Мы издавна живём в логоцентричной культуре. (Как зафиксировал евангелист: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».) В прошлом веке это заметили, отрефлексировали, возмутились и попытались труба расшатать, так что теперь до кучи мы живём в условиях постмодернизма. Этим можно возмущаться, можно пытаться заменить «пост» на «постпост» или «мета», но в целом от этого никуда не денешься, такова структура момента. Постмодернизм, и баста, независимо от того, за вы, против или же испытываете смешанные чувства по данному поводу.
Целое громадное философское направление, определяющее облик современности. Тем занятнее, что, когда речь заходит о «постмодернистской фантастике», на ум в первую очередь приходит что-нибудь юмористическое или как минимум пародийное. «Плоский мир», например, или какой-нибудь мэшап. Скрестили ежа с ужом, обмотали полученной колючей проволокой пару разломанных штампов — и вот мы уже вполне себе деконструкторы, и честь нам да хвала за наше дерзновение.
Иначе поступает румынский сумрачный гений Флавиус Арделян. Он берёт чуть ли не все основные постулаты постмодерна — и брутально переносит из метафорической плоскости в буквальную, после чего выстраивает на этом фундаменте собственный Мир.
(И не’Мир. И все остальные, но это уже в какой-то мере спойлер.)
В начале действительно было Слово — и у Слова была полисемия, отчего Исконные поссорились на тему герменевтики, разбежались в ужасе да померли, как Бог у Ницше и автор у Барта. А мир — это текст, его создают рассказчики историй. Но «текст» значит «плетение», и эта ткань может порваться, а в дыру пролезть всякое. Да ещё и начать рассказывать что-нибудь своё, шиворот-навыворот, с изнанки. Но полно, кто возьмётся судить, где тут изнанка? Правое, левое — оно всё вопрос точки зрения, меняется в зависимости от того, откуда смотришь и с какой колокольни вещаешь. Надёжный рассказчик? Не смешите. И кстати, почему вы думаете, что от рассказчика что-то зависит? Даже то самое Слово проговорило само себя; а уж истории — за ними так и вовсе глаз да глаз нужен, всякий мифоген так и норовит зажить собственной жизнью, захватить побольше умов, да ещё и мутировать в процессе.
Здесь полным ходом идёт диссеминация идей — так что отнеситесь с пониманием к количеству семени, которое изливается по страницам: в чрево, в глотку или просто так, потому что кому-то руки занять было нечем. А также других жидкостей, ещё менее аппетитных. В конце концов, Слово стало плотью, а организация тела, в свою очередь, подарила нам базовые когнитивные метафоры, лежащие с самой основе языка, так что без бренного мяса никуда — соответственно, у Арделяна отыщется место раблезианской витальности и смрадной падали. Особенно смрадной падали. И не зажимайте нос, раздуйте ноздри пошире! В конце концов, разве вы ожидали чего-то иного от книги, прямо названной «Миазмы»?..
Опять-таки, с точки зрения постмодернизма, всякий текст есть кадавр, слепленный из останков предшественников. Новизна в том, чтобы подобрать сочетание поинтересней, и чтобы ароматы их разложения складывались неожиданно и изысканно. В букете «Миазмов», например, я различаю дыхание иного ветра с дальнего запада Земноморья и плесень с чердака Уолтера Гилмена. Очень бодрящая комбинация. Испарения со дна Ока Шахты (которое Иринова непотребно «перевела» как «Мой Глаз») тут, наверное, всё-таки мерещатся — «Что за чушь я сейчас прочитал?» было написано либо уже после, либо практически одновременно. И ничего не могу сказать про «Иные песни», но, поистине, что-то такое мог бы написать Яцек Дукай, уверовав в Гнилого Господа.
Перед нами вообще крайне метафизически напряжённый текст. Вдумчивое чтение Арделяна требует постоянно возвращаться назад, сравнивать только что узнанное с уже прочитанным, но не обязательно усвоенным. Все три произведения цикла взаимно уточняют друг друга — и точно так же взаимно друг друга отрицают и запутывают. Возможность окончательного прочтения — это тоже не сюда: цикл открыт и ризоматичен. И как раз в этом, а не в потрохах, испражнениях и боди-хорроре, таится немалая часть жути произведения. В лакунах, в недосказанном, в неназванном и непонятном. Вот это что такое промелькнуло на фоне? А к чему это не получающее развития дежавю? О чём нам, чёрт возьми, позабыли рассказать?! Ведь рассказывание творит мир, и как мы уже знаем, где нет Мира, там находит место не’Мир. И это ещё в лучшем случае.
«Скырба святого с красной верёвкой» — это житие, или, скорее, возможное житие. Вариация на тему одной из трёх жизней святого Тауша, с пометкой, что две других — для других историй. И пролегомена к «Трактату о сопротивлении материалов», которого русскому читателю пришлось изрядно полождать. Впрочем, его отсутствие не бросалось в глаза: как кажется, всё необходимое (включая две других жизни) уже есть в парном «Пузыре Мира и не’Мира», куда более прихотливом, сложном, мозаичном — и в целом самом разнузданном в цикле. Здесь автор позволяет разыграться воображению, здесь мы смело глядим за пределы Мира и видим сюрреалистическую обыденность тех дальних краёв. Фантазмы и миазмы раздувают пузырь во все стороны, он грозит вот-вот лопнуть…
Но настоящее надувательство — это как раз «Трактат о сопротивлении материалов», который до нас наконец добрался. Судя по датам, хронологически он начал писаться первым — но во внутренней хронологии цикла решительно и однозначно стоит последним. Не верьте тем, кто говорит, будто это «самостоятельный роман» и/или «вбоквел». Как ясно уже по тому, что город называется не Мандрагора, а Альрауна, дело происходит уже заметно после «Пузыря». (Возможно, даже заметно после обрамления «Скырбы»…) Но это одна из немногих действительно ясных и недвусмысленных вещей, касающихся «Трактата». В целом же он представляет собою тонкое, весьма изощрённое метафикциональное издевательство. Книга превращает в достоинство свой главный недостаток — и делает это так ловко, что не сразу и заметишь; до меня самого дошло только через час после закрытия тома, и ушло ещё некоторое время, чтобы оценить все нюансы. Если вам покажется, что чего-то вам недорассказали — приостановитесь и подумайте ещё. Точно ли вы хотите знать ответ? Даже если его засунут в глотку вашему остывающему трупу?..
У каждой истории есть своя цена, напоминает нам автор, скелет Флавиус Голые Локти. И потом проносится снова, уже по страницам «Пузыря», увлекая в пучину безумия не только нас с вами, читателей, но и всю планету целиком (любопытствующих отсылаем к последней странице третьей части). А вот в «Трактате» Арделян не появляется — да и к чему? Ведь это и так книга о смерти автора. Более чем в одном смысле.
«Миазмы» — это абсурдный, кислотный, тошнотворный, парадоксальный, изобретательный и очень смачно написанный путеводитель по постмодерну: не именам и датам, но концепциям и идеям. Форма здесь дивно гармонирует с содержанием, не вопреки, но благодаря вопиющим внутренним диссонансам того и другого.
В издательстве «ФОТУРО-пресс» вышел сборник Михаила Дребезгова и Михаила Захаронова «Муравьиная книга: Собрание курьёзов и кошмаров, которые работящие зверьки натащили на старый чердак из дальних уголков мультивселенной». Научная фантастика, хоррор, их смесь и просто странное.
Аннотация: Почему у пришельца из телевизора слишком много пальцев? Чей скелетик, похожий на колесо телеги, валялся в забытом подземелье? Каким образом Егор Валерьевич остался без руки? Ответы на эти и многие другие вопросы останутся без ответа. Однако в этом сборнике, который для краткости можно называть просто «МК:СКИККРЗННСЧИДУМ» или «Мирмекнига», найдутся и разгадки многих странных происшествий, и ужасающие откровения о том, что поначалу казалось вполне невинным, и откровенное хулиганство, но тоже по-своему аппетитное. Ведь старательные муравьишки едва ли стали бы тащить к себе то, что не даёт пищи для ума! И в этой куче всевозможных жанров, форматов, настроений каждый наверняка найдёт себе что-то по вкусу. Или, возможно, по обонянию.
Содержание:
О персоналиях
М. Дребезгов, М. Захаронов. Источник вдохновения
М. Захаронов. Синдром Долголеева
М. Захаронов. Человек из Нумита
М. Дребезгов. Нахлебник
М. Дребезгов. Смерть гения
М. Дребезгов. Человеческое
О диковинках
М. Захаронов. Заметки о невидимых дверях
М. Захаронов. Новые тени
М. Дребезгов. Стела
М. Захаронов, М. Дребезгов. Предметы из подвала
М. Захаронов, М. Дребезгов. Меддонаи
М. Захаронов. Кокон
О злопасностях
М. Захаронов. Ключи от мира
М. Захаронов. Камень в форме веры
М. Дребезгов. Давайте поговорим о теориях заговора
М. Захаронов. Гнездо
М. Дребезгов. Уборка
М. Дребезгов, М. Захаронов. Самогон
Обложка и внутренние иллюстрации Татьяны Квитковской. Некоторые примеры:
Большая часть историй в сборнике публиковалась в Интернете на свободной основе и доступна по сию пору. Кое-что выходило в Даркере, кое-что — в почившей Мракопедии. Рассказ «Нахлебник» впервые появился в антологии «Мистериум. Полночь дизельпанка», ещё под настоящим именем автора. В «Муравьиную книгу» он вошёл в подновлённой редактуре.
Предупреждение: помимо муравьёв, книга может также содержать трилобитов и другие вредные ископаемые. Продукт частично поражён гнилью и боди-хоррором.
О русском сборнике сумрачного итальянского гения я уже писал. Для тех же, кто, подобно мне, не владеет наречием Апеннинского полуострова, зато овладел языком Содружества и Штатов и хочет увидеть больше Музолино — для тех небольшой обзор того, что издавалось на Западе и не выходило у нас. Давно руки не доходили довести до ума.
По большей части синьор Луиджи выходил в различных антологиях. Библиография на ISFDB прискорбно неполна, так что искать их приходится абы как, и моя запись тоже не претендует на исчерпанность. Не все такие появления достойны нашего внимания: так, под обложкой у Элен Датлоу напечатана «Последняя коробка», а в первом собрании лучшего мирового хоррора издательства «Valancourt» — «Уиронда». (Однако, на правах оффтопа, в той же книге опубликован в числе прочего и внецикловый рассказ Флавиуса Арделяна, так что ценителям никоим образом не стоит проходить мимо.)
Покопавшись ещё, начинаешь наконец обнаруживать незнакомые имена. Например, «Larrie’s Tapes» в антологии Алессандро Манцетти «The Beauty of Death». Раздобыть эту книгу у меня, к сожалению, не вышло, так что о рассказе удалось выяснить лишь то, что он входит в цикл «Oscure Regioni», о коем чуть ниже. А в свеженькой, нынешнего года антологии Марка Морриса «Elemental Forces» объявилась «Чума» (в оригинале чуть более недвусмысленно «Чума. Бубонная»), не менее свежая, как видно из злободневной завязки: активист-антипрививочник просыпается поутру, чувствуя себя как-то ну очень скверно… Мрачная сатира, впрочем, быстренько перерастает в горячечный безвыходный кошмар. Эта небольшая история не хватает с неба звёзд, но вполне добротна.
Наконец, на английском выходил ещё и полновесный авторский сборник: «A Different Darkness and Other Abominations». Здесь нас вперемешку ждут как уже ведомые, так и совершенно незнакомые истории. Будучи составлена по принципу «избранного», пусть даже при участии самого автора, книга представляет собою изрядного кадавра Франкенштейна. Достаточно взглянуть на оглавление:
Lactic Acid
Les Abominations des Altitudes
Uironda
The Carnival of the Stag Man
Queen of the Sewers
The Strait
Black Hills of Torment
The Last Box
Like Dogs
Pupils
A Different Darkness
Пять незнакомых названий из одиннадцати — не здорово ли это? Вот о них и поговорим подробнее. Четыре из них, подобно пока недоступным мне «Плёнкам Ларри», родом из более раннего сборника «Тёмные регионы». Это двухтомное собрание фолк-хоррора, несколько напоминающего историю «Скала — их дом» из «Другой темноты». Каждый из двадцати рассказов посвящён одной из областей Италии и описывает какую-нибудь местную бабайку. Одни удались лучше, другие хуже.
«Мерзости Высот» названы аж по-французски, и этому есть причина. В Альпах все граничат со всеми, поэтому Музолино втихую позаимствовал из фольклора соседей малоизвестную тварь под названием «даху». И отдадим должное — из довольно нелепой утки для туристов сделал настоящую конфетку, один из лучших рассказов книги. Даже спойлерить ничего больше не хочется.
Следующий рассказ удался несколько меньше. «Карнавал человека-оленя» придумывает мрачную подоплёку для реально существующей местной традиции. История сыроватая, несколько наивная — на умеренно похожую тему вспоминается гораздо более сильный рассказ Баррона «Blackwood’s Baby» — но доставляющая по задумке, и с по-музолиновски колоритно описанным монстром. Хотя не могу не заметить, что имя «Gl’Cierv» звучит не только пародийно-лавкрафтиански, но и очень-очень забавно именно для русского уха. Хотя вообще-то обыгрывает как раз итальянское cervo – олень.
На порядок лучше «Царица канализации». Прям ух. Не иначе как под влиянием лондонского фольклора ожидал что-то на крысиную тему, но всё оказалось куда причудливее и гаже. Не смог найти внятных сторонних источников о твари по имени «Марокка» (с таким-то именем поисковик неизбежно выдаёт кучу мусора, от Марокко до Марракеша), но, будь она аутентично-фольклорной или авторской, вышел шикарный классический Музолино. Высококачественное тошнотворчество в хорошем смысле слова. Снова тот случай, когда некоторая предсказуемость ни в малейшей степени не портит впечатления.
А вот «Пролив», напротив, без вопросов худшая история в книге, быть может, и просто худшее, что я видел у автора. Ходульный сюжет укладывается в пару предложений, появление монстра выглядит литературным эквивалентом хоррора категории Б. Единственное, что действительно порадовало — это выбор чудовища, пусть даже и не реализация. Поэтому не стану называть имён и портить единственный приятный сюрприз в остальном посредственной истории.
А кто остался на сладкое?.. Повесть под названием «Ученики», в Италии, несмотря на скромный размер, выходившая отдельной книжкой. И вот это эталонный зрелый Музолино. Не такая бесконечная радость, как «3,5 этаж лестницы Б», но всё равно очень здорово. Она была написана в промежутке между «Уирондой» и «Другой темнотой», и это видно — мёртвые среды™ упоминаются едва ли не на первой же странице. Но этим упоминанием, надо признать, связь с общей авторской мифологией и ограничивается (хотя нет, ещё ведь действие происходит в Идраске, старшей сестре злополучного Орласко). Это история сама по себе, яркая и самобытная, даже и не знаешь, с чем её сравнить. Немножко лавкрафтианства, немножко страшной сказки о детях для их родителей, немножко экологической басни, немножко чистой фантасмагории, и всё это смачным галлюцинаторным стилем, за который мы так полюбили автора. На ум приходят разве что некоторые из лучших вещей Рэмси Кэмпбелла, хотя я знаю, что этим сравнением только отпугну изрядную часть читателей, не переваривающих ливерпульского поэта 8)
К уже знакомым рассказам в сборнике я особо не присматривался, но беглый взгляд позволяет увидеть некоторые расхождения, а также заподозрить переводчиков в сокращениях. Так, я не сумел обнаружить в «Как собаки» пассаж, посвящённый книге Бедолиса — видимо, кто-то принял решение, что вне контекста сборника он будет только сбивать с толку, и пустил под нож целиком.
В общем и целом, всё ещё считаю, что нам гораздо больше повезло в плане первого знакомства с автором, но англоязычным переводчикам всё-таки есть, что нам предложить. Если в своих изысканиях я всё-таки упустил ещё что-то интересное — пишите в комментариях.
Имя Луиджи Музолино (правильнее, вероятно, всё-таки «Мусолино», но издатели постарались избежать неприятных ассоциаций) отнюдь не на слуху у русского читателя. Этот итальянский автор в деле уже более десяти лет, из-под его пера вышло несколько сборников и роман «Наследие плоти» (Eredità di carne, 2019), но в нашем медиапространстве его с тем же успехом могло вовсе не существовать. Чуть лучше сложилась ситуация на Западе, где рассказы Музолино неоднократно попадали в тематические антологии, в конечном счёте подогрев интерес к автору достаточно, чтобы в 2022 на английском вышел сборник его избранных произведений с хвалебным предисловием от Брайана Эвенсона. К нашей аудитории Музолино пришёл только два года спустя — зато не разношёрстным конгломератом, собранным с миру по нитке, а сразу двумя сборниками, составленными самим автором. А это позволяет оценить туринского визионера куда полнее и глубже.
Аннотация сулит нечто среднее между Лиготти и Баркером, каким бы оксюмороном это сперва не звучало. И что-то в этом сравнении, пожалуй, есть, но всё-таки истоки мрачных фантазий писателя стоит искать гораздо глубже. Их корни таятся не где-нибудь, а непосредственно в дантовском «Аду». Герои Музолино тоже «заблудились в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины». Практически каждый рассказ — это чья-то персональная преисподняя, куда привёл неверный выбор. И далеко не всегда морально-этический. О, много кто на этих страницах может похвастаться нечистой совестью, но неудачно свернуть и просто оступиться можно по-разному, в том числе очень буквально. Сменить маршрут пробежки, откликнуться на странное приглашение, сделать ксерокопию не на том устройстве, невпопад отвернуться в магазине или вылезти из лифта, остановившегося на несуществующем этаже. Да мало ли. Заблуждений на всех хватит.
Первый сборник, «Уиронда», более единообразен. Десяток произведений в нём более или менее сходны и по духу, и — за некоторыми исключениями — по объёму. Одни более лиричны, другие тяготеют к полной фантасмагории, но все объединяют ёмкий стиль и сюрреалистическая образность, компенсирующие подчас предсказуемое развитие сюжета, а также брутальная витальность, подчас брызжущая во все стороны и действительно наводящая на мысль об отборном сплаттерпанке. Настоящая жемчужина первого сборника — повесть «3,5 этаж лестницы D». Атмосфера детского фольклора и подростковой романтики, легенды о подвале и о соседях, игра в Джейсона (как догонялки, только с хоррорным уклоном) на тёмных лестницах, фантасмагорическая тайная изнанка дома… Эдакая итальянская Мариам Петросян, только не в интернате для инвалидов.
Но всё-таки кульминация закономерно приходится на следующую повесть, «В трещинах». Это не просто ударный финал «Уиронды», но и начало чего-то нового. Здесь впервые появляется «Наука о мёртвых средах» Энрико Бедолиса — эпицентр семантического взрыва, трещины от которого разбегутся по более поздним произведениям. Это «Мегаполисомантия» Лейбера, «Чёрный путеводитель» Баррона, Некрономикон от Итало Кальвино. Книга-наваждение, книга-оборотень, не то существующая, не то нет, меняющаяся от читателя к читателю и от прочтения к прочтению, живущая вне времени, процветающая среди противоречивых биографий своего мнимого автора — если у неё когда-либо был автор. Разом философский трактат и сборник фантастических историй, это исследование в тёмной психогеографии, изыскания о том, как места с тёмным прошлым противоестественно влияют на настоящее и будущее.
Впервые открыв нечестивый труд Бедолиса, Музолино понял, что так просто от него уже не избавится. И следующий сборник, «Другая темнота», неслучайно носит подзаголовок «Голоса мёртвых сред». Это учение и излагающая его книга — стержень, лейтмотив всего сборника. Они то мелькают на периферии, то вдруг оказываются почти в центре, чтобы снова нырнуть во мглу, но забыть о себе не дают. И единая тематика мёртвых сред, как ни странно, позволяет автору добиться куда большего разнообразия — в том числе формального. Здесь есть эссеистические вставки — из-под пера Бедолиса и о самом Бедолисе. Есть микрорассказы, полные игривого чёрного юмора. И есть более крупная форма, уже ставшая привычной по «Уиронде». Лихо жонглируя форматами, Музолино ведёт нас из среды в среду, из сердца города в деревенскую глушь, из леса в горы, из тёмного подвала в трущобы Марса. Мёртвые среды есть везде, надо лишь уметь слушать. И, разумеется, знать, куда нужно сворачивать, а куда лучше не стоит.
Сердце второго сборника — это «Лес, развилки», замечательно обманчивая и изумительно красочная история. Героиня, всю жизнь страдающая от проблем с зубами, узнаёт о сказочно дешёвой стоматологической клинике в Румынии — читатель ждёт уж рифмы «вампиры», но всё оказывается совсем о другом. Сад расходящихся тропок уводит в непролазные чащобы кэтлинговского Ворра, вокруг восстают величественные вегетативные видения, и голос мёртвой среды звучит как никогда громко… Да что там — гремит, как румынский хит из динамиков! Это одна из немногих историй, где занимающая автора тема неверного выбора подана прямым текстом, в лоб, но это нисколько не нарушает очарования «Леса».
Но Румыния, Марс или далёкие тропические острова — всё же экзотика, к которой Музолино обращается нечасто. Как и многие классики хоррора, этот писатель — почвенник, черпающий силу и вдохновение в родном регионе. В данном случае это Пьемонт: его сердце, Турин, а также подступающие с трёх сторон Альпы и всё, что лежит в промежутке. А лежит в нём порой такое, о чём лучше и не задумываться. Например, захудалый городок Орласко, вроде бы вымышленный, но оттого не менее убедительный, вопреки калейдоскопу противоестественных злосчастий, которые регулярно по нему прокатываются. Или съезд с шоссе, ведущий в Уиронду, зловещую легенду дальнобойщиков. Или… да мало ли, право, на свете лиминальных мест? Или мёртвых сред. В конце концов, смерти физической подчас предшествует гибель духовная — а что мертвит душу сильнее, чем большой бизнес и Молох современной экономики? Если Лиготти обращается к теме корпоративного хоррора довольно редко (ярче всего — в недавно переведённом «Пока мой труд не завершён»), Музолино отнюдь не чурается злободневной тематики. Во многих рассказах важную роль играет кризис компании «Fiat» и его влияние на жизни простых людей. В «Ньямби (Переход)» речь идёт о беженцах из Африки. А замыкает коллекцию мрачное сияние «Иной темноты», рассматривающей, как люди справляются с утратой. Или, скорее, как утрата расправляется с ними… Начинаясь, как вполне обыденный кошмар из криминальных сводок, финальная повесть превращается в поэтическую фантасмагорию, уводя от боли и страдания персонажей туда, где нет уже ничего… Или, напротив, есть что-то такое, о чём лучше вовек не задумываться.
Выход двойного сборника Музолино — это, безусловно, событие. На русском языке заговорил самобытный автор с собственным, узнаваемым голосом. Перевод, несмотря на отдельные шероховатости, весьма приятен. Будем надеяться, что это лишь начало, и рано или поздно нас ждут новые книги, которые познакомят нас с другими гранями таланта туринского писателя. Так или иначе, можно не сомневаться, что в России с её извилистой историей и подчас химерической застройкой учение о мёртвых средах отыщет своих последователей. И, в очередной раз проходя по давно знакомым улицам, они оценят их совершенно новым взглядом.
облако тэгов
М.: 
