Представьте себе, что Вас пригласили на показ коллекции знаменитого модельера, а придя в зал, Вы обнаруживаете манекены вместо моделей и одежду, шитую белыми нитками. Экстрим оставил у меня схожее впечатление.

Любимая фишка Приста, возвращение современным словам их изначального значения, получила развитие. За престижем и гламуром следуют границы-экстримы. Даже здорово получилось, что переводчик (или издательство?) не стал оставлять более верное название «Пределы», тем самым продолжив изначальную смысловую линейку. Уже сам сюжет оставляет впечатление «притянутости за уши»: женщина, агент ФБР, потерявшая супруга, приезжает на английский курорт, где в день смерти ее мужа также была учинена бойня съехавшим с катушек маргиналом. Параллельно героиня все больше погружается в виртуальный мир азиатской корпорации, ювелирно воссоздающей различные сценарии из реальной жизни, и пытается найти аналогии между двумя трагедиями.

Решительно непонятно, зачем роман написан: автор хватается то за одну, то за другую проблему, в итоге, наигравшись с каждой, бросает читателю эскизы вместо законченной мысли. То он начинает рассуждать о психике дорвавшихся до огнестрельного оружия маньяков, намекает на закономерности в их поведении – но никаких выводов не делает, ни с кем не вступает в полемику, никакой позиции не отстаивает. То, в противовес, пытается разобраться в том, как люди смиряются с утратой близкого, чего им стоит жить дальше. Опять-таки, никаких параллелей, почвы для сравнения, анализа поведения жертв не прослеживается. Автор чуть ли не сознательно лишает повествование второго дна: вкусными деталями книга обставлена не богаче провинциального краеведческого музея. Параллельно Прист разрабатывает – роскошную! – тему британского и американского уклада жизни. Казалось бы, богатейшая почва для находок, только успевай подмечать особенности. Оказывается, все, что автор успел наработать и разбросать по страницам Экстрима, служило прелюдией к сцене секса главной героини с псевдо-американским мачо – сцене столь же нелогичной и вытекающей из ниоткуда, как и большая часть повествования. После такой кульминации идея была запихнута на задворки сюжета, где и скончалась.

Генеральной линией, разумеется, проходит тема виртуального и реального миров, точнее замещения одного другим. Вроде бы есть, где развернуться, но Прист умудряется и здесь налажать: героиня, в начале книги по несколько суток отходившая от виртуальной смерти, ближе к развязке прыгает из одного вирт-сценария в другой, как захочется автору. Опять-таки, в начале книги виртуальная реальность представала эксклюзивным (экспериментальным!) тренингом для спецагентов, а спустя несколько лет – по сюжету – никем не цензурируемые виртуальные конторки можно найти даже в английском захолустье. Нестыковочка, однако.

«Экстрим» так и оставляет впечатление черновика, наброска, например, Ф.К. Дика – притом, автор «Электроовец» постеснялся бы нести такую рукопись в редакцию даже в голодные годы. Возвращаясь к аналогии с фэшн-индустрией, я бы сказал, что беда не в слабости Приста, поскупившегося на живых моделей и хорошую одежду. Автор просто уловил идею, что манекены и белые нитки сейчас в моде. По крайней мере, к таким вещам все реже придираются и все большее количество потребителей безоглядно принимает продукт клавиатуры и ума как он есть. Зачем же в таком случае стараться?

Если бы мир Шерера действительно где-нибудь существовал, Креса бы ждала слава Мориса Дрюона, а «Книгу Всего» – соседство на книжных полках с «Проклятыми Королями». Поскольку Шерер еще нужно выдумать, Крес получает подзатыльники от эстетов, а «Королева Войны» пылится по магазинам в опасной близи от каких-нибудь сумерек. Справедливость прямо в духе Шерни (см. любой роман цикла)…

Позади остались эксперименты «Громбелардской Легенды», эклектика «Короля просторов» и миниатюрная жемчужина «Северная Граница». «Королева войны» получилась, пожалуй, самым амбициозным проектом. Крес замахнулся на полноценную историческую реконструкцию, такую, которую не создашь, натаскав сведений из энциклопедий и налепив из них по тексту куличиков. КВ держится не на голых фактах из европейского средневековья. С другой стороны, нет и «больших идей»: ни милитаризма, ни пацифизма. Если бы удалось реализовать все задуманное, по миру Шерера уже корябали бы фанфики МТА.

У Честертона была такая фраза: «Цельтесь в небо, и Вы попадете хотя бы в землю. Целясь в землю, Вы не попадете никуда». КВ, пусть в небо и не попала, целилась высоко, и автор многое сумел сделать и сказать. Во-первых, Крес окончательно доказал, что у него есть свой голос, и этот голос обретает своеобразие не за счет натурализма и чернухи, а за счет особого слога, логики текста, и построения причинно-следственных связей. Честное слово, увидев незнакомый отрывок, Вы безошибочно определите Креса, он узнаваем, как узнаваемы Олди, Муркок и Пратчетт. Одно это дорогого стоит. Справедливости ради стоит сказать, что автор сам становится иногда заложником своей манеры письма и рискованно повторяется. Но самоплагиат – всегда лучше, чем плагиат, кроме того, болезнь не приобретает необратимого характера, пока автору есть, что сказать.

Во-вторых, как было сказано выше. Королева Войны лишена любимых ошибок литературных реконструкторов истории: «Я-надел-большой-шишак-выкованный-при-помощи-особого-изогнутого-молота-и-украшенный-по-ободу-меандровым-орнаментом-которому-кузнеца-научили-приехавшие-с-Балкан-мастера». В текст не впихиваются мертвые сведения. Если Кресу надо дать справку, он останавливает действие, на пару абзацев превращается в лектора по истории средних веков, потом спокойно возвращается к сюжету с того места, где оставил своих героев. Пускай мир Шерера не совсем похож на Западную Европу – не важно. Автора интересует логика средневековой истории, а она, в общем-то, безболезненно переносима на другую территорию. Если в Короле Просторов Крес продемонстрировал логику восстания, то в КВ – логику войны. Параллели с нашей реальностью самые очевидные. Войны, катализатором которым служат случайные, глупые смерти, в другое время преспокойно бы забытые. Битвы, в которых одна из сторон теряет половину войска, а другая вынуждена отступить, и непонятно, кто выиграл, а кто проиграл – т.н. «одержанные поражения». Торговля как часть конфликта, когда в одно мгновение у сторон заканчиваются деньги на войну. Много ли авторов, пишущих военное фэнтези, замечает такие вещи? По-моему, единицы. Добавляем «вишенкой на торте» любимую Кресом космогонию Шерера, понятную максимум на интуитивном уровне, и получаем творение настоящего гуманитарного ума.

Есть один момент, который меня смущает, но каждый читатель сам определит свое отношение. Беда в том, что сам Крес время от времени нарушает логику, в остальном столь убедительно отстаиваемую. На реальной войне, конечно, тоже случаются и странные поступки командования, и неожиданные переломы в кампании, когда недодавленный противник перехватывает инициативу. Но в Королеве Войны таких нестыковок довольно много, и автор почему-то ленится объяснить их природу, просто констатирует факт – «случилось так-то». Лектору по истории такое бы простилось – он вправе не знать всего в точности, но Крес – демиург, и порой кажется, что нестыковки объясняются нежеланием давать одной из сторон конфликта перевес. Автор моделирует условную ситуацию, понимает, что если события пойдут развиваться по накатанной, то война очень быстро закончится победой одной из сторон, при этом держит в уме, что ему еще писать и писать, поэтому резко тормозит развитие событий за счет «анти-рояля». К запрещенным приемам приходится прибегать не от хорошей жизни – на мой взгляд, Кресу просто не хватило… карты. Я, конечно, не измерял, но на глаз весь Шерер с островами – это при самом благоприятном раскладе Франция плюс Пиренеи. На такой территории непросто развернуться с описанием полномаштабной кампании и еще труднее соблюдать достоверность, когда война ведется фактически в вакууме – без соседних государств, на территории, занимающей значительную часть архипелага.

Немного субъективных впечатлений: суровый со своими героями Крес милостив к читателям и не карает тех, кто не прочел предыдущие тома цикла. КВ вполне можно читать как самостоятельное произведение: сюжетно по большому счету она ни с одним из романов не пересекается. Зато фанатам Крес щедро дарит пасхальные яйца – в КВ пересекается около десятка ранее фигурировавших персонажей. Я не смог сдержать улыбки, встретив его благородие А.Б.Д. Байлея, пожалуй, самого симпатичного мне героя Громбелардской Легенды. Внимательный читатель наткнется и на Раладана из Короля Просторов, хотя в романе по имени он не назван. Как обычно, не обойдется без котов.

Такой получилась Королева... Обычно в романах находишь одну-две удачных находки и столько же нестыковок – и все. Вещь, которую сразу хочется за многое покритиковать и за многое похвалить, редко встречается. Уже это выделяет Креса из массы, ему действительно хочется пожелать однажды вернуться в беллетристику – всё должно получиться.

«Антиэпическое» фэнтези… Руки чешутся навесить именно такой ярлык на «Северную границу». Хочется множества героев? Хроник растянутых на десятилетия событий? Переплетающихся сюжетных линий? СГ показывает трендам славянскую дулю. Ознакомьтесь: менее 400 страниц, десяток-полтора персонажей (статисты не в счет), максимум полгода на весь сюжет, одна генеральная линия – и всё. В фокусе внимания – военная кампания, оборона пограничья от «тварей из-за бугра», иными словами, жизнь солдат на рубеже. С одной стороны, жаль, что эта вещь не была переиздана вместе с остальными – на мой взгляд, она по мастерству превосходит Громбелардскую Легенду и, сохранив уровень Короля Просторов, избавляется от присущих второй книге недочетов – излишней брутальности, скомканности отдельных сюжетных линий. С другой стороны, «Северная Граница» уже не совсем формат «ЧФ». Военное историческое фэнтези чистой воды, без мрачной поэзии ГЛ, без сорвиголового авантюризма КП.

Обычно писатели, занятые в военной беллетристике, концентрируются на технических характеристиках вооружения и тактических приемах – поэтому выглядят рядовыми, которые наслушались за 2 года службы лекций, и бросились строчить прозу для охранников. На их фоне, да и на фоне более именитых коллег, вроде Тартлдава, Крес – самый настоящий офицер рангом не ниже майора. Все затронутые темы – не в бровь, а в глаз. Про те самые овраги, пройденные и политые кровью, пусть и забытые на бумаге. Про границы человеческих возможностей. Про патриотизм в окопах, и разумеется, про честь и долг. По предыдущим частям «Книги всего» мы знаем Креса как автора сурового и немного надменного, готового казнить героев без суда и следствия, если того требует поставленная задача. Так вот, в «Северной Границе» участники повествования изначально поставлены в настолько жесткие условия, что Крес уже не решился добавлять от себя «для перца» ни лишнего натурализма, ни столь любимых им «анти-роялей» в кустах. В итоге СГ вписала, получается, одну из самых справедливых страниц в Книгу Всего. Уж если «Игру Эндера» рекомендуют для ознакомления в Вооруженных силах США, то «Северная Граница» тем более обязательна к прочтению.

Мы привыкли, что в эпическом фэнтези речь идет о спасении мира или, как минимум, о переделе миропорядка. В предыдущих томах «Книги Всего» эта тема так или иначе присутствовала, но каждый раз как-то странно припаивалась к сюжету и смотрелась несколько «козо-баянно». У героев, мол, выше крыши проблем, все хотят друг другу зла, кстати, чуть не забыл, — говорит Крес, — неровен час, мир Шерни накроется очередным рагнареком. Уже такая постановка вопроса кажется то ли нелепостью, то ли издевкой, но в СГ автор идет еще дальше. Здесь идея угрозы мирозданию и вовсе получает хорошего пинка, сродни тому, который был отвешен в финале Громбелардской Легенды, но еще более дерзкому. В ста фэнтезийных книгах из ста игнорирование пророчества – это прямой путь к погибели. То, как этот штамп обыгран у Креса, у меня сначала вызвало оторопь, а затем смех с аплодисментами.

И последнее: по какой-то феноменальной иронии судьбы имя одного из главных героев СГ – сотника Равата – прочитывается почти анаграммой кемероновского Аватара. Попробуйте прочесть «Северную Границу» (написанную в 95 году!!) как антитезу американскому 3D блокбастеру – это стоит того.

Можно по пальцам одной руки пересчитать тех, кто, работая в жанре фэнтези, брезговал крупной и очень крупной формой. Почти все авторы любят эпики, но не все умеют их писать. В этом смысле, лаконичный Крес дает фору в пару томов практически любому сопернику: пятьсот страниц КТП вмещают в себя столько событий и тематических пластов, что поневоле начинаешь серьезнее относиться к самоуверенному до нахальства названию цикла – «Книга Всего». «Короля» вполне можно читать как самостоятельное произведение: отсылки к «Громбелардской Легенде» минимальны. В то же время, его достаточно многое роднит с первым томом цикла.

Как и в Громбелардской Легенде, события КТП ложатся во временной отрезок почти десятилетней длины.

Легко узнается стиль: герои объясняют свои мотивы неохотно, в лучшем случае бегло и сквозь зубы, зная, что никому доверять под небом Шерни нельзя. А читатель, в свою очередь, знает, что и самим героям веры на слово нет и быть не может. Ни о каком раскрытии внутренних переживаний, как несложно догадаться, речи даже не идет.

Наконец, как и Громбелардская Легенда, КТП вышел скорее серией новелл, чем романом.

Вернее всего было бы, наверное, проводить обратные аналогии, учитывая то, что ГЛ, как мы ее читаем сейчас, вышла спустя 8 лет после КМП. Тем удивительнее, что «Король», по сути, вышел более зрелым произведением. Книгу нельзя назвать трилогией – она слишком мала для этого, поэтому уместнее сказать «триптих». Три новеллы – три жанра. Чернушный «Бесстрашный демон» — чисто пиратская вещь (ничего более брутального Крес, по-моему, не писал). Интриганские «Сестры», где градус «мяса» падает, уступая место борьбе характеров и амбиций, — «темное» авантюрное фэнтези. «Рубин дочери молний» — эпическая картина с заявкой на серьезный исторический подход. И здесь начинаются различия между КТП и ГЛ. «Легенда» — героика, эпос, очень условная реальность, в два счета обрастающая мифами и различными трактовками недосказанного. «Король» ведет речь об очень конкретных событиях, происходящих не где-то в горах дремучей, забытой имперской провинции, а под носом у властей, — о подготовке восстания в только остывающем от войн регионе. Соответственно, в КТП меньше магии, меньше поэтики и космогонии, зато больше политики, авантюры и экшна. Не самый вдохновляющий коктейль? Зато Крес готовит его действительно на высшем уровне. В КТП хватает и несуразных «фантастических допущений», и мелких неточностей, но в игре по-крупному Крес великолепен. Суть, методы и изнанка восстания подмечены с ювелирной точностью – автор бережно перенес на страницы «Книги Всего» опыт европейской истории, не изменив внутренней логике повествования. Получился архетип, эдакий «сферический бунт в вакууме». При желании в нем можно найти отголоски и войны греческих островов против Османской Империи, и восстания Гарибальди, и каперской кампании Дрейка. Автор не бравирует начитанностью, он показывает логику событий и подмечает общие черты.

По-прежнему странно видеть фэнтезийный мир без обрядовой религии: конечно, большинство героев КТП и в христианском мире ни во что не верили бы – судя по тому, на что они готовы, ради достижения желаемого. С другой стороны, видно, что Крес, будучи польским паном, вполне вписывается в русло католической традиции, по крайней мере, имеет представление о природе греха. В КТП получает интересное развитие идея о том, что произойдет, если религия займет место науки – по мнению автора, ей бы действительно занимались ученые мужи, отрекшиеся от мирского и ушедшие в «отшельническую резервацию» ради познания высших сил. Миру от них многого не нужно, и их все слабее интересует мир.

Не стоит думать, что автор рассказывает устами героев о своей философии, презирает любовные чувства или балуется мировоззренческим релятивизмом. Просто Крес придумал мир с иными понятиями о справедливости и этике. Еще Громбелардская Легенда показала, что позиция автора в том, что никто не обладает полнотой правды, но каждый имеет возможность свою правду отстоять. Пока существуют конфликты между этими силами, держится мир «Книги Всего». Поэтому КТП получился вещью, которая дает уроки и из которой, вместе с тем, почти убрано морализаторство и прописные житейские истины.

Есть фантасты, рисующие максимально непохожие на нашу реальность миры. Лукин – из тех, кто фантастику в свои произведения пропускает аптекарскими дозами. По всей видимости, это одна из любимых «фишек» Лукина – максимум одно фантастическое допущение на единицу прозы. Каждый раз эта толика нереального «вскапывает» нашу бытовуху и показывает … нет, не то, чтобы ее подноготную (это было бы слишком просто). Скорее уж – насколько абсурдно то, что мы привыкли каждый день видеть, и насколько в этой каше органично смотрится мазок сверхъестественного.

Как и «Слепые поводыри», ЗС – о российской провинции «успокаивающихся» девяностых, времени, когда деление народного хозяйства близится к концу, жизнь успокаивается, но память о сорвавшемся с цепи криминале еще жива. «Слепые поводыри» были повестью о неприспособившихся к этим условиям, «Зона справедливости» — о сумевших приспособиться, но ценой осознания своего бессилия и бесполезности. Главный герой не вызывает симпатии? Безусловно, он в делах и поступках мелок, зависим, тешится самооправданием. Достоевский писал, как грешат те, кому все позволено. Лукин пишет, как грешат те, от которых ничего не зависит. Грехами, совершенными без страсти, почти с неохотой, и не получающими – по своей мелочности – воздаяния.

Но вместе с тем, как много в образе ГГ от – прошу прощения за собирательность – всех нас! Он читает тех же Шекспира и Борхеса, так же равнодушен к «новокаину для народа» наподобие спиритизма и так же пересыпает речь и внутренние монологи цитатами из классики. (Кстати, поэтому ЗС – одна из самых насыщенных литературными аллюзиями книг Лукина – читать одно удовольствие). ГГ ироничен, порой язвителен и весьма неглуп в суждениях. Лукин мог бы оставить эти суждения себе, автору, однако подарил их своему герою – наверное же, не случайно! В итоге получаем персонажа дельно мыслящего, но живущего убого, на сплошных компромиссах с собой. Не обитает ли (извини, школьная программа) маленький Алексей Колодников в каждом человеке с интеллектом выше среднего?

Когда читатель улавливает, что хотел сказать автор, он способен написать хорошую рецензию. Когда читатель улавливает то, чего автор говорить не собирался, это может характеризовать как читателя (вообразит себе, что умеет между строк читать), так и книгу, прирастающую смыслами. По мне ЗС – не пессимистичная, но очень грустная вещь. Почему-то по прочтении подумалось о том, как должно быть грустно стареть и видеть, что жизнь проходит впустую, без свершений и падений. Интеллекта у главного героя как раз достаточно, чтобы это понять — не хватает смелости и сил для того, чтобы грести против течения. Остается созерцать…

В высоком фэнтези рыцарь побеждает дракона, потому что у рыцаря храброе сердце, верный конь и любящая принцесса.

В черном фэнтези дракон убивает рыцаря, потому что рыцарь убил принцессу, которая убила коня.

В реалистичном фэнтези дракон просто сильнее, поэтому, что делать с рыцарем решает он, а не авторская прихоть.

ГЛ все-таки относится к последней категории, несмотря на все подмеченные рецензентами условности повествования. Мне приятель рекомендовал томик Креса со словами «Круто. Там вообще все сдохли», поэтому, открывая книгу, я ожидал распоследней чернухи и мяса. Честно сказать, не обнаружил. Все жестко и со сдвинутыми бровями, но не беспробудно депрессивно. Скажем, «Физиогномика» Форда, тоже причисляемая к фэнтези, на меня произвела куда более гнетущее впечатление.

На ГЛ достаточно много негативных либо сдержанных отзывов. Мне не улыбается заносить Креса в фавориты, но защитить попытаюсь. Брутальность, безусловно, на страницах романа присутствует, и персонажи гибнут весьма часто. Описания шокируют? Крес просто честно показывает, что такое смерть: мы бы смотрели на гибель людей теми же глазами, что и автор. Так же видели бы боль, грязь и вонь умирания. В Громбелардской Легенде нет элегантно и трагично страдающих со стрелой в груди эльфиек. Нет фальшиво красивых смертей в объятьях друзей, со слезами, дрожащими губами и обещаниями вечно что-нибудь беречь. (Только со смертью главной героини вышел перегиб. По непонятной причине она описана с какими-то баркеровскими нотками смакования – выбивающимися из тональности, неестественными.) С другой стороны, пускай для персонажей ГЛ смерть буднична, для автора – отнюдь нет, именно поэтому он умеет донести до читателя ее суть. Уход каждого персонажа – это жертва во имя чего-то. Жертва может быть напрасной и ненапрасной. Она может быть принесена во имя чего-то стоящего и во имя иллюзии. Цена человеческой жизни – вообще, одна из центральных проблем Легенды, при этом автор подходит к ней с неожиданной стороны: «Во сколько сам человек оценивает свою жизнь?». У Креса нет бессмысленных смертей, потому как каждый персонаж – за исключением статистов – сам наполняет свою гибель смыслом.

Автора упрекали и в слабой проработке персонажей, и в том, что некому сопереживать, ибо каждый готов на подлость. Действительно, действующие лица описаны скупыми мазками, но так ли все плохо с образами? Отправившийся на поиски жены аристократ, который не протянул бы и пары дней в Громбеларде, но который, тем не менее, ради достижения цели выучился выживать и обороняться. Мудрец, некогда отвергнутый высшей силой, но продолжающий служить ей и стремящийся ее понять. Телохранитель, потерявший своего господина, ради которого был готов умереть, и поэтому готовый умереть (практически) за первого встречного. Крес не показывает душевных переживаний своих героев; это бы глупо смотрелось в жестком фэнтези. Он раскрывает персонажей через конфликт, через ситуацию, притом, как мне кажется, сам конфликт его интересует даже больше. У Кресовского героя всегда есть альтернатива, он всегда выбирает из нескольких возможностей: «сделать» – «не сделать», «уйти» — «остаться». «Распутье перед камнем» Кресу, если позволите, интереснее «витязя на коне».

Оценка реалистичности громбелардского антуража во многом зависят от того, какого реализма читатель ищет. Что до меня, то я обнаружил достаточно честно и со знанием дела описанную далекую имперскую провинцию. Возможно, Крес не уделил достаточно внимания укладу жизни или социальному устройству Громбеларда, но он очень точно уловил суть жизни на отшибе цивилизации. Правители далеко. Те, которые близко, либо занимаются своими делами и пускают жизнь подчиненных на самотек, либо ведают своим маленьким участком ответственности и – опять-таки – не лезут в реформаторы. Разбойничья вольница вполне уживается с купцами и регулярной армией. Порядок и власть олицетворяют три гарнизона, еле справляющиеся с тем, чтобы держать под контролем сообщение между собой. Отчего бы в таком месте – скучном и унылом – не родиться легенде?

Что не понравилось. Крес иногда заигрывается с сюжетом и рисуется. Его герои любят вставать в пафосные позы и совершать героические поступки – весьма нелогичные, как было неоднократно отмечено рецензентами. Это простилось бы автору, пиши он высокое фэнтези или хоббовские angstики. В случае с Громбелардом контраст очень бросается в глаза.

Во-вторых, с уникальностью своего мира — Шерера – Крес в чем-то перегнул палку. Здесь вообще нет религии, только космогония. Высшие силы присутствуют, но им не поклоняются. Оригинально, но нереалистично, особенно с учетом того, ЧТО эти силы – как следует из повествования – могут выкинуть.

Наконец, не знаю, стремился ли Крес сделать ГЛ романом, но романа как такового не получилось. Получился сборник историй разного качества и назначения – что-то писалось ради хронологического «мостика», что-то — ради сохранения логики одной из центральных линий. Вышла сага, вроде компиляции легенд о Робин Гуде, рассказываемых то солдатом, то ученым школяром, то хронистом. Книга, «перпендикулярная» устоявшимся представлениям о фэнтези, не лишенная поэтичности, неглупая, но в своем стремлении быть оригинальной не обошедшаяся без первопроходческих неудач.

«Миссионеры» были мудрой притчей о «победоносных» попаданцах и плодах их идей и экспериментов. «Слепые поводыри», хоть и связанные с Миссионерами одним сюжетом, оказались ядовито-горьким памфлетом против российской действительности 90-ых. Злободневным и злым. Вообще, СП звучат почти приговором, даже приговором в квадрате, потому что осуждают осуждающих.

Почему так? Чтобы объяснить, придется спойлерить. Говоря о наших 90-ых, мы по привычке помимо прочего вспоминаем паханов в малиновых пиджаках да замызганных бомжей по подворотням. В СП есть и тот, и другой экземпляр — и оба они вызывают чуть ли не наибольшую симпатию. Бомж Сувенир и бизнесмен Имяреков, безусловно, не идеальные персонажи — но их интересы сугубо прагматичные: одному водка, другому — прибыль. Каждый умеет добиваться искомого и своё регулярно получает. Но при этом каждый блюдет свой кодекс: Сувенир, например, принципиально отказывается пить на халяву, а Имяреков, пускай и не против сверхприбыли, но складов конкурентов ради нее не взрывает.

А на другой чаше лукинских весов — три главных героя, те самые интеллигенты, которые в нашей реальности криво морщатся при виде обоих помянутых персонажей. А также любят порассуждать о том, куда христопродавцы загнали Россию-матушку. Их прагматизм — это прагматизм идеалистов, не ищущих материальных благ. Именно они оказываются готовы ради взлелеянной на кухне Большой Идеи идти по трупам. А если труп «получился» до Большой Идеи, то все равно важность и необходимость трупа обосновать «сумеется». Отсюда и подзаголовок (даже с него «капает» яд сарказма!) — Повесть об осознанной необходимости. Главные герои, пользуясь терминологией старого литературоведения, — это «новые лишние люди», те, которые оказываются ненужными в своем городе и стране. Они оказываются лишними везде, потому что вместо того, чтобы искать места под Солнцем для себя, ищут место для своих Идей.

Почему-то мне кажется, что в 80-е годы автор еще не вынашивал идеи такого «приквела», а вернулся в мир Миссионеров специально спустя 10 лет. С циклом это сыграло злую шутку — его фактически нет, так как каждое произведение имеет собственный посыл и форму изложения. РЗЛ, СП и Миссионеров можно читать в любом порядке, как можно вертеть в любую сторону калейдоскоп — картинки и впечатления все равно будут разными.

Второй роман из цикла «Слепые поводыри» не следует сюжетной линии первого. Зато он следует той же сверх-концепции: замкнутое пространство (в Миссионерах — острова, в РЗЛ — оазисы в пустыне), конфликт внутри ойкумены (в Миссионерах — сплошная война, в РЗЛ — хрупкий, эфемерный мир после очередного переворота), выход культуры из замкнутого пространства под воздействием внешнего фактора. И там, и там автор рисует мир накануне «вскрытия» — или, как модно сейчас говорить, накануне глобализации. И дает читателю представить, каково это, когда на место войны локальной приходит война мировая. Представьте себе, что по шахматной доске с интересной партией запустили шаром от боулинга. Впечатление от финала РЗЛ приблизительно такое же.

В остальном роман к хронофантастике имеет мало отношения — Лукин написал практически идеальное историческое (читай — без магии) фэнтези в ориентальных — домусульманских — декорациях. Оазисы и города, если я все верно понял, — вымышленные, но имеющие реальные прототипы в истории Аравийского полуострова. Политика и даже экономика присутствуют в полной мере. Персонажи — несмотря на звучавшую в рецензиях критику — на самом деле очень здорово прорисованы. Честное слово, мне в экшн-литературе давно не попадался такой характерный и честно выписанный ГГ — которому хочется симпатизировать, про которого можно сказать «цельный образ». Обычный для своего времени человек, но не обезличенный — таких героев сейчас мало. Он абсолютно не теряется на фоне более сильного женского характера — Алият, а сам дуэт получается не только эффектным, но и реалистичным. Иными словами, именно так, как показано в РЗЛ, общаются такой мужчина и такая женщина, оказавшись бок о бок, — хоть в оазисе, хоть на космолете, хоть в офисе в пределах третьего транспортного кольца.

Как и в случае с Миссионерами — «хроно»-тема романа и стандартные для нее проблемы имеют мало общего с повествованием. Для того, чтобы показать отношения высокоразвитой цивилизации с ойкуменой жителей пустыни, совсем не обязательно было развертывать сюжетную линию так, как это сделал Лукин. И опять-таки, именно этим и хороша книга: чтению морали автор предпочел изящную стилизацию и хорошую историю.

Острова в Тихом Океане. Бесконечная война разделенного народа «в юбках из лиан». Война с применением самых современных достижений ВПК: от авианосцев до стелс-самолетов. К этим островам подходят каравеллы европейцев XVII века...

Наверное, нашим фантастам в небесных скрижалях предначертано хорошо писать про насаждаемое сверху счастье. Не обязательно насильственное, но обязательно сверху спущенное. У западных коллег так не получалось и не получается – не было схожего личного опыта. А у Лукиных вышло здорово. Удивительно, но, несмотря на то, что Миссионеры писались в начале 80-ых, а изданы были под самую перестройку, авторы смогли избежать ненужной злободневности. Тема «насаждаемого счастья» обошлась без антисоветчины, а в описании гонки вооружений не прослеживается прямых аналогий с реалиями биполярного мира. Нежелание писать на конъюнктурном материале у меня вызывает уважение.

Есть мнение, что хорошая повесть – это сильно сокращенный роман, а плохая – раздутый рассказ. В случае с «Миссионерами» все наоборот – сюжетно вещь вполне могла бы уместиться в двадцать страниц, но от этого только проиграла бы. Значительная часть текста посвящена описанию военных действий и попытках описать, чем живут люди, которые смысл жизни видят в смерти. Читать непросто – язык иногда тяжеловесен, но вязкое начало повести компенсируется полетом писательской мысли ближе к концу, когда перестаешь замечать что-либо, кроме живописного повествования.

Несмотря на динамику, порой жестокие повороты сюжета, у «Миссионеров» послевкусие спокойной мудрой притчи. Мораль не высказана, но тем притча и хороша, что добавить к сказанному Лукиными нечего.

«Киберпанк XXI века»? Ой ли? На самом деле «Счет над головами» на киберпанк смахивает не больше, чем «Заводной апельсин» на Вархаммер. Нет «кибера», ибо развитие технологий в мире СпГ не унесло погрязшее в разврате человечество в виртуал. «Панка» тоже нет: движущими силами становятся не отщепенцы, противопоставившие себя системе, а вполне законопослушные, рядовые граждане, неожиданно для самих себя оказавшиеся в водовороте событий, не совсем понимающие, куда из этого водоворота плыть. Чтобы унять зуд расклеивания этикеток, по аналогии со сборником Ди Филиппо, роман можно назвать «социофанком».

У Марусека есть два козыря. Во-первых, он терпеть не может штампы. Я не нашел в «Счете по головам» ни одного затасканного сюжетного хода и на середине книги бросил тщетные попытки предсказать, что будет через пару страниц. «Фантазия кукловода» у автора не хуже «фантазии демиурга». По умению строить сюжет он вполне тягается с Желязны, хотя справедливости ради скажем, что местами так же сумбурен. «СпГ» — это целый арсенал, развешанный по стенам – никогда не знаешь, какое ружье и когда выстрелит. Соответственно, к концу романа накапливается куча «невыстрелившего» задела на продолжение. К сожалению то, что СпГ выиграл в сюжете, он проиграл в атмосфере мира – несмотря на все старания автора, какой-то разреженной и карандашно намеченной.

Второй козырь: Марусек не хочет читать мораль, как бы ни хотелось увидеть в отдельных «почти-нравоучительных» пассажах смысл книги – его там нет, или, вернее, он не там. Роман не прогноз и не предостережение. Не ради басен Марусек построил практически нереальную, но в то же время достоверную и продуманную модель общества. Он собрал всего понемногу, отдал дань уважения Юнгу (тема клонов-архетипов) и Шекли (тема бессмертия), помечтал об освоении космоса и оставил новое человечество привязанным к земле, пожертвовал всеми сюжетными ферзями – и все равно выиграл. На менее чем пятистах страницах содержится эпик размером с Ойкумену Олди.

С точки зрения особенностей текста, тоже получилось любопытно. Представьте, что человеку начала XIX века, не объясняя терминов и назначения прочно вошедших в повседневную жизнь приспособлений, читают, как мы живем в начале века XXI. Гость из прошлого может лишь приблизительно догадываться о значении слов «аэро», «порт», «микро», «волны», «теле», «передача» и пр. Марусек играет в ту же самую игру со своим читателем. Только к середине книги, и то в лучшем случае, вы запомните все марусековские «новояз»-ки и нарисуете относительно четкую картину.

У книги, при всех ее достоинствах, будет непростая судьба. Поскольку она ни на что не похожа, непонятно, кому ее рекомендовать. И все же дайте автору шанс: вчитавшись, свою станцию в метро легко пропустите.

Дракон, заходящий на посадку в замок, на обложке, сравнения с Винджем и Стерлингом от Realm of Fantasy, издание сборника в Снах Разума — всё мимо! Ни драконов (слава небесам!), ни Винджа со Стерлингом (увы!), и ни одного рассказа во всем сборнике, отвечающего концепции Снов Разума! Суть последней (если я правильно помню) — издание качественной. современной зарубежной НФ. Ничего не попишешь: Мелкоу — безусловно, писатель зарубежный и современный. Качественный? — возможно. НФ? — лишь отчасти.

Из всего изданного в СР, Десять Сигм — самый «мягкий» фантастический сборник. Причем, эта «мягкость» не интеллектуально-гуманитарная, в духе Ле Гуин, а вполне детско-юношеская. Никакого брутала. Персонажи — дети, подростки, студенты. Простая мораль. Простой язык. Семейные ценности. Никакого юмора. К Мелкоу нельзя предъявить претензий, что он пишет некачественно. Он просто пишет не для взрослых. Либо у него иначе не получается. В рассказах сборника бессмысленно искать второе дно, либо языковые вкусности, либо интересные научные концепции. Зато вполне на уроне фантазия, драйв повествования (особенно в этом смысле удались Стены Вселенной), лаконичность изложения. Хоть сейчас в программу для внеклассного летнего чтения!

Недочет сборника и в том, что он как-то странно составлен. Нет ни единой концепции (хотя многие рассказы посвящены параллельным мирам, их маловато, чтобы выдерживать линию), ни грамотной композиции сборника (например, абсолютно бледным Улиточным Камням зачем-то отведена роль коды). В общем, представьте себе диск Best Ballads от выпустившей полтора альбома группы...

Из бойскаутско-нравоучительной атмосферы ДС выделяется рассказ Смерть яичного короля — наверное, самый личный из сборника и, пожалуй, наименее подходящий для книжной полки подростка. Мелкоу очень здорово передал собственное чувство брезгливости по отношению с снобизму и пошлости кампусовой жизни, в качестве перца добавив гомосексуальной бытовухи. Надо признать, срабатывает.

«Десять Сигм» получился крепким, но на многое не претендующим сборником начинающего автора. Предназначение: «для отдыха мозгов», и только в этом смысле он имеет отношение к понятию «сны разума».

Мне очень хотелось написать рецензию на Путь Прилива, в итоге я три дня после того, как перевернул последнюю страницу, ломал голову, с чего начать. Роман, соглашусь с Oswald, не притчевый, и в нем не стоит искать ни морали, ни выводов, ни житейских уроков. Абсолютно. Зачем тогда Суэнвик его писал? Вывод напрашивается — пародии ради. Автор не вынашивал светлых мыслей — он РАЗВЛЕКАЛСЯ в абсолютно пост-модернистском духе. Набрал штампов, накопившихся за 40 лет НФ, намертво приварил их друг к другу и пустил получившуюся монстру к Небуле 91 г. Откуда штампы? — Из самой что ни на есть классики. Во-первых, декорации экопокалипсиса на отдельно взятой планете — да, впечатляющие, но вместе с тем гротескные, совсем не страшные. Градус пафоса при описании грядущего прилива — на нуле, еще и гэгам место нашлось. Во-вторых, хайнлайновское либидошничание. Тут Суэнвик поиздевался и над страхом импотенции и в особенности — над любимым фантастами образом высасывающей мужиков женщины-вамп. В-третьих, успевшие к 90-ым поднадоесть антиутопии. Главного героя зовут «чиновник». Думаете, потому, что он обезличен? Ничего подобного! ГГ — вполне зрелый образ, полноценная личность, со своим мнением, черточками и ego. Автор, имхо, совсем не хотел показать безликость вышедшей на орбиты цивилизации — наоборот, скажем, глава «Разговорчики во дворце загадок» (трибьют Пауэрсу?) больше напоминает чаепитие за столом у Шляпника, чем замятинско-оруэлловские бюрократические кошмары. ПП относится к гуманитарной НФ? Возможно, да, но за «мягкостью» содержания скрыт саркастический яд.

Пара слов о тексте — я бы не стал называть Суэнвика писателем, который корпит над своим стилем. Но, избежав самолюбования, автор легко играет с очень вкусным слогом. С самого начала поразило, насколько текст насыщен информацией. Очень советую при чтении не проглатывать предложения — иначе вы рискуете просто не уловить интересных сведений о мире ПП, а то и потерять нить повествования.

Суэнвик, возможно неосознанно, создает полную иллюзию театра — заметьте, что действие каждой главы разворачивается приблизительно в одних декорациях (максимум одна смена «фокуса»), с ограниченным количеством персонажей. Словом, ПП можно запросто сыграть в авангардистском театре — и роман от этого нисколько не потеряет. Отсюда, кстати, вторая рекомендация — читайте строго по главам и по возможности не прерывайтесь. Отдельный поклон М. Пчелинцеву за роскошный перевод — один из тех, которые действительно запоминаются.

ПП — фантастика для фантастов. Роман показывает, в конечном итоге, что в литературе (не только фантастической) от торжественного до комичного путь недолгий, и чем чаще по нему ходишь, тем короче он становится.

Ирвинг — писатель уникальный. Он с самого начала писал удивительно хорошо, уже в первом романе «Свободу медведям» представил читателю свою стилистику, и с тех пор, пожалуй, ей не изменяет. Разве что иногда дополняет. «Сын цирка» написан после двух хрестоматийных хитов — «Мира по Гарпу» и «Правил дома сидра», и данный факт, в общем-то, повлиял на роман. «Сын цирка» ничуть не слабее: в нем, наоборот, чувствуется раскрепощенность писателя, добившегося признания и имеющего возможность писать для души.

Читать книгу легко — не в смысле языка, о котором ниже, а в смысле, скажем так, хода повествования. С одной стороны, композиционно «Сын цирка» — не самая простая вещь Ирвинга: есть и экскурсы-флэшбеки, и несколько пластов повествования, и даже несколько главных героев. С другой стороны, автор явно не из когорты интеллектуалов, одержимых идеей, что читатель обязан держать в голове каждую написанную букву. Вы забыли важную для сюжета деталь? Не проблема — Ирвинг с удовольствием и изящно ее напомнит, не заставляя пролистывать обратно восьмисотстраничный том. Снижает ли это качество романа? Абсолютно нет, так как автору важнее донести мысль, чем играть с читателем в осаду неприступной крепости текста.

Что же так хотел сказать Ирвинг? В основу повествования положен эпизод из жизни врача-индуса, эмигрировавшего на Запад и на короткое время вернувшегося в Бомбей. Это история человека без родины, обеспеченного и счастливого в личной жизни, но «чужого среди своих». Стремление понять родную страну, желание сделать для нее что-то особое, поиски Индии настоящей в Индии реальной (sic) — вот основные «надежды и чаяния» врача Фарука Даруваллы.

Впрочем, не только поиски родины занимают Ирвинга. Как известно, автор «Сына цирка» помимо беллетристики занимался (и продолжает заниматься) написанием сценариев для кино — как и главный герой книги. Возможно поэтому — сначала незаметно, а потом все увереннее — в книге звучит тема творчества и творца. Начинается все довольно невинно — автор периодически делится секретами того, как жизнь вокруг писателя преломляется в написанном им тексте, откуда берутся сюжеты и персонажи, где следует отчеркнуть реальность от вымысла и пр. Но чем дальше, тем более усложняется проблема. Сценарии в книге пишет не только Фарук Дарувалла. И главный злодей словно выдумывает сюжеты своих убийств, досконально планируя их. И детектив Пател пишет сценарии к уже состоявшимся картинам — полицейские отчеты. С другой стороны, актер Джон Д., играющий в кино полицейского, сливается в одно целое со своим персонажем, и в реальной жизни говорит и действует как герой фильма.

Но Ирвинг берет еще выше! Проблема творчества и творца выходит на метафизический, религиозный уровень. Не сценарист ли Бог? Или даже так — не ограничивается ли Бог только написанием сценария? Не мы ли актеры, которым поручено играть себя? Что будет, если мы сыграем не по тексту, а ударимся в импровизацию? При этом ничего заумного в книге открытым текстом не сказано. Ирвинг нигде не перегибает палку с пафосностью и надрывом — все подается в практически комедийном ключе, но все равно берет за душу. Эффект достигается и за счет того, что, в отличие, например, от садиста Фаулза и апатичного Кутзее, Ирвинг по-настоящему любит своих героев. Кажется, что главным действующим «Сына цирка» мог бы стать практически любой персонаж — настолько внимательно к каждому характеру относится Ирвинг.

Удовольствие от чтения, к сожалению, испорчено посредственным переводом — сквозь русский текст приходится продираться, что при легком стиле Ирвинга само по себе абсурдно. Переводчик грешит направо и налево — плохим знанием английского, русского и общей лингвистики (уважаемый, alley — это НЕ аллея, а pathetic совсем необязательно переводить как патетический, в это слово мы с американцами вкладываем разные значения). С. Ребко к месту и не к месту старается подбирать синонимы именам собственным, чтобы избежать путаницы с «он»-«она», но делает это настолько топорно, что текст прямо-таки расползается по швам. Корректура хромает на пару с переводом. Я, честное слово, не старался выцепить как можно больше фолов — мне в первую очередь все-таки интересен Ирвинг. Но, с Вашего позволения, пара примеров:

Не хочется заканчивать рецензию «в миноре», поэтому напоследок еще раз: книга хороша. Повторно пролистав роман, могу сделать вывод, что огрехи при издании не мешают получить от СЦ кайф. Вещь, действительно, для многократного прочтения.

Помните Герцогиню из кэролловской «Алисы в стране чудес»? Такая добрая старушка, которая в нашем мультике поднималась вместе с Алисой во дворец и через реплику вставляла: «Отсюда мораль! ....». С. Логинов, по правде, очень похож на нее: бОльшая часть рассказов сборника содержит Нравоучение. Четкое и разночтений не допускающее. В наше время, когда каждый сам себе голова и к чтениям морали относится брезгливо, «Закат» далеко не всем придется по вкусу. Вы привыкли к неоднозначным финалам? Вам нравится, когда персонажи ведут за собой писателя, а не наоборот? Тогда придется пропустить две трети книги, и зря, между прочим. С другой стороны, чем ближе к концу, тем более эстетскими, вкусными становятся зарисовки, тем реже Логинов делит персонажей и события на «белое и черное». Я остался в целом равнодушен к первому блоку, т.н. «исторической фантастики», где ни истории, ни фантастики толком нет, остальное читал бы и читал.

Немного об отдельных рассказах:

«Живые души» стоит прочитать как верующим, так и атеистам. Великий соблазн с великим подвохом. Не скажу для кого именно.

«Фазовый переход» иначе как стихотворением в прозе не назовешь.

«Второй» — практически Борхес в космосе. История-архетип.

«Сослагательное наклонение» — эссе, совершенно справедливо вынесенное из блока «исторической фантастики», и куда более близкое к настоящей истории. Интеллектуальная игра с ориентированием на местности.

«Одиночка» — то ли дружеский шарж, то ли пародия на Олди, при этом даже без отсылок к харьковчанам — отличный рассказ, с ностальгической ноткой, неожиданным сюжетом и вниманием к деталям. Нолановское «Начало» по-питерски.

И ещё. По пословице «ломать не строить» среднестатистический писатель в первую голову умеет покритиковать неугодные явления, а как зайдет речь об утверждении своего мировоззрения — начинается манная каша на бумаге и в голове. У Логинова все наоборот. Когда в десятый раз читаешь про лицемера-попа, словно кочующего из рассказа в рассказ, фанатично и узколобо верующего обывателя, какого-нибудь противника всего нового и неизведанного — эффект убедительности теряется, энергичные кивки головой «так-конечно-нельзя» уступают место скуке. Напротив, когда Логинов бытописует деревенскую жизнь, либо копается в культурных слоях матушки-Земли, либо ходит по интеллигентским квартирам восьмидесятников, его рассказы сияют россыпью бриллиантов.

Мой Топ-5 (алф.): «Машенька», «Одиночка», «Раз, два, три, четыре», «Фазовый переход», «Яблочко от яблоньки».

В принципе, «Ночные странники» — это именно цикл, а не эпопея. Первые две книги имеют законченный (пусть весьма натужный) сюжет: под финальные титры всем сестрам в торжественной обстановке вручаются ожидаемые серьги, фанаты рукоплещут и отправляются строчить фанфики. Третья стоит особняком — и по сюжету, и по литературному уровню.

Пусть Вас, фантлабовец, не вводит в заблуждение рекомендация Мартина в последнем эксмовском издании: Флевеллинг не просто играет за другую, нежели великий бородач, команду, она вообще из лиги ниже уровнем. Реалистичным фэнтези здесь не пахнет, ждать «плащей и шпаг» а-ля Вера Камша и ехидных авантюрных выкрутасов Скотта Линча тоже не стОит. Это типичная эпопея начинающего автора, который решил начинать с места в карьер вместо того, чтобы попробовать свои силы в малой форме . Первые два тома «Ночных странников» — это смесь высокого и авантюрного фэнтези, из которого выпотрошили поэтику и мифопоэтику, а чучело набили штампами и мультяшными характерами. «Луна предателя» сильнее и, собственно, из переведенных только она достойна внимания любителя фэнтези. Ко времени написания Луны Флевеллинг выработала свой стиль, умерила тягу к препарированию без анестезии внутреннего мира героев, научилась обходиться без провисаний сюжета. То есть, начала пользоваться инструментарием родоначальников жанра на уровне юзера. К тому же с ЛП начинаются (и надеюсь, что в Тамирской трилогии продолжатся) регулярные культурно-исторические отсылки к прошлому Западной Европы и Штатов, которые вполне уместно смотрятся и логично вписаны в сюжет.

Детективные пассажи придают повествованию дополнительное обаяние, любовные линии — вне зависимости от того, сколько полов в них участвуют — этого обаяния неизменно лишают. Вообще, чем меньше внимания Флевеллинг уделяет своим персонажам, тем крепче — как ни парадоксально — они у нее получаются. Описанные несколькими фразами и поступками, например, принц Коратан из ЛП и малолетний воришка из КТ получились более цельными, чем постоянно распадающиеся на составные части образы Серегила с Алеком. Вывод: с сюжетом пока дела обстоят лучше, чем с характерописанием. Вам нравится аниме, Робин Хобб и детективы? Тогда и Флевеллинг найдется место у Вас на полке.

Те, кто в раздражении швырнули одну из двух предыдущих книг о стенку, не вынеся пафосной анимешности «Ночных странников», и зареклись брать в руки Флевеллинг, отказом от этого романа рискуют остаться без сладкого. Невероятное рядом: американская писательница выдала в общем-то довольно крепкую вещь. Не шедевр, конечно, но добротно и с минимальными ляпами. Действительно видна работа над ошибками: более внимательное отношение к тексту и тщательнее выполненная прорисовка персонажей. На лавры исторического фэнтези «Луна предателя» пока не претендует, зато решительно заявляет о том, что выросла из террибруксовых подгузников.

Сюжетно, перед нами разворачивается описание дипломатической миссии людей к, скажем так, псевдо-эльфам. Ближе к середине это уже стопроцентный детектив. Возрадуйтесь. любители реализма: во-первых, Вам придется запоминать названия, обычаи и характеристики 11-ти кланов местной эльфляндии. Это хороший признак — прошлые книги из цикла можно было читать не приходя в сознание, а «Луна предателя» требует какой-никакой работы мозгами. Во-вторых, обошлось без роялей в кустах, а магия скорее заменяет криминалистику, чем мечет направо и налево файерболы. В конце концов, книгу просто интересно читать. Американка Флевеллинг знает, как писать о центральной политической проблеме ЛП — изоляционизме. Эта тема в США такой же канон, как для нас, например, ностальгия по славному прошлому сильного государства и желание исправить попаданцами собственную историю. Вообще, Ауренен — фактически, творчески переосмысленные Соединенные Штаты накануне Войны за независимость, причем показанные извне, глазами чужестранца. Задумка, следует признать, неплохо удалась.

Немного о ляпах: во-первых, пара сюжетных неувязок все-таки напоминает о том, что Флевеллинг еще в начале творческого пути. Автор что-то решительно напутала с погонями в конце книги — так успевать и догонять невозможно. Во-вторых, в фэнтезийной вселенной никак ни имеют права на жизнь такие вещи как «килт», «коньяк» и «сестерций». В-третьих, впечатление немного портит бесцельность повествования. Я не сторонник того, чтобы в каждой книге была поучительная история и мораль, но «Луна предателя» очевидно страдает от недостатка поставленной проблемы. Таковой с натяжкой можно считать вопрос долга перед страной, семьей, любимым человеком и расстановки приоритетов. Но, не правда ли, эта проблема ставится в каждой второй фэнтезятине?

Во всем прочем, «Луна предателя» получилась более талантливой, живой и захватывающей книгой. Хотите познакомиться с работами Флевеллинг? Начните с этой вещи. Она имеет минимум общего с предыдущими частями и, по сути, начинает новую сюжетную линию.

Пробы пера – часть вторая! В «Крадущейся тьме» Флевеллинг продолжает свой крестовый поход по граблям фэнтезийных штампов. Опять, увы, страдает мотивация героев и логика повествования. Не буду тратить, фантлабовец, твое внимание на перечисление элементарных ошибок, но с удовольствием накидаю в «личку» с дюжину нестыковок любому защитнику Флевеллинг.

Генеральный конфликт Пленимара и Скалы, вокруг которого вертится сюжет, явно высосан из пальца. Можете вообразить себе в католической Западной Европе отдельное, мощное и воинственное государство сатанистов, в котором бы сознательно поклонялись тому, что во всей остальной ойкумене считалось средоточием зла? И это притом, что, согласно истории мира, Три Королевства ведут начало от одного народа и династии Иерофантов. Во всей книге не указано ни одного толкового мотива для войны: просто констатация – мол, дорвалась партия «ястребов» до пленимарского трона – и давай захватывать территории по принципу «а-це-пид-помидоры». Глупо, ей богу.

Пышным цветом в «Крадущейся тьме» расцвела «тьфугомосятина»: нет, все стерильно и без подробностей, но именно эта слащавость заставляла меня кривить рот и по возможности быстро прочитывать отдельные эпизоды. Я не испытываю иллюзий по поводу частоты однополых отношений в среде венецианских аристократов или ренессансных феодалов, с которых Флевеллинг писала людей и нравы Римини. Но я абсолютно уверен, что эмоционально-розовая глазурь, под которой все это преподносится в «Крадущейся тьме», с реальностью имеет мало общего. Невинность, которую равно могут привлекать оба пола, благородство Серегила, не желающего давить на подопечного, пока тот делает подсознательный выбор, – всё это домыслы нашего двадцатого / двадцать первого века, стремящегося нетрадиционные отношения оправдать, не потрудившись объяснить их суть.

Не все, впрочем, безнадежно. Флевеллинг смогла избавиться от части прежних ошибок: она научилась вести одновременно несколько сюжетных линий – в противовес одномерному повествованию МТБ. Это придает роману драйва, да и композиционно он смотрится выигрышнее. Во-вторых, наконец-то герои начинают обретать «форму и объем» – Микам Кавиш и Теро уже больше похожи на крепко сбитых литературных персонажей, а не на вырезанных из картона «черепашек-ниндзя». До реальных людей с реальными мотивами по-прежнему, впрочем, всем без исключения действующим лицам далеко.

Сократилось число роялей и вовремя выстреливших ружей. Героям в два раза меньше, чем в МТБ, доводится спасаться благодаря «откуда-ни-возьмись-нашим». А это значит, что Флевеллинг стала более изобретательна и перестала играть в поддавки.

В общем, пока что плохо, но есть надежда, что «Луна предателя» станет тем романом, ради которого стоило тратить три недели на прочтение предыдущих двух.

Какой же все-таки Краули тяжеловесный! Как будто над его текстами висит проклятие: он может рассуждать на самые интересные темы, строить сложнейшие композиционные структуры, оттачивать стиль – и все равно, не цепляет! Еще при чтении «Маленький, большой» мне пришло в голову, что Краули – это писатель-художник, безуспешно пытающийся стать писателем-сказочником и рассказать, в конце концов, волшебную историю. Если это так, то ближе всего к успеху, наверное, Краули был в «Эгипте». РЛБ же – продукт чистого интеллекта и, несмотря на название, не столько роман, сколько лекция по культурологии.

Итак, перед нами трехуровневый текст: собственно, роман начала XIX века, комментарии к нему середины того же века и переписка наших современников, работающих над рукописью. В русском издании есть еще 4-ый уровень – комментарии М. Назаренко, которые, собственно, мне больше всего и понравились. Думаю, что переводчик не меньше Краули изучал эпоху и биографию лорда Байрона, но по уровню подачи материала он… увлекательнее, что ли. Если, собственно, у автора получился роман, похожий на комментарии, то у Назаренко – комментарии, похожие на художественное произведение. Почему-то в голову пришли ассоциации с Вандермееровским «Амберским глоссарием», не столько по взятой «тональности», сколько по уровню присутствия комментатора в комментариях. При этом Назаренко явно высоко ставит Краули как писателя (чего о себе сказать не могу), а потому мои комплименты, буде он их прочтет, могут показаться сомнительными.

Переходя от субъективного к объективному: РЛБ – все-таки не просто литературная игра. За интригой текста – «кто же в итоге написал Вечернюю Землю?» — кроются серьезные, настоящие проблемы, действительно, близкие всем нам: расколы в семье, воспитание ребенка одиноким родителем, выбор между призванием и близкими людьми. Пускай чересчур витиевато, но Краули говорит о насущном. Поэтому книгу действительно стоит прочитать: говоря на одном языке, она учит интеллектуалов, парящих в облаках знаний и забывших о важности простых проблем.

Пока не прочитал, предвкушал, как буду в рецензии ехидничать на тему фэнтези про раз-два-разов. Оказалось, что поводов для зубоскальства куда больше, и они совсем другие. Итак, роман (по крайней мере, первый) на самом деле написан не про большую и чистую любовь настоящих мущщин, а скорее про дружбу и ученичество, — и все равно получается смешно.

Надо отдать должное Флевеллинг – она обошлась без традиционного орочье-эльфийского зоопарка, милостиво ограничившись расой людей и намеками на драконов-которые-давно-передохли. Читатель раскатывает губу на второе ПЛиО, но жестко обламывается на первых же двухстах страницах, ибо вместо околоисторических зарисовок наталкивается на плохое подражание Джордану. Помимо сюжетных заимствований (сравните МТБ с Оком мира), Флевеллинг зачем-то взяла все самое неоднозначное, что было в первой книге Колеса Времени. Не обошлось без краткого курса о строении мира по пути к ближайшему населенному пункту, театральных пафосных диалогов (главные герои еще любовниками не стали, а спорят как завсегдатаи «Голубой Устрицы» — без слез читать невозможно) и пророческих видений оптом и в розницу (каждый сон непременно исполнен Значения). Чужих минусов показалось мало, посему к ним были приложены собственные авторские. То тут, то там автор противоречит самой себе, зачастую невнимательно относится к написанному пару страниц назад. Спасибо, хоть время года блюдет. Флевеллинг хронически неточна в выражениях: я, например, с удивлением узнал, что один человек может «поливать врагов дождем стрел». Либо способный, либо стрелы пускал из АКМ. «Подкустовая рояльность» магии очевидна и ставит окончательный крест на попытках сделать реалистичное фэнтези, если таковые были.

Хуже всего не это. Все промахи можно было бы простить за интересный сюжет или атмосферу. Ни того, ни другого в романе нет. Мне решительно непонятно, для кого Флевеллинг писала роман – помимо себя самой. По сюжету МТБ сойдет для подрастающего поколения как альтернатива вампирбургерам, но намеки на «мущщинок» отпугнут как родителей, так и – надеюсь – самих подростков. Для взрослого читателя – слишком много условностей и ошибок разной степени тяжести. Проходная, ученическая вещь, которую неплохо было бы заново переписать. Поднял оценку до пяти баллов, т.к. все-таки проба пера.

«Костры Эдема» продолжают начатую еще «Песней Кали» тему белокожего рационалиста в экзотических бывших колониях, где его, в общем-то, не очень ждут, особенно местные боги. Но если «Песнь Кали» — пробный камень, то в «Кострах» Симмонс уже заслуженный мастер, настоящий сказочник. Кинематографичность повествования зашкаливает. Персонажи выписаны как в лучших романах Хэйли. Добавьте к этому немного криптоистории по-американски (Mark Twain vs ancient evil, anyone?), неповерхностные экскурсы в тихоокеанскую мифологию и щепотку юмора. Настоящий гавайский коктейль! В целом нам, суровым любителям достоевщины и напитка имени Менделеева, на вкус книга может показаться сладковатой, но это Гавайи.

«Костры Эдема» — настоящий гимн храбрости: персонажей, которые хоть как-то стремятся дожить до конца книги, можно пересчитать по пальцам, и каждый по крайней мере однажды совершает смелый поступок. Инстинкт самосохранения у героев Симмонса бывает периодически бит более весомыми мотивациями «разобраться», «довести дело до конца», «послать превосходящие силы противника по маме».

Предполагаю, что «колониальная проза» — все-таки больше поденная работа Симмонса, чем продукт вдохновения. Но это работа добротная, честная и не тяжеловесная. Возможно, лучшее, что можно читать в транспорте и на отдыхе.

«Песнь Кали» — первая проба пера Симмонса в большой форме – и моя первая «проба» Симмонса. Себя отношу к неторопливым читателям, и, честно скажу, не вспомню другого случая, чтобы книга так быстро проглатывалась. Что это – признак «фаст-фуд» литературы или талант писать захватывающе? Наверное, и то, и другое. Слабость автора – в его силе (и наоборот). С одной стороны, в угоду темпу повествования приносятся логика действий и достоверность ситуаций. Приводить примеры не стану – их отметит любой прочитавший «Песнь Кали» абзац за абзацем, не перескакивая. Против автора действует и то, что в похожей манере пописывают «триллерки» сотни литературных коммерсантов. «Неожиданные» смерти делящихся сведениями secondary cast, неразбериха с благожелателями, галлюциногенные встречи с мистическим злом – не правда ли, это канон, успевший порядком поднадоесть? Но Симмонс здесь – не последователь канона, а один из тех, кто его формулировал: роман все-таки написан в начале 80-х, когда Дэна Брауна еще пускали в католическую церковь (с родителями).

И при этом, какой, черт побери, драйв! Сюжетные ходы, пусть нелогичны, зато интересны, да и к тому же завернуты в красивый фантик атмосферности. Калькутта показана с киплинговским пафосом и лавкрафтовским отвращением, красочно, с щекочущими нервы подробностями и, надо полагать, достоверно. Думаю, за 30 лет в городском быте немногое изменилось, разве что в описываемом отеле заменили кондиционеры и провели интернет на ресепшн.

Лучшие страницы романа – последние главы «после-возвращения»: Симмонс не отделался двумя абзацами, а честно дописал судьбы героев, показав, что попытка смириться с трагедией и жить дальше – испытание не менее суровое, чем выживание в городе фанатиков и древних, голодных до крови дам.

Неоднозначные роман. Схематичный, с тяжеловесным сюжетом, но в то же время довольно легко читается. От прозы Кутзее остается впечатление вязкости, несмотря на отсутствие громоздких конструкций, описаний и сложных метафор. Потому что написано предельно серьезно, без малейшей улыбки и иронии. С важно, по-карамазовски сдвинутыми бровями, пафосом отрицания. И еще — с полной погруженностью в политический климат ЮАР 80-х годов. Не удивлюсь, если Кутзее видел своего героя представителем негроидной расы, хотя в тексте это можно понять только по полунамекам.

Возникли ассоциации — как ни парадоксально — с «Бойцовским клубом» Чака Паланика. Сходство? В обоих книгах четко показано стремление человека к свободе через освобождение от пут цивилизации. Расхождения? У Паланика главный герой — это свободный человек-охотник, а у Кутзее — собиратель и земледелец. И какая разная свобода получилась у того и другого!

Книга без идей, зато с фишками. Или наоборот «с фишками, зато без идей» — кому как угодно.

Короткие рассказы плюс интро и кода, выстроенные в порядке возрастания цинизма, и — если я внимательно читал, но не ручаюсь — в обратном хронологическом порядке.

Максимум занятного, что было в прочтении — это игра в угадайку, от лица какого персонажа ведется повествование.

А во всем прочем — очередная декадансная уэльбековско-бегбедеровская муть про то, каково это быть богатым и без царя в голове. Из плеяды аналогичных вещей выделяется разве что брутальностью. Мое первое знакомство с Эллисом и, признаться, разочаровывающее.

Один из рецензентов упомянул С Лема, и, мне кажется, очень правильно. «Эйфельхайм» — НФ-притча с тех же космических скрижалей, что и «Эдем» и «Возвращение со звезд». А еще это исторический роман. А еще бытописание современной академической среды. А еще апология христианства и науки — честная, искренняя, какую могли бы написать Честертон с тем же Лемом, объединенные тоской по небу — каждый по своему. Добавьте к этому широчайший охват проблем — космогонических, этно-исторических, даже лингвистических. В какой-то момент становится невозможным определить, какая же из обсуждаемых проблем основная: контакта? веры? поисков пути домой? социальных связей? В «Эйфельхайме» есть второстепенные персонажи, но нет второстепенных проблем — у каждой будет своя сольная партия, выход на бис и заплывы в свете рампы.

Идеальная книга? Таких — как мы знаем — нет, поэтому Флиину пришлось чем-то все-таки жертвовать.

Во-первых, в ход повествования вплетено немало условностей — особенно касающихся общения пришельцев с жителями деревни. Во-вторых, для деревенских жителей персонажи чересчур хорошо подкованы в вопросах теологии и философии. И то, и другое, впрочем, не главное. Если вы примете правила игры Флинна, ближе к середине текста каждый эпизод «средневековой линии» будет вас бить наотмашь, а каждый персонаж — обретать новые черты и объем. Интерлюдии Том + Шэрон будут давать отдых эмоциям, но заставлять работать ум. Кстати, не ленитесь заглядывать в Британнику, пока будете следить за научными дискуссиями гуманитария и физика.

Неоднозначный и нестандартный роман. Сюжетно книга охватывает слишком небольшой период, чтобы считаться семейной хроникой; она слишком размеренная для триллера и слишком отстранённо-холодная для мелодрамы. В итоге всего оказывается понемногу: возможно, сдержанность и есть одно из главных качеств повествования.

Меня до последних глав не покидала мысль, что девочка, смотрящая с небес на землю, может оказаться просто художественным приемом — способом рассказать историю семьи. Был неправ: все-таки Сюзи под конец совершает превращение из рассказчика в действующее лицо. Кстати, о действующих лицах: они в «Милых Костях» немногочисленны, но Сюзи вслед за автором настолько интересны их past histories, что по количеству «ответвлений» и «судеб» книга встает в один ряд, скажем, с романами Улицкой.

Сиболд не ставит перед собой цели высморкать сентиментальных барышень в платочки и спеть requiem по безвременно ушедшим. Наоборот, основной мотив, звучащий в «Милых костях» — это расставание с прошлым, одновременно болезненное и необходимое; чувство, так или иначе знакомое всем. Повсюду в тексте разбросаны старые вещи, напоминающие о Сюзи — заметим, что ни одно из них не несет созидательного начала: ни фотография Абигайль (правильнее, конечно, Абигейл, но это на совести переводчика), ни брелки, ни старая одежда. И напротив, из почвы пробиваются ростки нового, пост-Сюзиного мира — готический дом Линдси и Самюэля, яблочные пироги Руаны Сингх и сад имени Бакли.

Оставьте мертвым хоронить своих мертвых.

В «Механизме Пространства» отличий от первой части немного. Авторы решили не определяться с главным героем, оставив всем основным персонажам приблизительно равные доли. Скажем, Андерс Эрстед оказывается чаще в центре внимания, зато нам почти не показывают его внутренних конфликтов, так и оставляя вместо полноценного портрета карандашный рисунок. Совсем другое дело — линии Огюста Шевалье или Торбена, которые занимают куда меньший объем, но «крови-любови-метаний-исканий» там с избытком. При этом secondary cast, как и в первой книге, все равно куда весомее и интереснее.

Меня слегка коробит то количество исторических личностей, типа Диккенса или Гарибальди, с которыми — положа руку на сердце — авторы позволяют себе лишнюю вольность. Приходится делать скидку на законы жанра... все-таки криптоистория, а не хроника. Удовольствия от чтения это не портит — обаяние «хитрого прищура» было в полной мере перенесено из одного Механизма в другой.

Плохая криптоистория всегда построена по принципу «сейчас-расскажу-вам-как-все-было-на-самом-деле» (еще хуже — «как-должно-было-бы-быть»). В основе хорошей криптоисторической вещи должны лежать совсем другие идеи.

Автор (как и мы) точно знает, что его гипотеза неверна. Он не подтасовывает факты, чтобы показать вероятность своего допущения. Он знает историю лучше среднестатистического читателя, подстраивается под ее ритм, пусть даже чуть приукрашивая или мелко жульничая (какая ж «крипто-« без этого).

Получается интеллектуальная игра — наподобие драки на надувных мечах между профессиональными фехтовальщиками. Все в шутку, с хитрым прищуром, мол, знаем, что враки, но ведь могло-то быть и так. По первой части Алюмена видно, что «хитрый прищур» — метод, давно отработанный и Олдями, и Валентиновым. Когда в книге речь идет о каких-то вкусных фактах из истории (очень важная часть романа), они рассказчики. Когда на первом месте «экшн» — скорее комментаторы. Повествованию это придает фирменно олди-евский стиль. После «Ойкумены» можно было бы его окрестить «кукла-герой vs кукловод-автор».

В том, что касается слабых мест романа, присоединяюсь к уже отметившим их рецензентам. Некоторая сумбурность сюжета, особенно в первом «акте», и главные герои без четкой проработки характеров. Второстепенные персонажи получились более живыми.

После первого тома осталось ощущение, что фигуры только-только расставлены по доске. Иногда толком и не поймешь, кто куда и как ходит, зато партия интересная. В общем, дебют сыгран, переходим к миттельшпилю.

Отзыв для еще не читавших

Если думаете, читать или не читать Паланика, начните с этой вещи. Она подобна фильтру — сразу отсеет тех, кому Паланик против шерсти. Удушье брутально: по первости ощущение, что автор возвел в принцип идею «чем гаже, тем лучше». Но Паланик не был бы писателем выше среднего уровня (а он, в общем-то, выше), если бы одной грязью и ограничился.

Во-первых, книга — квинтэссенция паланиковского принципа-идеи «это-ближе-чем-вы-думаете». В каждой книге автор рушит стены комфортабельных жизней, но в «Удушье» по этим стенам он работает не отбойным молотком, а «шар-бабой». Извращенцы, психически нездоровые люди, что-угодно-голики — они, по Паланику, совсем близко: учат детей и лечат других людей, едят в тех же забегаловках и отовариваются в тех же магазинах. Маргиналы — настолько значительная часть социума, что своей активностью и одержимостью перевешивают «нормальных». Кстати, есть ли последние вообще?

На метафизическом уровне: книга по своей сути очень добрая и жизнеутверждающая история, несмотря на весь груз фекалий. Она не об извращенцах и маньяках, не о грязи. Она о природе любви, самопожертвования, дружбы. О том, что, отвергнув Все, в конечном итоге приходишь к Нему обратно. Обретение смысла через его отрицание. Усиление через отмирание...

Чак Паланик нарисовал прекрасную картину...

Вроде как общепринято причислять Паланика к литературному панку. Тут вам и натуралистичность, и грязь, и испражнения с высокой колокольни на моральные устои. И особенно — резкий, рваный стиль письма. Все при Чаке.

Объективно: по сравнению с написанными / выпущенными ранее БК и Удушьем, Колыбельная гораздо больше напоминает сложное музыкальное полотно. Постоянно встречающиеся темы-фразы (для тех кто читал:

Субъективно: личное произведение? да, в общем-то нет. Автор выглядит куда более отстраненным и даже само-саркастичным. Пример: Устрица — очевидная пародия на Тайлера Дердена. Если Удушье и БК — это ядовитые стрелы в адрес среднего класса, то Колыбельная — это такие же стрелы в адрес фриков и маргиналов.

Недостатки: Сюжет хорош по замыслу, но в конечном итоге смазан и принесен в жертву структуре текста. Некоторые темы не закончены: например, дома с привидениями.

Плюсы: каждый найдет для себя сам.

Не хотелось бы кидать свои дрова в спор: прав Паланик или не прав. Потому что главный смысл Бойцовского Клуба — спровоцировать, и, кажется, сам автор это прекрасно понимает. На первый взгляд, БК — это инструкция к действию: да! — саморазрушению, да! — разрушению цивилизации, да! — разрушению связей между себе подобными. Призыв упростить уравнение до элементарного. Сбросить шелуху с себя, чтобы осталось... в общем, чтобы остался самец, охотящийся на оленей в развалинах Рокфеллер-Центра. Вот почему у «БК» много фанов среди сильного пола и в разы меньше среди читательниц. Потому что роман про самодостаточных самцов. Настолько самодостаточных, что одного хватило бы на двоих.

Если вчитаться, видно, насколько панк-литература Паланика самоиронична: чего стоит эпизод, когда берут за яйца самого Тайлера / Джека. или разговор с Марлой «был ли у нас секс?». Финчер сделал из этих кусочков маленькие кульминации, а в романе они прочитываются как чистой воды стеб.

БК — роман-уловка. Объясните себе, чем настоящие мужчины Тайлера Дердена отличаются от настоящих мужчин, например, Ромена Гари — и вы сможете спокойно спать, оставив себе БК в качестве пособия по химии.

Литературные достоинства? можем ли мы судить о языке и владении словом автора «Апрельских тезисов»?

На большую рецензию не хватает духу, но впечатление сильнейшее. «Глас Господа» — производственный роман не больше, чем набоковское «Бледное пламя». Не без огрехов: Лем начинает роман как мемуары, а чем дальше, тем больше срывается на повествование от первого лица.

Тем не менее, более реалистичной фантастики просто не существует. Лем настолько высоко поднял планку SF, что после «ГГ» даже произведения Азимова воспринимаются как литературные сказки. Язвительное, беспощадное произведение-паззл о возможностях человека, об упорном труде и добытом в поте лица хлебе. О вкусе этого хлеба и о нестерпимом желании съесть целый сендвич.

Похожая на «Эдем» тема — невожможность контакта с инопланетными цивилизациями, отсутствие общих «платформ», языка, логических параметров познания и т.д. А также — крушение прочих идей-штампов об инопланетянах — их возможностях и целях посещения Земли.

Все это в красочных, жутко реалистичных декорациях. Фантастика неинтеллектуальна? Попробуйте потренировать воображение и представить себе описанное Лемом. Вчитываясь в каждое слово. Запоминая все детали. Строя логические цепочки из образов и оброненных слов.

А потом — в преддверии зимы — наклейте ярлык «топливо» на 80% sci-fi у себя на полке.

Да, по мере чтения цепляет. Да, мастерство не пропьешь. Да, у иных авторов такие черновики были бы вершиной творчества.

Но! Сентиментальные киднэпперы — это, с вашего позволения, первый шаг с топором в руке к старушке. По прочтении остался равнодушным. «Память», изданная в том же томе, вещь куда более сильная.

В принципе, крепкое среднее фэнтези — со скидкой на то, что цикл начался в 1990 г.

Субъективное впечатление: Джордан очень часто играет в поддавки с самим собой. Если ему нужно, чтобы компания Морейн-Лан-Найнив встретила Перрина с Эгвейн, то это обязательно случится. То же самое с исцелением Мэта, битвой Ранда с Темным, блужданием по Путям и т.п. Впечатление, что автор играет в шахматы, где он неожиданно может сходить конем наискосок и сделать рокировку со слоном. А то и прыгнуть пешкой через полполя в ферзи.

Из ярких минусов: белоплащники. Какой смысл в ордене, ставящем своей целью борьбу с Темным и Айз Седай, если одна Морейн спокойно раскидывает магией их войско? За счет чего они могут противопоставить себя АС? Откуда у них власть и почему их боятся в городах?

Кстати, почему белоплащников — вроде как борцов с Темным — вообще нет в Тарвиновом Ущелье?

К тому же в книге некоторая путаница со временами года: то Ранд с Мэтом замерзают под весенним дождем по дороге в Кеймлин, то в Кеймлине во дворце — зеленая трава, а в Запустении — вообще чуть ли не осень. Многовато погодных условий для континента размером с половину континентальной части Европы.

Совсем смешные эпизоды — это чай, периодически завариваемый в Эмондовом Лугу и далее везде, а также вата в аптечке Илейн. Хорошо, аспирина нет.

Из понравившегося: идея с Путями, к тому же достаточно сочно описанная. Пафосное интро. Беломостье, обрисованное гораздо эффектнее Кеймлина. Менестрельские номера по тавернам. Трактирщики — хорошие и разные.

Якитория от Дэвида Митчелла!

Из ингридиентов японского Макдо Митчелл умудрился сделать изысканный обед на 9 персон.

В качестве васаби откушайте главу «Отвоеванная земля», для имбиря, который — как известно, должно есть между основными блюдами — подойдет «Обитель сказок».

Сон № 9 — это не реальная Япония, а Япония глазами европейца или нас с вами. «Медведь, матрешка и водка» по-японски. Но при этом, медведь умильно танцует, матрешки мастерски расписаны, а после водки — никакого похмельного синдрома. Да, большинство характеров — кукольные, да, антураж и сюжетные перипетии не сильно реалистичны и не слишком оригинальны. И характеры, и смена декораций в конечном итоге — фон для солирующего ехидного, наблюдательного и остроумного Эйдзи Миякэ. Или, соответственно, для самого Д. Митчелла, делающего все, чтобы читатель не заскучал, слушая монолог японского паренька.

Литература легкая, требующая не столько кропотливой работы глазами и мозгами, сколько игривого и воздушного настроения.

На Мураками, кстати, совсем не похоже.

роман фальшив от первой до последней строчки. поразительно, как можно умудриться не взять ни одной ноты, не слажав. Лав стори подобрана в корзине компьютера пишущей для домохозяек графоманки.

Весь мистицизм автора — фабричной штамповки, в нем нет визионерства не то, что Борхеса, даже Гессе.

Герои — обученные речи манекены. Амнезия, незнакомец с тяжелым прошлым, романтическая ненормальность главных действующих лиц... — это пошлятина даже для середины 80-х годов, когда книга была выпущена.

Средненькая «Явилось в полночь море» по сравнению с этим — просто пик творчества. Избегать!

Странная вещь... морализаторская и неуютная. При всех достоинствах прозы, при нежелании авторов делать ужастик, либо мистику, либо бытовую фантастику, книга получилась притчей «без второго дна». Не проходной материал. Но вместо росчерка пера — съезжающая вниз за тетрадную линию связка букв.

Худшее место книги — игра Алены в ресторане. Ди-джейство Аспирина — по воздействию на слушателей — получилось более натуральным.

Лучшее — все, что связано с Ириной.

Кстати, а почему все-таки бультерьер остался жив?

Ни сеунды не жалею, что прочел. Книга перпендикулярная русскоязычной фантастике, и это видно даже не по «фантастическим допущениям», а по построению сюжета. Там, где у большинства писателей удобно располагаются ответы на ВСЕ вопросы, у Дяченок — вырванные страницы и недосказанности:

Это Фрол был за рулем самосвала?

Почему Влад в итоге смог оградить Богорада от уз, периодически с ним встречаясь (при том что Анжеле удается в людном супермаркете «поймать» охранника одним жестом)?

Старичок, залезший в номер к Анжеле, — случаен?

Почему после встреч с Владом выжили и сохранили рассудок Иза и Агния?

В остальном приятна подчеркнутая нефантастичность характеров и ситуаций, разве что «послужной список» Анжелы великоват. Отношения между главными героями четко продуманы и не срываются ни в банальщину, ни в эксцентрику «потому-что-так-хотел-писатель». Кстати, было бы здорово в каком-нибудь романе Дяченок обнаружить пару цитат из пятой или шестой книги о Гран-Грэме. :)

Лучшее место в книге: кухня Фрола с замечательными кругами на скатерти.