3. После бархатной революции (1989). Внезапная свобода, обретенная следом за событиями 1989 года, не привела автоматически к улучшению качества публикуемого, напротив, на рынке существует почти бездонный спрос на продукцию. Так что сейчас относительно легко опубликовать книгу, почти любую книгу, но гораздо труднее жить писательством. Один из примеров: в 1991 году Иво Железный опубликовал авантюрную фэнтези Иржи Прохазки (под псевдонимом Джордж Уокер/George Walker) общим тиражом 70 000 экземпляров. В 1992 году то же издательство выпустило мой феминистский научно-фантастический роман «Сумасшедшая» (“Cvokynĕ”) тиражом в 3000 экземпляров (12).
В обоих случаях гонорар составлял одну крону за экземпляр, так что вполне возможно, что «Джордж Уокер» мог бы жить за счет своего творчества (выпуская одну или две книги в год), но для меня писательство — это чистая роскошь (13).
За последние два года появилось еще несколько издательств, основанных бывшими издателями самиздата из фэндома: “Novă vlna”, “Winston Smith”, “Laser”, “AFSF”, “Exalticon”, “Cernă planeta”. Они предпочитают публиковать переводы англо-американской научной фантастики, но не отвергают полностью произведения наших отечественных писателей.
У нас также есть несколько специализированных научно-фантастических издательств, которые до революции никогда не имели ничего общего с фэндомом, но с тех пор обнаружили, что научная фантастика имеет большой коммерческий потенциал. В основном они поставляют на рынок только переводы произведений иностранных авторов (14).
Сила рынка настолько велика, что было бы иллюзией думать, что мы можем свободно создавать то, что хотим. Еще несколько лет назад можно было спокойно жить на относительно небольшой доход от непыльной работы в какой-нибудь конторе, а в рабочее время — вместо болтовни или выпивки — писать сколько угодно научной фантастики. Сегодня вы, как правило, должны действительно работать, чтобы зарабатывать на жизнь, и у вас гораздо меньше свободного времени для писательства в качестве хобби. Некоторые люди реагируют на это, сочиняя триллеры за деньги, чтобы поддержать свою более литературную работу. Примерами являются Йоcеф Пециновский и «Джордж Уокер»/Иржи Прохазка (Jiři Prochazka, род. 1959).
В течение двух лет, с 1990 года до весны 1992 года, я работала редактором нашего главного профессионального научно-фантастического журнала “Ikarie”, который был основан в 1990 году Ондржеем Неффом,
Ярославом Ольшей-младшим (Jaroslav Olša Jr, род. 1964),
Иваном Адамовичем (Ivan Admovič, род. 1967)
и другими фэнами (15).
Мне было интересно там работать. Журнал имеет относительно большой тираж (30 000 экземпляров в месяц) и восторженную и воодушевляющую читательскую аудиторию, в основном юношей, желающих читать приключенческую или техническую научную фантастику. Я занималась в основном редактурой отечественной научной фантастики и чувствовала, что, хотя у нас есть относительно неплохие писатели научной фантастики, на профессиональном уровне им не хватает идей. Многие из рассказов и повестей были попросту плагиатом, или непродуманными историями о каком-то животном-людоеде на чужой планете, или побасенками о мире, разрушающемся после экологической катастрофы, и т.д. Короче говоря, в них было полным полно клише. Когда мне довелось сравнить нашу научную фантастику с рассказами австралийских и голландских писателей, у меня сложилось впечатление, что наши начинающие писатели почему-то не в состоянии создать свой собственный выразительный, чистый мир. Как будто они не осознают, как много нужно думать, прежде чем начать писать.
4. О темном будущем нашей научной фантастики. Возможно, мы все ищем свою идентичность в эти времена. По крайней мере, очень сложно определить, какое направление является наиболее интересным или значимым в нашей нынешней научной фантастике -- новое или устоявшееся.
Мы до сих пор не усвоили ни одной новой проблемы, о которой стоит думать, стоит злиться из-за нее или ее бояться. Мы больше не хотим читать, писать или думать о тоталитаризме. Но какова наша следующая большая тема? Никто на самом деле этого не знает.
Весьма модными на данный момент являются чешские имитации киберпанка (16). Это движение, с его акцентом на компьютеры, искусственный интеллект и новейшие медицинские технологии, все еще кажется нам очень современным, хотя в Америке оно постепенно устаревает. Самым успешным нашим писателем киберпанка, безусловно, является Иржи Прохазка (когда он не пишет фэнтези под псевдонимом Джордж Уокер),
это, пожалуй, единственный из наших авторов научной фантастики, кто может писать искренне в панковском ключе (17). Другие писатели, которые связаны с киберпанком, — Ян Полачек
и Иван Адамович.
Помимо течения киберпанка, существует очень сильное направление жанровой фэнтези или чего-то среднего между фэнтези и научной фантастикой (примерами могут служить произведения Ярослава Йирана [Jaroslav Jiran, род. 1955], который заменил меня в журнале “Ikarie”,
и Йосефа Пециновского). Эти авторы пишут романтические истории с четкими сюжетами, обычно о борьбе между Добром и Злом, как в сказках. Люди романтичны и наслаждаются ими, но, конечно, они, эти истории, немного эскапичны. Новые миры, построенные этими авторами, почему-то недостаточно новы...
Есть еще несколько человек, которые пишут о том, что их действительно интересует, о современных проблемах. Самый яркий пример – Карола Бидерманнова. Хотя она также пишет традиционные жанровые фэнтези, когда представляется возможность, ее лучшие произведения — это довольно радикальная феминистская научная фантастика.
Благодаря своему игровому подходу она способна писать все то, что люди хотят читать (или, наоборот, не хотят читать -- чтобы их спровоцировать): проводить фрейдистский анализ абсолютно любого текста, сочинять злобные антиклерикальные и антитрадиционалистские научно-фантастические рассказы, произносить феминистские обличительные речи. Она даже обещает опубликовать несколько историй о лесбиянстве, которое является совершенно запретной темой для чешских писательниц (18).
Другие люди, кажется, испытывают трудности с поиском новых тем, новых сюжетов и новых мотиваций для своей научной фантастики. Например, роман, получивший премию Карела Чапека в 1992 году, был очередной вариацией киберпанка, смесью религиозных и компьютерных мотивов, которую так любят наши фанаты, блестяще написанной, но качественно отнюдь не новой.
Возможно, это нормально. Пожалуй, большинству наших читателей нужно что-то вроде романов Вильмы Кадлечковой, фэнтези Йирана и Прохазки или пафоса Новотного. Возможно, людям нужно вернуться к своим историческим культурным корням, обновить в себе традиционные, вечные человеческие ценности, прежде чем они смогут приобщиться к современным западным культурным тенденциям. Внедрение почерпнутых из газетных заголовков «современных капиталистических» проблем в глубины наших душ, вероятно, займет несколько лет.
БЛАГОДАРНОСТИ. Ранняя версия этой статьи была прочитана в виде лекции в Лондонском университете на конференции «Восточноевропейская литература в переходный период» в декабре 1992 года. Автор выражает признательность Британскому Совету за помощь, которая сделала возможным ее приезд на конференцию. Английский текст подготовлен автором и Сирилом Симзой (Cyryl Simsa).
В качестве предисловия к следующей статье – о современной (на 2010 год) чешской и словацкой фантастике – размещу-ка я здесь вот это вот.
В 1994 году в журнале “Science Fiction Studies” (см. “SFS” # 63, vol. 21 [Issue 2], p. 133—140, July) была опубликована статья чешской писательницы и журналистки Евы Гауcер(овой) (Eva Hauserová) (информацию о писательнице см. в этом блоге по тэгу «Гаусерова Е.»), которая носит название:
НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА в ЧЕХИИ и БЫВШЕЙ ЧЕХОСЛОВАКИИ: РАДОСТИ и РАЗОЧАРОВАНИЯ НОВОГО КОСМОПОЛИТИЗМА
(Science Fiction in the Czech Republic and the Former Chechoslovakia: The Pleasures and the Disappointments of the New Cosmopolitanism)
1. Мой личный опыт в коммунистические времена. В 70-х годах, в худшее время «нормализации» и тоталитарного правления в Чехословакии (см. примечание 1), я решила, что хочу стать писателем. И начала с того, что попыталась писать реалистическую прозу в соответствии с мейнстримной литературной традицией и отправлять свои рассказы в те немногие журналы, которые пережили чистки ранних 70-х годов. В конце концов некоторые из них были опубликованы, некоторые даже заняли призовые места в конкурсах для «молодых, перспективных» писателей, но на этом все.
Появились барьеры, которые я не смогла преодолеть. Официальные издательства хотели чего-то такого, что было трудно определить или выполнить, даже если бы у вас хватило на это желания: прокоммунистического, но не очень, так как в противном случае это было бы смешно; позитивного и оптимистичного, но только в ограниченном смысле, так как слишком большой оптимизм был бы подозрительным; похожего на реальный, но на самом деле альтернативного мира со своими законами, значительно отличающимися от наших. Этот "альтернативный" мир был совершенно серым, а «реалистические романы, посвященные современному обществу», опубликованные в 70-х годах, были совершенно нечитаемыми. Некоторые люди смогли как-то справиться с этими официальными требованиями: например мой друг, сценарист, писал на очень личные темы – «семья, внутрисемейные отношения, дети и т.д.», но это было не для меня. Меня интересовали более широкие проблемы общества: то, как манипулируют людьми, вся эта атмосфера удушающей унылости, пустоты и бесцельности жизни; демагогия; гротескные потемкинские деревни, в которые никто не верил.
Поэтому я сделала то же самое, что делали и многие другие начинающие писатели: обратилась к научной фантастике. Этот жанр позволил нам не только более открыто говорить о нашем обществе, но и экстраполировать, моделировать, преувеличивать, нагнетать, конструировать альтернативные общества с теми характеристиками, которые нас интересовали. Возможность публикации чего-то такого появилась в самом конце 70-х, после некоторой либерализации в нашей так называемой «культурной политике», и к середине 80-х стала обычным явлением.
Все писатели того поколения, которое начало публиковаться в конце 70-х, читали научно-фантастические книги в детстве (Жюль Верн, конечно, плюс Иван Ефремов, Станислав Лем и Рэй Брэдбери, легко доступные в наших книжных магазинах), и это облегчило им переход к научной фантастике. У нас также была своя научно-фантастическая традиция заложенная Карелом Чапеком (Karel Czapek, 1890–1938),
Яном Вайсcом (Вейссом) (Jan Wejss, 1892–1972)
и Йоcефом Несвадбой (Josef Nesvadba, р. 1926) (2);
эта отечественная научная фантастика была по большей части глубоко гуманистической, даже образовательной, концентрируясь на проблемах общества (как правило, писатели размышляли над тем, как сохранить общечеловеческие ценности в каком-то «отчужденном» или «сверхтехнологизированном» будущем). У нас не было ничего похожего на американскую традицию индивидуалистической, авантюрной научной фантастики.
2. 80-е годы: официальные и неофициальные публикации научной фантастики. В начале 80-х годов, как только появилась возможность публиковать больше научной фантастики, появились две ее ветви: одна в официальных издательствах, а другая среди организованных групп фэнов и прочих любителей, что можно, пожалуй, назвать местным вариантом фэндома (3).
В это же время к научной фантастике обратились многие писатели литературного мейнстрима, они сделали это по тем же причинам, что и новые писатели, а также, возможно, по более оппортунистическим причинам – такая литература хорошо продавалась, была по-настоящему популярной и привлекательной для наших читателей. По-своему модной. Например, Владимир Парал (Vladimir Páral, род. 1932), один из самых популярных официальных писателей литературного мейнстрима,
в начале 80-х годов написал серию из трех научно-фантастических романов, в которых пытался разобраться с экологическими проблемами, дилеммами общества потребления и даже феминизмом (4).
Другим «оппортунистом» был Эдуард Мартин (Eduard Martin, род. 1951), чьи книги внешне использовали атрибуты научной фантастики, но на самом деле имели очень милую, поэтическую атмосферу и напоминали некий утонченный, безобидный социальный роман XIX века.
Мое личное мнение таково, что они заменили женские романы, которые в то время у нас не публиковались. Мартин пользовался огромным успехом среди читательниц.
Тем не менее, в большинстве культурных обществ фундамент публикаций научной фантастики закладывают журналы, а в Чехословакии издание каких бы то ни было новых журналов было запрещено секретным постановлением нашего Министерства внутренних дел. Издатели пытались обойти этот запрет, публикуя более или менее периодически издаваемые антологии. Первым редактором, который это сделал, и действительно незаурядной личностью, был Иво Железный (Железни) (Ivo Železnỳ, род. 1950) из коммунистического издательства «Свобода/Svoboda», который успел издать несколько антологий рассказов неизвестных, самодеятельных авторов, которых он нашел в нашем фэндоме.
То же самое делал и Войтех Кантор (Vojtĕch Kantor, род.1931) из издательства «Молодой Фронт/Mladă Fronta».
Он попросил Зденека Рампаса (Zdenek Rampas, род. 1956), одного из главных организаторов нашего фэндома,
привезти ему несколько интересных рукописей, и таким образом в этих антологиях появились новые имена, такие как Иван Кминек (Ivan Kminek, род. 1953),
Йосеф Пециновский (Josef Pecinovský, род. 1946)
и Ян Главичка (Jan Hlavička, род. 1951),
вместе с уже хорошо известными официальными авторами мейнстрима, такими как Ярослав Бочек (Jaroslav Boček, род. 1932)
и Яна Моравцова (Jana Moravcová, род. 1937),
и признанными авторами научной фантастики, такими как Ярослав Вейс (Jaroslav Veis, род. 1946)
и Ондржей Нефф (Ondřej Neff (род. 1945).
Большинство из этих историй казались очень хорошими в то время, но сегодня они выглядят немного устаревшими.
Эта устарелость связана с нашим общим ощущением в начале 80-х годов, что единственная тема, о которой стоит писать, — это тоталитаризм. Я сама чувствовала, что мне не нравится любая научная фантастика, которая не касается темы манипуляции людьми, механики тоталитарных режимов.
Нашим лучшим научно-фантастическим романом, посвященным этой теме, стала книга Ивана Кминека «Утопия, лучшая версия» (“Utopie, neilepši verze”). Она была написана в 1986 году, но ее публикация настолько затянулась, что в итоге появилась только после революции (1990), и ее почти никто не заметил (5). Если бы роман был опубликован до революции, все бы были от него без ума!
Похожая судьба сложилась и у моего собственного сборника рассказов «Hostina mutagenů» («Пир мутагенов»). Мы начали его готовить в 1988 году (опять же в издательстве «Свобода»), и на тот момент он казался очень провокационным, авангардным проектом. Когда в 1992 году книга была опубликована, она выглядела лишь эзотерической и экстравагантной, не очень легкой для чтения и полностью посвященной тоталитаризму, что сегодня кажется скучным.
Наряду с осознанно политическими НФ-писателями, была еще одна группа писателей, которые обошли тему тоталитаризма, но все равно были популярны среди поклонников НФ. Самым известным примером, пожалуй, является Франтишек Новотный (Новотни) (František Novotný, род. 1944), главными темами которого являются героизм покорителей космоса и увлечение отношениями между человеком и Богом, между человеком-творцом и роботами, его разумными творениями.
Новотный продолжает писать в том же духе и после революции, только теперь у него нет этих ужасных трудностей с введением в текст, например, группы роботов, обожающих человеческую Мадонну, или других «религиозных» мотивов, которые были столь неприемлемыми для коммунистических надзирателей. Сборник Новотного «Неудачная посадка» («Nešt’astne přistăni»), вышедший в 1988 году, является хорошим примером книги, которая долгое время удерживалась в государственном издательстве «Чешский писатель» (“Československi spisovatel”) и в конце концов была сильно искалечена при издании путем исключения наиболее острых рассказов (6).
Новотного обожают многие наши поклонники научной фантастики. Его смесь компьютерных технологий, религии и философских утверждений о человеке-завоевателе – «его воле, прогрессе и будущем» – кажется им привлекательной, но писательский стиль Новотного тяжеловесен и неясен, а в глазах западных читателей его идеи, вероятно, немного устарели.
Нестор нашей научной фантастики, Йосеф Несвадба, также, по-видимому, был огорчен вниманием цензора в семидесятых и восьмидесятых годах: его роман «Тайный доклад из Праги» (“Tainá zprăva z Prahy”), написанный в 1968 году, пришлось несколько раз переписывать, а когда он наконец вышел в 1978 году из печати, это была совсем другая книга (7).
Самый популярный писатель научной фантастики поколения, последовавшего за поколением Несвадбы, Ондржей Нефф, сосредоточился на технической фантастике о героях, которые суровы, одиноки и немного отчуждены в поисках идентичности, которую они маскируют под мачо-внешностью.
В его произведениях много технических деталей, предвосхищений реальных фактов (например, в его романе «Тысячелетие/Мilénium», написанном в 1986 году, описывается именно компьютерная война по типу войны Персидского залива) и кровавых авантюрных сцен, поэтому его популярность среди читателей-подростков вполне заслуженна (8). После 1989 года он на некоторое время перестал писать научную фантастику, потому что был слишком занят своей повседневной работой, но в последнее время снова начал лихорадочно творить. Кажется, он ищет что-то вроде философского послания, некий «последний штрих», который выразил бы или объяснил бы смысл его писательства.
Несмотря на то, что фэндом был связан с официальными публикациями научной фантастики через антологии и другие каналы, в нем было много активных авторов, которые вообще не публиковались официально либо потому, что слишком уж экспериментировали или провоцировали, либо потому, что им не хватало литературного мастерства, либо потому, что были просто-напросто слишком уж молодыми (в качестве примеров назову Зденека Пава [Zdenĕk Păv, род. 1959],
Яна Ошчадала [Jan Oščádal, род. 1949], Иржи Ольшанского (Ольшански) [Jiři Olšanský, род. 1950], Иржи Прохазку [Jiři Prochăzka, род. 1959], Каролу Бидерманнову [Carola Biedermannová, род. 1947], Вильму Кадлечкову [Vilma Kadlečkova, род. 1971]. Многие из этих авторов предпочитали публиковаться в специализированных фэнзинах и самиздате.
Характер научно-фантастических фэнзинов и научно-фантастического самиздата до революции был не совсем таким, как у запрещенных, диссидентских. Напротив, многие из них пытались спрятаться за каким-либо официальным ярлыком или организацией (чаще всего это была группа с особыми интересами Социалистического союза молодежи или университетское общество). Однако этот полуофициальный статус приносил свои проблемы. Иногда чиновники начинали что-то подозревать или раздражаться и запрещали отдельный фэнзин или клуб, и в этом случае таковые исчезали, хотя вскоре после этого всегда появлялись некие новые виды деятельности, словно грибы из мицелия. Существовал также ряд самиздатовских издательств, которые действовали совершенно нелегально, без каких-либо попыток претендовать на официальный статус (9).
Еще одним важным направлением деятельности НФ-фэндома в 80-х годах было создание ежегодного конкурса коротких рассказов в рамках подготовки к вручению премии имени Карела Чапека, который (конкурс) позволял начинающим писателям, у которых не было реальной надежды на официальную публикацию, получить оценку своих работ жюри, состоящим из их сверстников. Победители получили статуэтку маленькой черной саламандры (по мотивам романа Чапека «Война с саламандрами»), и все, в том числе и я, очень жаждали этой награды.
Первым победителем стал Иван Кминек в 1983 и 1984 годах, затем Франтишек Новотный (в 1985 и 1991 годах) и Йосеф Пециновский (1986 и 1987 годы). Вместе с Яном Главичкой они были самыми большими звездами нашего зарождающегося фэндома. Я получила свою саламандрочку в 1988 году,
затем ее получили Главичка в 1989 году и Вильма Кадлечкова в 1990 году (ей тогда было всего 19 лет и она была одной из самых больших надежд нашей научной фантастики). В 1992 году победителем стал Ян Полачек (Jan Polaček, род. 1957), а в 1993 году снова настала очередь Вильмы.
Вильма относится к тому типу авторов, которые определенно не считают, что «единственная тема, о которой стоит писать, — это тоталитаризм». Ее творчество находится где-то между жанровой фэнтези и научной фантастикой, явно под влиянием Толкина, оно поэтично по своему языку и равнодушно к каким-либо современным мотивам – ее интересуют скорее вечные темы мифа и психологии. На это намекает даже название ее первого романа – он называется «На границах Веечного» (“Na pomezi Eternaalu”) и очень напоминает «Дюну» Фрэнка Герберта (10). У нее много поклонников.
Йосеф Пециновский колеблется между политической сатирой тоталитарных времен и эскапистской, авантюрной фантастикой.
По большей части мы вообще ничего не знали о диссидентской и эмигрантской литературе, так как она не была доступной, если ты сам не был диссидентом. А быть диссидентом означало быть исключенным из официального образования, любой возможности путешествовать и т.д. (это было настоящей проблемой для любителей научной фантастики, так как большинство из них были либо студентами естественных наук, либо профессиональными учеными). В результате, только после революции большинство любителей научной фантастики открыли для себя научно-фантастические книги таких диссидентов, как Иржи Гохман (Jiři Hochman, род. 1926), Мартин Гарничек (Martin Harniček, род. 1952) и Эгон Бонди (Egon Bondy, род. 1930). Стыд и позор, поскольку, конечно, большинство этих книг представляют собой очень острую антитоталитарную сатиру (11).
14. Небольшая статья, заметка даже скорее, польского журналиста Рафала Сливяка/Rafał Śliwiak, которая напечатана на стр. 12, носит название:
САМОЕ ДЛИННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПОЛА АНДЕРСОНА
(Najłuższa podróż Poula Andersona)
Пол Андерсон (1926–2001) — пример автора, полностью использовавшего потенциал языка фантастики. Литература, подписанная его именем, доходила до польских читателей с переменным успехом, хотя начало ее появления в нашей стране выглядело многообещающе.
Достаточно вспомнить, что новелла «Самое длинное путешествие» (“The Longest Voyage”, 1960) была представлена в журнале «Fantastyka» № 2/1984 (“Najdłuższa podróż”),
годом позже роман «Война крылатых» (“War of the Wing Men”, 1958, “Wojna skrzydlatych”, 1985) положил начало серии «Библиотека фантастики», издававшейся «Альфой»,
а сам писатель и его супруга были гостями первого Полкона в Блажеевке. В 1987 году были опубликованы четыре брошюры с его рассказами, получившими премии «Хьюго» и «Небьюла» (пятая брошюра вышла из печати в 1990 году): «Поделись плотью» (The Sharing of Flesh”, 1968, “Księżyc łowcy”); «Игры Сатурна» (“The Saturn Game”, 1981, “Psychodrama”);
«Королева воздуха и тьмы» (“The Queen of Air and Darkness”, 1987, “Królowa powietrza I mroku”, 1987); «Нет мира с королями» (“No Truce With Kings”, 1963, “Nie będzie rozejmu z władcami”, 1987);
а в следующем году на страницах журнала “Nowa Fantastyka” был опубликован его превосходный роман «Три сердца и три льва» (“Three Hearts and Three Lions”, 1953, “Trzy serca I trzy lwy”).
В результате всего этого на закате Польской Народной Республики творчество Андерсона было хорошо известно польским любителям фантастики, представляя собой витрину западной фантастики и принося с собой глоток свободы мысли, столь далекой от нашей серой повседневной жизни.
Приключения прежде всего
В начале 1990-х годов польские издатели отобрали из богатого творческого багажа писателя несколько более или менее интересных научно-фантастических и фэнтезийных произведений (иногда являющихся частями серии): «Крестовый поход в небеса» (“The High Crusade”, 1960, “Podniebna krucjata”, 1985), «Бесконечная орбита» (“Orbit Unlimited”, 1984, “Orbita bez końca”, 1991),
В последующие пятнадцать лет, помимо компактного издания «Три сердца...» (1995),
читатели получили только «Танцовщицу из Атлантиды» (“The Dancer from Atlantis”, 1971, “Tancerka z Atlantydy”, 1997), «Звезды тоже огонь» (“The Stars Are Also Fire”, 1994, “Gwiazdy są także ogniem”, 2002)
и сборник премированных рассказов «Самое длинное путешествие» (“Najdłuższa podróż”, 2008).
Дополняют обзор около дюжины коротких форм, разбросанных по журналам и многочисленным антологиям и доступных на польском языке.
Это произведения разных жанров, тематик и литературного качества. Желая удовлетворить потребности рынка, Андерсон написал множество приключенческих сериалов, используя различные условности. Взяв за образец произведения старших коллег, Хайнлайна и Азимова, Андерсон создал свою собственную «Историю будущего», описанную в многочисленных циклах, охватывающую тысячи лет и обширные регионы космоса. Она состоит из приключенческих историй, бесчисленными способами обыгрывающих мотив пограничья – места на стыке разных культур и цивилизаций, известных и неизвестных. Герои этих историй возвышаются над окружением своим характером, умениями и действиями.
Тем не менее, Андерсон был способен создавать глубоко психологические, интригующие, вневременные, вписанные золотыми буквами в мировую книгу научной фантастики. Хорошим примером этого являются его рассказы, отмеченные премиями (7 «Хьюго», 3 «Небьюла»).
Чужой в человеке
Общим знаменателем этих произведений является тема инородности, обыгранная в различных вариациях. В большинстве из них именно чужеродность является особенностью инопланетных существ. Люди чувствуют странность их анатомии и физиологии, способа мышления и общения, верований и обычаев. Однако если копнуть глубже, то окажется, что под оболочкой инопланетности эти существа чрезвычайно близки людям. И часто менее чужды, чем один человек другому.
Так обстоит дело, например, в рассказе «Поделись плотью» (“The Sharing of Flesh”, 1969; “Pod postacią ciała” в “Księżyc łowcy”, 1987), в котором земного исследователя убивают и пожирают туземцы на далекой планете, или в «Царице воздуха и тьмы» (“The Queen of Air and Darkness”, 1971, “Królowa powietrza I mroku”), в котором инопланетяне похищают детей земных поселенцев, чтобы сделать их своими марионетками. В свою очередь, в «Луне охотника» (“The Hunter’s Moon”, “Księżyc lowcy”) различия между двумя инопланетными расами служат подчеркиванию различий, а также взаимозависимости — между самими людьми, особенно теми, кто находится в близких отношениях. Как для двух персонажей-людей, так и для инопланетян спасением оказывается прощение и любовь. Среди коротких произведений Андерсона стоит также упомянуть рассказ «Зови меня Джо» (“Call Me Joe”, 1957, “Nazywam się Joe”, 1990), героем которого выступает человек, которой в биологической форме, адаптированной к условиям, царящим на Юпитере, проводит исследования на этой планете. Это произведение часто упоминается, когда говорят о намного более позднем «Аватаре» Джеймса Кэмерона.
Самое интересное еще впереди
Помимо романа «Придет время» (“There Will Be Time”, 1972, “Stanie się czas”, 2010), прилагаемого к этому номеру «Новой Фантастыки»,
польским читателям предстоит знакомство с еще несколькими из основных произведений Андерсона. В их число входят два романа, которые будут опубликованы одним томом в сентябре этого года.
В основе романа «Волна мысли» (“Brain Wave, 1954; “Olśnienie” в “Genesis. Olśnienie”, 2010) лежит головокружительный замысел, в соответствии с которым Земля внезапно покидает участок пространства-времени, обладающий способностью тормозить развитие интеллекта. Благодаря этому за одну ночь каждое живое существо на нашей планете становится в три раза разумнее. Благодаря этому люди находят решения проблем, которые до сих пор мучили их, но им предстоит столкнуться со следующей проблемой: как использовать полученную таким образом свободу.
В романе «Генезис» (“Genesis”, 2000, “Genesis” в “Genesis. Olśnienie”, 2010), получившем премию Кэмпбелла, написанном за год до смерти писателя, астронавт достигает бессмертия, перенеся свою личность в «разум» искусственного интеллекта. Много лет спустя он должен решить, спасти или уничтожить Землю, для чего исследует различные альтернативные версии человеческого развития.
Физик по образованию, писатель по профессии, любитель Скандинавии (родители были выходцами из Дании) и средневековой культуры, певец свободы в различных ее формах, Андерсон навсегда вошел в историю мировой фантастики. И современные и будущие любители жанра еще долго смогут черпать полными горстями из сокровищницы его достижений -- следя с румянцем на щеках за приключениями созданных им необыкновенных героев, таких как Николас ван Рейн или Доминик Флэндри, или впадая в размышление над фундаментальными проблемами, поднятыми в его прозе и касающимися основ человеческой природы и существовании.
13. Статья польского журналиста Вальдемара Мяськевича/Waldemar Miaśkiewicz, напечатанная на стр. 9—10, носит название:
УШЕЛ КОНАН-ХУДОЖНИК
Невозможно говорить о деле жизни ФРЭНКА ФРАЗЕТТЫ, не упомянув главного героя произведений Роберта Э. Говарда. И дело не только в том, что в 1960-е годы ФРАЗЕТТА освежил образ киммерийца своими обложками для классических фэнтезийных книг, чтобы теперь уже навсегда вернуть его в мир (легенды говорят даже, что люди покупали «Конанов» издательства ACE из-за прекрасных иллюстраций юного художника).
ФРАЗЕТТА был как Конан, ФРАЗЕТТА был Конаном – Конаном-художником, Конаном-иллюстратором – завоевывавшим красками и кистью безграничные фантастические страны.
ФРАЗЕТТА учился своей профессии с восьми лет у всемирно известного итальянского художника и иллюстратора МИШЕЛЯ ФАЛАНГИ (Michel Falanga). У учителя были амбициозные планы на того, кого он называл юным гением. К сожалению, ФАЛАНГИ умер в 1944 году, и его школу, Бруклинскую академию изящных искусств, закрыли. Шестнадцатилетнему ФРАЗЕТТЕ хочешь не хочешь пришлось столкнуться с издательским рынком. Он рисовал комиксы о Тарзане, создавал плакаты и иллюстрации к вестернам, но нашел свое призвание в жанре героической фэнтези. Именно характерные безжалостные варвары, морозные великаны, драконы и, конечно же, красивые, радующие глаз принцессы в опасности, окрашенные в огненно-горячие цвета, сделали его узнаваемым.
ФРАЗЕТТА, как и сам Конан, являл собою сочетание мускулистой фигуры, мужской красоты и харизмы, которые предоставляли ему немало возможностей для ни к чему не обязывающих романов. Пока на его жизненном пути не появилась Элеонора Келли. Маленькая, юная Элли овладела сердцем Фрэнка, как Валерия – сердцем Конана. Она стала его музой (прекрасные принцессы на картинах ФРАЗЕТТЫ имеют ее черты и формы, а фотографии картин, на которых Фрэнк увековечил свою жену, лучатся чувственностью).
В профессиональной жизни она оказалась прекрасной бизнесвумен, управляющей карьерой мужа. Именно она решила, что Фрэнк не будет передавать издателям оригиналы своих произведений (практика, не применявшаяся в 1960-е годы), а позже скрупулезно приобретала находившиеся в обращении произведения мужа. Элли также стоит за созданием музея ФРАЗЕТТЫ в Ист-Страудсбурге, штат Пенсильвания.
Ее смерть в 2009 году поколебала империю Фрэнка. Как и Максимус Децимус Меридиус, герой «Гладиатора» Ридли Скотта, он еще при жизни начал скучать по другой стороне существования.
Правители -- особенно те, которые созданы воображением, -- могут вести свои сражения благодаря армии преданных союзников и поклонников. Конан-мечтатель собрал в рядах своей армии впечатляющее количество воинов поп-культуры калибра Джорджа Лукаса, Стивена Спилберга, Сильвестра Сталлоне, Нила Адамса, Берни Райтсона, Джона Бушеми, Майка Калуты, Саймона Бисли, Кевина Истмана, Ральфа Бакши, Джона Милиуса, Клинта Иствуда и музыкантов из группы Metallica с преданным ему Кирком Хэмметом во главе. Он воспитал множество последователей -- как эпигонов, так и продолжателей творчества. Он оставил свой след в мире кино (плакаты, концепции персонажей), музыки (обложки альбомов групп “Nazareth”, “Molly Hatchet”, “Wolfmother”), литературы и комиксов. Он существовал на пересечении всех сфер влияния массовой культуры.
10 мая 2010 года ФРАЗЕТТА отправился в свой последний путь. Он присоединился к своей Валерии. К сожалению, как это бывало в истории королей, как только смолкли погребальные колокола, дети начали бороться за наследство мастера. Не на жизнь, а насмерть, без пощады. Трон Императора обороняет Фрэнк Фразетта-младший, против которого выступают трое жадных братьев и сестер: Хэйди Грабин, Билли Фразетта и Холли Тейлор. На кону стоят миллионы долларов, содержащиеся в полотнах. Но это другая история. Нам, гражданам государства воображения, живущим вдали от Аквилонии, остались репродукции, старые «Фантастыки»,
журнал «Heavy Metal»,
обложки книг Говарда и его продолжателей,
Эдгара Райса Берроуза,
Карла Вагнера
Урсулы Ле Гуин,
изданных в начале 1990-х годов, импортированные из-за границы альбомы,
анимация Ральфа Бакши «Огонь и лед»
и, конечно же, фильм “Painting with Fire” («Живопись огнем») — прекрасный документ о жизни художника.
Этого достаточно, чтобы Конан ФРАЗЕТТА остался бессмертным для польских любителей фэнтези.
«К сожалению, я никогда не встречался с господином ФРАЗЕТТОЙ лично, но его влияние на меня было огромным. Впервые я столкнулся с его творчеством, когда мне было около тринадцати лет. Его картины имели то, чего я никогда не видел ни у кого другого. Простота сцен в сочетании с великолепным сюжетом и невероятной энергетикой сделали его мастером, и я не могу вспомнить никого, кто мог бы заменить его сегодня. Гении такого калибра очень редки: Моцарт, да ВИНЧИ, МИКЕЛАНДЖЕЛО и т. д. Он навсегда оставил след в нашем обществе» (Сирил ван дер Хеген).
Если перенестись на секунду в действительность древнейших мифов, гнездящихся в подсознании человека, можно с уверенностью предположить, что Чужой, созданный ГАНСОМ РУДИ ГИГЕРОМ (Hans Rudi Giger), является живым воплощением хаоса, причиной атавистического страха перед тем, что скрывается во тьме.
Страха перед неизведанным, оскверненным, приносящим страдания, безумие и внезапную смерть. Его противоположностью является яутжа, первобытный воин, бесстрашный охотник, представляющий мир порядка, в котором существует четкое социальное разделение (касты, кланы), санкционированные традициями кодексы, система религиозных верований и языка.
Задача Охотников — обуздать тот ужас, который они сами приносят (по многим предположениям, именно яутжа создали расу ксеноморфов), что также является важным элементом формирования их идентичности. Во время ритуальной охоты молодые особи под присмотром опытного яутжи должны доказать, что они способны добыть в качестве трофея Чужого, называемого Хищниками «кианде амедха» (твердоым мясом).
Знак, выгравированный на их теле кровью ксеноморфа, заставляет Бескровных (кандидатов в воины) становиться членами Молодой Крови, а Кровавые, крещенные кислотой, аналогичным образом получают более высокое положение в иерархии. Иногда в сообщество яутжа принимают человека. Но тот, кто его крестил, может присоединиться к группе Плохой Крови (отверженных), хотя случаи принятия группой «пиоде амедха» («нежного мяса») нередки. Многие спорные вопросы решает кодекс, несоблюдение которого влечет за собой санкции в виде исключения из касты или клана, телесного наказания или необходимости дуэли с действующим лидером. Зачастую Охотнику приходится уравнивать шансы во время охоты, отбирая только тех жертв, которые вооружены. При добыче еды он убивает только слабых особей (производит так называемую очистку видовой линии). Убийство другого воина считается самым страшным преступлением, при условии, что это не было случаем самообороны или побочным эффектом дуэли.
Тот, кто победит Хищника в честном бою и проявит к нему милосердие, становится равным ему. Но яутжа не всегда смиряется с поражением, о чем свидетельствует совершение почетного самоубийства путем инициации серии мини-взрывов.
В поисках соперников
Выросший в кругу ритуальной охоты яутжа строит свою жизнь вокруг неустанных поединков с новыми противниками, встречающимися в различных уголках нашей планеты. Охота разворачивается в морозных пейзажах Аляски (о чем свидетельствует роман «Хищник: Поворот кругом» (“Predator: Turnabout”)
и комикс «Хищник: Первобытный» [“Predator: Primal”]),
в сибирских пустошах (роман «Хищник: Холодная война» [“Predator: Cold War”])
и пустыне Нью-Мексико (роман «Хищник: Большая игра» [“Predator: Big Game”]),
а в комиксе «Хищник: Расовая война» (“Predator: Race War”) Хищник даже организовал охоту в тюрьме, доверху наполненной потенциальными трофеями.
Рекреационные вылазки яутжей на Землю происходили в течение многих столетий. В альбоме «Хищник: Немезис» ("Predator: Nemesis”) Хищник прибыл в викторианский Лондон, конкурируя с самим Джеком-Потрошителем.
В комиксе «Хищник: Кровавые пески времени» (“Predator: Bloody Sands of Time”) яутжи заявили о своем присутствии как во время Первой мировой войны, так и во время войны во Вьетнаме.
А в томе «Хищник: Захватчики из четвертого измерения» (“Predator: Invaders From the Fourth Dimension”) Хищник устроил кровавый пир в Голливуде конца 1950-х годов.
Учитывая тот факт, что популярная культура любит кроссоверы, на пути яутжа пришлось встать величайшим из пантеона современных героев. Открытая в 1991 году томом «Бэтман против Хищника» (“Batman Vs. Predator”), комиксная трилогия о визите Хищников в Готэм-сити развязала мешок с сюжетами, основанными на более или менее удачной трансформации общего шаблона.
Сутью альбома «Тарзан против Хищника: Внутри Земли» (“Tarzan Vs. Predator: At the Earth’s Core”) является спор из-за границы: между последними девственными уголками джунглей, которые представляют собой священное место для воспитанника обезьян, и охотничьей территорией для Хищника.
Также в томе «Хищник против Судьи Дредда» (“Predator Vs. Judge Dredd”) Неон Сити-Уан становится сферой соперничества между двумя индивидами, искренне преданными своей профессии: юриспруденции и охоте.
В томе «Супермен против Хищника» (“Superman Vs. Predator”) ослабленный действием вируса Человек из Стали пытается предотвратить катастрофическое вторжение яутжей,
а в польском комиксе “Golota Vs. Predator” … ну тут, наверное, легко догадаться?
Стоит отметить также причудливый кроссовер под названием «Чужие против Хищника против Терминатора» (“Aliens Vs. Predator Vs. Terminator”), где Скайнет модифицирует конструкцию Терминаторов, объединяя их человеческие ткани с ДНК ксеноморфов.
Судьба человечества теперь находится в руках Эллен Рипли и зависит от прочности ее хрупкого союза с Хищниками.
Новая охота
Спустя 23 года после своего рождения яутжа заняли прочное место на рынке поп-культуры. Сегодня они в равной степени являются источником юмористических цитат (сериалы «Южный парк» [“South Park”], «Фрикозоид!» [“Freakozoid!”] и «Гриффины» [Griffins”]) и элементом постмодернистского веселья (хорошим примером которого стал независимый короткометражный фильм «Бэтмен: Тупик» [“Batman: Dead End”], в котором Темный Рыцарь сражается с Джокером, Чужим и Хищниками),
а также маркетинга (рекламные гаджеты, фигурки от компании Тодда Макфарлейна и костюмы для Хэллоуина, которые точно отражают телосложение Хищника).
Но, несмотря на различные попытки приручить яутжей, они не сдаются, вернувшись на большой экран благодаря постановке Роберта Родригеса «Хищники» (“The Predators”).
Сюжет фильма режиссера Нимрода Антала касается похищения Хищниками группы земных бойцов (класса помимо прочих Адриана Броуди, Дэнни Трехо и Лоуренса Фишберна) и переноса их на родную планету пришельцев, где им предстоит сыграть роль загнанной дичи в широко развернутой охоте. Создатели заявляют, что фильм станет исключительно кровавым и бескомпромиссным открытием новой главы в истории этой хищной расы, написанной в различных средствах массовой информации. Расы, олицетворяющей самые первобытные боевые и охотничьи инстинкты, глубоко укоренившиеся в каждом из нас.
Давайте будем бдительны, сезон охоты только начался.
Всем интересующимся я рекомендую сайт www.predator.absoluteavp.com, который представляет собой надежный сборник знаний о ритуалах, оружии и морфологии яутжей.
ДОПОЛНЕНИЕ
Оружие яутжей
Помимо запястного лезвия, яутжа владеют нагинатой (проводящей маскирующее поле) и телескопическим копьем, генерирующим электрические заряды (так называемая комби-палка). На охоте пригодятся пусковое вилочное оружие, сетка для резки тела и летающий диск с внутренним приводом. Ручное плазменное оружие и наплечная лазерная пушка или микроракетная установка также эффективны. Его охотничья броня легкая и позволяет ему совершать разнообразные маневры. Маска обеспечивает защиту головы, поддерживает подачу смеси газов, позволяющую дышать за пределами родной планеты, обеспечивает масштабирование, а также воспроизводит, записывает и анализирует звуки. Трехточечный прицел является примером усовершенствованной системы прицеливания.
облако тэгов
