Добрый день, уважаемые друзья, коллеги, жители Фантлаба! Вашему вниманию предлагается, возможно, довольно дискуссионная статья о протофантастике.

С середины прошлого века многие критики, литературоведы и историки пытались отыскать корни жанра научной фантастики (science fiction). Так, именитый британский писатель-фантаст Брайан Олдисс считал, что НФ начинается с книги «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818) Мэри Шелли; американские фанаты и критики Алекс и Кори Паншины первоистоком считали готическую фантазию Горация Уолпола «Замок Отранто» (1764). Еще чаще отцами НФ называли Жюля Верна, Герберта Уэллса и Эдгара По (французы, англичане и американцы соответственно). Английский литературовед и писатель Адам Робертс считал, что НФ начиналась с протестантской Реформации в Европе и утверждал, что жанр появился после казни Джордано Бруно в 1600 году, называя первым произведением НФ «Сон, или Посмертное сочинение о лунной астрономии» (Somnium) Иоганна Кеплера. Писатель и критик Сэмюэл Дилэни считал, что в данном вопросе всё предельно ясно и просто. По его мнению, НФ возникла в 1926 году, когда выходец из Люксембурга, ставший американским изобретателем, бизнесменом, писателем, редактором и издателем, Хьюго Гернсбек, придумал термин «наукофантастика» (scientifiction) и начал издавать журнал «Удивительные истории» (Amazing Stories). Наверное, Дилэни не был бы столь самоуверен, увидев первый номер советского журнала «Всемирный следопыт», который появился в 1925 году. На его обложке красовалась надпись: «Ежемесячный иллюстрированный журнал. Путешествия. Приключения. Научная фантастика». Отечественный историк литературы Евгений Харитонов указывал на произведение Фёдора Дмитриева-Мамонова «Дворянин-философ. Аллегория», изданное в 1769 году, называя его первым русским фантастическим романом. Многие исследователи порой скептично, но всё же соглашаются проследить эволюцию жанра со II века н.э., от сочинений «Правдивая история» и «Икароменипп, или Заоблачный полет» древнегреческого писателя Лукиана из Самосаты. Однако обычно исследователи единодушны в том, что даже если НФ зародилась еще в античности, то эта традиция прервалась в Средние века. Мы же возьмем на себя смелость не согласиться с данным утверждением. Потому что, возможно, в западной литературе в период с IV по XVI век и не существовало того направления литературы, которое критики именуют НФ или протонаучной фантастикой, но если отбросить привычный европоцентризм и обратиться к восточной литературе, то можно обнаружить крайне интересные вещи, о которых и пойдет дальше речь.

Для начала определимся с тем, какие сюжетные ходы и литературные качества присущи НФ и протонаучной фантастике. Определений НФ великое множество, и их рассмотрение составит отдельную тему для исследований, поэтому мы воспользуемся максимально емким термином. Научной фантастикой будем считать литературу, основанную на некоем допущении в области науки: появлении нового изобретения, открытии новых законов природы, в том числе контакте с иными, возможно, внеземными существами. Порой к научной фантастике относят и умозрительное конструирование новых моделей общества по типу утопии или антиутопии, экстраординарные путешествия во времени и пространстве.

Начнем с удивительных технических решений и гаджетов, их поиски приводят нас на полуостров Индостан. С IX века в индийской литературе эпизодически обнаруживается несомненное увлечение техникой — ожившими куклами, автоматами и даже летательными аппаратами. Первый пример взят из стихотворного собрания сказок, известного под названием «Океан сказаний» («Катхасаритсагара»), составленного в XI веке кашмирским поэтом Сомадевой. Текст содержит множество сюжетных линий, многие из которых перекочевали из сборника IV века «Брихаткатхи». В одной истории принц Нараваханадатта и его спутник, министр Гомукха, приходят в город, расположенный на лесистом морском берегу. Войдя в него, они с удивлением обнаруживают, что город населен огромным множеством деревянных автоматов, выполненных в виде женщин, торговцев и других городских жителей, которые двигаются как живые, но в них без труда можно распознать автоматы, потому что они не говорят. Прибыв в царский дворец, Нараваханадатта и Гомукха увидели множество автоматических лошадей и слонов, а внутри дворца, на украшенном драгоценными камнями троне, в окружении механических деревянных слуг и придворных служанок сидел величественного вида человек по имени Раджйадхара, который поведал путешественникам удивительную историю создания деревянных «роботов». Я не буду пересказывать всю историю, хотя она великолепна, укажу лишь на то, что в ней появляются полуавтоматические гуси и чудесный летательный аппарат с хитроумным устройством, который мог преодолевать расстояние порядка 1600–2600 км. Несмотря на то, что Сомадева не дает подробностей внутреннего устройства и не объясняет принцип действия деревянных автоматов и летательных аппаратов, из его рассказа понятно: эти «гаджеты» функционируют не по велению волшебной палочки, в них заключена не магия, а скрытые от посторонних глаз механизмы.

Другая история, сохранившаяся в «Океане сказаний», повествует об искусном зодчем нижних миров Майясуре и его дочерях. Майясура был архитектором прекрасных дворцов (чем-то он напоминает греческого Гефеста), левитирующих городов, творцом летающих колесниц и многих других диковинных вещей. Было у мастера две дочери: старшая занималась ведением домашнего хозяйства, а младшая, нареченная Сомапрабхой, была отдана в жены Налакубаре, сыну бога богатства Куберы. Майясура обучил Сомапрабху различным премудростям своего ремесла, в том числе и созданию чудесных подвижных деревянных кукол. Возможно, эти марионетки представляли собой своеобразный кукольный театр; двигались они, скорее всего, с помощью шарниров. Вообще, подвижные деревянные куклы известны еще со времен XII династии (XX–XVIII века до н. э.) египетских фараонов; таких кукол клали в саркофаги маленьких девочек. Позже греки и римляне тоже приноровились изготавливать подобных кукол, выполняя некоторые детали не из дерева, а из глины. Однако, согласно писаниям Сомадевы, куклы Сомапрабхи были настоящими автоматами: «Подчиняясь малейшему движению ее руки, одни из них возносились в небо и тотчас возвращались, держа в руках цветочные гирлянды, другие несли воду, третьи плясали, четвертые рассказывали занятные истории, и что еще только куклы не делали!» Видевшая эти чудеса подруга Сомапрабхи Калингасена столь сильно впечатлялась, что целый день ничего не могла есть, и пришлось даже звать лекаря, чтобы тот ее осмотрел и поставил диагноз: мол, всё в порядке, просто девочка в великом изумлении. Сомапрабха приглашает Калингасену к себе домой, где девушка видит великолепный сад с прудом, полным золотых лотосов, в котором произрастают деревья со сладкими плодами, а также имеется множество птиц, обезьян, фонтанов, колонн, инкрустированных драгоценными камнями, и иные диковины. Когда Калингасена нагостилась, Сомапрабха уносит ее домой на воздушном корабле, подобном тому, что описывается в сказании о Раджйадхаре.

Описание сада Майясура немного напоминает механический сад Бходжи Парамара, магараджи небольшого государства Малвы XI века. Бходжа обожал поэзию, покровительствовал наукам и ремеслам и сам был не лишен определенных дарований. Говорят, что он собственноручно написал, помимо прочих восьмидесяти трактатов, еще и сборник сказок, называемый «Шрингараманджари» (Samarāṅganasūtradhāra), который начинается с описания самого царя Бходжи, сидящего на троне в своем дворцовом саду в окружении близких друзей и родственников. Сад, описанный в произведении, представляет собой очень сложный, хорошо отлаженный механизм, в нем присутствует огромное множество искусственных движущихся объектов. Это не только металлические деревья и искусственные лотосы, но и механические утки, обезьяны, рыбы, цапли, крокодилы, черепахи и, самое главное, женщины-служанки. Большинство этих автоматов сделано из драгоценных металлов и камней. И каждый автомат выполняет какую-то работу. Механические черепахи и крокодилы то полностью погружаются в воду, то высовываются на некоторое время из своих укрытий; механические утки и журавли охотятся в воде за пищей; пара механических черных пчел жужжит в бутоне открытой водяной лилии; стая искусственных обезьян взбирается по искусственному дереву; несколько женских фигур играют на лютнях и барабанах, в то время как другие купаются. Машины двигались, издавали звуки, а главное — брызгали водой: обезьяны из своей пасти, а служанки — из грудей и ногтей. В средневековой индийской литературе мы встречаем описание чудес и механических автоматов, которые выполняют довольно сложные, по всей видимости, заранее запрограммированные действия.

С магараджей Бходжи связан также интересный сборник индийских народных сказок под названием «Сингхасан Баттиси», который можно перевести еще как «Тридцать две сказки о троне Викрамадитьи». Согласно тексту сборника, Бходжа находит трон легендарного древнего царя Викрамадитьи. На троне 32 статуи, которые на самом деле являются апсарами (божествами женского пола, вечно юными и прекрасными), которые превратились в камень из-за проклятия. Каждая из апсар рассказывает Бходже историю о жизни и приключениях Викрамадитьи, чтобы убедить его, что он не заслуживает престола Викрамадитьи. Трон легендарного царя, на котором находятся живые, подвижные, да еще и говорящие статуи, — это явное заимствование, отсылка к реально существовавшему механическому трону византийского императора Константина VII Багрянородного, который описан итальянским дипломатом Лиутпрандом Кремонским в его книге «Антаподосис».

В арабских странах были также популярны сказки, с которыми мы все знакомы с детства, — это сборник новелл и рассказов «Тысячи и одной ночи», где фантастический элемент часто занимает центральное место. Так, в описании жизни под водой арабские сказители предвосхитили романы Жюля Верна и Конан Дойла. В цикле рассказов о водяных девах идет речь о людях, живущих под водой (магическая сила печати царя Соломона позволяет им дышать на дне морском). К сожалению, никаких подробностей о подводном обществе не приводится. Однако этот недостаток восполняется в «Сказке об Абд-Аллахе земном и об Абд-Аллахе морском» (ночи 940–946), где изображается альтернативное подводное общество, своего рода утопия, в которой дома жителям строят рыбы, а драгоценные камни и металлы никого не прельщают. Однако утопии редко встречаются в исламской художественной и нехудожественной литературе. В конце концов, всем было хорошо известно, что правила и нормы идеального общества изложены в Коране, а детали проработаны в высказываниях и практике пророка Мухаммеда, и было принято считать, что строгого соблюдения исламских законов и обычаев будет достаточно, чтобы создать идеальное общество.

Как мы помним, НФ — это не только гаджеты и утопии, но и экстраординарные путешествия во времени и пространстве. Так, в повествовании о приключениях Булукии (см. «Рассказ о Хасибе и царице змей», ночи 483–536), которые, без сомнения, восходят к древнему шумерскому эпосу о Гильгамеше, фантазия становится безудержной. Булукия в поисках травы бессмертия встречает говорящих змей величиной с верблюдов, бродит, подобно Христу, по поверхности моря, предварительно намазав ноги соком из травы, открывает гробницу Соломона, посещает утопические райские острова, обнаруживает деревья, на ветвях которых гроздьями растут плоды, похожие на человеческие головы, получает аудиенцию у царя джиннов, от которого слышит рассказ о природе слоев ада Аллаха. Также Булукия узнаёт о масштабе и структуре космоса, когда встречает ангела, сидящего на вершине космической горы Каф. Ангел рассказывает Булукии о множестве миров за пределами того, в котором живет сам герой. Существует сорок миров, каждый из которых более чем в сорок раз больше мира Булукии, лежащего за горой Каф, и каждый со своими странными обитателями, особой землей и ангелами-хранителями. По сути, происходит открытие Мультивселенной за тысячу лет до того, как это понятие распространится в современной науке.

На Японских островах местные жители тоже не чурались фантастики, в культуре самураев известны сверхъестественные истории — кайдан, — в которых реальность переплеталась с самыми чудесными и удивительными фантазиями. Кайдан получили широкое распространение в XVIII веке, хотя истории, которые изначально передавались из уст в уста, известны с конца периода Хэйан (около 1120 года). Для нашей темы интерес представляет рассказ «Сон Акиноскэ». Главный герой, имя которого фигурирует в названии произведения, засыпает и попадает в удивительную страну, где правит некий повелитель Токоё. Акиноскэ женится на дочери Токоё и отправляется править на остров Райсю, где царит настоящая утопия: земля плодородна, а население не знает недугов и нужды. Люди там обитали столь добропорядочные, что все законы исправно соблюдались. Акиноскэ прожил на острове двадцать три года, а затем проснулся, очутившись дома, где с момента его погружения в сон не прошло и пяти минут. Как оказалось, Акиноскэ жил и правил в стране муравьев. Таким образом, в истории описывается проникновение героя в микромир, и это сопровождается временными метаморфозами на атомном уровне. Произведения с аналогичными путешествиями в микро- и макромиры стали популярны в американской фантастической литературе в начале XX века.

Мы рассмотрели всего лишь малую часть фольклорного наследия государств и народов Востока. Тут, без сомнения, остается еще широкое поле для исследовательской деятельности. Можно лишь подытожить, что литературное направление, которое сегодня называется протонаучной фантастикой, рождалось не только в Западной Европе; это имело место и в странах Востока.

Оригинал статьи здесь: https://trv-science.ru/2022/01/nauchnaya-...

Прошло больше полувека с тех пор, как писатель-фантаст Фрэнк Герберт создал цикл произведений о пустынной планете Арракис или Дюна, где обитают огромные песчаные черви и добывают супер специю — спайс (пряность, меланж), благодаря которой гильднавигаторы могут вести космические корабль сквозь свернутое пространство. Сегодня вновь возник интерес к Дюне после выхода на экраны фильма «Дюна: Часть первая» (2021) Дени Вильнёва. Нас, как и ученых из Бристольского университета, больше всего заинтересовал вопрос: если бы такой мир существовал, на что он был бы похож на самом деле?

Исследователи из Англии — Алекс Фарнсворт, Майкл Фарнсворт и Себастьян Штайнинг построили климатическую модель Арракиса и пришли в выводам, что климат Дюны в основном правдоподобен. Правда, цикл книг, а за ним фильмы и сериал, описывают планету, покрытую пустынями, холмами и скалами, которую безжалостно жарит солнце. Однако по мере приближения к полярным регионам, где лежат города Арракин и Карфаг, климат в книге начинает меняться, становясь более благоприятным. Модель исследователей Бристольского университета говорит о другом.

В самые теплые месяцы температура в тропиках достигает около 45°C, тогда как в самые холодные не опускается ниже 15°C, что напоминает Землю. Самые экстремальные температуры наблюдаются в средних широтах и ​​полярных регионах. Летом тут очень жарко, градусник термометра почти достигает 70°C. Зимы такие же экстремально холодные: до -40°C в средних широтах и ​​до -75°C на полюсах. Это противоречит тексту, поскольку экваториальная область получает больше энергии от солнца. Однако в модели полярные регионы Арракиса получают больше атмосферной влаги и имеют значительно более высокий облачный покров, что способствует согреванию климата, поскольку водяной пар является парниковым газом.

Герберт пишет, что на Дюне не идет дождь. Однако модель исследователей предполагает, что на планете будет выпадать небольшое количество осадков, только в более высоких широтах летом и осенью и только в горах и на горных плато.

В книге также упоминается, что на планете присутствуют полярные ледяные шапки, по крайней мере, в северном полушарии. Но именно в данном фрагменте информация из книги больше всего отличаются от модели ученых, которая предполагает, что летние температуры растопят любой полярный лед, а зимой не будет снегопадов, которые восстановят ледяные шапки.

А теперь самое главное: могли бы жить на Дюне люди? Ответ: да!

Согласно модели, тропический регион является наиболее пригодной для жизни областью планеты. Средние широты, где, согласно книгам эпопеи, проживает большинство людей на Арракисе, на самом деле самые экстремальные с точки зрения температуры. В низинах среднемесячные показатели часто превышают 50-60°C, а максимальные дневные температуры еще выше и смертельно опасны для человека. Поэтому Фрэнк Герберт и оснастил своих фрименов дистикомбами (дистилляционными костюмами), которые собирают влагу человеческого тела, перерабатывают ее в воду и не дают местным жителям загнуться от обезвоживания.

Что касается столицы Дюны — города Карфаг, то согласно модели, этот город должен страдать как от жары, так и от холода, если, конечно, не будут использованы какие-либо технологии, чтобы создать внутри агломерации своеобразный климат-контроль.

Оригинал статьи здесь — https://naked-science.ru/community/356481 , ссылка дана на тот случай, если гифки будут плохо работать и грузиться.

Как известно, скоро закончится первый сезон сериала «Основание» от Apple TV, созданный по мотивам произведений Айзека Азимова, поэтому я решил провести мысленный эксперимент и хочу поделиться с Вами, уважаемые коллеги и жители Фантлаба, тем, как бы отреагировал, по моему мнению, Азимова на этот «шедевр кинематографа». Для решения данной задачи я воспользовался письмами Азимова, излагающими взгляды мастера.

Что касается экранизации произведений Азимова.

Письмо от 3 июля 1956 года

Среда, в которой появляется моя работа (печатная страница), находится под моим полным контролем. За исключением незначительных изменений, которые были согласованы между редакторами и мной, истории в том виде, в каком они появляются, написаны под моим именем и представляют мою работу.

Телевидение и фильмы означали бы адаптацию. Я не хочу, чтобы мои истории «адаптировались», если только у меня не будет права вето, чтобы убедиться, что они не адаптированы до погибели, в которой даже деньги не являются достаточной компенсацией...

В качестве примеров «адаптации до погибели» я имею в виду создание нелепого любовного интереса там, где у меня его нет; привязывание счастливого конца там, где требуется трагический, и, прежде всего, смещение науки после того, как я сделал всё возможное, чтобы сделать её разумной и правдоподобной.

Письмо от 11 февраля 1979 года

Я не доверяю Голливуду. Весь мой опыт показывает, что любые договорённости, в которых участвуют голливудские дельцы, распадаются по любой из тысячи причин.

Что касается изменений пола персонажей в сериале, вроде того, что Гаал Доркин, Ето (Ито) Демерцел и Сальвор Хардин стали женщинами. И что многие герои довольно загорелые.

Письмо от 8 апреля 1985 года

Я – ограниченное человеческое существо. В художественной литературе, которую я написал, я не только преуменьшал роль женщин, но и практически не использовал в качестве персонажей чернокожих, азиатов, французов, англичан, иностранцев, евреев, священников, раввинов, фермеров, рабочих. Мои истории почти полностью касаются белых американских интеллектуалов – мужчин — они всё, о чём я знаю.

От себя хочет добавить, что сериал красивый, эпический, но, на мой взгляд, лучше бы сценаристы, продюсеры и боссы Apple создали что-то своё, а не утверждали, что экранизируют цикл Азимова пусть даже и по мотивам произведений.

А вы что думаете коллеги?

Добрый день, уважаемые друзья, коллеги, жители Фантлаба! Вот уже как 50 лет с нами нет Джона Вуда Кэмпбелла-младшего, о нём в последние время говорят много плохого и хорошего, разного, наверное, так и должно быть, ибо любая значительная личность в истории всегда имеет своих поклонников и противников. Ниже, Вашему вниманию предлагается перевод некролога Кэмпбелла, написанный Айзеком Азимовым и опубликованный в Luna Monthly № 27S (август 1971 года).

Существует множество людей, которых можно было бы назвать «отцами научной фантастики».

Иоганн Кеплер написал первый рассказ, который имел звучание научной фантастики, и в котором уделено внимание реальным научным фактам. Эдгар Аллан По впервые уловил идею неизбежных социальных изменений благодаря достижениям науки и техники. Жюль Верн был первым, кто специализировался на написании научной фантастики. Герберт Джордж Уэллс стал первым, кто сделал жанр признанной отраслью литературы. Хьюго Гернсбек первым издал журнал, посвящённый исключительно научной фантастике, и создал зачатки первого массового рынка.

Но всё это, вместе взятое, только заложило фундамент. Человек, который использовал фундамент и построил на нём здание современной научной фантастики, придал ему форму, которую мы сейчас принимаем как должное, был высоким, широкоплечим, светловолосым, коротко стриженным, носящим очки, властным, подавляющим, размахивающим сигаретой в мундштуке, энергичным, самоуверенным, разговорчивым, человеком по имени Джон Вуд Кэмпбелл-младший.

Он родился 8 июня 1910 года в Ньюарке, штат Нью-Джерси, и почти всю жизнь прожил в Джерси. У него было трудное детство, потому что он родился в мире, который не был готов к масштабам его личности.

Он стал читать научную фантастику вскоре после того, как научился читать. Он приобрёл первый выпуск «Удивительных историй» [Amazing Stories] Гернсбека, регулярно читал журнал и был глубоко впечатлён новаторским произведением «Космический жаворонок» Э.Э. Смита, который начали публиковать в августе 1928 года. Это было неизбежно и Кэмпбелл сам начал писать научную фантастику в стиле Смита.

Кэмпбелл продал первый рассказ, когда ему исполнилось семнадцать, но первая публикация состоялась лишь в январском номере журнала «Удивительных историй» за 1930 год. История называлась «Когда проиграл даже атом». В том месяце, когда был опубликован рассказ, появился новый научно-фантастический журнал носящий название «Поразительные истории супернауки» [Astounding Stories of Superscience]. То, что это стало удивительным совпадением, можно понять только в ретроспективе.

Ещё до конца 1930 года Кэмпбелл выпустил серию романов «Уэйд, Аркотт и Мори», которые закрепили за ним славу в мире научной фантастики. Этот цикл поставил его на одну ступень с Э.Э. Смитом, в качестве великого выразителя эпоса о сверхнауке, в котором люди более чем героического склада бились друг с другом солнцами и перепрыгивали галактики одним прыжком.

Но между Смитом и Кэмпбеллом имелась разница. Смит, найдя своё место, никогда его не покидал. В конце концов, он написал супернаучную эпопею, изменив её только для того, чтобы сделать произведения ещё более масштабными, ещё более колоссальными.

У Кэмпбелла не было ремесла, которое он хотел бы назвать своим; вернее, найдя его, он не мог не искать лучшего.

Возможно, перемена в личной жизни помогла ему осуществить задуманное. Он учился в МТИ [Массачусетский технологический институт], где у него не имелось проблем с наукой, но возникли трудности с немецким языком. Кэмпбелл перешёл в Университет Дьюка в Северной Каролине, где завершил обучение и получил диплом. (Однако в последующие годы именно МТИ всегда оставался его духовным домом, и он регулярно посещал учебное заведение).

Как будто в честь того, чтобы отметить уход из МТИ, супер-школы науки, в Университет Дьюка, где психология была столь же важной дисциплиной, и где Джозеф Бэнкс Райн (который позже поставил всё на парапсихологическую карту) уже работал преподавателем в те годы, Кэмпбелл начал переходить от рассказов, в которых супернаука взрывала умы читателей, к тем, в которых человеческие эмоции сжимали их сердца.

Кэмпбелл написал «Сумерки», остроумный рассказ, стоящий всех его супернаучных приключений, вместе взятых.

«Сумерки» появились в ноябрьском номере журнала «Поразительные истории» за 1934 год, которым тогда руководил Ф. Орлин Тремейн. По разным причинам Кэмпбелл публиковался под псевдонимом. Дело заключалось в том, что если бы рассказ был написан в стиле Кэмпбелла, то читатели, настроившись на супернауку, пропустили бы чудо, которым на самом деле наполнена эта история. Таким образом, автором истории стал Дон А. Стюарт, имя, которое было почти идентично девичьей фамилии и имени первой жены Кэмпбелла (Дона Стюарт).

В течение следующих четырёх лет Кэмпбелл выступал под этим псевдонимом и стал пионером «новой волной» той эпохи. Он писал рассказы, в которых наука и учёные были такими, какими они являлись на самом деле, и сочетал ситуации с человеческими эмоциями и человеческими слабостями.

Кульминация наступила в августовском выпуске «Поразительных историй» за 1938 год, в котором было опубликовано произведение Кэмпбелла/Стюарта «Кто ты?», несомненно, одна из величайших научно-фантастических историй, когда-либо написанных, и которая была превращена в «Нечто», несомненно, один из худших фильмов, когда-либо снятых.

Но к тому времени Кэмпбелл достиг своего второго потолка... и этого было достаточно, чтобы заняться чем-то новым. Он написал всё или почти всё, что собирался написать. Он решил стать редактором.

В сентябре 1937 года Кэмпбелл присоединился к фирме «Стрит энд Смит», которая издавала «Поразительные историй», а в мае 1938 года он сменил Тремейна на посту редактора журнала. Кэмпбелл занимал кресло редактора тридцать три года и два месяца до дня своей смерти (дома, тихо, быстро, безболезненно, когда он сидел перед телевизором) 11 июля 1971 года.

Однажды я спросил его много лет назад (со всем недоумением одержимого писателя, который не может представить себе другого образа жизни), как он мог оставить писательскую карьеру и стать редактором. Я почти произнёс: «просто редактором». Он улыбнулся (он прекрасно знал меня) и сказал: «Айзек, когда я пишу, я пишу только свои собственные истории. Как редактор, я пишу истории, которые пишут сотни людей».

Всё было так. Своим опытом, своими инструкциями и своим непоколебимым упорством и настойчивостью он заставил сначала «Поразительные истории», а затем и всю научную фантастику следовать созданным им образцам.

Он отказался от прежнего направления жанра. Он уничтожил безликих персонажей, которые заполняли область; уничтожил ужасные сюжеты; уничтожил поверхностную науку. Одной фразой он стёр пурпур палп.

Вместо этого он требовал, чтобы писатели-фантасты знали науку и понимали людей, – жёсткое требование, которому не могли соответствовать многие признанные авторы 1930-х годов. Кэмпбелл не пошёл на компромисс; те, кто не мог соответствовать его требованиям, не могли продавать ему рассказы, и устроенная бойня была такой же значительной, как и в Голливуде десятилетием раньше, когда немое кино уступило место звуковому.

Кэмпбелл приступил к работе, чтобы заполнить пробел, оставшийся после вынужденного ухода на пенсию некоторых из самых известных имён в области научной фантастики. Он начал поиск новых талантов в новом поколении писателей, достаточно пластичных, чтобы овладеть набором новых и гораздо более сложных навыков, и ему это удалось. Те, кто процветал под руководством Кэмпбелла и учился писать в его бескомпромиссной школе, подняли жанр со второстепенного до высокого искусства.

Не все писатели до Кэмпбелла были жалкими; не все писатели после Кэмпбелла были великими, но всё же перемена стала достаточно значительной и достаточно драматичной, чтобы стало ясно, что у научной фантастики как литературы для взрослых появилось имя, и это имя было Джон Вуд Кэмпбелл-младший.

Я встретил его в июне 1938 года, всего через месяц после того, как он стал редактором. Мне было восемнадцать, и я прибыл к нему со своим первым рассказом, самым первым. Он никогда не встречал меня раньше, но принял; разговаривал со мной в течение двух часов; прочитал мою историю за ночью; отправил отказ на следующий день вместе с любезным двухстраничным письмом, в котором пояснил, где я ошибся.

В течение следующих четырёх лет я виделся с ним почти каждый месяц, всегда принося новый рассказ. Он всегда вёл со мной беседы, всегда подкидывал мне идеи, всегда обсуждал мои истории, чтобы показать мне, что в них правильно, а что нет.

Именно он подал мне идею для «Прихода ночи», включая вступительную цитату, и отправил меня домой писать рассказ.

Именно он обдумал мою третью или четвертую историю о роботах, покачал головой и сказал: «Нет, Айзек, ты пренебрегаешь Тремя Законами роботехники, которые...» и это было первое, что я о них услышал.

Именно он взял идею из короткого рассказа, который я принёс ему, и провёл ею через богатые дебри воображения, которые превратили историю в цикл «Основание».

Я никогда не отрицал и даже не пытался уменьшить свой долг перед ним и прямо говорю, что всем в своей писательской карьере я обязан ему, но для него было характерно, что он никогда этого не принимал.

Он признавал, что подкидывал мне идеи, но сказал, что продолжал делать это только потому, что я вернул их изменёнными и улучшенными. Он отрицал, что придумал Три Закона роботехники, и настаивал, что нашёл их в моих рассказах и просто облёк в слова.

Он наблюдал, как многие из его писателей брали у него инструкции и использовали их, чтобы добиться славы за пределами «Поразительных историй» и за пределами научной фантастики. Он радовался этому и оставался редактором, чтобы взращивать новое поколение.

Лишь однажды мне удалось заставить его открыто признать собственное значение. Я спросил его, чему научили его редакторские способности, и он ответил: «Необучаемому таланту».

Я спросил, что это за талант, и он ответил: «Талант, который позволил мне увидеть писательские способности в голодном подростке по имени Айзек Азимов, который принёс мне совершенно безнадёжный первый рассказ».

Да, это правда!

Я всегда гордился тем, что из писателей, созданных Кэмпбеллом, я был одним из самых первых (по крайней мере, по времени, если не по способностям).

И он никогда не успокаивался. До конца жизни он всегда экспериментировал, всегда менялся, всегда пытался найти что-то новое и захватывающее. Другие с возрастом становились скучными и закостенелыми, но не Кэмпбелл. Многие читатели научной фантастики так и сделали, но не Кэмпбелл. Многие писатели-фантасты такими и стали, но не Кэмпбелл.

Он пробовал издавать «Поразительные историй» в разных форматах; он пробовал выпускать иллюстрированные выпуски; он менял шрифты... колонки, то так, то эдак; он вводил новые разделы и упразднял их; он позволял расценкам на слова... зависеть от голосов читателей. Изменения не всегда встречали одобрение, но он искал не одобрения со стороны, а того, что он чувствовал и знал, что это правильно – и до конца своей жизни он держал «Поразительные историй» на первом месте, как по объёмам продажам, как и престижу издания.

Он даже сменил привычное и почитаемое название на «Аналог. Научный Факт», под громкие возгласы многих недовольных читателей (включая меня), но довёл дело до конца, потому что чувствовал, что новое название больше не напоминает о юности журналов научной фантастики.

Кэмпбелл отстаивал далеко идущие идеи: дианетику, машину Иеронимуса, лозоискательство, псионику. Он причинил боль многим из тех людей, которых обучал (включая меня), но он чувствовал, что его долг – пробудить умы читателей и заставить любопытство дойти до границы... и дальше.

Он начал серию редакционных статей в журнале, в которых отстаивал социальную точку зрения, которую иногда можно было назвать крайне правой. (Например, он выразил сочувствие Джорджу Уоллесу во время национальных выборов 1968 года). Многие (в том числе и я) резко возражали против этого (я едва ли когда-либо мог прочитать редакционную статью Кэмпбелла и сдержать гнев). Тем не менее, критика никогда не раздражала Кэмпбелла, не напрягала дружбу с ним, и, какими бы своеобразными ни были его взгляды на науку и общество, он всегда оставался здравомыслящим и мягким человеком.

В последний раз я видел его во время «Лунакона» в апреле 1971 года и провёл вечер в его гостиничном номере. Пока Пег Кэмпбелл (его вторая жена, с которой в счастливой безмятежности прошли последние два десятилетия его жизни) заканчивала сложный и красивый коврик, Кэмпбелл читал нам всем лекции по медицине и психиатрии.

Я даже подумать не мог, что когда я пожимал ему руку на прощание в тот вечер, что я никогда его не увижу снова; никогда больше даже не услышу его голоса. Как это могло произойти со мной, я никогда не думал (никогда), что у смерти и у него есть что-то общее, что может когда-либо пересечься. Он был неподвижной полярной звездой, вокруг которой вращалась вся научная фантастика, неизменной, вечной.

И теперь, когда он мёртв, где мы можем найти десять человек, которые совместными усилиями могли бы послужить бледной заменой человеку, который в мире научной фантастики пережил супер-историю, более захватывающую, чем любая из когда-либо написанных им.

Айзек Азимов

Добрый день, уважаемые друзья, коллеги, жители Фантлаба! Вашему вниманию предлагается статья, опубликованная в декабрьском номере журнала "Химия и жизнь" 2020 года, об "отце" или "деде" (кому как больше нравится) фантастики и его творчестве.

Многие критики и историки научной фантастики, пытаясь обнаружить истоки жанра, перелопачивали горы древних свитков и ветхих книг. После продолжительных раскопок в поисках прародителя они иногда натыкались на сочинения «Правдивая история» и «Икароменипп, или Заоблачный полет» античного писателя Лукиана из Самосаты.

Будущий греческий ритор и писатель Лукиан родился около 125 года в городе Самосате сирийской провинции Римской империи. Это город на западном берегу Евфрата; роман Фейхтвангера «Лже-Нерон» сделал название этого города узнаваемым. Большая часть жизни Лукиана пришлась на золотую эпоху процветания и стабильности в период правления императоров из династии Антонинов: Адриана, Антония Пия и Марка Аврелия (это его позже назвали «философ на троне»). Лукиан много путешествовал и побывал в самых великолепных городах империи — Риме, Антиохии и Афинах. Поездки, общение с философами в центрах эллинистической и римской культуры расширили его кругозор и обогатили жизненный опыт. В молодости Лукиан учился в Ионии (сегодня — западное побережье Турции) и стал профессиональным оратором (ритором). Примерно до сорока лет он зарабатывал на жизнь произнесением речей в судах, а позже, видимо испытав кризис среднего возраста, взялся за стилус и начал сочинять комические, сатирические и пародийные диалоги и трактаты. Исследователям не удалось установить время его смерти, но это произошло после 180 года.

На протяжении последующих веков отношение к сочинениям Лукиана колебалось. Исследователи сходятся во мнении, что его современники и преемники относились к Лукиану с большим уважением. Ранние христианские мыслители не слишком восхищались Лукианом, его сатирической и языческой (у них это было ругательством) литературой. Однако ко времени Возрождения он вновь завоевал благосклонность ученых людей. Итальянские гуманисты перевели его сочинения с греческого на латынь, затем последовали переводы на другие европейские языки. На русский фрагменты Лукиана впервые перевел М.В. Ломоносов.

Многочисленные сочинения Лукиана, дошедшие до нас во многих списках и отрывках, разнообразны. Тут и юмор, и ядовитая сатира (в адрес разных философов и различных религиозных систем), и исследование серьезных философских вопросов морали и политики. А еще это фантастика, его «Правдивая история» — не только первое подробное повествование о путешествии на Луну, но и, возможно, самое странное. На лунной поверхности Лукиана, куда попадает рассказчик вместе с командой своего корабля благодаря сильному порыву ветра, мы встречаем причудливых зверей: трехголовых конекоршунов, на которых верхом ездят воины лунян, огромных блох, комаров и других гигантских насекомых. Создается впечатление, что Рабле вдохновлялся «Правдивой историей» во время рассказа о Гаргантюа в стране великанов.

Фантазия Лукиана отнюдь не ограничивается гигантоманией, он уделяет особое внимание инновационным методам воспроизводства, необходимым в стране, лишенной женщин, которой является Луна. В одной части Луны младенцы появляются из распухших икр мужчин. У народа, известного как «древесники», существует другой способ: у человека отрезают правую половую железу, сажают ее в грунт, и из нее вырастает «огромное мясистое дерево», напоминающее символ Приапа, а из его плодов, огромных желудей, «вылупляются» люди.

Лунная интерлюдия — лишь один эпизод в большом перипатетическом произведении. Вернувшись на Землю, путешественники попадают на съедение к огромному киту и живут в его брюхе два года; они посещают острова, на которых молоко течет, как вода; видят народы, живущие на поверхности океана, опираясь на ноги, сделанные из пробки вместо плоти; побывают со знаменитыми мертвецами — героями Троянской и других войн — на острове блаженных. Фантазия Лукиана кажется безграничной.

Для читателей II века путешествие на Луну было фантастическим, особенно если прибавить столь забавный бестиарий, включенный в повествование, поэтому история явно не «правдивая». Название книги провоцирует читателя и отсылает к парадоксу древнегреческого философа VII века до н. э. Эпименида Критянина. Он сформулировал, что «все критяне лжецы», следовательно, если он говорит правду, то он лжет, но если он лжет, то он говорит правду. Так что, когда Лукиан называет свою фантастическую историю (которая высмеивает лжецов) «Правдивой историей», он ссылается на один из ключевых парадоксов философии.

В прологе Лукиан исследует проблему авторитета повествования — ключевую проблему для литературной критики ХХ века. С очевидной ссылкой на Эпименида, Лукиан провозглашает: «Одно я скажу правдиво: я буду писать лживо. Это мое признание должно, по-моему, снять с меня обвинение, тяготеющее над другими, раз я сам признаю, что ни о чем не буду говорить правду». Поскольку его текст разворачивается на фоне парадокса, Лукиан мешает читателю обрести какую-либо точку опоры, с которой можно объективно судить об истинностной ценности повествования. Его утверждение напоминает эпосы Гомера и «Историю» Геродота, а также диалоги Платона. Он также предвосхищает невозможность клятвы Руссо в честности в начале его «Исповеди» столетия спустя; парадокс Эпименида применим почти к любому художественному произведению, которое претендует на то, чтобы излагать правду.

«Правдивая история» высмеивает философские школы, обманутые их собственной некритической самонадеянностью, когда дело доходит до утверждения и оценки истины. В том, как Лукиан раскрывает способ растворения литературно-критических терминов друг в друге, его сатира имеет много общего с постмодернистским мировоззрением, потому что художественная литература говорит «правду», но она объявляет себя «выдуманной»; и наоборот, «история» считается «истинной», но также имеет тенденцию быть «выдуманной», потому что авторитет автора всегда ставится под сомнение, как и надежность любого источника. Эти вопросы — прямой путь к Ницше и его французским последователям.

Лукиан делает проблему еще более актуальной, вставляя в вымышленное повествование утверждения, которые не противоречат реальности. Включение научных фактов и правдоподобных интерпретаций физических явлений во многом способствует установлению такого рода правдоподобия, которое придает любому вымыслу убедительность. Но оно может убедить читателя в том, что граница между правдой и вымыслом в лучшем случае размыта. Например, упоминание Лукианом Венеры, или «утренней звезды», как места битвы между Луной и Солнцем соответствует современным ему греческим знаниям о затмении Венеры Луной и о прохождении Венеры через Солнце.

Наиболее вероятным источником некоторых правдоподобных аспектов работы Лукиана является труд Плутарха «О лике, видимом на диске Луны». Трактат Плутарха — сборник представлений о лунной поверхности и фазах Луны во времена Плутарха. Знакомство с этим сочинением полезно для понимания текстов Лукиана потому, что Плутарх предлагает взгляд на Луну как на подобие Земли во многих отношениях, тем самым придавая достоверность описаниям Луны в «Правдивой истории» как обитаемого мира.

Лукиан также использует сатиру, чтобы высмеять псевдонауку и суеверия, особенно когда он пишет: «Каждый из рассказов содержит тонкий намек на одного из древних поэтов, историков и философов, написавших так много необычайного». Хотя поэты, такие как Гомер, и историки, такие как Геродот, также страдают от сатирической плети Лукиана, но всерьез он нападает лишь на философов. Лукиан критикует лицемерие тех, кто возводит себя в ранг арбитров истины и лжи, в то же время прибегая к «фикциям» — например, к аллегории пещеры Платона. Он пишет: «Я не ставлю всем этим рассказчикам вымыслы в особую вину, потому что мне приходилось видеть, как сочинительством занимаются также люди, посвящающие свое время, как они говорят, только философии».

«Правдивая история» высмеивает, а местами пародирует Гомера (Лукиан отправляет Одиссея на Луну), Геродота, Ксенофонта, Фукидида и других авторов, чьи произведения были утеряны, таких как Ямбул.

Парусник Лукиана отнюдь не космический корабль. Его искатели приключений не собираются лететь на Луну, и цель автора не в том, чтобы сделать такое путешествие правдоподобным или размышлять о том, что мы могли бы обнаружить на естественном спутнике Земли, если бы действительно смогли совершить такое путешествие. Но, как считают многие историки фантастики, парусный корабль не так уж сильно отличается от воздушного шара Эдгара Аллана По или пушечного снаряда Жюля Верна, и эту историю, вероятно, читали (или слушали) в основном из-за ее приключений и изобретательности рассказчика.

И наконец, способ, которым Лукиан заканчивает свою «Правдивую историю», также является издевкой над философами, поскольку Лукиан обещает то, что он не может и не имеет никакого намерения выполнить, — полноту или завершение. Лукиан дразнит читателя заключительной строкой второй части книги: «Что же касается моих приключений на материке, то о них я поведаю в следующих книгах». Напоминает знаменитый слоган «продолжение следует», однако комментаторы Лукиана указывают: «Это самая большая ложь из всех». Общепринятая точка зрения такова — автор не намеревался заканчивать «Правдивую историю». Говоря языком современного Интернета, Лукиан «потроллил» своих читателей.

Следующая работа Лукиана, озаглавленная «Икароменипп, или Заоблачный полет», также включает путешествие на Луну, хотя, в отличие от «Правдивой истории», это более явная сатира. «Икароменипп» представляет собой диалог между Мениппом и его другом, в котором первый рассказывает, как он прикрепил орлиное крыло к правой руке и крыло коршуна к левой и использовал их, чтобы взлететь в небеса (на манер легендарных Дедала и Икара; отсюда и название).

Диалог начинается с представления Мениппа, недовольного уровнем своих знаний: «Наиболее непонятным и загадочным представлялось мне все, что касалось Луны, многообразие ее видоизменений, казалось мне, вызывается какою-то тайною причиной». Поэтому он решает обратиться к философам «Я выбрал среди них лучших — если свидетелями достоинства считать угрюмое лицо, бледный цвет кожи и густую бороду, — и действительно, на первый взгляд они показались мне людьми красноречивыми и знакомыми с небесными явлениями». Однако ответы, которое они дали, — не более чем вымысел, «не будучи в состоянии ответить даже на такой простой вопрос, какое расстояние от Мегар до Афин, они точно знают, каково расстояние между Луною и Солнцем». Поэтому Менипп, разочарованный противоречивыми спорами земных философов, каждый из которых претендует на непогрешимость и знание истины, решает спросить Зевса на небесах о реальном положении дел. Сначала он взлетает на Луну, где получает великолепный наблюдательный пункт, с которого может обозревать Землю. Затем он пролетает мимо Солнца и поднимается к самому небу, чтобы посоветоваться с Зевсом.

Сочетание философских рассуждений и сатиры стало жанром, который позже получил название «мениппова сатира». Как и в «Правдивой истории», философы несут основную тяжесть сатирического остроумия Лукиана, и диалог достигает своего апогея, когда Зевс клянется Мениппу, что «все философы вместе с их диалектикой будут истреблены».

В «Икаромениппе» внимание Мениппа привлекают мелкие слабости человечества: скрытые мотивы и тайное лицемерие, неразличимые на Земле, которые можно обнаружить с наблюдательного пункта на Луне. Более того, цари так же греховны и подвержены разврату, как и простые люди — ни один класс людей не является образцом морального поведения. На протяжении всей истории западной литературы многие писатели будут использовать устройство путешествия на Луну или другую планету, чтобы получить перспективу, с которой можно оглянуться назад на Землю и высмеять ее гордых обитателей. Однако Лукиан был первым, кто это сделал.

С Луны Менипп видит мир как маленький и хрупкий объект, на поверхности которого войны и империи кажутся абсурдными: «Бросил я взгляд и на Пелопоннес и, заметив Кинурию, вспомнил, как много аргивян и лакедемонян пало в однодневной битве за обладание клочком земли размером не более зерна египетской чечевицы». Лукиан выразил чувство, которое испытывал почти каждый человек, которому посчастливилось побывать в космосе и посмотреть на Землю, — глубокое и почти религиозное чувство хрупкости нашей планеты, нашей «бледно-голубой точки», как назвал ее Карл Саган, и глупость конфликтов между странами, разделенными произвольными линиями, нарисованными на картах. Как говорит Менипп, «я смеялся над теми, которые спорят о границах своих владений и гордятся тем, что обрабатывают равнину Сикиона, владеют землею у Марафона, в соседстве с Эноей, и обладают тысячью плефров в Ахарнах».

Чтобы добиться успеха, сатира должна преподать какой-то нравственный урок, преследовать какую-то дидактическую цель. Откровения о путешествиях Лукиана на Луну кажутся довольно простыми, однако древний автор говорит нам, что мы не должны воспринимать все слишком серьезно, особенно когда речь заходит о философии.