Когда читаешь о неком произведении, что это шедевральный шедевр, рука тянется к браунингу. Шедевр — это вечное произведение, о котором спорят и через десятилетия, если не через века и которое однозначно оказывает влияние на всю литературу. «Конёк-горбунок» — это шедевр. «Мастер и Маргарита» — шедевр. «Мёртвые души» — шедевр.

«Петербург» никакой не шедевр. О нем не спорят, зрителя не засыпают экранизациями и уж точно никто из писателей не правит себя «по Белому.

Ах, символизм, ах, догоним и перегоним «Улисса», который вышел из «Петербурга». Аполлон Аполлонович Аблеухов»: плл-плл-бл. Липпанченко: его обратка лпп. Анапест амфибрахием погоняет. Медный всадник гоняет бесов красной маской смерти. Если вы не испытали оргазм при чтении, значит, вы ни черта не поняли в символизме. Дыр бул щыл вам в зад.

А, если малость посерьезнее, то роман на любителя. Кому-то и соленые апельсины нравятся. Кому-то ковыряться в мелких характерах персонажей и картонных локациях великого города, давшего название роману. Петербурга тут с гулькин нос. А в любом рассказе Чехова или Гоголя герои показаны глубже, чем в этой эпопее.

Ну ладно, может, кто в впадающем в маразм сановнике что-нибудь глубокое увидит. Аллюзию на отмирающую Россию, например. Кому-то аморфный Коленька понравится. Кто там ещё? Фивки за 20 копеек. Или другой поток сознания?

Раскрученный Акуниным маховик губернских детективов выдает на-гора свою продукцию. И хруст французской булки в антураже конца девятнадцатого — начале двадцатого века успешно находит своих почитателей. Тем более, что основоположник на данный момент в опале, почему бы не почитать что-нибудь, идентичное натуральному.

Тем более, что детектив написан качественно. Работает поставленная локация — губернский город Татаяр с окрестностями, запущены очередные Холмс и Ватсон (раскрыватель занятных преступлений и его суетливый помощник), выписаны по нижней планке допущения основные и второстепенные персонажи и продуман синопсис со старательно сочиненными ложными следами и агато-кристиевской загадкой «Убийца ли дворецкий».

Конечно, если поставить целью насобирать блох, это не предоставит никаких затруднений. Например, в городке, где все про всех знают, никто не в курсе, где проживает агент сыскной полиции, откуда он изо дня в день ходит на работу и вызывается для ответственных заданий, а если нарядится бабой, то его никто в упор не узнаёт, несмотря на мужскую фигуру и примелькавшуюся в городе внешность.

Но абсолютно тоже можно сказать и про самые известные детективы. В целом же в категории «криминальное чтиво» «Смерть в салоне» выглядит достойно. А вот останется ли полковник фон Шпинне в читательской памяти, это вопрос времени и прокачки персонажа неким Брусиловым или человеком, использующим эту характерную для описываемого им времени фамилию.

Такое впечатление, что Хмелевская то ли на спор, то ли по другой причине взялась написать детектив про любой повседневный предмет. Например, про зажигалку. Бывали такие случаи в литературе, что даже пародировалось в «Турецком гамбите» Акунина. И так как особых замыслов не было, то получилась безделушка с суматошными действиями персонажей, непрокаченной интригой и незамысловатым общим сюжетом. Нахождение протухшего трупа, байки про непобедимый бамбук и женское перекрашивание волос здесь абсолютно равноправные события. В-общем,, вышла дамская история, рассказанная в женском кругу после нескольких бутылок кадарки. Поклонникам пани Иоанны (полной тезки автора) прокатит, остальные поставят знак равенства с каким-нибудь «Покером с акулой» Донцовой.

Роман написан по уважительной причине — Куй железо, пока горячо. «Горячие игры» имели весьма успешные экранизации, и очередной роман цикла просто обязан был появиться на свет. И наиболее разумным решением было не выжимать новые приключения старых персонажей, а запустить приквел. Провести ниточку к старому интригану Дамблд..., тьфу, Кориолану Сноу, объяснить некоторые моменты трилогии и замутить что-нибудь свежее. Конечно, интересы целевой аудитории были во главе, поэтому опять главные герои — весьма молодые люди, любовь, романтика, баллады и совершенно не вяжущие с этим хладнокровные убийства, которые, впрочем, большинством читателей воспринимаются естественным развитием событий, как, к примеру, смерти в «Острове сокровищ» Стивенсона.

Надо сказать, что в рамках поставленных задач, «Баллада» вышла хорошо. Как и в начальных «Голодных играх» здесь хватает несуразностей и логических противоречий, но произведение получилось самостоятельным, с неплохими персонажами и общим сюжетом. И, самое главное, коммерчески перспективным как в литературном, так и в кинематографическом плане.

Все романы Саймака мне близки локациями. Подчеркнуто фантастические, они на протяжении какого десятка страниц почему-то становятся знакомыми и чуть ли не родными. Кажется, я уже жил на «Пересадочной станции» или в «Заповеднике гоблинов», чего не скажешь, к примеру про Средиземье. Вот и здесь быстро осваиваешься вместе с астронавтов на незнакомой планете (который тоже не спешит под защиту звездолета). Несмотря на людоеда, странные туннели, холмы и пруды. Как будто вышли кореша поболтать на веранду дачи. Но почему-то затравка оказалась куда мощнее развязки, и всё начало рушиться после появления бабы. В итоге и сплав трех разумов завис в воздухе, и какие-то нелепые слизни и драконы повылазили. И почему именно Шекспир? Тоннель напрашивался превратится в бутылку Клейна. Плотояд должен был закольцеваться с самой планеты. И еще стопятьсот твистов а-ля Шекли. Послевкусие оказалось бледнее вкуса.

Современная сказка для подростков. Поэтому и написание стилизованно под подростковое мышление. Детектив — мальчик в теле взрослого. Криминал — на уровне кражи телефона у зазевавшегося туриста. Разумеется, никаких взрослых неприятностей, вроде воспаления легких или реальных проблем бездомных людей. Всегда найдутся добрые тёти, детки-бомжи читают книжки и растят котяток, а не нюхают клей, курят куришку и бухают бухашку. И любой сынок-мажор называется Королем-воров и ему верят даже прожженные антиквары. И появление темпоральной карусели в этом карамельном мире выглядит вполне органично. И даже откровенные провисания, вроде появления в достаточно небольшом городке копии сына олигарха никого не беспокоит. Зачем документы, учеба и жизненный опыт — раз, и ты настоящий взрослый.

В-общем бомжевание детей — это весело, интересно и романтично.

Когда читаешь подобные произведения о человеке, который превосходит всех мыслимых супергероев в тактике и стратегии, то хочется спросить автора, а что же он так плохо кончил и ничего не добился на веки вечные. А романе таких человеков не один, и не два. Это Сталин, правящий миром взмахом ресниц. Это Мессер, приказывающий миру всё, что угодно. Это Жар-Птица Стрелецкая, заставляющая мир поднести ей всё на блюдечке. Это Холованов, успешно сражающийся со всем миром. И ещё не раскрученные персонажи, вроде Гитлера, Ширманова, капитана «Амурлеса», которые тоже сначала все просчитывают на пять ходов, а потом идут в туалет какать.

Перебор непогрешимых супергероев. И начинаешь к ним относиться, как к Бэтменам и капитанам Америка. Очутилась русская девушка с пустыми карманами в далекой стране? Назавтра ей буржуины будут чемоданы с миллионами подносить. Забыли приставить к фокуснику стаю ротвейлеров — она распустил посреди Рейха всю тюрьму, выставив клоунами многочисленные гестапо и СС. И так далее.

А по итогу ничего ни у героев не получилось из их замыслов. Ни у персонажей, ни у прототипов. Кто-то забытый на пенсии доживал, кто-то у психиатров месяцами лечился, а кто-то помирал в луже собственных нечистот без врачебной помощи. Для хитроумных властителей человечества — мелко и тривиально.

Да и чисто технически художественный «Выбор» уступал публицистике Суворова. Рубленые предложения. Главы размером в абзац. Как будто клип вместо фильма.

Подчеркнуто Pulp Fiction.

Автор замахнулся на проблему, которую ему осилить не удалось. Нет, большинство читателей — любителей фантастики будет вполне удовлетворено — не бесконечные мечи-магия, ни миллионные попаданцы — это ж настоящая, посконная НФ, Стругацкие там, Лем. Как ещё Ефремова не вспомнили. А, по сути, это просто научно-фантастические локации, построенные ещё в классические шестидесятые. Нет, конечно, можно взять любую главу и развить мысль автора до чего угодно. Смертны ли люди в принципе, кто создал создателей, какие сны в том смертном сне приснятся... И так далее. Но, раз ты полез на плечи гигантов, сделай хотя бы новый уровень вверх. Ну хоть высотой в воротник. А этого я не увидел. И даже почувствовал нарастающее с каждой главой беспокойство, как это все разрулить! Особо, кстати, не разрулилось, хотя эстеты могут написать глубокое эссе о значимости искусственной пантеры в точке производной нового мироздания.

Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно.

«Моби Дик» — замечательный роман для поисков глубинного смысла. Хочешь — обосновывай смысл жизни человека или человечества, хочешь — ищи библейские мотивы или параллели. Не хочешь — читай как Жюля Верна или Джека Лондона. Ну, или можешь глубокомысленно обронить в разговоре «Читаю «Моби Дика». Много думаю» и собирай плюсики в карму. Современники особого оргазма от приключений капитана Ахава и Белого Кита не испытывали — Мелвилл после романа даже был вынужден иногда печататься за свой счет. А спустя много лет произведение назначали шедевром классики. И мнение рандомного читателя после этого стало абсолютно ненужным. Критика «Джоконды» или «Лунной сонаты» ведь характеризует не произведение искусства, а самого критика.

Но так как я абсолютно не медийная личность, опасаться нечего. Каких-то значимых философских аспектов роман не предлагает. Зоологические вставки чужеродны. За персонажами любопытно понаблюдать, но в силу их предсказуемости рано или поздно утомляешься. А по прочтении задаешься вопросом — А для чего весь забор выстроен? Да, все в мире бренно, а человек — особенно.

Впрочем, я болел за кита. Единственное адекватное существо в романе.

Вот, если бы не знал, что это Булычев, подумал, что кто-то подражает Владиславу Крапивину. На минималках. Так неуклюже изображен основной конфликт, что думаешь, что иногда писатель позволял себе подхалтуривать. Хороший подросток не такой уж и хороший (в отличие от крапивинских и булычевских подростков). Ему плевать на всех, а когда попадает в трудную ситуацию, взял без спроса и испортил значимую чужую вещь, он без зазрения врал (вообще-то я никогда не вру, ага) и подставлял других. Ну и что, подумаешь, друга Макара выгонят из экспедиции, не маленький, знал на что шел. А Макар только ради детской дружбы против желания использовал неотлаженную уникальную машину не по предназначению с неясными последствиями. У сестры поломалась личная жизнь, маме приходится юлить и заискивать — пофиг, главный герой выше этих мелочей.

А на другом полюсе — обозванный им Томатом человек. Не сделавший ничего плохого. Но, ведь идеальных людей не бывает, у этого была тяга к вещам. А это абсолютное зло. Неважно, что антагонист во всем оказался прав, эту сволочь надо гнать и, в конце сделаем его психом, крушащим ценное оборудование, а подростка героем, бросающим себя на амбразуру. Ишь, помидор, пластинка буржуйской группы АББы ему ценнее понтов малолетнего брата невесты, пофорсившего украденным дефицитом на вечеринке. Воспитатель хренов.

Повести Булычева обычно дарят ностальгическую атмосферу. Здесь же больше недоумения, к чему что? Ради отъезда нелюбимого квартиранта? И ведь материал для повести был хорош, аппарат, который восстанавливает память предмета. Уж у кого, а у Булычева мастерства сотворить хорошую повесть на этом фундаменте, в достатке. А создалось впечатление, что писалось в срочном порядке на заказ.

Понятно, что эта книга имеет ярко выраженную цель популяризовать школьную (и немного выше) математику и, при случае, другие науки. По сути, это набор задач, замаскированных под реальные события (конечно, в этом плане сильно притянуты за уши) в форме «Найди ошибку». И в математическом плане книга хороша. А вот в остальных — большие вопросы. Художественную сторону не рассматриваем, понятно, что это не литература. А человеческие посылы даже для глубоких советских лет неоднозначны.

Вас не смущает, что малолетняя девочка путешествует по всему свету с каким-то стремным мужиком, который даже не потрудился узнать её имя? А настоящий папа, потерявший дочку, ничуть этим не озабочен, даже когда они встречаются, чувств в нем как в гранитном парапете?

Человека, позиционирующего себя математиком, выставляют не рассеянным, а откровенно глупым и даже психически неустойчивым. Вы бы согласились оперироваться у хирурга, не знающего, где находится колено? Или ехать с шофером, нажимающим на педали рукой? Здесь профессор милый чудак, но, безусловно положительный персонаж. Простите, если он не понимает своего откровенного кретинизма, не учится на ошибках — это вид заболевания. А читатель юного возраста воспринимает книжку не как задачник, а как алгоритм недоверия к учителям.

А вот девочка обладает обширной эрудицией в области математики, явно превышающий её возрастной уровень. И это при том, что она тоже не развивается, не читает, не учится, просто — раз, и на все математические закавыки дает правильный ответ. Даже Электроник вел себя куда более человечески у Велтистова, развиваясь на своих недочетах.

И, увлекаясь подбором очередных задачек, автор и сам дает противоречивые данные (например, проводя лекции о космических величинах, было сообщено, что биллион — это миллион миллионов и на последующих «совещаниях» этот любопытный факт (в зависимости от систем счисления, биллион может и миллиардом, и триллионом) никак не разобран.

Да и однотипность глав начинает приедаться. Если уже облекать задачник в приключенческую повесть, то нужно поработать было и с гарниром.

В принципе, это обыкновенный фанфик. Со всеми втекающими и вытекающими.

Только непонятно, почему автор выставил Иисуса таким отвратительным. Мало того, что он ничего сам из себя не представляет. Чудеса делает по щелчку пальцев (бог так ему и сказал, это не ты чудеса делаешь, а я). Ничего не умеет, ни мало-мальской профессией не овладел, много косяков наделал (как утверждает и сам автор). Но много и откровенно отвратительных поступков. Пример.

Распяли отца (а на деле не отца), плотника Иосифа, приняв ошибочно его за повстанца. На следующий день после погребения мать Мария рассказывает, что после того, как Иосиф прибежал в Вифлиеме спасать новорожденного сына от смерти по приказу царя Ирода, ему каждую ночь снятся страшные сны. Иисус возмутился, назвал мать и умершего страшной смертью отца великими грешниками, хуже царя Ирода и его солдат, убивающих младенцев. За то, что он не предупредил жителей Вифлиема. Ему,конечно, все равно, что вряд ли полу-бродягу жители послушались и эмигрировали мгновенно в Египет. Плевать, что Иосиф еле-еле успел домой, чтобы затаиться.

Иисус гордо забирает деньги и уходит из дома. Бросив вдову-мать с 8 малолетними детьми. Зачем им помогать, грешникам великим. Через четыре года козопаства с Сатаной (да-да) ободранный и нищий он является домой, заявляет матери и братьям, что он видел бога и требует ему поверить. Когда в его словах сомневаются, он заявляет, что у него теперь нет матери и семьи и уходит навсегда. А матерью объявляет умудренную жизнью проститутку.

Это точно спаситель? Для чего весь текст Сарамаго вызывал непрязнь к Иисусу? Зачем какой-то сусальный Дьявол назначен в наставники сыну божьему? Для оригинальности? Для оживляжа канонического евангелие? Не знаю.

По сути, это первое и единственное произведение Суворова-Резуна, вызывающее яростное неприятие, вплоть до признания «Ледокола» экстремистской литературой. Хотя его основной тезис — Сталин хотел первым напасть на Гитлера настолько очевиден и объясняет многие странные вопросы сороковых и тридцатых. Казалось, ну и что, что СССР хотел разгромить злого Гитлера. Ан нет. Как будут юлить и крутится знаменитые историки на простой вопрос — когда Советский Союз вступил во Вторую Мировую. Это другие страны начали воевать, а мы мирно строили свои трактора. Много художественных фильмов вы видели про польскую или финскую войну? В поликлиниках ветеранов и инвалидов японской без очереди не пропускали. Все знают, что эти войны были, но их не было. А будешь настаивать — там и до статьи недалеко за дискредитацию.

А художественно «Ледокол» весьма коряв. Это потом Суворов научится свои идеи оформлять и литературно, и даже с издевкой. Здесь же — всё ради идеи намешано, и очень сумбурно.

Да и читать этот нон-фикшн становится с каждым годом всё менее законно. Такие дела.

Пикуля много где поругивают за беллетристику исторических произведений. Мол, не совсем верно рассказано, акценты мелки, для неприхотливой интеллигенции первого колена. Как будто те, кто выше популярной исторической литературы, читают сугубо «Слово о полку Игореве» в оригинале. Главное у писателя — вывернуть ещё один пласт, не особо рассматриваемый в школьных учебниках, для первоначального ознакомления.

Литературные персонажи тоже прописаны, но не цепляют, а вот атмосфера и локации достаточно ярки. Вот, честно говоря, много ли читали о Семипалатинской области начала ХХ века? А «На задворках великой империи» даёт о ней замечательную картинку, где уместились все — чиновники и местечковые дворяне, евреи-лавочники-анархисты, местами, в одной личности. Забитый народ и европейский прогресс в виде механизированных немецких фермеров. И хруст французской булки, а как же. Причем видимой не из демонократических девяностых, а из вполне люто коммунистических шестидесятых.

Обязательный Ленин упомянут, но со странным эпитетом «ортодоксальный», приверженцы Маркса обозваны марксишками (конечно, устами жандарма, но всё же). Конечно, текст малость утрированный — князь-губернатор на короткой ноге и с большевиком, и с эсером, и с черносотенцем, и с полицейскими. Подаётся как радетель за справедливость, устилающий благими намерениями дорогу в ад.

Но много и аллюзий не то, чтобы на действительность 1960-ых, но и даже на сегодняшнее (а может и на будущее) время, что уже поднимает роман на более высокий уровень.

И, кстати, на землях современного Казахстана в романе ни разу не упомянут ни один казах. Только степняки-киргизы, что как бы намекает на скороиспеченные революцией народы.

Стойкое впечатление, что автор выполнял план по приключенческой экзотике специально под заказ «Библиотеки приключений и научной фантастики». Настолько сырая, непродуманная, склееная впопыхах история. Поехал этнограф в Таджикистан, а там бегает глазастая младшеклассница. Запал на лолиту гумберт, есть-спать-пить не может, хочет разгадать слово «язычница». Внешние признаки, уклад и обряды жителей обособленного кишлака он не расшифровывает, местные коллеги ему не помощники. Что нужно делать? Завязать приятельство с отцом и ломануться в Чехословакию читать книгу на пальмовых листах. В сталинские времена ведь каждый советский этнограф по своим хотелкам ездил за границу за казённый счет, хоть бы официальную причину автор придумал. Прошли годы, война. Перевели ему чехословаки индуистский текст, и сразу наш этнограф ляп заметил — там не про материальные сокровища бают, а про музыку в душе. Зауважали чехословаки умного русского, хотели даже книгу на пальмовых листьях в честь умного гостя назвать.

Но автору не до того, он в Таджикистан ломится, страстью гонимый (для ещё не развращенных советских читателей это объясняется желанием узнать слово «язычница»). Но почему-то юная дева не воспылала такой же страстью к угасающему фитильку, а попросила сосватать ей бывшего одноклассника. На этом всё.

Экзотики хватает, смысла не очень.

Автор, конечно, раскрутил обыкновенную фэнтезийную повесть до глубин создания миров. Городской парк расширен религиозно, мистически и философски до необъятных границ. Кто более правый, кто более левый — лес или человечество. Вроде, автор за чистую природу, потом — раз, и, вроде, там в чаще, абсолютное зло. А потом — опять чистый лечебный лесной воздух. И в конце концов этот дуализм даже разрулился в конце без явных натяжек.

А, если учесть, что это чисто подростковая литература, то книгу однозначно относим в плюс. Есть, конечно, некоторое натяжки, вроде, просачивания реальных людей в раковины и сантехнические трубы или существование мятежников , которых лес должен ликвидировать чуть ли не за пару часов, но, в целом, градус развлекательное чтиво удерживало до самого конца.

Как и положено подростковому чтению, взрослые здесь малость малахольные, а дети не по годам отважные, рассудительные и решительные, но это издержки жанра. Такого широко распространенного, что выдвинуться в нем удается немногим. Так что Александру Райну ещё создавать и создавать новые вселенные в привычных локациях.

Успех «Шерлока Холмса» неотвратимо действовал на многих авторов. Честертон упрямо раскручивает своего персонажа — отца Брауна, который в очередном рассказе решает задачу как ребус на последней странице в журнале. Как и во многих других рассказах Честертона, здесь двухходовый твист — все считают, что убийца — дворецкий, а наш толстячок убеждает остальных, что убийца — садовник, так как дворецкий не любит розы.

Вот и в «Человеке в проулке» оптический эффект, весьма спорный, кстати, старательно приберегался Честертоном для доказательство правоты его героя. Ни мотивы, ни следственные действия, ни аргументы противников после резюме отца Брауна, как и в других произведениях, даже не рассматриваются — все дружно балдеют от неожиданного, хотя вовсе и не железобетонного вывода. И умозаключения Шерлока Холмса выглядят на этом фоне (а куда деться от сравнений) просто математическими доказательствами (они учитывали и характер, и научно-следственные мелочи, и даже второстепенные факты).

Но, в отличие от немного занудливой морали (вроде, становления на путь истинный заблудшей души Фламбо) других рассказов, здесь явно юморная концовка, которая перевешивает трагизм двух смертей (причем, вторую особо и не объясняли). Карикатурные представители аристократии и героики выставили себя в дурном свете. Интеллигентно произнесем несколько «ха», отдавая дань британскому юмору.

Гюго к концу своей жизни был самым почитаемым писателем Франции. «Девяносто третий год» — последний его роман. Тема романа — самое почитаемое во французской истории событие (Великая французская революция). Вроде бы, эти вводные гарантируют статус произведения на уровне «Войны и мира». Но в реальности, несмотря на частый выход романа в печати и многочисленные переводы, особого пиетета он не вызывает. Косвенное свидетельство — отсутствие интереса к «Девяносто третьему году» у киношников. Возможно, тут постарался сам Гюго. Про Робеспьера или Дантона читать откровенно скучно, в отличие от злоключений расстрелянной французской крестьянки. А самый активный эпизод — битва за башню — два десятка против четырех тысяч.

За неимением беллетристических зацепок, акцент смещается на гуманистические ценности. Человек или социальные догмы, что более важно. Для другого писателя роман был бы вершиной. Но после «Отверженных» или «Собора Парижской богоматери» — роман выглядит проще.

Лукьяненко в расцвете писательской формы. По сути, здесь только одна придумка — в начале было Слово. Которое из абстрактно-религиозного превращено в этакое п-мерное пространство. И увидел писатель, что это хорошо. А параллель с евангелием уже ход достаточно известный. В принципе, на этом всё. Потому что дальше идет обычная беллетристика, которая живо читается и так же быстро полностью переваривается. Триста пятьдесят страниц нехитрого действа — все бегут, бегут, бегут, бегут... С обыкновенными двухходовыми ситуациями в духе Лукьяненко — «я сделал такой-то вывод, но он оказался диаметрально противоположным случившимся». Живописи и психологии минимум — обычная фэнтазийная бытовуха — мечи, харчевни, церкви, даже с планёром и пулевиками ничего оригинального. Железо как высшая ценность или интриги имперского двора — только штришки. Главная цель Лукьяненко — не расплескать заготовку про нового мессию и постоянно юзать фишку со Словом.

К сожалению, в значимое произведение это идея не реализовалась, но для легкого чтива — вещь добротная.

Акунин стал заложником своего персонажа. Вынужденный постоянно пилить опилки, он уже давно не может влить живую воду в жилы героев. Одни и те же опереточные ходы, одни и те же локации и способы распутывания ловушек. Это, когда был талант, он каждую новую книгу о Фандорине стилизировал под разные жанры. Всё, талант закончился, кушать хочется. Уже разные «Планета Вода» были дилетанской чепухой, списываемой на литературных негров.

В «Яме» автор не смог даже продумать концовку, скомкав её как надоевшую промокашку. Остаётся ещё пока работающая беллетристика, читается легко и не напряжно. И ностальгия по герою, когда персонаж «Алмазной колесницы» или «Статского советника» действительно притягивал и подсаживал на свои приключения. А в «Яме» уже не герой тогдашнего времени, а зомби.

После первой части Жихаря, непривычно насыщенной литературными эскалибурами, с легкой настороженностью отнесся ко второй части. Предчувствия не обманули. Автор обреченно эксплуатирует проложенную колею. Если в первой части он смело вводил новых персонажей направо и налево, то тут лишь горсточка второстепенных, вроде Невзора, княжны да кузнеца. Даже Мордрит практически не разработан, зато как за костыли Успенский держится за Беломора, Артура, чайного монаха, которым здесь делать совершенно нечего. Нет, конечно, были и семь Симеонов и библейские аллюзии, но очень уж вымученными они выглядели. Надо о чем-то писать, вот и разбавляется текст водицей.

Хотя начало до попадания Жихаря в кабалу, было ничуть не хуже первого начала, да и идея с временными и мемориальными закавыками тоже перспективна. Но реализация тускловатая. И самое печальное — пасхалок в разы меньше, они уже не льются по десятку на абзац, а выстраданы ремесленничеством.

Но как лингвистическая сказка «Время Оно» еще выглядит цельной боевой единицей. Вот только степень ожидания следующих приключений уже гораздо ниже.

Конечно, еврейская трагедия войны не подразумевает критики произведения. Вон в аннотация все предложения начинаются с «Великолепная», «бесподобная», а то вдруг, не дай бог, в антисемитизме заподозрят. Кстати, а не задумывались, почему роман в 1978 году подвергся нехилой цензуре. Ведь он полностью советский, про зверства фашистов. Наверное, из-за злой и несправедливой предвзятости, как же еще.

Не буду останавливаться на художественной ценности романа. Она значительна, беллетристом Рыбаков был всегда, а в «Тяжелый песок» он ещё и душу вложил. Поговорим о содержании, тем более, что роман условно автобиографический.

Еврейская семья живет в Украине, на границе России и Беларуси. Но кругом только евреи, а единичные русские или белорусские жители описываются с налетом экзотики — глядите, есть, оказывается люди, что в вышиванке ходят. Причем, они упоминаются, только если оказывают значительную помощь семейству. Проскакивают фразы, что кто-то из родни даже на русских женился.

Все члены семьи — исключительные люди. Сильные, красивые, благородные. Только в деталях проскакивают странности. Мама — образцовая хозяйка, но никогда не встает к заболевшим малым деткам — разве могут болеть зубы, это же кость! Странно. Папа швейцарец — честнейший человек, но почему-то всегда на материальных должностях и у семейства всегда водятся хорошие деньги. Надо заплатить баснословный гонорар модному адвокату — не вопрос. Даже в войну они покупали за золото оружие. Можете представить белорусского селянина, покупающего за золото автоматы у немцев? Я с трудом. Сам автор, конечно, тоже рыцарь. Запросто перед энкаведешниками берет на себя вину по распространению фашистских листовок, и те, умилившись благородством, сжигают все улики. Но вот один факт. Он выбрался из захолустья в Калинин (Тверь), начал учиться в Ленинграде на инженера, занимая авансом эту должность. Вдруг скандал — его обвиняют в неправильных нормировках и материальных проблемах (и с точки зрения закона вроде бы небеспочвенно). Он списывает все на козни беженца-поляка. Якобы с блеском оправдывается, но тут же увольняется с завода и бежит домой, где все удивляются, что ж дипломированный специалист бросил карьеру. А на личном фронте у меня проблемы. Ага.

Не такие уж и идеальные оказались и родственники. Брат — партийный деятель, явно в репрессиях был замазан и сам пострадал — отправлен в Сибирь, где вдруг вместе с женой в тридцатые годы попал под поезд. Странно, но пусть. Дядьки — кто с немцами сотрудничает, кто пьет беспробудно, кого Советская власть приговаривает к расстрелу за халатность. А уж такие мелочи, как «от него плакала вся улица и облегченно вздыхала по избавлении школа» подносятся под соусом незаурядности личности.

Местами у Рыбакова проскакивают и другие странные вещи. То он хвалит высказывания немецкого военачальника Гудериана, то обмолвится, что дети сначала учились в хедере, а потом для надобности в обычной школе. То расскажет про свои подвиги в военной разведке (в реальности служил по автомобильной части).

Неужели военных и жизненных лишений было недостаточно, надо повышать градус идеальностью родни? И поют они лучше Шаляпина, и красы каждый неописуемой, авторитет выше сталинского, и силушка как у Ильи Муромца, и благородство английских джентльменов. Разумеется, даже умирали они, совершая подвиги, от семилетнего мальчика до пожилой бабушки. А немцы их на кресте распинали и секирами пополам разрубали.

Василь Быков, к примеру, ангелов из человека на войне не делал. И веры к его героям не в пример больше. А Рыбаков писал немного с другими целями.

В принципе, ничего сложного в концепте книги нет. Это набор классических детективных боевиков, где негодяем поочередно выставляется чуть ли не каждый персонаж, а результате автор останавливается на дворецком. Правда, автор сделал ставку на экзотическую локацию. Мол, под токийским вокзалом находится гигантский бак с водой, внутри которого — книгохранилище раритетных изданий.

Но эта задача не покорилась Канеко. Мало того, что он не смог аргументировать целесообразность такой идеи — хранить посреди воды в сеймически и техногенно неустойчивом районе редкие книги — это дебилизм. Даже не надо ждать землетрясения, цунами или бытового прорыва. Легкая диверсия, а по содержанию кругом враги — и всё — плакал Нострадамус в обнимку с да Винчи. Так ещё и полное непонимание реальности. Почему-то нас убеждают, что про библиотеку(!) основная масса народу знает на уровне городских легенд. Хотя только обслуживание, а той же воде надо как-то циркулировать, иначе зловоние гнилых вод тут же вокзал почувствовает, уже задействует столько служб, что про библиотеку будет знать любой нищий. Плюс нельзя находится в центре мегаполиса и уверять, что все этого не замечают.

Да и сама «библиотека» странная. Посетители, как бы есть, но их почти нет. Откуда поступления? Ага, каждый мечтает пристроить в бачке громадного унитаза под вокзалом что-нибудьб антикварное. А сама библиотека ещё их и продает, как будто это книжная лавка. Для чего аквариумы городить?

Не совсем Донцова, но особо от неё далеко не ушли.

Один из лучших образцов солдатской прозы. Когда не особо важен военный аспект произведения, всё заострено на поведении человека в критических ситуациях. У Быкова вообще никогда сочиненное за письменным столом действие не заменяет реализм. Когда на первый план выходят холод, голод, усталость, физиологические нужды. Если герой провалился зимой в воду, то его основной целью будет стремление согреться и обсушиться, а не героическое пленение фашистского начальника.

Ко времени написания повести Василь Быков достиг мастерства и как беллетрист. «Пойти и не вернуться» держит в напряжении на протяжении всего произведения. Даже в конце не понятно, выживут наши герои или нет. Любопытна и философская подоплека. До рокового выстрела ведь даже нельзя полноценно назвать Антона предателем, даже наоборот, его действия (как он оправдывался перед собой) были, в целом, во благо. А само предательство довольно слабо аргументировано, даже сдав немцам разведчицу, вряд ли он бы перекрыл этим поступком свою былую партизанщину. Особой ценности зеленая Зоська не представляла, пароли утратят актуальность, знаний у неё кот наплакал, даже месторасположение отряда сам Антон знал куда лучше девчонки. Немцам куда проще, взяв всю информацию, ликвидировать самого Антона как мутного кадра. Или отправить его в самое пекло, в те же лесные облавы.

В-общем, есть над чем поразмышлять и после чтения, примерев на себя персонажей и их ситуации, причем, не только главных героев, но и второстепенных. Например, жителей хутора.

Чтение навеяло похождения Штирлица по коридорам РСХА. Откровенно натужное произведение, держащееся на костылях — именах Гитлера, Гиммлера, Шелленберга... Смысла, конечно, минимум, Третий Рейх не-пойми зачем пытается вызволить из Тауэра захваченного диверсанта, который пытался захватить в плен мистера Черчилля. Нет, это уже не Штирлиц, там иллюзия политических интриг, это Квентин Тарантино, который сжег Гитлера прямо в кинотеатре. Разумеется, с элементами джеймсбондовщины, в честь матери автора, с ирландским колоритом. Тамошний бравый ирландец запанибрата с фюрером, ерничает над рейхсфюрером и бьет морду всем эсэсовцам, кто не выше майора.

Конечно, как и положено в бестселлерах, здесь никакой исторической реальности, прописанных характеров или идеи. Известные личности плетут заговоры, автоматчики расстреливают Гитлера (ну почти), народ покупает очередное «Смертельное убийство» Гениана Зелёного по-английски.

До этого произведения не знал о Льюисе ничего, кроме отдельных биографических фактов, вроде дружбы с Толкиеном и христианских пристрастий. И, в принципе, ничему сообщенному не удивился. Как и все люди, создающие незаурядные произведения, автор особыми человеческими ценностями не отличался. Особыми прегрешениями, впрочем, тоже. Но любопытный факт — несмотря на всемирную известность, Льюиса не любили на малой родине (в частности, из-за отношения к отцу, который терпеливо содержал непрактичного сына, который даже не потрудился побыть с отцом в период его умирания. Льюиса не любили на родине — в Ирландии (из-за проанглийских позиций). Льюиса не любили на работе в Оксфорде — из-за пренебрежения тамошними традициями и неуклюжих интриг. Льюиса не любили женщины — одна прожженная американка женила его на себе на склоне жизни из-за меркантильных побуждений. Его не любили церковники, считая, что он неправильно направляет паству неоднозначными толкованиями. К Льюису охладел, в конце концов, даже знаменитый друг Толкиен.

Писатель был неопрятен, непрактичен, просто сноб. Например, из своего многотысячного состояния он выделил по завещанию прислуге, которая годами возилась с им и его хозяйством 100 фунтов и искренне считал, что он их облагодетельствовал по гроб жизни. А, если на протяжении долгих лет все по разным причинам негативно относятся к человеку, то вряд ли он пример для подражания.

В-общем, заурядный дрянной человечишка. За исключением маленькой детали. Он создал одну из самых знаменитых сказочных историй ХХ века. И к этому достижению не удалось и близко подойти соседям, коллегам и праведникам.

Если бы «Племянник чародея» был написан сейчас, то он гарантированно бы затерялся в пучине разных сказочных попаданцев. Но близость к Толкиену осветила и произведение Льюиса, который и сам по себе был фигурой незаурядной. Здесь даже для середины ХХ века в сюжете нет ничего особенного и основной упор автором сделан на библейский симулякр — сотворение мира. Ведь Льюис был убежденный христианин до последней молекулы. Да и концы нарнийской франшизы требовалось связать, ведь «Племянник чародея», являясь началом истории, был написан позже большинства романов цикла. И эта вспомогательность чувствовалась многими — не зря даже киношники начали свой высокобюджетный цикл с более успешного «Шкафа», игнорируя приквел.

И скажите, верите ли вы в то, что подростки, имея возможность посещения множества волшебных стран, спокойно закопают чародейные кольца и даже не попробуют ими воспользоваться. И автор благополучно расстается с введенными постфактум персонажами. А рождение новой аристократии из кэбмена и его жены? У взрослых людей вообще никаких черт характера — какие-то фишки. Мы назначаем вас жить в изоляции от всего человечества — да, конечно, мы будем добрыми монархами, всю жизнь мечтали общаться со слонами и кобылами, пошли в пень эти Лондоны, вспоминать не будем.

Зато написано про господа нашего Аслана, значит, великая литература.

Понятно, что это не художественное произведение в своём классическом варианте. Сюжет — это всего лишь леска на которую нанизываются абзацы и предложения, чуть ли не каждое из них является отсылкой, аллюзией и пасхалкой. Осознав сей дивный факт, я уже не столько следил за происходящим, сколько искал в памяти, откуда заимствована та или другая фраза, и даже поспорил сам с собой, что обязательно будет, что-нибудь, к примеру из Высоцкого. И в скором времени, уже читал, что не успели оглянуться, а сыновья, а сыновья уходят.

Но, увы, за такие произведения автора не причислят в отцы-основатели, и не дадут Хьюго. Ибо признаться в любви к нарочито вторичной компиляции любому критику смерти подобно. Да и автор местами увлекается возможностью вставить в псевдо-былину всё что угодно, от АК-47 со свинцовыми шариками до «а на левой груди профиль Сталина». Да и, мягко говоря, конец откровенно смазан приёмом — и герои всё забыли, поэтому, то что ранее вмещалось в полсотни страниц, по-быстрому всунем в последний лист сумбурный пересказ от третьего лица.

Вот такие Гоги-Магоги.

Дидактическая заметка, написанная не по зову души, а по каким-то другим причинам. Может, по финансовым, может, по профессиональным обязательствам. Маршак рассказывает прописные истины, как важно у писателей умело подбирать слова. А то их произведения канут в забытьё. Ну, кто бы сомневался. Вот только сама статья отнюдь не пестрит яркими словами, бьющими наповал. Так и представляется картина, мы вам, Самуил Яковлевич, отвели три страницы в конце номера «Нового мира», напишите что-нибудь о литературе.

И написал, почему бы нет. Толково и скучно. Пушкин — голова, Тютчев — голова, главред «Нового мира» Твардовский — голова. А вот граф Хвостов — не голова. Он употребляет глупые архаизмы. Нет, Пушкин их тоже употребляет, но Пушкин — молодец. И Лермонтов — молодец, даже совершенно неудачная его строчка «Из пламя и света рожденное слово» — тоже круто. Ибо Лермонтов. Написал бы эту строчку граф Хвостов — был бы невеждой и графоманом.

Кто поспорит?

Про будущий мир идиократии читать сейчас тяжелее, чем лет тридцать бы назад. Потому что уже каждому мало-мальски анализирующему человеку понятно, что критическая масса хомо недоразвитус уже прошла точку невозврата. Могу привести много доводов, но хватит одного — некоторая самая развитая страна более полувека назад совершивавшая серию рейсов за 400 000 км в космосе к Луне с людьми на борту, сейчас не может снять с орбиты в 400 км пару астронавтов, уговаривая тех потерпеть годик.

И трудно принимать рассказ Бачигалупи за фантастику. Скорее всего, это хроника будущего. То, что раньше было уделом троечников — теперь достижения исчезающих отличников. Секс останется, удовлетворение инстинктов и базовых потребностей будет все больше суррогатными способами. И рано или поздно захлебнемся в собственных фекалиях.

Особенно грустно было за главного героя, знающего, что он недалекого ума, который вдруг понимает, что остальные современники на порядок тупее.

Рабочее произведение. Фабула тривиальна — вариант совместного сосуществования в древности людей и рептилоидов. Версия — роль личности в истории, благодаря какой условные варвары побеждают условных римлян. Побеждают сильно фантастическим методом, с помощью «бога из машины», который — раз — и решает все проблемы.

Ведь иначе первобытному кочевому племени, не развившемуся до обработки металлов никогда не победить организованный полис, продвинувшийся до аэросъемок.

Если бы Гаррисон ваял бы очередную авантюру Стальной Крысы, где стёб заменяет всё, вопросов было бы меньше, но всё-таки здесь фантастика написана по реалистическим канонам.

Нет в людском племени и интриг. Тут Гаррисон, очевидно, не стал усложнять себе жизни, ограничившись хроникой. Да и характеры главных героев, вплоть до нашего Маугли, упрощены до схематичных. Поэтому роман сугубо жанровый, не претендующий на более высокий статус.

Как и положено мастеру фантастики, роман написан в несколько слоев. Первый — достаточно тривиальный — инопланетяне захватывают Землю. Здесь Саймак постарался свернуть с проторенных тропок и представил пришельцев в виде шаров с запахом лосьона, которые мгновенно мимикрируют под всё что угодно. И говорящая собака до кучу, с которой экспериментировать автор поленился. Второй слой — сатира на капиталистический строй (что так легло на душу советскому читателю), где сакральный смысл существования человека разумного — денежные купюры. Саймак, правда, слегка оправдывал финансовую систему, напирая на то, что деньги — таки эквивалент усилий, и тогда всё работает. Но всё-таки прорвалось, что в России такие инопланетяне невозможны. Любопытно было узнать, как Саймак разберется с захватчиками, что за бог из машины появится. Например, Уэллс в похожей ситуации вывел на первый план земные вирусы и бактерии.

Саймак решил оставить концовку полуоткрытой. Мол, главное, чтобы люди узнали правду. А богом из машины назначил скунса, что весьма забавно.

Были ещё фишечки Америки 60-тых, которые уже не так цепляли, и относительно немного для этого жанра экшна.

Послевкусие как от литературы более высокого порядка, чем от среднестатистической НФ.

Заурядное произведение викторианской эпохи, не выделяемое ничем, кроме имени автора «Дракулы». Если локации ирландских болот описаны добротно, то сама структура романа слаба. Все наши — ангелы во плоти, воплощение благородства, воспитанности и чести, а негодяй — сам дьявол, ничего хорошего даже под микроскопом не увидишь. Само собой, негодяй будет в открытую пытаться убивать, а наши герои вежливо просить его вести себя хорошо. Понятно, что героев ждет награда — сокровища немерянные и дева чистой красоты. А черного душой человека покарает сам бог. Непонятно для чего давалась затравка на мифы, мистики здесь нет. Психологических изысков тоже. Читать строго для того, чтобы расширить для себя вселенную Стокера, состоящей из одного знаменитого произведения.

Льюис Кэрролл — математик, и в этом произведении (в меньшей степени, чем в «Алисах») он опирается на дискретные образы. При первичной абсурдности, тем не менее, действие развивается по определенным законам. Просто опирающимся на несколько иные постулаты. Как в геометрии Римана (на сфере), где две прямые пересекаются ровно дважды. И мы не до конца представляя сущность Снарка, тем не менее стараемся не спутать его с Буджумом. В принципе, такая литературная математика доступна каждому — во сне, если, правда, суметь словить этот сон за хвост и препарировать его.

Но Кэрролл для каждого свой, потому что большинству приходиться познавать его в переводе, где обязательно искажаются все первоначальные задумки. Но даже, если в калейдоскопе стеклышки легли по-другому, все равно их узор завораживает.

И неважно, поймал ли Балабон Старка и сколько издал воплей Бобер. Главное, что при чтении почувствовалось, что иррациональный мир существует.

В аннотации книга подаётся как интеллектуальный детектив. По моему, это просто подмена понятий. Роман не интеллектуальный, а расширяющий эрудицию — дает много нетривиальных сведений как историческо-мифического плана, так и разных бытовых нюансов, от минералогии до криминалистики. Детективом он тоже является весьма условно, не всё, где есть преступление и следователи — детектив. Тем более, что преступления, вроде, контрабанды или кражи, здесь проходят третьестепенным фоном — псевдонаучным интригам, к примеру, товарищ Парнов уделил куда больше внимания.

Но читать интересно, тот случай, когда видишь нестандартное произведение умного автора. Конечно, беллетристика здесь не лучшего образца, но работа, безусловно, заслуживает внимания.

В рассказе Чехова у доктора одна правда, у княгини — другая.Читатель, разумеется, принимает сторону доктора, ибо, сам Чехов явно за его. Но здесь есть нюансы — что хорошо для одного, то плохо для другого. И бырыню-княгиню для оценки её деятельности нужно сравнивать с аналогичными ей по возможностями людьми, а не со своими представлениями. Доктор упрекает — вы отрываете важного архимандрита, а сами и ста рублей не пожертвовали. Я вам служил, а вы меня выгнали. Старушек в богадельне обижают. Подразумевается, что вот если бы доктор был князем, то такого бы не было — монастырю бы выдал миллион, никого с работы не уволил, а у каждой старушки было бы пять слуг. Реальность же показывает, что когда иногда судьба дает такому праведнику возможность, становится все в разы хуже.

Впрочем, и сам доктор хорош, с его «извините-простите-погорячился». То есть, даже если и посеял было в княгине какие-то сомнения, то тут же их и растоптал.

В-общем, все — подлецы — тот ворует, тот ябедничает, та в облаках витает, тот струсил. Среднерусская тоска. И лишний камешек в сторону необходимости революции. Которая проблемы решила своеобразно.

«Калейдоскоп» — это литературные экзерсисы, гаммы словесности. Здесь и одушевление сказуемых и междометий, словесная разминка с крылатыми выражениями, когда автор обыгрывает прямые значения фраз, типа «Гиря имела вес в обществе», незатейливые коротенькие стихотворения и побасенки. В-общем, игра филологическими мускулами или занимательная словесность для школьников.

Разумеется, это в большей части безопасное оригинальничество, когда станет можно, Кривин показал, что умеет и в сатиру. И не удивительно, что эквилибрист русского языка на склоне лет вспоминает, что он истинный еврей и уезжает в Израиль. Обычная стезя семитской интеллигенции.

Сборник «Калейдоскоп» местами очень любопытен, но подчеркнуто беззуб и пресен. Идеально годится для внеклассного чтения интересующимися школьным предметом «Русский язык».

Инфернальные личности в послевоенном Советском Союзе достаточно непривычны для читателя. Все-таки мы с детства читали про ту эпоху немного другое. С точки зрения триллера, автор постарался и более-менее ниточки связал. С точки зрения жизненной логики малость искусственно. Ну, например, а чего терпел в училище мальчик Максим, ведь у него был коварный план, причем, это не кража денег. Да и женщина-кочегар тоже откровенным злом показано. А люди, они куда более сложные и неоднозначные. И, раз автор упростил мотивацию и характеры, то, значит, он сознательно не захотел развивать роман вглубь (а предпосылки были), ограничившись бульварным чтивом.

Вещь вполне удобоваримая для 90-тых годов, когда открыли шлюзы всем жанрам. И проходная для теперешнего времени.

Грандиозный успех поттерианы стимулировал рать писателей на творение произведений с подростками, которые, годам к одиннадцати, узнали, что они волшебники, и не абы какие, а Избранные, которым пора спасать мир. иРландская девочка Стефани незамедлительно принялась лупцевать разных насильников и убийц. Условное правдоподобие лишь для подростков, на которых и нацелен роман. Это же круто, когда расследование ведет ходячий скелет.

Не самый плохой образец жанровой литературы. И вполне годится для экранизации, правда, режиссер Йетс, который завершал кинопохождения мальчика с молнией на лбу, как-то так и не собрался снять очередной магический триллер.

Особой Вселенной создано не было, но локации постепенно раскрывались, по мере очередных подвигов резво стартанувшей девчонки. Кстати, удивляет оперативности публикации книги в русскоязычном сегменте. Неужели и в самом деле ожидали новый блокбастер?

Жил-был в Советском Союзе парень Серега Соколов, который вдруг понял, что всё зло в Беларуси от москалей поганых. Обернулся Серега в национального барда Сяржука Соколава-Воюша и, как только Ельцин с хеврой развалили ненавистный Совок, сразу навострил лыжи в обетованную Америку. Ибо настоящий патриот любит Родину только из-за океана. Правда, почему-то писательский талант в гамбургерном раю у Сяржука рассосался. «Кровавый помол», небольшая поэма «Ь» и вольные песенки про нехорошую Россию- это всё, что родил некогда перспективный белорусский бард.

«Кровавый помол» — это, конечно, ужасная графомания. Взято за основу произведение Толстого «Семья вурдалаков» и попробовалось тоже исполнить в белорусско-польских реалиях, которые породили вампирское проклятие рода Дзержинских. Того самого, откуда вышел железный Феликс. Так как автор не смог создать план небольшого романа, скорее повести, то получилась некая зарисовка, где читателя мотало по Минску конца двадцатого века (ах, с какой любовью описывал автор заморские спиртные напитки) и по поздне-шляхетским маёнткам, которые автор толком описать не смог (чай, не Короткевич). Кого-то грызли упыри, кого-то уговаривали. Одна сцена битвы и тягомотина на двести страниц малого формата. На любителя.

Впрочем, книга любопытна непривычным современному белорусу языком — псевдо-тарашкевицой.

Кстати, автор гордо запретил переводить «Кровавый помол» на русский язык. Что в виду качества и популярности книги, выглядело как запрет Обаме кушать шаурму в поселке Столбцовского района.

Как и большинство книг автора — историки врут. Так как фактического материала про Рюрика во всей истории кот наплакал, то автора для создания объёма малость носило по странам и векам, но всё-таки он честно старался следовать цели. Вот только цель, ну кроме «историки врут», не очень и ясна. То ли звали Рюрика, то ли он сам пришел, то ли славянин он, а то ли варяг. И, вообще, может, этих Рюриков штук пять было — сие осталось неизвестным. Нет, конечно, Буровский, вероятно, считает, что он вопрос закрыл. В середине он даже не выдержал и стал себя хвалить (беря пример с Понасенкова), мол, никто не заметил, а я сразу сообразил, что Рюрик обрусел, ай да Буровский, ай да сукин сын.

Впрочем, изначально было понятно, что к истории сие произведение имеет такое же отношение, как труды видных деятелей Бушкова или Фоменко. Но почитать можно для общего развития, ведь кабы в лесу росли одни боровики, то и лес бы стал оранжереей.

Читается на одном дыхании, роман, уже ставший классическим, усиливается и давнишним впечатлением от экранизации. Но, когда перечитываешь, то становятся видны и нестыковки, и довольно бесхитростный сюжет в целом.И уклончивая толерантность Кинга (как бы не обидеть никакую силовую организацию), который изобрёл очень глупую и непрофессиональную Контору, заваливающую абсолютно всё в романе. Но отличающуюся патологической жестокостью. Для того, чтобы читатель не сомневался, видимо, за кого болеть ьв романе.

Но опять же слабая логика. По сути, наши злодеи и сами не знают, чего хотят (ну кроме как напакостить гонимым героям). Позабавила и вера в компьютеры 80-тых. Мол, задай ему вопрос и он вычислит вероятность любых событий. Исскуственный Интеллект на пару мегабайт — это сила. Особенно, если учесть, что чуть ли не через полвека смогли эволюционировать до «Алиса, включи Яндекс-музыку».

И, конечно, финал совсем смазанный — все спецслужбы мира разбиваются об статью в «Роллинг Стоун». Ага, свободная пресса, четвертая власть. Ну напечают, допустим, музыковеды всю клятую правду. Реднеки от возмущения Капитолий возьмут? Рейган (или кто там?) уйдёт в отставку? Или что?

В-общем, обыкновенная история про пирокинез и яйца бы выеденного не стоила, если бы не беллетристические способности Стивена Кинга, оставляющие послевкусие, что прочитал литературу выше среднего.

Откровенно говоря, очень слабо для Маршака. Все-таки, 70 лет — не лучшая пора для создания талантливых вещей. Строчки, вроде,

Выход борца

Ивана Огурца

показывают натужное ремесленичество в поиске «детских» рифм. Да и с общей идеей напряг — идет просто бесхитростное рифмование цирковых профессий и описание дрессированных животных.

- Где купили вы, синьор

Этот красный помидор?

Неудивительно, что стихотворение «Цирк» не врезается в детскую память, наряду с «Где обедал воробей» или «Сказка о глупом мышонке». Конечно, его нельзя назвать графоманским, но у Маршака тут просто техника отработанных приёмов без вдохновенных находок.

Если книга вышла в восьмидесятых, то была бы чуть ли не идеальной. Но она вышла в XXI веке. Все, кто интересовался Высоцким, уже очень много знали и о его творчестве, и о его жизни. И в книге Новикова стали поэтому вычурными его отсебятина, либерастические предпочтения. Практически на каждой странице автор, а не сам Высоцкий, выдавал мудрые резюме:

- свобода всегда приходит с Запада;

- в Париже у каждого клошара (бомжа) ухоженная бородка и бокал хорошего бордо в руке;

- в Америке нет цензуры, но есть барьеры..

Господин хороший, в биографии, пожалуйста, пиши об артисте и человеке, а хочешь помахивать западу — выпусти отдельно книжку со своими умилениями. Только кто ж её читать будет...

А вот те белые пятна в биографии Высоцкого, которых нет в общем доступе, Новиков раскрыть не смог. Вот несколько:

1. Почему Высоцкий не служил в армии? Белый билет по нарко-психической линии? Старания отца, чина в Генштабе? Успешное уклонение — то учеба, то обследование, то рождение детей?

2. Главный вопрос — почему Высоцкого, страдающего алкоголизмом и наркоманией, писавшего не совсем правильные советские песни, беспрепятственно выпускали по первому желанию куда угодно — хоть во Францию, хоть с концертами в Америку. Во времена разгула холодной войны. Стихи печатать нельзя, а гулять по Парижам и Берлинам — пожалуйста.

Все, что смог сказать Новиков — это байка о просьбе пускать Высоцкого французских коммунистов лично Брежневу. Ну-ну, верим, конечно.

А, может, потому, что единственный логичный ответ напрашивается — сотрудничество со спецслужбами (Раззаков, чей стиль — сплетни в виде версий, даже книгу об этом написал).

И проскакивали звоночки — то Высоцкий, типа, на свой страх и риск едет в Америку без визы (ага, кто ж его там дальше границы бы пустил). То вдруг у него оказывается ДВА загранпаспорта (уж ли не дипломатический один, который все решает?). Но тогда весь правильный и свободолюбивый образ рассыпается. Сексот — это звучит не гордо. А тут же надо про сраную советскую власть писать (да, именно такой оборот проскакивает у Новикова).

3. А откуда у Высоцкого столько валюты? За концерты он рублями получал. Он то Рено, то БМВ, то Мерседес (спортивный, кстати) новый покупает, то на Мадейру или Гавайи летит, то одних подарков закупает столько, что ВСЕГДА на таможне проблемы (которые, кстати, легко решались). У Влади на довольствии сидеть не в характере Высоцкого, он не альфонс. Да и денег у не особо звездной актрисы (это у нас она суперзвезда), ведущей роскошную жизнь в Париже, вряд ли особо много на Высоцкого будет.

Значит, или криминал (валютные операции и контрабанда). Или опять же спецслужбы. Вообще, картина неприглядная получается.

Вопросы, вопросы. Некогда на их Новикову отвечать, не для того он книгу пробивал в ЖЗЛ, а о Высоцком писали многие, но канон получается будет у Новикова.

Зато в конце список имен, упомянутых в книге — Кристина Орбакайте, Шнур, Юрий Долгорукий...

Детские повести пишутся взрослыми дядями. И хорошие получаются в двух случаях — если автор успешно мимикрировал под подростка (например, Успенский) или пишет как взрослый, но понятным подростку языком (Булычев или Крапивин). Мисько в «Новоселах» пошел первым путем, повествуя от лица первоклашки Жени Мурашко, правда, зачастую, всё-таки забывается и делает куда более взрослые оценки, особенно в социальных отношениях.

Тем не менее, получилось очень любопытно. А так как я возрастом входил в те временные рамки (плюс-минус), то ещё интересно было смотреть с ностальгической точки зрения. В основном, в бытовых деталях, так как автор умело ушел от идеологических направлений.

Хорошо поддерживался градус напряжения, от покупки кота в мешке до находки ржавого снаряда. К очевидным плюсам можно отнести и профилактику детской безопасности — глава про песчаный туннель дойдет до младшеклассников куда доходчивей уроков по ОБЖ. Сюда же ненавязчиво добавляются опасность поскакушек по гаражам, купания, нахождения военных артефактов.

И, конечно, совершенно трудно сейчас представляемая ситуация с кукольным театром. Теперь возиться с первоклашками мужику чревато, и родители не занавесы будут шить, а бегать жаловаться на странного пенсионера. Да и знакомиться новоселы друг с другом не будут, ушла эпоха.

Ленин писал, между прочим, что это его любимый рассказ. А Ленин, в отличие от современных политиков, читал (и писал) немало. И в нашей стране «Любовь к жизни» была достаточно популярным произведением. В принципе, для Джека Лондона идея нечеловеческой выносливости была не нова. Но здесь, наверное, самая большая концентрации жажды жизни. Даже, когда нет ни моральных, ни физических сил, даже мало-мальского смысла сопротивления, человек может найти несуществующий ресурс. Здесь, например, предпоследней соломинкой было нежелание быть съеденным больным волком (на здорового уже мученик был согласен), последней — далекий силуэт корабля.

Такую книгу нужно прочитать каждому как можно раньше, чтобы в фундамент легли нужные кирпичики без ржавчины «зоны комфорта», «меня никто не понимает» и прочей модной шелухи.

Правда, как часто бывает, сам писатель не дотянул до упорства своего персонажа. И герой автобиографического «Мартин Иден», и сам Джек Лондон сдались не на последнем этапе любви к жизни.

Но мотиватором рассказ от этого быть не перестал.

Славянско-варяжская сага времен Рюрика и Олега. Имея большие знания по быта и истории той поры, Мария Семенова применила их в романе «Лебединая дорога». На каждой странице обряды, поверья и бытовые мелочи. Как и Жюль Верн, эти этнографические знания, Мария Семенова обернула в приключения, любовь и смерть, добро и зло. И читатель, плывущий по дороге четырех глав особо и не предъявляет претензий к отсутствию внятного синопсиса. Сбежавшие на Русь викинги общаются с другими народами — от карелов до хазар. Познавательно — мечи, струги и полонянки. Правда, одни персонажи неправдоподобно честны и благородны, а другие — излишне подлы и коварны, но чего хотеть от авантюрного романа.

Жалко, что персонажа уровня Волкодава Семенова не взрастила, распыляясь от Чурилы до Виглафссонов. И по сути, и белые, и черные — одинаковы. Победить другого, не отдав своего. Тот с тем, а этои супротив этого. А идеи никакой. Намек на создание государства Норвегии или Руси очень призрачный. Цель — пусть даже на уровне отомстить за поруганный род — не поставлена. На безрыбье за такую можно считать тоску по родным фиордам.

И по факту получимлось бытоописание. Поэтому роман, требующий больших усилий (писался четыре года), даже не упомянут на странице автора в Википедии. Попытка на его основе создать мир «Викингов» тоже особой популярности не сыскала.

Легкая ранне-славянская экзотика.

Краткое содержание, синопсис романа читается куда интереснее, нежели само произведение. Задумано действительно мощно — тут и отталкивающие черты создателя супер-оружия, и выверты новой религии, и апокалипсис из ничего. Но читается натужно, все время уговариваешь себя — ведь это мировая литература, это культовый (или как ещё подчеркнуть крутость) писатель. И сюжет ведь не на три копейки — можно с чистой совестью присуждать все фантастические премии. А читается натужно. И уж точно не хочется перечитывать, в отличие от другой братии — Шекли, Гаррисон, Саймак, Каттнер...

Наверное, надо выводить Воннегута из когорты фантастов и переводить в классики. В компанию к Достоевскому или Стейнбеку. Тогда и настрой на книгу будет другой — фундаментальный, изучающий. Глядишь, и начнёшь отыскивать многоходовочки в переплетенных веревочками пальцах или анализировать причину мировой глубинной неприязни к американцам.

Про что бы написать городскую коротенькую сказочку для девушек, любящих кофе и искусственную романтику? А почему бы не про котиков, ведь девушки (а «Сказки старого Вильнюса» строго ориентированы на них) ещё очень любят котиков. Ну и для связки чудаковатого художника. Вот только что делать с материализацией голубоухого создания, придумать Максу, который здесь процентов на восемьдесят Светлана, не удалось. Впрочем, он/она особо и не старалась, хватило неудобных туфель героини в каждом абзаце.

Но, если прекрасному полу достаточно наличия загадочного котика, то мне всё-таки животинку жалко, куда ж ему, бедняге, теперь податься. Кофе он, наверное, не любит. Провинциалка, которой он был предназначен, его проигнорировала. Ну, придумайте Фраи кошачью развязку посерьезнее лизания лапы. Но им некогда — надо сочинять две дюжины других историй. А потом ещё и ещё, ведь вильнюсовсские сказки начали плодиться франшизами. Так что, если окажетесь на центральной литовской улице, возьмите банку Вискаса — пригодится.

Фанфик по самому знаменитому советскому роману был издан в пост-перестроечной Беларуси очень большим прокуратором Минска. А так как властьимущий баловался графоманством, то его почтительно приняли в Союз писателей и даже организовали два выпуска новых-старых похождений Воланда и компании. Как любой писатель, напрочь лишенный писательского таланта, Латунский-Смоленский не смог создать ни новых персонажей, ни новых локаций, вновь бросая героев то в Иерусалим двухтысячелетней давности, то в сталинскую Москву. Якобы, князь Тьмы сотоварищами пытался умертвить Иисуса по закону (Иванов, напомним, блюстетель закона) и тогда — всё — Свету аллес!

Но, если не ожидать от книжки литературы высшего класса, то тогда нормуль. Ничуть не хуже Донцовой с Устиновой. Чернухи нет, старательная попытка связать Тиберия с Генрихом Ягодой умиляет отчаянием гулящего всю ночь студента сдать сопромат.

Только не покупайте книгу за деньги.