Откровенно говоря, художественных ценностей повесть «ТВТ» особых не имеет. Это вполне производственная повесть для среднего школьного возраста и уже к семидесятым годам стилистика написания выглядела архаически. Не исключено, что писалась «по госзаказу» какого-нибудь «Пионера Беларуси». Подчеркнуто стерильная атмосфера, где конфликт (а какое произведение без конфликта), в основном, внутренний — школьники переламывают свой образ жизни. Полуотрицательным героем с трудом можно признать подростка Карачуна, который гоняет собак, и выведен сугубо для сравнения с задорным активом, да и тот перековывается светлой идеей. И эпизодически и весьма искусственно вставленного вора сена, которого походя разоблачил Боря Цыбук. Ну тут уже веяние тридцатых, как без его.

Но сама идея игры-борьбы с мелкими вещественными недостатками — сильна. И не сомневаюсь, что каждый читающий книгу, то да сё сделал под её влиянием — поменял, наконец, перегоревшую лампочку или смазал скрипучие дверные петли. Однако, в отличие от похожей по духу повести «Тимур и его команда», написанную куда мощнее, движение (а Янка Мавр выдает его за реально существующее) никакого развития не получило. Да и сама повесть идёт дополнением к приключенческим «Полесским робинзонам» или псевдоэкзотическим рассказам про туземцев, ждущих социалистического счастья.

Читать строго обязательно в детстве, в пору становления мировоззрения.

Выборы, выборы, кандидаты — латентные. Но про кандидатов Исаак Юдович из-под Смоленска не писал ничего в рассказе. Он слегка покусал саму систему выборов. Ведь и на самом деле американец обыкновенный не выбирает президентов. Они выбирают представителей штата, которые, независимо от разногласий объявляют, что штат либо за демократа, либо за республиканца. За беспартийного низзя, Америка — свободная страна. И Азимов дожал до абсурда — машина поспрашивает Избранного из электората о ценах на яйца и прочей отвлеченной шелухе, сама назовет президента. Какого надо. А если он окажется сволочью — ату Избранного Избирателя, кого же ещё.

Интересен проект, в первую очередь, тем читателям, кто знает только фамилии Черчилля и Оруэлла и пару фактов из их жизни (один гонял Гитлера, второй писал антиутопии). Например, если довольствоваться только книгой, создается впечатление, что вчера Уинстон был политическим лузером, а сегодня — раз, и чуть ли не самый главный министр. Золотую рыбку, видать, словил. А так пил по бутылке виски в день (нас когда-то учили, что армянского коньяка) и выкуривал ящик сигар. Поэтому в свой пенсионный возраст убедил всех англичан не бояться злых немцев. А Оруэлла не признавали современники, а теперь, оказывается, он лучший писатель двадцатого века.

Почему-то автор решил, что два-в-одном — это хороший литературный приём. На деле несколько мелких попыток завязать узелки, мол, Оруэлл не зря назвал главного героя Уинстоном, а Черчилль почти стопроцентно читал «Скотный двор», достаточно жалки. и повествование получилось дискретным.

И уж комментарии про злого Путина, к которому уж точно не приложили руки ни премьер-министр, ни писатель, вообще, понизили вес двойной биографии.

Чисто познавательное произведение, если википедию читать скучно, а багаж знаний слегка захотелось подновить.

Главное в роуд-романах — чтобы читатель не закучал. И, маскируясь под трэвел-блогеров, родитель один и родитель два Остапа и Кисы, покатили по буржуазной Америке. Как их выпустил злой Сталин в предверия расстрела миллиардов, поближе к Троцкому, непонятно. Да и социалистический заказ тандем откровенно профилонил. Нет, конечно. побичевали толстосумов с эксплуататорами рабочего класса, но без злобы. К президенту Рузвельту бежали взапуски, к Генри Форду в очередь записывались, сервис превозносили.

Самое интересное, что не за горами столетний юбилей произведения, а зарисовки, как будто Варламов одуванчиковый описывает. Если сделать поправку на расценки, то можно подумать, что сэры Илф и Петрофф наши современники навстречу Познеру с Ургантом сгоняли.

Кстати, название спорное. Особо по глубинкам наши кореша не разгуливали. Нью-Йорк, Вашингтон, Детройт, Сан-Франциско, Голливуд... Какие тут, мазафака, дома в один этаж. Да и грешки то тут, то там торчат. Например, жалуются, что не довелось нормального кино в синематографе увидеть, хоть целых сто раз сходили на сдвоенные сеансы. Ежики кололись, плакали, но продолжали грызть кактус? Полтора месяца ежевечерне ходить на дрянное кино?

Да. и кто оплачивал сей банкет. Даже разные советские звезды в загранпоездках каждый цент экономили, доширак кипятильничков разогревая, а тут сплошной безлимит. А автомобильчик мышиного цвета, как Маяковский, в Союз не прихватили?

Донцова это плохо, Хмелевская это хорошо. Такая постанова, и вряд ли хочется с этим принципиально спорить. Но, тем не менее, читая «Все красное», приходилось постоянно себе напоминать вышеприведенную аксиому. Нет, конечно, я в курсе, что детектив иронический, но получилась какая-то раскоряка. Чуть ли не на каждой странице убийства, которые оказываются лишь покушениями, но тем не менее. Пыряют стилетами, взрывают, сбивают машиною, травят ядами — а нам все хихиньки-хаханьки. Пять минут дежурного женского визгу, и дальше пьем кофе и меряем шляпки. Полиция регулярно приходит, мило беседует на ломаном польском и удаляется. Подумаешь, каждый день ког-то мочат — обычное дело для сонной Дании. Да уже после третьего случая, если не после второго, затаскали бы по допросам, кого-то профилактически посадили в их КПЗ до выяснения, и уж точно гостевой шалман бы прикрыли.

Ну ладно, Донцова — плохо, Хмелевская — хорого, помним. Но почему непосредственно детективная составляющая (это ведь детектив?) такая примитивная. Даже мой ленивый мозг вяло замечает, что если потенциальная жертва дарит свою красную шапочку подруге, то на следующей странице случится ошибка, и подружку в красной шапочке трагично перепутают с жертвой. Да и развязка, к сакованию которой приучили Конан Дойль и Кристи, здесь скомканная, типа беседы о ценах на капусту на местном базарчика. Так, у одного персонажа поехала крыша от паранойи, дело житейское, улыбаемся и машем.

А кому что-то не нравится. вспоминаем, что перед нами не мятый покетбук в мягкой обложке «Покер с акулами», а новая детективная классика.

В 681 ночь Шахерезада рассказала царю эту весьма коротенькую сказку. Подозреваю, что все эти россказни — только отмазка, ибо, в отличие от разных эпосов про джиннов, маридов и писаных красавиц, тут затраченного времени будет где-то на полчаса. Да и каких-то привлекательных персонажей короткомежка не явила. Сидел один ходжа темной ночью возле могилы пророка и от большого напряжения услышал голос прелестного юноши, страдающий, как и положено правоверным, от недоступности молодого женского тела. Ходжа, как мог, помог. Прочитали на на пару несколько стихов, а потом умерли.

Надо понимать, на этом месте или царь задремал, или изнасилованная придумками Шахерезада откровенно схалтурила и заняла остальные часы ночи чем-то более конкретным. Но рассказ кто-то прилежно записал и включил в «Тысячу и одну ночь» для истории.

В начале двадцатого века широко было распространено бульварное чтиво. Вот, к примеру, журнал «Мир приключений» надо текстами заполнять. Оставшееся место после эпичного «Затерянного мира». И рассказик про гориллу, которая не пойми зачем оказалась нужна очередному нуворишу, такое впечатление, был написан сугубо ради этого.

Вот сказали автору, друг мой Морис, нам завтра верстать номер, а у нас пяток страниц надо ещё состряпать. Вот тебе мешочек с гинеями аванса, выручай, друг. И друг выручил.

На преамбулу запала хватило, а вот интрига, а, тем более, фабула получилась на уровне экзерсиса школьника средних классов гимназии, прочитавшего пару предыдущих нумеров «Мира приключений», и решившего, что тоже могёт в литературу.

Так что, читатель, ничего нового или просто любопытного ты здесь не обнаружишь. Одноактовый этюд. Уж лучше перечитать «Убийство на улице Морг» Эдгара По. Там обезьяна подана не в пример мощнее.

Если вы серьезно решили почерпнуть секреты успеха у одного из самых популярных писателей, то это вам вряд ли удастся. Кинг и не ставил себе такой задачи — чему-нибудь научить. По одной из двух очевидных причин. Во-первых, количество писателей-миллионеров строго лимитировано читательской популяцией, и появление нового акына подвинет самого Короля. А во-вторых, хорошо писать и хорошо учить — это совсем не одно и то же, как бы примитивно не утверждали, что талант, мол, он во всем талант.

Поэтому Кинг просто гонит материал — то о себе, любимом, байки рассказывает, как в детстве ядовитым плющем подтирался, то какую-нибудь спорную сентенцию выдаст, мол, обязательно надо выбрасывать десять процентов первой версии текста. Ага, читаешь «Оно» или «Темную башню» — так и видишь, что Кинг навыкидал кучу текста, а так бы ещё пара килограммов бумаги на книжку ушло.

Конечно, популистские приёмы, вроде совета писать «посрал» вместо «испражнился», создадут иллюзию понимания формулы успеха, но на деле, понятно, малость всё будет иначе.

Конечно, теперь сложно подмечать нюансы французского общества столетней давности, но всё-таки пороки общечеловечны, и «Остров пингвинов» любопытен даже для нейтрального читателя. А, если он ещё в курсе дела Дрейфуса или поворотов Великих революций, то становится любопытней вдвойне. Местами автора вообще пробивает на изречения, высеченные в граните «Не бывает армий вторых в мире», забавно в свете последних событий. Впрочем, дорогу на финиш Франс предсказал отчетливо — всё взорвём к едрене фене. А тот, кто всё это замутил, себе новых пингвинов найдёт. Если захочет.

Были же времена, когда нобелевские премии давали за действительно незаурядную литературу. А теперь открываешь список лауреатов из двадцать первого века — кто эти люди? О чём пишут?

Но это совсем другая история.

Разные измерения — это перспективное направление в фантастике, сколько ж можно зомби или попаданцев разрабатывать. Но, чтобы мало-мальски органически вписать сюда беллетристику, нужно автору хотя бы для себя четко построить необыкновенную систему координат. Как минимум ознакомиться с популярным пересказом теории относительности, теории струн или топологии. Тенн в середине прошлого века такими проблемами не заморачивался и пространственные изменения завернул в фольгу из библейских сказаний (а мистика объясняет всё) и обёртку из переживаний клерка.

В итоге перспективная завязка свелась к проблеме любопытной варвары, а остальные концы в воду, мол, было непонятное и сплыло. Кинг бы из такой преамбулы легко бы роман накатал, со флэшбеками из детства. Ну, а так получилось просто занимательное чтиво.

«Он выбросил пистолет в реку, тщательно протерев его от отпечатков пальцев». Простите, а кто здесь недалекого ума? Профессиональный убийца — персонаж, писатель, который считает, что на мокром пистолете считываются следы пальцев или читатель, который радостно заглатывает такие нелепицы, считая, что соприкоснулся с чем-то шикарным? Ладно бы мелочи, так весь сюжет — такая же нелепица. Вот мелкую сошку мафии, насчет которой уверены, что он крот, посылают проследить за тем, кто толкнул сына босса мафии под машину. Тот легко отслеживает профессионального убийцу, который не знает, как рубить хвосты. А потом начинается цирк — ротозей-бывший учитель играет с бандитами в «А я не скажу, где живет подозреваемый, пока не убежусь, что он убийца». И нанимается репетитором к его сыну. Напомню, убили сына босса мафии, всемогущего человека, который влияет даже на политику. И все бандиты терпеливо ждут и просят какого-то лоха, объявись, где ты?

Ни район прочесать, ни телефон проследить, да просто по камерам вычислить толкателя — это же высокоиндустриальный Токио, между прочим. Нет, я в домике. И даже, когда бандиты таки захватили нашего Судзуки, ибо тот себя вел, как Иванушка-дурачок, конечно, сочинитель его тут же спасает. Бог из машины отдыхает.

Да и другие линии про убийц, такие наивно-примитивные, что, кажется, те, кто в восторге от «Кузнечика» ничего серьезней «Теремка» не читали.

Да обыкновенная для Стивена Кинга повесть «Кадиллак Долана», где такой же недотепа-учитель мстит боссу мафии за смерть жены, на несколько порядков сильнее и идейно, и сюжетно, и литературно, и психологически.

Но это же модный (?) японский писатель, Тарантино и братья Коэны в одном флаконе, примите наше уважение, сенсей.

Хороший пример того, почему фантастику считают многие за низкий жанр. Идея проще некуда. Человек преодолевает трудности. Но сравните, как эту идею подаёт, к примеру, Джек Лондон и как достаточно известный в мире фантаст. У одного прямо со страниц веет смертельным холодом, хрустом костей и души, постоянно примеряешь персонажей на себя, и, хоть мораль прямолинейна (поэтому Лондон проходит по категории писателей для молодежи), но сила его слова пробирает.

А что здесь. Пришел, возмутился, доказал. Кто бы сомневался, еще бы флагом со звездами и полосами помахивал. Ни более-менее развития сюжета, почему вдруг жена ломанулась куда глаза глядят, как изменился герой, что чувствовали инопланетники, которые вели себя поголовно как роботы. А, вернее, как персонажи-функции, мебель на сцене.

Да даже простой факт, что больной и опустившейся жене пройти этот путь было куда труднее, чем здоровому мужику, особо не отмечен. Ну прошла и прошла, напряглась немножечко, но ничего — на корабле отдохнет. Главное, показал чужим, что такое землянин.

По сути, мало-мальски интересна только локация, иначе вообще от фантастики ничего не осталось. А что такое 2 ЖЭ — бог его знает. Может, человеку постоянно мочиться хочется кровью, а, может, в глазах стереокартинка возникает — автор такие мелочи не продумывает.

Главное, описать нехитрый сюжет, и тискануть рассказ в журнале или сборнике.

Цикл про Ниро Вульфа — это американская довольно удачная попытка рубить бабло на запущенной Конан Дойлом фабуле. Только сэр Артур Шерлока Холмса стеснялся (кстати, зря) и все время пытался соскочить на приключения или исторические романы. А вот Рекс Стаут, наоборот ковал железо за долю малую (не такую и малую). К шестидесятым годам стало все рутинно и пресно. Конечно, фанатам чем больше, тем лучше, особенно, если худо-бедно стержень цикла выдерживается и Гермиона не меняет цвет кожи. Но, если брать «Слишком много клиентов» как отдельное произведение, то все не так чтобы и очень. Шаблонный детектив, который юзает давно потертые схемы, и не претендует ни на какие вершины. Это пусть Умберто Эко или Борис Акунин из детективного сюжета раздувают нечто широкое, со средневековыми проблемами или обычаями староверами. Здесь примитивные и локации, и декорации, и психология, и развязка загадки.

Любители литературных сериалов не согласятся, но данное произведение ничего в плане расширения литературного кругозора не даёт. Даже в поезде дальнего следования читать скучновато, а уж какие другие цели найти сложно.

Программное произведение, явно задуманное как веха советской литературы. И, вроде бы, роман соответствует расставленным вешкам. Здесь есть и философия, и теология, и психология, и социалистический реализм. И. будь он написан в пятидесятые-шестидесятые годы, значимость его была бы сродни «Мастеру и Маргарите».

Но это перестроечное произведение. Со всеми вытекающими — от зарисовок собиральщиков конопли до партократических палок в колеса экономическому развитию.

Раздел страстей по Авдею — самый живой. Но зачем очередная беллетристика кльминации евангелия. Тем более, что она вполне каноническая и непрофессиональная. Не назвали иудеи Иисуса Христом — это позднее греческое имя (тот же булгаковский Иешуа, аналогия с которым видна сразу — куда более качественный с разных точек зрения текст).

Разделы про разных персонажей (волки, Авдей, седьмой, Бостон, Иисус) сюжетно сшиты, но достаточно грубо. Если уже брать тему волков, то у Джека Лондона (Белый Клык) эти переходы показательно выше (сначала люди, потом волки с акцентом на волчицу плавно переходят в жищнебедствия волчонка).

Роман Айтматова даже поначалу чуть ли канонизировали наряду с фильмом «Покаяние» — разгоралась перестройка. Но дальше оно таки отошло немножко вглубь, Конечно, его не забыли, но заслонили другими.

Ламповая фантастика в духе середины двадцатого века. Не зная, кто писал, вполне можно допустить, что это дело рук Роберта Шекли. Или Генри Каттнера. Обычно Сергей Лукьяненко великолепно расставляет декорации, а вот сюжет и идея у него достаточно банальны. Здесь же все по канону — идея раскрывается в финальном твисте. При прочтении всё выглядит идеально, на деле же конец бедного студента, увы, предначертан. Он просто выгорит, всё станет неинтересным, банальным и скучным. Да и внешние факторы, как ни старайсь, все-таки воздействуют. Например, наступит ядерная зима — и толку от вечного здоровья, если жить придется в бункере и питаться концентратами. Бесконечно. Да мало ли что может придумать нечистая сила, чтобы отравить вечную жизнь. Например, поэкспериментировать с психическим здоровьем, вроде, это момент в договорах не упоминался, мало ли.

Но, повторюсь, читается лампово. Нормальная сказка для взрослых, самому хочется поиграть в кабалистику.

Сборник биографических рассказов, собранных по дате смерти персонажей — медийных личностей Советского Союза. Умерли звезды, собранные здесь, с 1 августа по 31 декабря. Абсолютное большинство — артисты. Немножко спортсменов и писателей. И считанные единицы знаменитостей иного вида, вроде лётчика Валерия Чкалова. Читается легко, факты не обременяют — узловые моменты жизни, несколько историй их жизни и акцент на смерти — тот от рака, тот от бутылки, а иной в аварию попал.

Плюс — в повышении эрудиции, минус — в конвейерности. И где-то к середине закрадывается мысль. ну, не снимался бы артист Сидоров в фильме режиссера Абрамовича, снялся бы артист Смирнов в фильме режиссера Михельсона. Другие звезды были бы.

Лично мне было бы интересно прочитать и про политиков, военных, космонавтов. Педагог Сухомлинский — не звезда, подводник Маринеско — не звезда, академик Лихачев — не звезда. Хотя они и ещё сотни выдающихся людей вполне соответствовали критерию сборника.

Но лучше написать про героев «Экспресс-газеты», выдав их за лучших из лучших.

Очередная попытка войти в одну реку с «Крестным отцом». причем об этом вопияет сам автор, обсуждая персонажами романа эту киносагу и до кучи «Славных парней» и, конечно же, Аль Капоне и Джона Дилинджера. Мол, глядите, здесь примерно то же.

Не то же. Произведение откровенно новодельное. Герои полусырые. Если за разных Корлеоне, несмотря на их сущность, хочется переживать, то с какого бодуна мне жалеть американских бандитов (ну ладно, папу-бандита), который заложил подельников. когда его взяли за жабры. Еще Чубайса посоветуйте пожалеть.

Да и с художественной точки зрения роман средненький. Такое впечатление. что задумав расшифровку кличкии собаки, автор еле дотерпел до нравоучительного эпилога. Если зарисовки жизни детей худо-бедно реальны, то нью-йорские гангстеры в Париже — это какой-то школьный фанфик. И, если бы не фильм Бессона, то книга ничем не выделялась из океана криминального чтива.

Произведение для хрестоматии по русской литературы начальной школы. Причем, именно так оно и позиционируется. Смотрите, детишечки-ребятишечки, какой мальчик там хороший. Все учится хочет, несмотря на тяготы и лишения. А уж вам сам бог велел. А в конце — пряник — поедете в славный город Париж и станете большим человеком.

Ну что же, период от серости до грамотности подан подробно и правдоподобно. А период от грамотности до счастливого будущего — в русских традициях — раз (послал сочинение в город Париж) — и все. По щучьему французскому велению.

Причем, как водится, на своей земельке счастья не найти — все шпыняют и гоняют. Ну разве найдется добрый приют, где на ноги поставят. Кстати, тему добрых приютов Одоевский эксплуатирует в каждой второй «сказке», мол, из золушек там делают на все руки мастериц, а у зашуганных мальчуганов развивают творческие способности.

Ну пусть так. Художественной ценности данная сказка (почему-то сказка) имеет немного. А дидактика присуствует. Лобовая, конечно, но уж больно народ забит был, другого, видимо, слова не понимал.

Откровенно говоря, это не художественное произведение, а экзерсис. Упражнение. Автор ставит себе условие и работает над его выполнением. Кто-то пишет все слова на одну букву, кто-то вплетает в текст названия всех универмагов. а здесь запихнули всех персонажей, литературных и не очень конца девятнадцатого — начала двадцатого веков и попробовали описать их похождения научным языком, преимущественно из области физиологии.

Если читать с этой точки зрения. то некоторые моменты проходят жмвенько. Но. в основном. автор стал заложником своего условия и еле-еле дотянул до ожидаемой развязки.

Евгений Леонов — знаковый артист нашего кино. И его жизнь и творчество интересны многим. Здесь пошли эпистолярным путем — письма к взрослеющему сыну Андрею, тоже артисту, в основном, известному ролью папы в «Папиных дочках». Конечно, письма печатали не как есть, а художественно обработав. Это чувствуется, ибл Леонов в них превратился в дзен-учителя, где каждое предложение — наставление и мораль. От священного долга Родине до великой миссии артиста. Никаких бытовых подробностей, максимум, стою на балконе, смотрю на город и думу думаю. Никаких баек — всё в стиле «Я благодарен режиссеру Яншину и уважаю режиссёра Данелия». Конечно, особенно никто ничего не придумывал, и я уверен, что Леонов и писал, и наставлял, и гордился. Вот только его письма так бланшировали, что все бактерии, полезные и не очень, благополучно превратились в дистиллят.

И, если бы речь шла о артисте меньшей величины, то, скорее всего, многие потеряли бы к ней интерес. Но личность Деонова такова, что поставив небольшой фильтр восприятия. всё равно читаешь с интересом, открывая в экранном добрячке-толстячке не известные ранее стороны. Были и интересные моменты, когда передавали впечатления Леонова о фильмах Пазолини или о книгах Невилла Шюта, которые в Советском Союзе не особо упоминались.

Вот только личную жизнь мемуары Леонова совсем не раскрыли. Будто бы это не человек, а артистическая функция. жаль.

Надо отдать должное Лукьяненко — практически, во всех произведениях у него хорошо продуманные локации. От общего до мелких деталей, зачастую влияющих на содержание. Кое-где это органически вставлено, кое-где искуственно повествуется от лица персонажей. События у Лукьяненко, вроде, детектива. герои оказываются совсем не теми, а безобидные дела попахивают глобальным северным лисом. А потом главгерой Иванушка-дурачок с помощью временно приобретенных высших сил все разруливает.

Именно так случилось и в «Мегиддо» (Армагеддоне) Поле битвы Земля, любовь к Иным, городское фэнтэзи. Короткие фразы, предсказуемые повороты (прочитаешь Дозоры или Черновики — и видишь задумки Лукьяненко на два хода вперед).

На удивление, не сильно пиналась Украина, видно, внутренняя (или не внутренняя) цензура вымарала.

Герои, конечно, не оригинальны. Не не затем же Лукьяненко читаем, правда ведь.

Землю в первом романе не разорвали в клочья, и на том спасибо. Читаем цикл дальше.

Если сравнивать с другими произведениями Крапивина, то с этой повестью возникают вопросы. Уберем откровенно манипулятивное «мальчик-сиротка скучает по маме» и получаем что-то скомканное. Портал, злые дяди скрывают тайну, но герой — Избранный, он прорывается и уходит. Ну и откровенно прилепленные любимые Крапивиным фенечки — в данном случае, якоря. Если брать «Заставу» как отдельное произведение, то непоняток становится ещё больше.

Некоторые зарисовки понравились. Мальчишечьи обряды, клятвы, талисманы, испытания — видно, что писатель этим дышит и даже культивирует. А что ещё? Мальчик ищет маму? Здесь скрывается какая-то тайна? Для Крапивина мелко. Но понимаю и тех, кто привычно ставит максимальный балл.

Подсевшие на Крапивина — это как футбольные фанаты, убеждающие себя, что Спартак — чемпион, ведь он когда-то кого-то порвал как Тузик грелку.

А, если смотреть шире, сразу на цикл о Кристалле. то предыдущие «Гуси» полностью заслоняют мощью «Заставу». Наверное. для цикла этот разрыв не должен быть заметен.

Хоть автор и считает «Право на поединок» лучшим волкодавским романом, я, как читатель, с этим не соглашусь. И по драйву, и по персонажам, и по парадигме продолжение уступает началу. И, самое печальное, паразитирует на нем. Если вы вдруг начали сагу с «Права на поединок», то вас ждут множественные эпизоды, где вскользь упоминаются события первого «Волкодава», про которые автор не считает много объяснять (мол, и так же все помните). Поэтому самостоятельным произведением «Право на поединок» назвать трудно.

Мы уже свыклись, что главный герой непобедим. Хоть десять человек на его с мечами нападут, а у него только повязка на глазах. Это, конечно, снижает градус сопереживания. Ну. понятно, что деревенским мужикам он наваляет, и городским бандитам тоже. В-общем, всем. Сильных соперников, вроде Лучезара, здесь немного.

Сюжет галопирует, схваченный на тонкую белую нить. Метаются наши друзья, книжник и мечник, то туда, то сюда. А в конце и вообще на главную цель — нахождение космических артефактов — забили.

Хотя некоторые части достаточно самобытны. Мать, ищущая сыновей, от которой тянутся паутинки к высшим богам. Служение в харчевне. А вот оборотничество выглядит искусственной вставкой. Вместе с нареченной девчонкой, чью бусину носит Волкодав.

По моему дилетанскому впечатлению, вторая книга — это уже обыкновенное фэнтэзи а-ля славянский (хоть это не педалируется) Конан-варвар. Давже не знаю, стоит ли продолжать знакомится с сагой, разбавляя мощь первого «Волкодава».

Только начав читать, убедился, что писал сей опус старик Козлодоев, мокры его брюки, ну или Паниковский, которого девушки не любят. Именно, когда уходят из большого секса, тогда говорят про секс-подвиги, где все бабы — шалавы, а у мужиков через одного не стоит. Автору на момент написания было 54 года, возможно, уже все было сильно запущено.

Но товарищ Драбкин сделал правильный ход. Свои эротические фантазии, загримированные под байки бывалых, он грамотно разбавил патрициями, то есть партийцами. Где каждый первый — трус, подонок и мразь, а все советские женщины только и мечтают, как сделать минет незнакомцу в купе. Нет, ну, а что вы хотели от эмигранта в Иерусалиме, талантливые беженцы пишут «Темные аллеи» или «Защиту Лужина», а неталантливые льют помои. Так все же основано на реальных событиях, вскрикнет оскорбленный в лучших чувствах почитатель бобруйчанина Драбкина. Ага, на реальных, вот байка про скучающих петушков беспардонно, например, содрана из ... детской книжки про капитана Врунгеля. Хотя, конечно, что-то где-то и было. Если во всех домах бежать за интересом не на кухню или музыкальную гостиную, а в отхожее место, то возникнет полная уверенность, что все вокруг — дерьмо.

Которые граждане Севелы, кстати, активно и производили, живя в полном довольствии при гадкой Советской власти, печатаясь и даже участвуя в постановках популярных кинокартин. А потом — раз, и, оказывается, мучались, бедные, и только высылка в Израиль проливала бальзам. Правда, как запахло деньгами за эротически-сортирные произведения, Севела тут же назад вернулся в лапотную Русь.

Но вернемся к «Мужскому разговору». Справедливости ради, многие эпизоды были ярки изапоминающиеся. Партизанка, влюбившаяся в немца. Москаль в логове бандеровцев. Приключения загранкомандировочного с шалавой. Да и ещё кое что. Жалко, что основной целью автора была срубление бабла за ведра помоев на некогда сильный Советский Союз, пнуть которого готовы любые шакалы и гиены.

Леонид Дайнеко, как мне думается, весь свой литературный дар вложил в «Илотов» — роман, который задумывался стать белорусским «Мастером и Маргаритой», лебединой песней. Причем, здесь связаны даже три пласта. Спартанцы угнетают земледельцев-илотов. Понаехавшие коммунисты угнетают колхозников-белорусов во времена Сталина. Бандиты в Гражданскую, пардон, высокоморальные борцы за независимую Беларусь секут саблями всех, до кого смогли дотянуться. Ну и любовь в трех слоях, конечно, до счастливого эпилога — внесения в белорусский парламент бело-красно-белого флага (придуманного в 1917 году в Петербурге русским поляком Дуж-Душевским, но, тсс, это вековечный национальный символ).

Кому, как ни коммунисту Дайнеко, получавшим на юбилей Ленина юбилейные медальки, в девяностые торговавшим водкой и спиртом, а в новом тысячелетии благополучно эмигрировавшего в те края, где сникерсы слаще, не учить патриотизму забитую молодежь.

Ну, ладно. независимость — вещь хорошая, только писана она в романе белыми нитками. Славя батьку Махно, не думаю, что этого счастья хотели белорусы. Да и не илотами они были, как снобистски подчеркивал это, чуть ли не на каждой странице, автор. Над теми были спартанцы — арийцы по рождению. А в СССР учились все по одним букварям и руководили сельчанами такие сельчане или пролетарии, уж классовая борбьа всех аристократических спартанцев точно извела.

Кстати, снобизм «А сейчас я вам. недалеким, поведаю...» часто резал глаз. Например, Гитлера Дайнеко упорно именовал Шикльгрубером (смотрите, я знаю фамилию его отца). Вот только отец сменил эту фамилию на Гитлер (а, вернее, Хитлер) ещё до рождения Адольфа, и художник-фюрер ни одного мгновения Шикльгрубером не был.

Такие же ляпы встречались и в зарисовках времен Гражданской. Может, и во времена спартанцев тоже было многое не так, но тут уже ничего сказать не могу ввиду недостаточной информированности.

Ну да ладно. Роман, хоть и не стал литературной вехой, все-таки сколочен крепко. Образы главных героев прописаны. Правда, как в плохом водевиле, у хороших героев всё хорошее, наверное. и в туалет фиалками ходят. Плохие, разумеется, плохие во всем.

Но, увы, не всем дотягиваться до вершин Владимира Короткевича и Василя Быкова. Можно читать произведения и на промежуточном уровне.

Раз Нобеля дали — значит, все, роман великий, и двух мнений быть не может. Ведь это Нобель. Мы же все без ума от Абдулразака Гурна или Ольги Токарчук. Что значит, кто эти люди? Это создатели бессмертной литературы, коллеги Пастернака по Нобелю, которые стоя на плечах великих, довели слог до полного катарсиса.

Ну, мысль понятна, а что же, если будет, если мы попробуем абстрагироваться от мирового признания и попробовать составить собственное мнение. Это практически невозможно, ибо все хомо советикус сначала узнали, что злой Запад дал премию пасквилю переделкиновсого поэта, значит, «сапоги хорошие, надо брать», хоть «Я Пастернака не читал, но осуждаю». И, когда в восьмидесятых начали печатать всё, народ жадно прочел русский эпический роман.

И, откровенно говоря, не впал от него в такой же экстаз, как, к примеру, от «Собачьего сердца». Даже сотни других произведений — от «Повести непогашенной луны» до «Детей Арбата» котировались куда сильнее. Хотя, упаси боже, и «Доктора Живаго» никто не ругал. А уж «Свеча горела» вообще шла на ура, подчеркивая преемственность интеллигенции.

Не буду ругать и я, потому что, действительно, автор создал свой мир. Подчеркнуто непересекающийся с генеральной советской линией конца пятидесятых, хотя никакой антисоветчины там нет, сравните с Солженицыным или Гроссманом. Просто все очень чужое воспитанным на официальной точке зрения.

Ну, жил доктор Юрий. Не подлец, не герой, плыл по течению, постепенно опускаясь, три жены, дети ото всех, которые доктора не интересовали вообще. А потом он помер. Эпичный роман. Конечно, были и другие, куда более интересные персонажи — революционный Стрельников, инфернальный Комаровский, любимая Лара, но вряд ли они застолбили место в русской литературе, равные по значимости хотя бы коту Бегемоту.

Взбодренные все тем Нобелем и шумихой вокруг него, Живаго воплощали на экране и сцене Омар Шариф, Леонид Майзель, Олег Меньшиков, Валерий Золотухин, оставили ли они такой же след, как Болконский Тихонова или Бендер Миронова (или Юрского). А, если образ не цепляет ни в печатном, ни в экранизируемом виде, то, может, он не такой уж и великий?

Лично мне было куда интересней читать стихотворения Пастернака в конце (якобы от лица врача), чем про мытарства российской интеллигенции. Это все есть у многих других, и куда ярче. А с точки зрения литературного слога, думаю, многие согласятся, что Пастернак куда больше поэт, нежели прозаик.

Произведение подается как оригинальное в современном художественном мире, вон нашумевший режиссер оперативно даже выдал экранизацию. Читается, конечно, легко, да и все эти узелочки-скрыжаванки плюс интеллегентная мистика со смотрящим ада. Но, по-моему. это тот случай, как процесс подменяет цель. Мы к чему пришли по окончанию чтения? Такое впечатление, что автор водил-водил по тропинкам, привел на опушку и кинул. Где малинник, где болото, люди, в коце концов где? Ау.

Конечно, любопытно читать бытовуху, приправленную болезненным маревом. Можно даже поиграть в бисер — убил ли кого Петров, убила ли кого Петрова или это авторские крючочки. А что выловилось на эти крючочки? И почему автор именно на этой странице сказал «Стоп»? А не показал, к примеру, философа. читающего комикс с учительницей Петрова-младшего. Или не намекнул. что Птров-младший это реинкарнация Игоря. Да бог знает чего можно было ещё наворотить. все равно автор как-то структурировать произведение и не собирался. Не модно это теперь, наверное.

Нормальному человеку смотреть порно любопытно до семяизмержения — дальше просто скучно. Нормальному человеку любопытно читать про извращения — если они, как специя к блюду, вписаны эпизодом в художественное произведение. А вот, если человека кормить вместо макарон или жареной картошки чистой поваренной солью или одним толченым перцем — ничего путного из этого не выйдет. Вот и в очередном опусе человека, официально признанным опасным душевнобольным, сплошное дерьмо. Причем, и в прямом, и в переносном смысле. Причем, несмотря на иллюзию реальности происходящего, условной правды там как во влажных мечтаниях накаченного спермотоксикозом подростка-омеги, которого отучили заниматься онанизмом и сперма давит на мозг, рождая чудовищ. Ну не могли жить супербогатые люди, 24 часа в сутки насилуя и изнасилуя даже не рабов, а почти ровню себе, практически в открытую. Это глупости и из жизненного опыта и с точки зрения физиологии.

Да, у мосье маркиза много известных поклонников, мол, это свобода мышления. откровения в литературе и т.д. На деле, просто материал для изучения психиатров.

Эта сказка, написанная в залихватско-безбожном стиле в конце 1920-тых годов, не переиздавалась последние полвека, и, вероятно, не скоро ещё переиздастся. Несмотря на то, что Янка Мавр является, самым известным писателем для юношества в Беларуси. Первым отечественным Майн Ридом и Жюлем Верном в одном флаконе. И причина вовсе не в художественных недостатках. Колесо истории крутнулось вокруг оси, и теперь снисходительная ирония в адрес Слова Божьего и его носителей на полном серьезе могут приравнять к «оскорблению чувств верующих». Кстати, ни разу не слыщал, чтобы наказывали за оскорбление чувств неверующих, такое время. А, если добавить к этому и политические параллели, которые искренне использовал Янка Мавр в духе тех дней — с борьбой за права угнетаемого капиталом рабочего класса. Вот только теперь это тоже рушит скрепы, нельзя выгонять правителей из дворцов, такие дела.

В-общем, чтобы познакомиться с приключениями двух белорусских пионеров в аду, которые закончились очень революционно, либо ищите старые издания, либо поковыряйтесь в вот-вот исчезающим ютубе, там энтузиасты выкладывают тексты в виде аудиокниг.

Название, ставшее нарицательным. Правда, немного по другой причине, нежели задумывалось Гоголем. У него получился прелюбопытнейший этюд поступательного попутнения сознания клерка. Так что, если вы включили режим ветхозаветного Адама и Гарри Поттера и начали понимать речь змей (зачеркнуто) собачек, то это начало конца человека разумного. А Гоголю вполне можно доверять, ведь и он к концу жизни, малость того, пошёл супротив разлинеенных строчек.

Правда, «Записки сумасшедшего», были написаны задолго до конца, как, впрочем, и всё остальное, кроме злосчастных «Мёртвых душ», но ведь и сознание мутнеет по непредсказуемым законам.

Конечно. литероведы расскажт, что в повести все глубже содержания, мол, «все мы Поприщевы», вплоть до матушки России. Но. конкретно для меня, больше любопытна не социальная, а медицинская составляющая. Если коллега по офисному кабинету вдруг влюбляется в дочку префекта, это означает начало сумасшедствия или нет? Или когда он начинает считать себя королем страны Эксель, то тогда точно психиатрия? Где грань между шизофреником и чудаком. И, если другим ставить диагнозы мы все умением, как диагностировать самого себя.

Но всё-таки «Записки сумасшедшего» — это этюд, глава. Она бы хорошо смотрелась в тех же «Метрых душах» (только, ясно, не от первого лица). В «Петербургских повестях» она не совсем органична. хорошо сочетаясь с «Шинелью» и не гармонируя с мистическим «Портретом» и сюрреалистическим «Носом».

Понятно, что через почти шесть веков спустя читатель и близко не поймет аллюзий средневековой Франции. Добавим к этому, что мы, русскоязычные, ещё и полностью зависим от адаптации текста переводчиками. Поэтому все выводы и впечатления от эпопеи весьма условны. Но тем не менее, её размах захватывает, даже не видя всех слоев аллегорий, мы чувствуем, что они есть. А, когда проводим параллели, например, с отечественной историей (время Ивана Грозного) и не видя даже отдаленных феноменов в нашей литературе, то поневоле проникаешься уважением к великаньему труду Рабле.

Но, в принципе, сейчас этот труд читается как сказка со знакомыми сюжетами (вон даже промелькнула притча, как мужик вершки и корешки делил) и особо ничто не выделяется, может, кроме, литературного хулиганства — как, например, тысячи людей утонули в океане мочи. Или подробном живоописании телесных увечий.

Кстати, этими сравнениями, синонимами текст изрядно нагружен. Как начнет перечислять однородные предметы Рабле, так на одной странице не помещается.

И ещё момент. Несмотря на признание произведение классическим, его почему-то не стремятся экранизировать, хоть оно достаточно киногенично. Сравните с сотнями выпущенных «Гулливеров», любопытно — почему?

Сложилось впечатление, что автор поставил цель пережать пережатое. Ещё раза три. Обычный сюжет канала Рен-ТВ (или где у нас сейчас гнездятся рептилоиды?) пробивает глубины сумеречного сознания. То главный герой — псих, то не псих. то психический непсих. Он и людей убивает, или не убивает, а считает, что убивает.И, как и следовало ожидать. концовка вышла совсемподростковой. хотя периодами казалось, что автор замахнется, как минимум. на «Пролетая над гнездом кукушки». Но для этого надо не сюжет препарировать, а личности персонажей. А здесь трансфигурация только одногогероя, и то ради крутизны произведения. Но почему-то я куда больше размышлял над причудами гоголевского чиновника из «Записок сумасшедшего», нежели над превратностями судьбы этого необыкновенного американца.

Специалист-биолог поделился с широкой аудиторией взглядами на биологию, особенно на дарвиновскую теорию эволюции и некоторые другие. Причем, очень постарался упростить сказанное для среднестатистического мимокрокодила. Возможно, это очень окрылило читателей, но, честно говоря, хоть я очень далек от биологических наук, но ничем книга меня не удивила, не открыла мир нового, не заинтересовала изучать вопрос глубже. Не новость, что курица предок динозавров, насекомых очень много, человек не произошел от обезьяны, и генетические замуты приводят к любопытным результатам. Это область общих знаний. А для чего вообще писана книга? Научная ценность примерно как у «Математики для чайников», а тематические статьи в популярных журналов куда любопытнее.

Ходят, ходят по кругу большие писатели и малые. Всё пытаются найти на исхоженной тысячами людей городской мостовой империал денег. А попадается полушка, и то, если повезёт. В-общем, очередной зомби-постапокалипсис. Матушка Расея взбунтовалась против Московии, и та жахнула по Уралу и далее неведомой хнёй. Скажут заклинание — и всё, вместо человека ходячий биоробот, убивающий или превращающий других людей в таких же зомбаков. Ну разве что мозги друг у друга не высасывали.

За неименеием идеи, приходится концентрироваться на форме. Глуховский пишет. конечно, интересно, хочется лететь, аки паровоз, в конец произведения, не останавливаясь на непонятках и путанках.

Ну. например. если засланный поп себя оглоушил, чтобы не поддаться заклинаниям, то почему он сам этими нехорошими словами заклинал окружающих?. А что там в Москве произошло — свои зомби повылазили или очередной Ельцин мухожуком оказался?

Короче говоря, пока жевалось (читалось), процесс удовлетворял. А по итогу полезли сомнения, я хорошо отобедал (поднялся на ступеньку развития) или так, жвачку пожевал.

Повесть весьма любопытна не своим сюжетом (он на стыке производственного романа и детской приключенческой литературы), а достаточно редким типажом в литературе — рефлексирующим юношей. Я вышел на улицу и пошел направо, направо потому что по статистике журнала «Наука и жизнь» правой ногой человек делает больший шаг, нежели левой. И всё в таком роде. Зачарованные этим приёмом читатели послушно идут за автором, считая главного героя «смелым, честным и принципиальным». Они в упор не замечают, что положительный Сережа особо ничем не отличается от плохого Игоря. Просто у них разные локации. И тот, и другой — эгоисты, априори считая других менее интеллектуальными, нежели сами. И даже то, что они постоянно оказываются в куче дерьма, ничему их не учит. Показателен пример с «угоном» списанного автомобиля, где парнишки действовали синхронно, но из разных побуждений.

Оба не считают себя виноватыми в косяках. Под давлением они признают ошибки и извиняются, но считают виноватыми кого угодно, другого. Но даже вывод в конце в речи директора читателя не убеждает в том, что с Сережой далеко не все однозначно.

Рано или поздно локации Кроша разобьет жизнь. И что дальше? Что там наша интеллигенция делала при крушении идеалов? Либо лезла на баррикады, помогая добиваться желаемого разным мерзавцам, либо спивается. Рыбаков, если не ошибаюсь, пристроил Кроша в органы и на этом бросил. Много вы знаете честных ментов с благополучной карьерой и сохранившимися идеалами?

Если отвлечься от проблемы главного героя, то нельзя не отметить несколько отлакированную действительность начала шестидесятых (далеко не все тогда жили, как дети Арбата) и романтизацию труда, что теперь заменено проблемами мажоров, бандитов да проституток. У Рыбакова даже преступники смотрятся не более, чем ржавчиной на капоте ГАЗа. И это, действительно, замечательно. Труд ведь может приносить радость, что сейчас звучит почти бредово.

Книга, написанная позже фильма «Последнее лето детство», завершающего трилогию про Мишу и его друзей-кладоискателей. Впрочем, в «Выстреле» уже клады не ищут. да и Славка с Генкой устранились от процесса, превратившись в проходных второстепенных героев. Да и сама книга — промышленный детектив, что вызывает некое неприятие у подростков, ломанувшись читать сразу три романа. Сам же Рыбаков-Аронов пришел к заключению истории практически после тридцати лет после начала, что не могло не отразиться на ауре произведения. Хотя, есть версии, что в «Водителях» Миша — это тот самый Поляков, а пионер Саша Панкратов, появляющийся в «Выстреле» на замену выпускнику Полякову — перешел главным персонажем в «Дети Арбата».

Читая роман, все время держись в памяти события кинотрилогию, поэтому независимо оценить непосредственно «Выстрел» сложно. Вероятно, как самостоятельная единица, он послабее своих предшественников, хотя и написан более глубоко по содержанию.

Исторический роман подразумеваеет фабулу, ряд продуманных персонажей, которые развиваются сами и развивают сюжет, ну и разные литературные вкусности, аустерлицкий дуб там или вросли в берега золотые погоны. И, конечно, изрядная степень автора вымысла от любимой ботвиньи царя до отравления талантливым композитором гениального. «Битва железных канцлеров», по сути не роман, а художественная зарисовка двух исторических личностей — князя Горчакова и канцлера Бисмарка. А так как зарисовка не зажата в рамки, то Пикуль что хочет — выделяет, что хочет — не упоминает. Ну и, конечно, придумывает и моделирует разные бытовые ситуации, вроде, княже. поддержи царский стакан с минералкой, пока я за барышней на променаде приударю до так называемых исторических анекдотов.

Ценность данного произведение, однозначно, в повышении уровня образованности. Среднестатистический человек слышал про Бисмарка — объединителя германских княжеств на уровне пары абзацев учебника и истории и на уровне пары строчек про однокашника Пушкина Горчакова. После чтения часть исторических знаний укреплятся множественными связующими узелками.

С точки зрения литературы — это. конечно, не высшая лига. Но это теперь — хочешь Бушкова с Радзинским читай, а хочешь полного Карамзина или Шпенглера. А в эпоху книг за сданную макулатуру, наш Пикуль вполне стоял в одном ряду с их Дрюоном.

И хороший стимул для дальнейшего развития в плане исторической беллетристики.

Василий Ключевский — один из канонизированных русских историков. Но нужно иметь в виду специфику предмета. Ключевский опубликовал свои лекции в период царствовования Николая Второго. И его «Полный курс» заканчивается отменой крепостного права, причем, чем дальше от современной ему действительности, тем полнее и обстоятельнее он пишет. Вот о Петре Первом почему бы много не написать или о временах, а вот о внешней или внутренней действительности Александра Третьего — это уже политика и чревато.

Так как Ключевского вполне печатали и в ХХ веке, при СССР, понятно, что особое внимание уделяли его взглядам на простой народ. Но возникают любопытные моменты. Сотни страниц Ключевский посвящает подать и недоимках простого люда времен17-18 веков. И почти ничего нет о Разине, Пугачеве, зарождающихся народовольцах. Ключевский не знал этого материала? Знал. конечно. но либо современная ему цензура убрала чуть ли не весь материал, либо сокращения происходили при Советской Власти. И в итоге возникают неравнозначные перекосы при изложении разных событий. То, чуть ли не сколько раз за день удельный князь на горшок ходил, то значительные периоды удостаиваются чуть ли дежурной отписной строчки.

И, видя достаточно строгий научный подход к изложению материала, это не может, не то, что удивлять (историю всегда пишут, как нужно правящему строю), как делать поправку «на ветер».

Наверное, как и многим другим, открыть этого писателя сподвигли успехи на ниве премий. Вот у «Бывшей Ленина» есть тоже чего-то (Большая книга). Трудно, конечно, судить о правильности этого выбора, ибо, свежеиспеченные произведения малознакомых авторов почти не читаю, ибо попасть на неизвестного Акунина, Пелевина, Прилепина или Рубанова вероятность невелика.

Вот и здесь оставлю автора в персональном списке малолизвестных, потому что «Бывшая Ленина» на дальнейше знакомство не сподвигнула. Тема свалки в жизни общества, хоть и перспективная, но здесь особо не разработана — так, ключевая локация. А переживать за перефирийные политические интриги, опираясь на безаппеляционные авторские суждения — лениво. Ну, Митрофанов, ну, его бывшая, да хоть армянский бомж-олигарх — мелко и бытово, несмотря на прямые намеки на их потенциал.

Да, блин, каждодневные новости куда ярче и глубже, чем происходящее в художественном произведении. Стукач-провокатор, молодые местечковые политики — почему у Акунина в «Азазеле» или «Статском советнике» читается взахлеб, а здесь. словно вилкой остывшую запеканку коыряешь.

Да. свалка — это плохо, все согласны, чего спорить,и что дальше — разговоры в сети да костры бомжей?

Девяностые годы накрыли наши души ДРУГИМ контентом. Другое кино, другие книги. Привыкшие с детства, что если куклы борются со взрослыми, то, максимум, бороду к сосне у Карабаса приклеют да Дуремару шишкой шишку набьют, тут немного офигиеваешь с жестокого БДСМ от марионеток. На экране подстерегает Чаки и Кукольники, а на страницах зловеще перебирают ниточки длинные пальцы мадам Менделип.

В-общем, тогда похожие ужасы пробивали не загрубевшую оболочку. А вот сейчас пересматриваю-перечитываю, и изо всех щелей лезет, если не халтура, то ремесленничество.

Обыкновенная журнальная продукция. Впрочем, чуть выше среднего уровня, иначе бы «Куклы» сгинули бы в океане похожей продукции того времени, когда десятками выпускались журналы, альманахи, комиксы похожей тематики. А так. нет-нет. да и всплывают в печати, читатели охотно читают. Но того хайпа, который был в девяностых уже нет, вон даже фотофильм тогда сняли по «Куклам» с Невинным и Зельдиным.

В начале было Слово. По-французски parole. А конец — это всегда чьё-то начало. Вы прочитали синопсис последнего (к сожалению) романа супругов Дяченко.

Его ждали, ибо первый роман цикла был дерзок и не совсем типичен для украинских фантастов, которые все норовили девочку-подростка в фэнтэзийный мир пристроить, где мечи и магия. Магия, впрочем, и здесь есть, но немного другая.

Увы, особо ничего нового авторы вторым романом не сказали. Усеченное число персонажей, новых, вообще, полтора человека — Ярослав и папа, локации сжались до пары комнат, сравните с постепенно растущем новым миром «Vita Nostra». И самое печальное — никакой новой идеи, просто продолжение процесса с попытками космогонии.

А начиналось достаточно вкусно — с раздвоением жизни, параллельностью миров, но дальше все свелось к примитивному штампу «Избранный в школе волшебства». вплоть до смятого финала.

Возможно, третьей частью можно было исправить крен, но, увы. Реальную жизнь не изменишь.

Произведение завораживает. Вроде, плывешь по нему знакомыми библейскими водами, а выносит течение куда-то к неведомым берегам. И чуть ли не после каждого абзаца возникают вопросы, сомнения и поломка догм. Например, почему ученики Христа такие мелкие людишки, у каждого какая-то корысть, а пороки большие, нежели у простого человека. А роль Марии Магдалины поднята до второй главной роли романа. Мать же богородица, наоборот, практически выведена за скобки.

Понятно. что главная забота Господа — мелкие проблемы пустынного племени, но почему он идет таким абсолютно нелогичным путем. У Иисуса вообще нет выбора — веришь ангелам, а то, оказывается Сатана. Не веришь ангелам — жизнь и учение идут наперекосяк.

Поняьно, почему роман не приветствуется верующими. В нем открыто говорится, что их вера — сказки, придуманные для успокоения. Мессия не умирает за человеческий род, а мечется в выборе правильной дороги. Матфей в открытую признается. что лепил быль на небыль. Один Иуда добился чего хотел, Израиль свободен от Рима. Если не считать главенства Папы Римского над всеми христианами.

А вот где в романе бог — непонятно.

«Американские боги» был назначен великим романом ещё до написания. Прижизненный американский классик Нил Гейман, написав страничку, тут же выкладывал её анонс на соответствующий сайт, процесс шел, читающая часть человечества, затаив дыхание ждала обещанное Великое произведение. Разумеется, величие начиналось уже с названия. Все по высшему классу — и Боги, и Американские, куда уж выше. На деле, на мой ничего не значащий субъективный взгляд, получилась нормальная фантазия, без подпитки не тянущая на рольвехи литературы. но являющаяся вполне неплохой боевой единицей.

Намешанные в кучу опустившиеся боги были всех рангов и мастей — и ирландские, и скандинавские, и индийские, и египетские. Вот только у диких славян либо не было божеств, либо они гордо отказались эмигрировать в страну заокеанскую. А там выросли новые — бог наркоты, например, или бог автохлама. И грядет армагеддец.

На деле получился пшик. Никакого нового мира не родилось, новых поворотов не повернулось. Персонаж-уголовник все разрулил, галочка в списке «100 великих прочитанных книг» поставлена.

Слегка обманутые в ожиданиях читатели дежурно хвалят прочитанное, и даже чего-то находят на третьем слое написанного. Мол, не просто так Луна в доллар превращается, а убиенная девочка носит брекеты. На деле, это просто коммерческое произведение, замаскированное под сурьёзную литературу.

А, если, кто-то что-то для себя нашел, так и вообще замечательно.

Очередная книга по персональной гипотезе. Здесь, на протяжении почти 400 страниц, Суворов все свои ранее изложенные тезисы укладывает в колею -Гитлер проиграл, потому что напал на СССР. И оружия у него не было достойного, и война на два фронта, и нереально победить страну размером с полу-полушарие. И главным аргументом любого суворовского абзаца следует — ну Гитлер ж проиграл, значит, был неправ.

Звучит большей частью логично и убедительно. если не принимать во внимание, что это отредактированный монолог, а монолог — такое дело, можно доказать, что Земля круглая, а можно, что она в форме геоида. И ссылок наприводить, и отшлифованных высказываний друзей и врагов.

Но почему, имея преимущество во всем — от качества и количества танков и самолетов до всеобъемлющей тупости гитлеровских военачальников, немцы целых два года имели неиспоримое преимущество над СССР. И Гитлер вправе был ожидать, что, видя такой песец, верхушка не сместит Сталина и не начнет с ним договариваться. Да и Сталин такое после первых дней разгрома вполне опасался. И наод мог запросто кинутся в другую сторону — западные украинцы, латыши, чечены, волжские немцы, крымские татары были вовсе не монолитны. А добавить семьи репрессированных, раскулаченных, верующих, остатков белой гвардии. Нет так всё и однозначно. Ставка Гитлера была вполне реальная. Вон в Первой Мировой российский вопрос решился вполне успешно для немцев, так что были варианты.

Но в одном Суворов прав. Почему до сих пор советско-российская верхушка упирается, что они, дескать, не собирались напасть на Гитлера. На Бессарабию можно напасть или на Финляндию, а на Гитлера — нет, это неприлично, как вы могли подумать.

А одна ложь рождает ком проблем, которые до сих пытаются спрятать в дырявом мешке.

Как только повеяло подступающей перестройкой, так и вышла повесть Бориса Васильева, а за ней и фильм Кары, достаточно близкая экранизация.Теперь видно. что спорная идейность просто залита чувствами и эмоциями, причем, такого уровня, что критиковать их как-то рука не поднимается. Поэтому перейду к двум не самым основным конфликтам, ведь надо отдать должное писателю, конфликтов здесь достатолчно.

Образ единственного явно отрицательного героя Валендры. Так это же и есть идеальная Советская власть, во имя которой и жили наши герои. Ведь Валендра все делала строго по заветам партии, во имя общества. Хотела порядка, утвержденного вышестоящими товарищами, доносила на склонного к самоупраувству директора, искореняла сорняки в виде врагов народа. Так и другие к этому стремились, душа-директор с гордостью вспоминал о порубленных россиянах-белогвардейцев, у которых были другие идеалы. Папа Вики без зазрения совести жил по-барски, неудивительно, что все допускали его воровство. Мама Искры — та же Валендра, в куда больших масштабах, хоть иногда и проявляла человеческие чувства. Школьники погибали за Родину, а Родина осыпала наградами их ровесника, ставшего депутатом и директором завода, а пушечному мясу с идеалами предоставила братские могилы, без гробов, а зачастую и без идентификации.

И второй вопрос. Кто виноват, что только за несколько лет войны советских граждан погибло куда больше, чем всех её врагов. Ведь они были такие сильные, самоотверженные, крепкие. Из-за репрессий? Да нет, в повести двоих прижали слегка и отступились. Валендр было много? Так и они не на стороне Гитлера стояли. Где поворотный момент, убивающий поколение и по итогу страну к 1984 году написания (год, кстати, тоже знаковый). Уж не из Искры возгорелось пожирающее пламя, которая делила мир только на белое и черное. Вот только один эпизод — арестован папа Вики и об этом пошел слух по школе. Иди, Артем, набей морду тому, кто его пустил. Неважно, что Артему, который дрался больше по другим, личным мотивам, чуть политику не пришили и в лагерь не законопатили, а его оппоненту, кстати, обыкновенному комсомольцу (как ни пытался Васильев направить вектор неприязни, называя того бездельником) повредили челюсть. Просто Искра так захотела, будто бы иначе никто бы не узнал об аресте чуть ли не самого известного человека в их городе.

Много спорных моментов в достаточно прямолинейной повести, поэтому такие произведения нужно читать в соответствующем возрасте, но это уже далеко не тренд.

Понятно, что уже за один набоковский стиль уже можно рассыпаться дифирамбами, но здесь он незаметно растворяется в психологических и философских проблемах.

Так как диссертацию по роману писали другие, ограничусь двумя пунктами. Каждый, кто маломальски серьезно играл в шахматы, начинал ловить свое сознание, которое начинало закручиваться куда-то не туда. Ибо шахматы — это чистая абстракция, сумма взаимодействия сил, постоянно изменяющаяся. А там, где приходит абстракция, там уходит реальность. Хороший шахматист — это ненормальный человек. По-другому быть не может. И иллюзию адаптации к жизни, в котором шахматист будет читать фельетон, а сам видеть свои жизнь как защиту и атаку на иррациональные силы, сильнее, чем в «Защите Лужина» я ещё нигде не видел.

А из философских проблем сразу же выскакивает вопрос, что это за общество, в котором почитают человека, двигающего по замысловатым правилам фигурки, но не понимающего, откуда берется масло в бутерброде. Вы с ходу назовете с десяток шахматистов (Карпов, Каспаров, Таль...), даже, если вообще не имеете представление ооб этой игре, но ничего не знаете о лучших в мире стоматологах, сталеварах, машинистах и тысячах других людей, которые реально приносят пользу обществу и индивидууму, а польза Роберта Фишера — величина дутая и иллюзорная.

В чем Лужин лучше Обломова? Кто виноват? Что делать?

А. есть ли минусы у столь неординарного произведения? Скажите, а кто в романе, кроме Лужина. раскрыт чуть больше, чем человек-функция? Да и самого Лужина подали описательно, но малоисследованно, откуда всё зародилось, почему оно убило в человеке все остальное и есть ли против этого пилюля?

В стихотворениях восемнадцатого века зачастую не заморачивались с ударениями. Вот и здесь начало «Я на хОлме» абсолютно Державина не смущает, хотя за пару секунд простейшей перестановкой «На холмЕ я», не изменяя ритма, ударение становится на классическое место. Но художник так видит, все эти переложения, сокращение слов придает даже необходимую патину старожитнему тексту.

Ладно, главное не форма, а смысл. В «Соловье» особых откровений нет. «В объятиях Калисты песни... свисты услаждали сладкий сон». Обычное ремесленничество того времени, напиши такое сейчас — не смоешь ярлык неистребимого графомана. Кстати, Каллисто не Каллиста, но я художник, я так вижу.

«Стану жизнью наслаждаться, слушать песни соловья» — мягко говоря, примитивный месседж. Более чем уверен, что такие произведения даже тогда писали разные дворянские Обломовы, не претендующие на звания первого поэта державы.

Однозначно, не лучшее творение «заметившего Пушкина».

Одно из лучших произведений о войне. Настолько сильное, что пробивает не только первое поколение современников (таких книг немало и ассоциации ещё яркие), но и ещё несколько более поздних. Да, уже многое в двадцать первом веке воспринимается по другому. Физический труд практически ушел из жизни большинства, и интересы девушек, сильно изнеженных и неприспособленных к войне с точки зрения старшины Васкова, кажутся, наоборот простыми и незатейливыми. Но это только оболочка, и тонкий слой цивилизованности очень быстро сотрёт жизнь. Особенно это становится понятно тем, кого затронула новая война.

Даже удивительно, что её развязали люди, выросшие на хорошой советской литературе и хорошем российском кино. Видно, что посылы Бориса Васильева прошли мимо. оставив только «Ура, наши победили, можем повторить»

Не можем.Не так уж много среди гаджетных романтиков бывалых Васковых, готовых лечь в землю за свои иделы молодых двадцатилетних девчонок. И не надо, чтобы их жизнь ломала и делала боевой единицей.

Зори должны быть тихими.

Один из многих фантастических романов, в котором интересная фабула и абсолютное непонимание, что с этой фабулой делать. В итоге получилась бесконечная сага. где кто-то интригует против кого-то, мир разрушается, отдельные индивидуумы ласковые и пушистые, на выходе читателя терзает вопрос «Это всё или конец энной серии». Вместо глобальных локаций обыкновенный двухуровневый мир, выданный разными писателями сотни раз, ну, например, в фильме Фрица Ланга «Метрополис», и ярость благородная низов захлестывает застой имеющих всё (в данном случае условное бессмертие) верхов.

Пять частей романа связаны между собой грубыми стежками. ни один из персонажей не вызывает сильное чувство, любви или ненависти.

Прочитав роман, не получаешь чувства сопричастность к узловому фантастическому произведению, как в случае с «Миром реки», к примеру. Да, его будут умеренно хвалить и даже пробовать наносить на разные скрижали, но, объективно говоря, сейчас он выглядит как единица в категории ремесленных работ, вроде бесконечных попаданцев. Потому что автор не копал вглубь и не создавал философию, усть и квази, а попытался поиграть в экшн в заданных условиях.

На любителя.

Образцовый бестселлер Кинга, который целиком уложен в прокрустово ложе романа на заданную тему. Хотите растянуть абзац с условием произведения, спросите Стивена Кинга — как. Не каждый писатель может. не напрягаясь соединить свою диету с образом сыгранной самим же роли в «Калейдоскопе ужасов», когда персонаж Кинга медленно. но верно зарастал зеленой растительностью.

Так как саспенс был для меня не нов как по тексту, так и по экранизации, то здесь примерил на себя роль учителя словесности. Разумеется, экзерсисов Набокова или Бунина встречено не было, текст упрощен до максимума, только события и однотипные переживания главного героя. Есть и затянутость, присущая мэтру, особенно в той части романа, когда адвокат пускается в автомобильные поиски цыган. Не сильно убедительно выглядело и решение проблемы — с чего вдруг успешный гангстер превратился в одинокого рэмбо, поставив на карту собственную жизнь ради обыкновенного юриста. не друга, не свата, не брата.

Но все эти старательно отысканные минусы с лихвой перекрываются драйвом и фирменной депрессивной концовкой.

Хрестоматийная единица жанра.