В 2007 году издательством "Пан-пресс" был выпущен комплект из трёх книг Пушкина в футляре. Отечественное книгоиздательство тогда нащупывало баланс для дорогих ("подарочных") книг между китчем и благородной простотой. Трёхтомник "Пан-пресса" — яркий представитель этих поисков: бархатные накладки на переплёты, золотой обрез, ослепительная меловая бумага — но иллюстрации хорошего уровня и высокого качества воспроизведения. Цыганщина перевешивала совсем немного (с появлением новых экспериментов всё терпимее отношусь к этому комплекту).

Локомотивом комплекта выбрана "Русалка" с дореволюционными силуэтами Изенберга (см.). Прицепом идут "Руслан и Людмила" и "Борис Годунов" с современными иллюстрациями А.Томилина, также выполненными в технике силуэта для придания единства всему комплекту.

Макет предусматривает оформление страниц. Рамочки имеют смысловое наполнение. Но редактор это не учитывал — на первой странице в сцене, которая происходит в Москве, когда бояре обсуждают призвание Бориса на царство, помещена рамочка с польским одноглавым орлом и силуэтом европейского города (притом, что имеется отдельная рамочка с московскими мотивами).

Остальные рамочки, циклично повторяющиеся на страницах, с сюжетом "Бориса Годунова" связаны слабо.

Иллюстрации больше дизайнерские — о какой-то глубинной содержательной концепции речи не идёт. Целенаправленное подражание силуэтам Изенберга. Но чуть погрубее, конечно.

Золотой фон, который должен был стать признаком китча, удачно использован художником для создания двухцветных силуэтов: золотом даются тени-призраки.

Силуэт диктует свои правила композиции: смерть Бориса даётся в горизонтальной развёрстке.

Есть всё-таки очарование в технике силуэта. Томилин освоил эту технику на достаточно хорошем уровне.

Сцена у фонтана с Мариной Мнишек. Фонтан — пенноструйный.

В 1993 году была опубликована не только последняя советская сюита к "Борису Годунову" художника Минаева, но и первая анти-советская (по эстетике) сюита художника Насибулина. Изящный малоформатный томик.

Художник Э.Насибулин — известный график. Его иллюстрации традиционно мало связаны с сюжетом — там общее впечатление, много символики, кошмаров и эротизма. Из-за повторяемости образов, вне зависимости от объекта иллюстрирования, Насибулин довольно однообразен. Но его "Борис Годунов" был смел и свеж.

Рисунков очень много, показываю не все.

Хулиганские рисунки: страшное русское веселье.

Кажется, что стиль художника — высококачественное уличное граффити. Рисункам в книге тесно, они расположены блоками, перетекают один в другой — им нужны длинные бетонные заборы. В этом, конечно, есть своеобразная прелесть. Вот первый блок: творческий процесс Пушкина:

Монархического пиетета Насибулин перед Борисом Годуновым не испытывает.

Муки совести царя изображает страстно.

Семейные сцены — прохладные и провокационные. Вот Борис с наследником Фёдором.

Гришка Отрепьев у художника омерзителен. Дух свободы Девяностых чувствуется: когда ещё фалос вместо человеческого лица можно было опубликовать.

Гришка дик и космат.

Вот он пересекает границу во главе наёмного войска. Пристально вглядывается вдаль. Дикость становится притягательной.

Пушкин с интересом всматривается в мечты чистенькой полячки.

Вот такая пара восходит на русский престол.

Все у Насибулина немытые: и бояре...

...и народ.

Сложно выявить концепцию Насибулина, можно просто полюбоваться виртуозной графикой. Заключительный блок иллюстраций.

Сегодня — иллюстрации к пушкинскому "Борису Годунову" художника В.Минаева.

Книга издательства "Художественная литература" готовилась долго: в набор была сдана ещё при СССР — 12.02.1990, а подписана в печать только через два года — 05.03.1992, на титуле и вовсе стоит 1993 год. Рисунки, соответственно, делались (по крайней мере, заканчивались) в бурные, но ещё травоядные годы Перестройки. Всем хотелось выразить что-то новое, но пока ещё вполне советское.

В.Минаев — титулованный советский художник, у которого были явные успехи в книжной иллюстрации (в наши дни "Речь", например, переиздала его сюиту к "Братьям Карамазовым").

В послесловии известного искусствоведа М.Чегодаевой высказывается неудовлетворённость иллюстрациями Фаворского и Кибрика к "Борису Годунову" за их величавое спокойствие и декоративность, что явилось, якобы, следствием оперного восприятия. Минаевские иллюстрации подобной традиции противопоставляются.

Развёрнутая суперобложка книги: Пимен и царь Борис — негативы фотографий.

Главные герои трагедии: Борис правит, Пимен ведёт бесстрастную летопись.

Борис у художника — тип очень слабый, измученный муками совести.

С детьми очень ласков, обретает с ними душевное спокойствие.

Народа боится.

Умирает, запрокинув голову.

Перестроечное время: царя Николая II уже пожалели, надо и Бориса рефлексирующим интеллигентом выставить. Впрочем, может быть, это и была задумка Пушкина: интриган отдаёт приказ об убийстве ребёнка, занимает вместо него трон, а потом все беды государства объясняет небесной карой, которая лично на него обрушилась.

Интересно подаёт художник и образы бояр-смутьянов. Вот Воротынский и Шуйский. Вялые, анемичные. Стройные, бородки куцые: тоже советская интеллигенция.

Борис на переднем плане угрожает Шуйскому, но сам зажат и забит. Понятно, Шуйский его не боится. С состраданием смотрит на Бориса (думает, небось: "Деваться некуда, приходится трон другому передавать".

Самозванец тих и спокоен, столь же, сколь и другие персонажи. Вот, подумал маленько и решил царём стать.

Марина Мнишек — сонная страдалица. И не хочется, а надо на московский престол тащиться.

Если и есть кто буйный в этой сюите, так это народ.

Интересная нота появляется: шутовской карнавал, веселье на площади по случаю того, что уломали Бориса править. Победившая уличная демократия (термин времён Перестройки).

А что после? Озлобление да удивление.

Сегодня — перекличка двух сюит к "Борису Годунову" одного художника с интервалом в 50 лет. Известный советский художник А.Слепков в 1969 году сделал дипломную работу — её ждал большой успех, иллюстрации были рекомендованы государственной комиссией к приобретению Третьяковской галереей (и приобретены), но не издавались. В 2019 году вышла книга, в приложении к которой была приведена часть студенческих листов (меньше половины) и представлена заново сделанная сюита. Иллюстрации 1969 года — чёрно-белые литографии, иллюстрации 2019 года — цветные рисунки.

Очень большого формата книга, издана латвийской фирмой SIA P&B PRINT, но издательство не указано, обозначено только место: Санкт-Петербург.

Книга издана богато. Многочисленные вступительные развороты с парадными портретами.

Это всё новейшие иллюстрации. В мастерстве Слепкова никто не сомневается — возраст ему не помеха. Но главный художественный интерес — к его студенческим работам.

Слепков пишет, что ни его оппоненту, ни профессуре не нравилась свежая сюита Кибрика (1965 г.), а преклонение было перед сюитой Фаворского. Сами же работы Слепкова были признаны выше кибриковских (а позднее сам Слепков жёстко критикует сюиту Фаворского). Видимо, претензии были не к технике предшественников, а к содержанию: хотелось чего-то нового. И студенческие рисунки Слепкова новизной содержания как раз отличались. Это справедливо и с сегодняшних позиций.

Вот такой злобный царь Борис, запугивающий Шуйского (а Шуйский сохраняет самообладание, продолжает играть лукавого царедворца). И композиция, и содержание этой удачной иллюстрации сохранены в новом (цветном) варианте сюиты.

Но в целом, у художника за 50 лет произошла трансформация его юношеской концепции. Вот в 1969 году Борис просит у бояр поддержки его царствованию. Видно, что и Борис насквозь лживый, а бояре по большей части ухмыляются: никто о благе государства радеть не собирается. Студент Слепков, как и положено в его возрасте, государственных функционеров на дух не переносит.

И вот та же сцена, нарисованная через 50 лет: и царь, и бояре — мудрые государственные мужи. Бояре все правдивы, все сосредоточены, все как бы и несгибаемы, и одновременно преклоняются перед авторитетом. Патриарх появился на рисунке.

Вот первоначальная и позднейшая трактовка беседы Шуйского и Воротынского — бояр-заговорщиков. Гротескные омерзительные рожи сменились ровными величавыми эмоциями.

В той же позе и с теми же эмоциями, с какими Шуйский подбивал Воротынского к заговору, он от этого заговора открещивается. Карикатурность в новой сюите снимается, персонажи становятся такими же, как и у Фаворского с Кибриком.

Слепков в молодости не ограничился политической сатирой. Он, вслед за Пушкиным, показывал человеческую драму Бориса. На контрасте с официозными сценами Борис выглядел ещё более человечным. И опять-таки, в позднейшей сюите, даже эти проявления были сглажены. Художник избегает крайностей, хотя это и выделяло его раннюю сюиту из общего ряда.

Линия очеловечения Бориса сохранена и в новейшей сюите. Детальнейшим образом показывается смерть Бориса, где он вызывает сочувствие.

В итоге, эта линия победила: портрет Бориса на мягкой обложке внутри переплёта представляет этакого царя-мученика.

Думаю, все иллюстраторы стремятся избежать известного образа Шаляпина в роли Годунова. Но все к нему приходят.

В приложении к книге, где приведены образцы юношеской сюиты, нет ни одного изображения Димитрия и связанных с ним сцен. Но в Интернете удалось обнаружить вот такой портрет Димитрия из ранней сюиты. Очень необычно, и очень далеко отходит от прижизненного портрета Самозванца.

Что видим? Надутое ничтожество. Но по сравнению с гадюшником в кремлёвских палатах смотрится ничего так. Есть в нём европейская спесь, что, может быть, и неплохо — свежая кровь. Это художник оценивает Димитрия глазами его русских современников.

Но, по-видимому, Слепков пересмотрел своё отношение к оппозиционеру. Возвеличив Бориса, он вынужден был Димитрия принизить.

В новой сюите Самозванец сначала предстаёт исчадием ада (возможно, это следы первоначальной концепции).

Потом Димитрий становится реинкарнацией Батьки Махно.

Ну а потом, на пути к трону, Димитрий — просто самовлюблённый болван. Чем он опаснее, тем более его художник принижает — показывает, наверное, что он стал простой марионеткой в руках иностранцев.

Пушкин завершает пьесу триумфом Самозванца. Но в первой сцене его появления (в келье у Пимена) Самозванец рассказывает сон, в котором он летит вниз с колокольни — то, что в действительности и ждёт его (простецкий приём Пушкина). Вот это фрагмент Слепков не упускает — с удовольствием рисует конец Самозванца.

Все иллюстраторы признавали величие Димитрия в сцене его разговора с Мариной Мнишек у фонтана. Слепков, напротив, делает эту сцену апогеем ничтожества Самозванца.

Марина же, вообще, мужеподобная интриганка.

Получается, что иллюстрирование "Бориса Годунова" — это иллюстрирование эпизода из истории России, которое зависит от гражданственной позиции автора. На примере Слепкова видно, что эта позиция может меняться в зависимости от возраста и от текущих политических событий. Смута — слишком больная тема для отечественных художников. Кто же Пушкина-то проиллюстрирует? Видать, должен появиться талантливый полностью аполитичный художник, который к тому же историю как науку не переносит.

Пушкиноведение "народные" сцены в "Борисе Годунове" выставляет центральным стержнем всей пьесы. Иллюстраторы также уделяют этим сценам много внимания. Вот у Слепкова народ на коленях, просящий Бориса на царство и швыряющий младенцев об земь, получился очень живо.

Юродивый, хоть и обличитель, но всё же не важный прокурор, как у многих иллюстраторов. Есть тут следы окарикатуренности персонажей из юношеской сюиты, но веришь, что Николка-то, действительно, был таким безумным кликушей.

Отдельная тема — переход подданных царя Бориса к Самозванцу. Не знаю, какова была трактовка этой темы в ранней сюите, а в поздней она решена упрощённо. Фаворский и Кибрик рисовали тяжёлые раздумья военачальника Басманова, решившего изменить присяге. Это как-то оправдывало его. Слепков в поздней сюите выставляет Басманова обычным перебежчиком. Самозванец — губитель русского государства, все его приспешники — предатели.

Тема "народ безмолвствует". Слепков помещает в число присутствующих Пушкина в цилиндре — приём уже несколько затёртый и навязчивый.

Продолжаем обзор иллюстрированных изданий пушкинского "Бориса Годунова". Сегодня — одиночные иллюстрации известных советских художников 1970-х гг.

Уже встречавшийся нам ранее второй том из двухтомника Пушкина 1974 года с карандашными рисунками почитаемого художника В.Горяева: https://fantlab.ru/edition313006.

Сменилось направление в книжной графике, теперь даже Кибрик с его размытыми акварелями чересчур академичен. Возврат к той манере, которая была в 1920-х — начале 1930-х гг. у Кузьмина, у Милашевского, у Мавриной...

К "Борису Годунову" только две иллюстрации.

1) Пимен и Гришка Отрепьев.

2) Царь убегает от юродивого.

У Горяева Борис Годунов понурый и кругом виноватый. Такого царя народу не надо.

Россыпь рисунков П.Бунина в нескольких сборниках.

П.Бунин — единомышленник Горячева в понимании книжной графики. Только нервные наброски тушью, только минимализм. Но Бунин куда как романтичнее и экспрессивные, он проще и понятнее Горяева (зато именно за сложность советская критика и ценила Горяева).

Царь Борис у Бунина могуч и красив.

Измождён, конечно, но не заметно в нём интеллигентских рефлексий.

Два варианта сцены беседы Бориса с хитрой лисой Шуйским, который уже плетёт заговор, а царю пришёл докладывать о появлении Самозванца.

У Пушкина ведь как царь Борис говорит Шуйскому:

цитата

...Но если ты теперь

Со мной хитришь, то головою сына

Клянусь — тебя постигнет злая казнь:

Такая казнь, что царь Иван Васильич

От ужаса во гробе содрогнется.

Ну вот Бунин и рисует Бориса так, будто он пострашнее Грозного.

Колоритные бояре — живые, эмоциональные.

Патриархи, понятно, более степенные.

Линию Самозванца Бунин не разрабатывает, но сцену с Пименом, понятно, даёт.

Побег Гришки из монастыря.

Мариной Мнишек Бунин тоже не интересуется, но с любопытством всматривается в тяжеловесных самовлюблённых польских вельмож.

Поляки грозны и опасны.

Юродивый как представитель народа, который может истину царям говорить.

Массовые сцены, где у каждого персонажа собственное лицо.

Зарисовки, как напрямую относящиеся к "Борису Годунову" (подписано)...

...так и просто из эпохи допетровских времён (Борис Годунов из пушкинской черновой заметки упоминается как один из тех, кто хотел сблизить Россию с Европою).