Автор: Карл Бич (Karl Beech) — автор ряда интернет-публикаций о фантастической литературе, дизайнер книжного интерьера и давний почитатель творчества Г.Ф. Лавкрафта, в частности принимавший участие в команде создателей, получившего высокие оценки «Нового Аннотированного издания Г.Ф. Лавкрафта» (изд-во: «Norton & Liveright», 2014), выпущенного под редакцией известного исследователя Лесли С. Клингера с введением Алана Мура («The New Annotated H.P. Lovecraft»), для которого создал мифологическую «Карту Антарктиды с указанием местоположения Хребтов Безумия».
.
Краткое предисловие автора:
«В последние годы, такие литературные критики, как С.Т. Джоши и другие литературоведы, начали рассматривать художественную литературу Говарда Лавкрафта как своего рода священное Писание и мифологию Атеизма. В то время как сам писатель явно исповедует эту философию в своей личной переписке, я считаю, что в самих произведениях эти идеи не столь очевидны, и в действительности, при ближайшем рассмотрении проявляется несколько иное авторское мировоззрение».
На мой взгляд, Говард Филлипс Лавкрафт, является одним из величайших мифопоэтических писателей-фантастов за последние сто лет. В его мрачной вселенной здравомыслие — всего лишь свеча, гаснущая в надвигающемся порыве безумия. Добавьте к этому экзистенциальному ужасу пантеон тёмных богов, изображенных настолько ярко, что они могут посоперничать с любыми фэнтезийными мифами, и становится неудивительно, почему у Лавкрафтовских произведений такая преданная читательская аудитория (включая и меня). В последние годы, такие критики, как С.Т. Джоши и другие литературоведы, во многом стали рассматривать фантастику Лавкрафта как своего рода священное Писание и мифологию Атеизма. Хотя сам писатель явно исповедует эту философию в собственной личной переписке, я считаю, что в самих произведениях эти идеи далеко не так очевидны, и на самом деле при ближайшем рассмотрении всплывает несколько иное авторское мировоззрение.
В своём письме, цитируемом в книге «Против религии: атеистические работы Г.Ф. Лавкрафта» (С.Т. Джоши и К. Хитченс, 2010), писатель пишет:
«Слово «Христианство» становится благородным, когда применяется к почитанию удивительно хорошего человека или духовно-нравственного учителя, но оно становится недостойным, когда применяется к системе Белой Магии, основанной на Сверхъестественном».
Если бы подобная форма полемического взаимодействия с христианством была важной темой в художественных произведениях Лавкрафта, то можно было бы ожидать, что он нашел бы значительные и прямые ссылки на Бога и Христианство: жанр сверхъестественного, в котором работал писатель, давал широкие возможности для этого. На самом же деле текстологический анализ «Собрания сочинений» Говарда Лавкрафта показывает лишь несколько случаев употребления слов «Бог» и «Христос» — в основном случайных. С другой стороны, в подавляющем большинстве случаев в его произведениях встречаются такие слова, как «боги» и «культы» (можно утверждать, что на самом деле здесь более значимые ссылки на Теософию, нежели на Христианство, и позже я рассмотрю эту тему). Хотя также можно найти прямые ссылки на скептические темы, но даже эти ссылки неоднозначны. В контексте повествования они с одинаковой лёгкостью могут быть прочитаны как свидетельство порочности соответствующих персонажей, так и как авторский скептицизм относительно существования христианского Бога. Один из примеров этого можно найти в повести «Морок над Иннсмутом» (1936), который можно прочесть либо как теологический тезис капитана Обеда Марша о несуществовании Бога, либо как пример его богохульства, когда он приравнивает расу рыбо-людей к Божественной:
«Тогда-то кэп Обед Марш и начал ругать людей за то, что они ведут себя как тупые покорные овцы и молятся христианскому Богу, который им совсем не помогает. И он рассказал всем, что встречал людей, поклонявшихся богам, дававшим им то, в чём они нуждались, и ещё говорил, что ежели команда крепких мужчин согласится его поддержать, то он, может быть, сумеет убедить высшие силы из глубин дать им много рыбы и побольше золота».
Забота о благополучии ортодоксальной религии также всплывает и в другом отрывке этой истории:
«Её собственное отношение к объятому мглой Иннсмуту, в котором она никогда не бывала, было продиктовано выражением отвращения к общине, скатывающейся в культурном смысле на самое дно, и она заверила меня, что слухи о распространённом в городе ритуале поклонения дьяволу отчасти подтверждались необычным тайным культом, укоренившемся там и взявшим верх над всеми ортодоксальными вероисповеданиями. По её словам, этот культ назывался «Эзотерическим орденом Дагона» и, без сомнения, был испорченным, вульгаризированным квази-языческим верованием, завезённым туда с Востока ещё в прошлом столетии, в то самое время, когда рыбные промыслы близ Иннсмута внезапно оскудели. Его распространение среди малограмотных простолюдинов было вполне естественным, особенно если учесть неожиданное возвращение постоянного рыбного изобилия в иннсмутских водах, и вскоре адепты культа стали пользоваться огромным влиянием в городе, полностью вытеснив местное Франк-масонство и заняв под свою штаб-квартиру старый масонский храм на площади Нью-Чёрч-Грин». (см. повесть «Морок над Иннсмутом», 1936).
Идея богохульства, как зловещего занятия, также присутствует во многих Лавкрафтовских историях — странный выбор темы, если бы в целом эти произведения были полемически связаны с Христианством, или даже с Деизмом.
«Весёлые богохульства потоками лились из моих уст, и в своих шокирующих выходках я не обращал внимания на Божественные, Человеческие и Природные законы. Внезапный раскат грома, раздавшийся над шумом разгульного веселья, загрохотал по самой крыше и навёл устрашающую тишину на шумную компанию». (см. рассказ «Гробница», 1922).
Напротив, я считаю, что в значительной степени возникает для случайного читателя странных историй Лавкрафта — это необходимость держаться в рамках общепринятых границ, а так же опасность увлечения оккультными идеями (в особенности это может быть актуально для оригинальной читательской аудитории, для которой Лавкрафт создавал свои произведения).
«Один из случаев, весьма печальный, рассматривался в записке наиболее подробно. Субъект — широко известный архитектор, склонный к теософии и оккультизму, — в день, когда с молодым Уилкоксом приключился приступ, впал в буйное помешательство, без умолку кричал, умоляя спасти его от какого-то сбежавшего из ада демона, — и несколькими месяцами позже скончался». (см. рассказ «Зов Ктулху», 1926).
«Он часто считал милосердным, что большинство людей с высоким интеллектом насмехаются над самыми сокровенными тайнами; ибо, утверждал он, если бы высшие умы когда-либо были поставлены в полный контакт с секретами, хранимыми древними и низменными культами, то возникшие в результате аномалии вскоре не только разрушили бы мир, но и поставили под угрозу саму целостность Вселенной...». (см. рассказ «Кошмар в Ред-Хуке», 1925).
Случайный читатель, не сведующий о Лавкрафтовском скептицизме в его личной переписке, вероятнее всего придёт к выводу, что по крайней мере некоторые из этих рассказов скорее являются нравоучительными сказками, показывающими опасность иррациональной религии и новомодной философии, а не скептическими нападками на Христианство. Хорошим примером такого рода произведений является рассказ «Герберт Уэст: реаниматор», где «прометеевский» герой-протагонист наказан за вмешательство в естественный порядок вещей и возвращение мёртвых к жизни. В этом отрывке обратите внимание на презрительные ссылки Герберта Уэста на «пуританство» (читай «христианство»), демонстрирующие высокомерие, ставшее впоследствии его гибелью:
«То, что связанные традициями старейшины проигнорировали его необычные результаты на животных и упорно отрицали возможность оживления, было невыразимо отвратительно и почти непостижимо для логически мыслящего юноши Уэста. Только солидная зрелость могла помочь ему понять хроническую умственную ограниченность типажа «профессор-доктор» — продукта поколения жалкого пуританства; доброго, добросовестного, порой любезного и дружелюбного, но всегда узколобого, нетерпимого, одержимого обычаями и лишённого перспективы. Век более милосерден к этим неполноценным, хотя и высокодуховным персонажам, чей реальный худший порок — это робость, и которые в конечном итоге наказываются всеобщим осмеянием за свои интеллектуальные грехи — грехи, подобные Птолемаизму, Кальвинизму, анти-Дарвинизму, анти-Ницшеизму, всевозможным видам Субботничества и американскому Закону о роскоши...». (см. рассказ «Герберт Уэст: реаниматор», 1922).
Разумеется, чего не хватает случайному читателю при поверхностном чтении, так это более тщательного изучения художественной мифологии Лавкрафта и некоторых, более глубоких тем его произведений, которые, я бы сказал, охватывают Политеистический Дистеизм, крайне своеобразный вид Дуализма и, как ни странно, имеют сильное взаимодействие с идеями Теософии, нежели Христианства.
(Чтобы сразу прояснить этот момент: я не утверждаю, что Лавкрафт обязательно верил в созданную им мифологию, однако на его вымышленные истории, похоже, больше повлияло соответствие созданным мифам, нежели личный скептицизм автора. При этом, лично я подозреваю, что временами Лавкрафт в своих произведениях искренне придерживался теологической позиции, тем более учитывая его несколько трагичную жизнь).
В данном случае, Политеистический Дистеизм можно определить как — теологическую позицию, согласно которой боги существуют, но они либо совершенно безразличны к судьбе человечества, либо активно недоброжелательны. Эта идея кажется более близкой к Мифологии, лежащей в основе произведений Лавкрафта, чем к Атеизму, подразумевающему неверие и скептическое отношение к существованию каких-либо божеств вообще.
«Эта сила была Всё-в-Одном и Одно-во-Всём, сочетая всё многообразие Единого и Сущего, и принадлежа не к одному конкретному пространственно-временному континууму, а ко всему мирозданию, не имеющему границ и превосходящему самые смелые фантазии и любые математические расчёты. Возможно, это было то же самое, что тайные культы Земли упоминали под именем ЙОГ-СОТОТ; то, чему ракообразные обитатели Юготта поклонялись как Запредельному-Единому, а блуждающий разум спиральных туманностей определял как Непереводимый Знак». (см. рассказ «Врата серебряного ключа», 1933).
«В таких путешествиях существовали неисчислимые местные угрозы, а также, та шокирующая последняя опасность, бессвязно бормочущая за пределами упорядоченной вселенной, куда не достигают никакие мечты; это последнее аморфное пятно глубочайшего смятения, богохульствующее и бурлящее в центре всей бесконечности — безграничный демон-султан Азатот, чьё имя не осмеливаются произнести вслух, и кто жадно жуёт в немыслимых, неосвещённых покоях вне времени, среди приглушённого, сводящего с ума боя мерзких барабанов и тонкого, монотонного воя проклятых флейт; под этот отвратительный стук и свист медленно, неуклюже и нелепо танцуют гигантские Высшие боги, незрячие, безмолвные, мрачные, безумные иные боги, чья душа и посланник — ползучий хаос Ньярлатхотеп». (см. рассказ «Призрак тьмы», 1935).
Обратите внимание на следующие ссылки: «многообразие Единого и Сущего» и «за Пределами упорядоченной Вселенной». Изображённые сущности — это не просто полубоги или высшие существа (как Лавкрафтовские «Древние»), они описываются в терминах, как правило используемых для обозначения трансцендентных богов. У Азатота есть пророк по имени Ньярлатхотеп, но его послание — «Ползучий Хаос». Азатот может быть «незрячим, безмолвным, мрачным, безумным», но через Ньярлатхотепа он обладает если не целью, то властью и свободой действий.
Интересно, что трансцендентные боги Лавкрафта — не созидатели и даже не разрушители, а агенты Беспорядка и Хаоса.
«Легенды об Йиге, Повелителе Змей, утратили для меня метафорический смысл, и я содрогнулся от отвращения, услышав о чудовищном ядерном хаосе по ту сторону углового пространства, который в «Некрономиконе» милосердно скрыт под именем Азатот...». (см. повесть «Шепчущий во тьме», 1930).
Другим важным аспектом Политеистического дистеизма (своеобразной разновидности дуализма) в Лавкрафтовских произведениях является то, что, хотя Царство Богов и состоит из бурлящего хаоса, оно является «реальностью», а земной мир по сравнению с ним, напротив, кажется нереальным.
«Память и воображение формировали среди бурлящего хаоса смутные образы с неопределёнными очертаниями, но Рэндольф Картер знал, что это всего лишь продукты его собственного сознания. И всё же он чувствовал, что появление этих образов в его сознании не случайность, а скорее некая иная реальность, беспредельная, невыразимая, не поддающаяся измерению, которая окружая его, стремилась проявиться посредством тех единственных символов, какие был способен уловить его разум. Ибо ни одному земному сознанию не дано охватить всё многообразие переплетающихся форм, существующих вне известных нам пространственно-временных измерений». (см. рассказ «Врата серебряного ключа», 1933).
«Стэнфордская Энциклопедия Философии» (Университет Стэнфорда) в целом определяет Дуализм, так:
«... идея заключается в том, что в какой-то конкретной области существуют два фундаментальных вида или категории вещей и принципов. В теологии, например, «дуалист» — это тот, кто верит, что Добро и Зло — или Бог и Дьявол — являются независимыми и более-менее равными силами в мире. Дуализм контрастирует с Монизмом, который представляет собой философскую теорию о том, что существует только один фундаментальный вид, категория вещей и принципов; и, что встречается гораздо реже, контрастирует с Плюрализмом, представляющим собой мнение, что существует множество видов и категорий».
Я бы сказал, что дуализм, проявляющийся в фантастических произведениях Лавкрафта, является дуалистической формой Материи и Духа, выраженной в следующих отрывках:
«Теперь я настаивал, доказывая веру в существование на Земле спектральных субстанций, отдельно или, вслед за их материальными аналогами. Это доказывало способность верить в явления, выходящие за рамки всех обычных представлений; ибо, если умерший может передавать свой видимый или осязаемый образ через полмира и сквозь века, то как может являться абсурдным предположение, что заброшенные дома могут быть полны таинственных разумных существ, или что старые кладбища кишат устрашающим, бестелесным, коллективным разумом поколений? И поскольку дух, чтобы вызвать все приписываемые ему проявления, не может быть ограничен ни одним из законов материи, то почему настолько экстравагантно представлять себе психически живых мертвецов в формах — или в отсутствии форм — которые для человеческих очевидцев должны быть совершенно и ужасающе «неименуемыми»? -- Здравый смысл в размышлениях, — с некоторой теплотой заверил я своего друга, — Это просто глупое отсутствие воображения и гибкости ума». (см. рассказ «Неименуемое», 1923).
«Из этих размытых и фрагментарных воспоминаний мы можем сделать много выводов, но мало что доказать. Мы можем предположить, что во сне жизнь, материя и жизненная сила, как их понимает Земля, не обязательно постоянны; и что время и пространство не существуют в том виде, в каком их понимают наши бодрствующие души. Иногда мне кажется, что это менее материальное существование и есть наша истинная жизнь, и что наше тщетное присутствие на земном шаре само по себе является вторичным или просто виртуальным явлением». (см. рассказ «За стеной сна», 1919).
«Мой друг был значительно впереди, когда мы погрузились в этот удивительный океан девственного эфира, и я мог видеть зловещее ликование на его плавающем, светящемся, слишком молодом памятном лице. Внезапно это лицо стало тусклым и быстро исчезло, и через короткое время я обнаружил, что проецируюсь на препятствие, которое я не мог преодолеть. Оно было таким же как и другие, но при этом неизмеримо более плотным; тягучая липкая масса, если такие термины можно применить к аналогичным качествам в нематериальной сфере». (см. рассказ «Неименуемое», 1923).
«Врата были открыты — правда это были не Врата Предела, но врата ведущие от Земли и Времени к тому продолжению земной планеты, которое находится вне времени, и из которого, в свою очередь, Предельные Врата с устрашающей опасностью ведут в последнюю Пустоту, находящуюся за пределами всех земель, всех вселенных и всей материи». (см. рассказ «Врата серебряного ключа», 1933).
«Эти Великие Древние, — продолжал Кастро, — не были полностью созданы из плоти и крови. О́ни имеют обличье — ибо разве этого не подтверждает статуэтка со звёзд? — но эта форма не была создана из материи». (см. рассказ «Зов Ктулху», 1926).
«Эта тварь больше не вернётся, — сказал Армитедж. Её разнесло на множество разных частей, составлявших её сущность, и больше она никогда не сможет существовать в нормальном мире. Наши чувства воспринимали лишь малую её часть. Она была похожа на своего отца — и бо́льшая её часть ушла обратно к нему в царство неведомых измерений, за пределы нашей материальной вселенной; в какую-то туманную бездну, из которой только самые про́клятые и богохульные человеческие обряды могут на мгновение призвать её возвыситься». (см. рассказ «Ужас Данвича», 1928).
«Эти упоминания не относились ни к чему конкретному, но, похоже, имели какое-то касательство к посещавшим его ужасным сомнениям, относительно того, действительно ли старый колдун был мёртв — как в духовном, так и в материальном смысле». (см. рассказ «Тварь на пороге», 1933).
В классическом религиозном дуализме «Материя» обычно рассматривается как «Зло», а «Дух» как «Добро» — например, как в случае с Катари́змом (прим., — религиозное христианское движение, распространённое в XI — XIV веках в ряде западно-европейских стран, на севере Италии, юге Франции, в некоторых землях Испании и Германии, это вероучение находилось в главной оппозиции к Римско-католической церкви и считалось Ватиканом «опасной ересью». Одной из значительных вех в истории подавления катари́зма, вызывающей интерес историков, является сопротивление ката́рской цитадели, знаменитой крепости Монсегюр, расположенной на юге Франции):
«Радикальные и умеренные ката́ры (не путать с государством Ка́тар), напротив, учат «вертикальному дуализму»: то, что вверху — хорошо, то что внизу — плохо. Свет упал во тьму (физический мир) и должен быть освобождён от неё. Дуализм ката́ров предполагает абсолютную независимость корней Добра и Зла по отношению друг к другу. Ката́ры верили в двух богов, доброго и злого, различая два божественных творения: Истинное, дела которого в действительности «есть» творение Божие («Всё через Него на́чало быть»); и Иллюзорное, дела которого не имеют истинного Бытия, и ассоциировались ими с «Небытием» («А без Него Ничто на́чало быть»). Материальный видимый мир был создан злым творцом, Князем Мира Сего, и не является творением Божьим, он возник из другого, зловещего Начала». (см. эссе: «Катары, Альбигойцы и Богомилы», 2006, автор Дж. ЛМ. ван Шайк; Колумбийский университет, Нью-Йорк)».
Уникальность дуализма, проявляющегося в художественных произведениях Лавкрафта, заключается в том, что в отличие от классического религиозного дуализма автор, по всей видимости, рассматривает «Материю» как «Добро», а «Дух» (или то, что находится за пределами материального мира) как «Зло» (по крайней мере, как «недоброе и нехорошее»). По его мнению, именно мирской материальный мир безопасен и полезен, а то, что находится за его пределами, угрожающе опасно и вредно:
«Я бесцельно брёл на юг мимо Колледж-Хилл и Атенеума (академии-читальни), вниз по Хопкинс-стрит и через мост в деловой район, где высокие здания, казалось, охраняли меня, как современные материальные вещи охраняют мир от древних и нездоровых чудес». (см. рассказ «Заброшенный дом», 1924).
«Горгоны, Гидры и Химеры — страшные истории о Селено (или Келено — демон-похитительница снов) и других Гарпиях — могут воспроизводиться в суеверном мозгу человека, однако они находились там и раньше. Это расшифровки, прообразы — архетипы, присутствующие в нас, и они вечны. Иначе каким образом история о том, что, как мы знаем, наяву является ложью, может влиять на всех нас? Неужели мы по своей природе испытываем естественный ужас перед такими объектами, рассматриваемыми в их способности причинить нам телесные повреждения? О, это меньше всего! Эти ужасы имеют гораздо более древнюю природу происхождения. Встречаются ли они вне тела — или без тела, они будут одинаково такими же... То, что рассматриваемый здесь вид страха является чисто духовным — что он силён пропорционально тому, насколько он беспредметен на Земле, и преобладает уже в период нашего безгрешного младенчества, — это трудности, решение которых может дать некоторое представление о нашем до-земном состоянии или, по крайней мере, поможет заглянуть в теневую область нашего пред-существования» (см. книгу «Ведьмы и другие ночные страхи», автор Чарльз Лэмб; изд-во: «Dawson's Book Shop», 1968).
Если принято считать, что художественная литература Лавкрафта никак не связана с христианством, то с теософией дело обстоит совершенно иначе. Американский теолог и писатель Роберт М. Прайс (г.р.1954) в своём эссе «Г.Ф. Лавкрафт (HPL) и Е.П. Блаватская (HPB): Использование Лавкрафтом теософии» (1982) убедительно доказывает, что несмотря на непосредственно ограниченное знание писателем предмета, его мифология испытала сильное влияние теософских образов:
«От теософов Лавкрафт, похоже, также подчерпнул и свои вездесущие ссылки на «циклопические» руины, обозначающие прошлое господство рас инопланетных исполинов, подобных недавно описанным. В совместном рассказе Лавкрафта и писательницы Хейзел Хелд «Вне времени» (1933), «гигантская крепость из циклопических камней» приписывается «инопланетному отродью с тёмной планеты Юггот, колонизировавшему Землю ещё до зарождения земной жизни». В истории «Зов Ктулху» (1926) персонаж Уилкокс видит во сне «влажный циклопический город из склизкого зелёного камня... Размеры Древних (построивших город Р'льех) он, как ни странно, упомянуть отказался». В повести «Сомнабулический поиск Неведомого Кадата» (1926) главный герой Рэндольф Картер удивляется «огромным глиняно-кирпичным руинам первобытного города, название которого не запоминается». Ему «не понравились размеры и форма руин... А какова могла быть структура и пропорции древних верующих, Картер строить предположения упорно отказывался...».
Далее, Роберт Прайс утверждает, что в дополнение к использованию теософских образов Лавкрафтовская художественная литература демонстрирует полемическую связь с Теософией (или, возможно, с «оккультным оптимизмом» в целом):
«Во всех этих примерах, подтекст содержит смутный намёк на ужасающую в своей реальности архаичную истину. Словно говорящую о том, что теософы владеют лишь малой долей правды, и что их скудное знание — чрезвычайно опасная вещь. Фактически, Лавкрафтовский рассказчик повествует об этом в нашей четвёртой цитате (опять же, из истории «Зов Ктулху»): «Теософы уже предугадали устрашающее величие космического цикла, в пределах которого и наш мир, и весь род человеческий — не более чем преходящая случайность. Они намекали на странные пережитки, дошедшие до нас из тьмы веков — в выражениях, от которых кровь стыла бы в жилах, если бы они не были замаскированы утешительным оптимизмом...». Говоря другими словами, в конце радуги действительно что-то есть, только вместо горшка с золотом, — это бездонная яма. В своем оккультном оптимизме теософы постулировали древнее происхождение человечества среди инопланетных сверх-разумов. Казалось бы, столь славное происхождение подразумевает светлую судьбу для людской расы. Но тотальный «вселенский футилитаризм» Лавкрафта (вера в то, что всякая человеческая деятельность тщетна), заставил его перекрасить картину бытия в более мрачные, пессимистические тона. Как показано в романе «Хребты безумия» (1931), возникновение человеческой расы явилось лишь следствием нечаянной случайности размножения в лабораториях звездоголовых Древних. В результате, получившееся ви́дение — это ви́дение абсурда. Говард Лавкрафт представил именно то, что фундаменталистские «креационисты» считают своим главным утверждением, поставленным ими на карту в их идеалистическом «крестовом походе» против теории Дарвинизма: «если происхождение человека было случайным, то значит таков и его смысл, и таковой будет его судьба».
(В чём я не согласен с Робертом Прайсом, так это с его предположением, что теософию можно рассматривать как своего рода «прокси» («доверенного посредника») для понимания креационистского христианства в фантастике Лавкрафта — думаю, что принимая во внимание её более низкий статус как «культа», по сравнению с ортодоксальным христианством в нарративе, я нахожу это неубедительным).
Ирландский поэт и оккультист Уильям Йейтс (1865-1939), как известно, писал о необходимости для читателя проводить различие между произведениями автора и личным мнением «сгустка случайностей и непоследовательностей, садящегося завтракать». Я полагаю, что в этом случае разница между мировоззрением Лавкрафта-творца и мифологией, которую он создал, очень показательный пример.
«Г.Ф. ЛАВКРАФТ, МАСТЕР ЭКОЛОГИЧЕСКИХ УЖАСОВ» (2015).
«H.P. Lovecraft, Masfer of Environmental Horror».
.
Автор: Роберт Рат (Robert Rath), журналист-фрилансер.
.
Данная статья была опубликована в рамках партнёрской программы «Future Tense» («Время Будущего») по исследованию новейших технологий, развитию робототехники, молекулярной биологии, освоения космоса и государственной политики, а также изучению их влияния на современное общество и культуру. Программа создана известным американским интернет-журналом и сетью подкастов «SLATE», а также независимым экспертно-аналитическим центром «New America» и Государственным Университетом Штата Аризона (ASU).
Говард Лавкрафт скончался в 1937-ом году, но его истории ужасов находят отклик в эпоху глобального изменения климата.
.
Превосходная история изменяется вместе со временем. Спустя десятилетия после публикации, обладающее глубиной и масштабностью повествование по-прежнему будет раскрывать свои секреты, означающие для каждого поколения разные вещи. Но особенно сложен этот трюк в жанре ужасов, поскольку страхи общества — топливо для любого хорошего страшного рассказа — с течением времени могут значительно меняться. Произведение, которое, и через 90 лет после публикации в свет всё ещё способно пугать читателей, — большая редкость.
Говард Филлипс Лавкрафт, мастер странных историй, пережил в последнее время несколько ударов. Повышение общественной осведомлённости о его расизме вызвало переоценку творчества писателя, в том числе включая призыв убрать его изображение из Всемирной Премии Фэнтези (World Fantasy Award). Эти (важные) дискуссии о культуре символизируют фундаментальную проблему: работы Лавкрафта не устарели, но некоторые истории в результате уже не так страшны, как раньше.
Эффективные страшилки представляют собой образчик людских беспокойств и тревог (к примеру, в известном фильме ужасов 1980-го года «Сияние», поставленном по мотивам одноимённого романа Стивена Кинга, нас пугают не призраки — это алкоголизм главного героя Джека Торранса). Подспудные тревоги, лежащие в основе произведений Лавкрафта, нередко носят расовый характер. Например, в его самом известном рассказе «Зов Ктулху» (1926) всемирный культ, состоящий из «дьяволистов-эскимосов», выходцев из Южной Азии и Луизианских вудуистов, пытается воскресить Ктулху, апокалиптического инопланетного бога, находящегося в жёстком контролируемом ста́зисе (состоянии сильного замедления всех биологических процессов организма), где-то под Тихим океаном. Несколько рассказов Лавкрафта посвящены смешению рас. Если взять его истории в целом, создаётся впечатление, что они постулируют о том, что любой, кто не является белым или представителем высшего класса, непременно вступает в тайный сговор с целью положить конец нашему миру. Несомненно, подобные элементы оскорбительны для современных читателей, но этот расовый аспект, изначально предназначенный автором для усиления ужаса, уже не пугает нас так, как прежде. Культурный прогресс уменьшил (хотя ни в коем случае не устранил) расовые опасения американцев, притупи́в эти истории. Как и рассказы 1950-ых годов о радиационных мутантах, они больше не отвечают современным страхам.
Однако не все истории Лавкрафта становятся менее пугающими. В то время как одна Лавкрафтовская тема теряет свою остроту, другая — испорченный природный ландшафт — сегодня актуальна как никогда. Поскольку вот чего боится наше общество: быть отравленным.
Я имею в виду не в духе Агаты Кристи, «этот-чай-пахнет-миндалём»; а в смысле канцерогенной вредоносности силикатного асбе́ста, материала используемого в строительстве (первые упоминания о вредности асбеста появились ещё в 1900–1920-х годах). Мы обеспокоены тем, что наше общество полно токсичных материалов, разрушающих наши тела и нашу планету. Статьи предостерегают нас от пестицидов в продуктах питания, детских товарах, произведённых за границей, и всего, что окрашено «жёлтым красителем №-5». В Китае, с магазинных полок исчезают очистители воздуха, а американцы проявляют всё большую озабоченность по поводу загрязнения грунтовых вод. Мы беспокоимся, что всё, к чему мы прикасаемся, что едим и чем дышим, убивает нас — и Лавкрафт здесь рядом с нами.
В рассказе Лавкрафта «Цвет из иных миров» (1927), в сельской местности штата Массачусетс, недалеко от университетского городка Аркхэм, на ферму падает метеорит. Озадаченная странными свойствами метеорита, семья Гарднеров приглашает учёных исследовать объект, который излучает неизвестный спектр ультрафиолетового цвета. Вскоре местные фермеры понимают, что в доме Гарднеров происходит что-то не совсем правильное. Вода из колодца имеет отвратительный привкус. Фрукты и овощи растут фантастических цветов, а животные демонстрируют странное поведение. Вскоре растительность становится серой и ломкой, а тела их домашнего скота начинают прогибаться и рассыпаться. Ночью ферма светится неописуемым цветом. Сосед предупреждает Гарднеров чтобы они не пили из своего заражённого колодца, но семья — уже сходящая с ума от ядовитой воды — его не слушает. 'Цвет', прибывший с далёких звёзд, своего рода вампирический поллюта́нт («загрязнитель» — химическое вещество, находящееся в окружающей среде в количестве, превышающем фоновые значения, вызывая тем самым загрязнение), в конце концов покидает Землю, напитавшись досыта. Однако, пепельное пятно мо́ра вокруг фермы продолжает распространяться примерно на один дюйм в год. В заключении рассказчик сообщает, что власти штата намерены затопить долину и использовать её в качестве водохранилища для близлежащего города Аркхэм. «Я надеюсь, что вода всегда будет очень глубокой», — заключает он. — «Но даже в этом случае, я никогда не буду её пить».
«Цвет из иных миров» — это жизненная история, не теряющая своей силы, и достаточно податливая, чтобы адаптироваться к меняющимся страхам. Хотя Говард Лавкрафт умер в 1937-ом году, задолго до того, как массовое загрязнение окружающей среды стало проблемой Америки, этот рассказ на удивление хорошо перекликается с ужасами 21-го века. Когда читаешь о светящихся деревьях и мутациях на ферме Гарднеров, сразу вспоминаются ядерные катастрофы вроде той, что произошла на японской АЭС «Фукусима-Дайити». Точно так же, самая тревожная часть истории — что семья даже не может уехать, несмотря на то, что их предупредили, — напоминает о так называемых «ра́ковых» деревнях в Китае, где целые городские поселения живут в канцерогенной среде. В «Цвете из иных миров» говорится о наших страхах перед массовым загрязнением — качеством воздуха, промышленными загрязнителями, разливами нефти — вредными элементами, которыми мы дышим или потребляем, не в силах изменить ситуацию. В этом произведении, как и в жизни, когда мы наконец признаём наличие проблемы, часто бывает уже слишком поздно. К концу истории мы можем разве что только надеяться, что 'Цвет' не загрязнит водохранилище.
Но если «Цвет из иных миров» посвящен макро-загрязнению, то Лавкрафтовский рассказ «Заброшенный дом» (1924) фокусируется на микро-загрязнениях, делающих некоторые владения непригодными для жизни. По сюжету антиквар, имя которого не называется, интересуется зловещими легендами, окружающими дом в Провиденсе, штат Род-Айленд. Дом не столько населён привидениями, сколько вреден для здоровья — за более чем столетие все жившие в нём люди слабели и умирали. Как будто нечто, возможно, неестественная подвальная плесень в форме некоего сдвоенного тела, истощает их жизненные силы. В конце концов, дом приобретает неприязненную репутацию и пустеет. Лишь после того, как рассказчик сталкивается с тошнотворной парообразной сущностью и дезинфицирует подвал химикатами, дом становится безопасным для проживания.
«Заброшенный дом» — одна из самых тревожных историй Лавкрафта. В то время как другие произведения содержат более широкие или оригинальные ви́дения, есть что-то пугающе правдоподобное в доме, вызывающее отвращение у жильцов. Особенно пугает то, что он убивает постепенно — настолько постепенно, что закономерность можно обнаружить только спустя десятилетия. Здесь Лавкрафт усиливает страх описаниями, знакомыми каждому, кто жил в доме, давно пережившем свой расцвет. Его повествование о старом сыром подвале, полном необъяснимых испарений и «белых грибковых наростов», вызывает мгновенное узнавание и отвращение.
Я бывал в таких местах, как этот подвал, и вы наверняка тоже. Для меня, это был номер в отеле с деревянными стенами ванной комнаты, мягкими и покрытыми чёрными пятнами плесени. Моя носоглотка в воздухе чувствовала споры. Подобно персонажам «Заброшенного дома», люди инстинктивно сознают и боятся заражённых жилищ. Асбест изгоняет нас из зданий. Исследования всё чаще вызывают озабоченность по поводу накопления в наших домах углекислого газа (диоксида карбона). Газовые плиты также подпитывают постоянную, хотя и незначительную тревогу, что утечка может задушить нас во сне. Этот страх нам знаком, и поэтому ужасает. В какой-то момент история «Заброшенного дома» даже делает краткий экскурс в социальные комментарии, когда домовладельцы покидают дом и начинают сдавать его в аренду бедным семьям — ситуация, которая действительно имеет место в квартирах с чёрной плесенью.
Несмотря на архаичный стиль Лавкрафтовского письма, сегодня эти рассказы чувствуют себя в современной фантастической литературе как дома, где эко-хоррор является передовым кровоточащим краем. Вы можете увидеть эту экологическую тревогу в мутировавших ландшафтах научно-фантастической трилогии «Южный предел» (2014) Джеффа Вендермеера, нехватке ресурсов в романе «Под куполом» (2009) Стивена Кинга и канцерогенных отходах в пост-апокалиптическом кинобоевике «Безумный Макс: Дорога ярости» (2015). Изменение климата — это новая ядерная война в научной фантастике, доминирующая сила, создающая монстров или настраивающая нас друг против друга.
Любой автор ужасов может напугать читателя, но только настоящий мастер может напугать правнуков своих первых читателей. Какие ещё современные страхи заставят нас переосмыслить произведения Лавкрафта? Будет ли наше общество, пропитанное социальными сетями, где украденная личность — это просто скопированная фотография чужого профиля, отождествлять себя с Чарльзом Декстером Уордом? Возможно, изменение климата усилится в Хребтах Безумия, завершающихся тем, что учёные умоляют своих коллег не бурить скважины и не растапливать Антарктические ледники.
В будущем, когда море поднимется, будем ли мы думать о Ктулху, выходящем из глубин, наблюдая за тем, как тонут наши города?
«ЧТО ТАКОЕ ЛАВКРАФТИАНСТВО (ЛАВКРАФТИАНИЗМ)?» (2011).
«What is Lovecraftianism?»
/религиозно-философское эссе, печатается в сокращении/.
.
Автор публикации: Брюс Нильсон (Bruce Nielson), постоянный автор англо-американского интернет-ресурса «The Millennial Star» — консервативного группового блога, созданного со-обществом блоггеров Церкви Иисуса Христа Святых Последних дней (The LDS Church), и являющегося частью интерактивной Мормонской блогосферы.
______________________________________________
«ЧТО ТАКОЕ ЛАВКРАФТИАНСТВО?»
.
Лавкрафт и безбожное мировоззрение.
Говард Филлипс Лавкрафт, родившийся 20-го августа 1890-го года, был великим писателем ужасов своего поколения. Лавкрафт создал так называемый мифос Ктулху, который и сегодня активно используется во всём мире авторами с богатым воображением. Даже один из моих любимых эпизодов американского научно-фантастического фильма «Вавилон-5: Третье пространство» (1998), побывал в леденящей душу Лавкрафтианской Вселенной.
По-видимому, Лавкрафт прожил достаточно унылую и одинокую жизнь. В молодости, особенно в период с 18-ти до 23-х лет, он практически ни с кем не общался, кроме своей родной матери. В 1924-ом году женился, однако через пять лет они с женой расстались, чтобы больше никогда не быть вместе. Развод так и остался не завершённым.
Лавкрафт не был плодовитым писателем и фактически не создал ни одного полноценного по форме романа. Он так и умер бы в относительной безвестности, если бы не усилия его преданных «друзей по переписке», особенно Августа Дерлета (1909-1971), сумевшего посмертно вдохнуть жизнь в его произведения.
Так же Лавкрафт не являлся социально активным человеком, поэтому его реальной социальной жизнью оставались всё те же друзья по переписке. Считается, что за свою жизнь он написал около ста тысяч писем. Из них сохранилась лишь одна пятая часть. Через свою переписку Лавкрафт вдохновлял многих известных авторов, в том числе Фрица Лейбера (1910-1992) и Роберта И. Говарда (1906-1936). Его произведения непосредственно вдохновили и сегодняшнее поколение писателей ужасов, например, такого известного автора как Стивен Кинг. Кинг назвал Лавкрафта «величайшим практиком классического рассказа ужасов XX века».
Космический Ужас: страх перед Истиной.
Лавкрафт изобрёл совершенно новый жанр ужасов, известный сегодня как Космический Ужас, Космический Пессимизм или Космицизм. Как правило, в историях Лавкрафта, рассказчик объясняет, как он наткнулся на некое запретное знание, которое, как оказывается впоследствии, сводит на нет всю важность существования человечества. Не в силах совладать с истиной, упомянутый рассказчик либо сходит с ума и попадает в сумасшедший дом, либо, чтобы избежать тягостной правды, заканчивает жизнь самоубийством. Одним из ярких примеров подобного сюжета, является история «Тень над Иннсмутом» (которая, добавлю к слову, была довольно жутко воплощена в известной мультиплатформенной компьютерной игре 2005-го года — «Зов Ктулху: Темные закоулки Земли» от компании «Headfirst Productions», и общепризнанно считается одной из лучших видеоигр в своем жанре).
В этом классическом произведении, один из посетителей приморского портового городка Иннсмут становится чересчур любопытным и ради собственного интереса начинает исследовать странные события, происходящие в городе. Случайно он натыкается на кошмарную историю о том, что обитатели Иннсмута в действительности являются помесью людей и отродья Ктулху, известных как Глубоководные — древняя раса морских чудовищ, делающая людей похожими на глупых «мартышек».
Вынужденный в ужасе провести ночь в единственной городской гостинице, вскоре он обнаруживает, что местные жители не намерены позволить ему покинуть Иннсмут живым и с добытыми знаниями. И, хотя в итоге ему удаётся спастись, вскоре он узнаёт, что этот город привлёк его к себе потому, что он и сам является — отпрыском иннсмутского стебля. Вскоре он замечает, что его человеческие черты, растворяясь день за днём начинают исчезать, а его самого теперь неумолимо влечёт зов сирены Глубоководных...
Эта история, в частности, является превосходной иллюстрацией повторяющейся Лавкрафтовской темы, «психической дезинтеграции (распада) перед лицом Космического Ужаса, принимаемого за "истину"», открытие продвинутых высокоразвитых рас или богов, враждебных человечеству, и ужаса от обнаружения своего звериного (эволюционного?) наследия. (Г.Ф. Лавкрафт «Тварь на Пороге и другие странные истории»; редакция, введение и комментарии С.Т. Джоши, Penguin Classics, 2001).
Религия Лавкрафта.
Знаменитая американская писательница Джойс Кэрол Оутс (г.р. 1938) в одном из своих исследований предположила, что «готические рассказы Говарда Лавкрафта, по-видимому, представляют собой форму психологической автобиографии», очевидно, вдохновлённой его собственными религиозными взглядами, ныне как правило называемыми Мальтеизмом*, — когда человек «достигает зеркальной противоположности традиционному гнозису и мистицизму, сиюминутно взглянув на ужас конечной реальности».
(*Прим., Мальтеизм — специальный термин, впервые появившийся в 1985-ом году и обозначающий веру в злонамеренность Бога, вдохновлённый тезисом известного американского оккультиста, писателя, психолога, доктора математики и адепта оккультного западного братства «Ordo Templi Orientis» (О.Т.О.) — Тимоти Марони (Timothy Maroney, 1961-2003) о том, что «даже если Бог, описанный в Библии, действительно существует, он не подходит для человеческого поклонения из-за его низких моральных качеств». Мальтеизм — вера в то, что Бог есть жестокое, высокомерное и тираническое существо, не заслуживающее поклонения, так как является злым божеством. По мнению мальтеистов проблема существования Зла доказывает не то, что Бога нет, а то, что он не правдив. Если же Бог есть Зло и его целью является не благо человечества, а Его собственная слава (с чем соглашаются даже любящие Бога теофилы), то поклонение злому божеству есть акт измены человечеству, так как оно питает силу, порабощающую людей, даже если это может принести кратковременную пользу тем, кто слепо ему поклоняется. Мальтеизм нередко сравнивают с Сатанизмом, поскольку он предлагает бунт против Бога; а так же с некоторыми школами Гностицизма, утверждающими, что Бог, которому поклоняется большинство, на самом деле злобный тиран, и потому не является конечным мерилом Всего. Хотя Мальтеизм имеет немало общего с этими указанными верованиями, на самом деле он от них сильно отличается). Wiki.
В письме Роберту И. Говарду Лавкрафт подтвердил свои агностико-атеистические убеждения:
«Всё, что я скажу, это то, что я считаю чертовски маловероятным существование чего-то вроде центрального космического волеизъявления, духовного мира, или вечной жизни личности. Это самые нелепые и необоснованные из всех догадок, которые можно сделать о Вселенной...» (Г.Ф. Лавкрафт).
Действительно, нетрудно заметить, что Лавкрафтовский ужас — есть не что иное, как атеистическое мировоззрение, доведённое до логических заключений. Настоящим же даром Лавкрафта была его способность понимать последствия собственных убеждений и умение воплощать их в своих фантастических ужасах.
Мораль, для Лавкрафта была субъективной и, следовательно, бессмысленной.
«В космосе, где нет абсолютных ценностей, мы вынуждены полагаться на относительные ценности, влияющие на наше повседневное чувство комфорта, удовольствия и эмоционального удовлетворения. То, что даёт нам относительную безболезненность и удовлетворённость, мы можем произвольным образом называть «хорошим», и наоборот» (Г.Ф. Лавкрафт).
Мораль одного человека просто влияет на мораль другого, без надежды на какое-либо универсальное разрешение, что доказывает, что мораль — это всего лишь иллюзия.
«В настоящее время то, что даёт одному человеку, расе или возрасту относительную безболезненность и удовлетворение, с психологической точки зрения часто резко отличается от того, что даёт те же блага другому человеку, расе или возрасту. Следовательно, «хорошее» — это относительное и изменчивое качество, зависящее от происхождения, хронологии, географии, национальности и индивидуального темперамента» (Г.Ф. Лавкрафт).
Для Лавкрафта человечество не имело никакого значения в космической схеме вещей.
«Теперь все мои рассказы основаны на фундаментальной предпосылке, что обычные человеческие законы, интересы и эмоции не имеют никакой силы и значения в огромном космосе в целом» (Г.Ф. Лавкрафт).
Когда-то, правильно понятая Вселенная была ужасающим местом, от которого нашей единственной защитой являлось невежество. Мы были крошечным пузырьком иллюзорного порядка, плавающим в море вселенского небытия, которое может уничтожить нас и уничтожит, когда до этого дойдет дело.
«Я думаю, что самая милосердная вещь в мире — это неспособность человеческого разума соотнести все его содержимое. Мы живем на безмятежном острове невежества посреди черных морей бесконечности, и не предполагалось, что мы должны плавать далеко» (Г.Ф. Лавкрафт).
Его любовь к науке конфликтовала с тем, что она подразумевала о человечестве и нашей полной неважности. Если бы мы действительно это осознавали, безумие было бы единственным выходом.
«Науки, каждая из которых работает в своём направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; но однажды объединение разрозненных знаний откроет такие ужасающие перспективы реальности и нашего ужасного положения в ней, что мы либо сойдем с ума от откровения, либо убежим от смертоносного света в мир и безопасность нового тёмного века» (Г.Ф. Лавкрафт).
Побег в объятия Ктулху.
Вера в безбожный мир отчасти подтолкнула Лавкрафта к написанию своих «странных историй», позволив ему то, что он называл «освобождением творческого воображения» от «раздражающе тягостных ограничений времени, пространства и естественных законов природы, навсегда лишающих нас свободы» (Г.Ф. Лавкрафт).
Таким образом, его вымысел парадоксальным образом одновременно был и освобождением от реальности, и попыткой встретиться с ней лицом к лицу. Ужасы, которые он написал, отражали его истинный кошмар перед нашим местом во Вселенной, но в то же самое время приносили больше удовлетворения, поскольку мы были не одиноки в космосе и в действительности были окружены чудесным и фантастическим, просто находящимся вне нашего поля зрения.
Даже такие ужасные боги, как Ктулху или Дагон, никогда не заботившиеся о человечестве, кроме как скрещиванием нас со своими собственными отродьями, были бы облегчением для нас, по сравнению с несуществующим Богом, которому вообще ни до чего нет дела.
Конан-варвар и безбожное мировоззрение.
Недавно я решил прочесть наиболее ранние фантастические истории, из числа тех, что создали современный жанр. Я начал с произведений Говарда Лавкрафта и Джорджа Макдональда. Поговорим о контрасте. Если писатели Клайв С. Льюис (1898-1963) и Джон Р. Толкин (1892-1973) являются отцами современного фэнтези, то Джорджа Макдональда (1824-1905) можно считать дедушкой современной фантастики. Влияние на К.С. Льюиса, в частности, очевидно. Мне было интересно понять, что жанр современного фэнтези в значительной степени был выражением личного, христианского религиозного опыта этих отцов-основателей. Но это, разумеется, ещё не вся история. Имелась также и атеистическая разновидность фэнтези, со-существовавшая бок о бок с фантастическими историями, рождёнными из религиозного опыта. Рассказывая выше о Лавкрафте, я уже упоминал о том, как он использовал своё атеистическое мировоззрение в собственных произведениях, результатом чего стал Космический Ужас: ужасающее осознание того, что «Бог» по отношению к этой вселенной безразличен и злонамерен. По иронии судьбы, это означает, что жанр тёмного фэнтези также является выражением религиозного опыта.
Кроме Лавкрафта и Макдональда я также решил ознакомиться с рассказами писателя Роберта И. Говарда, особенно с его историями о Соломоне Кейне и Конане. Истории о Конане-варваре якобы происходят в рамках мифоса Ктулху, и во многих ранних черновиках автора действительно упоминаются имена Ктулхических «божеств». Р.И. Говард и Г.Ф. Лавкрафт были близкими друзьями по переписке, и Роберт Говард создал немало мифических историй о Ктулху. Если ужасы Лавкрафта были доведением его атеистических убеждений до логического конца, то и рассказы Говарда о Конане по-своему таковы. Раз ничего в жизни не имеет значения, а смерть — единственное облегчение (Роберт Говард покончил жизнь самоубийством), то взгляд Конана на жизнь правильный:
«Пусть учителя, священники и философы ломают голову над вопросами реальности и иллюзии. Я знаю следующее: если жизнь — иллюзия, то я — не меньшая иллюзия и, будучи таковой, иллюзия для меня реальна. Я живу, я горю жизнью, я люблю, я убиваю, и я доволен...» (см. рассказ «Королева Чёрного побережья», Роберт И. Говард, 1932).
Живите полной жизнью так, как считаете нужным. Не беспокойтесь о морали сверх того, чтобы она приносила вам пользу. Ешьте, пейте, занимайтесь любовью и проливайте кровь, ибо завтра мы все умрём от руки какого-нибудь несокрушимого Космического Ужаса. Такова мораль Конана-варвара.
Британский философ, писатель и Нобелевский лауреат 1950-го года по литературе Бертран Рассел (1872-1970) выразил это так:
«Человек — это продукт причин, не предвидевших цели, к которой они стремились; его происхождение, его рост, его надежды и страхи, его любовь и его убеждения — всего лишь результат случайного сочетания атомов; никакой огонь, никакой героизм, никакая интенсивность мысли и чувства не сможет сохранить индивидуальную жизнь после смерти; все вековые труды, вся преданность, всё вдохновение, весь полуденный блеск человеческого гения обречены на исчезновение в огромной гибели Солнечной системы, и весь храм человеческих достижений должен быть неизбежно погребён под обломками разрушающейся Вселенной — все эти вещи, если и не совсем бесспорны, то несомненны почти настолько, что никакая философия, отвергающая их, не может надеяться устоять».
Что такое Лавкрафтианство?
Некоторые из читателей, вероятно, не раз слышали термин «Лавкрафтианство» (или «Лавкрафтианизм»). Хотя люди обычно без объяснений понимают, что именно имеется в виду, думаю всё же стоит дать краткое пояснение.
Лавкрафтианство — это Космический Ужас. Автор «Космического Ужаса» Говард Филлипс Лавкрафт создавал антимифические/мальтеистические истории, в которых человеческие существа не только не имеют особых отношений с реальностью, но и эта реальность на самом деле враждебна нам.
В типичном рассказе Лавкрафта, исследователь находит какую-нибудь интригующую деталь, кажущуюся неуместной, возможно, искусно вырезанную статую древнего происхождения, но с передовыми технологиями. Исследователь изучает эту аномалию и вскрывает ужасающую правду об окружающей реальности. Часто это принимает форму обнаружения того факта, что некий древний бог собирается пробудиться и поработить нас, пожрать или породить нас. Теперь, когда исследователь знает правду, он уже никогда не сможет быть спокойным. Он может совершить самоубийство, сойти с ума или просто доживать свои дни, зная слишком много и надеясь, что пока он ещё жив, худшее не случится.
Лавкрафтианство является сугубо гипотетическим понятием.
«Лавкрафтианство» (Лавкрафтианизм) — это чисто гипотетическое мировоззрение, поскольку я считаю, что на самом деле ни один здравомыслящий человек не будет лавкрафтианцем на практике — где правда о реальности настолько ужасна, что если её действительно осознать, это негативно скажется на благополучии человека. Короче говоря, это та реальность, где правда может иметь отрицательное значение, и заблуждение предпочтительнее.
Зачем же мне беспокоиться об этом гипотетическом мировоззрении, когда никто (во всяком случае, за пределами психиатрических клиник) в него не верит? Подумайте об этом как о точке отсчёта, с целью сравнения. В теории, нет ничего логически несовместимого с космическим ужасом Лавкрафта, потому что нет никакой логической причины, по которой жизнь должна стоить того, чтобы жить. Нет даже логической причины, по которой истина должна быть хорошей вещью. Поэтому я часто нахожу полезным сравнивать ту или иную точку зрения с Лавкрафтианским мировоззрением. Например, прежде чем писать о том, что Церковь Саентологии Рона Хаббарда вредна (хотя я уверен, что это так), по крайней мере следует вначале спросить, не лучше ли она, чем Лавкрафтианство. Но что ещё более важно, Лавкрафтианство отчётливо и ярко напоминает нам, что даже вера в универсальную ценность истины (и знания) сама по себе является актом веры. Мы не можем обойтись без веры.
Я нахожу любопытным – в хорошем смысле – что Лавкрафтианцев на самом деле не существует. Поскольку подавляющее большинство людей, или когда-либо живших в мире, выбирают веру в существование Божественного, даже атеисты обычно отрицают Лавкрафтианское мировоззрение. Даже те, кто не отрицает Лавкрафтианство на словах, фактически всё равно отрицают его на деле. Так что, как минимум, это показывает нам, что вера в Бога — есть настоящая человеческая страсть, глубоко укоренившаяся в нашей человечности. На мой взгляд, это делает нашу веру в Божественное достойной самого серьёзного внимания.
Лавкрафтианство против Нигилизма или Экзистенциализма?
Является ли Лавкрафтианство просто Нигилизмом или Экзистенциализмом под другим названием? Вероятно, да. Проблема в том, что эти слова не совсем точно отражают то, что я подразумеваю под «Лавкрафтианством». Во-первых, изначальное понятие Экзистенциализма, впервые сформированное датским философом Сёреном Кьеркегором (1813-1855) совсем не похоже на Лавкрафтианство. Экзистенциализм Кьеркегора был полон реальной надежды на Бога. Даже более пессимистичный философ Фридрих Ницше (который, как ни странно, тоже страдал психическим расстройством в стиле Лавкрафта — я полагаю, никак не связанным с его философией) часто давал надежду, предвидя будущее Сверхчеловека, который примет реальность такой, какая она есть, с ужасающими деталями и всем остальным. Другие же философы-экзистенциалисты, такие как Альберт Камю (1913-1960), воображали, что человек способен черпать надежду в простом существовании, даже если это существование кажется невыносимым и бесполезным. Иногда я думаю про «Миф о Сизифе» Камю, где он изображает бедного Сизифа, бросающего вызов богам и заключающего Смерть в цепи только для того, чтобы найти себя про́клятым, чтобы каждый день постоянно катить падающий камень в гору, а затем повторять это действие снова и снова в течение вечности. Камю представляет Сизифа «счастливым» в этом бесполезном занятии. Для сравнения, Лавкрафтианство напротив предполагает, что никакой надежды нет вообще, поэтому знание правды не может спасти нас. Знание является силой только в том случае, если есть хоть какой-то реальный шанс, что вы сможете действовать в соответствии с ним. В рассказах Лавкрафта часто предполагается, что такого шанса не существует.
Нигилизм ближе подходит к цели, поскольку потенциально он отрицает всякую мораль и смысл в нашей жизни. Но некоторые нигилисты, такие как Фридрих Ницше (если его вообще можно считать нигилистом), всё же питали некоторую надежду и придавали большое значение истине Нигилизма. Таким образом, Нигилизм сосредоточен на противопоставлении смысла — бессмысленности, тогда как Лавкрафтианство сосредоточено на соотношении правды — неправды или, другими словами, на ценности истины. По всей вероятности можно с уверенностью сказать, если бы существовали настоящие лавкрафтианцы, то они также были бы своего рода разновидностью нигилистов. Но настоящие нигилисты (если настоящие нигилисты действительно есть) не обязательно являются Лавкрафтианцами, потому что они всё ещё находят ценность в самом познании «истины».
Часто ли вы, как и я, задумываетесь о смысле всего этого? Атеисты и Нигилисты говорят мне, что каждый из нас сам решает, в чём смысл нашей жизни. Человеческие существа очень хорошо умеют находить смысл в бессмысленном. Мы видим фигуры в облаках или тайные послания, которых не существует. Сторонники теории заговора или покупатели товаров, основанных лишь на сетевых отзывах, являются «экспертами» в поисках смысла там, где его нет. Я не осуждаю тех, кто в это верит, но для меня притворство — это всё равно — есть просто притворство. Чего я действительно жажду, так это непритворного смысла жизни, а настоящего. И всё же, я не могу винить людей, полагающих, что единственный смысл, который мы можем найти в жизни, — это только притворство. Ибо, в подобном случае, наша жизнь — такой, какой мы видим её под солнцем, — кажется лишённой всякого смысла. В отсутствие Божественных концепций и Загробной жизни, притворство — это самая большая Надежда, которую мы можем иметь.
Лавкрафтианство: жизнь без Морали?
Что касается предложенной выше дилеммы, то моя точка зрения заключается в том, что вера в объективную мораль, когда её на самом деле не существует, вероятно, очень мало способно повлиять на нас в личностном плане. Мы бы всё равно продолжали выносить моральные суждения, спорить и приводить моральные аргументы. Мы всё равно нашли бы смысл в нашей моральной точке зрения и работали бы над продвижением наших моральных «предпочтений» за счёт всех взаимоисключающих. Мы по-прежнему бы вступали в конфликт с другими людьми, не согласными с нами, и мы по-прежнему использовали бы законы, чтоб заставить друг друга подчиниться нашему моральному мировоззрению, поскольку «это правильно, и потому не имеет значения, кому это навредит». Так что с этой точки зрения ничего не изменится. Жизнь все равно была бы такой, какая она есть.
Мне кажется, реальная разница заключалась бы в том, что у нас, в данном варианте, не будет никакой надежды найти решения наших моральных проблем, поскольку в любом случае всё это просто предпочтения. И если бы мы искренне заставили себя каким-то образом поверить в Лавкрафтианство, то я подозреваю, это оказало бы огромное влияние на наше благополучие. На самом деле, я сомневаюсь, что наше здравомыслие сможет пережить такое откровение.
Я использовал слово «Лавкрафтианский», чтобы описать мир, в котором Истина может оказывать негативное влияние. Я полагаю, что мир, в котором бы нас всех запрограммировали верить в несуществующую объективную мораль, вполне подпадал бы под категорию Лавкрафтианского. И в этом случае для нас, лучшей защитой было бы никогда не узнать правду, а прожить наши дни в окружении иллюзорной морали. Единственное, что действительно изменилось бы, так это то, что любые наши моральные надежды в таком случае оказались бы напрасными. Но до тех пор, пока вы не придёте к принятию этой (предполагаемой) истины, я согласен, что вокруг не изменится ничего.
Современное прочтение Екклезиаста.
Некоторое время назад я прочёл известный научно-фантастический рассказ американского писателя Роджера Желя́зны (1937-1995) под названием «Роза для Екклезиаста» (1963). В этом рассказе человек (по всей видимости, с Земли) влюбляется в марсианку и должен отговорить марсианских женщин от желания отказаться от жизни (по причине тотального бесплодия марсианских мужчин). Поэтому он читает им переведённую на марсианский язык «Книгу Екклезиаста», тематически похожую на древние марсианские религиозные тексты, и объясняет им, что эта депрессивная книга, в которой нет веры в лучшее будущее, была написана давным-давно, однако мы всё ещё здесь, и несмотря ни на что продвигаемся вперёд, и создаём для себя лучшую жизнь.
Для лучшего понимания Священного Писания я решил перечитать ветхозаветную Книгу Екклезиаста. К своему удивлению я обнаружил, что основной посыл этой книги (по крайней мере, для меня) заключается в бессмысленности жизни, если (и только, «если») мы исключаем из общего уравнения Бога. Если понимать Книгу Екклезиаста таким образом, то этот текст окажется гораздо менее пессимистичным и гораздо более обнадёживающим. На самом деле Книга Екклезиаста для меня — очень сильный аргумент в пользу веры в Бога.
Американский писатель и известный скептик Мартин Гарднер (1914-2010) утверждал, что только религиозные люди могут писать действительно хорошую пессимистическую литературу, потому что на самом деле они ни во что из этого не верят. Он говорил, что атеистам попросту некуда дальше двигаться, поэтому они не столь склонны любить пессимистические произведения. Лично я полагаю, что это относится и к древнему автору «Книги Екклезиаста».
Таким образом, Екклезиаст (если понимать его в моей трактовке) стал одной из моих любимых книг в Священном Писании. Мне даже захотелось написать «современное толкование» этой книги для сегодняшней аудитории. Обобщённо говоря, с пессимистической литературой больше нечего делать, кроме как получать от неё удовольствие. И периодически напоминайте себе, что вы не верите ни единому слову из написанного, и никто — даже закоренелые атеисты — не верят в это на самом деле. Ведь в глубине души все мы знаем, что жизнь не так уж плоха, как иногда кажется.
Льюисианцы и Лавкрафтианцы: ещё один способ взглянуть на религиозные убеждения?
Я твёрдо убеждён, что спорить о каких-либо определениях в рациональном разговоре бессмысленно (хотя, возможно, ценно в политическом). Несмотря на это, я дал следующее определение Идеального Рационального Атеиста. Предварительное определение атеистического рационалиста (также известного как «идеальный атеист»):
Атеистический рационалист — это тот, кто ищет правильные объяснения, а именно те, которые выдержали самую сильную критику и являются в высшей степени специфичными (предпочтительно с точки зрения вычислений) и трудно варьируемыми, но при этом всегда открытыми для новых идей, независимо от источника.
Тем не менее, они не принимают никаких убеждений просто на основе Веры и предпочитают, чтобы их суждения (по возможности) не были замутнены подобными, основанными на Вере, убеждениями. Они предпочитают видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Истина для них на первом месте. Поэтому они избегают любых религиозных «заскоков» на том основании, что они могут затуманить человеческую способность находить истину.
Исходя из всего этого, я предположил, что, возможно, некоторые религиозные точки зрения, например такие как Буддизм, которые во многих случаях отвергают существование бога или богов отдельно от Вселенной, можно считать либо атеистическими, либо теистическими, в зависимости от того, насколько вы имеете в виду идею о том, что атеист не верит в существование отдельного бога, или же что атеист должен быть именно материалистическим рационалистом. Если Буддизм действительно верит в таких существ (как это делают некоторые формы верований), то они Теисты. Если нет (как в некоторых формах), то они Атеисты. Моя точка зрения заключается в том, что это один из приемлемых способов взглянуть на Атеизм и Теизм, и я готов принять тот факт, что не существует единого всеобъемлющего способа определения большинства терминов, и мы часто используем слова таким образом, что их границы размыты, а иногда даже противоречат друг другу.
Лавкрафтианство против Льюисианства.
Основной смысл моего исследования заключается в том, чтобы изучить разницу между определённым специфическим видом Атеизма — материалистическим, натуралистическим, рационалистическим — в сравнении с теми, кто верит в морально упорядоченную и сверхъестественную реальность.
Ранее я уже предлагал известный термин «Лавкрафтианство» как точку зрения, согласно которой Вселенная безразлична к нам и в конечном итоге уничтожит всё, что нам дорого. Теперь я собираюсь предложить термин «Льюисианство» (названный в честь писателя Клайва С. Льюиса) как новую категорию людей, которые верят в Божественную реальность, имеющую сверхъестественные элементы, делающие реальность морально упорядоченной вопреки тому, как она выглядит на самом деле. Разумеется, я буду продолжать настаивать на том, что, вероятно, не существует такого понятия, как настоящий полноценный Лавкрафтианец. Таким образом, вцелом, к этой категории будут относиться просто люди, верящие или придерживающиеся убеждений, что жизнь в конце концов будет полностью уничтожена, даже если они принимают некоторые совсем не нигилистические убеждения (например, важность морали или реальность личного смысла).
Таким образом, если я не говорю обо всех Атеистах и всех Теистах, то я действительно говорю о тех, кто придерживается Лавкрафтианских убеждений о судьбе человечества, в отличии о тех, кто имеет религиозную или сверхъестественную точку зрения, согласно которой реальность, с моральной точки зрения, более нравственно упорядочена, чем это представляется в настоящее время.
Буддизм, Атеизм, Теизм и Деизм.
На занятиях по мировым религиям я помню интервью с буддийскими монахами, где они объясняли своё (по крайней мере, в этой форме буддизма) поклонение богам как нечто приемлемое и общепринятое, но не предпочтительное. Короче говоря, они признавали, что боги существуют и им вполне можно поклоняться в обмен на материальную выгоду. И они не запрещали делать это. Но боги, по мнению опрошенных, сами были заблудшими и нуждались в Нирване. Поэтому боги абсолютно не помогают людям в следовании буддийскому пути и достижению Нирваны. Эти боги сами нуждаются в буддизме не меньше, чем мы.
Фактически, буддизм наделяет саму Вселенную всей «божественной природой». Она создаёт нас и, через Карму, исправляет и учит нас. И в конце концов, мы достигаем Нирваны и становимся с ней единым целым. Буддийские «боги» (особенно в этой разновидности буддизма) вообще не играют никакой реальной божественной роли. Вот почему лично мне трудно считать буддистов атеистами, даже если они не признают существование богов. Во многих отношениях, научиться отвергать существование богов — это естественная часть Буддизма. Путь к богам никогда не был предпочтительным. Божественная Вселенная — вот истинный путь, которому, по мнению буддистов, мы должны следовать.
Для меня буддисты — даже те атеисты, что не признают никаких богов — всё равно имеют гораздо больше общего с Теистами, чем с материалистическими Атеистами. И моё новое разделение на Лавкрафтианцев и Льюисианцев, на мой взгляд, является тому причиной. Мистические буддисты, даже атеистические, все равно являются Льюисианцами. Поскольку у них существует некий «божественный центр», которому они «поклоняются» (медитируют), чтобы услышать его голос и стать с ним единым целым. И они всё ещё верят в скрытый сверхъестественный порядок — как и большинство теистов — порядок, который, тайно морально-упорядочивает вселенную между жизнями (воплощениями). В этом заключается общая и важная точка соприкосновения между ними и, к примеру, христианами, а не верование в «богов».
Кроме того, лично я никогда по-настоящему не считал, что вера в «Бога» сводится к конкретному «существу» (сущности). Я всегда признавал, что некоторые религии, такие как буддизм, верят в некую, своего рода безличную Божественную силу, лежащую в основе реальности. Но я могу понять, почему для некоторых людей такое представление о «Боге» может оказаться неприемлемым. Вот почему я считаю, что разделение на Лавкрафтианцев и Льюисианцев является горадо более важным, чем просто разделение на Атеистов и Теистов. Но я буду настаивать, что это всего лишь означает, что моё разделение на Лавкрафтианцев и Льюисианцев — это отдельный, но не взаимо-исключающий вопрос, заслуживающий подробного обсуждения.
Я совершенно не возражаю против того, чтобы и Деистов (последователей Деизма) считать «теистами, которые также являются лавкрафтианцами», пока мы видим, что у них может быть много общего с большинством атеистов, нежели с теистами. И хотя я предпочитаю считать атеистов, молящихся и верящих в ад, рай и небеса, разновидностью теистов, я также не против считать их Льюисианскими Атеистами. И, вполне возможно, они тоже были бы более счастливы с этим ярлыком.
Нечто-подобное-Богу.
Здесь рассматривается концепция «Нечто-подобное-Богу» (или «Что-то-вроде-Бога»). Буддисты — даже Атеисты — действительно верят во Что-то вроде Бога. Для них это просто то, как устроена Вселенная. Но, тем не менее, в основе их верований лежит Нечто, подобное Богу. На самом деле я хочу сказать, что мы должны разделять Льюисианцев и Лавкрафтианцев по признаку того, верят ли они в «Нечто-подобное-Богу» или нет.
Это поднимает интересный вопрос. Верят ли материалистические деисты, верующие в безразличного Бога, в «Нечто-подобное-Богу»? Конечно, они верят в Бога. Но эквивалентен ли этот Бог тому, что я называю «Чем-то-подобным-Богу»? Я думаю, именно здесь всё становится достаточно запутанным. Ибо я специально приберегаю термин «Нечто-подобное-Богу» для конкретного обозначения Бога или Сверхъестественной силы, в конечном счёте морально упорядоченной и следовательно не являющейся к нам морально безразличной. Буддизм подходит под это определение, а материалистический Деизм, по всей видимости, нет.
(Прим.; Деи́зм — от лат. «deus» {Бог} — религиозно-философское направление, признающее существование Бога и сотворение мира им же, но отрицающее большинство сверхъестественных и мистических явлений, Божественное откровение и религиозный догматизм. Большинство деистов полагают, что Бог после сотворения мира более не вмешивается в полагание событий; другое направление деистов считает, что Бог всё же влияет на события, но не управляет ими полностью. Внутри Деизма существует много философских направлений. Точно определить рамки Деизма невозможно, поскольку сама концепция Деизма не предполагает конкретных критериев, жёстких границ и правил. В то же время Деизм предполагает, что разум, логика и наблюдение за Природой — единственные средства для познания Бога и Его воли. Деизм высоко ценит человеческий разум и свободу. Деизм стремится привести к общей целостной гармонии официальную науку и религиозную идею о существовании Бога, а не противопоставлять между собой науку и религию). Wiki.
Возвращение к Лавкрафту и его взглядам на Зло.
Выше уже обсуждались атеистические и нигилистические убеждения Говарда Лавкрафта, отражённые в его рассказах, а так же подчёркивалось, что истории, которые он написал, гораздо более нигилистичны, нежели самые пессимистичные нигилисты. Для сравнения — Лавкрафтианство предполагает, что надежды не существует вообще, поэтому знание правды не может спасти вас. Знание — это сила, только в том случае, если есть какой-то реальный шанс, что вы сможете действовать в соответствии с ним. В рассказах Лавкрафта часто предполагается, что ничего из этого не было. Ключевое слово здесь — «часто», поскольку даже в самых популярных его произведениях всё же имеются некоторые моральные замечания, нередко упускаемые из виду. Возможно, это правда, что как только выяснится истина о том, насколько незначительно человечество, люди полностью сойдут с ума. Если оставить это в стороне и не принимать во внимание, то в любом случае, почти всегда существует какое-то человеческое действие, которое спровоцирует высвобождение Космического Ужаса. Даже в тех случаях, когда Космический Ужас не был спровоцирован специально, как правило, прошлые или нынешние моральные недостатки усугубляют ситуацию.
*Зло не является естественной частью (нейтрального) физического мира.
*Грехи, которым учат или которые игнорируют, могут передаваться из поколения в поколение.
*Зло пускает корни там, где семья, община и, в конечном счете, цивилизация находятся в противоречии.
*Войны и насилие приводят к пробуждению древних сил Зла.
*Люди могут быть столь же разрушительны, как и те силы, которые они не способны обнаружить или контролировать.
В отдельных рассказах Лавкрафта всё-таки есть несколько моральных уроков. Однако, не ждите в них каких-либо конкретных описаний греха и морали. Несмотря на это, весьма интересно наблюдать, как этот писатель-атеист использовал свои фантастические произведения, чтобы указать на социальные беспорядки и проблемы в обществе.
*Война и одержимость грехами прошлого могут возвратить Зло.
*Беспорядки в семье и обществе могут привести к распаду.
*Зло и нечестивость могут быть скрыты и даже считаться привлекательными, но они имеют ужасные последствия.
*Жадность, насилие и поклонение аморальности приведут человечество к Концу Света.
«Я думаю, что самая милосердная вещь в мире — это неспособность человеческого разума соотнести всё его содержимое. Мы живём на безмятежном островке невежества посреди чёрных морей бесконечности, и не предполагалось, что мы должны плавать далеко. Науки, каждая из которых работает в своём направлении, до сих пор мало вредили нам; но однажды объединение разрозненных знаний откроет такие ужасающие перспективы реальности и нашего ужасного положения в ней, что мы либо сойдём с ума от откровения, либо убежим от смертоносного света в мир и покой нового тёмного века».
/Г.Ф. Лавкрафт, «Зов Ктулху», 1926/
.
Иногда нечто настолько огромно, что мы не в состоянии это увидеть. Оно доминирует в поле нашего сознания до такой степени, что становится невидимым. Как сказал ныне покойный теоретик культуры Марк Фишер (1968-2017): «Капитализм беспрепятственно оккупирует горизонты мыслимого». Доведя эту позицию до логического завершения, Фишер (пере) определил господствующий дискурс как «Капиталистический Реализм»: «Он больше похож на всепроникающую воздушную атмосферу, обуславливающую не только производство культуры, но и регулирование труда и образования, и воздействует как своего рода скрытый невидимый барьер, сковывающий мысли и действия» («Капиталистический Реализм: Альтернативы нет?», М. Фишер, 2009). Что говорит не только о его повсеместной вездесущности, но и о некоем управлении, причём гнусном. Не придавая этому буквального значения и не сводя к конспирологической теории заговора, я бы хотел предложить плегианскую (игровую) метафору — чтобы облегчить понимание и обсуждение этого явления. Поздний Капитализм и Нео-либерализм предлагают удобные и «приемлемые» термины, но используют тот же язык, что и безликий бизнес, в первую очередь втянувший нас в этот беспорядок, им обоим не хватает необходимой шокирующей величины, чтобы пробудить людей от того ужаса, что увековечивается, и поэтому я предлагаю новый термин: КТУЛХУНОМИКА.
Мифос Говарда Филлипса Лавкрафта о расе Древних богов с тёмных планет на краю нашей Солнечной системы и за её пределами, в течение эонов времени дремлющих под землёй или скрывающихся за межзвёздными порталами, угрожая проснуться, свергнуть и поработить человечество, очень любим, даже несмотря на очевидный расизм и ксенофобию автора странных историй начала XX века (токсичность, с которой писатель Мэтт Рафф блестяще справляется в своём романе «Страна Лавкрафта», 2016). Лавкрафтовские мифы вдохновили других авторов фантастики — Роберт Э. Говард, Роберт Блох, Брайан Ламли, Рэмси Кэмпбелл, Чайна Мьевилль, и Алан Мур, лишь некоторые имена — а также легион почитателей. Возможно, не стоит удивляться тому, что мрачный, тревожный цикл рассказов, стягивающих плотскую оболочку с реальности, обнажая лежащий в её основе Космический Ужас — тот, который разрушительно дестабилизирует наше привилегированное положение в Мироздании (то, что Лавкрафт назвал «Космицизмом») — должен завладеть воображением читателей. Ибо он передаёт экзистенциальную наготу — конечной цели Конца Света. Справляясь с этим, сознавая это, даже восхищаясь им, человек предотвращает потерю невинности в разочарованном, лишённом романтики и жестоко конкурирующем мире. Будучи поклонником Лавкрафта, вы «сигнализируете о пороке» всему миру: «Я знаю, насколько мрачны вещи на самом деле. Я «пробудился» от его ужасов». Как ни странно, это привело к увековечиванию творчества Лавкрафта через ролевые игры, видеоигры, комиксы, музыку, фильмы, коспле́й, трикотаж и плюшевые игрушки, ставшие, по-своему, чем-то вроде утешительной фантазии (и тем, что в целом, укрепляет коммерческое понятие «просто бизнес»).
И всё же, мифос Ктулху вызывает резонанс, получив новую ценность после 11-го сентября, после Обамы, пост-правды, сфабрикованного мира, где мы, кажется, постоянно существуем в «перевёрнутом» (если пользоваться термином из хитового сериала «Очень странные дела» от компании «Netflix», который сам по себе опирается на мифы Ктулху, в маленьком городке Америки 1980-х годов). Поскольку Администрация Трампа сделала всё возможное, чтобы не только демонтировать любые меры по борьбе с изменением климата, но и активно дискредитировала проблему с помощью освещения преднамеренных «фейковых новостей», в финансируемых нефтяными лобби СМИ Республиканской партии, и ночных твитах 45-го президента, в наших новостях можно ежедневно наблюдать спиралевидно нарастающие последствия Эпохи Антропоцена (или «Ктулуцена», как её ещё называют): таяние ледников, усиление ураганов, штормов, наводнений, засух и разрушительных лесных пожаров, а также первые волны климатических беженцев. В последнем научно-обоснованном докладе межправительственной группы по изменению климата МГЭИК (IPCC) говорится, что у нас есть максимум 12 лет, чтобы остановить повышение средней глобальной температуры на 1,5°C. Ещё немного, и мы перейдем точку невозврата — необратимый рубикон, после которого климат Земли войдёт в окончательный терминальный штопор.
Всемирно, известный британский общественный деятель, телеведущий, натуралист и посланник природы Дэвид Аттенборо (р. 1926) также подтвердил безотлагательность данного призыва к действию:
«Прямо сейчас мы сталкиваемся с техногенной катастрофой глобального масштаба. Это наша самая большая угроза за тысячи лет. Изменение климата. Если мы не предпримем никаких мер, на горизонте замаячит крах нашей цивилизации и исчезновение большей части природного мира».
И тем не менее... бизнес продолжается как обычно, возможно, с небольшим количеством косметической «зелёной промывки» тут и там, однако даже показное оформление витрин политики «устойчивого развития», похоже, всё больше становится «прошлым веком», поскольку новая непримиримая и твердолобая парадигма — смоделированная недобросовестным поведением некоторых лидеров ключевых стран — становится новоиспечённой нормой. Не извиняйся перед снежинками. К чёрту их, к чёрту планету. Заработай немного денег. Кому какое дело? Похоже, это господствующее послание — «Новое варварство», как его можно было бы назвать, подаётся нам словно мрачно-притягательный кино-литературный жанр «Гримдарк» — как единственная игра (престолов) в урбанизированном городе. Хотя, он менее антропоцентричен, чем даже это подразумевает. То, что мы видим в намеренном уничтожении ресурсов Земли и, в конечном счёте, нашего единственного и драгоценного дома, является чем-то нечеловеческим, чем-то, что, пожалуй, легче представить себе в исполнении хладнокровно разумной инопланетной расы, смотрящей на людей как на ресурс, который в лучшем случае нужно эксплуатировать, а в худшем, как на неудобство — инфекцию, которую необходимо истребить. Ибо именно так эти безликие транснациональные корпорации обнаруживают себя в своей умышленно разрушительной политике, уничтожающей жизни, среду обитания, сообщества и культуры.
Ведомые аморальными иерофантами и лжепророками, единственным богом которых является прибыль, совершающие свои тайные магические ритуалы чтобы извлечь максимум энергии из тех, кого их анонимизированная система эксплуатирует ради заговора исполнительной власти, и мажоритарных акционеров, эти жрецы Ктулхуномики, похоже, работают не на благо человечества, а на какого-то Древнего Бога. Из своих не-Евклидовых храмов чёрной Геомантии (самой древней оккультной науки — гадания по земле) в финансовых кварталах крупных городов, они используют для своих целей собственных шогготов: боссов, громил и судебных приставов, местных бандитов, наёмных головорезов, шантажистов и агентов-провокаторов, купленных экспертов и хакеров. На панелях и ток-шоу, в теледебатах, видеоблогах и радиопередачах они цитируют главный фолиант своей истины: «Эконо́микон» (The Economicon). Их приспешники троллят тех, кто сопротивляется, издеваются над теми, кто пытается участвовать в цивилизованных дебатах, отстреливают тех, кто предлагает рациональные альтернативы, насмехаются и разглагольствуют над голосами разума, посылают смертельные угрозы или просто входят с оружием наперевес, используя своего «безумного одинокого стрелка». Как и в случае с судьбами главных героев Лавкрафта, любой, кто подойдёт слишком близко, кто увидит «То-что-нельзя-описа́ть», сходит с ума, обречён на «самоубийство» или исчезновение.
Рискуя быть уничтоженными, независимые исследователи продолжают свои расследования, и иногда обрывки их отчётов доходят до нас — голоса из пустоты, донесения из бездны. И всё больше и больше из нас по-настоящему «пробуждаются», или через международное движение «Переходного города» (Transition Town Movement), Анти-военное движение, движение «Оккупай» (Occupy), новую волну общественного движения «Восстание против вымирания» (Extinction Rebels), или благодаря бесчисленному количеству других низовых инициатив и кампаний. И везде, где мы видим Ктулхуномику в действии, мы можем и должны заявить об этом.
Как это действие идентифицировать? Его можно найти в унылых, погрязших в жёсткой экономии городах и посёлках, где половина магазинов заколочена, предприятия обанкротились, где жители беспутно шатаются без дела, глазеют из дверных проёмов или со своих картонных кроватей, в мрачных оскаленных Иннсмутах, где жители стали частью пищевой цепочки, а их потомство смертельно испорчено евгеникой бедности. И это также можно обнаружить в привилегированных американских районах Колледж-Хиллз, с их запахом зла, преследуемые мрачными призраками — прекрасные здания, построенные на деньги от работорговли, статуи и памятники сатанинским святым истории, элитные библиотеки, где загнивают знания, учреждения, в которых институционализировано неравенство, где женщин и цветных людей вымывают и выбеливают из повествования, где образование стало монетизированным, а раздутые вице-канцлеры жиреют на студенческих взносах, где дипломы и учёные степени, выданные в Мискатонических Университетах Ктулхуномики, ведут лишь к пожизненной цепочке долгов.
Его можно найти в современных иконах Дагона, украшающих наши Торговые Центры, куда мы ходим, чтобы сделать очередное подношение, втянутые в точку сингулярности «Чёрных Пятниц» и Январских Распродаж. Очередная Важная Вещь с её встроенным устареванием. Оно действует через оккультные алгоритмы, нацеленные на наши почтовые э-мейлы и аккаунты в социальных сетях. Своими многочисленными глазами оно отслеживает каждый наш шаг, каждую покупку. Мы инсталлируем программное обеспечение управления в наших потомках — религию, замыкающую мысль, закрывающую критический дискурс. Мы передаём им свои предубеждения и сомнения. Каждую ночь мы подключаем наши головы к главному мозгу и получаем «нужные» обновления. Своим бездумным «выбором» образа жизни и бесконечным потреблением мы со-участвуем в разрушении единственного дома, который есть у нас в этом огромном холодном Космосе. Мы их «рабочие дроны», и даже не подозреваем об этом.
Это и есть — Ктулхуномика. Её отличительной чертой является вредоносность: эта политика «За» или «Против» нашей планеты? «За» или «Против» блага человечества и всех тех, с кем мы делим эту планету? Ибо, если «против», тогда вы безошибочно слышите зов Ктулху. И, не остаётся сомнений в том, что «В своём доме в Р'льехе мёртвый Ктулху ждёт не спящий, а уже пробудившийся...».
A Beautiful Resistance, Gods & Radicals Press, Académie Hérèretique, and Another World supported by Ritona A.S.B.L, Non-Profit Publishing Organisation.
«КОГДА КТУЛХУ ЗОВЁТ... НЕИЗМЕРИМОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В КОСМОС, ГЛУБОКОЕ ОБУЧЕНИЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МОЗГ» (2018).
«When Cthulhu calls... An immeasurable journey through space, deep learning and the human brain».
.
Первоначальная публикация статьи состоялась в независимом бельгийско-голландском журнале театрально-исполнительского искусства «ETCETERA» в 2018-ом году.
.
Автор: Томас Рикеверт (Thomas Ryckewaert) — голландский театральный деятель, художник-перформансист, режиссёр, сценарист и актёр, биолог по образованию, проживает в Антверпене (Бельгия). Дебютировал на европейской независимой театральной сцене в 2007-ом году со спектаклем «Траум», исследующим проблемы зарождения нацизма в Европе первой половины XX века. За прошедшие пятнадцать лет поставил около десятка различных спектаклей, с которыми активно гастролирует по независимым театральным площадкам Берлина, Лондона, Брюсселя, Амстердама, и других городов. В своих творческих постановках режиссер поднимает самые разнообразные темы, затрагивающие библейские, философские, исторические, мистические и научные аспекты человеческого бытия. Театральные критики называют Рикеверта одним из наиболее ярких театральных деятелей нового поколения и прочат ему дальнейший успех на большой европейской сцене.
.
Краткое предисловие:
Данный текст представляет собой первую часть мульти-дисциплинарного и многолетнего театрального проекта Томаса Рикеверта, под названием «Ход 37» («Move 37»). Это эссе послужило основой для создания сценария и постановки лекционного спектакля (при поддержке Института Теоретической физики Лёвенского Католического Университета Бельгии), в котором обсуждается глубокая нейронная сеть «AlphaGo», разработанная в последнее десятилетие британской исследовательской лабораторией искусственного интелекта «DeepМind technologies» (дочернего предприятия компании «Google», ныне мега-холдинга «Alphabet»), и явлениях, находящихся за пределами человеческого воображения, где автор проводит связь между жуткими ледянящими существами из фантастических историй Говарда Филлипса Лавкрафта и ужасающим хладнокровием мыслящей машины.
«Иногда наука кажется более странной, чем фантастическая литература. Недавние разработки в космологии, квантовой физике, искусственном интеллекте и экологии бросают радикальный вызов общепринятым представлениям о реальности. Каким образом фантастика может отдать должное реальности, бросающей вызов нашему воображению? Что будет, когда искусственный интеллект превзойдёт человека? Как «теория Всего», объединяющая квантовую физику и теорию относительности, изменит наше мировоззрение? Будем ли мы тогда ещё иметь значение, как люди? Можем ли мы всё ещё сдерживать это, или обречены довольствоваться примитивными представлениями вроде сценического шоу? Погружаясь в ужасы и научную фантастику, в своей лекции-перформансе «Ход 37» («Move 37»), театральный режиссер Томас Рикеверт ставит перед собой чрезвычайно трудную задачу — изобразить Невообразимое. В этом тексте он делится некоторыми своими выводами...».
«В то время как правила Барокко в шахматной игре могли быть созданы только людьми, правила игры Го настолько элегантны, органичны и строго логичны, что если где-то в других частях вселенной существуют разумные формы жизни, то они почти наверняка играют в Го».
/Эдвард Ласкер, шахматный гроссмейстер/
.
I.
5-ое сентября 1977-го года. С атлантического мыса Канаверал стартовал беспилотный космический зонд «Вояджер-I». Его миссия? Изучение внешних планет Солнечной системы: Юпитера, и за его пределами. В дополнение ко всему измерительному и наблюдательному оборудованию, на борту космического аппарата так же находится золотая фонографическая пластинка, предназначенная как послание разумным внеземным цивилизациям. «Золотой диск Вояджера» — проект известного астронома и космолога Карла Сагана, собравшего по заказу НАСА широкий спектр изображений и звуков, представляющих Землю и её обитателей. Инопланетянин, способный заставить аналоговое воспроизводящее оборудование работать, сможет изучать структуру ДНК и атомов водорода, слушать звуки грома, ветра, шимпанзе и поцелуев, мечтать под «Бранденбургский концерт Фа-мажор» Баха или встряхнуться под рок-н-ролльную мелодию «Джонни Би Гуда» Чака Берри. Если инопланетянин ещё и читает по-английски, он сможет расшифровать сопроводительное письмо бывшего президента США Джимми Картера:
«Это подарок из маленького и далёкого мира, знак наших звуков, нашей науки, наших образов, нашей музыки, наших мыслей и наших чувств. Мы пытаемся пережить наше время, чтобы жить в вашем. Мы надеемся когда-нибудь, решив стоящие перед нами проблемы, присоединиться к сообществу галактических цивилизаций. Эта пластинка олицетворяет нашу надежду, нашу решимость и добрую волю в огромной и удивительной Вселенной».
Эта вселенная является домом для примерно 150-ти миллиардов галактик, из которых только наш Млечный Путь содержит около двухсот миллиардов звёзд и сто миллиардов планет. Если бы жизнь возникла только на небольшой части этих планет, и если бы только небольшая часть той жизни была высокоразвитой, наша галактика должна была бы просто кишеть разумной жизнью. Некоторые из разумных форм жизни будут искать другую разумную жизнь, подобную нашей, или, по крайней мере, попадут в поле нашего зрения. По оценкам экзобиологов, только на нашем космическом заднем дворе должно находиться не менее двадцати развитых цивилизаций. Но пока что космос молчит.
С научной точки зрения, это Великое Безмолвие просто шокирует. Учитывая необъятные размеры Вселенной, идея о том, что наша планета — единственная пылинка, на которой зародилась разумная жизнь, попросту смехотворна. В поисках внеземной жизни мы уже несколько десятилетий обыскиваем наш космический задний двор, а посылаем радиосигналы уже более ста лет; наши следы должны обнаруживаться в радиусе сотни световых лет вокруг Земли. Но всё, что мы слышим, это тишина.
Существуют десятки гипотез, пытающихся объяснить это молчание: условия, подобные земным, встречаются намного реже, чем считалось ранее; сложность возникновения жизни крайне недооценена; возникновение разума в космосе, является слишком «узким горлышком», и т.п. Более мрачная теория утверждает, что высокоразвитые цивилизации по своей природе саморазрушительны и, следовательно, недолговечны, а молчание, которое мы слышим, — это пост-апокалиптическая тишина. Еще одна теория утверждает, что тишина возникла из-за того, что каждая цивилизация затаила дыхание: так называемая «теория тёмного леса». Ныне известный китайский писатель-фантаст Лю Цысинь так описывает эту теорию:
«Вселенная — это тёмный лес. Каждая цивилизация — это вооружённый охотник, подобно призраку крадущийся среди деревьев, плавно расталкивая ветки преграждающие путь, пытаясь двигаться бесшумно. Даже дыша с осторожностью. Охотник должен быть осторожен, поскольку всюду в лесу такие же затаившиеся охотники, как и он. Если он обнаружит иную жизнь — другого охотника, ангела или демона, хрупкого младенца или измождённого старика, фею или полубога — он может произвести только одно: открыть огонь и ликвидировать их».
Эти и многие другие теории внеземного существования предполагают, что жизнь там проявляет себя сходным образом, подчиняется тем же законам и использует те же каналы связи, что и мы: если она существует, то возникла более или менее таким же способом, с помощью воды и соединений углерода, и рано или поздно примет наши радиосигналы, или наоборот. Если только она уже не уничтожила сама себя или не прячется в первобытных джунглях Дарвиновского космоса.
Альтернативой этим антропоморфным гипотезам является то, что другая разумная жизнь действительно существует и возможно даже повсюду вокруг нас, но она настолько чужеродна, что мы не в состоянии её зарегистрировать, не говоря уже о том, чтобы осмыслить. Возможно эти странные инопланетные существа настолько фундаментально другие, что наш мозг, рождённый где-то на краю Вселенной в местных условиях четырёхмерного пространства Голубой планеты, просто не оснащён необходимыми сенсорами для восприятия принципиально иного. Эта гипотеза непроверяема; она выходит за рамки научного объяснения. Но мозг прямоходящей обезьяны, давшей себе имя, имеет в своём распоряжении другой, менее строгий метод — это Воображение.
Автор фантастических ужасов Говард Филлипс Лавкрафт родился и провёл большую часть своей жизни в Новой Англии, в маленьком городке Провиденс. Он умер там же 15-го марта 1937-го года в полной нищете, анонимным и полуголодным чудаком. Но к концу прошлого века его творчество было открыто заново, отчасти благодаря эссе начинающего французского автора Мишеля Уэльбека: «Г.Ф. Лавкрафт: Против человечества, против прогресса» (1991). Такие писатели, как Стивен Кинг, Уильям С. Берроуз и Хорхе Луис Борхес, также испытали влияние Лавкрафта. В 2005-ом году он, наконец, был возвёден в литературный канон с включением его рассказов в престижную Библиотеку Америки. Крутой взлёт для малоизвестного бульварного писателя.
Один из его самых известных рассказов — «Зов Ктулху» (1926); первый абзац которого гласит: «Самое милосердное в мире, я думаю, — это неспособность человеческого разума соотнести всё его содержание. Мы живём на безмятежном островке неве́дения посреди чёрных морей бесконечности, и это вовсе не означает, что мы должны плавать далеко. Науки, стремящиеся каждая в своём направлении, до сих пор особо не вредили нам; но когда-нибудь разрозненные знания соединятся воедино и перед нами откроются такие ужасающие горизонты реальности и нашего кошмарного положения в ней, что мы либо сойдём с ума от этого откровения, либо убежим от смертоносного света в мир и покой нового тёмного века».
В историях Лавкрафта нет кровожадных зомби и инопланетян с пустыми глазами. Он считает этих существ проекциями слишком человеческих страхов. Лавкрафт описывает воображаемые им сущности в абстрактных, элементальных, почти первобытных терминах: «Цвет вне пространства», «Тень вне времени». Он не боится назвать сущность «неописуемой» — прилагательное, за которым часто следует подробное описание существа. Взять хотя бы самого Ктулху: когтистое и крылатое головоногое божество, похожее на кальмара, миллионы лет скрывавшееся в затонувшем городе Р'льех, потусторонней подводной гробнице, с невероятной геометрией. «В своём доме в Р'льехе мёртвый Ктулху ждёт, и видит сны». Представьте себе это.
Когда человеческие персонажи Лавкрафта сталкиваются лицом к лицу с таким существом, как Ктулху, они реагируют не так, как нам известно из классических историй ужасов. Здесь нет криков, пыток и стрельбы. «Страх» или «ужас» — неадекватные описания того, что они чувствуют. Персонажи Лавкрафта словно замирают. Странное спокойствие охватывает их. Их зрачки пустеют. Их мысли ломаются. Они никак не могут понять, с чем столкнулись. То, что они «чувствуют», — лишь «неспособность человеческого разума соотнести всё его содержание». Забудьте о моём религиозном страхе смерти: я только что обнаружил неописуемое существо в первобытном, неевклидовом, пропитанном слизью некрополе, которое ставит под сомнение все человеческие знания на этой бесполезной планете. Либо я схожу с ума от этого откровения, либо закрываю глаза и прячусь в спокойствии нового тёмного века.
Ни один тогдашний уважаемый издатель или солидный литературный журнал никогда бы не воспринял творчество Лавкрафта всерьёз. Даже малоизвестные издатели научно-фантастических журналов нередко находили его истории слишком надуманными. Когда он отправил рассказ «Зов Ктулху» в журнал «Weird Tales» в 1925-ом году, ему отказали. Однако Лавкрафт не из тех, кто легко сдаётся, он повторно отправил рукопись вместе с сопроводительным письмом в редакцию:
«Чтобы постичь смысл реальной экстернальности (влияния внешних факторов/обстоятельств на человеческую жизнь), будь то время, пространство или иные измерения, необходимо забыть, что такие вещи, как органическая жизнь, добро и зло, любовь и ненависть, и все подобные локальные атрибуты ничтожной и временной расы, именуемой человечеством, вообще имеют какое-либо существование. Когда мы пересекаем черту, ведущую к безграничному и устрашающе неизвестному — призрачному Внешнему миру, — мы должны помнить, что оставляем нашу человечность — и земной мир за порогом».
Лавкрафтовский хоррор часто называют «космическим ужасом», в отличие от сверхъестественного ужаса, к примеру, тех же вампиров или гуманоидных «белых ходоков» из серии романов Джорджа Р. Р. Мартина «Песнь льда и пламени», на которой основан популярный телесериал «Игра Престолов» (2011-2019, «HBO»). Лавкрафт изображает научную, вселенскую арену глубинного космоса и времени, чтобы поразмышлять о случайном небытии человеческой цивилизации. Описываемый им мир не ускользает от законов природы, но, что любопытно, является их частью. И поскольку это его часть, наше определение «естественного/закономерного» по всей видимости нуждается в пересмотре. Странно не столько причудливое существо, с которым я сталкиваюсь, сколько неверным является моё ежедневное восприятие реальности. В этом и заключается весь ужас.
На фото ниже: Нейросеть «AlphaGo» против южно-корейского чемпиона Ли Седоля. Официальное название матча «Google DeepMind Challenge Match». Сеул, 2016 год.
III.
9-го марта 2016-го года, 18-кратный чемпион мира и обладатель 9-го дана в игре Го (GO), 33-летний южно-корейский профессионал и один из сильнейших го-мастеров в мире — Ли Седо́ль (Lee Sedol) сразился со своим нечеловеческим противником, компьютерной программой «AlphaGo». Глубокая самообучающаяся нейронная сеть «AlphaGo» была разработана британской лабораторией «DeepMind technologies» от компании «Google», одного из мировых лидеров в области Искусственного интеллекта (ИИ). Седоль не был склонен к громким заявлениям, но в интервью, записанном накануне матча, он счёл невероятым, что проиграет хотя бы одну из пяти партий против «AlphaGo». Профессиональный игрок был уверен в своей победе. Хотя, это может показаться довольно наивным, особенно спустя 20 лет после того, как гроссмейстер Гарри Каспаров потерпел поражение в историческом шахматном турнире от программы «DeepBlue» компании «IBM» (что предопределило, в некоторой степени, будущую судьбу шахмат), однако игра «Го» отличается от шахмат. Даже самые оптимистичные и полные надежд инженеры по ИИ предсказывали, что у программы «AlphaGo» нет никаких шансов против Седоля и, что компьютер не сможет сравниться с людьми-игроками в ближайшие двадцать-тридцать лет — по крайней мере, в том, что касается игры «Го». Победа компьютера над профессионалом в «Го» уже долгое время рассматривалась как «Святой Грааль» искусственного интеллекта, и в марте 2016-го года все уверенно полагали, что до этого ещё несколько десятилетий, а может быть, и вовсе никогда. Что же произошло?
Китайская игра «Го», древнейшая логическая настольная игра в мире, зародившаяся более 3000 лет назад, очень проста и в тоже время невероятно сложна: её правила гораздо проще, чем, к примеру, в шахматах, но количество возможных позиций в этой игре стремится к бесконечности. На протяжении тысячелетий математики пытались вычислить точное количество возможных положений. И только в том же 2016-ом, в год турнира Седоля с «AlfaGo», двум математикам наконец удалось взломать код: в игре Го существует 2,08×10¹⁷⁰ возможных ходов, что в несколько раз превышает предполагаемое расчётное количество атомов в видимой части Вселенной (примерно около 10⁸² степени). Вот почему чисто вычислительная мощность в игре Го бесполезна: интуиция, стратегия и креативность — гораздо более важные качества для игрока в «Го». Принципы этой игры сложнее, качественнее и загадочнее, чем в шахматах, и больше зависят от оценочного суждения. Поэтому никто не ожидал, что компьютер победит человека — чемпиона-профи. Но в марте 2016-го года происходит нечто странное: нейронная сеть «AlphaGo» обыгрывает Седоля со счетом 4:1. Это вызывает шоковую волну не только в сообществе игроков Го, но и в научном мире. Через неделю после соревнований информация о программе «AlphaGo» даже попадает на первую полосу самого престижного научного журнала «Nature and Science» (издаётся в Британии с 1869-го года).
Чем же эта программа превзошла нас в области, которую мы считали исключительно своей?
В пятидневной игре Седоля с «AlphaGo» есть один конкретный ход, по сей день являющийся предметом исследований, споров и обсуждений: это 37-ой ход нейросети «AlphaGo» во второй партии турнира. После 37-го хода два комментатора даже делают в прямом эфире три проверочных дубля, решив вначале, что это ошибка. Прежде чем поверить они молчаливо смотрят на доску. Затем между ними происходит следующий разговор:
— Это очень странный ход...
— Я подумал, была ошибка.
(пауза)...
— Это не человеческий поступок... Я никогда не видел, чтобы человек делал такой ход.
(снова пауза, затем один из комментаторов получает сообщение через свой наушник)
— О-оо, это уже интересно... Седоль покинул комнату!
(телекамера показывает более широкий ракурс игровой арены и, действительно: стул Седоля пуст).
— Он после этого хода вышел из комнаты?
— Да! Он вышел из комнаты сразу после этого...
Через пятнадцать минут Седоль появляется снова, бледный как снег. Он возвращается в своё кресло только для того, чтобы проиграть партию, а затем и турнир. Позднее, на пресс-конференции он назвал 37-ой ход «AlphaGo»: «ходом великолепной красоты и гениальности». Ли Седоль, единственный человек в мире, которому лишь в одной игре удалось обыграть «AlphaGo», признал нейросеть непобедимой:
«Я искренне извиняюсь перед всеми людьми за то, что не оправдал их надежд. Человек никогда не сможет победить Искусственный Интеллект. Эту сущность одолеть невозможно», — сказал он.
Тем более, что в 2017-ом году лаборатория «DeepMind technologies» уже разработала новую программу «AlphaGo Zero», обыгравшую предыдущую оригинальную версию «AlphaGo» со счётом 100:0. Спустя три года, в 2019-ом Седоль завершил спортивную карьеру, одной из причин такого решения стало поражение в игре с «AlphaGo». Столь стремительное развитие Искусственного Интеллекта (ИИ) породило опасения за будущее человечества у ряда известных мировых учёных и IT-бизнесменов.
Каким же образом «AlphaGo» удалось это сделать? В чём Искусственный Интеллект смог превзойти нас в области, которую мы всегда считали своей? В хвалёной человеческой креативности? В интуиции и воображении? Правда в том, что мы точно не знаем. Даже сами инженеры-разработчики лаборатории «DeepMind technologies» остаются в неведении, каким образом «AlphaGo» оценивает позицию в партии и выбирает свой следующий ход. Как пояснил один из создателей программы:
«Хотя мы и программировали эту машину, мы не знаем, какой ход она сделает в тот или иной момент. Её ходы представляют собой феномен Эмергентности (появление у системы свойств, не присущих её элементам в отдельности), что по-видимому является результатом само-тренировки. Мы всего лишь создаём ряды данных и алгоритмы обучения. Но ходы, к которым она прибегает, находятся вне нашей компетенции, и они во много раз лучше, чем мы, как игроки, могли бы выбрать».
Что действительно нам известно, так это то, что «AlphaGo» — это глубокая нейронная сеть, которая, с одной стороны, содержит в памяти 30 миллионов ходов из 160-ти тысяч игр от чемпионов мирового класса. С другой стороны, после достижения определённого уровня в стратегии и тактике, программа перешла на использование техники, называемой «обучение с подкреплением», где компьютер фактически сыграл миллионы игр против себя самого. В этом процессе самообучения Искусственный Интеллект создал новые приёмы и тактики, которые мы представить себе не могли в течении тысячелетий. Где-то в своей собственной вселенной битов и алгоритмов, независимой от человеческого разума, он придумал «Ход 37» (Move 37). Что же касается технической поддержки, то для функционирования «AlphaGo» использовались 1920 центральных процессоров и 280 графических процессоров, работавших в системе «распределённой сети», а работа самой программы велась с помощью «облачной» платформы «Google Cloud Platform», главный сервер которой располагался в США.
Пустой стул Седо́ля — неотразимый и убедительный зрелищный образ. Пустующий чёрный стул смотрит на нас, пока время Седоля безвозвратно уходит. Человек-чемпион покинул арену ошеломлённый, побеждённый, сбитый с толку. Напротив этого стула стоит другой стул. В нём сидит мужчина. Он кажется застывшим. Рядом с ним находится экран компьютера: интерфейс, через который нейросеть «AlphaGo» инструктирует его как выполнять свои ходы на доске. Глубоко озадаченный, он в безмолвном недоумении смотрит на доску для Го, как и другие недоумевающие комментаторы. Словно они заглянули в глаза Великого Ктулху...
.
Изображение слева: «КТУЛХУСАТТВА: Сказания Тёмного Гнозиса» («Martian Migraine Press», 2016) — оригинальный рисунок художницы Аликс Бранвин (Alix Branwyn) для обложки одноименного сборника рассказов лучших современных авторов-продолжателей Лавкрафтианской Вселенной. «Когда всё вокруг — безумие... никакого безумия не существует. Есть ли мудрость в безумии? Просветление в самом тёмном отчаянии? Высший разум в пучинах хаоса? Ктулхусаттва — это истории тех, кто решил покинуть берега нашего безмятежного островка невежества и отправиться в плавание по чёрным морям бесконечности. Тех, кто погрузился в первозданное сознание в поисках мрачных сокровищ; кто готов рискнуть Смертоносным Светом по единственной причине: он всё ещё светит. Примите клятвенный обет Ктулхусаттвы! Войдите в Тёмный Гнозис!»
IV.
13-ое января 2017-го года. 48-летний Марк Фишер (1968-2017) покончил с собой. Британский писатель, музыкальный критик, культурный теоретик, философ и преподаватель кафедры визуальных культур в Голдсмит-колледже Лондонского Университета, Фишер стал наиболее известен своим вкладом в работу таких популярных журналов о современной культуре, как: «The Wire», «Fact», «Sight & Sound», «New Statesman» и «The Guardian», а так же благодаря книгам «Капиталистический реализм: Альтернативы нет?» (2009, издана в России в 2010 году) и «Призраки моей жизни: труды о депрессии, привидениях и потерянном будущем» (2014). Его интернет-блог «K-punk» определил критическую литературу для целого поколения. Кроме прочего он был со-учредителем известных литературных издательств «Zero Books» и «Repeater Books». Труды Марка Фишера представляют собой необычное сочетание популярной культуры, сложных теоретических идей и личной политической приверженности. От британской постпанк-рок-группы «Джой Дивижн» (Joy Division) до философии де-конструкции Жака Деррида́, от рэпера Канье Уэста до идеолога социализма Карла Маркса, от пропитанной амфетамином пост-рейв-культуры до метафизического состояния депрессии: перо Марка Фишера объединяет их в лёгкой и в то же время, проницательной манере.
В конце концов Фишера пожирает чудовище собственной депрессии, с которым он боролся всю жизнь. Вскоре после его смерти появляется ещё одна, третья, посмертная книга автора под названием: «Странное и Зловещее» (The Weird and the Eerie, 2017). Разбирая оба термина по отдельности, Фишер в своей книге углубляется в работы Говарда Ф. Лавкрафта, Джеймса Г. Балларда, Филипа К. Дика, Дафны Дю Морье́, Брайана И́но, Кристофера Нолана и Маргарет Э́твуд. Что общего у Странного (сверхъестественного) и Зловещего (жуткого), по мнению Фишера — это наша озабоченность странным и сверхъестственным. «Это связано с нашим увлечением Внешним миром, тем, что лежит за пределами стандартного восприятия, познания и опыта». В последствии Фишер сосредотачивается на различиях:
«Странное предполагает ощущение неправильности (ненормальности): странная сущность или объект настолько странны́, что это заставляет нас чувствовать, что они не должны существовать или, по крайней мере, они не должны существовать ЗДЕСЬ. Но если сущность или объект находятся здесь, тогда нас охватывает странное чувство, что ошибочен не объект, а наша собственная концепция реальности. В конечном счёте, Странное не является неправильным: это наши представления о реальности должны быть неправильными». Например, Ктулху Говарда Лавкрафта. Или Чёрный Вигвам в мистическом сериале «Твин Пикс» (ABC, 1990) Дэвида Линча. И научно-популярная литература, скажем, астрофизика-теоретика Стивена Хокинга (1942-2018), тоже представляет собой аналогичную проблему. Фишер пишет: «Во многих отношениях космическая Чёрная дыра гораздо более странная, чем, к примеру, вампир. Причудливые способы, которыми она искривляет пространство и время, поглощая звёздные миры, находятся за пределами нашего обычного понимания, и тем не менее, Чёрная дыра также принадлежит природно-материальному космосу, который, следовательно, должен быть намного более загадочным, чем может постичь наш привычный опыт».
В то время как Странное (сверхъестественное) связано с присутствием чего-то не принадлежащего нашему миру, чему здесь не место; Зловещее (жуткое) связано с вопросом действия. К примеру, заброшенные руины и пустынные пейзажи острова Пасхи. «Что за сущность (агент) действует здесь? А есть ли вообще здесь какая-то сущность? «Зловещее, — пишет Фишер, — создаётся отсутствием или присутствием». В фантастическом телесериале «Мир Дикого Запада» (HBO, 2016) вы найдёте подобные «недостатки», как отсутствия, так и присутствия: ро́боты, которые, как внезапно оказалось, наделены самосознанием; и главного героя Бернарда Лоу, который — после семи серий — сам оказывается роботом (он смотрит на свой собственный план-чертёж и говорит: «По-моему, это ни на что не похоже»). Есть что-то там, где не должно быть ничего, и нет ничего там, где должно быть что-то.
Как и в случае со Странным (сверхъестественным), мы можем столкнуться со Зловещими (жуткими) ситуациями даже за пределами мира фантастики: к примеру, с наличием воображения и творческого подхода у нейронной сети ИИ, или с полным отсутствием внеземной жизни в неизмеримой вселенной. Ещё один пример зловещей научной литературы связан с исследованием человеческого сознания. В сотрудничестве с учёными-нейробиологами, изучающими человеческий мозг, немецкий профессор теоретической философии и директор научно-исследовательской группы по нейроэтике и нейрофилософии Томас Метцингер (Университет Иоганна Гутенберга в Майнце), более тридцати лет занимающийся продвижением исследований человеческого сознания как академического научного направления, изучил неврологические данные широкого круга испытуемых: медитирующих дзен-буддистов, пациентов с синдромом замкнутости, синдромом фантомных болей, люцидных (осознанных) сновидений, галлюциногенных наркотических переживаний, и т.д.. В итоге Метцингер пришёл к выводу, что такого понятия, как «Я», не существует. В своей научной монографии «Быть Никем. Теория само-моделирования Субъективности» (2004) он сравнивает наш мозг с безлюдным кинотеатром; с авиа-симулятором без пилота, или с пустой Платоновской пещерой. Согласно исследованиям Метцингера, наш мозг проецирует аватар, с которым «мы» себя отождествляем. Подобно ро́боту Бернарду Лоу из сериала «Мир Дикого Запада», мы галлюционируем некое своё «Я». Но на самом деле «дома никого нет».
Эти странные и зловещие истории, приходящие к нам через науку и фантастическую литературу, ставят под сомнение границы человеческих познаний в этом непостижимом мире. На человеческие эмоции отвечает безразличное молчание и равнодушное пожатие плеч аморального космоса. Холодный, ползучий хаос скрывается прямо под хрупкой тканью человечества. Мы — герои этих историй, сталкиваемся с чем-то (или ни с чем), что заставляет нас дрожать от смирения. Человеческий мозг обнаруживает свои собственные пределы. «Ты ничего не знаешь, Джон Сноу...».
Если компьютер окажется более творческим и креативным, чем человек, значит, моё представление о людях неверно. Если каждый объект состоит из элементарных частиц, статус которых неопределён и неясен, то моё представление обо всем, что меня окружает, неправильно. Если мой собственный мозг — это пустой кинотеатр, то где же тогда нахожусь я? Реальность проявляется как нечто Невообразимое, и я беззащитен. Мои зрачки пустеют. Мои мысли обрываются...
Когда в 1980-ом году «Вояджер-I» пролетал мимо ледяных колец Сатурна, ко всеобщему удивлению выяснилось, что всё его оборудование ещё работает, в том числе включая фотокамеру, сделавшую первые детальные снимки планет Солнечной системы. Это натолкнуло астронома Карла Сагана, всё ещё ожидавшего ответа от инопланетян, на мысль: а что, если мы развернём камеру и сфотографируем Землю? По-началу НАСА неохотно сопротивляется, так как, по их мнению, наша планета к тому времени будет находиться слишком далеко, чтобы предоставить какие-либо заслуживающие внимание детали. Но Саган настаивает, утверждая, что снимок, сделанный с такого расстояния, даст уникальный взгляд на наше место во Вселенной. Десять лет спустя Саган добился своего: в День святого Валентина 1990-го года одно из самых знаковых изображений в истории было снято камерой, плавающей на краю нашей Солнечной системы, примерно в шести миллиардах километров от того места, где она была создана. На фотографии видимый размер Земли составляет менее одного пикселя; наша планета выглядит крошечной синеватой точкой на фоне черноты бескрайнего космоса. Странное селфи получило название «Бледно-голубая точка» и было бы вполне уместно в качестве изображения для обложки рассказа «Зов Ктулху»: «Мы живём на безмятежном островке неведения посреди чёрных морей бесконечности, и это вовсе не означает, что мы должны плавать далеко».
Один из крупнейших представителей английской литературы второй половины XX века, британский писатель-фантаст Джеймс Грэм Баллард (1930-2009) не интересовался космосом. В 1968-ом году в интервью журналу «Пентхаус» он заявил: «Научная фантастика существует, мы в ней живём». Ещё до цифровой революции Баллард рассматривал научную фантастику, как нечто такое, что всё чаще перемещается с книжных полок в нашу повседневную жизнь благодаря появлению поп-культуры, телевидения, современной музыки, голливудских фильмов, идеологии массового потребления, рекламы и психоделиков. Баллард был заинтригован не столько этими явлениями как таковыми, сколько отчуждающим психосоциальным воздействием, которое они оказывают на наш рептильный мозг. «Меня интересует обширная космология внутреннего космоса». Действительно: странное и зловещее из «Призрачного Внешнего Мира» проникает и продолжается в наших нервных путях, в этом внутреннем ландшафте страхов и грёз, в таинственном, неразрешимом хаосе наших собственных мотивов и эмоций.
Глядя на изображение Бледно-Голубой точки, я пью свой кофе и проклинаю гол французского защитника Умтити, который только что разнёс в клочья мою мальчишескую мечту. Мне интересно, как дела у моего сына в скаутском лагере, я скучаю по нему. Мой кофе, полуфинал чемпионата мира по футболу, мой проигрыш и бледно-голубая точка. Столкновение между «Джонни Би Гудом» Чака Берри и ледяными кольцами Сатурна. Все эти миры вместе, переплелись в кольцо Мёбиуса. Это я и это не я, я делаю это и не делаю этого, я здесь и меня здесь нет. Странно...
Сегодня «Вояджер-I» продолжает своё путешествие. Вопреки всем ожиданиям, космический аппарат всё ещё находится в контакте с мысом Канаверал, пролетая сквозь космос со скоростью 55.000 километров в час. Это первый рукотворный объект, покинувший нашу Солнечную систему. В настоящее время зонд с Золотым диском — посланием братьям по разуму, движется сквозь межзвёздную плазму, пустоту между двумя галактиками. «Вояджер-I» достигнет следующей звёздной системы только через 44.000 лет.
Но нам не нужно искать инопланетян дальше. Мы уже здесь.
облако тэгов
