В первом рассказе "ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ" (название явно отсылает к концепции Фридриха Ницше о Вечном Возвращении) автор исследует иррациональную природу страха перед открытыми и пустыми пространствами, где всегда что-то скверное происходит с одинокими прохожими. Герой рассказа Багрянцев встречается ночью на пустыре с жуткой человекообразной тенью. Она преследует Багрянцева до самого порога его жилища. А потом выясняется, что и прочная металлическая дверь – не защита от преследователя. И несет эта страшная тень нечто худшее, чем физическая смерть…
Довольно стандартная поначалу история о столкновении человека с потусторонней жутью, перерастает в ужас космического масштаба, затрагивающий жизнь каждого человека на Земле. Эсхатологический библейский миф о воскресении мёртвых сплетается здесь с философией Ницше и приобретает столь зловещий смысл, что физическая смерть на его фоне покажется приятной утренней прогулкой. В первой половине рассказа использованы жанровые механизмы типичного хоррора о преследовании человека чудовищем, но затем, дойдя в этой теме до кульминации, повествование разворачивается в новой перспективе, погружая читателя в ощущение тотального кошмара. Именно таков метод Владимира Чубукова в большинстве произведений: начать с частного, индивидуального, а затем перейти к тотальному.
Второй рассказ, "ВЫЯ", начинается в дореволюционной России и повествует о священнике Льве Разговееве, который временно теряет рассудок из-за смерти своей молодой супруги. Потом приходит в себя, однако после Революции отрекается от веры, становится атеистом. Но хоть он и отрёкся от прошлого, зато прошлое не отреклось от него. Однажды ночью к отступнику являются бесы и навязывают ему работу "по специальности" – отпускать грехи, только уже не людям, а нечистой силе…
Сюрреалистичная атмосфера рассказа до поры до времени воспринимается как некий фарс про мытарства души отрёкшегося от веры священнослужителя. Но со второй половины тон повествования становится всё более и более серьёзным – пока не приводит читателя в самую глубину тьмы, распахнувшуюся в сердце бывшего священника. И вот уже пугающими становятся не бесы всех мастей вокруг Разговеева, а внутренняя борьба в его душе.
Благодаря эрудиции автора, показавшего не только систему адской иерархии, но и переживания человека, посвященного в духовный сан, перед читателем разворачивается панорама извечной борьбы Добра и Зла поистине апокалиптического масштаба. Рассказ заканчивается уже во время Великой Отечественной; через не самый оптимистичный финал автор дает своему герою шанс искупить грехи. Тот случай, когда катарсис наступает не только для читателя, но и для героя произведения: автор приготовил мощную по воздействию и вполне соответствующую избранной теме концовку.
В рассказе "ТЕНЬ МОЕГО БРАТА" автор исследует проблему внутреннего разобщения братьев-близнецов, чье различие определяет тьма, наполнившая одного из них. Олег Парамонов – от его лица ведется рассказ – сторонится родного брата Игоря, неприятного и опасного типа, способного выкинуть такую злую шутку, которая на всю жизнь может причинить психологическую травму. Но Игорь внезапно кончает самоубийством, и Олег, долгие годы державшийся подальше от брата, возвращается в родное гнездо, чтобы вместе с родителями проводить покойного в последний путь. Однако тьма, которой дышал Игорь, не ушла вместе с ним, она затягивает его брата в водоворот страшных мистических событий.
Читателя ждёт концентрированный кошмар, в котором герой, при всём желании, не в силах дистанцироваться от источника опасности. Взаимное притяжение близнецов сильнее страха, сильнее самой смерти. Хаотичные поначалу события автор выстраивает в логичную и связную историю, которая начинается там, где, на взгляд главного героя, она должна была закончиться. Здесь переплелись гипноз, магия и поклонение силам ада – гремучая смесь, которая сопровождает повествование до шокирующей развязки.
Что отлично удалось автору, так это раскрытие внутреннего мира главного героя, его страхов и переживаний. Но читать это действительно страшно, ведь герою ни за что не избавиться от связи со своей второй половиной, жуткой и тёмной, с родным братом, с которым он, кажется, делит самое свое "я".
Особо тошнотворные сцены связаны с воспоминаниями Марины, девушки Игоря, о жизни с ним. Сцена с ритуальным каннибализмом наиболее эффектна, она прямо-таки сочится ядовитой инфернальной тьмой. Именно в этом рассказе особенно отчётливо видно, что тьма у Чубукова – не просто фон или атмосфера повествования, она словно бы живое существо, наделенное потусторонним бесчеловечным разумом.
Теме одержимости тёмной сущностью посвящён рассказ "ЗАМЕЩЕНИЕ". Школьник Женя Самойлов сталкивается с цепочкой странных события, которые поначалу кажутся вполне обыденными. Урок литературы для его класса проводит новая учительница, замещающая заболевшую коллегу. Вскоре та же "замещалка" неожиданно проводит и урок химии. А затем она вдруг появляется и на занятии в художественной школе, где Женя учится параллельно с общеобразовательной школой. Дальше больше: "замещалка" оказывается у него дома – как бы случайно, но, возможно, и намеренно. Наконец, она поселяется внутри его сознания и обращается к нему изнутри его головы, начинает отдавать приказы, противиться которым невозможно…
Яркий образец психологического хоррора, описывающего неожиданный вид сталкинга. Сама по себе "замещалка", преследующая мальчика, совершенно не страшна в своём физическом обличье. Но как только она максимально приближается и проникает в его сознание, то становится пугающим инфернальным существом. Последовательно показывая все стадии подчинения паразиту сознания, автор заводит своего героя во всё более беспросветный мрак. Пожалуй, именно в этом рассказе тьма имеет наибольшее количество оттенков и текстур. И самое страшное открытие ждет героя в финале, когда он узнаёт, что ужас, поглотивший его, это только прелюдия к ужасу другого уровня…
Рассказ погружает в удушающую безнадёгу. Насколько может быть безнадёжным положение жертвы, ментально порабощенной на всю жизнь, до гроба, и, что хуже всего, это невыносимое рабство не прекратится и после смерти.
"КОСМОС ПОД КОЖЕЙ" продолжает серию подростковых ужасов. Еще один школьник, Эдик Голобоков, встречается со странным человеком по фамилии Озорнов, который объявляет мальчишке, что тот избран стать Невестой мёртвых и получит страшный дар: отныне он носитель загробных личинок, которые будут вызревать в нем и через взгляд переселяться в других людей.
Лейтмотив рассказа: смерть – вовсе не остановка в эволюционном развитии человеческого существа. Мир мёртвых и мир живых незримо соединены. Избранные из числа живых могут послужить дверью для проникновения мёртвых в обыденный мир. Эволюционировав в новый вид существ, мертвецы живут по своим законам, они используют человеческие глаза как двери между мирами и между людьми. Перед читателем открывается изнанка бытия, показанная через внутренний мир подростка, невольного соучастника вторжения смертоносных паразитов, которых он не в силах остановить. Впрочем, способ помешать инфернальной интервенции всё же есть. Но этот способ слишком страшен…
Рассказ, на первый взгляд, может показаться манипулятивным, так как автор обрушивает на подростка неимоверные страдания. Но вместе с тем вполне достоверно показана инфернальная природа зла и беззащитность неокрепшей детской личности перед миром взрослых, что придает рассказу даже несколько социальный окрас.
"ДЫРА" – типичный для автора сплав глубокой психологичности с сюрреалистичной, местами даже психоделической атмосферой. Тринадцатилетний Алёша Зорницын приезжает на летних каникулах к бабушке, живущей в приморском городке. Во дворе бабушкиного дома растет старый тополь с большим дуплом. И с этим дуплом что-то не так, ведь Алёша прекрасно помнит, что никакого дупла у тополя не было, хотя все местные твердят в один голос, что дупло тут было всегда. А ещё неуместное дупло поглощает всякий свет так жадно, словно пожирает его…
И снова тьма – сюжетообразующий элемент. В первой части рассказа масса деталей создаёт причудливый событийный узор, кажущийся нелогичным и абсурдным. Но во второй части раскрывается вся подоплёка событий, и каждый непонятный элемент повествования встает в приготовленный для него паз.
Снова мертвецы общаются с живыми, а те становятся марионетками в руках инфернальных сил. Главная идея: чернота внутри человека не имеет дна, и природа ее, быть может, никогда не будет познана до конца. Сделав одним из персонажей психотерапевта-оккультиста, автор создал один из самых психологичных своих рассказов. Определенное удовольствие могут доставить литературные отсылки, коих у Чубукова всегда с избытком. "Дыра" — отличный рассказ, погружающий читателя в непростой и мучительно противоречивый мир человеческой психики.
Религиозный хоррор – именно к такому поджанру хоррора можно отнести следующий рассказ "СЕКРЕТАРЬ". Повествование ведётся от лица Константина Тенетникова, послушника и секретаря монастырского старца архимандрита Ферапонта. Время действия – XIX век. Секретарь записывает за старцем поучительный рассказ о том, как тот, будучи ещё мирянином, принял решение уйти в монахи. Старец упоминает женщину, покончившую самоубийством, с которой он имел греховную связь, в чем впоследствии раскаялся. И секретарь решает: а начну-ка я молиться об упокоении души этой несчастной! Он уверен, что делает доброе дело, но доброта оборачивается кошмаром, поглощающим не только главного героя, но угрожающим всему человечеству…
На этот раз тьма в рассказе жутковатая и в то же время манящая, главным нервом сюжета становится похоть, сексуальное влечение с инфернальным оттенком. Небольшой по объёму рассказ захватывает своей густой и липкой атмосферой, в которой переплелись пороки и высокие религиозные помыслы. Поговорка "благими намерениями выстлана дорога в ад" обретает здесь чуть ли не буквальное значение. Инфернальность рассказа зашкаливает, похоть бурлит и кипит, мерзость фонтанирует – всё это вызывает шокирующий эффект присутствия. Некротической тканью расползается зло и грозит гибелью не столько телу, сколько душе. Цитаты из мистико-аскетических монашеских трактатов раннего средневековья, написанных в древней Сирии и Палестине, придают повествованию особый колорит. Местами и сам рассказ начинает походить на какую-то старинную мракобесную рукопись. Грань между святостью и греховностью тонка и неприметна, и лёгкий крен в тёмную сторону может обернуться апокалипсисом отдельно взятого человека, что и показано в рассказе ярко и убедительно.
В повести "ПО ТЕЧЕНИЮ ОБРАТНОГО ГОДА" действие переносится в наше время, но отголосок событий XIX века из предыдущего рассказа звучит здесь мрачным фоном. Монастырский послушник Тенетников из рассказа "Секретарь" стал-таки монахом, начал юродствовать и предсказывать будущее. И вот, страшное будущее, предсказанное безумным монахом, начинает осуществляться: в мир приходит Обратный Год, он же Год-Оборотень, когда извращается само течение времени и суть вещей.
Пожалуй, именно эта повесть является квинтэссенцией творчества Чубукова. В ней сконцентрированы главные мотивы писателя: наползающий вселенский кошмар, мистическое общение с мертвецами, колдовские эксперименты, одержимость и сомнамбулизм, гипнотические инфернальные влияния, и тьма, тьма, тьма – она выведена здесь во всевозможных ипостасях.
По ходу повествования автор всё глубже и глубже погружает читателя в мир, где всё меньше места здравому смыслу и свету. Плотность мистических событий нарастает, а вместе с тем нарастает и градус безумия, помноженный на густеющую тьму. Колдовство, мертвецы, кошмарные создания с изнанки реальности, жуткие и отвратительные семейные тайны – всё это элементы, из которых складывается по-настоящему страшная повесть. Каждому любителю тёмного жанра "По течению Обратного года" доставит большое удовольствие.
В неотвратимых событиях космического масштаба, перед которыми человек лишь песчинка, угадывается отсылка к творчеству Говарда Филлипса Лавкарфта, а послевкусие по прочтении говорит о том, что произведение написано глубоко эрудированным автором, безупречно владеющим словом, имеющим свой неповторимый стиль.
Посвящение Лавкрафту, ещё более явственное, можно увидеть и в рассказе "ГЛОТОК ПРАХА". Взяв за основу одну из самых известных повестей великого и ужасного, "Тень над Инсмутом", Чубуков создал удивительную фантасмагорию. В рассказе присутствует вполне лавкрафтианская тема трансформации человека в какую-то отвратительную тварь, но, если у Лавкрафта средой обитания трансформированных существ была вода, то у Чубукова это…прах. Прах Океана Ужаса, хлынувшего из параллельной Вселенной и затопившего всё человечество. "Глоток праха" – самая настоящая "вирдовская" проза. Рассказ-перевёртыш, в котором автор снова проявил свой талант превращать казалось бы стандартный сюжет в нечто необычное. Повествование ведётся от первого лица, поэтому читатель смотрит на трансформирующийся мир глазами рассказчика, что придаёт произведению психологичности и достоверности. Финальный вывод главного героя неутешителен: страшна не трансформация плоти – страшна трансформация духа. Начавшись как некий оммаж творчеству Лавкрафта, рассказ превращается в философский хоррор. Именно душевная трансформация приводит к нравственной слепоте, когда уродливое и страшное становится обычным и незаметным, а подлинно человеческое в изменившемся сознании подлежит исправлению через уничтожение материи.
Некромантия вселенского масштаба и инфернальность наполняют следующий рассказ сборника – "ДВЕРЬ В ВОСТОЧНОЙ СТЕНЕ". В день, когда у Сёмы Смурнова умерла мать, он увидел объявление о том, что некая организация готова взять на себя все расходы и хлопоты, связанные со смертью ваших близких. Обратившись к неожиданным благотворителям, Сёма оказывается в зловещей секте, чей лидер оживляет мёртвых, чтобы найти новый способ соединения с Богом.
Абсурдизм в рассказе зашкаливает: начиная от странного объявления и заканчивая финальным кошмаром. В какой-то степени это похоже на трэш, но только весьма интеллектуальный и эффектный. Поступки персонажей не поддаются логике и здравому смыслу, но повествование затягивает, и невозможно оторваться от чтения до самого конца.
В сектантской доктрине смешаны йога, некромантия и богопознание. Значительная часть рассказа посвящена описанию мрачной мистерии, в которой покойной матери главного героя предстоит сыграть ключевую и страшную роль. Автор погружает читателя в глубинную хтонь. И опять он описывает тьму,только теперь она у него жидкая и обволакивающая. Жуткий эффект от последних строчек ещё долго будет преследовать читателя, а ведь поначалу рассказ казался абсурдистским трэшем. Повествование выстроено таким образом, что читатель попадает под некое гипнотическое воздействие, и вернуться в реальность после прочтения будет непросто.
В рассказе "ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ БОГА" автор проведёт читателя вслед за главным героем по улицам почти потустороннего города Нижний Порог. Зачарованный странник, ощутивший, что его Бог умер только что, идёт куда глаза глядят, чтобы, после потери Бога, обрести самого себя. Странник не понимает, кто он такой, даже имени своего не помнит, он вырван из реальности и брошен в поток бреда, который несёт его неведомо куда. Всё это происходит в некоем пространстве, внешне подобном привычной российской действительности, но, благодаря писательскому мастерству, читатель будет балансировать на грани двух миров, реального и потустороннего.
Среди персонажей рассказа читатель найдёт весьма колоритные фигуры: монах-схимник, держащий в келье настоящее орудие казни – электрический стул, на котором казнили серийных убийц; зомбированный колдуном человек, который возвращается к нормальной жизни после нескольких лет рабства; специалист по реабилитации зомби, что живьём зарывает своих пациентов в землю, а ещё учит их убивать собственные тени. Вместе с героями рассказа читатель отправится в мрачные заброшенные катакомбы, где обитают зомбированные слуги колдуна, где само пространство соединено с загробным миром, и там понаблюдает за попыткой отчаянной борьбы с инфернальным злом…
Рассказ "НА КРАЮ, ЛИЦОМ К ЗАКАТУ" продолжает тему предыдущей истории, погружает читателя в ту же самую банку с пауками – в мир городских колдунов. Главный герой Коля Брешний страстно желает "спасти" постаревшего американского писателя ужасов, который на старости лет разучился ужасы писать. А "спасти" любимого автора он хочет с помощью чёрной магии. Логика "спасителя" такова: если писатель разучился страшно писать, значит, надо устроить магическую атаку на него, навести потусторонний ужас, и эта шоковая терапия вернёт писателю вдохновение… Ради этого Коля встречается с колдуном и "заказывает" ему писателя.
Здесь Чубуков не только пугает, но и смешит поначалу. Только юмор у него чернее некуда. Автор сумел вывести образ нашего современника, чьё сознание глубоко поражено вирусом "нового средневековья", когда магия воспринимается как привычный инструмент для достижения любых обыденных целей. И этому образу веришь, описание внутреннего мира персонажа полно узнаваемых деталей: наивное желание увидеть гарантированное чудо, косность мышления и вечные сомнения, пожирающие разум, словно черви. С какого-то момента читатель оказывается во внутреннем мире шизоидной личности, а это страшнее возникающих на страницах рассказа колдунов с их чёрной магией.
Но психологию сменяет метафизика, тёмная и мертвящая, зловещая и смрадная. Тьма, разверзшись пред читателем, заглядывает прямо в душу. И обнажается жизнь после смерти, ведь в рассказе никто по-настоящему не умирает. Там живут и на загробной стороне, и уже не поймёшь, где какая сторона света, где граница между мёртвой жизнью и живой смертью.
Мёртвой жизни и живой смерти посвящён и следующий рассказ – "КАСИЯ". Прелестная девушка с красивым именем Касия, дочка известного олигарха, приходит в контору к братьям Гофманам, частным детективам, и, щедрый аванс уплатив, просит отыскать для неё специалиста, который поможет ей… кхм, как бы это сказать помягче да поприличней? Короче, поможет ей потерять девственность с ожившим трупом. Вот прямо буквально – взять и потерять. Да ещё с живым трупом. Слегка обалдев, братья-детективы берутся за столь необычный заказ. И отыскивают для девушки одного старика-учёного, проводящего странные эксперименты в заброшенной апшеронской деревне…
Следуя традициям русской литературной сказки, Чубуков смог создать столь своеобразный хоррор, аналогов которому, возможно, и не существует в литературе. Используя стилистику поморских сказок Бориса Шергина, он разворачиваетперед читателем действо столь странное, что где-то за левым читательским плечом уж начинает мерещиться призрачная улыбка Чеширского Кота. Но, несмотря на всю веселую сказочность, рассказ нагоняет жути предчувствием грядущего Некро-Апокалипсиса. Синтез юмора и жути делает "Касию" уникальным рассказом, из которого сквозит освежающим до дрожи ароматом вселенской мертвечины.
Историю девочки по имени Долька, она же Ардалиона, поведает нам сказка "ДЕВОЧКА, КОТОРУЮ ЛЮБИЛИ". Долька, капризная девочка с убийственным смехом, от которого кровь стынет в жилах и возникает желание свести счёты с жизнью. Однажды она заключает сделку с чёртом и отдает ему свой смех в обмен на нового папу. Пришла Дольке такая блажь: нового папу, говорит, хочу, а то старый уже надоел! Что ж, получила девочка нового папу, лишилась смеха, и пришла к ней лютая тоска. Чтоб избавиться от неё, отправилась Долька к загадочным шеолитам, а те подарили ей новую способность: все окружающие отныне будут Дольку любить и всячески ей угождать. Вот так и стала Долька той самой Девочкой, Которую Любили – страшным существом, сеющим кошмар вокруг себя…
Рассказ – смесь сказочного абсурдизма, сюрреализма и психоделики. Эти элементы так лихо сплелись друг с другом, что порождённая их симбиозом история будоражит воображение ещё долго после прочтения. Множество событий, одно "страньше" другого, создаёт панораму безумия, но довольно-таки логичного в своей сюжетной основе. На страницах рассказа появляются чёрт, бродячий монах, инфернальный паук, маньяк-людоед и призраки мёртвых детей, сожранных тем маньяком. Забавно было обнаружить отсылку к "Восставшему из ада" Клайва Баркера, когда из преисподней сбегает пожиратель детей, но делает это совершенно феерическим способом, который Баркеру и не снился.
В рассказе хватает шокирующих сцен. Чего стоит, к примеру, массовое самопожирание обезумевшей толпы, подчинившейся жестокому желанию Дольки во время первомайской демонстрации. Но самая изюминка рассказа – его неожиданная развязка. Эрудированный читатель оценит отсылку к Достоевскому, к пресловутой "слезинке ребёнка". И здесь Чубуков опять говорит о всё той же тьме, только теперь тьма зияет из детского смеха. И не менее жуткая тьма сквозит из детской скуки.
Стилизацией под городскую легенду является рассказ "ЧРЕВО". Маленький Вадик Черенков сталкивается сбомжихой по прозвищу Червивая Зойка. Жуткая старуха заставляет мальчика съесть… частицу её плоти. После этого с Вадиком творится что-то странное. Его старшая сестра Лика пытается разобраться в случившемся. С каждым новым сюжетным витком история обрастает всё более странными персонажами и зловещими деталями…
Рассказ вызывает липкий урбанистический страх перед людьми без определённого места жительства. Чуть ли не на каждом шагу мы встречаем их, они настолько привычны, что уже почти не заметны. Но!.. А что, если среди этих опустившихся личностей давно обитают ожившие мертвецы? Ведь общество бомжей – идеальная маскировка для выходцев с того света, согласитесь. Эту мысль и развивает Чубуков в своём рассказе. Он вновь умело погружает читателя в некое подобие транса, когда невозможно отличить мир живых от мира мёртвых. Повествование завораживает и затягивает читателя как в паутину.
На нитях той паутины подрагивают странные идеи: мёртвые уже вторглись в наш мир, обитают на его задворках как спящие агенты, втихомолку готовят некрореволюцию, совершают тайные ритуалы, вовлекают детей в свою игру, инициируют их, чтобы в критический час пронырливые детишки помогли мертвецам победить.
В титульном рассказе "ПРАХ И ПЕПЕЛ" читателя ждёт одна из самых безумно-зловещих версий сосуществования двух разумных видов на нашей планете. Герой рассказа Костик Смеркалов получает на двенадцатилетние неожиданный подарок – африканскую деревянную бутыль, в которой хранится прах кремированной обезьяны. Загадочная секта продает такие бутыли с прахом, якобы приносящим удачу, заодно утверждая, что обезьяны – не то, чем кажутся, они вовсе не предки человека, но его эволюционировавшие потомки, бежавшие из будущего в прошлое и во время перехода утратившие разум и сверхспособности. Однако, уверяют сектанты, есть способ вернуть обезьяне все её эволюционные преимущества перед человеком...
Поначалу рассказ кажется научно-фантастическим, посвященным эволюции и путешествиям во времени, но эта мишура слетает с него, и вновь выходит наружу мрачная мистика, зловещие ритуалы, странные тени, обитающие на грани жизни и смерти, мистическая власть над разумом и жуткая загробная тьма, которая пугает даже потусторонних существ.
Рассказ разделён на две части. Первая рассказывает о детстве главного героя. Читателя знакомят с теорией африканской секты о том, что обезьяны – высшая ступень эволюции на Земле, а значит, обладают латентными сверхспособностями, которые следует пробудить. В этой части нагнетается атмосфера загадочности, есть пара шокирующих моментов, но они служат только разогревом перед основным действом. Во второй части всё происходит пару десятилетий спустя, когда повзрослевший герой уже стал отцом семейства. Вот здесь-то автор и показал свой талант совмещения двух взаимопроникающих реальностей – обыденной и хтонической. Концентрация шок-контента в рассказе максимально высока. Лейтмотивом второй части становится ответственность за детские поступки, память о которых прячется под спудом впечатлений повседневного опыта. Для восприятия всей полноты философии разумных обезьян, автор смещает фокус внимания с основного действия и через демонстрацию шокирующих подробностей создаёт новую точку сборки. И тогда волна космического ужаса накрывает читателя, окуная в глубину авторского замысла; самое страшное происходит после того, как позитив достигает своего апогея.
Гротеск и тёмный сюрреализм правят бал в следующем рассказе – "ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ МОГИЛ". Действие происходит в будущем, после Метафизической Революции, полностью изменившей общественный уклад и культурные традиции. Теперь кладбища устраивают не на окраинах городов, а глубоко под ними: кладбище – базис, город – надстройка.
Подземные кладбища, вообще-то, не место для живых, но в ежегодные Дни открытых могил живым разрешается спускаться под землю, чтобы приобщиться к некрокультуре. Именно это и делают герои рассказа, молодая супружеская пара, Сергей и Настя.
Их экскурсия в могильное подземелье начинается вполне буднично, как вдруг реальность даёт трещину – одну, другую, третью. Из каждой прорехи лезет на свет нечто иррациональное, потустороннее, зловещее. Читатель постепенно узнает подробности о мире, где живут герои рассказа, и этот мир не просто ненормален – он кошмарен, античеловечен, извращённо-абсурден, поражён каким-то метафизическим некрозом, это мир воплощённого макабрического безумия, которое стало новой обыденностью и повседневностью.
В довершение ко всем нагромождениям бреда, выясняется, что парочка наших героев не так проста, как представлялось вначале. Они что-то задумали – настолько зловещее, что безумие мира, окружающего их, меркнет на фоне их тайного плана. Концентрация апокалиптического ужаса достигает поражающего воображение крещендо, чтобы до основания потрясти ошеломлённого читателя. Рассказ, который вначале строился на контрасте обыденного и бредово-мистического, под занавес переходит к новому контрасту – между кошмарно-бредовым и ещё более кошмарным, ещё более бредовым. Два вида мистического ужаса соревнуются друг с другом – кто из них более чудовищен, кто более страшен, более противоестествен? Два вида инфернального зла борются друг с другом за власть над миром, и бедный род людской, попавший в водоворот этой борьбы, не знает, какое из двух зол хуже для него. Кульминация рассказа настолько масштабна, что вполне может служить кульминацией всего сборника, и "День открытых могил", поставленный в сборнике на предпоследнее место, не случайно занимает именно эту позицию.
После вселенского извержения зла в "Дне открытых могил", финальный рассказ "ИМЯ" звучит, словно тихая камерная соната после отгрохотавшей симфонии. В этом рассказе возникает то, что почти невозможно разглядеть в адской тьме, которую Чубуков из рассказа в рассказ выплёскивает на читателей. Здесь является луч надежды. Впервые этот луч зажигается в рассказе "Выя", чтобы тут же и погаснуть в глубинах смерти. Но, оказывается, свет во мраке ещё светит, ещё теплится, ещё даёт надежду на возможность выхода из пропасти инфернальной тьмы.
Рассказ ведётся от лица весьма неожиданного персонажа – нерождённой девочки, которая в материнской утробе готовится к родам и появлению на свет. Младенец в утробе уже имеет сознание, воображение и своеобразное представление о мире, которое почерпнуто из обрывков материнских мыслей и слов. Эти обрывки сплетаются в причудливую картину, и нерождённый плод сгорает от любопытства, желая, наконец, увидеть реальный мир и сравнить его с тем образом, что нарисовался в его воображении: совпадёт ли фантазия с действительностью?
Но судьба распоряжается иначе: младенец умирает при родах, выходит на свет мёртвым. Однако сознание всё ещё тлеет в безжизненном теле, и мертворождённая девочка начинает воспринимать реальность сквозь призму смерти.
Каким-то непостижимым образом она понимает, что именно происходит с ней. А происходит вот что: детский трупик относят из роддома в морг и там зашивают в труп бомжа. Так из чрева живой матери младенец попадает в очищенное от внутренностей чрево чужого мёртвого мужчины.
Комментируя свой рассказ, автор говорил, что именно такой способ захоронения мертворожденных младенцев использовался в его родном городе, в Новороссийске, в девяностые годы, в которые, вообще, происходило много чего странного. По крайней мере, слухи о таком способе распространялись среди женщин, лежавших в родильном отделении первой городской больницы. Имели эти слухи под собой реальное основание или были только дикими фантазиями? Кто ж теперь разберёт! Но, как бы там ни было, мрачные слухи послужили материалом для рассказа.
Весьма интересна мысль автора о том, что младенец в утробе обладает сознанием, которое впитывает информацию из внешнего мира. К примеру, прочитанные матерью книги или её разговоры и даже воспоминания. Поэтому рассказ от лица мёртвой девочки читать интересно и даже поучительно (ведь далеко не всякий родитель представляет, что каждое слово, сказанное даже при неродившимся ребёнке, оказывает влияние на плод).
С одной стороны, в рассказе сделана попытка передать взгляд на человеческий мир с точки зрения человека, который не только не сформировался, но ещё и не родился. С другой стороны, автор переводит взгляд этого нерождённого существа в потустороннюю бездну и рисует образ бездны в сознании младенца, у которого главным органом восприятия окружающего мира является воображение, заменившее ему зрение и овладевшее его сознанием.
Автору, на мой взгляд, удалось передать безысходные чувства существа, погребённого под толщей земли, когда только и остаётся, что вспоминать о своей короткой внутриутробной жизни перед смертью – вспоминать и воображать.
Самое неожиданное в рассказе то, что его финал дарит надежду на спасение из недр загробной тьмы. Самого спасения ещё нет, но теплится намёк на него. Надежда здесь смутная и неопределённая, возможно, и вовсе неосуществимая, но всё-таки она есть. Чудовищная бесчеловечная тьма, которую автор описывает из рассказа в рассказ, оказывается всё же не полностью беспросветной, какой-то светлый отблеск зарождается в ней, но... Автор не балует читателей хэппи-эндом, не показывает выход из тьмы, лишь намекает на его возможность. Однако даже этот намёк светлой надежды резко контрастирует с общей мрачной тональностью всей прозы Чубукова.
Подытоживая впечатления, можно сказать, что с прозой Владимира Чубукова, действительно, следует быть осторожным. Концентрированная гипнотическая мрачность, жестокие шокирующие детали, липкий иррациональный ужас, который местами разрастается до космических масштабов, усиливая экзистенциальную безысходность, – всё это здесь присутствует. Вместе с тем беспросветная серьёзность кое-где разбавлена иронией, а иногда и откровенным юмором, пусть и чёрным, но всё-таки смягчающим восприятие текстов.
Будьте готовы к тому, что во время чтения сборника логика и здравый смысл вашего сознания будут разбиты, буквально растоптаны в прах и пепел. А на их место вольётся тьма самых метафизически-тёмных оттенков и чёрные лучи свои бросит на болезненные участки психики. Но недаром говорят мудрецы: самая чёрная тьма бывает перед рассветом. Проза Владимира Чубукова, если и не дарит читателю эмоциональный катарсис, то заставляет задуматься над вопросами из разряда наиболее глубоких – о жизни пред лицом смерти и о том, что там, за смертью, о времени и вечности, о добре и зле, о дьявольском многообразии форм, которые принимает зло в этом мире, притворяясь благом. Будьте готовы встретить здесь шокирующие и отвратительные детали. Автор использует все инструменты жанра хоррор, вплоть до самых жестоких и бьющих по нервам. Впрочем шок-элементы он отмеряет небольшими дозами и не делает их самоцелью, это лишь способ встряхнуть читателя на пути к вопросам метафизики, которые автор ставит перед своей аудиторией.
Заметим напоследок, что часто безответственные рецензенты ставят на российских авторов, написавших нечто мало-мальски пугающее, одно и то же шаблонное клеймо: дескать, вот "русский Стивен Кинг"! Но для прозы Владимира Чубукова сравнение с Кингом совершенно не работает, это литература, что называется, из другой оперы. Здесь можно найти отголоски Говарда Лавкрафта, Густава Майринка, Клайва Баркера, Томаса Лиготти, даже Станислава Лема, но в большей степени русских авторов – Гоголя, Достоевского, Андреева, Сологуба, Булгакова, Хармса, Мамлеева.
облако тэгов
