Коротенький роман Александра Валентиновича Амфитеатрова «Отравленная совесть» входит в том серии «Из наследия», в которой читателю предлагаются малоизвестные на сегодняшний день авторы российской литературы прошлого. Сейчас имена этих писателей не на слуху среднего читателя вроде меня. А когда-то они были весьма громкими и хорошо узнаваемыми. Тот же А.В. Амфитеатров в начале прошлого века имел собрание сочинений на без малого 40 томов!

«Отравленная совесть» выросла из нескольких этюдов и ранней повести. Основной вопрос, который волнует Александра Валентиновича, таков — может ли преступление быть оправдано какими бы то ни было обстоятельствами или понятие «справедливое» преступление не имеет ни права на существование, ни реального смысла.

Главная героиня произведения, дама средних лет, попадает в лапы шантажиста, требующего от неё нехорошего за возврат любовных писем. Скрепя сердце, несчастная женщина соглашается на нехорошее, но подлец, как это водится у шантажистов, и не думает возвращать ей письма, надеясь ещё не раз принудить жертву к сотрудничеству. Взбешённая леди, сама не желая того, лишает злодея жизни и остаётся вне подозрений сыска.

Никто не знает, что она — преступница. Кроме неё самой. Этого оказывается достаточно, чтобы отравить не только её совесть, но и всё её существование. Автор описывает муки бедной дамы, вместе с нею тщетно пытаясь найти выход из морального тупика. Разве не заслуживал негодяй своего конца? Однозначно заслуживал. Можно ли оправдать его убийство? С точки зрения автора и его героини, безусловно нельзя.

Русские классики несравненны в живописании болезненного и трудного копания в себе. Можно иронизировать, но это наглядно свидетельствует, что наши предки обладали глубиной — было в чём покопаться! Конкретно «Отравленная совесть» также весьма драматична по звучанию. Вроде бы в романе не так много живого действия, но персонажи берут на себя задачу обеспечения накала своими репликами и монологами. Хороша любвеобильная подруга-мачеха главной героини. Поразительно распутная фигура была бы даже для нашего времени. И главный отрицательный герой тоже харизматичный.

Кстати, ещё одна черта, проявляющаяся в некоторых классических текстах, присутствует в романе А.В. Амфитеатрова: это склонность к манифестам. Тот же шантажист, будто бы отлынивая от насилия, считает необходимым выступить перед ненавидящей его дамой с целой речью, раскрывающей его мировоззрение и объясняющей императивы, словно с кафедры перед большой аудиторией.

Кроме романа, в сборник включены два десятка рассказов, характеризующих писателя, как мастера короткой формы наряду с крупной. Жанровые сценки на несколько страниц фонарём выхватывают различные уголки человеческой души. Особенно хорош рассказ «Кельнерша», кто прочтёт — не пожалеет.

Этот том — весьма интересное чтение для тех, кто испытывает хотя бы периодическую тягу к классическим текстам.

Роман Нины Стиббе «Человек у руля» в рекомендациях на обложке обозначен, как «смешной» и даже как «уморительный». За все 380 страниц текста я рассмеялся только один раз. И то, совершенно не там, где смех предполагался автором. Просто в одном из эпизодов забавно наложились друг на друга реалии Англии и Красноярска. Конечно, можно сделать вывод, что я не понимаю юмора. Что же, возможно, и так. Но, в таком случае, чтобы оценить юмор Стиббе необходимо находить его в бесконечных попытках двух девочек, которым на начало романа 9 и 11 лет, подложить свою маму под всех встречаемых ими на пути мужчин.

Сама по себе сюжетная завязка произведения перспективна в плане комедийности. Развод богача и аристократической дамы (Он изменил жене с мужчиной. Привет, конъюнктура!), переселение её с детьми в деревню и связанные с этим события: знакомство и взаимодействие с поселянами, попытки обжиться на новом месте и просто бытовые происшествия. Дети, опасаясь, что от непрактичной, сидящей на таблетках, странноватой мамы их заберут в детский дом, решают, что без хозяина в доме никак, и начинают искать ей нового мужа. Могло бы быть смешно. Но смешно не получилось из-за доминирующего вектора «Человека у руля» — всё через секс.

В теории, даже если девочки столь юного возраста могут знать о сексе в целом и о его технологическом аспекте, логическая цепочка должна быть такая: любовь — брак — секс. А у Стиббе очерёдность обратная: секс — брак — любовь. А, может, и вовсе без любви, про неё речи не идёт. От этого веет не то что бы взрослостью, а настоящим цинизмом так-то. Из двух дочерей и родительницы самой психологически незрелой является, похоже, последняя. А дочки-то да, манипуляторы эффективные. Ведь маму в постель с посторонними они ухитряются отправлять регулярно. Впрочем, безрезультатно в плане ловли хозяина в дом. Вместо этого они втравливают мать в отношения с мошенником и обманщиком, который её разоряет. Может быть, если бы Стиббе написала нормальную драму, это получился бы неплохой роман. А так на выходе мы имеем совершенно несмешной текст с претензией на весёлость.

Кстати, и разрешается сюжет, на мой взгляд, неестественно. Типичный deus ex machina. На последних 20 страницах из каких-то неведомых уголков английской глубинки немотивированно появляется подходящий, как долька паззла, мужчина, уверенно встающий у обозначенного в заголовке книги руля.

Исходя из вышеизложенного, я не могу признать действующих лиц качественными. Они не убедительные. Да, писательница снабдила некоторых из них яркими чертами и даже своеобразными характерами. Но превратить роман в тот тип произведения, который автор, судя по всему, задумала, они не в состоянии.

Резюме. Произведение, как мне кажется, откровенно слабое.

Если автор произведения на русском языке на обложке книги не обозначен, как положено — имя, отчество, фамилия, — а представлен только по имени, более того, в уменьшительно-ласкательном его варианте, лично у меня доверие к такой книге падает. Я начинаю думать, что это либо какая-то дребедень от «коуча» или «психолога», либо писанина на уровне фанатского творчества. Роман «Царь велел тебя повесить», созданный Леной Элтанг, по счастью, ни то, ни другое.

«Царь...», являющийся горьким плачем человека о растраченном времени, а также отпущенных, сбежавших, исчезнувших, ушедших людях и воспоминаниях, набирает обороты постепенно. Сначала мне казалось: идея классная, исполнение хорошее, но всё же кто-то не то что бы с большим талантом, но, так скажем, с набитой рукою, мог выжать из повествования сок погуще. Однако ближе к финалу текст приобрёл симфоническую мощь. К чёрту надежды на лучшее, к чёрту веру в будущее, только обречённость и неотвратимость воздаяния за все грехи, мнимые или подлинные, гирями висящие на ногах! Может, Элтанг и не живёт на Родине уже больше 30 лет, но, цитируя её собственного персонажа, «русский язык — это её лимфа», а сама она — продолжатель и наследник традиций русской словесности.

В какой-то момент писательница стала вонзать в плоть романа иглы кратких, ёмких аксиом. Возможно, они работают не для всех, но меня пронимают. Не буду приводить примеры. Чего зря перепечатывать их вне контекста? Один из самых ошеломительных абзацев выведен на заднюю обложку, правда, лишь первая его часть, в то время как вторая в концентрированном виде содержит идею романа и даже, в каком-то смысле, провидение.

Мне понравилось, как Элтанг создала ключевых персонажей. Мне кажется, автор ставила целью вызвать у читателя сочувствие к ним, и это ей превосходно удалось. Несмотря на то что при более близком рассмотрении все главные действующие лица оказываются не такими уж достойными людьми. Особенно, стержневая фигура — Константин. Может быть, если ты совершаешь плохие поступки, не замечая, что они плохие, вина к тебе и не липнет?

Что можно вынести из «Царя...»? Что нельзя быть счастливым с отсечёнными корнями. Сорвавшись с одного берега и пристав к другому, ты всегда будешь на чужбине, как бы усердно ты ни старался делать вид, что дома. Я не знаю, закладывала ли этот смысл сама Элтанг, но так я интерпретирую её текст. Кстати, опять же преднамеренно или случайно, но автор осветила кое-какие тёмные углы прибалтийских народов.

За эмоциональной нагрузкой я почти не обращал внимания на сюжет. Он имеет доминантой детективную составляющую. Правда, мне она показалась чрезмерно запутанной. Временами я вообще не мог связать события друг с другом. Что, скорее, характеризует меня, а не роман.

А ещё мне понравилось полное отсутствие сносок. Их нет ни по персоналиям, ни по локациям, ни по цитатам. Если тебя что-то заинтересовало, дорогой читатель, будь добр, ищи необходимые сведения сам. По-моему, так интереснее.

Итого. Автор могла себя назвать на обложке хоть Ленусиком, книге это никак не помешало бы стать чудесным исследованием человеческой души и её терзаний. Мне кажется, книга придётся по душе большинству читателей.

Я заинтересовался наследием американского писателя Генри Джеймса, всю свою творческую жизнь прожившего в Англии, встретив его в качестве действующего лица в одной из остросюжетных современных книг. Разумеется, Джеймс книжный и Джеймс настоящий — это два разных Джеймса, но семя любопытства уже взошло.

Выбор пал на роман «Трофеи Пойнтона», потому что он невелик объёмом и для знакомства с автором вполне подойдёт. И ещё, потому что он опубликован в серии «Квадрат» издательства «Текст», а в этой серии вышло немало заслуживающих внимания работ.

Что же, чтение было полезным. Джеймс считается одним из сильнейших американцев конца XIX — начала XX века, и я могу понять, почему. Это писатель в традиционном понимании слова, то есть человек в высшей степени профессионально владеющий литературным языком, как инструментом создания произведения искусства. Джеймс пишет очень сложными, тщательно сконструированными предложениями, которые до самой последней чёрточки раскрывают авторский замысел. Писатель не рискует разрешать читателю что-то додумывать самостоятельно, он всё поясняет сам до мельчайших деталей. Лично я люблю такую манеру. Так сказать, концентрированная классика. Некоторые, я думаю, найдут её громоздкой и устаревшей.

Сюжет романа заключается в борьбе немолодой женщины за коллекцию ценной мебели и элементов декора, оставшуюся в родовом гнезде после кончины её мужа. В Англии того периода закон был прост: всё забирает сын, а маме вручается ключик от сельского коттеджа и назначается маленькая рента, чтобы не голодала. И всё, адьос.

Этот сюжет реализован при помощи трёх с половиной персонажей: собственно мамы, сына, молодой компаньонки мамы и большую часть времени остающейся за кадром ужасной невесты сына. Персонажи в смысле проработки исполнены Джеймсом замечательно, особенно maman, как называл её отпрыск. Мы видим всю их подноготную и очень подробно. Что самое ценное: если вдуматься, то ни одного из них невозможно оценивать только по чёрно-белой шкале, они привлекательно неоднозначные. Но лично у меня постоянно присутствовала озадаченность по поводу конкретных действий. Каждый из них предпринимал все возможные усилия не для разрешения, а для усложнения диспозиции. И всё из самых лучших побуждений, заметьте! Возможно, дело в том, что английские джентльмены и леди в 1897 году и российский мужчина первой четверти XXI века скроены по немного различающимся лекалам. Во всяком случае, мне иногда хотелось воскликнуть: «Ну что ты всё носишь в себе?! Скажи, проговори!» Но это, скорее, во мне проблема.

И ещё, я не смог определить для себя, как расценить финал произведения. То есть, какая была генеральная идея у автора, завершившего роман именно таким, довольно неожиданным, образом. Может быть, что одержимость порочна и пагубна?

Я пока не планирую читать что-то ещё у Генри Джеймса, но не сожалею, что расширил свой читательский кругозор, познакомившись с ним. Советую «Трофеи Пойнтона» тем, кто любит классический стиль.

«Птичий короб» Джоша Малермана — это простой по содержанию роман ужасов. Он прост до такой степени, что в нём на 320 страниц почти совсем нет внесюжетных элементов. Ни размышлений, ни описаний, ни нагрузки для ума. «Короб...» представляет из себя лишь текст, в котором что-то происходит. Это не означает, что книга не интересная, наоборот, я приезжал на работу пораньше и читал её, сидя в машине на парковке: сто страниц в час — легко! Однако, она вряд ли сможет чем-то по-настоящему зацепить или оставить глубокий след.

Завязка романа в следующем: сначала в России, а потом и в мире распространилась эпидемия безумия, когда люди внезапно нападали на всех, кому не посчастливилось быть поблизости, и убивали их самыми жестокими способами. Такими, к примеру, как отъедение лица, распиловка циркуляркой или порубка топором. Вот, раньше бывало, опишет писатель ходящее растение со стрекалом и со страху описаться можно, а сейчас пока в деле «болгарка» не присутствует — не проймёшь... Ну да ладно. Что было причиной сумасшествия, достоверно не определили, но вроде бы свихнувшиеся люди перед тем, как лишиться рассудка кого-то или что-то видели. Поэтому оставшиеся в живых стали завязывать себе глаза, забивать окна одеялами и почти полностью исключили пребывание на улице. Старый мир рухнул, возник какой-то новый.

С достоверностью нового мира, на мой взгляд, у Малермана возникли проблемы. Хотя даже не так, у Малермана механизмы нового мира вообще не представлены. Пускай речь в «Коробе...» идёт об очень обособленной и маленькой группе, но всё же хотелось более подробной картины жизни после катастрофы. А так, персонажи сидят в доме, да подозрительно косятся друг на друга. И глубина проработки действующих лиц оставляет желать лучшего. Они просто распределены по шаблонам: умница, истеричка, хороший парень, баба-яга-против, подозрительный тип и так далее.

Имеется второй план повествования — главная героиня с детьми вслепую спускается на лодке по реке. Как житель региона Сибири с массой сплавных рек говорю: сплав в представлении Малермана выглядит крайне неправдоподобно. Понятно, что это художественный вымысел и ключевой элемент сюжета, вокруг которого смонтирован весь роман, но тут, по-моему, фантазия — гммм — вышла из берегов. (Как и в одном из эпизодов, когда сразу после родов роженица вешается на собственной пуповине, выйдя в окно чердака. Если это не лютая дичь, то что тогда лютая дичь?!)

Ещё один важный момент. Если меня спросить: вот ты прочёл книгу, скажи, а что же вызвало катаклизм-то? Боюсь, я лишь смогу ответить: «Да хрен его знает». То ли вторжение инопланетян или существ из параллельных измерений, то ли неведомые мутанты, то ли ещё что-то. Какие-то твари, которых никто из живых не видел. В один из моментов второстепенный персонаж вдруг предположил: «А, может быть, эти твари — мы сами, люди?» Но подтверждения эта остроумная и изящная гипотеза, к сожалению, не нашла. Жаль, ведь будь оно так, в «Коробе...» могло появиться какое-никакое философское содержание.

В общем, в книге столько недостатков, что я непременно буду читать продолжение! Возможно, оно даст ответы.

Короткий роман в письмах Клайва Стейплза Льюиса «Письма Баламута» входит в подборки литературы, рекомендованной к чтению для православных верующих. Сам Льюис, конечно, не был православным, а был последователем Англиканской церкви. Однако морально-этическое содержание «Баламута...» универсально, изложено в очень легко воспринимаемой форме и концентрированном виде, что делает книгу интересной и очень душеполезной не только для религиозных людей, но и для тех, кто себя к таковым не причисляет.

При чтении писем у меня часто возникало ощущение, которое появляется, когда тебе объясняют фокусы. Ты думаешь, фокусник женщину пилит, а их там на самом деле две сидят в разных отсеках ящика! То есть с глаз спадает пелена, образовавшаяся из-за воздействия быта, повседневной рутины и невнимания к важным деталям, да и вообще, в результате привычки не смотреть по сторонам и не размышлять.

Правда, наверное, прежде чем начинать говорить о содержании, стоило в двух словах обрисовать фабулу. Бес-дядя в письмах даёт советы своему племяннику, как отвратить душу человека — «подопечного» этого самого племянника от света и привести его к вечной тьме. К работе начинающего искусителя у наставника постоянно появляются претензии и замечания, которые он с раздражением высказывает, сопровождая разнообразными поучениями и советами. Юмор английский: суховатый и сдержанный, но от того не менее смешной.

Писатель устами нечистого духа объясняет, по каким причинам каждый из нас всё дальше и дальше уходит от такого себя, каким нам самим было бы гораздо легче и приятнее жить. Для верующих беда в том, что они поддаются различным уловкам сил зла. Если читателя раздражает религия, если он или она ревностный атеист, всё равно «Письма Баламута» стоит прочесть, потому что понятия о плохом и хорошем есть даже у самых убеждённых атеистов и агностиков, и большинство из них всё же нацелены на хорошее. Ведь наедине с собой нет смысла демонстрировать свой цинизм, презрительно фыркая при слове «вера».

Клайв Стейплз Льюис поразительно доходчиво раскрывает ложную мотивацию, которая заставляет становиться жертвами пороков и вредных привычек, тем самым нанося ущерб не только нам самим, но и (в первую очередь!) нашим родным и близким людям. Ирония судьбы заключается в том, что, даже видя и осознавая ложность и пагубность пути, мы всё равно следуем бесовскому шепотку в ушах (Ну, или подчиняемся собственной слабости, если вы не верите в бесов).

Существует расхожее выражение: «Своего мозга нет, чужой не вставишь». Льюис даёт-таки возможность воспользоваться не своим, а его мозгом. Это редкий шанс с помощью писателя посмотреть на устройство мира глубже, чем мы это делаем обычно. Не стоит его упускать.

«Чёрные холмы» — это одновременно индейское название горного массива на территории США, в котором расположен знаменитый мемориал на горе Рашмор, и имя протагониста романа Дэна Симмонса. Ничего удивительного в таком имени нет, потому что главный герой — индеец лакота. Про индейцев читать, конечно, интересно с детства, но хотя в этой книге присутствуют священные трубки и некоторое количество снятых скальпов, она далека от приключенческой литературы.

К четвёртому прочитанному мною произведению американца я понял, в чём он по-настоящему силён, и чем мне нравится его авторская манера. Дэн Симмонс здорово умеет вызывать щемящее томление в сердце, тот особый род сопереживания действующему лицу, которое выражается не просто в сочувствии, а в возмущении несправедливостью судьбы по отношению к тем, кто, как нам кажется, не заслуживает града безжалостных ударов с её стороны. Таким был Крозье в «Терроре», таким был Джеймс в «Пятом сердце». Такой же фигурой является и Паха Сапа, «Чёрные холмы», в одноимённом романе. В этой черте Симмонса есть общее со Стивеном Кингом. У того несостоявшаяся, обречённая любовь в «Сердцах в Атлантиде» и принесённая в жертву любовь в «11.22.63» вызывают такую же точно сердечную боль.

Жизнь Паха Сапа выпала на трагическое время для коренного народа Америки — последняя треть XIX века и первая треть XX века. Он стал свидетелем окончательного крушения уклада индейских племён и превращения его в подобие лубочной картинки с грустной изнанкой, во вторичный элемент быта американского государства. К тому же, щедро сдобренный унижениями на расовой почве. Наделённый особыми возможностями, то ли даром, то ли проклятием провидения, Чёрные холмы в какой-то момент осознаёт себя избранным воздать «пожирателям жирных кусков» (так индейцы называли белых по очень логичной причине).

Однако, избранный не может быть счастливым, избранного закаляют страдания. Хочешь быть опорой рода? Утрать родовую святыню. Хочешь любви? Пожалуйста, но она умрёт совсем молодой. Одарённый и любящий сын? Да-да, но в Европе его ждёт война и «испанка». Месть пожирателям за всё, что они натворили? Сначала поспорь со своим разумом и душой.

Симмонс умело натягивает струну эмоционального накала так сильно, что, кажется, она вот-вот лопнет, но писатель ухитряется поворачивать колок ещё на пол-оборота, и струна звучит всё выше. Удивительно!

Меня немного смутили два момента. Автор включил в текст несколько эротических сцен. Даже не сцен, а воспоминаний персонажа. По моему мнению, они чрезмерно детальны и вообще избыточны, выбиваются из настроения «Чёрных холмов». Кроме того, мне показались излишними и неестественными пасторальные видения главного героя в финале произведения. Всё равно что сахар к текиле вместо соли — не к месту совсем. Хотя, насколько я знаю, некоторые с сахаром её тоже пьют.

Резюме: очень сильный полуисторический, полуромантический роман, написанный в миноре. Мне кажется, он является несомненной творческой удачей Дэна Симмонса. А моей удачей было его прочесть.

В моём представлении исторический роман — это не просто литературное произведение, рассказывающее о событиях близкого или далёкого прошлого. Необходимо, чтобы и автор не был современником этих событий, а рассматривал их в преломлении прошедшего времени. С этой точки зрения, например, «Война и мир» — это исторический роман, а «Анна Каренина» — нет.

«Чердак дядюшки Франсуа», написанный Евгенией Иосифовной Яхниной в первой половине 70-х годов прошлого века с ориентиром на подростковую аудиторию, при таком подходе является исторической повестью. Он представляет интерес сразу в двух «исторических» аспектах.

Во-первых, время действия и сцена разворачивающихся событий. «Чердак...» рассказывает о Французской революции 1830 года, она же «Три славных июльских дня». Политическая обстановка, приведшая к смене монархических ветвей на престоле Франции, складывалась в течение предыдущих десятилетий. Какими бы ни были политические убеждения читателя (если они вообще у него есть), приходится согласиться, что условия жизни городского рабочего класса были тяжёлыми. Колоссальная безработица, крайне низкие доходы, отсутствие всяких перспектив — это краеугольные камни сложившейся революционной ситуации, приведшей к баррикадным боям и существенному количеству жертв. В книге Яхниной ситуация изложена в упрощённом, но ярком виде.

Сюжет включает в себя эпизоды из жизни двух парижских семей и ещё нескольких персонажей. Скрепляет его романтическая линия между дочерью французского революционера и молодым человеком, увлечённым борьбой за права народа. Все персонажи изображены в значительной степени условно, так как они, в первую очередь, призваны представлять наиболее распространённые типажи. Бросается в глаза театральность реплик, поступков и даже мыслей. То ли от того, что произведение всё-таки детское, то ли по причине индивидуальной писательской манеры Евгении Иосифовны, в «Чердаке...» шкала этической оценки действующих лиц очень короткая. Либо хороший, либо плохой.

Помимо политических проблем, в книге рассказывается и о социальных особенностях того времени. Например, об ограниченности гражданских прав женщин. Образцовая девушка по имени Люсиль, одна из героинь произведения, не могла открыть авторство своих стихов и песен, так как для женщины сочинять было неприлично. Ей пришлось заключить сделку с ещё одним клишированным персонажем — мелким, нищим дворянчиком, грезившим о славе и богатстве.

А, во-вторых, «Чердак дядюшки Франсуа», как книга, сам является интереснейшим историческим явлением. Это инструмент, при помощи которого образовательная система СССР формировала мировоззрение и расширяла кругозор советских школьников (например, моё и мой). Самое главное, советская детская литература всегда апеллировала к лучшим эмоциям: к чувству справедливости, честности, стойкости, верности. Я думаю, такие книги на ровном месте не писались. Скорее всего, в той или иной форме она была заказана государством. Стало быть, государство сочло целесообразным, чтобы подростки были отягощены сведениями о второй Французской революции! Таким виделось воспитание гармоничной личности…

Впрочем, «Чердак...», как мне кажется, несёт в себе и родовые недостатки заказной дидактической литературы. Он неглубок, во многих местах звучит натянуто и искусственно, особенно в диалогах, полон пафоса и схематичен. То есть говорить о каких-то выдающихся художественных достоинствах произведения, по-моему, не приходится.

Книга о путешествии барона Врангеля, попавшая мне в руки, была опубликована в 1948 году издательством «Главсевморпуть». По-моему, это всего второе на тот момент издание труда знаменитого полярного исследователя. С точки зрения этнографии, возможно, это самое важное произведение о народах Колымы за все времена.

Так сложилось, что первые десятилетия XIX века подарили Российской империи целую группу блестящих морских офицеров и путешественников, ставших её славой — Головнин, Лазарев, Беллинсгаузен, Крузенштерн. И Врангель — один из героев.

К моменту начала четырёхлетней экспедиции Фердинанд Петрович имел за плечами кругосветку, как и его правая рука — мичман Фёдор Фёдорович Матюшкин. Книга, представляющая из себя художественное описание Врангелем приключений и тягот экспедиции, включает также главы, принадлежащие перу его помощника.

Как и следовало ожидать от высокообразованных имперских офицеров (Царское село, оба!), излагать свои мысли на бумаге они умеют по-писательски. Читатели и критики последующих десятилетий с восхищением отмечали поразительную наблюдательность Врангеля и его способность передавать увиденное в занимательной форме.

Я бы хотел отметить ещё вот что: в авторе путевых заметок зримо проявляется фигура государственного деятеля. Пишет Врангель о северном завозе, и тут же предлагает способы повышения его эффективности. У него есть замечания по возможному улучшению экономики огромного края. Он предпринимает усилия, чтобы автохтонные народы как можно менее болезненно переживали вхождение в подданство империи.

Отсюда вытекает искреннее уважение, которое барон Врангель питает к местным народностям. Очень часто пришельцы в удалённые уголки мира могут относиться к аборигенам без ненависти, но избежать явного пренебрежения, снисходительности могут немногие. У Врангеля этого и в помине нет. Он к любому встреченному им в экспедиции относился так же, как относился бы к знакомцу, попавшемуся на улице Санкт-Петербурга. Это очень подкупает.

А прежде другого подкупает и в бароне Врангеле, и в мичмане Матюшкине бескорыстие. Ради чего они 4 года провели в адских условиях, нанося линии побережья на карты, пробиваясь сквозь торосы в поисках гипотетической северной земли, устраивая отношения с жителями Колымского края? Ради роста по службе? Нет, никаких должностей и постов по завершении работы не ожидалось. Ради денег? Нет, счёт в банке тоже не обрастал нулями. Врангель, правда, нужды не испытывал, а вот Матюшкин богачом точно не был. Ради славы? Нет, торить путь это не лицедействовать. Думаю, любовь к Родине и стремление во всём ей приносить благо двигало участниками похода. Любовь к Родине на бытовом уровне принято воспринимать с насмешечками, но её сила может одолеть всё, что угодно.

А теперь самое главное обстоятельство, повергнувшее меня в шок, просто бомба! На момент начала экспедиции барону Врангелю было 23, а Матюшкину — 20 лет. Вот так-то. Эти два молодых человека штурмовали задачу государственной важности, и с успехом решили её.

В общем, это потрясающая книга о великой стране, написанная прекрасным офицером, исследователем, руководителем.

«Бумажный мальчик» — хорошая книга: добрая, трогательная, совершенно без камня за пазухой. Читать её было приятно, особенно при том что в ней нет навязчивых конъюнктурных посылов. Она естественная. И очень-очень простая. Возможно, за исключением названия.

Оригинальное название романа — 'Paperboy', то есть «разносчик газет», каковым главный герой и являлся на протяжении действия. Переводчица же сочла предпочтительным перевести название буквально. Сначала я что-то там забухтел себе под нос, но по мере продвижения по сюжету признал её правоту. Во-первых, само повествование представляет собою текст, который главный герой набирает на бумаге при помощи пишущей машинки, а, во-вторых, таким образом подчёркивается хрупкость этого мальчика, его уязвимость перед другими.

Он уязвим, потому что очень сильно заикается. Ему ужасно трудно говорить с посторонними, в школе и даже с родителями. В 11 лет, когда подобные вещи ранят больнее всего. В 1959 году, когда разворачиваются события, методы лечения заикания, наверное, были менее эффективными, чем сегодня. Автор книги отметил, что она наполовину автобиографическая. Ему самому пришлось испытать то же самое, что испытывает его литературный персонаж.

Писатель здорово рисует картину резкого взросления мальчика в течение буквально одного летнего месяца. Паренёк совершает несколько приятных и не очень приятных открытий, касающихся его самого и его семьи, знакомится с миром взрослых, в котором бушуют пока непонятные для него страсти, обретает старшего друга и наставника, учится видеть и бороться с несправедливостью.

Могу отметить, что все смыслы читателю предлагаются на блюдечке с каёмочкой, совершенно не требуют какого-либо размышления. Это сделано настолько в легкоусвояемой форме, что большая часть из них в тот или иной момент проговаривалась буквально, типа, «важно то, что ты говоришь, а не то, как ты это говоришь» и так далее. Но если считать, что «Бумажный мальчик» — литература, скорее, подростковая, то не такой уж это недостаток.

Кстати, как мне показалось, многолетняя работа автора в качестве журналиста сказалась на стиле письма. Он тоже максимально упрощён. Но при этом совершенно не примитивен. Или возьмём персонажей. Большинство из них созданы при помощи очень лаконичных, но ярких мазков. Например, вот сидит женщина с ярко рыжими волосами, набравшаяся виски, с разошедшимися полами халата. И сразу понятно: она несчастна, не одна, но одинока и не знает, что ей делать.

Подводя итог, хотел бы сказать, что роман Винса Воутера — это книга, которая позволяет не забывать, что в жизни всё-таки больше хорошего, чем плохого.

Произведение Эрнста Юнгера «Стеклянные пчёлы», на мой взгляд, является эссе на тему общественной этики, завёрнутым в фантик художественного произведения. Наличие сюжета позволяет насытить текст живыми картинками, лишив свойственной подобной тематике сложности восприятия, в то же время в более легкоусвояемой форме предлагая изложенные в книге идеи.

Самой главной идеей «Пчёл...», как мне показалось, является зыбкость грани между подлинным и искусственным, как в плане техническом, так и в плане человеческих взаимоотношений. Более того, у меня создалось впечатление, что Эрнст Юнгер считает, будто народ в целом и конкретная личность в частности склонны при наличии выбора делать его в пользу искусственного. Этот тезис автор подтверждает тягой вымышленного немецкого социума после первой мировой войны к продукции деловой империи итальянского «волшебника», производящей многочисленные автоматы, снимающей фильмы с неотличимыми от людей роботами и так далее. При этом общество отказывается от глубины межчеловеческих взаимоотношений, становясь всё более плоским и даже двухмерным. Но сами люди этого не замечают, как раз в силу трудноразличимости настоящего и не настоящего. В качестве примера писатель использует в том числе и стеклянных пчёл — по-видимому, неких прообразов сегодняшних дронов. Чтобы их рассмотреть, надо брать особый бинокль, который, наверное, является метафорой интеллекта и проницательности.

Этими двумя качествами обладает главный герой романа — ротмистр Рихард. Бывший кавалерист, участник первой мировой войны. На его глазах сменилась эпоха. Людям стали не нужны горячо любимые Рихардом лошади, а вместе с кавалерией ушёл в небытие и целый свод моральных правил и сдержек. В итоге ротмистр почти нищ, презираем многими людьми, как бывший военный (что всегда говорит о глубочайшей болезни общества), безработный и потерянный. Его поддерживает на плаву лишь нежная любовь к супруге, ради которой он соглашается пройти собеседование для устройства на работу в ту самую деловую империю технологического бога. Правда, должность явно с душком.

Собеседование и занимает львиную долю объёма произведения. Чтобы было понятно, как это выглядит: первая фраза собеседования — целая глава, вторая фраза собеседования — ещё одна глава, пауза между второй и третьей фразами — ещё одна глава. Но, сразу говорю, произведение не ощущается ни медлительным, ни скучным. Возможно, дело лично в моём вкусе, я всегда отдаю приоритет стилю и настроению над фактическим действием, но, уверен, книга понравится многим читателям, которые просто ценят качественные книги.

Более того, читатель с более широким кругозором и более обширной эрудицией, нежели у меня, получит от «Пчёл...» гораздо больше удовольствия!

Я обратил внимание, что не читал в последние годы немецкую литературу, кроме нелюбимого мною Шлинка. Эрнст Юнгер — свидетельство того, что немецкая писательская школа — это ого-го! Надо просто найти хорошие книги.

PS А информация в аннотации — враньё. Торжества искусственного интеллекта нет (как нет и самого искусственного интеллекта в привычном понимании), развития виртуальной реальности нет, если не считать таковой кинематограф, утраты личной свободы и неподконтрольности тоже нет. Напротив, законодательство либерализовано. В общем, всё как всегда.

На сегодняшний день роман Уильяма Стайрона «И поджёг этот дом» мне кажется сильнейшим произведением середины XX века из написанных писателями США, которые мне довелось прочесть. В нём счастливым образом сплавились мощнейший, образный язык и сила вложенных в повествование эмоций и идей.

Я замечал, что если библиография автора не велика, а между выпущенными книгами проходит несколько лет, вероятность того, что они будут хороши, повышается. Простая логика: дольше зреет замысел, более тщательно и детально он реализовывается. У Стайрона не так много романов, зато ни один из них нельзя назвать проходным.

В основе «Дома...» лежит коллизия между двумя американцами, встретившимися на климатически райском итальянском побережье спустя 10-12 лет после войны. Точнее, коллизия одного из них с самим собой, в которой второй герой, скорее, играет роль катализатора и стихийной силы, заставляющей первого испытывать страдания и муки самоуничижения. Человек по имени Касс Кинсолвинг, с непростым детством, ветеран передовой, нищий художник, женатый на женщине слегка не от мира сего, с четырьмя детьми, он, как в песне «Агаты Кристи», «...пролетел все облака насквозь, но в небе не увидел никого». Это страшное открытие заставило его упрямо и методично убивать себя алкоголем, регулярно напиваясь до скотского состояния, в котором он выступал позорной игрушкой, нелепым и отвратительным паяцем, пляшущим под дудку Мейсона Флэгга, своей полной противоположности. Флэгг — богатый наследник, скучающий хлыщ, он наслаждается тем, что его боготворят как трущиеся вокруг него прихлебатели, так и глубоко и от души презираемые им итальянцы, которые видят в нём небожителя с кисельных берегов вечносчастливой Америки.

Мейсону Флэггу Кинсолвинг был нужен в качестве собеседника во время напыщенных, многословных, но пустых бесед на различные интеллектуальные темы, стимулировавших его эго. Морально уничтожая Кинсолвинга, тем не менее, в конечном итоге Флэгг способствует обретению тем мучительного катарсиса, позволившего ему ни хорошо, ни плохо, но продолжить нормальную жизнь. Касс даже возвращается на Родину, которую он яростно ненавидел за претенциозность, грацию слона в посудной лавке и зашкаливающее самомнение. Кстати, само выражение «...и поджёг этот дом», взятое из обращения настоятеля собора Святого Павла Джона Донна («...set this house on fire»), для англоязычного читателя также звучит, как императив, то есть «...подожги этот дом». Я думаю, Уильям Стайрон держал в уме данное обстоятельство и неспроста назвал свою книгу именно так.

Писательский стиль Стайрона отличается способностью словно наводить микроскоп на персонажей второго плана, делая их настолько яркими, что в каком-нибудь ином произведении они легко бы затмили главных героев. Несчастная, спивающаяся мать Флэгга, совершенно потрясающий карабинер-философ Луиджи, отец рассказчика, тоскующий об ушедшей Америке, сам рассказчик и другие — автор предлагает целую галерею запоминающихся образов.

Текст удивительно плотный, красивейший. Те, кто ищет в книге качество речи, получат от прочтения настоящее удовольствие. Разве только необходимо иметь в виду, что событийная часть произведения очень сильно нагружена, если не сказать перегружена.

Итого: прекрасный образец высокохудожественной, качественной литературы о человечности и бесчеловечности, о пустоте и поиске пути и смысла. Как мне показалось, роман очень многое роднит с классической русской прозой рубежа XIX-XX веков.

Завершает сборник произведений античной литературы от издательства «Слово» роман древнеримского автора Апулея «Метаморфозы», известный и под вторым названием «Золотой осёл». Текст дошёл до нашего времени практически в полном виде, что не может не радовать, потому что «Золотой осёл» очень смешной. Во всяком случае, в большей своей части.

Главный герой по имени Луций — молодой человек, отправившийся по некоторой надобности в другой город. Там он становится жертвой тяги к сверхъестественному и, благодаря ошибке своей любовницы, служанки колдуньи, превращается в осла. Причём не по интеллектуальному потенциалу, а в прямом смысле. То есть превращается в зверя.

Непарнокопытного новичка животного мира тут же захватывает водоворот событий и опасных приключений, на фоне которых читатель наблюдает картины мира и обычаи жизни в древнем для нас обществе. Что бросается в глаза прежде всего: человек прошлого и человек нынешнего едва ли чем-то сильно различаются. Ими правят те же самые императивы, они подвластны тем же самым эмоциям, они одинаково изворотливы и хитры, лучшие представители равно благородны и бескорыстны.

У меня после прочтения романа Апулея возникла мысль, что если переместить рядового квирита из II века в сегодняшний день и дать ему необходимое время на адаптацию, то уже через пару недель он вполне себе сможет работать в офисе.

Луций-осёл сталкивается с самыми разными типажами: разбойниками, прекрасными девами, жрецами, трудящимися, склочниками и развратниками. При этом автор придумывает массу комичных ситуаций, которые очень ярко демонстрируют пороки и добродетели персонажей. Так сказать, природу человека через призму восприятия осла.

Апулей стал одним из первых авторов (а, может, и первым), кто применил стилистический приём включения в повествование отдельных новелл, вложенных в уста тех или иных действующих лиц. К примеру, полоумная старуха, прислужница в вертепе грабителей, рассказывает пленнице легенду о любви Амура и Психеи — сюжет, который будет обыгрываться во множестве более поздних литературных произведений. «Метаморфозы» послужили инкубатором сразу нескольких сюжетов, которые писатели других эпох охотно заимствовали.

Ближе к финалу роман приобретает серьёзное звучание, становясь по своей сути прославлением верховной богини Изиды, горячим последователем которой был сам Апулей. Жизнь Луция, в начале романа хорошего молодого парня, пускай и повесы, меняется круто и бесповоротно.

Удивительно и волнующе читать строки, написанные 18 веков назад. Ещё более удивительно и волнующе узнавать в них знакомые черты современности. Бонусом идёт возможность существенно расширить свой кругозор в части реалий Римской империи.

Оказывается, до нашего времени дошла лишь малая часть сочинения древнеримского автора Петрония под современным названием «Сатирикон». Скорее всего, сохранившиеся фрагменты — это не более 1/6 от полного объёма произведения. Тем не менее, отрывки представляют значительный интерес, как свидетельство быта и нравов Римской империи позднего периода.

Сюжет представляет из себя приключения римского мелкого жулика и проходимца в компании «братца» и ещё нескольких персонажей. Видимо, в утраченном начале произведения этот мошенник с дружками совершил какую-то большую аферу, которая затем вскрылась, в результате чего главному герою с «братцем» и сообщником пришлось давать дёру, дабы не лишиться живота своего. Ставим первую зарубку: в империи было много обманщиков.

Самый длинный эпизод «Сатирикона» посвящён пребыванию пройдох на ужине римского нувориша. Мы видим, что нравы были в римском обществе те ещё. Кичливость, роскошь, излишества, больное самомнение, пустословие и злословие, алчность, зависть, чревоугодие — ничего не пропустил я? — всё это хозяин и гости вечеринки продемонстрировали во всей полноте и яркости. Да как можно столько жрать и пить?! Неудивительно, что одной из важных тем, обсуждаемых на банкете, стала проблема сохранения здорового стула. Это, наверное, не просто, если питаться всякими невероятными изысками в количествах, превышающих возможности человеческого пищеварения. Ставим вторую зарубку: римские граждане, кто побогаче, имели привычку переедать.

Нельзя обойти стороной и половой вопрос. В трёх словах: все трахали всех. Я бы не поверил, решил, что злые наветы, но «Сатирикон» написал современник всех этих безобразий. Нерон как раз царствовал… Наверное, понятно, почему «братец» главного героя заключён в кавычки? Самое часто встречающееся существительное в тексте — «поцелуй», самый частый глагол — «целовать». Казалось бы, голубиная любовь, но нет, корень похожий, а смысл совсем другой. Впрочем, главный герой был универсален.

Из всех бед, постигших его в романе, самой горькой и даже опасной для жизни стала внезапная невозможность поддерживать рабочий орган в исправном состоянии. Перестал стоять, ну что же ты будешь делать! Из-за этого римские матроны, обманутые в ожиданиях, начали его попросту избивать, всячески понося при этом. Пришлось обращаться к старым колдуньям, чтобы они вернули главному герою свет в окошко. Ставим третью зарубку: бытовая мораль не была в большой чести.

Финал «Сатирикона», так же как его начало, не сохранился, поэтому узнать, как воздала судьба главному герою за его усилия, невозможно.

В общем, если верить Петронию, а оснований не верить ему нет, Римская империя времён Нерона была настоящим гнездом разврата и распущенности. На коротком промежутке времени это может быть весело и бодряще, но в исторической перспективе подобное кончается плохо, что история древнего Рима и доказала. Хотя забывать, что роман, согласно своему названию, глубоко сатирический тоже не стоит.

Второе произведение из сборника античной литературы в собрании «Библиотеки зарубежной классики» написано вымершим в настоящее время методом пасторали. Главными героями по канону, очевидно, «Дафнисом и Хлоей» и сформированному, являются пастух и пастушка. Они настолько чисты и непорочны, что кульминацией произведения является наконец-то совершившийся полноценный половой акт между ними. А до этого в невинности своей они два года просто лежали рядом голые, целовались и мучились от томления и непонимания, что же надо делать дальше.

Сюжетные ходы очень условны и чем-то напоминают сегодняшний Болливуд: обнаружились два подброшенных младенца, мальчик был вскормлен козой, а девочка — овцой. Их размеренно тёкшая жизнь в приёмных крестьянских семьях, полная благородным физическим трудом, прерывалась то злою зимою (даже не подозревал, что на острове Лесбос бывают такие суровые зимы со снегом и морозами), то набегами городских мажоров-хулиганов, тщившихся взять в полон прекрасную девушку или не менее прекрасного юношу с целями исключительно оргиастическими.

В отличие от некоторых других текстов, роли греческих богов в «ДиХ» являются значимыми. Нимфы насылают необходимые сны персонажам, Пан и Эрот являют людям свою волю, которой те, разумеется, не смеют перечить. Правда, в любом случае, боги желают главным героям произведения только добра.

В финале, благодаря заранее оставленным настоящими родителями знакам, чудесные молодые люди признаются детьми знатных и богатых родителей, конечно. Все пируют и счастливы. На то и пастораль.

Могу допустить, что именно своей каноничностью роман «Дафнис и Хлоя» ценен для истории литературы. Он, как я понял, создал литературный метод, который благополучно существовал на протяжении многих столетий. Наибольшей популярности пасторали достигли во времена Средневековья и Возрождения, и дошедший до нас полный список «Дафниса и Хлои» пользовался большущим успехом.

Я не хочу принизить работу, которая пережила 800 лет и переживёт ещё больше, но считаю возможным отметить, что в современной информационной и художественной среде воспринимать текст «ДиХ» с подразумеваемой им серьёзностью трудно. Как по мне, практически невозможно. Не знаю, как выразить свою мысль, разве что дурацкой фразой «сейчас так не пишут». Поэтому роман воспринимается, как некоторого рода шутка или игра. Думаю, моральный скепсис, которым мы все болеем, такое уж сегодня время, не позволяет принимать историю античного автора Лонга за чистую монету. Жаль, на самом-то деле...

Генератор случайных чисел, при помощи которого я продвигаюсь по стотомному собранию «Библиотеки зарубежной классики» издательства «Слово», выкинул мне том №4, включающий в себя четыре произведения античной прозы. Первым идёт роман «Левкиппа и Клитофонт».

Это мой первый опыт чтения памятников древней литературы. И что я увидел? Я увидел колкое произведение, явно высмеивающее клише любовно-приключенческой литературы того времени. Здесь необходимо иметь в виду, что, несмотря на почтенный возраст романа Ахилла Татия (II век), действие, разворачивающееся на страницах «ЛиК», отстоит от нас дальше ещё на несколько столетий. Во всяком случае, я так понял, потому что греческие государства, по которым фатум бросает героев, существовали задолго до начала новой эры.

Сюжет романа состоит из нескончаемых ударов судьбы-злодейки, которая не даёт влюблённым молодым людям обрести покой и счастье. В промежутках между бедами автор вставляет различные размышления морально-этического свойства или байки о редких зверях из загадочной Африки. Многочисленные смерти и чудесные воскрешения персонажей, причём, что важно, происходящие без вмешательства богов Олимпийцев, а исключительно силою обстоятельств или человеческой хитрости, и в самом деле даются автором с неприкрытой иронией. Постоянное колебание маятника между положениями «Всё пропало» и «Мы спасены» заставляет читателя ухмыляться.

Прекрасен спор главного героя и его друга о том, кого интереснее любить, девушек или юношей. На каждый довод «за» оппонентом приводятся контраргументы, на каждое возражение даётся опровержение его. Очень сильно напоминает сегодняшние комиксы типа «10 причин, почему собака лучше мужа» и тому подобные. Всего, кажется, пара страниц, причём не сюжетных, а, так сказать, интерлюдии, но в память врезается. Я получил искреннее удовольствие от юмора автора.

Также в «Левкиппе...» есть чудесный фрагмент судебного детектива. Выступления сторон на судилище по пафосу и убедительности, пожалуй, могут заткнуть за пояс многие более современные образцы.

Персонажи романа, правда, не очень выпукло прописаны. Мы узнаём их только поверхностно. Их внутренние переживания и вообще их человеческая суть остаётся скрыта от нас. Левкиппа занята умираниями и обороной девственности, а Клитофонт — попытками выбраться из бесчисленных передряг. Кстати, речь в произведении ведётся от первого лица, что было для меня неожиданным. Зато это позволило автору вложить в уста главного героя несколько уморительных фраз типа: «Он наносил мне уже третий удар, когда по неосторожности расшиб свою руку о мои зубы, поранив при этом пальцы. […] Так мои зубы отомстили за оскорблённый нос».

В общем, для знакомства с античной литературой «ЛиК» подходит очень хорошо, так как не пугает чуждостью и не отторгает сложностью. Напротив, очень напоминает бодрую комическую оперетту.

Наверное, с тех пор, как я после двадцатилетнего перерыва снова начал читать, ещё ни одна из книг не вызывала у меня такого разнонаправленного отклика. Я даже не знаю, какое сравнение подобрать, чтобы проиллюстрировать раздрай, творящийся внутри меня по окончании чтения романа Александра Павловича Чудакова. Надо подумать. А, вот! Это, примерно, как знать, что самые приятные и волнующие парфюмерные ароматы когда-то добывались из естественных выделений цивет.

С одной стороны, текст произведения — это ответ, почему литература, написанная на русском языке, является сильнейшей в мире. Потому что сам русский язык по богатству средств и способов выражения не имеет себе равных. Когда за этот материал берётся мастер слова, а Александр Павлович, блестящий советский филолог и литературовед, без сомнения был одним из этих мастеров, чтение получившегося продукта может доставлять вполне себе физическое наслаждение. «Ложится мгла на старые ступени» написан самым что ни на есть русским языком. Возможно, в романе присутствуют какие-то композиционные неровности (наверняка, преднамеренные), но язык, язык! Ах, как счастлив тот, кто умеет так говорить на нём.

Произведение, охватывающее почти столетие истории страны с конца XIX по конец XX века, наполнено и значительным количеством смешных и даже уморительных эпизодов. Возможно, чтобы в них толком въехать необходимо иметь опыт проживания в СССР, но, думаю, когда подлинно смешно, то понятно всем. У меня в процессе продвижения по книге время от времени возникало ощущение, что я читаю Сергея Довлатова. Я не имею в виду, что Чудаков имитировал своего современника-предшественника, но манера этих двух писателей в представлении юмористического, как мне показалось, очень близка. Просматривается, что за большей частью улыбок стоят слёзы.

Ну, а теперь к тому, что в итоге заставляет меня считать это произведение категорически мне не созвучным. Я при выборе книги для чтения не обратил внимания, что в аннотации приведён комплиментарный отзыв из «Новой газеты». А это, в моём случае, чёрная метка для капитана Сильвера — жжёт ладонь. Но отступать было поздно, взятые в библиотеке книги я всегда дочитываю до конца. Мои опасения оправдались. Если выражаться языком современных мемов, то я бы определил роман «Ложится мгла...», как одного из первых представителей движения под условным названием «Сейчас пили бы Баварское». Ну, знаете, это про то, что «закидали трупами», Зоя Космодемьянская сожгла курятник, Матросов был не Матросов, добрые немцы давали дрова музею Чехова… В пяти словах — дегероизация и девальвация истории страны. Об этом в тексте есть прямое упоминание (борьба с «мифологией»), чудовищно! Такова почва, из которой растут и черпают питательные вещества «Коли из Уренгоя», да не отдельными колосками, а целыми нивами. Сам по себе роман Александра Чудакова, может, и не является сильно разрушительным, но любые воздействия имеют накопительный эффект.

Человеку со сформированным мировоззрением можно прочесть «Ложится мгла...». Покажется ли роман идеологически чуждым или нет, читатель с критическим мышлением решит для себя сам. И, в любом случае, удовольствие от авторского профессионализма точно получит.

Произведение финского писателя Мартти Ларни имеет подзаголовок «роман-памфлет». Я так давно не встречал этого термина, что полез в словарь освежить знания. В общем, памфлет — злободневная общественно-политическая сатира обличительного содержания. Наверное этим объясняется то, что за время чтения романа «Прекрасная свинарка» я смеялся ровно один раз, но многократно хмыкал, думая про себя: как тонко подмечено и как остроумно сказано!

Книга от первого лица рассказывает об американке литовского происхождения, почти всю свою жизнь проведшей в Финляндии, Минне Карлссон-Кананен. Эта целеустремлённейшая дама превратила себя в самую богатую предпринимательницу своей страны. Её острый ум видит, а ещё более острый язык с безжалостной честностью говорит о глупости, жадности, лености и других пороках, которые присущи всем, но преимущественно мужчинам. Однако, я бы не сказал, что в романе сформулирована какая бы то ни было феминистская повестка. Иногда сатира — это просто сатира. И хорошо!

А вообще, на мой взгляд, сказывается, то, что роман написан мужчиной. Если бы текст был написан женщиной, главная героиня вряд ли была бы столь радикальной. Мужчина, пишущий от лица женщины, частенько, по-моему, склонен создавать какой-то лично для него притягательный образ. Знаю по себе, какими магнетическими могут быть жёсткие женские типажи. Ларни создал Минну Карлссон-Кананен именно такой — сталь и кулак. Ну, и красавицей ещё. Писать о дурнушке, наверное, не так приятно. На её фоне мужчины блёкнут и выглядят мелкими. Да она и сама такими их считает. Половой инстинкт, потребность в поощрении, склонность к алкоголю: таков в её представлении исчерпывающий список составляющих любого мужчины. Учитывая название, я всё ждал, когда же в сюжете появится свинарник. Ан-нет, не в свинарнике дело. Свинья — аллегория мужчины, а женщина в таком случае — свинарка, которая вынуждена ухаживать за животным.

И всё же, радикальность Минны не стоит принимать за чистую монету. Это тоже сатирический приём автора, позволивший ему не быть однобоким в обличении общественных привычек. Например, нельзя не отметить, что первоначальный капитал, позволивший героине сполна воспользоваться собственным умом и решительностью на пути к строительству деловой империи «Карлссон», был добыт-таки благодаря демонстрации вторичных половых признаков. В последней же главе романа 54-летняя Минна, ощутив «на душе непонятную грусть», с сомнением задаётся вопросом, а, может, ей действительно не хватает мужчины рядом. Таким образом, как мне кажется, автор подчёркивает бесполезность крайних убеждений.

Пока писал предыдущий абзац, поймал себя на мысли, что за деревьями не вижу леса. Книга, в первую очередь, вообще не о взаимоотношениях полов. Просто этот аспект наиболее заметен. Объектом сатиры являются бездельничающие или глупые чиновники, жадные и не менее глупые дельцы, преклонение перед иностранным и неприятие всего иностранного, привычка «культурных и научных деятелей» к иждивенчеству, раздутые самомнения и стадный инстинкт. Жаль, что на основной посыл «Прекрасной свинарки» мною потрачен всего один короткий абзац. Кстати, неумение выделять главное — тоже объект сатиры у Ларни.

Я не собирался читать «Помпеи» с такой скоростью, но уж больно динамичное действие в этом произведении. Раз-раз-раз, и — конец! Вообще, это скорее хорошо, чем плохо, так что я не жалуюсь.

Напротив, именно в захватывающем сюжете и заключается самое значимое достоинство романа. Все мои познания об извержении Везувия, погубившем римский город Помпеи и ещё несколько городов, были получены при просмотре картины Карла Павловича Брюллова «Последний день Помпеи». Прочтение книги Роберта Харриса как таковых исторических знаний мне не добавило, но позволило получить удовольствие от приключений героев. Этих приключений было с лихвой по всем возможным моделям: борьба с собой, борьба с врагами, борьба с обстоятельствами, да ещё имелись элементы детектива. Роман представляет собою такой плотный поток событий, что в нём нет ни пузырька, ни отмели, чтобы сказать, что действие где-то провисает.

Герои тоже получились разнообразными и яркими. Не все, но те, кто надо, получились. Самым выпуклым и правдоподобным, на мой взгляд, является образ нувориша-вольноотпущенника, сумевшего за счёт энергичности, деловой смётки и абсолютной беспринципности подмять под себя всю помпейскую аристократию. Мне кажется, в жизни я видел людей, которые легко могли бы послужить его прототипом. Вторая здорово слепленная Харрисом фигура — это префект Плиний, реально жившая историческая личность. Писатели нечасто используют в положительном контексте чиновников-военачальников, но здесь английский автор позволил себе и такой ход. Его Плиний — человек многое повидавший, усталый, но по-прежнему собранный и целеустремлённый, готовый брать на себя ответственность за трудные решения. Главный герой тоже хорош, смел, прям и всё такое. Но он является, по-моему, лишь третьим по масштабности действующим лицом романа. Остальные персонажи калибром помельче: девушка для небольшой романтической линии, не очень убедительный злодей и другие.

Наверняка в тексте много фактических исторических ошибок и ошибок, касающихся вулканических процессов, автор сам об этом предупредил, но так как я не погружён в историю Римской Империи, то их благополучно проглядел. Меня больше царапало периодическое использование совершенно не по-древнему звучащих выражений, любимых современными западными авторами: например, «грёбаный кусок дерьма», «яйца оторву» и так далее. Как мне думается, без вот этого вот всего прекрасно можно было обойтись, и книга хуже не стала бы.

Отдельно хочу отметить описание или, вернее, описания извержения Везувия. Роберт Харрис очень красочно изображает этот катаклизм. Ад, разыгравшийся на средиземноморском побережье, передан писателем в кинематографической манере. При желании, можно закрыть глаза и попытаться увидеть. Бывает, вон, на прииске дамбу на малой реке без проекта построят, и то её разрушение — катастрофа федерального масштаба с жертвами. А тут гибельное явление природы планетарного размаха.

В итоге, могу заключить, что «Помпеи» — отличная книга, чтобы скрасить пару вечеров увлекательным чтением. При этом кое-какое расширение кругозора прикладывается приятным бонусом.

На примере этой книги, состоящей из трёх небольших повестей, можно сделать вывод, что с помощью целеустремлённости и трудолюбия человек действительно способен многого достигнуть. Например, стать публикующимся писателем. Главное, начать дело и, несмотря ни на что, довести его до конца.

Макс Максимов — не профессиональный писатель, но у него есть сюжетные идеи и сила воли, чтобы эти идеи реализовать в форме литературного произведения. Однако, положив руку на сердце, высококачественный художественный продукт не получился. Как мне кажется, самый главный недостаток этого сборника — его текстовое исполнение. Язык повестей выдаёт дилетанта. Я не стараюсь принизить успех автора, просто факт есть факт. Изложение угловато и неуклюже, особенно в диалогах, многие из которых сконструированы очень искусственно. Плюс-минус подобным образом, могу предположить, выглядит пресловутое фанатское творчество по мотивам известных саг или фильмов. Чтобы это понять, достаточно прочесть дюжину страниц Максимова и без перерыва несколько страниц, скажем, Святослава Логинова, Андрея Лазарчука или другого авторитетного представителя жанра.

Сюжетные решения и созданная среда тоже не глубоки, и иногда мало чем обоснованы или оправданы. Вложенные моральные смыслы зачастую вызывают сомнения. Персонажи — проводники действия и только, очень слабо детализированные. Разве что в заключительной повести сборника «Когда идёт снег» есть, как мне кажется, что-то наподобие психологической проработки персонажа. Она, наверное, является самой сильной среди всех трёх. Кстати, тема объявленного человечеству апокалипсиса и ожидание его, использованная в первой повести «Вход в рай», с моей точки зрения, гораздо мощнее и более эмоционально отражена в трогательной повести Сергея Синякина «Время апокалипсиса». Ей работа Максимова, по-моему, сильно проигрывает. И вторая повесть, называющаяся «Укрытие», имеет очень много общего с одним из романов того же самого Сергея Синякина.

Все три повести «Апокалипсиса³» скроены по одинаковому лекалу: в основное действие вплетён ещё один уровень повествования, совершенно отличный от основного по содержанию и сначала непонятный, но в финале объясняющий загадку основного сюжета. Я не знаю, может, это конструктивное сходство имеет преднамеренный характер, но мне оно показалось однообразным.

Резюме: книгу, конечно, можно прочесть. В конце концов, динамика действия есть, неожиданные ходы есть, повести «проглатываются» легко и быстро. Но не стоит лелеять какие-то завышенные ожидания.

Если ради разнообразия начать изложение моих впечатлений с конца, то придётся сказать, что рекомендовать эту книгу мне некому. Интересующиеся греческой историей и мифологией найдут её профанацией, поклонники хорошего языка — дурно написанной, любители действия — скучной, а охочие до метафизики — спросят, зачем я их вообще сюда приплёл…

Первые подозрения, что впечатления будут так себе, закрались, когда, посмотрев технические сведения о книге, я увидел, что редактором выступил Максим Немцов. С моей точки зрения, он — посредственный переводчик, испортивший некоторые книги. В качестве примера можно привести роман Пола Остера «4 3 2 1». Насколько я помню, и другие пользователи неоднократно негативно отзывались о нём. Шаши Мартынова, переведшая «Дом имён», тоже далеко-далеко не Нора Галь, не Павел Грушко и не Ирина Волевич.

Мои опасения начали оправдываться на _первой_ же странице романа. Мартынова, Немцов и сам Колм хорошо постарались, чтобы чтение было, так сказать, эмоционально окрашенным. Выписал несколько примеров. Вот тот самый, с первой страницы: «...их тельца растеряны и отважны...» Неужели прямо тельца растеряны? Тельца отважны? Ну, кто бы мог подумать!

Я не возлагаю ответственность только на переводчицу или редактора. Исходный текст, это очевидно, тот ещё подарок. Количество несуразностей не так велико, как в некоторых других произведениях, но всё же существенно. «Вспомнила её молчанки и ярости...» Ярость во множественном числе! Редактор, переводчик, звоните 03, читателю плохо! «Но было что-то в её позе, в голосе, что намекнуло ему на зловещие подводные течения...» Ну, криво же звучит, караул просто. «Там есть присутствия, с какими я хотела бы соприкоснуться...» Дорогие помощники писателя, вы просто вслух эту фразу прочтите. Не тошнит? После такой п*******ы факт, что в тексте постоянно упоминаются рубашки, которых у греков не было, кажется сущей мелочью, что и огорчаться не стоит.

К сюжету. Плохо продуманная и плохо мотивированная возня. Колм взял несколько легенд и очень поверхностно переложил их в безыскусную, но одновременно напыщенную прозу. Глубины — ноль, а формулировки неестественно заковыристые, типа «растерянных и отважных телец». Персонажи, как субъекты действия, совершенно никчёмны. Их поступки отражают только желания автора; совершенно точно они не живут своей жизнью, на что частенько жалуются писатели, мол, их герои сами диктуют им свою волю. Сестричка говорит брату: «Иди, убей свою мать, отомсти за смерть отца». Тот отвечает: «О, точно! Пойду-ка заколю её». Как мне показалось, ряд эпизодов ничем не продиктован, несколько персонажей непонятно для чего введены. В произведении стопроцентно реалистическом зачем-то участвуют бродящие по коридорам духи. И стражники. Много стражников. Очень много стражников. Настолько много, что некоторые из них начинают исполнять несвойственные стражникам функции — сношаться с героями, например. Плюс ещё Колм забыл разъяснить одну загадку. Она так и повисла в воздухе «присутствием, с каким я хотел бы соприкоснуться»…

Что в итоге? Смотри первый абзац.

Паскаль Киньяр — большой мастер. Констатировать очевидное ни к чему, но хочется лично проговорить этот факт. Из трёх прочитанных мною произведений француза на сегодняшний день, «Американская оккупация» — самое пронзительное. Маленький по объёму роман поднимает несколько болезненных общечеловеческих проблем.

Первая из них: очень трудно взрослеть. А если в период перемен? А если жизненные ориентиры очень плохо различимы в тумане будущего? Мальчик и девочка, с детства росшие рядом, созревающие близкие друзья, даже больше, чем друзья, потому что отношения мужчины и женщины, если это не отношения коллег, не могут быть беспримесно дружескими, открывают для себя мир, который не совершенен. Многие, наверное, помнят подростковое ощущение, что всё не так, неправильно, должно быть по-другому, честнее, искреннее. Вот только для мальчика и девочки из этой книги всё вокруг неправильно по-разному. И это противоречие разобщает их, отталкивая друг от друга. Киньяр с наблюдательностью художника фиксирует, как трещинка между ними становится ямой, потом оврагом, а потом и пропастью. И снова, вспомните сами, когда гнёт неправильного становится невыносимым, хочется разрушать. В «Оккупации...» одарённый юноша-пианист разрушает себя алкоголем и наркотиками, героиня — отрицанием действительности, главный герой — отказом от таланта.

Вторая: хрупкость любви. На самом деле, что только любовью не называется, от товарно-денежных отношений до одержимости. Но двое героев книги озарены любовью-близостью душ и стремлением к познанию друг друга. Их чувство беззащитно перед множеством угроз. В первую очередь, исходящих от самих влюблённых. Например, они могут вдруг привыкнуть к любви, счесть её чем-то непременным и привычным. Могут устать уступать друг другу. Могут перестать принимать разницу между собой. Наверное, в крушении влюблённых в романе Киньяра виновата совокупность этих и других причин.

Третья проблема понятна из названия: это влияние чужой культуры и образа жизни на неготовых к такому влиянию. После окончания войны и до 1959 года во Франции стояло множество американских баз. Возле одной из них и происходит действие «Оккупации...». Взрослеющие дети вынимают из мусорных контейнеров базы пустые бутылки из-под напитков и смятые журналы. Для них — это символ того, что где-то есть мир лучше и ярче, чем во французском захолустье на берегу Луары. Им хочется попасть в этот мир, они мечтают, как вместе убегут туда. Однако более близкое знакомство с американцами показывает, что рая нет и ангелов нет, и надо приспосабливаться. Приспосабливаться унизительно и стыдно. Особенно для девушки.

Четвёртая — отношения родителей и детей. В романе Паскаля Киньяра оба героя сталкиваются с тем, что в определённый момент родители не хотят их слышать и не могут простить. У девушки вообще мать сбежала во время её младенчества, у юноши — холодна до патологии. Так чего удивляться, что в критические моменты, сталкиваясь с конфронтацией вместо понимания, молодые люди идут по пути разрушения, о чём я уже писал выше.

С моей точки зрения, «Американская оккупация» — это несомненный успех Паскаля Киньяра, как тонкого и чуткого писателя, способного зачаровать читателя своей прозой.

Роман о Болгарской принцессе Райне, завершающий сборник произведений Александра Фомича Вельтмана, очень короток, меньше ста страниц. Однако, мне представляется, что труда, времени и сил он потребовал от автора не меньше, а, может, и побольше, чем превышающие его по объёму книги.

В первую очередь, А.Ф. Вельтману потребовалось «перелопатить» колоссальное количество летописных документов. В отличие от других работ из сборника, «Райна...» является классическим историческим романом без примеси метафизики. Исторически реальные события, которые служат сюжетной основой, зачастую интерпретируются писателем иначе, нежели их интерпретировала современная ему наука. Причём дальнейшие исследования в ряде случаев подтвердили правоту Александра Фомича.

В фокусе повествования находится князь Новгородский и великий князь Киевский Святослав. Читатель видит этого полководца, совершающим походы в Болгарское царство, втянутым в сложную политическую авантюру Византии. Фигуры двигаются по доске, игра идёт на большие ставки. Личность Святослава очень масштабная, как в реальном мире, так и мире романа Вельтмана. Решительный, мужественный и справедливый князь заставляет уважать себя. Он неприхотлив и не алчен, его не интересует роскошь, он притягивает к себе мужественных людей. Князь стремится к добру и справедливости, как он их представляет. Не всегда при этом добро и справедливость торжествуют, так сказать, на короткой дистанции, но, в конечном итоге, Святослав является персонажем безусловно положительным.

Однако за эмоциональное наполнение романа всё-таки отвечает женский персонаж — конечно, Райна. Нет смысла отрицать, что по умолчанию женщине сопереживать легко. Особенно, если она оказывается в беспомощном, зависимом положении. Райна лишилась отца, братья далеко, её принуждают к браку с отвратительным ей человеком. Поэтому, когда в соответствии с каноном романтического исторического романа, несчастную девушку чудо спасает от горькой судьбы, этому, естественно, радуешься. Сама принцесса прописана довольно условно... Так, рдеет ланитами и волнуется персями... Но, в первую очередь, важна исполняемая ею в романе функция. Она — ось, вокруг которой вращается сюжет.

Немного жаль, что финал произведения я узнал из вступительной статьи. Вот любили советские литературоведы писать в своих предисловиях, чем дело кончится. Очевидно, считалось, что получение эстетического наслаждения от чтения заключается вовсе не в тайне кульминации, а в чём-то ином. Например, в удовольствии от качества текста или в восхищении исторической достоверностью.

Наверное, они были правы. Даже зная, что ждёт героев на последней странице, наслаждение от чтения романа замечательного русского писателя Александра Фомича Вельтмана я без сомнения получил.

Второй роман из сборника произведений Александра Фомича Вельтмана, носящий название «Светославич, вражий питомец», труднее для восприятия и понимания, чем первый. За четыре года, прошедшие между их написанием, из манеры писателя исчезла ирония и весёлость, заместившись мрачностью. При этом по природе рассматриваемое произведение можно также отнести к категории «славянское фэнтези». Только уже не «ироническое», а «славянское фэнтези ужасов». Соответствующее настроение создаётся с помощью использования автором глубоких познаний в области мифологии, в которой чего-чего, а уж нечистой силы хватает!

В «Светославиче...» огромное внимание уделяется исторической составляющей. Вельтман на основании имевшихся у него летописных и других документов перенёс действие своего романа на достоверную сцену эпохи. По этой сцене перемещаются действующие лица из славянских государств, русских княжеств, германских и скандинавских племён, то сходясь, то расходясь друг с другом. Переплетения интересов, конфликты сторон составляют не менее значимую часть, нежели личные переживания героев. И хотя герои сами по себе больше мотивированы делами сердечными, всё же вырваться из рамок общественных они не могут. Да и волшебные злые силы не дают им жить спокойно.

Интересно, что этот роман тоже представляется мне новаторским. В нём есть черты, свойственные литературе современной. Например, слияние планов без формально проведённого раздела. Да и вообще, текст композиционно сложен. Если честно, то временами я запутывался в происходящем и был вынужден возвращаться по сюжету назад, чтобы понять течение событий.

Иногда происшествия с разными людьми перехлёстывались и накладывались друг на друга, при этом щедро приправлялись метафизикой. Это, конечно, любопытно, но воспринимается только с приложением некоторых усилий. В романе необходимо «разбираться» во время чтения.

Кроме того, в эту работу Александра Фомича проникла эмоциональная размашистость. Очень много сцен выполнены в стиле повышенной яркости и драматизма. Гром и молнии, любовь и кровь писатель для романа не пожалел. Это, как мне кажется, именно родовой признак приключенческой литературы того периода.

Вельтмана многое роднит с Михаилом Николаевичем Загоскиным, его современником, также работавшим на поле исторической русской прозы, но без применения фантастических элементов. Наверное, если позволить сравнивать, работы Вельтмана являются более своеобразными. Но и тот, и другой, как мне представляется, сыграли значительную роль в становлении жанра в отечественной литературе. При этом сами оказались почти забытыми на 150 лет.

Хорошо, что нам даётся возможность расширить свой читательский кругозор, познакомившись с замечательными произведениями.

- Ты зачем взял книгу, написанную психотерапевтом? — насмешливо спросил меня Максим.

- А что, нельзя? Интересно стало, и фамилия у автора броская, — защищаясь, ответил мне Максим.

- Ты забыл, что тебя к экзамену по психологии не хотели допускать, потому что ты прогулял все лекции и семинары, и преподаватель не знала тебя в лицо? И не допустили бы, если бы за тебя твой завкафедры не заступилась.

- Это было 31 год назад!

- Ты изменился? Ты, кажется, считал, что препарировать душу аморально.

- А если и изменился? Разве не всё на свете течёт и изменяется? И вообще, не заставляй меня отвечать вопросом на вопрос, не выношу этого!

- Ладно, что разошёлся-то? Ну, и как почитал?

- Нормально почитал. Книга, как книга. Если у меня и есть к ней претензии, то они сугубо художественного плана. Само содержание интересно, как обычно бывает, когда классный профессионал рассказывает о сфере своей деятельности.

- Ты считаешь, Ялом классный профессионал?

- Я не компетентен в этом вопросе. Но так считают другие.

- Ах, другие так считают… Ладно, продолжай.

- Так вот, автор в этой книге, как мне показалось, постарался рассказать о психологии преодоления горя. И начал с истории о своей матери и её потере, правда, настолько грубо, что это меня шокировало. Было неприятно читать злые, уничижительные слова сына о матери, даже при том, что он позже развернул ситуацию на 180 градусов.

- Ты неженка, слюнтяй!

- Но в то же время, этим Ялом создал стержень, на который нанизал половину своей книги. Что понравилось — это видимое искреннее желание помочь пациентам преодолеть горе, связанное либо с потерей близкого человека, либо со скорой собственной кончиной. В американской среде труд автора и его коллег, очевидно имел большой успех, принеся облегчение множеству несчастных людей. И за то психотерапевтам спасибо. Тем более, они там жаловались, что управленческий аппарат здравоохранения занимается одной оптимизацией расходов, а не повышением эффективности психиатрической помощи. То есть положительные результаты достигались, как говорится, вопреки.

- Ещё что-нибудь добавишь?

- Конечно. Меня поразило, как открыто автор признаёт, что пациент его интересует лишь 60 минут приёма, а потом исчезает из разума доктора до времени следующего визита. Умом я понимаю, что иначе быть не может, но всё же в этом есть что-то отталкивающе торгашеское.

- Пациенты — его работа, но не его жизнь.

- Ты прав. И он прав. Хочу ещё сказать, что во второй половине книга превратилась в профессиональные байки с, видимо, вымышленным врачом и не менее вымышленными случаями из практики. Второй из них уж точно вымышлен, поскольку коты разговаривать не могут. Кажется, Ялому надо было добить объём. Первоначальная идея с преодолением горя размылась и исчезла из текста. А про смысл жизни вообще ничего не было. Появились грубые ошибки. Например, в одной из глав куратор называет доктора «юным иконоборцем», а пациентка не хочет этого же доктора расстраивать, потому что он — старый человек. А в общем, произведение заинтересовало меня, я раньше не читал такого.

- Оно тебе понравилась?

- Не знаю.

- Отвечай, оно тебе понравилась? Да или нет?

- Что ты пристал?! Неужели всегда необходимо оценочное суждение? Я не знаю, понравилось оно мне или нет. Отцепись!

- Ладно, ладно, не кипятись. Там в твоей книжке их ещё два. 830 страниц как никак. Успеешь сформировать своё, ха-ха, «оценочное суждение»… Текилу будешь? Я лимон порезал!

- Буду. Машу позвать?

- Не надо. Она одна, нас двое. Придушим с тобой друг друга.

- Ага. Ну, твоё здоровье, родной.

- Твоё здоровье. Психическое.

Пришла мне пора прочесть очередную книгу серии «Из наследия» советского издательства «Современник». Случайный выбор выпал на том №8, в который включены три романа русского писателя середины XIX века Александра Фомича Вельтмана. Ранее я не был знаком не только с творчеством этого писателя, но даже и с именем его, хотя он являлся значимым литератором, учёным, лингвистом и военным своего времени.

Первым произведением в сборнике идёт «Кощей бессмертный. Былина старого времени». Такое название, конечно, предполагает сказочную манеру, но я был удивлён, погрузившись в чтение. Я не встречал подобного в русской классике ни в стилистическом, ни в композиционном аспекте. Действие «Кощея...» занимает несколько веков в промежутке между ранней славянской государственностью и поздним этапом ига. Когда я начал воспринимать текст, я подумал, да это же написал мой современник, какой 1833 год? Нарочитое, словно бы выпяченное, использование старорусских языков разных периодов, акцентированное внимание к декорациям и мелким деталям, отсутствие линейности действия — всего этого я не ожидал найти в книге, написанной писателем, родившимся 225 лет назад! При этом смещённый баланс основной и вспомогательных сюжетных линий в пользу последних, персонажи-функции и некоторые другие характеристики ещё больше заставляли меня задумываться, а что же я такое читаю. Думал я, думал, и, наконец, кажется, понял.

«Кощей...» — праотец славянского иронического фэнтези! Всё, что присуще этому субжанру, может быть обнаружено в романе Александра Фомича. От лучших образцов до худших, все они выросли на поле, впервые вспаханном Вельтманом. Мне теперь интересно, читал ли его произведения мой земляк, сложный человек, но блестящий писатель Михаил Успенский. Есть ощущение, что его Жихарь тоже вырос из семени, брошенного в почву на этом поле.

Сюжет книги в общем не так и важен. Речь идёт о героических приключениях представителей одного рода в разные эпохи на Руси, поданных с юмором. Мораль, как мне показалось, вложенная автором в книгу, заключается в необходимости держать своё слово, беречь любовь и не сдаваться перед обстоятельствами. Ничего нового — вечно актуально.

За ярким и смешным фасадом есть опасность не заметить большой труд, проделанный Александром Фомичом в части исторического воссоздания эпохи. Текст насыщен многочисленными реалиями славянских княжеств XII-XIV веков, содержит большое число языковых реконструкций. Современные лингвисты высоко оценили эти усилия, отметив, что многие этимологические догадки А.Ф. Вельтмана нашли подтверждение в последующие десятилетия.

Резюме. В который уже раз благодарю издательскую группу, которая в конце 80-х годов разыскала в бездонном колодце российской словесности столько замечательных писателей и произведений и дала возможность читателям познакомиться с ныне почти забытыми, но такими превосходными авторами.

С сожалением в самом начале вынужден признать, что роман «Терпеливый снайпер» Артуро Переса-Реверте, по крайней мере по его стандартам, книга, на мой взгляд, слабая. Причём, как мне показалось, сразу по нескольким характеристикам.

Базовая идея интересна и актуальна: писатель изучает неочевидное место искусства в современном мире, неопределённость и размытость самого понятия «искусства», миссию творца в плане калибровки общества и прилегающую проблематику. Но исполнено это — «Курильщик, извини меня за грустный каламбур», как пела группа «Гротеск» в великом мультфильме «Остров сокровищ» — очень искусственно.

В центре повествования находится таинственная фигура неуловимого граффитиста Снайпера. Лучшего из всех. Почему он самый лучший и в чём выражается масштаб его личности не очень понятно. Использование в рисунках мексиканских мотивов и сопровождение их псевдофилософскими подписями вряд ли могут считаться достаточными причинами для замирания сердца. Да и вообще, война против общества зиждется в «Снайпере...» на фундаментальном принципе «что разрешено, то не граффити». Я готов понять бунтарство юных, которые через граффити выражают возмущение несовершенством мира, но воспевание вандализма, как эстетики, как философии, как стержня жизни, мне представляется очень странным, если оно происходит всерьёз. А Перес-Реверте, по-моему, совершенно серьёзен.

Опять же, я готов поверить, что на каком-то коротком промежутке времени интерес к вандал-арту может привлекать большие или даже огромные деньги галерей, спекулянтов и коллекционеров. Но не думаю, что этот интерес будет оформляться в детективные операции по розыску анонима. В конце концов, анонимность даже выгодна — не надо платить гонорары.

На мой взгляд, не слишком писателю удалась и главная героиня — скаут Алехандра Варела. Ей недостаёт проработки. Кроме размытых печальных воспоминаний и участия в действии в качестве субъекта в ней ничего нет. Ни черт, ни особых примет. По этой причине решения, которые она принимает, представляются мне в большей степени волюнтаризмом автора, нежели логическими последствиями развития сюжета. Особенно в финале. Я бы сказал, финальная коллизия вообще возникла на ровном месте. Других героев, стоящих хотя бы упоминания, в «Снайпере...» нет.

Согласно заключительному предложению, книга была написана в Неаполе в течение 2013 года. У меня есть ощущение, что писалась она второпях и под конкретное географическое место — собственно сам Неаполь, — который выглядит в романе, кстати сказать, очень и очень непрезентабельно. Как и Италия, и итальянцы в целом.

Жаль, конечно, что это произведение АПР не показалось мне таким же хорошим, как некоторые другие, прочитанные мною ранее, но зато мне очень понравилась метафора, вынесенная в заглавие книги. По версии автора, «терпеливый снайпер» — это не граффитист, а жизнь.

~~~ Отзыв написан зимой 2021 года.~~~

Когда я прочёл книгу из серии ЖЗЛ об участниках русско-турецкой войны, более всего меня привлекла фигура Василия Васильевича Верещагина — выдающегося художника-баталиста и ветерана непосредственных боевых действий. Покопавшись в каталоге библиотеки, я нашёл книгу воспоминаний Верещагина о той войне. Это очень стоящее чтение. От первого лица; без лака, без прикрас, без славословий, пронизанное искренним и глубоким уважением к Родине.

Верещагин натерпелся от современного ему общества. Многие, включая царя, к примеру, считали, что художник нарочно очернял военную действительность. В конечном итоге, живописец часть своих полотен взял, да и сжёг. Сегодня наиболее известная из картин Верещагина — это «Апофеоз войны» (Куча из черепов, все, наверное, помнят). Достаточно поискать в интернете галереи его работ, и увидишь, как много в них трагизма, горя, боли. Они берут за душу! Верещагин ненавидел войны, он это сказал в книге прямым текстом, и во время пребывания на фронте прилагал все силы, чтобы они как можно быстрее завершались.

Вообще, Верещагин был на передовой солдатом, даже в большей мере, чем художником. Конечно, он рисовал сотни набросков и этюдов, собирал типажи, готовился к написанию картин, но также участвовал в военных советах, сражался «в делах», иногда даже был вынужден командовать и отдавать приказы. Под шквальным огнём ходил в первую в истории дневную минную атаку на неприятельское судно, был тяжело ранен. Да и закончил жизнь в бою. Только, конечно, уже не во время русско-турецкой войны.

В книге «Скобелев» есть три героя. Первый — это, разумеется, генерал Михаил Дмитриевич Скобелев, другой — сам художник, а третий — это народ Российской империи.

Скобелеву Василий Васильевич был другом. Он выполнял при молодом командире роль «голоса разума», сдерживая его необдуманные порывы, успокаивая его мятущуюся, пассионарную натуру, давая здравые советы. Их совместный военный путь описан автором книги через множество запоминающихся эпизодов. Характер Скобелева раскрыт им в тексте так же ярко, как он делал это на холстах. И как много в повествовании Верещагина горечи!

Насколько меньше могло пролиться крови, если бы военная кампания лучше управлялась. Верещагин с болью, а иногда с яростью рассказывает о глупости и нерешительности многих военачальников, дурном взаимодействии подразделений, когда левая рука не только не знала, что делает правая, но даже зачастую не подозревала о её существовании. Профессиональная ревность и взаимная зависть генералов также не повышала эффективности ведения военных действий. Ну и, конечно, техническое обеспечение оставляло желать лучшего. Почему русским постоянно приходится демонстрировать какой-то запредельный героизм? Потому что героизм — непременное условие борьбы с непреодолимым материальными средствами гандикапом. Так сказать, демонстрация главенства духовного над вещным.

С каким разительным контрастом Верещагин описывает благородство, силу и готовность к самопожертвованию русского солдата, не идеализируя его, не превращая в бездушный манекен, а, как и положено художнику, подмечая самые тонкие детали. Где-то с подтруниванием, где-то с порицанием, но неизменно с глубокой симпатией автор рассказывает о боевом быте воинства Российской империи.

Как свидетельство истории из уст современника и очевидца, воспоминания Василия Васильевича трудно переоценить. Признаюсь, я совершенно покорён масштабом его личности. Это был великий человек России, её верный сын и солдат.

В дополнение к основному произведению в книгу включены краткие воспоминания художника и о других военных кампаниях, в которых ему приходилось принимать участие. Вишенкой на торте является короткое десятистраничное эссе, фрагмент книги-очерка, в котором Верещагин в 90-х годах 19 века с поразительной точностью предсказал потрясения, ожидавшие Россию в первой четверти 20 века. Как, наверное, мучительно было провидеть, и не иметь возможности что-то изменить.

Эта книга — просто подарок для человека, который любит историю своей страны и саму страну.

«Пятое сердце» Дэна Симмонса с точки зрения качества написания не уступает другим романам, которые я у него читал ранее. Он очень детально проработан, имеет напряжённый и динамичный сюжет, может похвастаться несколькими эмоционально мощными моментами. Он, в конце концов, рассказывает об одном из всеми любимых литературных героев — Шерлоке Холмсе. Чувствуется «но» в подводке, правда? Что же, я и в самом деле собираюсь применить этот соединительный союз.

Но у этого произведения Симмонса есть нелюбимая мною в литературе черта, неприятное для меня свойство: писатель вводит самого себя в роли демиурга и заставляет сомневаться в «реальности» происходящего. Получается двойная фикция. Мало того, что речь естественно идёт о вымышленных событиях, так они то ли происходят в выдуманном мире, то ли являются выдумкой выдуманного мира.

Что интересно при этом — кроме Холмса, Ирэн Адлер и некоторых других персонажей, остальные действующие лица изображают вполне себе по-настоящему живших людей. Среди актёров второго плана Сэмьюэл Клеменс, более известный под именем Марк Твен, многочисленная политическая элита США того периода, дельцы и новые аристократы. В том числе реально существовал и главный герой (а это, по моему убеждению, не Холмс) — американский писатель Генри Джеймс, проживший всю свою творческую жизнь в Старом свете.

Мастерство создания ярких персонажей, столь обрадовавшее меня в «Терроре», в этом романе никуда не делось. Генри Джеймс получился отличным. Внутренние метания при внешней невозмутимости, нарушенной лишь один раз (заехал Холмсу в челюсть), сосущее чувство неизбывного одиночества в приближающейся старости, непоказная глубокая порядочность заставляют испытывать искреннюю симпатию к этому весьма несчастливому человеку, по воле обстоятельств попавшему в масштабный переплёт. Да ещё и в компании с Шерлоком Холмсом.

Сам великий сыщик, уверенный (или притворяющийся уверенным), что он на самом деле не живёт своей жизнью, а является порождением писательского разума, очень сильно отличается от канона. Высокий рост и кепка с двумя козырьками имеются, как и талант перевоплощаться, но внутренней холодности нет и в помине. Есть страсть и есть — невероятно — любовь! Впрочем, Ирэн Адлер же неспроста является участницей загадочных событий в Вашингтоне и Чикаго.

«Пятое сердце» является одним из произведений, где автор играет в литературные игры. Вводит многочисленные аллюзии, вплетает в вымысел исторические факты, а также сакрализует процесс письма и чтения, мифологизирует взаимоотношения производителя текста и его потребителя. Спасибо переводчице, которая при поддержке самого Симмонса раскрыла и аллюзии, и исторические обстоятельства. Но, я почему-то уверен, не все.

Если не брать во внимание нелюбовь к присутствию автора в создаваемом им мире, то этот роман должен понравиться любому почитателю Дэна Симмонса. Да и тем, кто просто любит захватывающие романы, «Пятое сердце» тоже должно понравиться.

Как указано в аннотации, в мире «Мужчины апреля» Грета Тунберг «стала божеством толпы». Ничего более антиутопичного я и представить себе не могу. Действие происходит лет через 70-80 от сегодняшнего дня.

Первый же диалог на первой странице убедил меня, что антиутопия у Юлии Яковлевой и Карины Добротворской получилась в необходимой степени чёрной. Соавторы с самого начала погружают читателя в действительность столь чуждую и отталкивающую, что, ей-богу, страшно.

В чём суть беды: все мужчины Земли оказались подвержены вирусу, заставляющему их за одну минуту выплюнуть с кровью свои лёгкие и умереть. В итоге, мужчин, во-первых, осталось очень мало, а, во-вторых, они перестали являться полноценными субъектами права и общества. Им открыты три пути: уборщик, учитель и платный половой партнёр, принимающий женщин в выделенном ему помещении. Качество предоставляемых услуг рейтингуется, примерно, как сейчас у водителей такси. Доступ к телу только через дезинфектор. Женщины образуют партнёрские семьи друг с другом.

Должен сказать, что ни социальная среда, ни политическая, ни бытовая не представляются мне достоверными. Такой мир мог бы возникнуть (при реальности остальных фантастических условий), если бы подавляющее число женщин составляли офисные барышни, улыбающиеся друг другу в лифтах и коридорах, гипертрофированно участливые, и имеющие чётко сформированный поведенческий код своей среды. Но это не так, и в общество, где проявление эмоций или волнения — нарушение этикета, а в транспорте штрафуют за перевес я не верю. Не с чего ему было бы возникнуть. И уж тем более, я не верю в мир женщин, победивший консьюмеризм. Ага. Все личные автомобили запрещены, одежда и обувь используются пока не износятся и только по одной паре или штуке и так далее.

По-моему, авторы всего лишь поменяли мужчин и женщин местами, заставив женщин редко мыть волосы и лелеять растительность на теле, а мужчин сделав чувствительными носителями макияжа и мишенью объективации. Впрочем, и те, и те такими могут быть и сегодня. Так что, касательно сюжетного замысла, как говорил в каком-то фильме злодейский злодей: «Я ожидал чего-то более...»

Финал антиутопий обычно двух видов: герой терпит поражение, мир остаётся прежним, либо герой торжествует, мир меняется. У авторов «Мужчины апреля» новое комбо. Герой терпит поражение, мир меняется. Правда, в худшую сторону. Роман даёт недвусмысленный посыл: понимания между мужчинами и женщинами не будет, не может его быть. Это антиутопия в квадрате. Но я уверен в обратном. В том числе, благодаря личному опыту.

Из минусов могу отметить язык. Блекловатый он. А ещё, в него проникли иностранные речевые клише. «Это зависит», — отвечает на вопрос один из персонажей. «It depends», — читаю эту строчку я. Может, кто-то из соавторов загостился на чужбине? Персонажи, во всяком случае некоторые, вызывают симпатию или сочувствие, но в целом довольно невзрачные. Смешно, конечно, но при печати из текста романа случайно не была удалена служебная пометка, и, прочитав её, я понял, как солоны редакторские слёзы! Страница 253. В диалоге, прямо в реплике я вдруг вижу: «Опять не понимаю, что такое «это» [...] Как только речь заходит об усилиях героини мыслить как следователь, текст становится абсолютно невнятным, и, соответственно, не поддаётся редактуре».

Так себе книга. Но можно и прочесть.

Как мне кажется, «Цирцея» — это хороший роман, только не надо ждать от него бережного обращения с греческой мифологией. На самом деле, с этой самой мифологией он не имеет почти ничего общего, кроме имён и частичного совпадения с сюжетами мифов. В книге действуют современные люди с современным восприятием мира, наряженные в исторические костюмы и помещённые в античные декорации. «Цирцею» нельзя даже считать художественной переработкой древнегреческого материала, так как расхождения с источниками слишком велики.

Тем не менее, произведение несомненно доставляет удовольствие, так как всерьёз и без ёрничания говорит о важном: верности, целеустремлённости, стойкости духа и мужестве. Всё это о Цирцее, главной героине. На протяжении сюжета она претерпевает метаморфозу, кульминирующую в потрясающем акте жертвенности. По сути, в отказе от самоё себя ради любви. Красиво, конечно, написано.

Но не Цирцеей единой красен этот роман. Есть в нём и другие яркие персонажи. Например, жена Одиссея — Пенелопа, чей характер не менее стальной, чем у хозяйки острова. Ну и, разумеется, сам Одиссей, впервые появившийся уже во второй половине книги, сразу ставший ключевой частью её композиции. Насколько я понял, образ царя Итаки у Миллер тоже далёк от канонического, но зато у писательницы получилось исключительно здорово изобразить, как огонь, пылающий в человеке, может сожрать его самого.

А боги? Что боги… Я уже не в первый раз встречаю художественное произведение, в котором божественные действующие лица больше похожи на мелочный, жестокий и в то же время трусливый сброд. Наверное, безграничные возможности искажают восприятие действительности, и, как ни удивительно, в человеке гораздо больше благородства и величия, нежели в этих обуянных гордыней ничтожествах.

Также можно отметить, что Миллер здорово удаются душещипательные сцены. Вызвать у читателя комок в горле она может неоднократно в нескольких сценах подряд. В «Цирцее» таких комков не меньше, чем в неудачно сваренной манной каше! Языком американка владеет не хуже любого другого хорошего автора, и русский перевод романа, как мне показалось, находится на высоком уровне.

В эту работу Миллер зашиты несколько конъюнктурных моментов. В частности, гомосексуализм Ахилла (этого героя напрямую в действии, правда, нет) и ещё одного персонажа. Ну, и ладно, это не мешает. Тем более, по Ахиллу у некоторых учёных и в самом деле есть подобное мнение. Зато ярлык «феминистского» произведения, налепленный на «Цирцею» поверх всей обложки, я не знаю чем обоснован. Если не считать, что главная героиня является носительницей многих потрясающих качеств личности, никакой иной феминистской повестки я не заметил.

Итого. Очень интересный роман с туго натянутым действием в пейзажах античного мира.

Очень короткий роман нидерландского автора Михила Строинка «Как если бы я спятил» стал для него дебютным. На примере произведения можно увидеть один из способов рождения литератора. Обычный человек становится писателем, получив какой-либо личный опыт или пережив чрезвычайно глубокое потрясение, о которых он так хочет рассказать, что нет мочи терпеть.

Так вот, Строинк работал в психиатрической клинике. О жизни клиники для умалишённых преступников он и написал. Читатель может посмотреть, как устроена её работа, какие там содержатся пациенты, чем занимаются врачи и как они взаимодействуют с «подопечными». Это интересно. Если верить Строинку, то жизнь в «Радуге» (отличное название для заведения!) немного напоминает пионерский лагерь, только без пионеров. Зато с сумасшедшими.

Главный герой мне импонирует в значении «располагать к себе». Симпатичный парень, склонный к размышлениям, умный, незлобивый. Подумаешь, вышедший из очень богатой семьи. Подумаешь, растрачивающий на всякое дерьмо свой талант художника. Подумаешь, бездельник и фланёр. Подумаешь, любитель напиться и закинуться всем, что только можно достать. Пусть странно, но действительно к такому типу я всё равно испытывал сочувствие. Особенно, при том что всех своих радостей он лишился, попав в заключение. Держался в социуме клиники он достойно. Уважение вызывает эволюция его личности по мере развития сюжета.

Помимо главного героя, в больнице-тюрьме содержатся и другие пациенты, обладающие яркими чертами. Видно, что у них есть прототипы. Строинк наделяет их деталями, которые трудно придумать на ровном месте. Наверняка они были подсмотрены в натуре. Персонажи живут в замкнутом, ограниченном мире, где всё находится на виду. Кстати, писатель зачастую с большей симпатией пишет о заключённых, нежели об администрации учреждения.

И всё бы было ничего, даже лучше, чем ничего, если бы не развязка. С моей точки зрения, развязка придумана плохо, выглядит искусственно и притянута за уши. Собственно кульминация произведения, как мне кажется, губит на корню всю дидактическую идею, представляемую автором с самого начала. Ладно хоть кода немного выравнивает положение дел. Но честно, финал мне совсем не понравился.

Но, несмотря на этот недостаток, книга довольно любопытная, познавательная и местами поучительная. Больше Строинк на русский, кажется, не переводился, а я бы, может, и прочёл у него что-то ещё. Тем более, что язык у голландца, я считаю, простой, но добротный.

Кого привлекают психи-преступники и их внутренние миры, те могут найти эту книгу небезынтересной.

«В час битвы завтра вспомни обо мне...» — необычное произведение. Оно очень скупое по происходящим событиям, но при этом каждое сюжетное действие погребено под лавиною слов. Каждый шаг, каждая мысль облечены в пространные размышления, воспоминания и переживания главного героя, которые почему-то не раздражают своей избыточностью. Удивительно, но лично я не утомлялся, читая этот бесконечный вал информации, переработанной личностью протагониста.

Ключевой персонаж, через призму восприятия которого читатель продвигается по роману, тоже необычен. Очевидно, средней руки, но зато столичный (Мадридский) сценарист и райтер, человек обычного достатка, умеющий в силу профессиональных навыков хорошо оформлять свои мысли. Есть в нём что-то обсессивно-компульсивное. В течение произведения несколько раз в разных обстоятельствах он, Виктор Франсес, говорил или продумывал про себя абсолютно идентичные фразы или целые речи, как бы извлекая из своей памяти заранее подготовленные тексты.

Герой одновременно и сух, и эмоционален. Эпизод в книге, когда он, сидя в одной машине с женщиной, не мог достоверно для себя понять, бывшая ли это его жена или незнакомка, при сдержанности поведения наполнен глубокой истерикой. Чётко структурированное мышление, позволяющее ему в экстремальной ситуации хладнокровно думать обо всех обстоятельствах и ни о чём не забывать, сочетается с импульсивностью, граничащей с сумасбродством.

Но самое удивительное, это способность Виктора пробуждать в читателе очень личные переживания своими замечаниями на те или иные темы. А, впрочем, почему удивительное? Для него же как-никак слово — это рабочий инструмент! Самым трогательным отрывком, по моему мнению, стало размышление, как волнительно смотреть на собственные фотографии спустя много лет. Здесь, конечно, речь идёт не о цифровых изображениях, а настоящих фото, ведь роман написан до расцвета компьютерных технологий. Да! Да! Так и есть! Я не задумывался об этом раньше. А теперь, вглядываясь в большие карие глаза мальчика в коричневом в клетку костюме, робко стоящего рядом с игрушечным львом, я испытываю к нему и нежность, и жалость, и надежду, что у него всё сложится хорошо — у мальчика, ставшего седым, высоким и тяжёлым мужчиной...

В книге есть ещё несколько мест-провокаторов, вытягивающих из читателя сильные эмоции. Это здорово, на самом деле. На каждого из нас текст действует по-разному. Сеньор Мариас (ударение на «и», между прочим) сам об этом лаконично, но ёмко говорит: «Всё в мире зависит от тех, кто рассказывает, и от тех, кому рассказывают...» Попробуйте почитать эту книгу. Возможно, на каком-то её фрагменте вы почувствуете то же, что я. А, может, что-то совсем иное. Интересно же, правда?

Единственный минус, на мой взгляд, это Лондонское приключение одного из персонажей. Мне показалось, оно добавляет слишком много драмы в текст и не сопрягается со всем остальным романом. Я думаю, не нужно было делать это приключение таким гротескным. Но, как всегда, это всего лишь моё мнение.

Сборник «Ангелы и насекомые» включает в себя две повести: «Морфо Евгения» и «Ангел супружества», авторства Антонии Байетт. Они никогда не публиковались раздельно ни на языке оригинала, ни в переводе, поэтому считаю целесообразным написать про обе сразу.

Я взялся их читать, потому что был очень впечатлён романом той же писательницы под названием «Обладать». Случайный выбор из всего её литературного багажа выпал на «Ангелов...». Что роднит обе книги, так это язык. На суперобложке, прямо под комплиментами госпожи Байетт в адрес русской классической литературы приведено её высказывание: «Мне нравятся развёрнутые, сложные предложения, и я питаю самые нежные чувства к словам». Я стопроцентно разделяю её точку зрения. Для меня тоже речевая сочность имеет ключевое значение в самой возможности получения подлинного удовольствия от литературного произведения. Текст обеих повестей невероятно хорош. Я не читал Байетт в оригинале, но мне представляется, что её английский язык схож с английским языком Ричарда Адамса, которым я бесконечно наслаждаюсь.

Что касается содержательной части, то в первой повести автор раскрывает тему свободы выбора. Обладает ли ею человек, или он всего лишь деталь общественного сверхорганизма, имеющая не больше широты манёвра, нежели отдельно взятый муравей в муравейнике. Очень интересное, на самом деле, исследование вопроса получилось у Байетт. Чтобы тему было удобнее раскрывать, в центре повествования находится бедный энтомолог, вошедший в состоятельную английскую семью. Он-то и занимается буквальным сравнением муравьёв и людей. Помимо основной сюжетной линии, в повести даётся яркая картина образа жизни знатной семьи в старой Англии (дело происходит в 1860-е годы). Кстати, за ширмой благопристойности скрываются несколько аморальных и неприглядных явлений.

Содержание второй повести имеет отношение к метафизике. В основе сюжета лежат спиритические опыты, во время которых участники пытаются выйти на контакт с давно умершими близкими. Байетт не даёт однозначного ответа, являются ли вызываемые сущности порождениями боли и тоски самих спиритистов или настоящими душами ушедших в послежизнь людей. Стержнем является история известнейшего английского поэта Альфреда Теннисона и его сестры Эмили, потерявших в молодости в лице одного и того же человека близкого, духовного друга и жениха соответственно. Повесть насыщена стихотворными фрагментами и очень-очень берёт за душу. Госпожа Байетт, по-моему, умеет брать за душу как никто другой. К финалу трагическое напряжение таково, что книга почти слышимо звенит.

В общем, дааа... Что бы ни писала Байетт, крупную форму, среднюю ли, мастерство не спрячешь. У меня сложилось впечатление, что творчество ей даётся очень легко, без труда. Это, наверняка, совершенно ошибочное впечатление, но само его возникновение — это знак!

После прочтения второй книги Мишеля Бюсси я записываюсь в число его поклонников. Хотя, как мне показалось, роман не лишён недостатков, Бюсси великолепно умеет строить интригу. «Самолёт без неё» не так хорош, как его «Чёрные кувшинки», но тоже очень хорош.

Сюжетная коллизия одновременно и необычна, и правдоподобна. Не так много, думаю, есть детективных произведений, где активная фаза расследования длилась бы 18 лет, а сыщик, уже готовившийся пустить себе пулю в висок от отчаяния, в последний момент всё же решил эту головоломку. И я не раскрываю сюжет. Всё это происходит на первых же страницах, а вот дальше читателю и персонажам предстоит самим шаг за шагом добираться до истины.

Бюсси пишет очень плотно. Повествование натянуто, как струна. Лично у меня не было такого, чтобы я подумал: что-то поднадоело. Книгу я откладывал только когда необходимо было заняться чем-то иным. События происходят линейно с частыми возвратами в прошлое. Из плюсов также хочу отметить непредсказуемость. Одно из ключевых обстоятельств я, правда, угадал с самого начала, но это было больше по наитию, нежели в результате размышлений. Ну, и название немного намекает. Второе ключевое обстоятельство тоже ударом молнии открылось мне за полстранички до объяснения. Третье и решающее обстоятельство, к сожалению, вообще невозможно определить самостоятельно из текста, и это минус.

Минусов есть ещё несколько. Во-первых, герои как-то слишком проницательны, причём только эпизодически. Когда надо было по сюжету, они проявляли чудеса логики и интеллекта. Во-вторых, некоторые сцены не очень реалистичны. Например, потасовка в вагоне поезда, да ещё с угрозами пистолетом, никак не могла бы пройти незамеченной для других пассажиров, пусть даже они крепко спали. Проснулись бы сразу. В-третьих, если персонаж намерен исчезнуть, пишет прощальное письмо и отключает телефон, то уж точно не для того, чтобы потом его регулярно включать, проверять входящие сообщения и даже на них реагировать. Зачем тогда было, как говорится, огород городить?

Но зато, помимо детективного аспекта, «Самолёт без неё» позволяет заглянуть в жизнь Франции 80-90-х годов XX века. Эпоха Франсуа Миттерана, интересное, необычное время. В региональные законодательные органы в большом количестве попадают коммунисты, идёт бурная общественно-политическая жизнь, простые французы мужественно преодолевают трудности. Было любопытно читать о сцене, на которой разворачивалась драма произведения.

Немного покритикую перевод. Один из примеров: у семьи Витралей был не грузовик, как переведено, а фургон. Я всё думал, разве удобно использовать грузовик для торговли-то, пока не посмотрел в интернете на внешний вид Ситроена типа H. Странно, что этим не озаботилась переводчица. Ну, и «передний капот» — тоже та ещё загадка, поскольку предполагает существование «капота заднего».

Обязательно продолжу знакомство с творчеством Мишеля Бюсси. Мне очень нравятся его детективы!

Я отношусь к книгам, выпущенным издательством Елены Шубиной с иррациональным недоверием. Мне кажется, сам коллектив редакции и авторы, ею публикуемые, мировоззренчески мне очень чужды. Тем не менее, книги эти я довольно часто читаю. Забавное маленькое противоречие. Вот и сейчас я прочёл одну из «шубинских» книг и, несмотря на это самое зудящее чувство разности взглядов, собираюсь её похвалить.

«Павел Чжан и прочие речные твари» — небольшая антиутопия, в современных условиях выглядящая вполне себе возможным будущим человечества, хотя бы отчасти. Обычно антиутопии имеют элемент гротеска. Например, взять матерь русских антиутопий, замятинских «Мы». Читатели всё равно понимают, что именно так не будет. Зато, прочитав роман Богдановой, я думаю, а, может, будет именно так?

В «Павле Чжане...» автор ставит три смысловых акцента. Один — общественно-политический, второй — социальный, а третий — моральный.

Первый, наверное, самый интересный. Боязнь ползучего нашествия Китая — это один из самых сильных страхов российского общества. Немудрено. Я вот живу в регионе площадью примерно в шесть Франций с населением около трёх миллионов, а непосредственно к югу от меня на ограниченном пространстве обитают уже можно сказать миллиарды. В мире Богдановой ползучее нашествие состоялось и вылилось в превращение России в китайский протекторат. Толчком к потере самостоятельности послужили очередные «90-е» нашей страны с ростом нищеты, криминала и общей беспросветности жизни, наступившие якобы в результате западных санкций. На страницах книги это выглядит очень страшно. Не уверен, что писательница закладывала именно этот смысл, скорее, наоборот, но её текст — хорошая прививка от распространённых в нашем обществе заблуждений.

Второй акцент — доведение контроля действий личности до крайности. В книге это проводится через всеобщую чипизацию. Как выяснилось, не такую уж и безопасную для жизни чипируемого. Мне понравилось, как писательница изобразила мир на пороге перерождения. Правда, неизвестно, состоится ли оно. Не все готовы смиренно подставлять шеи под имплант. Конечно, движение сопротивления выглядит немного театрально. Всё-таки не растяжки на зданиях и не граффити делают дело. Но для художественного произведения пойдёт. Тем более, что в конечном итоге, анти-чипперы приводят Китай и вассально зависимую Россию не к отмене чипизации, а к всплеску неконтролируемых беспорядков и массовым убийствам.

А третий акцент самый болезненный. Писательница назвала его важнейшим в своём произведении. Это — влияние детских психологических травм, физического и морального насилия на последующую жизнь жертв. У Богдановой, как мне кажется, классно получилось передать искажение характера, которое повлекло за собой пережитое главным героем в детстве насилие. Дело даже не в том, чтобы все насильники были выявлены и наказаны, хотя это тоже критически важно. Главное, чтобы не было условий для того, чтобы подобные случаи могли происходить. А иначе, как в романе Богдановой, среди нас всегда будут находиться несчастные, которые в каждом тёмном углу видят призраки своих мучителей. Это позор для общества, и автор «Павла Чжана...» безусловно права, бередя рану.

В общем, по моему мнению, этот текст, не претендуя на какое-либо значимое место в современной российской литературе, является интересным и стоит потраченного на его прочтение времени.

«Маленькая хозяйка Большого дома» Джека Лондона — это, как мне кажется, такое произведение, оценить которое лучше всего могут те, кто сам прошёл через ситуацию, в которой очутились герои романа. Читатель, по идее, должен сравнивать чувства и поступки персонажей с собственными чувствами и поступками, когда-то им испытанными и совершёнными. Отсюда следует вывод, что «МХБД» — в буквальном смысле книга для взрослых.

Я лишь частично имею опыт, который можно соотнести с сюжетом книги — влюбиться влюбился, но вершиной любовного треугольника быть не случилось, тем более, когда два из его углов находятся в многолетнем браке. Поэтому, возможно, мне кое-какие сюжетные ходы показались слегка натянутыми, а поступки сложно мотивированными, особенно в финале. Тем не менее, не могу не отметить мастерскую передачу Джеком Лондоном эмоционального состояния человека во время зарождения страсти. Это когда кажется, что ты стоишь на осыпи, и первые камушки уже шумно покатились из под ног, и ты с трепетом понимаешь, что через несколько секунд тебя неизбежно утащит вместе с ними в потоке, постоянно набирающем силу, несущем тебя к неизвестному.

Именно в эмоциональной нагрузке, на мой взгляд, заключается самое явное достоинство романа. Сюжет сам по себе, как, наверное, свойственно Джеку Лондону в целом, очень простой. Всё действие разворачивается на территории одного богатого поместья. Из трёх главных героев наиболее ярко изображён угол любовного треугольника «муж». Предприниматель-новатор, внедряющий в фермерство как передовые технологии, так и новые социальные отношения, исключительно одарённый хозяйственник в плане работоспособности, деловой смётки и готовности обучаться новому. При этом очень тонкий и деликатный человек, может быть, даже слишком тонкий, чтобы считаться правдоподобным. Лично у меня именно он вызвал наибольшее сочувствие.

Угол треугольника «жена» при внешней броскости чуть менее остёр. То амазонка, то сама нежность, широко эрудированная, способная поддержать беседу на любую тему, и спеть, и сплясать, и нырнуть в воду с большой высоты. Но, по-моему, её внутренний мир выписан Лондоном не так рельефно, как у её супруга. Угол «любовник» заметно площе. Он статный, благороден, имеет драматическое прошлое и хорошо поёт. Видимо, эта комбинация оказалась для героини «МХБД» неотразимой.

Главная мысль, которую я нашёл в романе — это необходимость беречь то хрупкое состояние, которое человек называет благополучием. С течением лет оно может восприниматься как должное, как что-то непременное. Но это не так, и своё счастье всегда необходимо охранять и ухаживать за ним.

Я не читал произведений Джека Лондона с юности. Да и в ту пору познакомился только с потрясающими «Мексиканцем» и «Белым клыком», а также несколькими рассказами. «Время-не-ждёт» стал первым для меня романом писателя.

Взявшись за книгу, я спросил у знакомой по онлайн игре американки, не запрещают ли у них Джека Лондона в связи с его взглядами на расовые вопросы и половые взаимоотношения. Хотя эти взгляды соответствовали эпохе, да и вообще совершенно нормальны, после новостей о локальных запретах на Редьярда Киплинга я уже ничему бы не удивился. Однако знакомая меня успокоила, сказав, что Джек Лондон по-прежнему числится в сонме достойных классиков американской литературы.

«Время-не-ждёт» очень простое и искреннее произведение. Оно написано в период, когда литераторам ещё не надо было выпрыгивать из штанов, вворачивая в текст какое-нибудь шокирующее коленце, чтобы донести до читателя мораль своей работы. Джек Лондон всего лишь говорит о том, что надо быть честным и великодушным, надо сохранять гигиену тела и души, надо не лениться, он говорит, что любовь дороже всего остального на свете. И передаёт своё послание через аккуратно построенный, облачённый в хороший язык сюжет.

Конечно, как мне показалось, события романа поданы в очень идеалистическом ключе. Книга отражает универсальную тоску и автора, как человека, и всего общества по главенству справедливости. Суровый, но честный мир золотодобычи на Аляске противопоставляется алчному миру дельцов и рвачей без чести и совести. Разумеется, симпатия читателя находится на стороне главного героя, чуть было не потерявшего душу в кислотной среде финансовых воротил, однако сумевшего ради любви, подобно Мюнхгаузену, вытащить самого себя за волосы из ядовитого болота миллионных прожектов и баснословных сделок. Но Лондон описывает выдающуюся личность, каких в реальном мире очень мало. В один день отказаться от гигантского состояния ради простой жизни в деревне, возможно, могли бы многие. Но не сожалеть об этом спустя несколько лет, быть по-прежнему уверенным в правоте сделанного шага, вот это, по моему мнению, было бы исключительно трудно. А главный герой романа ни о чём не сожалел.

Он является единственным по-настоящему объёмным персонажем. Три четверти книги вообще не было ни единого другого действующего лица, чья роль не была бы эпизодической. Появившаяся позже девушка, которую полюбил Время-не-ждёт, определённо не является эпизодической фигурою. Но мы видим её исключительно глазами самого протагониста.

Думаю, в багаже человека, который любит читать и интересуется американской литературой XX века, несколько романов Джека Лондона — элемент обязательный. «Время-не-ждёт» отличный кандидат для включения в план на чтение.

Хорошо, когда книга ставит какие-то вопросы и на них отвечает. Хуже, если книга не ставит вопросы. И совсем не здо́рово, если она вопросы ставит, но ответить на них не может. С моей точки зрения, именно это произошло в случае с романом Александра Викторовича Иличевского «Чертёж Ньютона». Замахнувшийся на нахождение точки соприкосновения науки и религии, «Чертёж...» лишь выдал итог, отдалённо напомнивший финальную сцену «Насти» Владимира Сорокина. Итог, который я, к сожалению, не могу никак интерпретировать.

Сюжетная основа заключается в поисках пропавшего отца его сыном. Отец — известный поэт, знаток истории, бродяга, нон-конформист, мыслитель и безработный, а сын — физик, специалист по тёмной материи (кстати, есть ли такие?). Несмотря на изобилие многословных, образных описаний взглядов, привычек и познаний исчезнувшего родителя, его образ не становится хоть сколько-нибудь цельным. Он так же бесплотен и непостижим, как ду́хи, время от времени попадающиеся на глаза его отпрыску. Более того, чем завершились поиски не ясно. То есть сын даёт понять, что раскрыл тайну, но я-то нет! И, думаю, значительная часть читателей, если таковые у романа имеются, испытают схожую с моей проблему.

А ещё, мне показалось, что некоторые сцены и другие элементы повествования или избыточны, или вообще не продиктованы сюжетной необходимостью. К примеру, романтической линии в романе нет. Хорошо. Но зачем тогда роман начинается с размышлений о предпочтениях папаши с сыном в части женской антропометрии и географического происхождения? Это не имеет никаких последствий в дальнейшем. Зачем написана картина странных взаимоотношений сына с бывшею женой? Она как пуговица на спине у рубашки. Совершенно ни к чему. А путешествие в Неваду к сектантам за телом тёщи? Хотя ладно, в этом случае ниточки в дальнейшее развитие действия можно протянуть. Но очень тонкие.

На самом деле, как мне показалось, главный герой произведения не сын-физик, и не его пропавший отец-лирик. Главный герой «Чертежа...» — это Иерусалим. Самая большая часть текста посвящена его географии, мифологии, привычкам, чёрточкам, деталям; его людям, нынешним и ушедшим; его многочисленным завоевателям и обороняющимся. Да, местами это познавательно и удивительно. Как странно, что на таком крошечном пятачке земли самым плотным образом спрессовались эпохи. Весь Израиль в длину 470 с чем-то километров. Я, за выходные съездив из города к себе в долинку на одну ночь, наматываю без малого столько же.

Однако и описания Иерусалима, и вообще весь текст, переданный через уста физика тёмной материи, оформлен в такой витиеватый, сложносоставленный язык, что он довольно быстро утомляет. Мало того, что не очень интересно эту книгу читать, так ещё часто приходится из конца фразы возвращаться к началу, потому что пока её читал, она вся рассогласовалась и утратила стройность.

Хотя всё это, конечно, исключительно моё не очень-то экспертное мнение. Кому-нибудь другому «Чертёж Ньютона» может принести гораздо больше удовольствия, чем мне.

Если верить экспертам, скандинавская литература вообще, и норвежская в частности за свою историю переживали много периодов расцвета. Я не уверен, что один из этих периодов мы наблюдаем сегодня, хотя и сейчас скандинавам есть, чем похвастаться, но начало XX века совершенно точно вошло в историю, как золотое время северного исторического романа. Обычно крупнейшим именем того периода называют шведку Сельму Лагерлёф. Да, её «Сага о Лёвеншёльдах» хороша. Но, прочитав «Улава, сына Аудуна из Хествикена» работы Сигрид Унсет, я теперь считаю только её королевой скандинавской семейной прозы.

В «Улаве...» есть три сцены, где талант писательницы по созданию чистейшего, благородного драматизма заставляет читателя переставать дышать. Я испытал невероятное эмоциональное напряжение, вместе с героями находясь в этих сценах. Происходившее настолько захватило меня, что я не мог анализировать причины этого. Потом, перечитав эти страницы ещё раз, я уже увидел и прекрасный язык, богатый без вычурности, и умело, подробно выстроенные декорации, усиливающие эффект происходящего. Но, самое главное, это то, как сюжет Унсет резонирует с личным опытом и убеждениями каждого взрослого человека. В общем, очень легко поставить себя на место её героев, и ощутить дуновение ужаса, представив, что это происходит с тобой, и это лично тебе необходимо сделать мучительный выбор.

Герои Унсет в уложении с традициями классического произведения страдают. Не стоит ждать от романа лёгкого чтения, ни о каком счастливом конце, разумеется, не может идти и речи. Но как же здорово созданы персонажи. И второстепенные, и, конечно, главные.

Сам Улав, человек цельный и ответственный, но сложный и далеко не святой. Его метания и боль так понятны зрелому мужчине, они вызывают сочувствие. Его судьба — «впрягся и тащу» — в той или иной степени проецируется практически на каждого. Главный женский персонаж, Ингунн, дочь Стейнфинна, жена Улава, вызывает не меньше сочувствия, особенно, наверное, у женщин, которым более понятны и, возможно, покажутся оправданными некоторые явно несчастливые решения. Я прочитал статью Вики про Унсет. Там есть её юношеское фото. Она была очень красивой девушкой, с широко посаженными большими глазами, чёткой линией губ и мягкими чертами лица. Ингунн я потом видел именно такой.

И, наконец, друг Улава — Арнвид, носитель мудрости и бескорыстный помощник. Может быть, влюблённый в Ингунн, но так и не выпустивший своего чувства на поверхность. Через него писательница предлагала читателю задуматься о нравственности, о том, что должно делать человеку перед лицом Бога и людей.

Да, роман говорит о христианской морали. Действие разворачивается в средневековой Норвегии, в обществе очень богобоязненном. Жизнь была основана на вере. Она обеспечивала соблюдение законов, направляла и позволяла легче принимать невзгоды. Тогда веру не воспринимали так поверхностно и снисходительно. Я не знаю отношения самой Унсет к вере, но мне показалось, что она писала текст душой. Рассуждения, вложенные ею в уста персонажей, особенно ближе к финалу, заставляли меня постоянно прерываться и перечитывать их повторно, а иногда и большее число раз. Уж больно они хороши и трогают за живое.

В общем, «Улав, сын Аудуна из Хествикена» — это, по-моему, потрясающий исторический роман с мощным эмоциональным зарядом, рассказывающий о величии человеческого духа.

«Остров Сахалин» мне понравился. С моей точки зрения, это отличный постапокалиптический роман о мире, в котором после мировой войны, стёршей с лица Земли Россию, США и почти все остальные государства, удалось сохранить относительную видимость порядка лишь Японии. И как будто мало было военной катастрофы, за нею последовала мировая эпидемия страшной заразы, в считанные минуты превращающей тысячи людей в кровожадных зомби.

По своей форме «Остров...» представляет из себя дорожный роман. Главная героиня, японка с русскими корнями по материнской линии, оказывается на Сахалине, перешедшем после гибели России под юрисдикцию новой Японской империи. Главная героиня выполняет обязанности учёного, изучающего новое общество с целью моделирования возможного будущего.

Жизнь на острове для населения представляет из себя бесконечную, беспросветную мглу, наполненную страданиями и болью. Ведь он превратился в огромную тюрьму, где каторжане-японцы, бессчётные нищие китайцы и находящиеся на самом дне корейцы заняты преимущественно умиранием. Предприятия в качестве топлива используют вымоченные в мазуте трупы, так как они по теплоотдаче эффективнее и дешевле угля и их гораздо больше угля. Веркин без особой графичности, но очень ярко описывает быт острова.

Однако главное — это всё же приключения. У героини появляется спутник, один из оставшейся на планете дюжины русских. Вместе они пересекают остров вдоль и поперёк, преодолевая опасные препятствия и встречаясь с самыми разными субъектами. Мы видим, что человечество, пережившее конец света, перестало быть людьми. Это общество не вызывает сочувствия. Отдельные лица вызывают, но не все вместе. Поразительно, как Веркин оформил любовную линию. Она целиком остаётся за кадром. За всё время действия внешние проявления любви отразились, может быть, в трёх-четырёх фразах. Я такого не припомню ранее. Писатель дал мне возможность самому представлять развитие этих романтических отношений. Превосходно!

А ещё мне очень понравилось, что при всей трагичности итога для персонажей, Эдуард Николаевич не просто намекнул на надежду, он её преподнёс открыто. Правда для этого последнему настоящему человеку в новом мире недолюдей, последнему русскому, потребовалось, как две с лишним тысячи лет назад Христу, взойти на крест. Мир, приняв эту жертву, качнулся к будущему, которое должно быть лучше.

Помимо этого, роман привлекает тем, как Веркин конструирует социум в особых условиях. В «Острове...» очень тщательно продуманный мир, проработанный и детальный. Профессия главной героини — футуролог. Это позволило писателю естественным образом вложить в текст свои собственные размышления.

Правда я до конца не разобрался, зачем в роман включена линия добычи какого-то особенного металла, крайне дорогого и обладающего неопределёнными, почти волшебными свойствами. Если не считать пары эпизодов, где этот материал использовался в качестве платёжного средства, то вроде бы он и ни к чему. Но я мог просто что-то просмотреть по невнимательности.

По-моему, «Остров Сахалин» должен понравиться любителям мрачных фантазий и поклонникам путевых приключений.

Антологию французской маргинальной прозы первой половины XX века завершает роман Жана Жене «Кэрель». Это единственное крупноформатное произведение сборника, опубликованное позже других — в 1947 году, и очень сильно от них отличающееся.

В более ранних произведениях описывались самые разные извращения, в том числе совершенно безобразные, попросту больные. Не было в них лишь одного — мужской гомосексуальности. А вот в произведении Жене, бывшего уголовника, вора, проведшего в тюрьмах немалое количество времени, на первый план выходит именно гомосексуализм. Автор знал о проблематике, так сказать, не понаслышке — он сам никогда не скрывал, что является педерастом.

У Жене очень необычная писательская манера. Он сочинял длинные, разветвлённые предложения, но при этом очень красочные и тонкие. Описательные фрагменты, либо передача переживаний персонажей, таким образом, уходят в мельчайшие нюансы, заметить которые мог только очень зоркий глаз, и это роднит «Кэреля» с литературной классикой. Иной раз я ловил себя на мысли, что даже в самом себе такая детализация эмоций почти невозможна. Себя воспринимаешь крупными категориями: я бываю зол, весел, расстроен, сосредоточен, воодушевлён, но у Жене каждое из этих состояний препарируется почти на молекулярном уровне. Это одновременно и притягивает к тексту, и отталкивает от него.

Более того, Жан Жене неоднократно считал необходимым обратиться к читателю непосредственно и что-то разъяснить, или обратить внимание на какое-либо обстоятельство, буквально представляясь в тексте, как «автор».

Сюжет выстроен на фундаменте переплетающегося полового влечения нескольких мужчин друг к другу и совершаемых ими преступлений. Эти мужчины — они или моряки, каменщики, полицейские: мускулистые, сильные, напористые; или юноши: пугливые, робкие, слабые. То есть примерно такие, какими бы могли представляться гомосексуалисты. Главный герой — Кэрель, он как раз из моряков и преступников. Я не буду останавливаться на событиях книги, скажу лишь, что иногда планы наплывают один на другой, и трудновато понять хронологическую последовательность событий.

Интересно, как в «Кэреле» происходит стилистический сдвиг, обусловленный специфичностью романа: все те прилагательные и глаголы, которые привычно ассоциируются с женщинами, у Жене используются для описания внешности и действий мужчин. Например, они кокетливы, игривы и соблазнительны, они могут чем-нибудь вильнуть, или что-то выпятить. А вот женщины у автора — существа пугающие, разрушительные для духовной близости персонажей, и, самое главное, совершенно чуждые. Или безликие, незаметные и ненужные.

Автор гомосексуалист, пишущий о гомосексуалистах; разве можно сомневаться в его выводах по глубоко прочувствованной им теме? Так вот, каждый из его героев надломлен, почти каждый из них страдает, потому что ощущает свою инакость, как ошибку, повод для стыда, позор. Что не мешает им активно эту самую особенность эксплуатировать.

Прошло довольно много времени. Сегодня признаться в отсутствии симпатии к гомосексуализму — всё равно, что бросить вызов социуму. Однополая проза давно вышла из ниши маргинальности, став мейнстримом. Роман Жана Жене вызывает интерес, как минимум, с точки зрения исторической перспективы.

Содержание «Дамского острова» лаконично, но всеобъемлюще описывается в последней строчке пролога известной матерной поэмы, которую приписывают Ивану Баркову. Не могу её здесь воспроизвести, но она легко ищется.

Технически «Остров...» нельзя считать французской маргинальной прозой первой половины XX века, так как он опубликован в 1896 году. Но дух игры, как считают многие, важнее правил игры, так что не стану оспаривать обоснованность включения этого произведения в антологию.

Я сначала не мог понять, что за такая форма странная у повествования: как будто я читаю хаотично поданные фрагменты сценок, куски путеводителя, перечни улиц, магазинов и заведений. Я даже подумал, что это подготовительная «рыба» для драматической постановки. Однако потом, заглянув в комментарии переводчиков, я узнал, что «Дамский остров» — это раздутый до 80 страниц, углублённый синопсис ненаписанного романа.

Действие романа происходило бы на вымышленном острове французской принадлежности, жизнь которого напоминала потаённые мечты мальчика-подростка в период полового созревания: чтобы сотни ненасытных женщин всевозможных антропометрических данных изнемогали от желания немедленно отдаться в самых непристойных положениях. Плюс, чтобы все женщины были трибадами и могли быть временно заняты друг другом, ведь мужчинам надо когда-то восстанавливать силы.

Всё это было бы в некотором смысле забавно, если бы не несколько обстоятельств. Первое, и самое вопиющее, заключается в отвратительной педофилии на страницах этого произведения. Думаю, написав такое сегодня, Пьер Луис совершенно точно подвергся бы уголовному преследованию, и поделом! Совершенно возмутительно. Я понимаю, это всего лишь памятник из истории литературы. Будь это хоть трижды пародия, как-то не по себе.

Второе обстоятельство — эскизность. Это не рассказ, не повесть, не эссе, не новелла. Это просто неравномерно исполненный текст. Как я уже упомянул, синопсис, страдающий ожирением. И относиться к нему серьёзно я не могу.

Третье же обстоятельство, мешающее поискам хоть чего-то хорошего, — это отсутствие чувства меры. Всё в «Острове...» очень избыточно, чрезмерно. Если честно, я затрудняюсь ответить на вопрос, имеет ли этот писательский продукт хоть какую-то художественную ценность.

При этом Пьер Луис несомненно писатель, чьему перу принадлежат несколько довольно известных работ. И поэт ещё к тому же. И переводчик. То есть человек в литературе неслучайный. И хотя все его публикации имеют чувственный или порнографический характер, думаю, прочие книги должны быть лучше, чем эта. Практически любая книга будет лучше, чем эта.

Вторая повесть в сборнике французской маргинальной прозы первой половины прошлого века так же, как и предыдущая, была опубликована под псевдонимом. Даже не под псевдонимом, а под кличкой — Lord Auch — более подходящей затюканному школьнику, рассылающему сообщения о ложных минированиях, нежели «мыслителю-теоретику», как отрекомендован составителями сборника её автор Жорж Батай, и кем он на самом деле являлся. Только после ухода писателя из жизни «История глаза» стала публиковаться с именем Батая на обложке.

Собственно о содержании повести я имею сказать лишь то, что это около 50 страниц дичайшей порнографии, когда-либо мною прочитанной. Причём, если в моём представлении порнография должна приводить к сексуальному возбуждению потребителя, то «История глаза» ничего, кроме отвращения, как мне показалось, вызвать не может, так как всё в ней гиперболизировано до уже невыносимой степени. Я не уверен, была ли такова авторская идея, но что получилось, то получилось. Маргинальная проза на все 100 процентов.

Тем любопытнее, как много в произведении находят глубоких смыслов и прочих удивительных граней профессиональные вивисекторы текстов! Тут стартовая точка отсчёта пост-модернизма, феномен обезличивания текста до степени «смерти писателя», да и «смерти читателя» тоже, тут научный подход в проведении стилистических экспериментов. Это крайне интересно, и я готов согласиться, что недостаточно образован и интеллектуально развит, чтобы всё самостоятельно понять. Но остаётся вопрос: а мне нужно ли вот это понимать, будь то самостоятельно или при помощи литературоведов и гуру литературного анализа? Я отвечаю: нет.

Ещё более меня удивило довольно бледное языковое исполнение «Истории...». Там где, к примеру, у Арагона под плёнкой нецензурщины и истерики очевиден большой писательский дар, то у Батая лично я не вижу ничего. Такую повесть мог бы написать я, могли бы написать вы, да кто угодно мог бы написать при условии достаточно изощрённо-извращённого воображения, знаний грамматики и нормального словарного запаса. Хотя я, естественно, могу ошибаться. Я уже признавался выше, что обладаю посредственной способностью к интерпретации текста.

Возможно, заслуга Батая, написавшего не только «Историю глаза», но и другие произведения, уже более крупного формата, схожие по проблематике, заключается в том, что на разожжённый им огонь пошли другие. Мне стало интересно, читал ли Батая Владимир Сорокин? Потому что есть у него в стиле что-то батаевское, как я сейчас вижу; прежде всего в «Сердцах четырёх». Только сложнее сконструированное и красивее изложенное.

Если в этом сборнике из четырёх произведений французских авторов маргинальность идёт по нарастающей, ей-богу, я боюсь читать дальше!

Однажды, споткнувшись об одну из статей Вики и провалившись в скользкую, узкую норку бессчётных ссылок, я обнаружил себя читающим аннотацию к сборнику произведений французской маргинальной литературы XX века. В него включены четыре произведения разных авторов, на сегодняшний момент считающихся вполне себе «классиками» французской словесности. Что мы можем понимать под маргинальностью? Конечно, секс, физиологию и насилие. А что ещё когда-либо могло шокировать общество?

Каждому из авторов переводчики присвоили меткий ярлык. Первым в сборнике представлена короткая повесть Луи Арагона — «основоположника социалистического реализма». Это действительно большая величина в литературе. Видный поэт и прозаик, коммунист, награждённый Ленинской премией. Популяризатор Советской литературы во Франции, регулярно публиковавшийся в нашей стране.

Однако, на момент написания повести «Лоно Ирены» (1928г.) Арагон пока ещё увлекался литературным сюрреализмом, что не могло не определить как форму, так и содержание этого короткого произведения.

Я не говорю по-французски, но в английском переводе повесть называется «Irene’s Cunt», то есть мы можем предположить, что на русском название произведения было существенно смягчено. Я не знаю, почему это было сделано, и чего стеснялись переводчики, если на первой же странице мы встречаем очень образное выражение «дети ###### в рот устриц». И в дальнейшем в повествовании рассыпаны многочисленные матерные слова. Но это не самое главное.

В произведении просматривается сюжет и некоторые действия, однако они вторичны по отношению к стилистике: один молодой человек, оказавшийся на грани нищеты, приезжает к родителям в небольшой городок, где мается от безделья и эротического томления, параллельно наблюдая жизнь хозяйства, которым управляют женщина и её дочь под бессловесным взглядом разбитого параличом в результате заболевания сифилисом старика-отца этой женщины. В целом — очень французская сцена.

По-моему, автор исследует различные характеристики полового влечения, причём именно его социально порицаемые грани. Всё это оформлено в нервическую, если не сказать истерическую, манеру изложения. Арагон рассматривает (иногда буквально) и изучает тот самый орган, обозначенный в имени повести, при помощи которого приводятся в действие изначальные, глубинные алгоритмы внутри человека, орган — великий манипулятор. Женщины, в том числе и та самая Ирена, имея свои — хммм — лона, обладают огромными возможностями управления как мужчинами, так и другими женщинами. И вовсю ими пользуются, рождая в рассказчике, как мне показалось, чувство беспомощности и опустошения.

Повесть ушла в печать под псевдонимом, и до самой смерти Луи Арагон отказывался публиковать её под своим именем. Наверное, он хотел дистанцироваться от этого этапа творческого пути. И в самом деле, от социалистического реализма и Ленинской премии повесть «Лоно Ирены» бесконечно далека.

Книга «Красные цепи» не является ни своеобразным, ни, тем более, новаторским произведением. Она скроена по лекалам многочисленных европейских и американских романов ужасов, что особенно наглядно проявляется в финальной части. В то же время издание имеет над своими предтечами одно неоспоримое преимущество. «Красные цепи» написаны образным, богатым русским языком. При всех недостатках, проникших, как мне показалось, в работу Константина Образцова, именно с языковой точки зрения поводов придираться я не вижу. Написано славно!

А вот и те самые «но», которые я могу перечислить. Во-первых, по моему мнению, имеется перегиб с мрачностью. А точнее, недостаток путей её передачи читателю. Кроме дождя и замусоренных дворов-колодцев атмосферу нуара в романе ничего не создаёт. Наверное, Санкт-Петербург — не самый солнечный город Российской Федерации, особенно не рубеже осени и зимы, но хотелось бы использования более широкого арсенала средств для ощущения мрачности. Только атмосферных осадков и «убитых» дворов на 500 страниц мало.

Во-вторых, в «Красных цепях» как-то многовато всемогущих. В мире действительно есть с пяток человек, чьи возможности по-настоящему велики. Один из этих людей нам даже хорошо знаком. Но и подобные личности не всесильны. Поэтому сложно поверить в то, что так легко можно получать различные ресурсы и прятать кое-какие события. Да что там, это попросту неисполнимо. Впрочем, сочтём таковое необходимым художественным вымыслом, особенно в части существования тайных наднациональных организаций, не являющихся государственными структурами.

В-третьих, есть, есть-таки незначительные претензии к редактуре. К примеру, «Кардинал проводил их до двери кабинета, […], и когда они уже перешагнули порог, вдруг спросил: Кстати, Родион, хотел спросить...» Спросил-спросить. Надо было бы вместо «спросить» использовать, скажем «поинтересоваться», «полюбопытствовать» или какой-нибудь иной подходящий глагол. Мелочь, естественно, но лично меня задевает.

Сюжет держит в напряжении от начала и до конца, если не считать того, что в развязке есть сцены совершенно явно подразумевающие не письменный текст, а видеоряд — этакий зомби-апокалипсис. Конечно, многое по сюжету можно понять заранее. Даже я, читатель с не самым сильным логическим мышлением, смог самостоятельно догадаться практически обо всём ещё до кульминации. Но это не мешает получать удовольствие от действия. Герои «Красных цепей» не сказать, что сильно яркие, зато активные и выносливые.

Как я понял, дело в романе не доведено до конца — зло не искоренено и с оптимизмом смотрит в будущее. Что же, придётся читать продолжение и поверить на слово одному из обозревателей, сообщившему, что «сиквел не уступает оригиналу», тем самым продемонстрировав незнание значения слова «оригинал».

Самый большой вопрос по этой книге, на который ответа я не нашёл, заключается в том, как сама автор относится к своей героине. Должен ли я, по замыслу писательницы, сочувствовать Майе Абрамовне Клоцвог или напротив — негодовать, узнавая о событиях её жизни? Или, так сказать, убедиться в неприемлемости чёрно-белого восприятия мира?.. Не знаю.

Очень маленький роман Маргариты Михайловны Хемлин, названный по фамилии главного действующего лица, представляет из себя монолог, в котором женщина рассказывает о жизни от юности до старости, прошедшей среди родных, но одновременно далёких и чужих людей.

Роман эксплуатирует тему еврейства в советском обществе 50-70 гг. XX века. Как сказано в аннотации, «Со всеми отягчающими историческими обстоятельствами. Как реальными, так и мнимыми». Спасибо, что нашли в себе силы (совесть) признать, что в книге где-то, что-то, как-то, в некоторой степени, до определённого предела может быть художественным вымыслом и не соответствовать имевшейся на тот период времени действительности.

В Майе Абрамовне, по формулировке всё той же аннотации, «одни видят роковую красавицу, другие — безрассудное чудовище, третьи — расчётливую авантюристку». Красиво изложено. Судя по тому, что я прочёл в книге, эти яркие определения могли быть заменены одним единственным словом русского языка из трёх согласных, одной гласной и мягкого знака. Впрочем, каждый человек выбирает стратегию выживания исходя из условий среды. Так что я не буду бросаться в Клоцвог камнями.

Совсем наоборот, я испытываю симпатию к женщинам, у которых несгибаемая воля и характер, позволяющий исповедовать принцип «биться-бороться». Поэтому многочисленные невзгоды, сыпавшиеся на героиню с печальной регулярностью, и, в конечном итоге, сделавшие её глубоко несчастною, пробудили в моей душе чувство сожаления. Несмотря на, возможно, неправильные решения в ключевые моменты судьбы, Майя Клоцвог заслуживает снисхождения — она хотела как лучше, причём даже не для самой себя.

Сопутствующий момент: книга издана Всероссийской государственной библиотекой иностранной литературы. Странно, да? Ведь Маргарита Хемлин была россиянкой. Но самое странное не это. Не так давно, в волну рецензий на книги о теории перевода и правилах русского языка кто-то из пользователей обронил замечание, что в книгах сегодня есть примеры неправильного употребления пары «одел-надел». Я ещё, помнится, подумал, да ну, не может такого быть. Может. «...мама разложила эти платья на кровати, чтобы одеть на себя и меня...» Более того, чуть ниже: «...наш дом оказался разрушен полностью до тла...» И дальше по тексту есть изрядное количество мелких лексических и стилистических огрехов. Подумав, я решил, что это преднамеренно, вроде как сама главная героиня в монологе ошибается, а не корректор просмотрел.

Я считаю, книгу будет интересно прочесть тем, кто интересуется еврейской эстетикой, а также любит сухой, лишённый всяческих излишеств, стиль повествования.

Книга «В обличье вепря» трудна для восприятия и архитрудна для понимания. Первое происходит из-за манеры повествования, второе — из-за бесчисленного множества символов, аллюзий и параллелей.

По мере чтения моё отношение к роману колебалось от раздражения и разочарования к энтузиазму и обратно. Так много ингредиентов в этом произведении, и каждый из них по отдельности будет оказывать на любого читателя положительное или отрицательное воздействие.

Вообще, весь роман построен вокруг мифа об охоте на калидонского вепря, но этот миф преподносится, во-первых, более на метафизическом нежели физическом уровне, а, во-вторых, в преломлении также другой эпохи и других событий.

Первая часть, касающаяся исходного мифа, изложена в таком стиле, будто её написали Г.Л. Олди или любимый мною Андрей Валентинов. При этом она преднамеренно перегружена невероятным количеством сносок, по объёму превосходящих авторский текст. А если добавить к ним комментарии переводчика, расположенные в конце книги, то процесс чтения первых 150 страниц начинает напоминать перемещение в глубоководном водолазном костюме по дну непроницаемого потока.

Самое неприятное, по крайней мере для меня, это катастрофическая нехватка эрудиции и знаний по теме. Ладно, я не знаю названий десятков различных античных амфор и ёмкостей для питья, это ерунда. Но я же не знаю и морально-этического кодекса эпохи. В общем, в некотором смысле вводная часть «Вепря...» имеет образовательную ценность.

Потом повествование выныривает уже в новом времени: война и первые послевоенные десятилетия. Сюжет вращается вокруг жизни известного поэта Сола Мемеля (у него имеется прототип в реальности, хотя роман, конечно, это не биография). Интересна подача действия Норфолком. Он вообще не делит его на различимые планы. События разных лет и в разных местах переплетаются даже в рамках одной и той же главы. Это мне понравилось. Как показалось, автор добивается поразительного эффекта, когда читатель может охватить взглядом жизнь Мемеля единомоментно, разом.

Война в этой книге, разумеется, не такая, как мы привыкли видеть в хорошей родной литературе. Но неудивительно, ведь это разные войны. Вторая мировая и Великая Отечественная не тождественны и даже, если взять на себя смелость подумать, в некоторых аспектах антагонистичны. Однако какой бы война ни была, она перемалывает жизни. То же самое произошло с тремя еврейскими молодыми людьми в «Вепре...». Первого она сделала гением, второго безумцем, третью неприкаянной, и всех вместе — несчастными. У каждого был свой калидонский вепрь, да и не один. Более того, каждый был не только охотником, но и загоняемым. Норфолк ведёт своих героев к катарсису через муки доставляемые ими себе и друг другу.

Язык произведения, конечно, доставляет большое удовольствие. Текст плотный, точный, прекрасно описывающий как места действия, так и переживания персонажей.

Если я что-то вынес из книги, то это не очень поддаётся формулированию. Она на самом деле трудна для усвоения. Возможно, кто-нибудь сможет понять её лучше меня, и тогда книга откроет новые, не замеченные мною грани.

Вторая часть трилогии о жизненном пути очеловеченного космического корабля по имени «Злая собака» совершенно ничем не отличается от первой. На самом деле, их можно было бы и не разделять на два самостоятельных произведения, так как ни временного перерыва, ни существенной смены декораций между двумя частями нет. Зато из-за разделения автору поначалу пришлось многократно напоминать читателям, что там было в первом томе.

Тем не менее, при всём этом, на мой взгляд, вторая часть слабее. По той причине, что одноплановые приключения начинают приедаться. Сюжетные повороты не меняются, одно да потому — появление угрозы, безвыходное положение, неминуемая гибель, спасение в последний момент.

Читается книга всё равно очень быстро, потому что чего-чего, а динамики «Арсеналу ножей» хватает с излишком. И с героями, какими бы плоскими они ни были, на протяжении стольких страниц сживаешься и начинаешь им сочувствовать. Тем более, Гарет Пауэлл в этой части трилогии поместил пару относительно душещипательных сцен, хотя и решённых очень просто. Например, капитан корабля после ряда трагических событий душевно сломалась, сидит в прострации и смотрит в потолок. Грустно. Однако, достаточно небольшого, на полторы странички, духоподъёмного, но крайне пресного и банального разговора с другим персонажем, чтобы капитан снова прониклась чувством ответственности и вскочила в седло.

О, про капитанов. Одного из них в книге зовут капитан Вронский. Имя не приводится, так что, возможно, и Алексей. Прекрасно, что автор «Арсенала ножей», очевидно, начитанный человек, но я не могу серьёзно относиться к капитану космического корабля Вронскому!

Сами корабли ещё более очеловечились. Теперь «Злая собака» знает, что такое «нагие плечи» и умеет ими виртуально поводить, умеет показывать средний палец и говорить противнику «хрен тебе» ! В общем, на фоне персонажей-людей именно корабль, что удивительно, имеет наиболее глубоко раскрытую автором личность. А вот главный антагонист, как ни печально, напротив, очень скучна и не интересна.

Кончается «Арсенал ножей» прямо посредине сцены. То есть между ним и завершающим серию романом, видимо, не будет и пятисекундного перерыва.

Я, казалось бы, написал только свои негативные впечатления о романе, но всё же обязательно прочту и заключительную часть трилогии, когда она появится в фонде библиотеки. Я даже сделал заявку на комплектование этим произведением. Со слегка порозовевшими щеками могу признаться, что мне нравится «Злая собака»...

PS Кстати, в оригинале имя корабля — 'Trouble Dog' (я предполагал, что 'Mad Dog'). То есть не то что бы «злая», а, скорее, «вредная», «беспокойная» или «проблемная». Но тут я готов согласиться с переводчицей. «Злая собака» звучит лучше, да и таблички на воротах «Осторожно, злая собака» общеизвестны.

Очень давно я не читал космическую фантастику, уже много лет. Но вот у меня в руках книга с отличной, броской суперобложкой, и я по-настоящему захвачен действием! «Угли войны» — это роман, который лучше всего описывать последовательностью таких фраз: ну, они такие раз, а потом она такая бац, и он такой хрясь, а потом эти как бдыщ, а дальше всех накрыло и всё взорвалось!

О сюжете можно сказать, что он распрямляется стремительно и мощно, как пружина. Нет времени подумать об обоснованности тех или иных действий и вводных. Какая война, почему война, ради чего война? Что за организации управляют обществом, и правдоподобна ли такая модель? Это не важно. Главное, война была и, может быть, возобновится, что позволяет персонажам переживать головокружительные приключения.

Я, являясь гуманитарием до патологической степени, нахожусь в идеальном положении для читателя научной фантастики в целом, и романа Гарета Пауэлла в частности. Говорят мне о существовании каких-то «высших измерений», и ладно, принимаем на веру. Летят ракеты с боеголовками, начинёнными антиматерией, ну и пускай летят, наверное, таковые существуют. Главное, чтобы интересно было, и повествование не отпускало!

Так как роман довольно камерный, действующих лиц в нём не так много. Говорить о глубокой проработке характеров, разумеется, не приходится, но свою функцию они выполняют исправно, в скором темпе производя многочисленные поступки и деяния, которые не дают тексту провиснуть, а читателю заскучать.

Но именно с одним из типов персонажей у меня связана единственная серьёзная претензия к этой книге. Важными участниками романа являются хуманизированные космические корабли. Сам по себе ход, конечно, не нов. (Никак не могу вспомнить название рассказа, где разум погибшего астронавта был интегрирован в систему управления кораблём, написанного, кажется, ещё в 40-50гг. то ли Азимовым, то ли Брэдбери.) Однако, я не понял, для чего космические корабли Пауэлла, чьи «мозги» выращены из стволовых клеток людей, были настолько наделены человеческими чертами? Например, юмором, тщеславием, гордостью. Собственно эти грани их корабельной личности и мешали качественно выполнять боевые и спасательные миссии. Зачем корабли, способные решать миллионы задач в миллисекунду, ведут между собой мелодраматические разговоры, да ещё наряжая свои аватары то в костюмы греческих богов, то в разлетающиеся китайские платья? Мне кажется, Пауэлл решил, что ради эффектности текста и его эмоциональной загруженности в случае с очеловечиванием кораблей лучше пересолить, чем недосолить. Я бы предпочёл не обращать внимания, но уж слишком заметно.

А вообще, «Угли войны» — это натурально пачка «Дошика». Божественная еда в нужное время и при необходимом настроении. Не всё же питаться изысканными блюдами. Иногда лапша быстрого приготовления доставляет удовольствия в разы больше, чем какие-нибудь неведомые фритатты с лобстерами и икрой!

Да что там говорить, я уже забронировал в библиотеке продолжение!