Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «ariel2» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Статья написана 3 декабря 2021 г. 23:46

Итак, подведены итоги конкурса рассказов к 100-летию Станислава Лема, членом жюри которого был автор этих строк (см. https://www.if24.ru/obyavleny-pobediteli-... ). Победителем объявлено три рассказа, но всего в финал конкурса вышло 16 произведений научной фантастики «малой формы»… Вот о них и хотелось бы поговорить.


К недостаткам этих рассказов можно отнести то, что в них практически нет четких сюжетов. Ну а раз нет сюжета — нет и «внезапной» или «неожиданной» развязки. За редким исключением мы имеем дело скорее с очерками, с абрисами возможного будущего, а не с «историями».

Заметим также: если судить по финальным рассказам, научная фантастика в значительной степени исчерпала возможные новые идеи. За ХХ век фантастами разных стран придумано так много всего, что физически трудно придумать что-то новое, чему в предшествующей литературе нельзя было бы найти прецедентов.

И это при том, что авторы финальных рассказов все как один умны, начитаны и в этом смысле вполне достойны имени писателя-философа, юбилею которого был посвящен конкурс.

Но хотя — с точки зрения истории научной фантастики — идеи большинства финальных рассказов не новы, они актуальны, более того — злободневны. В этих рассказах можно обнаружить две основные темы, и эта скудость лишь отчасти объясняется именем Станислава Лема, ставшего очевидным «камертоном» для творчества конкурсантов. Скорее, причина в окружающей нас жизни. Какие технические новинки действительно изменяют нашу жизнь на глазах? Каких чудес обещают «визионеры сингулярности»?

В сущности, все самое интересное происходит сегодня в двух областях: биотехнологии и айти. Вот и в конкурсных рассказах мы видим, во-первых, как трансформируется человеческое тело, и во-вторых, как человек взаимодействует с миром виртуальности и искусственного интеллекта.

С неба на землю

Как можно было предвидеть заранее, отношение к будущим технологическим преобразованиям нашего существования — скорее настороженное, пессимистическое, однако среди 16 рассказов — и в этом видится своеобразный парадокс, может быть, даже «диагноз нашего времени» — за одним исключением нет ни одной настоящей антиутопии. Технологические преобразования, которые затевают, руководствуясь лучшими побуждениями, не приводят к катастрофам, аду и ужасу без конца.

Удивительно, но нет ни одного рассказа о настоящем электронном тоталитаризме и цифровом концлагере. Джордж Оруэлл неактуален, и даже Франц Кафка — лишь на заднем плане. Скорее, предстоящее высокотехнологическое будущее вызывает у авторов — точнее, у их героев — чувства в диапазоне от тоски до отвращения. И часто — желание вернуться обратно: к «естественному состоянию», как и происходит в рассказе Андрея Кокоулина «Обратно», в котором мы видим реализацию пророчества Константина Циолковского: люди, избавившись от обычного тела, превратились в энергетические сущности, они летают между галактиками и питаются светом звезд, однако и среди этих сверхсуществ почему-то возникает чувство тоски и желание превратиться обратно в человека из плоти, в чем им помогают специальные хирурги. Герой рассказа подвергает себя такой «архаизирующей» операции, чтобы последовать за своей любимой (и в энергетическом межзвездном состоянии у людей сохраняется гендер, удивительно), но когда они встречаются в человеческом облике, девушка уже раскаялась и хочет обратно к звездам.

Кстати — даже для финальных рассказов идея «энергетического человека» неоригинальна, она еще присутствует в рассказе Евгения Бурова «Жажда», одном из немногих рассказов, в котором нет критического отношения к технологиям будущего, хотя рассказ тоже мрачный: на Земле произошла ядерная война, но выжившие стали «энергетическими сущностями», и вот герой проводит на другой планете археологические раскопки, реконструируя историю гибели космической богини, спешившей, но не успевшей на помощь Земле.

Бессмертие вам не понравится

Конечно, превращение в сгустки энергии — это слишком крутая фантастика, слишком отдаленное будущее, а в более близкой перспективе у нас радикальное продление жизни и омоложение, о чем повествуют такие рассказы, как «Ужин у Дельбрюка» Максима Маркова и «Черная машина» Романа Верховского. Опять же, чем плохо омоложение? Прямого ответа на вопрос нет. Вообще, важнейшая особенность всех рассказов финала — в них трудно разыскать рациональную, внятную мотивацию тех негативных эмоций, которую испытывают персонажи. Просто автор предвидит, что героям в этом высокотехнологическом будущем будет не очень уютно. В некотором смысле эти научно-фантастические рассказы все больше «лирические», «импрессионистские» — не по художественным приемам, а по тому, что авторы не столько развивают сюжет, сколько создают атмосферу. Вот, например, «Ужин у Дельбрюка» — где мы имеем серию бессюжетных бесфинальных историй про разные варианты бессмертия, например про реинкарнацию, которая приводит к вселению в камень, а затем узнаем, что жена главного героя была сделана бессмертной принудительно и в итоге покончила с собой, для чего ей пришлось растворить в кислоте свой мозговой чип.

Конечно, разговоры про изменение тела и продление жизни тесно связаны с социальной и политической проблематикой, прежде всего с очень болезненно переживаемым неравенством; это тоже одна из примет нашего времени. В «Черной машине» Романа Верховского мы узнаем, что есть разные формы бессмертия — для богатых (омоложение) и для всех (замена органов), и что завистливые демократические низы запрещают богачам доступ к омоложению.

В обоих рассказах проблематизируются отношения бессмертных людей с детьми: у героев Маркова нет детей в обычном смысле слова, герои Верховского пережили собственного сына, умершего от старости. Но все-таки еще важнее — неравенство.

Сопротивляясь Цукербергу

Теме социального неравенства также посвящен рассказ Ирины Рябиновой «Щербатые цветы», но тут тема чуть другая: привилегия «высшего класса» заключается в том, что он живет в виртуальной (точнее, дополненной) реальности; таким образом, пафос «Щербатых цветов» вырастает на перекрестии двух конфликтов: с одной стороны, это довольно карикатурное отвращение к «столичной богемной тусовке», противопоставляемой «обычным людям», и с другой — противопоставление виртуальность/настоящая жизнь. «Щербатые цветы» — не самый лучший, но самый социально острый рассказ финала, и, возможно, его надо рассматривать как объяснение того недоверия к технологиям, которое сквозит во всех рассказах: все эти инновации бессознательно воспринимаются как «барская затея» чуждых нам, простым людям, «креаклов» и «элит», которые и присвоят себе главные результаты технотрансформаций (станут виртуальными бессмертными), к тому же наверняка проигнорируют важные негативные последствия этих трансформаций.

Какие последствия? Например, в ходе «обессмерчивания» жертвуют личностью человека, так что в рассказе Алексея Михайлова «Отражение» умершего человека легко заменяют его двойником — никто и не замечает подмены.

Почти во всех перечисленных рассказах есть такой момент: для «нормального», «простого» человека естественно сопротивляться инновациям, стремиться «откатить» к старой, ламповой версии — и, в частности, потому, что, согласившись на трансформацию, человек начинает не в полной мере принадлежать себе, его начинают контролировать чуждые силы, например «корпорации». О стремлении выйти из-под их контроля хотя бы после смерти — рассказ Владимира Березина «Сайт без урла» (второе место по итогам конкурса), посвященный очень модной теме сетевых аккаунтов покойных людей. В рассказе Березина аккаунт умершего со всем содержимым является собственностью соцсети, искусственный интеллект продолжает вести его, общаться с родственниками и при этом вставлять в сообщения рекламные объявления; неудивительно, что герой рассказа мечтает, как бы уничтожить свою учетную запись после смерти.

В рабстве у гаджетов

Тут мы подходим еще к одной важной, разрабатываемой в финальных рассказах, теме — зависимости от мира информационных технологий, теме нашей неполноценности вне мира гажетов. В уже упомянутом рассказе Ирины Рябиновой московская тусовщица оказывается выброшенной из своей среды, поскольку из-за принятого на тусовке айти-наркотика у неё умирают «мозговые чипы».

В рассказе Михаила Гаёхо «Анна» (третье место) искусственный интеллект (ИИ) еженедельно толкает новую девушку под трамвай, предварительно заставив ее взять имя Анна, а ее бывшего мужа — фамилию Каренин. Сюжет кажется несколько нелепым, но впечатление производит мир, в котором все люди рабски подчиняются голосу гаджета-навигатора, даже если он приказывает лечь на рельсы. Что же, сегодня все мы являемся свидетелями того, как водители управляют автомобилем, рабски подчиняясь указаниям навигатора. Надо лишь немного фантазии, чтобы, глядя на такого водителя, вообразить «навигатор по жизни». Человек оказывается не хозяином своим поступкам, а рабски плетется, выполняя сценарий, созревший в недрах ИИ. Даже если этот человек, как в рассказе Гаёхо, следователь, свидетелей на допрос к нему вызывает искусственный интеллект.

Рассказ Артема Хлебникова «Потери» (победитель конкурса) обращает внимание на тот, в общем, известный, но плохо осознаваемый факт, что цифровая информация чрезвычайно уязвима и может быть легко потеряна.

Рассказ Алексея Андреева «Маза» эксплуатирует остроактуальную благодаря китайским экспериментам тему социальных рейтингов, причем, разумеется, — бойтесь, дети! — рейтинги развиваются крупными корпорациями: главный рейтинг «маза» назван в честь «Амазона». Параллельно в этом рассказе мы видим будущее США, в которых английский стал языком угнетаемого меньшинства.

В очень «лемовском» по теме рассказе Никиты Тропинина «Квалиа» рассказывается об изобретении метода искусственного наведения чувственных ощущений, в том числе оргазма, а в «Проблеме выгорания у светофоров» Павла Шейнина делается попытка представить, как могла бы выглядеть психиатрия для электронных устройств.

Россия настоящего в будущем

Лишь небольшая часть финальных рассказов посвящена не актуальной озабоченности грядущими технологическими инновациями, а следует канонам более традиционной научной фантастики — хотя и тут мы можем увидеть дыхание политической новостной ленты; так, в «Вихре» Ольги Толстовой мы видим, как колонисты на поясе астероидов устроили из своего мира «осажденную крепость» — и не хотят ничего знать об остальной человеческой цивилизации, даже стараются не задумываться, откуда берутся импортные товары.

«Будь ты проклят, Марс!» Дениса Дробышева — единственная антиутопия среди финальных рассказов: о том, как мнимый отлет россиян для колонизации Марса оказывается просто уничтожением лишних ртов; тема «мнимой эмиграции» — очень старая, примеры можно подбирать от «Дома в тысячу этажей» Яна Вайсса до «Райской машины» Михаила Успенского, но к этой старой научно-фантастической теме прибавились еще переживания за судьбу России, обреченной стать просто конторой по ремонту дороги из Европы в Китай (тема, любимая Владимиром Сорокиным), и, конечно, билеты на Марс в один конец от Илона Маска.

Ради справедливости — два совсем уже традиционных НФ-рассказа: «Нишрот Йегрес, посетитель Йара» Павла Пименова — о сложных проблемах освоения новой планеты с аллюзией на историю грехопадения и «Те, кто не бросает своих» Татьяны Минасян, рассказ очень «стругацкий», одновременно психологический и морализаторский — об экспедиции, потерпевшей крушение на Венере.

Краткие выводы

Тот факт, что большую часть из шестнадцати финальных рассказов составляют тексты довольно сходного тематического направления, причем это направление можно охарактеризовать как «умеренное сопротивление технооптимизму», представляется крайне симптоматичным, тем более что мы тут имеем дело не только с выбором авторов, но и с выбором отбиравших материал ридеров.

Противостояние технооптимизму — извечная функция научной фантастики, но для каждой эпохи у нее находится свой характерный повод, и тема нашего времени — изменения самого человека под влиянием биотеха и айти.

Заметим в скобках — ни один из авторов не задумывается о неэффективной работе новых технологий, об их побочных эффектах. Причина тревожности — не в этом.

Социальный контекст, в которых происходят эти изменения, авторов тоже интересует, но, как это, к сожалению, очень часто бывает в НФ, авторы конкурсных рассказов не хотят ничего придумывать про трансформацию социальных и политических реалий, наоборот — сатирический эффект возникает из-за наложения воображаемых будущих достижений техники на современные социальные реалии. В итоге отправкой людей на Марс в России будущего занимается жестокая служба безопасности, в Америке будущего разоблачают коррумпированных чиновников, собственностью на аккаунты умерших обладают великие и ужасные соцсети, подпольными лабораториями по омоложению распоряжаются металлургические корпорации, и т.д. В научную фантастику попал даже такой актуальный сюжет, как налогообложение сверхприбыли металлургов.

Таким образом, часть ответа на вопрос, почему фантасты опасаются инноваций, заключается в том, что они подозревают нынешние элиты в злоупотреблениях новыми техническими возможностями. Но это лишь половина ответа.

Вторая половина ответа требует психологического анализа личности типичного современного человека, находящегося в потоке изменений и с ностальгией вспоминающего «теплые ламповые времена». Рассказы, выставленные на конкурс памяти Станислава Лема, писателя, пытавшегося угадать черты будущего, но никогда не обольщавшегося им, хотя и не склонного к алармизму, являются ценным документом этой массовой ностальгии.


Статья написана 13 января 2021 г. 15:44

Повесть Н. Баранской «Неделя как неделя» (1969) – формально дневник научного сотрудника, но может быть первый действительно феминистический художественный текст на русском языке (собственно, это и принесло ему известность). Повесть о тяжелой женской доле, о том, как невозможно полноценно совмещать ответственность хорошего научного работника и домохозяйки, о несправедливости гендерного распределения труда, о том, что даже хороший, любящий муж так и норовит «сдвинуть» распределение семейных обязанностей, увеличив нагрузку на жену, так что приходится быть начеку, чтобы эта нагрузка не выросла слишком сильно. О том, что мужской мир работы конечно интересней, чем женский мир быта, и о том что мужчины хотели бы конечно запереть женщину на кухне. Героиня даже выступает на политзанятии говоря о невозможности соединить «мужские» и «женские» обязанности как о противоречии при социализме. Выходом же из этой коллизии является малодетность. У героини двое детей, но это больше, чем у любой другой женщины в ее лаборатории. Самая умная из коллег сделала аборт второго ребенка, чтобы не прерывать свою научную карьеру. Сама героиня отказалась от аборта второго ребенка в последний момент. Еще среди коллег упоминается старая большевичка, всю жизнь бывшая на службе родине – и сдавшая детей в детский дом. Важной частью сюжета является присланная демографами анкета, которую всех сотрудниц обязали заполнять — анкета должна помочь ученым ответить на вопрос почему женщины не хотят рожать. Повесть как бы является ответом на этот вопрос.

Что еще интересного в повести.

Работа.      Героиня волнуется, что не сдаст вовремя результаты испытаний, хотя это      зависит не от нее, а от дефицита ресурсов — от отсутствия времени на испытательном      стенде, на который очередь, поскольку он единственный в институте. Когда      же в работе стенда появляется свободно окно – героиню, как назло,      отвлекают на политзанятия.

Политзанятия      для взрослых сотрудников, которые ведет отставной подполковник (но его      должен заменить кандидат философских наук). В детстве от родителей ни о      чем подобном не слышал, не упоминаются подобные занятия и в мемуарах Врублевской «Прощай, почтовый ящик», чье      действие относится к 1970-м годам, и где подробно описываются работа      месткома, партсобрания и т.д. Видимо, этот феномен остался в 60-х.

Контрацепция:      таблетки для женщин, ненадежные и имеющие последствия ( о них глухо).

Питание.      Столовая или буфет сотрудникам не доступен, чтобы пообедать, они посылают «гонца»      в соседний магазин, в один день героиня обедает сдобной булкой, в другой —      булкой и творожком. Что касается ужина, который она готовит для семьи, то      в один день она готовит омлет, в другой — яичницу с колбасой.

Дисциплина.      Сакральным является минута прихода на работу, за опозданиями начальство      следит, дальше присутствие на рабочем месте сравнительно свободно, что      позволяет героине посещать и магазины, и парикмахерскую. Кстати, в      мемуарах Врублевской про почтовый ящик та же картина, хотя в секретном      военном НИИ запрещается покидать территорию в рабочее время, но отсутствовать      на рабочем месте можно и не покидая периметра.


Статья написана 17 ноября 2020 г. 22:10

За что мы любим городское фэнтези? За то, что оно обещает: у нашей жизни есть дополнительное, волшебное измерение, что есть еще что-то кроме этой опостылевшей реальности. В детстве мечтаешь, что в зарослях кустарника прячется домовенок как в мультфильме. Герой «Средней Эдды» между делом говорит: хотелось бы, чтобы хотя бы что-нибудь из ЭТОГО оказалось правдой, ну хотя бы рептилоиды. И сначала кажется, что «Средняя Эдда» об ЭТОМ, тем более что темой романа является самая магическая часть нашего городского ландшафта: граффити. Они ведь цветные, резко выделяющиеся на сером фоне магаполиса, часто не контролируемые никакими властями и коммунальными службами, внезапно появляющиеся и исчезающие, часто уже выглядящие как окна в иные миры. Нужно лишь совсем немного, чтобы представить: это действительно Порталы. Или хотя бы магические «пентакли» и «иероглифы». Но это кажется лишь сначала, а потом оказывается…

А потом оказывается что все как обычно. Ибо любая современная и остросюжетная фантастика вообще, а российская в особенности, главным, что есть в мире, считает деятельность спецслужб. Закон российской актуальной (а также исторической, криптоисторической и альтернативно-исторической) фантастики: нет чудес без КГБ. Хотя конечно названия спецслужб и похожих на них органов власти и Институтов экспериментальной истории бывают разные. В этот лейтмотив Дмитрий Захаров не привносит ничего нового, но только чрезвычайно заостряет его, поскольку «Средняя Эдда» — не просто актуальный роман, но роман, конденсировано воплощающий переживание общественной ситуации последних лет, а именно 2011-2020 гг, после протестов 2011 года. Эти протесты — самое «старое» по времени историческое событие, которое упоминается в романе Захарова, и они начинают новый отсчет. Роман Дмитрия Захарова отражает мировоззрение тех политизированных людей, для которых этот отсчет имеет значение.

Дмитрий Захаров — профессиональный журналист, и все время подчеркивает это своим повествованием. В советское время, когда было много профессиональных писателей, писатель-рассказчик часто становился героем романа. «Средняя Эдда» — роман, написанный как бы «изнутри журналистики», журналисты составляют значительную часть его персонажей, и главное сами события рассматриваются в оптике политических журналистов.

Это мировоззрение включает в себя многие характерные элементы: 1. Политика имеет большое значение. 2. Важнейшим аспектом политики является жизнь, здоровье и благополучие высших должностных лиц. 3. В остальном содержанием политической жизни является насилие.

Увы, последний пункт стал слишком актуальным в «постпротестное» десятилетие.

Раньше палитре политической жизни можно было приписать куда больше красок: были выборы, были амбиции отдельных политиков и политических партий, были олигархи, играющие в собственные игры, от них можно было ждать разных проектов, хоть космических (как в «Се, творю» Вячеслава Рыбакова). Ничего этого не осталось. Осталось насилие. И какое! Войны, бандитизм – конечно тоже насилие, но они благороднее хотя бы тем, что в них у обеих сторон есть шансы, обе стороны вооружены, и казаки, и разбойники, все рискуют. Мы же имеем дело с односторонним полицейским насилием, которое меняет категории жертв и направления удара, но никогда не рискованно для исполнителей и не встречает достойного сопротивления. Сопротивление этому насилию бывает только как результат провокации. Обратной стороной такого насилия является бессилие, которое сейчас модно называть «выученным». И естественным следствием этого сочетание интереса к политике и чувства бессилия является отчаяние, рождающее понятные чувства, зафиксированные в стихотворении В.Печерина:

"Как сладостно отчизну ненавидеть

И жадно ждать ее уничтожения!

И в разрушении отчизны видеть

Всемирную десницу возрождения!"

Кажется, самым популярным политическим мемом постпротестного десятилетия стало «Господь, жги!» . И если название «Средней Эдды» имеет отношение к ее содержанию, то главным образом потому, что в скандинавской мифологии есть ожидание Рогнарека и гибели богов.

В ландшафте посткрымской Москвы, увиденной глазами политического журналиста, волшебство, мистика, фантастика возможны только как некие производные насилия. Как его концентраты и инструменты. Волшебные граффити в романе Захарова — не более, чем инструменты политического убийства. "И кроме мордобития — никаких чудес". Но в политической системе, жизнь которой сводится к борьбе кремлевских башен, даже чудо лишь ускоряет эту борьбу. Благодаря волшебству борьба башен происходит в турборежиме. Апофеозом этого ускорения является смерть первого лица — единственное событие в русской политической истории, которое имеет значение.

«Средняя Эдда» — хороший роман, но он произрос на слишком скудной почве. Он отражает атмосферу и мировосприятие, слишком бедные содержанием. Но это конечно не вина автора, который пытается компенсировать убогость атмосферы своей изобретательностью.


Статья написана 9 ноября 2020 г. 17:29

И.Грекова чрезвычайно заинтересована в «хороших концах» своих историй; любую намечающуюся коллизию она немедленно обставляет хорошими людьми и хорошими поступками, так что ее сюжеты становятся приторно-сентиментальными, но при этом всему повествованию присуща совершенно трагическая интонация, источником которой являются темы времени и старения. Вообще, главная тема «кафедры»- старость, ущерб наносимый человеку временем, «Грабеж годов, времен разбой», а там, где речь не идет о возрасте — все равно о трагических аспектах человеческой физиологии: алкоголизм, незапланированная беременность, подруга попала под машину, жена умерла, а теща парализована. Хорошие люди могут лишь частично смягчить физиологический трагизм бытия. Можно подумать что автор была не математик, а медик (хотя Людмила Уварова, на которую написана пародия «Красная Пашечка» тоже не была медиком).

Ну и пара мелких замечаний. Читать эту повесть начал в ряду других произведений об ученых, вроде «Иду на грозу» Гранина и сразу видна разница. Гранин сам не был научным работником, но принял решение писать об ученых, и этого решения придерживается. И.Грекова же, сама высококвалифицированный математик, пишет о хорошо знакомой ей научно-преподавательской среде, но такой цели перед собой не ставит, и поэтому без сожалений отвлекается- на посторонних людей, любовные линии и пр и пр.

С чисто же литературной точки зрения «Кафедру» отличает выпирающие наружу приемы, это проза с хорошо продуманным, но плохо скрываемым и потому топорным символизмом . Достаточно сказать о финале: персонаж отказывается от должности завкафедрой – и «Я смотрела ему вслед с непонятным мне самой ощущением. Казалось,что, удаляясь, он становился не меньше, а больше».


Статья написана 1 сентября 2020 г. 22:18

Итак, на 14 лет позже, чем надо, я, наконец, прочел роман, на который мои знакомые из фендома многие годы указывали как на «мастрид» для любителя российской фантастики. Это «Я, хобо» Сергея Жарковского (2006). Стоит отметить, что Сергей Жарковский вообще написал довольно мало, а известен он только этим романом, а такое явление как «писатель одной книги» всегда любопытно. И вот мои впечатления. Примерно половину, или даже две трети произведения я читал с интересом, поскольку на мое «ухо» оно очень заостренно воплощало в научно-фантастическом, космическом антураже почти забытую, но сидящую у моего (и Жарковского) поколения в подсознании тему бессмысленного и беспощадного советского хозяйственно-промышленного энтузиазма — про этих героических инженеров, которые – время вперед! Знакомьтесь, Балуев! «В грязи сидят рабочие!» – в мазуте, гробя здоровья, никаких развлечений кроме водки, но домна со сборочным цехом будут сданы досрочно!

У Жарковского все это в космосе, на дальних рубежах галактической экспансии, но то же самое, это люди, которые занимаются только техникой, они распяты на технике, ни комфорта, из развлечений самогон, выживание, никакой личной жизни, они и родятся в колбах – специально для космических работ, рабы функции, и умирают рано, гробя здоровья в перелетах, наркоснах, иногда даже умирают по приказу, и разговоры у них только про технические подробности и успех разворачивания космической колонизации, и показная лояльность пославшему их на дальние рубежи галактическому императору- скорее как замена смысла жизнь, пусть хоть кому-то их самоубийственная деятельность будет нужна! Да, видимо в порядке «настройки аллюзий» автор заставляет своих космических работяг, обращаясь друг к другу говорить «товарищ».

Текст несколько загромождают выдуманные технические подробности, но они же и создают атмосферу, поскольку в технических подробностей вся жизнь этих бедняг, никогда не видавших солнца и проводящих всю недолгую жизнь на орбитальных станциях и звездолетах.

Так проходит половина книги – бессюжетно, но экзистенциально напряженно. Затем начинается некая сюжетная занимательность, космической экспансии земли оказывается противодействует некая сила, сразу приходит в голову влияние темы Странников и гомеостатического мироздания у Стругацких, правда у Жарковского эти Странники действуют через оживших мертвецов, ну да почему нет? Появляются конечно спецслужбы. И дальше в развертывании повествования происходит грандиозный «чпок» и даже «бдыщ»- сюжет окончательно становится «занимательным», то есть плоским и пошлым, на место «Время вперед» вдруг возникают «Звездные войны». Оказывается все предыдущее было лишь борьбой империи и других «вселенских сил» за некие магические (джедаевские?) мечи, которые стережет джин (он же москвич 1968 года рождения), они в итоге достаются главному герою, и он ими режет имперские звездолеты как колбасу. И ради этого стоило все это затевать?

Однако, финал настолько не стыкуется по духу с первой половиной романа, что даже нельзя сказать что он ее портит. Он просто от другого текста.





  Подписка

Количество подписчиков: 23

⇑ Наверх