Сегодня — иллюстрации к "Двенадцати" художников Г.А.В.Траугот, сделанные с интервалом в полвека: к двум юбилеям Октябрьской революции.

Первые иллюстрации были в сборнике "Стихотворения и поэмы" в 1967 году в массовой серии "Народная библиотека". Второй цикл — в 2017 году роскошном издании "Вита Новы". С Трауготами мы уже встречались и ещё не раз встретимся. Книг на Фантлабе нет (подал заявку на обе).

В 1967 году у Трауготов к "Двенадцати" было опубликовано всего три чёрно-белых картинки. В 2017 году вышла полноценная сюита в цвете (фирменные Трауготы — светлые контурные рисунки на чёрном фоне), и сюжет отрисовывается подробно: страничная иллюстрация на каждом развороте плюс ещё и полностью иллюстрированные развороты встречаются. В старой книжке — мягкая обложка, газетная бумага. В новой книге — рельефный переплёт, на ощупь как будто бархатный, бумага — очень плотная меловка.

В 1966-1967 гг. после длительного перерыва вышли три иллюстрированные издания "Двенадцати" (художники А.Гончаров, А.Белюкин, Г.А.В. Траугот). Событием, оставшимся в анналах, была книга 1966 года, проиллюстрированная А.Гончаровым (см.). У меня этой книги нет, и заполучить я её не стремился. Гончаров — мастер старшего поколения. У него первая ксилография к "Двенадцати" (студенческая работа) была сделана ещё в 1924 году (см.). А Трауготы — первые художники, которые современниками Блока и Революции не были. Прямолинейная революционная романтика Гончарова сейчас оставляет зрителя равнодушным: приелась уже в год выхода. А новый взгляд (и новая техника) были именно у Трауготов. Это их картинки к поэме-символу Революции остались значимой вехой.

Новая техника Трауготов перекликалась с манерой Ю.Анненкова (первого иллюстратора поэмы в 1918 году). Контурные рисунки, зыбкость, наплывы контуров друг на друга. Но у Анненкова рисунки были колючими, а у Трауготов графика мягкая, контуры плавные. Ещё важнее содержание: у Анненкова одна только техника выпячена, а у Трауготов — рисунки душевные, персонажи всегда на зрителя смотрят, разговаривают с ним.

Пройдёмся по ключевым точкам.

В издании 1967 года — обзорная сконцентрированная иллюстрация, тема собственно ветра и снега только подразумевается. В издании 2017 года, конечно, "чёрный вечер, белый снег" во всех нюансах представлен.

В издании 2017 года подробно рисуются все мимолётные персонажи, голоса которых мы слышим в первой главке. Барыни из прошедших времён тоже присутствуют (скоро "уйдут как прошлогодний снег").

В издании 1967 года для этой темы отдельной иллюстрации не выделялось. В издании 2017 года место для этой темы, конечно, было забронировано.

Особенностью сюиты 2017 года является то, что проиллюстрирована чуть ли не каждая строфа. Вот, например, есть в пятой главке поэме такие строки, намекающие на оригинальные сцены ревности в прошлом:

цитата

У тебя на шее, Катя,

Шрам не зажил от ножа.

У тебя под грудью, Катя,

Та царапина свежа!

...

Помнишь, Катя, офицера —

Не ушел он от ножа...

Так вот есть у Трауготов (единственных) сцена убийства катькиного офицера.

Эта картинка из издания 1967 года считается эталонной для графики Трауготов: многоплановость, два шпиля, делящих пространство... Недоумение на лице Петрухи-невольного убийцы своей любви.

В издании 2017 года лаконизм утрачен.

Удивительно, но к этой теме в 2017 году Трауготы (точнее, Александр — последний из династии) отнеслись сдержанно. Не стали выпячивать эксцессы ранней революционной вольницы. Иллюстрация только одна — и без свиных рыл.

Эту тему ни один художник не пропускает. Была картинка и в издании 1967 года, имеется и в издании 2017 года. Наконец-то можно сравнить локализованный фрагмент в иллюстрациях из двух разных эпох.

Эта тема, понятно, присутствует только в издании 2017 года. Причём ей уделено много внимания — не только применительно к последней строфе.

Вот сначала патруль под красным знаменем, "позади голодный пёс", а впереди только смутно угадывается кто-то "за вьюгой невидим".

Далее — Христос уже вполне материализовался и именно "в белом венчике из роз...".

Ну а завершающий разворот — это уже послесловие от художника: Блок и Христос.

Современные трауготовские "Двенадцать" самые стильные и красивые из всех существующих.

Приятно ещё то, что издательство дорогое, но для этой внесерийной книги цена приемлемая (а я её в феврале 2018 года, дождавшись акций, купил за 939 руб.)

После пресноватых поздне-советских изданий "Двенадцати" большим сюрпризом было обнаружить сюиту немецкого художника тех же времён (Leipzig: Verlag Philipp Reclam jun., 1977). Художник, понятно, из братской ГДР: Рольф Мюнцнер — Rolf  Münzner.

Издание билингва (кроме послесловия, которое написал некий Fritz Mierau). Указано на 5 трафаретных (schablonenhaften) рисунков. Фактически — 7 рисунков (+два на обложке). Сведений о Рольфе Мюнцнере я не нашёл никаких (как и других примеров его творчества). На Фантлабе художника нет. Книги на Фантлабе тоже нет (подал заявку).

Очень свежий взгляд на поэму Блока. Очень немецкий — видимо, художник учитывал время создания поэмы и иллюстрации делал в стиле рубежа 1910-1920-х гг., но в стиле, естественном для тогдашней Германии: экспрессия зашкаливает.

Издание не очень редкое, стоит у букинистов недорого. Но в Интернете не освещено. Поэтому посмотрим все семь страничных иллюстраций. Концепция сюиты у художника чёткая: ветер и сорванные маски (обозначение этой концепции совпадает с заглавием послесловия "Sturmgesang und Maskenspiel" — "Штормовое пение и игра масок" (если литературно, то "Песня ветра и маскарад"). Песня ветра у Блока в "Двенадцати" точно есть. Маски — один из сквозных блоковских образов, но совсем из другой жизни (цикл знаменитый имеется "Снежная маска" 1907 года). Но для немцев пропасть между до- и послереволюционным Блоком не видна (может, они и правы).

Христос уже на лицевой стороне обложки — для немца, даже социалистического, здесь нет проблем. "Чёрный вечер, белый снег" — техника художником такая выбрана (видимо, иглой посуху), что эта тема во всём цикле неукоснительно проходит. "Ветер, ветер на всём божьем свете!" — более ветряной сюиты к "Двенадцати" не существует. На задней стороне обложки можно заметить двух девиц в платьицах времён 1970-х гг. — это собственный вклад художника в прочтение поэмы (тема будет им развита). Ну и сорванные маски летят, согласно художественной концепции немецкого иллюстратора.

Эта иллюстрация относится к самому началу поэмы. Есть некоторые блоковские персонажи ("товарищ поп", например). Но вот опять у художника девицы в современных сапогах (а вычурные головные уборы и юбки-макси — так это как раз к 1977 году мода на ретро подошла). Девицы агрессивно-вульгарны и развратны. А ведь у Блока в начале поэмы только безвредные барышни из прошлого мира, которые в этом месте щебечут, да ещё на льду растягиваются. А у немецкого художника? Наверное, он решил провести параллели с социалистической современностью и на злобу дня сотворил качественно исполненный памфлет: родимые пятна капитализма, бездуховное мещанство и т.п. (очень по-советски). Получилось стильно, гротескно, но всё же чересчур пафосно.

Патруль пробивается сквозь толпу мертвецов-представителей старого мира, навстречу ветру — а ветер срывает с мертвецов маски. Опять много аллегории и пафоса, но технически сделано очень стильно. У Блока такая тема тоже есть ("Как тяжко мертвецу среди живых..."), но эта тема снова из другой безвозвратной жизни.

Сильная картинка — тема смерти всех иллюстраторов заставляет задуматься.

Истории Катьки немецкий художник не дал — но изображений блудниц он уже и так дал предостаточно. По поводу же мертвой Катьки можно только подтвердить общее место, насколько по-разному воспринимается смерть в русской и западной культуре. У немецкого художника, глядя на убитую Катьку, чувствуешь и макабрические пляски, и мотив некрофильства... Наш Анненкков в 1918 году подходил к подобной трактовке — но он и был европейски ориентированным художником.

Очень много православных церквей на заднем плане — наверное, чтобы не спутали русского бездомного шелудивого пса с немецким. А пёс-то в ошейнике...

Тема, которую советские художники конфузливо замалчивали, немец развернул в полную меру. Ничего мистического нет в немецком Христе (какой-то это не православный Христос).

Иллюстрации поэме адекватны. Сочетание блоковского текста 1918 года и немецкой графики, стилизованной под 1920-е гг., очень удачное: много общего было у советской (до-сталинской) России и веймарской (до-гитлеровской) Германии. Тогда совпала энергетика у русских и немцев, выключенных из числа великих держав.

С удивлением обнаружил большое сходство первых иллюстраций Анненкова (1918 г.) и рассмотренных сегодня стилизованных иллюстраций Р.Мюнцнера (1977 г.). Анненков — для России художник оригинальный, но в мировом масштабе, видать, не такой уж и самобытный. Б.Диодоров в этом смысле, наверное, более самобытен.

Давайте всё-таки посмотрим рядышком три иллюстрации упомянутых художников на одну тему. Мёртвая Катька: западно-ориентированный русский художник — немецкий (ГДР) художник — русский советский художник.

В поздне-советское время иллюстрационный ряд в "Двенадцати" Блока существовал как бы независимо от текста: в поэме буйствовала анархическая вольница ("ему б на спину бубновый туз"), а на картинках шагали приглаженные трудящиеся в союзе с передовой интеллигенцией. Сегодня у нас юбилейное (посвящённое столетию со дня рождения Блока) издание его поэм (М.: Детская литература, 1980) с иллюстрациями А.Иткина.

А.Иткин — плодовитый советский (ныне здравствующий) художник, с которым мы и в этой колонке уже неоднократно встречались в связи с пушкинскими произведениями. Книги на Фантлабе нет (подал заявку).

В прошлый раз мы смотрели иллюстрации Диодорова (тут). У Диодорова сама выбранная техника представляет интерес и ценность. В сегодняшней сюите техника самая обычная. Иткин — не модернист, не бунтарь в искусстве. Его иллюстрации всегда в добротной реалистической манере. Но Иткин — добрый человек. В очень конфликтной поэме он, например, в самом начале рисует милых нелепых барышень.

Будто это не начало страшного Восемнадцатого года, а какие-нибудь мирные довоенные святки. Вот этим подходом, мне кажется, интересна сюита Иткина. В простых картинках Иткина отражается время их создания: уже совсем угасла революционная романтика, сами персонажи революционного патруля полностью обезличились; интерес смещается к быту старого режима (какие тогда шляпки-то носили?).

Посмотрим точки, которые я определили как узловые для иллюстраторов "Двенадцати".

Хороший зимний пейзаж. Ветер чувствуется. Правда, "чёрного вечера" нет — белый день на дворе.

Иткин, как ранние иллюстраторы, выбрал сцену, где Катька ещё не опустилась до солдат, а гуляет с офицером в приличном заведении.

Труп Катьки крупным планом Иткин, конечно, не показывает: и издательство детское, и художнику не по душе такие страсти.

Опять к этой теме никаких иллюстраций нет. Плохо современники революции вписывались в поздне-советский официоз.

Все иллюстраторы любили этот мотив в поэме и обычно посвящали ему самостоятельную большую иллюстрацию, где крупным планом буржуй и пёс (а некоторые потом ещё псу отдельную картинку посвящали). У Иткина буржуй и пёс вынесены на обложку всего сборника.

А непосредственно в иллюстрации к "Двенадцати" буржуй и пёс затерялись среди оживлённого движения по центральной улице. Но Иткин — художник советской школы, он очень образован. Я здесь вижу аллюзию на всем известное ранне-блоковское: "Ночь, улица, фонарь, аптека..." — это всё есть на картинке. А дальше Иткин как бы тяжеловесно намекает, что времена-то изменились. Это для старых персонажей дальше следовал "бессмысленный и тусклый свет". А тут — патруль из новых людей шагает.

Потрясающе! У советских иллюстраторов даже и в 1920-е гг. Христа на картинках не было (даже у Анненкова в 1918 году не было, хотя над ним уже не было церковной, и ещё не было советской цензуры). Казалось очевидным, что у Иткина в 1980 году, да ещё в детском издании, Христа быть не могло. А он есть! Белый силуэт в явно видимом венчике ("из роз") перед тёмной колонной красногвардейцев явственно виден. Формат у книжки небольшой — почти карманный, картинки маленькие. Разглядеть Христа под огромным красным флагом непросто. Но он есть. Вот так Иткин!

Очень простые иллюстрации, и очень характерные для поздне-советских трактовок "Двенадцати".

После повального иллюстрирования поэмы Блока "Двенадцать" в 1920-е гг., в СССР наступил долгий перерыв (есть сведения о заграничном иллюстрированном издании 1947 года). Где-то к 1967 году (к пятидесятилетнему юбилею Советской власти) началось осмысленное восприятие Революции уже со стороны (очевидцы уходили). Понятно, что вместо одного мифа рождался другой. Снова появились иллюстрированные советские издания.

Это подарочное издание к 60-летию Октябрьской революции (М.: Современник, 1977). Художник Б.Диодоров — один из величайших советских графиков-иллюстраторов. На Фантлабе представлен (https://fantlab.ru/art280). Книги на Фантлабе нет (подал заявку). С Диодоровым мы встречались по поводу сказов Бажова (тут и тут).

Какой портрет Блока! Диодоров большой мастер: вроде бы, это Блок времён "Снежной маски", но как-то верится, что и времён "Двенадцати" тоже (если принять романтическую трактовку первых дней Революции).

Но всё же это в Шестидесятые ещё была сильна романтическая нотка ("комиссары в пыльных шлемах"). В Семидесятые больше стали клониться в интеллигентскую рефлексию (подтягивать тёмную массу времён революции до собственного уровня). Ну и классовая ненависть поутихла. Вот, например, у Диодорова на отдельной иллюстрации пёс изображён — образ старого мира. Жалко очень такую-то псину.

В Двадцатые образы красногвардейцев (особенно для художников-эмигрантов) были предопределены: бандиты, "пропала Россия" и т.п. У самого Блока, возможно, эти чувства и прорывались. Для советских художников в юбилейных изданиях такие трактовки были, понятно, исключены. Патруль у них достоин того, чтобы его Христос возглавил — сплошь праведники и "светлые лица".

Пройдёмся по нашим узловым точкам.

Очень эффектно. Необыкновенная техника, как это часто у Диодорова бывало: эксперименты с гравюрой на металле.

Диодоров не стал рисовать Катьку с офицерами, как это делали иллюстраторы 1920-х гг. Кто-то с ней из нуворишей, поднявшихся на Войне и Февральской революции.

Сильная иллюстрация. И лицо у мёртвой Катьки другое — не такое, как предыдущей картинке. Уже и не толстоморденькая.

Даже не надейтесь! В юбилейный год — о грабежах? К седьмой главке иллюстраций вообще нет. Хотя могли бы, наверное, придумать что-нибудь, ведь прямо о том, что грабежи будут производить красногвардейцы в тексте не говорится. Можно было бы, например, представить дело так, что патруль не участвует, а противодействует грабежам. Хорошо, что художника и редакторов чувство меры не подвело.

Буржуй уже не такой противный — нормальный образованный специалист. Конечно, он в очках и шляпе, но может, даже сотрудничать с Советской властью будет. И пса откормим...

Христа ещё нет на картинке — но представить его можно. Красное знамя вьётся, а где знамя — там и Христос у Блока. Христос будто за рамкой картины, со стороны зрителя оглядывается на своих Двенадцать.

Первые иллюстрации к "Двенадцати" Александра Блока (которые мы смотрели в прошлый раз) были выполнены его современниками и, в основном, в стиле, который мы сейчас называем авангардистским. Так тогда рисовали уважающие себя передовые художники. Через 100 лет лет вышла книга с иллюстрациями уже нашего современника в стилизации под революционную графику.

Это "Двенадцать", вышедшие в Петербурге в 2017 году с иллюстрациями В.Гусева.

Книги на Фантлабе нет (подал заявку). Страничка художника на Фантлабе есть (https://fantlab.ru/art3378).

Художник "Дядя Гусев" — известнейший ленинградский/питерский иллюстратор детских книг. Художник узнаваемый — иллюстрировал книги в своеобразной манере детского рисунка. Гусев любил играть в слова и фигуры. Такую же игру он предложил и для "Двенадцати". Вот афиша (для выставки, видимо) — разглядел ведь АБВГДейку:

Но всё же обращение к подобной классике для детского художника было неожиданным — и здесь Гусев открылся с новой стороны. Свою манеру детского примитивизма (наива) он соединил с конструктивизмом. Получилось, по меньшей мере, необычно.

Хотя, что уж тут говорить — это, конечно, не иллюстрации. Это неотделимая часть книги, которая должна создать нужную атмосферу и отбивать ритм. Идеальное сочетание текста, квадратов и параллельных комментариев (глосс).

Аналог сюите Гусева — конечно, "Супрематический сказ про два квадрата" Эль Лисицкого (https://www.ozon.ru/context/detail/id/143...).

Начинает-то Гусев многообещающе: буквально (с подписями) воспроизводит "черный вечер, белый снег" — первую тему, которая есть у всех иллюстраторов.

Но затем Гусев к сюжету и близко не подходит — только ассоциации.

У Блока применительно к красногвардейцам в самом начале (во второй главке) всплывает тема бубнового туза (символ каторжника).

цитата

Винтовок черные ремни,

Кругом — огни, огни, огни...

В зубах — цыгарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Но у Блока бубновый туз один раз встречается, а у Гусева тема бубнового туза становится сквозной и переплетается с темой туза червей. Блок упомянул про бубновый туз, а следом сразу даёт разговор красногвардейцев о Катьке:

цитата

— А Ванька с Катькой — в кабаке...

— У ей керенки есть в чулке!

И Гусев непосредственно к этому месту даёт картинку с символикой бубнового туза и туза червей.

Патруль вспоминает про Катьку — изображение сердца появляется у Гусева. Катька на лихаче несётся уже где-то рядом. Поэтому, видимо, у Гусева схема: вот патруль (условное обозначение — бубновый туз), а вот на параллельной улице — Катька (условное обозначение — сердце). А вот направления движения. Скоро пересекутся.

А ещё на этой картинке — и крест, и скобы, и цифры (которые буквами) в слово "распять" складываются... Символика зашкаливает. Ну, значит, точно супрематизм.

Пересеклись патруль и Катька (шестая главка). У Гусева на картинке — Пьеро с тузом червей на груди.

С Пьеро всё понятно — любимый образ у Блока ("Балаганчик"). Разводит блоковский Пьеро руки: "Убили Катьку-то". Вот тебе и Прекрасная дама, вот тебе и Незнакомка...

Такие шарады у художника. Разгадывать интересно.

Толстомордеькая — это у Блока в четвёртой главке (Катька гуляет с Ванькой):

цитата

Запрокинулась лицом,

Зубки блещут жемчугом...

Ах ты, Катя, моя Катя,

Толстоморденькая...

Гусев даёт к этой главке иллюстрацию:

Революционный Петроград. У девушки на груди — туз червей. Значит, речь о любви. На постаменте Медного всадника надпись: "Петя+Катя". Ну да, "Петру Первому — Екатерина Вторая". А ещё убийцу Катьки, который её любил, зовут Петруха. Тоже подходит...

Никто из иллюстраторов не смог пройти мимо этого образа, а Гусев — смог. Вот что значит конструктивист-супрематист! Нету в этой книжке картинки про буржуя и пса.

Специально к этой теме (седьмая главка) картинки нет. Но подойдёт любая фигура красногвардейца с бубновым тузом:

Вот какого Христа нарисовал Гусев — явно без красного флага и не во главе двенадцати красногвардейцев.

Комментаторы находят в этом глубокий смысл.

Это — самые необычные "Двенадцать".

Может быть, гусевские квадраты и сердечки максимально отвечают литературной форме "Двенадцати". Тогда получается, что именно Гусев-художник конгениален Блоку-поэту.