помощи, и нам всегда не хватало визуального материала. Я делал заголовки Letraset и, конечно же, обложку. Это было занятие на полный рабочий день. У нас было очень четкое разделение труда: Майк и его коллеги-писатели занимались всем, что касалось содержания. Я занимался визуальными эффектами. Часто у меня даже не было времени читать журнал!

9. Много было написано, особенно после его смерти, о визуальной стороне карьеры Дж. Г. Балларда. Его коллажи для Ambit и New Worlds и его страстная защита сюрреализма являются доказательствами его визуального таланта и культуры. Каково было работать с ним над NW?

Платт: Мне нравились работы Балларда, и Баллард был в восторге от некоторых визуальных материалов, которые я предоставлял для его историй. Он звонил мне в состоянии волнения, что было очень приятно, потому что я им так восхищался. Я разделял его одержимость сюрреалистической живописью. Но я не работал с ним; я просто делал то, что хотел, и он видел результат, когда он был напечатан. Единственным человеком, который видел его до того, как он был напечатан, был Майк. Я показывал ему страницы макета, прежде чем они отправлялись в типографию.

Больше всего Балларду понравился выпуск NW № 186 , потому что я проиллюстрировал его рассказ «Летние каннибалы» так, как он считал очень уместным. Множество маленьких картинок, имитирующих способ, которым его рассказ был разбит на небольшие разделы. Он сказал, что хотел бы, чтобы мы могли публиковать все его рассказы таким образом. Я тоже! Но это был невероятный объем работы, поиск подходящего материала. Тогда не было интернета. Никаких стоковых фотографий. Просто вырезание картинок из автомобильных каталогов и журналов. Легко понять, почему ему понравилась эта презентация. В его взгляде на мир (и, вероятно, моем тоже) медийный ландшафт создает эквивалентность между изгибом бедра и контуром автомобильного листового металла, и автокатастрофа становится извращенным эротическим событием. Я очень хорошо понимал его видение, и у меня было уникальное преимущество в том, что мой отец был директором британского производителя автомобилей. Это позволило мне легко получить фотографии автомобильных краш-тестов И американские автомобильные каталоги. Идеально! Добавьте сюда извилистые формы развязок на автомагистралях, обнаженную модель и крупные планы века и пары губ (все беззастенчиво украдено из опубликованных источников), и вот вам результат.

Выпуск, которым я был больше всего доволен, был #216, когда я вернулся в Англию в 1979 году и сделал его по старой памяти, финансируя его продажей множества старых выпусков, которые мы накопили. Я сделал весь набор на IBM Composer, прославленной пишущей машинке.

Но была проблема. В 1969/70 я сам набирал последние несколько выпусков, но когда я сказал нашему печатнику, что хочу это сделать, он сказал, что не сможет напечатать, потому что я не член профсоюза. «Если я напечатаю набор, не входящий в профсоюз, мои поставщики бумаги отключат меня», — сказал он. Удивительно! Я не мог позволить себе платить за набор, входящий в профсоюз, но, к счастью, в нашем районе был дружелюбный наборщик «социалистического коллектива», которым управляла группа дружелюбных лесбиянок. Они сказали, что я могу набрать, и если они одобрят это, они будут делать вид, что это сделали они, и поставят на нем свое имя.

Хорошо, отлично, но проблемы начались, когда я показал им готовые страницы. Я хотел включить факсимильную страницу из книги Нормана Спинрада "A World Between", которую я считал очень постыдным романом. На странице описывалась воинствующая феминистка, поддавшаяся своему неудержимому желанию заниматься оральным сексом с мужчиной. Я подумал, что нет необходимости писать отрицательный отзыв о книге; страница говорила сама за себя. Но лесбиянки-наборщики были в ужасе. Я утверждал, что высмеиваю отрывок из романа Спинрада. Они сказали, что никто этого не узнает, если я не объясню это яснее. Я отказался идти на компромисс. В конце концов я сказал: «Хорошо, я просто оставлю эту страницу пустой». Действительно, страница 41 пустая.

NW #216 на самом деле получил распространение в газетных киосках, насколько я помню. RG Meadley, который иллюстрировал журнал, увидел выпуск в продаже и даже купил копию. Он сказал, что мой стиль был настолько отличительным, что он сразу понял, что я нарисовал обложку, хотя мы не виделись 9 лет.

Я также был приглашенным редактором и приглашенным дизайнером выпуска Interzone в 1995 году. К тому времени все это можно было сделать на Mac. Я решил использовать Adobe Illustrator для создания каждой страницы — текста и графики — потому что Illustrator позволял такую ​​свободу с текстом. Я мог использовать трапециевидные текстовые области, например, что было невозможно в Quark или PageMaker (Indesign тогда еще не существовал). Также я мог нарисовать свой собственный шрифт в Illustrator, а затем исказить буквы прямо на странице со всеми остальными элементами. Этот выпуск Interzone был тем, что я хотел бы сделать с New Worlds, если бы у меня были ресурсы.

Время от времени Майк упоминает, что старые выпуски New Worlds получили некоторую похвалу за дизайн. В течение многих лет я просто не верил ему. Я был так смущен своими собственными ограничениями и, ну, дилетантством. Но теперь я думаю, что вижу, что в них есть наивное качество, которое интересно. Правильно обученные люди никогда не смогут заниматься наивным искусством, и поэтому находят его увлекательным. Может быть, дизайн журнала такой же!

10. Вы, кажется, часто использовали коллажи, даже в таких эссе, как "Fun Palace – Not a Freekout" в NW #180, март 1968 года. Вы бы сказали, что техника коллажа (по необходимости или по иным причинам) могла бы визуально определить журнал больше, чем, скажем, классическая иллюстрация или фотография? В недавнем эссе Роб Лэтэм предположил, что, поскольку Уильям Берроуз оказал такое сильное влияние на Муркока и Балларда, эта «нарезка», своего рода случайный коллаж эстетики визуального мусора была главной характеристикой NW. Вы бы согласились с этим? Существовала ли такая вещь, как «визуальная» эстетика Новой волны?

Платт: Я думаю, это было вопросом целесообразности. Мы могли делать коллажи из найденных материалов, вместо того чтобы пытаться найти хорошую оригинальную работу. Кроме того, коллажи были своего рода модой в то время. Я не думаю, что мы знали о сюрреалистических коллажах в то время.

Может быть, в этом есть доля правды, но в основном это было отчаяние. Мы были такими бестолковыми в те дни. Мы понятия не имели, как найти иллюстраторов. Когда я делал гостевой выпуск Interzone, я пошел в местную художественную школу, повесил объявление на их доску объявлений и получил много заявок. По какой-то причине мы никогда не думали сделать что-то подобное для New Worlds. Мы просто ждали, когда люди появятся. Габи Наземанн пришла с большим портфолио уже существующих фотографий, и мы купили их все, а затем применили к историям, когда они казались хоть немного подходящими. Я не думаю, что мы когда-либо заказывали ей какую-либо работу. Почему нет? Понятия не имею. Рой Корнуолл также появился и показал нам свое портфолио. Мы использовали несколько фотографий из него. Позже я попросил его сделать определенные фотографии, но это так и не сработало; у него не было того сюрреалистического/странного/неожиданного качества, которое нам нравилось. Мэл Дин каким-то образом впечатлил Майка, и Майк дал ему множество заказов, которые Мэл делал в основном за деньги (2 фунта 10 шиллингов за картинку!). Со временем работа Мэла становилась все более небрежной. Поэтому наши иллюстрации были очень непредсказуемыми.

11. С 1967 по 1968 год заголовок менялся, и в одной строке текста шрифт Helvetica становился жирнее. Заголовок тоже был вашей работой?

Платт: Майк написал его, я разработал его. Подробностей не помню.

12. У NW было несколько очень ярких обложек: ваша для выпуска 193, две обложки Стивена Двоскина, Габи Наземанна, Эндрю Лэньона и т. д. Как вы выбирали обложки и, в целом, как вы работали со всеми этими людьми (включая Вивьен Янг, Пэм Золайн, Мэл Дин и т. д., все они были довольно молоды, я полагаю)?

Все фотографии Габи были уже существующими. Мы пролистывали стопку, которую она предоставила, и говорили: а как насчет этой? Вивьен Янг рисовала все, что мы просили, но результаты были непредсказуемыми и, как мне казалось, разочаровывающими. Она была очень кокетливой, и все мы хотели вступить с ней в сексуальные или романтические отношения, что, возможно, сыграло свою роль в ее постоянных появлениях в журнале. Пэм Золайн рисовала все, что хотела, и мы так любили ее работы, что были просто счастливы иметь их. Оглядываясь назад, я могу сказать, что мог бы быть гораздо более организованным, находчивым и усердным в поиске произведений искусства. Но на подобные вещи никогда не хватало времени.

13. Можете ли вы выбрать 5 обложек из портфолио обложек книг НФ за последние 50 лет, которые определенно вошли бы в ваш личный канон идеальных обложек НФ? И, наконец, что, по-вашему, определяет хорошую обложку НФ?

Платт: Для меня научная фантастика была определена обложками Келли Фриса на Astounding Science Fiction в конце 1950-х годов. Например, октябрь 1958 года. Но больше всего февраль 1959 года, пират с логарифмической линейкой, зажатой в зубах.

Я думаю, Фрис был гением в своем роде. Мне также нравились его обложки журнала Mad. Как это связано с New Worlds? Потому что эти обложки Astounding создавали ощущение таинственности, любопытства, удивления и потребности узнать больше. Они также имели вид авторитета. Журнал был настолько уверен в себе и своем видении, что у него не было проблем с использованием обложек, которые были... ну, непостижимыми! Они были почти жестом неповиновения читателю, как будто говоря: «Что вы думаете об ЭТОМ»? В выпуске за октябрь 1958 года был изображен парень со Среднего Запада в клетчатой ​​рубашке, продающий банку змеиного масла чернокожему инопланетному гуманоиду, сидящему на парящем электромеханическом седле. Несоответствие меня порадовало. Мне также понравился юмор. Я попытался добиться того же эффекта на обложке для NW #188, где сумасшедший хиппи с отвращением смотрит вниз — на оглавление журнала.

Это была уже существующая фотография Наземанна, с которой мы не знали, что делать, пока я не решил поместить ее на обложку. У нас не было проблем с тем, чтобы посмеяться над собой, хотя мы также были очень серьезными. Мы были слишком высокомерны, чтобы сомневаться в своих суждениях.

Источник:

https://pedromarquesdg.wordpress.com/2011...

Перевод любезно предоставлен А. Филипповым (не художником!)

Читательская аудитория

В 1950-е годы мало кто воспринимал научную фантастику всерьез. Гонорары были скудными, признание критиков отсутствовало, а писателей презирали за «юношеский эскапизм» и «дурацкие идеи».

В 1970-е годы таких писателей, как Азимов, Хайнлайн, Герберт, Брэдбери и Кларк, больше не считали авторами дурацких идей. Произведения некоторых из них даже попали в список бестселлеров газеты «The New York Times».

В 1980-е годы некоторые книги, за которые первоначально авторы получили гонорар около 2000 долларов, породили сиквелы, за которые им платили уже в сто раз больше.

Увы, растущая волна популярности принесла выгоду не всем в равной мере. Для большинства авторов последствия огромных финансовых успехов Хайнлайна и Кларка оказались относительно печальны. Когда я начал брать интервью у авторов для моих «Творцов мечты», это только начинало становиться очевидным.

Редакторы

До середины 1960-х годов научная фантастика в основном представляла собой рассказы, которые находили путь к читателю благодаря стараниям редакторов журналов, таких, как Джон Кэмпбелл (из Astounding Science Fiction, позже переименованный в Analog) и Г. Л. Голд (из Galaxy). Они являли собой мощную стабилизирующую силу и требовали от авторов правдоподобных историй. Эти требования не всегда полностью удовлетворялись, но, по крайней мере, существовала некая общая цель, которую я бы определил как строгую экстраполяцию.

В конце 1970-х годов контроль над содержанием научной фантастики в основном был распределен среди различных книжных редакторов, многие из которых имели слабое отношение к этому жанру и не отличались особой строгостью. Мало у кого было время на то скрупулезное редактирование, которое имело место раньше, когда концепции разрабатывались в интерактивном режиме с авторами.

Когда я брал мои интервью, долгосрочные последствия такого перехода только начинали ощущаться.

Контент

Катализатором перемен в этой области стал фильм «Звездные войны», открывший для научной фантастики новую потенциальную огромную аудиторию.

Лично я воспринял его как удручающую комбинацию затасканных образов, составленную поверхностным идиотом-ученым. Он задействовал коллективное бессознательное научной фантастики, не продемонстрировав, однако, никакого понимания высших функций мозга.

Хуже того, он был безоговорочно антинаучен. Это стало до боли очевидным в кульминации, когда молодой главный герой с обаятельной улыбкой и стрижкой бездельника из торгового центра отодвинул в сторону компьютеризированный бомбовый прицел, предпочитая «плыть по течению силы». Иными словами, он отверг технологии в пользу бредового принятия желаемого за действительное. Как сказал тогда Джордж Лукас в интервью журналу Rolling Stone: «Я просто хотел забыть науку… Я хотел создать космическое фэнтези».

Что ж, справедливо, но «Звездные войны» украли иконографию научной фантастики. Они выглядели как научная фантастика, и поэтому воспринимались как научная фантастика. Они определили научную фантастику для целого нового поколения. Даже пойми они идею строгой экстраполяции, она бы их не заинтересовала.

Это не осталось незамеченным книгоиздателями. Джуди-Линн и Лестер дель Рей стали первопроходцами, содействуя Джорджу Лукасу тем, что публиковали фанфики, которые были не просто вторичными, но были созданы на основе чего-то, что само по себе было вторичным. Это была разумная долгосрочная инвестиция; к началу 2014 года было опубликовано от 400 до 600 фанфиков по «Звездным войнам» (точное число определить сложно), около половины из них — издательством «Del Rey Books».

«Del Rey Books» также стали пионерами в издании совершенно новой категории «низколобой» художественной литературы, вдохновленной неожиданным коммерческим успехом чудаковатого луддита по имени Дж. Р. Р. Толкин. Они открыли новые горизонты, выпустив издание, посвященное исключительно фэнтези, и наполнили его средневековыми приключениями Терри Брукса и веселой чепухой романов Пирса Энтони серии «Ксанф».

Научная фантастика традиционно привлекала относительно небольшую аудиторию технофилов. Напротив, «Звездные войны» и героическое фэнтези охватили гораздо большую аудиторию людей, которые не разбирались в науке и порой даже появляли к ней враждебность. Поскольку их численность превосходила численность «ботаников» как минимум в десять раз, редакторы, не питавшие особой верности к научной фантастике, реагировали соответствующим образом.

Чтобы прояснить возникшее разделение, рассмотрим такую книгу, как «Михаэльмас» Альгиса Будриса, опубликованную в том же году, когда на большой экран вышли «Звездные войны». Это было подлинное пророчество, потрясающее понимание потенциала распределенных компьютерных мощностей и искусственного интеллекта. Будриса отличали высокие устремления, мощный интеллект, чуткое понимание человеческих отношений и этические цели. Эти качества снискали его книге лестную рецензию в журнале Newsweek, но упрямый реализм книги мало интересовал читателей, которым хотелось дуэлей на лазерных мечах, прекрасной принцессы, злодеев в дурацких костюмах и космических «самолетов-истребителей» с крыльями, которые неким образом работали в вакууме. «Михаэльмас» большого успеха не имел.

В 1985 году несколько несгибаемых авторов все еще оставались верны старому принципу построения достоверного будущего, где используются научно обосновенные технологии. Примером может служить «Схизматрица» Брюса Стерлинга. Эта сложная, дерзкая и бескомпромиссная книга была насыщена идеями, но не пользовалась большим читательским спросом в силу своей непонятности грызущей попокорн толпе завсегдатаев мультиплексов, которую Лукас соблазнил банальной чепухой и приятными для глаз картинками.

После «Схизматрицы» Стерлинг какое-то время занимался журналистикой, переключился на написание технотриллеров и стал лектором-прогнозистом. Что касается Будриса, то за тридцать один год своей жизни после «Михаэльмаса» он написал лишь один роман.

Итог

Вот в таком контексте я брал интервью у авторов для моих «Творцов мечты». Изменения в научной фантастике были налицо, но их долгосрочные последствия были еще не ясны. Никто не осознавал, например, что, когда возросшая потенциальная читательская аудитория спровоцирует редакционную одержимость бестселлерами, перенаправление денег на бестселлеры в конечном итоге приведет к голоданию среднего списка — книг, которые были выше уровня шаблонной литературы, но не имели привлекательности для массовой аудитории.

Точно так же прошло еще несколько лет, прежде чем все увидели, что внецикловый роман (то есть отдельная книга, не имевшая продолжений) становится вымирающим видом. На протяжении десятилетий они были нормой в научной фантастике. Их писали все, от Роберта Хайнлайна до Филипа Дика. Но по мере того, как издатели выпускали больше книг, а борьба за полки книжных магазинов становилась все ожесточеннее, преимущества трилогии стали очевидны. Читатель, купивший первый том, скорее всего, купит и второй, а второй поможет допечатывать первый. По сравнению с этим внецикловые романы стали выглядеть сиротами.

Для издателей и розничных продавцов серия книг с открытым финалом была даже лучше трилогии. Новое продолжение старой книги также приветствовалось, и если создатель оригинальной вещи не был заинтересован в написании ее продолжений, новая форма издательского дела под названием «пэкеджинг», нанимала вместо него менее известного писателя.

В этой среде сравнительно немногим писателям удавалось добиться успеха, делая то, что они делали всегда. Прекрасным тому примером был Фредерик Пол. Другие пытались выжить, став приспособленцами. Так, Брайан Олдисс на время прекратил писать внецикловые романы, ради написания своей трилогии «Гелликония». Томас М. Диш задумал «Доктора медицины» как первый роман из серии, Филип Хосе Фармер написал больше романов о «Мире Реки», а Майкл Муркок продолжил сагу об Элрике из Мелнибонэ.

Помешать этому процессу не могли даже старость и смерть. Когда умер Фрэнк Герберт, «Дюну» продолжил его сын, а когда Артур Кларк стал слишком старым или устал, чтобы приступить к новой серии, Джон Бакстер был готов взять на себя этот тяжкий труд.

Писатели, менее готовые или неспособные адаптироваться к новым веяниям, были вытеснены на обочину и вскоре обнаружили, что их аудитория сокращается, а их авансы тают на глазах. Харлан Эллисон, Норман Спинрад, Альгис Будрис, Роберт Шекли, Кит Лаумер, Пол Андерсон, Альфред Бестер, Джон Браннер и Фриц Лейбер — все они, когда я брал у них интервью, были крупными фигурами в научной фантастике. 1970-е годы были пиком их карьеры, или, возможно, этаким бабьим летом, но все же это было благоприятное время. Двадцать лет спустя те, кто был еще жив, боролись за место под солнцем. Некоторые, такие как Норман Спинрад, продолжали писать сложные, иконоборческие вещи. В финансовом отношении они заплатили за это тяжелую цену. Другие, такие как Будрис и Бестер, просто сдались.

Об этой книге

А теперь я позволю себе остановиться на некоторых практических вопросах, касающихся этого издания «Творцов мечты».

Во-первых, и это наиболее очевидно, читатель может задаться вопросом, почему оно включает лишь небольшую выборку из исходных пятидесяти семи портретов.

Это вопрос финансов. Издательство «Stairway Press» не захотело публиковать печатную версию, содержащую более 120 тысяч слов, и мой редактор был вынужден взять на себя нелегкую задачу по выбору имен, которые следовало включить в это издание. Ему нужны были авторы с узнаваемыми именами, которых, по его мнению, до сих пор помнили. Я добавил пару пожеланий, но в целом согласился с его списком, потому что уважаю редакционные решения, основанные на практических соображениях.

Список включенных в него писателей неизбежно вызовет критику по причине гендерного дисбаланса. Я говорю «неизбежно», потому что первые тома «Творцов мечты» подверглись именно такой критике, а новое издание еще менее сбалансировано, чем старое. Двадцать три автора — мужчины и только одна женщина.

Причина очевидна. Большинство авторов, писавших научную фантастику в 1950-х, 1960-х и даже 1970-х годах, были мужчинами.

В «Творцах мечты-2» я к сожалению, уступил требованию женщины-редактора ввести идеологически мотивированную систему квот. В результате я взял интервью у нескольких авторов, чья творчество лично меня не привлекало.

Это была ошибка. Запоминающееся интервью требует взаимопонимания между двумя людьми, что становится совершенно маловероятным, если интервьюер не питает особой симпатии к творчеству писателя.

Лично я не понимаю, почему должно иметь значение, писатель мужчина или женщина, как не имеет значения, толстый он или худой, молодой или старый, белый или небелый. Для меня люди есть люди, а писатели есть писатели.

Содержание каждого портрета в этом выпуске не обновлялось. Мой исходный тезис заключался в том, что личность писателя важна для нашего понимания его творчества, а окружение писателя важно для понимания его личности. Таким образом, каждый портрет представлял собой снимок во времени, сделанный с помощью широкоугольного объектива. Единственный способ создать обновленную версию — переснять все с нуля, что невозможно.

Что касается последовательности портретов, то на этот раз я постарался поместить их в строгом хронологическом порядке. Мне удалось определить это с некоторой уверенностью, поскольку я в начале почти каждой записи интервью называл дату, и эти записи до сих пор можно прослушать. В первом издании «Творцов мечты» были указаны приблизительные даты, но это были даты написания портретов, а не даты, когда были сделаны записи.

За последние три десятилетия прозвучало немало предложений издать третий том. В него вошли бы такие важные писатели, как Уильям Гибсон, Грег Беар, Ким Стэнли Робинсон, Ричард Кадри, Руди Рюкер, Брюс Стерлинг, Майкл Блюмлейн и многие другие, пришедшие в фантастику в 1980-х годах и позже.

К сожалению, в современном книжном бизнесе такой проект, как «Творцы мечты-3», экономически нежизнеспособен. За оригинальные издания я получил авансы в размере 6500 и 12 500 долларов соответственно. Эти деньги были мне необходимы и их было достаточно, чтобы я мог посетить многих авторов, разбросанных по Великобритании и Соединенным Штатам. С учетом инфляции сегодня для аналогичного проекта мне понадобилось бы около 30 тысяч долларов.

Идея абсурдна. Я сомневаюсь, что какой-либо издатель, кроме небольшого издательства, захочет такой проект, и мне повезет, если я получу гонорар в размере пяти тысяч долларов.

Изменения в книгоиздании коснулись меня, как и всех остальных. Оба тома «Творцов мечты» входили в средний список. Возможно, что третий том удастся профинансировать с помощью системы краудфандинга типа «Кикстартера», после чего я сам издам его. Моя дочь Роуз Фокс, редактор обзоров в «Publishers Weekly», предложила на этот счет несколько творческих идей.

Думаю, это могло бы сработать, если предложить различные стимулы, такие как отрывки интервью в формате MP3 для основных доноров, но чтобы сделать это успешно, мне пришлось бы стать другим человеком. Я никогда не разбирался в финансовых аспектах книжного бизнеса и не получаю от них удовольствия.

Поэтому я сильно подозреваю, что портреты 1970-х и 1980-х годов — единственные, которые я когда-либо напишу. Что не так уж и плохо. Посетовав, писателям создавать новое, а не клепать бесконечные продолжения своих старых произведений, мне, наверное, следует последовать собственному совету.

Если читателям хочет больше портретов, то, возможно, их напишет кто-то другой.

Чарльз Плэтт

Северная Аризона, апрель 2014 г.

Перевод любезно предоставили А. и Т. Бушуевы.

Съезд забрал у меня все силы. Я впервые посещала подобного рода мероприятие и впервые жила в гостинице. Всюду — в ресторанах, на выставках, на конференциях — было полно народу. Два вечера подряд мы ложились за полночь и вставали раньше семи. Дни были настолько насыщенны событиями, что не оставалось ни минутки свободной: все время куда-то ходили, разговаривали с какими-то людьми, смотрели и слушали. Издатели побуждали Фила писать для них романы, нештатные журналисты из журналов умоляли об интервью, и время от времени какой-нибудь поклонник интересовался, настоящий ли он Филип Дик или самозванец. Кульминацией стало известие, что с Филом желает познакомиться Кэтрин Мур. И хотя я ни имела представления, кто она, но по реакции Фила поняла, что это кто-то значительный. Он несколько минут беседовал с этой важной дамой в холле, во время которой она поведала, что это ее последний съезд. После смерти своего первого мужа она вышла замуж вторично, и ее новый муж не желает иметь ничего общего с этой «научно-фантастической чушью». Фил позже объяснил мне, что супружеская пара — Кэтрин Мур и Генри Кеттнер — совместно создала несколько классических научно-фантастических романов и рассказов.

Я часто сидела в баре, хотя по возрасту пить мне еще не разрешалось, и ждала, когда Фил вернется со встречи с издателем или журналистом. У меня не было карманных денег, но Тим Пауэрс и Норман Спинрад по очереди покупали мне содовую. Как-то раз Фил попросил своего старого друга Дж. Дж. из Бэй Эриа позаботиться обо мне, пока он будет заниматься делами со своим издателем Дэвидом Хартвеллом. Это была плохая идея. Дж. Дж. и две женщины, которые были с ним, взяли меня на одну из вечеринок в гостиничном номере. Какой-то малый читал непристойные стишки, но это еще, что называется, «цветочки». Несколько человек ходили по номеру с трубкой с марихуаной и «волшебными грибами». Через несколько часов я, чуть живая, притащилась в свой номер. Дым от трубки, должно быть, подействовал на меня крайне негативно, хотя я и не сделала ни одной затяжки.

По приезде домой у нас было примерно полчаса на подготовку к важной гостье. Издатель Фила Патрисия Дьюви жила у нас около недели. Я почти ничего не помню из тех дней, потому что была настолько измотана поездкой, что спала большую часть времени. У нас не было денег и почти не было еды. Патриция купила кое-какие продукты и приготовила восхитительный ужин, состоявший из пасты с помидорами и солонины, но я так устала, что даже есть не могла. Фил считал, что мое физическое истощение — результат злоупотребления наркотиками, но это было не так. Мои вредные привычки ограничивались кофе и сигаретами. Я даже спиртное не пила, не считая бокала вина изредка за ужином. Фил то и дело будил меня, что только усугубляло мою крайнюю усталость. Он находился в стадии гиперактивности, поэтому сам почти не спал. Он засиживался далеко за полночь, принимая друзей, а потом поднимался в районе шести. Я была не в состоянии придерживаться такого темпа, даже если бы уже не была измотана.

Да, я принимала лекарство от детской формы эпилепсии, которую переросла к двадцати годам. Визит к врачу подтвердил, что доза была слишком высока, поэтому он сократил ее вполовину. Одним из ингредиентов являлся фенобарбитал — наркотик, от которого, по всей видимости, и накопился слишком высокий уровень токсинов в моем организме. Когда я, наконец, восстановила силы и энергию, то приняла решение больше никогда не принимать этот ужасный препарат. Оставшиеся капсулы я смыла в унитаз. Мы с Филом подозревали, что потустороннее присутствие в нашей квартире тоже внесло свой вклад в мое переутомление. Девушки, снимавшие квартиру до нас, рассказывали о схожих симптомах.

Мы чувствовали себя как в ловушке в нашей квартире и редко покидали ее. У нас не было машины и, кроме того, ни один из нас не умел водить. Но было и еще кое-что, нечто зловещее. Множество странных случаев привело нас к убеждению, а не просто к подозрению, что в квартире водятся привидения. Только что сваренный кофе вдруг становился мерзким на вкус, и приходилось его выливать. Иногда по ночам мы слышали какие-то странные звуки, а утром находили мебель в гостиной передвинутой, хотя ни разу не поймали никаких незваных гостей. Как-то ночью я проснулась около трех от того, что не могу дышать, словно кто-то невидимый сидит у меня на груди. Он был ужасно тяжелым, и я не могла сбросить его с себя, как ни старалась. И позвать на помощь Фила тоже не могла, потому что голос пропал. Когда же я проснулась окончательно, невидимый некто исчез, и я смогла вновь дышать. При свете дня я заключила, что у меня были скрещены на груди руки, я оказалась чересчур напряжена и, таким образом, выдавила воздух из легких. Когда мышцы расслабились, я снова смогла дышать. В другой раз я проснулась на рассвете и обнаружила какую-то душащую меня тень. Она была безликой и имела смутные человеческие очертания. Я попыталась пошевелиться, но оказалась полностью парализованной. Когда утренний свет просочился сквозь оконные шторы, тень медленно растаяла и постепенно перестала сжимать и сдавливать мое горло. Я совершенно уверена, что не душила сама себя во сне, и Фил крепко спал в то время, как это происходило. Шея болела целый день, и было трудно глотать. Однажды ночью мне приснилось, что некто воткнул мне в горло нож, и когда я проснулась и пошла на кухню сварить кофе, то поскользнулась и упала. Затем я снова проснулась и целый день гадала, действительно ли я на этот раз не сплю. Возможно, демоны не могут причинить реальный вред, но могут напугать до чертиков.

У Фила было несколько случаев, когда он просыпался среди ночи, вскакивал с постели и бежал в ванную. Он хотел воды, потому что давился. Порой ему казалось, что он видит какие-то тени, бродящие по квартире ночью, но по-прежнему не находил никого постороннего.

Мы оба страдали от странных недугов. Чувствовали подавленность и симптомы гриппа, включая тошноту и мышечные спазмы. Воздух в спальне делался все более спертым и удушающим, даже когда мы оставляли окно открытым. Несколько раз, когда мы приходили домой с рынка, находили вещи перемещенными. К примеру, журнал, оставленный на столике, оказывался на диване, или книга, до этого стоявшая на полке, лежала открытой на столе. Фил начал оставлять своего рода ловушку или, скорее, детектор, когда мы покидали квартиру. Он брал у меня длинный волос и приклеивал скотчем один конец к двери, а другой к стене. По возвращении мы могли определить по разорванному волоску, что в квартире кто-то был. Так мы узнали, что одна из девушек, живших там до нас, оставила у себя ключ от передней двери. Однако, иногда вещи оказывались передвинутыми, когда она никак не могла быть там, и волос оставался целым. И уж конечно, она не могла прийти ночью, когда мы спали.

Появились какие-то странные запахи, особенно, в спальне с привидениями. Пахло тленом. Большую часть времени нас одолевала усталость.

Как-то вечером, когда мы прилегли вздремнуть, Фил вдруг резко сел в кровати и велел мне встать и выйти из комнаты. Мы пошли на кухню, где он сварил кофе, а я начала готовить ужин. Он объяснил, что какое-то зло пытается заставить нас все время спать, чтобы воздействовать на наше сознание. Он называл это нечто психологическим вампиром — сущность, которая питается нашими жизненными силами и полностью высасывает их. Фил чувствовал подавленность, частично из-за побочных эффектов от лекарства от высокого давления, содержавшего резерпин. Еще его мучили ночные кошмары. Однажды ночью он с криком проснулся и рассказал мне, что ему приснился младенец на сковороде, который выпрыгнул из сковороды прямо в огонь. Эта визуализация клише привела его в ужас, но проанализировав сон, Фил пришел к выводу, что это было предупреждение о попадании из одной опасной ситуации в другую, еще более опасную. В младенце он узнал знакомую женщину, поэтому гадал, она ли представляет для него какую-то опасность. В другом кошмаре Фил пытался не дать парню проглотить целую горсть разноцветных капсул с разными лекарствами. Он обнаружил, что не в состоянии ни шевелиться, ни говорить, поэтому попытался передать молодому человеку свои мысли.

Мы переселились в другую спальню, в которой была светлая, солнечная атмосфера. Это помогло. Спальня с привидениями была превращена в склад для вещей, с которыми мы не знали что делать.

Мы купили подержанный телевизор, который вскоре превратился в средоточие жизни в нашей квартире. Мы даже ели на диване, а не за обеденным столом, чтобы смотреть телевизор. Тим Пауэрс часто приходил к нам на ужин, хотя я и была, должно быть, худшей в мире стряпухой. Он обычно приносил бутылку недорогого, но хорошего калифорнийского вина. Любимым вином Фила было «каберне совиньон», и он говорил, что лучшим годом для этого сорта был 1970-й. Я предпочитаю «pinot noir». Тим, бывало, рисовал на наших бумажных салфетках фломастером, и это было довольно талантливо. Я понятия не имела в то время, что он пишет роман "Черным по черному". Фил познакомился с ним через доктора Макнелли, преподавателя Калифорнийского университета в Фуллертоне, где Тим учился. В течение тех вечеров мы вели приятные интеллектуальные беседы. Наша совместная жизнь налаживалась, но мы с Филом подозревали, что в нашей квартире происходит некая потусторонняя активность, в особенности с тех пор, как у одной из девушек, живших там до нас, возникла серьезная проблема с наркотиками. Тим знал тех девушек и был согласен с выводом Фила.

Команда из «ВВС», приехавшая снимать Фила, не заметила никаких привидений. Они усадили Фила за кухонный стол есть овсянку, намереваясь разыграть эту мизансцену в качестве имитации одного из романов Фила «Время, назад». К несчастью, служба безопасности аэропорта прогнала фильм через рентгеновский аппарат, поэтому когда телевизионщики, вернувшись в Англию, стали прокручивать пленку, она оказалась засвеченной и непригодной к использованию.

Фил написал своему риелтору Энни, которая продала его дом в Сан-Рафаэле и поместила на хранение его вещи, которые вскоре переправила ему. Грузовик доставил с дюжину коробок, в которых находилась сотня грампластинок, несколько рукописей, книги и журналы. Он горько сокрушался, что это лишь половина его вещей. Исчезла коллекция марок, которую он собирал с детства. Не было одежды, украшений, нескольких рукописей. Более того, он не получил никакой мебели из своего дома на три спальни. И где его письменный стол? Где оригиналы картин, которые висели у него на стенах? Не было его дивана и кресла-качалки. Правда, он получил книжный шкаф и стойку для словарей, но это единственные предметы мебели, которые прибыли в грузовике. Энни объяснила, что «приехала Нэнси и забрала некоторые из своих вещей». Очевидно, бывшая жена обчистила его. По крайней мере, он нашел свою печатную машинку «Олимпия» в одной из коробок, которую покупал на роялти от «Человека в высоком замке». Он заказал ее специально с дополнительными французскими буквами, так как любил вставлять в диалоги слова и фразы по-французски. Клавиша переключения на французский была разломана пополам, а затем приварена наоборот, потому что он использовал французские кавычки задом наперед.

Эд Ферман, издатель журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», попросил Фила написать рассказ для юбилейного номера журнала. Мы отчаянно нуждались в деньгах, поскольку единственное, что у нас было из еды, это банка куриного супа и коробка черствых содовых крекеров, отданная нам соседом, так что Фил написал рассказ за одну ночь и отослал на следующее утро. «Скромная награда хрононавтам»

(рассказ был опубликован в антологии Final Stage, составленной Ферманом, миную публикацию в журнале) повествует о путешественниках во времени, оказавшихся в ловушке замкнутого временного цикла, потому что их присутствие в будущем мешает им вернуться в прошлое. Они создали парадокс, поэтому вселенная защищает себя, захватив их. Генерал Жаб — квинтэссенция бюрократа, отражает чувство юмора Фила. Он, бывало, спрашивал у всех, с кем встречался, включая меня: «Умеют ли жабы разговаривать?» Я ответила, что лягушки умеют, но жабы — нет». Этот вопрос на самом деле был ссылкой на последнюю строчку песни Кэрол Кинг «Tapestry», где говорится «и он превратился в жабу». Когда Фил поинтересовался у своего психиатра, могут ли жабы говорить, доктор Гвидо тут же написал в карте Фила, что тот пьян. Фила в действительности интересовало, есть ли у животных душа или она есть только у людей. Если человек превращается в жабу, остается ли у него душа? Фил был согласен со святым Франциском Ассизским, который считал, что у животных есть душа, и ходил в лес и читал проповеди зверям и птицам.

Научно-фантастический элемент в «Хрононавтах» — путешествие во времени, но тема — усталость или депрессия. Они вынуждены до бесконечности повторять одни и те же действия, отправляясь в неизвестность под подбадривающие крики толпы, но по возвращении обнаруживают, что снова должны улетать. Толпа тоже теряет запал, словно все, имеющие к этому отношение, подвержены энтропии. Эта временная петля постепенно выкачивает энергию по мере того, как когда-то волнующее приключение становится скучным из-за постоянного повторения. В то время я не понимала, насколько глубоко нервное истощение Фила. Он был погружен в суицидальную депрессию, которая немного развеялась, только когда он узнал, что я беременна нашим ребенком. Когда к нам по вечерам приходили гости, Фил сиял, но после их ухода погружался в уныние. Его оживленная беседа была, скорее, не притворством, а попыткой поднять себе настроение, взбодриться.

После публикации «Хрононавтов» и после того, как «Даблдей» получил два романа, обещанные им Филом, я начала получать благодарственные записки за то, что воодушевляю Фила снова писать. В действительности, два романа уже были написаны, а на написание рассказа его вдохновил голод. Фила мало волновали деньги, если нам хватало на оплату счетов и покупку еды. Писать было необходимо ему точно так же, как дышать.

Проказливое чувство юмора Фила, наполнявшее его жизнь так же, как и произведения, порой доводило до беды. К примеру, как-то раз наша соседка Линда сказала нам, что у нее появился новый друг по имени Джордж. и он наркополицейский, работающий под прикрытием. «Но не говорите ему, что я вам рассказала, — умоляла она. — Я обещала Джорджу, что никому не скажу». Фил воспринял это как приглашение к игре. Когда мы пошли в гости к Линде, чтобы познакомиться с Джорджем, Фил взял с собой банку дешевого нюхательного табака и притворился, что это кокаин.

«Линда!» — рявкнул Джордж и промаршировал в ее спальню. Линда последовала за ним, и нетрудно было догадаться, какой напряженный разговор идет за закрытой дверью. В конце концов. Линда вышла и сказала: «Джордж попросил меня информировать вас о его профессии».

Фила чуть не арестовали, прежде чем нам удалось убедить Джорджа, что это просто табак.

В другой раз подруга Фила Джейн приехала с севера Калифорнии к нам в гости, и мы отправились в Калифорнийский университет навестить доктора Макнелли на шестом этаже здания английского факультета. Фил разглагольствовал перед Линдой о том, что весь кампус, от корпусов до тротуаров и фонтанов, построила мафия и, разумеется, она ему не поверила. Самое интересное, однако, он приберег напоследок. Он сказал, что табличка в лифте, показывающая номера этажей, была вмонтирована вверх ногами. Джейн сердилась, потому что ее раздражали все эти глупые байки, и разозлилась еще больше, когда мы вошли в лифт, и она увидела, что это правда. Табличка с номерами этажей и в самом деле была установлена вверх ногами.

Фил раньше встречался с Джейн, потому что ее звали так же, как его умершую сестру-близнеца, хоть эта Джейн и была блондинкой и лет на десять старше Фила. Отношения у них не сложились, но они остались друзьями несмотря на то, что Фил любил ее поддразнивать.

Несколько рукописей Фила пропало, вероятно, во время ограбления в ноябре 1971 года. Одной из пропавших рукописей был его неопубликованный роман «Пролейтесь, слезы». И агент Фила, и его издатель требовали от него рукопись, потому что «Даблдей» заплатил ему аванс почти два года назад, и они желали ее получить. К счастью, Фил отдал копию своему поверенному Биллу Вулфсону перед отъездом из Сан-Рафаэля. Вдобавок, издательство желало получить и второй роман, "Господь Гнева, за который выплатило аванс. Этой рукописи у Фила тоже не было, но и она находилась в целости. Он не смог ее закончить, поэтому убедил своего друга Роджера Желязны поработать с ним над романом, так что у Желязны имелся экземпляр рукописи.

Поверенный Фила послал рукопись «Пролейтесь, слезы» и настоятельно рекомендовал ему поехать в Северную Калифорнию и появиться в суде для окончательного оформления развода. Поэтому, несмотря на почти полное безденежье, мы самолетом местной авиалинии отправились в Сан-Франциско. Ну, на самом деле мы сели в Сан-Хосе, но у Фила была бронь в гостинице «Франклин» на Гэри-стрит во Фриско. Когда наш самолет приземлялся в грозу, в крыло с нашей стороны ударила молния, и судно накренилось. Это был второй в моей жизни полет, и я думала, что мы погибнем. Правда, пилот выровнял самолет, но во время торможения мы натерпелись страху. Взлетно-посадочная полоса в Сан-Хосе и так короче, чем в большинстве аэропортов, а тут мы еще разогнались, вместо того, чтобы замедлить ход. В общем, я считаю, пилоту следовало бы памятник поставить за то, что мы все же долетели, живые и невредимые.

По возвращении домой мы не смогли заплатить арендную плату. Но развод Фила был завершен, и я познакомилась с его бывшей женой Нэнси. Она оказалась очень милой женщиной, которая больше не хотела быть замужем за Филом. Еще я познакомилась с другом и коллегой Фила Рэем Нельсоном, знавшим его со школы. Рэй встретил нас в аэропорту, отвез на ленч на Рыбацкую верфь и умолял Фила закончить рассказ, который он обещал написать для редактируемой Рэем антологии. Фил так и не закончил тот рассказ, и очень жаль, потому что в его основе лежала та же идея, что и у некоторых последних бестселлеров, включая "Код да Винчи". Он начинался с Марии-Магдалены, скорбящей о смерти Иисуса на кресте. Фил больше не хотел писать о религии после того, как пережил тот ужасный творческий кризис во время написания романа "Господь гнева" о компьютере, считавшем себя богом. Он чувствовал себя униженным из-за того, что пришлось обращаться за помощью к другому писателю, и не желал повторения этого. По иронии судьбы он закончил свою карьеру серией религиозных романов, трилогией "ВАЛИС".

Пока мы жили в отеле «Франклин» в Сан-Франциско, нас навестило несколько знаменитостей. Я понятия не имела, кто они такие, но они, похоже, были дружны с Филом. Писатели Роберт Сильверберг и Терри Карр пришли с женами, и привели одного из величайших редакторов научной фантастики Горация Голда с супругой. Фил прямо-таки боготворил Голдов, и они прямо-таки боготворили его. Перед моими глазами разворачивалась самая настоящая магия взаимного восхищения среди профессионалов. Жаль, что это не может повториться сейчас, когда я в состоянии оценить по достоинству те яркие звезды научной фантастики. Однако, и тогда я сумела оценить, что все они были очень милыми, приятными людьми.

На следующее утро мы на пароме отправились через залив в округ Марин, вошли в зал суда и завершили развод Фила. На обратном пути мы взяли такси и поехали по мосту «Золотые ворота». Для меня все это было новым и волнующим, потому что я никогда нигде не бывала, не ездила никуда дальше Сэнфорда, где учились мои кузины. У Нэнси был влиятельный адвокат, который полагал, что вытащит из Фила десятки тысяч долларов. Когда же стало очевидно, что у Фила нет денег, судья назначил алименты для дочери Фила и Нэнси (Изы) в размере сотни долларов и стукнул молотком. Процесс завершился. В коридоре Нэнси стала выпрашивать у Фила еще хоть немного денег, но он не собирался ей ничего давать. Мне поневоле подумалось, что она нуждается в них, и несмотря на злость и горечь Фила, все это меня опечалило. Я открыла свою сумочку, вытащила двадцатидолларовую банкноту и вручила Нэнси. Это были все мои деньги, но ей же надо было содержать ребенка, а мне нет, по крайней мере, пока. Нэнси не привезла с собой Изу, а Фил хотел увидеться с дочерью, поэтому она согласилась встретиться с нами в зоопарке в Сан-Франциско на следующий день. Однако, так и не появилась. Мы прождали ее три часа, ходили там, смотрели на зверей, несколько раз подходили к входным воротам поглядеть, не там ли Нэнси. Позже она объяснила, что у нее не хватило денег на входной билет.

Вернувшись домой, мы возобновили традицию устраивать дружеские застольные посиделки с Тимом Пауэрсом и обсуждать множество всевозможных тем. Время от времени Фил брал три пенса, бросал их и читал гексаграммы в книге «И Цзин». Он говорил, что использовал этот метод, когда намечал сюжет «Человека в высоком замке», но это, возможно, была шутка.

Когда один его приятель подарил ему книгу «The Plot Genie» (что-то вроде генератора сюжетных идей для писателей) и всерьез предложил использовать ее для создания сюжетов своих романов, Фил любезно принял подарок, но после ухода друга с негодованием отверг его предложение. Филу была свойственна некоторая непочтительность, и он любил рассказывать историю о том, как он пришел к пониманию дзен-буддизма. Он читал книгу о дзен-буддизме, когда внезапно на него нашло вдохновение, и он швырнул книгу через комнату. Суть в том, говорил он, что даже самый священный предмет не лучше мусора, а самая возвышенная личность не лучше какого-нибудь отщепенца, валяющегося в сточной канаве. И дело не столько в том, что великая личность не имеет ценности, сколько в том, что простой человек представляет собой величайшую ценность. Это подобно высказыванию Иисуса: «Все, что вы сделали людям, вы сделали мне».

Фил знакомил меня со многими великими писателями, и мне очень жаль, что в то время я ничего о них не знала. Единственное, что мне было известно о большинстве из них, это что они его друзья. Может, оно и лучше, что я не видела разницы, поскольку это побуждало меня относиться к знаменитым писателям и редакторам точно так же, как к обычному рабочему люду, и не слишком им навязываться. В течение семьдесят второго года Фил говорил каждому, с кем встречался: «Тебе надо прочитать “Больше, чем человек”». Это был роман Теодора Старджона о сверходаренных детях, которые какое-то время живут отдельно, а потом встречаются и объединяются в некий симбиоз, чтобы противостоять враждебному миру. Я прочла этот шедевр между романами Филипа К. Дика, поэтому знала, кто такой Тед Старджон, когда он приехал к нам в гости. Этот скромный седовласый и седобородый мужчина сказал мне, что умеет надувать мыльные пузыри в форме листьев. Еще он предложил показать мне, как построить из кубиков трехмерную модель четырехмерного куба. Этот добрый, мягкий человек пережил Фила всего на несколько лет.

Джордж Клейтон Джонсон (1929-2015) тоже приезжал к нам в гости, но тот вечер оказался подобен «Сумеречной зоне». Он привез с собой жену и дочь, и не успели мы и глазом моргнуть, как он снял с себя штаны и вручил их дочке, приказав зашить дырку на джинсах. Все бы ничего, но Джордж был без нижнего белья. После того, как он опять надел штаны, мы отправились поужинать в один модный ресторан. Я думала, что провалюсь сквозь землю от стыда, слушая непристойности, которыми сыпал Джордж, пока мы ждали наш заказ. Фил взял острый нож, который был подан на разделочной доске вместе с неразрезанной буханкой хлеба, и стал постукивать им по другой руке. Не знаю, как мы сумели пережить тот вечер, не прибегнув к насилию, но как-то все же сумели. Мне в жизни не было так стыдно.

В первый раз я встретилась с Харланом Эллисоном, когда мы были на Международном съезде по научной фантастике в Лос-Анджелесе. До того времени съезды по научной фантастике больше походили на семейные сборища, но этот стал началом превращения их в бизнес по зарабатыванию денег. Мне никогда прежде не приходилось присутствовать на таком событии, поэтому не с чем было сравнить, но Норман Спинрад горько сетовал на коммерциализацию съезда. Эллисон и Спинрад были близкими друзьями, но между ними произошел очень горячий и ожесточенный спор в вестибюле гостиницы. Эллисон объявил несколько лет спустя, что страдал от биполярного расстройства и не сознавал, как низко себя ведет по отношению к своим друзьям. Во второй раз я встретила Харлана Эллисона на конференции в Калифорнийском университете Фуллертона, где он неприятно высказался о моей беременности.

Я начала больше узнавать о научной фантастике, когда доктор Уиллис Макнелли нанял Фила в качестве выступающего гостя на свои лекции по научной фантастике, которые читал в Калифорнийском университете в Фуллертоне. Прежде бывший колледжом, он недавно получил статус университета и был одним из первых центров высшего образования, всерьез воспринимавших научную фантастику. Фил отдал в дар несколько своих рукописей и коллекционных журналов в специальное собрание университетской библиотеки, взяв за них символическую плату. Мы очень нуждались в деньгах, но Фил не хотел, чтобы его наследство оказалось в руках частных коллекционеров. Он считал, что филологам важно иметь доступ к этим вещам. Доктор Макнелли попросил Фила взглянуть на рукопись одного обещающего молодого студента и, таким образом, мы оба прочли роман "Доктор Аддер" К. У. Джетера. Это произведение было слишком сексуально-провокационным, чтобы его опубликовали в США, но, в конце концов, Филу при помощи своих связей удалось добиться его опубликования в Англии. Полагаю, что он очень похож на роман Томаса Пинчона "Выкрикивается лот 49", и это вызывает у меня неприятные ощущения.

Еще один студент, точнее, студентка, Нина Петруньо, пришла к нам домой брать интервью у Фила для диссертации, которую писала. Я уже пригласила в тот вечер на ужин своего отца, и Фил боялся, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако, вечер прошел хорошо, и Нина, в результате, вышла замуж за моего отца. Мама неожиданно оставила папу и подала на развод, а Нина тоже на тот момент разводилась.

Наши с Филом отношения были бурными, но близкими и нежными, и вскоре мы переехали в другую квартиру, где не было привидений. Какое-то время жизнь казалась нормальной, и большую часть времени мы либо смотрели Уотергейтские слушания, либо работали над "Помутнением". Мы не ощущали никаких потусторонних сил. Фил получил роялти от французских переводов своих романов, и мы потратили деньги на покупку собственной мебели. И, наконец, провели телефон приблизительно за месяц до рождения нашего сына.

Когда малыш был еще совсем маленьким, Фил принял участие в конференции в Калифорнийском университете Фуллертона наряду с несколькими другими писателями, включая Харлана Эллисона. Обсуждение с аудиторией становилось довольно жарким и бурным, и Эллисон начал орать на публику. Малыш беспокойно извивался у меня на коленях, поэтому я поднялась и вручила его Филу. Аудитория издала коллективный вздох, бурная дискуссия стихла, и Кристофер счастливо заулыбался, играя с папиной бородой. Несколько друзей сказали мне, что это был блестящий ход, но в тот момент я ни о чем таким не думала. Просто действовала по наитию.

Когда нашему малышу исполнилось три недели, французская съемочная группа повезла Фила в Диснейлэнд и сняла его катающимся на аттракционе «Чаепитие у Безумного Шляпника», при этом он обсуждал глубокие философские и метафизические вопросы. У интеллигенции того времени было противоречивое отношение к видению Уолтом Диснеем будущего, которое было сделано из дешевого пластика, но обещало чудеса. Диснеевское «воображательство» включало аниматронные фигуры, которые напоминали андроидов и умных роботов из научной фантастики, и его футуристические площадки уносили людей в космос и в общество будущего. Мне очень хотелось тоже поехать, но это было невозможно. Я чувствовала себя запертой в четырех стенах, потому что никуда не выходила после приезда из роддома в нашим сынишкой, не считая походов в магазин за продуктами. Не было и речи о том, чтобы взять с собой новорожденного малыша, а надежной няни нам найти не удалось. В отличие от «ВВС», французская съемочная группа проявила пленку до прохождения через службу безопасности аэропорта, поэтому рентгеновский аппарат ее не засветил.

Фил был приятно взволнован и, в то же время, напуган, когда получил письмо от Роберта Хайнлайна, который просил встретиться с ним на церемонии вручения премии «Небьюла». Даже я, плохо разбирающаяся в научной фантастике, понимала, что это будет сродни встрече с Богом. Известный как «декан писателей-фантастов», Роберт Хайнлайн был в высшей степени авторитетной фигурой. Фил был так взбудоражен, что разболелся и не смог присутствовать на церемонии, поэтому мне пришлось поехать вместо него. По существу, он боялся, потому что сделал несколько импровизированных замечаний о Хайнлайне на Национальном Общественном радио. После подписания книг для поклонников в одном книжном магазине Лос-Анджелеса, владелец магазина уговорил его быть гостем программы Майка Ходела «25-й час», ток-шоу о научной фантастике на KPFK-FM. Программа шла поздно вечером, как следует из ее названия, и Фил заметил, что Хайнлайн живет в крепости, окруженной электрифицированным забором. Действительно, ходили слухи о том, что Хайнлайн отгородился от всего мира. Когда я навестила Хайнлайнов в их доме на Хаф-Мун-Бэй вскоре после смерти Фила, то увидела, что это правда. Ну, это была не совсем крепость, но дом окружала стена из бетонных блоков, увенчанная металлическими остриями и проволокой под напряжением, а подъездную дорожку перегораживали железные ворота. Я нажала кнопку звонка и сообщила, кто я, а они нажали кнопку в доме, которая активировала электрический мотор, открывший для меня ворота. Роберт Хайнлайн когда-то хвастался, что отказался впустить представителей налоговой службы, потому что они пришли без предварительной договоренности. Боялся же Фил того, что сболтнул, будто Хайнлайн — опасный радикал правого толка, поэтому, если Хайнайн это слышал или слышал об этом, то мог обидеться. Сомневаюсь, что кто-нибудь воспринял эти слова Фила всерьез, поскольку в той же программе он заявил, что является автором телефонного справочника Лос-Анджелеса.

Я договорилась со своей школьной подругой Сэнди Нельсон, чтобы она побыла с Филом и нашим малышом, пока я буду на церемонии. Мне повезло иметь такую подругу, и я часто думаю о ней с тех пор, как потеряла с ней связь в семидесятых. Я пыталась найти ее, но имя у нее такое распространенное, что задача оказалась невыполнимой. Брюс Макалистер и его жена отвезли меня на церемонию вручения премии «Небьюла» и представили Гарри Гаррисону и его супруге.

По роману Гаррисона «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» сняли фильм «Зеленый сойлент», так что он был известен за пределами мира научно-фантастической литературы. В конце концов, сам Чарльтон Хесстон снялся в главной роли.

Гаррисон, однако, был обычным человеком с налетом гениальности. Я почти не видела его, потому что он спешил на встречу с прессой. Мне никогда не забыть момента, когда он выскочил из дверей своего гостиничного номера, в то время как мы подходили к нему по коридору. Меня напугало его внезапное появление, а он принял мою реакцию за благоговейный трепет поклонницы. На самом деле я испугалась, что он налетит на меня. Он был очень высокий и крепко скроенный, как футбольный полузащитник. Гаррисон стал быстро объяснять, что ему надо срочно идти вниз, поэтому я отступила в сторону, давая ему дорогу. Он явно обрадовался, что я не потребовала его внимания. Должно быть, ему часто приходилось «отбиваться» от восторженных поклонников.

На банкете должен был держать речь Рэй Бредбери, но вместо речи он прочел вслух длинное стихотворение собственного сочинения. Стихотворение было не только длинным, но и плохим, но поскольку сам он был приятным человеком и известным писателем, то все вежливо слушали. И все же его проза, которая включает «Марсианские хроники», гораздо лучше его поэзии.

На протяжении почти всего банкета я гадала, кто же из присутствующих Роберт Хайнлайн. Мне никогда не доводилось видеть его фотографии. К счастью, он вышел на сцену получить премию от имени Артура Кларка (автора «Космической Одиссеи». Кларку присудили премию за "Свидание с Рамой"), который не смог присутствовать. Хайнлайн имел военную выправку и явно прекрасно чувствовал себя в черном смокинге с галстуком-«бабочкой», безупречно выглядящий, уверенно двигающийся, говорящий убедительно и весомо. Я бы восхитилась им, даже если б не знала, кто он. Должна добавить, что его жена Вирджиния (Джинни) производила такое же прекрасное впечатление, и они оба оказались заботливыми и душевными людьми. Таким образом, узнав, который из мужчин Роберт Хайнлайн, я после церемонии представилась. К моему приятному изумлению, он попросил, чтобы Фил подписал для него несколько книг. Он оказался горячим поклонником Филипа К. Дика. Я отправилась домой со стопкой романов Фила, почтовым адресом Хайнлайнов и приятным поручением.

Мы много переписывались с Хайнлайнами, и они даже одолжили нам две тысячи долларов, когда у нас возникли трудности с оплатой подоходного налога. Но фобии Фила не позволяли ему никуда ездить, поэтому мы так и не побывали у них в гостях. После смерти Фила я навестила их вместе с нашим сыном Кристофером. Роберт Хайнлайн сам спроектировал свой дом. Он был в форме восьмиугольника, поэтому вместо того, чтобы идти по центральному холлу, вам надо было проходить по кругу, чтобы попасть из одной комнаты в другую. Еще у него был огромный полосатый кот, прямо как в его романе "Дверь в лето". Роберт (ему не нравилось, когда его называли Бобом) пожаловался, что хотел больше электрических розеток, но округ требовал разрешительную плату за каждую, и плата была чрезмерной, поэтому ему пришлось ограничиться минимумом. У Джинни Хайнлайн был домашний компьютер, что в 1982 году являлось редкостью. Вскоре после этого я приобрела для Кристофера «Commodore-64», но компьютер Джинни был одной из ранних версий «Apple». По сравнению с ним «Commodore» выглядел игрушкой. Фил никогда не хотел работать ни на компьютере, ни даже на электрической машинке. Он утверждал, что что-то более быстрое, чем ручная печатная машинка будет способствовать написанию большого количества «макулатуры» вместо меньших по объему, но гораздо более качественных произведений.

Норман Спинрад стал нашим постоянным гостем. Его роман «Стальная мечта» имел большой успех, и Филу нравилось сравнивать его со своим романом «Человек в высоком замке». У них было схожее негативное отношение к нацистской психологии. В романе Спинрада Гитлер не получает власть, а становился успешным писателем. Но оба они, и Фил, и Норман, беспокоились из-за поднимающего свою уродливую голову неонацистского движения.

«Человек в высоком замке» стал поворотным пунктом как в жизни Фила, так и в его карьере. Его третья жена Энни поспорила с ним, что роман никогда не заработает ни цента больше, чем те шестьсот долларов аванса, что заплатил ему издатель. Фил рассказывал, жена хотела, чтобы он бросил писать и стал бы работать с ней в ее мастерской по изготовлению ювелирных украшений. Он и в самом деле сделал несколько украшений из меди, но понимал, что его истинное призвание — сочинительство. Он считал, что Энн, которая была на несколько лет старше, обращается с ним как с непослушным ребенком. Сначала ему пришлось арендовать маленькую хижину дальше по дороге, потому что стук его пишущей машинки ее раздражал, а потом она захотела, чтоб он совсем бросил писать. Когда его роман получил премию «Хьюго» как лучший роман года и заработал больше денег, чем заплатил издатель, он решил уйти от нее. Это обещало стать непростым делом, потому что у них была трехлетняя дочь Лора, и у Энн было трое дочерей от первого брака. С другой стороны, Фил очень хотел сына, а Энн недавно сделала аборт. Он знал, что она никогда не подарит ему сына, потому что твердо решила больше не рожать. Их разрыв повлек за собой много гнева и горечи с обеих сторон.

На первых порах он попросился пожить у своего друга и соавтора Рэя Нельсона, а потом снял дом в Сан-Рафаэле, куда и переехала к нему Нэнси. Поначалу она отказывалась выходить за Фила, но когда забеременела, согласилась. Брак вскоре распался, и Нэнси ушла от него, забрав с собой дочь Изу. Фил связался с дурной компанией, позволял своим новым друзьям и знакомым жить у него в доме, который казался таким пустым после ухода жены и ребенка. Тот период его жизни стал фоном для «Помутнения» и подтвердил его многие невротические страхи. Один из наших любимых плакатов гласил: «То, что я параноик, вовсе не означает, что ты нормальный». А вот любимый девиз Фила: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

Фрагмент книги Тесса Дик "Вспоминая огненный свет Филипа Дика", 2009.

Перевод предоставлен М. Комцян