В базе ФЛ

Оригинал прикреплен к посту

Путеводитель по колонке

Август Вильям Дерлет (англ. August William Derleth; 1909—1971) — американский писатель в жанрах фэнтези и ужас. Известен как первый издатель произведений Говарда Филлипса Лавкрафта, посвятивший жизнь популяризации его творчества, а также за собственный вклад в «Мифы Ктулху» и жанр «космический ужас». Август Дерлет был другом Лавкрафта: когда Лавкрафт описал персонажа «графа д'Эрлетта» в своих произведениях, то это было в честь Дерлета. Дерлет изобрел термин «Мифы Ктулху» и формализовал жанр для описания вымышленной вселенной Лавкрафта, которой он делился с другими писателями из так называемого «Круга Лавкрафта».

Дерлет считал своей самой серьёзной работой амбициозную «Сагу о Соук-Прери», серию художественных, исторических, поэтических и научно-популярных натуралистических произведений, призванных увековечить память о жизни в Висконсине, который он знал.

В ушах Люка Адама ещё звенели насмешки соседей: «Дикий виноград!» — презрительно говорили они либо с притворным сочувствием шептались между собою, неся сплетню с фермы на ферму до самого Соук-Прери*. Внезапно тонкие губы Люка дрогнули в едва заметной усмешке, но глаза остались жёсткими, ледяными. С покосившегося крыльца скользнул он взглядом к рощице кедров, что окаймляла его владения с юго-запада. Между деревьями и пашней тянулся тот самый дикий виноград, который Люк посадил собственными руками.

Сажал он кусты по ночам. Неужто эти глупцы догадываются? Конечно, нет, и тем лучше для него. Тьма послужила верным покровом, ведь тело дяди нельзя было переносить посреди бела дня.

Яркую зелень виноградных лоз не спрятало сумерками. В густеющей темноте Люк рассматривал длинную вереницу кустов, змеившуюся вдоль склона, покуда взгляд не упёрся в густые заросли над могилою дядюшки Райзы. Всё-таки умно было посадить дикий виноград над захоронением. Никаких расходов, а взрыхлённая земля на краю поля вызвала лишь глумливые пересуды соседей: к чему возиться с дикоросом, если в низинах его и без того в избытке?

Кстати, и репутация старика сыграла на руку. Дядя славился долгими таинственными отлучками и порою месяцами не подавал вестей. Когда он пропал, друзья Райзы лишь многозначительно покачали головами: «Опять старикан пустился в загул». Никто и не заподозрил неладного. Вот почему Люк воспринимал зубоскальство над своим «диким виноградом» с глубочайшей иронией.

Звёзды зажглись ярче, закатный отсвет почти растаял, превратившись в опахало изумрудного света на западе. Люк раскурил трубку и принялся наблюдать, как дым медлительными кольцами поднимается к небу. С низин донесло крик козодоя. Внезапно на крышу амбара бесшумно опустился тёмный комочек и огласил вступавшую в права ночь пронзительной трелью, высокой и мелодичной, будто флейта запела в темноте.

На память пришла легенда: рассказывали, что козодои призывают души усопших.

Люк, швырнул в птицу комом земли:

— Кыш! Дядю Райзу забрали, а меня не заполучите! — крикнул он и мрачно усмехнулся собственным словам.

Один за другим всё новые козодои разрывали криками тишину, к ним присоединились хриплый клёкот ночных ястребов и гнусавые переклички веретенников. В кедровой роще уныло заухала сова. Луна меж тем выплыла из-за гряды низких восточных холмов, и длинные тени поползли по земле, словно призраки.

Размышляя о дяде, Люк передёрнулся от досады на самого себя: надо было прикончить старика с первого же удара. «Тебе возвернётся, Люк. А коли нет — я сам возверну», — успел выкрикнуть Райза, прежде чем второй удар заставил его смолкнуть навеки. И проклял убийцу.

Усмехнувшись, Люк вынул трубку изо рта и плюнул на камень у крыльца.

— Ну же, Райза! Жду не дождусь!

Тёплая волна удовлетворения разлилась в груди, стоило подумать, кому теперь принадлежит дядина ферма. Люк жаждал завладеть ею много лет. Пусть окрестные деревенщины считают его только временщиком, скоро даже до этих болванов дойдёт, что старик не вернётся. Никогда.

Выбив пепел из трубки, Люк потянулся и пошёл в дом. На пороге он в последний раз окинул взором дикий виноград, задержавшись на густых зарослях в середине, которые почти сливались с чёрными силуэтами кедров.

В этот миг Люк впервые заметил средь деревьев над лозами бледный просвет неба.

Не успела мысль оформиться, как «небо» плавно съехало в сторону. Потрясённый Люк затаил дыхание в страхе, затем втянул воздух и, поджав губы, впился долгим взглядом в таинственную находку.

Вскоре та колыхнулась, лениво проплыла к северу, а затем — вспять. То не было небо! Над тайной могилою, разительно выделяясь на фоне кедров, висело нечто белёсое — не просвет вдали, а нечто иное!

Люк ввалился в дом, грохнув дверью, и прислонился к ней спиною. Лоб покрывала испарина, руки дрожали, вопреки всем усилиям овладеть собою. Люк силился уверить себя, что ничего не видел, что глаза и ночь, сговорясь, сыграли с ним злую шутку.

Немного придя в себя, он двинулся к западному окну, но незадолго до него застыл в нерешительности, которая повисла на ногах кандалами. Шаг вперёд — и он увидит окно. Увидит могилу. И тогда новый обман зрения... 

Казалось, стены дома смыкаются, намереваясь его раздавить. Навалились ощущение тесноты и тревога. Вслепую Люк нащупал стол, лампу, спичечный коробок. Чиркнул, поднёс дрожащий огонёк к фитилю. По стене метнулась собственная уродливо искажённая тень. Убогая комнатушка приобрела странное подобие жизни. 

Со светом лампы пришло призрачное ощущение безопасности. Люк сел за стол и упёрся кулаками в виски. Снаружи доносился назойливый хор козодоев — поток флейтовых музыкальных нот, лившийся с болотных низин. С каждым звуком в груди нарастала беспочвенная ярость, и Люк пообещал себе, что утром возьмёт ружьё и отплатит за испуг этим тварям. 

Страх ушёл. Люк резко встал и решительно приблизился к окну. Глянул. Белёсое пятно разрослось, зловеще нависая над лозами; очертания его дробились в странном жутковатом движении. И вдруг луна скрылась за облаками, свет её померк, и призрачное сияние у кедров вспыхнуло ярче, будто питалось тьмою.

Он отшатнулся от окна. Сердце колотилось как бешеное. Там, у захоронения, и впрямь что-то происходило. Внезапно его охватил ужас — яростный, всепоглощающий, будто Райза Адам и вправду мог восстать, чтобы исполнить предсмертную угрозу. 

Люк лихорадочно прикинул: с тех пор, как старик испустил дух, прошёл почти месяц. Никто не заподозрил. Никто не допытывался. Никакая плоть не поднимется из этой могилы. Но дядя поклялся воротиться, если Люк... 

Дверь с грохотом распахнулась под напором ветра, обнажив зияющую пасть ночи. Свет лампы робко лизнул половицы крыльца трепетными языками, которые тотчас поглотила тьма.

Люк вперился взглядом на юго-запад — туда, где покоился дядя. Белое облако всё колыхалось, повинуясь движению ветра. Порой мерещилось, что оттуда зазывно машут бледные руки, а то и уродливые головы тянут шеи, жутко покачиваясь на фоне ночи.

Люк выволок себя на крыльцо и, прислонясь к столбу, уставился безумным взором в сторону винограда. Белёсое пятно что-то напоминало, и это что-то подарило Люку внезапную надежду. Он вглядывался, пока глаза не защипало от холодного пота. И тогда вспомнил.

Фосфор! Он выделяется при разложении тел. Такое случается. Где-то Люк об этом читал. Кладбищенские «привидения» — не более чем фосфоресценция. Он всхлипнул от облегчения и тихо засмеялся над собственной трусостью.

Облегчение тут же сменила тревога. Надобно удостовериться — фосфор ли это? И новая мысль: а ну как кто заметит свечение? Правда, могила сокрыта от дорог и ферм, видна лишь с едва проторённой тропки к его дому, да и чужие поля можно разглядеть лишь при свете дня.

Люк шагнул в ночь, ради света оставив дверь за спиной открытой, и, распугивая своим присутствием козодоев, двинулся к дикому винограду. У границы юго-западного сорока-акровика нахлынуло беспокойство, вызванное пониманием, что фосфоресцентное свечение не потускнело, а, наоборот, сгустилось у основания лоз, растущих над телом.

Люк приостановился за десять шагов от них, нерешительно вглядываясь в темноту. Белёсая дымка излучала фосфорический свет — в этом он не сомневался. Несколько смущало, что облако далековато висит от земли, но, как знать, возможно, в этом не было ничего необычного. Да и двигалось оно странно, колышась от порывов ветра, но иногда замирая вопреки стихии. Очертания же... Люк оглянулся на жёлтый прямоугольник двери — единственную точку опоры.

Шестое чувство предупреждало, что дальше идти не следует, но Люк от него отмахнулся. Добравшись до спутанных лоз, он пристально осмотрел безымянный клочок земли, где с месяц назад в ночи похоронил Райзу Адама.

Земля выглядела странно, будто перевороченная.

Люк отодвинул виноградные плети и наклонился ближе...

Внезапно что-то сдавило лодыжку, затем хлестнуло по голове. Дёрнувшись, он понял, что руки тоже сковала невидимая сила. И тогда поднял взгляд.

Хриплые вопли ужаса потонули в клубке извивающихся лоз, которые шелестели, подобно отголоску предсмертного дядиного хрипа, и двигались, как нечто разумное и полное мстительной жизни. 

Тело Люка нашли через два дня. 

Смерть наступила от удушья, шею всё ещё обвивали змеиною хваткою лозы. В Соук-Прери шептались, что он, должно быть, сам как-то запутался и тем погубил себя. Все сходились во мнении, что так негодяю и надо. В агонии он вздыбил ногами землю, из-под которой проступили очертания тела Райзы.

Фермеры, вытащившие старика, говорили, что тот представлял собой не самое приятное зрелище. В гнилую плоть вросла корнями крупная виноградная лоза, посаженная Люком над жертвой, и, словно живая, цепко впилась в тело, не давая унести.

* Соук-Прери — это прозвище, данное соседним деревням Соук-Сити и Прери-дю-Сак в штате Висконсин. В Соук-Сити родился А. Дерлетт. Регион Соук-Прери он увековечил в своей «Саге о Соук-Прери», серии романов, рассказов, дневников, стихотворений и других произведений о родных местах и их жителях.

В базе ФЛ

Путеводитель по колонке

Оригинал прикреплен к посту

Дональд Фрэнсон

1980

Посылка пришла днём — слегка потрёпанный свёрток в коричневой бумаге, обмотанный коричневой клейкой лентой. Ничего особенного: тысячи таких же проходят через почту ежедневно. И всё-таки этот отличался. Очень.

Его прислали из будущего.

Вернон Льюис положил посылку на кухонный стол, отодвинув чертежи и электросхемы. На ощупь обёрточная бумага напоминала книжную или газетную — всё, как и должно быть. Адрес верный. Да и как иначе? Он же сам его написал. Даже марки наклеил лично. Штемпель смазался, но это пустяк.

Вернон выдвинул стул, сел и широко улыбнулся.

Он ждал эту посылку с того дня, как загодя написал адрес на обёртке, засунул её в большой конверт и положил в банковскую ячейку. На мгновение Вернона смутила мысль, что обёртка всё ещё лежит в сейфе, находясь в двух местах одновременно, но он тут же отмахнулся от опасений о парадоксах. Лучше сосредоточиться на результате. Посылка здесь. Наконец-то!

Вернон Льюис, недавний выпускник университета, был изобретателем и инвестором — пока безуспешным в обоих амплуа. В настоящее время он работал над машиной, которая отправляла предметы в прошлое, но без денег дальше двигаться не мог. Обратись он за помощью — к государству, университету, корпорациям — изобретение вырвали бы из рук. Вот чего он боялся.

Собственная машина виделась ему исключительно средством личного обогащения. Если о ней узнают — пиши пропало.

Толку от верняка, если про него раструбить? Скачки, футбол, все ставки, где существует повышенный коэффициент на котировках с большим перевесом, утратят супердоходность. Более того, заподозри кто, что будущее можно предвидеть, заработок уменьшится не только на играх. Никто не должен догадываться, что есть — или почти есть… нет, всё-таки есть — способ получать предметы и информацию из будущего.

Вернон Льюис находился в квартире один, так что мог не бояться лишних глаз. Судя по всему, почта не досматривала посылку за время её странного путешествия. Во всяком случае, следов вскрытия он не видел. Вернону было слегка неловко использовать столь удивительное изобретение в сугубо личных целях, но он утешал себя тем, что позже, когда разбогатеет, возможно — лишь возможно — подумает, а не поделиться ли своей работой с миром. Пока эта мысль тихо зрела в глубине сознания, никому не мешая.

Посылка прибыла очень кстати. Деньги на опыты заканчивались. Изобретение пока себя не окупало, но Вернон верил, что по итогу, несомненно, окупит.

А то и раньше.

Пока было лишь устройство, которое теоретически — на практике не получалось — могло отправлять мелкие предметы в прошлое, против течения времени. В прошлое, не в будущее, хотя — как ни парадоксально — Вернон желал заглянуть именно в будущее.

Только ему не требовалась машина времени, которая станет отправлять туда предметы. Всё и так плавно движется в будущее, секунда за секундой. Изобретение просто обращало этот поток вспять и отсылало вещь в прошлое на той же скорости. Незачем было торопиться: предмет, плывя против течения времени, остаётся неосязаемым и обретает материальность, только в точке назначения.

Лишь одним экспериментом Вернон мог подтвердить успех: получив предмет раньше момента его отправки.

Сейчас даже рабочей модели не было, но он верил, что всё получится. Последний маленький прототип едва не самоуничтожился, потому что Вернон не догадался его сдвинуть за несколько секунд до того, как дёрнул рубильник. К счастью, что-то помешало резиновому шарику вернуться в то же место, что и его более ранняя копия. Он отскочил... куда-то. Вернон так и не нашёл его, хотя обыскал всю квартиру.

Он предположил, что шарик отскочил в сам временной поток — а значит, растянул обратное путешествие из секунд на годы. Такое направление Вернон сейчас и отрабатывал. Первоначальная модель после ещё нескольких неудачных попыток была разобрана. Даже продемонстрировать теперь нечего, если вдруг возникнет желание. Ничего, появятся деньги — построит новую.

Работа над чертежами и расчётами не прекращалась. В теории Вернон уже мог забросить предмет не на секунды, а на годы назад, точно предсказав дату возвращения. Правда, из-за погрешностей, которые возникают при измерении Земли геодезическими методами, точное место он не знал. Оставалось сбросить предмет на город с более или менее приличной высоты и надеяться, что найдут.

Тогда родилась мысль отправить себе самому посылку. Она упадёт где-то в городе, кто-нибудь её поднимет, решит, что выпала из почтового мешка, и отнесёт на почту. Идея появилась давно, но обмотанный скотчем свёрток принесли только сегодня.

Со стороны Вернона Льюиса всё, конечно, было готово. В банковской ячейке вместе с обёрткой лежали подробные чертежи и отчёты о ходе исследования, которые он обновлял ежемесячно. Теоретически машина приблизилась к совершенству, требовались только деньги на опыты и полноценное оборудование для испытаний. Чертежи пригодятся когда-нибудь в будущем, когда действительно появятся деньги, чтобы построить машину и отправить посылку назад во времени.

Очевидно, в будущем он усовершенствовал свое изобретение, иначе, как бы к нему попал этот свёрток?

Хоть и нетерпелось, Вернон медлил его вскрывать. Наверняка, внутри если не деньги, то возможность стать богачом, финансировать опыты и сделать машину ещё лучше. Новый парадокс: для завершения цикла нужно открыть посылку. Открыть и следовать указаниям. А если не открывать?

Вернон сорвал ленту и развернул коричневую упаковку. Внутри — альманах. Этого года? Кольнуло разочарование. Нет, следующего, но... под обложкой текущего. Вернон — его будущее «я» — позаботился о маскировке на случай, если почтовый инспектор или тот, кто найдёт посылку на улице, заглянут внутрь. Не захотел рисковать.

Остальное выглядело столь же безобидным... на первый взгляд. Спортивные страницы газет за будущий месяц. Экземпляр «Уолл-стрит джорнал»* за следующий год. Каталог антиквариата с коллекционными предметами, что взлетят в цене. Брошюры о старинных монетах, марках, журналах — долгосрочные вложения, в отличие от акций и ставок на футбол. Карты с расположением объектов недвижимости.

Вернон не оставил себе в конверте детальных инструкций, зная, что будущее «я» подберёт лучшие способы обогащения. Но, на первых порах хватит и присланного, чтобы стать обеспеченным за месяц, состоятельным за год, невероятно богатым за десятилетие. Несмотря на недостаток средств, он уже имеет опыт инвестиций, пусть и неудачный, так что знает все входы и выходы. Теперь у него целый ворох верняков. Нужно действовать осторожно, но возможности выглядят многообещающе. Очень.

Также в посылке лежала записка, просто сложенный листок бумаги.

Вернон Льюис нахмурился: неожиданно. Он ведь строго напоминал себе не включать ничего личного на случай проверки. Что же в листке?

На нём темнело всего несколько слов — не его почерком: «От ваших благодарных наследников».

В записку была вложена газетная вырезка. Некролог.

Вернон Льюис смял его, не читая, и швырнул в корзину. Мрачно уставился на альманах и газеты.

В банковской ячейке хранятся самые последние чертежи и сведения о ходе исследования, но ещё многое предстоит. Работа всей жизни... так и не законченная. Плоды трудов пожнут еще не рожденные наследники.

Хорошо хоть труды увенчаются успехом. Увы, он не увидит их завершения, что бы ни делал, сколько бы ни старался.

Вернон застонал при мысли о долгих годах, отданных тайной работе над машиной, об осторожности, чтобы никто не узнал. Придётся работать в одиночку, несмотря на богатство. И так и не увидеть результат.

Стоп... результат уже здесь.

Однако, чтобы его достичь, нужно пройти весь цикл. Заработать деньги, трудиться, умереть... в тот день, дата которого выброшена в мусорную корзину.

Льюис разгладил на столе записи, которые уже не вызывали в нём такого восторга. Смотрел он на них очень и очень долго.

А потом у него родилась куда лучшая идея.

Он открыл спортивные сводки с результатами гонок, начал обдумывать ставки. Мелкие, разрозненные, на аутсайдеров и фаворитов: маленькие выигрыши, ведущие к крупным, а затем и к инвестициям.

Так он легко накопит состояние за пару лет. Потом уйдёт на покой и будет до конца своих дней наслаждаться жизнью.

Станет плейбоем, рантье, а капитал пусть растёт сам благодаря сложным процентам.

Пусть над изобретением работают наследнички.

* «Уолл-стрит джорнал» (The Wall Street Journal с англ. — «Газета Уолл-стрита») — ежедневная американская деловая газета на английском языке.

В базе ФЛ

Путеводитель по колонке

Оригинал прикреплен к посту

У меня сегодня текст, который ставит перед переводчиком довольно интересные задачи (критика перевода приветствуется). Существует еще один перевод, но он вышел в малотиражке издательства «Престиж-бук» и, как я поняла, отсутствует в открытом доступе. А жаль, я бы посравнивала.

Итак, проблемы:

• Гендерный каламбур-твист в конце. Чтобы сработал, нужна фамилия универсальная для обоих полов + все глаголы, относящиеся к фамилии, нужно по ходу действия давать максимально бесполо. "Орловски" пойдёт, если не склонять по родам.

• Шахматная нотация. Американец пользуется своей, непривычной для нас. На нашу менять нельзя, т. к. не отработает как нужно недоумение Орловски по поводу того, что ГГ американец знает, что такое Кg6.

• Игра слов с кодированием координат ходов. Если перевести буквально, то работать не будет, т.к. в русском из этих слов координаты не получаются. Например: dahlias, forget (four = 4) или divine, ate (eight = 8). Пришлось искать замены. Шутки оригинала, имхо, несколько тоньше, но я пыталась. А ещё, как сказал Дипсик, помогавший мне редактировать, вот на этом отрезке “Your sister tells me that her _dahlias_ are wilting. Did you _forget_ to spray them?” милитаристический намёк (spray, англ. обрызгать) на применение химического оружия.

Надеюсь, моя идея четвертовать кошку его хоть как-то передаёт.

В оригинале кодирующие слова выделены типографской разметкой (курсив), я решила оставить так же, хотя у нас в русском другие средства передачи интонации. Но тут, увы, вариант с курсивом показался мне самым компактным.

• Также в оригинале вот тут I moved the black knight to bishop three, похоже, логическая ошибка. Потому что по моим подсчётам выходит, что ход был королевский конь на слон шесть. Но я не знаток шахмат или описательной нотации. Могу заблуждаться.

Джек Ритчи

1966

— Мы начинаем первую в истории шахматную партию на орбите. — В голосе Орловски звучала торжественность под стать моменту.

Станция совершала двадцать второй виток, и пока особых дел не было.

— Я ни бум-бум в шахматах, — честно предупредил я.

Мой оппонент закрепил между нами на панели маленькую походную доску.

— Но хотя бы, как ходят фигуры, знаешь? Белые твои. Делай первый ход.

Прикрыв зевок, я передвинул королевскую пешку на две клетки вперёд. Противник зеркально ответил чёрными.

— Скучный полёт, не так ли?

Я кивнул.

— Ничего нового.

Можно было сказать и так. Лично я Орловски симпатизировал, но факт есть факт: доверия между нашими странами кот наплакал, и делиться технологическими и тактическими новшествами не хочет ни одна сторона. Зато совместные миссии хорошо выглядят в газетных сводках и создают иллюзию разрядки, вселяя в людей уверенность в мирном завтра.

Губы Орловски дрогнули в полуулыбке.

— Зато у нас есть особый повод разнообразить полёт. Кто станет первым победителем в шахматах на орбите? Америка? Россия?

Я пожал плечами:

— Велика важность.

Противник слегка подался вперёд — видимо, приняв ответ слишком близко к сердцу.

— Для русских шахматы — не просто игра. Это... философия.

— Медальку за победу обещали? — пробормотал я, наклоняясь к доске. Поразмыслив, шагнул конём на королевского слона три.

Коллега поставил чёрного коня на ферзевого слона три.

Я двинул слона на ферзевого коня пять.

— Знаешь, что ты сейчас провернул? — спросил противник.

— Нет. А что?

— Это «Испанская партия»*. Дебют XVI века.

— Правда? Случайность, не более.

— Согласен, но мы, шахматисты, обожаем именовать последовательности. — Противник взглянул на таймер и потянулся к бортовому журналу. — Совсем вылетело из головы! Нужно же было внести данные. Переставь-ка пока моего коня на Kg6.

Я передвинул чёрного коня на королевского слона три.

Взгляд Орловски внезапно застыл.

— Откуда ты знаешь, что такое Kg6?

Я почесал мочку уха.

— Вроде бы читал где-то.

Дело в том, что англоязычные страны используют описательную нотацию, тогда как весь остальной мир — алгебраическую. Вертикали доски (слева направо от белых) обозначаются буквами a, b, c, d, e, f, g, h, а горизонтали — цифрами 1–8, отсчитывая от белых. Таким образом, алгебраическое Кg6 у Орловски — это конь на королевского слона три.

Противник сузил глаза:

— Кажется, среди нас завёлся рингер… так вы, янки, вроде называете подставных игроков. А ведь ты говорил, цитата: «В шахматах ни бум-бум».

Я сдавленно прокашлялся:

— Так я и правда не специалист. Всё познаётся в сравнении. Я не Фишер... не Ивков... и уж точно не Смыслов**.

— Ну, хоть знаешь, что они не футболисты, — криво усмехнулся противник и ткнул в доску. — Жаль, здесь я, а не Мечников. Он у наших лучший шахматист. Зато я — лучший космонавт в отряде. Полётный приоритет.

Я взял короля и сделал рокировку.

Между бровей Орловски пролегла складка глубокой задумчивости.

Через пятнадцать минут я напомнил:

— Твой ход.

— Я в курсе, — резко ответил противник. — Не торопи.

Шесть минут спустя, ровно по расписанию, на связь вышел центр управления «Джемини 74»*** с мыса Кеннеди. У микрофона был Мечников:

— Как обстановка на орбите?

— Мы играем в шахматы, — ответил коллега. — Первая партия на орбите.

— Да? — спросил Мечников. — И как успехи? Побеждаешь?

— Пока неясно, — буркнул противник. — Возможно, недооценил оппонента.

— Хм… — В эфире повисла пауза. — Опишешь ходы для земных наблюдателей? Весь мир ждёт.

— Знаю, — ответил противник и методично перечислил все ходы.

— Хм… — протянул Мечников. — Что ж, ни пуха. — Затем, будто спохватившись, добавил. — Кстати, Орловски, то письмо твоему дяде Дмитрию на комоде… Не беспокойся: отправил ему в шесть утра.

«Дмитрий, — мелькнула у меня мысль. — Шесть. — Почему он их выделил интонацией? — d6?»

Так и было.

Противник сделал ход, встретился со мной взглядом и покраснел.

Я грустно покачал головой:

— Даже в шахматах победа так важна, что идёшь на...

В эфир ворвался доктор Уикерсон — прошлогодний чемпион базы по шахматам:

— Джерри! Твоя сестра бьёт тревогу: её диван — в клочья! Собирается четвертовать твою кошку!

«Диван? Четвертовать? d4?»

Едва я сделал ход, как Мечников снова вышел в эфир:

— Орловски! Помнишь, как мы с Денисом Восьмецовым давали жару в том клубе? Круто же было, да?

Это, разумеется, означало bd8.

Лицо Орловски сделалось пунцовым до нельзя.

Я отключил связь.

— Давай играть без подсказок, товарищ.

Лишь в седьмой партии я, наконец, стал первым победителем в шахматах на орбите.

Первой победительницей, разумеется, была Стефания Орловски.

* Испанская партия (Руй Лопес) — начало, описанное испанским шахматистом Р. Лопесом де Сегура в 1561 году. Основные ходы: 1. e4 e5; 2. Кf3 Кc6; 3. Сb5.

** Фишер (американец, 11-й чемпион мира), Ивков (югославский гроссмейстер), Смыслов (7-й чемпион мира, от СССР) — все звёзды шахмат 1960-х.

*** Джемини (англ. Gemini; 1965—1966) – вторая программа NASA по осуществлению космических полётов, в реальном мире последней миссией была двенадцатая.

В базе ФЛ

Путеводитель по колонке

Оригинал прикреплен к посту

Джеймс Стивенс

1980

— Эту звёздную систему когда-то населяли самая нечестивая раса во всей Вселенной, — начал священник.

Коротышка-священник формой тела напоминал банан, правда, с двумя руками, двумя ногами и парой косичек. На большом церемониальном фартуке у него красовался вышитый логотип Бога — язык пламени на чёрном фоне. Коротышка временно замещал гида религиозных туров и разговаривал высоким дрожащим голосом, обычным для уроженцев системы карликовой звезды.

— Почти столетие назад их уничтожили военные корабли Конклава, сбросив адски мощные бомбы. И уничтожили как раз вовремя, должен заметить. Местные уже строили примитивные звездолёты и летали на свой спутник и ближайшие планеты. О’Ха ведомо, что могло бы случиться, хлынь эти нечестивцы в цивилизованный космос и начни распространять там свои грязные обычаи.

Аколит-шимпанзоид из системы Альдебарана вытащил руки из карманов и энергично замахал, привлекая внимание.

— Да? — вопросительно произнёс Зул, бананоподобный священник.

— А о каком народе речь?

— Они называли себя «земляными», хотя, по правде говоря, состояли вовсе не из земли, — ответил Зул.

— Никогда не слышал о земляных, — хмыкнул епископ с Бетельгейзе, одетый по-неформальному и похожий на маленького страуса, засунутого в большой конверт.

— Всё это Совет прелатов тогда старательно прятал «под сутаной», так сказать, — объяснил Зул. — Члены Совета опасались, что новость о земляных сильно потрясёт народы Конклава. Стоило нашим узнать о скотских обычаях недавно открытой расы, и могли начаться вспышки потери веры и массовые самоубийства в искупление грехов. Собственно, лишь недавно эту звёздную систему открыли для теологических туров, и вся та кощунственная история стала доступна верующим.

— А как земляных обнаружили и остановили? — полюбопытствовал семинарист с водного мира Рил. Колючий, завёрнутый в скромную вату ежоид почувствовал, что уже достаточно соблюдал обет молчания.

Лаймово-зелёная кожа Зула разошлась по шву в улыбке праведного торжества.

— Некоторые называют это случайностью — чистой удачей — но для меня она ещё одно проявление вселенской справедливости О’Ха, ведь в попытке распространить свою мерзость земляные только посеяли семена собственного уничтожения. Что ни говорите, а Бог всё-таки есть!

— Брат! — вскричал призрачный монах с Центавра, туманно паря в потоках полупрозрачной ткани. — Бог воистину существует, и мы его смиренные слуги! Умоляю, расскажи ещё о неисповедимых путях Господа нашего О’Ха.

— Безбожники-земляные отправили в космос табличку, и разведывательный корабль Конклава её подобрал. Наши святые учёные мужи долго бились над расшифровкой, но милостью Божьей все же прочли выгравированные символы. Информация включала обычные данные: значение числа «пи», изображения самих земляных и карту их солнечной системы с указанием родной планеты.

— Это база, священник. Она всё равно что катехизис, — встрял богослов-жаба с Тора IV, целомудренно одетый в бордовые панталоны. — Такую табличку отправляет в космос каждая разумная раса, когда только начинает его освоение. Они как дети, который кричат: «Смотрите, я умею прыгать!». Движимы тем же мотивом.

— Ага, — от возмущения голос Зула задрожал ещё больше, — только ни одна раса Конклава не была настолько порочной, развращённой и бесконечно гнилой, чтобы отправить в космос изображения самих себя... голыми!

— Голыми! — взвизгнул шимпанзоид.

— Голыми! — закричал страус.

— Голыми! — зашипел ежоид.

— Голыми! — прошелестел призрак.

— Голыми! — проквакала жаба.

— Голыми, — подтвердил Зул, и его косички приподнялись от праведного гнева. — Теперь вы понимаете, почему наш Господь Бог О’Ха повелел уничтожить этих язычников-земляных. Раса, настолько распутная, что отправляла порнографию к звёздам, заслуживала истребления.

Скачала вот такую антологию. Она полностью состоит из флешек (флеш-фикшн) объёмом в 100 слов. Все флешки посвящены теме отношений. Одна мне очень понравилась. Делюсь.

Мой первый парень, Хоуи, был словно суп с клёцками из мацы*: такой же тёплый и домашний – замечательно в холодный зимний день, но не слишком сексуально. Экс-муж Джон (разведёнка) напоминал остатки фастфуда — аппетитно выглядят в холодильнике, но, съев, всегда жалеешь. Винни, пиццайоло и «переходный этап» был банкетом, граничащим с в вакханалией: гарантированная изжога, но оторваться невозможно. Мой нынешний и, надеюсь, постоянный мужчина Чарльз — хлопья с отрубями, посыпанные фигурками «Лаки Чармз»**. Он поддерживает меня в тонусе и большую часть дней радует волшебством вкуса***.

Джилл Липтон

* Имеется в виду кнейдлах, блюдо еврейской кухни.

** «Лаки Чармс» (англ. Lucky Charms) — товарный знак детского сухого завтрака в виде глазированных фигурок-«талисманов» (подковки, сердечки, кленовые листочки и др.) из овсяной муки и кусочков маршмэллоу с искусственными красителями.

*** Отсылка к слогану «Лаки Чармс»: Lucky Charms. They’re magically delicious («Лаки Чармс»: волшебство вкуса).

My Main Men as Meals

My first boyfriend, Howie, was matzo ball soup: warm and homey, wonderful on a cold, wintry day, but not a lot of sex appeal. My previously married ex-husband, John, was leftover fast food: so compelling in the refrigerator, but you were always sorry after eating it. Vinnie, pizza-maker and “transition man,” was a banquet verging on bacchanal: destined to create heartburn but impossible to stop eating. My now and hopefully forever man, Charles, is bran flakes sprinkled with a few Lucky Charms: He keeps me regular and, on most days, is magically delicious.

Jill Lipton