Сразу стало понятно, что мне не повезло с этим рассказом, т.к. переводчик не читал произведение, которое он якобы переводил. Название «Тетрадь найденная в заброшенном доме» (так в сборнике Блоха издательства КЛФ 2022 года) дано по причине плохой информированности. Пропавших людей разумеется быстро начали искать, хотя бы потому, что исчез почтальон, государственный служащий. Ясно, что дом, в котором только что жили фермеры (муж и жена) не успел стать заброшенным, он был просто пустым, и так оно и есть в другом переводе.

Приходится пользоваться тем, что имею. А имею набор из очень туманно прописанной нечистой силы, удивительного места, где около вокзала нет ни одного дома (а где живут путевой обходчик, телеграфист, станционный буфетчик и их семьи?*), дремучего леса, где не водятся ни звери, ни птицы и невероятно бесстрашного мальчика Вилли Осборна, который перед смертью (буквально перед, за минуты до) записывает всё, что происходило в доме и вокруг него в последние дни и происходит сейчас. И свою жизнь он заодно описывает. Вилли умеет преодолевать страх как взрослый боец спецподразделения, не бывает таких двенадцатилетних мальчиков.

Интересный факт. Если верить переводу, а тут ему нельзя не верить, т. к. описана, если так можно выразиться, специальная подготовка Вилли, проведённая в своё время умершей недавно бабушкой, так вот, если верить — Вилли очень хорошо разбирается в нечистой силе, знаком с мифологией, много знает о друидах, и даже высказывает гипотезу о том, как они попали в Америку. До приезда Вилли на ферму дяди Фреда, нечистая сила почему-то никому особо не мешала жить и работать и по лесу ездить, а вскоре после появления Вилли «энти самые» заметно активизировались. Мне показалось (у автора нет этого прямым текстом, скорее всего, он так не думал, но этот вывод напрашивается), что эти «мифические» существа почувствовали исходящую от мальчика опасность. В чём заключается эта опасность, они и сами не понимают, просто испытывают дискомфорт от появления человека, знающего о них слишком много. И переходят в контрнаступ. Похищают четверых взрослых, оставляя Вилли в одиночестве, и подсылают к нему своего агента в образе незнакомого ему родственника. Нечисть явно боится мальчика. Чтобы расправиться с ним она (нечисть) долго готовится и после этого начинает решительный штурм, взламывая входную дверь.

В целом рассказ слабый, наивный, и кажется недоработанным, но тут, возможно, дело в переводе.

От рекомендации к прочтению воздержусь. Читайте Лавкрафта, он лучший.

*) Начальник станции живёт в её помещении, исполняет обязанности кассира, принимает и отправляет почту (это мои домыслы, но примерно так оно было и есть теперь на захолустных железнодорожных ветках в любой стране).

После прочтения рассказа у меня постепенно сложилось точное определение чувства им вызванного. Это было то же самое чувство, которое вызвал у меня прочитанный за 20 минут до этого (так получилось случайно) рассказ Роберта Блоха «Тетрадь, найденная в заброшенном доме». Чувство жалости к автору. Рассказ Блоха производит впечатление беспомощности своими совершенно нестрашными ужасами. Особенно усиливается это ощущение из-за того, что описывает эти ужасы двенадцатилетний мальчик, понимающий, что он скоро умрёт, и даже представляющий, каким образом. Не было, не бывает и никогда не будет таких мальчиков, которые ведут себя перед смертью, как герои, подобные одному из воспитанников Анъюдинского интерната Стругацких.* Предсмертные записки Вилли Осборна настолько нереальное явление, что все старания автора напугать читателя пропадают втуне, — ведь мальчик-то не боится, старается предупредить людей об опасности и очень толково и связно описывает историю последних дней своей жизни.

Рассказ Эдварда Ли ещё слабее из-за надоевших уже до чёртиков ходячих мертвецов**, которых невозможно застрелить, а из дырки в голове начинает бить фонтан «ужасной жидкости» полной трупных червей. Как может показаться, здесь содержится намёк на то, что особенно талантливое литературное произведение может свести с ума читателя, но я не верю, что это Ли так задумал, просто я увидел в рассказе то, чего в нём нет. А идея о падшем Ангеле, который, сделавшись врагом Сатаны и будучи низвергнут им на Землю, служит изгнавшему его Сатане (чамберсовскому Королю в жёлтом) не выдерживает, на мой взгляд, критики от слова совсем.

Ли писал этот свой ранний рассказ под впечатлением «Короля в жёлтом» Роберта Чамберса. Мне эти рассказы пока не попадались, но косвенно об ужастиках Чамберса можно судить по тому печальному факту, что этой книгой, изданной разными издательствами, вот прямо сию минуту завалены (кто-то додумался до сумасбродного тиража в 20 тысяч!) ОЗОН и Вайлдберриз. Не произведёт ли на меня Чамберс такое же впечатление, какое произвели вышеупомянутые авторы?

Но Лавкрафта я читаю с удовольствием. Значит, не безнадёжен :)

*) Это Вальтер Саронян, но, к моменту смерти он был уже вполне взрослым молодым человеком.

**) Со времени написания рассказа прошло около 75 лет. Тогда он наверняка воспринимался иначе. Сейчас такая литература имеет чисто исторический интерес.

Эта история (или что угодно, только не сказка; была бы сказка, если бы вытащил) сербского происхождения. Можно догадаться, что открытый финал тут имеет место не случайно. Вытащить самого себя за волосы откуда угодно (да ещё и с нагрузкой) мог только один человек в мире. Но это мы сейчас знаем, а в те времена, когда сочинялись и принимали ту или иную окончательную форму истории о Насреддине, похождения барона Мюнхгаузена ещё не были написаны. Конец этой истории очевиден — это конец популярного среди мусульман персонажа, причём такой конец, который сербским народом был бы принят без всяких обид, даже с удовольствием. Способ-то спасения один-единственный, да и тот невозможен. Разве не мечтой каждого серба была такая, примерно, участь всех завоевателей, всех обидчиков христиан?

Классификатор устами знатоков мусульманского фольклора единогласно утверждает, что здесь есть юмор. Действительно, он есть, это так называемый юмор висельника. Да, ходжа Насреддин был большим шутником и сербы здесь не скрывают своего уважения к нему. Что-то вроде прощального салюта. Но протянуть погибающему руку решительно отказываются.

Вот и сама история (№702), одна из самых коротких в книге:

«Однажды Насреддин упал в отхожее место и никак не мог выбраться.

— Как бы мне тут не остаться, — сказал он себе. — Единственный способ — вытащить самого себя за волосы.»

Сначала процитирую «сказку» целиком, а потом объясню, почему оценку этой сказке нужно ставить только хорошо подумав.

«Ходжа Настрадин купил однажды горшки, но не знал, куда их поставить, и развесил на заборе перед домом. Для одного горшка места не хватило, и Настрадин начал кричать:

— Подвиньтесь, горшки, подвиньтесь горшки!

Кричал он, кричал, увидел, что горшки и не думают подвигаться, взял дубину и все их перебил. А потом повесил оставшийся горшок на самую высокую жердь и сказал ему:

— Располагайся, горшок.»

Это болгарский фольклор, тут-то и зарыта собака. Надо знать болгарскую историю, длившееся много веков угнетение (на грани геноцида) болгарского народа турками, надо представлять градус ненависти, испытываемой болгарами к врагам-иноверцам. В этой «сказке» зафиксировано отношение болгарского народа к герою мусульманского фольклора, — он тут представлен законченным идиотом. Это не привычный, часто совсем не смешной Габровский болгарский юмор (отрубить кошке хвост, чтобы быстрее проходила в дом зимой, для экономии тепла). Это способ сведения счётов.

Моя оценка за ЭТО, а вовсе не за юмор. Его тут нет ни грамма — безумец бегает по двору, орёт, разговаривает с горшками, колотит только что купленный не такой уж дешёвый товар! А несчастная его семья со слезами на глазах бессильно за этой дикой сценой наблюдает.

Замечательное стихотворение (в смысле — перевод Маршака). В оригинале могу прочитать, но оценить по достоинству знание языка не позволит. В детстве читал (и не один раз), но представить весь объём мужской глупости, которая описана в этой истории, может только взрослый человек. Судите сами:

Кандидат в женихи дважды приносит предмету внимания абсолютно ей не нужные безделушки и получает «полный отлуп». Когда же он, наконец, додумался (или надоумил кто) до правильного пути к сердцу дамы и она ответила согласием, этот неотёсанный чурбан прикинулся обиженным и нанёс даме несмываемое оскорбление своим грубым и необоснованным отказом от первоначального намерения.

И ведь складывается такое впечатление, что этот тип неплохой мужик и пострадал не справедливо. Он определённо доволен собой («Да я-то не женюсь на вас!») Вот что значит преломление жизни в юмористической призме! На самом-то деле болван совершенно не разбирается в молодых девушках, и попросту говоря, упускает своё счастье, о чём, почти наверняка вскоре сильно пожалеет, если, конечно, чуток поднаберётся умишка.

Стихотворение не самое короткое, оно состоит из двух строк. Но для народного творчества это рекорд, т. к. одностишие в фольклоре не встречается ни у какого народа. Почитайте Владимира Вишневского и вы поймёте, что фольклор тут отдыхает.

Стихотворение такое:

«Я Король. Вот мой дворец.

А ты Бездельник и Наглец.»

Почему же такое «творение» вообще нашло место в огромном массиве английского фольклора, а переводчик счёл его достойным перевода? Не имея чести и возможности обсудить эти вопросы ни с английским народом, ни с английскими специалистами по народному творчеству, ни с переводчиком, я бы так ответил на этот вопрос:

— Эти две строки есть наикратчайшее выражение самой сути монархии. Причём, не только абсолютной, а любой, даже ограниченной властью парламента. Так устроены мозги у королей (ты — это все подданные). Исключения крайне редки и имеют место в истории тех государств, где правит династия, оказавшаяся у власти случайно, вследствие невероятного поворота истории. Пример пока припомнился один — шведская династия Бернадотов. Основатель династии, маршал Бернадот, сын адвоката, не имевшего дворянского титула, принял имя Карл XIV Юхан. Шведский королевский Дом с тех пор является наиболее демократичной монархией в Европе (про Азию и Африку тут не может быть и речи).

На рисунке Рэкхема очень типичный король, где-то далеко позади три представителя его народа (мелкие силуэты). Что король держит в руках, не могу разобрать, но это точно не дворец. Хотелось бы это понять. Может быть, свеча, от которой отходит тонкая струйка дыма? Или чашечка кофе ...

В переводе Лунина: «Вот мой трон.» Этот вариант лучше, т. к. трон это более веский аргумент, чем дворец. Мало ли у кого есть дворцы! Но предмет на рисунке Рэкхема похож на трон не более, чем на дворец.

Справка из Википедии: Уйгуры — тюркский коренной народ Восточного Туркестана, ныне Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР. По вероисповеданию — мусульмане-сунниты.

История уйгурского происхождения, поэтому трудно поверить в то, что Насреддин для поездки с купцами в чужие страны занял лошадь у соседа. Что это за уйгур, да ещё и почтенный человек (ходжа), если у него нет лошади? Но, допустим, его лошадь была слишком стара или только что умерла.

Теперь о главном. Вот концовка этой истории (а история на 80 процентов из этой концовки и состоит):

«Вечером остановились на ночлег, коней пустили пастись. Утром Афанди очень расстроился: среди косяка лошадей он не мог отличить той, на которой приехал. Чтобы скрыть свой конфуз, ходжа пустился на хитрость. Взял ружьё, зарядил и пошёл к табуну со словами:

— Говорят, среди наших лошадей затерялась чужая. Пойду пристрелю её.

Услыхав это, купцы бросились к табуну, каждый спешил отвести подальше свою лошадь. Осталась стоять только одна. Афанди сразу вспомнил, что на ней-то он и приехал.»

Утром вместо табуна коней оказывается «косяк лошадей». Это похоже на косяк, но простительно, — рассказчик, с которым имел дело собиратель фольклора — человек технологической эпохи — вероятно плохо представляет различия между конём и лошадью.

Нельзя не обратить внимания на такое обстоятельство — купцы бросаются к табуну, хотя в жизни они, конечно, первым делом отняли бы у чудака ружьё и спросили бы его, кого он имеет в виду, кто они — те, которые «говорят» и откуда они это взяли.

И последнее, что не заслуживает доверия в наибольшей степени, это невозможная забывчивость «конного» до мозга костей человека. Уйгур, не способный узнать лошадь, не которой ехал, пусть это даже лошадь соседа, это нонсенс. Да и самая его «хитрость», на которую он «пустился», гроша ломаного не стоит. Подождать, когда купцы разберут своих коней (или лошадей), ходжа не мог, в голову такое решение вопроса не пришло, вот и устроил дурацкое представление с помощью ружья.

Существует такая книга «Уйгурские юморески», 1969 г. Надо бы подержать в руках. Неужели уйгурский юмор ещё меньше похож на юмор, чем болгарский, примитивнее которого я не встречал?

Турецкий анекдот, переделанный в «сказку» о Насреддине.

«Однажды Насреддина спросили:

— Что такое абрикосовое дерево?

— Это дерево, которое когда-то, — отвечал ходжа, — несло яйца. Но однажды его сильно побило градом, выколотило весь белок и остались одни желтки . Вот их-то вы и видите теперь на дереве.»

Насреддин экспромтом даёт остроумный ответ, на удивительно глупый вопрос. Кто-нибудь другой мог бы сказать, что абрикосовое дерево это дерево, на котором растут абрикосы. А что бы вы ответили на вопрос, ну, например: «Что такое дуб?».

В таких случаях открывается безграничный простор для придумывания остроумных ответов. Вот вас спросили — что такое хлебное дерево?, что такое железное дерево? и пр. Как отвечать, если серьёзно не хочется, настроения нет? Насреддин, очевидно, был большой дока по этой части.*

Согласно аннотации («Почему абрикосы желтые? На этот вопрос может ответить Ходжа

Насреддин...» © Ученик Дьявола), Насреддин отвечает на другой вопрос. Ясно, что ответ в таком случае должен звучать немного иначе (это не абрикосы, а желтки и т. д.; возможны десятки вариантов, — словоблудие столь же многообразно, как и тот язык, на котором оно звучит). Такой вариант, вероятно, присутствует в издании 1978 года («Двадцать три Насреддина»), а передо мной книга 1986 года.

PS. Последнюю фразу я написал, не проверив содержание сборника 1978 года.

Проверил. Вношу поправку — в этом сборнике тоже есть история под названием «Что такое

абрикосовое дерево». Заглавие «Почему абрикосы жёлтые» в обоих сборниках отсутствует.

Выходит, автором аннотации придумана новая история??! Которой в сборниках нет?! Должен

сознаться, что ничего не понимаю.

*) В «сказке» под названием «Куда девается луна» на вопрос — «Куда девается старая луна, когда рождается новый месяц?» — Насреддин (здесь Насыр, т. к. история казахская) даёт следующий ответ — «Вот чудак! Неужели непонятно? Ведь из старой луны делают звёзды.»

А в ещё одной «сказке (турецкой) Насреддин объясняет товарищу, спросившему, как делают минареты — «Очень просто: выворачивают наружу внутренность колодцев.»

Так что дока он был не большой, а очень большой.

Эта «сказка» греческого происхождения, что неожиданно, т. к. где Средняя Азия и где Греция? И зовут этого новоявленного греческого героя Анастратин (мало общего с Насреддином), но при этом он всё равно именуется ходжой. Ходжа Насреддин герой преимущественно мусульманского фольклора. Можно предположить, что появление «насреддинов» греческого и болгарского «разлива» это результат длительного влияния турецкого народного творчества.

Вот эта история:

554. «Однажды Анастратин сложил печь. Узнали про то соседи, пришли к ходже и стали его работу корить. Каждому что-нибудь было не так. Один говорил, что дверца должна смотреть на восток, другой — что на запад, третий — что на юг. Ни одному не понравилось, как сделал Анастратин.

Раздосадованный ходжа развалил печь и соорудил новую, на колёсах. Пришли соседи опять посмотреть на его работу и снова стали его упрекать, что дверца смотрит не туда, куда надо.

— Она должна быть вот здесь, — сказал один.

— Постой-ка, — тотчас ответил Анастратин.

И стал поворачивать печь на колёсах, пока дверца не оказалась там, где хотелось соседу.

Но другой возразил:

— Нет, дверца должна смотреть вон куда.

Анастратин тотчас повернул печь, и второй сосед тоже остался доволен.

Так он ублажил всех и сам себе сказал:

— Вот лучший способ угодить самым разным людям — и себе самому.»

Мораль сей басни проста — дураку вообще невозможно угодить. Если предположить, что эта история отражает хотя бы тень реальности, то ведь ясно, что дверца должна смотреть в ту сторону, откуда удобно подбрасывать дрова и ставить в печь котёл. Соседи (потомки древнегреческих мудрецов) берут свои советы с потолка, а более мудрый Анастратин понимает, что наилучшим ответом на глупость в данном случае может быть глупость ещё большая. И он не поленился разобрать печь и сделать новую, что, конечно, обошлось недёшево из-за поломки (и замены) многих кирпичей, да ещё пришлось изготовить четыре очень прочных колеса.

Но самому себе он точно угодил, — выиграл очедное сражение с дураками и изобрёл печь, невиданной доселе конструкции.

Существуют турецкий, азербайджанский, персидский и туркменский варианты, где Насреддин строит по указаниям соседей дом, но им же и поручает его разрушить, т. к. он их не устраивает. Тоже чушь, конечно. Но есть и более интересный вариант — болгарский, где Насреддин в конце концов ставит дом на телегу. Возможно, так появился прототип жилого автомобильного прицепа, а до него фургона, перевозившего семьи переселенцев на дикий Запад США.

Как всегда сначала приведу полностью эту, так называемую, «сказку» (перевод с таджикского).

«Возвращался эфенди однажды домой и встретил несколько своих приятелей. Недолго думая, он пригласил их к себе в гости, обещав как следует угостить. Все гурьбой направились к нему домой. Дошли до ворот, и эфенди сказал им:

— Постойте здесь, а я зайду в дом и всё приготовлю.

Остались они ждать его у ворот. Эфенди стремительно вбежал в дом и приказал жене:

— А ну-ка, жёнушка, свари нам обед, а то я своих приятелей пригласил к нам в гости.

А жена стала его корить:

— Срам какой, уж пятьдесят лет тебе стукнуло, борода вся стала седой, а ума тебе не хватило, чтобы понять, — если нечем угощать, то и гостей нечего приглашать.

Нечего делать эфенди, вышел он за ворота и говорит гостям:

— Так, дескать, и так, стукнуло мне пятьдесят лет, борода моя вся седой стала, а ума мне не хватило, чтобы понять, — если нечем угощать, то нечего и гостей звать.»

Прочитав такое о всенародно уважаемом и любимом ходже Насреддине, начинаешь понимать, что любили его далеко не все поголовно. Как у каждого справедливого и деятельного человека у него были недоброжелатели и просто враги. Поступок ходжи, о котором рассказано в этой «сказке» по своей глупости не имеет себе равных во всём сборнике. Если это он так разыграл друзей, то шутка получилась сильно ниже плинтуса. Что-то тут явно не связывается с традиционным, иногда даже слегка гипертрофированным, восточным гостеприимством. Наверняка все на него обиделись, и очень может быть, что после такого,«как следует», угощения, друзей у Насреддина поубавилось. А оправдательный монолог ходжи (слово в слово то же, что сказала жена) звучит так, как если бы произносящий его страдал аутизмом. Выходит, что необдуманное («недолго думая») приглашение (хозяин дома как бы понятия не имеет, что там у него в доме происходит, как будто он живёт в другом месте) получает объяснение в конце, когда выясняется, что у этого человека вообще с мозгами проблема, и не малая.

Насреддин предлагает друзьям подождать у ворот! В высшей степени неприличный поступок. Во-первых, подготовка к приёму целой компании (даже если в доме есть, чем её угощать) дело не быстрое. Во-вторых, что же во дворе нет места, где гости могли бы подождать с некоторыми удобствами, под крышей и сидя? Во дворы восточных домов всегда можно попасть, не проходя через жилое помещение даже если с улицы попадаешь сразу в дом. А тут есть ворота, что означает наличие двора перед домом или/и сбоку от дома и, уж обязательно, за домом. Ждите на улице (!) — разве не очевидный идиотизм?

Только враг мог сочинить о Насреддине такую лживую и подлую историю, выдавая её за нечто вроде дружеского шаржа.

Одна из самых неясных «сказок» во всём сборнике 1986 года.

Вот она без сокращений:

«В один прекрасный день Афанди сбрил бороду. То ли она ему надоела, то ли он захотел выглядеть помоложе.

Когда он пришёл в мечеть, мулла поднял его на смех и резко осудил во время проповеди:

— Наш пророк, да произносят его имя с благоговением, носил бороду, и все истинные мусульмане ходят с бородами ...

Слушал, слушал Афанди и громко сказал:

— Послушайте, проповедник, у моего козла борода подлиннее вашей. Что же, выходит, он более правоверный мусульманин, чем вы?»

У меня есть своё объяснение этого анекдота. Уверен, что Насреддин не стал бы заниматься таким дешёвым эпатажем. Это он в школе ещё будучи недостаточно умным, позволял себе издеваться над учителем. А теперь он зрелый муж. Зачем бы ему позориться? Предполагаю, что в этой истории сам Насреддин участия не принимал, просто позже возникла соответствующая легенда. Но он имел к описанному эпизоду непосредственное отношение. И далеко не самое очевидное. Дело вот в чём: История ислама, как и история христианской религии, это не гладкий прямой путь, это трудная, извилистая и опасная дорога. Имела место борьба за власть, возникали секты, с которыми приходилось бороться. Насреддин, вероятнее всего, служил при дворе какого-то могущественного властителя (в сборнике много историй о Насреддине-придворном). Был ли это эмир Бухарский, Хивинский хан или сам Тамерлан-Тимур, — не имеет значения (важно лишь то, что упоминания об этих людях часто встречаются на страницах сборника 1986 года). В вышеприведённой истории Насреддин выполняет поручение своего повелителя с помощью одного из своих агентов. Возможно, это был его друг по прозвищу Багдадский Вор, замечательно изображённый в повести Соловьёва. Спор с муллой он затевает с целью внедрения в некую молодёжную сектантскую/оппозиционную организацию. Его ответ с примером козлиной бороды не просто шутка, это богохульство (мусульманин — козёл). Он специально для того, чтобы произнести что-то в этом духе, пришёл на проповедь. И преуспел. Вот только мудрости в привлечении в качестве аргумента козлиной бороды нет ни капли. Агент подменяет предмет спора, в котором речь идёт уж никак не о длине бороды, а только о факте её наличия или отсутствия. Этот ответ, очевидно, был одной из домашних заготовок Насреддина, не совсем удачно применённой его другом (или агентом). Насреддин ответил бы точнее и остроумнее.

Читатель, который именно так понял эту историю (а предложите, если сумеете, другой вариант), должен пожелать Насреддину успешного продолжения операции, от которой зависит личное благополучие его самого и его жены, красавицы Гюльджан.

История вкратце такова:

«Случилось так, что Насреддина Афанди избрали городским казием. Но недолго пробыл он в этой должности. На следующих выборах баи поспешили избавиться от него. Все заметили, что с тех пор при встрече с любым человеком Афанди начинает усиленно почёсывать правую ладонь. Один из друзей тогда спросил его:

— Мой афанди, я что-то не замечал раньше у вас этой привычки.

— Эх, — усмехнулся Афанди, — такая неблагодарная была служба у меня. Разве вы не знаете, что казий без взяток жить не может? От судейства и остался у меня зуд в правой ладони, — отвечал Насреддин Афанди.»

Попробуем разобраться, что стоит за всем этим, какая реальность.

Казалось бы, такой популярный в народе человек должен был прославиться своей неподкупностью. Такой неподкупностью, что она стала частью народного творчества. Именно за справедливое судейство (защиту обездоленных) богатые избиратели могли лишить Афанди должности судьи. Ну, не наоборот же?! И, вот неожиданность, выясняется, что Насреддин был не просто нормальным для своего времени (да только ли для своего?) взяточником (привычка брать взятки даже отразилась на его здоровье — чесотка напала на его правую ладонь). Оказалось, что по мнению богатой части общества, Афанди эти взятки не отрабатывал! В противном случае его бы определённо переизбрали.

Удивительный был человек. Посудите сами. Или ты берёшь и решаешь дело в пользу давшего тебе, или не берёшь и выносишь справедливый приговор. Третьего не дано, — тебя в лучшем случае сочтут сошедшим с ума.

Неправильную тактику избрал Насреддин на столь ответственном посту, и ему ещё повезло, что просто выгнали, могли поступить более жёстко, но, видимо, испугались народного гнева.

Вот эта коротенькая, переведённая с фарси, история, свидетельствующая о том, что умный человек с годами становится мудрее (подразумевается, что глупый движется в обратную сторону):

«На старости лет Насреддин задумал жениться. Один приятель стал укорять его:

— Да ведь ты уже стар. Тебе надо думать о загробной жизни, а не о жёнах.

— Глупец, — отвечал Насреддин, — разве ты не знаешь, что именно зимой и нужен огонь больше, чем в любое другое время года.»

Ходжа (или Молла, как его постоянно титулуют в сборнике 1986 года) не был, разумеется, семи пядей во лбу, он был просто посообразительнее и попрактичнее многих, и поэтому считался мудрецом. Как многие мужчины, в молодости он, вполне возможно, и посмеивался над стариками, бравшими в жёны молодых женщин. Но став пожилым человеком, очевидно, изменил свой взгляд на эту проблему. Он понял, что если шестидесятипятилетний мужчина женится на тридцатилетней, то их, если повезёт со здоровьем (а тут никто не застрахован), ждёт длительный период счастливой совместной жизни продолжительностью лет этак примерно пятнадцать, а то и все двадцать. А в 85 лет и умирать (если уж таков срок, отмеренный тебе Аллахом) легче будет, если есть рядом ещё полная сил и любящая женщина. А почему любящая? Так ведь он же ей молодость продлил на очень и очень приличный для женщины срок. А заодно и себе продлил жизнь. Так что пусть женятся старики, если уж не спешат на тот свет.

Но и до абсурда доводить это дело не следует. Чтобы не было трагедии для девушки, как на картине Василия Пукирева «Неравный брак», когда до богатого наследства ещё дожить надо (такой брак может быть фиктивным, тогда его можно назвать благородным поступком). Хотя и тут может быть по-разному. Может случиться чеховский вариант, т. е. «Анна на шее». Что, разумеется, невозможно на Востоке, и к персидскому анекдоту отношения не имеет. Просто к слову пришлось.

Наличие этого рассказа в сборнике НОВ подтверждает высказанное мной ранее предположение, что Эллисон своим сборником достиг обратного эффекта. Хотел представить лучших, перспективных авторов, а в результате продемонстрировал существенную степень деградации англоязычной фантастики. Совершенно точно одно — рассказ, представленный отдельно от всего харрисоновского цикла «Вирикониум», может показаться высосанным из пальца (не без помощи Джона Китса) сюрреалистическим бредом. Завышенная оценка, поставленная мной этому набору изысканных кошмаров (или опасных видений), дана исключительно за фантазию автора, получившего образование, как он сам о себе пишет, «на мясной фабрике, которая гарантированно превратищает подростка в химика-исследователя в очках в роговой оправе не менее, чем за восемь лет.»

Восемь лет на мясной фабрике кое-что объясняют, в частности, элегантную красавицу Ламию, у которой нет кожи (вдумайтесь! нет кожи — нет защиты — нет жизни), и щель в животе доктора-убийцы Гришкина, через которую видно, что происходит в его желудке; слово «превратищает» это типографский вклад в работу над этим изданием, таких перлов в книге порядочно.

Сам Харрисон в послесловии дал своему опусу такую характеристику: «в концептуальном отношении это рассыпающаяся и поливалентная история, в которой полно заколоченных окон и глухих тупиков. Но базовая структура рассказа достаточно проста и очевидна, и это произведение вполне рационально — на свой безумный лад.»

Ключевые слова здесь — «базовая структура» (она какая угодно, только не простая и не очевидная) и «безумный» (это бесспорно). Скорее всего разобраться в структуре не получится без прочтения вышеупомянутого цикла, только вот стоит ли подобная хренотень потраченного времени и денег? В общем, Эллисон своё чёрное дело сделал — поставил перед читателем проблему. На «Вирикониум» есть отзывы, с них и начну. Пока могу констатировать лишь один факт — мне не удалось обнаружить в рассказе ни малейшего проблеска интеллекта, только ужас ради ужаса, за которым ничего не скрывается, кроме желания эпатировать читателя.

Замечательный дьяволомастер Роберт Блох отошёл здесь от своей основной тематики, хотя не слишком далеко, ведь реклама это одно из средств воздействия ада на человечество. Но качество неканонического произведения оказалось несопоставимо с каноном. Из рассказа следует, что голографический небесный экран транслирует полученный (неизвестно что транслирует, т. к. слово пропущено; вероятно это слово — сигнал) с «навечно застрявшего на орбите Солнца UBCовского спутника.» Но на солнечной (так в тексте вместо околосолнечной) орбите находится совершенно другой аппарат — спутник «Леди», предназначенный для исследования Солнца и создающий избирательные (в этом, похоже, и заключается весь юмор) помехи телевизионным сигналам. Это первая непонятка, очень похожая на ляп.

Переводы в этом издании вообще страдают... скажем так, — поспешностью. Но вторая непонятка явно не является плодом творчества переводчика. Телевизионщики почему-то решили, что им всё удалось, но с чего они взяли, что люди будут смотреть телепередачи, стоя на улицах или балконах с постоянно задранной головой? Народ привык смотреть телевизор, сидя в удобной мебели и попивая кто пиво, кто кофе, кто виски. Даже «изголодавшиеся по эфиру телеманьяки» так долго не выдержат. Разве не достаточно было телекомпаниям запустить собственные спутники с защитой от «Леди»? Конечно, достаточно, так что эта авторская шутка про огромный экран в небесах, которому не мешают облака (?!), оказалась неудачной.

Справедливости ради нужно отдать должное вот этому прозорливому прогнозу: «Без телевидения человечество не протянет долго! Людям будет просто нечего делать! Они сейчас по всей стране — кто с крыши прыгает, кто стреляется, кто-то даже книги читать вздумал.» Именно эти три сатирических предложения заставили меня изменить слишком поспешно выставленную оценку, подняв её на целых два балла.

» — ...предательство, замки, ангст, оранжаду, корыстные, демоны, афатик, только я, Павия, суп на плите, Брокгауз и, рецептор, в Двине, мембранный, потенциал, графство, оптический, Волластон, завязывайте, частная, дробный, дробью, мой рыцарь, рыцарь, рыцарь.» Веневетинов, стр. 322

»... как же так, Боже мой, ну отчего, отчего всё вышло настолько глупо и это понятно только в конце?» Веневетинов, стр. 90

«... исследовательская составляющая чтения: читатель как настоящий ученый работает не только с архивом Плана D, но и с внешними источниками, чтобы уточнять детали, сверять данные, искать ошибки, иными словами, подходить к тексту романа критически.» Из рассказа редактора о книге

Читать нижеследующее рекомендую, имея под рукой предмет обсуждения. Для начала несколько неожиданный совет. Начните чтение со стр. 400. От этого опуса можно ожидать чего угодно, но меня особенно удивило и порадовало чудесное и, главное, абсолютно точное описание тюремного цикла Пиранези (мне кажется, так мог бы написать только Аркадий Ипполитов). Это вторая известная мне столь явная отсылка к этому циклу, первая встретилась у Сюзанны Кларк. Только это российские тюрьмы, детище российской власти. Почему эти тюрьмы находятся в Тайнинском, где самый красивый в мире храм? И находятся ли они там на самом деле? Это вопрос к соавторам (см. ниже). Может быть, хотели расположить преддверие Ада по-соседству с преддверием Рая.

Цитата, выбранная мной в качестве первого эпиграфа, впервые с начала чтения романа навела меня на мысль, что написан он искусственным интеллектом (ИИ), человек только внёс потом некоторые необходимые, по его мнению, дополнения и поправки. Перечислю некоторые такие места.

Фамилию Бергсон дважды исправил на Брегсон {стр. 26, обычно фамилии исторических личностей в этой книге не перевираются}; в слове кАстелянство А заменил на О; плавки с подтяжками почему-то названы лИотардами (кто-то написал И вместо Е); понавтыкал во многих местах совершенно неуместные матерные слова и выражения, их в среднем гораздо больше одного на каждые 10 страниц; описание таинственных цвергов из Зоббурга оставил только в примечании мелким шрифтом и ещё мельком они упомянуты в другом месте (и очень интересно, что это за цвергские безе, которые кушает трибунал; вкуснятина, должно быть), а жаль, — зверьки интересные, если судить по их занятиям; имя японского самурайского клана Тайра переделал в Тайро; вставил лишнюю букву р в слова Малгожата {стало Малгоржата и не один раз} и Дорпрофсож {стало Дорпрофсорж}; на стр. 540 утверждается, что «Разделить на четыре: это всё-таки же на пять.» — окружающие строки мешают сделать правильный выбор (же или не), нет ли здесь намёка?; на стр. 606 среди парижских картинок упомянуты «портреты Пете в обрамлении женских туфель», мне кажется, я знаю что-то ещё об этом Пете — не маршал ли он?; на стр. 231, где упоминаются партизанские отряды в России, исправил даты — 1812 на 1813 (какие партизаны, когда Наполеона выгнали из России) и 1919 или 1943 на 1913 (партизаны перед Первой Мировой?); среди многих «эпох гениальности»{стр. 388} есть шестая, закончившаяся в 322 году до н. э., мне кажется, что ИИ назвал правильную дату — 323 год — в июне этого года в Вавилоне умер Александр III Великий, называемый также Македонским — а появление в книге неверной цифры это результат «плодотворной» деятельности доработчика текста; о каком «тридцать третьем Риме» говорится на стр. 807?; на стр. 790 упомянута «передовица «Солькурской правды» от 17 марта 1937-го года, в которой сообщалось о деле врачей».

Итого уже четыре исправленные даты; может быть отсебятина такого рода кому-нибудь и нравится, мне — нет. Как это сейчас модно говорить, она контрпродуктивна.*

«13 января 1953 года, в газете «Правда» вышли редакционная статья «Подлые шпионы под маской профессоров-врачей» и сообщение ТАСС «Арест группы врачей-вредителей». В этих материалах рассказывалось о раскрытом органами госбезопасности заговоре группы врачей, которые были агентами иностранных разведок и хотели избавиться от руководителей СССР.» (это из интернета, по этой теме океаны материала). Зачем надо было врать ещё и тут? Или речь идёт о деле Солькурских врачей? Кстати, Солькурск это Курск с точностью до секунды широты и долготы, и зачем он (единственный город в книге) переименован, желательно пояснить в следующем издании, снабжённом подробными комментариями. По-моему, соавторы пересолили. Тем не менее невозможно не обратить внимание на необъятную эрудицию соавторов, их знакомство с самыми разнообразными свидетельствами современников и участников едва ли не всех когда либо происходивших на Земле событий. Вот сценка из Отечественной войны 1812 года (стр. 687). Французская кавалерия атакует партизан: «За двадцать шагов партизаны достали пузыри со схваченными бечёвкой горлами, швырнули в них, всё долетело, взорвалось, и стало понятно, что внутри нечто смрадное, по-маленькому напополам с по-большому, кони почуяли вонь и начали отворачивать.» Соавторы как бы говорят: «Да, мы умеем воевать, но не хотим, чтобы опять». Они серьёзные и очень квалифицированные историки.

Есть и пятая дата, с ней немного сложнее (стр. 336): «Секенера ругал с пирамиды гиксосов.» Секенера это, как обычно, либо опечатка, либо авторская правка. Царь Секененра Таа погиб от тяжёлых ран в расцвете сил в сражении с какими-то врагами, возможно, это были гиксосы. Его мумия хорошо сохранилась. В перечне на стр. 814 Древний Египет упоминается только один раз, в 2102 году до н. э. (Мемфис). До нашествия гиксосов оставалось ещё без малого пятьсот лет. Возникает подозрение, что список на стр. 814 написан столь же небрежно, как и вся книга.

Естественно, книга содержит и обычные орфографические ошибки, на которые в рядовой художественной литературе внимания не обращаешь (если их терпимое количество), но к этой книге отношение особое. Вот пара примеров: стр. 543: «... отблески лежали и на его лице, ещё мокрого от слёз ...»; стр. 492 — «смотреть в след составу — становятся на колёса вразнобой, вереница уходит на Берлин ...».

Коротко говоря (и чтобы было понятно соавторам), в этом фолианте «грамотность на уровне флемованных дорожек», т. е. близка к уровню его разумности, а должна быть намного выше этого уровня. Скажу иначе (инженеры поймут) — уровень шума для такого сигнала (текста) должен быть практически нулевым.

Вот ещё маленький отрывочек, от которого за версту разит нечеловеческим происхождением:

«Когда налётчики подходили к дому, мимо их отпавших витрин с большой ловкостью ушёл из виду мальчишка, словно укравший у Босха кисти, у Генриха II макет церкви, у Белинского идею статьи «Ничто о ничём» и мнения о «Песнях Мальдорора» у сюрреалистов ХХ века, чем на малость задержал их признание.» Не говоря уж о том, что налётчики (не домА на улице) как-то связаны с витринами, а был ли мальчик, который так чудесно выглядел, что ему подошло бы имя Гаврош-Кибальчиш, или налётчикам он приснился всем одновременно?

Этот набор слов (возвращаюсь к эпиграфу) абсолютно бессвязный внутри и ни с чем не связанный снаружи, сильно смахивающий на переписку Алекса и Юстаса, да ещё и имеющий в тексте статус отдельного самостоятельного отрывка (из таких отрывков-абзацев состоит весь роман) мне показался чем-то вроде побочного продукта деятельности ИИ.

Встречаются в книге и другие, во многом сходные, но несколько более осмысленные словеснопоносного вида отрывки. Вот один такой:

« — Тогда выходит, — всё острил Вердикт, — что случайная встреча, как ты говоришь, это свидание ...

— А любая смерть — самоубийство (а планета Земля — горшок для Иггдрасиля, Вульгата — система мира, разделочная доска — алтарь, Шмалькальденская война — братоубийство, марш солдат — макабр, рождение Коперника — второе пришествие, Переяславская ночь предсказана в рекламе, Нёф-Бризах — упавший с орбиты замок, Гото Предестинация — брелок на ключах, кёльнская вода — улика, Адмиралтейские Ижорские заводы — порталы в иной мир, Анджей Костюшко — космополит, отмена судебной пытки — заговор иноверцев, Рейнский союз — празднество блудных детей, Библия — революционный синопсис, разностная машина Бэббиджа — устройство для промывки судна Обломова, Аккерманская конвенция — дым из вишнёвой трубки, чтоб на земле прекратились войны — неверное целеполагание, Хун Сюцюань — созванивался с Иисусом, сюзеренитет — ростовщическое отцовство, Исаак Ньютон — сон Земли о себе самой).»

Костюшко на стр. 363 сыщик называет Тадеушем, как все привыкли его называть; здесь тоже видно вмешательство человека в сочинение ИИ; полное имя Костюшко — Анджей Тадеуш Бонавентура.

Величина текста, заключённого в скобки, может показаться излишне большой, но в книге есть место, где в скобках находится без очень малого две страницы слов, сама же фраза очень короткая; это уже на грани издевательства; следующий шаг в этом направлении приведёт к открытию скобки на первой фразе толстого тома и закрытию на последней фразе, и подзаголовок будет у этого произведения «Роман в скобках»; это не показалось бы издевательством, т. к. не было бы замечено.

Произносит всё это некто Принцип, бандит и убийца, да к тому же рогатый (он убивает какого-то бывшего агента ударом рога в живот), но не Гаврила. Этот перечень неожиданных, часто парадоксальных, определений и ассоциаций тоже, как мне кажется, результат машинного творчества. Хотя и человек из группы «статистов с одинаковыми вскрывшимися гардеровыми» (этот набор слов можно увидеть на стр. 285) мог такое придумать ... часа за два-три.

Приведу кусок ещё одного имеющего смысл отрывка того же вида (что-то сикамбрическое в этом всё таки есть):

Чувства: из резонансных окон слышно рычание — выражают требование выпустить их на свободу.

Радикальное сомнение: где должна находиться столица, какие из столиц, в которых я побывал, были перенесёнными?

Элементы страха: подлежат тайному отслеживанию.

Хорошая смерть: она не на пути, которым идёт время.

Жезл правосудия: вот на чём явно виден блеск самоубийства.

Привилегии: их не счесть за окнами, освещёнными изнутри ночью.

Инструкции: порождают карикатуры на власть.

Боль высвобождает истину: как и всё остальное.

Аура ремесла: тогда им хватит и на вторую кружку.

Социальные связи: больше контрсоблазна, чем соблазна.

За закрытыми дверями: лично я никогда не расслаблялся, что делал мир — не знаю.

Чёрная магия: участвует скорость света.

Профессиональная лень: я только в начале пути.

Деньги: повидал их немало, хотя никогда не старался.

Убийство, коему виной страсть: не мне их судить.

Предательство родственника: не понял — он меня или я его.

Грамотность: она даже в море может пригодиться.

Вдруг направленный верным глазом всё увеличивающийся потенциал вытеснил его душу из тела, с изумлением, довольно быстро оправившись, он понял, что в его останки вселился дух Рагнара Лодброка.

Метод — стал вспоминать Рагнар: при помощи него можно определить мужское или женское начало преобладает в том или ином человеке.

Грани: всегда обращал на них внимание, всегда делали жизнь сносной.

Фенрир: чудовище?, шум кошачьих шагов?, рыбье дыхание, птичья слюна? Это серьёзно? {конец цитаты}

Это мысли умирающего человека, который представляет, как умирает норвежский конунг, крестоносец Сигурд Йорсалафар и слышит его мысли. На стр. 814 можно найти дату (как ни странно, правильную) и место его смерти. Мысли современного человека и средневекового короля каким-то макаром перемешиваются, иначе трудно объяснить появление в этом потоке скорости света, инструкций и прочего мусора.

В книге много ярких, иногда страшных картин, одна только коллекция оригинальных самоубийств дорогого стоит (хотя в романе Веркина «Остров Сахалин» можно найти ещё оригинальнее). Вот одно из таких (стр. 274):

«В центре луга на заднем дворе из земли торчали деревянные колья с прикрученными верёвочными петлями. А. взял полную лейку, полил площадку между ними, присыпал опилками и лёг. Заплёл ноги, левую руку, растягиваясь; наконец он был готов.

Бамбук впивался, преодолевал, прорывался в силу заложенной в нём природы. Мучение длилось более трёх суток, в течение которых, когда он уже оторвался от земли, пришёл Циолковский. Он долго собирал стальную стремянку с тросами и противовесами, чтоб оказаться поверх одного из стеблей, растущего из него, он сам его выбрал при помощи определённого метода. Там, на высоте приходилось работать очень быстро, пока чаша в торце стебля ещё не ушла безвозвратно. Прикрепил утяжелитель, это несколько облегчило задачу. Арчибальд страдал в обрамлении колючей проволоки, молотков, трубок, клещей, латунных конструкций, отчасти оплетённый ими.

К концу второго дня сквозь рощу на поляну вышел Толя, остановился на краю. Угасающим взглядом он различил его и помотал головой, во рту перекатывалась кровь, под затылком немедленно оказался двухдюймовый болт. Кажется, он понял и скрылся из виду, пятясь, не переставая смотреть.»

Это стр. 274. Зовут Циолковского Константин Эдуардович, он учёный; Толя — сын Арчибальда. На стр. 332-333 немного рассказано о них в связи с методом лечения чудесами света. Есть один абсолютно непонятный нюанс — в книге мельком сообщается, что психиатрическая лечебница, где живёт Арчибальд Вуковар (и два его сына — Натан и Толя) существует главным образом из-за Арчибальда (он главный пациент). Как в таком случае можно было допустить вышеописанное?! Ответ у меня единственный — администрация лечебницы одновременно сама её потенциальный пациент. Ответ на другой, сразу возникающий при чтении этого отрывка вопрос, — что делает Циолковский около умирающего, — в книге есть, читателям будет интереснее, если они узнают это не от меня.

Вообще в книге масса увлекательно, даже талантливо написанных (иногда нарочито косноязычно) эпизодов. Это ограбление поезда группой разбойников (отцепляют почтовый вагон и цепляют его с следующему поезду); невероятно динамичная сцена на вокзале при посадке психов в вагон без дверей; сюрреалистическое описание расследования преступления в цирке — убийства Джеймса Бьюкенена, о присутствии которого в цирке никто не должен был знать;** длинный эпизод («словно это картина Джона Мартина») со странной процессией, несущей по узкой тропе гроб с драконом; сюрреалистическая (сюрреализм в книге чуть ли не сплошной) спортивная зарисовка на палубе ледокола; репортаж Вадима Синявского с соревнований гимнастов; «кинематографическая» полемика (на стр. 602-605 разговор продолжается при участии сценаристов, которые прямо названы один по имени, другой по фамилии — это Морис Слободской и Яков Костюковский), которую ведут некто Л.Г. (режиссёр, в котором сходу угадывается один из самых популярных комедиографов СССР) и маленькая девочка-вундеркинд (снова сюр, но такая девочка, Алиса Витальевна Жданова, в настоящее время учится в десятом классе одной из школ Красносельского района Санкт-Петербурга — это то самое редкое явление — одновременное падение с дерева нескольких сов); странное письмо (таких писем от разных людей несколько, одно другого поразительнее) от Евгения Пантелеймонова (Любимой Галочке), в котором он пишет о себе то в первом лице, то в третьем (это снова шутки от ИИ, или что?) ... и т. п.

Изредка попадаются особенно сильные картины, например, фантастический вариант расправы над главными подсудимыми Нюрнберга и воспоминания жителей Хиросимы о том, что они делали за несколько минут до взрыва (здесь нет ни малейшего поползновения к выкрутасам, органически присущим всему тексту книги, слишком они были бы неуместны; могут же соавторы, если хотят).

Эпизод с Синявским есть смысл привести целиком, это стр.95:

«Он размахнулся и швырнул камень, угодив ему в свод котелка. Второй ушёл под берег, Г. стоял, смотрел на импульс; швырнул ещё, то же самое, взял горсть и ударил как картечью между берегом и впавшим в ступор кладоискателем, тот поднял на него голову.

— Ну ладно, сами напросились.

Под неестественным углом он забросил обе руки за спину, начав копаться в ранце. Сзади донёсся хрип, будто это прокашливался некий механизм, разбуженный в недрах, путь ему один — из тьмы.

— ... буду вести я, Вадим Синявский, основоположник советской школы спортивного радиорепортажа, майор, член КПСС с 45-го года, — оглушительно разнеслось вслед за треском.

Вдруг он почувствовал неимоверное облегчение, более того, что сейчас прикоснётся к чему-то действительно значительному, что заслужил своим бесстрашием и упрямством.

— Денёк сегодня так себе, о, забыл, это Москва говорит; мрачноватый, ну да ничего, у нас все как один крепкие физкультурники, в свой день сразу после зарядки садятся за рюмку чая. Где установлены наши микрофоны, не скажу, команды выходят на поле, с высоким подниманием бедра, те, что полосатые — Динамо, у каких физиономии все в отпечатках разводных ключей — Торпедо, надеюсь, я наглядно объясняю радиослушателям. Так, так, так, капитан бело-синих даёт поджопник главному арбитру и резко замирает, как все, теперь тот не знает, может, это из Торпедо прилетело, насолить-то за чемпионат России он успел всем.

— Владимир Владимирович взялся за ранец, подкрутил тумблер ещё.

— Сальто Делчева, теперь назад Погорелова, Ковач, Гейлорд два, контр-движение Люкина, полтора назад, перелёт углом Маркелова, Квинтейро, перемах Штальдера, отпускание рук от грифа Воронина, контр-сальто Маринича, продев Адлера, итальянский оборот обратным хватом, другой, третий, перемах ноги врозь в вис Карбалло, да вы зае..ли ...

Подкрутил ещё.

— ... сразу перехожу к либретто, так что не обольщайтесь.

— ... а мы продолжаем нашу кампанию.»

Главное действующее лицо этого эпизода некий Владимир Владимирович, проводящий отпуск в Крыму («Уже выяснилось, что его зовут Владимир Владимирович, что ноша его тяжела, словно свободное падение, а миссия сложна, будто картечная система французских gendarme. При определённом стечении обстоятельств он мог оказаться опасен, как истинный обитатель лабиринта, не важно, что вознесённого на самый фальцет всех этих меловых и неогеновых толщ. Старался думать именно об этом, преодолевать свои чувства, в первую очередь враждебность, потом уже эту проклятую любовь к человеку как таковому.» стр. 43). Многообещающая характеристика, не правда ли?

Написано уже порядочно, а до заговора так и не добрался, хотя Владимир Владимирович может показаться неким проблеском. Первые признаки наличия каких-то спецслужб мне попались только на стр.106-107, где Готлиб Нараянович подслушивает интересный разговор:

« — Группа «Норд» желает держать концы под толщей до финальной парадиастолы, обмануть всех, весь мир, так что никаких шуток. Группа «Норд» состоит из двух постоянных членов с кодовыми именами Норд 1 и Норд 2, и двух сочувствующих — квазинорд 1 и квазинорд 2. Кроме того, существует группа оказывающих противодействие группе Норд*, группа «Нарвская операция». В ней четыре постоянных члена: НО1, НО2, НО3, НО4. Трудность их задачи состоит в разрозненности действий, они впервые объединились в группу только что, да и то не по своей воле, а одного из Нордов, квазинордов или НО. Один из квазинордов является вместе с тем и НО**. Норд 1 исполняет роль руководителя акта подлога, но, при более вдумчивом созерцании, главенство его под сомнением, поскольку сильное влияние на него оказывает Норд 2. Норд 2 — это серый кардинал фальсификации, однако Норд 1 положительно хитёр и, возможно, ведёт какую-то свою игру. Знает всех участников двух групп, кроме НО 3. Если бы он мог обличить его наверняка, то распрощался бы с пальцем скорее прочих. Зато точно всех знает квазинорд 1. Он владеет всеми необходимыми соотношениями, однако их всего немного, в частности то, что НО 2 гораздо более осведомлён, чем Норд 1, о чём Норд 1 знает, но силится представить квазинорда 1 более разговлённым простотой, чем он есть на самом деле. Что до квазинорда 2, то в иерархии полноты он стоит ниже Норда 1, однако информация его обширней, используя это, он влияет на высоту шкалы искажения особенным образом, более не пряча действительность, но запутывая, крутя потоками, не случайными, часто противоречащими друг другу, оклеивая отражающей фольгой крупицы истины. НО2 совершил для раскрытия правды самый решительный и потому виктимный рывок. Он отдал в распоряжение НО1 ультимативную филиппику, украденную у Норда 1, что раскрыло часть его фальсификаций и через него — часть фальсификаций Норда 2. В свою очередь, НО1 прекрасно со всем этим ладит, получив из данных, похищенных НО2 у Норда 1, наибольшую пользу и опубликовав с поясняющими сносками. Комментарии у них вообще краеугольный камень, все участники событий питают к ним необъяснимую склонность, всякий на свой манер, но трактует. Норд 2 обкашливает всю деятельность Норда 1, запутывая тем самым уже и без того, ни дать ни взять, лес.*** Квазинорд 1, в свою очередь, комментирует всё, что движется не по уставу колеи, не выставляя, однако, свои вещи напоказ, до них пока не может добраться даже НО3. С большим проворством нащупывает он взаимные сцепления и ориентируется вр всех этих квазикомментариях и криптосценариях, а также имеет редкую способность сидеть с продырявленной газетой сутки напролёт, в обнубиляции, и предугадывать, а, предугадывая, находить линии переброса между событиями, отдалёнными друг от друга сотнями лет и двумя минутами, а также менее осязаемыми расстояниями.

— А НО4?

— О, этот более занят сбором сведений без налёта той патины суррогата, кроме того, он не склонен подавать их в завуалированном виде, вообще в этом смысле хитрить и интересничать. Однако, быть может, это лишь вопрос выбора пути водворения, ммм ... мечты, чистопробности.

Готлиб замер на крыше уличных туалетных кабинок, боясь пошевелиться, боясь, однако, и того, что они решат договорить в движении.»

[комментарий

*) Здесь название группы потеряло кавычки, очевидно, по причине невнимательности автора.

**) Сочувствующий противодействующий, редчайший случай :)

***) Ключевые слова :). Это действительно лес. Лес в дремучем лесу, т. е. в книге.

Отрывок не очень большой, но наречие «однако» встречается в нём 6 раз. Причём не только в монологе персонажа, которого подслушивает Готлиб. Читатель начинает замечать некоторую косноязычность автора, старательно прикрываемую огромным количеством узкоспециальных терминов, каковыми книга буквально нашпигована.]

Возвращаюсь к заговору. На стр. 427-428 находится текст, из которого можно понять, как работает организация, описанная в подслушанном Готлибом разговоре много раньше. Здесь я расположил эти отрывки рядом, т. к. мне показалось целесообразным их чтение без разрыва в 300 страниц (т. е. через несколько дней):

«Число уже несколько раз уточнялось, просто посчитать не годилось, требовалось сверять прогнозы и отчёты, если кто-то оказывался лишним или кого-то недоставало, один становился другим, другой третьим, что порождало новые варианты будущего, в соответствии с которыми приходилось менять нечто, казавшееся незыблемым, далеко от середины цепочки, выявлять всё по-иному, по-иному прокладывать оси выполнимостей, сопоставляя те с индуктивной эмпирикой. Например, 27 января в 2 часа 18 минут пополудни криптоНО6 при содействии норда 3 и норда 6, а также НОхО7, НОхО8 и ОНгсО1 должен был арестовать учителя фехтования, скрывавшегося в Тюремном замке, вместо него привезли старика в разорванной мантии, заявившего, что он судья Коммерческого суда Артамон Васильевич Пасхалиев, а в случае, если тот действительно являлся Пасхалиевым, арестованный днём ранее коромысельщик с 1-ой Мещанской, работавший в окрестностях Ботанического сада, становился Саввой Сент-Олбансом, действительным статским советникои, начальником путевого департамента, что влекло за собой ещё большие трудности, в число которых входила смена вектора, до того ведшего в область подземных ходов, на апостольскую нунциатуру, сразу совершенно сбивался курс, уже избранный для допроса ребе Ицхока, что в свою очередь влияло на дело арестованного уже не важно кем и в какое время связного настоятеля монастыря А. с лондонскими букмекерами, на непричастность коего делался особенный расчёт, и если он оказывался причастен, даже через такое ничтожество, веский интерес к определённому каторжному централу преобразовывался в прямое доказательство против конкордата, усиливавшего влияние на печать и школу, поскольку в интересах его в Российской империи ходатайствовал также взятый под арест Пимен Мгербов, генерал от инфантерии и комендант Тюремного замка; просчёт относительно романа «Серебряные коньки» Мэри Додж переходил на необходимость поимки Вукола Бессудного, чьи приметы и местонахождение в комедии Александра Островского «На бойком месте» превращало журнал «Современник» в газету «Вести-Куранты», каковая метаморфоза сказывалась на личности арестованного вчера коммивояжёра, % его допрос, внесённый в таблицы и прогнозы, оборачивался тем, что приходилось отпустить преподавателя математики, арестованного выездной криптоНО12 в Нижнем Новгороде, его уже везли в Москву,% что в свете описанных событий становился в расчётах Робертом Браунингом, а если учитывать микуловского ребе, то и самим Генриком Ибсеном, основателем новой драмы, а арестовывать его не позволял тайный договор Российской империи с Норвегией.»

Это неприкрыто издевательское описание работы правоохранительных органов (как бы правоохранительных как бы органов) напечатано ещё и с недопустимой ошибкой. Я выделил знаком % несколько слов, которые, по-моему, должны стоять в скобках, но скобки пропущены.

Вернусь к заговору. Не буду раскрывать сию тайну, в основу которой положен полнейший литературного происхождения бред, а разочарование оным произведённое надолго отбило охоту читать дальше. Какой там Владимир Владимирович?! Он благополучно забыт. Но зачем был нужен этот грандиозный мыльный пузырь? Или, если хотите, это повешенное на видном месте ружьё? Но получилось интересно, этого не отнять.

Маленькое, но необходимое добавление.

Моя заметка посвящена технике изготовления этого толстого тролля, винегрета из десятков жизнеописаний, приправленного массой исторических экскурсов. Естественнонаучные «отклонения» очень редки, и тем более ценны (длиннющее описание механизма на стр. 51-52 — «... отофонам для эманаций, через змеевик, пускал темперамент» — никакого отношения к естественным наукам не имеет).

Вот одно такое «отклонение» (стр. 171):

«Весной Жайсан вскрылся и льдины с обратной стороны оказались красными, словно после прорыва вульфенита, гейзера киновари на дне; они пропитались кровью, которую за зиму недополучили их боги;»

Разве это не помогает составить верное представление о книге? Вульфенит и киноварь — минералы. Первый — молибдат свинца, второй — сульфид ртути. Тоже ведь пища для размышления — разновидность лапши для развешивания, приготовленная соавторами, один из которых алхимик.

Читая этот гигантский ребус, я почти всегда чувствовал себя как жирондист «брошенный в Антарктиде». Постоянно приходилось разбираться, кого имеет в виду автор (или ИИ) под словом «он» — кого из двух, а то и из трёх действующих в коротком отрывке персонажей. Попытки отличить гениального сыщика (см. мультик о музыкантах из Бремена, есть сходство в методах работы) Л.К.*** от Лукиана Карловича Прохорова тоже не всегда были успешными, но кое-как, через пень-колоду разбираться удавалось. А вот получить хотя бы отдалённое представление, полунамёк о том, что имеется в виду в некоторых особенно бессмысленных пассажах (а их много!), так и не удалось.****

Но это дело восьмое. Удалось самое главное — получить достаточно чёткое представление, о каком кануне (кануне чего) говорится в названии. И насчёт плана А, плана B, плана С и плана D тоже некоторые предположения у меня появились, хотя полной уверенности в существовании первых трёх планов у меня нет. Дело в том, что заговор мировой литературной закулисы (состряпанный русскими народниками, а дело было трудное из-за ложного немецкого следа) был раскрыт и заговорщики обезврежены. Это видно практически ещё до прочтения книги, если внимательно приглядеться (понимаю, что если бы не это моё замечание, никто приглядываться не стал бы) к стр. 814, где Петербург напрочь выпал из истории после 1881 года, а Москва точно так же исчезла на огромный срок с 1867 по 1955 годы. Три русские революции, марксизм-ленинизм, Гражданскую войну, коллективизацию и индустриализацию как корова языком ... Вот это МНВ так МНВ! Азимову понравилось бы, уверен. Зато заметное место в книге отдано сэрам, монахам и прочим психам, есть даже говорящий конь и читающая собака (о них очень мало, к сожалению) ... но получилось интересно, этого не отнять.

Глобальные задачи (это я о планах и канунах) каждый читатель должен решать сам. Если я обо всём этом напишу, читать будет не интересно (иногда спойлер допустим, но не здесь). Да я и так уже изложил моё вИдение происходящего в романе, пожалуй, излишне подробно. Подчёркну — моё и только моё. Однако, ребус есть ребус, что-то где-то я, наверняка, упустил (ну, к примеру, кто такой Лжедимитрий Прохоров со стр. 736, есть же ещё и Лжедимитрий Винников-Мур со стр. 200, не слишком ли много Лжедимитриев?; и что за орущие друг на друга оборванцы за бочкой на стр. 163?; кто там в позднем средневековье теряет сандалию размером со шкуру белого медведя, споткнувшись о шпиль и уронив его*****; писающая под себя Ева ... да тут много деталей, помогающих, а не мешающих ли?, понять целое), так что буду весьма признателен указавшим на такие упущения. Надеюсь, мои наблюдения помогут другим «отважным мореплавателям».

В итоге коллектив авторов ребуса одержал надо мной победу по очкам, причём, в нокдауне я имел удовольствие побывать в каждом из 22-х раундов, а от последней фразы эпилога поднялся только на счёте 9. И вот, немного оклемавшись, представляю на суд уважаемой публики свои впечатления.

*) Когда к таким фокусам добавляются типографские выкрутасы (это точно не ИИ), становится совсем уж противно. Вот несколько маленьких цитат:

1. «Полицию, полицию зовите, да ещё какое-нибудь общество на единорогов.»

2. «Тема чрезвычайно, хотя вам так не покажется, кроме того, она и относится не ко всем.»

3. «Там, в мире, где степь не сливалась с небом, рыцари вообще были столь плотно объяты горениями внутри себя, что уже из-за одного этого отдалялись от подвигов, делая, однако же, их обезьяны, но также не задумываясь.»

В этих трёх отрывках перед читателем поставлены два трудных вопроса (о каких обезьянах идёт речь? и как должна выглядеть эта фраза?) и два вопроса простых (какое слово пропущено? и какое слово пропущено?).

Опять вспоминается «аналог» этой книги — переписка Алекса и Юстаса. Шифровальщик был бы немедленно расстрелян. Нет?

**) Какой из многочисленных исторических Джеймсов Бьюкененов оказался в нужное время в ненужном месте, — это соавторы оставили на усмотрение читателя. Но первым приходит на ум 15-й президент США, бывший послом в России, и умерший на родине. Но дело даже не в этом. Зачем вообще в романе убивать президента США просто так, вне всякой связи с сюжетом (если в этом месиве можно различить какой-то сюжет)?

***) Кто-то, пожелавший остаться неизвестным, вынес на суперобложку следующие три фразы: «Частный сыщик с тяжестью всего мира на плечах. Его враг — сама интеллектуальная история человечества. Его единственный союзник... пепел, в котором видны следы».

Вынесший пожелавший ошибается. Сыщик не фашист, не мракобес. Его враги те, кто интеллектуальную историю человечества пытается использовать для остановки его истории. Глубина третьей мысли уступает только её темноте. Сыщик опирается исключительно на реальные вещественные доказательства, пример тому кухонная воронка в деле Бьюкенена.

****) Пример такого тупологизма, одного из многих (начинается он со слова это):

«Он заметил в руках одного из них странный инструмент, при помощи которого, скорее всего, его сейчас и имели. Орхидея и оса на приборе, никому не ведомом, на фоторужье или зоопраксископе. В нём и состояла причина, что того или иного посетителя не гнали с возмущением. Это не предусматривалось списком слов, ознакомление с которым вылилось в отдельный спектакль, где импровизации, являвшейся нормой, было несравненно больше, ещё больше только в момент, когда обнаружилось, что ординация во времена Тинисского периода запустила процесс эмансипации. Гетерогенность, связь, картография, незначительный разрыв, сознание как светозарный пучок и порнография как толкования слов апостола Павла о том, что во Христе гендерные различия упраздняются.»

Ещё тупологизм — «Ладно, подумал сэр, восполнит маета сегодняшнего дня, как будто христианизация Фландрии произошла за сутки или Иоанн Безземельный даровал владение Ирландией ему и сразу спросил, что он успел сделать;» (риторический вопрос — что восполнит маета?).

*****) Не Аякс ли это? Наблюдатель, который чуть позже видит собаку в космическом аппарате? Пронзительно печальная картина, кто любит собак лучше пропустить.

Особо крупных героев Рабле в этой книге точно нет. Но есть боги (возможно, Аякс один из них). Представление об их могуществе, их способностях у соавторов удивительно примитивное. Выше я упоминал об эпизоде с похоронами дракона. Теперь добавлю цитату: «С разных сторон на крышку спрыгивают Гуан-Ди, который тут же усаживается в позу лотоса, и Яровит — мостится боком на скат и свешивает ноги. До этого они висели на верёвках на скале в соответствующих местах. На них и сейчас ещё надета альпинистская амуниция.» Оставляю это без комментариев. Кстати, Яровит (один из богов войны) отец Герардины Фридриховны Неубау (а её мать Мария Анна Шикльгрубер, бабушка Гитлера) — до чего же причудлив ход мысли ИИ! Ну, это так, к слову.

PS1

А вот что меня окончательно добило. Это упоминание на стр. 596 двух фамилий — «и Презент с Лысенковым для них всего лишь ничтожества.» Это кто-то из киношников говорит, возможно Л.Г. Две фамилии РЯДОМ. Так я хочу спросить соавторов (не сомневаюсь, что оба — ничтожества, я тоже не в восторге от обоих) — если имеется в виду Исаак Израилевич Презент, то, будьте любезны, дайте мне знать (как хотите так и дайте), как зовут этого Лысенкова? Если Трофим Денисович, то не стоит беспокоиться. Понимаю, что это для вашей высокоидейной модностильной книжки совершеннейший пустяк, но количество, господа, количество ЭТОГО зашкаливает уже! Да оно ещё и матерщиной густо посыпано. Ну сказано ведь уже давно одним мудрецом — тщательнЕе надо работать! На этом Лысенкове закругляюсь. Надоело-то давно уже, но второе, беглое, прочтение всё же закончу.

Если эти ошибки (все мной упомянутые и другие подобные) с датами и фамилиями (и с орфографией) сделаны сознательно, то это просто примитив, в котором нет ни юмора ни сюрреализма. Мне кажется, такой выдающийся мастер и литературный фокусник, как Жорж Перек, оценил бы такие приёмы весьма низко.

PS 2

Монолог инопланетного военного корреспондента или просто наблюдателя, отступающего в рядах немецкой армии (стр. 701-702), на мой взгляд, один из лучших эпизодов романа. Нет, всё-таки не так уж всё глупо. Читать книгу стоит хотя бы из-за ста-ста пятидесяти страниц вроде этих двух. Но эта доля очень мала, а ведь такой могла бы быть вся книга!

В романе есть и другие эпизоды, где присутствуют научно-фантастические артефакты. Вот ещё одна цитата из многих, которые мне хотелось бы привести, но нельзя же цитировать половину книги. Это один из разделённых пробелами абзацев (выше я отмечал, что такова форма представления текста романа), стр. 721-722.

«Пинкертон сейчас — это тот же кролик, только за ним ряд преобразованных на пользу дела обнаружения систем, он собран. Перепевка в мифах, вероятность темперамента низкого пошиба и склонность к провиденциальной липе, туфте и обвесу, более развитые для причинения вреда конечности и процент выживаемости с учётом различия дефинитивных целей разведения. Тоннель — всего лишь начало, карлик прочищает горло, ловит экстаз, когда перебирает перескоки с платформы на платформу, во всех сторонах ему известны экзотичнейшие уровни. Начав преследовать, сидеть на хвосте, лицо позади привязано. Развевается хламидка, очень примерная, тихое дыхание впереди себя, его хорошо держат. Перелетает колодец, Теофельс за ним, бегут по двадцатиметровому профилю, который кран переносит над жутким, топорщащимся арматурой и могильными плитами фиалом, дно черно, залито нефтью или заряженной на воспроизведение чудовищ слизью, и всё это планируется отправить с планеты ещё кому-то, нуждающемуся, он пропускает трос через себя, держащийся за ним понимает, что нельзя останавливаться, сжигает ладони, чуть не летит в пасть ракеты, балку стыкуют с чёрным зёвом сопла, и они бегут по Китайской стене, сторожевая башня впереди открыта насквозь, на крыше сигнальный костёр увеличивается на глазах, застит портал, успевает опалить брови и ресницы; они несутся по скату звездолёта как сто крикетных полей, скачки в невесомости огромны, ботинки магнитятся к обшивке, он на ходу сморкается на сторону, зажав ноздрю, он не выдыхает, начинает мёрзнуть, да это и дыхание сбивает, до сего дня он был не больше, чем любитель; фигура впереди исчезает в люке, он ныряет рыбкой, куда угодно из этой очень враждебной среды, поле кукурузы, ограниченный обзор, початки как дубинки жандармов на допросе, он уже глодает один, теперь второй, приканчивает так, что два огрызка падают с обеих сторон, от чего он уже далеко, здесь уместна нора или копящие энергию круги, которые схлопывают всё органическое, оказывающееся в центре или на определённом вираже, провожатого хватает материализовавшийся из ниоткуда птеродактиль. Т. бежит один, переходит на трусцу, ноги сразу отзываются и давно полны свинца, смотрит вслед удаляющейся затейливой фигуре, держится за бока, тяжело дышит, уже далеко не носом.»

Это может послужить неким тестом. Кто сумеет определить место этого эпизода в романе, как он связан с другими эпизодами, кто такие Пинкертон и Теофельс, от кого они драпают, что такое темперамент низкого пошиба, что это за КАРЛИК (а не кролик?), который прочищает горло, почему лицо привязано позади, чей там звездолёт, на который они попадают через портал на Китайской стене, почему в звездолёте оказывается поле кукурузы, над которым летает птеродактиль, как можно бежать в НЕВЕСОМОСТИ большими скачками по обшивке звездолёта, если первый же скачок (с разрывом магнитной связи) приведёт к расставанию прыгуна со звездолётом навсегда... Так вот, кто сумеет, тот понял это произведение лучше, чем все, написавшие о нём на сегодняшний день.

Мисс Кент, о действительной профессии которой читатель узнаёт далеко не сразу, нанимается помощницей к известному автору детективов. Пользуясь представившейся возможностью, она первым делом проверяет свои подозрения насчёт методов работы писателя. И быстро убеждается, что этот писатель именно тот человек, который интересует полицию. В рассказе содержится «гениальная» идея о том, кем в действительности являются авторы хороших детективов, а также ещё более гениальная (но уже без кавычек) мысль о той роли, которую играют в жизни общества эти самые детективы. Роли поистине благотворной (что не бесспорно, и юмор автора здесь особенно тонок). В то же время известная организация, занимающаяся расследованием преступлений и поимкой преступников, выставлена автором абсолютным сборищем идиотов. В традициях Конан Дойла с его инспектором Лестрейдом.* Благодаря полнейшему отсутствию профессионализма в их действиях агент проваливает операцию, а преступник благополучно уходит от возмездия.

*) Очень важная деталь. В отличие от большинства рассказов Блоха, здесь действие происходит где-то недалеко от Лондона.

Мне показалось, что этот Логан таки преподнесёт своей жене задуманный им неприятный сюрприз (автор оставил это на усмотрение читателя — т. н. открытый финал). Он (Логан) как будто забыл, что дом продан, и кто знает, что придёт в голову новым хозяевам, когда они прочтут в газетах об исчезновении Луизы. Так что пока примем, как гипотезу, что его воображение не такое уж и богатое.

Но, вероятнее всего, всё гораздо проще. Когда полиция нашла возвращавшуюся из города Луизу, шериф сразу же сообщил об этом Джорджу (автор явно сознательно не пишет об этом, так что это не спойлер, как и мои другие предположения). Не мог не сообщить, слишком уж богатое воображение оказалось у этого парня, настолько богатое, что сразу поверил Логану на слово и, мягко говоря, сильно огорчился. Естественно, в голове Джорджа не произойдёт какой-то необратимый сдвиг и он попытается увидеть либо Луизу, либо Логана, чтобы задать последнему два-три вопроса. Возможно, состоится разговор типа «кулак-морда-кулак», но это не суть важно. Если полиция снова займётся поиском Луизы, ясно, где её обнаружат, бог даст — ещё живую. У Джорджа при этом окажется железное алиби — он был у шерифа. И шериф сразу поймёт, у кого из этих двух мужиков воображение богаче. Конечно же не у того, кто счёл его (шерифа) идиотом. Чтобы так подумать, нужно вообще не иметь никакого воображения.

Резюме. Автор приложил массу усилий, чтобы запутать читателя. Но в конце концов становится понятно, что Логан ошибается, считая собственное воображение богатым (его ссылка на Эдгара По — отвлекающий манёвр, она ничего не доказывает). Наоборот, его воображение настолько слабое (во всём, кроме садистских* измышлений, да и те позаимствованы у По), что он не способен предвидеть даже самые ближайшие последствия своих поступков.

*) Назвать Логана садистом можно лишь с большой натяжкой. Садисты получают удовольствие, наблюдая за мучениями своих жертв. Логан, очевидно, не собирается этим заниматься. Садист он только в собственном слабом воображении, т. е. не настоящий.

В рассказе нет и намёка на иронию, в нём всё предельно серьёзно. Гость клуба убедительно доказал «вдовцам», что «уход от налогов — величайшее преступление». После прочтения этого рассказа я тоже так думаю, хотя раньше мне такое в голову не приходило. Всегда очень уважал Азимова, а после этого рассказа зауважал ещё больше. А кроме обсуждения деятельности Внутренней Налоговой Службы США в рассказе очень много говорится о природе интуиции. Присутствующие спорят об этом и читатель с удовольствием принимает участие в этом интереснейшем споре (я это делал посредством кратких замечаний на полях). Рассказ я оценил очень высоко, несмотря на ужасный, запутывающий читателя перевод. Особенно на последних страницах, где перевод должен иметь, я бы сказал, математическую точность.

Как, в конце концов, в результате длительного расследования преступник, совершивший вышеуказанное величайшее преступление, был пойман, из рассказа узнать нельзя, это профессиональный секрет гостя клуба. Речь идёт в конце рассказа всего-навсего об одном мелком случае, когда этот гость услышал от подозреваемого им человека такую фразу:«В некотором смысле Хэллоуин можно считать абсолютно равным Рождеству». Никто, кроме официанта Генри (азимовского Шерлока Холмса) не берётся разгадать эту фразу. Генри утверждает, что эта фраза позволяет заподозрить произнёсшего её человека в том, что он является математиком и специалистом по компьютерам.

И Генри доказывает это с помощью сопоставления чисел в различных системах счисления (в рассказе — системах счёта). Начинает он с вычислительного примера — переводит девятеричное число 1231 в десятичный вид, детально демонстрируя свои рассуждения. Далее Генри на полутора страницах, пользуясь только что продемонстрированным методом перевода чисел из одной системы в другую, раскрывает присутствующим смысл фразы о Хэллоуине и Рождестве. Все довольны, а в особенности гость (сотрудник ВНС), ему стало понятно, что имел в виду подозреваемый и почему он произнёс это, как показалось ВНСовцу, с любовью, а именно непонимание всего этого и привело его на очередное заседание клуба.

Рассказ очень хорош именно потому, что в нём сочетаются темы, которые трудно объединить в одном сюжете — налоговое законодательство, особенности человеческого мышления и математические основы вычислительной техники. Заметно, что написано это не просто знаменитым фантастом, отцом основателем, но и блестящим популяризатором науки.

Азимов, как патриот Америки, не упустил случай и выставил советского шпиона (возможно, это был завербованный нашими американец) плохим профессионалом, а если проще — болтуном. Рассказывая своему следователю (гостю клуба «Чёрных вдовцов») об эпизоде, имевшем место в такси, следовавшем по дороге с левосторонним движением, этот болтун (условный Стивен) зачем-то упомянул о возможном столкновении своей правой руки с головой шофёра, чего быть не могло. И его т. н. алиби не подтвердилось. Но этот эпизод в действительности имел место (с участием двойника — условного Стивена 2). Стивен 2 сообщил подробности этой поездки в такси Стивену, но в его письме не могло быть ни слова о столкновении правой руки с головой шофёра, т. к. шофёр сидел с другой стороны. Стивен сболтнул эту чушь о голове шофёра и провалился. Настоящий профессионал не стал бы выдумывать чего-либо такого, о чём ему не сообщил бы двойник. Нести любую отсебятину в таком случае (ты там не был, а был твой двойник) смерти подобно. Поэтому я утверждаю, что Стивена сознательно «подставил» автор рассказа, чтобы показать, каких глупых людей вербуют русские. Если бы подобная операция проводилась на самом деле, следователю не удалось бы опровергнуть алиби Стивена, поскольку в жизни разведчики на такой ерунде не проваливаются. Это очень грубая ошибка Азимова, в действительности если уж случился бы провал, то этому была бы причиной гораздо более тонкая и совершенно незаметная неточность в работе разведчиков. Чтобы убедительно написать об этом, надо было замахнуться на средней величины повесть.

Перевод достоин рассказа. Перепутаны приход судна с его отходом, а в самом важном месте перепутаны правая и левая стороны. Может быть, это и не совсем плохо, — читатель вынужден самостоятельно расследовать происки переводчика, а это прибавляет занимательности и развивает критическое мышление.

Речь в этом эссе идёт о трудностях, стоящих на пути создания ИИ, неотличимого от человеческого. Лем пишет: «... способность отличить в разговоре искусно запрограммированный компьютер от человека в очень большой, а точнее, в различной степени зависит от интеллектуального уровня собеседника-человека.* Далее Лем приводит пример с секретаршей некоего профессора (вероятно Вейзенбаума, автора псевдопсихологической программы). Этой программе «удавалось обмануть даже тех людей, которые знали, что ни один человек и ни один разум не стоят за призносимыми вопросами и ответами. Однако психологическое заблуждение, вызванное антропоморфической проекцией, приводило к тому, что, например, секретарша, которой программа Eliza задала вопрос, с точки зрения секретарши интимный, просила, чтобы профессор оставил её один на один с машиной, понимающей ровно столько же, сколько может понимать стена, отбивающая удары игрока теннисным мячом.»

Хотелось бы заступиться за секретаршу, которую профессор попросил поучаствовать в его эксперименте. Она-то знала, с кем разговаривает, а, следовательно, никакой антропоморфической проекции тут и рядом не стояло; она, сочтя вопрос интимным и, будучи обязана ответить, попросила профессора на пару-тройку секунд удалиться. Только и всего. Едва ли это очевидное привлечение сущностей сверх необходимости является результатом недопонимания ситуации самим автором эссе, — слишком уж всё просто. Лем, по-моему, не мог допустить такой ошибки, а вот переводчик явно способен заблудиться в трёх соснах, что косвенно подтверждается отмеченным мной выше странным «уточнением».

*) «в очень большой, а точнее, в различной» очень неудачный перевод. Я бы перевёл так, чтобы было понятно, что имел в виду Лем: «... способность отличить искусно запрограммированный компьютер от человека в различной но всегда в довольно большой степени зависит ...», далее по приведённому тексту.

«Как вы сказали, Генри, всё было очень просто, но на одно-два мгновения я подумал, что у вас есть доступ к сведениям всего мира»

Рассказ «Гость гостя»

Замечательное издание. Не могу сказать точно, но, по-моему, теперь все художественные произведения Азимова переведены на русский. На удивление дубовый, косноязычный перевод. Приходится постоянно вычёркивать слова и вставлять другие — в моей книге масса карандашных правок. А сколько описок/опечаток и орфографических ошибок! Трудно понять, что могло заставить переводчика так торопиться, разве только прогрессирующая инфляция. Но отличная идея не даёт бросить чтение. А идея в том, что все загадки решаются одним человеком, официантом Генри, который всего лишь внимательно слушает «допросы» гостей членами клуба. И задаёт минимальное количество дополнительных вопросов. Никаких материальных улик типа упавших волосков с головы преступника, пепла с его сигары и уж тем более следов крови. Только внимание к деталям, где, как всегда, затаился дьявол, и безупречная логика.

В некоторых рассказах Азимов чуть заметно приближает сюжеты к фантастике, в некоторых остроумно посмеивается над собой. И в каждом рассказе можно увидеть сквозь ткань текста не просто хорошего автора детективов, но ещё и доброго и умного человека с огромным жизненным опытом, у которого есть чему поучиться.

Конечно, написать так много микродетективных историй и, чтобы они были все, как одна, безупречны, не смог бы никакой, пусть даже и суперталантливый писатель. При всей увлекательности, информативности, неожиданности развязок в сборнике немало и таких историй, в сюжетах которых белые нитки видны невооружённым глазом и сразу.

Приведу только один пример, думаю, этого хватит. Рассказ «Лотарингский крест», где Генри помогает гостю найти понравившуюся ему женщину, сошедшую ночью с автобуса. Помогает, разумеется, не выходя из клуба. Тот не может найти остановку, где она сошла, когда он на короткое время заснул. Но невозможно представить мужчину, который, разговаривая ночью (шёпотом) в автобусе с понравившейся (и даже очень) ему попутчицей, способен при этом заснуть. Не проснулся даже, когда она вкладывала в карман его куртки прощальную записку. Записка — это бесспорное свидетельство взаимной симпатии и естественный сюжетный ход. Но записка не так уж важна, просто читатель должен понять, почему человек так переживает неудачу при поисках. Важно другое — то, что герой рассказа заснул, непрерывно перешёптываясь с попутчицей, а это абсолютно противоестественный сюжетный ход. В таком виде ни один уважающий себя редактор не пропустил бы рассказ в печать. Тут решающую роль сыграл авторитет Азимова, бывшего в это время уже знаменитым писателем-фантастом. Ну и, конечно, срабатывает (и при первой публикации сработала) загадка т. н. креста, отвлекающая внимание от сопутствующих «мелочей».

Рецензия очень интересная, и не мешало бы объяснить происхождение трёх баллов, которые она получила от меня. Это спошной спойлер, после рецензии повесть можно не читать, но для внутренней рецензии такой подробный пересказ произведения оправдан — у начальника будет меньше вопросов. Пересказ рецензируемой повести занимает приблизительно полторы страницы. Последние два абзаца приведу целиком:

«Повесть читается легко и с интересом. Вероятно, её имело бы смысл перевести и опубликовать. Но достоинства её не так велики, чтобы можно было настаивать на этом.

По литературному счёту она примыкает к классу «Саргассы в Космосе», но сделана более вяло и с меньшим мастерством. Полагаю, что лучше использовать бумагу для чего-либо более существенного.»

Если оставить главное, то заключение будет выглядеть так:

«Повесть читается легко и с интересом. Вероятно, её имело бы смысл перевести и опубликовать. Полагаю, что лучше использовать бумагу для чего-либо более существенного.»

Но это просто нонсенс. Такое сочетание мнений в исполнении АНС невозможно представить. У меня нет этому объснений кроме одного. Последняя фраза (Полагаю ... и т.д.) написана не Стругацким, а тем самым начальником в качестве резолюции (на эту мысль наводит и упоминание об экономии бумаги, человек по должности обязан был думать об этом). Кто-то, не обратив внимания на несоответствие этой фразы и предшествующей, прямо противоположной, отправил рецензию в таком виде в т.18 полного собрания. Так что три балла это, разумеется, не АНС от меня получил (за то, что не настоял на переводе, я бы снизил оценку до семёрки), а этот самый «кто-то», готовивший издание ПСС братьев Стругацких.

История рассказывает о старухе огромного роста и огромной силы. Звали её Краука и была она неравнодушна к исландским мужчинам нормального телосложения. Причём двусмысленно неравнодушна. Одних она похищала и пыталась вкусно накормить, каждый раз неудачно — отказывались от еды и им удавалось удрать. Мясом человечьим она питалась редко, но и на такой случай предпочитала мужиков. О ней в стране осталась географическая память в виде названий (Прыжок скессы, река Крауки). Но во всём этом нет ничего необычного для исландских сказок. А вот повышенный интерес рассказчика к географии Исландии в этой истории очень заметен. Всего две страницы, а сколько географических названий мелькает, как будто летишь на бреющем над ландшафтом. Блауфьядль, Бальдурсхейм, Сиглунес, Грайнаватн, Асхар-фьорд, Скутустадир, Миватн, Миватнсвейт. Причём Скутустадир встречается трижды, а Миватнсвейт аж шесть раз! Здесь не найти ни одного атрибута хорошей народной сказки — ни положительных героев, ни отрицательных, ни коварства, ни страшилок, ни ума, ни смелости, ни доброты, ни волшебства и чудес, никакой морали не просматривается, ничего поучительного извлечь невозможно. Нет ни детей, ни женщин (ни обычных, ни прекрасных) — только мужики и несчастная глупая старуха, которую жалко. Одна музыка географии, которой не вспомнить уже через пять минут. Фольклор, однако.

Сердце закоренелого преступника, закованного в цепи, отзывается на пение птички, усевшейся на оконную решётку. Его душу наполняет новое чувство, оно «сродни солнечному лучу и аромату фиалок». Но вдруг раздаются мощные звуки охотничьих рогов. Звуки эти жизнерадостны, но птичку они пугают и она улетает. Это краткий пересказ андерсеновской истории, но без него не обойтись, т. к. в конце (а текст очень короток) рассказчик восклицает: «Не умолкайте же, чудные звуки охотничьего рога, раздавайтесь громче!». Такое ощущение, что рассказчик-сказочник тут же забыл о только что подмеченном им благотворном воздействии вида и голоса птички на преступника. Разве не должен был он призвать охотников трубить потише, не распугивать птиц, спасающих заблудшие души? Конечно же он должен был сделать именно это, но не сделал, потому что упиваясь звуком собственного голоса, мало думает о смысле того, о чём «поёт».

Эта история может послужить отличным примером того, что может получиться, когда нет времени на перечитывание написанного. А надо найти время на это крайне полезное дело, и чтобы птички в эти минуты не пели, и рога не трубили. И тогда твои творения будут неподвластны по крайней мере «грызущей критике мышей». Тут я скромно намекаю на себя.

Отзывы на сказку Андерсена «Дорожный товарищ» полностью приложимы к этой сказке, т.к. это одна и та же сказка. Не просто сходные сюжеты, а буквально то же самое. Вот только не стоило бы утверждать, что Иоханнес, путешествуя, предпочитает устраиваться на ночлег поближе к кладбищам*. Это глупость. Народная сказка объясняет встречу с Другом очень просто — путник укрылся от дождя возле церкви. В сказке Андерсена Йоханнес ночует в придорожной часовне, где стоит раскрытый гроб с покойником. Так распорядился его величество Случай.

На вопрос, зачем Елена Александровна Суриц перевела эту сказку, если уже существовал перевод супругов Ганзен, легко ответить. Сказка Андерсена значительно длиннее, там много таких подробностей, которых нет в народной сказке. Дорожный товарищ смазывает волшебной мазью кукол в кукольном театре и он становится очень похожим на обычный художественный театр. Король, отец принцессы, начинает плакать, узнав, что Йоханнес — новый жених. Старухи, окрашивают водку в чёрный цвет, выражая таким способом свою печаль по поводу такого огромного количества казнённых женихов. Плащ принцессы был сшит «из сотни тысяч прозрачных стрекозиных крыльев». Потрясающий дворец старого тролля, где масса чудес, среди которых выделяется балдахин из ярко-красной паутины, украшенный настоящими зелёными мухами. И т. п. Так что не напрасно был сделан перевод — становится ясно, как работал Андерсен. И что такое настоящая обработка фольклора, насколько этот труд сходен с работой ювелира, превращающего грубоватый и не очень перспективный на первый взгляд самородок в какой-нибудь «алмаз Раджи».

*) «Главный герой, предпочитающий ночевать на кладбищах, поближе к покойникам» — именно так написал один, пытающийся казаться тонким и проницательным, отзывист.

Курица подавилась ореховой скорлупой, ей срочно надо попить воды, а ручей, вредная скотина, воды пожалел — зелёных листиков ему за воду вынь да положь. И побежал петух по «инстанциям» — просить. Многих обегал, даже у Девы Марии (проявившей, надо сказать, неожиданную чёрствость, ну да ведь курица не человек) побывал, как только курица жива осталась. Марафонец успешно добежал до пловины дистанции благодаря угольщику, пожалевшему петуха. Уголь — кузнецу, топор от кузнеца дровосеку, дрова — мельнику, дошло до зерна и т. д. ... и липа, наконец, выделила листиков для ручья. Ну, без листиков зелёных ручей точно бы высох!

Образовалась цепочка, определяющая порядок жизни человека. Самый главный — угльщик, т. е. шахтёр (а уголь в Норвегии только на Шпицбергене, доставался не дёшево, сейчас от него страна совсем отказывается), потом кузнец т. е. металлургия, потом производство сельскохозяйственной продукции. Зерно, из которого пекарь делает хлеб. Здесь приходится обращать внимание рассказчика на несомую им ахинею. Рассказчик почему-то решил, что мельник даст петуху зерна и это зерно петух отдаст пекарю. В тесте именно так, т. е. о том, что пекарь печёт хлеб не из зерна, рассказчик забыл. Возможно, забыл, для чего мельнику нужно зерно. Проще говоря, слово мукА из головы вылетело, а может быть, этого слова там и вовсе не было. Ну, так человек представляет этот процесс.

Если этот казус оставить без внимания, то всё будет отлично. Петух получает от сапожника башмачки для Девы Марии (лёгкая промышленность не забыта), Мария даёт ему радугу, которую ожидает липа. Показано достаточно ясно, на чьём труде стоит общество. И не менее ясно говорится о том, что, не потрудившись в поте лица, невозможно наслаждаться жизнью, например, созерцая радугу над липовой рощей и лёжа при этом на берегу ручья, в котором ожлаждается несколько бутылок красного сухого. А дымящиеся куски приготовленной в скороварке курицы (или петушка-бройлера) разложены по бумажным тарелкам.

Сколько было Белых лошадей, одна или ящик плюс одна?

Красивая зарисовка из жизни пограничников. «Высоко стоит орёл в утреннем небе». Вот, если бы я написал где-нибудь что-нибудь вроде «высоко в небе метрах в десяти друг от друга молча стояли два орла», и это было бы напечатано, то мне было бы неловко всю оставшуюся жизнь. Но сейчас я собираюсь поговорить о другом.

Часовой с вышки докладывает капитану: «Всё тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.» «Белая лошадь?» — уточняет капитан. «Белая лошадь» — подтверждает часовой. «Продолжайте наблюдение» — резюмирует капитан.

После этого диалога проходит максимум полчаса, за это время пограничники меткими выстрелами ликвидируют волков, собиравшихся напасть (и таки напавших) на эту лошадь. Часовой обо всём, что видит (а он всё видит не хуже орла), докладывает капитану. Заключительный диалог выглядит так:

«Всё тихо — докладывает пограничник с вышки по телефону, — всё тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.» — «Белая лошадь?» — «Белая лошадь.» — «Продолжайте наблюдение.»

Этими словами заканчивается рассказ. Было бы удивительно, если бы читатель (и совсем не обязательно алкоголик) не вспомнил бы тут же, не отходя от кассы, например, вот это:

«В разделе каталога «Виски Вайт Хорс» магазина Декантер в Санкт-Петербурге представлено 7 предложений по цене от 1294 руб. в наличии и под заказ.»

Рассказ определённо не для всех. Но я читатель бывалый и, естественно, вспомнил. И подумал — а не привёз ли начальник заставы из отпуска ящик-другой этого чудесного напитка? Из его переговоров с часовым это, как мне кажется, следует однозначно. Офицер-пограничник имел возможность приобрести эту экзотику в Москве или в Ленинграде, а служба в таком месте и в такой должности чрезвычайно тяжёлое дело. Примерно, как у командира подводной лодки.

Юрий Иосифович замечательный прозаик. И этот отличный рассказ, короткий и с таким остроумным «открытым финалом», подтверждает мою характеристику его автора. И не имеет значения, понимал ли сам автор, что он написал. Получилось-то очень удачно. Не в бровь, а в глаз.

Необычная книга. Необычная уже тем, что этот образец литературного постмодерна не только понятен (на 95% примерно, и это огромное достижение), но ещё и легко читается (за исключением монолога ангела в Финляндии, слава богу, короткого). Начать есть смысл с издательской аннотации, которую я ниже приведу в том виде, в каком она напечатана в книге на четвёртой странице.

«Двенадцать повествований, собранных в удивительно целостную картину.

Отравление Иеронима Босха, самая ужасная на свете попутчица*, странные открытки сгинувшего путешественника. Ифигения, падший ангел, человек из органов ткани истории, пиратский подкаст, мальчик-блокнот и многое другое.

За счёт тонких интертекстуальных связей, переклички смыслов, мотивов и человеческих судеб все части мозаики резонируют, а сюжеты и характеры взаимно перетекают из одной истории в другую. Особая архитектура этого романа допускает встречу мифа и документальной хроники, разных эпох и разных уровней достоверности.

Тщательно выстроенная Лэнсом Олсеном фабульная парабола наращивает напряжение, которое усиливается к финалу и дарит читателю одно из самых необычайных литературных путешествий.»

Аннотацию, приведённую на странице ФЛ, я здесь тоже приведу на тот случай, если ей вздумается исчезнуть (боюсь, не исчезнет ли она заодно и из моей колонки — постмодерн всемогущ). Вот она:

«Роман-коллаж, состоящий из двенадцати взаимосвязанных повествований, по одному на каждый месяц года; все они имеют отношение к понятию путешествия – во времени, пространстве, истории и смерти. Нам рассказывается об отравлении художника Иеронимуса Босха; о таинственном ограблении бывшего ведущего CBS Дэна Ратера на Парк-авеню; предлагается ознакомиться с серией открыток-размышлений о самой идее путешествия от американского журналиста, посетившего Бирму; об учительнице средней школы, которая снимает на видео свою эротическую асфиксию и отправляет незнакомым людям по всей Америке; о муже и жене, образующих команду христианских фундаменталистов-смертников в Лондоне; о террористе, захватившем автомобиль с семьей на итальянской автостраде; пересказывается миф об Ифигении с точки зрения дочери Агамемнона; приводится серия пиратских подкастов бродяги, шатающегося вдоль побережья в Южной Калифорнии; интервью судебного психиатра, которое он берет у человека, напавшего на Дэна Ратера; об ангеле, обнаруженном двумя мальчишками в сельской местности в Финляндии; о человеке, составленном из заимствованных органов, каждый со своей историей; и о мальчике, рожденном как записная книжка. Каждое повествование составлено в уникальном стиле и жанре, обрывается на середине и вложено в то, которое ему предшествовало. Роман Олсена – это «Облачный атлас» Дэвида Митчелла, написанный одним из самых радикальных экспериментаторов американской авангардной литературы. © Издательская аннотация»

Это две абсолютно разные аннотации, написанные, скорее всего, разными людьми, и, сильно сомневаюсь, что это люди из одного издательства. Слова «человек из органов ткани истории» (явная чушь) из первой аннотации становятся несколько яснее во второй — речь, оказывается, идёт «о человеке, составленном из заимствованных органов, каждый со своей историей». «самая ужасная на свете попутчица» из первой аннотации во второй превращается в террориста (?), захватившего «автомобиль с семьей на итальянской автостраде». Двенадцать повествований (начало первой аннотации) это верное число. Дело в том, что, например, история о «террористе-попутчице», начинающаяся в феврале на стр. 131, имеет продолжение во втором феврале на стр. 351. Точно также обстоит дело и с другими историями (они имеют продолжения в соответствующем месяце), кроме одной — о мальчике-блокноте (в книге именно блокнот, а не записная книжка, как в аннотации, неужели действительно написанной человеком, не читавшим книгу?!). Эта история приходится на август, а этот месяц в «Содержании» встречается только один раз. В итоге число историй оказывается равным двенадцати, хотя в «Содержании» двадцать три раздела.

Самый неожиданный посыл это утверждение из первой аннотации, что двенадцать повествований собраны автором «в удивительно целостную картину». У автора этой аннотации какое-то собственное понятное только ему представление о целостности. К примеру, между путешествием по Бирме и человеком с чужими органами, или террористами различной степени безумия и мальчиком-блокнотом с глазами, — общее (без которого какая целостность) можно найти разве только в этой самой степени безумия. Попробуйте обнаружить что-то общее между сентябрьской историей жизни Босха и истории о человеке с другой Земли, родившемся 9 ноября 2265 года в ... другой бране? Едва ли это получится...** Но вывод о том, что автор кое-что ухватил из современной космологии (не менее безумной, кстати, чем некоторые истории из этой книги) — такой вывод очевиден***. Нет, сходные моменты в разных историях конечно отыскиваются без труда. Например, женщина по имени Алейт (довольно редкое имя; жену Эрнесто Гевары звали Алейда Марч) встречается в двух историях, но это и всё, что есть между историями общего. Почти то же с Ифигенией — в двух историях две Ифигении и обе приносятся в жертву****. В двух других историях есть женщина по имени Эстель, но это ничего не значит, тогда зачем это? «Весёлый Роджер» разговаривает с женщиной из Миннеаполиса (между прочим, она сообщает Роджеру о преступнике, который сжёг женщину с тремя маленькими детьми, а именно за это сидит в тюрьме псих из, якобы, другой браны), из этого же города уезжают в Лондон шахиды Ифи и её муж. Или вот Босх и путешественник по Бирме умирают с похожими симптомами сильного отравления, и тоже больше ничего общего нет. И в сцене отравления Босха мелькает упоминание о некоем блондине из будущего с вывихнутым запястьем, — это тот же путешественник, пропавший где-то между Бирмой и Индией.

Такой приём встречается в литературе достаточно часто, в этой книге с его помощью автор как раз и пытается скрепить отдельные истории в нечто целое. Приём прост, но смысла во всём этом мне найти не удалось. Гораздо лучше это получилось у Перека в романе «Жизнь способ употребления». Там это выглядит естественно, а у Олсена наоборот.

Предпоследнее замечание (я заканчиваю) относится к стр. 403, где ни с того, ни с сего вдруг из Бирмы читателя отправляют во Флоренцию и рассказывают о двух поездках в неё королевы Виктории. Сначала вместе с мужем, принцем Альбертом, а после его смерти без него. В Бирме автор обнаружил ещё одну Флоренцию? Картинка над этим текстом никак с ним не связывается, сколько на неё ни смотри. Ну, какой же может быть постмодернизм без хотя бы самой малой примеси идиотизма?

И последнее. Если увидите ангела, нуждающегося в помощи (может быть, вам так покажется), не ввязывайтесь, ради бога, в это дело — пусть сами разбираются. Тут даже сам автор толком ничего для своих персонажей не придумал. Нет доступа к информации и точка.

*) Что всё-таки сделала эта Найоми, зачем ей надо было догонять автобус с туристами (чтобы убить побольше людей? но про автобус больше нет никакой информации, он вполне мог остаться невредимым), что было такое страшное у неё в рюкзаке (пистолет или граната, вероятно; из текста невозможно сделать вывод, что это была бомба, разве что очень маленькая, а тогда какой в ней смысл)? Так и набирается непонятные 5%, но зачем это нужно автору? Эта нарочитая неясность порождает разочарование, долго и тщательно нагнетаемый пар уходит в свисток. А когда читаешь, что у руководителя троцкистов роскошные апартаменты в «Травестере» (машина приближается к Риму, и кто же это так блеснул знанием города — автор или переводчик?), вообще хочется плюнуть и закрыть книгу навсегда ... но поздно уже, и там всё-таки много интересного впереди.

**) Один пример так называемой общности между разными историями. Я об этом упоминал выше, а здесь немного подробнее.

Путешественник по Бирме упал и вывихнул запястье правой руки (ноябрь 2). Умер он или нет чуть позже этого события, автор прямо не говорит (но чудес не бывает, думает читатель, шансов, похоже, не было). Точно можно узнать, что он умер, только из второй истории о Босхе (который, к счастью, выжил, заглянув на чуточку за грань) — оказывается, некая Арабелла, погибшая при пожаре, случившемся, когда Босх был ребёнком, некоторое время падала (они там все куда-то падают) в неизвестность рядом с этим человеком, и он рассказал ей множество историй за время совместного падения.

Такая вот «связь» между двумя повествованиями. Неожиданно, но бессмысленно. Во всяком случае мне за этой общностью ничего не привиделось, кроме того неопределённого автором «где-то», в котором находятся Арабелла и Босх. Вообще, идея устройства загробного мира интересная. Все (даже люди из разных времён) падают, иногда в одиночестве, иногда какое-то время летят рядом, беседуя, обмениваясь впечатлениями от прожитой ими жизни. С Адом и Раем ничего общего, больше походит на вариант Чистилища. Жаль, что автор эту тему оставил, едва затронув.

***) На стр. 469 можно прочитать: «Во Вселенной так много вселенных». И всё, этим утверждением автор и ограничился.

****) Найоми вспоминает об Ифигении, понимая, что её (Найоми) приносит в жертву своим с позволения сказать идеалам кровавый и богатый монстр по имени Ренато из «Травестере». Найоми хочет стать этой жертвой, проявив героизм. Ей так легче. Не поэтому ли автор ввёл в миф об античной Ифигении страшного дракона, которого нет ни в одном из древних вариантов мифа (девушку требует Артемида, проявляющая в последний момент милосердие)? На мой взгляд, дополнять античную мифологию подобной отсебятиной просто неприлично, а, как минимум, весьма нежелательно, там и так всё хорошо.

В истории о террористке Ифи самое невероятное — это бегство в последние секунды её мужа и напарника из мечети (погибнуть должны были оба). В этой истории многое неясно, например, зачем они летали из США в Лондон аж трижды (и только в третий прилёт провели «мероприятие»); а заключительное четырежды повторённое «я» мне не удаётся понять, хотя после прочтения книги прошло больше недели. Ох уж эти авангардисты! Мыслители, чёрт бы их взял! Кстати, именно в этой истории описано одно из босховских изображений Ада (стр. 375).

Прочитал справку об Олсене в Википедии. Интересный человек, белый американец, с приятной внешностью. В Вики указана его национальность — «Американки». Никогда о такой не слышал.

В этом интервью (И. Архипов, «Вечерний Петербург», 1 июля 1996 г.) много интересных размышлений о текущем моменте, в частности, о том, почему Ельцын предпочтительнее Зюганова (смотри слова Бориса Натановича, вынесенные в заголовок). Уже тогда можно было, вспомнив НЭП, оспорить это утверждение. Разве Новая Экономическая Политика Ленина не свидетельствовала в пользу наличия у коммунистов ещё и мозгов? Правда, Хрущёв заставил многих в этом усомниться. Но это отдельная история типичного временщика. Теперь-то уже окончательно ясно, у кого на самом деле мозг был субстанцией дефицитной. Можно ли представить Зюганова, провозглашающего с трибуны конгресса что-нибудь вроде того, что произнёс, забравшийся туда бывший секретарь обкома КПСС? Но бог с ней, с политикой. Ясно одно — дотяни АБС до наших времён, жили бы сейчас в Софии. Интереснее здесь читать, что думал Борис Натанович о фантастике.

Вот что он сказал в этом интервью (это из черновика, напечатано в газете не было):

«Фантаст должен писать так же, как и любой другой писатель, работающий в жанре социальной, бытовой, философской, батальной, какой угодно прозы. Он должен писать о человеческих судьбах, о жизни человека среди людей и делать это так, чтобы вызывать сопереживание читателя — вот это и есть главная его задача. Рассказывать именно о жизни человека, о человеческих отношениях — где угодно, хоть бы и на Марсе! — но о человеке, а не о том, какие замечательные бывают роботы, как ловко придуман героем переход во времени или какими именно хитроумными способами собакоголовые гвельфы истребили высокомерных оранжево-красных гибеллинов ... Вот почему я почти совсем не приемлю нынешнюю волну эскапистской литературы. Я имею в виду прежде всего «фэнтези» — эти, по сути, современные сказки, в которых описываются приключения гномов, рыцарей, эльфов, хоббитов и драконов. Всё это, как правило, вполне забавно, но при этом совершенно лишено какого-либо сцепления с реальностью. Как это ни парадоксально звучит, фантастика только тогда по-настоящему хороша, когда она прочно и надёжно, желательно — органически, связана с реальностью. Фантастика же, оторванная от реальности, как правило, перестаёт быть литературой.»

Если бы здесь не были упомянуты хоббиты, то был бы повод для сомнения. Но они упомянуты. А «Властелин Колец» к 1996-му году существовал в русском переводе в десятках тысяч экземпляров. Назвать эпопею Толкина лишённой какого-либо сцепления с реальностью может только человек не понимающий в литературе ровным счётом ... ничего. А про замечательных роботов и ловкие перемещения во времени — это в чей огород булыжники? Азимова и Шекли? Но это же невозможно! Это я о ком тут сейчас такое ...?! Пауза ... Мне почти неизвестно, что читал Борис Натанович, какие книги каких авторов считал своими любимыми*. Знаю, что очень высоко ставил «Нос» — эту «ничего общего с реальностью не имеющую» повесть Гоголя. А читал ли он исторические романы, ну, например, Вальтера Скотта, Фейхтвангера, Томаса и Генриха Маннов? Вот очень хотелось бы знать, как БНС относился к роману Томаса Манна «Иосиф и его братья», не имеющему никакой связи с реальностью и при этом одному из лучших, если не самому, прозаических произведений мировой литературы. На мой взгляд, Иосиф делит первое-второе места на этом пьедестале с доном Кихотом (кстати, тоже нечто близкое к фэнтези). Или взять чистейшее фэнтези «Гаргантюа и Пантагрюэль» — там какая связь с реальностью? Похождения Алькофрибаса за пантагрюэлевскими зубами?! Никогда не слышал и не читал о том, как БНС относился к этому роману Рабле.

Хорошо, что Александр Сидорович (упомянутый в этом интервью) продолжает свою очень непростую работу, издавая заключительные тома ПСС. Много неожиданного появляется на свет.

Здоровья Вам, Александр Викторович! На тот случай, если до Вас дойдёт этот отзыв — я тот Владимир с Ленинца, который учил стрелять двадцать пятые. Очень жаль, что Вас нет на ФЛ.

*) «Наиболее симпатичных» (так сформулировал Игорь Архипов) ему современных российских фантастов БНС в интервью перечислил и тут я с ним в основном согласен. К сожалению, этот отрывок тоже остался только в черновике.

То, что относилось к Толкину и осталось тогда не напечатанным — это к счастью.

PS Только через 10 дней мне пришло в голову, что БН не читал «Властелина Колец». Книга толстая, свободного времени мало, да и желания это читать не было. Поверил кому-то на слово и ошибся.

«Десантник идёт туда, откуда не возвращаются машины.»

Горбовский говорит после первого поиска: «Фотонные корабли не годятся для высадки. Всё время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.» Магнитные ловушки удерживают плазму (источник фотонов). Если плазма вырвется за пределы рабочей зоны, корабль сгорит. Пилот вынужден постоянно подстраивать эти ловушки вручную в полушаге от смерти. Вот почему у него тряслись руки. Делать такое может только очень опытный профессионал. Он же поднял планетолёт (другого типа) из нефтяного болота, что много труднее, чем если бы это был бегемот.

Беспилотник в бешеной атмосфере не смог бы работать (десантник идёт туда, откуда не возвращаются машины). Стругацкие не всё разжёвывают, надо полагать — беспилотники уже пробовали.

Зонды не возвращаются. («очередная обойма киберразведчиков сгорела в атмосфере») Или их сигналы до станции не доходят. В итоге их перестали запускать.

... проверить, нет ли там города другой цивилизации. Или не посадить. Они вольны решить, что оно того не стоит.

Это совсем не просто. Планета может оказаться сильнее человека на данном этапе технического прогресса. О такой ситуации есть повесть у Головачёва («Непредвиденные встречи»). Там исследователям пришлось признать своё поражение и свернуть все работы (после гибели многих из них). Что будет дальше с Владиславой тоже неизвестно. Чтобы там что-то искать, надо построить базу. А пока проблема даже в том, чтобы посадить планетолёт дважды в одном и том же месте. И уж конечно не там, где бурлящая нефть по пояс.

Диксон (биолог и врач) следит за их здоровьем («изучает божественные пульсы всех троих»; «Диксон стоял рядом и смотрел, как тонкая блестящая игла киберхирурга входит в изуродованную руку.»).

Оборудовать там нечего, в таких челноках всё продумано до мелочей (что никогда не исключает аварийных ситуаций на 100%, пример — лопнувший ремень штурмана).

Горбовский объясняет Атосу, почему они не привозят нужной ему информации: «... вся биология вылетает у меня из головы на сто двадцатом километре. Там её просто вышибает. Уж очень там страшно.» Т. е. не потому, что биология не барское дело.

Челнок адаптирован к самым тяжёлым условиям полёта. Но они могли бы в полёте работать в шлемах, тогда Горбовский не разбил бы себе лицо. Все пилоты ВКС летают в шлемах. Здесь недоработка Стругацких.

И не просто недоработка, а ошибка. Вот две цитаты. «Перед пультом скорчился Горбовский, примотанный к креслу ремнями» и «... Горбовский с размаху ударился лицом о пульт» (и так и лежал головой на клавишах). Но это невозможно. Не получится уткнуться лицом в пульт, будучи примотанным к креслу. На каком же расстоянии от пульта должно находиться лицо пилота? Очень близко, а при этом какая работа, пульта же не видно, нет обзора. Получается, что и у Горбовского лопнул ремень. «Сидоров осторожно поднял Горбовского и положил его на спинку кресла.» Ну, да лопнул, похоже. Дальше всё равно чудеса. Сидоров начинает управлять челноком стоя (!) перед пультом сбоку от Горбовского (а высота 21 километр, ещё лететь и лететь) и умудряется посадить корабль! Имея перед собой только высотомер и локатор (в тексте альтиметр и экран перископа).

Такие вот пироги испекли братья. Чуть меньше спешки при работе над рассказом и оказалось бы, что рядом с креслом первого пилота находится кресло второго (по совместительству штурмана), откуда выбросило Валькенштейна. В это кресло и уселся Сидоров, а штурман так и остался сидеть на полу. Как он остался живым, одному Богу известно.

А в реальности Мише набили бы морду по возвращении. Но не набили. Полдень, однако.

Прошёл ли Атос инструктаж по ТБ?

Объясняет он сам: «... я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич.»

Ясно, почему не было инструктажа. Дипломированному пилоту он не нужен.

Валькенштейн не хамит, просто не любит посторонних на борту. Да ещё «героев» вдобавок. И ведь он оказался прав.

Даже и при коммунизме все люди будут разные. Не все будут, думая о благе для общества, относиться к ближнему, как к себе. Особенно те, кто постоянно рискует жизнью. Горбовский — исключение, он в будущем станет членом Мирового Совета (могу неправильно назвать этот орган, не всё помню).

Почему Горбовский начинает с фотонного планетолёта? Вот тут Стругацкие промахнулись крупно. Некто Квиппа «попытался два раза высадиться и отказался.»

Вывод — было уже ясно, что фотонный привод не годится. Или Квиппа был ещё осторожнее, и на фотонном вообще не полетел, зная о магнитных полях. Ясно одно — рассказ далеко не идеален, в нём многое недодумано. Но, вероятно, и цели такой у авторов не было. Рассказ о том, каким должен быть покоритель космоса. Вот и всё.

Почему Сидоров оказался не пристёгнутым?

Отвечаю.

На старте все пристёгнуты. Даже автомобиль заставляет это сделать. Атос отстегнулся, т. к. иначе невозможно достать до внутренностей самописца. Валькенштейн, не осуждая действия Атоса по ремонту прибора, сказал только, что надо было привязаться (какой ты пилот после этого). Горбовский тоже спросил только о запасном комплекте панелей, но это предусмотреть было трудно.

Взлетал из болота тяжело травмированный Горбовский. Он всех и спас, взлетев с четвёртой попытки. Фантастический профессионал.

Они правы в своём осуждении Сидорова. Это осознаёт и сам Миша. Посадка при тяжёлой травме у Горбовского — неоправданный риск. Атос не умеет ждать. Для десантников это неприемлемо.

Умеют ли десантники принимать во внимание сторонние факторы?

Отвечаю. Смотря какие.

В данном случае сторонний фактор это т. н. человеческий фактор, а он сильнее любой, самой высокой компетентности. Заранее предусмотреть ошибку работающего рядом специалиста не может ни один профессионал.

В мире Полудня человек ценен не только сам по себе, но в первую очередь той пользой, которую он может принести обществу своей деятельностью. А тут мы видим зарождение концепции паразитирования ...

Вот ведь до чего можно договориться, не подумавши! — Горбовский как основоположник концепции паразитирования на вере общества в профессионализм его членов (!). Это из того «перломутрового» отзыва, который начинается с этого перла: «Десанткин — это звучит гордо!», и заканчивается таким вот мутром «Стрругацкие» (постарался человек, сразу видно).

Местами очень грустно. Иногда смешно. Или просто смешно, или сквозь слёзы. Всё настоящее или очень к таковому близкое. До того близкое, что в аннотации проскальзывает упоминание о каком-то Туркменбаши и каком-то Туркменистане, хотя в повести о таком государстве и таком его правителе ничего найти невозможно. А если к этому добавить Президента России, не отбрасывающего тени «немного немало» (так в аннотации), то рекомендация моя проста, как мычание, — покупать!, читать!, дарить друзьям в качестве неденьрожденного подарка, как образец постсоциалистического реализма.

Книга не слабее сорокинского «Наследия», просто пока не успели настучать в Роспотребпозор (эта организация существует в театре Кирилла Еськова, но за кулисами). Тем, кто подзабыл чешский язык, напоминаю, что «позор» по-чешски означает «внимание».

«Новичок» Фантлаба Борис Евгеньевич Штерн не верит в людей и имеет к этому массу оснований. Но он верит в собак, причём даже больше, чем верил Саймак в своих Псов. В конце романа уже не остаётся сомнений в том, что земная цивилизация погибла. Если бы она не была мертва по прошествии почти миллиона лет с момента отправки Ковчега к Селине, люди уже давно пожаловали бы в гости к потомкам собак. А эти потомки оправдали доверие. Они не только ездят на автомобилях (следовательно создали приличный автопром), но способны поменять всю электронику на старом Ковчеге, выкинув старую к чёрту, как они говорят* (следовательно создали высокотехнологичную микроэлектронную индустрию, а что это значит, — объяснять не нужно). Понятно из текста и то, что «собаки» создали мощный авиапром, и в освоении космоса превзошли достижения людей первой четверти 21-го века (вот что значит не расходовать ни срубля** на вооружение).

Науку аррусихане от людей переняли в полном (на момент отлёта Ковчега) объёме. Но, что самое удивительное, — культуру тоже. В это поверить, конечно, нельзя. Культурное наследие человечества не может прижиться и стать своим в среде потомков собак, которые даже не носят одежду (этот феномен намного важнее, чем может показаться). Исполнение в финале на космодроме Реквиема Моцарта — это действо происходящее только в память о великих Отцах Основателях, недаром же оно довольно быстро (продолжительность реквиема 60 минут, понятно, что полностью он исполняться на космодроме не мог) переходит в песню предков, т. е. в обыкновенный вой.

Но почему на прощании со вторым Ковчегом исполняется заупокойная месса? Эта глубокая (без преувеличения) мысль автора, и понимать её надо так, что на идее распространения человечества по Галактике поставлен крест. На вопрос о возможном воссоздании человека по сохранённому геному профессор-аррусиханин отвечает уклончиво, напоминая, что когда-то людям не удалось воссоздать мамонта, несмотря на наличие генома. Да и захотят ли потомки собак возвращать человека ... на свою голову? Не спокойнее ли оставить Человека только в виде памятника?

Махровый пессимизм под прикрытием густопсового оптимизма — вот самая суть романа, выраженная предельно кратко.

В качестве похоронного колокольного звона в придачу к Моцарту пара слов о твёрдой фантастике. Да, тут она самая и есть, но недостаточно твёрдая. Легко представить нечто ещё более твёрдое, о чём в романе не упомянуто. Это разнообразный космический мусор, летающий по космосу во всех направлениях и в довольно таки немалых количествах. Столкновение Ковчега даже с микрочастицей из метеоритного железа станет роковым для него. По воле автора в романе никто не поднимает вопрос о противометеоритной защите. И понятно, почему — роман закончился бы этим вопросом.

*) Тут автор слегка недодумал. Собаки наверняка употребляли более энергичное, хотя и унаследованное (как и вообще почти всё) от людей, выражение «к чертям собачьим».

**) В романе мало про экономику и ничего про финансы. Поэтому я придумал название для аррусиханской валюты — срубль, где первая буква значит — собачий). Само же слово срубль выражает одну из сторон моего отношения к этому роману. Очень жаль людей, оказывается — нет у нас будущего. Но всё же планета Собак лучше, чем планета Обезьян.

Другой вариант — смарка. Именно на неё в конечном счёте пошёл триллион долларов. Пол Дорс не пожертвовал бы своим состоянием для создания собачьей цивилизации.

«Сатана там правит бал»

Две России (Российская Федерация в одной из ветвей Вселенной и Русские Владения в другой ветви) по сути почти не отличаются друг от друга. В РВ люди кажутся лучше воспитанными, более похожими на европейцев, чем люди из РФ, но мысль автора, что причины этого различия лежат в совершенно противоположном исходе Великой Отечественной (в РВ её в знакомом нам виде вообще не было ни как Великой, ни как Отечественной) просматривается очень ясно, и это, хотя и очень обидно, но, к сожалению, весьма похоже на правду. В РВ происходят какие-то странные события (санация в военном училище), судьба отдельного маленького человека никого не волнует, в очень серьёзных учреждениях на высоких должностях оказываются иностранные агенты, защищённые потусторонними сущностями (а это не что иное, как хвостатые и рогатые выходцы из Ада), правительство располагается в бывшей тюрьме (намёк ?). Уровень жизни в РВ заметно выше (технический прогресс впечатляющий), чем в РФ, особенно отчётливо эта разница видна, когда автор описывает жизнь тамошних бомжей ... Там есть бомжи?! Невероятно уютный мир!:-)))* А без таких людей, как Порфирий Петрович Шариков, работник Очистки, в РВ, похоже, как без рук! Уютность этого мира «растёт» прямо на глазах, когда читаешь о том, что эти негодяи (Шариков и чёрный ворон Андреев) сотворили с Лизой Фасмер.

Читается легко даже несмотря на огромное количество опечаток** и специфический алфавит, принятый в Русских Владениях. Автор, как это становится очевидным в конце опубликованного текста, написал его примерно на одну треть задуманного. Судьбы Саши Пилюшина, Лизы Фасмер, каперанга Наля Иванова, Веты Хитриной, Алисы Утиной и ещё некоторых интересных персонажей остаются в непроглядном тумане, а тот, кто должен стать тем самым «третьим человеком», пока даже и не попал туда, куда должен попасть в соответствии с планом тех, кто правит Миром. И это положение читатель имеет возможность зафиксировать на последней, 470-ой, странице романа.

Дальше в книге (до 764-й страницы) находится масса очень любопытных приложений, где рассказывается об истории и политической системе РВ. Роман продуман до мельчайших деталей по всем направлениям, подготовка безупречная, и сравнить её можно, пожалуй, лишь с подготовкой легенд наших выдающихся разведчиков-нелегалов. Читал с не меньшим удовольствием, чем сам роман, который, будь он закончен, стал бы самой выдающейся работой во всей российской фантастике (наравне с «Золотым ключом» при том же условии). Из сказанного следует, что абсолютное первенство в этой области художественного творчества в РФ, на мой вкус и взгляд, принадлежит Константину Крылову***, уход которого — потеря поистине невосполнимая.

*) В каком-то отзыве, не помню где, кто-то назвал РВ страной, где хотелось бы жить.

**) Слово «судАря» (обращение к женщине, принятое в РВ) где-то ближе к последней главе вдруг начинает выглядеть как «судАрня», но это, по-видимому, не ошибка, а результат авторских филологических экспериментов.

***) У нас много замечательных авторов, пишущих фантастику. Не буду перечислять, чтобы никого не обидеть. А Константин Анатольевич — он такой один. Только при чтении его романов, повестей и рассказов ощущается дуновение гениальности.

Был у нас на Зоне такой чувак по фамилии Видяев, по имени Олег. Погоняло — Видяй. Постепенно оно видоизменилось и превратилось сначала в Овидяй, а потом и в Овидий. И был он замечательный публий. Байки травить умел, бывало, вся публика уши по нарам развесит и слушает. И тишина ... Публий этот Овидий на Зоне был в пожизненном изгнании, причину не открывал, говорил только, что император его за что-то невзлюбил.

Варлаам Мусоровский «Соловецкие пляски. Воспоминания узника» М. 1945 г.

... пришёл к выводу, что это не фантастика, а произведение редко встречающегося филолого-приключенческого жанра. Иначе говоря, фантастики здесь не больше, чем в книге Н. Куна «Легенды и мифы Древней Греции», где то и дело встречается примечание — изложено по поэме Овидия «Метаморфозы».

Как это частенько случается, трудно было решить, с чего начать — с юных поросят, с красных бандеров Айвазовского, с заблудившейся миниатюрной брюнетки или с врущего холодильника, поэтому остановился на компромиссном решении — а начну-ка я с гадов, а к перечисленным выше артефактам вернусь, конечно, а куда же без них, — критиковать так критиковать, как говаривал, бывало, мой приятель Калистрат Генрихович Башковитов.

Тут без цитаты из лучшей, как мне кажется, восьмой главы (14-я тоже исключительно хороша, как образец словесного кружевоплетения) никак: «... далеко внизу лежало в рамках генерального плана фосфорически дышащее море, там были гады без числа, больше, чем в органах исполнительной власти, малые с великими, и глянцево-чёрный Левиафан, в своё время вызвавший замечание Аристотеля, что животное длиною три коломенские версты есть животное невидимое, самозабвенно играл в кипящих бурунах, не смущаясь быть единственным игроком в своей весовой категории.» Недвусмысленно, однако, актудневно и злобоально, в особенности, если читатель знает, что такое исполнительная власть и, самое главное, знает не хуже Аристотеля, что такое коломенская верста. Комментировать тут нечего, как не нуждающееся*, так что плавно, в стиле романа Романа, перехожу к поросятам.

Сам-то я в свиноводчестве разбираюсь слабо (да и в кролиководчестве, пчеловодчестве и коневодчестве не лучше), я садовод-овощевод и тружусь в своём садоводстве, занимаясь, понятное дело, садоводчеством и овощеводчеством. Во второй главе застрял на некоторое время в раздумьях на следующей фразе: « ... будешь на месте только к ночи, а дачные дома в массе такие, как у первых двух поросят, так что все едут первой электричкой, чтобы всё полить, осмотреть, что ещё у них отрезано и выколупано на цветмет ...». Конечно, сразу вспомнилась знаменитая электричка Венедикта Ерофеева и в миллион раз менее известная сцена в электричке «кисти» Виктора Колупаева («Сократ сибирских Афин», там тоже садоводы едут), но главное здесь несложный ребус о поросятах. Я хоть и садовод, но поросят издалека видел. Поэтому и догадался (честно скажу — не сразу), что это за поросята. В конце концов я всего лишь сантехник (по первому диплому). Точнее, был им, но, как известно, бывших сантехников не бывает.

В романе есть упоминание ещё об одном поросёнке (и свинья там не забыта) в потрясающем монологе Ясновида (опять восьмая глава), который тянет на реферат диссертации (а диалог Ясновида со Сфинксом очень напоминает дискуссию на защите между диссертантом и официальным оппонентом) по устному народному творчеству. «Шелудивый поросёнок в Петровки замёрз»**. На мой взгляд, лучше бы Ясновид привёл другую поговорку. Вот эту: «У ково порося пропало, у тово и в ушах вижжит.» Этот подотряд точнее трактует прогностические функции привычных пород. Ясновид не только отличный фольклорист, но и талантливый начинающий писатель. Его фэнтези о Выдропуске и Роксолане заслуживает внимания издателей. А замечательное стихотворное вступление к этому отрывку просто шедевр. «... это же свежий Пушкин народился», говорит о нём средний, а этому сантатехнику верить можно.

Здесь необходимо небольшое пояснение. Сантехники, подобные изображённым в романе Романа, встречаются довольно редко. Это настоящая когорта славных, люди с высшим образованием, часто с философским или филологическим, и таких людей в узких кругах широкой общественности называют сантатехниками.

Поросята-строители это один из множества авторских ребусов, они щедро рассыпаны по книге. Среди них много намёков (даже аллюзиями их трудно назвать, больше похожи они на эхо) на различные литературные произведения. Я заметил среди авторов этих произведений Мопассана, Беранже, Шекспира, Ломоносова, Маяковского, Платона, Лукьяненко, Ирвинга Стоуна, Керролла, Киплинга, Фонвизина ... Встретилась даже одна эпитафия (королю Станиславу Понятовскому). Уверен, что таких аллюзий-намёков гораздо больше. Попадаются и очень заметные эхи типа «Детей капитана Гранта», «Сказки о рыбаке и рыбке», 1001 ночи и Библии. Всё это превращает чтение романа во что-то похожее на спортивное ориентирование с поиском кладов. Вот пробегает кэрролловский кролик, а там матрос из рассказа Мопассана в портовой таверне разговаривает с неузнанной сестрой, тут промелькнула реплика немаленького принца насчёт многих тысяч братьев, вот полстроки из того Владимира Владимировича, который был бесценных слов транжир и мот, а вот слабое отражение Аркадия Гайдара, недалеко от него плавает Ноя библейский ковчег, здесь Сократ произносит свои последние слова, а тут что-то похожее на эпизод с развоплощением мага из Дозора, и вдруг строка из «Весенних вод» Тютчева, недалеко от которой расположился Иван Андреич с басней «Волк на псарне», а там «Полтава» (Карл XII начинает сражение), ... и т. д. «И тишина» тоже есть, правда, без мертвецов с косами.

Особенно интересной мне показалась инструкция по охоте на полугорбых. Если эта охота как-то связана с 14-м путешествием Ийона Тихого (может быть, существует в литературе ещё что-то похожее, я не охотник и мало чего знаю по этой теме), то здесь Роман Львович, на мой взгляд, в чём-то даже превзошёл знаменитого космопроходца. Описание полугорбых и приёмов охоты на них написано очень профессионально и не менее остроумно и доходчиво, чем аналогичные описания Станислава Лема, а пейзаж, где герои изучают инструкцию, очень напоминает местность, описанную в продолжении этой новеллы, носящем название «Осмотр на месте».

Разумеется, всего мне понять не удалось. Почему собака Карла V предпочитает имя Трафальгарский Триумф? Портрет короля написан в 1533 году. Трафальгар это 1805 год. Время Карла V это вершина могущества Испании, Трафальгар обозначил окончательное падение этого могущества. Собака, как знак судьбы, как «предсказание» монарху, обладателю 27 королевских титулов, предстоящей участи его огромного «лоскутного одеяла»? А в чём можно увидеть знак? Может быть, в опасном расположении собачьих челюстей как бы указывающих на близкий конец ... в историческом смысле ... обширной монархии хозяина? Не слишком ли сложно получается?*** Вот и разберись тут! Не прост автор, ох, не прост.

Почему автор придаёт столь важное значение теореме Виета? Теоремка довольно скромная, до теоремы Ферма ей, как до неба. А если вспомнить невероятные, фантастические формулы Рамануджана, то не покажется ли, что вот это и есть нечто, очень подходящее для переговоров с чужим разумом? Ну, это мне покажется (и уже давно кажется), Роман Львович имеет право, как тот старый барабанщик, на своё особое мнение.

По поводу миниатюрной брюнетки постараюсь обойтись минимумом слов. «Один человек» её проглотил и растворил в своём желудке. И совсем скоро появляется «лоснящееся от страха» (дом проваливается в преисподнюю) лицо этого человека, «в чьи глаза с размаху билась изнутри заточенная брюнетка». На самом деле она не затОченная, а заточЁнная внутри человека (а не пора ли прекратить считать, что в нашем алфавите 32 буквы? достало уже!), но дело не столько в этом, сколько в том, что будучи растворённой в желудке, как она может биться в глаза, то в правый, то в левый, не в оба же сразу, что тоже не так уж важно, просто к слову пришлось? Это же нельзя списать на Овидия!

Почему холодильник врущий? Так он же зайчатину крольчатиной обозвал... Или наоборот? Но это, пожалуй, пустяк, перепутал просто, он же всего-навсего холодильник, а холодильник ведь не умнее умывальника, мочалок командира.

И, наконец, что такое бандеры (ударение на усмотрение?)? «Пожрав корму турецкого корабля, трепещущую красными бандерами, огонь продвинулся правее ...». Трепещущую красными «устаревшими единицами площади, ранее использовавшимися в Нидерландах» (определение бандера из Википедии)? Сомнительно как-то. Есть у Азимова такой второстепенный отрицательный персонаж — Бандер (кажется, «Академия и Земля», я писал когда-то об этом романе), но красные бандеры на картине Айвазовского точно не имеют с ним никакой связи. Впрочем, и с нидерландской единицей площади связи тут не больше. Если это было задумано, как «брандеры», то они не применялись в Хиосской бухте (и их нет на картине Айвазовского), и были успешно задействованы через несколько дней в бухте Чесменской. Это у меня, как говорят в одной популярной радиопередаче, подвес. Второй уже. Ну так, повторяю, я всего лишь сантатехник.

*) Есть только одно соображение — этот пассаж про гадов и Левиафана находится в центральной главе романа, что не кажется мне случайностью.

Имя у этого зверька совершенно не подходящее — Мисюсь. Левиафан Мисюсь. И не левиафан, а левиафаниха, — это необходимое и важное уточнение, несколько противоречащее вышеприведённому отрывку о гадах.

**) В академическом издании 1961 года «Пословицы, поговорки, загадки в рукописных сборниках XXVIII-XX веков» есть такой вариант: «Худое порося и в Петровки зябнет». У Шмаракова эту поговорку (о шелудивом поросёнке) приводит Ясновид в качестве ответа на загадку Сфинкса «Хитрый Митрий: умер а подглядывает». Ясновид ответа не знает и начинает виртуозно «лепить горбатого». Но не знает ответа не только Ясновид, этот ответ, как это ни странно, вообще неизвестен. По-моему, наиболее точную отгадку (два варианта) предложил один из петербургских сантатехников Владимир Петров. По его мнению это зимнее солнце, а второй вариант — месяц перед новолунием и сразу после него. Какой вариант верен (или оба не верны), фольклористам ещё предстоит выяснить.

***) Теперь, увидев эту картину Тициана, я обязательно вспомню Среднего Сантехника, который носил этот наряд на дне морском да ещё и командовал там армией царицы Прелесты. Так что мои познания в европейской живописи после прочтения романа Романа заметно возросли.

PS

В романе многое в различной степени остроумно, смешного же крайне мало, а уж хохочущий над романом читатель вызвал бы у меня, как минимум, недоумение.

Остроумным я назвал бы способ, которым автор дал понять читателю, что тот одолел половину книги. Всего страниц 510 и ещё две трети страницы. В верхней четверти страницы 255 читаем: «В окне электрички мелькнул рекламный щит с надписью «ЭТО МЕСТО — СЕРЕДИНА РОМАНА» и тотчас исчез, будто не было.»

Не могу пройти мимо самой сильной метаморфозы работы нового Овидия — превращения Жени (Евгения) Ящурко в Женю (Евгению) Ящурко (и никто не заметил, ни мать, ни одноклассники!). Вот отметаморфозил так отметаморфозил! Очень современно. Коллективный Запад встал на этот путь прочно и уверенно шагает по нему, как те слепцы на картине Брейгеля. Что б эти уроды ящуром заболели все разом, как футболисты корью! Жаль, что я не из бутылки, и волоски из моей бороды не обладают необходимыми для таких пожеланий свойствами.

Предпоследнее (но самое «полезное») замечание. На стр. 417 находится грубейшая (и наверняка давно всем известная) опечатка (мимоходом замечу, что опечаток в книге очень мало, мне попались всего три). Вместо «Единорог» (ведущий себя «руссоистским» образом, — неожиданное сравнение, но ведь понятное же!), напечатано «Генподрядчик» (?!). Интересно, останется ли эта бяка (или непредумышленная метаморфоза?) в последующих изданиях? Тут поработать надо, ясное дело. Так вот, НАДО поработать, — портит это родимое пятно (или бородавка, — кому как больше нравится) хороший, оригинальный, далёкий от любых стандартов текст.

А напоследок я скажу ... следующее. Стихотворение Грибачёва считаю хорошим, использовать его в качестве материализовавшегося проклятья — не дело. Не дело также издеваться над слепым поэтом (результат тяжёлого ранения — осколок снаряда в лицо), стихи которого нравятся огромному количеству людей, и неважно, что эти люди не смогут нормально воспринимать тексты, подобные обсуждаемому здесь, потому что у них мозги устроены по-другому. И чьи картины более дремучие, — Шишкина или Мунка, тут тоже могут быть, как сказала надвое когда-то давно одна мудрая бабушка, различные мнения. Лично я нормально воспринимаю экспрессионизм, предпочитая манеру передвижников и импрессионистов. Но, как выразился бы генерал Лебедь, за Шишкина обидно.

Сказка о глупом парне, который считает себя умным. Но при этом сказка до того бестолковая, что можно подумать, а не с его ли слов она была записана автором. Что (или кого) старая Симона достала из-под коры гниющего пня, автор сказки, похоже, и сама не знает. Какие такие «штуковины», которые, как только их зарыли в землю, начали расползаться? Личинки какие-нибудь, вероятно. Читателю знать не положено. А что за страшные фигуры в белых балахонах Тусен видит ночью рядом с забором дома Мариетты? Он их днём не видел что-ли? Для чего вообще нужны эти то ли привидения, то ли чучела, которые появляются на мгновение в единственной фразе и в дальнейшем никакого участия в сказке не принимают? Так бывает в народных сказках не лучшего качества, но эта сказка всё таки авторская. Ну не знает деревенский парень, как выглядит ёж, — в это ещё как-то, с трудом, можно поверить. Вот такой уж он дурак, что прекрасно подмечено Билибиным, — Тусен Гримо* изображён трижды и его морда с каждым разом выглядит всё более глупо. Отец Мариетты и её младшей сестры (имя ей автор не удосужилась придумать) выглядит нормальным человеком. Который почему-то пожелал выдать замуж младшую дочь раньше старшей (востроносенькая и веснушчатая совсем не означает дурнушка**) и не догадался самостоятельно принести на свой огород столь необходимого ему (огороду) ежа. Нормальный плохо соображающий крестьянин?

Тусен бездельник, но «кучу денег» за так называемое «яблоко скорби», которое всучила ему хитрая Симона, он заплатить способен, — жалеют родители недотёпу.

Резюме: Пример довольно примитивного литературного творения, которое только благодаря выдающемуся иллюстратору нашло место на современной книжной полке.

*) Это в начале истории он Гримо, а в последнем абзаце стараниями кого-то из многочисленного коллектива соучастников (почему не просто участников, я объяснил в другом отзыве) этого издания он уже носит другую фамилию. Где она правильная, поймёт далеко не каждый.

**) Можно предположить, что она дурочка (тогда отца понять можно, но автор и тут молчит, как партизанка), коль скоро приглянулся ей парень с такой вывеской, да ещё и ничему к двадцати годам толком не научившийся. Стала ли бы умная напоминать этому придурку о его глупом обещании зарыть в её саду семена несчастий?

Не слишком ли много вопросов остаётся без ответов?

В народных сказках часто встречаются противоречия, нестыковки, путаница; кажется, что рассказчик забывает, что он говорил пару минут назад. После обработки таких сказок кем-либо из собирателей фольклора таких небрежностей становится меньше, а иногда они полностью исчезают. Некоторые авторские сказки скандинавских писателей, собранные в этой книге, написаны так, что кажутся стилизованными под народные, т. е. они столь же неаккуратно слеплены. Приведу несколько примеров.

Сирус Гранер «Сказка о четырёх троллях и маленьком пастушке Петере».

Тролли эти были великаны. «Один шаг исполинского тролля покрывал расстояние в двенадцать миль.» «В старом домишке в самом глухом уголке леса» жила мудрая ведьма Уггль-Гуггль, к которой тролли-великаны пришли за советом. Случайно пришли почти в одно и то же время, но каждый из них не хотел, чтобы другие знали о его визите. Ведьма прячет четырёх великанов по очереди, одного на чердаке, другого в погребе, третьего в печи, четвёртого в сарае на заднем дворе. Автор сказки мог бы сообщить читателю, что ведьма сумела на некоторое время уменьшить габариты своих гостей до нормальных. Обыкновенное, тривиальное колдовство, какого полным полно в литературе и фольклоре. Но он забыл, что рассказывает про великанов и понёс вышеописанную ахинею.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

Хелена Нюблум «Агнета и морской царь».*

Во-первых, он не морской. Это мелкий царёк озера и реки, вытекающей из него. Почему всё же «морской», это вопрос к переводчику. Но не это главное. Автор сказки женщина. Странно, что она не понимает, какое действие на невинную девушку может оказать постоянно ходящий голым по дну озера её жених, от него даже святые на иконах отворачиваются, когда в конце сказки он входит в церковь.** Кроме того, он с самого начала обманул её, сказав, что под водой цветок липы будет своим ароматом напоминать ему о ней. Немного позже она обнаружила, что цветы под водой не пахнут. Но автор ничего не говорит про этот неприятный обман. Со временем (семь лет прошло) контроль царька над женой стал слабее и она вдруг услышала звон колоколов. И ... в итоге вернулась домой. И когда она вышла на берег (после 7 лет под водой), то обнаружила, что «солнце светило намного ярче, чем ей было привычно». А ведь когда царь соблазнял Агнету, он ей сказал, что солнце «светит сквозь воду вдвое ярче». В этом обмане не было необходимости. Это просто автор сказки забыла, что она наплела несколько страниц назад.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

Хелена Нюблум «Кольцо».

Это очень хорошая сказка. Если говорить штампами, чего я не люблю, она светлая, добрая и оптимистичная. Принц ищет владелицу скромного маленького колечка. По пути останавливается в большом дворце, хозяйка которого «рано овдовела, но всё ещё была молода и красива». И «выглядела изысканно, как королева». «Однако руки у благородной леди оказались на удивление большими, красными и грубыми.» Они «больше подошли бы кухарке.» Зачем нужна вся эта чушь про грубые руки богатой и знатной дамы, у которой достаточно слуг? А что было бы, окажись кольцо ей впору? Путешествие принца закончилось бы в её дворце. И вся доброта и оптимистичность и злой тролль в сказке не появились бы. Автор не нашла естественного выхода из сложившейся ситуации и остановилась на этой, далёкой от любой правды (как жизненной, так и сказочной), детали облика красивой хозяйки.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

*) Вопрос к переводчику. Если этот «юноша» величает себя царём, то почему в той же строке (!) называет своё владение королевством? Даже в сказке у короля королевство, а у царя царство.

В авторских сказках русских писателей, где нет переводчиков, мне такого неуважения к читателю не встречалось.

**) Тут претензия у меня, скорее, к иллюстратору. В переводе о странной манере скандинавского водяного одеваться ничего нет. Возможно, в оригинале об этом что-то говорится. Неужели Бауэр заставил бы мужчину появиться в церкви во время службы обнажённым, если бы в сказке такого не было? Нет у меня ответа. Но парень (возраст в сказке не имеет значения и царь-король на несколько сотен лет старше Агнеты) красивый, сложен, как олимпийский чемпион по плаванию.

Об этой сказке уже написано всё, что только возможно, хорошее. И всё, что только возможно, плохое тоже. Но это плохое настолько очевидно притянуто за уши методом высасывания из пальца, что даже возражать не хочется. А хочется наплевать и забыть.

Не помню, написано ли хоть что-нибудь об иллюстрациях к Салтану. Тема интересная, попробую. Несколько слов будет и о самой сказке (о тексте). Без этого никак.

Иллюстрации Билибина к Салтану не менее замечательны, чем сама сказка. На первой же картинке художник ответил на вопрос о том, как и почему царь оказался недалеко от окна, за которым пряли и беседовали три девицы. Всё предельно просто — он выгуливает собаку. Для этого существует на псарне специальная служба, но собака эта не охотничья, с ней царь гуляет лично, понимая, что от слишком долгих посиделок на троне может произойти только вред для организма. Этот пёс присутствует ещё на двух иллюстрациях. Он провожает царя на войну. Потом сидит у ног царя, принимая вместе с ним гостей-корабельщиков. Между прочим, эти мореплаватели, будучи уже хорошо знакомы с князем Гвидоном, признаются, что они не брезгуют контрабандой: «Мы объехали* весь свет, Торговали мы недаром Неуказанным товаром;». Понятно, что на острове Гвидона пока ещё нет таможни, а функция взвода богатырей чисто военная. Так или иначе, для Гвидона эти купцы, торгующие «булатом, чистым серебром и златом», просто находка. Но, бог с ней, с экономикой. Забавы ради я проверил количество нарисованных Билибиным витязей. Их оказалось ровным счётом тридцать три! Не поленился художник. Тридцать четвёртый — бородатый командир этих подводников дядька Черномор. Судя по его имени, этот отряд дислоцировался на Чёрном море, и по просьбе любимой сестры сменил место службы. Нарисована эта иллюстрация, как и все остальные, в 1905-м году.

На последней картинке царь и его сын беседуют за пиршественным столом, уставленным красиво расписанными бутылками и ковшами. Перед царём лежит рог, но пьют они с Гвидоном из бокалов. А самое-то интересное тут не на столе, а на полу перед столом. На ковре сидит порядком наклюкавшийся рассказчик, тот, который «там был; мёд, пиво пил — И усы лишь обмочил.» Насчёт усов («лишь») художник явно сомневается, и об этом свидетельствует поза рассказчика. Перед ним сидит кот, которого, как и собаки, у Пушкина нет. Пока это ещё самый обыкновенный кот (его приняли на службу князь Гвидон и его молодая жена, т. к. во дворце появились мыши), но судьба его уже решена. Правая рука сидящего на ковре человека протянута вперёд и чуть согнута в локте. Немного опущенная кисть руки с вытянутым указательным пальцем направлена на кота. Этот жест знаком любому образованному любителю живописи, а художнику и подавно. Откуда он? А это жест Иисуса Христа с картины Караваджо «Призвание апостола Матфея»**. Рассказчик выбирает кота, указывая на него (палец Иисуса немного согнут, но эта мелочь ничего не меняет), призывает его, если хотите, стать новым рассказчиком сказок Пушкина. Апостолом Пушкина? Почему бы нет? Ведь рассказчик — это и есть Пушкин. Этому коту суждено отныне ходить по златой цепи вокруг дуба на Лукоморье и то заводить песню, то говорить сказку.

Этой остроумной аллюзией Иван Яковлевич завершает цикл иллюстраций.

PS. Остров Буян похож в плане на ящерицу. Тут у меня комментариев не будет. Возможно, художник имел в виду какой-то конкретный остров, о котором ему мог рассказать отец — врач и военный моряк. Может быть это остров Робинзона Крузо? Надо будет проверить.

*) У Пушкина именно объехали, «едет флот царя Салтана». А «Лебедь белая плывёт». Тут не только юмор — должен же как-то фундаментально отличаться способ передвижения кораблей от способа передвижения лебедей. Это хорошая идея, и если бы я сочинил сказку с кораблями и лебедями, то корабли мои тоже бы ехали, а лебеди плавали.

**) Почему не с фрески другого Микеланджело (протянутая рука летящего бога, повторённая Караваджо), находящейся на потолке Сикстинской капеллы и написанной ровно на 90 лет раньше? Этим жестом бог вкладывает в Адама душу, Иисус же Матвея просто призывает. Вот это различие и есть ответ на вопрос почему. Но я, разумеется, не знаю, что думал Билибин, да это на самом деле и не важно.

Мальчик действительно очень добрый. Делится своей едой с маленьким Иисусом, сидящим на руках Богородицы. Так в переводе Эльвиры Ивановой, никакого измождённого святого у неё нет и в помине. Постепенно люди стали замечать, что Младенец Иисус полнеет, поправляется. Это полная ересь, поскольку на всех изображениях Богоматери с Сыном он выглядит нормальным здоровым ребёнком, который может начать полнеть только в результате нарушения обмена веществ. Младенец благодарит мальчика и приглашает его на небесную свадьбу (название этой легенды у Ивановой «Небесная свадьба», хотя никакой свадьбы в ней нет). Что произошло после того, как обрадованный мальчик принял это приглашение? Конечно же мальчик умер в ближайшее воскресенье (после причастия; пастор всё понял и совешил положенный обряд). В переводе под редакцией Полевого (он носит название «Мальчик в Раю» и там вообще нет слова «свадьба»)* мальчик действительно подкармливает деревянное изображение святого с измождённым лицом и очень худого, приняв его за Боженьку. «С особенным удовольствием приметил он, что пища, приносимая им, исчезает, а тощее изображение святого начинает полнеть, и даже щёки его покрываются румянцем.»** Мальчик, разумеется, не понимает, что святой не должен выглядеть, как довольный жизнью бюргер. Но святому это ясно, как божий день, и в следующее воскресенье он приходит за мальчиком, чтобы в благодарность за доброту и заботу взять его на небо. Не каждый ребёнок поймёт, что не следует переходить в милосердии некий предел, чтобы не умереть гораздо раньше срока. Так что читать это детям лучше всего вслух и с комментариями. Надо помнить, что божественная справедливость непостижима для простых смертных.

Эти два перевода настолько раличаются в важных деталях, что кажутся сделанными с разных вариантов оригинала. Трудно представить, что переводчик может допускать столь крупную отсебятину. Представить трудно, но так бывает. Пример — переводы Гатцука, во многих случаях радикально отличающиеся от оригиналов. Но какой перевод именно этого рассказа должен считаться верным? Ответ очевиден — это перевод с названием «Мальчик в Раю». Предположение о разных вариантах оригинала я сразу отбрасываю. Вариант был один, тот, где мальчик кормит взрослого святого (это, вероятнее всего, отшельник, умерщвлявший плоть). Мальчик не мог пожалеть младенца, который выглядит (причём, всегда и везде) куда лучше самого мальчика, а перевод Ивановой это её собственное сочинение (случай у неё не единственный), противоречащее здравому смыслу и не заслуживающее доверия.

*) Этот же перевод в двухтомнике издательства Лексика (1997 год) назван всё-таки «Небесная свадьба». Предполагаю, что по недоразумению. Азадовский обоснованно избрал компромиссный вариант, переведя название этой легенды «Небесная радость» (см. ЛП «Детские и домашние сказки» в двух томах).

**) Это ещё более вредная явно протестантская ересь, и, если этой легенде много сотен лет (согласно комментарию во втором томе ЛП, она известна с 12 века), то уж в католических государствах Инквизиция должна была вырвать её с корнем.

Давно такого двойного сюрприза не встречал. Первый это название рассказа, принятое на ФЛ. Кто-то, называющий себя переводчиком, знает английский на два балла, а выбравшие этот вариант для страницы ФЛ, рассказ не читали. Неприятно писать отзыв на рассказ, названный здесь в результате ну, прямо таки демонстративно глупо. В русском языке есть слово «травелог», что означает рассказ о путешествии, путевой очерк. И я пишу отзыв на рассказ «Человек, который путешествовал слонами» и, к сожалению, приходится писать его на этой странице. Герой рассказа никогда в жизни ничем не торговал. Он и его жена только путешествовали, играя в путешествующих слонами. TRAVELED значит путешествовал.

Второй сюрприз это очень прозрачное указание в финале на место, где Джон гуляет по ярмарке и ест сахарную вату за счёт фирмы. И сосиски собаке за счёт фирмы. Типичный американский халявщик, всю жизнь мечтавший о жизни бесплатной, не имевший ни дома, за который надо порядочно потрудиться, ни детей, которые могли бы обойтись ещё дороже. И в загробном мире ему кажется, что его покормят даром. Где-то Джон работал, вероятно, кем-то не особенно нужным, и не смог даже купить в кредит автофургон (да и зачем им фургон? складывать покупки? так они с Мартой покупателями были только потенциальными). И не на этой ли теме (теме отсутствия детей) они с женой окончательно свихнулись? Какая ферма, какие кролики — это же вкалывать надо до седьмого пота! Лучше путешествовать ... слонами! Финансирование «заслуженного отдыха» Джону такую возможность давало, если не нужно было платить за бензин.

Патриотический пафос рассказа просто бросается в глаза, он слишком красочен, приторно-навязчив. И... фальшив. Это не что иное, как насмешка над пустой видимостью американского благополучия, апофеоз которого тоже ведь разворачивается во всей красе там же — на том свете.

Хайнлайн оказался хорошим пророком в своём отечестве.

Настоящую же Америку (ту, что на этом свете) он очень красочно и совершенно другими цветами расписал в повести «Странная история мистера Джонатана Хога». Эти строки звучат, как реквием.

«Следить за речами философов древности в современных декорациях и под соусом доброй иронии — другого подобного в нашей литературе просто не было и нет.»

Из отзыва

«Так выпьем же за диалектику!

За диалектику всем было пить не привыкать.»

Колупаев «Сократ Сибирских Афин»

«Вот ты и смотри, Сократ, ...»

Колупаев «Сократ Сибирских Афин»

Немалое мастерство автору потребовалось (к вопросу о мастерстве я ещё вернусь), чтобы слушателям было почти невозможно понять, что им читают (если предположить, что чтец не предупредил их заранее), — какой-либо из «Диалогов» Платона (ну, скажем, «Критон») или пародию на него. Вот отрывок из такого диалога (Часть первая, Глава двадцать восьмая):

«— Милый Критон, — ответил Сократ сокрушённо, — разве тебе неведомо, что к любому делу большинство людей непригодно и ничего не стоит, серьёзных же людей и во всех отношениях стОящих очень мало. Не кажутся ли тебе прекрасными делами художественная гимнастика, честная торговля, свободная журналистика, военная стратегия?

— Конечно, кажутся.

— Ну, а разве ты не замечаешь, что большинство людей, берущихся за эти дела, достойны лишь презрения?

— Да, клянусь Зевсом, ты говоришь сущую правду.»

Ну и зол же был автор на окружающую его действительность в последние годы ХХ века! Ведь так оно и было тогда. Какие-то люди, занимавшие высокие посты и совсем недавно носившие в карманах партбилеты, разрушали нашу армию и флот, разворовывая матчасть, публиковали в СМИ разнообразную клевету на порядочных людей, торговали оружием и наркотой? Ладно, не спорю. Но причём тут художественная гимнастика? При чём тут Ирина Винер, Алина Кабаева, Ляйсан Утяшева и многие другие прекрасные наши тренеры и спортсменки? Почему из огромного количества видов спорта автор ужалил устами Сократа самый красивый из них? Не отношения ли с прекраснозадой обобщённой (или коллективной) Каллипигой послужили тому причиной? Может быть, это надо считать доброй иронией? Ну, как говорят мои знакомые академики, — тут всё В ЗАВИСИМОСТИ. Короче говоря, если автору надо было, чтобы читатель на него по-крупному рассердился, то он мог бы и остановиться на достигнутом. Но не останавливается, продолжая во множестве генерировать разнообразные глупые шутки* и образцы словоблудия типа 16-й главы первой части.

Хотя это и нечто необычное, но читать подряд трудно. Впечатление такое, что автору постоянно хочется покрыть густым матом то, о чём он пишет с несколько недотягивающим до остроумия юмором. Ему не до смеха, но он пытается эту эмоцию как-то изобразить, и очень часто это заканчивается неудачей.

Невозможно не процитировать ещё один отрывочек из 27-й главы второй части, где идёт совершенно не пародийный, если не учитывать его полнейшую неуместность, разговор о насущном, близком к жизни (это всё та же очередь за хлебом, но он уже кончился). И вдруг, как гром среди ясного неба:

« — А кибернетика и генетика — дерьмо, — уже разогреваясь возвестил тот же голос.

— А как же! — обрадовался я. — Дерьмо и есть!

Тут все начали обсуждать свойства дерьма и сошлись на том, что кибернетика и генетика — дерьмо именно собачье, а не, к примеру, коровье. Я было чуть не предложил человечье, и вовсе не из-за его качества, а только из-за количества, но вовремя одумался. Может, диалектическое говно выше, чем деидеологизированное собачье?»

К чему это всё опять вспоминать? Можно было найти кучу более злободневных поводов, чтобы поговорить о сравнительных характеристиках дерьма. Все эти глупости о генетике с кибернетикой уже всем надоели, уже давно (я говорю сейчас о времени написания книги) всем ясно, где было дерьмо, а где наука, и вот опять! И совершенно не к месту. Как будто автор сам об этих вещах только вчера узнал. Вот уж действительно мудрая книга!

Не спасает даже постоянное поглощение дикого количества алкоголя всеми героями этой фантастической пародии. Не пьёт, пожалуй, только Ксантиппа, и дети. Автор же, напившись до бесчувствия, падает в бассейн, где самое место для воспоминаний о его работе в дельфинарии. Межеумович так и вовсе не просыхает, время от времени провозглашая что-то вроде вот этого:

« — Кончилась сраная Перестройка! — воскликнул материалистический Межеумович. — Да здравствует развитой социализм, от которого и до коммунизма рукой подать!»

Сократ, способный пить сколько угодно без последствий, почему-то называет формулу Е = mсквадрат фитцджеральдовской, не возражая при этом против авторства Эйнштейна. Это, видимо, тоже шутка. Надеюсь, только я её не понял.

Заканчивая, обращусь ещё раз к вышеупомянутому диалогу Платона «Критон».

Цитирую Платона «Избранные диалоги» ХЛ, 1965 г. перевод Михаила Соловьёва:

Критон Сократу: «В твоём распоряжении моё имущество, и я думаю, его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не надо тратить моего достояния, то здесь есть чужеземцы, которые готовы за тебя заплатить; один из них — Симмий фиванец — уже принёс необходимые для этого деньги. То же самое готов сделать Кебет и ещё очень многие.

[...] Что касается меня, так мне стыдно и за тебя и за нас, твоих близких, если станут думать, что всё это произошло с тобой по какому-то малодушию с нашей стороны. [...] Вот ты и смотри, Сократ, как бы кроме беды, не было бы и позора для нас с тобой. Всё-таки подумай, — впрочем, думать уже некогда, а нужно решить, решение же может быть только одно. ... Право, Сократ, послушайся меня и ни в коем случае не поступай иначе.»

Теперь несколько строк из Колупаева:

« — Ты, Сократ, можешь вполне располагать моим имуществом, и я думаю, что его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не нужно тратить моего имущества, то вот твои иноземные друзья, которые здесь, готовы помочь. Один уже здесь — Симмий из Сибириса. (Колупаев очевидным образом ухудшил перевод Соловьёва — примечание моё). [...] — Что касается меня, Сократ, то мне стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать, что всё это случилось с тобою по какой-то скаредности с нашей стороны. Вот ты и смотри, Сократ, как бы всё это не оказалось не только вредным, но и позорным для нас с тобою. Однако, подумай. Вернее, впрочем, что и думать-то уже некогда, а нужно решать. И решение может быть только одно. Но умоляю тебя всячески, Сократ, послушайся меня и ни в каком случае не поступай иначе.»

(опять хуже, чем у Соловьёва)

Такое же сопоставление я мог бы привести ещё одно (а может и больше, но одно точно), но желающие могут это сделать самостоятельно при наличии в библиотеке сочинений Платона, а цитаты довольно большие.

Есть ещё один древний оратор, который в отличие от Сократа, выдуманного Платоном, существовал на самом деле. Это Исократ (возможно, Платон просто немного упростил имя этого человека), и его Колупаев тоже цитирует в своей книге, без ссылок, разумеется, но при этом более тщательно меняя перевод. Приведу два отрывка из речи Исократа «Панегирик» в переводе К. М. Колобовой (человек, интересовавшийся античными ораторами, мог найти этот перевод в приложениях к журналу «Вестник древней истории» за 1965 — 1969 годы).

Отрывок первый:

«Такая война лучше мира, она скорее похожа на священное посольство, чем на поход; она полезна и для тех, кто стремится к мирной жизни и кто мечтает о войне. Одни могли бы спокойно извлекать пользу из своего добра, другие — приобрести большие богатства за чужой счёт.»

Отрывок второй:

«Мы даже не доставим неприятностей городам, производя у них набор воинов, что теперь, при нашей войне друг с другом, для них в высшей степени тягостно: ведь гораздо меньше будет желающих остаться на родине, чем таких, которые предпочтут принять участие в походе. Какой юноша, какой старец настолько равнодушен к славе, что не захочет вступить в это войско, возглавляемое афинянами и лакедемонянами, в войско, которое собирается ради свободы союзников и отправится в поход по воле всей Эллады для отмщения варварам? А какие молва, память, слава должны стать уделом людей, отличившихся в великих делах, и при жизни, и после смерти!»

Теперь соответствующие места из «Сократа Сибирских Афин» (говорит Исократ, часть первая, глава семнадцатая.)

Первый отрывок:

« — Это единственная война, которая лучше, чем мир! — гремел оратор. А ведь на вид-то был уже совсем стар и немощен. — Похожая больше на лёгкую прогулку, чем на поход, она выгодна и тем, кто хочет мира, и тем, кто горит желанием воевать. Те смогут открыто пользоваться своим богатством, а эти разбогатеть за чужой счёт.»

Второй отрывок:

«Нам даже не придётся обременять города воинскими поборами: желающих отправиться в этот поход будет гораздо больше, чем тех, кто предпочтёт остаться в доме. Найдётся ли кто-нибудь столь равнодушный, будь то юноша или старик, кто не захочет попасть в это войско с сибирскими афинянами во главе, снаряженными от имени Сибирской Эллады, чтобы союзников избавить от рабства, а персов заслуженно покарать? [...] А какую славу стяжают при жизни, какую посмертную память оставят те, кто отличится в этой войне!»

Для такого способа сочинения художественной литературы мастерства, на мой взгляд, требуется уже значительно меньше, чем может показаться неподготовленному читателю.

Интересно, что в комментариях кандидата философских наук доцента С. В. Буренкова пояснению принципа цитирования автором Платона (об Исократе и говорить нечего, знает ли вообще о нём этот комментатор?) места не нашлось. Такой принцип цитирования, без ссылки на источник, имеет неприятное название, которое не хочется здесь приводить. Всё же книга не из одних глупостей и левых цитат состоит, она большая и достоинств в ней тоже немало.

*) Тут можно привести много примеров. Вот парочка:

« ... воздух — это очевидно, тут и припоминать нечего — есть испарение и расширение воды; мало того, сам огонь не может быть зажжён, не может сохраняться и поддерживаться без помощи и содействия влаги. Я видел также, что те жидкие масла, при помощи которых поддерживается трепетная жизнь пламени и огня, являются своего рода состоянием зрелости и сгущения воды.»

Это мне напомнило не менее идиотскую, но серьёзную, не пародийную физику воздуха из «Орды встречного ветра». У Колупаева приведённый «размышлизм» об огне (как он отличает огонь от пламени, осталось его секретом) даже и на пародию не похож.

А зачем «Диалектику природы» «Отца и Основателя» называть «Дианетикой природы»? Это и на пародию не похоже, и на шутку. Несколько ближе к шутке, правда, на мой юмор, не остроумной, располагается название работы другого «Отца и Основателя» (тоже с неназванной фамилией) — «Материализм и эмпириокретинизм». Автор в это время стоит в огромной очереди за хлебом, люди, как обычно в такие моменты, обсуждают философские и физические проблемы пространства и времени, хлеба может не хватить на всех (и он действительно скоро кончился); так что голодному автору просто не до шуток. Древнегреческую Трою он переименовал как-то совсем уж непредсказуемо и даже, на мой взгляд, не совсем прилично — в Пердячинск. Ну, хоть Новотроицком бы назвал. Сибирский юмор, однако ...

И такова вся книга. Кажется, она целиком написана в огромных очередях то за хлебом, то за водкой.

«Но что такое рыцарь без любви

И что такое рыцарь без удачи?»

Юрий Ряшенцев

Если представить Кама Сутру в виде десятисерийного фильма, то в рассказах, включённых в эту книгу, десятой, самой интересной и полезной серии, найти не удастся. Причину автор честно называет — «я очень брезглив». Он почему-то разделяет брезгливость от острого обоняния, хотя в данном случае оснований для этого разделения, на мой взгляд, не существует, — не столь важно, что конкретно ему мешало. Это важнейшее признание автор делает в одном из лучших эссе, посвящённом весьма загадочной женщине по имени Мириам. Ему не удалось преодолеть этот свой недостаток (а недостатком является избыток любого человеческого качества, в том числе и доброты) даже с этой «на редкость чистой душой и телом женщиной». Именно брезгливость помешала Ивану Антоновичу ещё в очень молодом возрасте принять молчаливое предложение Лизы с Галерной улицы, и вместо того, чтобы заняться нужным ей делом, он любовался отражениями и запоминал скульптурные «формы человеческих тел в страсти». В результате Лиза, переехав куда-то с Галерной, не оставила ему адреса.

Будь в книге «десятая серия», это превратило бы её в выдающийся философско-физиологический трактат о любви во всех её проявлениях. Кама Сутра могла бы нервно курить в сторонке.

Иван Антонович честно пишет о том, что он с женщинами делал, и столь же честно не пишет о том, чего он с ними не делал. Из рассказа об Ирине «Последняя богиня» видно, что иногда (и, возможно, не так уж редко и не только с ней) он бывал далеко не на высоте, вёл себя, как неопытный любовник, причиняя партнёрше неудобства. Причиной этого была всё та же брезгливость, кажущаяся особенно неуместной в отношениях с «богиней».

Но быть благородным рыцарем брезгливость не мешала, и он спас (вытащил из крайне неприятных жизненных ситуаций) четырёх девушек — Люду, Сахавет, Зину-Зейнаб и Ирину. Пятой могла бы стать Мириам, и Ефремов думал об этом, пытался её найти. Наверняка справлялся в Академии, где она его видела (что она там делала? может быть раньше училась в Пединституте?). Женщина, очень тщательно скрывающая о себе даже самую пустячную информацию, не могла, конечно, сразу назвать свои настоящие имя и фамилию. Естественно, поиски Мириам Нургалиевой, были обречены на неудачу. «Ты не знаешь многого из нашей жизни» — говорит она Ефремову в Москве, где, как ей, очевидно, известно, она находится в безопасности. Умудриться приехать в Москву, находясь под строгим контролем («меня решили привести к покорности»), — это кажется невероятным. Рискну предположить, что Мириам была сотрудницей органов Госбезопасности, у которых в годы войны хватало работы в крупных центрах эвакуации советской интеллигенции, одним из которых был Фрунзе.

Зачем автор написал о Валерии, неясно. Здесь загадочно всё — и судьба её и любовные отношения между ними, о которых не написано ничего. Не узнал ли Иван Антонович от Валерии нечто такое (о «страшной России», например), что не решился доверить это бумаге? Под «определение служения и восхождения» (см. главу «От автора») связь с Валерией не подходит. Может быть, хотел написать, но так и не собрался.

О письмах сказать можно лишь то, что в них нет ничего особенного, просто кое-что добавляют к облику писателя. Ну и рассказывают, хотя и совершенно не в русле основного повествования, о его третьей жене.

Васечкин «получил пять по математике, изумив одноклассников своими познаниями в дробях». Удивительно не это, а то, что Васечкин-старший накануне дал учительнице пятьсот рублей «только бы сыночку поставили очередную пятёрку». Очередную! Ясно, что Васечкин-младший не из тех учеников, за отличные оценки которых надо платить учителям. Во всяком случае с математикой дело обстоит именно так и никак иначе — одноклассникам способности Васечкина не кажутся неожиданными. Так зачем отец делает эту невероятную глупость? Привычка бывалого коррупционера? Пусть так, но зачем он посвящает в это уголовное дело ребёнка? Он идиот? Но тогда микрорассказ из реалистического превращается в фантастический, поскольку именно таков уровень этого идиотизма. И, наконец, причём тут совесть, принявшая в рассказе облик Червя Сомнения? Учился-то Васечкин нормально. И ещё вопрос. После головомойки, устроенной Васечкину-старшему женой, мальчик принимает довольно странное решение — отныне он «всегда будет всё делать сам, в том числе и учиться ... И сдержал слово». Это надо понимать так, что он сам себя будет (почему будет, он же сдержал слово) кормить, лечить и одевать? Что ещё должен делать школьник младшего класса САМ кроме, как учиться? Чистить зубы, да на горшок ходить ...

Микрорассказ вместил в себя столько ерундистики, что лучше бы это была повесть, тогда, может быть, что-то прояснилось бы.

Многоплановая микронеудача автора.

В тридцатом томе много интересных интервью, взятых разными людьми у Бориса Стругацкого. Он выступает в них, как мудрый наставник, Учитель с большой буквы. Я всегда соглашался с его мыслями и ставил высшие оценки (на сайт пока не все занесены), но вот читаю интервью Губарева «Теорема сотворения».

«Жуком в муравейнике» мы пытались доказать теорему: если в стране существует тайная полиция — неизбежно будут умирать невинные люди. Даже если работать в этом ведомстве будут самые достойные и нравственные сотрудники. Человек, который, переходя улицу, смотрит сначала направо, в затем, дойдя до середины, налево, в городе с достаточно сильным движением долго не проживёт.»

Предположив, что дело происходит не, например, в Лондоне, а в Ленинграде и представив себе такого пешехода, я бы первым делом заподозрил, что он самоубийца или, на худой конец, сбежал из психушки. Он, разумеется, не совершает ничего противозаконного, всего-навсего нарушает правила, очень простые правила. Где в этой странной метафоре тайная полиция? Её символизируют Правила уличного движения? Но они только для психов тайна. Так что хотел этим сказать БНС?

Мне показалось, что он тут опроверг самого себя. Этот пешеход не совсем сумасшедший, он принадлежит к близкой к сумасшедшим категории людей — он самоубийца. Именно как самоубийца ведёт себя в «Жуке ...» Лев Абалкин, что с точки зрения сотрудников тайной полиции весьма подозрительно — а не управляет ли его поведением некая посторонняя сила? Так что теорему о невинных людях АБС не доказали в предлагаемом Борисом Натановичем виде. Они доказали только то, что в описанной в повести ситуации вопрос о виновности или невиновности погибшего отступает на второй план, а сотрудники тайной полиции выполняют свой долг так, как они его понимают (см. слова Сикорски о запахе серы). А понимают они этот долг абсолютно правильно.

Губарев на этом тему закрыл, и неизвестно, согласился ли он с таким «доказательством». Но важно вот что: БНС не говорит, что они теорему доказали, они её только «пытались доказать». Просто Борис Натанович не хочет признать, что в этой повести правда жизни оказалась сильнее ложного постулата, — а это свидетельство таланта её авторов, — но говорить об этом неловко.

Эта сказка могла бы войти в состав гипотетической «хрестоматии по ненавязчивому воспитанию», если такое издание когда-либо будет осуществлено. Тринадцатилетний Улле вовсе не так уж глуп, как о нём думают. Но «тормоз», как назвали бы его наши современники, он редкостный. В то же время он способен размышлять о том, что говорят о нём люди, а это вселяет надежду. Ему приходит в голову вопрос, который настоящий дурачок никогда бы себе не задал: «Неужели я такой глупый оттого, что не умею читать?». Ради этого вопроса и написана Альфредом Смедбергом* вся сказочная история, которая, как мне кажется, привела бы в восторг самого Андерсена. Тут-то и пригодился подарок королевы фей**. Не зря мудрая королева подарила Улле семь желаний. Она предвидела, что бОльшую их часть он растратит впустую. Но вот произнесено (пусть мысленно) ключевое слово — ЧИТАТЬ. Дальнейший жизненный путь Улле с этого момента будет освещён (или освящён) светом этой вспышки. И он вырастет «мудрым, добрым и полезным человеком».

Те читатели, которые тоже умеют размышлять и уже давно идут в направлении указанном королевой, могут задать себе вопрос, — а кто же тот могущественный властитель, который наказал (!) королеву фей, превратив её в лягушку на такой большой срок — на целые сутки? Это на первый раз, вероятно; за следующий подобный проступок он бы осталась в лягушачьей шкуре до подбора стрелы какого-нибудь скандинавского принца. Кто же так уважает и защищает лягушек? Да и не только их, наверно? Придётся вспомнить биографию Василисы Премудрой.

Очень полезная сказка.

*) О Смедберге никакой информации не нашёл, кроме дат рождения и смерти 1850-1925. Вероятно, надо искать на шведском языке.

**) В аннотации фея названа эльфой. Может быть, феи и эльфы это очень близкие разновидности мифических народностей, а может быть эльф это и есть фея, но мужского рода. Это пробел в моём образовании. В русских сказках тоже есть феи, но они называются хозяйками (Медной горы, например). И впервые встречаю такое написание. Эльфов женского пола обычно называют эльфийками. Интересно, кто придумал термин «эльфа».

Эту толстую книгу хвалят за тонкий юмор. Присоединяясь к хору, приведу два примера:

»... дом мистера Лассельса на Бретон-стрит* считался одним из лучших в Лондоне. Он изумлял тем совершенством, какого может достичь лишь очень богатый и незанятый человек, посвятивший бОльшую часть времени собиранию картин и скульптур, а бОльшую часть душевных сил — выбору мебели и обоев. Лассельс обладал безупречным вкусом ...».

«Он пробормотал что-то о честном выражении лица мистера Норрелла.

Йоркских волшебников такой ответ явно не удовлетворил (а если бы они имели честь самолично лицезреть мистера Норрелла, этот довод убедил бы их ещё меньше).»

Как выясняется по ходу повествования, Герберт Норрелл действительно довольно глупый и к тому же чрезвычайно вредный мистер. В конце, избавившись от влияния плохого человека, мистер Норрелл исправляется.

Тема юмора Кларк достойна отдельного исследования. Мне же в этом далеко из ряда вон выходящем романе показался в большей степени заслуживающим внимания его сатирический уклон. Начну с маленького вступления, к сатире отношения не имеющего.

Самым приятным для меня сюрпризом было ясное, хотя и малозаметное указание на местонахождение описываемой автором части большого альтернативного мира. Это одно из отражений Амбера во времена правления короля Оберона. Джон Аскгласс называет себя сюзереном этого могущественнейшего повелителя светлой части веера миров.** В главе 34 джентльмен с волосами, как пух на отцветшем чертополохе (очень неприятный тип, как постепенно выясняется, настоящий злой волшебник, просто изверг) приводит Стивена в некий город на краю пустыни. Попасть в это место пешком можно только тем способом передвижения, которым пользуются герои Хроник Амбера. Собственно говоря, хотя Амбер и невообразимо далёк от мест, где происходит действие романа, этот лёгкий но многозначительный поклон Сюзанны Кларк в сторону Роджера Желязны пришёлся мне очень по душе. С Амбером роман Кларк связан ещё одной незаметной ниточкой, о которой скажу позже.

В остальном действие романа никак с Амбером не связано. Главное здесь — это постоянные насмешки автора над всем английским обществом начала 19-го века (от оборванца, старающегося казаться чародеем, до министров и членов королевской семьи и, страшно сказать, самого короля Георга), которые рикошетом замечательно метко попадают в кое-какие современные, с позволения сказать, лица, в виде пощёчин.

Издевательства над английской армией мне понравились больше всего. Эти эпизоды до такой степени напоминают правдивые рассказы барона Мюнхгаузена, что начинаешь представлять, как Сюзанна Кларк пишет свой роман, а перед ней на столе лежит небольшой томик Распе, куда частенько заглядывает. Короткий отрывок приведу полностью:

«Проведя рекогносцировку, полковник Виккери выяснил, что в лесу полным-полно французских солдат, готовых обстрелять британскую армию. Офицеры обсуждали, что делать, когда появился лорд Веллингтон. «Полагаю, мы могли бы обойти лес, — сказал Веллингтон, — но это долго, а я спешу. Где волшебник?»

Кто-то ушёл и привёл Стренджа.

«Мистер Стрендж, — сказал лорд Веллингтон, — думаю, вам не составит труда переместить несколько деревьев. Пожалуйста, уберите лес!»

Стрендж сделал, как было приказано, и перенёс лес на другую сторону долины. Французы остались на голых камнях без всякого прикрытия и быстро сдались.»

Стрендж быстро и точно выполнял и другие аналогичные поручения Веллингтона — менял русла рек так, чтобы англичане оказались в лучшей позиции, чем французы; строил за одну ночь дороги «римского образца, с хорошими канавами на обочинах для стока воды и плотно подогнанными плитами на поверхности» (дороги и многочисленные наколдованные мосты исчезали через час после того, как по ним проходил последний солдат английской армии); перенёс однажды на несколько миль целый город (Памплону), т. к. Веллингтону не хотелось исправлять ошибку на карте (эти два деятеля привели местность в соответствие с картой).

Всё это сплошная сатира и немного юмора. Веллингтон побеждал французов отчасти, конечно, потому, что в Испании не было Наполеона (Сульт, Мармон, Массена и другие генералы допускали грубейшие промахи), но, главным образом, по причине поддержки англичан испанскими партизанами; не нужна была испанцам французская культура, они предпочитали жить в дикости, но оставаться свободными***(и чтобы на их троне не сидел бездарный брат Императора). Примерно такая же мистерия происходит и в 1815 году при Катр-Бра и Ватерлоо, где магическая активность Стренджа становится ещё более масштабной, чем в Испании. Зачем автор делает из Веллингтона идиота (хватило бы и его просто фантастической недальновидности в первом разговоре с волшебником), не очень-то понятно, ведь даже французские офицеры в своих воспоминаниях о пиренейских сражениях пишут о его действиях с уважением.

Вот многозначительное свидетельство маршала Сюше из последней главы его мемуаров (речь идёт о военных действиях 1814 года):

»... ход событий ускорился. 8 сентября пала крепость Сан-Себастьян и подходила к концу оборона Памплоны. 7 октября армия под командованием лорда Веллингтона форсировала Бидассоа, овладела позицией при Круа-де-Букет и у форта Байонет, перенеся во Францию театр военных действий, естественной границей которого до сих пор являлись Пиренеи.

Это полностью изменило ситуацию, и наступление французских армий в Испании сделалось совершенно невозможным.»

Не менее важно, как мне кажется, свидетельство самого Наполеона. Приведу маленький отрывок из книги Эндрю Робертса «Наполеон: биография»:

«На страницах Le Moniteur Наполеон мог называть Веллингтона «сипайским генералом», но в частных беседах он восхищался решительным применением англичанином тактики выжженной земли при отступлении к линиям Торриш-Ведраш. Наполеон сказал Шапталю: «В Европе лишь Веллингтон и я способны на такое. Но разница между нами в том, что Франция ... меня осудит, а Англия [его] одобрит.» Это было правдой: Веллингтона, как правило, не критиковали за применение в Португалии тактики выжженной земли, а Наполеона, примерно так же действовавшего в Палестине и Пруссии, а впоследствии в России, сурово осуждали.»

(Жан-Антуан Шапталь — учёный и государственный деятель, написавший воспоминания о Наполеоне)

Когда Стрендж проникает в сны пленных неаполитанцев, на помощь автору приходит Льюис Керролл. «Одному солдату снилось, что его преследует Жареный Бараний Окорок****. Загнанный на дерево, бедолага плакал от голода, а Бараний Окорок кругами носился внизу, угрожающе тыча в сторону несчастного выпирающей костью.»

«Другой во сне шёл по лесу и неожиданно встретил покойную мать. Она рассказала, что только что заглянула в кроличью нору и увидела там Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя. Солдат спустился в нору и увидел Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя, которые оказались одним толстяком-великаном с ржавыми железными зубами и глазами как тележные колёса. «Ха! — ухмыльнулось чудище.- Ты что думал, мы разные люди?» Потом великан сунул руку в кипящий котёл, вынул оттуда младенца (в котором спящий узнал своего малютку-сына) и проглотил.»*****

Для Стренджа эти сны оказались малосодержательными, но для читателя это опять приятная встреча со старыми знакомыми из разных сказок. Второй сон имеет абсолютно ясное истолкование практически в любом историческом периоде. Разве только применительно к настоящему времени мне этот сон кажется верным отражением жизни не полностью, а где-то примерно процентов на семьдесят шесть.;-)

Английский джентльмен в изображении Сюзанны Кларк выглядит так:

«Есть особая порода джентльменов, которая встречается исключительно в Лондоне. Их главное занятие — одеваться дорого и по моде; жизнь они проводят в праздности, азартных играх и пьянстве, по несколько месяцев кряду живут в Брайтоне и на других модных водах. Порода эта достигла своего совершенства в Кристофере Дролайте. Даже лучшие друзья признают, что он не обладает ни одним хорошим качеством.»

»... тишину он заполнял собственной болтовнёй, а к недружелюбным взглядам привык и давно не обращал на них внимания.»

Мадам Кларк права во всём, кроме одного — таких типов полно было в любой европейской столице, а в Петербурге и в Париже уж никак не меньше, чем в Лондоне. Было и есть сейчас.

Теперь несколько слов о королях и императорах.

Вот крайне неприглядное описание английского короля.

«Безумие короля усугублялось слепотой. Радужка была затянута мутно-голубой плёнкой, белки глаз напоминали цветом скисшее молоко. Тронутые сединой волосы грязными прядями свисали вдоль дряблых, в сетке лопнувших сосудов, щёк. С безвольных губ стекала слюна. Белая борода была почти такая же длинная и неухоженная, как и волосы. Король ничуть не походил на те портреты, которые доводилось видеть Стренджу, ведь их писали в то время, когда его величество пребывал в здравом рассудке. В своём нынешнем облике, со спутанной бородой, с растрёпанными волосами, в длинном пурпурном халате король походил на трагического старика из шекспировской драмы, точнее, сразу на двух трагических стариков: безумный и слепой, он был Лиром и Глостером в одном лице.»

Если в этом портрете первого лица великой страны не содержится намёка на нынешний уровень её «величия», то я ничего не понимаю в литературе. Разве нынешняя Британия не напоминает целый дом, населённый толпой трагических и трагикомических стариков, называемый домом престарелых? А вокруг этого дома ещё бегает и кривляется толпа джентльменов типа Дролайта. Печальная карикатура на бывшую великую империю.

Вернусь к Амберу. У Георга III было 15 детей. Причём, девять сыновей, девять английских принцев. У короля Оберона столько же, если считать законных (но так и надо считать, что же это за король, если у него нет незаконных отпрысков) и не считать двух, которые умерли задолго до событий романа. Девять принцев и четыре принцессы — Фиона, Флора, Льювилла и Дейрдре. Не имел ли в виду семью Георга Желязны? Сомневаюсь в этом, но совпадение очень показательное. Стоит только сравнить могучих и симпатичных принцев Амбера с деградирующими английскими принцами, по поводу которых в романе Кларк мельком проскальзывает сожаление о том, что последние пока не повешены (подразумевается, что стоило бы). Желязны может быть и не думал о сходстве и различиях семейств Оберона и Георга, но Кларк определённо имела всё это в виду, поскольку, повторяю, Английское королевство в её романе это одно из отражений Амбера.

В снах, посылаемых Стренджем Александру I семь ночей подряд, Наполеон «превращается в волчицу и съедает сначала кота русского императора, потом его собаку, затем коня и, наконец, его прелестную любовницу-турчанку. Потом волчица принимается за друзей и родственников императора ...» Здесь автор, посмеиваясь над русским императором, не только отдаёт должное британской разведке, знающей о нём всё (от былого могущества у лордов только разведка и осталась), но и тонко оскорбляет французского императора (а, следовательно, и Францию) представляя его в образе волчицы, а не волка, и намекая таким образом на нелегитимность его правления и на то, что думал по этому поводу Александр.******

И, наконец, нечто удивительное, написанное Сюзанной Кларк об английском правительстве начала 19 века. Только ли об английском? 19 века? Посмотрим:

«Не то чтобы министры страдали тупостью, — напротив, среди них встречались блистательные умы. Не были они поголовно мерзавцами — среди них попадались безупречные семьянины, любящие детей, музыку, собак и живопись. И всё же кабинет был настолько непопулярен, что, если бы не речи министра иностранных дел, вряд ли удалось бы провести хоть один вопрос через палату общин.

Министр иностранных дел был несравненным оратором. Как бы низко ни стояло правительство в общественном мнении, стоило министру иностранных дел заговорить — ах! насколько в ином свете всё представало! Как быстро всё дурное оказывалось виною прежнего кабинета (ужасных людей, совмещавших общую тупость с коварством умыслов). Что касается нынешнего кабинета, со времён Античности мир не видел мужей столь добродетельных и столь оклеветанных врагами. Все они мудры, как Соломон, благородны, как Цезарь, бесстрашны, как Марк Антоний; никто более министра финансов не напоминает Сократа своей честностью. Увы, несмотря на все эти добродетели и дарования, министрам никак не удавалось добиться успеха в борьбе с Францией, и даже самый ум их вызывал нарекания.»

Ну, что же — убедительно, остроумно, современно (см. выше о пощёчинах рикошетом). Читая этот роман, я постепенно пришёл к выводу, что Сюзанна Кларк это британский Салтыков-Щедрин. Но, чтобы в этом романе понимать всё, надо быть англичанином, да ещё хорошо образованным. Мне осталось неясным, почему сэр Уолтер Поул получил бутылкой мадеры по голове именно от Ричарда Бринсли Шеридана, комментарий мне кажется неполным, да и было ли такое в жизни Шеридана? Если не было, зачем это выдумано? Не могу объяснить, зачем в романе описывается набросок, сделанный Гойей (Стрендж в окружении мёртвых неаполитанцев), и отсутствующий среди его работ. В смысле, ничего похожего мне найти не удалось. Комментария к этому в книге нет. Возможно, детали такого рода (упоминания Шеридана, Гойи, Крукшенка и других реальных лиц) нужны для более прочного вплетения фантастики в реальность. Но для чего автору было нужно, чтобы Мария Авессалом (дочь то ли волшебника, то ли прохиндея Грегори Авессалома из 16-го века) дожила до 145-и лет?

Повторяю — тут надо родиться в Англии и быть «представителем холодной, бездушной расы» (мысль Стивена, стр. 791). Тогда многое в романе будет звучать совершенно иначе, в том числе и слова джентльмена с волосами и т. д., обращённые к Стивену: «Британские законы! Тьфу! Что за ерунда? Я думал, ты уже понял, что британские законы придуманы для жалких людишек!»

*) Или Брутон-стрит, в романе (изд. 2016 г.) эта улица называется по-разному.

**) В Англии некоторую часть бескрайних владений этого короля принято называть Страной Фей, в России к миру Амбера можно применить определение «веер миров», введённое в оборот Василием Головачёвым.

***) Вот как Кларк описывает испанских партизан. Саорниль — личность реальная.

«Саорниль и его люди и впрямь были самыми отъявленными головорезами, каких только можно себе представить: вонючие, небритые, с саблями и кинжалами за поясом, с ружьями за спиной. Их одежду и конские попоны украшали жуткие образы: черепа с перекрещенными костями, пронзенные кинжалами сердца, вороны, выклёвывающие глаза, виселицы, распятия на повозках и прочие приятности.»

Очень похожие люди и в настоящее время ходят в союзниках у британцев. А были ещё басмачи.Традиция?

****) В переводе Демуровой это Бараний Бок, в переводе Орла — Баранья Нога. У Сюзанны Кларк четверо переводчиков и все (или большинство) предпочитают видеть на столе баранину в более конкретном исполнении — в виде жареного окорока.:-)

*****) Зачем автору понадобилось два раза перечислять всех четверых? Чтобы читатель вник в этот образ как можно глубже? Или чтобы подчеркнуть его историческое общемировое значение? Но куда уж глубже тут вникать, и стоило ли так примитивно подчёркивать значение того, что абсолютно ясно с первого раза.

******) См. историю королевы Изабеллы, жены Эдуарда II, и роман Мориса Дрюона «Французская волчица».

Эта история на сказку совсем не похожа и, как сказка, не воспринимается. Это скорее магический реализм. Любопытные выводы можно сделать из этого маленького шедевра. Тролли когда-то были более культурным народом, но, будучи вытесненными человеком, деградировали в дремучих лесах. А ведь изобрели же их предки стиральный порошок, который потомки считают волшебным. Людям до подобных открытий ещё предстоит долгий путь, на дворе глубокое средневековье. Хотя уже применяется динамит, ну, так это же магический реализм, так что с добычей полезных ископаемых нет проблем. Кофе, правда, они пьют постоянно, как будто это чай! Видимо, торговый путь из варяг в греки работает исправно, да и деньги у северных жителей водятся. Теперь вот медь* нашли, значит, дела пойдут ещё лучше.

Инге, главной героине рассказа, с одной стороны повезло. Выйти замуж за тролля для неё было как Дюймовочке стать женой крота. К счастью, этого не случилось. Но и за любимого человека она тоже не смогла выйти. Егерю она сразу резко отказала, потому что «гораздо больше хотела бы выйти замуж за лесничего». Но королева тут же назначила на эту должность егеря (лесничий был назначен министром природных ресурсов, о чём история умалчивает, но не на пенсию же его отправили, до этого ему ещё далеко), и девушка уже не могла пойти против воли своей повелительницы. Всё это чистый реализм.

Теперь несколько слов об иллюстрациях, ради которых (на 80%) и покупаются книги СЗКЭО. На стр. 11 изображён очень странный дом с двумя многоэтажными корпусами (сараи? холодильники для припасов? и почему такие заросли на крышах?) и скромной избушкой между ними с нереально огромной печной трубой. Не тот ли это дом, в котором поселились троллиха и её сын? Троллиха (рассмотреть её невозможно, её даже найти на картинке получается не сразу) как будто не к дому направляется, а собирается пройти мимо. Это плохая иллюстрация, непонятная и слишком тёмная. На стр. 13 иллюстрация получше, но фигуры троллей всё же мелковаты.** А вот подпись под картинкой читается легко и сразу понятно, что она сюда попала по чьему-то недосмотру. Это легко исправить с помощью карандаша, но меня этот троллинг уже начинает раздражать (см. сказку о мальчике, который ничего не боялся). А ведь я ещё далеко не все сказки прочитал, и не ждут ли меня впереди аналогичные сюрпризы?

*) Замечание первое — в аннотации золото, может быть, она написана к другому переводу. И второе — в аннотации тролли воруют у людей вкусную еду. Воруют они только запах этой еды. Автор аннотации оклеветал бедных человекообразных. Уверен, что в оригинале этого нет и в переводах тоже.

**) Спасают сказку (и авторитет художника) остальные три иллюстрации, особенно хорош старый тролль.

Сказка умная и вызывающая очень прозрачные ассоциации с современной жизнью. Вежливая дипломатия хорошая штука, но, как известно, доброе слово плюс кольт сорок пятого калибра (или, на худой конец, автомат Калашникова) действуют несравнимо эффективнее, чем одно только доброе слово. Тролли понимают только силу. Правда, Косматый мишка, выступающий в сказке в роли кольта, сам недалеко ушёл от троллей. Интересно, что к ведьме, заставившей его неподвижно сидеть с не закрывающейся пастью, мишка претензий не имеет, вероятно, между ними подписан какой-то союзный договор, или ведьма просто умеет больше, чем сообщает читателю рассказчик. Сторожевой пёс, стороживший, видимо, что-то в дремучем лесу (он здесь назван Сторожевым авансом, скоро он им станет на самом деле), ничем не мог помочь мальчику, но эпизод с лечением его раненой лапы полезен для понимания процесса одомашнивания диких собак или волков. Процесс этот шёл примерно в одно историческое время везде, где жили люди, и складывался из подбора детёнышей, оставшихся сиротами, прикармливания взрослых зверей в голодные времена и вот такого оказания неотложной помощи, какое описано в сказке.

С сожалением заметил, что иллюстратор не нарисовал ни Косматого, ни Сторожевого, ни корову Лили. Из животных во всей книге нет никого, кроме лошадей, лося и огромной змеи. Зверей изображать художник явно умеет, но почему тогда он к этой сказке не нарисовал мальчика на спине коровы, как в тексте, а заменил корову лошадью?! Да и мальчика заодно переодел в костюм принца из другой сказки (про Дага и Дагу)! После длительного ночного раздумья, у меня сложилась следующая версия.

В книге сказок о гномах и троллях вполне допустим некоторый троллинг. Но он, конечно, не дело рук художника. Ему бы такое в голову не пришло. Другое дело — издатели. Устроили читателям повод поломать голову над небольшой головоломкой. Зато напечатали весь тираж быстро, поскольку обошлись без контрольного проверочного экземпляра. Точно такая же история только в гораздо больших масштабах имеет место в дополнительных томах Ладомира к Сказкам братьев Гримм и Декамерону. И это по ценам в сто раз большим! А ведь в этих произведениях троллей нет и быть не может. Но мастера толстого троллинга есть везде. Они могут даже на обложке своего издания поместить иллюстрацию к сказке ДРУГОГО автора (не того, чьи сказки находятся в книге). Вот это настоящие профессионалы троллинга!

В целом же качеством издания СЗКЭО и работами Йона Бауэра я удовлетворён. И если бы варвары из Вайлдберриза (практически без упаковки прислали) не повредили угол переплёта, на моей улице был бы настоящий праздник.

«данный цикл меня сильно разочаровал и, если честно, очень не понравился и вызвал массу негативных эмоций. В основном из-за того, что авторы всяческим образом высмеивали такие понятия как честь, благородство, стремление к добру и гуманизму.

Не знаю что другие нашли юмористического в этом цикле, лично для меня в любых юмористических произведениях не должно быть никаких убийств и жестокости.»

Из отзыва Милтин

Действие цикла происходит в космосе, но это совсем не тот космос, в который мы попадаем в романах Стругацких, Азимова, Головачёва, Артура Кларка, Хайнлайна и т. д. У названных и им подобных настоящих фантастов космос кажется настоящим, полным тайн, очарования и опасностей. Космос Громыко это просто балаган, перенесённый с Земли «на небо» для привлечения малолетних читателей. Балаган, как и положено, наполнен клоунами, не имеющими ничего общего с героями-космопроходцами. Кого-то восхищает юмор этого опуса. А если отбросить юмор, что останется от этого толстого тома? Да ничего, пустое место. За настоящим юмором обращайтесь, пожалуйста, к Станиславу Лему, к Сюзанне Кларк, к Владимиру Санину, к Александру Покровскому... Неожиданный ряд имён, но это первые, кого вспомнил. Что же касается фантастики, то боюсь, как бы чтение такого мусора не отбило у человека охоту к чтению литературы, называющейся фантастической по праву.

Стараюсь читать хороших авторов, писофантолухи попадаются мне редко. Приведу несколько примеров для прояснения вопроса — кто есть кто для меня лично. У нас это Андрей Ангелов (но не весь), Юрий Петухов (тоже отчасти), Снежана Тиге (её рассказ «Эльфийская охота» вообще ни в какие ворота). Сюда (в эту же кучу) я сваливаю и Носовского с Фоменко, поскольку вся их новая хронология это тоже всего лишь дешёвое фантастическое разводилово.* Из англоязычных назову несколько человек представленных Харланом Эллисоном в «Новых опасных видениях» (Харлан и сам не далеко ушёл от этой группы). Это Леонард Ташнет, Аль Парра-и-Фигуереда, Джон Хейденри, Эвелин Лиф, Кен Маккалоу ... пожалуй, достаточно.

Знакомство с этой книгой пополнило мой список фантописолухов Ольгой Громыко. Но люди хвалят другие её вещи. Поэтому крест на ней я пока не ставлю.

*) Добавлю Глуховского и Панова. Не сразу вспомнил, так как давно не держал в руках, а среди моих книг подобное чтиво не водится.

Отзыв на этот литературный памятник я написал уже давно, а сейчас решил дополнить его отзывом на другое издание этого замечательного произведения. Именно на издание, увидевшее свет благодаря издательству Октопус в 2018 году.

Вот этот отзыв.

«Он заплакал нежно и сказал:

- Давно уже я жду вашего прибытия!»

Мэлори «Смерть Артура», глава XVII

Это уникальное издание в переплёте из коричневой, с позолоченным рисунком, пупырчатой кожи (или отличного заменителя) с отлично подобранной цветовой гаммой иллюстраций — крупные чёрно-белые шедевры Бердсли в красно-коричневых обрамлениях с белым растительным орнаментом. Иллюстрации меньшего размера, белые на красно-коричневом фоне, тоже очень хороши.

Книгу слегка портит чуть смещённый влево золочёный узор на корешке, смещение особенно заметно по положению четырёх горизонтальных полосок; но это терпимо.

То, что нетерпимо, находится внутри, под крышками переплёта. Та самая ложка дёгтя (здесь — целая поварёжка !) в бочке мёда. Надпись на титульном (титульном, Карл!) листе гласит:

СЭР ТОМАС МЕЛОРИ

Увидя это, я «нежно заплакал» и сказал ... К сожалению, не могу процитировать самого себя, не нарушая правил сайта.

На стр. 5 крупным красным шрифтом напечатано нечто вроде развёрнутого подзаголовка. В нём четырнадцать строк, двенадцатая выглядит так — «ПЕРЕВЕДЕНА НА РУССКИЙ ЯЗЫК ИННОЙ БЕРНШТЕЙН». Правильно. И что? А то, что на стр. 800 фамилия переводчика выглядит несколько иначе — Берштейн. Опять обидели человека!

Что касается опечаток, то здесь у меня нет замечаний, поскольку я заметил всего одну (!) на весь огромный том (стр. 101). Интересно, как она сумела просочиться в текст, взятый из ЛП 1974 года, где её нет? Там, по-моему, их вообще нет. Это удивительно, но я читаю и перечитываю эту элпэшку давно и ни одной опечатки не встретил. Ну, как-то сумела, это вопрос скорее к типографии, а не к издательству. К тому же риторический.

Последнее замечание.

Если уж Октопус перепечатывал текст ЛП, где фамилия художника имеет окончание лей (Бердслей, и в русской транскрипции так принято, например Маколей, Финдлей, Веверлей), то почему в этом кожаном кирпиче художника зовут Обри Бердсли? Зачем поменяли, ведь если ориентироваться на авторитетное издательство «Наука», так уж без исключений? Или недостаточно авторитетное?

Но фамилия допускается и в этом написании, а издание всё равно уникальное, я только предупредил о некоторых особенностях этой уникальности.