Посмотрел вчера фильм «Юнга северного флота» о школе юнгов на Соловках и участии их в дальнейшем в боевых действиях. Очень хороший фильм, особенно рекомендую его после просмотра фильма «Сволочи», если вас случайно угораздит его глянуть. Чтобы, так сказать, все встало на свои места.
Так как обычно, я начинаю искать дополнительные источники по заинтересовавшему меня вопросу, то я нашел и прочел книжку воспоминаний Валентина Саввича Пикуля «Мальчики с бантиками». Пикуль, надо заметить для справки, обучался в этой школе и потом служил на боевых кораблях юнгой. Книжка оказалась интересной.
Но наткнулся в ней на одно место, которое вызвало сильнейшее чувство дежа-вю. Такое ощущение, что уже встречался я с подобным отрывком у того же Пикуля. Чтобы успокоиться, начал искать. Оказывается, действительно подобные отрывки у Пикуля встречаются, причем не раз, не два, а аж целых три. Вот судите сами:
Это отрывок из романа «Каторга»:
цитата
— Это еще что! — рассуждал Земляков. — А вот есть, братцы, такой «сусюр» в науке, чтобы узнавать, сколько сырости в воздухе. В машинке этой натянут женский волосок.
Когда сыреет на улице, он делается длиннее, а когда сухота — короче. Причем волос для науки берут только от рыжей бабы.
(Корней говорил о гигрометре физика Соссюра.)
— Да ну! — не верили ему. — Почто от рыжей-то?
— Сам не знаю, это великая тайна мировой науки. Но среди ученых большой интерес ко всем рыжим стервам. Как профессор где-либо увидит рыжую, так моментально клок волос у нее из прически выдергивает. Кричи она, не кричи, никакой городовой не поможет, ибо требуется от рыжих баб пострадать для науки.
А это отрывок из романа «Из тупика»:
цитата
— Господин мичман, — спросил, — а правда это, что в гигрометрах работает человеческий волос, как пружина?
Глаза Вальронда прищурены во внимании на шкалу показаний:
— Да. Правда. Причем не просто волос, а — женский!
— Вот те на!
— А разве ты не знал?
— Нет. А почему волос от бабы, ваше благородие?
— Он тоньше мужского и более… Как бы это тебе объяснить? Женский волос лучше мужского, потому что более нервно, если можно так выразиться, воспринимает влагу.
— Чудеса! — сказал Бешенцов, качая головой.
— Причем, — усмехнулся Вальронд, — волос годен только от рыжей женщины. Так что, дорогой, если тебе попадется рыжая стерва — сразу рви ее за патлы… Нам, бедным россиянам, все пригодится!
А вот третий отрывок, из повести «Мальчики с бантиками»:
цитата
Зайцев отправился гулять между рядами столов, источая запах одеколона.
— Значение службы погоды в нынешней войне неизмеримо возросло. От метеосводок зависят действия армий и флотов, зависит исход битв на воде и в воздухе. Перед вами — гигрограф, прибор для автоматической записи влажности воздуха. Его действие основано на свойстве человеческого волоса укорачиваться или удлиняться с изменением влажности в атмосфере. Причем, как выяснили ученые, лучше всего реагирует на влажность рыжий волос.
Класс дружно обрадовался:
— У нас Финикин рыжий! Если его два года не стричь, он весь флот обеспечит рыжими волосами. Можно за границу продавать!
Зайцев даже не улыбнулся.
— При всем моем уважении к товарищу Финикину, должен сразу его огорчить. Волосы для приборов берутся от рыжих женщин.
Век живи — век учись.
— А почему от женщин, товарищ лейтенант?
— Женский волос мягче, восприимчивее и эластичнее. Подойдите к столу. Спокойнее, без давки. Вот он, этот прибор, который так важен в морской метеорологии. Он же позволяет кораблям вовремя избежать взрывоопасной сухости или влажности в погребах, где хранятся боеприпасы.
Мдааа… Сильно видать в свое время Пикуля торкнуло знакомство с гигрометром…
Удивительно, насколько иногда бывает прихотливой цепочка ассоциаций в человеческом мозгу.
Все началось с того, что недавно довелось тут на сайте упомянуть роман Леонида Соболева «Капитальный ремонт». Читал я его довольно давно, но некоторые сцены из него вспомнились довольно живо. Особенно самая первая. Сцена, надо сказать, очень хрестоматийная. Немолодой, неряшливый, толстый пехотный штабс-капитан едет в вагоне поезда с гардемарином Морского Корпуса. Несмотря на разницу в званиях и в возрасте, штабс-капитан неожиданно обнаруживает то незримое превосходство «людей моря» над сухопутными, которое обычно заметно проявляется при контакте моряков со своими сухопутными «коллегами», пытается бунтовать и выказать презрительное отношение, но довольно быстро пасует и в конце даже попадает под невольное обаяние мальчишки-моряка. Уж не знаю как сейчас, но тогда в детстве мне показалось, что симпатии автора, несмотря на его снисходительное подтрунивание над, в сущности, неопытным и хвастливым пареньком-гардемарином, целиком на стороне флотских.
Мысль об этом, «интересном» аспекте отношений моряков с прочими представителями человечества надолго овладела мной, и несколько дней я напряженно об этом размышлял.
Вспомнил еще отечественный фильм «Следую своим курсом», где командир десантной группы, плывущей на военном эсминце в Севастополь, пехотный майор, измотанный долгим пребыванием на передовой, моментально звереет, видя в каких, относительно неплохих на его взгляд, условиях пребывают моряки. Довольно долго он всячески выказывает свое презрение экипажу корабля, цедя сквозь зубы «Рюмочки-графинчики…» (особенно его взбесил обед в кают-компании на белых скатертях со столовыми приборами). Но в конце, как вы понимаете, он все-таки убеждается, насколько тяжела и опасна служба на боевом корабле и, как мне показалось, меняет свое мнение.
После этого мне не давала покоя мысль – не было ли такого произведения на моей памяти, где подобная ситуация была бы выражена более выпукло и заметно.
И вспомнил.
Когда-то я читал рассказ англоязычного автора про то, как американские летчики во время военных действий, столкнувшись с британским моряком с торпедного катера, сочли его штафиркой и штабной крысой, насмехались над ним и даже взяли с собой на боевой вылет, с намерением поиздеваться над ним в тот момент, когда он обделается от страха. Но моряк, сущий подросток, держался молодцом, сноровисто стрелял из курсового пулемета, куда его поставили после его слов, что он на своем катере имел дело с пулеметом "льюис", и в чем-то даже поколебал мнение летчиков на его счет. Далее американский летчик в качестве ответного акта вежливости был приглашен на торпедный катер во время боевого выхода. И вот тут ничего не подозревающий летчик испытал совершенно животный ужас от того, что ему пришлось пережить. Ибо не ожидал совершенно, с какой смелостью, граничащей с безумием, и удалью воюют на море люди, которые показались ему сначала трусами и недотепами. В итоге летчик несколько раз орет от страха, а в момент кульминации самоубийственной торпедной атаки на предельно малой дистанции на транспорт противника под огнем крейсера прикрытия так вообще теряет сознание и заблевывает англичанам весь их катерок. В общем, в конце летчик совершенно изменил свое мнение и в финале купил англичанам с торпедного катера шикарную выпивку.
В ходе долгих поисков и гугления я определил все-таки и рассказ, и автора. Автором оказался не кто-нибудь, а сам Уильям Фолкнер. Рассказ называется «Turnabout» (в русском переводе «Полный поворот кругом») и был впервые опубликован в субботнем номере Evening Post 5 марта 1932-го года. Действие рассказа происходит во Франции, в Первую Мировую войну. Американские летчики – представители корпуса бомбардировщиков из США, прибывшие для помощи Франции. Мальчишка-англичанин – гардемарин с торпедного катера дивизиона легких торпедных катеров эскадры Ла-Манша.
Финал рассказа, увы, оказался очень трагическим. Торпедный катер со всем экипажем пропадает без вести в очередном боевом походе. Потрясенный вестью об этом, американский пилот во время очередного вылета слетает с катушек и предпринимает совершенно безумную атаку на замок, где находится штаб немецкой армии, которая оканчивается удачно. Его награждают.
Превосходный рассказ, просто превосходный.
В детстве, когда я читал рассказ, у меня почему-то сложилось впечатление, что действие его происходит во Вторую Мировую, а не в Первую, как оно есть на самом деле. Тем паче было интересно взглянуть, как выглядит самолет американцев и торпедный катер англичан. Благо, сейчас есть такая вещь, как интернет и гугл.
Самолет опознать было легко, так как в тексте рассказа он прямо называется – «хэндли-пейдж» (Handley-Page). Правда, модификаций такого самолета, как выяснилось довольно много, но в английской википедии в статье конкретной модели — Handley Page Type O — на основании некоторых описаний из текста рассказа, прямо говорится, что в рассказе Фолкнера фигурирует именно этот самолет. Вот он.
На носу самолета виден тот самый пулемет, за который летуны посадили подростка катерника. Между прочим, в то время этот дальний бомбардировщик-биплан был самым большим британским самолетом и одним из крупнейших в мире. Например, его сопоставляли с «Ильей Муромцем» Сикорского. Так что заносчивость летчиков из рассказа Фолкнера некоторым образом даже объяснима.
А вот с торпедным катером дело обстоит не менее интересно. На основе опять же некоторых деталей из рассказа, забугорные источники делают вывод, что катер, на котором действовали смельчаки-британцы из рассказа – это торпедный катер HM Coastal Motor Boat 4. В русских источниках его еще называют 40-футовым CMB Торникрофта. На это указывают кое-какие подробности, упомянутые в рассказе – упоминание о плоскодонности, способ которым выстреливается торпеда (с кормы катера по специальному желобу торпеда сбрасывается тоже кормой назад, при этом сразу же запускается ее двигатель и она начинает движение по тому же курсу, что и катер, причем катер должен при этом конечно сманеврировать, чтобы собственная торпеда не поразила его). Надо отметить — один из первых торпедных катеров в мире. Вот он.
Но это рисунок. А мне хотелось обнаружить реальную фотографию этого катера. И надо сказать, поиски увенчались успехом. Вот фотография реального 40-футового торпедного катера Торникрофта из экспозиции Имперского военного музея в Дуксфорде близ Кембриджа.
Но на этой фотографии при таком ракурсе, к сожалению, не так хорошо видна длина катера. Немного времени, потраченного на гугление, и вот уже нашлись другие снимки этого же катера.
Вот.
И вот еще.
Удивительно, но катер, изображенный на фотографиях – один из тех, которые участвовали в знаменитой атаке английских торпедных катеров на Кронштадт на рассвете 18 августа 1919 года. Семь 55-футовых катеров CMB, один 40-футовый и восемь гидросамолетов поддержки с авианосца “Виндиктив” (Vindictiv) дерзко атаковали корабли Балтийского флота в Кронштадской гавани. Как известно, результаты этой атаки были для англичан не самыми удачными. Кроме повреждения одной торпедой линкора “Андрей Первозванный” (спущен на воду в 1906 г.) и потопления старого крейсера “Память Азова” (спущен на воду в 1888 г.), служившего плавбазой подводных лодок, русский флот не понес больше никаких потерь. А вот потери англичан оказались очень серьезными: в течение какого-то получаса три из восьми торпедных катеров потопила артиллерия эсминца “Гавриил”, два затонули во время отхода от полученных в результате обстрела повреждений и еще один катер экипаж сам пустил ко дну из-за аварии (у него взорвался мотор). Таким образом, погибли 75% катеров, а 9 членов их экипажей попали в плен! Кстати, среди погибших оказался и лейтенант Бремнер, один из тех троих моряков, что выдвинули в 1915 г. идею создания скоростных торпедных катеров. Но следует признать, что, несмотря на это, данная атака остается исторической, как один из примеров удачного первого применения торпедных катеров. Для моряков Советского Союза так это было вообще одно из первых столкновений с новым оружием.
Командовавший операцией английский коммодор Огастес Эгар (Augustus Agar) находился именно на том одном 40-футовом катере, который, по некоторым источникам, в саму гавань не входил. Атаку остальных семи 55-футовых катеров возглавил Клод Добсон (Claude Dobson). Поэтому 40-футовый катер оказался одним из тех катеров, которые смогли уйти после атаки. И именно этот катер, восстановленный и обновленный, находиться сейчас в экспозиции музея в Дуксфорде. Вот такие дела.
Остается дать слово Леониду Соболеву, с которого начался наш рассказ, и который лично находился в этот достопамятный день на линкоре «Андрей Первозванный»:
цитата
Днем сигнальщикам приходилось до слез напрягать зрение, на рассвете — до боли в ушах напрягать слух: в рассветной мгле самолеты обнаруживались по гудению в высоте (звукоуловителей тогда еще не было).
Такое гуденье в бледном небе и разбудило Кронштадт в три часа сорок пять минут 18 августа. Небо гудело от края до края. Прерывистые линии светящихся пуль пронизывали его во всех направлениях. Лучи прожекторов, бесполезные уже в рассветном сумраке, лихорадочно метались в облаках.
Бледная неясность рассвета, томительное гуденье скрытых в небе самолетов, звонкое тявканье орудий, перебивающих друг друга, огненные столбы свистящих бомб, разрывающихся в городе, в гавани, на воде и на стенках, самая внезапность и мощность этой невидимой атаки были зрелищем диким, фантастическим и волнующим.
Глаз не поспевал следить за разрывами бомб. Сознание не поспевало отмечать последовательность событий, И, как всегда в жестоком бою, время исчезло: не то оно остановилось, не то мчалось в бешеном темпе. Казалось, все происходило сразу: ослепительно и взмывающе ударил в грудь теплый воздух, а в глаза — белый свет бомбы, взорвавшейся в двух саженях за нашей кормой: тяжело ухнул где-то справа, за стенкой гавани, — и за белыми трубами учебного судна "Океан" поднялся огромный столб воды, а когда он сел, далеко за ним, прямо на воде, встало ровное и высокое пламя, и кровавый столб его осветил спокойную воду. Но понять, почему на рейде, прямо на воде, стоит, полыхая, огонь, стоит и не оседает, — помешало щелканье неизвестно откуда направленных пуль, тарахтевших по броне боевой рубки. Старший помощник кинулся за рубку, увлекая нас под ее броневую защиту.
По темной воде гавани, в неверных отблесках рассвета, залпов и взрывов, с необычайной скоростью скользил неуловимых очертаний предмет необъяснимый, чудовищно быстрый на поворотах. С него-то и летели к нам пули, непрерывным дождем стучавшие по броне рубки. "Гидроплан!" — крикнул кто-то, и дула орудий резко опустились вниз, ловя "предмет", чертом вьющийся в тридцати саженях от них.
И тут надо добрым словом помянуть Льва Михайловича Галлера — командира "Андрея Первозванного". Спокойствие не изменило ему и в этой неразберихе невиданной атаки. Он рванулся к казематам орудий, перебежав под ливнем пуль, и крикнул: "Не стрелять! Заградители!" — и крикнул вовремя: в горячке боя готовы были удариться в воду снаряды, а ударившись — неминуемо отскочить от нее рикошетом и попасть в стоящие в том углу гавани заградители, до палуб набитые минами...
Рядом с мостиком вдруг всплеснул широкий столб воды, и "Андрей" тяжко содрогнулся. Глухо рокоча, вода полилась в развороченную в броне дыру, и на линкоре забили колокола водяной тревоги.
Все это произошло как бы мгновенно. Фантастичность этой ночи взрывов, залпов и непонятного пламени, стоящего прямо на воде, усиливалась этим необъяснимым быстрым предметом, скользящим по гавани. В эти мгновения можно было предполагать самые невероятные вещи. И мысль согласилась с догадкой, кинутой кем-то среди взрывов: гидроплан! Гидроплан, самолет, снабженный поплавками, спустился в гавань — гидроплан, вооруженный торпедой!
Но это, как узнали мы позже, был один из ворвавшихся в гавань быстроходных торпедных катеров — новое, рожденное в конце империалистической войны оружие, еще неизвестное нам. Восемь таких катеров были приведены в Териоки, на финский берег, нависающий над Петроградом, в тылу его морской крепости Кронштадта. Восемь минут требовалось на перелет самолетов от Биорке до Кронштадта и двадцать — на переход катеров из Териок до Кронштадтской гавани. Граница была слишком близко, заманчиво близко, чтобы не использовать такой близости.
Не зная этого нового оружия, мы могли воспринимать события этой ночи только так, как мы их и приняли: всем казалось, что враг только в воздухе, что все эти взрывы и пули сыплются не иначе как сверху. Мы слишком привыкли связывать следствие — взрыв — всегда с одной и той же причиной: с воздушным налетом. Так и на этот раз никому не пришло в голову назвать быстрый предмет на воде иначе как "гидроплан", и врага мы могли искать только в воздухе.
Некогда в этой колонке я приводил коротенький синопсис про Колумба и подводных жителей. Ничего серьезного, так разминка мышления. Но сегодня с удивлением обнаружил одну очень любопытную вещь. Вот для сравнения цитаты:
Две цитаты из моего синопсиса:
цитата
Корабль плывет уже долгое время, но люди в его чреве дышат свободно и без затруднений. Пораженного Колона знакомят с волшебным устройством, которое позволяет это. Оказывается, благодаря тайному знанию секты ионитов и дьявольскому мастерству врача, под нижней частью корабля, которая скрыта под водой даже когда корабль находится в надводном положении, привязано стадо крупных акул, кровеносная система которых содержит вживленную систему трубок, которые заведены внутрь трюма. Там специальное приспособление позволяет выделять часть кислорода из крови рыб и подавать его в отсеки «Левиафана», не нарушая круг кровообращения. Благодаря этому хитроумному методу судно с людьми на борту может сколько угодно долго находится под водой.
цитата
Большая часть ионитов живут под водой. Им сделана операция, в ходе которой человека и рыбу сращивают вместе, вырезав у человека легкие и объединив его кровеносную систему с рыбьей. Получившееся в результате существо может жить, и плавать под водой, используя специальные приспособления. Двое таких рыболюдей сопровождали «Левиафана», тайно перейдя на него с «Юнуса-бин-Меты». Все плавание они вели корабль и кормили акул под его днищем, сообщаясь с экипажем через люк в каюте врача.
А теперь небольшой отрывок, который случайно попался мне у писателя-мариниста Виктора Конецкого (которого я раньше не читал ни одной вещи):
цитата
Издательство «Казахстан» (Алма-Ата) в 1965 году напечатало книгу «В мире занимательных фактов», где отвело истории Джеймса положенные страницы. А друзья, зная, что я давно связал свою судьбу с пророком Ионой, сделали соответствующую выписку. Она подтолкнула соображение. Моя повесть об инженере, нашедшем способ подключать человеческие легкие к кровеносной системе кашалота, обретала все более реальные черты. Жизнь все удобнее укладывалась в миф, как Джеймс в брюхо кашалота.
Обратите внимание на то, что и у меня и у писателя упоминается Иона.
Вот оно как бывает. Скажу, что совершенно сей находкой раздавлен, увы мне!
Лет этак шесть назад позвонил мне знакомый с просьбой помочь советами. Сын его (надо заметить, почти мой ровесник), типичный недоросль, не мог справиться с черчением в техникуме. В ходе экспресс-опроса выяснилось, что рейсшины у них не было и самым тяжелым для них оказалось чертить самые обычные параллельные линии. Для этого им приходилось строить на своей прямой два перпендикуляра, отмерять на них положенные расстояния и проводить через добытые таким путем две точки свою искомую прямую. И это в простейшем случае — для ортогональных прямых. Для построения прямых, параллельных наклонным прямым, им приходилось извращаться еще пуще. Беглый допрос показал, что приемы, используемые в таких случаях, с использованием линейки и пары угольников, им совершенно неведомы. И вот принялся я им объяснять как это делается. В самый пикантный момент в кабинет (я был на работе) зашла моя девушка. А я как раз с надсадой вопил в телефонную трубку:
— Какие, какие!!! Да самые обычные, 30-60-90 и 45-90-45!
Девушка только глазами захлопала какое-то время. А потом ядовито поинтересовалась:
— И у каких это твоих знакомых такие "обычные" параметры, а?!
облако тэгов
