Первым делом, хочу заметить, что на обложке обнаруживается фон иллюстрации с супера (до покраски), на который нужно смотреть только развернув книгу и повернув её на 90°.

К счастью, в данном артбуке присутствуют не только портреты и ростовые фигуры, а более сюжетные иллюстрации. Поэтому есть что показать.

Картинки буду подавать не о порядку в книге, а тематически.

Городские реалии:

Огород, как пирог

А есть и такой город, совсем в другой цветовой гамме:

Happy Christmas!

Падающие или взлетающие девушки:

Часто объекты окружающего мира смешивают в себе несочетаемое.

Часовой механизм с архитектурой:

Город в книге:

Часовой механизм, как основа мобильной техники:

Техника с крыльями:

Есть персонажи с крыльями:

И разные другие персонажи:

Не только живые, но и искусственные:

Мне вспоминается Мастер ключей из Матрицы

В случае, когда рисунок содержит слишком много подписей-иероглифов, не стали их заменять, а просто в примечаний приводится та же картинка с переводом на соседней странице:

А тут вспоминается Морис Эшер:

Местами есть и набор более мелких иллюстраций:

Просто техника в более ярких цветах:

The End.

Спасибо АСТ за изданную книгу.

Поездка Вальтера Скотта в Озёрный край в августе 1805 года, в которой его сопровождала жена Шарлотта, включала визиты к Роберту Саути в Кесвике и Уильяму Вордсворту в Грасмире. Именно во время пребывания у Вордсворта в Дов-Коттедж два поэта в компании химика и изобретателя сэра Хэмфри Дэви (1778–1829) совершили восхождение на Хелвеллин — третью по высоте вершину (950 м) Озёрного края, с востока обращённую к озеру Алсуотер, а с запада — к нынешнему озеру Тёрлмер. Как позже вспоминал Вордсворт:

цитата

«Мы поднимались со стороны Патердейла, и я не мог не восхищаться энергией, с которой Скотт карабкался по горному отрогу, называемому "Страйдинг-Эдж". Наше продвижение было медленным и скрашивалось рассказами Скотта — он, как обычно, делился историями и забавными случаями. Сэр Х. Дэви, вероятно, предпочёл бы, чтобы беседа временами переключалась на другие темы и возникали дискуссии; во всяком случае, он не задержался с нами на вершине, а покинул нас, предоставив нам самим спускаться по крутому склону в долину Грасмира, где в моём коттедже нас должна была ждать миссис Скотт к ужину»

Во время этой поездки Скотт, вероятно, впервые услышал о судьбе Чарльза Гофа (1784–1805) — туриста и художника, отправившегося в апреле того же года в пеший поход через гору. Его скелетированные останки в сопровождении собаки были обнаружены незадолго до этого; предположительно, он погиб, сорвавшись с горного хребта (см.: "The Unfortunate Tourist of Helvellyn and his Faithful Dog: Charles Gough" (Grasmere, 2003)). Оба поэта впоследствии написали стихи, вдохновлённые этим событием: Вордсворт создал в 1805 году «Верность» (Fidelity), сделав акцент на роли собаки как символа доброжелательной силы природы, а Скотт — "Хелвеллин" (Hellvellyn), драматизируя историю и добавляя мрачные детали. Ни один из поэтов не упомянул более "плотоядного" объяснения отсутствия плоти на теле и выживания пса, хотя такие интерпретации уже предлагались Carlisle Journal от 27 июля 1805 года (Unfortunate Tourist, с. 11).

P.S. Спасибо современным нейротехнологиям за возможность примерной визуализации интересуемых сюжетов.

IV. ПИСЬМО ИЗ ДРЕЗДЕНА

(Извлечение)

Публичное признание Вальтера Скотта, что он автор романов, известных под его именем

10 марта 1827 г.

Сию минуту прочел я в "Morning-Chronicle", от 27 февраля, статью, которую желал бы целиком перевесть, но не успею: выписываю существенное. Наконец, Вальтер Скотт объявил себя автором своих сочинений, единственным (total and undivided author). В статье "Утренней хроники" "Interesting theatrical Dinner" ("Любопытный театральный обед") под особым заглавием "Public avowal by Sir Walter Scott of being author of the Waverley Novels" ("Публичное признание Вальтера Скотта, что он автор романов Веверлея") заключается разгадка долгой тайны. Известие сие взято сокращенным образом из эдинбургской газеты, но и в сокращении оно занимает полторы колонны длинной английской газеты. Все происходило за первым годичным обедом Эдинбургского театрального фонда (т. е., вероятно, суммы, на которую содержится Эдинбургский театр). Вальтер Скотт председательствовал за обедом, то есть был Chairman, который обыкновенно для возглашения тостов выбирается на весь обед. Это называется: быть на кафедре (to be in the chair). Когда сняли скатерть и осталось на столе одно вино, за полною чашею, так, как предложил Вальтер Скотт, восхвалил он драматическое искусство. По словам его, оно было первым наслаждением его детства, и любовь к сему искусству росла вместе с ним; даже и на закате жизни ничто так не веселит его, как простая повесть хорошо рассказанная (and even in the decline of life, nothing amused so much as when a common tale is well told). В. Скотт пробежал вкратце в речи своей историю драматического искусства у древнейших и новейших народов, осуждал века, в которые оно было презираемо и в гонении, даже и от законодателей; но это, по его мнению, было тогда же, когда и духовенству запрещено было жениться, а мирянам читать Библию. Далее упомянул он о каждой блистательной для театра эпохе, в особенности и о том, чем и кем каждая отличалась, и кончил тостом за theatrical fund. Гости (convives) отвечали троекратным и трижды повторенным криком: "With three times three" (трижды три). Когда присутствовавший за сим же обедом лорд Мидаубанк (Meadowbank), желая отплатить В. Скотту за тост в честь театральной компании, провозгласил здоровье of the great unknown (великого неизвестного, как обыкновенно В. Скотта называют), он сказал в речи своей, между прочим, что он предлагает тост "могущественного волшебника, Минстреля нашей отчизны (в сию минуту восклицания и английское: ура! огласили всю залу), который вызвал из гроба не привидения протекших столетий, но существенности (the mighty magician, the minstrel of our Country, who had conjured not the fantoms of departed ages, but realities), того, который ныне предстоит обличенный пред глазами и любовью его отчизны (now stands revealed before the eyes and affections of his country)". Вальтер Скотт отвечал ему и, между прочим, сказал, "что он судебным образом допрошен перед своим отечеством и может быть почитаем за обвиняемого, который призван в тяжбе перед лордом Мидаубанком; но он уверен, что каждый беспристрастный суд присяжных разрешил бы его вердиктом (определением судебным) о недоказанности. Он не полагает нужным входить в изъяснение причин своего долгого молчания. Может быть, поступал он таким образом из одного своенравия. Однако же он обязан сказать ныне, что достоинство его творений (если есть в них достоинство) и погрешности оных должны быть безраздельно приписаны ему одному (долгие и громкие рукоплескания). Он пугается, мысля о том, что сделал. Я не смею оглянуться на это (вероятно, это цитат из Шекспира). Он слишком далеко зашел в признании своем и знает, что оно будет доведено до сведения публики. Открывая себя за автора, он хочет тем сказать, что он автор цельный и нераздельный. За исключением цитатов, нет в его творениях ни одного слова, которое не принадлежало бы ему собственно или не было ему надоумлено чтением. (Не was now before the bar ot his country, and might he unterstood to be on trial before Lord Meadowbank as an offender; yet he was sure, that every impartial jury would bring in a verdict of not proven. He did not now think it necessary to enter into the reasons of his long silence. Perhaps he might have acted from caprice; he had now to say, however, that the merits of these works, if they had any, and their faults, were entirely imputable to himself (long and loud cheering). He was afraid to think on what he had done. "Look on't again I dare not". He had thus far unbosomed himself and he knew that it would be reported to the public. He meant, when he said that he was the author, that he was total and undivided author. With the exception of quotations, there was not a single word that was not derived from himself, or suggested in the course of his reading).

Лорд Мидаубанк в исчислении заслуг В. Скотта сказал: "Что ему предоставлено было творениями своими дать имя бессмертное отечеству. Он более сделал для него, проливая свет на его летописи, прославляя деяния его воинов и государственных мужей, чем кто бы ни был из живших некогда или рожденных на отечественной земле. Он раскрыл особенные красоты своего отечества перед глазами иностранцев" ("It has been left for him, by his writings, to give his country an imperishable name. He had done more for his country, by illuminating its annals, by illustrating the deeds of its warriors and statesmen, than any man, that ever existed, or was produced, within its territory. He has opened up the peculiar beauties of this country to the eyes of foreigners").

После тостов, 1-го в честь королю и 2-го герцогу Кларанскому, The Chairman Walter Scott предложил тост оплакиваемому Йоркскому герцогу, желая, чтобы в память его выпито было в торжественном молчании (which he wished to be drank in solemn silence): "он уделял досуг свой театру". Тут уже предложил он жентлеманам налить полные чаши и стал говорить о театре. Подобие сей речи можно разве найти в прологе Шиллера, напечатанном перед Валленштейном: Об искусстве мимики, и в предисловии Тальмы к "Запискам о Лекене".

Теперь Вальтера Скотта провозгласили и будут называть The great Known (Великий Известный).

На вопрос об объёме ответить очень просто. На каждом развороте одна сцена. Где-то чёрно-белый и цветной варианты, где-то только цветной (если сразу в нём рисовался).
Список сцен в содержании на двух фото ниже:

Можно увидеть, что здесь не только рисунки к Хоббиту, но и к другим произведениям. И даже несвязанные с произведениями.

Ответ про качество менее простой и менее радостный. Видимо лицензия оказалась очень дорогой. Ничем иным не могу объяснить тот факт что данный артбук напечатан на офсете.

На фотографии ниже можно увидеть разницу между цветной иллюстрацией на офсете артбука и на мелованной вклейке "Хоббита". Яркость и насыщенность выделяются не в пользу первого. Но, зато там крупнее цветной рисунок. И есть чёрно-белый оригинал.

Следующее фото не очень получилось. Но вживую могу точно сказать, что у чёрно-белых рисунков в артбуке детализация получилась лучше. У "Хоббита" более зернистая бумага, и качество всё-же чуть похуже. (Помню, как-то было мне нужно на плотной бумаге напечатать обложку дочке для гербария. А под рукой ни картона, ни чертёжной бумаги не оказалось. И я вставил в лазерный принтер акварельный лист... С тех пор я использую каждый тип бумаги только по своему прямому назначению).
Но, у "Хоббита" сам рисунок чуть крупнее. Особенно это касается горизонтальных рисунков. Дизайнер артбука почему-то для графики сделал гигантские поля. Хорошо, хоть, на цветной вариант можно полюбоваться. Тем более, что в данном случае он только в артбуке.

Фото изначально цветного рисунка.

А вот пример с горизонтальной графикой, которая у "Хоббита" на целый лист. И предлагаю полюбоваться цветным вариантом.

А вот редкий случай, когда графика у "Хоббита" попала на меловку. Тут, как говорится, без комментариев.

Для разнообразия я выбрал пару цветных рисунков в иных тонах...

Пример рисунка, которого нет в издании "Хоббита"

Ещё горизонтальная графика: Озёрный город.

Далее фото некоторых рисунков, которых уже не к "Хоббиту".