Джеймс Типтри-мл. Счастье — это теплый звездолет Издательство: СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2018 год, 4000 экз. Формат: 60x90/16, твёрдая обложка, 832 стр. ISBN: 978-5-389-13317-4 Серия: Мир фантастики Комментарий: Избранные произведения автора. Иллюстрация на обложке и оформление С. Шикина.

"Счастье — это теплые звездолет" – первое официальное русскоязычное издание повестей и рассказов американской писательницы Элис Шелдон, публиковавшейся под псевдонимом Джеймс Типтри-младший (иногда – Ракуна Шелдон). Типтри – автор с мировым именем, общепризнанный мастер короткой формы, ее именем до недавнего времени называлась премия за лучшее фантастическое/фентезийное произведение об отношениях полов (потом пришли SJW и все опошлили), но в России до 2018 года ее публиковали только пираты-самиздатовцы, да и то как-то тухло – суммарный тираж семи книг с романами, повестями и рассказами писательницы составляет всего 225 экземпляров. Наконец-то, стараниями главреда "Азбуки" Александра Жикаренцева мы получили Типтри в выверенных переводах, с комментариями и сразу в премиум-исполнении красивой рамкообразной серии "Мир фантастики".

Казалось бы, событие так событие, но – вот прямо сейчас, пока я пишу эти строки 5 ноября, я вижу в Читай-городе 200 экземпляров, сотню на Бук24, на Озоне 18 штук, в Буквоеде 26 штук, неизвестно сколько в Майшопе и кучу предложений на вторичке (Фантлаб, Алиб, Либекс). Издатели с сожалением отмечают, что Типтри застряла в продаже, грустит на складе, возвращается из магазинов. Да я и сам очень долго не покупал сборник, хотя о писательнице знал.

Причина невстречи Типтри с российским читателем, на мой взгляд, очень простая: текущее издание – это такая вещь в себе, что там внутри, из имеющихся отзывов понять очень сложно, потому что они, что официальные, что любительские, рассказывают совсем не о том. Все почему-то огромное внимание уделяют непростой биографии Шелдон/Типтри, тому, как писательница берегла анонимность и как ее деанонимизировали, как тяжело она это переживала и как, в конечном счете, убила мужа и покончила с собой. Скажем прямо, это не те сведения, которые могут мотивировать на покупку 800-страничного сборника повестей и рассказов – какая читателю ДО чтения разница, как там жил и умер писатель? Ну, женщина маскировалась под мужчину, ну престарелая мужеубийца и суицидница – о ее творчестве это ничего не говорит. Сами-то рассказы и повести о чем?

***

Были у меня и другие варианты заголовка: "единственные научно-фантастические романы России", "все, что вам нужно прочитать из российской научной фантастики" и "наконец-то российская научная фантастика!", но в итоге выбор пал на самый корректный — просто в знак уважения к сдержанности, с которой автор говорит о наболевших научных, социальных и литературных проблемах.

При этом все другие варианты — чистая правда. "Ковчег 47 Либра" и "Ледяная скорлупа" — это единственные в своем роде российские романы в поджанре hard science fiction (не космоопера, не science-punk/кибер-панк, не социальная фантастика), демонстрирующие, как можно и желательно в этом поджанре работать. По традиции, это долгожданное в российской фантастической литературе событие осталось почти незамеченным фэндомами. Более чем уверен, что почти никто из вас об этих книгах не слышал, не то что не читал, даже если вы интересуетесь hard-sci-fi и сайенс-панком вроде Питера Уоттса, Ханну Райаниеми, Грега Игана, Яцека Дукая, Аластера Рейнольдса и т. д.

Причина безвестности книг Штерна понятна — это, фактически, самиздат: они выпущены в издательстве при газете научной тематики "Троицкий вариант", где Штерн работает главным редактором. Написано, де-факто, для себя и друзей, просто на совесть, чтоб было, и издано без какой-либо попытки продвижения. "Ковчег 47 Либра" я случайно выцепил на Озоне в разделе "Букинистика", а "Ледяную скорлупу" пришлось заказывать на сайте самого "Троицкого варианта". Хорошо хоть автор сам себя и свои работы добавил на Фантлаб, а то б у меня никаких шансов узнать о нем не было.

Казалось бы, мало, что ли, у нас самиздата, мутным графоманским потоком заливающего Интернет и временами исторгающегося в реальность гейзерами никому, кроме авторов, не нужных печатных тиражей? Ну захотелось некоему взрослому человеку увидеть свои нетленки в бумаге, его право за его деньги, читатели-то тут причем?

В моем случае сработал интерес к автору, настоящему ученому-астрофизику, доктору физико-математических наук и ведущему научному сотруднику Астрокосмического центра ФИАН и Института ядерных исследований РАН, который в какой-то момент решил, мол, хватит это терпеть, и написал научно-фантастический роман так, чтобы он относился именно к НАУЧНОЙ фантастике, а не к латентной технофэнтези. Разумеется, никакие титулы и внелитературные компетенции Штерна не давали гарантию, что получится хоть что-нибудь приличное, и тем не менее, я рискнул.

И не прогадал. Борис Евгеньевич на старости лет оказался неплохим прозаиком, чья полнейшая писательская дикость вывела его, в общем-то, нишевые романы на уровень общезначимой литературы. Я думаю, он сознательно выбрал рискованный путь писать так, как если бы никаких литературных традиций фантастики не существовало — во-первых, чего ему терять-то, будучи полностью самореализованным человеком за шестьдесят; во-вторых, а как иначе рассказать о том, что считаешь действительно важным, не потерять суть за заборами нарративным норм?

Ладно, ближе к делу.

Борис Е. Штерн Ковчег 47 Либра Издательство: Троицк: Троицкий вариант, 2016 год, 2000 экз. Формат: 60x90/16, твёрдая обложка, 344 стр. ISBN: 978-5-89513-395-8 Аннотация: Через световые годы пустого космоса мчится с невообразимой скоростью Ковчег. На этом корабле — семена растений, зародыши животных, эмбрионы людей. Со всего этого со временем начнется ускоренная эволюция биосферы и терраформирование планеты 47 Либра b. Какова будет цивилизация на этой экзопланете? Удастся ли закрепиться Человечеству-2 на новой родине и обогнать в своем развитии Землю? В конечном итоге — что станет с разумом в известной части Вселенной? На эти и ряд других вопросов читатель найдет ответы в книге «Ковчег 47 Либра». Комментарий: Внецикловый роман. Оформление Максима Борисова. В оформлении обложки использованы фотографии NASA.

"Ковчег 47 Либра" — это роман о месте и роли науки в жизни человечества, замаскированный под историю о колонизации землянами ближайшей из доказанных землеподобных планет. Маскировочные условия — тот самый hard sci-fi- сюжет — автор задает весьма жесткие: планета удалена от Солнца на 60 световых лет, при этом за прошедшие от наших дней до начала основных событий 150 лет не было изобретено ровно ничего для того, чтобы долететь до этой 47 Либра b в хоть какое-то вменяемое время — и, что принципиально, не открыты никакие новые законы физики или механизмы обхода существующих для путешествий даже с околосветовой скоростью, не говоря о сверхсветовой. Штерн предупреждает с самого начала: извините, уважаемые читатели, но сказки не будет, быстрее света никак, на околосветовой вас зажарит космическими излучениями, ну а кто решит прыгнуть в "кротовую нору", выйдет с другой стороны фаршем из экзотической материи. Таков макгаффин первой, основной части романа; над его достижением, то есть колонизацией 47 Либра b, и будут работать главные герои.

Писательская дикость проявляется с первых же страниц — Штерн не в курсе закона "автор мертв" и начинает повествование с честного дисклеймера, во-первых, что 47 Либра куда дальше 60 световых лет и массивнее/ярче солнца, но ему не хочется менять красивое название, во-вторых, что в книге не будет драк-погонь-терактов, всякого такого оживляжа, потому что — а зачем? Отмечу, что ни любовной линии, ни семейной драмы, которыми принято разбавлять производственную фантастику, в книге тоже нет (один-единственный персонаж разругался с женой, из-за чего, правда, полностью переменилась судьба разумной жизни). Автор игнорирует все шаблоны и общие места, которые для его конкретной истории не требуются, и использует для решения сюжетных задач любые запрещенные приемы, например, останавливает действие и обращается к читателю напрямую или устами персонажей читает лекции по астрофизике/биологии/экзоклиматологии (слышу стон критика Василия Владимирского).

Первая глава — это пейзаж+эссе о (не)зарождении жизни. Вторая глава — это вводная лекция об открытии 47 Либра b, которую дед одного из главных героев рассказывает воображаемому самому себе шестидесятилетней давности. Собственное действие начинается только в третьей главе, да и то речь о сцене, где двое ученых, расслабляясь с коньячком на природе, общаются за все научное подряд и в режиме "почему бы нет" приходят к идее, что надо бы отправить человека на 47 Либра b — просто потому что до них этого никто не сделал и после них, вполне вероятно, никто не захочет впрягаться. А значит, кто, если не они?

В общем, поначалу Штерн оправдывает худшие опасения и упорно отказывается играть с читателем по общепринятым правилам. Только-только он дает в пятой главе любителю сай-фая ожидаемое — конструирование космического корабля — как в шестой предлагает почитать о стихотворной фарсовой постановке "Ноев ковчег" студенческого театра. Что за бардак у вас в романе, Борис Евгеньевич, раз уж вы сами к нам напрямую обращаетесь? Выходит, вы пишете просто бытовуху из жизни ученых — беседы, попойки, мозговые штурмы, заседания кафедр, творческая самодеятельность?

И вы знаете, да, автор и правда пишет только о том, что знает, максимум, о том, о чем проконсультировался с коллегами из других дисциплин. Тут-то бы и умереть читательскому интересу, ведь внутряк какого угодно рабочего коллектива ничем не отличается от любого другого, а тут еще и дистиллированный внутряк, сплошные рабочие отношения и ничего личного — но ровно на шестой главе лекционный капустник заканчивается и начинается то, за чем, собственно, Штерн нас к себе и позвал. История о подвиге ученых во имя разумной жизни.

Фабульный переключатель с плохой прозы на хорошую очень простой: главные герои выходят из тепличных условий насиженных лабораторий в реальный мир и начинают пробивать дорогу к воплощению проекта "Ковчег 47 Либра" сквозь гранитные толщи непонимания и бездонные пропасти пофигизма. Им, кабинетным ученым, приходится заниматься совершенно не научными вещами — рекламировать проект, устраивать пресс-конференции, объяснять потенциальным инвесторам, в чем вообще смысл вкладываться в нечто с двадцатитысячелетним горизонтом исполнения, привлекать сторонников, собирать успехи по крохам и с горечью наблюдать, как мало удалось собрать ресурсов.

А затем, когда происходит один из двух фантдопов первой части романа — вдруг откуда ни возьмись герои получают триллион долларов от мецената-романтика — им становится только хуже, поскольку, по сути, этим триллионом они оказываются приперты к стенке: уже нельзя отступиться или с достоинством проиграть обстоятельствам. Все, ребятки, вот вам деньги, а теперь реально постройте и отправьте на вашу Либру беспилотный корабль с полным комплексом терраформирования и гуманизации этой, как ее там, планеты.

Последние восемьдесят страниц первой части — это, на мой вкус, самый сок романа. Штерн откровенно, беспощадно к героям и едко к противникам рассказывает, как вообще живут ученые, через что им приходится проходить на пути реализации важных и для них лично, и для всего человечества, да и в целом жизни во Вселенной проектов. А проходить приходится через многое. Во-первых, через зависть: а чего это денег, да еще столько, дали непоймикому на фантастическую ерунду, а не нам на полезные обществу вещи — или еще проще — а почему не нам?! Во-вторых, сквозь невежество в верхах и низах, бредовые и завиральные идеи ничего не понявших или не желающих понимать властей и толп.

Зависть и невежество порождают колоссальное сопротивление разработкам, строительству и испытаниям оборудования, на фоне которого сами амбициозные задачи по отправке в десятитысячелетний полет корабля с семенами жизни и разума на борту представляются не такими уж нерешаемыми.

Да, крайне трудно создать программу воспитания первого поколения людей, у которого не будет других воспитателей, кроме роботов и электронных симуляций человека — но выход есть. Сложно сконструировать самовоспроизводящиеся механизмы-строители стартового комплекса на 47 Либра b — но можно. Построить циклопический двигатель без движущихся частей намного тяжелее, чем его спроектировать. Но что действительно трудно, сложно и тяжело — так это удержать самих себя и своих последователей от желаний махнуть на все рукой, десятилетие за десятилетием вести невероятный проект к воплощению в реальность и не ломаться от усталости, отчаяния, естественных и искусственных препятствий.

Ученому недостаточно быть ученым, чтобы вести науку вперед — ему нужно быть талантливым оратором, дипломатом в общении с власть предержащими и проповедником в общении с простыми людьми; нужно иметь бесконечное терпение для контактов со СМИ (на журналистов у автора особый зуб, и я как журналист вполне его понимаю) и незамыливающийся глаз для поиска талантливых специалистов, которых в растущую команду требуется все больше. Становится понятно, почему в начале романа было так много лекций и прочего инфодампа — непосредственно наукой ученый может заниматься только в изолированных условиях, а в открытом мире он куда больше времени занимается пиаром и менеджментом, стараясь не сойти с ума от водоворота встреч, переговоров, претензий и непрестанного потока глупых вопросов.

Когда первая часть подходит к концу и корабль наконец-то улетает (не спойлер), не верится, что у героев и правда все получилось. Это, наверное, второй большой фантдоп в романе. Оба фантдопа (триллион на проект и реализация проекта с 50-летним сроком), кстати, не научно-технические, а социальные, в то время как с технической частью все очень строго: кратко, но емко разобраны все ограничения полета и требования к конструкции корабля и программе терраформирования, в результате перед нами не столько научная фантастика, сколько научный реализм (в противопоставление, например, магическому реализму).

Про приличную вторую и замечательную третью часть книги прямо боюсь что-либо писать, поскольку там как раз спойлер на спойлере. Давайте вы просто будете знать, что там все получилось, но не совсем. В идейном же плане, добравшись до заветной 47 Либра b, Борис Евгеньевич раскрывает все свои мысли о будущем человека и разума, неуместные в пусть планетарных масштабов, но все же сравнительно узком производственном повествовании.

Теперь, когда рассказчику и его героям не мешают ни завистники, ни невежды, можно спокойно понаблюдать за зарождением, развитием, расцветом, упадком и возрождением цивилизации. По сути, эти части — двойная утопия, одну населяют с первого поколения высокообразованные, гармонично развитые интеллектуально и физически, воспитанные на лучших гуманистических принципах люди, а другую — еще более совершенные пост-человеческие существа. Таков ответ автора на вечный вопрос, где же возможна эта вечная мечта о земном рае — за 60 световых лет от Солнца и двести веков от настоящего времени. Там, где есть огромный открытый мир, на котором очень долгое время места хватит всем, и нет никакого культурного опыта войн, убийств и прочих преступлений против человечности. Да, это (почти) голый человек на (почти) голой земле, все, как завещали классики, ради этого-то энтузиасты из первой части и совершили невозможное, сдвинув приунывшее человечество с мертвой точки, эта утопия и стала опорой, с помощью которой они перевернули мир.

О третьей части мне лучше вообще молчать, чтобы не испортить радость читательского открытия, но, поскольку совсем промолчать как-то неловко — вон сколько слов о первой части написал — отмечу лишь, что, на мой взгляд, она пусть и тяжелая для принятия, но совершенно логичная. Оглядываешься назад и становится понятно — да, к этому все и шло еще там, на Земле. Одни могут оступиться или погибнуть случайно, но система продолжит действовать, разум выживет в той или иной форме, в соответствии с ключевым для книги принципом "чтобы как можно больше разумных существ увидели эту Вселенную и воcприняли ее во всей красе". Поэтичная и научно обоснованная история получилась, с должным для sci-fi охватом и качеством теорий и технологий, вполне приличной литературной работой и честными, откровенными взглядами на человека и его перспективы. И с кучей иллюстраций, кстати!

Борис Е. Штерн Ледяная скорлупа Издательство: Троицк: Троицкий вариант, 2018 год, 500 экз. Формат: 84x108/32, мягкая обложка, 212 стр. ISBN: 978-5-89513-429-0 Аннотация: В книге описана технологическая и, частично, социальная история гипотетических жителей глубин спутника Юпитера Европы. Перед взором читателя встают века чужой истории — от седой древности до возникновения технически развитой цивилизации. Европианам предстоит пробить главное препятствие в познании окружающего мира — ледяную скорлупу. Но, оказывается, пробить толстый слой льда бывает проще, чем слой невежества и равнодушия... Комментарий: Оформление Максима Борисова. В оформлении обложки и в качестве двух рисунков (поверхность Европы на с. 200 и Ио на с. 206) использованы снимки NASA ("Галилео" и "Вояджеры").

Кто к этому моменту заскучал, тот пусть взбодрится, потому что теперь я расскажу о том, как Б. Е. Штерн знатно повеселился сам и развлек читателя (с известной долей познавательности) во втором романе "Ледяная скорлупа". Что делать писателю после того, как он написал основополагающую дебютную книгу? Конечно же, писать вторую основополагающую книгу. Ровно так Борис Евгеньевич и поступил, выдав после образцового научно-реалистического романа образцовый инопланетный научпоп. На самом деле, автор ни о чем таком эпичном не думал, когда писал "Ледяную скорлупу", ему просто захотелось полноценно беллетризовать часть более ранней, документальной книги по космологии "Прорыв за край мира". В "Прорыве" моделирование научных процессов на юпитерианском спутнике Европа носило исключительно развлекательный характер — мол, а давайте пофантазируем! — но в какой-то момент Штерн посмотрел на эту фантазию чуть более серьезно. В результате получилось нечто вроде второй части "Ковчега", то есть еще один роман о Разуме и Науке, только в совершенно иной сюжетной обертке.

"Ледяная скорлупа" — это кратенький (200 страниц) экскурс в социально-политическую и научно-философскую историю европиан, восьмируких хемитрофов, живущих в почти полной темноте и бешеном давлении дна океана Европы, закрытого от внешнего мира толстенным слоем льда. Заход очень смелый, ведь европиане и их планета ни в чем не похожи на землян и Землю: их основным чувством является слух, а не зрение, передвигаются они во всех трех измерениях, не имеют ни малейшего представления о газах и горении, невозможных при давлении в сотню атмосфер в бескислородной среде, а над ними не небо, солнце, звезды и облака, а непроглядная и непросвистываемая тьма. Кто-то подобный мог бы зародиться в глубинах наших океанов, вот только шансов просто так выбраться со дна на поверхность у европиан никаких. Для любителей sci-fi такая задумка уже сама по себе интересна, ведь она позволяет взглянуть с совершенно чужой точки зрения на нас самих — о каких наших преимуществах перед возможными разумными существами мы даже не задумываемся.

И научно-популярная часть не разочаровывает: автор последовательно проводит читателя по ключевым моментам: обнаружение ледяного неба (задача не такая тривиальная, как может показаться), открытие силы Архимеда (еще менее тривиальная задача для существ, не знающих никакой другой среды, кроме воды), приручение электричества, великие географические открытия, завершающиеся осознанием, что Европа круглая и вертится. После этого вскрываются поражающие европианское воображение факты, что планета вращается вокруг чего-то большого в компании похожих миров, а где-то там далеко есть еще более огромное небесное тело, излучающее невообразимое количество света. Каждое открытие является результатом накопления знаний, противоречащих предыдущей картине мира — рано или поздно находится энтузиаст, который не может от них просто отмахнуться и пытается путем экспериментов установить, в чем же дело. Моя любимая часть — это случайное открытие вращения Европы при попытке наладить гироскопическую навигацию, сразу вспоминаются многие случаи земной истории с тем же сюжетом: делали что-то одно, а обнаружили нечто совсем другое и куда более важное.

Но Штерн не был бы Штерном, каким мы увидели его в "Ковчеге", если бы не завернул в научно-фантастическую оболочку размышления о нелегком пути разумной жизни из темных веков в просвещенные (и назад). Автор показал, что, несмотря на принципиально разные биологические и климатические условия существования, цивилизации обречены на прохождение примерно одних и тех же этапов.

Познание окружающего мира всегда начинается с мифологической модели, когда явлениям природы приписываются более-менее произвольные причины и следствия с обязательным их олицетворением в виде богов, духов и прочих сверхъестественных существ. Первые научные открытия совершают или бунтари из чувства противоречия, или мудрецы, морально готовые усомниться в привычной картине мира. При этом первые открытия особо никого не волнуют, священнослужители или игнорируют их, или устраивают гонения, ну а в лучшем случае по приказу властей вписывают научные факты в свои религиозные учения.

Кардинальные перемены происходят только тогда, когда знания дают существенный прирост прикладных технологий — в случае европиан это улучшенная локация, электрогенерация и расширение ойкумены. Власти наконец-то дают добро и ресурсы на развитие науки, а также, что важно, защиту от религиозных деятелей, какое-то время образование и интеллект оказываются модными. Но потом наступают примерно наши времена, о которых Борис Евгеньевич самого худшего мнения. Эпоха удовлетворения — так этот период называется в европианской историографии — замещает европианца производящего европианцем потребляющим и заканчивается ровно в тот момент, когда технических специалистов оказывается слишком мало для обслуживания жизненно важной инфраструктуры.

Электростанции остановились, коммуникации между городами прерваны, кругом паника и мародеры, цивилизация отброшена назад в темные века — конечно, с тем отличием, что все открытия уже совершены. Что делать в таких условиях? Надо просто продолжать работать тем, кто работать еще может, восстанавливать сломанное и разрушенное, а главное — сохранять знания. Сохранять знания куда проще, чем добывать их заново.

А дальше — бесконечная синусоида: из упадка цивилизация ползет к технологическому и интеллектуальному расцвету, там приунывает, разнеживаясь в комфорте и довольстве, рушится в пучину некомпетентности, лежит на дне некоторое время и вновь ползет к расцвету. В пучине задача — не растерять добытое, а на пике — подняться еще на несколько ступенек вверх по лестнице познания. В какой-то момент европианам удается-таки просверлить ледяное небо и увидеть Юпитер, соседние спутники, Солнце и даже Землю, отравленную кислородом планету, на которой вполне могла бы зародиться жизнь — но затем синусоида истории вновь идет вниз.

Так Штерн иллюстрирует свое видение места науки в жизни цивилизации: она интересна и поддерживается властями и простыми людьми только тогда, когда меняет благосостояние общества в лучшую сторону; когда же у исследований и экспериментов нет очевидного практического применения, поддержка сменяется сначала скепсисом, затем неприязнью. Продвижение научных ценностей постоянно затрудняется, с одной стороны, фантазерами, чьи сказки выглядят куда привлекательнее для общества, чем сухие цифры и сложные термины, с другой стороны, очень тупыми СМИ, которые переврут и превратят в ШОК СЕНСАЦИЯ УЧЕНЫЕ РАЗРЫДАЛИСЬ КОГДА УВИДЕЛИ ЭТО сколь угодно простыми словами пересказанное научное открытие.

Отличие от "Ковчега" в "Ледяной скорлупе" в том, что тут автор дает волю своему сатирическому яду и позволяет политикам, религиозными деятелям, журналистам, обывателям и даже писателям-фантастам Европы вдоволь саморазоблачаться и выходить к читателю в самом неприглядном свете. Стесняться некого, ведь все совпадения европианской жизни с жизнью земной совершенно случайны. И это тоже помогает с неожиданной точки зрения взглянуть на нас самих и наши собственные обыденные представления об окружающем мире и его познании.

На этом, наверное, все. Очень хотелось бы рассказывать и рассказывать об обоих романах, но лонгрид и так слишком лонгридистый получился, а мне не хотелось бы, чтобы вы удовлетворились чтением одних лишь моих соображений. Очень многое из книг Штерна осталось в этой двойной рецензии за кадром, и я очень надеюсь, что вы теперь решитесь прочитать "Ковчег 47 Либра" и "Ледяную скорлупу" (если сможете их найти) и будете в дальнейшем говорить не "российской научной фантастики не существует", а хотя бы "не считая романов Б. Е. Штерна, российской научной фантастики не существует".

Во имя антропного принципа, пусть будет так.

Что-то не вытанцовывается у меня конгениальная рецензия на "СССР(тм)" Шамиля Идиатуллина, поэтому решил пока написать о чем попроще — о самом сложном иностранном романе из тех, что переведены на русский язык – "Плюсе" Джозефа Макэлроя.

Пока я его читал, в голове все крутилась аналитика уровня "кит или слон": вот что сложнее, этот самый "Плюс" или "На помине Финнеганов" Джойса (оперьеввод першай трэцi кой-его фонтанстиксческим Ан[дреем/ри] аз слоумал мудрозубы в послемае)?

["Улисс", "Бесконечная шутка", "Любовница Витгенштейна", "V.", "Я, Хобо: времена смерти", "Любовь к ошибкам", "Дом листьев", "Маятник Фуко", "Лестница Шильда", "Анафем", "Жюльетта" и менее мудреные инструменты читательской тяжелой атлетики из моих скромных запасов до финала чемпионата по сложноте не добрались, хотя каждый из этих романов по праву носит звание "литература в хардмоде" (в хардмоде, как известно, призы круче). Все они добросовестно исполняют крайне необычные писательские замыслы, однако не уходят настолько далеко в неведомое, как "Плюс" и "Финнеган".]

Поначалу я склонялся к тому, что прапрадедушка Джойс все-таки замороченней дедушки Макэлроя, поскольку "Финнегана", мягко говоря, невозможно читать: языковой игрой там нафаршированы девять слов из десяти, а синтаксис предлагает "Бесконечной шутке" Дэвида Фостера Уоллеса сакраментальное "hold my beer". Однако размышления над критериями сложности чтения привели меня к пониманию, что "Плюс", не будучи чемпионом по плотности информации (тут финальное творение Джойса как единственный в мире роман-в-суперпозиции вне конкуренции), таки заслуживает возглавлять каждый топ "самое тяжелогруженое чтиво на русском языке".

Причина очень простая: если в "На помине Финнеганов" после изнурительных часов изучения комментариев к тексту вы все же сможете выяснить, кто на ком стоял и что, собственно, произошло (история там вполне обыкновенная), то в "Плюсе" в подавляющем большинстве эпизодов решительно невозможно установить, что это вообще было.

Ну то есть в целом-то сюжет ясный, хотя и довольно странный: разум некоего человека, который не помнит о себе почти ничего, оказывается на орбите Земли в компании колонии хлорелл и в течение где-то 250 страниц пытается разобраться в обрывочных воспоминаниях и текущих ощущениях. Задумка дает весьма широкий спектр историй, какой-нибудь другой автор мог бы устроить подобие "В поисках утраченного времени" Марселя Пруста; у Филипа К. Дика, скажем, вышла бы шикарная психоделика на таком материале, а Виктор Пелевин аналогичный роман наверняка написал бы, не будь он так привязан к злободневным мемам. Все это было бы не так просто читать — но речь все равно шла бы о нормальном чтении, где после некоторых усилий все концы с концами сходятся.

Между тем Джозеф Макэлрой предлагать читателю нормальное чтение вовсе не собирался, у него, как я писал выше о непростых романах, оказался весьма необычный авторский замысел: этот видный с точки зрения узких специалистов постмодернист решил (насколько я смог понять) рассказать историю о человеческом восприятии в условиях экстремальной сенсорной депривации. Историю о сферических когнитивных процессах в вакууме, буквально. По каким-то причинам Макэлроя заинтересовали нейробиологические исследования, и он написал свое: взял травмированный мозг взрослого человека, забросил его в космос и стал моделировать, как тот будет себя вести.

Жесткие условия и бескомпромиссный процесс этого моделирования и обеспечили "Плюсу" первенство среди литературных головоломок, изданных на русском языке. А все потому, что метод Макэлроя можно сравнить со стилем "пьяного мастера": если персонаж не понимает, что происходит с ним и вокруг него, то у читателей тем более нет никаких шансов разобраться в его смутных, местами непередаваемых ощущениях.

Автор предлагает попробовать на вкус предельную степень остранения — всеми уважаемого литературного приема, доведенного тут едва ли не до абсурда: персонаж утратил почти весь опыт, включая большую часть языка, а восполнить потери ему негде и нечем — у него нет органов чувств и он низведен до состояния живого компьютера, непонятно зачем передающего в Центр управления полетами данные о движении своей капсулы, уровне веществ в нем самом и состоянии вверенных ему водорослей (очевидно, производящих кислород).

В итоге получается вещь куда более ядреная, чем поток сознания — я б назвал это потоком познания: начав с ничтожного запаса уцелевших слов, ощущений и воспоминаний, главный персонаж-мозг постепенно осваивается в новом состоянии, попадает в приключения, исследует мир, конфликтует с Центром, претерпевает метаморфозы, проходит сквозь утраты, восстанавливает ясность памяти и растет над собой. Формально перед нами стандартная арка персонажа. При этом большую часть чтения нереально определить, что же именно с ним происходит здесь и сейчас. Впечатления голого мозга в космической капсуле имеют мало общего с обычными человеческими впечатлениями, ему постоянно не хватает слов для их описания и, как следствие, понимания. Часть восприятия является фантомной — органов чувств нет, но нервы-то, ведшие к ним, остались.

С памятью тоже не все просто: персонаж постоянно возвращается к одним и тем же событиям, восстанавливая их деталь за деталью, смысл за смыслом, но только потому, что вся остальная жизнь навечно забыта.

Циклические флэшбэки можно считать детективным слоем истории: читателю постепенно становится понятно, что же стряслось с беднягой, у которого теперь даже имени нет, только кодовое обозначение "ИМП Плюс" (ИМП — его исследовательская капсула, а он, получается, дополнительный инструмент). Путем околобесконечного количества проб и ошибок, вопросов к вопросам и перебора названий ощущаемого ИМП Плюс выруливает в какой-то момент к более-менее связной системе мышления.

Увы, легче от этого читателю не становится. Мозг вырабатывает уникальную лексику для одних явлений и предметов его новой реальности — бредений, ложноширей, буротвестней, морфогенов — и приспосабливает для других обычные слова (косы, спицы, решетки), после чего начинает лихо ими всеми оперировать, что-то при этом сосредоточенно делая.

Единственными понятными местами в этом постчеловеческом повествовании нейронно-растительно-механико-энергетического новообразования остаются реплики из Центра — они звучат как внутренний голос читателя: ИМП Плюс, что там у тебя происходит? Что за ложношири и буротвестни? Что с твоим курсом и глюкозой? Бедный Центр, ему прямо сочувствуешь, особенно когда новообразование перестает притворяться прежним человеческим мозгом и пытается контактировать на своем неведомом языке.

Тут надо отметить, что автор работает с балансом загадок и разгадок очень тонко, расставляя для читателя в безжалостном потоке тарабарщины точки опоры: телеграммы Центра, проясняющиеся флэшбэки и микроскопические эпизоды, где восприятие окружения ИМП Плюсом совпадает хотя бы в некоторых моментах с обычным человеческим. Собственно, из вылавливания этих всполохов понятного в океане разнохарактерно непонятного (от иносказанного до беспредметного) и состоит читательский опыт "Плюса". Как говорится, "я ничего не понял, но твои слова тронули мое сердце".

Персонажу вполне можно переживать, ведь каждое добытое слово или крупица смысла дается ему с огромным трудом, он регулярно терпит неудачи, откатывается назад, вынужден наблюдать, как с ним происходит непонятно что, и пытаться как-то к этому приспособиться ментально и, если очень повезет, физически. У него множество противников — и беспокойный Центр, и механичное Слабое Эхо внутри его сознания, и подозрительная пламенная железа в его теле, и неприятные мужчины из воспоминаний. Есть у него и союзник — Солнце, так что романом об одиночестве, как пишут некоторые, я бы эту книгу не назвал.

Не назвал бы я ее и романом о языке, ведь персонаж не конструирует и не преображает реальность силой своего слова, как пишут другие, — лингвистический слой истории связан лишь с проблемой номинации в условиях амнезии, то есть с той же экстремальной депривацией. Этот роман в той же степени о внешних и внутренних органах тела, что и о языке. С растворяющей в небытии нехваткой всего, что составляет человека, ИМП Плюс отважно борется, не жалея сил, так что получается своеобразный сурвайвал хоррор — что для героя, которого вот-вот совсем не станет, что для читателя, которому для адекватности восприятия текста, видимо, нужно тоже вырвать мозг из черепа.

Финал я не понял. То ли ИМП Плюс разбился при посадке, то ли успешно сел, то ли улетел на другую орбиту или вообще к Венере, поближе к Солнцу. Это не спойлер, так как фабульный финал не столь важен, как сюжетный — а вот сюжетный итог я спойлерить как раз не хочу.

Что же я правда хочу, так это поделиться своей версией ответа на самый главный вопрос романа: почему ИМП Плюс так странно все воспринимает и почему, собственно, началась эта история спасения самого себя из когнитивной пустоты? Если к этому моменту я вас успел заинтересовать романом, дальше лучше не читать, чтобы не создавать себе опорных интерпретаций – чтение "Плюса" дает больше удовольствия в безопорном режиме, когда вы вообще ничего не понимаете вместе с героем.

Так вот, на мой взгляд, 'Плюс" — история не просто о восприятии и познании, но о правополушарных механизмах восприятия и познания, то есть события излагаются с точки зрения правого, интуитивного и творческого полушария персонажа. По той или иной причине ИМП Плюс пережил каллотомию — разделение полушарий через повреждение corpus callosum; возможно, спайку повредила пламенная железа, возможно, неудачный маневр на орбите. Так или иначе, сознание персонажа оказалось разделено, и левое полушарие, до того руководившее исследовательской экспедицией, было отброшено на периферию мозговой активности. В романе левое полушарие присутствует как Слабое Эхо — второй голос, что ИМП Плюс слышит в себе, не может контролировать, но и сам его контролю не поддается.

Обстоятельства складываются так, что на связи с Центром и собственной капсулой остается только правое полушарие, у которого, согласно популярным представлениям, большие проблемы с логикой, словарным запасом и памятью, зато все отлично с образно-символическим мышлением, пространственным восприятием и в целом воображением. Именно это мы и читаем в "Плюсе": сознание почти без слов и памяти и на 100% без обыденной логики образно-символически познает себя и окружение преимущественно через пространственное восприятие с подключением воображения там, где воссоздать функции левого полушария не удается. Джозеф Макэлрой показывает, что правое полушарие, вырвавшись на свободу, способно на фантастические вещи даже в самой тяжелой обстановке. Это гимн всемогуществу человеческого воображения, написанный автором с поистине всемогущим воображением и требующий от читателя не менее всемогущего воображения для чтения.

И это та книга, которая действительно стремится взорвать ваш мозг, только не весь, а лишь левое, логическое полушарие, дабы его скованное рационализмом и склеенное языком мышление не мешало воспринимать мир таким, какой он есть до всякой логики, со всеми его решетками, бредениями и ложноширями.

Напоследок хотел бы воспеть энтузиастов из Pollen Press / Pollen Fanzine, переводчиков Максима Нестелеева и Андрея Мирошниченко за невероятный подвиг по локализации этого переводческого кошмара на русский язык. Потрясающий старт для издательства, амбициозный до наглости, бесстрашный до отчаянности – первый приз/премия/диплом любого конкурса издательских дебютов в этом году должен быть ваш. Надеюсь, ваш труд со временем привлечет к себе больше внимания, а вы при этом не надорветесь. Ну, вы сами в курсе, что теперь мы, потерявшие надежду на мейджоры, ждем от вас Гэддиса, Марксона, непереведенные книги Барта и Делилло, Against the Day Пинчона и, конечно же, конечно же, а как вы думали, остальные работы Джозефа Макэлроя. Спасибо вам, братья, это было великолепно.

[Дисклеймер: а) содержание рецензии неточно конгруэнтно содержанию рецензируемого произведения; б) спорная лексика какбычегоневышлистски была прикрыта фиговыми листочками; в) вставки текста выглядят огромными (только на стационарных пк (на мобильных платформах норм)), поскольку книга лучше.]

Я пишу рецензию на «Золотую пулю» потому, что меня попросил мой дорогой БРАТ Юрий Некрасов (без понятия, кто это, но он лайкает и комментит мои посты в FB). Поэтому, а также памятуя о претензиях Олега Дивова к выпрошенным отзывам, буду честен.

Я купил этот роман по трем причинам: облогу нарисовала иллюстратор моей мечты К.А.Терина, я испытываю вялый интерес к Врочеку (не прочитал ни одной его книги) и просто надо было чем-то добить корзину на Лабиринте. Ну то есть, you got it, аннотация и чужие отзывы про «Кинга верхом на Маккарти», «мясо в жести» и «сумбур вместо литературы» никакой роли в моем покупательском решении не играли — come on, who gives a damn, о чем там пишутся эти ваши книги.

Начал читать «Золотую пулю» я потому, что (сорян, Олег Игоревич) авторы, правильные молодцы, организовали агрессивный пеар в меру собственных и дружеских сил. Некрасов приходил в каждую мою запись в FB, к которой можно было оставить уместный пеарный коммент и писал, типа, «Чувак, ты любишь аццкое порево? Скорей же читай «Золотую пулю«!!!». Все, как мы не любим в интернетах, как «достаточно пить простой рассол, чтобы из печени у вас выросло ЭТО» или «купи череп коня», но с книгой тактика таргетированного спама внезапно сработала: если дорогой БРАТ настаивает, что книга написано конкретно для меня, небесполезно, как минимум, попробовать это проверить (и узнать, наконец, стоило ли покупать с/с Врочека и «Брандлькаст» Некрасова или все тлен).

***

Поскольку читательская ситуация началась с одолжения автору (хуже только ридерское чтение на конкурсах), стартовал я с крайне заниженных ожиданий — и с первых же страниц они начали оправдываться. Опять характерная для «цветной волны» детская болезнь лев[ой запад]изны, когда русский писатель помещает историю в сколь угодно левые для сюжета, но неизбежно западные декорации. Не буду останавливаться подробно, почему, на мой взгляд, у «цветных» табу на Русь (тем более что читал я, дай Бог, пять книжек этой группы писателей), просто фиксирую, что первые страницы книги сделали меня ну очень грустной пандой.

Вы же знаете, как в таких случаях строится чтение? Уныло ползешь по строчкам и ищешь любые поводы подтвердить КГ/АМ. Поводов мне было дано предостаточно: штампованный старт с просыпающегося в похмелье персонажа, в данном случае охотника за головами, облом с ударной первой строчкой, которая оказалась фейком, ослышкой, юная дева со взором горящим в роли двигателя сюжета (как же меня достали супердети в роли двигателей сюжета), обязательно простецкий и сильный спутник главного персонажа, дохлые диалоги, жеваная невнятица вместо событий. А еще главный персонаж периодически задается вопросом «нафига я это делаю?», как бы обращаясь к авторам, мол, ребят, вы ничего получше про меня не могли придумать?

[При этом сама по себе завязка через похищение друга неплохая — часто ли герой стремится вызволить из лап зла не дочку/жену/любимую, а тупого, немытого и не слишком полезного мужика? Авторы, конечно, усиливают мотивацию желанием отомстить опасной девице за сожжение добычи, но все равно до определенного момента тема спасения над темой мести преобладает.]

Чуть-чуть торкнуло на суммирующей завязку изувеченной цитате из «Темной башни» Кинга — не столько из-за радости узнавания (интертекст сам по себе никакого кайфа не содержит), сколько из-за ее неожиданной уместности в совершенно противоположной кинговскому оригиналу фабуле. И это был пусть не главный, но первый обман читательских ожиданий — авторы, оказываются, хорошо умеют цитировать классиков.

Американскими аборигенами я до сих пор немного травмирован после «[РЕАЛЬНО] Долгого пути на Бимини» Шаинян, поэтому появление старухи-индеянки, девицы-индеянки и индейской постельной сцены оптимизма мне не прибавили. И представление золотых пуль, и первый выход Джека Мормо (тот самый момент, когда у главного персонажа из мотивов остается одна лишь месть) я прошел в удрученном состоянии духа, в частности, ворчал по поводу недостаточной прописанности расчлененки — хотя обе сцены весьма неплохи.

Переломить грусть-печаль удалось лишь сцене встречи главного персонажа с Мормо: там вдруг оказалось (начало оказываться), что освежеванные человеческие туши — не то, чем кажутся. О нет, сэр, перед вами вовсе не рядовой фарш-панк, где читателям предлагается насладиться искусством резьбы по живому мясу, тут фигня куда более больная, а мясо — лишь гарнир к основному блюду.

Пряно запахло Линчем. События и слова перестали указывать сами на себя и превратились в подозрительные указатели на что-то behind the scenes, только вместо родных с детства красных бархатных портьер плоская соляная пустыня, экстремальные курсы кройки и шитья и тиииииииииииииииииик.

Так (тааааааааааааааак) я перестал беспокоиться и полюбил эту кровоточащую бомбу (pun half-intended) под названием «Золотая пуля». Мои ожидания были в лучшую сторону обмануты трансформацией скучной, хотя и богатой старым добрым насилием бытовухи в стремную (в хорошем смысле) мистику вроде Сайлент Хилла, то есть читаешь все те же кровькишкираспидарасило, как в рядовом ужастике, но, как говорится, есть нюанс.

[Seriously, если вы котируете Линча и Сайлент Хилл, дальше можно меня не читать, вы и так поняли, что книга вам зайдет (осталось только ее купить). Заодно у меня вопрос к другим отзовистам: ребят, вы совсем культурные, что ли? Какой еще Гайдар над Konami? Вы, когда о Гайдаре в «Золотой пуле» пишете, к кому обращаетесь, к 50-летним пионерам? Так вы слона не продадите точно. Хоть бы кто упомянул о сходстве романа с приключениями Лоры Палмер или Джеймса Сандерленда (ну или я невнимательно читал) — продали бы мне книгу в то же мгновение.]

Для тех, кто не знал или не помнит, нюанс состоит в подчинении внешнего, вещного мира внутреннему, подсознательному миру человека. Убил мужик смертельно больную жену — а потом за ним бомж с крышкой гроба на башке и с вот такенным ножищщем стал ковылять по чихающим и кашляющим коридорам (iykwim). В романе Врочека и Некрасова мы видим ровно то же самое, только превращением фиговой реальности в совсем уж адскую расфигачечную заведует мальчик Джеку с не самой простой биографией (дети счастливых времен, впрочем, на Сайлент Хиллы не способны).

Так первая часть вырастает в экспозицию и финал всей большой и очень дерьмовой для персонажей истории, главный персонаж обнаруживает, что он вовсе не герой, а POV, уйма неправедных душ находит сомнительное радиоактивное упокоение, а читать (наканецта!!!) становится увлекательно.

На самом интересном месте, когда уже действительно хочется узнать, кто ж там на ком стоял, первая часть заканчивается.

***

Вторая часть стартует в режиме «мое детство в кислой избе», читатель начинает получать ответ на вопрос, как мальчик Джек и его папка (а также мамка и сестрица) дошли до стадии кроящего пространство-время-мясо маньяка и тиииииииииииииииииик. Поданный в первой части деталями и картинками суровый мир классического американского пост-апокалипсиса здесь рассказывается подробно, при этом выглядит до боли похоже на Дикий Запад: Джек живет в захолустном городке воров и убийц, предпочитающих вольную жизнь подальше от властей, и детство у него, как во всех странах «третьего мира», объективно убогое, но субъективно приемлемое. Читаешь бытовые эпизоды и ждешь, когда же произойдет что-то очень страшное, из-за чего мальчик превратится в демона. Хитрые авторы подсовывают обманку в виде тюремной истории отца, формируют ожидание, что побег и прятки от законников в конечном счете приведут к полному преображению семьи Джека в стонущий конгломерат изуродованной органики.

Но тут происходят Бойни. Заход в Бойни оформлен мягко: бежал как-то мальчик домой и решил срезать путь через нехорошее место, а там с ним случилось – но с развитием действия становится все яснее, что проходным эпизодом была вся предыдущая жизнь Джека, а центральное событие и его истории, и всего романа как раз тут.

[Если вам очень некогда читать, прочтите бойневые главы, страницы 122-175. Если ващще-ващще некогда, то 139-175 (с учетом, что в предыдущей главе «Судьба барабанщика» мальчик обрел магический артефакт – гниющий череп коровы)]

Бойни — это 50 страниц инфернальных мытарств ребенка по заброшенному зданию, густо заросшему мерзкой на вид, ощупь и запах некросистемой, по измерению смерти, где чем мертвее плоть, тем она подвижнее. Закончив «Судьбу барабанщика», ждешь, что, ну, теперь-то парень выберется из этого бредового ангара и с коровьей черепушкой наперевес побежит спасать родных. Но череп оказывается местным Вергилием, который, как известно, знает только один выход из ада, и тот под попой Сатаны. В этом-то самом месте и оказывается бедный Джек, знакомится с местным некро-Творцом, его шлангованными некро-ангелами и чудовищным некро-Сыном. Вот где авторы окончательно добились моей читательской любви со всеми ее потрохами, а я понял, что читаю достойную внимания вещь.

Дизайн Боен близок к идеальному исполнению задачи нарисовать наглухо отбитую, невозможную в мире антропного принципа жесть. Штрихов в портретах Творца, Сына и шлангованных ангелов не так много, но каждый разламывает реальность, сигнализируя читателю «попрощайся с пост-апными ожиданиями, у нас тут свя тмсфера». По сути, Бойни — это сверхъестественный генератор ужасов, наполняющих обыденный мир Джека, источник метафизической радиоактивности невероятной мощи. И мальчик выходит оттуда смертельно облученным и ин(ф)ици[и]рованным на истребление всего живого.

Дальше события развиваются в борьбе между еще живыми людьми и исходящими от Джека некро-волнами (и на уровне жанров, где пост-ап сопротивляется изо всех сил пенетрации сюром, и на уровне фабулы, где базовая история об исходе из родного гнезда на фронтир сползает в психоделическую мистику), мальчик постепенно обрастает атрибутами Джека Мормо, сотрудничает и конфликтует с коровьим черепом, время от времени истребляет все живое.

В пустыне, куда бежит семья, на сцену выходит второй ключевой персонаж — отец Джека, ставший де-факто его собственным чудовищным сыном. В новых условиях облученной смертью реальности летопись отношений отца и сына переписывается второй раз (с повтором всех значимых событий, включая рождение младшей сестры), только теперь мясом наружу, мехом внутрь, с овеществлением всех невысказанных чувств и мыслей мальчика. [мое почтение Асе Михеевой, прекрасно проанализировавшей дисфункционально-семейный аспект романа.] Крыша едет у всех, включая читателя, некросистема разрастается все шире, семья доходит до состояния, описанного в первой части, а все остальные вокруг просто дохнут.

***

И тут стартует третья часть. Мозг ломается окончательно.

Потому что теперь действие происходит в обыденном мире Дикого Запада XIX века, а действуют персонажи, похожие по функциям и образам на персонажей первых двух частей, да еще и с теми же именами (а какую метаморфозу там претерпевает Джек Мормо). Дедушка Девид довольно пожимает руку Врочеку-Некрасову, читатель не может понять, его щас нафиг послали или к сердцу прижали.

Как литературовед я могу сказать, что столкновение реалистического и фантастического хронотопа выводится третьей частью романа на новый уровень: если до нее мы пытаемся разобрать, что происходит само по себе, а что под действием подсознания Джека, то в финале авторы предлагают нам потеряться в догадках, а был ли вообще мальчик. Может, была только девочка?

Вопрос интерпретации текста вырождается в вопрос веры, тем более что демиурги деистически самоустраняются от трактовок, подчеркивая в интервью, что по завершении рукописи ихтамнет. Наглый, но блестящий ход, лучшее из возможных писательских решений, ведь теперь роман не сведешь к хоррорной притче о плохих семейных отношениях — то самое столкновение хронотопов структурировало смысловое поле истории во фрактал, в разноуровневых самоподобных интерпретациях которого можно провести не меньше времени, чем в чтении книги. Ай да Врочек, ай да Некрасов, достойные дети мировой литературы (оказывается).

На мой личный взгляд, третья часть напоминает нам грустную истину о спиральном движении истории, повторяющейся сначала как трагедия, потом как фарс — только авторы неточно запомнили цитату и были уверены, что второй раз история повторяется как фарш. Дико плюсую и ППКС, именно как фарш все и происходит в нашем мире при заходе на второй круг. Боллитра прямо получилась, однако, а вы-то думали.

***

В эту рецу не уместилось многое, в частности, разбор приемов выразительности и плотности событийного ряда — авторы как черти в аду гонят Джека по второй части огненными бичами, заставляя его СТРАДАТ в каждом абзаце, достигая планковской плотности мучений персонажа, характерной для лучших работ Юрия Петухова. Центральный образ золотой пули как-то остался у меня за кадром, сорян. Также в основном тексте я не нашел, где воткнуть замечание о месте интертекста в повествовательной ткани — а он там благородного типа, когда человеческая многоножка или алая ведьма не вклеиваются в словесный узор искусственно, пасхалочно, а вплетаются естественным образом, как если бы это было первое употребление и авторская находка образа. Большая часть персонажей тоже не упомянута, тут, извините, не диссертация (хотя местами похоже), ну и без спойлеров — все, что вам в этом отзыве показалось спойлером, прошу считать клиффхэнгером =^^_^^=

ИТОГО: симпатично уродливая помесь Дэвида Линча с Сайлент Хиллом, оставляющая приятное чтоэтобыльное послевкусие и достойная звания лучшей страшной книги на русском языке 2019 года. Креатифф годный, аффтары могут. P.S. Картинок нет.

КСТАТИ, ГЛАВНАЯ ПЕСНЯ РОМАНА