Юмореска, вполне проходная для американской литературы, на тему взаимоотношения белых и чернокожих, но замеченная в антирасистском Советском Союзе и поэтому ставшая одним из немногих образцов городской фэнтези, просочившимся через цензурные барьеры. Белый убийца чёрного конкурента оправдан судом, ведь единственный свидетель — чёрная старуха-ведьма, а вот судья тоже белый, да и убийца — активист того самого ку-клукс-клана. Ку-клукс-клановцы расправляются со старухой и охраняют своего приятеля, ведь тот боится исполнения её проклятия, но оно его настигает:

Наверное, самое интересное в этой книге — рассказ Карла Брокмана о своей жизни и лихих приключениях как наёмника в Конго и других местах.

«Ну я-то всегда готов, я солдат, завербованный его величеством долларом, а также ее величеством маркой, а также его превосходительством фунтом, и избавь нас Господь от ее преподобия итальянской лиры, ибо считать до миллиона не умею, а приземлись я не в Мадриде, а в Риме и обменяй доллары на лиры – сразу стал бы миллионером. А итальянским миллионером я быть не хочу».

Этот вставной рассказ интересен, весел, циничен, лишён идеологической болтовни. Брокман поэтому вызывает симпатию:

«Ты спрашиваешь, не боялся ли я идти на убийство? Не мучился? Совесть и прочее? Смотря что считать боязнью… Страшно было влипнуть, ясно. Но бояться нужно было больше этому господину, которого я не знал даже, как зовут, и про которого Алоиз, для того, кстати, чтобы моя совесть не слишком страдала, сказал, что он очень, очень плохой человек, по нем даже не вздохнет никто, а все будут рады увидеть его в гробу. Вот я заодно и насчет совести объяснил, но если этого тебе мало, скажу еще вот что. Убивать одних по просьбе других – это же моя профессия, я к тому времени уже три года только тем и зарабатывал. Получается, что совесть здесь ни при чем. А три тысячи долларов на дороге не валяются. В Африке за такие деньги надо три месяца потеть. А тут один выстрел… Нет, про совесть не будем рассуждать. Банкиры же спокойно спят, правда? У богачей аппетит хороший? А чем они лучше меня? Сами стрелять не умеют? Так за них стреляем мы. Вся разница… О совести пусть пекутся попы и монахини, а нам жить надо».

Пронзительный рассказ о кровавом крещении Польши королём Мешко, которому вдруг «открыла глаза» молодая жена-чешка... Как всегда у Прозорова, полное проникновение в психологию героев, яркий, эмоциональный язык, словно пламя факела вспыхнуло и высветило людей из тьмы прошлого...

«Пионерская Правда»...

Выписывал до лета 1991 года. Даже не знал, что потом она прекратит существование.

В своё время выписывал отец, читавший там Александра Ломма «Ночной орёл».

Сама по себе газета так уж интересной не была. Кажется, в начале был в ней упомянут даже голодающий доктор из США. Только иногда в ней проскакивали маленькие интервью с мальчиком из Прибалтики, пишущим фантастику (где ты сейчас, стал ли писателем?), и т.д. Были объявления о международных конкурсах рисунка в ООН и, в принципе, в них вполне себе можно было поучаствовать, авиаконверт в США не был дорог.

Газета активно поддерживала детское творчество, например, помню фантастический рассказ Влады Гук из Казахстана, интересный и закрученный, долго его хранил.

Зато вот заветная последняя страница... За то время, что я выписывал, я успел прочесть Александра Тюрина «Программируемый мальчик» — такой советский перестроечный киберпанк, местами интересный, местами неубедительный, повесть Кира Булычёва «Тайна рабыни Заури», а потом её продолжение, относительно неплохие, хоть и не шедевральные в цикле про Алису Селезнёву, а ещё несколько повестей Владислава Бахревского, из которых выделю крайне удачные славянское фентези/магреализм «Златоборье», я его бережно сохранил, потому что был очарован, и вестерн о животных «Повелитель пампы», который, к сожалению, не сохранил, о чём грущу. Была также грустная повесть Вадима Носова о воюющей молодёжи Никарагуа «Таякан». Жалею, что не вырезал все.

А ещё запомнился конкурс от Алана Гарнера — отрывок о касании к стене пещеры, а дети должны были отгадать, про что повесть. А в 1991 году, уже к концу моей подписки, да и самой газеты, эту повесть «Волшебный камень Брисингамена» напечатали. Вполне нормальное фентези, которое стоило издать в 1970-х, благо оно не несло в себе ничего, противоречащего моральным нормам. Вообще, иностранных рассказов не хватало. Был бы я её редактором, делал бы газету в те годы толще и отводил бы под прозу оба оборота последней страницы.

Жаль, что нет хорошей толстой литературоведческой монографии о газете. Может быть, стоит начать поиск и сканирование номеров всем миром?

Спасибо тем, кто её делал, и привет тем, кто её читал в те же годы!

Да, абсолютно скучная соцреалистическая книга — беспомощная и неинтересная. Тратить на неё время — себя не уважать. Нет в ней ничего прорывного, яркого, красивого, тем более, эпохального, да и что мог склепать бывший сталинский оберпропагандист? Это именно производственный роман с дискуссиями на эту же тему, фактически длинная передовица, к которой, как полагалось, наспех пришиты, словно рукав у плохого местечкового портного, отношения главных героев. Обычно читатели того времени пролистывали про производство и вычитывали только любовную линию. Но бесконечные обсуждения о борьбе хорошего с лучшим и её портят. Да и описывает чувства мужчины и женщины автор крайне слабо, неумело, в силу собственной ориентации. Такое называли «прочётной книгой». Согласен, что все персонажи дружно говорят голосом автора, думают мыслями автора и чувствуют его чувствами. Язык книги — такой разудалой трёп. Стругацкие его подхватят — у них все герои говорят этим одинаковым трёпом, сначала это производит впечатление бойкости стиля, а потом ощущаешь, что не могут так говорить люди разного пола, возраста и происхождения, из книги в книгу. У Булычёва, для сравнения, разные герои говорят по-разному.

И что, вот это вот унылое казённое чтиво реально дало название эпохе? Это же симулякр, когда книга вообще ничего не представляла из себя, но все ахали и говорили: «Ах, «Оттепель«!» Там заложено столько глубинного смысла! Это целый манифест!» Или в этом и заключался феномен Ильи Эренбурга, когда сплочённое, преданное ему и обязанное ему окружение соплеменников, протеже, любовников создавало на ровном месте образ очень глубокого, тонкого и высоколитературного писателя, стоявшего на голову выше прочих???

Как бы это сказать?

«Тля» написана тяжёлым неудобосваримым квазитолстовским языком в духе Леонова и Фадеева, который казался тогда необходимым для романов.

Весь сюжет сводится к противостоянию носителей идей, поэтому не особо интересен. В силу этого читается крайне тяжело, но это же самое можно сказать и об «Оттепели», автор которой, баловень судьбы, сталинский оберпропагандист Эренбург, точно и узнаваемо выведен в образе вождя группировки художников Льва Барселонского, который когда-то жил в Европе, потом вернулся в СССР и теперь изредка радует критиков своей новой работой. Его излюбленный лозунг: «Искусство не знает границ», что сам он понимает своеобразно. Кажется, даже есть намёки на гомосексуальную манерность сибарита Эренбурга. На художников были перенесены черты писательских и окололитературных деятелей, в силу этого они получились узнаваемыми. И для себя самих в том числе. А узнав себя, они обиделись не на шутку.

Уголовные типы, дельцы, прохвосты, как обиженно заметил Андрей Синявский, составляют в романе мощную организацию внутри искусства, этакую всесильную мафию, гласно и негласно управляющую эстетической жизнью страны. Для продвижения себя любимых регулярно устраиваются сговоры-совещания, что делать с той или иной неугодной личностью, как ломать её судьбу. Они экономически преуспевают, строят роскошные дачи, пьют коньяк, тогда как прочие художники бедствуют, влачат по преимуществу нищенское существование и занимают на жизнь деньги у благоденствующих космополитов. Последние, оказывается, проникли во все поры о6щества, завели покровителей, добились высоких постов, влиятельного положения. Разорвать их сети трудно, почти невозможно. Шевцов точно подметил, что при этом содержание космополитских картин строго идейно, не придерёшься. Неудивительно, что Синявского такая изображённая обличительная картина, ударявшая по влиятельным литературным бонзам, предельно возмутила, он объявил роман пасквилем. Его поспешно замолчали, потому что в писательской среде СССР, проникнутой духом интернационализма, таких позорных явлений не бывает и быть не может. Вообще-то книга сыграла бы некую значительную роль в литературном и культурном процессе и его очищении, будь она легче, увлекательнее написана, а не в духе производственного романа о борьбе хорошего с лучшим.

Известный полтавский историк-архивист и краевед Вера Никаноровна Жук предлагает свою локализацию битвы Витовта

Главный герой в Карпатах сталкивается с таинственной Зоряной, которая оказывается мавкой. Он становится свидетелем шабаша... нет, просто празднования местных духов, среди которых Щезник и Чугайстер. Лет в двенадцать мне этот рассказ дико нравился, сам хотел писать в этом же духе, рисовал к нему иллюстрации. Но не слишком ли он напоминает «Шотландскую легенду» Щербакова, только в другом антураже???

Очень светлый и увлекательный сборник, понемногу из малых циклов и внецикловых рассказов Кира Булычёва. Каждый из них по-своему красив и увлекателен, отличаясь булычёвским изяществом, слабых и проходных нет.

Рекомендую всем симпатикам Ирландии и ирландцев, ведь именно туда едет героиня узнать свою собственную историю. Тайны прошлого могут быть невероятными и даже неприятными, не так ли?

Ух ты, оказывается, завораживавший меня в детстве роман из «Науки и жизни» про непокорённый Новгород и борьбу с монголами издан полностью! Надо прочесть. Отчего «Наука и жизнь» не напечатала весь роман?

Если у Адамова главным довоенным врагом были хладнокровные, жестокие, высокотехнологичные, не уступавшие Советскому Союзу японцы, то в альтернативной истории Гребнева — это вовсе не австриец, но венгерский унтер-офицер Петер Шайно, ну а японец Курода у него на побегушках.

«У Петера Шайно были свои министры; назывались они «архиепископами», а министерства и ведомства, которыми они управляли,- «епархиями». Епархия воздушных сил «апостола Петра» возглавлялась архиепископом Гастоном Кошонье, известным французским политическим авантюристом, основателем партии «боевых хлыстов». Во главе епархии бронетанковой стоял бывший полковник чернорубашечников, Ансельмо Граппи, последний папа римский. Епархией военно-морской заправлял Курода, азиатский барон. Шпионажем, диверсиями, провокацией ведала особая разведка Лиги, названная Шайно «епархией святого духа». Во главе этой епархии стояла какая-то таинственная личность — Лилиан. Это имя было у всех на устах, оно не сходило со страниц газет, но никто, кроме самого апостола Шайно, не мог похвастать, что он знает или видел главу апостольских шпионов и диверсантов. Никто толком не знал: Лилиан — это имя, фамилия или кличка? Не только о национальности главы апостольских шпионов ничего не было достоверно известно, но даже пол архиепископа разведки вызывал споры: многие буржуазные репортеры утверждали, что Лилиан — молодая красивая немка».

Более того, Гребнев предвосхитил альтернативноисторическую или криптоисторическую идею Новой Швабии — тайной базы в Антарктиде, где на протяжении многих лет скрываются немецкие национал-социалисты во главе с фюрером Адольфом Гитлером. У него фашисты коварно прячутся на дне моря. Ещё и порабощённое племя онкилонов, тьфу, южноамериканских курунга — он что, с Серрано переписывался тайком?

Если быть злым, то католические фашисты Гребнева сильно напоминают... тот строй, который он отстаивал. Коммунистический. В котором семинарист Сталин, вообще не служивший в армии, провозгласил себя генералиссимусом и единственным настоящим апостолом Маркса, Энгельса и Ленина. В котором министры получили странные названия наркомов, носили загадочные (любители Климова, молчать!) кубики и ромбики, и у всех них было сомнительное прошлое. И везде был знак звезды. Звездовики! А лет через десять после выхода футуристического романа Гребнева Сталин и вовсе будет претендовать на роль объединителя православия, упразднителя унии и т.д.

Сильно ощущается, что автор начинал как сатирик. Социально-политической сатиры слишком много. Обильное описание технологических достижений опереточного ближнего будущего немного засоряет восприятие неплохо закрученного сюжета. На один раз для позднесоветского подростка, под настроение.

Как ни странно, после бравурной «Арктании» с коварным венгерским унтер-офицером Золтаном Шайно на дне моря, эта не слишком сильная повесть произвела на меня гораздо более благоприятное впечатление. В ней нет футуристических фантасмагорий. Неплох язык. «Какой я мельник? Я ворон здешних мест».

Да, карикатурные эмигранты, жалкие оставшиеся в СССР «бывшие дворяне», потомки древних родов, и коварные аферисты-иностранцы, чем-то напоминающие Бендера и Воробьянинова, да, идеально-правильная молодёжь, которая и впрямь могла быть идейной, заидеологизированной в ту пору. Почему-то напоминают они творчество и литературных питомцев Гребнева — Стругацких, и Аксёнова. Опять прорвалось сатирическое прошлое автора. Но герои яркие, и интересна сама по себе идея поиска знаменитой «либереи» Ивана Грозного как основа сюжета. Почему она не была экранизирована? Книга примечательна как образчик — притом, далеко не худший, условно читабельный — того, что печатали у нас в 1950-1960-е годы под видом остросюжетной литературы. Чтобы сравнить с англо-американскими книгами тех же лет, которые в большинстве своём не выглядят устаревшими и не пережившими своё время.

Книга, которую смело можно рекомендовать для начального чтения по славянской мифологии. Написана хорошим стилем, неокоммунистические взгляды автора почти не проглядывают. Здесь нет ни воинственного атеизма, ни борьбы с национализмом. Стоит по уровню намного выше писаний воцерковленной Левкиевской из Института славяноведения, Клейна или Барковой.

Научность текста весьма высока. При этом автор лишён необдуманного гиперскептицизма, свойственного, например, донаучной толстовщине. Он положительно относится и к идеям Бориса Рыбакова, и к теории основного мифа Вячеслава Иванова и Владимира Топорова, и к метким наблюдениям Бориса Успенского. Он не борется с «кабинетной мифологией», в которую полагается записать почти весь славянский пантеон. Сильной стороной книги является глубокое знание историографии, обращение к трудам Фаминцына, Нодило, Гануша, Брюкнера и другим в качестве источников фактов, владея иностранными языками, он не ограничивается русско- и украиноязычной литературой. Минус тот, что не учтено более новых польских, чешских, македонских, белорусских и других публикаций. В конце книги — неплохой свод первоисточников в переводе Дмитрия Дудко.

После прочтения можно рекомендовать, например, книги Богумила Гасанова, Юрия Писаренко, Эдварда Зайковского, Сергея Санько, Николая Михайлова, Радослава Катичича, Никоса Чаусидиса, Иванички Георгиевой, Милены Беновской-Собковой, Станислава Былины и других.

Одна из первых книг Михаила Серякова на тему мифологии. Она уступает его трудам о Голубиной книге, но интересна оригинальным подходом и многочисленными важными находками и наблюдениями. Автору свойственно замечать то, мимо чего проходили другие. Обращать внимание на неожиданные свидетельства его правоты. Но некоторые его тезисы, например, связь Сварога с гончарным ремеслом, явно нуждаются в пересмотре или обосновании.

Отличный сборник, соединивший под одной обложкой три наиболее пронзительных и убедительных бестселлера Льва Прозорова (Озара Ворона), безвременно ушедшего от нас историка и писателя, автора многочисленных научных статей и научно-популярных книг, а также романов и рассказов. О балтийских славянах — тех самых варягах, пришедших в Новгород и Киев. О войнах Руси на Кавказе и возникновении Тмуторокани. И о древнеславянском и индоевропейском наследии в былинах. Книги Прозорова учат критично относиться к идеологическим постулатам, думать, мыслить, исследовать. Следует отметить, что многие наблюдения автора признаны в современном былиноведении, даже теми, кто был его научным оппонентом. Можно смело порекомендовать для ознакомления с темой. Вечная память Озару!

Весьма неплохая книга, интересна как памятник становления Круга Языческой Традиции в контексте восточнославянского традиционализма, и могла бы даже быть порекомендованной в качестве научно-популярного чтения для введения в тему. Довольно интересны яркие версии и предположения по поводу Велеса. Убедительны размышления о троемирье, тем более, что навь в качестве простонародного, нехристианского названия Нижнего мира фигурирует, например, в интермедии Митрофана Довгалевского в XVIII веке. Можно ссылаться в серьёзных трудах.

Минусы — сыроватость по сравнению с книгами покойного Алексея Наговицына об этрусках и хеттах, невнимание Дмитрия Гаврилова к такому богу, как Перун, о нём рассказано мало. За бортом осталось много первоисточников — украинских, например, Бартоломей Зиморович, российских, например, житие Варнавы Ветлужского, польских, например, Лукаш из Великого Козьмина, болгарских, македонских, чешских, словацких, словенских, лужицких. Пожалуй, чужды и литературные вставки о русалках, хотя и они безвредны по сравнению с опусом печально знаменитого Льва Клейна. Но в целом книга интересна и заслуживает всяческого внимания.

Это отличный рассказ. Своего рода ответ Брэдбери и Толстому. О том, что главное — не забывать придуманные в детстве миры и первую, детскую любовь. Потому что эти миры могут оказаться настоящими.

«Может, потому мы и находим только голые, безжизненные планеты, что сами их забросили в детстве. Мы сами убили на них жизнь, Гриша. Мы выросли и перестали придумывать. Ничего, кроме лысины с кратерами, представить себе не можем. Вот и все наше терраформирование. Но меня это не устраивает».

И там тебя ждёт твоя любовь. Твоя княжна из детства. Она сбежала туда от реальности, которую не могла вынести. И ты её найдёшь и больше никогда не бросишь. А эту историю, как ты её нашёл, будешь рассказывать как сказку вашей маленькой дочери.

Любимая книга, доставшаяся в память о родственнике, которого больше нет, часто перечитываемая. Очень удачный сборник. Джордж Смит, которого невозможно забыть, Гамильтон, любимый автор моего поколения, Ле Гуин, которая в этом произведении даже не сильно левацкая.

Лучше всего было выписывать сие приложение к «Сельской молодёжи» из села и будучи партийным. Пухлые, плохо склеенные томики в унылых обложках мрачных цветов с разной солдатнёй и матроснёй с гранатой на обложках, пять из шести которых были заполнены дедывоевабельной лейтенантской и тыловой прозой. Выспренной, пафосной, бессюжетно-героической, отдающей вонью портянок и кальсон. Читать её не имело смысла, да и было невозможно. До «Искателя» «Подвиг» явно не дотягивал. Впрочем, иногда все эти окопы Сталинграда разбавляли неплохие милицейские детективы, вроде братьев Вайнеров или Карлова, и подвиги советской разведки и контрразведки в исполнении незаменимого и преданного Родине Юлиана Семёнова типа «Тасс уполномочен заявить» или «Приказано выжить».

Но речь не о них, а о том заветном шестом номере, ради которого и совершалась подписка и из-за которого приложение и было дефицитным. Итак, внимание. Шестой номер. С зарубежным детективом, где была лихая бондиана Богумила Райнова, крутые нуарные детективы Рэймонда Чандлера, Дэшила Хэммета и Джеймса Хэдли Чейза, Станислав Лем в роли интеллектуального детективщика, обаятельные политические триллеры Вольфганга Шрайера о Латинской Америке. И это было чудо. Даже обложки цветные.

К 1990 году «Подвиг», ещё не избавившись от всякой перестроечной тендряковщины, начал печатать Эдуарда Тополя, а также половину номеров посвящать Чейзу и прочим зарубежным талантливым писателям. И стало очень даже читабельно.

Откровенно говоря, порнографическая повесть с сентиментальным предисловием от автора. Именно, что не эротическая. Из альманаха «МетрОполь», набитого ярко порнографическими произведениями. Не всё, что про школьников/пэтэушников, годится для школьников. Так-то читать можно один раз, если нет ничего другого. мальчик, девочка, их разлучают, девочку знакомят с другим парнем, постарше и солиднее. Описывается всё, что они делают, видят и слышат, с откровенными сценами, в которых читателя явно должно было возбуждать слегка антисоветское содержание. В 12 лет оно мне было неинтересно, в отличие от публикуемых в этом же журнале Флеминга и Хайнлайна, лет в 17 я это голобабие и щупанье друг друга перечитал, но тоже бурного восторга не вызвало. Зачем это было перепечатывать? Явно произведение не для подросткового журнала...

Это был очень интересный, обещавший стать стильным журнал. Выписывал я его только в 1990 году, и вот почему. Номера его принялись ходить не вовремя, не по порядку, хотя пришли все. После этого никто не ожидал, что на следующий год он будет издаваться исправно и по календарю. А жаль, потому что подборка авторов снова была неплоха. Издавался он на красивой бумаге, много цветных иллюстраций. Был немного перегружен мрачными репортажами о проблемах молодёжи, типично перестроечными, и статьями о музыке разных российских рок-групп, о которых я понятия не имел. Была пара-тройка фантастических рассказов. Проскочила полупорнографическая, а то и вовсе порнографическая повесть Петра Кожевникова из жизни молодёжи. Проскочил старательно редактированный папашей дневник Анны Франк, сам по себе не вызывавший ужаса, но явно лишний. Немного библейских преданий. Были любопытные «остросоциальные» повести от издателя Альберта Лиханова и Валерия Алексеева, они мне, в принципе, понравились, несмотря на «перестроечную» мрачность концовок, потому что были живо написаны. Но главными были не они, а юморной «Мой дедушка — памятник» Василия Аксёнова, Тэффи, Высоцкий, а также отличный перевод «Гражданина Галактики» от Илана Полоцка в трёх номерах, кажется, первый полный, но ему не повезло — в промежуточном номере сократили пребывание Торби на финском корабле торговцев! Ну и, конечно, лихая «Операция «Гром»» Яна Флеминга. Это было восхитительно. Ещ' был неплохой рассказ Ива Дермеза. В следующем году был Булычёв и другие яркие публикации, но те номера я просто брал в заводской библиотеке. Ну что сказать? Журналам того времени не хватало сил избавиться от «перестроечности». Не писать про чернуху, не писать про неё вообще, заменить всё это рассказами и стихами про «нас» или для «нас».... Но всё равно, журнал бы замечательным!

Журнал, который умело сочетал красивые материалы о селе с публикацией интересных переводов, в том числе в последние годы Рэймонда Чандлера и Гарри Гаррисона. В 1980-е публиковал много советской приключенческой литературы о ЧК и НКВД, в принципе, сносной, — Ростислава Самбука, Юрия Кларова. Попадались и патриотичные статьи о старине и этнографии, хотя и не так часто, как в «Науке и жизни». Из скучного — критика гнилого Запада, иногда с забавными подробностями о западной культуре. Разумеется, можно было и лучше, не хватало исторических повестей. Выразительный журнал, со своим стилем. К нему полагалось неплохое и сложно выписываемое приложение «Подвиг» — пять томиков, преимущественно скучной военной прозы, зато шестой заполнялся западными детективами.

Интересный журнал, печатавший смелую прозу о старших подростках, студентах и молодёжи — про трогательную первую любовь, конфликты молодых душ и всё такое прочее. С красивым фирменным знаком — линогравюрой литовского графика, заслуженного деятеля искусств Литовской ССР Стасиса Красаускаса «Юность» (1961). Здесь попадались невоенный и пока ещё не хазаролюбивый Борис Васильев, Галина Щербакова, Анатолий Алексин. Один раз напечатали перевод Тура Хейердала про поиски Дильмуна. Это всё старательно переплеталось. В год публикации Булычёва не выписывалось, а жаль. На 1989 год журнал стал... скучноватым. Филип Дик с реалистичной повестью о наркоманах сейчас читается уныло. Василий Аксёнов оказался нечитабельным. Юрий Поляков был весьма ничего. Какие-то космополитические мемуары с унылыми фотографиями носатых родственников из семейного альбома. Рассказ об Афганистане, такое-сякое. Не было чего-то глубокого, про Родину, про былое, про Русь. Ну вот почему? Разве нельзя было печатать интересные материалы, переводы фантастики и детективов? И журнал утратил свою прозрачно-прекрасную берёзовую молодёжность.

Покупал с 1987, выписывал с 1988 по 1991 год. Яркий, своеобразный журнал. Его сильной стороной были публикации красиво иллюстрированного Владислава Крапивина и Эдуарда Успенского. Кира Булычёва печатали скудно и мало, не знаю, почему. Интересными были Евгений Велтистов, Сергей Баруздин, Юлий Даниэль, Сергей Иванов и Владимир Малов. Мрачноватой была Лия Симонова. Маловато было про Киевскую Русь и прочие исторические темы. Интересными были рассказы о книгах, стихотворениях и картинах. Покойная ныне Серафима Никитина превосходно написала про языческое мировоззрение в фольклоре. С приближением к 1991 году прорывались абсурдистская перестроечная проза, сейчас скучноватая, совершенно неуместные в детском журнале темы Холокоста, и пропаганда религии, часто в сочетании с ленинизмом, естественно, от вездесущего и шустрого ассирийскобородого Александра Меня.

Помню письмо в редакцию от ребёнка из Магадана с просьбой напечатать «три повести о Малыше и Карлсоне шведского писателя Лингрода». Богемная редакция даже напечатала его, сопроводив ехидным комментарием, что, мол, разных писателей знаем, и шведскую писательницу Линдгрен знаем, а Лингрода не знаем. Сопроводили картинкой. Пресыщенные жители столицы, которые крутили носом и выбирали обложку покрепче да покрасивее, даже не понимали, что за пределами Москвы эти книги не купишь, дети только видят Карлсона везде — на открытках, календариках, линейках, в мультфильмах, а книг не читали. Они не нуждались в том «стёбе», которым редакция наполняла журнал.

Изредка переводили нечто интересное западное, вроде Мадлен Л'Энгль, Фьёля Ингемара и Роальда Даля, об огромном культурном значении которого я тогда не догадывался. Жаль, можно было бы побольше, вместо всяких обэриутов. Были викторины, правда, выиграть в них было невозможно, явно только для столичных деток и квот для автономий, да и ответы надо было подавать не от руки, а отпечатанные на пишущей машинке, которой у меня тогда не было. Были красивые стихи юных поэтов. Журнал был хороший. Спасибо тем, кто его делал!

Этот журнал стал для меня открытием в библиотеке. Начиная где-то с 1990 года, он из атеистического превратился в журнал религиеведения и тайноведения, рассчитанный на широкого читателя. В нём печатались ранний и очень плодотворный Александр Асов (Барашков), Валерий Дёмин, Андрей Никитин, Евгений Лазарев, Александр Белов (волхв Селидор), много других оригинально мыслящих исследователей истории, культуры и литературы. Пару раз проскочил даже ранний Александр Дугин. Поднимались темы Атлантиды, славян и язычества, монголов-несториан и их связи с Ермаком, ранней истории Руси — апостола Андрея, Рюрика, Игоря, Ольги, европейского рыцарства, рун и Таро. Там публиковались интересные исторические и фантастические сочинения. Журнал имел свой стиль подачи и оформления. К сожалению, практически не оцифрован. Те милые номера, которые меня радовали, увы, недоступны.

Почему-то помнится этот рассказ о французском мальчике-художнике с упоминанием улыбки Бельмондо

Сейчас мало кто пишет вот так: трогательно, добродушно, приветливо. Запомнились навсегда грузинский дедушка, желающий радикально помолодеть, чтобы быть другом собственному единственному внуку, одинокому, без братьев и сестёр, и другие персонажи

Я тоже читал эту книгу в двенадцать лет, в санатории. Понравился очень. Я даже пытался подражать авторам. Да, «Чёрный цветок» дорогого Юрия Александровича Никитина — великолепнейший рассказ.

Крутой и приятный сборник днепропетровской школы фантастики на украинском. Тонкие рассказы Леонида Панасенко, неподдельный героизм в рассказах Валентина Чемериса, полная мягкого юмора повесть Любови Коваленко, как всегда, пишущий о далёком зарубежье Виктор Савченко и ранний героический Василий Головачёв... В 1990 мне хорошо заходили такие сборники и казались образцом для подражания.

Так себе рассказик. Типичная мелкая перестроечная проза. Абсурдистская, антисоветская, немного срамная...

Очень даже весёлый и стройный текст по мотивам вьетнамских легенд и сказок. Написанный не ради дружбы с вьетнамским народом, а просто чтобы заинтересовать и порадовать юных читателей необычными образами вроде говорящих древних барабанов.

Это первый номер моей любимой впоследствии «Пионерии», купленный случайно в киоске на отдыхе в Евпатории. В номере много всего проходного. Меня заинтересует «Золотой шар» Георгия Почепцова, и я буду целый год покупать журнал, а потом — многие годы выписывать.

Евпатория была раем для крапивинского мальчишки лет 7-8 и далее.

Глаза закрыть — вижу и слышу:

цветут розы, их много...

пахнет шашлык...

Художник рисует углём портреты...

Грузин на катамаране говорит: «Садысь, малчык»...

катала катает наперстки...

Из двухкассетников — «Ламбада»...

Краеведческий музей с древнегреческими древностями и пушками...

Его средневековое отделение в бывшей мечети, серое и мрачное...

трамвай...

церковь действующая...

недалеко стоит очередь за киндзмараули...

море выбрасывает монеты... За которые можно сыграть на автоматах или купить воды. Или просто сохранить на память о Море.

Да, это одна из лучших антологий, единственный минус которой — практически все произведения уже издавались, причём в том же составе. И даже будут потом так же переиздаваться. Другое дело, что лично я прочёл их именно в таком составе, в этой бережно хранимой книге. Это действительно очень сильный сборник, дающий представление о золотом веке американской фантастики, отобраны лучшие и впечатляющие произведения, отражающие творчество авторов и отлично переведённые. Это именно научная фантастика, как она есть и какой её преподносили тогдашнему нашему читателю, не подозревавшему о фэнтези или хорроре. Обошлось без борьбы с фашизмом и т.д. Сосредоточены рассказы на проявлении лучших человеческих качеств — смелости, доброты, жертвенности. Если бы это были советские произведения того же периода, они бы отдавали сейчас высокопарной устаревшей идеологией, постоянным решением изобретательских задач и оскомным морализаторством. А американские не устарели и могут согреть читателя даже сейчас.

Очень жаль, что таких антологий в серии больше не издавалось.

Хорошая и нужная книга.

В ней уже не авторские реконструкции древних мифопоэтических песнопений самого Асова, к которым можно относиться критически, даже предвзято, а настоящий, пусть и спорный, старинный фольклорный сборник — «Веда словена», собранный Стефаном Верковичем, сборник, который считает аутентичным академическая наука Болгарии и Македонии, к которому относились с уважением Омелян Партицкий, Всеволод Миллер и многие другие авторитетные слависты прошлого. Это болгарские и македонские народные песни обрядово-мифологического содержания

Не секрет, что современные критики этого сборника, вроде недоброй памяти Льва Клейна, критикуя, его попросту не читали, что показывает уровень их обьективнонаучности. Поэтому стоит прочесть и составить о нём собственное мнение.

Ускоками в XV-XVII веках называли людей, населявших местность в Хорватии, пострадавшую от турок. Эти люди служили, как правило, тем, кто им больше платил, и главное для них была корысть.

«Этот ускок, – ответил Леонцио, – среди разбойников то же, что акула среди прочих морских чудовищ: он от всех отличается своей ненасытной свирепостью. Вы знаете, что эти гнусные пираты пили кровь своих жертв из человеческих черепов, чтобы вытравить в себе малейшую жалость. Принимая какого-нибудь беглеца на свой корабль, они заставляли проделать этот омерзительный обряд, чтобы испытать, не осталось ли у него каких-либо человеческих чувств, и если он колебался перед этой гнусностью, его бросали за борт».

Этим словом «Ускок» и решила Жорж Санд назвать своего главного героя, отпрыска одного из богатых родов Венеции Пьера Орио Соранцо, образ которого она наделила всеми возможными и невозможными отрицательными чертами характера. Содержание романа в какой-то степени вступает в полемику с опубликованными в 1814 году поэмы Джорджа Гордона Байрона «Корсар» и «Лара». Произведение отчасти историческое, но, в тоже время, богатое на приключения его героев. Речь в нем идет о турецко-венецианской войне конца XVII века, а точнее о так называемой Морейской войне, в которой основные персонажи книги принимали непосредственное участие. Персонажи практически все вымышленные, но имеются и реальные, как адмирал Франческо Морозини, офицер венецианского флота Доменико Мочениго и некоторые другие. А главные действующие лица Орио Соранцо, брат и сестра Эдзелино, Джованна Морозини – вымышленные. Мне понравилась книга своим нравственным содержанием, в котором происходит борьба добра со злом, где добро одерживает верх. Произведение богато на морские путешествия и приключения, легенды старинных замков и сокровищ, подземных ходов, таинственных заговоров пиратов, грабивших не только мирные суда купцов, плавающих под флагами разных стран, но и нападавшими на корабли венецианского военного флота. Эта книга мелодраматична. В ней очень ярко отражены характеры героев, высоконравственное содержание их поступков и поведения. Она трагична, в ней, хотя добродетель и одерживает окончательную победу, но победа омрачается гибелью некоторых, полюбившихся читателям, героев. Она поучительна и оказывает, на мой взгляд, определенное воспитательное воздействие на читателей. Поведение некоторых героев идеализировано, что способствует подражанию им в позитивном ключе. Этим оно, на мой взгляд, и ценно. Видно, что повесть написана по реальным событиям. Мне кажется, что удовлетворения от разоблачения предателя и ренегата главный герой всё же не получил — ведь любимую женщину уже не вернуть. Хорошо, что хоть сестру избавил от негодяя.

Кстати, вполне себе фантастический рассказ. Венеция под властью Австрии. Орко — могущественный дух венецианских лагун. Призрачный корабль дожей «Буцентавр». И девушка, заманивающая австрийских офицеров, приносящая их ему в жертву. Что случится, если одного из них она полюбит?

Кстати, не самая плохая книга. С неподдельным интересом читается, как выстраиваются взаимоотношения человека с кеплианами — разумными и злыми лошадьми.

Роман, который мне понравился ещё в университете. Молоденькая талантливая певица из Венеции Консуэло, бежавшая от запутанных актёрских отношений, интриг примадонны Кориллы, приставаний похотливого графа Дзустиньяни и предательства жениха Андзолетто, попадает в абсолютно другой мир, далёкий от каналов, гондол, театров и свободных южных нравов, — в старинный замок Исполинов на границе Чехии и Германии.

К добродушной аристократической семье Рудольштадт, чешской по происхождению, но ради спасения наследников «онемечившей» свою фамилию во время Тридцатилетней войны. С тех пор Рудольштадты живут в своем поместье, являя собой пример верных католиков и преданных слуг Марии-Терезии. Это друзья её преподавателя пения. Отец — граф Христиан, его сестра, брат и племянница. И единственный наследник молодой граф Альберт, который вдруг вспомнил, что его предок по отцу Братислав — гусит, потомок короля Иржи Подебрада, а мать из рода Прахалиц — прямой потомок Яна Жижки.

Он нелюдим, странен, может подолгу исчезать и дружит только с местным сумасшедшим Зденко, который поёт старинные чешские песни и благодарит фразой еретиков: «Обиженный да поклонится тебе!» «Обиженный» — это Дьявол...

Вот кумир технарей — Ландау. Насколько можно судить, индивид был откровенно болен и действительно опасен для окружающих, просто обычных больных отправляют лечиться. А вот тех, кто делает бомбы, ценят и лелеют, разрешая им всё. Их необычность выходит за пределы общественной приемлемости, но, с точки зрения высоких покровителей — да пускай, лишь бы бомбы делались, пусть хоть ест ...расходный материал, да и вообще, мало ли какие там эти учёные. Здесь ещё важно отсутствие психологических барьеров здорового человека. Нужен тот, кого не будет смущать цель. Это главное. А на побочные аспекты закрывают глаза.

Ландау не был ловеласом и плейбоем. Он их «осваивал». Всех подряд. Так он это называл. У него не было ни чувств, ни эмоций, во всяком случае, обычных. Такого же поведения он ждал от жены, порой буквально выступая в роли сводника для неё. О своих сексуальных успехах подробно рассказывал жене и требовал от нее радости по этому поводу. Если он видел, что она страдает и ревнует, то штрафовал — не давал денег. Иногда он штрафовал её профилактически — на будущее. На случай, если ей станет грустно. Жена должна была всегда лучиться счастьем и прекрасно выглядеть.

Широкие взгляды Ландау на вопросы брака и отношений, под которые он подводил теорию, — явный симптом того, что он верил во вседозволенность, причём вседозволенность для себя, особенного. Ощущение, что если бы его спросили о других вещах, не только об удовлетворении его потребностей, ответы шокировали бы многих.

А вообще, когда во главе научной группировки встаёт вот такой вот озабоченный, то он, как показывают в том числе мемуары жены, постепенно начинает распространять свои предпочтения на коллектив, оставляя и продвигая близких себе по духу и умонастрою, выталкивая моралистов, неудобных, непонятных и неприятных ему. Ландау поощрял такие же отношения у своих подчинённых, и из всех только один физик нормально жил с женой, а остальные были вовлечены в создаваемую начальником атмосферу свингерства и разврата. Вспомнились Ягода и Енукидзе, которые точно так же поощряли своих подчинённых, сводили их и вообще подбирали весь женский персонал по нравящимся параметрам внешности. Здесь явно было то же самое. Ведь для этой атмосферы нужны женщины, которые вызывают охотничий интерес у «Дау» и такие, что ему не откажут (а он не Ален Делон, не певец, не актёр, не художник).

Моралистов он называл занудами. И говорил, что жить надо весело, а грусть это самый тяжкий грех. Ну и соответственно от зануд в коллективе явно избавлялся. Боюсь, что его представления о весёлости существенно расходились с общечеловеческими. Он просто не знал, как это назвать.Так себе была особь. Без процессов торможения в мозге. И кто его бы поставил на место? Ягода? Берия? Деканозов?

Главное же то, что он не смущался тем, что и для чего изобретает. Вот тогда вспомнился рассказ «200% свободы» Днепрова. Беременная немецкая женщина пережила бомбардировку Нагасаки, после чего у нее родился сын Леонор, лишенный любых человеческих чувств и эмоций, но с выдающимися математическими способностями. И американцы берут его к себе на работу, с намерением, чтобы он придумал им самую разрушительную бомбу. Неудивительно, что этот рассказ не печатали. Это точный портрет лишённых всего человеческого советских изобретателей бомб.

Выписывали у меня в семье этот журнал лишь в 1979-1981 годах. Подписку навязали тётушке-химику пищевой промышленности на работе. Мой отец потом жалел, что она не выписывала дальше. Сам журнал был отличным, интересным и с тонко подобранной фантастикой — западной вроде Саймака и Саберхагена и «Похищением чародея» и рассказами Кира Булычёва, заботливо переплетёнными потом. Толстые, приятные страницы. Химии там было мало, а жизни — много. Например, помню статью про вересковый мёд. Надо отметить, что в те годы журнал явно не настолько тяготел к либерально-безродному космополитизму, как в 1990-е, скорее, был патриотичным, что отнесу в плюсы.

Переплетались и рассказы и повести из более поздних годов из номеров, подаренных библиотекаршей с отцовского завода. Очень даже порой хорошие, особенно иностранные. Журнал с тонкими уже страничками, правда, стал не то чтобы преснее, но менее разборчивым, в нём даже проскочили ранние Фоменко и Носовский. Хотя по-прежнему были статьи про живую природу и другие занимательные. Попадались даже статьи по археологии, например, Юрия Шилова. «Перпендикулярный мир» Булычёва понравился. Там же прочёл «Затворник и Шестипалый» Виктора Пелевина. Так-то журнал тяготел к социальной фантастике, порой отдававшей космополитичной стругачатиной, вроде Бориса Штерна, но тогда она была модна и ожидаема, она была везде. Теперь она преимущественно кажется ремесленными поделками. Стала пролезать и скучная нефантастическая перестроечная проза, вроде Бориса Хазанова. Интересными были сборники журнала — с Лемом и с рассказами. Но последние, пожалуй, сейчас уже будут скучны. А Лем у меня на полке.

Герой встречает в тундре умирающего пигмея-шамана из вымирающего малорослого народа сиртя и спит с его внучкой. Почему-то запомнил с раннеподросткового возраста, наверное из-за красиво прописанного эротического момента и мистических видений прошлого Арктиды. Красивый язык, достоверные впечатления автора от полярных широт.

А про самих сиртя — его же статья во втором томе «Дорогами тысячелетий», рекомендую. И много других статей

Этот журнал я никогда не выписывал. Его я читал в годы после развала СССР годовыми подшивками из библиотеки отцовского завода. Наверное, потом, увы, ушедшие в макулатуру.

«Технику» я там, конечно, пропускал всю, изобретателем быть не хотелось, звёзды меня уже не манили, из неё запоминались только оружейные обзоры, а вот тайны истории и рассказы о снежном человеке, шастающем где-то в северных лесах, очень даже ложились на душу, и потом я докупил сборники статей на эту тему. Тем более, что безродно-космополитическим он, как ни странно, не был. Наверное, благодаря такому благородному, порядочному и патриотичному человеку, как Владимир Щербаков.

А вот молодёжная часть, то есть фантастика в виде романов с продолжениями, была отличной. По крайней мере, в поздние 1980-е. Вкус редактора в отношении зарубежной литературы был отличным, просто безупречным, несмотря на просачивавшиеся местные поделки. «Планета Роканнона» Ле Гуин, такая вот предфэнтези, близкое к фэнтези «Возвращение к звёздам» Гамильтона с запоминающимися на годы образами, сюжетными ходами и иллюстрациями, почти фэнтезийный Андерсон и все-все-все. Я горячо любил их. Журнал очень запомнился. Надо бы перечитать.

Как-то доводилось видеть библиотеку одной мудрой женщины, кандидата исторических наук, этнографа. Там были красиво переплетённые томы «Вокруг света» за 1960-1970-е. С Хайнлайном и Гарриссоном. Неплохой такой выбор авторов для советской периодики.

Отдельные номера из тех лет лежали у меня дома, наверно, купленные дедом в киоске где-то на отдыхе. Поэтому журнал тоже немного родной, пусть и не настолько, как «Наука и жизнь».

Там был Голдинг, шведские детективы Валлё и что-то ещё. Яркие и загадочные страны. Путешествия и переводные статьи о них. Почему его не выписывали у меня дома?

Потом стал читать годовыми стопками из библиотеки отцовского завода. Там в поздних восьмидесятых печатали фантастику, иногда довольно жутковатую, вызывающую отвращение даже сейчас, вроде какого-то там ноющего Марека Хуберата, детективные рассказы того самого Алана Милна, «Витки» Роджера Желязны и Фреда Саберхагена, красивый магреализм Люциуса Шепарда про охотника на ягуаров, странные повести о сиртя и многое другое. И прежде всего — ошеломительный и дерзкий «Молодой мир» Дэйва Уоллеса, где герои в мире без взрослых отважно сражались в своих гангах за место под солнцем, занимались сексом и убивали!!!

Статьи Николая Непомнящего, Георгия Вилинбахова, того самого увековеченного Льва Минца, того самого Мурада Аджиева, Юрия Шилова, запорожского краеведа Владимира Супруненко. Из них я узнавал про Аркаим, Камчатку и день Брахмы на Чонгаре, талышей, липован и кумыков, про Эксмурского зверя и Киик-Адама, про геральдику, про заброшенные корабли, дрейфующие в океане, про папуасские мифы, где, если женщина украла Луну, это очень даже хорошо, в отличие от Диканьки... Спасибо за журнал!!!

В позднесоветские времена по инерции печатали разную уныло-нравоучительную чушь, лищь бы была антифашистской. И Вершинин её радостно кропал, в силу пятого пункта анкеты и общих взглядов, которые потом привели его в национал-большевизм.

Именно, что здесь привычные кивки на концлагеря, штурмовиков-колбасников, плюгавость и кровожадность фюреров, которые непременно уступают викингам. Симпатизировать норманнам было заведено в советской либерально-диссидентурной среде, где «оголтелый норманизм» рассматривалося как возвращение к истинному, неискажённому марксизму и антидот от славянофильства. Плохие немцы позвали своих нордических предков, решили набраться от них силы, а то и пересидеть у них в прошлом, но это не пройдёт, фашизм обречён и всё такое. Ничем не лучше современных поделок про попаданцев, только без особого сюжета и с обратным посылом, дескать, враги свободного перестроечно-правозащитно-диссидентского мира выиграть не могут.

Наверное, самый родной журнал. Близкий и любимый с детства. Выписывавшийся ещё с 1960-х, но сохранившийся с 1970 по 1990 год. На страницах которого читал Волкова, Троепольского, Наровчатова, Солоухина, Фёдорова, Похлёбкина, трагически погибшего Энговатова, Даррелла, Хэрриота, Кусто, горячо любимого Гэллико, Родари, Хейли, Азимова, Линдгрен, Ле Гуин, Брауна, Брэдбери, Саймака, фантастические юморески, следил за исследованиями морей и версиями об Атлантиде, узнал о Золотой Бабе, о тайнописи, о различных старинных городах и их гербах, о судьбе слов и о раскопках. Внимал обзорам научных статей. Рассматривал комиксы о Пифе. Из него узнал о книгах Бориса Рыбакова и там же прочёл его статьи про Кия и Киев, про автора «Слова о полку Игореве», как и Вячеслава Иванова и Тамаза Гамкрелидзе про индоевропейцев. Разгадывал кроссворды с фрагментами и головоломки, задумывался над проблемами науки. Помню и сейчас, где какая статья. Жалею, что не выписали в 1991, когда стали печатать «Волшебник Земноморья». Ждал в детстве каждого номера. Хороший был журнал, патриотичный, почти не политизированный, до перестройки не космополитичный. Потом, правда, стало многовато материалов о репрессиях и подобном. Мне дорого его оформление, его шрифт, его рубрики, его стиль иллюстраций, его обложка. «Наука и жизнь», люблю тебя!

Очень красивый роман, с хорошим языком, длинным, неторопливым, но увлекательнейшим повествованием, живыми и запоминающимися героями. Предками нас. Это когда друг — Голуб, а в градоначальники баллотируется Шамота. У Иванова получилось увидеть и оживить людей из хроник. Так, что читающие поверили в их настоящесть. Современным писателям поучиться бы.

Противостояние Восточной Римской империи и славян, зарождение на берегах реки Рось государства, история жизни отважного воина Ратибора, ярко выраженые антихристианские мотивы, славянский взгляд на историю Хазарии, славянское неоязычество — чего только нет в этом романе. Да, роман пришёлся не по нраву советским номенклатурным славянофобам. Их тайно чтимые предки в романе выведены враждебной силой, вместо того, чтобы воспевать «дружбу народов», «мультикультурность» и «межкультурный обмен». Даже малейший намёк они воспринимали в штыки. Но роман горячо полюбили читатели, а опусы космополитичного Бориса Васильева, в силу семейных обстоятельств обожавшего хазар, — нет.

Несмотря на лихое начало, на самом деле это повесть о любви, взаимопонимании и сострадании. О животных и их беспомощности перед мстительными, жадными и жестокими людьми. Такая версия «Короля-дроздоборода».

«В это время Дейзи, съежившись, лежала в середине клетки Синджуна в теплых объятиях тигра. Дождь хлестал не переставая сквозь прутья клетки. Алекс, не доверяя надежности трейлера, велел Дейзи укрыться в машине, и она направилась туда, когда услышала из зверинца громкий рев Синджуна. Гроза и непогода привели зверя в неописуемый ужас.

Его клетка стояла на улице, отдельно от остальных, а перенести ее в палатку было некому — все рабочие были заняты на свертывании купола шапито. Сначала она стояла возле клетки, но стихия разбушевалась настолько, что Дейзи не могла стоять, непогода валила ее с ног. Синджун едва не обезумел, когда она попыталась залезть под клетку, чтобы укрыться от воды и ветра. Не оставалось ничего другого, как забраться в саму клетку. И вот теперь Дейзи лежала рядом с тигром, как с огромной старой домашней кошкой. При дыхании зверь издавал вибрирующее урчание, от его мощного тела исходило тепло, изгнавшее озноб Дейзи. Прижавшись к мягкому меху, она испытывала почти такое же спокойствие, какое испытывала несколькими часами раньше в объятиях Алекса».

Да, это действительно очень приятный детектив, в лучших традициях Чейза и Чандлера, только про перестроечную эпоху, в которой есть и раскованные нравы, и криминальные авторитеты, и удачливые бизнесмены, и ещё не продажные милиционеры, деньги, большие деньги, и даже любовь.

Стоит отметить живой язык, незаезженные метафоры и эпитеты.

«В этот момент в дальнем конце коридора открылась узкая дверь, послышался звук спускаемой воды, я резко повернул голову и обомлел. Неслышно ступая по ковру босыми ногами, прямо на меня шла девица с распущенными волосами, абсолютно голая. Скользнув по мне равнодушным взглядом, она открыла один из номеров и скрылась в нем, щелкнув замком.

Примерно с полминуты я приходил в себя, а потом уже решительно взялся за ручку следующей двери. Эта поддалась, и я увидел изумительную картину. Прямо на полу, на широком ковре, лежал на спине мужчина со спущенными до колен брюками. Верхом на нем в недвусмысленной позиции сидела худенькая девушка, всю одежду которой составляла короткая, до пупка, прозрачная распашонка. Услышав сзади шорох, она, не прерывая своих телодвижений, обернулась в мою сторону и ухмыльнулась мне совершенно бесстыжей ухмылкой. Мужчина же, слегка приподняв голову, сказал не слишком трезвым голосом:

– Закройте дверь, мерзавцы.

Что я и сделал немедленно, отступив назад. Мужчиной был архитектор Таратута, любитель проверенных женщин. Меня он, похоже, разглядеть не успел.

Так вот, значит, какие нынче пошли “семейные гостиницы”. Уют, ничего не скажешь.»

Советую любителям классических детективов в стиле вышеуказанных авторов или, допустим, сериала «Магнум». В том числе и для того, чтобы видели, что в 1990 году умели писать.

Когда я читал этот рассказ в сокращённом виде в журнале в 1990 году, он мне понравился. Тогда мистер Курт Дюссандер выглядел жертвой жуткого Тодда, несчастным и безобидным стариком, который не делает никому зла и не стремится ворошить прошлое, но его шантажом заставляют это делать, мучат, издеваются над ним, а в конце он трагически умирает. Прочёл полную версию. Она мне понравилась гораздо меньше и показалась затянутой.

Нравится этот эпизод:

«Тодд запомнил тот день в гараже Фокси во всех мельчайших подробностях — более точно и ясно, чем все остальное в жизни. Он вспомнил, как в четвертом классе перед Днем карьеры миссис Андерсон (все дети называли её Кроликом из-за крупных передних зубов) говорила им о том, что она называла «Свой главный интерес».

— Он возникает внезапно, — торжественно изрекала она. — Однажды впервые увидишь что-то и сразу почувствуешь, что ты обрел «Свой главный интерес». Это — как ключ в момент открывания замка. Или первая любовь. Вот почему, дети, День карьеры имеет такое огромное значение — он может стать днем, когда вы найдете «Свой главный интерес». — И она стала рассказывать о своем главном интересе, который, как оказалось, заключался не в том, чтобы учить четвероклассников, а коллекционировать открытки девятнадцатого века».

Север Гансовский, советский Стивен Кинг, терпеливо объясняет читателю, что такое Великая Депрессия, что такое, когда не платят денег вообще, всеобщее банкротство и выживание. Через три года всё это станет понятной и шокирующей реальностью...

А ведь в 1970, 1981, 1985, 1989, когда этот рассказ публиковался у нас, он же был совершенно непонятен.

Полицейские, берущие деньги у бандитов, молодой продавец, который не знал, что в случае «наезда» надо звонить не в полицию, а тем, кому хозяин магазина платит, начальник полиции, который облегчённо вздыхает, когда выясняется, что неосторожно задержанные — гастролёры, а не из банды, которая их скупила.

А я помню этот рассказ, о мальчике в очках, с коньюнктивитом, очищающем дорогу, такой мистический, символический, но не назидательный. Весь сборник Нагибина мне тогда понравился

«— Эй, чего на моих трусиках расселся? — раздался тоненький голос.

Я поднял глаза. Надо мной стояла голая девчонка, худая, ребрастая, с тонкими руками и ногами. Длинные мокрые волосы облепили лицо, вода сверкала на ее бледном, почти не тронутом загаром теле, с пупырчатой проголубью от холода».

Этот рассказ Юрия Нагибина, который я помню с детства из красивой красной книги з золотыми тиснениями, теперь сравнивают с набоковской «Лолитой», что в высшей мере несправедливо. В этом рассказе речь о совсем другом — о первой любви, саму природу которой ещё не понимаешь в детстве, об общей тайне, верности и невольном предательстве.

«Прыгая на одной ноге и все не попадая другой в кольцо трусиков, она кое-как оделась, подхватила с земли полотенце и побежала прочь. Вдруг она обернулась и крикнула мне:

— Трус!.. Трус!.. Жалкий трус!..»

О разлуке. Потому что не брошена монетка на память. И нагота девочки здесь — просто часть познания друг друга, первого познания тела противоположного пола, преодоления ложного, навязанного обществом стыда. Здесь эти ощущения дарованы детям, младшим подросткам. Да и язык у Нагибина не в пример лучше.

Необыкновенная смена в самом лучшем пионерском лагере у Чёрного моря. В отряд к вожатому Павлу Метелину, вчерашнему солдату-«афганцу», прибывают дети из детских домов. У каждого из них своя биография, чаще всего грустная, а они выдумывают себе другую жизнь. Но один из них, Женя, — не детдомовец. Глазами Жени показывается столкновение домашнего мальчика с иной жизнью, через общение детьми, с которые умеют и хотят врать, сбегают из лагеря, через любовь к Зине. Видя лифчик Зины, «...не магазинный, а сшитый грубо, неумело....»,- ...в Жене рождаются неведанные чувства. Он хочет сказать этим ребятам то, что не говорил никому никогда. Но как и почему? Он хочет «...погладить Зину по голове», «бережно» отнестись к каждому. Он впервые чувствует неожиданное: «...его обожгло жалостью к ней». «Запачканная», — говорит о себе девочка. Женя в неё влюбляется.

«О дружбе и о любви наговорены горы слов, а ведь и дружба, и любовь начинаются с очень простого — с шага, который люди делают навстречу друг другу, с радости осознания, что этот другой похож на тебя и что ты интересен и дорог ему точно так же, как он тебе.»

Так ли уж ужасна жизнь зажиточной Жениной семьи, как беспощадно показывает Лиханов? Они ведь тоже люди, и их быт растаптывается арестом мамы и смертью отца. Растаптывается точно так же, как у семей детей из лагеря. Будут ли вместе Павел и вожатая Аня, Женя и Зина?

Интересная книга о кочевых цыганах и цыганском мальчонке. С детства я запомнил мрачный образ вожака разбойного табора — баро шыро с трубкой, копирующей его лицо. И погибшего брата главного героя, которому разбойники подарили предмет форса — часы на цепочке «без тельбухов». Мир кочевий, воровства, ножа в спину, вспыльчивых, злых, хищных характеров.

Тут не учтены его публикация в «Пионерской правде» в 1990 году отрывком о касании к стене, а потом дети угадывали смысл касания, а потом публикация всей повестью, кажется, в 1991, я уже не выписывал. Интересная и симпатичная книга. Тонко использованы важные мотивы британского фольклора. Читал взрослым с большим удовольствием, вспомнив, что «капли падают по повелению Чародея», и решив выяснить, как там развивались события со Спящим Монархом.

Почему это не могли перевести на русский или украинский в 1970-х, вместо разных там «Смертей в Венеции»?

Советую тем, кто любит шум морских волн и опасные странствия. Байрон как персонаж второго плана, этнографически точный роман про турков, албанцев, греков и нравы греческих пиратов, мало изменившиеся со времён Гомера. Неожиданный Дюма — про англичан и море. Про отвагу, вражду, порядочность и честь, про преданность и про то, как опасно влюбляться в чужедальних краях.

Странно, что никто не заметил главного. Это фактически история Долорес Гейз, сбежавшей со взрослым дядей, только глазами детей

Вполне неплохой детектив из девяностых, с тонким юмором, социальной сатирой и неожиданными поворотами. Такой женский иронический неонуар, что ли. Рекомендую к прочтению любителям жанра.

Написано-то гладко, изящно, свежим слогом. А гадость. Редкая. И не из-за физиологических подробностей, которых не так уж мало. Набоков — сволочь, ибо, пока читаешь, то подхохатываешь Гумберту и следишь, как же он эту Долорес... поимеет. Помните, почему нельзя делать главным героем преступника? Потому что ему будут сопереживать. Вот и этот литератор сделал главным героем педофила вместе со всеми его тонко-душевными и физическими вихляниями. Чтобы все на себя его шкуру примеряли. И горячо сочувствовали. Правда, и сама Ло вызывает сопереживание.

А второй у меня очень субъективен. Набоков — еще та специфическая личность была с точки зрения не то что правого консерватора-националиста, а просто нормального полноценного обывателя. Там был брат-гомосексуалист, умерший в концлагере за шпионаж в пользу Англии. Дяди-гомосексуалисты. Отец, будучи прогрессивным либеральным политиком, вёл компанию за отмену уголовного преследования гомосексуалистов и был убит русским нацистом-черносотенцем при покушении на Милюкова. Жена — еврейка, они и в США уехали как еврейские эмигранты. Судя по роману, он при этом был американофобом. Неудивительно, что всех считал филистерами.

Мои впечатления такие..., что это книга о том, что людишки не такие, как кажутся. Долорес невинна с виду, но полностью развратна. Её мама отнюдь не хорошая женщина. Гумберт полон гаденькими мыслишками, но на деле безобиден. Гомосексуальные эфебофилы добры и участливы, как фотограф, который мальчишек принимал, — старикашка, друг Гумберта. Искуситель Лолиты Куильти выглядит приличным человеком, но на деле гад. Кстати, у него «арийский дом», а Гумберт активно сочувствует неграм и евреям. У Набокова девианты и инородцы, и вообще чужестранцы хорошие, а автохтоны-«расисты» и консерваторы плохи. В книге институт брака подается гадко. Как нечто, мешающее хорошим отношениям. И вообще всё нормальное автора бесит, и он стремится показать, что оно давно прогнило, что за всем, всем, всем нормальным скрывается какая-то гнусная гадость. А те, кто ненормальны, — они такие хорошие и несчастные, вынужденные жить в окружении грубых мужланов, не понимающих их высокую и прекрасную страсть к нимфеткам, естественно, освящённую историей.

Быстро замечаешь, что суть книги в восхвалении людей девиантных как добрых, утончённых, ранимых, отзывчивых и дружелюбных, просто с небольшими слабостями, к которым надо относиться с пониманием, и показе отвратительности людей нормальных. Что автор сам подстёгивает собственное возбуждение, смакуя то, что нравится ему самому.

Разные российские критики её относят к «о странностях любви» и этим оправдывают. Поскольку книга мне разонравилась, то и апология как-то далека от меня. Когда читал, то нечто по поводу замужества Долли лезло в голову, теперь не могу вспомнить. А вообще Гумберт — это персонаж Достоевского. И Свидригайлов из «Преступления и наказания», и Варакин или как там его из «Бесов» совращают девочек, и один — дочь своей квартирной хозяйки!!!

Вот Мережковский — гений. Его роман о Юлиане. «Тутанхамон на Крите». И его «Атлантида-Европа», на фоне которых Набоков выглядит мелким неэрудированным пописывателем про разную дрянцу.

Честно говоря, книга совершенно не понравилась. Нагромождение ужасов, уродств и ненависти между родственниками, чего я не люблю. Как обычно, чем макабричнее персонаж, тем больше восхищения он должен вызывать. Для политкорректности? Вообще из серии «Зачем я это читал?»

Ну, как обычно, батюшка, их нравы. Типичная советская фантастика о Западе. Раньше, на момент издания, я такое любил. Из-за шалостей западного мира оторвался остров. Явно британский. Дрефует-с. Пенсионер из кричащего о помощи посёлка становится президентом в экстремальной ситуации. Такой вот ситуативный Франьо Туджман, который организовывает и возглавляет людей, карает мародёров, договаривается с зарубежьем. Местами интересно. Местами тошнит от образа заботливой мировой общественности, единой в глубоком порыве. Да, динамично. Но порой кажется, что стоило бы замедлить, написать больше — вышло бы на уровне.

Занимательная статья Спартака Ахметова, который посвятил алмазам целый сборник вполне себе читабельных фантастических повестей и рассказов

А ведь мне когда-то нравились такие советские боевички, с обязательным нашим геройчиком при какой-то комиссии по разоружению, лихо расследующим очередной заговор поджигателей войны. Сейчас кажутся пресными, надуманными и скучноватыми.

Хм, эта книга мне очень понравилась лет в четырнадцать. На контрасте с идейной советской фантастикой моего детства. Она мрачная, дерзкая и смелая. Робинзонада на «обитаемом острове». Предельно неполиткорректная антиутопия. Кто из современных Пуллманов настрочит роман о том, что в будущем африканцы будут править миром, поработят остатки выживших белых, примут ислам с евнухами и гаремами, но сохранят каннибализм, шутя называя человеческое мясо «свининой»? Кто насытит текст бравым белым супрематизмом, прагматичным мачизмом и «токсичной» маскулинностью, которые противостоят тоталитарному «негритюду»? Но разве мир, построенный большевиками, не показался бы таким же для жителя Российской империи?

Именно — это очаровательная пародия на советские научно-фантастические книги, вкелючавшая в себя все необходимые элементы: полёт советской коммунистической экспедиции, столкновение со скрывающимися врагами прогрессивного человечества, в буквальном смысле обезьянами. Доведённый до карикатурности сюжет от признанного мастера слова проскочил цензоров.

Что хорошо у Джорджа Г. Смита, дак это его тонкое знание кельтской мифологии. В отличие от орды российских и украинских книгосочинителей, он берёт сведения о мифологических персонажах не из «Мифологического словаря» или «Мифов народов мира», и не скопом, не охапкой, не всё, что под руку попало, из-за чего в местных книгах на восточнославянскую тематику могут бегать, например, караконджалы из балканской мифологии (привет персонажу Желязны).

А вот у Смита — не так. Тут даже кукла вуду — корп кредх. Фоморы, Ллир и дети Ллира, Бранвен и Муиллертах, Тир-на-Ног, Лохленн, Аннуин — всё это скрупулёзно, со знанием дела и со вкусом отобрано из солидных трудов по кельтской, а именно ирландской и валлийской, мифологии. Именно поэтому любимый роман моих школьных лет можно смело читать даже профессиональным кельтологам, без опаски нарваться на антинаучную жуть-медвежуть и смешение разных мифологий. Можно его рекомендовать и в качестве пособия для изучающих. По крайней мере, зримо запомнят красивые образы. Ну а ещё интересно наблюдать, как типичный нуар перерастает в очень качественное фэнтези. Рекомендую всем.

Честно говоря, тоже понравилось произведение. Вроде как просто написано, но читается с ощущением достоверности. Вообще обыгрываются типичные для Нортон мотивы высокоразвитой расы Древних, вражды с Властелином тьмы. Как всегда, успешно. Здесь совершенно иной театр действия — Антарктида и Полая Земля, затерянный мир в кратере, рептилоиды и память о затонувшем континенте, одичавших после катастрофы людях.

«Сильвандир» — сильный и интересный роман, в центре которого — очень молодой и отчаянный герой, шевалье Роже Танкред д’Ангилем,

О чём эта книга? О том, что родителям надо доверять, что на друзей всё же надо полагаться, что нельзя предавать любовь никогда и надо верить в благополучный исход, что бы ни случилось!

Довольно неплохая повесть, которая легко читается и заставляет сопереживать герою, любимая которого обречена на смерть, а чувства он обязан принести в жертву долгу перед обществом, идеологии, ценности жизни других людей. Но...

Хорошая, жизненная, душевная книга о молодёжи, интересная даже сейчас, любимая книга моей мамы. Со смертью Сталина писатель резко прекратил писать на партийные темы и написал простую человечную книгу для людей

Знаменитое эссе, повлиявшее на творчество авторов исторических и историко-фантастических произведений, в том числе Юрия Никитина

Интересная книга, которая пригодится и автору фэнтези на восточные темы, и этнографу, и фольклористу, и археологу-скифологу. Обряды, обычаи, верования и магия персов — мы про них не так много знаем. Профессиональные комментарии ираниста Николая Кислякова

Очень неплохой, динамичный, психологично написанный роман в жанре романтичного фэнтези. Заслуживает и издания в бумаге, и экранизации

Читал в детстве. Немного сумбурная, местами сплагиатированная у Булычёва книга с пиратами, смахивающими на Крыса и Весельчака У. А вот космический кот нравился очень

В детстве читал с огромным удовольствием. Японского водяного каппу потом не без удовольствия встретил в научных книгах.

Маленький поклон Льва Прозорова предкам его удмуртской бабушки. Загадочный зверь из сообщения ибн Фадлана, кто он? Неужели реликтовое животное, из тех, кто некогда бродили лесами седой древности? Удмуртские девушки, пришедшие поклониться ему в беде, они могут стать жертвами хазарских сборщиков дани...

Очень красивый мистический рассказ той самой Джуны Давиташвили с ассирийским колоритом. Об исцелении и воскрешении, о том, откуда приходят способности и как даётся чудо

У советского Стивена Кинга — Севера Гансовского — есть рассказ «День гнева».

Об отарках. Человеко-медведях, людоедах, разумных и говорящих. Гансовский в нём ненавязчиво так, под видом проблемы, что есть человек, намекнул на многое. В том числе, что не всё то человек, что отлично владеет математикой, считает, может быть бухгалтером, экономистом или даже старшим экономистом. Искусственная речь, внешняя близость мутировавшего молодняка к людям — но они не люди. И спокойно жрут людей. Людьми нас делает человечность.

Неплохой фанфик для тех, кто обожает Драко Малфоя — уверенного в своих силах, незакомплексованного, успешного

Достаточно занятный фанфик, где в роли главного героя — сын Регулуса Блэка, который под чутким руководством бабушки, дедушки и дяди Сириуса совершает все героические деяния, включительно с устранением сами знаете кого. Поначалу читать интересно, но в конце главный герой становится сугубо циничным и скучноватым, а

Вообще потрясающе — издать откровенный фанфик, слабый с.жетно, бедный лингвистически, изуродовавший все канонические образы, а потом объявить его восьмой книгой канона. А что, так можно было? Понимаю желание поиграть с персонажами мамы Ро, но не надо было это делать каноном. Вообще, лучше прочесть пару качественных настоящих фанфиков по Дринни. Или Драммионе, если кому нравится.

Любимейший сборник из детства, тонко и со вкусом подобранные вещи тогда ещё неизвестных мне авторов. Удачто встали рядом Дилэни и Желязны с темами языка, лингвистики

А мне понравилось. Тянет больше на сюжет для повести, но характеры, ощущения и переживания достоверны, а конец не разочаровывает. Хорошо высмеяны попытки взрослых всё толковать с помощью психиатрии

Как подростковая фэнтези — очень даже неплохо, стоит прочтения

Читать интересно, но так и непонятно, кем был этот Марио: статуей или превращённым человеком? Если да, то почему?

Вообще скучнейший рассказ, пытающийся выехать на политкорректной теме Голокоста, но в результате унылый, нефэнтезийный, напоминающий до боли совкововые фантастические поделки, где герой отправлялся в прошлое, чтобы помочь там красноармейцам в пыльных шлемах или же партизанам в лесу прифронтовом. Естественно, обведя вокруг пальца немцев или белогвардейцев. Вот здесь ровно то же самое.

Очень симпатичный рассказ (или короткая повестушка) о мире-феерии, в котором реалистично и убедительно переданы чувства подростка — взросление, путешествие в город, первая любовь. Все переживания натуральны, всем героям сопереживаешь. Не возникает ощущения надуманости, нет поучительности. Вообще понравился очень

Крещение Болгарии — тема, о которой на восточнославянских языках мало что можно прочесть. Что ушло вместе с крещением красивого, доброго и мудрого, что оказалось утерянным? Стали ли люди лучше жить или, наоборот, оказались рабами, не понимая этого? А что сталось с теми, кто отказался принять иго греческого бога? Можно ли быть слепым, продолжая видеть глазами? Слеп ли незрячий? Носим ли мы цепи-оковы на себе, не замечая их? На эту тему отвечает ещё один пронзительный рассказ Льва Прозорова (Озара Ворона) о болгарском царевиче Бояне — Бойо.

Я помню этот комикс, очень красивый и интересно читающийся. Почему бы не переиздать?

Согласно античному преданию, Тиртей был хромым учителем-стихоплётом, которого демократические афиняне послали на подмогу недемократическим спартанцам. Послали потому, что не захотели помогать людям своего же народа, просто живущим иначе. Но Дух сильнее смрадной варварской орды, приносящей детей в жертву Молоху.

«Вой человечьих лав

Глушит грохот клинков,

И нет никаких прав

У наших с тобой врагов:

Ведь если один прав,

Значит, другой — мёртв!!!

Столица. Зелёные ветви и сотни вскинутых рук — детских, женских, старческих.

-Хай-ре! Ни-ка хай-ре! Хай-ре, хай-ре!»

Талантливый Лев Прозоров сумел увидеть эти события своими глазами и запечатлеть. Так, что от предсмертных слов маленьких героев сдавливает горло. Так, что понимаешь, что не с каждым врагом можно сыскать компромисс. Его персонажи — живые, они говорят так, как должны говорить, а сам рассказ заставляет замыслиться и вдохновляет. Мы все — немного греки. Там — колыбель Европы, настоящей, европейской.

Мы все знаем, что каган-бек Хазарского каганата принял иудаизм и этим направил развитие своей державы по известному историкам пути, возможно, даже положив начало этносу ашкенази, то есть тем, кого мы знаем как евреев. Но что, если бы он сделал другой выбор веры?

Тонкий и изящный, как всегда, рассказ гениального Льва Прозорова о... человечности. Один из лучших. О том, что не две ноги делают нас людьми, а сострадание к слабым и беззащитным, способность вступиться за них. И ради этого порой стоит драться. О том, что иногда не может быть компромисса. Ибо не все двуногие — люди. Не все чужие обычаи возвышенны и прекрасны. Не все культуры равноценны. Особенно стоит читать тем, кто любит животных и защищает их от живодёров и палачей.

Забавный и остроумный рассказ в традициях Карела Чапека на тему чешских корней известной личности

Обожаемый журнал, я помню, как он приходил, как я читал в нём неизвестную ранее, новую повесть Линдгрен, разглядывал картинки, думал, кто такие упомянутые в ней странные существа. И отсутствовал два месяца осенью, пока пришло окончание. А уже потом прочёл книжечку на украинском. Очень люблю эти номера «Науки и жизни», это моё детство любимое и счастливое, я на них вырос.

Изящный, красивый рассказ, вписывающий украинскую фантастику в круг высокой мировой литературы и показывающий тонкое знание и понимание Леонидом Панасенко творчества Габриэля Гарсии Маркеса. Что будет, если автор встретится со своими творениями и обнаружит, что придуманный им мир реален? Легко ли ему дастся отцовство взрослых детей, сошедших со страниц? А Вы хотели бы встретиться с любимыми героями Маркеса в жизни — не прототипами, не похожими, а ими самими?

В шесть или семь лет, лёжа в больнице, среди довольно жуткой обстановки больных и увечных сверстников, злых взрослых, я спасался чтением. И в том числе была эта книга. Спустя годы я её нашёл. Не помня ни автора, ни названия, только фразу, которую получалось сказать у кота. Купил себе. Да, она чуток перегружена разными цитатами, но всё равно, читается очень хорошо и это как «Белый Бим», только про кошек. Очень трогательная, добрая и оригинальная повесть.

«Рузвельт кивнул.

– Я полагаю, что нечто вне нас обоих, Кэрлон, записано на звездах, как говорят. На протяжении семисот лет, ваши и мои предки боролись за право править континуумом. Думай об этом, Плантагенет! В тысяче биллионов альтернативных мировых линий ваш клан и мой боролись на протяжении веков, чтобы доминировать над миром, ничего не зная о других, ведомых общим инстинктом осуществить в нем присущий им потенциал. И тогда – день катаклизма, когда Распад пронесся над ним, чтобы стереть начисто их корень, стебель и ветвь – все, кроме одного человека в моей линии и одного в вашей. ... Да, я боюсь. Боюсь своей собственной слабости. Вы видите – хотя это может казаться невероятным – я истинно хочу, чтобы вы были частью его, Плантагенет. Глупая сентиментальность, но вы, как и я, человек древнейшего племени. Даже бог может быть одиноким – или дьявол. Я предлагаю вам сотрудничество. Но при первой возможности вы обернулись против меня. Я должен был бы знать это. Я усвоил урок. Я не имел выбора. Сейчас мой курс ясен...»

В написанной на грани научной фантастики, фэнтези и альтернативной истории фантасмагории «Командировке в никуда» (Assignment in Nowhere, 1968) из цикла об Империуме на авансцену выходит трагическая фигура Джонни Кэрлона – последнего Плантагенета, первоначально не знавшего о своем первобытном. Здесь присутствует присущая для многих авторов фантастики и фэнтези идея наследия. Старинный тесак, который он хранит дома, оказывается мечом Ричарда Львиное Сердце, воссоединяющимся со своим обломком и удивительным образом обновляющим родовой замок. Действия властных и своевольных людей, живших тысячи лет назад, влияют на нашу жизнь. Философско-политическая концепция Лаумера, высказанная в литературной форме, заключается в том, что в сотнях параллельных миров, ушедших разветвлением от определенного исторического момента, правят монархи, ведущие род из далекого прошлого, и даже само присутствие человека королевской крови способно останавливать распад. энтропию пространства и времени, пожирающего целые универсумы. Монарх поддерживает и омолаживает мироздание самим своим присутствием, противостоя хаосу. Обнаружить потерянного короля означает спасти реальность Вселенной, создать в ней островок порядка и стабильности. Это деятель истории, а не символическая личность.

На мой взгялд, каждый из миров, в которые попадает Кэрлон, мог бы стать отдельным романом. И особенно интересен тот, где он подменяет местного Плантагенета.

Трилогия австралийской писательницы Фионы Макинтош «Оживление», состоящая из романов «Дар Миррен» (2003), «Кровь и память» (2004) и «Мост душ» (2004), производит неоднозначное впечатление.

Кому-то не нравится ее хеппи-энд, мне он как раз показался нормальным, хотя и несколько недостаточным, потому что на протяжении всех книг больше страдали и гибли положительные, невинные персонажи. В основе книги – противостояние принца, а затем короля Мигрравии Селимуса с молодым военачальником Виллом Тирском. Селимус ненавидел своего отца, доброго короля Магнуса, обвиняя его в смерти матери. Также Селимус чувствовал острую неприязнь и ревность к брату отца и советнику, главнокомандующему Фергюсу Тирску, потому что король все свое время проводил с побратимом. Мальчик рос одиноким и никому очень не нужным. Собственно, это отчасти история о том, как родители решают за нас, кем нам быть, с кем дружить, как нам лучше прожить их собственную жизнь и как нам завершить то, что они начали. Отец, потеряв своего ближайшего друга, решает навязать своему сыну дружбу с сыном побратима, но из того принуждения вырастает не дружба, а опять-таки ненависть, причем взаимная и гораздо сильнее, чем та, которую Селимус чувствует к своему отцу. Селимус, конечно, жесток и безжалостен, но все его безумие, по сути, устремляется против семьи Тирсков, их родни и тех, кто им помогает...

Из всего этого предстает достаточно читабельная и местами трогательная книга без эльфов и гоблинов, зато с магией, волшебными псами, тигрообразными эконами с гор, волшебными зарослями и драконами, что напоминает некий сокращенный вариант «Войны престолов». Есть следы толерастичности, но малые. Большинство героев исповедуют месть за кого-то из близких за жизнь, жертвуют собой ради родных и друзей, уважают честь рода и любят собственную страну. Рыжий и невысокий Уилл Тирк, которого с детства силовали стать другом полусумасшедшего принца и которому случайно достается специфический Дар от казненной на его глазах по требованию Селимуса ведьмы Миррен, все же вызывает симпатию. Его переживания и душевные движения описываются подробно и затрагивают читателя. Наиболее привлекательной является большая собака Нейв. Жаль всего в трилогии сестру Вилла Илену, погибающую совершенно случайно.

Несколько неубедительным выглядит единобожие со священниками и монастырями в мире Макинтош, ведь Шарр, которому молятся Моргравия и Бриавель, является тождественным единственным богам северян и горцев. Семибожие Мартина естественнее. Роль Шарра в магических событиях тоже неочерчена, неясно, он существует или нет. Остается невыясненным и убийство матери Селимуса. Действительно ли его осуществил Магнус, который в отношениях с женой выступает отнюдь не положительным? Как и почти каждая книга в жанре фэнтези, трилогия Фионы Макинтош пропагандирует монархизм, аристократизм, иерархию, священное происхождение монархов от сверхъестественных существ (в жилах властителей Моргравии течет кровь волшебного дракона, господствующего над магией), и этим полезна (так сказать, мечом по коммунизму). Есть в ней и следы почитания белокурых северных варваров. В известной степени, «Оживление» восходит к конспирологическим теориям французского историка конца XIX века Клода Состена Грасе д’Орсе. В данном случае с тайной группировкой Менестрелей Морвана или Квинтой – заговорщиками, «братьями дуба», отождествленными Грасе д’Орсе с носителями идеи родовой аристократии, господами, правящим классом, вельможами. Они считали себя носителями божественной «фиолетовой» крови. Главным символом Менестрелей есть красный цвет. И действительно, у Макинтош все главные действующие лица являются аристократами, даже те, кто об этом не подозревает, они верны родовым девизам и семейным присягам. Им покровительствуют магические Чащи, они, подобно квинтианам, употребляют пароли. Менестрели Морвана связаны с Югом, а Моргравия, название которого напоминает Морван, находится на юге, ее жители – южане. Цвет ее страны – темно-красный, черный и золотистый, а цвета Бриавеля – фиолетовый и темно-зеленый. Есть над чем подумать...

Я почитал остросюжетный роман «Мужчины, ненавидящие женщин» Стига Ларссона, толчком к чему стал услышанный по радио отрывок и предложение моей подруги, бывавшей в Швеции. Легкие приятные аллюзии на Астрид Линдгрен, которые может и не распознать украинский читатель, потому что книги о юном следователе Калле Блумквисте даже на русском издаются нечасто; немного левизны и антифашизма, но не настолько, чтобы вызвать оскомину, хотя и заметных; немного девиантной сексуальности, но тоже не настолько, чтобы испортить чтение, зато неплохо закрученный сюжет. Старый миллиардер нанимает оказавшегося в затруднении журналиста, чтобы тот расследовал загадочное исчезновение юной девушки, его любимой внучатой племянницы, произошедшей много лет назад. Круг подозреваемых ограничен островом, большинство из них принадлежит к одной большой семье, у которой не просто скелет в шкафу, а, как говорится в романе, целое их кладбище. Классика. Много зимы, много странствий по Швеции, скандинавскому быту и присущим шведам отношений.

Сначала экспозиция кажется несколько затянутой, потом начинаешь внимательно следить за мыслями и поступками героев. Достаточно плавно нарастает готичность. Высокий балл детективности, однако поднимается, пожалуй, слишком большое количество проблем шведского общества. Примечательно также, что Ларссон разбирается в быту журналистов и удачно описывает знакомые ему условия труда, отношения и типажи. С историей шведских правых он тоже осведомлен и демонстрирует это в романе (кстати, жаль, что наши леваки не переведут его документальные работы о правом экстремизме Швеции ). Вместе с тем клан голландско-французского происхождения Вангеров получился значительно менее убедительным, чем очень подобная греческо-английская семья Леонидисов из «Кривого домишка» Агаты Кристи, где была подробно проработана тема наследственной жестокости в разных формах у каждого семьянина, но без фрейдистских поползновений в детство. Патриарх Хенрик Вангер тоже должен быть с какими-то проявлениями этого, хотя бы невинными. И Сесилия. А то здесь все слишком примитивно: раз фашист, то маньяк. И у Этель Уайт в «Винтовой лестнице» образы отца и сына – маньяков получились, кажется, более реалистичными. А то темы сексуального насилия отца над дочерью и сыном, а также инцеста брата и сестры немного надоели – так и лезут из фильмов. Героиня изрядно мерисъюшная. Из всех героев больше всего жалко пятнистую кошку Чёрвен. О, да, я отношусь к тем читателям и зрителям, которые больше всего сожалеют о погибших котах и собаках, скептически воспринимая события с людьми.

Открыл для себя новое имя в городском фэнтезе.

Холли Блэк.

Трилогия «Curse Workers».

Главный герой Кассель – своеобразный Холден Колфилд нашего времени, только, вдобавок, живущий в мире магии и колдунов, гангстерских войн и мелких афер. Там люди с ведьмацкими способностями находятся в зависимости от кланов мафии и вынуждены быть у них на услугах, а простое прикосновение руки творит жуткие чудеса.

Жанр также может быть интерпретирован как магический реализм в исполнении гринго. Сложные родственные отношения и проблемы подросткового возраста, такие, как первая любовь, автор раскрывает с большим мастерством. Искренне советую читать!

«Волчья тень» («The Onion Girl») Чарлза де Линта, канадского писателя голландского происхождения, пишущего в жанре магического реализма и городской фэнтези, принадлежит к циклу «Легенды Ньюфорда», базирующемуся на тотемистических легендах североамериканских индейцев. Выйдя в 2001 году, она получила Всемирную премию фэнтези, хотя мне нелегко далось ее чтение.

Там немного затянутая экспозиция, а еще я не слишком люблю читать о домашнем насилии, инцесте и всяком таком, что там упоминается как предпосылка психологических трудностей главной героини, доброй и сочувственной художницы Джилли Копперкорн, и ее младшей сестры Рейлин Картер, преступницы. Писатель утверждал, что у него самого все это нелегко писалось.

Однако я предпринял усилия – и в очередной раз я почувствовал себя писательскому дару де Линта, который стал одним из моих открытий последних лет. Книга меня не тронула, но читать было приятно. Кроме уже привычного мира магии, тотемов и больших и меньших индейских божеств, путешествующих между измерениями, легко заимствуя наш современный быт, а также невеселого бытия «белой швали» – криминальных и полукриминальных пролетариев, автор умело справляется с темами семьи и друзей, заменяющие ее, семейной близости, приближающейся у сестер Картер семейной внешней схожести к двойничеству и в шутку отдаляется в романе в воспоминаниях о деклассированной семье Морганов, где все были похожи друг на друга... Кроме того, сама Джилли раздваивается, попадая в мир снов одновременно и как дух, и как физическая личность. Как всегда, удались образы забавных мелких существ и трикстера, описания природы, родные для канадцев, которые, кажется, чувствуют себя потомками и наследниками индейцев.

«– Мне ничего не нужно, особенно пистолет. – Вынимаю из кармана нож и пытаюсь вручить ему. – Он мне тоже не понадобится.

Но Уильям не берет.

– Если ты начинаешь новую жизнь, – говорит он, – это еще не значит, что никто в ней не захочет воспользоваться твоей слабостью. Оружие может тебе понадобиться. Запомни, вовсе не стыдно драться, если правда на твоей стороне.

Запомни, вовсе не стыдно драться, если правда на твоей стороне.

– И какая же это правда? – спрашиваю.

– Что люди имеют право быть такими, какими хотят быть. Всегда найдется кто-нибудь, кто попытается лишить их этого права, – что в этом мире, что в другом. Нельзя им этого позволять.

– Значит, ты одобряешь насилие?

Он качает головой:

– Нет, но мы вправе защищать себя от насилия.

Он меня совсем запутал.

– Тогда чем же мы лучше их? – спрашиваю я.

– Подставить другую щеку – значит отдать им победу.

– Да? А я думала, хороший человек должен уметь прощать.

– Чтобы прощать, надо остаться в живых, – говорит он мне.

Я забираю эту мысль с собой, в мир по другую сторону этого мира».

Продолжаю читать романы Мэри Хиггинс Кларк – почему-то они мне неплохо пошли, может, из-за психологической достоверности, нехватки описаний разных извращений и изображения жизни разных слоев общества США. «Его любимая дочка» (2002) – это психологический триллер и социальный роман одновременно, это история девушки Элли, дочери полицейского, старшая сестра которой Андреа в пятнадцать лет была зверски убита развращенным и жестоким парнем из влиятельной и уважаемой семьи – Робом Вестерфилдом. На основании показаний младшей сестренки убийца отправился за решетку. Прошло двадцать два года, Элли выросла, пережив развал травмированной горем семьи, смерть матери, отчуждение отца, создавшего другую семью, стала успешной журналисткой, а тем временем Вестерфилды нашли нужного «свидетеля», что засвидетельствовал невиновность их наследника, оговорив парня из несостоятельной семьи. Роба должны досрочно выпустить на свободу. Помешать этому невозможно. А узнать правду?

Это роман об общественном мнении и о том, как им легко манипулировать, выставляя преступников за жертв правосудия, пользуясь связями в правоохранительных органах, подавая лживые показания и безупречные характеристики, создавая нужные сайты. Что-то в этом актуально для наших стран, не только учитывая «мажоров» и их «подвиги», которые тоже обильно присыпаются деньгами, начиная с учебных заведений, как у Вестерфилдов, но и на то, что паолитические события выступают своеобразной индульгенцией для многих откровенных уродов, богатых и нищих, списавших все предыдущие грехи и отсидки. А копнуть некоторых, то будет точно, как в романе Хиггинс Кларк, – потянется вереница искалеченных дегенератом жизней, людей, которые знают о нем кусочки жуткой правды, но молчат, потому что она никому не нужна и никого не интересует. Многие закрывают глаза. Есть та жизнь, которую изображают газеты, и та, которая существует на самом деле. И если спросишь людей о каком-нибудь гнусном отбросе, то чаще всего услышишь одобрительные, положительные отзывы, попытки его оправдать, мол, ну то мелочи, то было давно, он уже все искупил, исправился, изменился. Хиггинс Кларк в этом отношении правдива и безжалостна: никакого «на свободу с чистой совестью» не существует, тюремный катарсис – чаще всего блеф, «раскаяние» – обман, и если социопатический индивид, а именно так характеризуется Роб, был ранее общественно опасным, то таким и остается, потому что на зоне только заводит себе уголовные связи и приучается быть хитрее, чтобы не попадаться. «Человек, у которого с рождения нет совести и не уважающий и нарушающий те социальные нормы, которые признаем мы с вами», даже несмотря на физическую и умственную одаренность, здесь не идеализируется, не изображается благородным «бунтарем против Системы». Это бездушный кровожадный зверь, который должен быть изолирован. Книга, становясь на сторону нормальных людей, недвусмысленно голосует за усложнение досрочного увольнения и более пристальное внимание правоохранительных органов к тем, кого выпустили на свободу между потенциальными жертвами. Ибо простые честные и порядочные люди имеют право на безопасность и справедливость.

Сочувствуя каждой трагедии простых людей, книга вместе с тем не опускается до примитивной классовой ненависти и изображения всех богатых как мерзавцев в социалистическом духе. Психически больному Робу, олицетворяющему вырождение аристократической верхушки, противостоит его старушка бабушка Дороти Вестерфилд, являющаяся носителем благородства и здоровой морали, напоминающей уже упоминавшееся произведение Этель Уайт. Гиггинс Кларк смотрит на мир не однобоко. Но честно.

Ибо это также написанный женщиной рассказ о папе и его важности в жизни каждого человека, о котором забывает наше безобразно феминизированное общество, абсолютизирующее «героических» матерей-одиночек. Об искренности, любви, католической вере и поисках правды, которые дороже собственной жизни.

Далия Трускиновская – известная писательница-фантаст из Риги.

Помню её с начала 1990-х.

«Дверинда» – хорошая вещь из ранних, и вовсе она не сырая, как некоторые говорят, наоборот, очень даже эрудированная для своего времени. Печаталась в «Технике — молодежи», с продолжением. Помню, как рисовал к ней иллюстрации. Корриганов, озеганов... где она хоть повычитывала про них в убогой на литературу о кельтской, тем более, бретонской мифологии Совдепии? Подозреваю, что в старых довоенных книгах тех самых латышей, которых теперь поливает грязью.

Про домовых новый цикл, на который я и купился, – неплохой. С хорошо проработанными образами русской мифологии, свежо, чутко и весело написано. Обрадовался, когда случайно нашел.

Однако роман «Несусветный эскадрон», начатый после домовых, дочитывал через силу. Начиналось хорошо — думал, будет милая добрая фэнтези о латышах и латвийском селе, с их мифологическом колоритом... Парень и девушка, кот и пес… Нечто в духе тех милых, увлекательных книг балтийских писателей, которые я читал в своем детстве. Не тут то было. Редкая по шовинизму вещь, преисполненная не только банальных стереотипных образов и тупого антибонапартизма двадцатилетней давности, выразившегося в стремлении во что бы то ни было развенчать свободолюбивого государя императора Наполеона, но и удушающего антилатышского пафоса. Столько зловонной спеси под маской обиженства, предельно возмущенного тем, что существует независимая страна Латвия со своей долгой и сложной историей, что в ней есть коренная титульная нация, у которой есть свой родной язык, своя культура, свои древние символы, своя идентичность, что коренным жителям вернули отобранные у их дедов имения, еще надо постараться впихнуть в один сравнительно небольшой текст! Агрессия авторши, которая сладострастно смакует даже небольшие невзгоды не родной и не близкой ей страны её обитания, выплеснулась даже на сам факт существования в латышском языке большого количества уменьшительных и ласкательных слов. О том, что книгу будут читать люди разных национальностей и взглядов, она не задумывается. Рассчитано, очевидно, на рефлексирующих космополитов с неизжитой комиссарскостью, которые будут автоматически сочувствовать псевдоавтобиографической героине, точно так же ужасаться будто бы угнетающим всех и вся латышам и, задыхаясь от ненависти, злорадствовать их бедам на пути обустройства Родины.

Не знаю, может, кому-то и хочется просвещаться такой ярко выраженной ксенофобией, а я лично, начиная фантастическую книгу, хочу быть уверенным, что в ней не будут разоблачать, обличать, низвергать с престолов, срывать маски, выводить на чистую воду и вообще приводить леденящие душу факты из превратно понятой современности. Последнее время схожие требования у меня к научной литературе, кстати.

Поэтому, вовсе не лишний раз заявив о своей солидарности с латышским народом в борьбе против окопавшихся на его родной земле политруков, перечитаю-ка я Андрэ Нортон…

Литература в жанре фэнтези является одним из основных руководителей неофеодальных и монархических идей в современном мире. Она насаждает сакрально-аристократический дух. Первой книгой классика фэнтезийного жанра Андре Нортон является «Принц приказывает» (1934) – небольшая вещь о Майкле Карле, осиротевшем принце южной, балканской страны Морвании, выросшем в Соединенных Штатах, не зная о своем происхождении.

Кроме вымышленной страны с романо-германскими чертами, словно созданной Бонапартом в 1810 году из герцогства, здесь больше нет признаков фантастики, хотя и намекается на волкодлаческие ритуалы обитателей гор. Интересно, что эта приключенческая повесть уходит в фантасмагорическую картину тайной истории Европы, принадлежащую перу автора второй половины XIX века, французского криптографа и историка Клода Состена Грасе д’Орсе. По его мнению, жреческая корпорация «жителей башен», галльских поклонников Богини Луны, со временем трансформировалась в определенную организационную форму, могучий тайный орден, называемый Квинтой, или еще менястрелями Морвана. Последние в Грасе д’Орсе отождествлены с носителями идеи родовой аристократии и патриархального строя, с европейской шляхтой, обитавшей в башнях-замках. Менестрели Морвана связаны с Югом и летним солнцестоянием. Основной их нравственный принцип: «Делай то, что хочешь», несомненно, соответствует аристократическому духу и божественному предопределению. Избранничество позволяет отвергнуть общепризнанную этику и возвыситься над толпой, а фаталистическая определенность заранее обуславливает свободу в действиях для достижения целей. В основе мировоззрения Квинты лежал солипсизм,а краеугольным камнем общественной доктрины был элитаризм. Ей противостояли сторонники Мурсии, или Кварта, которые отстаивали общественное равенство и выродились в эгалитарное масонство. Сама история сквозь призму взглядов Грасе д’Орсе движется противостоянием этих двух группировок.

Сначала Грасе д'Орсе считал тайный символический язык Кварты и Квинты забытым, их противостояние десакрализованным, соответственно и влияние на ход истории сошедшим на нет. Однако в конце своей жизни он изменил свое мнение и написал, что вопреки его прежним убеждениям тайная история Франции не прервалась, она продолжается, о чем свидетельствуют некоторые шифрованные произведения искусства, для разгадки которых нужен особый ключ. И вот довольно необычное проявление его теорий в американской литературе.

«Давным-давно животные и человек нуждались друг в друге для того, чтобы выжить в диком и враждебном мире, который был к ним в равной мере суров. Их содружество было долгим, и они долго дружили, а потом потеряли чувство дружбы друг к другу. У многих нас есть теперь стремление покровительствовать животным, сдерживать и ограничивать их способности, сравнивать их физические качества, ум, саму жизнь с нашим новым высоким положением. Но животные живут в особом мире – мире, который совершенно отличается от нашего, и более того – этот мир древнее на много миллионов лет. Они живут на земле, в джунглях, в пустынях, в морях и небе. У них есть нечто такое, что мы, люди, давно потеряли или что мы так и не приобрели. Они видят такое, что мы никогда не сумеем увидеть. Они слышат звуки, которые мы никогда не сумеем услышать. Они подчиняются звездным и космическим ритмам и циклам, которые мы так и не узнаем за всю жизнь. Если человек сумеет удалить из своего сердца ненависть и страх, тогда сотрудничество и привязанность воцарятся между всеми царствами жизни».

Винсент и Маргарет Гэддис, из книги «Незнакомый мир животных и друзей».

Это эпиграф к талантливой вещи гениальной Андре Нортон — «Железная клетка».

Обычно я не люблю книг, где герой должен отдать предпочтение каким-то получеловекоподобным нутриям перед родом человеческим, потому что тот оказался не совсем гуманным. Например, мне совсем не нравится «Слово для мира — лес» Урсулы Ле Гуин, при всем глубоком уважении к ее таланту. За таким построением сюжета, как правило, скрывается скрытая апология измены «своим» в пользу «непохожего» противника, например, каких-то талибов, потому что с ними неблвгородно обращаются твои братья по крови и оружию. Читателя приучают предавать свою цивилизацию под влиянием тех современных эмоций, которые язвительно высмеял Фридрих Ницше. Подозреваю, что и «Аватар» мне не понравится по той же причине.

Но здесь – иначе. В этой повести тоже есть типичные для Нортон мотивы наследия исчезнувшей цивилизации, таинственных артефактов, где-то хранящихся в тайнике, взрослении и овладении определенной силой. И приведенный выше поворот сюжета, который бы меня при других обстоятельствах элементарно взбесил, тоже налицо. Но за счет пролога и эпилога, которые на удивление трогательно, до слез, описывают судьбу несчастной кошки и ее крошечных малышей, все акценты меняются и заставляют воспринимать книгу совсем иначе. Андре Нортон одна из немногих не забывает о кошачьей теме ни в фэнтези, ни в космической опере и умеет описать наших любимых симпапулечек с такой любовью и нежностью!

«Черная с белыми пятнами кошка неуютно свернулась в картонной коробке, куда ее без церемонии засунули час назад. Вопли протеста и царапанье по крышке не вернули ей свободы. Теперь кошку охватил страх, хотя она не понимала слов, долетавших снаружи. Все утро сегодня ей было не по себе – она ждала котят и нужно было выбраться отсюда, чтобы найти удобное место. Каждый нерв ее тела кричал об этом, но все попытки не принесли ей желанного освобождения.

При звуке подъехавшей машины кошка еще плотнее свернулась на дне коробки. Потом коробку грубо схватили и встряхнули, и ее стало мотать из стороны в сторону. Теперь она была в машине. Кошка замяукала снова, испуганная: ей нужны были голос и руки, которые всегда приносили тепло и безопасность...».

Внучка ищет дедушку, о котором рассказывала бабушка. Что о нём известно? Что он был правителем-колдуном, что он выглядел так-то и так-то, что оставил в качестве шуточного подарка своей наложнице кочергу со странной ручкой... Казнили ли его? Или жив? Куда приведут поиски? Забавный и тёплый рассказ, который мог бы стать романом

Сильный и яркий рассказ, достойный открыть мой любимейший сборник Юрия Никитина «Далёкий светлый терем». Небольшой, но отражающий оригинальность мышления и глубокую даже по нынешним временам эрудицию автора.

В глухих лесах Сибири затеряны деревушки, в которых живут, понемногу, из века в век, приноравливаясь к новому укладу, люди. Сами они в своё время пришли сюда, спасаясь от большого мира. Впрочем, как все прочие. И язык у них тот, из прошлого, со старинными корнями да выговором, но кто на это обращает внимание? Известно же, здесь у всех свои говоры да наречия со странными словами. Люди как люди. Женщины как женщины. Обычные деревенские бабы. Но что если случайно попавший в деревню образованный путник Кварк начнёт прислушиваться к речи и разговорам? Испугает ли его открывшаяся тайна, уходящая корнями не только в прошлое до времён Киевской Руси, но и в само естество человека? Юрий Никитин пытается ответить на важные вопросы, о том, кто мы, «чиї сини, яких батьків». И начинает с главного. С основ бытия, где есть Мужчина и Женщина.

» Властелины погоды» — это шикарный сборник, найденный мной в детстве на полке. Я раньше не обращал внимания и не замечал, что это фантастика. Неприметная чёрно-серая книжечка с этой завораживающей и трогательной историей о полуразумных шестилапых волкотах, которыми руководят подростки с Земли. Она каким-то образом прорвалась через сито требований для переводов иностранной литературы.

19 мая 1991 года в СССР была издана антиутопия Тополя ( в советском варианте книга называлась «Ловушка для Горби»). Типа пророчество.

Роман о консервативном перевороте против Михаила Горбачёва вышел ровно за три месяца до путча ГКЧП.

Писатель ошибся только на один день. В его книге свержение Горбачёва произошло 20 августа, а не 19.

Эпилог книги такой: «В шестнадцати километрах на северо-запад от бывшего сибирского города Курган, в самом эпицентре сожженной ядерным ураганом тайги стоит белая мраморная колонна с короткой надписью: Михаилу Горбачеву — последнему коммунисту, уничтожившему коммунизм, от благодарного человечества».

Роман Тополя снабжен своеобразным эпиграфом:

«Все события этого романа абсолютно подлинные, в чем можно убедиться, заглянув в завтрашние газеты.

Каждый читатель без труда вспомнит легко узнаваемые события: попытка возврата прежней власти в стране, использование силовых структур, политические комбинации, изоляция президента, чрезвычайное положение, стихийные действия народа, выступавшего против режима. Этому ощущению способствуют и знакомые лица персонажей (Горбачев, Раиса, Бельцин, Вязов и другие).

Детективная манера изложения событий держит читателя в постоянном напряжении, хотя финал драмы, изложенной в первой части, хорошо известен, и вошел в историю, как три незабываемых августовских дня».

А не самая плохая книга для того, чтобы пробудить интерес к прошлому. Да, не совсем научная, местами не динамичная, но заставляет вспомнить о Болховитинове, Востокове, Оленине, Сулакадзеве и призадуматься, а что такое тот же Боянов гимн? Подделка или неудачно расшифрованная тайнопись, вроде экслибриса Барятинских? А что такое Книгорек Сулакадзева? Может, это просто напыщенно проименованные древние рукописи? Почему там есть Перун и Велес, но нет привычных Зимстерл и Усладов? А самое интересное — это жалоба на отсутствие древних словарей, которая показывает, что даже в первой половине XIX века невозможно и некому было подделать «Слово о полку Игореве». Читайте, хотя бы просто как интеллектуальную провокацию.

Александра Игоревича Асова мне жаль.

Он — человек начитанный, и иногда удивляешься, находя по поиску какие-то богомильские книги или редкие былины в его текстах.

Ему не хватило вкуса. И писательского дара.

Он такие книжки прочитал, что не каждый филолог с кафедры знает.

Если бы он просто придумывал на основе простых изданий с книжной полки интеллигента 1980-х... ну там былины из серии «Классики и современники» или «Библиотека поэта».

А то порой удивляешься, как, он, и это вот читал?

Асов перелопатил редкие и малодоступные сборники. Всякие «Песни Индигирки».

Или «Былины Южного Алтая».

Мне его жалко. У него были хорошие первые статьи в «Науке и религии».

Но ему не хватило вкуса, чтобы не опускаться до «Бус Белояр предсказал появление Черного Хаттаба, угрожающего Русколани».

Кто помнит его статью про узелковое письмо славян?

И у него не хватило стиля, чтобы рассказать свои истории густым слогом, сциентическим. Оно написано как для младших школьников.

И в этом потонули его кое-какие интересные сближения. И идея такой поэтической реконструкции по песням и былинам, со всеми этими Скименями, Индриками и Бармами, которых люди уже не знают, хороша.

Вместе с тем, когда он старается, его слог очень красивый, ритмичный и напевный, почти как у Бажова. Его реконструированный мир ярок и разноцветен. Но он что-то где-то потерял. Данная книга, по-своему интересная, даёт это ощутить. А вообще она не так плоха как пособие для начинающего фантаста, чем насытить фэнтези-мир.

Да, я это читал в «Пионерской правде», даже сохранил вырезки. Повести Булычёва были заметным плюсом газеты. Поэтому ставлю высшую оценку, хотя повесть слабовата для Булычёва. В детстве бесили отсылки к сериалу «Рабыня Изаура», выглядевшие как самопародия, чего-то не хватило в сюжете, но сама Заури как раз обрисована умело, очень натурально, живо. Интересной была и планета космических пиратов, ведь они просто обязаны были иметь свою Тортугу. Перечитать, что ли?

Очень хороший, ёмкий рассказ с живыми, очерченными несколькими штрихами пера Мастера людьми, встреченными Алисой в 1986 году, с самой, очень узнаваемой и неповторимой Алисой, который внезапно теперь ощущается ностальгическим: и юбилейный рубль, и действительно безвозвратно ушедшее в прошлое эскимо (а предсказания фантастов-то сбываются), и память о вкусах из детства. И сам стиль этих рассказов.

Морализаторства я там не заметил. Скорее наоборот, класс готов поступить авантюрно ради «своей» и пойти на бунт против взрослых, потому что с точки зрения друзей Алиса совершила лихое и отчаянное деяние, достойное общего восхищения. Получается, можно даже в небольшом рассказе для газеты проявить талант рассказчика. Прочёл случайно в сканах «Пионерской правды» — в 1986 году я её не выписывал ещё, не был пионером.

Прочёл книгу Анны Пляки, которую знаю как талантливого создателя сюжетов игр. Написано очень профессионально. В обоих рассказчиков вживаешься, когда заканчиваешь чтение, ощущаешь резко обрыв этого вживания в чужие личности. Сюжет затягивает, и интересно следить за его неожиданными извилинами-поворотами в ту или другую сторону. Заскучать не даёт уж точно. Герои, застрявшие в большом здании-головоломке, очень объёмные, полные жизни и зримые. Главный герой восхитительно меняется, эволюционируя от маньяка-мстителя к жертве, и этому всему с Эдрианом Дождём веришь. Второй главный герой, Пол, тоже обаятелен в своей старомодной сыщицкой педантичности. Интересно показаны взаимоотношения «пленников» импровизированного форта Буайяр.

Счастливый конец порадовал, потому что, если честно, ожидал какой-то трагедии в конце, но — фууух! — обошлось. Приятно почитать добротную книгу с хорошим слогом. Повторюсь, но отдельная благодарность автору за счастливый конец для всех, включая Проблему. Атмосфера первоклассная, детективность весьма высокая. Правда, мысль, что дальше с ними будет... всё только начинается.

Благодаря дорогому другу Николаю Д...ничеву, ныне уже, к сожалению, усопшему, прочитал блестящую повесть Михаила Успенского «Змеиное молоко».

Это продолжение относительно неплохой повести братьев Стругацких «Парень из преисподней». Однако какое! Гораздо круче. Автор безжалостно размазывает Натанычей бронетранспортёром, пройдясь по многим их произведениям. Потому что Бойцовый Кот Гаг на самом деле – полковник контрразведки Гигон, наследный герцог Алайский, ведущий собственную игру.

И единственная описанная успешная операция прогрессоров в мире Полдня оборачивается грандиозным и унизительным поражением. Если даже дремучий дон Реба сумел в прошлом вычислить дона Румату Исторского, то что говорить о спецслужбах герцога? Его Алайское Величество размажет сентиментальных и уверенных в своем моральном превосходстве землян и предотвратит гадкий республиканский переворот.

Язык — очень неплохой, сочный и одновременно литературный.

Читать — всем, кому по душе триумф здоровой кс...нофобии, милитаризма, консерватизма и, главное, монархизма над демократией и разными «свободами». Хорошая, достойная вещь...

Все больше убеждаюсь, что Аркадий и Борис Стругацкие являются симулякрами. Они имеют несколько неплохих вещей — обезображенный Федей «Обитаемый остров», «Пикник на обочине», «Искушение Б», «Отель «У погибшего альпиниста», еще несколько. Это книги более или менее читабельные, некоторые лучшие, некоторые хуже, в всех есть идеология, но в безвредных, малозаметных дозах. Остальные — туманные, подчас заидеологизированные произведения ни о чем, не ставящие своей целью увлечь читателя. Да, попропагандировать кое-что.

Вот хотя бы «Гадкие лебеди», в 1967 году написанные, — очередной занудный и параноидальный протест против «сорочечников», мещанства, тоталитарщины, подавляющей непризнанных и пьющих гениев-бардов и других изрядно диссидентствующих личностей, построенный, очевидно, на учении Каббалы о нисхождении небесной мудрости и благодати и препятствия этому.

Действие происходит в неназванном европейском государстве — некоем дождливом Израиле в Центральной Европе, судя по многочисленным Муничкам, Бол-Кунацам, Големам и Сумманам. Главная идея – полное уничтожение существующего «некошерного» общества.

Мол, надежда на деток, которые принципиально будут мыслить СОВЕРШЕННО не так, как родители, — главное, чтобы их правильные личности, оторванные от мира сего, что погряз в грехе, — этакие желтолицые и крючконосые «мокрецы», нечто среднее между мудрецами и мокрицами, интеллектуально и морально превосходящие обычных людей, — на путь истинный наставили. Тогда они предотвратят ужасное будущее. Подростки «мокрецов» обожают, а злые взрослые держат их в лепрозории, не давая им, страшно и сказать, читать...

Плагиат с рассказа «Огненная вода» хорошего фантаста Уильяма Тенна, где тоже измененные появляются в одном городе, начинают забирать детей и обучать их экстрасенсорным способностям, поднимать эволюцию человека на новый уровень и т.д.

Только изменены плюсы на минусы и наоборот. И примешано восхваление «малого народа».

В произведение заложено просто брезгливое мнение, что учить ребенка думать так же, как родители, — это прямо-таки, ПРЕСТУПНО. Не больше и не меньше.

«Потому что волчица говорит своим волчатам: «Кусайте как я» и этого достаточно, и зайчиха учит зайчат: «Удирайте как я», и этого тоже достаточно, но человек-то учит детеныша: «Думай, как я», а это уже преступление...»

В детстве мерзость подобных установок не ощущается. Все эти красиво сформулированные мысли застревают в мозгах. Не задумываешься, так ли уж хорошо изменение сознания детей, которые не имеют жизненного опыта и неспособны понять, что истинно из внушаемого, а что нет. И мы после тонн подобной «мокрецовской» макулатуры еще удивляемся, откуда у нас берется левачьё, мечтающее испоганить существующий мир, разрушить институт семьи, мораль, этику...

Прочёл «Ржавые листья». Оригинальное название лучше. А издательское — спойлерное, отпугивающее читателей, и не подозревающих, что это — неординарная и талантливая книга, вовсе не одна из многих поделок.

Впечатление невероятно хорошие. Добротная вещь. Избраны интересные, малозаметные для других авторов времена и персонажи. Описано легко и убедительно. Сопереживаешь Некрасу Волчару — уж больно хорош, выпукл да задорен, по-юношески самонадеян, поэтому я немного не согласен со светлой памяти Озаром Вороном (Львом Прозоровым), что непонятно, кому сопереживать. Все получились хороши, с соответствующими опыту и возрасту мыслями.

Всё научно. Про Сфенга в точку. Я б подбавил пару циничных старческих рассуждений Свенельду, чтобы читателю было понятно, чего он Святослава в своё время предал и вообще что он за птица. И Владимиру, который должен видеть себя таким отцом народа в буквальном смысле, заботиться о демонстрации своей мужской силы. Мстивой древлянский всё-таки двоюродный брат Добрыне Малковичу из рода Низкиничей. А так всё очень даже сильно.

Просто непонятно, что дальше с героями, воссоединятся ли Некрас и Зоряна. Насколько я понял, это первая часть дилогии. И меч Рарог должен достаться кривской ветке Рюриковичей.

А так я откровенно злюсь, что такой хороший, полный молодецкой энергии, талантливый роман с лихим сюжетом остался незамеченным критиками и читателями. Смело рекомендую к прочтению.

Это ностальгичная фантастика в стиле книг моего детства, ну по стилю. Щас так не пишут. А так типичный беленький сборник «Молодой гвардии», или «Фантастика-90», или «Химия и жизнь». И я бы ему премию дал — имени Билёнкина или Булычёва. В номинации за ретро, за то, что кто-то умеет писать так, ярко и стильно до ностальгии...

Вот та повесть о летающем человеке, о корой вспоминает мой отец, прочитанная им в газете «Пионерская правда»! Нашлась! Почитать, что ли?

В «Науке и жизни» я его и прочёл. Хороший был журнал. И замечательный рассказ. Главное для людей — найти единомышленников. Тех, кто близок по духу.

Как и в нашем мире, где Интернет показал, что настоящие друзья и истинная любовь могут жить далеко от тебя. Это хорошая вещь, в ней ещё нет левацкого морализаторства Ле Гуин.

Интересный роман, написанный хорошими авторами, который однозначно стоило бы опубликовать (перевести назад? найти в архиве?) Помню отрывок в «Огоньке». В предисловии рассказывалось, что в конце написанного в декабре 1990 года романа, когда герои (журналисты, взявшие на себя роль «частных детективов»), смотрят по телевизору репортаж о Первомайской Демонстрации — они успели предупредить Президента СССР об опасности, грозящей ему, меткие выстрелы снайперов с крыши ГУМа по Мавзолею отправляют в небытие Бакатина, Шеварднадзе, Язова.

Помню отрывок в «Огоньке». В предисловии рассказывалось, что в конце написанного в декабре 1990 года романа, когда герои (журналисты, взявшие на себя роль «частных детективов»), смотрят по телевизору репортаж о Первомайской Демонстрации — они успели предупредить Президента СССР об опасности, грозящей ему, меткие выстрелы снайперов с крыши ГУМа по Мавзолею отправляют в небытие Бакатина, Шеварднадзе, Язова.

Здесь Альберт Валентинов предсказал попытку государственного переворота в СССР. За год до. Эта повесть имеет нечто общее с написанным в декабре 1990 года романом Сергея Иванова и Николая Ламма «Апрель конца наших дней», в конце которого, когда герои (журналисты, взявшие на себя роль «частных детективов»), смотрят по телевизору репортаж о Первомайской Демонстрации — они успели предупредить Президента об опасности, грозящей ему, меткие выстрелы снайперов с крыши ГУМа по Мавзолею отправляют в небытие Бакатина, Шеварднадзе, Язова.

Вообще он Аннун, а не Аннон — в валлийской мифологии потусторонний мир.

Сохранился ли он у меня? Один из старых добрых сборников начала 1990-х, составленный с толком и вкусом, содержащий славные произведения классиков жанра, остроумные и с мягким юмором. Но помню и обложку, и содержание всех рассказов

Для меня интересен феномен т.н. Инглингов. Это очень своеобразный, конденсированный такой, концентрированный Нью-Эйдж, причём максимально абсурдный, трэшовый, без малейшей попытки сделать сказанное хоть немножко достовернее. Классический Нью-Эйдж всё-таки уделял пристальное внимание каким-то интересным внеевропейским культурам (тольтекам, майя, индусам, догонам) или самопознанию. Тут этого нет в помине.

Густая смесь уфологии, виман, рептилоидов, карикатурного антисемитизма, Велесовой книги, Каббалы, скандинавщины и индийщины. Словно смели книжную раскладку 1992 года без разбору и всю использовали. Интересен феномен их популярности: оказывается, люди ведутся на совершенную чушь — как во времена хлыстов и скопцов. Чем абсурднее — тем лучше воспринимается.

Возникает впечатление, что это некий эксперимент или спецпроект.

Либо для дискредитации ряда опасных и неудобных тем и неавраамических религий, либо чтобы посмотреть, можно ли управлять сознанием на основании набора ерунды.

И ведь интересно, что тот же Александр Асов — с теми же недостатками, но в разы читабельнее, с эрудицией и сидением в библиотеках, с несомненным художественным даром (растраченным впустую) — не стал настолько популярным и успешным, как Хиневич, фактически откровенно пародирующий уфологию, оккультизм, асатру, родноверие, индуизм, общество «Память» (как Булгаков — романы Жюля Верна в «Багровом острове»).

А Хиневич создал относительно крепкую, устойчивую секту.

«Синяя жидкость» Альберта Валентинова — весьма неплохая для своего времени книга. Мне очень нравится. Будучи задуманной, наверное, как обличение японских милитаристов и американских капиталистов, она получилась довольно интересным детективно-приключенческим мистическим романом с живыми героями и яркими фразами:

«Браун все так же неподвижно лежал на кровати, разглядывая нависшего над ним Бедворта, и невозмутимо попыхивал трубкой. Только глаза его зло сузились.

- Птенчик, не передо мной тебе лукавить, — холодно сказал он. — Какая тебе правда нужна? Где ты ее найдешь в этом мире? Вся журналистика — это сплошной компромисс, в первую очередь с самим собой. Всю свою жизнь ты будешь лжесвидетельствовать и отлично знаешь это. На этом и держится наша профессия, недаром она — вторая древнейшая.

- Как это? — не понял Бедворт.

- Потому что первая древнейшая профессия — проституция. Эх ты, даже этого не знаешь! Чему же вас учили в университете? Подумай и поймешь, что между нами и нашими сестрами во грехе много общего. Там продают тело, здесь — душу. Какая разница? Красивое тело стоит дороже, талантливая душа — тоже. Главное — уметь себя подать».

Филиппинские хилеры и несложившие оружие японские солдаты, алхимик Лев бен Бецалель из гетто Праги, Голем, тени Дракулы и Калиостро — эрудиция автора очень даже широка как для года написания. В то время даже эрудированные читатели не все знали, кто есть кто из перечисленных. Его фантазия умело соединяет эти элементы так, что не возникает ощущения эклектичности. Описание Запада позволяло раскованность. Обличения не получилось, а классный триллер получился. Вообще, зря вслед за перестроечными проплаченными критиками круга Стругацких поругивают «Библиотеку советской фантастики». Совсем слабые вещи туда не попадали никогда, и если уж покупал книгу, то она была вполне читабельной. Эта принадлежит к лучшим.

Довольно симпатичный рассказ в антологии «Фэнтези-2005». Обыгрывает «Зачарованное место» в реалиях кравчуковско-раннекучмовской Украины. Пожалуй, слишком бойкий и быстрый рассказный стиль повестования немного портит дело. Но читается интереснее, чем про чёрта, и не отгонит газетной юмореской

Прочитал в антологии «Фэнтези-2005». Если честно, чего-то не хватило, хотя чёрт был симпатичным. Многовато позднесоветской сатиры, на уровне банальной юморески в областной газете тех времён, карикатур с чертями в «Перце».

Красивый и загадочный рассказ одного из мэтров советской фантастики, талантливейшего, эрудированнейшего и недооценённого, рассказ, который сразу запоминается. Потому что выходит за рамки «производственной» фантастики а-ля Альтшуллер с «изобретательскими задачами» и их соцреалистическими «смелыми решениями». Этот рассказ поэтичен, мистичен и затрагивает струны души.

Признанный мастер слова, Щербаков видел мир нерасколдованным и был уверен, что среди звёзд нас ждёт красота.

Да не самый плохой рассказ в антологии «Фэнтези-2005». Но и не самый хороший. Опять не хватило длиннот. Последовательного подробного повествования с описаниями.

И это сказка. Хороший. призабытый жанр. А что, если солдатский вещмешок — это вещий мешок, в нём всегда что-то есть, что надо людям? Приятно читается, легко написано и не худшее в сборнике. Автор заинтересовал

Забавная красивая и остроумная сказка о временной петле, не шедевральная, но намного, в разы лучше Уголина, Харитонова и Мидянина-Мельника в том же сборнике «Фэнтези-2005»

Вот и мне в руки случайно попала старенькая антология «Фэнтези-2005» — с детскими почеркушками и выдранной страничкой из Головачёва. Получил в подарок на день рождения. Что я могу сказать? Явно не совсем урожайным был 2004 год её издания. Такое впечатление, что не было чего печатать.

Несколько рассказов вообще нечитабельны. Это бредовый «Горлум и Ласталайка» Харитонова, написанный на уровне творчества школьников «Путь знахаря» Утолина и «Чёрный рыцарь-паук Леопольд XVII» Мельника-Мидянина, вероятно, задумывающийся как юмореска, но вызывающий рвотные позывы. Яркие примеры графомании и, главное, ненависти к жанру фэнтези

К обычным, непримечательным я бы отнёс «Волю небес» Браславского и «Седьмого принца королевства Юм» Щербака-Жукова, тексты Зорича, у которого мне чего-то не хватило, и Олди-Дяченко-Валентинова. Я тот читатель, который не читал последних до этого. И как-то не тянет. Головачёв удручил скудностью. «Crataegus Sanguinea. Время золота» Веры Камши вроде как неплохое, с использованием интересных мотивов истории позднего средневековья, но для меня слишком трагичное и с назидательным антифашистским пафосом, немного анахроничным. Прочитать можно, но местами разочаровывает.

Произвели впечатление «Сны в начале тумана» Ирины Скидневской, построенные на образах мифологии Крайнего Севера и Дальнего Востока, «Альберта Сокровенная» Александра и Людмилы Белаш, «Завеса теней» Наталии Осояну, «Пряха» Алексея Пеховым с Анастасией Парфёновой, «Там, где радуга встречается с землей» Романа Афанасьева, «Корабли Идзубарру» Анны Богданец и тёмное фэнтези «Война обречённых» Дмитрия Володихина, на удивление пока ещё не окормленного церковью и Генштабом. Нравится-не нравится — вопрос субъективный. В целом не жалею, что прочёл. Пару вещей потом ещё перечитаю.

Просто милый юмористический рассказ, не оставляющий неприятного осадка, как иные в антологии «Фэнтези-2005». Правда, хочется большего и более героичного

Прочитал в антологии «Фэнтези-2005». Там это далеко не худшее произведение, во всяком случае хорошо написанное в плане литературности и не низменное. Для фэнтезийного олитературивания выбрана красивая и милая осень средневековья.

Автор соединяет во «Времени золота» историю благородного и опороченного посмертно Ричарда III, чей трон узурпирован, и Жанны д'Арк, чьими устами глаголет Господь. Битва на Босвортском поле приобретает под её пером неожиданное, но заслуженное продолжение. Через простушку Джейн дух короля-рыцаря, умело манипулируя фигурами на шахматной доске и иногда хладнокровно жертвуя ими, осуществляет месть и возводит на трон своего избранника Джеральда, сделав его спасителем отечества. За святую Джейн и олбарийский боярышник!

Общее впечатление портит несколько моментов. Прежде всего, это плохой, даже ужасный конец. Честно? Не воспринимаю я такие трагические завершения сейчас, хватает негатива в жизни. Ну а потом — банальные гномы. Называющие всё по-немецки (о да, если что-то назвать по-немецки — это сразу приобретает такой мрачный и зловещий прусский оттенок, псы-рыцари, Фридрих Барбаросса, Фридрих Прусский, старина кайзер Вильгельм и Адольф Гитлер — и это неполная коллекция немецкоговорящих злодеев советской и постсоветской массовой культуры), взбрасывающие вверх руки в римском салюте, раздающие железные кресты и верящие в происхождение от истинных цвергов (те же гномы, но по-немецки, ежели кто не знает... а, уже стало страшно?). Немецко-фашистские захватчики как они есть. С расовой доктриной из советских книг о Рейхе. Вот серьёзно, вся эта антифашистская муть авторше, старшей меня по возрасту, не приелась? Люди для того и читают фэнтези про средневековье, чтобы отвлечься от дедываевабельных поделок и всяких фучиков-корчаков. Для гномов в фэнтезийном мире вообще-то нормально не любить другие расы. Они вот такие ростом и внешне, это для них норма, а прочие — аномальны (как зулусы и буры — для бушменов). А вот зачем им раздавать железные кресты? Они что, христиане-протестанты? Если истории Ричарда и Жанны превращены очень красиво и аккуратно, то для гномов количество аллюзий превысило допустимый уровень.

Хм, не ожидал, что Дмитрий Володихин, которого я помнил из 2010-х как глубоко воцерковленного и политически правильного (прокремлёвского) до оскомины, одержимого идеей православной фантастики, способен написать вполне нормальный рассказ. Который можно читать. Очень натуралистичный, с тонким вживанием в психологию вояки-наёмника, в будни войны. Воюют потому, что уже оказались на этой войне. Особого смысла нет, потому что грядут новые сверхъестественные Хозяева, древние боги, которым люди — и местные, и нанятые — без надобности и подлежат истреблению. Сезон смены эпох. Выжить нельзя. Никому.

Впечатление осталось хорошее. И я бы с удовольствием прочёл повестушку о дальнейших приключениях главного героя. В конце концов, и хромоту можно вылечить, и глаз себе вернуть магией, разве нет?

Хороший добротный рассказ из прочитанной антологии «Фэнтези-2005». Один из лучших. Внешне это обычная и, увы, узнаваемая грустная история из нашей современности. Глазами маленькой девочки, испуганной и мало что понимающей в странных и злых поступках взрослых, вцепившейся в свою любимую игрушку. Её богатый папа, криминальный бизнесмен, унижает и избивает свою жену, а когда та решает сбежать вместе с дочерью к своему отцу, отдаёт приказ убить их обоих, потому что боится, что жена предаст огласке его преступные дела, и это единственное, что его заботит. У беглецов один шанс — добраться туда, где радуга соприкасается с землёй. Так взрослые всегда говорят детям, чтобы было красиво. Привирают. Или за этим выражением стоит нечто другое?

Неожиданный конец, удивительная развязка, впрочем, оставляющая много вопросов. А вдруг мама девочки действительно осталась жива после ранения? Почему она решила сбежать в своё время от отца в «Грязный Мир»? Не сбежит ли так же потом и её дочь, чтобы её найти? Вообще, из дальнейшего развития этого рассказа получился бы красивый роман.

Один из худших рассказов в антологии «Фэнтези-2005». Я так понимаю, авторства господина составителя сборника. Читать невозможно, только перелистать. Чтобы восхищаться, надо любить мерзкие словца «трэш» и «стёб», а я их не переношу и не понимаю, для чего это надо было писать и печатать. В чём смысл? «Поржать» над рыцарством и средневековьем? Так в русскоязычной современной литературе почти нет высоких воспеваний рыцарства, например, длинного и затейливого рыцарского фэнтези-романа. Чего-то, чем можно было бы пресытиться по горло, чтобы поиздеваться. Иностранными образцами читателя тоже не так сильно закидали, чтобы настала пора его лечить от увлечения Орландо и Ланселотами. В общем, хороший пример того, что не надо писать и что не надо печатать

Прочитав в антологии «Фэнтези-2005», ощутил смешанные чувства. Это фэнтези-сатира, вполне остроумная и не токсичная, как некоторые рассказы из сборника, но чего-то мне не хватило, чтобы поставить оценку повыше. Такие фантастические юморески печатала раньше старая добрая «Химия и жизнь», близко по стилю к вкусам их редакторов. Но чего-то мне не хватило, наверное, слишком уж узнаваемо наше время и наш мир, а хочется проникновения в другой.

Прочёл в антологии «Фэнтези-2005». В целом рассказ как раз понравился: красивая добродушная космофеерия из серии о странностях любви, о мужчинах и женщинах. Правда, осталось впечатление, что эти добрые живые корабли хитроумно распоряжаются людьми по своему усмотрению, даже корректируя их психику и используя для получения потомства.

Соглашусь с теми, кто считает, что рассказ, который сам по себе довольно длинный, мог бы послужить основой для большого романа и разыграть все сюжетные линии. Тем более, что это фэнтезийный камерный детектив, вполне себе редкая птица в восточноевропейской литературе, грамотно выстроенный и добротно описанный, с выразительными и убедительными персонажами, в которых веришь. Одна из лучших вещей в антологии «Фэнтези-2005», попавшей мне в руки на днях. Не вторична. Настоятельно рекомендую почитателям жанра.

Чувствуется, что автор способна выстроить собственный мир с проработанными расами и мифологией. Буду читать её ещё. Автор, если вы это читаете, улыбнитесь, пожалуйста. Вы молодец.

Сильный рассказ с пронзительной концовкой, один из лучших в антологии «Фэнтези-2005». Но это не фэнтези, а научная фантастика, просто об эпохе средневековья.

Молодой аристократ попадает ко двору герцога, где ему дают приют. Дочь герцога общается не со всеми, ей прислуживают две молодые фрейлины, чьи увечья тоже делают невозможной их жизнь в обществе. Но добрая, чуткая и образованная дочь герцога не уродлива, не увечна и не калечна — она просто ДРУГАЯ. Другая биологически. Человек ли она? Главный герой с уверенностью отвечает утвердительно на этот вопрос, за что и оказывается принят в её близкий круг. Этот вопрос задаёт себе постоянно и сама дочь герцога, пытаясь разобраться в жутких и загадочных обстоятельствах своего появления на свет. Будут ли близкими ей те, кто схож с нею по своей природе? И вообще, кто они? Ответы рядом, но они ужасают...

В отличие, впрочем, от научной фантастики, где средневековые миры всегда показываются грубыми, грязными и жестокими (тех же Стругацких или графомана Вершинина), этот рассказ роднит с фэнтези понимание высокой психологии средневековья, его внимания к душе человека. Средневековая по воспитанию дочь герцога оказывается морально выше беспринципных прогрессоров-цивилизаторов. Средневековые люди оказываются способными на сострадание, честь, верность, благородство, понимание добра и зла. Их моральные ценности стоят намного выше развитой науки и техники.

Рассказ о драконах, простенький, но приятный и добротно написанный. С мягкой иронией раскрыты взаимоотношения старшей и младшей голов — ведь, оказывается, они вырастают не сразу, и Старший обязан посвятить Младшего в драконье мировосприятие и понимание основополагающих вещей — вражды, любви, продления рода, отношения к людям. Чего-то, может, и не хватает, но это именно рассказ. И не худщий в сборнике.

Поздравляю, это худший рассказ в сборнике «Фэнтези-2005».

Набор слов. Редактору не хватило вкуса и литературного чувства, дабы не пихать туда глуповатую пошлую пародию, измывающуюся над «Властелином колец», Толкином, толкинистами и всем сразу. Это ненависть человека, не умеющего писать и не обладающего эрудицией, к мастеру слова, классику.

Длинная несмешная хохма на тему наркотиков в духе пучковцев. То, что называется мерзким словцом «стёб». Может, кому-то и зашло. Мне — нет. Наверное, отсутствует чувство юмора. Или не привили любовь к графомании.

Это длинное — рассказ? Пролистал в антологии «Фэнтези-2005». Сразу стало ясно, что это кусок чего-то продолжительного, где герои уже должны быть давно знакомы. Поэтому читать было скучно и абсолютно неинтересно. В литературном плане не хватало длиннот — размышлений, описаний, пейзажей, очеловечивающих текст. Различные памятники старины вроде Аркаима и Синташты перечислялись списком. Действительно, интересны сами мечи, но о них надо больше написать. да и Артур там не нужен, а ведь есть же и Агриков меч князя Петра, мужа Февронии, и различные герои старинных повестей XVIII века Чулкова да Левшина, затейливые имена которых куда лучше подошли бы. Полезно было бы добавить что-то из авторской мифологии Александра Асова, вышло бы ярче и симпатичнее.

Зацепило лишь то, что враг — монах по имени Евхаристий, да вот это место, теперь политнекорректное:

«– Небо нашептало, – без улыбки, с глубокой печалью ответил старый волхв. – Тебе надо помочь своим друзьям, не дать возродиться древнему Злу. Большие беды падут на Русь, коли мечами завладеет церковь ВВП.

– Что за церковь такая?

– Они себя так рекут: Святая церковь Второго Вселенского Пришествия.

– Имеется в виду пришествие Иисуса Христа?

– Их бог – Морок. Иисус Христос – его высокохудожественная и психологически достоверная придумка, легенда, призванная полуправдой скрыть истинную сущность Зла. Трудно бороться с ложью, еще труднее – с полуправдой, овладевшей душами. Сотворенные люди не устояли, и даже богорожденные забыли о своих предках, о своем божественном происхождении, перестали славить своих истинных богов, начали просить милостыню, как и все.

– Не все просят, – тихо возразил Виталий.

– На то и надежда, – вздохнул Хранитель».

А я ведь в детстве, в журнале «Одноклассник» и в сборниках днепропетровской школы фантастики читал Головачёва, производило гораздо лучшее впечатление...

Ознакомился в подаренном сборнике «Фэнтези-2005». Ну что я могу сказать? По сравнению с некоторыми абсолютно слабыми вещами это действительно красивая притча-феерия. Но так, любительского уровня. Пришло зло. Испортило всё. Сила фэнтези — в его человечности и понимании людской психологии, а здесь принцы и принцессы условны, они не испытывают чувств друг к другу. Мне чего-то не хватило в сюжете.

А вот соглашусь, что это один из самых слабых рассказов сборника «Фэнтези-2005», возникает вопрос, сколько лет автору. Такое обычно сочиняют лет в четырнадцать.

В своё время в «Мифах и магии индоевропейцев» печатались заметки Александра Шевцова (Андреева) о его реальных впечатлениях от общения в 1985–1991 годах с настоящими «хитрыми людьми», потомками владимирских офеней и скоморохов. Было гораздо ярче, лихо и непресказуемее. Автору не хватило ни особой фантазии, чтобы описать ведуна-учителя сильными мазками, ни проникновения в психологию героев, чтобы читателю было удобнее видеть всё глазами Дмитрия, ни банальной эрудиции, чтобы разбойники-тати не именовались жегловским словцом «бандиты», ведун не был сторонником единобожия, а Мирославы не соседили с Пелагеями и Дмитриями как нечто обыденное и привычненькое — главный герой даже не изумился имечку.

Прочёл в подаренной антологии«Фэнтези-2005», жутковато, но понравилось. Рассказ сильный, с проникновением в чуждую, неевропейскую психологию, атмосферу обречённости, в которой все человеческие чувства приносятся в жертву коллективу и тем, кто вершит приговор и распоряжается судьбами отдельных людей от его имени и во имя его выживания.

Его недаром поставили в сборнике первым — как яркий, сильный и необычный. Воообще показательно и почти аксиоматично, что знакомство с мифологией разных этносов резко повышает качество и, главное, оригинальность литературных произведений, потому что лишь из этнографии и трудов по истории можно почерпнуть понимание того, что люди разных культур мыслят иначе.

В сборнике «Фэнтези-2005» прочёл этот рассказ — он лишь самую малость предсказуемый, но добрый и трогательный. Равновесие, которое поддерживают грифоны, — всё-таки выглядит как око за око и жизнь за жизнь. А пришедшая мстить Пряха, вместо того, чтобы продолжить цепь взаимной расплаты, останавливается перед трогательным маленьким пушистым мурлыкой — детёнышем грифона, который одновременно и птенец, и львёнок. Было приятно прочесть. Заложенные идеи добра понравились.

прочёл в антологии «Фэнтези-2005», рассказ показался очень красивым, романтичным и грустным, но просто «о странностях любви» в фэнтезийной, а то и не фэнтезийной, а просто почти что исторической и реалистичной обстановке.

Интересно, хоть кто-то из переводчиков понял, что Тадзьо, а не Тадзио?

Жутковатое произведение, которое некогда пришлось «проходить» в университете, — подробное, детализированное, вызывающее стойкое чувство отвращения и омерзения. Как протокол допроса. Вообще, становится понятным, почему Томас Манн не воспринимал консервативный режим междувоенной Германии. Он с такой силой и страстью выплеснул на страницы повести свои тайные помыслы, свои настоящие желания, свои представления о том, какая «любовь», освящённая историей, по его мнению, истинная и как её душит «филистерское» общество. Вживайся, читатель, сопереживай!

Ужасает то, что этот величественный гимн сексуальному влечению к подросткам перевели и опубликовали в СССР — в 1960-м, а потом ещё для широкой публики в «Классиках и современниках» в 1984-м, а потом ещё в 1988-м, а потом ещё в 1989-м! И на украинский — в 1975-м! Читай, читатель, читай. Иностранное же. Интересно, кто его лоббировал? Цензура же как-то пропустила. Особенно если учесть, что не публиковались безобиднейшие тексты, вроде «Ветра в ивах» или детективов бабушки Агаты. Вот действительно, кто-то не мог жить без этого текста о пожилом извращенце, который в конце умирает, подавившись собственными слюнями, которые он напускал, глядя, как красивый мальчик бегает по берегу моря? Кто из советских окололитературных бонз тайно мнил себя утончённым эстетом Ашенбахом, снедаемым почему-то осуждаемой законом тягой к прекрасному?

Не могу сказать, что эта вещь Урсулы ле Гуин мне хоть чуть-чуть понравилась. Её аллюзии вполне понятны. «Пискуны», живущие в джунглях первобытной жизнью, чьими женщинами (или всё же самками?) могут мимоходом воспользоваться земные военные, – те же вьетконговцы. Мол, у них удивительно богатый и глубокий внутренний мир, они очень ранимые и весьма ладят с природой, не то что плохая западная индустриальная цивилизация.

В романе недвусмысленно заложена апология предательства. Дескать, если тебе что-то не понравилось в грубоватых действиях твоих земляков и твоего командира, если они идут вразрез с твоими крепкими общегуманистическими принципами, ты просто обязан перейти на сторону врага, каким бы чуждым он ни был внешне и внутренне, как бы сильно он от тебя не отличался, какими бы странными не казались его нравы. Они – несчастные жертвы, даже если массово убивают подобных тебе и намеренно истребляют женщин твоего народа. Ты должен восхищаться их единением с природой и радоваться их бескомпромиссной борьбе с колонизаторами. Как философ-коммунист Славой Жижек восхищался тем, что боевики «Сендеро Луминосо» убивают не только военных и полицию, но и врачей, инженеров, агрономов, не желая принимать ничего от капиталистов, или что вьетконговцы отрубали людям руки со следами американских прививок.

Я бы не сказал, что «Золотой шар» — книга именно для детей.

Это не сказка. Это первая ласточка фэнтези, и весьма неплохая.

Влияние «Властелина колец» там отсутствует как таковое, есть, скорее, желание писать в том же стиле.

Написано уверенным, приятным стилем. Персонажи объёмны и ярки. А диалоги там далеко не детские:

Жаль, что не экранизировали