В базе ФЛ

Оригинал прикреплен к посту

Путеводитель по колонке

Артур Тофт

1980

С крошечного разведывательного челнока осторожно сошли две фигуры. Они знали, что спуск корабля в атмосфере сопровождался ярким световым следом, похожим на метеор, но надеялись на укромность долины. Здесь их врядли обнаружат.

Двое пришельцев мрачно переглянулись. У обоих не вызывали радости ни собственная миссия, ни приказы, загнавшие их на эту странную, унылую планету.

— Я знаю, что велит долг, — произнёс тот, кто был старше и выше, на шипящем наречии своей расы, — пусть и не согласен с заданием.

Второй кивнул.

Старший передал напарнику небольшой свёрток, взятый с челнока.

— Вот, поноси немного. Я пойду первым.

Он поднял глаза к ночному небу, словно пытаясь рассмотреть огромный материнский корабль, который доставил их в это дикое, неспокойное место.

Материнский корабль… размечтался!

Пришелец тревожно вглядывался в гряду тёмных, похожих на костяшки пальцев холмов, окаймлявших долину.

— Согласно инструкциям наблюдателей, поселение где-то там, — сообщил он, показывая рукой.

Инопланетяне медленно закарабкались по длинному склону холма.

Внезапно старший жестом остановил спутника:

— Впереди странные существа!

Он навёл экранированный луч света на группу белых, округлых животных, молча преградивших путь. Всего мгновение те глядели на свет, а затем бросились врассыпную маленькими прыжками.

— На вид вроде как неопасные, — сказал младший, перекладывая ношу из одной руки в другую.

Под ногами потянулась твёрдая сухая земля, поросшая редкой ломкой травой. Над головами ярко сверкали звёзды, как это бывает холодными безоблачными ночами.

Достигнув околицы сонной деревни, пришельцы стали еще осторожнее. Время от времени к ним из дворов выбегали мелкие твари, обнюхивали и лениво гавкали.

Миновав несколько каменных хижин и один-два входа в пещеру, старший заметил:

— Правы наблюдатели: действительно странный народ. Живут в каменных лачугах и пещерах. Металл обрабатывать вряд ли умеют. Письменности тоже, скорее всего, нет. Типичная недоцивилизация... наверное, как мы, две-три тысячи поколений назад.

Впереди замерцал одинокий факел. Пробравшись через каменные обломки рядом с тропой, инопланетяне подошли к деревянному хлеву, полуоткрытому ночному небу. Остановились тихо сбоку и стали незаметно наблюдать.

Внутри находились мужчина и женщина. Женщина, совсем молодая и явно измотанная до предела, протянула мужчине голого младенца, чтобы помог запеленать.

Да, именно сюда наблюдатели послали пару с челнока, сказав, что та найдёт новорождённого местного ребёнка.

Двое чужаков увидели, как молодая мать со вздохом опустилась на земляной пол. Мужчина осторожно положил малыша рядом с ней и тоже лёг. Через считаные мгновения оба заснули.

Старший пришелец тихо подошёл и взглянул на новорождённого. Губки младенца беззвучно шевелились, крошечные пальчики беспомощно хватали воздух.

Приняв из рук спутника свёрток, который тот очень бережно нёс всю дорогу, старший достал оттуда голого младенца. Он тоже был новорождённым.

Через мгновение астронавт поменял детей местами, даже завернул каждого в пелёнки другого. Перед уходом, пришельцы в последний раз обернулись на спящего мужчину и его жену, помедлив взглядом на малыше, которого принесли с собой и теперь оставляли в этом примитивном мире.

Завершив миссию, они торопливо вернулись на челнок. Старший нёс украденное дитя.

— Наблюдатели правы, люди на этой планете примитивные до крайности, — заметил он на безопасном удалении от деревни. — И все же местные внешне похожи на нас больше жителей любой другой обследованной планеты.

— Согласен. Наших учёных должен порадовать этот прекрасный, здоровый образчик.

— Жаль только, что приходится оставлять здесь одного из наших.

— Ты, конечно, знаешь, что наша политика — всячески скрывать от аборигенов любой планеты свои визиты. Именно поэтому пришлось ждать, пока женщина на материнском корабле родит ребёнка взамен забранного.

— Но разве дитя нашей расы не начнёт со временем отличаться от местных? Всё-таки за ним тысячи поколений развитой цивилизации.

— Да, думаю, он будет другим. Вернуться бы, когда малыш вырастет, и посмотреть, что из него вышло в такой примитивной среде.

Уже поднимаясь на борт челнока, старший повернулся к напарнику и спросил:

— А как называется та деревня? Наблюдатели нам вроде бы сообщали.

— Вифлеем.

В базе ФЛ

Путеводитель по колонке

Оригинал прикреплен к посту

Еще один мой давний перевод Левеля

Морис Левель (Maurice Level; 1875 — 1926) — французский писатель, драматург и журналист. Специализировался в жарнах коротких рассказов о мрачных историях, детектива, драмы.

Мне нравится творчество Левеля, но он француз, а французского я не знаю. Этот перевод сделан при помощи нейронки через английский и русский подстрочники + привлечение перевода этого рассказа на английский. Я почти уверена, что в моем переводе все хорошо. Но если кто сподобится поискать недочеты, буду только благодарна.

Морис Левель

1910

На лице мужчины, стоявшего перед мертвой, не дрогнул ни единый мускул. Из-под полуопущенных век смотрел он на мраморную плиту с телом, молочную белизну которого нарушала лишь розоватая отметина меж грудей — след ножевого удара. В своем трупном окоченении женщина сохраняла гармонию форм и, казалось, просто спала. Только необычайно прозрачная кожа рук да синюшный оттенок ногтей, помутнение глаз и чернота губ, застывших в жуткой смертной усмешке, выдавали, что сон этот вечный.

В холодных стенах залы, вымощенной плитами серого камня, висела тягостная тишина. Рядом с трупом на полу валялась простыня, сброшенная с него и запачканная кровью. Представители судебной власти пристально наблюдали за прямым, как жердь, подследственным, который стоял между двумя конвоирами, сцепив руки за спиной и слегка выпятив грудь, всей своей позой выражая надменную невозмутимость.

— Итак, Готэ, вы узнаете жертву? — раздался голос дознавателя.

Мужчина посмотрел на него, затем на убитую, словно ища в памяти некое глубоко закопанное воспоминание, и наконец тихо промолвил:

— Я не знаком с этой женщиной, месье дознаватель. Вижу ее впервые.

— Меж тем свидетели готовы заявить под присягой, что вы были ее любовником…

— Свидетели заблуждаются, месье. Я не знаком с этой женщиной.

— Полноте! —после паузы сказал дознаватель. — К чему эти уловки? Опознание — всего лишь формальность, в вашем случае совершенно излишняя. Вы человек неглупый, и, если хотите заслужить снисходительность присяжных, вам лучше сознаться…

— Мне сознаваться не в чем. Я невиновен.

— Повторяю: отрицание вам ничего не даст. Лично я склонен полагать, что вы действовали в порыве страсти, под влиянием мгновенного помрачения… Но вернемся к вашей жертве. Неужели вы не чувствуете ни капли раскаяния, ни тени каких-либо чувств?

— Раскаяния? — переспросил Готэ. — Откуда ему взяться, если я не преступник? А касательно чувств, Бог свидетель, мне пришлось, если не подавить их, то в значительной степени притупить, хотя бы по той простой причине, что я знал, куда иду. Смерть этой несчастной трогает меня не больше вашего, но я же не обвиняю вас в бесчувствии. Так почему вы ставите его в вину мне?

Подследственный говорил без единого жеста, ровным, бесцветным голосом, как человек, полностью владеющий собой. Он не выказывал ни малейшего беспокойства из-за весомых улик, собранных против него обвинением, и ограничивался хладнокровным, упрямым отрицанием.

— Ничего от него не добьешься, — вполголоса заметил один из присутствующих. — Он и на эшафоте будет отпираться до последнего.

— Именно так, месье, — спокойно подтвердил Готэ. — Даже на эшафоте.

Это упорное противостояние обвинения и обвиняемого, это бесконечное «нет» вопреки очевидности фактов, действовали на нервы, а ненастная погода за окнами лишь усиливала напряжение. Солнце, пробиваясь сквозь матовые стекла, заливало труп равномерным желтоватым сиянием.

— Ладно, — продолжал дознаватель, — допустим, вы не знали жертву. А как насчет вот этого?

Он положил перед обвиняемым нож с рукоятью из слоновой кости, широкое лезвие которого было запятнано кровью.

Готэ взял оружие, осмотрел его, затем передал конвоиру и вытер пальцы.

— Нож? И он мне незнаком.

— Полагаю, вы избрали тактику полного отрицания, — насмешливо усмехнулся дознаватель. — Нож ваш. Он висел в вашем кабинете. Двадцать человек видели его у вас дома.

Обвиняемый слегка наклонил голову.

— Это лишь доказывает, что двадцать человек ошибаются.

— Довольно, — промолвил дознаватель. — Ваша вина не вызывает сомнений, но мы проведем еще одну проверку. На шее жертвы видны следы удушения. Явно заметны отпечатки пяти необычайно длинных пальцев, как отметил судмедэксперт. Покажите свои руки этим господам. Отлично.

Дознаватель приподнял мертвой подбородок. На белой коже четко выделялись синеватые линии, каждая из которых заканчивалась глубокой царапиной, словно от впившегося ногтя. Они напоминали прожилки гигантского листа.

— Это ваших рук дело. Левой вы душили бедняжку, а правой вонзили ей нож в грудь. Подойдите и приложите пальцы к этим следам… Ну же…

Готэ на мгновение заколебался, затем пожал плечами и еще более бесцветным голосом произнес:

— Хотите проверить, совпадут ли мои пальцы с отметинами? И что это вам даст?

Обвиняемый несколько побледнел и широко распахнул глаза, но, стиснув зубы, подошел. На мгновение он замер перед недвижным телом убитой, затем, как автомат, коснулся ее рукою. Липкий холод мертвой кожи вызвал у него едва заметную дрожь. Пальцы непроизвольно сжались, будто готовясь вновь душить жертву. Под этим прикосновением окоченевшие мышцы трупа словно ожили. Косые мускулы, идущие от ключиц к челюстям, напряглись, и рот, больше не искривленный предсмертной гримассой, раскрылся в жутком зевке, обнажив сухие десны и покрытые темным налетом зубы.

По спинам присутствующих пробежал холодок.

В этом зияющем провале рта, разверзшемся на безучастном лице, словно для предсмертного хрипа, и в синем сухом языке, скрюченном внутри, было что-то загадочное и пугающее.

И вдруг из черной глубины рта донесся невнятный звук, похожий на гул пчелиного улья, и толстая муха с синим брюшком и радужными крыльями, одна из тех гнусных мух, что кормятся мертвечиной, вылетела изо рта, покружилась, словно охраняя свое логово, и внезапно села на бледные губы Готэ.

С отвращением он попытался согнать ее, но насекомое вцепилось в его кожу всеми своими отравленными лапками.

Готэ отпрянул одним скачком, глаза его были дики, волосы встали дыбом, тело била сильная дрожь. Всё его до этого непоколебимое спокойствие рухнуло в одно мгновение.

— Признаюсь!.. Это я!.. Уведите меня!.. Уберите ее!.. — истошно визжал он.

В базе ФЛ

Оригинал прикреплен к посту

Путеводитель по колонке

Энтони Бучер

1970

Агент временного контроля L-3H неизменно восхитительна в любом виде — вот почему бюро использует её, когда нужно предотвратить чей-либо брак.

Однако на этот раз, явившись с докладом ко мне, она выглядела подавленной.

— Я провалила задание, шеф. Он убежал... от меня-то. Первый мужчина за двадцать пять веков.

— Не принимай так близко к сердцу. Постараемся разобраться, что пошло не так, и попробуем на другом временном отрезке, — попытался утешить я.

L для меня не просто агент — это я открыл её таланты.

— Но я ни на что не гожусь. — И она стала костлявой и дряблой.

Иногда я задумываюсь, как люди выражали эмоции, когда мутации еще не подарили нам контроль над собственными телами.

— Так, — сказал я, растя вширь для большей внушительности, — просто расскажи, что произошло. Судя по датчикам, машина доставила тебя в Лондон 1880 года...

— Да, предотвратить брак Эдвина Салливана с Анджелиной Гилберт. — Она скривилась. — Одному времени известно зачем.

Я вздохнул. Всегда старался проявлять с ней терпение.

— Затем, что этот брак объединяет два набора генов, из-за которых в течение трех поколений возникнет...

Внезапно она одарила меня своей излюбленной улыбкой, которую всегда дополняла приподнятая левая бровь.

— Я не вникаю в то, как мои задания влияют на ход истории, так что не пытайся меня сейчас просветить. Срывать свадьбы — уже само по себе веселье. Думала, этот раз окажется интересней обычного. У Эдвина была рыжая борода, да еще такая длинная, а я уже пять временных скачков не охмуряла бородачей. Увы, что-то пошло не так... Хуже того, пошло не так, когда я разделась догола.

Меня это поразило, о чем я и сказал.

— Вряд ли ты меня действительно понимаешь, шеф. Ты ведь мужчина... — Её полуулыбка, словно выделившая последнее слово курсивом воспоминаний, польстила моему самолюбию. — А мужчинам никогда не понять нашу суть. Как бы там ни было, в любом веке, в любой стране ваш пол хочет именно той наготы, которую привык видеть одетой, если понимаешь, о чём я. О, всегда находятся женщины, которые что-то подкладывают или утягивают, но самые востребованные-то сложены аккурат по одежде. Взять хотя бы так называемые скабрезные открытки из прошлого. В любую эпоху, в любом месте у девушек, которые волнуют мужские сердца, одни и те же формы, что в модном наряде, что без него. Странно, и все же факт.

— L! — потрясенно выдохнул я: внезапно она очень сильно изменилась, лишь одна подсказка выдавала, что передо мной не мальчик.

— Видишь? Именно так мне пришлось выглядеть, когда ты отправил меня в 1920-е. И я выполнила задачу. Такая внешность тогда пользовалась успехом. А потом, когда ты послал меня в 1957-й...

Я поспешно уклонился, когда две чудовищно-огромные молочные железы буквально выстрелили мне в лицо.

— Я, признаться, не до конца понимал...

— Или в тот раз, когда меня заслали в Германию шестнадцатого века...

— Теперь ты выглядишь так, словно беременна!

— Все женщины так выглядели. Может, и впрямь были на сносях. А в Греции с их гипертрофированными талией и бедрами? Но все это и впрямь соблазняло. Я предотвращала браки и улучшала генетику во временном потоке. Только с Эдвином...

L снова обрела свои чарующие формы, и я смог бросить на неё ободряющий нежностью взгляд.

— Предысторию опущу, — начала она. — Мне удалось познакомиться с Эдвином, и я завлекла его в свои сети вот этим...

Я кивнул. Как же, как же! Помню и «это», и его действие на мужчину.

— Начались ухаживания, походы в театры, и я знала: ещё один шаг, и Эдвин напрочь забудет о той глупой розово-белой Анджелине.

— Продолжай.

— Эдвин этот шаг сделал, разумеется. Он пригласил меня на ужин. Отдельный кабинет, хороший ресторан, красный бархат, зеркала, а перед диваном — ширма. Еще заказал устриц, трюфелей и весь этот наивный ритуал. Борода превзошла все мои ожидания, такая приятная, щекотно-дразнящая и... — L многозначительно посмотрела на меня, и я пожалел, что мы оба удалили с лица фолликулы, и теперь их не восстановишь, несмотря на весь наш контроль над телом. — Когда Эдвин начал меня раздевать — а в 1880 это была та еще задачка! — он пришел в восторг от вот этого...

L изменилась выше талии, и я вынужден был признать, что слово «это» точнее, чем «эти». Такие же громадные как ошеломительная версия из 1957-го, но тесно прижатые друг к другу, образуя почти единую грудную массу.

— Потом он снял юбки и...

В таких расстроенных чувствах L-3H я еще не видел, она чуть ли не плакала.

— И вдруг... сбежал! Сбежал прямо из ресторана! Пришлось бы самой оплатить чек, если бы заранее не пронесла туда машину, чтобы вернуться в настоящее. Готова поспорить, он направился прямиком к той Анджелине и уговорил ее начать смешивать гены. Я так тебя подвела.

Я посмотрел на ее новые формы ниже талии.

Действительно, весьма необычные и не совсем в моём вкусе, но, кажется, всё правильно. Я сверился с картинками в досье Салливана. Угу, один в один.

Я утешил ее и простил.

— Моя дорогая L, ты — Время свидетель! — идеальное воплощение искусительницы 1880-х годов. Провал, наверное, как-то связан с ошибкой хронопсихолога, который изучал Эдвина. Ты по-прежнему гордость бюро, агент L-3H! А теперь давай отпразднуем. Нет, не меняйся обратно. Оставь как есть. Мне любопытно, что испытываешь, когда у девушки такой... как же они это называли в 1880 году?.. Турнюр!

В базе ФЛ

Оригинал прикреплен к посту

Путеводитель по колонке

Если кого-то интересует интересует рабочий процесс, вам сюда

Лестер дель Рей

1963

Завершилась последняя официальная церемония, но лишь через несколько часов Клифтон смог наконец сбежать от толпы местных обывателей с их болтовней, аппетитными дочками и глупым самолюбованием. Чтобы заполучить его, земляне выложили бешеную сумму и теперь рассчитывали получить свое сполна. Выход привел только на маленький, зато вроде бы пустой балкон. Клифтон с наслаждением втянул ночной воздух, и глаза безотчетно устремились к звёздам.

Зря он вернулся на Землю, но ему были нужны деньги. «Спейс продакт анлимитед» хотела, чтобы столетнюю годовщину компании помог отпраздновать настоящий герой дальнего космоса, а Клифтон как раз закончил миссию на Ригеле, вот и выбрали. До чего же его достали устроители с их тупыми речами и наградами... да и Земля тоже! Что ему одна планета, когда там, среди звезд, их миллиарды?

Из-за растения в кадке раздался тихий, неровный вздох. Клифтон резко повернул голову, но тут же расслабился. Незнакомец смотрел не на него, глаза за темными стеклами очков были устремлены в небо.

— Альдебаран, Сириус, Денеб, созвездие Центавра, — прошептал он. В его высоком голосе со странным акцентом сквозила поэтичная давнишняя тоска.

Клифтон присмотрелся к мужчине. Старичок был низеньким, сморщенным и сильно горбился. Длинная борода и темные очки скрывали большую часть его лица, изрезанного глубокими морщинами, которые оставались заметными даже в скудном свете луны.

Внезапно нахлынула жалость к этому человеку, и Клифтон, сам не понимая почему, подошел.

— Не вас ли я, случайно, видел на сцене?

— У вас отменная память, капитан. Меня прилюдно наградили за пятьдесят лет верной службы. Космические ботинки делал. Я всегда был хорошим сапожником. Глядишь, моя обувь оказалась полезной кому-то там далеко.

Старик показал на звезды и продолжил, крепко берясь за перила:

— Мне подарили золотые часы, хотя время для меня ничего не значит. А еще вручили дешёвый билет на круиз вокруг света. Ха, можно подумать, на этой планете остались места, которые мне хочется повидать! Вы уж извините, если в моих словах проскальзывает горечь. Видите ли, я никогда не покидал Землю!

Клифтон с неверием уставился на него.

— Но ведь все...

— Все, кроме меня, — ответил старик. — О, я пытался! Мне было до смерти надоела Земля, и я мечтательно посматривал на звезды. Увы, не прошел по здоровью. Раньше медики тебя проверяли от и до. Затем, когда требования стали помягче, я попробовал снова, но на корабле вспыхнула странная эпидемия, так что вылет запретили. Второй вылет отложился из-за бастующих. Потом корабль взорвался прямо на космодроме, спаслась только горстка пассажиров. Тогда я и понял: видно, судьба у меня такая, жить на Земле и нигде больше. Вот и остался делать космические ботинки.

— Я вылетаю обратно на Ригель через пять часов, и на «Мэрилу» есть свободная каюта. Вы полетите со мной, — неожиданного для самого себя предложил Клифтон в порыве жалости.

— Да благословит вас Бог, капитан. — Старик со странной нежностью коснулся руки Клифтона. — Только ничего не получится. Мне велено оставаться здесь.

— Никто не может приказать человеку торчать на Земле вечно. Вы летите со мной, даже если вас придётся тащить силой, мистер...

— Агасфер. — Старик заколебался, словно проверяя, знакомо ли собеседнику это имя. Затем со вздохом снял темные очки.

Клифтон на доли секунды встретился с ним взглядом и сразу отвел глаза, хотя воспоминание о том, что увидел уже бледнело. Затем перемахнул через перила балкона и побежал прочь от Агасфера к своему кораблю и бескрайним просторам космоса.

А позади, обречённый на бесконечные скитания, остался ждать Вечный Жид*.

______________________

* Вечный Жид (Агасфер) — легендарный персонаж христианской мифологии, обречённый на вечные скитания по земле до Второго пришествия Христа. По преданию, он проявил неуважение к Иисусу на его пути к месту распятия (по некоторым версиям — ударил или толкнул его), за что и был наказан. Образ Вечного Жида многократно использовался в литературе, искусстве и фольклоре, символизируя вечное наказание, неприкаянность и безысходность, а также ожидание конца времён.

В базе ФЛ

Оригинал прикреплен к посту

Путеводитель по колонке

Генри Слизар

1962

В последний день процесса небесный суд полнился ангелами, сидевшими на алебастровых ступенях вокруг арены правосудия. Зрителей привело сюда вовсе не болезненное любопытство. Глаза, устремлённые на обвиняемого, светились сочувствием, хоть их и туманила скука. Дело ангела Джона Мэттью Кресса не представляло особого интереса: его судили за высокомерие, тщеславие и беспочвенную критику — преступления, достаточно обыденные даже на небесах. Тем не менее день был последним, и ангелы слетелись, чтобы понаблюдать за драматичными прениями присяжных и услышать, как Святой Давид, окружной судья Восьмого небесного округа, огласит неминуемый приговор.

Вселенная сотрудничала, усиливая театральность дня. Пока участники судебного разбирательства ждали вердикта присяжных, пушистые облачка над головами приобрели грязноватый вид. Обвиняемый понуро сидел перед судейским возвышением, похоже, смирившись со своей участью, и его крылья выглядели жалко и потрепанно.

Судебный пристав, широкоплечий ангел с суровым голосом, потребовав тишины, объявил о прибытии судьи. Раздался легкий шелест перьев, и вошел Святой Давид, одетый в длинную белую мантию. С деловитым видом он занял свое место за мраморным столом. Какую бы печаль Святой ни испытывал в этот момент, он хорошо скрывал чувства.

— Вы уже вынесли решение? — спросил он, с непроницаем видом повернувшись к председателю коллегии присяжных.

— Да, Ваша честь.

— Прошу вас, объявите суду.

— Мы нашли подсудимого виновным по всем пунктам обвинения.

По арене пронесся вздох, который был не громче легкого ветерка.

Подсудимый, чью участь уже предопределил закон, одновременно древний и нерушимый, не шелохнулся.

— Обвиняемый, встаньте и подойдите к столу, — велел Святой Давид.

Осужденный встал и, волоча крылья, которые теперь затрудняли свободу движений, словно во сне направился к возвышению и склонил голову перед судьей.

— Джон Мэтью Кресс, — зычным голосом начал Святой Давид, — вы признаны виновным в таких преступлениях, как высокомерие, тщеславие и беспочвенная критика. Эти преступления не пристали ангелу вашего ранга и полномочий. Вы согрешили против собратьев, не задумываясь, что причиняете вред, и за ним неизбежно последует наказание. Вы нарушили священные заветы, которые мы чтим. Вы позволили взять верх над вами нечестивой гордыне... гордыне, что разъедает само сердце любви. Вы поставили себя выше древних законов неба и должны заплатить за грех.

Святой Давид выдержал паузу, его взгляд посуровел.

— У меня нет иного выбора, кроме как следовать нашей славной традиции и вынести приговор, сколь бы суровым он ни казался. Ангел Джон Мэтью Кресс, я приговариваю вас к жизни.

***

В крупной кливлендской больнице на свет появился мальчик. При крещении его нарекут Джоном Мэтью Крессом. Как и все новорожденные, он постоянно кричал, словно был недоволен до крайности.