| |
| Статья написана 11 мая 2012 г. 17:00 |
Л. Корнилов[/p]
Тройка
То – царёвая,
то – совковая,
То – колонии
долгострой…
Федеральная трасса
новая.
Колокольчики
под дугой.
Пристяжные в бок
морды свесили.
Коренник – в дыбы
на махах.
А кнуту насвистывать
весело.
Удила искрят
на зубах.
Но припала царская
нА ногу.
А советская –
в клевера.
Удержать коренную
надо бы,
Да не русские
кучера.
Масти разные.
Вожжи порваны.
По колдобинам –
с дурью всей!
И колёса
в разные стороны
Разбегаются
от осей.
Там – царёвая…
Там – совковая…
Тут – колонии
долгострой…
Три России —
да вверх подковами –
На дороженьке
столбовой.
|
| | |
| Статья написана 3 мая 2012 г. 17:23 |
Б. Чичибабин
ПЛАЧ ПО УТРАЧЕННОЙ РОДИНЕ
Судьбе не крикнешь: "Чур-чура,
не мне держать ответ!"
Что было родиной вчера,
того сегодня нет.
Я плачу в мире не о той,
которую не зря
назвали, споря с немотой,
империею зла,
но о другой, стовековой,
чей звон в душе снежист,
всегда грядущей, за кого
мы отдавали жизнь,
С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с родины не уезжал —
за что ж ее лишен?
Какой нас дьявол ввел в соблазн
и мы-то кто при нем?
Но в мире нет ее пространств
и нет ее времен.
Исчезла вдруг с лица земли
тайком в один из дней,
а мы, как надо, не смогли
и попрощаться с ней.
Что больше нет ее, понять
живому не дано:
ведь родина — она как мать,
она и мы — одно...
В ее снегах смеялась смерть
с косою за плечом
и, отобрав руду и нефть,
поила первачом.
Ее судили стар и мал,
и барды, и князья,
но, проклиная, каждый знал,
что без нее нельзя.
И тот, кто клял, душою креп
и прозревал вину,
и рад был украинский хлеб
молдавскому вину.
Она глумилась надо мной,
но, как вела любовь,
я приезжал к себе домой
в ее конец любой.
В ней были думами близки
Баку и Ереван,
где я вверял свои виски
пахучим деревам.
Ее просторов широта
была спиртов пьяней...
Теперь я круглый сирота —
по маме и по ней.
Из века в век, из рода в род
венцы ее племен
Бог собирал в один народ,
но божий враг силен.
И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.
При нас космический костер
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.
К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.
|
| | |
| Статья написана 12 апреля 2012 г. 16:33 |
И. Бестужев
Зомби
Зомби… Прём – из яслей в крематории,
Целый мир – хомячий лабиринт.
Думая, что пьём коньяк в «Асториях» —
Жрём по лавкам портвешок и «винт».
Крысы… Крысоловы только – разные.
Цвет у флейты – лажа, как и всё.
Вечером вчера – все были красны мы,
Утром – белы. Что грядет ещё?
Апогей… Под двести граммов «беленькой»,
Принятых Борискою на грудь,
Скользкий путь от Джексона до Вэника
Матерями замостили. Пусть!
Новый идеал – Das ist Amerika!
Новый Бог – Откат (или – Распил?),
Новый старт – от нанопонедельника.
Гей, народ! Насколько хватит сил?
Сколько можно верить обещаниям,
Что для пустозвонов – пропуск в рай?
И кормить ораву крыс, что с тщанием
Лезут – жрать. Товарищ, выбирай!
Тщетно… Что ни выборы – за крысами…
Эх, без крыс, пожалуй, нам – никак.
Зомби – волосатые да лысые,
Чередуясь, пьют нас, как коньяк…
______________________________________
Поле брани второго разряда
Бой окончен. Мир? Дружба, да чаша с дымящимся ядом.
Осушаем ? До дна! И – осколками – в новую жизнь.
Рукоплещет партер – «диссиденты второго разряда»,
Прячет едкий смешок в благолепии пафосных тризн.
И бушует галерка. Галерке – да много ли надо,
Чтоб поставить себя в центр мира по версии «три»?
Возглавляют парад – «патриоты второго разряда»,
Те, чьи лбы превосходят по твердости сталь и гранит.
Минул век динозавров. И мамонты вымерли вскоре.
Раскуражилась тварь, что при них была – ниже травы.
И огромное небо – сгорело в бессмысленных спорах,
И не видно за чванством хрустальной его синевы.
Может, хватит делить этот мир на «жыдов» и «фошыстов»?
Или – платят и тем, и другим за бессмысленный лай?
В смертной схватке сойдясь за единственность собственных истин,
Две орды затоптали Страну. Идиот был Мамай:
Вместе с Мишкой Тверским укокошил бы Димку Донского,
И устроил бы всем «мир и дружбу с жевачкой «Дирол»,
Возвеличил бы шваль – ту, что раньше боялась и слово
Вставить в чей-нибудь спор – из боязни усесться на кол.
Ну, теперь – кто там вякнет? Князья и дружина – убиты,
Кто в чести? Торгаши. И орел заменен – воронком.
Командиры – в гробах. В партизаны ушли – замполиты.
Да вот – драться не могут. Горазды – молоть языком.
Боже мой! Я прошу – пусть единственной в мире наградой
Будет крест деревянный, да рядом – колючий репей.
Отче наш! Разгони этих шавок второго разряда,
Дай России самой воспитать своих богатырей…
__________________________________________________
Москвабад
Я родился в Москве. Здесь – мой город, мой дом.
Только к чьей-то чиновной отраде
Нам навязана догма. А может, закон,
Что живем мы теперь – в Москвабаде.
Здесь дозволено все. Но отныне – не нам.
Толерантность готовит награду:
Робко жаться, подобно безмолвным теням
В лабиринте хрущоб Москвабада.
Что ж. Прости и прощай, лубяное жилье:
«Притесняемым» жить где-то надо.
Безнаказанно грает с небес воронье,
Хорошо воронью в Москвабаде.
Мы – добры. Мы на дочек напялим хиджаб,
Будем туфли ларечникам чистить,
А того, кто сочтет, что он – дома и прав,
Заклеймим подлецом и фашистом.
…Алым стягом — рассвет. Тишина… Соловей.
Нам пора выбираться из ада.
Я хочу жить в своей, златоглавой Москве,
А не жаться в углах Москвабада.
_____________________________________________
Памяти Райсеняйского(*) КВ
Гламурная хмарь. Полусны переулков
В готических вязях афиш.
Не сдавшийся в плен "кушать белую булку"
Безвестный сержантик, услышь...
Ты их — победил. Но (как водится в сказках)
Прилег отдохнуть у реки.
Спешат вороватые "младшие братья"
Твой труп РАСПИЛИТЬ на куски.
Связали. Насели крысиною ратью.
Чуть дернись — шакалий оскал:
"Ты — русское быдло. Так будь ТОЛЕРАНТЕН.
Мы — люди. Ты — хуже, чем кал"
Послушай, сержант... Нам не врали былины.
Раз надо — один против всех.
За детские кости под танковым клином,
За "мир без границ и помех" -
Огонь! Наш ответ "золотым миллиардам" -
В сопатку фугас. Заряжай!
Навек толерастам и всяческим гадам
Наш русский привет — Райсеняй!
Послушай, сержант... Ты почти что неделю
Держал Panzerwaffe — один,
А ныне... Как сладостно мелят Емели:
"Подонок-то был — паладин,
А ты, т-щ сержант — сиволапое НЕЧТО,
Как метко изрек Голливуд,
И — не было Равы, и не было Бреста...
А был — Иводзима-редут,
А были — до жути галантные янки
(Одни задавили фашизм),
А ныне — нам всем пиндостанские танки
В кредит обеспечили жизнь.
Лев — умер. И радостно лезут шакалы,
Что прежде боялись икнуть.
Кричат, что для всех толераст — идеален,
Мол, это — единственный путь.
Послушай, сержант... Есть же все-таки выход?
Пока не возьмут на износ -
Держаться! Как ты и твой "Клим Ворошилов",
Вцепившийся траками в мост!
Не сдохнуть под тысяча первой атакой...
(Поверь мне, сержант, удержусь!)
Лишь только бы — вдовам и детям не плакать...
Лишь только б — жила моя Русь!.
___
(*)6-я танковая дивизия вермахта 48 часов воевала с одним-единственным советским танком КВ-1 («Клим Ворошилов»).
Этот эпизод подробно описан в мемуарах полковника Эрхарда Рауса, чья группа пыталась уничтожить советский танк. Пятидесятитонный КВ-1 расстрелял и раздавил своими гусеницами колонну из 12 грузовиков со снабжением, которая шла к немцам из захваченного города Райсеняй. Потом прицельными выстрелами уничтожил артиллерийскую батарею. Немцы, разумеется, вели ответный огонь, но безрезультатно. Снаряды противотанковых пушек не оставляли на его броне даже вмятин — пораженные этим немцы позже дали танкам КВ-1 прозвище «Призрак». Да что пушки — броню КВ-1 не могли пробить даже 150-миллиметровые гаубицы. Правда, солдатам Рауса удалось обездвижить танк, взорвав снаряд у него под гусеницей. Но «Клим Ворошилов» и не собирался никуда уезжать. Он занял стратегическую позицию на единственной дороге, ведущей в Райсеняй, и двое суток задерживал продвижение дивизии (обойти его немцы не могли, потому что дорога проходила через болота, где вязли армейские грузовики и легкие танки). Наконец, к исходу второго дня сражения Раусу удалось расстрелять танк из зениток. Но, когда его солдаты опасливо приблизились к стальному чудовищу, башня танка внезапно повернулась в их сторону — видимо, экипаж все еще был жив. Лишь брошенная в люк танка граната поставила точку в этом невероятном сражении.
|
| | |
| Статья написана 1 марта 2012 г. 17:56 |
Илья БЕСТУЖЕВ
Pax Post Romana
И это – жизнь?! Обидно – до истерики.
Какой кретин затеял переправу?
Я – патриот поверженной Империи,
Я – гражданин исчезнувшей Державы,
Центурион средь варварского капища –
Распятый, ошарашенный, стреноженный.
И копошатся обезьяньи лапищи
Над лорикой, фалерами, поножами…
И это – жизнь?! Трибуны-алкоголики
За опохмелкой двинули за речку.
Нас продали, квирит, за счастье кроличье,
Да и притом – остригли, как овечек.
Легат был слаб. Идеалист, без кворума.
В легачьей свите – с кухонь полудурки.
И вот – итог: на гордых римских форумах
В Курбан-Байрам баранов режут чурки.
И это – жизнь?! Могли ж – открыть америки,
И олаврушить мир бессмертной славой.
Все – прОпили. Прожрали. До истерики
Обидно. Только кровь по венам – лавой.
Трибуны сыты. А в фаворе – звери, и
Осталось встать и крикнуть: Боже правый…
Я – гражданин исчезнувшей Империи.
Я – патриот поверженной Державы…
Я – Советский Союз
Я – Советский Союз, кораблем воплощенный в металле,
Вопреки непреложности времени, в коем я не был рожден.
Килотонны наркомовской стали, что — строчками стали
Бесполезно ржавеют под серым предзимним дождем.
А казалось – чуть-чуть, и – свинцовый балтийский фарватер
Мне откроет дорогу. Ее не нашел Геркулес.
Капли… Дождь на броне, охреневшие чайки – в кильватер:
Посмотреть на кончину титана, несущего крест.
А казалось (вполне!) – под прицелом шестнадцати дюймов
Целый мир ляжет агнцем, как всуе сглаголил пророк.
Я хотел этот мир сбросить наземь с подгнивших котурнов,
Но – ложатся букетами сны, в сотый раз заболтав Рагнарёк.
Я – последний атлант, изнемогший под ржавостью неба,
Променявший Вальхаллу на клубность признания строк.
Я – «Советский Союз». Я – живая, живучая небыль.
Я – последний атлант. А последний – всегда одинок.
Цинковые журавли
Небо на Кавказе – густо-синее…
Отгремели грозами бои,
Синеву привычно ранят крыльями
Цинковые птицы-журавли.
Им – в последний раз лететь по солнышку
Да тянуть серебряную нить,
Прежде, чем в оструганных суденышках
Навсегда – улечься под гранит.
Все равно. Командовали ротами?
Только ль притирались к сапогам?
Равноправно-серые «двухсотые»
Развезет «тюльпан» по адресам.
…Жидкий строй «кузнечиков» на кладбище.
Речь. Прощальный треск очередей.
Жить отныне – в памяти товарищей
Да в сердцах и снах родных людей.
А на дискотеках – их ровесники
(Искренне считаются — ДЕТЬМИ)
Обсуждают девочек и песенки —
Хорошо живется молодым…
…На перроне станции «бессмертие»
Каптенармус-ангел примет цинк,
Выдаст крылья – белыми конвертами,
И к «парадке» — золоченый нимб.
Вечно молодые. Вечно – сильные.
Им бы жить — на взлете полегли…
На прощанье – нам качают крыльями
Цинковые птицы-журавли.
Товарищ Сизиф
Вечер. Небо. И — звёзды… Замёрзшие тучи — скукожились,
Прометееву печень клюёт отмороженный гриф.
Из ледышек не сложишь свободу — проблемы лишь множатся.
Чем тебя поддержать, фронтовой мой товарищ Сизиф?..
Мы взрастали на догмах. Мы мнили ветра — непреложными.
Чай, не флюгер — выкручивать румбы. Поверьте — устал.
Ты скажи — чем выходит нам жажда достичь невозможного?
Чаще — боком. И сразу. Не так ли, товарищ Тантал?
В мире — много придурков, драконов и места для подвига
(Вместо неба — повис перевернутый черный пентакль).
Пусть народ хлещет пиво и режется в «крестики-нолики»,
Мы — в крестовый поход. Собирайтесь, товарищ Геракл.
…А народ — улюлюкает: дескать, «воняет конюшнями»,
Шьёт паскудную славу десанта на Плайя-Хирон.
Нет убийственней газа, чем серая хмарь равнодушия.
Наш кораблик готов? Adelante, товарищ Харон!
Только… Шарик — он круглый. К тому же — ещё и вращается.
Мы вернемся на берег — и в том нам порукой прилив.
Вновь — сияет вершина. Шершавый булыжник под пальцами.
Вариант номер N… Приступаем, товарищ Сизиф?..
|
| | |
| Статья написана 24 января 2012 г. 12:25 |
Геннадий РУСАКОВ
* * *
Моя неотвратимая страна
любимых и отлюбленных навеки
глядит мне вслед из темного окна,
раскачивая медленные реки.
Невнятный день летит наискосок.
Поют, поднявши руки, логопеды.
И неопасно стукают в висок
уже не утешающие беды.
Поземка с крыш. Россия за холмом.
О, русская земля, несчастный Игорь!
К чему пытаться понимать умом
резон ее полупреступных игр?
Зачем прощаться, если нет судьбы —
есть Божьи полувнятные посулы,
штакетник отслужившей городьбы,
слова, до боли стиснувшие скулы?
* * *
Мне нужно, чтоб звала, мне нужно, чтоб кричала,
чтоб голосила вслед огромная страна,
чтоб снова мне судьбу по риске размечала,
меж пальцами текла, как волглая струна!
Мне нужен этот гам грачиного развала,
семи ее небес проем и разворот.
И чтобы к ней меня Татьяна ревновала,
рвала в клочки билет, кривила плачем рот.
Ушел мой стыдный век и отзвонили звоны.
Я сам себя забыл на торжищах земли,
где печень злым вином врачуют выпивоны,
с большого бодуна прожорливее тли.
* * *
Не надо самому себе служить укором,
считать свои года и клясть свою судьбу...
Все сбудется без нас. Пойдет легко и тором.
И принесет с собой удачу на горбу.
Нас кто-нибудь найдет. Откроет по ошибке.
Заплачет над строкой в горячности любви.
Подарит за труды невиданные штрипки
и что-нибудь еще — чего ни назови...
Все будет, балагур, читатель-недотепа —
хватает на земле бессмысленных удач!
Вон солят огурцы, и запахом укропа
так остро ноздри жжет, что хоть от счастья плачь!
Городок
В этом городе долгостроителей,
начинающих вечно с нуля,
я был самым счастливым из жителей,
ибо жил, никого не хуля.
Что-то было, чего-то там не было...
Иногда выпадал дефицит.
Но светила мне тихая небула.
Уважал меня местный тацит.
Помню осеней долгие слякоти,
небывалых размеров луну.
Мерзлых яблок блаженные мякоти,
да какую-то песню одну.
Я ее напевал и насвистывал,
и еще никого не любил.
Ах, каким молодым и неистовым
я когда-то в том городе был!
* * *
Куда девалась соразмерность мира,
гармония, музыка, дура-лира?
Куда ушла большая правота?
Вокруг полно раздрая и растыра.
Из ресторанов — запахи сортира.
А все желанья — ниже живота.
И дело тут не в пенсиях, не в харче,
хоть с каждым годом лето вроде б жарче,
а, может, врут... Но почему б и нет?
Меня подростки называют “старче”.
А я из тех, что как речные карчи:
я постарел ещё в двенадцать лет.
Мне хочется не лирики — куда там!
Я целый день и так хожу поддатым,
страдаю от разлада бытия.
Я был когда-то, помнится, солдатом
и мылся в бане по казённым датам...
Порядок нужен, лапушка моя!
Коринфский ордер, строй, архитектура,
пропорции, всё та же лира-дура...
(Вот прицепилась, Господи прости!)
А тут – простата, грипп, температура,
потом иголка в задницу, микстура.
И не хватает кальция в кости.
* * *
Наследственность и нас, паскуда, подвела:
одно питьё, битьё, монголы и Советы.
Полтыщи войн и прочие дела:
Иван да Пётр, да всякая падла...
Мы перемрём, как перемёрли хетты.
Перегорел в спирту мой детородный сок
и женщину собой уже не обжигает.
Вчера ушла империя в песок,
хоть был культурный уровень высок
(что в производстве очень помогает).
Я зубы выщербил, грызя гранит наук,
а помнится одно — про смену караула:
мол, был народ, сажал фасоль и лук,
про звёзды много всякого, как вдруг...
И хоть одна б душа о нём всплакнула!
По глупым черепкам неведомо когда
о нас отыщут след и нанесут на карту:
“Исчез народ — откуда и куда?
Оставил вон бутылки, города...
Наверное, ещё одно Урарту”.
Нас мало для страны. Мы гибнущий посев.
Эй, хазарянок нам с их многоплодным чревом!
Пускай они придут и сядут, обрусев,
тетёшкать татарчат под вологодским древом.
К нам Азия попрёт из сумрака времён,
из путаницы рас, наречий и династий...
И станет Гюльчетай превыше всех имён.
А дуру назовут Наташей или Настей.
И ляжет кровь на кровь, сцепляясь на века.
Россия, ты умрёшь и встанешь в новой боли.
Тебе неблизкий путь, зато наверняка
взойти твоим хлебам, одеться вечной голи.
В полупустой стране что бабам не рожать?
Тут места сорванцам — от моря и до моря.
Но только никуда потом не убежать
ни для иной любви, ни для иного горя...
* * *
— Вы откуда, товарищ? Вы куда, господин? —
Это я с моим веком один на один.
Утки крячут, кипит на озёрах вода.
Пролетают по синим полям поезда.
Комариные венчики кружат у лба.
И поёт с бирючами литая труба.
Нет, хорошая будет у внуков страна!
Но от нас-то ей нынче какого рожна?
Мы свой сор за собой по углам приберём —<
мы для вас, дорогие, вот-вот перемрём...
И зачем, грохоча по столу кулаком,
всё нас учит чему-то рублёвый партком?
А блажная гитара на кухне бренчит.
А романтика-стерва мне в уши кричит...
Смертной пылью укладок старухи трясут,
оловянные ложки в ломбарды несут.
И жирует братва, и шалавы кутят...
Добивай же нас, век, престарелых кутят!
— Кто последний? — Я тоже на сдачу встаю:
я с Морозовым, с Павликом, род продаю.
|
|
|
облако тэгов
