БОльшая часть отзывов о «Сказках…», которые мне встретились, показались сдержанно-осуждающими: пропала, дескать, крапивинская легкость, вера в добро, чистота, ясность, на смену им пришли темы государственного насилия, тайных методов работы спецслужб, и даже намеки на гомопедофилию. Да, время накладывает свои отпечатки и 1991 год был далеко не самым светлым и добрым. Но, мне роман понравился как раз обращением к этой серо-неприглядной позднесоветской обыденности, которая и узнается мною (я сам застал эти годы мальчишкой) и одновременно к сказочности, что дает мне возможность представить эту реальность в параллельном отношении к иным граням Кристалла, а также укрепляет мою веру, что есть другой мир – более определенный в отношении Истины, Добра и Красоты, – так, наверное, я бы его охарактеризовал.

Первое ощущения от прочтения – книга действительно оправдывает свою «сказочность». Если «Гуси…» были фантастикой, социальной антиутопией с элементами триллера, а «Белый шарик…» показался мне своего рода философской притчей, то «Сказки…» таят в себе волшебство, магию, превращения; в них появляются шкыдлы и чуки, напоминающие то ли кикимор, то ли домашних эльфов; в романе звучит тема свободного мальчишеского полета на самодельных крыльях. И даже фантастическая составляющая романа – те самые инопланетяне, воспринимаются как что то фольклорное, как легенды-байки этих мест. Уютно-сказочное состояние, как по мне.

Очевидно, что художник Волынов – альтер эго самого Крапивина. И мне интересно, я почти уверен, что в жизни Крапивина тоже состоялась гбшная тема. Конечно, не могли пройти бдительные органы мимо альтернативной пионерии детско-юношеской организации, которой была «Каравелла». Насколько все это было реально: вербовка, предложение об информировании о настроениях в среде своих коллег, ну и все прочее? Знаю, что Владислав Петрович оставил нам и свои мемуары, и просто отдельные истории и зарисовки из своей жизни, но, по-моему, этой стороны они все же не касаются. А было бы, конечно, интересно узнать. Думаю, немало было соображений у советского партийно-номенклатурного и чекистского аппарата на его счет.

И еще: мне очень понравилась атмосфера похода в романе: заброшенная улица, ржавые останки экскаваторов, гипсовые статуи физкультурниц и шахтеров, болото, туман, безлюдные места. Зона. Мне это напомнило чем то путешествие отряда из «Града обреченного», и я очень люблю эту атмосферу дороги, тайны, пустоши. Хочется возвращаться туда снова и снова и переживать все заново. С нетерпением берусь за следующий роман цикла.

Я думал, ничто не способно превзойти такой роман цикла как «Гуси гуси, га га га» и, к счастью, ошибся. «Белый шарик …» стал более близким мне, родным. Действие проходит в провинциальном сибирском городке, и сам я из похожих мест. Чем то понятным, «своим» для меня стало время действия романа – первые, тяжелые послевоенные годы. Хоть я не имею никакого отношения к этому времени, но почему-то близко для меня это послевоенное бытие, восстановления после большой беды, скромная, небогатая жизнь, вынужденная экономия, и вместе с тем желание помочь другому, поделиться с нуждающимся. Опять же, очень трогательными стали для меня семейные отношения мамы, Стасика и сестренки. Какое чудо, что жизнь победила смерть! Хочется верить, что после пережитого малышка будет сильной, здоровой и все в ее жизни будет хорошо.

Понятной темой для меня стала тема алкоголизма в семье с его деградацией, хамством, унижением. Как много горя принес он. Иногда задаю себе страшный вопрос: возможно ли такое падение со мной? И, встретив такого персонажа, как отчим Юлий Генрихович, встряхиваюсь и говорю сам себе: нет, так низко упасть я не смогу.

Тема с подростковым насилием тоже понятна, видимо, всем нам. Задаюсь себе вопросом: к чему это? Зачем унижать слабого, беззащитного? От безделья это все или есть какие то другие причины? И почему мир устроен так, что не работают никакие уроки, никакие примеры добра, мужества, честности и по-прежнему появляются эти чичи? Неразумно, страшно, мерзко от этого.

Великолепна линия перевоплощения практически бессмертной совершенной звездной сущности в обычного мальчугана. Вечное и земное сошлись в одном. Как принято говорить в философии: «микрокосмос и макрокосмос совпадают», и я согласен с этим: бесконечность звезды не превосходит бесконечности человеческой жизни с ее надеждами, мечтаниями, памятью. И какой мощный финал романа: блестящая научная биография Якова Михайловича Скицына, дети-койво, Дорога, дом с крыльцом и желтое окно. С ними и жить не страшно!

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал…

А.С. Пушкин

Если бы я прочел повесть, не зная имени автора, я бы предположил, что автор, конечно же, Гоголь. Все же Достоевский прославлен в большей степени как мастер выворачивания наружу духовной изнанки человека, рассмотрения бесконечных пластов и оттенков душевной организации, темной стороны всего, что казалось внятным, ясным, рациональным – всего того, что сам он назвал «подпольем». История Голядкина, в большей степени, фантасмагорична, бредово-иллюзорна, сказочно-зыбка. В ней слышны отзвуки гоголевского, гофманского, кафкианского мира. Голядкин-младший – эдакий мелкий бес, пакостничающий и жульничающий исподтишка в высоких чиновничьих кабинетах холодного Петербурга (и это, конечно, Гоголь); страшное и мистическое соседствует с обыденным, повседневным: в служебные хлопоты по поводу милости Андрея Филипповича и хозяйственные споры с немкой врывается зловещий заговор, некие недоброжелатели, воплощенные впоследствии в образе доппельгангера, – и все это в конце концов обернется небытием, безумием, каретой и казенной квартирой с прислугой (гофманские сюжеты). Голядкин старший пытается как то разрешить ситуацию с появлением двойника рациональным способом, объясниться с ним, вернуть на место пошатнувшийся порядок, но каждый раз злая сущность ускользает от него, окружающие не замечают двойничества и обмана (здесь есть что-то кафкианское, что-то от неуловимых хозяев «Замка»). Как же все переплетено в культуре, как же все взаимосвязано.

А вообще, хочу сказать спасибо Петербургу. Как много таинственного, волнующего, тревожного таит он в себе! Какие мощные силы пробуждает он: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Житинский, Битов, Балабанов, Горчев и многие-многие другие. Читая «Двойника», во мне просыпались смутные воспоминания моего посещения этого города: зима, пронизывающий ветер, фонари, яркий проспект и неуютные подворотни, каналы, каменные величественные и неприветливые здания, темный Михайловский замок…Мои воспоминания и текст автора соединились в моем воображении и породили удивительное впечатление от текста как чего то личного, понятного только мне. Очень необычное ощущение.

«Спокойствие, только спокойствие», – как говаривал один очень мудрый мужчина с пропеллером. Не торопитесь пачкать его (пропеллер) чем-то нехорошим. Да, минусы романа очевидны. Да, все скомкано, сваляно, брошено в одну кучу. Да, сюжет нелеп, а персонажи картонны. Да, ходы с предательством мы встречали уже не раз, и не два. И тему тайного всемирного закулисья тоже. Не раз, и не два. Да, в романе считывается актуальная повестка: Китай, метро-бункер, шпионы-разведки, частные армии, конец света. Всё это понятно. Но, но, но…Хитрый Борис Шалвович, как мне кажется, показывает нам, читателям, незаметную такую фигу, прищуривается при этом и немножко так улыбается в свои небритости. Надо разобраться. А дело в том, что вся эта нелепица – всего лишь попытка «стать писателем» старого верного слуги одного благородного мужа. При этом попытка уже не первая, и о прошлой сам рассказчик вспоминает как о провальной. А что ждать нам от второй попытки? Правды, красоты, убедительности? Навряд ли. Откуда взяться таланту рассказчика у бывшего вышибалы-якудзы, покорителя сердец тетушек-кумушек? Где взяться мудрости у пусть и хорошего, но далеко не глубоко рефлексивного человека? Нет ли у него, самурая по духу и простолюдина по происхождению, глубокого желания подвига, славы, ощущения себя спасителем? Не без этого, я думаю. Отсюда и рассказ: где то подвела память, где то захотелось приукрасить, где то погеройствовать… Простим ему это, мало кто из нас способен даже на этот уровень. А в общем то, не так уж все и плохо. Чтобы отвлечься от унылых будней, такие истории и такие герои в самый раз.

У каждого путешествия есть своя тайная цель, о которой не знает и сам путешественник.

Мартин Бубер

Для меня нет книг более близких, родных, чем книги Крапивина. Я вырос на них, да и сам во-многом был таким же крапивинским мальчиком, и сам, хочется надеяться, стараюсь сохранить в себе ту установку на добро, честность и прямоту, которым эти книги меня учили. Можно, конечно, критиковать «Крик петуха» за его несамостоятельность, какую-то промежуточность в цикле «В глубине Великого Кристалла». В сравнении с предыдущими книгами здесь меньше событий, напряжения, драматизма. Герои – новые, и встреченные нами ранее, появляются, присаживаются к костру, знакомятся. Дороги приводят нас в одно место, веревочки свиваются в один узелок. Возникает ощущение, что мир готовится к какому то масштабному сражению, великой битве. Немного тревожное ощущение. Башня, кристалл Яшка, галактика Гельки Травушкина, предводитель кочевников Юр Танка и уже знакомые нам Цезарь и Витька Мохов встречаются здесь, на дороге, следуя некому Року, судьбе, своему предназначению. И крик петуха: чистый, ясный, звонкий. Я понял его как голос силы, жизни, победы всего живого над безжизненным. Пусть будет так, пусть этот крик отгоняет тьму и зло, пробуждая детей койво и всех нас к новому дню, светлому и счастливому. С надеждой на это приступаю к следующему роману цикла.

Начинается все прям по-фандорински: труп непримечательного жильца съемной квартиры, мужчины в очках золотой оправы, дворник, соседи, небольшой бордельчик, денежные долги и ссуды – у всех в шкафу скелетики, все что-то недоговаривают. Убедительно и споро заработал механизм следствия: и околоточный постарался, и городничий подсуетился, и урядник как следует допросил свидетелей, и медик провел необходимые экспертизы, и судебный следователь бумаги подмахнул, и прокурор уже речь заготовил…А вот дальше сюжет поворачивается в область политического сыска, деятельности охранных отделений, провокации, тайных агентов. Еще недавно всесильный начальник Департамента полиции сдает свои дела и приоткрывает лишь краешек тайных государственных дел, а вся, казалось бы, очевидная картина следствия рассыпается. Таким же непонятым (по крайней мере для меня) остается и символ ключа в романе: он появляется то тут, то там, намекает на что-то, интригует, подмигивает, обещает нам открыть любую тайну, любой замок. А что остается в итоге? В остатке то что? Кто убил-с, как говаривал еще один деятель сыска? Узнаете (нет) сами. В любом случае, роман добротный, читается с интересом и рекомендуется всем тем, кто интересуется историей революционного движения, деятельностью уголовной и политической полиции рубежа 19-начала 20 веков, тем, кто ценит Музей истории политической полиции, что располагается по адресу Санкт-Петербург, ул. Гороховая, д.2, всем тем, кто верит, что истина где то рядом. От меня оценка 8, я как раз из этих любителей-ценителей!

Федор Михайлович написал эту повесть, испытывая крайнюю нужду в деньгах, будучи в Семипалатинске. Так и представляю себе: холодно, голодно, чаек жидкий, Мария Дмитриевна волнует ум и сердце солдата линейного батальона, а тут, на тебе – и жизнь, и слезы, и любовь! Ну, если бы это был не он, чье творчество обессмертило его, то, возможно, мы и не прочитали бы эту вещь. Сгинула бы она, как и многие другие попытки оставить свой след (подзаработать) в литературе. Конечно, мы ценим Достоевского не за легкость, шуточки и водевили. Хотя, почему бы и нет. Что-то гоголевское есть в этой повести: провинциальное общество, тетушки-кумушки, сплетни, женишки-невестушки. И, конечно, фантастическая фигура Франкенштейна, киборга, искусственно-фальшивого, полуживого-полумертвого, полурусско-полуфранцузского дядюшки в его погоне за красотой и молодостью. Нелепые герои, нелепые ситуации, конфузливо, неловко, гротескно, карикатурно. Так и лезет в голову слово «кукрыниксы», хотя причём здесь они? Фук, пшик, бульк! Ку-кры-ник-сыыыыыыыы….

…И вот будет вечер зимний,

И вот пройдёт много лет,

И вот в самолёт реактивный

Мама возьмет билет.

И в день моего рожденья

Тот самолёт прилетит.

И выйдет оттуда мама,

И мама меня простит

Э. Мошковская

В романе Кинга «Институт» сюжет протекает в правительственном учреждении, где проводятся эксперименты над детьми. Грубый, убогий, топорный роман. Неинтересный, лишенный хоть какой-нибудь идеи, паразитирующий на крови, страхе, жажде экшена. И хоть уровень фантастичности в «Институте» выше, чем в «Заставе на якорном поле», но в мир «Заставы» я верю, а в «Институт» нет. Командор написал великий роман. В нем нет перестрелок и крови, а издевательства в нем терпят крах перед силой воли и честным мальчишеским упрямством (вспомните эпизод с садовыми тролликами и Ёжики). Это роман о любви, о ребенке, о маме, о предательстве, о дружбе. Главное для меня в нем – любовь ребенка и мамы, самая сильная на свете, которая разрывает пространство и время, которая оказывается сильнее всех препятствий, сильнее каких-то социальных правил, норм, соображений безопасности, которые почему-то, устроены вопреки ей. Что может быть мучительней преждевременного расставания ребенка и мамы? Господи, я вспоминаю как рыдал в детстве над песенкой мамонтенка из мультфильма, да и сейчас у меня в глазах щиплет от воспоминания о ней. Ужасно, страшно. Апокалипсис детства, предательство и обман. Мир не может быть таким. Да будет так, чтобы в конце концов на этих бесконечных гранях бесконечного Кристалла все потерянные встретились, все плачущие утешились, все обманутые были вознаграждены за свои страдания. Да будет так, чтобы мамы и дети были вместе в мире и дружбе. Да будет так!

В этой небольшой повести автор напоминает нам, что жизнь – всего лишь тлен, «суета сует и томление духа». Мирная, идиллическая жизнь двух аккуратных, внимательных друг к другу старосветских помещиков с ее хлопотами по поводу кушаний, посиделок с кошкой, укладываний на печи, прогулками по лесу и всего лишь формальными нагоняями приказчика – всего лишь сон, иллюзия, пыль. Скоро придет смерть и ничего этого не будет. За тихим уютным фасадом всех поджидает небытие и забвение. А наследник – дальний-дальний, совсем неродной и неблизкий вконец промотает и лес, и сад, и дом. И останутся только две заросшие могилки, которые тоже когда-нибудь да и сгинут в этом круговороте жизни и смерти. А что делать? Как быть? А ничего и не поделаешь, давай, хлопочи по части вареников к ужину. Живи пока живется, придет и твое время. Покойтесь с миром Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна. Покойся с миром и ты, Николай Васильевич.

О, как же я хочу,

Не чуемый никем,

Лететь вослед лучу,

Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись —

Другого счастья нет —

И у звезды учись

Тому, что значит свет.

О. Мандельштам

Второй роман из цикла «В глубине Великого Кристалла» динамичнее, драматичнее и остросюжетнее первого. Удивительно, как в далеком 1989 году автор предсказал столь многое: ленивое отупляющее общество потребления, тотальный контроль через некие «индексы» (аналогичный нашим фобиям о всеобщем чипировании), политика исключения из правового поля маргинальных групп (как говорят современные социальные философы – «бан-оптикон», то есть исключение из оптики «ненормальных»: мигрантов, душевнобольных, когда-то чернокожих и геев, а сейчас уже в какой то мере белый и гетеросексуальный подпадает под этот самый бан). Еще очень удивила оригинальная находка автора об организации наказания в таком обществе. Есть только одно наказание – смертная казнь, которая приводится в исполнение через выбор универсальной машиной. Вероятность выбора зависит от тяжести совершенного проступка. Идея такого наказания, на мой взгляд, продолжает идеи Бентама и Фуко о тотальной, всевидящей власти, невидимой для абсолютно прозрачного для нее сообщества граждан. Никто не знает алгоритмов работы машины, но все знают, что за любое нарушение они будут включены в группу, над которой навис карающий меч Фемиды, от чего не спасут никакие крючкотворы юристы и правозащитники. Механизм работает, утверждая режим «нормальности», люди соблюдают правила, работают, выплачивают ипотеки, смотрят развлекательные сериалы, строят планы на отпуск у моря. «Нормальная жизнь», как говорим мы. «Все как у людей», как говорит мой отец. Тупик, страшно, и точно не то, о чем мечталось в детстве. Именно дети в произведениях Крапивина предстают самым точным индикатором честности, ясности. Там нет фальши, лицемерия, поэтому именно встреча с детьми переворачивает жизнь Корнелия. Да, эта история, думаю, подсказана автору историей Януша Корчака – великого и, не побоюсь этого, святого человека.

Мне очень понравился образ Рибалтера в романе, его язвительность, цинизм, карьеризм – все на деле оказывается лишь маской, страхом перед жизнью, желанием остаться незамеченным. Сбросить эту маску ему пришлось по воле случая, который он сам же и запустил. Герой, в каком то смысле еще более трагичный, чем Корнелий.

П.С. Чудесна мечта ребят – тоже хочется верить, что есть где-то те волшебные луга, на которых царят мир и гармония, где меня ждут только хорошие люди, где нет страдания и смерти.

В какой то момент я увлекся чтением мемуаров, воспоминаний. Видимо, средний возраст и попытка ответить самому себе на вопросы: кто я, зачем все это и почему? Обратиться к опыту других, более великих, мудрых, глубоких людей в таком деле весьма не бесполезно. Так я познакомился с воспоминаниями Тарковского, Буркова, Киплинга и тех других, кого не могу сразу вспомнить.

Воспоминания выдающегося историка, большого специалиста по древнерусскому искусству Дмитрия Сергеевича Лихачева попались мне на волне моего интереса к Соловкам, где мне посчастливилось побывать. Соловки – это особое место, какое-то сказочно-таинственное, своё, родное, словно возвратившее меня в далекое-далекое детство, которое, к слову, прошло совсем в других местах. Соловки, по признанию автора, стали его главным жизненным опытом. Это и лагерь, и спасение от расстрела, и последующие поездки туда, где уже именитый ученый наблюдал за реставрационными работами и проводил время в прогулках по архипелагу, предаваясь воспоминаниям о прошлом…Или страницы, посвященные блокаде. Это тоже нужно читать. Страшно. Страшно, но понятно, что тех, кто прошел через нее сломить, подавить, обмануть уже невозможно. И Дмитрий Сергеевич был именно таким человеком. Удивительная жизн . В очередной раз поражаюсь, как много дано одним, и как мало другим. Под «дано» я не подразумеваю какую то судьбу, удачу. Нет, просто жизнь прошла у одних осмысленно и насыщенно, у других тихо, но гармонично, у третьих – тихо, но беспокойно-мелочно, и так далее. Так вот, жизнь Дмитрия Сергеевича была широкой, масштабной, преисполненной значением и силой. Жизнь как подвиг. Жизнь как служение. Именно так – служение! Я иногда задаю себе вопрос: что во мне, русского по национальности, действительно русского? Моя кровь? Явно недостаточно, ведь нерусский по крови Пушкин – самый русский из всех нас. Мой язык? Да он как бы не ахти какой, чисто служебный, корявый. Выразить хоть какую-то чуть более сложную мысль, чем мысль о семье-деньгах-работе мне катастрофически трудно. И вроде бы понимание проблемы есть, и даже какое то целостное видение, а вот облечь это в слова не могу. О русской культуре, об ее истоках, началах, – об этом я не знаю практически ничего. Да, «Слово о полку Игореве» я читал, но прошло как-то мимо меня. Древнерусские храмы, архитектура…Да, впечатляет, но как какой-то лубок, забава для глазеющего туриста. Чем то по-настоящему родным, близким она для меня не становится. В общем, такой вот я Иван, родства не помнящий. Но не таким был Дмитрий Сергеевич, причем был им в условиях гораздо более сложных, чем мои. И не находил себе оправданий не думать, не заниматься этим, поэтому и думал, и делал.

Опять же, не буду вымучивать из себя многословия, которое будет и корявым, и ненужным, ограничусь тихой, но честной благодарностью человеку, посвятившего себя нашей истории и памяти. Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич!

«Детские книги, которые не стоит перечитывать во взрослом возрасте, незачем было читать и в детстве»

Клайв Льюис

Что сказать, на гранях Великого Кристалла мне выпало жить в мире, где искренность воспринимается как слабость, где дружба сводится к скучным пятничным пьянкам, где любовь измеряется деньгами и выносится на публичные шоу, где стыдно быть добрым, где не принято помогать слабому, где господствует культ силы, а достоинством считается хитрость и изворотливость, именуемые удачливостью. Но знаю, есть и другие грани, и другие миры. С этим и живу.

«Выстрел с монитора», как известно, первый роман из цикла о Великом Кристалле. Мое знакомство с творчеством этого уральского писателя случилось вполне по-крапивински, летом, у бабушки как раз на Урале, где среди детских книг моей мамы я наткнулся на сборник повестей «Бегство рогатых викингов», «Белый щенок ищет хозяина» и «Брат, которому семь». В общем, как бы это правильно сказать…не крапивинские книги стали частью моей жизни, а скорее я стал частью жизни крапивинских книг. Крапивинский мир стал моим миром, а эти ребята, те самые «крапивинские мальчики» стали моими лучшими друзьями.

Итак, о самой книге. Я люблю ее за то, что эта история – так называемое «роад муви», приключение, случившееся в дороге. Лучше даже так – в Дороге! Павлик отправился в путь, он один, насторожен к окружающим и озабочен чем-то глубоко личным. Встреча с незнакомцем, тактичным и внимательным, знакомство с миром Реттерхальма, с Галькой, боевыми мониторами, учением о Великом Кристалле мадам Валентины, временными петлями, детьми койво, командорами. Реальность и фантастика переплетены в этой истории очень гармонично: «нездешний» Реттерхальм похож на наш прибалтийский город, а «такой как и все мы» Павлик Находкин обладает особыми способностями, выдавая в нем койво – ребенка вне границ этого мира. Сама история повести вполне цельна – завершается и путь Павлика, и драма Галиена. И эта же завершенная история намекает нам на большое продолжение, на новые драмы и испытания. В мире Кристалла есть что-то и величественное – мироздание, пространство, время, бесконечность, и хрупкое – дружба, честность, искренность детей, которые легко разрушить, но которые, в свою очередь, отчаянно противостоят этому разрушению, злу и несправедливости мира. И ничего нет сильнее этой детской дружбы, честности, веры в свою правоту, мальчишеского упрямства. Как велико это чудо, когда сила любви, тревога за сестру, желание быть дома перенесли героя во времени, когда дорога закончилась домом со светлым окном на втором этаже. Хочется надеяться, что Дом ждет каждого в конце Пути, что в итоге все грани Кристалла, образуя общую единую плоскость, сведут вместе всех хороших людей и будет мир, где не будет зла.

В завершении хотел бы сказать, что считаю все книги Командора причастными миру Великого Кристалла. Выделение отдельных произведений, образующих цикл, важно скорее для литературоведов, для меня, читателя, – крапивинский мир един, его герои постоянны, добро и зло в нем понятны и однозначны, он живет по одним законам, движим одними силами и наполнен общим смыслом.

П.С. Спасибо вам, Владислав Петрович, вы многое сделали для меня. Надеюсь, сейчас вы в лучшем мире и, кто знает, может мы еще встретимся на Дороге.

Только 10!

«Случай на станции Скалба»…какое вкусное, интригующее название. Случай – он таит в себе загадку, намекает нам на что-то великое, рожденное из пустого, банального, незаметного. Случай – он может произойти с каждым, поэтому присмотритесь к нему, вглядитесь, может быть эта история – история про вас. Зачин у повести интересный: морячок видит из тамбура проходящего поезда как в него целится из пистолета какой то подросток на маленькой, темной станции. Ррраз, поезд уехал, а станция осталась. Случай, мгновение, то ли было, то ли нет…но что же будет дальше? Куда заведет нас эта история?

А вот дальше история (по крайней мере для меня) свернула с пути интриги и загадки на путь унылых гормональных подростковых разборок относительно того, кто более крут, где поднять денег на шмотки из «Березки», и кому достанется красавица Алена (кто будет с ней «ходить», как говорили мы в те (середина восьмидесятых) годы). Началась долгая и нудная история движения револьвера из рук в руки. Когда же он наконец выстрелит?, – ждал я хоть какого-то развития событий. В общем, вы поняли, сюжет свернул в разбор отношений между подростками. А там, как вы понимаете, ни драматизма, ни психологизма, ни хоть какой-то метафизики. Гормоны да гормоны. Скалбинские страсти, они такие.

Что еще показалось мне слабым? В книге нет внятных, запоминающихся героев. Пожалуй, только девочка Алена, ее какая-то детская привлекательность, притягивающая к себе сверстников и взрослых мужчин. А вот остальные герои – Славка, Сергей Камушкин, Крыса, Солдат-Юдин, Градус, Глебов, Свинцов, Гарусов, – все эти герои безлики, их сложно отличить одного от другого, в них нет чего-то запоминающегося. С вами было такое: вы читаете книгу и не можете вспомнить, кто приходится мужем убитой: Иванов или Петров, Андрей или Алексей, Джон или Сэм, Себастьян или Стефан? Все смешивается в нечто безлико-неопределенное. Таковы и герои этой книги – они совершенно не герои.

Подводя итог: понятно, что честный, хороший, добротный писатель в середине восьмидесятых был обеспокоен кризисом советской идеологии, падением пионерско-комсомольского задора в среде молодежи, нарастанием потребительского отношения к жизни, ростом подростковой преступности. Но средства, которые он использовал как автор, были слишком гуманистичными, наивными, советскими в хорошем смысле этого слова. Здесь еще чувствуется вера в педагогику, в диалог поколений, в силу советской милиции, которая способна прийти и навести порядок. Совсем скоро все это рухнет, грохнет и покатится с шумом и гамом, похоронив под собой весь этот наивный идеализм. Придут другие герои, писатели и книги, а «Случай на станции Скалда» останется в библиосфере забытой, пыльной, беспомощной книжицей. От меня – 5, за хоть и грустный, но все же оптимизм автора.

«И никуда, никуда мне деться от этого…»

М. Рябинин «Остров детства»

Лёд под ногами…образ льда то и дело появляется в повести, символизирую саму жизнь, как нечто хрупкое, неустойчивое, вроде бы прозрачное и понятное (но на самом деле искажающее и преломляющее), разбивающееся на множество отдельных фрагментов, превращающееся в ускользающую в руках воду. Так и жизнь главного героя: вот только, казалось, она приобрела понятную и удобную форму, но ррраз – явившийся из далекой панкующей молодости друг (один мой приятель называет такие ситуации «взрывом из прошлого») крепко перетряхивает привычный уклад жизни, бередит старые раны, напоминая о несбывшихся мечтах, упущенных возможностях, ушедшей молодости и уходящей жизни. А что взамен? Диван из «Икеи», шоппинг, приготовление любимых блюд на ужин, «Туборг», сериал или спортивное шоу по ТВ. Мало это или достаточно для жизни? Для жизни, а не для выживания, существования. «Человек – это звучит гордо», но что подразумевает эта гордость? Бунт, протест, экзальтация, – которыми живет Димыч? Не уверен. Выплаченная ипотека, машина и новый Айфон? Тоже не уверен. Так что? Лёд, лёд, сплошной лёд трескается под ногами.

Как одна из альтернатив в повести показана фигура бескомпромиссного путешественника Дегтярева. Вот уж занятный тип, который не сидит дома, не разменивает свою жизнь на офисное рабство и кухонное пьянство доморощенных бунтарей-панков. Дегтярев выбирает иную жизнь: путешествия, активность, твердость, решительность. Как мне понравился его Новый год в Чухломе…Действительно, когда мой последний Новый год был таким волшебным? И вообще, когда в последний раз в моей жизни случалось Чудо? Замечательная личность! Но и здесь…зимняя рыбалка, подтаявший лёд, полынья – вот и нет с нами этого сверхчеловека. Таков уж Сенчин, за это его и ценю. От меня 7!

«Вначале было Слово, И Слово было у Бога, и Слово было Бог»

Евангелие от Иоанна

«Книга – учитель, книга — наставник.

Книга – близкий товарищ и друг.

Ум, как ручей, высыхает и старится,

Если выпустишь книгу из рук.

Книга – советчик, книга – разведчик,

Книга – активный борец и боец.

Книга — нетленная память и вечность,

Спутник планеты Земли, наконец»

В. Боков

Однажды, бесконечно далекие годы назад, меня ожидала очередная скучная ночная поездка на поезде. Чтобы хоть как то скрасить дорогу, я заглянул в книжный магазин, где среди книжных развалов макулатуры по скидке я наткнулся на совершенно для меня незнакомого автора Михаила Елизарова и его роман «Библиотекарь». Конечно, все дело в моем невежестве, автор и книга были имениты, на обложке значилось, что роман – победитель премии Русский Букер 2008, но в то время я был далек от того, чтобы внимательно следить за новинками литературы, а равно и знать каких-либо ее лауреатов. Эта поездка стала одной из самых запоминающихся для меня, дело в том, что я буквально провалился в мир этой книги – мир Широнинской читальни, громовское Семикнижие, ретросоветский универсум, в котором скучные, пыльные советские книги, прославляющие труд шахтеров и хлеборобов, породили ту гравитацию Смысла, тот Покров, который соединил, сохранил и защитил нашу Родину. Как это было удивительно открыть для себя, что книга с таким мощным посылом может быть такой легкой, веселой и по-хорошему бесшабашной. В общем, вы поняли, книга Елизарова подействовала на меня подобно громовской, осветила и перевернула что-то во мне, подарив искренние радость и счастье от буквального поедания текста. Дорога пролетела незаметно.

Говорить о достоинствах и недостатках книги даже не хочется – все это мне кажется мелочами, частностями на фоне поистине космологического замысла – увязать воедино великую православную и советскую историю и жизнь нашей страны с ее мелочным, рыночным, эгоистичным, бесславным настоящим. Бытие не ограничивается лишь физикой и материальными потребностями и какой бы ни была хаотичной наша жизнь, какие бы кризисы и неурядицы на нее не сваливались – теперь я знаю, где-то в бункере стойко несет свою вахту Библиотекарь, неустанно прядет он нить защитного Покрова, простертого над страной. От врагов видимых и невидимых. Он не умрет никогда. И зеленая лампа не погаснет.

Читаю и я! За книгу Счастья – только 10!

Тема Науки и образ советского ученого занимают особое место в советской литературе. На мой взгляд это можно объяснить тем, что светлый, дружный Советский союз на уровне идеи был замыслен как государство нового типа, устремленное в будущее бесклассовое гармоничное коммунистическое общество. Ученым в этом мире отводилась особая роль, они заменили собой прежнюю аристократию, голубую кровь – тех, кто творил историю на более ранних этапах человеческой истории. Но, к сожалению, всякий хороший замысел спотыкается «об овраги», не удалось остаться башней из слоновой кости и науке, которая, во многом, стала инструментом политики, манипулирования и даже репрессий. И речь идет не только о науках гуманитарных, которые за некоторым исключением (на мой взгляд, преимущественно в области наук о языке) деградировали, но и о науках естественных. Коллизиям в научной и околонаучной жизни, и не то чтобы духовным поискам, но хотя бы попыткой разобраться в обстоятельствах социальной жизни, отношениям с коллегами, женщинами молодого ученого и посвящен роман Александра Крона «Бессонница».

У обывателя вроде меня при слове «наука» возникают образы гениальных ученых – Галилея, Ньютона, Дарвина, Эйнштейна. В моем, опять же, обывательском понимании, наука есть что то вроде работы гения, одиночки, принципиально иного, «не такого как все» человека. Скорее всего, объективно, современная наука далека от такого образа и представляет собой сложный социальный институт. С этой стороны наука представлена и в романе – здесь есть место и собраниям сотрудников, и голосованиям, и интригам при защитах диссертаций или распределении мест в зарубежные командировки. И здесь, как и положено соцреалистическому роману, появляются молодые, честные, принципиальные талантливые аспиранты, и закосневшие номенклатурные товарищи с липовыми диссертациями, ставящие им палки в колеса. Есть в романе место любовному треугольнику и, если я правильно понял, коллизии с детьми, которые оказались детьми не того, на кого они были записаны  (но это не точно). И эти обстоятельства, и коллизии тоже показались мне несколько идеализированными.

В каком то смысле мне понравился образ жизни главного героя, таким я во-многом воспринимаю и себя: сознательное одиночество, скромное, но уютное жилье, недорогие, но интересные увлечения, прогулки, отказ от телевизора, домашний питомец – «нет ничего печальнее одиночества, но уединение необходимо, поэтому я жалею людей, которые его лишены и с подозрением отношусь к людям, которые в нем не нуждаются», – эти соображения главного героя мне очень понятны.

Так как говорить о романе в целом мне сложно, остановлюсь на некоторых моментах, чем-то запомнившихся. Так, например, меня «улыбнула» советская милитарная онтология: оказывается, для врача очень важным было воинское звание (главный герой у нас генерал-майор медицинской службы, между прочим), очень важным была генеральская шинель, воинская субординация при проведении хирургических операций. Удивила командировка главных героев в Париж: я неоднократно слышал байки артистов о том, какие скудные командировочные они получали в загранкомандировки в такие поездки и как приходилось им на всем экономить вплоть до приготовления еды в номере с помощью кипятильника, чтобы выкроить на джинсы, колготки или парфюмерию. Здесь же – вполне себе комфортные, даже сибаритские условия, коллеги живут в хорошем отеле, один из них даже в номере, в котором останавливался Гейне; они проводят свободное время в ресторанах, барах, заказывают себе напитки, посещают стрипбар, где знакомятся с женщинами. Достаточно уверенно ведут себя ученые, вы согласны?

Еще понравилась история егеря, который сопровождал на охоте каких-то важных номенклатурных товарищей. В их пренебрежительном отношении к «Володьке», который годится им в родители, в их бахвальстве, наборе закусок видно как далеко было в этом обществе от равенства и товарищества. Что особенно бесит меня, так это то, что в привилегированном отношении были те самые демагоги, которые и взывали к равенству и товариществу. Очень лицемерно и фальшиво, двойная мораль, и вообще двоемыслие, на мой взгляд, есть во – многом, характерная черта этого мира.

В романе встречаются любопытные метафоры, интересные сопоставления. Так, мне понравились имена «удачливый неудачник» и «неудачливый удачник». Действительно, мир диалектичен и, видимо, можно выиграть все битвы, но проиграть войну или, напротив, претерпевая лишения, неудачи, провалы тут и там – в конце концов оказаться победителем, быть счастливее чем те, кто был внешне более успешен, чем ты: «Тише едешь – дальше будешь, – как говорит народная мудрость. Жизнь и судьба героев романа – Олега и Павла, думаю, во-многом об этом.

Сложно сказать, кому может быть интересен этот роман в наши дни. Может быть, его стоило бы прочитать тем, кто безответно влюблен в женщину (именно в женщину, а не в молоденькую девушку). От меня оценка 7. Особо плохого в романе ничего нет, просто большая часть поднятых в нем проблем проходят мимо меня.

«Что делать нам с тобой, моя присяга,

где взять слова, чтоб рассказать о том,

как в сорок пятом нас встречала Прага

и как встречала в шестьдесят восьмом…»

Александр Твардовский

Сложно оценивать книги этого цикла – на большую, «серьезную» литературу вроде бы не тянет, стилистически слишком просто, слишком остросюжетно, но, как оборотная сторона – книги легко читаются, захватывают, героям сопереживаешь, ощущаешь удовольствие от его эпичности и цельности. Как бы то ни было, закончится «Семейный альбом» этим романом или нет, считаю его удачным, хотя, думаю, что вернусь когда-нибудь только к «Аристономии». Не знаю даже, там была надежда, дальше все больше и больше утверждалась идея, что они (надежды) напрасны. В любом случае советую читать цикл последовательно, ведь все события и персонажи вплетены в единый контекст, всё движется к одной цели, повествование приобретает не частный, а эпохальный масштаб.

Роман показался мне самым…нет, не сложным, правильнее будет сказать непростым из всего цикла. Многослойная структура романа, в котором сосуществуют несколько историй: Клобукова, Бляхиных, Марата Рогачова, Степняка-Кравчинского, Сиднея Рейли, японцев, вставка с размышлениями из клетчатой тетради – на этот раз о достойной старости; события романа забрасывают нас и в 19 век, и в годы Гражданской войны, и в Манчжурию, и в уже начинающую становиться душной Москву шестьдесят восьмого; оттепель сменяется заморозками.

Понравились часто сменяющие друг друга локации романа, особенно атмосферными для меня стали богемные посиделки кружка Гриваса, с их разъедающей рефлексией, кухонными протестами, намеками и полунамеками, обсуждением сам- и тамиздата. В завсегдатаях кружка узнавались культовые фигуры того времени. Кстати, интересно, кто был прототипом того рыжего, с которым Марат познакомился на даче и с которым Агата, видимо, обрела свое недолгое счастье? К сожалению, с историей диссидентского движения я практически не знаком. Очень запомнилась мне атмосфера «домашнего уюта» семьи Чумаков: такая решительная, циничная, беспринципная Антонина – жена Марата, ее папа – такой вальяжный советский писатель, мэтр соцреализма, «инженер человеческих душ», на книгах которого вырастали и учились граждане страны, строящие светлое будущее. Сколько там лицемерия, фальши, как жаль девочку, которая растет в этой семье. Жалко Марата, зачем он связался с этими людьми? Понятно, что сделать что то по настоящему важное в этой атмосфере ему, писателю, практически невозможно, но надежда обрести свою Маргариту – она ведь должна быть! Но нет, Антонина совершенно лишена женского тепла, доброты, искренности, а Агата…Что ж, Агата выбирает настоящего героя, Марат все правильно понял. Такое тихое отчаяние и одиночество все понимающего и не способного ничего изменить интеллигента.

Хоть «теоретическая» часть романа была посвящена теме старения, да и сам главный герой перевалил за свое семидесятилетие, для меня книга стала историей не старения, а смерти. Как было сказано в начале романа – смерть есть исход из любой ситуации. Она поставит точку всему, от нее никуда не деться. Вопрос в том, какой будет эта смерть. «Собачья смерть», в представлении буддистов – это смерть без придания осмысленности жизни, вне ее достойного завершения. Собачья смерть и собачья жизнь. Как их отделить друг от друга? Разве может быть жизнь достойной, а смерть собачьей, или, наоборот, собачья жизнь, завершаюшаяся несобачьей смертью? Какими были смерти в романе, были они собачьими или достойными? Степняк-Кравчинский попал под поезд в Лондоне. Неожиданно, нелепо. Сидней Рейли, как и положено шпиону, сгинул где то в застенках НКВД при весьма загадочных, не ясных до конца обстоятельствах. Японский офицер генерального штаба был казнен как шпион. Рыжий диссидент погиб во время акции против ввода войск в Чехословакию, которая (акция) так и осталась незамеченной иностранными туристами. Трагично и, скорее всего, напрасно. Учитель и ученик пожертвовали собой и самой главной книгой мудрости – что в этой смерти достойного или недостойного? Смерть все обессмысливает. Что бы там ни рассказали продажные женщины – никто и ничего не услышит. Так что тогда? Что нужно и что можно сказать к жизненному финалу? Кто тебя услышит? Кто вспомнит, сказанное тобой? Да и кому нужны эти слова? Нет ответа. Только семейный альбом напоминает нам о прожитых жизнях Клобуковых, Бляхиных, Рогачовых, Бердышеве, обитателях Трезориума, докторе Епифьевой и многих-многих других героях цикла.

П.С. «Своим» в этой серии книг для меня стал, конечно же, Антон. В большей степени ассоциировал себя с ним, он мне понятен и знаком. Самым же близким – Иннокентий Бах, его христианская кротость, самопожертвование, подлинная любовь к ближнему без всяких «но» и оговорок – для меня это недостижимая, к сожалению, вершина человеческого духа.

П.П.С. Надеюсь, что точка в этом замечательном цикле еще не поставлена. За роман и весь «альбом» в целом – 10!

Эээх, надоть бы кой чо сказать и про эту наичудеснейшую историйку. Дело то в том, чо все мои потуги читать барина Сорокина оборачивались конфузиею. Ну никак не радовали душу мою историйки про любовь Марины, голубое сало, норму, Теллурию. Да чаво судить и рядить, весьма расхваленные истории про опричников осударевых и Кремль сахарный меня совсем никак не увлекли. Ну не мой это писатель – голова сорочья, решил я сам для себя! Тем и дорога моему сердцу эта книжица, кою открыл я совершенно случайным образом. Наткнулся на нее и пропал на весь вечер, с головою провалился в этот удивительный, сказочный мир, где везет настоящий русский дохтур Гарин вакцину в село, пораженное эпидемиею. Ох и удивителен тот мир, вся дичь наша русская тут наизнанку вывернута: тутова вам и великаны, и карлики, и витаминдеры имеются; чай да водка соседствуют с пирамидками, что посильней пейотля будут; на столе с самоваром рядом стоит голограмма с государем императором, слоненок игрушечный ходит, мотает хоботом и поет «Лав ми тендер». А вот верстовых столбиков как не было, так и нет, дураки и дороги-с, никуда не денешься, стало быть, пропадать путникам в пути. Оченно уж этот мир мне понравился, да и вообще, история эта вышла быдто образец Великой Русской Литературы (именно так, все с большой буквы), здесь тебе и дорога и путники, и снег и метель, и ночь и звезды, и хозяин и работник, и дух и тело, и жизнь и смерть, – все имеется. Пушкин, Толстой, Соллогуб, Блок, (чаво ж тута перечислять, всех то я не читал, не привелося), вот таперича к ним и Сорокин добавился. Вписал имя то свое в великую Традицию и в Историю, вот и вся недолга. Кстати, очень уж я ждал продолжения этой истории, а вот дождался и опплевался, «Доктор Гарин» супротив «Метели» вышел дрянь дрянью и присоединился к вышеупомянутым «Теллуриям» и «Нормам». Стало быть, есть что то особое в ненастье в пути, где и борются порядок и хаос, подлинное и мнимое, светлое и темное, а токмо так, видимо, и свершается духовное преображение героя. Или его духовная гибель. В этом то и назидание нам, читателям.

От меня писателю низкий поклон, глубочайшее признание и 10 баллов!

С момента окончания чтения и до написания отзыва у меня прошел месяц. Как выяснилось – это вполне достаточно для того, чтобы забыть значительную часть из прочитанного.

Начну сразу с минусов:

Во-первых, главный герой получился слишком уж правильным. Да, одинокий, да, тяготится прошлым, но нет в нем болезненного «надрыва» как, например, у типичного кинговского героя. Проблемы героя просты и банальны: бросила баба, неуверен в себе, а еще он ведущий никчемной передачи на областном телевидении. Сравнить все с тем же кинговским «Оно»: там возвращение в прошлое, в детство по-настоящему тревожно, а встреча с Бауэрсом не менее ужасна чем с Пеннивайзом. Здесь же Вован Солидол с чекушкой и полупьяной подружкой комичен и нелеп, так что весь потенциал детских страхов пропадает.

Во-вторых, любовная история вышла какой-то историей с сайта знакомств: школьная подруга, а сейчас стриптизерша в отставке: ее чудесные волосы, крутые бедра, страстные губы, ее сто раз упомянутая попка – все было сладким-сладким, приторным и, конечно, снижало градус ужасного вот именно этой своей обыденностью и слащавостью.

В-третьих, ЗЛО вышло недостаточно инфернальным. Сам главный злодей, конечно, хорош. Вот он узнаваем нашему читателю, и от этого пугающ, очень атмосферно представлено его бытие где-то рядом, по соседству, в маленьком салоне фото, например. Но вот его секта – честно говоря мотивы ее существования я не уловил, в какой-то момент я запутался в истории с пропавшими девочками, поэтому стало неинтересно разбираться зачем и куда они пропадают и почему главному герою так важно разобраться с этим. Не скелеты, одним словом, а так – картонные скелетики.

В общем, несмотря на всю мою критику, хочу ответственно заявить: отечественного автора хоррора нужно ценить и лелеять, очень уж редкий это зверь. Мы читаем эту литературу, чтобы заглянуть в ту часть самих себя, которую наша память вытесняет: травмирующее детство, смерть, обман, нечто непостижимое разуму. Поэтому, работайте, братья! Пишите, и, надеюсь, из тонн этой руды еще выйдет наша, родная хтонь. Максиму творческих успехов!

«…вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…»

Ф.М. Достоевский, «Преступление и наказание»

Я слышал отзыв Дмитрия Быкова об этой книге, он оценил ее крайне низко. И помимо него мне попадались негативные рецензии на нее. А вот я ее можно сказать полюбил (да, конечно, я читатель попроще, чем Дмитрий Львович), при этом гораздо более популярная работа этого автора «Похороните меня за плинтусом» хоть и оставила приятное впечатление, но не более. Чем же зацепили меня «Хроники...»?

Во-первых, меня волнует и будоражит эпоха, в которой разворачивается сюжет. Межвременье, крушение идеалов, конец советских и становление новых, хищных, рыночно-бандитских общественных отношений. На смену миру привычному, с его культом гуманизма («Человек – это звучит гордо!») пришел мир «Барракуд, Лещей и Карпов», то есть новых хозяев жизни – наглых, злых, беспринципных и их кормовой базы – лохов, фраеров, додиков-ботаников, коими были подавляющее число жителей этой огромной страны, в один момент оказавшиеся в ней словно иностранцами. Дядя Володя – отчим главного героя (в котором угадывается вы сами знаете кто) в совсем недавнем прошлом влиятельный директор издательства, а сегодня – мелкий деляга в поисках скромных заказов, художники – совсем недавно уважаемые члены Союза художников, Творцы, Мастера, вечерами на кухнях поливающие «совок» грязью под водочку, сегодня – сгрудившиеся у тротуара полуголодные «маляры» в ожидании загулявшего клиента, молодой ученый, научный сотрудник какого-нибудь НИИ (о, как мы восхищались этим Шуриком и Сашей Приваловым) сегодня продает барахло в пригородных электричках. Как жить во всем этом, как быть? Вот уж воистину экзистенциальная ситуация. Сколько же жизней были сломлены, перемолоты, переварены, выплюнуты и сгинули в этих событиях? Да и до сих пор последствия этих движений ощущаются нами.

Во-вторых, мне очень нравятся истории взросления, обретения себя. Как то приятно думать, представлять себе мир, в котором все еще впереди, ты словно приобретаешь новый шанс пережить жизнь, исправить что-то в собственных ошибках. Время детства – особое в жизни каждого человека, и расставание с ним – тоже экзистенциальное, сакральное, переходное, а оттого тревожное. Видно, как трудно дается Раздолбаю взросление, как сложно ему вылезти из-под того самого «плинтуса». Интересно было наблюдать за тем, как Раздолбай самосознает себя в этом мире, вопрошает о взрослой жизни и прежде всего о красивых девушках, о Боге, о деньгах. Да, тема денег здесь раскрыта очень хорошо и эта тема действительно очень важна для понимания Раздолбая (проблема денег понятна, наверное, большинству из нас, мне так точно, потому что сам я тоже и застал эти переходные времена, и сам был умным, начитанным, приличным, порядочным ребенком из бедной семьи). Каково это, все понимать и не быть способным ничего сделать? Очень волнующая, в чем-то унизительная (если этих денег мало), в чем-то головокружительная (если их много) тема. Особенно показательна сцена в ресторане, где Раздолбай реально потерян, растерян, обескуражен: он не может решить, что является бОльшим чудом: способность фокусника непостижимым образом угадывать карты или то, с какой легкостью его друг Мартин расплачивается за ужин в ресторане суммой, которая равняется месячному бюджету его семьи. Вообще, Мартин играет в этой истории особую роль, которая, надеюсь, раскроется в продолжении этого романа (хотя надежд на то, что она будет написана все меньше и меньше).

Ну и в – третьих, в романе обозначена вечная тема отношений Мужчины и Женщины (Юноши и Девушки, применительно к возрасту героев книги) и здесь она обозначена все с тех же новых, пока еще непонятных, пришедших на смену традиционных «товарищеских» позиций: противоположностью наивного, инфантильного, рефлексивного Раздолбая выступают твердо стоящие на ногах, трезво смотрящие на жизнь, меркантильные, циничные девушки. На смену тому самому светлому, доброму описанию отношений между молодыми людьми разных полов в советской культуре (на ум приходят «Студенты» Трифонова и фильмы шестидесятых) пришли отношения «купли-продажи», в которых каждый сам за себя. Само испытание главного героя, по поводу которого был заключен спор на балу у Воланда касается именно этих отношений, через которые и будет дан ответ на главный вопрос Раздолбая: кто я в этом мире? Барракуда я или Лещ? Тварь я дрожащая или право имею? Найдет ли он ответ на него? Встретит ли свою Соню Мармеладову? Обретет ли свое спасение? Надеюсь, что еще узнаем (Павел, если вдруг вы каким-то образом прочитаете мой отзыв, знайте, мы ждем ответа!!!).

От меня 9! Отлично, затягивает, хотим ещё!

«Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят,

Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев,

И синий вол, исполненный очей,

С ними золотой орел небесный,

Чей так светел взор незабываемый»

А. Хвостенко

Нет, ну нельзя же оценивать книгу только по финалу! Вот он стал для меня обескураживающим, неожиданным, потрясающе трогательным. Финал воодушевляет, дает нам спокойствие, надежду, что все не напрасно, все найдёт свое искупление, оправдание, что всему свое время и место. Финал прошлой книги был совершенно противоположным, опустошающим и обессмысливающим. Спасибо, что в это раз все завершилось именно так. Но к основной части романа есть поводы придраться. Так, например, роман представился мне не совсем самостоятельным произведением. Даже в контексте семейной саги он выглядит скорее промежуточным, приуготовительным к последующим, более важным событиям. Как доказательство этому служат лишь обозначенная линия Бляхина (который приобрел характер какого то вампира или даже плесени-паразита, въевшегося в тело жертвы — Клобукова). Пока не понятна жизнеспособность отношений Антона и Юстины, они тоже только-только отмечены. Собирает свою силу союз Санина и Самурая. И опять же, его решающая роль, как мне видится, ждет нас впереди. Очередная типология человеческих типов не показалась какой-то оригинальной, в существенных чертах повторяя педагогическую типологию Трезориума. Функционал этой типологии, в сравнении с опять же прошлым, комичен – героиня применяет ее с целью свести друг с другом людей, ищущих себе пару. Надеюсь, в дальнейшем развитии саги все это получит свое развитие как и личность самой медвежатницы: одинокая женщина, горбунья, проницательный психолог, доктор, бессребреница. Удивительным образом два теоретика человеческих душ (Клобуков и Епифьева) нашли друг друга. Надеюсь, здесь есть какой то подвох (я, кстати, почувствовал его, предположив, что в качестве идеальной пары для Антона она предлагает саму себя. Все вышло не так, но какое то подозрение в ее отношении у меня все же осталось).

Что понравилось в романе: встреча Антона и Иннокентия Баха (вот уж кому я искренне рад!), христианское прощение, победившее раскаяние предательства. Очень понравились истории в истории, рассказы из Древнего Рима, об авиакатастрофе и, особенно, история о староверах. Умеет же Акунин создавать такие необычные, интересные, жутко-таинственные мирки. Втянулся. Захотелось полноценной истории об этом месте и его обитателях. Понравился союз Санина и Самурая. Настоящий, мужской, опасный, справедливый. Тоже вполне тянет на самостоятельную историю. О достоинствах финала вновь повторяться не буду.

От меня 8. Очень-очень хорошо!

«Вот такая, блин, вечная молодость»

Сергей «Чиж» Чиграков

Ночь, улица, ларёк, бутылка…Роман добротный, что тут сказать. Колоритные, по своему понятные мне, в каком то смысле близкие мне герои книги (ну что поделать, я тоже имею отношение к этой эпохе, пусть в те годы я был чуть помладше Индуса, Серого, Афганца, Челло. И скучаю по тем временам, и ненавижу их, не хотел бы, чтобы наши дети прошли через них. Времена ужасные, а люди попадались как бриллианты в навозной куче. Например, Челло. Такие персонажи как он – умные, ироничные, тихие, вообще симпатичны мне. Даже его алкоголизм мне понятен: как сказал мне примерно в те годы один товарищ – в этой жизни невозможно быть порядочным человеком и не пить. Такая вот грусть-тоска, безнадега, «особая миссия», «русский путь» и так далее.

Самыми яркими сценами книги для меня стали сама находка Ильича. Честно сказать, читая книгу, я вначале подумал, что Серый нашел что то из кинговских «Томминоккеров» и нас ждет мистико-фантастический поворот, но автор нашел как меня удивить. Никогда бы не подумал, что артефакты советской власти оберегались таким образом. Или это только фантазии автора? Интересно. Статуя вождя и кусок цветмета, от великого до смешного всего один шаг.

Финал Челло тоже вышел запоминающимся. Не смерть Ивана Ильича, конечно, но уходил философ долго и мучительно. А вот пьянка героев вышла достаточно пресной. Думаю, в жизни многих из нас были алкотрипы позабористей.

Ах, да, кстати, при всей ее невысокой социальной ответственности, мне очень понравилась Надя Клюква. Есть что то в девочках девяностых такое бесшабашно-безбашенное, распутное, яркое. Это еще не гламурные кисо, не потреб…и, не современные асексуальные тинейджерши, а живые такие, со своими недостатками бабёшки. Понимаю Серого, залип он, конечно, серьезно, но ничего, повзрослеет и, дай Бог, забудет ее.

Кстати, девяностые Волкова показались мне не такими уж страшными, в общем то жизнь в Средневолжске продолжалась и реальную хтонь мы так и не увидели. Чувствовалась возможность трэшака, но он так и не наступил (не, ну я этому только рад, роман не свалился в чернуху, остался на грани, как надо). Лишь Ильич, конечно, низвергнутый из под земли и глядящий на черный город – это, конечно, эпично. Так и тянет сказать: «Какую же страну мы прос..ли».

Оценка 8

»...Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная

любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни

скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими

невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том

великом спокойствии “равнодушной” природы; они говорят также о вечном

примирении и о жизни бесконечной…»

Тургенев И.С. «Отцы и дети»

Мне попались отзывы, которые ставят эту книгу как лучшую из цикла. Я же оценил ее скромнее: для меня «Семейный альбом» — прежде всего семейная, личная, в чем то даже интимная история. «Трезориум», в свою очередь, переносит нас на войну, отрывает родных друг от друга, поэтому в грохоте взрывов и калейдоскопе солдат-сержантов-офицеров этот тихий, родной голос, каким для меня стал голос Антона, — пропадает.

Сложно представить себе: вот идет война, кто-то, движимый голосом совести не может оставаться в стороне и идет на фронт, кто-то бежит из осажденной крепости к своим, кто-то, наоборот, закрывается внутри гетто в свою крепость. Жизнь бесконечно разнообразна в своих проявлениях. Настолько разнообразна, кстати, что не совсем понятно, для чего здесь, например, история Тани? Чтобы мы почувствовали мимолетное явление Любви? Чтобы понять как эфемерно-хрупка наша жизнь, наше счастье? Ну, пусть будет так, хотя, я все же надеялся, что Автор хоть когда-нибудь пронесет сию чашу мимо Клобуковых.

Вообще, истории о закрытых учебных заведениях или детских коллективах (Гарри Поттер, Vita Nostra, сюжеты о наставниках Стругацких, командорах Крапивина, история пушкинского лицея) очень волнующие для меня. Мне всегда хотелось верить, что можно создать такое особое место, где все будет устроено правильным образом, где все будут своими, где не придется мириться и играть в дипломатию, где все будет по-честному, где будет достигнуто «родство душ», где нет издевательств, насилия, бахвальства, где с тобой занимаются люди, влюбленные в свое дело, а не «выпускники педагогических вузов». Именно из этих соображений с детства со мной Крапивин. Святой человек!

Что касается меня, то я отношусь к педагогической теории «Трезориума» скептически. Я не верю в идею талантливости каждого человека. К сожалению, добро и зло разлиты в мире в какой-то пропорции и избавиться от них невозможно. Сколько раз разум пытался «проверить алгеброй гармонию», создать какую-то «научно-обоснованную» теорию человеческой личности и как каждый раз этого оказывается недостаточным и даже до смешного нелепым. Кстати, это касается не только педагогики, но и других «наук о человеке»: психологии, истории, политологии, криминологии. Очень жаль, но мне кажется, что есть дети, изначально устроенные для дисгармонии и задача педагогики – уметь отделить зерна от плевел, а задача общества – создать условия для развития тех, кто к этому развитию способен. Как говорит народная мудрость: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами», истории Клобуковых и Бляхиных тому подтверждение.

Интересно, кстати, Акунин сам назвал этот проект «первым серьезным романом». Так вот, насколько он объективен в оценке «серьезности» этой литературы? И как он измеряет эту «серьезность»? Да, я согласен, что книги серии «Семейный альбом» серьезнее «Жанров», цикла о Фандорине или романов из истории российского государства, но, все же, это книги для легкого, необременительного чтения, без каких то стилистических, жанровых экспериментов, без экспериментов с формой. Как сам автор относится к своему творчеству, каким он видит свое место в литературе? Тем более это интересно, учитывая его гражданскую позицию.

Ну а финал романа… Эх, «русские мальчики», откуда же вы беретесь? Если бы права была теория эволюции, то вы должны были уже исчезнуть, но нет…Как некий укор всем нам появляетесь вы. Пусть не в жизни (не могу сказать, что вы встречались мне в реальной жизни, не уверен в этом), но хоть на страницах книг. Неспокойно как то от этого.

А так, конечно, страшно от того, в какой мир мы приводим детей, что мы можем им дать, почему мы творим то, что творим и не можем организовать жизнь как то иначе.

Моя оценка 9, немного завышаю её, но все же.

«Жаль только – жить в эту пору прекрасную.

Уж не придется – ни мне, ни тебе»

Н.А. Некрасов, «Железная дорога»

Третий роман цикла несколько отличается от двух предыдущих. Во-первых, на роль главного героя выведен чекист Бляхин, цепляющийся за жизнь в набирающем обороты механизме репрессий. Подлость, хитрость, какая то животная сущность Бляхина предстали с новым размахом. Но это не столь важно, с ним то все уже понятно. Если не потрясла, то все же окунула меня (не знаю куда... в грязь, помои, холодную отрезвляющую воду, в «правду жизни») книга, приоткрыв двери в кабинеты службы по борьбе с врагами народа. Вот они то оказались по-настоящему страшными, автор представляет нам галерею уродов, абсолютных циников, карьеристов, маньяков, движимых не то что какой то идеей, но, создается впечатление, что своими садистскими, примитивными желаниями власти, наслаждением от унижения беззащитного, культивированием бесстыдства. Механизм работает, и пусть нет настоящих врагов, — это совсем не значит, что «дело сделано». Наоборот, как известно из трудов товарища Сталина, по мере строительства социализма нарастает противодействие ему со стороны внешних и внутренних сил, а это значит, что органы не должны терять бдительности, поэтому прекраснодушная маниловщина идеалистов «Счастливой России» ни более, ни менее, а суть террористическая, реакционная, вредительская деятельность сродни боевому крылу партии эсеров, наводящая ужас на простых советских граждан.

Второе отличие этого романа заключается в том, что из нее пропали размышления «из клетчатой тетради». Да и вообще, Антона мне здесь совершенно не хватало. Да и то, что было с ним, с Миррой, с детьми…Очень – очень жаль, что все сложилось именно так. На смену клетчатой тетради пришло научно-фантастическое повествование из материалов следствия. Произведение это, как принято говорить – «теплое», «ламповое», напоминает чем то Стругацких, в нем есть детективная история, ощущается смутное предчувствие какой то беды, видны тучи, сгустившиеся над безоблачным миром. Это произведение я тоже прочел бы с удовольствием, жаль, что оно внезапно обрывается, тем более, его автор заверяет Бляхина, что у него очень много идей и сюжетных ходов для развития. Было бы интересно.

Наверное, стоит сказать про центральную идею романа – идею о том, какая она, счастливая Россия, хотя сам я ответить на этот вопрос не могу. Понятно, на чьей стороне симпатии автора. Для него Россия – мир несвободы, существующий только посредством раболепия, страха, насилия. Думаю, что во-многом, в рассуждениях автора об ордынском влиянии на политическую культуру, о характере петровских реформ и т.п. не лишены здравого смысла. Я тоже согласен, что такой личности как Клобуков (хотел сказать о его интеллигентности, честности, совестливости, но вспомнил, что автор предложил нам более ёмкое понятия – аристономической личности) непросто. Но, видимо, зачем то устроил Господь этот мир таким, что такой человек рождается в этой экстремальной среде. И сам автор, да и другие наши «инженеры человеческих душ» — Достоевский, Толстой, Булгаков, да практически все сильные авторы прошли через эту среду. Не знаю, я встречал журналистские, правозащитные обсуждения проблем с правами личности в тех самых странах Запада, но более глубокого, художественного или даже духовно-философского осмысления этой проблемы «с той стороны» мне не попадалось. Опять же, вполне возможно, и даже скорее всего, это не случилось просто потому, что я не слишком интересуюсь этой темой. Вообще, есть ли подобного рода поиск «счастливой» Америки, Великобритании, старушки Европы и т.д.? Или же некий идеал западными странами найден и дело только в его техническом воплощении? Тот самый кантианский проект просвещенной Европы, может быть? Или же гармония этого либерального рая покоится на армии заокеанского Левиафана? Сложно дать ответ на этот вопрос.

Подводя итог, у меня возникло ощущение, что история Антона рассказана и в дальнейшем нас ждет встреча с его сыном. Надеюсь ошибиться, хотелось бы, чтобы Антон еще оказался нужным и полезным Истории. Ему, как человеку долга, аристоному, необходимо придать своей жизни высокий смысл. Немного завышаю оценку роману, но понимаю, что воспринимать роман нужно в контексте всей семейной саги, а она пока, и очень надеюсь, что и дальше, – великолепна! От меня 9!

П.С. Очень надеюсь, что Иннокентий Бах встретит финал своего земного пути по-христиански, смиренно и спокойно.

«Самый сложный вопрос для меня – вопрос семейный»

Один из моих давних студенческих приятелей, на тот момент молодой яппи, политикан,

несчастливый в любви

Что сказать, второй роман цикла «Семейный альбом» для меня не уронил планки первого романа. При этом, проецируя на себя, признаю, что тема любви является более тяжелой, чем тема совершенной личности аристонома. Встать на путь саморазвития, избрать свой путь, миссию, посвятить свою жизнь Делу всей жизни – это все же держать ответ только перед самим собой. Переживать свои неудачи сложно, но можно. Алкоголь, к примеру, в помощь. Переживать за любимого человека – Господи, как это тяжело, как дать ему частичку своих сил, как уберечь его от бед…Легко возлюбить дальнего своего, и как тяжело ближнего. Для автора, как мне кажется, эта тема так же представляется сложнее первой, недаром главное его детище – Эраст Фандорин по жизни идет одиночкой. Да и сам Акунин – информация о его личной жизни крайне скудна: женат вторым браком, детей нет…Большой вопрос, есть ли в его жизни та самая «Настоящая настоящая любовь». Думаю что нет, зато есть богатый материал для рефлексии по этому поводу, итоги которого тоже нашли свое место на страницах романа.

Ну да ладно, по поводу книги непосредствено: чудесно показана эпоха (этот всеобщий энтузиазм, первомай, эта вера в светлое будущее – с одной стороны; и кремлевское закулисье – уже начавшее свое шевеление, выплетающее из себя паутину начало кровавых репрессий, борьба с заговорами, инакомыслием, шпиономания. Уже мелькает где то там вдалеке САМ, пока еще как один из лидеров одной из кремлевских групп, но уже скоро...Эх, а что было бы, если он проиграл. Жалко Рогачева и рогачевых, которые посвятили свою жизнь борьбе во имя Светлого будущего, а сами будут съедены бляхиными (уверен, что в третьем романе цикла случится что то подобное). Яркие и запоминающиеся образы героев. Какая замечательная Мирра! И еще понравилась тихая и уютная сожительница Бляхина – несмотря на свою приземленность, тоже хорошая женщина, нашла в себе силы ответить «нет» подлецу. Надеюсь с ней и ее ребенком все будет хорошо. Очень рад был снова встретиться с Иннокентием Бахом, его понимание мира как то даже созвучно моему мироощущению. Тихое служение Господу, молитва за сирых и убогих, переживание всеобщей травли и подлинного величия, которое и может быть только таким – униженным, поруганным и оплёванным. Спасибо автору за радость от встречи с ним. И, конечно, Антон Клобуков. Жалко, вот вот было обрел он тихое, светлое счастье, чудесную девушку – энергичную, смелую, честную. Но, понимаю, что закончиться на этом сага не может, а значит не дано ему прожить эту спокойную радостную жизнь вместе с любимым человеком. Тяжело. Тревожно.

Понимаю недостатки романа, и все же от меня 10! Понимаю, что молодого читателя (а именно он наше будущее, мы же не забываем об этом) практически невозможно побудить прочесть «Анну Каренину», «Госпожу Бовари» или «Любовь во время чумы», ну так есть хоть какая то надежда, что он может увлечься этим, более легким, увлекательным и развлекательным, но вместе с тем очень важным и нужным романом. Надеюсь на это и рекомендую его молодым читателям.

«Чтоб ты жил в эпоху перемен»

якобы Конфуций, пожелание врагу

Может быть, первая серьезная (по словам самого автора) книга и не дотягивает по уровню своей художественной силы до «Тихого Дона» или «Хождения по мукам», но имеет свои достоинства и красоту, о которых я и пытаюсь поговорить. А их, на мой взгляд, предостаточно: автор не обманул (не обманулся) – роман действительно серьезный, философская ее часть (из клетчатой тетради) совсем не лишняя и не обременительная, книгу банально интересно читать, сюжет захватывающий, места действия атмосферны – я словно сам оказывался и в голодно-холодном Петрограде, и в тихой, сытой, спокойной Швейцарии и, конечно, в суматошно-транзитном Севастополе. Персонажи книги яркие, характерные, каждый из них олицетворяет какой-то тип и каждый из них по – своему убедителен, по-своему прав. Хороши и мужские, и женские герои (куда смотрел Антон, когда с ним рядом были Паша и Эльза, я не понимаю). Эх, да что там скрывать, читая книгу, я часто ловил себя на мысли о том, насколько я похож на главного героя романа с его недостатками: горячность и вера в свои убеждения, возвышенность устремлений, альтруизм, сосуществуют вместе с желанием осмыслить жизнь, разобраться во взглядах другого, понять его. Как и Антон, я не раз менял свою точку зрения, мучился, переживал, обзывал себя дураком. Не раз меня обманывали. Не знаю, но без этого, по-моему, еще хуже: зачастую за твердой убежденностью в собственной правоте кроется тупость, ограниченность, эгоизм. Это не относится к таким героям книги-антиподам Клобукова как Бердышев или Рогачов, убежденность этих людей как раз осмысленная, выстраданная. Просто жизнь настолько сложна, что не умещается в манихейскую дуальность добра и зла. В общем, следить за внешними и внутренними обстоятельствами жизни Клобукова и нужно, и хочется, хоть и подсказывает мне мой внутренний голос, что счастья ему не видать. Жалко, конечно. Что бы выбрал я на его месте? Наверное, учебу в Швейцарии и дальнейшую эмиграцию в США. С профессией врача сложно остаться бесполезным для общества, так что нашел бы Антон где реализовать свой аристономический потенциал. В общем, кому много дано, с того и спрос большой. А все же жалко…

Ранее мне встречалось несколько снисходительное отношение к философской части романа. Автора упрекают за поверхностность, банальность проведенного анализа. Пожалуй, не соглашусь с этим. Пусть ничего принципиально нового в понимании совершенного человека автор и не привносит, но то, что делает он, — выполнено убедительно. Очень уместны примеры кандидатов на аристонома (например, Максим Максимович или Пьер Безухов), лишенные какой-либо из его обязательных черт. Стоит подумать над тем, является ли аристономом Фандорин? Да, наверное, автор сотворил свой идеальный проект. Идеален ли он для меня? Скорее да, чем нет. Хотя, очевидно, что аристоному не хватает человечности, тепла. Об этом, как я понимаю, следующая книга из цикла. К ней я с нетерпением и приступаю.

П.С. Отдельное спасибо за Бляхина. Тип и узнаваемый, и, к сожалению, вечный. Как таким можно быть, я не знаю, но даже с каким то удовольствием окуналсяв эту мерзость, встречаясь с ним на страницах романа.

Спонтанно решил написать рецензию на одну из любимых у Пелевина книг – «Омон Ра» и только в процессе написания понял, что на дворе 12 апреля. Вот так так! Банально, наверное, но скажу от себя, что ранний Пелевин был и точнее, и нужнее, чем поздний. Мне кажется, что Виктор Олегович состарился, но не повзрослел, исчезла какая то легкость в текстах. Маты, цинизм, которые раньше воспринимались как нечто естественное, в текстах позднего Пелевина звучат как мерзкое стариковское подхихикиванье. Ну да ладно, перейдем к «Омону». Космос, модельки летательных аппаратов, военное училище, дружба, капитан Ландратов, строительство светлого будущего – все это создает с одной стороны реалистично-узнаваемую (для тех, конечно, кто застал советскую эпоху), а с другой – мистическую, таинственную атмосферу книги, в которая и жутковата, и оттого привлекательна. Скажите мне, дети 60-80х, ну кто из вас не хотел в детстве стать героем и примером для всех? Кто не мечтал о Подвиге, о жертве собою ради…Ради чего? Да хоть чего, хоть Родины, хоть коммунизма, хоть светлой памяти Ленина? Так уж были мы воспитаны. Ну, или изуродованы – тут уж как кто воспринимает это, красота – она в глазах смотрящего. Сам для себя даже не знаю как относиться к тому, о чем повествует книга. С одной стороны все понятно – уродство советского строя, казенный патриотизм, юные герои как жертвы нового культа, серость и безнадега, и невкусный куриный суп со звездочками. С другой стороны, при чтении у меня возникает смутная тревога от того, что мир сытого довольства, в котором мы живем сейчас – это мир лишенный каких-либо героев совершенно, это мир, променявший мечту о Великом на машину в кредит и новый айфон, на лайки в соцсетях. И уродства этого мира тоже не менее отвратительны. И жертвы, принесенные на заклание Идее, ставшие топливом, энергией советской онтологии так и остались жертвами, только уже онтологии новой — рыночной или даже рыночно-постмодернистской, в которой ее статус низведен до презираемой роли офисного планктона, расходующего свою жизнь в протирании штанов на офисных креслах, или ипотечника, пожертвовавшего своею жизнь ради квадратных метров. Эх, Омон, Омон, как же сложилась твоя судьба в дальнейшем, надеюсь, ты жив и счастлив. 10 из 10

Радует, что популярный в США жанр криминальной хроники приходит и к нам. Читать интересно, господин Ракитин умеет выбирать интересные дела, и, что особенно нравится мне, рисовать картину эпохи. Обстоятельства времени и места переданы великолепно, невозможно оторваться от описания перипетий партийно-чекистских чисток или скудного, холодно-пьяного быта советских тружеников. Если придираться и выискивать недостатки: стоило, наверное, глубже разобрать тему сексуальных меньшинств в СССР обстоятельнее. Думаю, нашлось бы много занятного, ведь об этой стороне жизни как то не принято было знать и говорить: В СССР, как известно, секса нет, а нетрадиционного и подавно. Но это так, придирки. Книга хорошая!

С этим существом я познакомился в далеком детстве. Уже сложно сказать сколько мне было тогда, лет 10-11, наверное, но Пеннивайз уверенно поселился во всех темных уголках ночной квартиры и неосвещенных подъездах моего дома. Вспоминаю свой детский страх перед темнотой подобный страху, который испытывал Билл, спускаясь в подвал родительского дома. Авторская идея о ЗЛЕ, которое преследует детей и остается непознанным и незамечаемым для взрослых показалась мне очень близкой (жизнь ребенка, как мне кажется, во-многом непонятна для взрослых, наверное, источник этого разногласия можно объяснить с позиции психоанализа). Сложно передать словами чувство, которое я испытал одним осенним вечером, когда с работы пришла мама и вручила мне подарок – двухтомник «ОНО» издательства КЭНДИМЭН со знакомыми по фильму картинками на обложке. Боже мой, я ведь и понятия тогда не имел, что эта книга существует в природе, что она переведена, что мне купят ее за, наверное, немаленькие для моей небогатой семьи деньги. До сих пор благодарен маме за этот подарок.

Уже только то, как начинается роман. Его эпиграф – тревожное стихотворение Йоргоса Сефериса. Оно божествено:

«Они начинают!

Совершенствуя форму,

Цветок отдает своих лепестков многоцветье щедро солнцу,

Но пчела пролетает мимо,

И они утопают с плачем в перегное.

Можно назвать это плачем,

Что дрожа проплывает над ними,

А они увядают и гибнут».

Здесь всё: и рождение, и становление, и боль, и жалость, и умирание. Меня эти стихи, без преувеличения, потрясли.

Прочитал этот роман раза три, уже много позже подарил себе на тридцатипятилетие роман в новом переводе. Что сказать: я мог бы назвать себя человеком книжной культуры. Читаю я много, читаю разную литературу. Я понимаю, что Кинг вполне себе популярный писатель для массового читателя, что это далеко не Толстой и Достоевский, но…«Оно» я считаю лучшей книгой о детстве, о том времени, когда мы входим в этот большой, запутанный мир, о проблемах ребенка, об издевательстве над слабыми, об их играх, которые ценнее всех денег, которые придут им на смену, о дружбе, о первой влюбленности, о счастье каждого мгновения, о надеждах. Меня покорила атмосфера Дерри, она во-многом напоминала мне мой шахтерский городок из неуютных девяностых, меня влюбил в себя Клуб неудачников – как много я мечтал о таких друзьях! Как я понимаю их страх и унижение перед быдлокомпанией Бауэрса. Как мне понятно благоговение Бена Хэнкскома перед библиотекой с ее запахом книг, ощущением прохлады в ней... Для меня городская библиотека тоже стала моим вторым домом, местом, где я проводил время в читальном зале, прячась в его тиши от враждебного мира. Ну и, конечно, главное открытие автора – инфернальное зло, воплощенное во множестве образов, нечто настолько ужасное, что неподвластно для разума, мертвые огоньки, сводящие человека с ума, Ничто или хаос, явленные в привычном, рационально устроенном, но таком шатком миропорядке. Зло как возможность воплощения разных страхов – это по-настоящему сильная идея. И главное из его воплощений в образе клоуна – гениально. Клоун — ведь это действительно нечто нелепое и поэтому смешное. Но что, если за этой нелепостью скрывается темная, злая сила и иррациональный, непостижимый, но все же ум? И вот уже этот красный размалеванный рот, эти торчащие пакли волос, эти ужимки выражают ужасное. Кстати, наверное, вы согласитесь, что мир «Оно» и ряда других книг Кинга имеет точки соприкосновения с крапивинским миром, где дети так же держат оборону от надвигающихся сил зла. Так вот, знаменитая сцена с ожившим клоуном из «Голубятне на желтой поляне», с которой я познакомился еще до «Оно» — как же это цепляет, видимо, действительно есть что-то угрожающее в этом образе.

Еще одна важная для меня тема этой книги – отношение с прошлым, воспоминаниями, травмами детства. В этом контексте вторая часть книги изумительна: когда ты ребенок, тебе кажется, что все трудности и беды разрешимы, нужно только вырасти и стать свободным. И вот, герои выросли, а их проблемы остались с ними: Эдди все так же живет с опекающей его женщиной, у Беверли муж-тиран, Бен все так же одинок. Что это, судьба, карма? Оказывается, наше прошлое остается с нами, время-это дверь в одну сторону, прошлого не изменить. И как жить с этим, что делать со своей памятью? Особенно важен здесь образ Майка Хэнлона – бережного хранителя прошлого, обнаружившего в истории города свидетельства ужасных событий, единственного из клуба, кто остался в Дерри.

Очень удачным мне показалось описание индейского ритуала обкуривания дымом. Как все это можно объяснить: как реальный сакральный опыт, путешествие во времени или коллективную галлюцинацию, вызванную угарным газом? Автор сделал очень интересную отсылку к древним индейским легендам, обрядам. Впечатляет и прибытие Оно на еще доисторическую Землю: пришествие из космоса, которое напомнило мне падение и ниспровержение падшего ангела.

Невероятно ужасным и от этого классным (мы ведь в хорроре) стал образ Патрика – садиста, издевающегося над беспомощными животными, человека, живущего в мире собственных грез. Зло, творимое Генри, Белчем или Виктором Крисом понятно – оно тупое и агрессивное, примитивно-жестокое. Зло Патрика иное – тихое, незаметное, но от этого неумолимое, трудноуловимое. Думаю, если бы Патрик не стал жертвой своего солипсистского бога, из него получился бы тот самый кинговский маньяк, которого мы встречаем на страницах его книг.

И еще, мне очень нравится эпоха, во время которой разворачивается действие, особенно вторая его часть. Приятно вернуться в мир без смартфонов, тиктоков, ноутбуков, BLM, в мир американского пригорода, канала, идущего через город, канализации, водонапорной башни, заброшенного вокзала, дома на Нейболт стрит. Восьмидесятые – это время моего детства, которые во-многом ассоциируются с классическим геройским американским кино с его четким разделением добра и зла, хороших и плохих. Это время еще не знает всёразъедающей постмодернистской иронии, интертекстуальности, многослойности смыслов. Все просто и понятно: мы хорошие, они – плохие. Казалось бы, примитивно и плоско, но нет, именно в этом случае мне хочется этой однозначности, все же дети менее лицемерны и, по крайне мере, не обманывают по сами себя. Есть какая то тоска по этой определенности. Если вам за тридцать, думаю, вы понимаете меня.

Еще у меня есть довольно странная мысль: мне кажется, этот роман можно сделать безупречным, его нужно только немного исправить, например, убрать ту самую сцену с Беверли (да, я понял, что она была нужна как своего рода акт инициации, перехода из детства во взрослую жизнь, но лучше было бы сделать это каким то иным способом), переписать историю Черепахи: по моему она вышла слишком комичной, нелепой с этой историей про несварение и сотворение мира. Нужно что-то добавить в образ Стэна, мне кажется, он вышел каким то проходным, а его самоубийство, столь важное для понимания его как человека глубоко переживающего собственную вину, греховность, несовершенство, может быть неправильно истолковано просто как его минутная слабость. В общем, жаль, что не я автор этого романа, я смог бы сделать его чуть лучше ))

Похожая мысль у меня и в отношении фильма. Когда я узнал, что роман будет повторно экранизирован, а режиссером и сценаристом проекта будет Кэри Фукунага, по собственному признанию которого эта книга столь много значит для него, я был очень воодушевлен. Мне казалось, что фильм стоит снять не в голливудско-блокбастерной манере (как оно и получилось в итоге), а добавить в фильм что-то артхаусно-сюрреалистичное, по-настоящему безумное, создать атмосферу безысходности, удушья, беспомощности. К сожалению, моим ожиданиям не суждено было исполниться и экранизация Мускетти – одно из наибольших разочарований для меня.

Подводя итог вышесказанному – я благодарен автору за эту историю. Уверен, что вернусь к ней еще обязательно. Отчаянно завидую тем молодым людям и девушкам, кто еще только ждет встречи с Клубом. Моя оценка самая наивысшая, твердая 10! Безусловно.

Сложно было ассоциировать себя с главным героем — почтенным старцем и академиком, так что некой со-причастности не случилось. Очень люблю атмосферу того времени — застой, стабильность, трифондормидонтычи кругом, уже ничего не случится и чудо невозможно (нет). Люблю эту научную (околонаучную) тусовку, люблю пьянки в гостиничных номерах, таких женщин, как царица Тамара. Автору удалось создать такое необычное ощущение карнавала или даже маскарада — чувствуется какая то условность места и действия, недоговоренность, обман. Ну и , конечно, очень щемящая «история моей души» — попугай может стать ближе самого близкого человека. Борис, спасибо за повесть, моя оценка — 8.