Возможно, по мере новых открытий чудных, статья будет дополняться. А может, и нет.

Введение                       

Собрание сочинений Лавкрафта от "Иностранки"/"Азбуки"/"Эксмо" разлива 2010 года всенародно любимо и есть на полках у большинства людей, называющих себя русскоязычными фанатами Лавкрафта. Отрицать его привлекательность сложно: во-первых, представлен весь корпус текстов, включая фанфики Дерлетта (ну, конечно, безо всяких ошметков со дна демокритова колодца, вроде "Ibid" и "A Reminiscence of Dr. Samuel Johnson", но кому они, допустим, нужны, ошметки эти). Во-вторых, что-то порядка двадцати тысяч (если уже не больше) экземпляров совокупного тиража на каждый том пятитомника. Ну и, наверное, до какого-то момента это были самые доступные в ценовой категории книги Лавкрафта — поправьте, если ошибаюсь. Так или иначе, представленные в нем русскоязычные версии, думаю, вполне можно назвать "конвенциональным русскоязычным Лавкрафтом".

Казалось бы, апологии такому массовому явлению не требуются, но в 2019 году апология все-таки появилась. Апология на заведомо удачных примерах была призвана убедить читателя в том, что переводы, напечатанные в Азбуке, особенно хорошо передают стиль Лавкрафта, и ничего другого массовому покупателю не требуется. Особенно показателен диалог в комментариях: "Столько букв, да еще и билингва — не осилил " — "Спасибо, что признались. Весь текст всем и нет нужды читать. Главное — усвоить ту часть, что лучшие тусовки у нас в клубе самое полное собрание сочинений автора и в наиболее соответствующих авторскому стилю переводах — у «Азбуки».

Ну, конечно, формулировки "лучшие тусовки" и "весь текст и нет нужды читать, вы, главное, потребляйте" немножко коробят. Непрофессионально как-то. Ну да ладно. Еще раз подчеркну суть подхода апологии от "Азбуки": на заведомо удачных примерах показать свое превосходство. Подход вполне себе легко разворачивается в своей методологической сути "к избушке задом, к лесу передом" — то есть, сейчас мы на заведомо неудачных примерах продемонстрируем, что тусовки у "Азбуки", может, и лучшие, но к тому, что писал Говард Филлипс Лавкрафт, отношение имеют весьма опосредованное; и пусть AkihitoKonnichi мне друг, но истина, увы, дороже.

Тоже своего рода апология

Признаюсь сразу, я — большой фанат корпуса соавторских работ Лавкрафта. Ну да, тех самых, которые изрядное количество людей, называющих себя фанатами Лавкрафта, считает за необязательный довесок и чуть ли не неканон. Последнее представляется крайне досадным заблуждением. Почитатели «канона» забывают: Говард Филлипс Лавкрафт умел писать очень разные вещи (и при этом каким-то образом оставаться все тем же Говардом Филиппсом Лавкрафтом, вполне узнаваемым англоманом и любителем античности с угрюмым пантеоном иноздешних божеств, маячащим за плечами). Кстати, к слову о божествах: если исключить из «канона» тот же «Курган», крупную увлекательную повесть, родившуюся из скупого однострочного синопсиса писательницы Зелии Бишоп, можно так и не узнать, что Шаб-Ниггурат — материнское божество женского пола; ни в одном другом рассказе из условного цикла «ктулхианы» этого разъяснения нет — отсюда и идиотические ошибки в переводах, делающие из зловеще-изящной Черной Лесной Козлицы некого разухабистого «Козла с легионом младых». И ведь прижился же этот злополучный "козел" в фанатской среде, и до сих пор бродит из уст в уста — йа, йа! И кто-то даже порой берется доказывать, что на самом-то деле Шаб-Ниггурат бесполая, что это и мальчик, и девочка разом, и вообще настолько крутая особа, что выше всех этих ваших половых делений. Ну, наверное, автору-то в захолустном родном Провиденсе оно было виднее, как оно и чего? Автор-то этот английским по белому написал: "the All-Mother and wife of the Not-to-Be-Named One. This deity was a kind of sophisticated Astarte, and her worship struck the pious Catholic as supremely obnoxious" (см. оригинал). "Mother", "Wife" и, что самое окончательное, местоимение "her" не оставляют вообще никаких маневров для "козла" — все-таки во времена Лавкрафта пола было всего два, — но, тем не менее, в недавнем споре по этому вопросу меня пытались убедить, что я как-то неправильно читаю, что канон у автора "немного противоречивый" и оставляет "простор для вариаций". Ну да, ну да — у всего мира, значит, "Превосходящая Матерь" и "жена Неназываемого", а у нас, носителей особенной стати, конечно же, "козел", выгуливаемый на вариативном просторе. Удобный повод оправдывать ошибки времен девяностых — мол, "так прижилось".

Думаю, приведенный выше пример достаточно наглядно доказывает, что воспринимать произведения-коллаборации как «среднелавкрафтовские» или «не вполне лавкрафтовские» — дело пустое, ИМХО. Особенно для показушных фанатов конвенционального Лавкрафта, рвущих на себе рубахи. Так вот, на разнузданных тусовках "Азбуки" (за которые фанаты тоже не одну рубаху порвали) почему-то эти самые коллаборации пострадали пуще других лавкрафтовских текстов. Причем пострадали даже по первому огляду, без вчитывания в оригиналы. Но при подготовке недавнего собрания от "Феникс" довелось и в оригиналы попристальнее посмотреть. И тут внезапно открылось интересное.

§ 1             

Берем, ну, скажем, рассказ "The Disinterment".

В переводе В. Дорогокупли "Эксгумация" находим следующий пассаж:

цитата

Много раз, когда в наших беседах возникали паузы, я замечал, что он смотрит на мое распростертое тело с каким-то особенным блеском в глазах, очень похожим на выражение победного торжества, которое он почему-то избегал высказывать вслух, хотя был, несомненно, доволен моим вызволением из цепких объятий смерти. В эти долгие дни беспомощности, тревоги и уныния я постепенно начал испытывать новый, пока еще неясный страх совершенно иного порядка. Эндрюс меж тем уверял, что со временем я обязательно встану на ноги и обрету новые ощущения, едва ли ведомые кому-либо из людей. Меня не особо впечатляли его заверения, а их истинный зловещий смысл стал понятен мне лишь много позднее.

Существует также фанатский неподписанный перевод "Восставший из могилы", ходивший по Интернету во времена дремучи. Поглядим на него:

цитата

Когда в наших разговорах возникали паузы, я много раз замечал странный блеск в его глазах – блеск победного торжества, которое он никогда не высказывал вслух, хотя, как мне казалось, был рад тому, что я избежал объятий смерти. Понемногу к ставшему уже привычным чувству отчаяния от собственной беспомощности начал примешиваться новый, пока еще неясный страх. Эндрюс меж тем уверял, что вскоре я встану на ноги и буду чувствовать себя так, как большинству людей и не снилось. Однако его слова не подействовали на меня, а их истинный и страшный смысл я осознал лишь много дней спустя.

А вот такой у нас оригинал:

цитата

Many times during lulls in our conversation I would catch a strange gleam in his eyes as he viewed me on the couch—a glint of victorious exultation which, queerly enough, he never voiced aloud; though he seemed to be quite glad that I had run the gauntlet of death and had come through alive. Still, there was that horror I was to meet in less than six years, which added to my desolation and melancholy during the tedious days in which I awaited the return of normal bodily functions. But I would be up and about, he assured me, before very long, enjoying an existence few men had ever experienced.

Итак: "Still, there was that horror I was to meet in less than six years" — тут речь идет о том, что рассказчик, думая, что его родное тело все еще при нем, сетует на то, что хоть он и "мертв" для официальных реестров, и никто его насильно в клинику сажать не будет, проказа-то никуда не делась, и жить ему от силы лет шесть. То есть, что-то вроде:

цитата

Много раз во время перерывов в нашей беседе я замечал странный блеск в его глазах, когда он смотрел на меня, прикованного к кровати, — блеск победоносного ликования, которое, как ни странно, он никогда не выражал вслух; хотя, казалось, он был очень рад, что я прошел через испытание смертью и остался жив. Тем не менее, никуда ведь не делся тот недуг, с которым мне предстояло столкнуться вплотную в ближайшие лет шесть – ужасная проказа, – и это осознание, довлеющее надо мной, лишь усиливало опустошение и меланхолию в муторные, бесконечно тянущиеся дни ожидания возврата к моему организму нормальных человеческих свойств. Эндрюс то и дело напоминал мне, что уже очень скоро я встану на ноги и сполна вкушу радость существования, едва ли ведомую кому-либо из людей.

Как видно из сравнения трех текстов, неизвестный переводчик и Дорогокупля совершили одну и ту же — причем не самую типичную, скажем так, — ошибку в одном и том же месте. Заставляет задуматься, возможно ли такое, если предположить, что хоть кто-то из двоих видел оригинал, а не аккуратно переписывал за оставшимся в тени анонимности предшественником.

§ 2             

При дальнейшем изучении нехорошее подозрение о том, что переводчики оригиналов в глаза не видывали, почему-то только крепнет. Берем рассказ "Дневник Алонсо Тайпера". Берем пустяковейший для перевода момент из оригинала:

цитата

They were signs I could not recognise, and something in their vaguely Mongoloid technique hinted at a blasphemous and indescribable antiquity.

Существует фанатский сетевой перевод — неподписанный и с весьма изрядной долей выдумки. Смотрим в него:

цитата

Эти знаки не были мне знакомы, более всего они походили на средневековое монгольское письмо, что уже само по себе говорило о их невероятной древности.

Перевод М. Куренной из тома "Иностранки" выглядит так:

цитата

Я в жизни не видел ничего похожего на них, и еле уловимое сходство этих знаков с графемами старомонгольского письма[4] наводило на мысль о невероятной, невыразимой их древности.

[4] — это сноска, присутствующая и в электронной, и в бумажной версии книги. Сделана она на "старомонгольское письмо" и графемы оного. В чем же подвох? В оригинальном тексте Лавкрафта ни письма, ни графем... нет.

Перевод А. Бутузова (у которого тоже есть выдумки — например, "Pnakotic Manuscripts or of the Eltdown Shards" он лихим росчерком пера превращает в "полные тексты «Манускриптов Пнакта», или «Шестокрыл»", — но не в этом моменте):

цитата

что-то в их рисунке, отдаленно напоминавшем монголоидную технику письма, указывало на запретную и неизъяснимую древность.

Внезапно, это уже правильно. Суть того, что написал Лавкрафт:

цитата

То были знаки, которые я не мог распознать; нечто смутно монгольское в характере их начертания намекало на кощунственную и неописуемую древность.

§ 2,5          

Перед дальнейшим примером уместно сделать ремарку о стиле письма Лавкрафта. Стиль этот во многом продолжает традиции английской мистико-оккультной литературы середины-конца девятнадцатого века. Он бывает как сдержан и аристократичен, так и возвышенно-цветист, но одно неизменно — к просторечиям писатель прибегает лишь в случае художественной обоснованности (например, при передаче фонетических особенностей речи простолюдинов или малограмотных слоев населения). Увы, на это переводчики Азбуки, скажем так, кладут с прибором. Так, в переводе М. Куренной рассказа «The Curse of Yig» стилистически нейтральное «They fastened themselves on me» (о глазах, взгляде) превращается в совершенно неуместное «Они же вперились в меня до жути пристально». Да, слово "впериться", каковое госпожа Куренная очень любит (оно в ее переводах Лавкрафта мелькает не раз), является разговорным, просторечным. Гораздо более обоснованным выбором стала бы менее эмоциональная, нежаргонная форма «пристально смотрели» (ИМХО).

§ 3             

Но "впериться" — это, оказывается, вполне невинные шалости в сравнении с тем, что можно наблюдать в переводе "Ночного океана" за авторством Е. Мусихина. Здесь помянутая выше "лучшая тусовка", поистине, приобретает некий оргиастический, богохульный масштаб.

Глядим в оригинал:

цитата

I swam until the afternoon had gone, and later, having rested, walked into the little town. Darkness hid the sea from me as I entered, and I found in the dingy lights of the streets tokens of a life which was not even conscious of the great, gloom-shrouded thing lying so close.

Глядим в перевод:

цитата

Боже, каким наслаждением показалось мне в тот день купание в ласковых океанских волнах! Вдоволь наплававшись и выбравшись из воды, когда день уже клонился к закату, я вернулся в дом, немного отдохнул и отправился в поселок, куда прибыл уже затемно. И здесь, в тусклом свете уличных фонарей, я с неприятным для себя удивлением обнаружил признаки скучной и убогой жизни, которая никак не вязалась с близостью сокрытого сейчас во мраке ночи великого порождения Творца…

Не пускаясь в подробные разборы, здесь переводчиком придумано все — и восклицание с "Боже", и наслаждение, и великое порождение Творца. Плюс-минус адекватный перевод отрывка звучал бы так:

цитата

Я плавал до полудня, а позже, отдохнув, отправился в маленький Элстонтаун. Ночь скрыла океан от меня, когда я добрался, и в тусклом освещении улиц меня встретила жизнь, даже не осознававшая, похоже, что огромная и окутанная мраком стихия лежит так близко.

Возьмем еще пробу из оригинала:

цитата

It was, I thought, personified in a shape which was not revealed to me, but which moved quietly about beyond my range of comprehension. It was like those actors who wait behind darkened scenery in readiness for the lines which will shortly call them before our eyes to move and speak in the sudden revelation of the footlights.

И из перевода Мусихина:

цитата

Обретя форму, недоступную моему физическому восприятию, он невидимо и неслышимо витал надо мною. Точно так же стоящий в темноте за кулисами актер до поры до времени остается невидимым для зрителя; публика может даже не подозревать о его существовании — и вдруг он появляется на сцене, бросает в лицо залу страстный монолог, и сокрытая за кулисами тайна внезапно обрушивается на зрителя в ослепительном свете рамп…

Отличная такая бульварная проза — брошенный в лицо страстный монолог, ослепительный свет рамп. Ни разу не Лавкрафт, ибо в оригинале ничего этого нет. В оригинале было что-то вроде:

цитата

Думаю, он был воплощен в форме, недоступной мне, тихо передвигавшейся где-то за гранью моего осознания – точно театральный актер за пребывающей в тени декорацией, готовый выступить на сцену и начать отыгрывать предписанную роль.

В какой-то такой манере, призванной, видимо, перелавкрафтить самого Лавкрафта, написан весь перевод "Ночного океана". Зачем оно так — неизвестно, но субъективно по мне — вышло очень плохо, "не в строку". Ни Лавкрафт, ни Барлоу себе "страстных монологов" с "рампами" не позволили бы. Вообще, Мусихин в целом в Лавкрафта поглядывает очень небрежно. Так, в "The Trap" главного злодея действа зовут Axel Holm ("Аксель Холм" или даже, строго говоря, "Аксель Гольм"). Но в азбучном переводе он отчего-то "Алекс Хольм". Ну да, Аксель, Алекс — какая, в сущности, разница.

§ 4             

Ну, от "неканона" отойдем (кому он нужен?), погрызем немножко самый что ни на есть канончик канонический. Например, "Хребты Безумия".

Ниже будет процитировано сообщение ув. лаборанта Sprinsky, взятое отсюда:

"Но тут вот пришлось заглянуть в процессе редактуры — всего лишь пара строк эпиграфа к рассказу Майкла Ши, взятых из "Хребтов безумия", глава 11.

цитата

цитата

“They were infamous, nightmare sculptures even when telling of age-old, bygone things; for sho goths and their work ought not to be seen by h man beings or portrayed by any beings …”

Посмотрел, как оно переведено — открылись бездны. В итоге пришлось самому переводить, тоже с некоторыми отступлениями от оригинала, но насколько мог постарался быть ближе.

цитата

И если речь идёт о древних давно минувших вещах, то эти печально известные кошмарные скульптуры выделялись даже среди них, ибо не должно было шогготам и их деяниям быть изображенными кем-либо или оказаться доступными человеческому взору.

<...>

Остальные переводы. Мичковский*

цитата

Высекая эти кошмарные сцены, художник нарушал законы профессиональной этики, хотя и изображал события, уже канувшие в Лету: ведь шогготы и последствия их деяний явно были запретным для изображения предметом.

Откуда тут художник и его профэтика?

Бернацкая зачем-то совпадает с Мичковским**. Или наоборот (ну по крайней мере в текстах, доступных в сети, в бумаге у меня только Мичковский в синем трёхтомнике).

Брилова

цитата

Пусть эти скульптуры повествовали о событиях седой древности, автор их совершил кощунство: шогготы и их деяния не предназначены для глаз цивилизованных существ и никому не дано право сохранять их облик средствами искусства.

Откуда тут кощунство?"

*, ** — фишка в том, что никакого "перевода Мичковского" не существует. В трехтомнике от "Гудьял-Пресс" напечатан перевод В. Бернацкой, но авторство перевода указано неверно (собственно, в том томе каждый рассказ был приписан какому-то другому переводчику, что породило некоторую путаницу в атрибуции).

Так что же это получается, всенародно любимый перевод Бриловой, внезапно, содержит следы перевода Бернацкой? Ну да, почему бы и нет. Со всяким случается, осуждать никого не берусь. Забавно-то, собственно, даже не это, а то, что, открывая уже третий перевод той же вещи, внезапно находим следующее в данном моменте:

цитата

Скульптор, создавший те жуткие рельефы, совершил тем самым дерзость, ибо несмотря на то, что времена великой войны остались в далеком прошлом, ни одно разумное существо...

"Нарушение профессиональной этики", красиво ввернутое Валерией Бернацкой в далеком 1990-м году, оказалось креатурой живучей — и, подобно доктору Кто, обрело еще две, пусть и куда более емких, инкарнации: "кощунство" и "дерзость". Вот такой вот сломанный даже не телефон, а саксофон какой-то — с всевозможными джазовыми импровизациями.

§ 5             

Ну и напоследок, бо лонгрид уже и без того слишком "лонг", зацепим еще вот какой момент. Ниже цитируется отзыв лаборанта Zangezi к произведению "Врата Серебряного ключа":

"Философская сложность рассказа вызвала известные затруднения у наших доблестных переводчиков. Лучше всех справился В. Дорогокупля, чей вариант я бы назвал каноническим, если бы не некоторые упрощения лавкрафтианского стиля в сторону «твердой НФ». Так, "he slowly started the levitation of his envelope" здесь превращается в «перевёл корабль в предстартовый режим, запуская двигатель». Напротив, Н. Бавина блестяще разобралась с такими оборотами, чего не скажешь об абстрактной лексике. Ultimate Gate почему-то стали «Весьма Далеким Путем», Carter-facet превратился в «Картера-одномерку», хотя явно напрашивается «аспект». Не нашлось для Бавиной и редактора, поэтому вместо Байонны вылез какой-то Байон, а billion так и остался «биллионом», несмотря на то что в русском языке такого числительного нет. Вполне достойный, хоть и без особых изысков, текст и у О. Колесникова, а вот вариант Е. Любимовой я к прочтению не рекомендую. Переводчик откровенно не справился с многими пассажами, чего стоит «пятигранная звезда» вместо пятикратной, «зоны световых лет» вместо эонов***, Man of Truth как «достойный человек» и т.п.

"Некоторые упрощения лавкрафтианского стиля в сторону "твердой НФ" — это, если что, сказано очень мягко. Странно называть пресловутый envelope "кораблем", да еще и с каким-то там "предстартовым режимом", когда сам Лавкрафт намекает на нечто вроде кокона из жесткого света. Ну, то есть, совершенно потусторонняя лавкрафтовская технология межзвездного переноса, описанная предельно туманно и без уточнений, заменяется обычной такой "летающей тарелочкой" или вытянутой ракетой золотого века НФ с предстартовым режимом. Соответствует ли такая замена авторскому стилю, авторской интенции? ИМХО — едва ли. Затеняет ли она тот скромный факт, что Лавкрафт, на секундочку, фантаст-новатор своего времени? Да, затеняет. Но подобная "затеняющая" замена авторского стиля каким-то своим — это подход, прослеживаемый в большинстве (не во всех, подчеркну) переводов "азбучного" пятитомника.

*** — очевидно, что "зоны световых лет" появились от плохого распознавания текста с бумаги, обратившего "э" в "з", и на самом-то деле Любимова перевела все правильно, но лаборанту Zangezi такой вариант (очевиднейший) почему-то в голову не пришел. Ну а "Man of Truth" как "Достойный" — почему бы и нет? Всяко ж не "вперились"... Ну и про эоны вот еще немного, и тоже — в железобетонном каноне. Пусть уж будет, для полноты картины.

Заключение

Такой ерунды, критичной и не очень, можно нарыть еще вагон и маленькую тележку, но особенно сурово почему-то досталось именно текстам в соавторстве (я бы сказал, незаслуженно сурово, ибо некоторые из этих текстов я, опять же, люблю больше основного корпуса и Канона Канонного). Есть ли здесь мораль? Нет. Есть ли здесь призыв громко и показушно обвинить кого-то в чем-то? Тоже нет — с кем не бывает; все мы — люди, а люди заведомо несовершенны. И раз уж речь зашла о людях, то единственные их представители, к кому у меня есть некоторые претензии — это оголтелые фанаты пятитомника "Азбуки", которые, зайди разговор в социальных сетях о Лавкрафте, налетают всюду и громко кричат о том, как пятитомник "Азбуки" удобен, непревзойден и великолепен, и какое заведомо убогое, извините, г...но — любые остальные издания. Угадайте, что написали в комментариях под постом в группе СЗКЭО после того, как была показана электронка очередного готовящегося в этом издательстве тома Лавкрафта? Ну да, что-то вроде "Собрали какую-то группу бездарей за гроши переводить; нет бы Брилову, Дорогокуплю!". Что самое страшное, "Азбука", похоже, даже не платит этим людям, они вполне бескорыстны и их много.

Вот что значат в глазах массового читателя двадцать тысяч совокупного тиража.

P.S.              

Все-таки Дерлетту тоже досталось по всем фронтам. Не могу не упомянуть следующее: из-за знакомства с распространенным переводом Мусихина у лаборанта Фалкон даже случилась легкая непоняточка в части сюжета. Вот цитата из его отзыва со страницы произведения:

цитата

Отсюда у меня возникает странное объяснение загадочным утверждениям из завязки рассказа (которые никак не объясняются), что Этвуд раскрывает тайну ради спасения какого-то невиновного от преследования полицией. Мой вариант таков — тело «человека-крокодила» находят со следами огнестрельных ранений. Толерантная полиция возбуждает дело и ловит какого-то невиновного. ИМХО, довольно логичное объяснение.

У Мусихина, верно, можно почитать в русском тексте следующее:

цитата

У меня нет ни малейшего желания возвращаться к тайне дома Шарьера ни один здравомыслящий человек не стал бы цепляться за подобные воспоминания, а напротив, постарался бы как можно скорее от них избавиться или, в крайнем случае, убедить себя в их нереальности. И все же мне придется поведать миру о своем недолгом знакомстве с таинственным домом на Бенефит-стрит и о причине моего панического бегства из его стен, ибо я считаю своим долгом спасти невиновного человека, оказавшегося на подозрении у полицейских после безуспешных попыток последних найти объяснение одному слишком поздно сделанному открытию. Несколько лет тому назад мне довелось стать участником событий, немногие сохранившиеся следы которых ныне приводят в ужас почтенных обитателей города.

В единственной альтернативе, в переводе Серовой, это звучит так:

цитата

Первоначально у меня и в мыслях не было рассказывать или, тем более, писать о находящемся в Провиденсе доме Шарьера, в котором однажды ночью я сделал свое ужасающее открытие. И все же я просто вынужден хотя бы вкратце рассказать о своем знакомстве с домом по Бенефит-стрит, равно как и последующем поспешном бегстве из него, дабы не подвергать совершенно невиновных людей унизительной процедуре допроса в полиции, которая, пройдя по моим стопам, подтвердила факт обнаружения мною той чудовищной находки. Что поделаешь, волею судеб мне и в самом деле довелось первым взглянуть на то неописуемое, кошмарное зрелище, и, надо сказать, увиденное мною оказалось намного ужаснее всего того, что я повидал за все предшествующие и последующие годы своей жизни.

Оригинал:

цитата

I had never intended to speak or write again of the Charriere house, once I had fled Providence on that shocking night of discovery-there are memories which every man would seek to suppress, to disbelieve, to wipe out of existence-but I am forced to set down now the narrative of my brief acquaintance with the house on Benefit Street, and my precipitate flight there from, lest some innocent person be subjected to indignity by the police in an effort to explain the horrible discovery the police have made at last — that same ghastly horror it was my lot to look upon before any other human eye-and what I saw was surely far more terrible than what remained to be seen after all these years, the house having reverted to the city, as I had known it would.

Ну тут уж пусть рассудит читатель, кто справился лучше.

Небольшая вводная:

1) Спойлеры, много их.

2) Теоретизирование, много его.

3) С вероятностью в 95% этот диалог имел место не только в моей голове.

4) Комментарии приветствуются.

***

ГШ: Что в Джокере, который я вчера посмотрел-таки, было действительно хорошо на все сто — так это музыка, как раз такая, как я люблю (вложение: Frank Sinatra — That's Life.mp3)

ПБ: А в остальном как фильм?

ГШ: Ну, у него огромный потенциал, но все-таки ту же самую историю я бы на месте режиссёра рассказал несколько иначе. По меркам современного кино этот фильм достаточно крут, но пару болтов подтянуть бы — и было бы вот прямо совсем хорошо. Старый Де Ниро в роли саркастичного телеведущего вроде ничего особо и не делает в кадре, но дико хорош и всецело органичен. Хоакин выкладывается по полной. Остальные — статисты, но вот там есть как минимум одна сюжетная линия, которую при более удачном касте и лёгких поправках в сценарии можно было бы выкатить на одном уровне с главными двумя персонажами.И что ещё мне дико в фильме понравилось — то, что его действие происходит в 70-е — 80-е. То есть, никаких набивших оскомину гаджетов и айфонов.

ПБ: В общем, ты клюнул на эту удочку.

ГШ: Если бы я клюнул на эту удочку, я бы ничего в этом фильме не хотел изменить, я бы его просто употребил и сказал бы, что было нажористо, побольше бы такого.

ПБ: И после твоих правок он бы стал лучше? Чем?

ГШ: Придётся весь фильм подробно разбирать. Ладно. Достаём методичку Кэмпбелла и шпарим.

ГШ: Сначала разберём фильм в том виде, в каком он попал на экраны, попутно отметим слабые и сильные стороны, сделаем кое-какие пометки. Потом уже предложим правки.

Сначала по героям.

Главный герой (далее — ГГ для удобства) — тот, кто больше всего изменился: это Артур, потому что он превратился в Джокера.

Наставник даёт советы и снабжает оружием для будущих побед. Это толстый клоун, сослуживец Артура. Он дарит ГГ пистолет — после того, как ГГ избила шпана, потому что на улицах стало неспокойно. Артур отнекивается: "Мне нельзя, я же пью таблетки". Если бы он сам всегда имел доступ к огнестрелу, это бы не сработало. Ситуация с тем, что толстый клоун даёт парню, которого все считают немножко двинутым, ствол (и сам парень овечкой блеет — "не, не надо, я же псих") абсолютно бессмысленная, но она укладывается во взаимоотношения наставника и героя, поэтому работает.

Союзники помогают понять особый мир. У нас фильм-нуар, так что союзники почти все со знаком минус: приёмная мать Артура, богач Томас Уэйн, телеведущий Мюррей. Истинный союзник — Карлик, он смирился со своей позицией ненужного человека и нормально относится к ГГ.

Вестник — отдельно его может и не быть; это тот, кто обозначает проблему. Отчасти все это делают,но более всего это делают пьяные яппи, что дубасят Артура в метро; да и все, кто его в силу особенностей отторгает; в какой-то степени Артур сам себе вестник.

Оборотень: их тут целых четыре (фильм-нуар!). Мать — оказалась приёмной, использовала Артура, чтобы шантажировать Уэйна; положила его жизнь на алтарь собственной обсессии. Телеведущий Мюррей — Артур мечтал, что, когда попадёт на его шоу, его выслушают, на деле же Мюррей позвал его как фрика, чтобы высмеять в прямом эфире. Томас Уэйн — в публичных выступлениях меценат и благодетель, в реальности бьёт Артуру морду, просто потому что конкретно Артур, вот эта персонификация бедняка и неудачника, Томасу противен. Тульпа-негритяночка — мы-то думали, что Артур встречается с ней, а он это все вообразил (вот к этой линии у меня очень много претензий).

Привратник: тульпа-негритянка.

Плут: пожалуй, Толстый Клоун и Карлик, плуты со знаком "минус" и "плюс", а вообще, хорошего плута фильму не достаёт. Им бы мог стать сам Артур, но шутит он в фильме мало.

Тень: конечно же, Джокер.

ГШ: Теперь по этапам.

Сюжет тут не важен, важна фабула.

1. Обыденный мир. Два способа передачи: мир объективных событий и фантазии Артура о соседке / о том, что телеведущий Мюррей тепло примет его на шоу. Тут вообще все просто — если с Артуром происходит что-то наивное и хорошее, это мираж. Если что-то плохое — это реал. Кто-то говорит, что сцена, когда Артур убивает из пистолета пьяных яппи в метро — это, по такой логике, фантазия. Но нет, до этой сцены мы не видим у Артура ни одной деструктивной фантазии (от пистолета отказался), он склонен вредить только себе (бьётся головой о стекло), мечтает о том, чтобы его обнял Мюррей, чтобы его любила девушка, чтобы люди смеялись его шуткам.

2. Зов к странствиям:

Убийство заложивших за воротники яппи в метро. Резонанс в обществе — богачи говорят, что это трагедия и беспредел, но огромное количество бедного населения сходится на том, что убийца все сделал чётко.

3. Отвержение зова: Артур не бежит убивать яппи пачками, а то прикладывает пистолет к своему лбу, то прячет его, то боится полицейских, которые "просто хотят задать вопрос".

4. Судьбоносная встреча: ну тут их много, и все они — как бы со знаком "минус", см. разбор персонажей, пункт "оборотни".

5. Первый порог и 6.Испытания, союзники, враги. Артур пытается понять, стоит ли ему жить дальше в зоне комфорта, насилие как способ решения проблем его привлекает далеко не сразу. От мира иной раз проще спрятаться в холодильник, чем занять какую-то конкретную позицию.

7. Приближение к сокрытой пещере.

В несколько этапов: поход к особняку Уэйна —

поход в Аркхем за личным делом матери (узнает все грехи).

8. Главное испытание для Артура — как ни странно, не поход на ТВ-шоу в образе Джокера, и даже не убийство псевдоматери, а осознание, что негритянка не настоящая. Вот тут-то сюжет и даёт слабину.

9. Награда — "Мне спокойнее в психушке", говорит Артур в начале фильма; Джокера после убийства телеведущего Мюррея в прямом эфире арестовывают и увозят. Но на пути из-за бунтовщиков случается авария. Артура достают из разбитой машины, кругом одобрение, бунтовщики криками подбодряют его. Он выступает с пантомимой — его искусство наконец-то заметили и оценили.

10. Обратный путь — Тут все понятно, думаю, и так.

11. Возрождение — кровавая улыбка на лице Артура.

12. Возращение — поездка в машине полицейского, тут все логично; последнее интервью у психолога — "В этот раз мою шутку вы не поймёте"; ГГ смеётся только для себя — больше не исповедуется и не задаёт вопросы "я безумен или мир безумен".

ГШ: Ну и сцена, где Томаса Уэйна в конце убивает бандит-бедняк в маске клоуна — это чтобы напомнить, что вообще-то мы играем по правилам комикса, и после смерти родителей Брюс станет Бэтменом. Это фансервис.

ПБ: Ну, так-то оно так. Но вот тебе задачка посложнее. Опиши, зеркалом каких неврозов современного общества является этот фильм и прототипом какой прослойки общества является ГГ.

ПБ: а еще, в какие кино-эпохи фильм мог быть принят так же хорошо, как сейчас, а в какие — совершенно не принят.

ГШ: Так, по неврозам. Социальное неприятие; если ты не преуспел — ты неудачник либо псих; ГГ, по сути, не пария, он просто непроизвольно истерит, но ему не смешно; никто не смеётся вместе с ним — значит, он псих; он стыдится, всем подает карточку, где написано "извините, у меня проблемы с головой" — он согласен со своей характеристикой обществом, себя стыдится и ненавидит. Плюс проблемы отношений. Плюс расслоение населения на неудачников-психов и успешных; причём если ты не играешь по правилам, тебя приравнивают буквально к недееспособным; если ты зависим от этого мнения (тебе не плевать, что о тебе думает вон тот представительный дядя) — значит, сам себя не примешь. Плюс сми-неврозы, хайп-неврозы.

ГШ: Когда бы фильм не был принят — в любую эпоху, когда СМИ не имели такого огромного распространения и охвата, проблемы локального характера так и остаются личными проблемами, кого-то убили — плевать, в другом городе об этом не говорят. Короче, когда ты не знаешь, что где-то что-то творится — ты не примеряешь все на себя, не истеришь, живёшь своей жизнью, сам с чем-то справляешься или не справляешься, а так — посмотрел, узнал себя: "wow, he's literally me!" (в тонкостях-то это не всегда так, но смотрят обычно не на тонкости, а на поверхностный маркер, типа, "живёшь с мамой /не состоишь в отношениях").

ПБ: А как ты думаешь, если тебе понравился этот фильм, значит ли это, что ты эмпатируешь и тем неврозам, которые он затрагивает?

ГШ: Я даже скажу, чему я конкретно в этом фильме эмпатирую — тому, что общество показано как лицемерная формация с одной стороны и бросающаяся в крайности толпа с другой; ему плевать, кого на крест возносить — ангела или демона, да и склонится оно скорее к демону — у того рога вон как высоко торчат, всяко заметнее. O демоне будут говорить и плохо, и очень плохо — главное, будут говорить долго, а некоторым ведь только того и надо. "Долготу" обеспечит скорее плохой или жестокий поступок, чем акт добродетели. Общество любит своих психопатов, а вот обычный добрый человек, каким до поры был ГГ ему едва ли интересен, ненавистен даже порой.

ГШ: Так вот, что мне не понравилось, что бы я в фильме изменил. Дисклеймер: я люблю эксцентричные визуальные решения.

Начнём с простого. Линия с воображаемым романом с черной соседкой — это фиаско. Я понимаю, для чего она была нужна — подсластить пилюлю тем, кому "тяночку хочется", и напомнить норми, как важна их вторая половинка, с которой они пришли на этот фильм похрустеть попкорном. Но в итоге-то получилось ни нашим, ни вашим. Артура зачем-то сделали ещё более искусственно убогим, хотя он — хотя бы в предпосылках и в динамике — не такой. Можно ли назвать Артура маленьким человеком? Нет, маленький человек мечтает о том, чтобы купить себе шинель. А Артур хочет стать комедиантом на ТВ, вещать перед народом, срывать овации. О миленький соседке мог ленно мечтать некий условный приверженец шинели. В случае с Артуром такой расклад смотрится немного нелепо. Я бы скорее свёл его с некой клоунессой (коллегам по профессии всегда есть о чем поговорить, верно?), пришедшей ему на смену после увольнения с первой рекламной подработки. С тем же самым разбитым ранее шпаной плакатом. Но она — уверенная, реально знает, чего от жизни хочет (не сомневается, что существует), немножко наглая — такая, что не стесняется собственного громкого смеха. Через такого персонажа можно было бы чуть чётче отразить зарождение артуровского бунта, потому что местами (особенно в сцене обвинения Франклина) порой кажется, что сценарий не уверен до конца, оставить ли Джокера просто сумасшедшим, не интересующимся политикой и движимым личной обидой, или все-таки списать ему пару почти что революционных реплик, непонятно откуда на него снизошедших. В катарсисе, когда Артур бы понял, что его наставница — фантазия, то её нахальный образ "размазал" бы по себе — тут был бы и интересный обыгрыш андрогинного аспекта образа клоуна (и персонажа-Джокера), и подмигивание эскапизму, чьи адепты 1) падки, как правило, на яркие и экзальтированные типажи женских персонажей; 2) зачастую ищут в них себя. Да, конечно, тогда бы этот твист с тем, что девушка-то ненастоящая, был бы более раскусываемым (так как "Бойцовский клуб" слишком известен), но — и черт с ним, разве нет?

Что ещё не понравилось — очень тускло выделена линия, что таблетки в целом нормальному Артуру скорее навредили. Но тронуть таблеточную тему — слишком смело, ведь Америка сейчас весь этот социальный гнев только отупляющими транквилизаторами и наркотиками и сдерживает, показать чётко "брось таблетки и вылечи сперва душу" слишком рискованно. А так — кто-нибудь поверхностно выхватить посыл "да этот Артур просто недолеченным был, вот если бы его вконец заовощили, все было бы хорошо", и будет спать спокойно, и никакого "социального дна" не увидит, ведь в его квартале дешёвую медицину пока ещё не упразднили.

Ладно, а у тебя есть какие-нибудь соображения по улучшению? Как бы ты рассказывал такую историю? Представь, что тебя боссы из DC вызвали и сказали "ПБ, нам НУЖНО, чтобы Вы написали этот сценарий!"

ПБ: Я бы добавил сцену, как ГГ мастурбирует под вот эту песню. (вложение: Pink Floyd — Corporal Clegg.mp3)

ПБ: Ну а если серьёзно — я бы не убивал ведущего в прямом эфире, это слишком очевидно по-американски. Лучше было бы, если бы Джокер сделал это в перервые за кулисами — и пытался после рекламы сам вести это шоу как ни в чем не бывало, пока нарастает тревога в зале. Пиковый момент — не выстрел в голову, а труп Мюррея, падающий из-за кулис лицом вниз.

ГШ: Кстати, ДА, вот это ты отлично придумал. А как быть с линией девушки?

ПБ: Девушка была бы у меня обычной трудягой из отдела кадров, что пыталась бы свою "нормальность" и обыденность компенсировать общением с Артуром, но когда дело подошло бы к серьезным решениям, поняла бы, что это для неё слишком — потому что она все-таки слишком "нормальная". И я не стал бы стесняться того, что девушка в этой истории — просто формальность.

ГШ: Ну, это тоже неплохо, в принципе. Конечно, по мне тульпа-арлекинша, чей образ потом перенимает ГГ, эффектнее, но это комиксовое решение. А твоё — как раз-таки в духе твёрдого реализма

ПБ: Интересно, насколько таблетки на Западе — полная копия нашего алкоголя в кино.

ГШ: Да, у нас бы Джокер просто спился во дворе вместе с карликом. И в один прекрасный день разбил бы бутылку в припадке алкогольного делирия и разрезал бы себе щеки осколком, чтобы всегда улыбаться.

ПБ: Я о том, что это не надо объяснять. В русском фильме человек пьёт — вы понимаете, да? Все путем. В американском фильме человек стресс таблетками заедает — ну все ж мы на них, вы же понимаете, да? А вот таблетки в русском фильме — это надо объяснить, как и алкоголь — в американском. Помнишь серию в "Клинике", когда доктор Кокс пришел на работу пьяный? Чуть ли не самая драматичная серия во всем сериале. По сути, это событие, после которого ДжейДи повзрослел, как бы разочаровался в своём наставнике и отпустил его с миром. Эффект был бы абсолютно нулевой, если бы Кокс наелся транков. И абсолютно зеркальная ситуация в русском кинематографе — интересно...

С небольшим опозданием делюсь своими впечатлениями от встречи с Брином, прошедшей 29 марта в Московском доме книги на Арбате. Харизматичный человечище, зело порадовали его "naychnaya fantasteeka", критика костнеровского "Почтальона" ("мозги у него там к концу фильма закончились") и в целом небезынтересный юморной и здраво-критичный взгляд как на обстановку в мире, так и на собственное творчество. Вопросы от публики были главным образом нескучные, хоть зачастую и перекликались меж собой.

Грешным делом проволок с собой омнибус из "Золотой библиотеки фантастики", с "Прыжком в солнце" и популярным "Звездным приливом" под одной обложкой, и смог подписать у автора лично. На прощание пожелал писать больше крутых книг и долгих лет жизни

Вообще, очень интересный и познавательный опыт, побольше бы таких мероприятий — и чтоб не только в Москве.