«Нижний уровень» — мистический триллер в латиноамериканском антураже и явно первая — впрочем, вполне самодостаточная — книга пишущегося цикла. Герой — бессемейный русский эмигрант средних лет и спокойного, как слон, темперамента. Судьба занесла его в Панаму, где он варится в собственном соку, слегка бурча себе под нос от жары, влажности и отсутствия смысла жизни — но тут его крохотную секьюрити-фирму подряжают выявить слежку за богатым американцем. Вскоре им уже приходится расследовать жестокое двойное убийство с заковыкой: ясно, как убийцы проникли в дом — но как и куда они делись оттуда?.. В конце герой свой смысл жизни таки обретёт. Ну хоть что-то.

Это ладный, крепко сделанный триллер. Неплохо почитать для расслабона мозгов, в отпуске, но ничего особенного. Книга самую малость затянута, описаний, деталей чуть больше, чем надо. В некоторых отзывах говорят, что Андрей Круз теперь пишет лучше, чем раньше, в начале своей карьеры. Я бы сказала, он стал писать более шаблонно, строить сюжет и структуру книги по сценарным правилам боевиков и триллеров. Эти правила обеспечивают голливудской продукции популярность, но я не вижу в них других преимуществ, кроме как схватить потребителя за интерес и не отпускать, пока не дочитает / не досмотрит до конца. «Эпоха мёртвых», безусловный шедевр Круза, написана совсем иначе, куда ближе к простому описанию множества событий в жизни и смерти множества людей, и тем захватывает — это гораздо ближе к реальности и пробирает сильнее. Читаешь и чувствуешь: это могло бы случиться со мной, вот так бы и было. От этого страшно. Типическая структура американских триллеров слишком навязла в зубах, все мы видели и читали такие истории слишком часто. С какого-то момента у потребителя достигается точка насыщения, и шаблон начинает ощущаться как таковой, как ширпотребная поделка.

Что в «Нижнем уровне», однако, интересно и хорошо, это описание работы частной секьюрити-фирмы и сегодняшней жизни в Латинской Америке — как всё выглядит, ощущается, как там дышится, как оно всё работает, начиная со связей и кончая особенностями дорожного движения. Крузу материал хорошо знаком, и он добросовестно отразил опыт в книге. Описание материальной стороны жизни, матчасти всего, от оружия и работы военизированных групп до машин и инфраструктуры — его безусловный талант и всегда получается сильно.

Эта повесть была опубликована в прошлом году в сборнике «Исправленному верить». «Белые ночи Гекаты» — петербургский мистический детектив. Мирный историк Олег Шульцов и ещё несколько человек сталкиваются с чередой смертей, объяснимых только вмешательством сверхъестественных сил. С первого взгляда похоже на ведьмовство, со второго тоже. Герои пытаются что-то понять, кого-то спасти – а вскоре уже спасти и себя.

Чёрный пёс Петербург (с) в этой повести как живой. Герои тоже совершенно настоящие, взятые прямо из жизни люди, притом достаточно литературные, чтобы быть интересными. Вплоть до кульминации повесть отличная, а потом… кое-что, увы, остаётся смазано и невнятно. Такое впечатление, что не хватает пары-тройки важных сцен, прежде всего тех, в которых Шульцов излагает соратникам и через это – читателям своё понимание событий, после чего герои намечают план действий, который после, в кульминации, реализуют. Такие сцены не были бы натянутой уступкой читательскому любопытству, ибо невозможно поверить, что все соратники Шульцова знают о древних божествах столько же, сколько он сам. Автор, видимо, полагает, что тонкости

Это, впрочем, не значит, что повесть не стоит читать. Читать её интересно, не оторвёшься. Сверхъестественный ужас мистических смертей очень натурально сопровождает обыденный ужас — одиночества, старости, нездоровой семьи. Кто-то должен рассказать Камше, что на свете бывают и хорошие матери, но надо отдать ей должное – кошмар выписан от и до, без сантиментов, преувеличений, без модной чернухи – просто-таки на приз. Всё это с минимумом редактуры просится в хоррор-сценарий. Хороший вышел бы фильм.

Что это такое, «Ястреб халифа»? Фэнтэзи-роман на историческом материале, совмещающий эльфов и прочий легендарий Толкиена с Евразией примерно девятого-двенадцатого века. Это литературный коллаж вымышленного толкиеновского с реальным арабским миром времён монгольской экспансии. Главный герой Тарик (наст. имя Тарег), бесноватый эльф из нерегилей (нолдор), поневоле становится военачальником халифа Аммара и спасает ашшаритов (мусульман-арабов) от грядущего нашествия джунгар (монголов) под предводительством Эсена (Чингисхана). Действует Тарик при этом такими методами, что в стране вспыхивает мятеж, который, разумеется, Тарик же и подавляет, да так, что следующий мятеж становится лишь вопросом времени и возможностей. Возможность возникает, вспыхивает новый мятеж, Тарик его подавляет в своём обыкновенном стиле... и так далее до логического итога всех этих дисциплинарных красот. Можно сказать, что «Ястреб халифа», как и цикл Поповой «Конгрегация», посвящён теме исторических дисциплинарных мер, хотя автор вряд ли с этим согласится. Ей, кажется, важна религиозная составляющая. Но сила книги отнюдь не в ней, а во мрачных и красочных драматических перипетиях, кружащих судьбы героев в водовороте трагической и кровавой истории.

Несмотря на достоверное, без прикрас описание нравов эпохи, книга Медведевич не чернушна, чем выгодно отличается от мартиновской эпопеи, с которой её иногда сравнивают, считая, видимо, что делают комплимент. «Ястреб халифа» просто реалистичен, талантливо написан, насыщен восточными реалиями, стихами арабских поэтов и вставками, стилизованными под исторические хроники. Главный герой — весьма достойный, интересный персонаж, который вызывает сожаление, а местами и сочувствие. «Ястреб халифа» заставил меня сострадать эльфу. До сих пор это никому не удавалось. Может быть, дело в том, что Медведевич не предприняла заведомо провальной попытки показать дивное непадшее существо, а честно нарисовала искалеченного монстра, изуверства которого не становятся краше от того, что он совершает их с дисциплинарной целью, храня при этом в душе воспоминание о более достойных законах и нравах. Напротив, жестокости Тарика от этого ещё мерзее. Одно дело, когда людей режут и гонят в рабство степные дикари, и совсем другое — когда это делает индивид, якобы выросший под властью, прости Господи, архангелов в земном раю. Совсем другое впечатление, другие мерки. Впрочем, судя по итогам воспитания, родина этого героя — не просто не рай, а выморочное болото наподобие наших 80-х и 90-х годов, насыщенное злотворными миазмами вместо приличных человеческих ценностей и идей. Реакции Тарика часто очень узнаваемы — так чувствовал и действовал бы не один наш современник, если бы умел застраивать людей, сражаться, убивать и воевать. Умение что-то реально делать и отличает Тарика от большинства из нас. Тем не менее в какой-то мере он один из нас. Это, я полагаю, не минус, а плюс романа.

Из прочих героев больше всего впечатляет Айша, своего рода female counterpart Тарика — умная и отважная женщина в мире, который держит женщин за товар и скот. Вообще все персонажи кровавого эпика Медведевич достоверные, живые, даже такие образы, как Махтуба, начавшая свою литературную жизнь клоном Мамушки из «Унесённых ветром». Когда они гибнут, их жалко. Что же касается заимствований у Толкиена, знакомство с Сильмариллионом даёт читателю бонусы, но для чтения книги оно не нужно. «Ястреб халифа» — не фанфик. Мир этого романа, начавшийся как коллаж Евразии со Средиземьем, мог бы стать нежизнеспособным гибридом ежа и ужа, но под рукой Медведевич он сросся, расцвёл и стал настоящим. Ей удалось свить из получившейся колючей проволоки богатое культурно-историческое кружево. Рекомендую купить эту книгу в бумаге — изданный отредактированный вариант гораздо лучше сетевого черновика, так что книга действительно стоит своей цены.

В этом умнейшем социально-фантастическом рассказе на месте оживлённых трупов могли бы быть и роботы, но зомби логичнее, в самом деле. Идеальных рабов логичнее всего делать из мёртвых тел – затрат на производство почти не будет. Капиталистический принцип сокращения человека до рабочей силы выражен здесь в крайней форме: движущийся мертвец, биороботизированный труп на производстве гораздо выгодней человека. Никаких отпусков, больничных, пенсий и ограничений длины трудодня. Такой зомборобот выгоднее во всём – как сварщик, официант, проститутка. Может быть, даже как компаньон. Вопрос в том, нужны ли нам другие люди – или всего лишь польза от них. Любая. Разница между русским подходом к людям и западным именно в этом.

Страшнее всего – что-то подобное может произойти. И люди, которых заменят биомассой, скорее всего не восстанут. Вот что действительно пробирает.

«Смерть и право голоса» Дейла Бейли — это и о политике тоже. Американской. О неспокойных мёртвых как знаке совести, у которой иссякло терпение, и она манифестировалась наконец так, что игнорировать её стало невозможно. Рассказ о памяти, личной и коллективной вине — грехе — и примирении с правдой. Правда у Бейли — условие истинной жизни: необходимое, но не достаточное. Обычно, когда идейный автор вызывает в тексте сверхъестественные силы для продвижения своего идефикса, мне становится смешно, но Бейли пошёл на шаг дальше простой агитки. Даже на два шага. Это и примирило меня с рассказом.

«Некоторые планы на случай встречи с зомби» Келли Линк — рассказ не о зомби. Разве только в том смысле, что «голодным живым мертвецом» может оказаться любой нормальный с виду человек. Например, безобидный новый знакомый. В этом и заключается притягательность зомби для публики — они, как подмечено в предисловии к сборнику «Нежить», очень похожи на многих живых людей.

«Фотография класса за этот год» — первый и лучший рассказ сборника «Нежить». Здесь зомби классические — как в кино, дорогие сердцу хорроромана. В мире, полном живых мертвецов, пожилая учительница мисс Гейсс продолжает преподавать своему четвёртому классу. Тот факт, что все ученики мертвы и ей приходится держать их на цепи, чтобы они её не сожрали, почти не мешает. История безумия? Отнюдь. Учительница не сошла с ума. Во всяком случае, не совсем. Она просто делает для детей наилучшее, на что способна — как поступала всю свою жизнь. Прекрасный, трогающий до глубины души рассказ, заслуженно ставший основой сценария для театра. Истинный шедевр.

Я отрецензировала этот сборник, как и предыдущий, целиком (отзывы на страницах произведений). Рецензировать было интересно, и о потраченном времени я ничуть не жалею. Спасибо за это создателям сборника, авторам повестей и рассказов. С учётом предыдущей книги уровень этой вырос. Претензий у меня на этот раз куда меньше. Есть ряд объективно хороших, очень хороших и прекрасных вещей. Лучшее (в порядке содержания, по разделам):

«Сказание об ослепленных королях»

«Горячие люди»

«Первый поезд в Самайн»

«Ярдань»

«Братья»

«Vive le basilic!»

«В трёх растяжках от рая»

Есть ещё ряд заметных рассказов, перечислять не буду. А вот моё любимое — и совпадает с объективно лучшим на этот раз:

«Vive le basilic!»

«Сказание об ослепленных королях»

«Горячие люди»

Мне также понравились «Первый поезд в Самайн», «В трёх растяжках от рая», «Замок на песке», «Проклятое село», «Ярдань», не очень искусно сделанный, но замечательно актуальный и умный рассказ «Сыграем?» и «Братья». Многое чем-то зацепило, интересно, можно плодотворно обсудить — «Дело чести», «Волчья сила», «Властью божьей царица наша». Из стихов больше всего запало в сердце «Я когда-то был старинным...» Алькор. Это, конечно, надо слушать, но в виде строк на бумаге (экране) тоже впечатляет. «Поросшие мхом, потемневшие камни» Филимонова просто хорошая вещь сама по себе. Вообще поэтическая часть в целом удачна — нет ни одного нестоящего стиха — и служит обогащающей рамкой и связующим звеном для разделов прозы. Пару-тройку рассказов я бы вообще не стала печатать, а ещё парочку отослала бы на доработку, но поскольку в этом сборнике есть несколько настоящих жемчужин, книга в целом получает заслуженную девятку, 9 из 10. Более чем стоит заплаченных за неё денег.

Что это, собственно говоря, такое? Три рассказа, объединённые общими героями и миром. Альтернативная Франция (Галлия) девятнадцатого века очень похожего на наш мира; мимоходом высказана интересная идея, откуда взялась эта схожесть и в чём корень различий. Первый рассказ, «Затянувшаяся охота» — увлекательное и кровавое колониальное приключение. Столичный журналист Поль Дюфур приезжает в африканские колонии и присоединяется к отряду легионеров, которые охотятся на банду грабителей. Местные жители свидетельствуют, что бандиты — те самые, что терроризировали округу около века назад. Называют и имя главаря, имя давным-давно отошедшего в мир иной человека. Галлы, люди просвещённые, в это не верят, трясут окрестные деревни, нарезают круги по саванне. Какие-то следы есть, непонятно чьи и откуда, оставленные, может быть, их собственными местными проводниками. Потом деревни подвергаются атаке и массакрам со стороны неизвестных сил. Легионеры готовы к бою, но с воплотившейся информационной химерой предельно трудно сражаться... Второй рассказ и третий — уже Галлия, столица, и то, что в колониях случилось в миниатюре, разворачивается там в масштабе метрополии, как вырастающий из ветерка ураган.

Это чем-то напоминает мне французский, по интересному совпадению, классический сюжет Гастона Леру о гангстере Шери-Биби. Но тема совсем другая, история и политика. Это вопросы о прошлом и отношении к прошлому, о том, что в этом контексте должно и чего быть не должно. «Василиск», конечно, чистый реализм под маской фантастики — реализм не в традиционном понимании, а миметический реализм. «Это хуже, чем правда, это так и есть.» Финал третьего рассказа вообще уже не фантастика, а мэйнстрим, постмодерн — и всё ещё «хуже, чем правда». Когда дочитала, финал казался мне слишком в лоб. Поразмыслила... а вот и нет, финал пойдёт. Но не возьмусь расшифровать метафору, это слишком неполиткорректно и страшно. Можно быть и _слишком_ неполиткорректным, да. Мёртвые, жертвы взгляда василиска, реальны; я не хочу опять указывать на них, не буду провоцировать.

Очень хочется читать дальше. Трилогия рассказов осмысленно завершена, но там же ещё много будет — дальше, раньше, вокруг. Где остальное? Не хочется выходить из мира, прощаться с героями насовсем. Вот, например, Басконец, Император. Очень сильный образ. Хорошее такое среднее арифметическое, если я правильно вычислила все прообразы; ну и, конечно, сам по себе величина. Мне нравится и Поль Дюфур, хотя обычно я недолюбливаю журналистов, а «героических журналистов» в особенности. Вообще с этой профессией у меня сейчас слишком плохие ассоциации. Но Дюфур получился правильный — и журналист (я случайно немного знаю о фельетонистах 19 века), и человек, и мужчина. Камша умеет создавать таких.

Я жду продолженья.

В начале писательской жизни герой, тоже автор, сооружал «плохие концы» жести ради. Чернушник был, а ля Джордж Мартин – правда, почище. К концу писательской (и биологической) жизни он подобрел, размяк, и собственные «молодые» тексты повергают его в ужас, вырывают вопль протеста – да как же я мог эдак ни за понюшку героев морить? Это ж мои герои! Щас я исправлю, спасу от смерти, перепишу всё! НЕ ДАМ!

А над конструкцией – ещё один такой же уровень. Можно так бесконечно, и рефлексировать над вопросами жизни-смерти героев тоже можно без конца. Приятно бывает пофилософствовать над теоретическим «правильным автором», «правильной книгой». «Я был молод, когда писал её. Мир казался мне беспощадно жестоким. Теперь, прожив столько лет, я знаю, что жизнь добра, а люди милосердны.» Ну и когда этот автор был прав? Никогда, либо где-то в не отмеченном им самим промежутке меж этих двух глупостей, очевидно. Что касается меня, то и чернуха, и слащество очень претят. Судьба героя должна быть не хэппи и не бэд, не из этого следует исходить. Она должна быть _подходящей_. Суммировать опыт, выражать идею, раскрывать тему.

Юмористическая городская фэнтэзи о сражении компании домовых, волшебных существ и магов против старого, злобного, очень опасного колдунишки. Длинновато, чёрного юмора надо больше, но в качестве отдыха ума пойдёт. Персонажи ничего, есть вполне колоритные.

Я долгое время не могла написать отзыв на этот рассказ, потому что он пришёлся слишком близко к событиям декабря 2011, близко к сердцу. Перечитала, когда уже стало спокойнее. Это рассказ об игре с дьяволом на судьбу мира: обычный человек, не обладающий никакой властью, бедный, тяжело пострадавший от коррумпированной системы и общего несовершенства мира – и отомщённый ими же, чего он не замечает -, — этот человек получает визит от дьявола. Дьявол предлагает игру в шахматы, но не на душу, это мелко – а на власть над миром. Герой играет за Бога, Который, по словам дьявола, самоустранился и из этого состязания, и из мировой истории. Победит дьявол – власть уходит к нему, а герой победит – мир останется бесконтрольным, всё будет дальше идти как идёт. Во время игры великий комбинатор дьявол уговаривает героя поддаться – отдай мне мир, человек, он прогнил, я его так очищу огнём-гладом-мором, что загляденье будет! Изничтожу всю сволочь, обиду твою отмщу – только власти дай!

Типичная аргументация врага рода людского, известного ещё как отец лжи. И на этом, пожалуй, я отзыв закончу. Без лишних слов. Хороший рассказ, не штампованный, драматичный, умный, бьёт в точку.

Не то чтобы понравилось. Невнятно. Герой – певец, одарённый талантом «свыше», который получает эмоциональный шок от самоубийства слушательницы, необоснованно решает, что виноват он, плюёт на свои договорные обязательства и идёт бесплатно играть в больницу. Хорошо, что автор понимает сложность ситуации, не рисует всё черно-белым, как можно было бы ожидать. Но – маловнятно, увы. Вывод где? Бесструктурно вышло. Изюминки для кульминации не хватает. «Дворник на радуге» того же автора из второго сборника НДП мне понравился больше.

Очень хороший и добрый рассказ о солдатах, погибших в ВОВ и по каким-то причинам не упокоенных, не подходящих ни в рай, ни в ад по сумме своих земных дел. Отправленные на землю принять окончательное решение, они бродят по лесам, где шли бои, и взрывают забытые старые мины. Делятся с ними смертью. Каждый взрыв приближает ребят к переходу _туда_ – куда там направят. Потусторонний мир достаточно традиционно-фольклорный, тамошняя бюрократия, как и любая другая, бездушна (священника, умершего без покаяния, жалко), и человечность героев особенно пронзительна на этом фоне.

«Дело чести» — киберпанк и приквел к роману Парфёновой «Ярко-алое». Приквел получился самостоятельной вещью, роман знать не требуется, не требуется даже знать, что этот роман существует. Рассказчик «Дела чести» — некто Син, начальник службы безопасности принца Нобору, наследника императорского дома Аканы. Акана — феодально-японский высокотехнологичный мир, другая планета, должно быть. Принц учится в Академии под виртуальной маской; вся Академия — виртуальность, как и всё, чему она учит. Там же числится невеста Нобору, княжна Фудзивара. Никто не знает, кто эти двое и каковы их отношения; в киберспейсе люди ведут чужие жизни, вроде Second Life, а не свои. У виртуального студента, которым притворяется принц, есть друг, юный самурай Каи. Каи неосторожными словами задевает честь княжны. Принц немедленно вызывает его на дуэль. Син чует неладное — с виртуальной личиной Каи что-то не так, она слишком быстро наращивает скиллы, слишком опасна — и начинает отговаривать Нобору от дуэли. Тому всё пофиг — если это провокация, часть заговора, так тому и быть, он убьёт орудие заговорщиков. И Син, докапываясь до правды, бежит наперегонки со временем...

Игра «угадай мир». Виртуалка или реал? Это не сразу понятно, ведь виртуалка у них такая, что от реала не отличишь. Потом таки проскальзывает истина. «Реальный мир, с его проблемами, нищетой и страхом, остался где-то там, обманчиво далеко» — (с) Син. В этом, пожалуй, вся суть аканской (и не только) виртуалки — уход от реальности, слишком тяжёлой, слишком грязной, со слишком реальными проблемами, не решаемыми вводом кодов. В виртуалке, кажется, решаемо всё — и ничего. Это сплошная ложь, иллюзион, напрасно жрущий время. Там нечего делать. Через какое-то количество (sic!) такой жизни докомпьютерное прошлое и правда начнёт казаться недостижимой утопией, как говорит Нобору. И в этом плане возможность действительно умереть в результате виртуального боя кажется непоследовательной. Это намеренная и излишняя дань японским самурайским традициям. Виртуальные псевдомиры для того и созданы, чтобы люди могли не нести ответственности за свои решения и не ощущать их последствий на собственной шкуре.

Переиграть французскую революцию? Зачем? А отчего бы и нет. (Но почему не в реальном историческом сеттинге? Его изучать хлопотно?) Песчаный замок – творение рук колдуньи-аристократки и вступившего в сговор с нею министра. Аристократка – пожилая эксцентричная отшельница, из эгоизма в молодости пропустившая ряд возможностей как требовалось повлиять на мир, в котором живёт; министр – буржуа из старых чиновников, назначенный на должность революционной властью. Власть оная, в лице отрекшегося графа, ныне гражданина Нуарона, парламентского демагога-людоеда он же Совесть Нации, арестовывает сторонников старого режима, аристократов и их людей и уже планирует провокацию, чтобы показательно казнить – для начала этих, а там видно будет. Король и многие аристократы сбежали, стране грозит иностранная интервенция, с продовольствием перебои, и революционные депутаты постепенно звереют. Медлить дальше значит попустить кучу лишних трупов и, чего доброго, запущенный маховик террора – но что могут сделать двое лишённых реальной власти людей? Главное, _как_ они могут что-то в таких условиях сделать?... Только с помощью магии.

И в этом, мне кажется, главный урок из чтения повести. Переиграть такие события, столь чугунно в себе логичные, можно только с помощью магии, а к тому же желательно создать альтернативную реальность, упростить расклады и несколько изменить, оглупить противника. К Робеспьеру с подобной магией было бы не подступиться, он бы уничтожил орудие контрреволюционеров и глазом бы не моргнул. И не узнал бы даже, что там что-то с магией было, а и узнал бы – только бы посмеялся: разум выносит магию на раз. Да и предателем-графом он не был, не был мошенником и лицемером, честный герой демагогии и гильотины... Дело не только в том, что реальный исторический сеттинг хлопотно изучать и он не поддаётся желанной трактовке, но также вот в этом. При сколько-нибудь добросовестном подходе ВФР как есть переиграть нельзя. Тут нужен параллельный мир. Там, кстати, можно позволить себе замести причины революции под ковёр, не обсуждать их, игнорировать, симпатизировать аристократам – они же так романтичны! – и не морочиться правовыми и экономическими вопросами, что с романтикой сочетаются очень плохо.

Мне тем не менее нравится эта вещь. Похоже на Камшу, «миросозидательный» подход практически тот же, но у Камши такие вещи объёмнее и сложнее. «Замок на песке» неуловимо похож на старый историко-приключенческий фильм с оттенком Дюма. Если обработать повесть в сценарий, вещь можно было бы снять весьма неплохую. У сюжета и героев есть такой потенциал. Я бы с удовольствием посмотрела.

Мир, очень схожий с нашим; примерно 1944 год. Экард дей Гретте, нацистский... да, пусть будет нацистский офицер в каком-то унылом – правда унылом – славянском краю в Восточной Европе. Дейген-полукровка, местный перебежчик, его переводчик, приравненный к «высшей расе» вроде как на испытательный срок. В деревнях комендантский час, поборы, террор, «непонятливое» население; в лесах неуловимые партизаны; в глазах всех этих местных «недочеловеков» — ненависть к оккупантам. У партизан есть в деревнях агенты, но кто же?? С востока уже приближается фронт, много месяцев, неумолимо, миля за милей, день за днём. У эгеров и варнаэ – то бишь, немцев и славян в варианте этого мира – тщательно похороненные, позабытые общие корни – мифология и легенды. То, что для эгеров – поставленный на службу расовой доктрине миф, для варнаэ – сказки. Сказки про Вечного Волка. Сказки же – деградировавшие мифы... Варнаэ, в отличие от эгеров, склонны принимать свои сказки всерьёз, и коменданта, походя оскорбляющего собственный символ, ждёт довольно-таки легендарный сюрприз.

Сначала мне очень понравился этот текст – в первой части, поданной с перспективы Экарда. Во, думаю, — явно же правильная и прекрасная вещь! Однако смена перспективы ей на пользу не пошла. Это, конечно, субъективно, но мне не нравятся положительные герои этого рассказа. Они неоригинальны, неинтересны и ничуть меня не привлекают. Хотя по всем параметрам должны бы: и люди вроде как почти наши, и дело их правое без сомнений. Но – не откликается ничего. Парадоксально, но эгеры мне понравились больше – в том смысле, что за ними интересней наблюдать. Такой самоослепленный и жёсткий человек, как Экард, всегда интересное зрелище, особенно когда мир вдруг разворачивается к нему не укладывающейся в усвоенный агитпроп стороной. «Недочеловеки» бьют «высших», и Вечный Волк почему-то предпочитает их, «дикарей» — а кроме того, оный Волк действительно существует. Замечательный звук – треск шаблона.

Это, конечно, вкусовщина – знаю, от рассказа многие в восторге. Но мне кажется, что из идеи «Волчьей силы» можно было сделать больше. Было бы интересно, например, вот так: явление Волка обосновано не варнедской, а только и именно эгерской, «высшей» кровью Дейгена, и этот Волк точно таков, каким его себе представляет Экард, а именно демонический страшный зверь без привязанностей и морали, которому дорога своя шкура, свой интерес, поэтому стоящих на дороге и тем паче угрожающих ему соплеменников он порвёт без сомнений. Ну а на расовый модный бред ему наплевать – какая у зверя-демона раса? Он сам король горы, и вообще ему люди – пища. Оборотень – редко когда положительный персонаж, чаще всего это нечисть. Всё показать глазами коменданта. И, что касается этого коменданта с его людьми – лучше бы всё-таки не так сильно их ненавидеть. Герои в сознании автора предназначены для иного, их стоит не осуждать, не карать, а использовать для наилучшего выражения замысла. И если для этого надо предоставить слово злодею и даже оставить его, злодея, непокаранным и живым, то так и следует сделать.

Опять Большие Буквы, а нарочито фэнтэзийные имена и топонимы ужасающи. Из-за их корёжности сразу и не понять, что, кто, где и когда, и врубиться в эту весьма неплохую историю о том, как ученицы женской высшей школы отразили вражеский штурм, попутно обретя уверенность в своей судьбе и знание себя, само-приятие. Язык, к сожалению, вне зависимости от репортёра один и тот же, однако помимо этого образы девушек хороши, всех троих. За героинь – спасибо.

Самый буквально подходящий под конкурсную тему «Исправление ошибок» текст. Он почему-то не ощущается как подогнанный. Неожиданно даже нравится. Это похожая на фильмы вроде «Фантагиро» сказка. Она имеет такое же отношение к историческому и прочему реализму, как любая подобная сказка. О чём она? – О власти и ответственности королей, волшебстве и любви и о волшебстве любви. Об исправлении ошибок. Я предпочла бы завершить подобную вещь иначе, без очевидного хэппи-энда. По мне королева ушла бы с призраком, и я не нахожу это слишком мрачным. Нисколько. В реальности мертвецов хоронят не мёртвые, а живые; — впрочем, про реализм см. выше, а разговор короля и призрака по-настоящему пробирает. Хороший момент.

Стихотворение о корабле и от имени корабля, светлое и красивое. Алькор, как обычно, на высоте. Есть немало людей, для которых она, певица и поэтесса, является выразительницей сердец.

Это история первых представителей вампирской расы, порождённой колонизированным Новым Светом. Родоначальником качественно новых кровопийц становится безбашенный социопат Скиннер Свит, бандит с Дикого Запада. Этот отчаянно храбрый и безжалостный человек ведёт частную войну против грабительской, преступной, но успешно купившей всех кого надо корпорации, которая, так уж вышло, принадлежит вампирам — эмигрировавшей в Америку старой европейской знати. Капиталистические упыри отнюдь не склонны спускать людям с рук грабежи, и Скиннер Свит гибнет в неравной схватке. Однако кровь раненого вампира падает на его лицо, когда Скиннер лежит, умирая — и он восстаёт из гроба, возвращается к жизни обретшим бессмертие, вечную молодость, неуязвимость. Новым. Юная нация, будущая мировая империя создала в нём своё воплощение: вампир Скиннер Свит отличается от европейских упырей так же, как танк от тачанки. Он гораздо быстрей и сильнее, с пастью как у громадного змея и длинными, словно кинжалы, когтями. Ему пофиг на дерево и серебро, на текущую и стоячую воду, а главное, солнце ему не страшно, оно ему даже нравится — подзаряжает. Американскому вампиру принадлежит и день, и ночь. Скиннер — очень удачный и сильный образ; люди, которые любят Америку, не строя себе при этом о ней иллюзий, его оценят.

История смерти и воскрешения Скиннера рассказана Стивеном Кингом, написавшим свой первый оригинальный сценарий специально для этого комикса. В первых пяти выпусках сериала она идёт параллельно с историей юной актрисы Перл, которую Скиннер встречает в Голливуде 20-х годов и спасает от смерти, превращая её в вампира после того, как шайка европейских упырей высосала её почти досуха. В дальнейшем сюжеты крутятся вокруг холодной войны вампирских видов, то и дело переходящей в горячую. Параллельно с этими кровавыми и финансовыми разборками идёт драма (любовный треугольник Скиннер-Перл-Генри и личная вендетта семьи Камилло/Буков против Свита) и похождения служащих антивампирской организации «Вассалы Утренней Звезды» (очень подходящее название для банды геноцидальных убийц, фанатиков и фашистов). Комикс состоит из больших сюжетных арок протяжённостью в несколько выпусков, которые отлично укладываются в trade paperbacks; есть только один одиночный выпуск, двенадцатый. Нарисовано это великолепно, художник, Рафаэль Альбукерке, выше всяких похвал. Сценарий Кинга поначалу кажется слегка сумбурным и незрелым, но стоит дать ему шанс и перечитать эти пять выпусков ещё раз, уже разобравшись в деталях и мифологии авторского мира. Комикс, что называется, grows on you — чуть привыкнешь, оценишь. Всецело рекомендую.

PS. У меня остаётся пара вопросов как у фэна современной «вампирской» литературы. Они касаются не столько содержания комикса, сколько тех методов, которыми авторы и издатели его рекламируют — поэтому дальнейшее кладу под спойлер.

Это история молодого человека, аристократа, которого воспитали для миссии – свержения правящего страной короля-чужака и возведения на престол истинного наследника старого королевского рода. Ради успеха предприятия герой и его соратники, такие же молодые аристократы, должны принести магическую жертву – убить своих двойников, которые принесли королю присягу на их месте. Главному герою это не удаётся, и он участвует в заговоре, жертвы не принеся – в отличие от остальных...

Затягивающе написано, сильно. Начнёшь читать – трудно остановиться, хочется знать, что же там будет дальше. Предыдущая рецензентка отметила недостатки сюжетной конструкции, но я не согласна – это не недостатки, а условности. Вроде как в «Сильмариллионе» Толкиена эльф несколько десятилетий висит на скале, развлекая своей тушкой Тёмного Властелина, и не мрёт от боли, жажды и голода. Условности жанра. Что напрягает лично меня и при чтении просто вызвало злость, так это роль морального указующего перста, которую отвёл возлюбленной главного героя автор. Женщины – такие же люди, как мужчины, а не некие лучшие, более возвышенные и моральные существа. Они не путеводные звёзды. Впрочем, этот аспект можно списать на восприятие – всё-таки путеводной звездой для героя работает не девушка, а её выдуманный, созданный для себя героем образ.

Раткевич удачно выбрал точку зрения – рассказ во втором лице. Обычно это никуда не годится, такие тексты смешны и беспомощны, но в «Крови невинных» второе лицо пришлось кстати. Оно подчёркивает отчуждённость героя от самого себя. Он как бы смотрит на себя чужими глазами, в нём работает созданный воспитанием императив, подвергающий каждый его поступок и каждое движение души (о)суждению. Как приём это интересно и получилось красиво. Как человек этот герой мне не нравится. Трудно не идентифицировать себя с ним, когда читаешь, текст вызывает сильную эмпатию, прямо приковывает цепями – но герой меня не привлекает. Ему не хватает того, что так ценно в мужчинах – самости. Его ведёт либо чужая воля – отца, сюзерена, возлюбленной – либо отчуждённые эмоции, нагие неподконтрольные чувства, которые оформляются как некие моральные императивы. Всем этим герой несом, словно лист на ветру. Он пытается в этом ветру навигировать, в решающий момент ему это удаётся... Что ж, хорошо. А после, когда решать уже нечего, он расслабляется и позволяет другим выбирать за него всю его дальнейшую жизнь. Одно-единственное решение, усилие воли осушило его полностью, до конца. Это безволие даже в чём-то притягательно. Приятно снять с себя любую ответственность за собственную жизнь, совершенно отставить любые напряги и доверить все решения доброму королю, который чувствует себя тебе обязанным. Я бы, возможно, тоже так сделала — но если уже сдавать свою волю, то надо делать это сознательно.

Это довольно известная книга о социопатии — не дидактическая, не морализаторствующая, а просто очень хорошая, человечная, мудрая и заслуженно ставшая классикой. История человека, который родился _другим_, не похожим на нас, и окружение погубило его мимоходом, даже не ставя себе такой цели. Люди просто не могли оставить его в покое. Видят, сами ущербные, вечно голодные души, странного человека, который не как они — и не могут его оставить как есть, не могут принять. Любить в евангельском смысле не могут. Оскорбляют, шпыняют, лезут в душу — лезут из кожи вон, чтобы ранить, потому что его, кажется, ранить очень трудно. Это их провоцирует, потому что в этом он много сильней, чем они. Люди завидуют и стараются низвести его, каждый по-своему, до самих себя. Привести ко всеобщему знаменателю. Отец, приятель, любовница и заезжий философ — все бьют в одно и то же место. Капля за каплей — вода точит камень. У них получается его ранить. Унизить тоже — раз у нас есть лелеемые смешные страстишки, надо же и ему их внушить, нельзя, в самом деле, терпеть, что кто-то от них свободен; а если они ему по железу чужды — внушить, что это ненормально, что у него ущербность, «нам тебя очень жалко, бедный урод».

Беда Несси не в том, что он плевал на людей, а в том, что он недостаточно последовательно на них плевал. Их мнения всё-таки были для него значимы, их агрессивный бред не проходил как пустой звук. Ящер дал убедить себя, что ему многого не хватает до человека и всё это надо обязательно заиметь вотпрямщас, как можно скорее, иначе нельзя, «пусто» будет. Из убеждённости родилась потребность, которую невозможно было удовлетворить — всё это просто в него не влезало на том этапе, даже если допустить, что в будущем когда-нибудь бы влезло. (Что-то бы влезло, похоже.) Неудовлетворённая потребность создала пустоту, в которой потерялся его собственный, нажитый, выработанный смысл. В пустоте родилось страдание, которое было не заглушить. Элементарные принципы любой рекламы — жаль, Несси их не изучал. Может, спасся бы этим.

Выделение самостоятельной, самоуверенной, самонаправленной и разрушительной человеческой культуры из протоязыческого полуживотного царства природы, показанное в мифической форме и переданное читателю как бы глазами свидетеля-зверя. Автор прибегает к анахронизмам и анамиризмам, которые, будучи правильно поняты, не режут глаз. Что поначалу резануло, это очередной образ Церкви. Слишком растиражированный образ, на мой вкус. В прошлом сборнике он уже был в паре-тройке вещей. Я бы сказала здесь даже «наезд на Церковь», но это не наезд, а часть символического языка. Церковь (реальная, историческая) вполне подходит на роль, которую ей отвёл автор. Роль эта неоднозначна, такие процессы действительно имели место в истории — де-магизация Европы в Новое время, к примеру. Нет, дело в том, что этот фэнтэзийный образ Церкви, нечто смутно-монотеистическое, списанное с «апостольского» бюрократического христианства, кочует по слишком большому количеству НФ- и фэнтэзи-текстов, чтобы не раздражать. Знаете ли вы, что такое Церковь?.. Чем она отличается, например, от исламской уммы? Вы вообще знаете, что «церковь» есть только в христианстве и паразитарных либо копирующих его культах («церковь Сатаны» и т. п.)? Нет никаких мусульманских или буддистских церквей, не говоря уже о языческих. Церковь — такая особая штука и интересная тема. У Гаглоева она репрезентирует управляющую субсистему человеческого общества, его «мозг», ту субсистему, которая единственно может планировать и принимать осмысленные решения. Другие субсистемы делать этого не в состоянии, причём не только на показанном в рассказе этапе развития, но и практически на любом другом. (У нашей высокоразвитой экономической субсистемы нет даже такого куцего, злого ума, она постоянно пытается самоубиться и нас с собой прихватить.) Самосознание и МО Церкви как организации показаны у Гаглоева однозначно негативно, и это оправдано — с принятой для рассказа перспективы на том этапе всё это действительно сплошное паскудство. Чтобы заценить положительную сторону, надо уяснить себе: мир, в котором есть место для слабых, старых и немощных — результат торжества как раз этих — паскудных в своём непосредственном выражении — тенденций к высокой организации.

Меня впечатлила героиня этого рассказа. Её поступок. Прочтя предыдущие тексты сборника, ожидаешь, что речь будет идти о выборе где-то такого толка — и всё же итог... неожиданный. Героиня псевдо-античного фэнтэзи, Ирина напомнила мне некоторых женщин римского исторического легендария — Лукрецию; Порцию, жену Брута; супругу Пэта Аррию. Только Ирина радикальнее, её решение страшнее. Она сильнее. Да, если думать и делать так, то победа тебе в итоге действительно будет.

Эта вещь вместе с «Братьями» Сорокиной и «Равниной» Алборти составляет триптих «ориентального фэнтэзи» в сборнике. Второй и третий рассказ не так хороши, как «Братья», но небезынтересны. В обоих случаях речь идёт о жертве, которую герой приносит ради спасения своих – страны и народа (в «Равнине»), города и семьи (в «Девоне»). Если герою первого рассказа приходится нарушить суровое социальное табу (привет уродским патриархальным «понятиям»), то в «Девоне» всё ещё серьёзнее: табу индивидуальное, не спорное, а ощутимое душой и телом, совершенно правильное и обоснованное, и поступок, на который герой решается, влечёт за собой более серьёзные последствия – для души, не только для тела. И вот тут у меня к исполнению есть претензия. Всё это – и деяние Фаруха, и его перспективу в этот момент, и последствия – надо было прописать прямо, без умолчаний. Оно слишком впечатляющее для умолчания. На это надо было навести фокус, рассказ получился бы много сильнее.

Ориентальная фэнтэзи. Завоевательная война в арабской пустыне; цари, превращающиеся в ящеров; враги, несущие в своих телах огонь. Огонь, что их же и пожирает. История, которая повторяется на новом витке, в новом качестве, как спираль. Её суммой становится опыт. Опыт — всё, что можно вынести из трагедий; обобщённый, он — мудрость, и за неё заплачено кровью. Очень хороший рассказ, настолько понравился, что захотелось прочесть ещё что-нибудь в том же роде.

Хэйи-амита, героиня — человеческая женщина, которую царь дэвир — одной из «старших рас» — когда-то полюбил, похитил и сделал своей женой. Теперь на Дэввию идут армии императора людей, и овдовевшей царице надо решать, принадлежит ли ей по праву власть над Дэввией и если да, что с этой властью делать.

Это первый прочитанный мной текст Парфёновой, и это история о традиционной власти. В рамках концепции право на власть, пожалуй, зависит от воли и от того, на что воля направлена. Так я это поняла. В рассказе всё очень гуманно, прямо-таки ни малейшей чернухи, хотя речь идёт о войне. Это не плохо, ибо чернуха поднадоела. С другой стороны, «чистоте» описаний способствует перспектива — события комментирует взгляд из дворца. Спокойная, защищённая прежняя жизнь героини в клетке царской любви и дэвского волшебства объясняет, почему в финале царица встала перед дилеммой практического и морального толка. Будь она несколько более опытна и жестока, проблемы бы не возникло. Решение не описано, этого и не нужно, а интересно подумать, каким оно будет. Мне это даже интересней, чем основная проблематика рассказа — наверное, потому, что сама я не знаю единственно правильного решения.

Ох и напрасно тут две низкие оценки. Хорошее стихотворение — удачно по форме и пробирает.

Говорящее название: героиня, молоденькая учительница, приезжает работать в сельскую школу. Новое ПМЖ, однако, проклято издавна. Там ведьмы водятся, снятся поганые сны, стародавние страсти кипят и жизнь людям портят. Приходится героине заняться вопросом вплотную — нельзя же в таких условиях, в самом деле, жить и работать. Прекрасно её понимаю: я бы тоже по месту работы проклятий не потерпела. Можно подумать, учеников и начальства мало!

Рассказ весьма порадовал чистым, внятным стилем и тем единственно настоящим реализмом, что достигается благодаря знакомству автора с описанной жизнью, перипетиями и ландшафтом, с мозаичными камнями опыта, которые, будучи переосмыслены и со-поставлены по-новому, становятся материалом для фантастического искусства. Несмотря на отдельные моменты, нельзя сказать, что «Проклятое село» — ужастик, настоящая «страшная история». Это немного жаль, я люблю страшилки. Зато Андрущенко прекрасно знает, о чём пишет. Весь украинский ведьмовской фольклор тут, что называется, от зубов отскакивает — представления о деревенских ведьмах, традиционное отношение к ним, народные магические практики, обереги, ритуалы, заклинания, способы наложения/снятия проклятий, порчи; ведьмовское целительство. Чувствуется серьёзный этнографический пласт, причём не выставленный напоказ. Автор не пытается продемонстрировать свои знания, в тексте всё сплавлено органично. Сюжет не слишком оригинален, однако читать интересно, приятно, свежо, под конец даже жутковато. Удачная вещь.

Куламеса, этот сегодняшний белорусский Гоголь:), автор триптиха «Под белыми крылами» из сборника «НДП-2: Герои на все времена», вернулся и принёс ещё одну историю из волшебной старой Белоруссии, историю, в основе которой лежит деревенский быт и фольклор. Ярдань – крестообразная полынья, которую делают на реке на праздник Крещения, Вадохрышч. В ночь перед тем, как попы святят воду, вылазят из рек водяники (водяные), грустно бредут по дворам, ищут сани, чтобы забрать своих деток и вывезти из реки. Освятит поп воду – детки подохнут. Поэтому добрые люди, не жалующие нечисть, в такую ночь всегда переворачивают сани – водянику перевёрнутые не взять, деток своих не вывезти. Сдохнуть нечисти от крещения! Но однажды крестьянин Мартын оставляет сани неперевёрнутыми, чтоб водяника приманить. У человека дело к духу реки – давнее и серьёзное дело...

Рассказ отличный, он цельней и лучше предыдущих. Тема здесь – гармонизация отношений человека и природы, человека и _иного_, человека и других людей. Души и мира. В узком смысле это примирение, покаяние и прощение, но эти вещи сами по себе и есть такая гармонизация. Лишь для того они и нужны.

19 век, Уэльс, Карнарвоншир: новенький, с иголочки молодой инженер Персиваль Уотертон приезжает на побережье, где его отец, пожилой, опытный имперский инженер, построил железнодорожный тоннель сквозь самое сердце проклятой горы, усыпальницы великана Морбрада. Несмотря на некоторое количество несчастных случаев, аварий – а где их нет? – и злых знамений (местный колорит!), строительные работы успешно завершены. Открытие тоннеля предстоит в Самайн – но расчёт сделан без Морбрада. Дремлющая в недрах горы злая сила ненавидит людей и тоннель, который и пробудил её ото сна. Перебороть эту силу нельзя – но, может, можно перехитрить...

После довольно удачной фэнтэзийной повести «Всякой твари земной» из предыдущего сборника НДП приятно видеть, что автор создала ещё лучшую, более зрелую и оригинальную вещь, удачно сочетающую «старую добрую Англию», валлийские легенды и правильный человеческий пафос. Особенно хорошо, что Морбрад не показан эдаким «мрачным зелёным», пытающимся просто оборонить своё от наглых людишек, чем-то наподобие толкиеновских энтов, в праведном гневе рушащих Изенгард. Нет, ненавистник людей, поездов и тоннелей – старый злой людоед, эти ненависти идут рука об руку. Они последовательны в себе.

Рассказ, открывающий «античный» первый раздел сборника после неплохого стихотворения Юрьевской об Одиссее. Написано неплохо, ярко. В «Амбуле» интересна идея мифологический альтернативки, выполненной сразу в трёх вариантах: что было бы, подари Парис то самое яблоко не Афродите, а Афине или Гере? Чем пришлось бы платить за их ответные дары? В чём бы эти дары состояли?..

Это как бы «что было на самом деле» в основе оной легенды, причём у Волынской это «перевёртыш». Я принципиально ничего не имею против таких вещей и понимаю, почему в наши дни чудовища часто прочитываются как праведные мстители, а то и защитники. Для этого есть основания, хотя с таким подходом легко сесть в лужу. Будь рассказ сделан похуже, был бы пролёт, но он удачно написан и интересен. Мерещатся призраки Атлантиды, она же Крит — мифическая опять-таки атлантическая техногенка, отблеск Ефремова на горизонте. И этот рассказ, и свержинская «Амбула» мне напоминают классические советские мультики по мотивам греческих мифов. Атмосфера неуловимо похожа — в хорошем смысле.

Сама по себе постановка вопроса «человеческие жертвы в обмен на отвод бедствий от народа» сейчас многим кажется аморальной. «Как так, чтоб жертвы?! Нет-нет, уж лучше погибнуть всем!» Это типичная современная дурь, которую выдают на-гора люди, ничего не знающие о бедствиях и слишком обделённые воображением и состраданием, чтобы представить себе их хотя бы по телевидению и книгам. Люди древности, часто глядевшие в глаза бедствиям, знали: хорошего в таких жертвах нет, но и аморального тоже. Вопрос был снят сам собой только после того, как мы научились отличать реальные причинно-следственные связи от постулируемых магических и благодаря НТП более-менее успешно отводить бедствия своими силами.

И всё же мне любопытно, по какому механизму именно история Минотавра была интерпретирована таким образом. Конечно, в оригинале она вполне дикая — почему _бык_ ест людей? ведь он травоядный! — но почему конкретно этого монстра прочли _как защитника_? Когда оригинал в глазах читающего выглядит, как дурной антитетический фанфик к реальности, такая интерпретация напрашивается. Бывает. Но Минотавр — не совсем тот случай.

Это история времён архаики, рассказанная для нашего времени – о том, почему и как случилась одна «маленькая победоносная война», каких было не перечесть, точнее, почему, за что и как люди тогда воевали и жили. Вещь не лишняя, потому что в наше время об этом часто не имеют представления. Фантастики здесь никакой, это проза. Для любителей военной стратегии – лакомый кусочек, маленький, правда. Приятно было, кстати, встретить хеттов, которые прочно ассоциируются у меня с творчеством Могултая (А. Немировского), вместе с их замечательной речью. Все эти «тарденне», «ахиява» и «-шу».

Четырнадцатый век: византийская царевна Симонис (Симонида) обещана в жёны варварскому принцу, сыну грозного короля сербов Милутина. Юная византийка, этот обласканный роскошью и культурой дряхлой ромейской империи ангел, попадает в Сербию, край жёстких, гордых и сильных людей, чтобы пережить там всё, что положено пережить на земле человеку, и, пустив в эту землю корни, полив её и слезами своими, и кровью, стать истинной, вечной в ней королевой.

This is it. Это оно и есть — та красивая мощная вещь, которую ожидаешь от такого большого, громкого сборника. Может быть, даже лучше. Если так дальше пойдёт — а это второй текст «Балканского венца», который я читаю — на выходе у Вука получится что-то чрезвычайно сильное, и это будет замечено далеко за пределами Ф-и-НФ-фандома. Во всяком случае это «Сказание» бьёт наповал. Воссозданные будто старинным золотым пером, что плетёт волшебную вязь, перед читателем оживают люди старых времён — какие тогда жили люди! и как мы, и не как мы, злодеи, жертвы, грешники, святые, а между ними гиганты, тот же король Милутин — ландшафты, веры, народы, войны... Целая эпоха в том легендарном и роковом регионе, дающая, кстати, возможность понять, почему история Балкан — и всей Европы с ними — пошла именно так, как пошла. Здесь эпоха — и люди. История глазами её героев.

Всё в этой повести улеглось на своё место, ничему нигде не тесно, материал не торчит. Язык «Сказания» одновременно стилизован под старину и современен, он лучше, чем в «Сказании о сестре Софии и падении Константинополя». Всё очень ярко, живо, пластично и плотно, причём _не_ сверхплотно. Материал не взрывает рамки произведения, всё влито в форму, отточено, в самый раз. Текст приковывает и затягивает, я его дочитала уже под утро, никак не могла оставить. Очень уж интересно было. Поначалу показалась немного не в тему сакральная арка, объединяющая прошлое с настоящим, но нет, всё это также на своём месте. Рефлексия истории и исторических смыслов через взгляд современника удалась. Автор великолепно справилась с горным массивом своего материала, и на выходе — интереснейшая вещь, кровавая и трагическая, как настоящая хроника старых времён — но и свободная, светлая. Провозглашение одновременно мистического детерминизма истории, рок народов и человеческих судеб — и, через сознание и приятие Провидения, освобождение от всего этого. Душа вырастает в вечность, откуда святые грядут в свободе и силе и славе к концу времён. В финале героический солдат КФОР, наш современник, получает в дар отблеск грядущей вечности — чудо. В «Сказании об ослепленных королях» звучит сакральная струна, в чём-то схожая с библейскими. Здесь непосредственно сознательно намечен, близок настоящий прорыв к Небу.

Эта хорошая, без чернушных излишеств военная проза — мистический эпизод Отечественной войны 1812 года. Партизанские отряды Дениса Давыдова успешно бьют армию западного гения, который, отправляясь покорять Евразию, не догадался как следует одеть и обуть солдат. В результате слаженных действий русских войск, мороза, лесов и ополченцев дела у Бонапарта не ахти, чего и следовало ожидать, если против захватчиков восстаёт сама земля и встречает их гневом своих древнейших могуществ. Однажды ночью к партизанскому костру выходит из чащи мрачный старик. Отшельник не отшельник, чёрт не чёрт – лешак, да и только. И остаётся – волшебным проводником, кашеваром и призраком, что то и дело мелькает в сражениях. Давыдов внимательно наблюдает за ним и выводы делает, в общем, верные – но даже он не представляет себе, _кто_ почтил партизан своей помощью...

Мне очень нравится этот рассказ – хороший чистый язык, образы, атмосфера, близкие сердцу концепции. Единственно что жаль – он мал. Тёмная и волшебная малая вещь. Не фэнтэзи – проза мифо-магического реализма. Так хотелось бы больше!

Плюшка: прочтя рассказ, гляньте на стихотворный эпиграф:)

«Путешествие в страну смерти» уступает по качеству «Тем, кто охотится в ночи» — первой книге цикла. Но вещь тем не менее неплохая. Действие происходит в 1908, и главную роль снова играет уже знакомый из первой книги Джеймс Эшер, профессор филологии, любитель фольклора (привет Толкиену) и по совместительству тайный агент, на момент действия книг — в отставке. Он случайно видит, как один из лондонских вампиров садится в поезд на Париж в сопровождении опаснейшего человека, агента Австро-Венгрии Игнаца Кароли. На отсутствующей совести Кароли и так множество жертв — чем он занят на этот раз, зачем связался с вампирами? Эшер чует грядущий ущерб интересам родины и тайком преследует Кароли с вампиром в Париж, в Вену, а потом в Константинополь. Жена Эшера Лидия в компании вампира Исидро отправляется искать мужа. То, что из этого получается — шпионский детектив про агентов и вампиров, причём весьма неплохой, книгу бросить не хочется. Ещё бы урезать запутанную беготню и пустые разговоры во второй половине романа — было бы совсем хорошо. Ставлю шестёрку (неплохо); скажу ещё немного о героях Хэмбли.

Эти герои пользуются у читателей заслуженной популярностью. Эшер — по-христиански воспитанный человек с приличными убеждениями. По долгу службы он стал предателем и убийцей и не строит себе иллюзий — он грешен и не имеет права судить других за такой же грех. И правда не судит. Абсолютное большинство любителей вспомнить о «не суди» судят всегда и всех, особенно тех, кому бросают эту заповедь в лицо, а Эшер не рассуждает про заповедь, он просто ей следует. И кается по-настоящему, а не в стиле «убил кого попало — поговорил об этом с терапевтом — опять убил кого попало — опять к терапевту» и так без конца. Раскаялся — значит прекратил убивать, причём сразу и насовсем, а не когда это станет удобно. Когда удобно и бандиты прекращают, легализуют свои капиталы. Эшер знает, что не имеет права судить вампиров, ведь сам он ничуть не лучше, и не соблазняется мыслью «они же нечисть, значит, их можно». Он с этим соблазном борется постоянно и побеждает. И вот когда за две книги привыкаешь к этой линии поведения, Эшер шокирует тем, что не даёт Кароли шанса, которым воспользовался сам. Не все души спасаются, только некоторые.

Исидро блестящ и загадочен, как в первой книге, но его игра с Маргарет показывает его истинное лицо. Это делает его более человечным и реалистичным — мрачный такой характер. А вот главная героиня раздражает, увы. Лидия, Эшерова супруга. Надо же так развить в себе двоемыслие: в беде бежать за защитой к вампиру, потому что он самый ловкий и сильный, а когда он эту защиту предоставляет, требовать с него слово, что он не станет охотиться на людей, пока не закончит дело. Вампир может и не охотиться, конечно, но при этом слабеет, теряет способности и из защитника становится скорее подзащитным, причём опасным, больным от голода. Лидия постаралась об этом не знать. Что делать? Вернуть ему его слово? — но это значит открыто признать, что ей всё-таки больше нужен живой муж, которого помогает спасать вампир, чем неубитый этим вампиром неизвестный бродяга, каких навалом. То есть встаёт вопрос, что ей дороже — жизнь мужа или высокое мнение о себе. Такое впечатление, что второе. Сей красочный портрет неумной дамы порождён манерой писателей делать героиню (жену или подругу героя) морально выше, «чище» всех подряд. Герой ещё может совершить мерзкое преступление (потом покается), может примириться с охотой вампиров и, стиснув зубы, с ними сотрудничать — но не героиня. Она обязана быть лучше, морально выше мужчин и попрекать вампиров кровушкой — но вот защищать и спасать эту ходячую моралиновую пилюлю всё-таки будет герой-мужчина, грязный и грешный, а то и вампир.

Зря Хэмбли повернула дело так, будто Исидро

Короче, книга не шедевр, но стоит потраченного на неё времени, и третий том, «Blood Maidens» («Кровавые девы»), я обязательно прочту.

«Те, кто охотится в ночи» — хорошая книга, на твёрдую восьмёрку. Это мистический детектив, который так и просится на экран. 1907 год, Оксфорд: вампир Симон Исидро является в дом бывшего агента британской разведки Джеймса Эшера и заставляет его принять участие в поисках убийцы, который уничтожает лондонских вампиров днём, во время их мёртвого сна. С вампиром не поспоришь, отвертеться от непрошеного задания не выйдет, и Эшер поневоле отправляется в Лондон искать убийцу. Сюжет закручен классически, ничего лишнего, да и решение загадки, которое сначала показалось чересчур голливудским, не лишено смысла. Оно являет собой вполне адекватное фантастическое отражение той эпохи.

Отдельно про образы вампиров у Хэмбли. Многие люди плюются на Стефани Майер из-за её «гламурных вампиров» — уж и не знаю, отчего; вампиры Майер просто жуткие. В качестве альтернативы этому якобы-гламуру часто поминают романы Хэмбли, где якобы правильные вампиры. Которые без гламура. Однако с первых же страниц романа Хэмбли на читателя смотрит дон Симон Исидро — испанский гранд, истинный кабальеро, светловолосый изящный красавец и романтичный сноб. Гламурный вампир. Воспитанный, благородный, полный достоинства дворянин. Книги читает, наукой интересуется, а уж одет с иголочки. Знакомую даму Исидро всегда проводит до дома, выручит из беды и даже не съест. По прошествии нескольких веков его сословные предрассудки и религиозное изуверство кажутся безобидными закидонами и лишь добавляют герою шарма. Как и кровопийство. Всё это очень ррромантишно. :lol: А как дон Симон сражался за своих смертных помощников, рискуя собственной вечной жизнью, ради которой погубил душу. Вышел против заведомо непобедимого противника, не моргнув глазом. Честь обязывает. Дон Симон — воплощённое благородство, причём марки старых времён.

Очень приятный герой. Гламурный, конечно — как все вампиры. Гламур — их неотъемлемое качество, как у эльфов. Негламурный вампир — просто оксюморон, не стоит его искать. Даже если найдёте, такая книга, скорее всего, вас сильно разочарует.

- И как же тебе, читатель, понравилась эта книга?

- Ничего, вполне интересно. Это триллер про параллельную Землю и боевых магов. Альтистория: маги всегда жили рядом с «простецами» на свете; в современных странах их контролирует и использует особая, прозванная инквизицией спецслужба. Маги работают на армию и играют огромную роль в военных действиях и разведке. А в остальном почти всё как есть: Христос, мирная буржуазия, нацисты и две мировые войны. Правда, октябрьскую революцию авторы отменили, Россия у них республика, даже Республика, большевики не у власти, церквей по стране не сносили, царя и попов не тронули. Сам Николашка убрался в Лондон, стреляет там, надо думать, ворон. Бытовые детали в книге советские в основном, и интересно подмечать различия. Действие происходит в русской, извините, республиканской провинции в городе Синегорске где-то в начале 50-х годов ХХ века. После Второй Мировой войны.

- Почему «извините»?

- Авторы стараются не употреблять слово «русский». Они его явно не любят. Может, им кажется, что упоминать национальность неправильно, неприлично.

- Отметим это как факт. О чём книга?

- Под Синегорском в конце войны был утерян могущественный магический артефакт Небесные Колокольцы — древняя азиатская штука, славящаяся тем, что выполняет любое желание мага, при этом изменяя мир. Строит тебе новый мир, персонально твой, пуская мир существующий на запчасти. Антагонист эти Колокольцы ищет... Собственно, почему антагонист? Полковник появляется в кадре первым, задаёт тон, ведёт квест, а хорошие парни ему противостоят. Мешают по мере сил. Он — протагонист, скорее. Полковник — опытный боевой маг, русский эмигрант из «бывших». Его зовут Александр Граев.

- Он мне уже нравится.

- Мне тоже. Качественный злодей, по-настоящему целеустремлённый, жестокий, страшный. Но огорчило то, что Граев по воле авторов делает несколько примитивных ошибок.

- Кто-то должен объяснить авторам, что победа над оглупленным противником не прибавляет симпатий и чести хорошим парням. Кстати, какие они?

- За исключением юного мага Дениса, клоуны. Инквизитор Ворожея с другом-магом Воронцовым, оба на «воро-«. Два шута пара.

- Ты что-то, я вижу, опять за «тёмных»?

- Ничуть. «Тёмные» у Мареичевой и Макаренкова такого разлива, что только в гроб класть. Сатанинские массовые убийцы, совершенно без жалости. И, кстати, без лояльности к своей родине и своей крови. Но есть и другой аспект: если уж выбирать, на кого хочешь быть похожим _внутренне_, не поведением, а сознанием, духом, то выбрать придётся «тёмных», Граева и Варана, или хоть Трансильванца с его командой. Скорее даже Граева с Вараном. Они какие-то чистые. Спокойные, гармоничные, без обычного вороха мелкой душевной дряни, уверенные, умиротворённые в себе. Они жестоки, как древние боги, но низменного в них нет. Люди словно мечи, закалённая сталь, холодная, чистая и прямая. Воронцов плохо смотрится на их фоне. Ему не хочется подражать. Действительно, трус, отринувший небо из страха пред ликами в высоте. Он не ничтожество, не чмо, но и не тот, на кого хочешь быть похожим. На Граева хочется походить. Не в методах и целях, которые, кстати, его в могилу и привели — а в духе. В организации сознания. Внутренней красоте.

- Я вижу, персонажи удались — пусть и не все привлекательные, но живые. Что ж, пожелаем авторам отринуть моралин и показать нам такого Героя с большой буквы Г, чтобы не уступал полковнику по харизме. Что скажешь о стиле?

- Ну, читать книгу стиль не мешает. Внятно и гладко. Множество лишних прилагательных, надо убрать половину — книга выиграет в динамике и темпе, что пошло бы на пользу, всё-таки боевик. Ретроспективы нелишние, они добавляют миру объём, но затянуты, многословны. Надо короче. Язык «Небесных Колокольцев» очень штампован. Одни затёртые обороты. Средне-ремесленная жанровая работа. Отмечу чисто литературный момент — афиша с золотым ликом, застящая небо Жене, когда та теряет сознание во время финальной бойни. Это понравилось — ненарочито и удачно. Композиция ничего, построена грамотно. Видно, что делала не школота с Самиздата. Динамики б только добавить книге. И меня покоробила одна вещь в эпилоге —

- А как философия, мировоззрение книги?

- Обычный ныне субстрат «сакральной фантастики», без истерики и фанатизма. Христианская перспектива не навязывается авторами, а представлена праведником (святым?) Фёдором. То, что «тёмные» считают эзотерическими сущностями и великими божествами, Фёдор видит как демонов ада. МО «тёмных» таков, что Фёдору веришь больше. Эта картина несколько саботируется вышеописанной разницей в качестве духа «тёмных» с одной стороны и хороших республиканских парней с другой. По-моему, здесь сказалась вредная мракобесная идеологема, согласно которой быть внутренне чистым, спокойным, свободным и пребывать в мире с собой может только неисправимый грешник, вконец закосневший в гордыне. А положительному герою положен ворох самокопаний, пошлые меленькие грешки, уродства, внутренняя раздвоенность. Можно, конечно, такое писать, только не надо потом удивляться, если читатели больше полюбят твоих злодеев, чем праведников покаянных.

- Отмечу политический аспект. В мире НК расклад ВОВ такой: всё тот же жуткий, сатанинский Третий Рейх — и человечная республиканская Россия, Россией, правда, не называемая (почему??), но всё-таки без большевистского террора, коллективизации, голодомора, концлагерей. Обычное человеческое государство «наших» против того же адского Рейха. Зачем авторам именно этот расклад? Почему их положительные герои не могли быть советскими ветеранами и советскими магами, хм? Что авторам даёт отмена Октябрьской революции, как она служит идее книги?

- По-моему, только в одном плане: это позволяет как бы приписать хороших ребят к «партии Всевышнего», а их врагов отнести к лагерю сатаны. С послевоенным сталинским СССР этот финт без лицемерия не пройдёт. СССР — страна, в которой власти взрывали храмы, истребляли священство и чуть было не уничтожили христианскую церковь. Я сожалею об этом от всей души, но расклад ВОВ меня тем не менее устраивает как есть. Мне не нужна была бы выдуманная альтернативная Россия, чтобы оправдать участие моих героев в Великой Отечественной войне. Любить можно только реальную родину, ту, которая есть. Всё прочее — не любовь, а ролёвка.

- Да, такие выдумки говорят о многом. Интересно, если бы при прочих равных Воронцов был советским ветераном, Денис — советским школьником-пионером, а Ворожея — советским милиционером, их дело в глазах авторов перестало бы быть правым? Они лишились бы права выступать на стороне Добра в книге, написанной верующими? И между нацистскими солдатами и магами, изуверами-захватчиками на чужой земле, и советскими, защитниками родной земли, не было бы никакой моральной разницы? А если разница всё же была бы и была бы в пользу наших, зачем понадобилась альтисторическая развилка?

- Может быть, просто потому, что она интересная. Авторам пришла идея этого альтернативного мира, он им понравился, они и написали как вышло. Без задних мыслей. Признайся: мир вышел уютный, и эта русская Республика — достойное место для жизни.

- Пожалуй, да. Я бы не прочь туда переехать.

«Сумеречная сага» — прекрасная история о первой любви девушки. И это книга, которой ужасающе, преступно не повезло с русским переводом. Я имею в виду АСТовский. Цитирую:

__________________

– Медведи, – с благоговейным страхом проговорила я.

– Гризли больше всего любит Эмметт. – В его голосе еще сквозило раздражение, тем не менее он внимательно следил за моей реакцией. Я постаралась взять себя в руки.

– Хмм. – Я опустила глаза, якобы собираясь взять кусок пиццы. Жевала я гораздо дольше, чем требовалось, а потом целую вечность пила колу.

– А кого предпочитаешь ты? – немного успокоившись, спросила я.

– Пум, – коротко ответил он.

– Ясно, – как ни в чем не бывало, отозвалась я.

– Конечно, приходится быть осторожными, чтобы у егерей не появились подозрения, – проговорил он таким тоном, будто делал доклад по зоологии или защите окружающей среды. – Мы охотимся в местах массового обитания хищников. Иногда приходится уезжать за сотни миль! Здесь поблизости много лосей и оленей, но какое от них удовольствие? – улыбнулся он.

__________________

Это АСТовский переводец «Сумерек» пера некоей Аллы Ахмеровой. А вот как этот пассаж выглядит в оригинале:

__________________

«Bears?» I repeated with difficulty.

«Grizzly is Emmett's favorite.» His voice was still offhand, but his eyes were scrutinizing my reaction. I tried to pull myself together.

«Hmmm,« I said, taking another bite of pizza as an excuse to look down. I chewed slowly, and then took a long drink of Coke without looking up.

«So,« I said after a moment, finally meeting his now-anxious gaze. «What's your favorite?»

He raised an eyebrow and the corners of his mouth turned down in disapproval. «Mountain lion.»

«Ah,« I said in a politely disinterested tone, looking for my soda again.

«Of course,« he said, and his tone mirrored mine, «we have to be careful not to impact the environment with injudicious hunting. We try to focus on areas with an overpopulation of predators — ranging as far away as we need. There's always plenty of deer and elk here, and they'll do, but where's the fun in that?»

___________________

По счастью, есть ещё один перевод — работа Аделаиды Рич. Тот же пассаж у Рич:

___________________

— Медведи, — с усилием повторила я.

— Эмметт больше всего любит гризли — он говорил светским тоном, но приглядывался ко мне очень внимательно. Я постаралась собраться.

— Хм-м, — сказала я, откусывая кусочек пиццы, чтобы иметь возможность отвести глаза. Покончив с пиццей, я взяла стакан с колой и отхлебнула глоток.

— Ну хорошо, — наконец выговорила я и посмотрела ему в лицо. Он был уже не на шутку встревожен. — А что любишь ты?

Он поднял бровь, и уголки его рта опустились в показном неодобрении.

— Горных львов.

— Вот как, — я изобразила вежливую незаинтересованность и снова нашла глазами стакан с колой.

— Разумеется, — продолжил Эдвард, подхватывая мой тон, — мы заботимся о том, чтобы не наносить вреда окружающей среде своей незаконной охотой. Мы ищем территории, перенаселенные хищниками, и ради этого иногда преодолеваем большие расстояния. В таких местах обычно водится много оленей и лосей, и они тоже годятся, но что за радость от такой охоты?

___________________

Первая переводчица, Ахмерова, мало того что переврала и слова Эдварда, и слова рассказчицы — она их упростила. В данном случае это непозволительно, потому что Эдвард не случайно говорит более сложно и литературно, чем средний американец. Ему около сотни лет, и у него — несмотря на психику юноши, просто застывшего в вечности — с десяток высших образований и широчайшие культурные интересы, так что он говорит ещё достаточно просто для своей биографии. Переводчица, в сущности, отредактировала сцену, хотя её никто об этом не просил, и по ходу дела отняла у героя чуток судьбы и характера, а взамен навязала ему простейшие предложения и дурацкий восклицательный знак. И так она поступала везде — упрощала и портила текст Майер, как только могла, решив, по-видимому, впихнуть его в прокрустово ложе дурьих своих представлений о том, как должен звучать текст подобной тематики.

____________________

Быстро переодевшись, я почувствовала, что у меня дрожат колени, и дело было вовсе не в ссоре с другом. Интересно, Эдвард придет за мной к спортзалу, или мне ждать его на стоянке? Может, он вообще забыл, что я без машины, и мне придется идти пешком? Что ж, всего-то пара миль. А если на стоянке я столкнусь с его родственниками? Знают ли они, что я обо всем догадалась? Если знают, то как себя с ними вести?

Выходя из спортзала, я уже решила прогуляться до дома пешком. Однако мои опасения оказались напрасными: Эдвард ждал у самого входа. Я подошла к нему – все мои сомнения и тревоги куда-то улетучились.

______________________

Это — Ахмерова. Оригинал:

______________________

I dressed quickly, something stronger than butterflies battering recklessly against the walls of my stomach, my argument with Mike already a distant memory. I was wondering if Edward would be waiting, or if I should meet him at his car. What if his family was there? I felt a wave of real terror. Did they know that I knew? Was I supposed to know that they knew that I knew, or not?

By the time I walked out of the gym, I had just about decided to walk straight home without even looking toward the parking lot. But my worries were unnecessary. Edward was waiting, leaning casually against the side of the gym, his breathtaking face untroubled now. As I walked to his side, I felt a peculiar sense of release.

______________________

У переводчицы опять переврано, обеднено, литературный язык убит, нюансы стёрты, внутренняя жизнь Беллы лишена всяческой фантазии, предусмотрительности, характерного для этой героини пугливого изящества и той нормальной для неглупого подростка интеллектуальной сложности, которая в оригинале есть. Зато вписано глупое преподложение, отнимающее у героини ещё часть её ума и проницательности. Тот же пассаж в переводе Рич:

______________________

Я быстро оделась, и что-то более сильное, чем страх, заставляло мое сердце колотиться о ребра. Ссора с Майком уже стала воспоминанием. Я думала, будет ли Эдвард стоять здесь, или придется ждать его возле машины? Что, если его братья и сестры тоже окажутся там? Тут я почувствовала волну настоящего ужаса. Они знают, что я знаю? Они думают, что я знаю то, что они знают, что я знаю, или как?

Выходя из спортивного корпуса, я уже была готова идти домой пешком, даже не взглянув в сторону парковки. Но мое беспокойство оказалось напрасным. Эдвард ждал меня, небрежно прислонившись к стене, его невероятной красоты лицо было спокойным и умиротворенным. Подойдя к нему, я испытала странное чувство облегчения.

______________________

Перевод Рич можно было бы, конечно, ещё кое-где подправить, но у него есть неоценимое достоинство: он вполне точно передаёт смысл, будучи при этом читабельным. Это не высоколитературный перевод — но правильный. А ахмеровское перевраньё от АСТ служит только одной цели — сделать «Сумерки» примитивным и плоским текстом, отнять у героев индивидуальность и ум, упростить их до шаблонов в «дамском» любовном романе, знаете, где на обложках мускулистые мужуки рвут пошлые платья на пышногрудых красотках. И эту тупенькую поделку, эту перебрехню книги Майер издали и распространили по всему русскому культурному ареалу огромными тиражами. Из красивого романа о первой и истинной юной любви вычеркнули «сложные» слова, тонкие движения души и скормили русским подросткам простенький, пошленький ширпотреб. Понимаете, кем и чем АСТ считает русских подростков? Быдлом, дамы и господа. Намеренно и убеждённо их им считает и выдаёт соответствующую быдлопрозу. Есть тут и аспект «формирования целевой группы»: кто ещё не быдло, тех мы быдлом сделаем, ужо научим читать примитив.

После того, как я из чистого интереса взяла в библиотеке помимо оригинала ещё и АСТовский перевод «Сумерек», я чуть лучше понимаю волну возмущения, которую книга вызвала у Ф-и-НФ-фанатов. _Чуть_ лучше — потому что человеческая суть книги всё же проглядывает из паскудного перевода, и очень трудно представить себе порядочного человека, который может плеваться в неё ядом.

Это всё-таки очень хорошая книга. В ней много тонкостей, нюансов, которые улавливаешь, перечитывая, а в первый раз они ускользают. Все эти отсылки к будущим событиям и скрытым реалиям тайного мира — в первом прочтении они проходят мимо. А какой чудный у Майер Форкс! Старый новоанглийский городок, где семьи знают друг друга уже несколько поколений. И как описана атмосфера, люди, их быт, природа, в конце концов. Не литературно-пышно, а именно так, как видит и воспринимает девочка из совершенно другого края, из пустошей Аризоны, как бы она могла всё это описать. И — сама девочка, Белла. Такая настоящая, живая, хорошая — сокровище, да и только. Понятно, почему Эдвард на неё запал. Неясно только, почему Белла запала на Эдварда. Объект любви — единственное, чего я в ней не понимаю. Кто думает, что любители книг Майер западают на «идеального» Эдварда, как её героиня — идиот. Ну, или не читал книгу.

Так что рекомендую Майер в переводе Рич. Или в оригинале. А АСТовская дрянь... — чем меньше о ней вспоминать, тем лучше.

Крепкий ужастик в стиле Кинга на русском материале. У книги много достоинств: она хорошо, внятно и грамотно написана, не затянута, очень неглупа и местами действительно страшна. Причём пугает качественно: эффект мороза по коже дают не дешёвые кровавые штампы, а атмосферные моменты — покинутая дорога, усыпанный палой листвой брошенный грузовик, пустынные улицы провинциального городка-деревни, непроглядные древние леса и жуткое, хотя вполне естественное озеро... В какой-то момент ужастик обретает черты политической сатиры, но это не портит книгу, потому что сатира умна и своевременна. Автор, конечно, феерический тип, но «Чёрная топь» — книжка хорошая. Литература такое дело, качество надо ценить невзирая на личности. Автор может приговорить себя к гниению в несвоевременной эмиграции, а хорошая книга останется. И я не считаю, что она испорчена антисоветчиной. Автор, конечно, имел в виду пнуть мёртвого льва СССР, но агитки не получилось, талант подвёл. Нежить Чёрной топи не бросает тени на советскую систему, в которой свила себе паразитическое гнездо, и использование лексики и символики сталинских времён ничего не меняет. Если бы эта нежить обитала в глубинке США, она естественным образом использовала бы символику и лексикон Америки; живи нежить в Баварии — что-нибудь немецкое, и так далее. В общем, книгу рекомендую, причём именно в авторской, сетевой версии.

Мастер боевых искусств граф Т. с боями пробивается в Оптину Пустынь. Он сам не знает, зачем. Он, кажется, утратил память — и тут ему является некая довольно-таки низменная сущность, представляется как Ариэль и утверждает, что он создал графа Т., весь его мир и все его устремления...

Матёрый человечище Пелевин — взять да и впарить народу самый настоящий философский роман тиражом в каких-то 150 100 экземпляров. А говорят, читатель у нас пошёл тупой, глупый. Нет, господа, на дурачьем рынке философия такими объёмами не продаётся, даже в форме романа. Популярный романист Виктор Пелевин принадлежит к тем редким авторам, которые не только берутся писать о Спасении героя, но и достойно справляются с этой задачей. Это не всегда истинное и полное Спасение — скажем, Татарский или Рама достигают «всего лишь» прижизненного перерождения как боги и всё ещё остаются узниками майи — но бывает и истинное. Такое досталось Чапаеву

Читать «t» было далеко не так легко и приятно, как другие книги Пелевина. В этом есть смысл — та сторона, с которой буддист перебирается на Другую, не столько забавна, сколько уныла и страшна. В представлении буддиста, конечно — но разве мало и в действительности страшных судеб? В общем, это было тяжкое чтение — для меня; кому другому, может, понравится. Морально и интеллектуально терзали эти шеолы, в которые утрамбовывали героя демиуржата, автора не исключая — зато всё искупил конец, где... впрочем, чего я буду пересказывать это изящное буддистское Спасение своими корявыми словами, когда есть книга, и в ней — слова лучшие?

Как на закате времени Господь выходят Втроём

Спеть о судьбе творения, совершившего полный круг.

Кладбище музейного кладбища тянется за пустырём

И после долгой практики превращается просто в луг.

Древний враг человечества выходит качать права,

И вдруг с тоской понимает, что можно не начинать.

Луг превращается в землю, из которой растёт трава,

Затем исчезает всякий, кто может их так назвать.

Правое позабудется, а левое пропадёт.

Здесь по техническим причинам в песне возможен сбой.

Но спето уже достаточно, и то, что за этим ждёт,

Не влазит в стих и рифмуется только с самим собой…

В глухой русской провинции заезжий врач везёт вакцину по бездорожью, через метель. На санях, запряженных лошадьми, с ямщиком. Это не прошлое, а будущее, уже известное по антиутопической дилогии «Сахарный Кремль» и «День опричника», и разрастающаяся эпидемия «чёрной» носит вполне апокалиптический характер. Довезёт врач вакцину, проедут сани — страна спасётся. Нет — так нет.

У них там всего три телеканала — я ещё помню, когда было три канала — и телевизоры в деревенских домах чаще служат мебелью, чем средством развлечения. Детей-то нет, да и как развлекаться, замерзая в снегах в потоке горячих грез — наркотических, алкогольных, идейных — неважно. Вокруг умирающего великана рыщут падальщики: смышлёные китайцы, дилеры, волки, зомби с когтями, рвущие землю-мать изнутри. Снег как метафора огня — ...гениально. Или, может, реальный огонь последнего лета был метафорой снежной смерти, метели?.. Ведь опричники не важны, они — мелкий симптом, на них свет не сошёлся клином. В третьей книге антиутопии Сорокин наконец вложил перст в рану, показал, где свет сошёлся, кто виноват, что бесконтрольно бушует огонь, нашествие зомби, распад, всеобщая гибель. Не опричники, не РПЦ, не глупый врач и его простодушный ямщик, не дилеры и не китайцы и даже не извечная надежда на авось. Виноват тот, кто не поставил вешки вдоль дороги. Не позаботился, чтобы кто положено их поставил — хотя обязан был это сделать. Можно, как раньше делала я, извинять его тем, что один он не мог побороть коррупцию и распад — но тогда уж не стоит лепить из него сакрального Государя. Я это говорю как человек, всей душою желающий видеть на его месте сакрального Государя. А интересно, этот Государь отбрасывает тень?..

Чернухи, которой когда-то скандализировал всех Сорокин, в «Метели» нет. Видно, стало не до того. Эта книга — шедевр настоящего мастера слова, она страшна и прекрасна, а снег реален, он никакая не аллегория. Снег забивает глаза, рот и нос, залепляет лицо, укрывает дороги; читая, метель чуешь телом. Как саван. Когда душа замерзающего вылетает в окно огня, огонь наконец-то является нам без маски — но как там было у вражеского поэта? —

Some say the world will end in fire,

Some say in ice.

From what I've tasted of desire

I hold with those who favor fire.

But if it had to perish twice,

I think I know enough of hate

To say that for destruction ice

Is also great

And would suffice.

(c) Robert Frost

«Крабата» часто обсуждают в духе «это антигаррипоттер». Ерунда. «Крабат» — вовсе не «антигаррипоттер». Если бы он им был, я бы не стала его хвалить, ибо творения переписывающих чужие книги «правоверных» паразитов идут у меня в одном направлении — фтопку. Но книга Отфрида Пройслера написана в 1971 году — я не помню, Роулинг тогда уже родилась или ещё нет? — и основана на сорбском предании. «Крабат» — классическая история об ученике колдуна. Колдуна традиционного, злого, заключившего договор с сатаной. Ни о каких врождённых особых способностях к магии не может быть и речи: Крабат, как и все остальные ребята на мельнице — обычный парень. Оставшись один во время Тридцатилетней войны в Германии, он с товарищем отчаянно пытается выжить. Голос Хозяина зовёт его во сне, и он приходит на мельницу. Хорошо бы остаться там и работать за пищу и кров — но для этого нужна нечеловеческая сила, которой обладают все ученики Мельника: они без особого труда таскают тяжеленные мешки, которые обычный юноша не смог бы даже сдвинуть с места. Не будучи колдуном, за ними не угонишься, а значит, не сможешь и работать на мельнице. Выгонят, а это почти верная смерть от голода, холода или чьего-то ножа. И Крабат соглашается быть учеником Мельника. Поначалу это прекрасно: невиданная сила, чудесные возможности, товарищество, веселье! Чего он не знает: каждый год в один и тот же час к Мельнику приезжает уже _его_ Хозяин, дьявол, господин Смерть, и Мельник откупается от него человеческой жертвой — одним из своих учеников...

Люди, у которых есть дети, часто вопрошают, чего бы дать детям почитать. Отфрид Пройслер — хороший автор.

Человек сидит с пулемётом в естественном укрытии, среди тех самых трёх камней, и прикрывает отход группы беженцев от бандитов. Человек — армянин, бывший офицер турецкой армии (привет Габриэлу Багратяну...), год — 1915, беженцы — его сородичи, уносящие ноги к русской границе... Повесть лежит где-то между фантастикой и магическим реализмом, и я ещё раз убеждаюсь, что фантастика в литературе незаменима: общий человеческий (не «общечеловеческий») принцип земли-и-крови выражен идеально. Реализм так не умеет.

Майлз Форкосиган, он же адмирал Нейсмит, серьёзно насоливший Цетаганде в повести «Границы бесконечности», удирает от рассерженной империи и зализывает раны на Земле. Колыбель человечества — цивилизованная тихая гавань, что-то типа сегодняшней западной Европы — там не побузишь без последствий. Что, впрочем, не мешает посольствам галактических держав шпионить друг за другом, а врагам Нейсмита — устраивать на него покушения. К тому же у дендарийского флота вдруг возникают серьёзные проблемы с деньгами (что очень классно, забавно описано). Чтобы скрыть тайну своей личности в этом водовороте интриг, Майлз спонтанно выдумывает себе двойника, якобы созданного врагами клона — и каково же его удивление, когда благодаря планам врагов выдумка обретает плоть. Озлобленный двойник решительно пытается стереть оригинал с лица земли и занять его место...

По справедливости книге причитается 5 из 10. Герои понравились — но эта путаная беготня в финале... Мои фантлабовские оценки вообще на пункт-другой ниже среднепринятого. Потому что если щедро раздавать десятки Буджолд, что у вас останется для Булгакова?

Я понимаю Майлза в этой книге. Понимаю и разделяю его желание спасти клона —

Одобряю, что Майлз наконец-то по достоинству оценил Айвена; вернее, автор его по достоинству оценила. Дув Галени, начавший было как типичный «вредный начальник гениального Майлза», тоже удивил приятно. Кстати, риторический вопрос: почему освободительная борьба комаррцев против Барраяра подаётся в таких мрачных тонах, а не так, как аналогичная борьба барраярцев против Цетаганды — как подвиг? «Наши мужественные воины» и «их жестокие оккупанты» — однозначно лишнее упрощение в такой разноцветной вселенной, тем более что полуфеодальный, полуварварский, жестокий и ожесточённый Барраяр никак не может подавать галактике пример гуманной политики на оккупированных планетах. У Барраяра не те ТТХ. Вспоминается предисловие Элы Раткевич к первому сборнику НДП — захватчики не равны защитникам. Хорошо бы и создательнице Майлза отдавать себе в этом отчёт, даже когда её любимые барраярцы из вторых превращаются в первых. Ну и что во всей Цетаганде не найдётся достойного противника Нейсмиту, я не верю. Цетаганда для этого слишком большая.

В этой книге наконец кто-то высказал здравую мысль, что Майлзу лучше бы сделаться Нейсмитом на все сто, а не только его играть. Дело не в том, что как Форкосиган он связан — это правильные узы, узы долга, а следовать этому долгу он мог бы и будучи Нейсмитом. Дело в том, что в роли лейтенанта Форкосигана Майлз унижается как человек. Его нарочно поставили в неадекватную его способностям и заслугам, унизительную позу, наверняка видя в этом какой-то воспитательный смысл — но потакать людям в «воспитании» такого рода категорически не стоит. Они его могут к себе применять, если так невтерпёж.

Архипелаг Джексона надо кончать. На месте адмирала Нейсмита я бы занялась этим вплотную и добилась бы такого результата, чтобы впредь даже у последних негодяев начинали трястись поджилки при мысли о торговле клонами на убой. Откровенно говоря, такое, как Архипелаг, нельзя терпеть, это надо стирать с карты. Цинизм цинизмом, интересы интересами, но всему есть предел.

В целом всё-таки неплохая книга.

Это последний рассказ сборника НДП-2. Предпоследний — мой собственный «Драхенланд», который я не стану рецензировать. Не только потому, что он мой, но и потому, что я знаю тайну Дракона. Мой отзыв был бы не интерпретацией, а разъяснением. Это лишнее. «Драхенланд» вместе со «Сказкой» Кизвич завершает сборник. Эти рассказы — и стихотворение Татьяны Юрьевской, давшее последнему разделу имя «Старая сказка» — заключительные аккорды книги.

Открывающее раздел стихотворение Юрьевской мне понравилось. Я его, правда, не совсем поняла, но это скорее плюс. «Сказка о Коте Митрофане и жизненных трудностях» — ...ну, да, о нём. О говорящем коте старой Бабы Яги; о женитьбе царевича, о волшебной стреле, вороватых чиновниках, экологии и царевне-лягушке. «Сказка...» принадлежит к популярному нынче юмористическому поджанру, в котором пишет, например, Белянин — традиционные сказочные мотивы переплетаются с современными нам проблемами и реалиями. У Кизвич это получилось хорошо. Даже очень. Компактно, цельно, смешно и ярко. Кот замечательный, толстый, наглый, качественный такой кот. Сказочный умница Митрофан.

Помните классическую поэму Симонова?

_______

СЫН АРТИЛЛЕРИСТА

Был у майора Деева

Товарищ — майор Петров,

Дружили еще с гражданской,

Еще с двадцатых годов.

Вместе рубали белых

Шашками на скаку,

Вместе потом служили

В артиллерийском полку.

А у майора Петрова

Был Ленька, любимый сын,

Без матери, при казарме,

Рос мальчишка один.

И если Петров в отъезде,—

Бывало, вместо отца

Друг его оставался

Для этого сорванца.

...*

_______

Поэма была в старых, советских учебниках, там я её и прочла в первый раз — не знаю, как вы. Может быть, самым юным она уже не знакома? Может быть, эту слишком хорошую, светлую вещь не взяли в новейшие учебники, в программы литературы времён нашей Смуты? Это Константин Симонов. Перечитайте, если забыли; прочтите, если ещё не читали. Рассказ «Двум смертям не бывать» — вариация этой истории, сюжета этой поэмы, в прозе. Великая Отечественная война, Карельский фронт: два советских радиста идут в тыл врага, чтобы корректировать артиллерийский огонь во время предстоящего наступления. Путь пролегает через болото, где оступись — и смерть; а дальше, чуть прояви неосторожность — точно смерть. И не дойти, не пережить радистам этой ночи... разве только случится чудо.

Рассказ трогает душу. Готова поспорить, он, как и многое в этом сборнике, категорически не понравится либералам. Это уже индикатор качества. Сначала меня чуть покоробило от смешения мифологий — валькирия и наши? с чего бы? — но, поразмыслив, я поняла, что валькирия в общем-то на своём месте. Вот только почто Федосеичу прикипел к сердцу Сашка? Прямо до слёз. Почему именно он? Вот на что нет ответа... Не знаю, отчего и мне на глаза навернулись слёзы, сам ли текст тут сыграл роль или скорее его тематика. Мне вообще трудно не плакать, читая о той войне. Не от большой любви к родине, не от избытка пафоса, а потому, что мне безумно жаль наших погибших. Я плачу о мёртвых. Когда читаешь о войне и узнаёшь истории наших людей, так часто такие простые и страшные, нередко думаешь: если бы я родилась в 1920 или же — вот как я есть — вдруг попала в 1941, что бы я делала? смогла бы принести пользу или же стала обузой? как быстро бы я погибла на фронте, и от чего? что бы я делала, оказавшись в блокадном Ленинграде? что бы я приготовила, чтобы накормить детей — кошку или мясо с трупа соседки? украла бы я при случае хлеб или же предпочла умереть от голода? послали бы меня радистом в тыл врага, и если да, что бы из этого вышло?.. Хорошие вопросы, всем стоит себе их время от времени задавать. Это ставит на место приоритеты.

_________

*Вся поэма: http://www.litera.ru/stixiya/authors/simonov/byl-u-majora.html

Молодой журналист со спутником едут по побережью Британии в погоне за тайной. Дело в том, что над побережьем уже который десяток лет летает «Асгард». Он выручает людей из беды — тут поможет отыскать корабль на мели, там собьёт вражеский бомбардировщик... «Асгард» нигде не садится, не заправляется, не проходит ремонт, никто не знает его пилота и экипаж; никто не знает даже его модели — не то обычный цивильный спасатель, не то военный, не то какой-то сверхсекретный прототип. Те, кому удаётся его увидеть, описывают самые разные вещи — от гидросамолёта до дракона. Интересную можно сделать статейку, правда? Для тех, кто готов верить в чудеса...

Начинать надо было с других строк. С этих:

«Я Посошок. Чей SOS? Что случилось? Прием.

Я Бродяга. Баркас на скалах. Сел плотно. Шторм идет.»

Было бы сходу понятнее. К тому же от части к части необоснованно плывёт перспектива. Это сбивает с толку. Надо было всё, кроме радио-логов и снов, выдержать в перспективе журналиста. Но в целом очень прилично, крепко написано. «У меня всегда есть» — здорово. Я тоже однажды хотела воскресить в рассказе любимого исторического героя, но не отважилась, а может, просто поленилась. Оуэн и Апраксина захотели — и сделали. Молодцы. Если бы я не знала, кто такой Эрскин Чайлдерс, и не принимала его отвратительное предательство близко к сердцу — (а почему я это делаю? что мне британская гекуба, которая двести лет как пакостит моей родине, и почему меня бесит, когда её предают? ведь предают _врага_! тоталитарное воспитание, видно, действует, не позволяет предателей возлюблять...) — так вот, если бы я не знала, кем был Чайлдерс, этот герой понравился бы мне не только как персонаж, но и как человек. Впрочем, если бы я не знала, кто он такой, изрядная часть смысла «Самолёта...» от меня бы ускользнула. И это тоже слабость рассказа.

________

«Я не собирался бежать. Смысл война уже потеряла, а вот инерция осталась — и переломить ее не получилось. Чего я хотел — выйти из игры. Хоть в землю. А если удастся выжить — заняться чем-нибудь однозначно полезным. Надолго. И без выбора. Чтобы соблазнов не было. От сих и до сих.»

________

Вот как. А предательство он искупить не хотел? Думаю, что хотел — вон где и на кого пошёл работать. Возможно, авторы этого не имели в виду, но так уж сошлись детали. Или товарища туда определили против воли? Там, куда он сбежал от расстрела, по слухам, есть особый отдел, который всегда рад предателям. Так бы и сьел. С потрохами. Не думаю, что авторы оценивают Чайлдерса так же, как я, но текст получился мудрее их. И прекрасно.

Я не знакома с белорусской историей, легендами и фольклором. Многое донеслось, конечно, в контексте разных дискуссий, но я никогда специально не интересовалась Белоруссией. Даже купленный на Петровке томик Короткевича по сей день не прочитан, времени не отыскалось. Таким образом, этот сборник представил мне и Белоруссию наряду с Византией.

Полесская трилогия Куламесы состоит из рассказов «Крест», «Огненный змей» и «Сокровища на все времена». Все три рассказа мне понравились: они написаны талантливо и сильно. Видно знакомство автора с родной историей, и это знание подано ненавязчиво, для нужд рассказа, не для бахвальства. Каждая деталь на своём месте. Правда, к «Кресту» у меня возникло несколько вопросов. Почему деревня так быстро вызверилась на Михну? Тут одной веры мало, должна была быть серьёзная обида. Почему единственным героем, готовым отдать душу за други своя, оказался сын шляхтича? Нешто крестьянские парни хуже? Не думаю; думаю, желающие бы бросали жребий, а то и несколько бы пошло ставить крест, так оно понадёжнее. Кто-то попадёт в зубы оборотням, зато остальные дойдут. Кроме того, подвиг Сымона остаётся за кадром — и очень жаль, потому что это как раз самое интересное, это надо было описать. Тогда не пришлось бы и гадать, почему юноша погиб — ведь он выполнил свою задачу, и нечисть уже не могла бы к нему подойти. Или его покусали по дороге, и он предпочёл смерть, зная, что всё равно утратит человеческий облик?.. В рассказе мне не хватает его перспективы.

Первые два текста трилогии чем-то перекликаются с гоголевскими «Вечерами...». Или это заблуждение, просто мы привыкли ассоциировать такие фольклорные славянские хоррор-мотивы с Гоголем, хотя на самом деле он был просто первым, кто ввёл их в литературу?.. «Огненный змей» — рассказ об эпидемии вампиризма, с которой сталкиваются деревенский священник и лекарь. У молодой женщины умер муж, сгорел от непонятной хвори — а через некоторое время встал из могилы и ну навещать жену... В последнее время я часто натыкаюсь на принципиальную критику популярных историй о любви к вампирам, на попытки подвести какую-то надуманную психологическую основу под распространённую симпатию (точнее, под свою собственную неприязнь) к этим сюжетам. В стиле «людям нравятся вампиры, потому что...» На самом деле люди сочувствуют вампирам потому, что они, вампиры, заслуживают сочувствия. Их просто-напросто жаль. Даже — и прежде всего — вампиров традиционных.

«Сокровища на все времена» несколько отличается на вкус от «Креста» и «Огненного змея». Это не ужастик, и речь идёт не о нечисти. Это рассказ о белорусской национальной загадке, судьбе сокровищ рода Радзивиллов. В 1812 году Доминик Радзивилл, перешедший было на сторону Наполеона, сбежал из Российской Империи вместе со своими новыми хозяевами, а родовые сокровища, по слухам, спрятал где-то в окрестностях Невижа. С тех пор богатство так и не нашли, хотя и русские его искали, и немцы. Золото двести лет как пропало. Герой рассказа, генерал Сергей Тучков — первый, кому пришлось искать — сталкивается с этой загадкой и узнаёт, что у драгоценностей есть хранитель. Только вот доложить о нём начальству невозможно... Этот отличный рассказ, помнится, навлёк на себя критику какого-то либерала — и неудивительно. Ведь рассказ повествует о таком чуждом либералам и страшном для них понятии, как верность. Вот что — истинное сокровище на все времена.

Была на Руси смута, и миновала, и вот сидит в своей горнице воевода, которого умоляют взойти на царство, и думает, принять ли царский венец. Всю ночь сидит. Его посещают «духи прошедшего Рождества» — предатель-перебежчик, убитая жена, погибший царь — и он принимает решение.

Просто, казалось бы. Этот рассказ рисует два лица русской власти. Любой власти, в принципе, но русской прежде всего. Царь-батюшка, охранитель-отец народа — вполне реальный, такие были; и кровожадное чудовище, призрак которого встаёт из недавнего прошлого. Бешеный пёс, который рвёт своих детей. Тоже реальный, увы. Антитезис к этому монстру — хаос, смута безвластья и самозванцев, служащих Западу, вечным врагам Руси. На деле это ложный антитезис: как раз безумства царя-злодея и повлекли за собою смуту безвластья. Не будь их — и границы были бы целы. Истинной русской противоположностью Ивана Грозного является не Ельцин, а Александр II.

...И мне очень понравилось, как воевода разочаровал патриарха. :wink:

Так получилось, что именно Вук представил мне Византию. До «Сказания» я просто не интересовалась темой в достаточной степени, чтобы что-то прочесть, а зря: тема важная, и поинтересоваться стоит. Прежде всего из-за богатства замечательных исторических личностей и уроков, преподаваемых ими, да и всей этой историей вообще. Я имею в виду не только и даже не столько те уроки, о которых пишет Вук в своей повести конца Царьграда. Вот что это такое: то, что название говорит. Хроника последних дней Константинополя, второго Рима, города-мира. Почему это должно быть нам интересно? — Потому, что это государство — духовный предтеча России, учитель, даже воспитатель. Один из. Это накладывает определённый отпечаток на восприятие византийской истории. Она во многом воспринимается нами как своя.

«Сказание...» великолепно чередой образов, так хорошо выписанных на столь небольшом количестве страниц: последний цесарь Константин; его друг Франциск — нашёлся на весь католический Запад ровно один благородный человек, аки тот Лот в Содоме; предатели Катаволинос и Урбан; кондотьер Джустиниани; нечестивый султан Мехмед; София и её собратья; сама история, сам город, его люди; и last but not least падающая из близкого будущего тень демона-воеводы, карающий отблеск драконьего шлема. Повесть подкупает богатством деталей, служащих не просто красоте или демонстрации авторской эрудиции, а осмыслению истории. Именно это осмысление является основной задачей автора. Текст вышел плотный, глубокий, почти как древняя хроника, завершённый и цельный, — а кроме того, «Сказание...» очень интересно читать, когда в него вчитаешься после первой пары страниц. Оторваться трудно. Кто трусливо «ниасилил» стиль Вука, многое потерял; вообще уметь читать плотные тексты — признак классически образованного человека. В старину пергамент был дорог, не то что нынче бумага, да и бумага была недёшева в те времена, и писать приходилось как можно более образно, насыщенно, информативно. «Сказание...», конечно, не стародавний текст, он менее насыщен, и всё же это в большой мере стилизация. «Я ниасилил Вука» — свидетельство того, что ты не знаешь дороманную классику, да и романную тоже не очень.

Есть ли у меня претензии к «Сказанию...»? Только одна. Такой стилизационный элемент, как инверсия порядка слов в предложении, подходит не везде, где Вук его применяет. Эта инверсия создаёт эффект старины, возвышенности и пафоса. Она, как правило, неуместна там, где передаётся восприятие героев, для которых происходящее — не старина, а сегодняшний день, как для Димитрия и Софии. Впрочем, и это замечание касается только первых нескольких страниц, а потом не то уже всё уместно, не то втягиваешься. «Сказание...» самостоятельно, как отдельная летопись в череде летописей, и так же является частью большего целого — цикла «Балканика». Который, надеюсь, по завершении издадут не только в сборниках НДП, но и отдельным томом. Он того стоит.

__________

«Все люди одинаково молились Богу, надеясь получить от него облегчение своих страданий и усугубление страданий ближнего.»

__________

Именно так. Люди действительно частенько молятся об этом, а в старину это вообще было скорее правилом, чем исключением. Мусульмане и до сих пор наивно возносят эдакие молитвы: дай-де нам, Боже, в руки собственность неверных, повергни их под нашу пяту! Они этого даже не скрывают. Не знает об этом лишь тот, кто не хочет знать. В «Сказании...» турки похожи на орков из «Властелина Колец», и это вполне соответствует исторической реальности, бытовавшей на тот конкретный момент; а впрочем, и позднейшей. Тем не менее — или как раз поэтому — город Мехмеду надо было сдать. Он был безнадёжно потерян, и цесарю следовало заняться спасением подданных от смерти, насилия, грабежа и рабства, а гордость и жертвенный героизм оставить разве что для себя и своих приближённых. Переходить в ислам, конечно, нельзя было, но сдать ключи от гибнущей столицы — да.

София против сдачи города; мне её деятельность вообще не по нраву. В «Сказании...» есть такая редкая по нынешним временам вещь, как высота. Я имею в виду ту самую вертикаль земля-Небо, сверхценность, которую некоторые так не любят. Это не гуманистическая повесть, а ведь гуманизм по нынешним временам — дефолт. Мне в целом понятен подход Вука — социология создаёт определённую перспективу, в которой вертикаль есть одна из колонн, держащих общество — однако София доводит принцип вертикали до жертвы обильной невинной кровью. Можно возразить, что героизм воинов Константинополя искупил грехи прошлого и подал пример всему христианскому миру, но загводзка в том, что на жителях Константинополя не лежало никакой обязанности что-то там искупать и этот пример подавать. За свои грехи человек должен отвечать сам, только сам; Россия была ещё вплотную занята татарами, ей новые примеры были не нужны, своих хватало, Сербия и так видела, что такое турки, а европейский Запад был гнусным кодлом фактических вероотступников, и до возрождения там истинного христианства с сопутствующими ему высокими душевными качествами надо было ждать следующего века. Один-единственный истинный рыцарь на всю западную Европу — это прямо-таки библейское описание крайнего морального и духовного падения; а ведь тут не библейская притча. Это исторический факт. Так и было. У православных, от русских и сербов до греков и византийцев, не было и не могло быть морального долга работать щитом этого Запада от монголов и мусульман. Не надо лепить высший долг из трагедии, обусловленной чисто географически.

София жертвует людьми ради своей вертикали. Она хочет крови. Тут у нас категорическое расхождение, а вот второе: чем слепо следовать предначертанному, можно определить своё будущее самостоятельно. Если бы Константинополь не пал в те дни, кто знает, может, и не исполнилось бы пророчество о конце света, для которого должна быть хранима чудесная Омофора? Такое будущее — ещё одна штука, не нужная никому и даром. Как ни крутись, а получается, что восставшие против подобной вертикали гуманисты и коммунисты были в своём праве. Они ведь потому и восстали, что не хотели кормить человеческой плотью фантомных чудовищ и ползти на коленях и с «Аллилуйя!» к ужасающему концу света. За родину умирать — да, за свою веру — конечно, за людей — ещё как. Но не пустого принципа ради, не по велению своей же игры ума.

«Сказание...» впечатляюще описывает, как богатство и роскошь сгубили блистательную империю. Не первую ведь сгубили и не последнюю. Почему людей губят такие хорошие вещи, как богатство и роскошь? На этом месте следует вписать краткий экскурс о Падении и первородном грехе, но делать этого я не стану — об этом и без экскурсов знает каждый образованный человек. В «Сказании...» мне отдельно нравится авторская мифология, вписывающаяся в христианство, но не отсылающая к нему открыто. Такая отсылка неминуемо подняла бы вопросы теодицеи, на которые невозможно дать удовлетворительный ответ — чтобы и волки (мораль и совесть) были сыты, и овцы (божественный авторитет) целы. Неминуемо либо сьедят овцу, либо подохнет от голода волк — а без этих волков, знаете ли, хреново, того гляди останешься с одним истинным рыцарем на континент. Это одно из качеств падшей Вселенной: неразрешимый конфликт.

в «Сказании...» встречается такая типично сверхценническая идея: за всё надо платить, каждый получает своё, рано или поздно все за всё расплачиваются сполна, а не они, так потомки. По моим наблюдениям, это действительно так, но с поправкой: платят те, кто верит в этот принцип. Кто не верит, не платит. Хитрая загвоздка в том, что невозможно просто взять и сказать себе «отныне я не верю в этот принцип и не буду ни за что платить». Фома Катаволинос и другие — предатели, коллаборационисты — тоже не хотели расплатиться, но они выросли в культуре, где этот принцип существовал, впитали его помимо собственной воли с молоком матери. И расплатились жестоко, хотя рассчитывали только на плюшки. А, скажем, монголы, которые были много хуже и турок, и орков, но в этот принцип не верили, не расплатились. Вот что я имею в виду, говоря, что системы внеморальны, в том числе и система нашего мироустройства.

Читала и поймала себя на мысли «А город-то у турок надо бы забрать.» Но это совсем другой разговор.

В начале было восстание Времени против Неба. Так верили дети Времени, смертные люди, «иклуты»... Обыкновенные козопасы в союзе с полулюдьми восстали против правящей расы титанов, детей отца-Неба. Эти бессмертные господа управились со своей эйкуменой так, что началась самая настоящая революция под руководством самого настоящего Вождя Людей.

Интересно, как же титанам это удалось. Чем и как надо было довести пастухов, чтобы они со своими зубочистками, в кожаных доспехах попёрли на вооружённых доброй сталью великанов и готовы были платить тридцатью жизнями за одного врага? Текст, к сожалению, в подробности не вдаётся, автор пока не обещает продолжения, а знать хочется. И та, и другая сторона, титаны и иклуты, кажутся просто сверхвменяемыми; тем более интересно, как же они дошли до жизни и смерти такой. При других условиях я бы надеялась, что это пропишут апокрифисты, но нынче не те времена, когда писались «Кольцо Тьмы» и Чёрная Книга Арды, нынче в основном слэш пошёл, и задачи, что авторы фанфиков ставят перед собой, соответствующего уровня. (А вот удивите меня.)

Потом тянется человеческая история. Порадовало выживание крепости — после финала «Боги смотрят» я уже настроилась на очень мрачный лад. Правда, другая крепость не выжила... Но больше всего мне понравился «Рыжий вечер». Это рассказ о девушке, обычной красивой девушке, юной, мечтающей о любви; о странствующем певце; о фавне. Глубоко, мудро и по-настоящему. Это рассказ о культуре, стране, которая теряет почтение перед прошлым. Если вы читали другие книги Камши, то узнаете эффект: «мир тот, да не тот». Казалось бы, всё узнаваемо — нежно любимая мной римская античность, оживающая у Камши многогранным миром с тысячелетней историей в рамках всего четырёх рассказов — но всё немного иначе, и это немногое важно. «Стурнийские мозаики» — цикл-мозаика. Эти четыре рассказа последовательно-случайно гранят камни, которые складываются в узор чуда. Чудо — из разряда типично Вериных: «высшего» произвола нет, сработал механизм, обезьяны сыграли с гранатой, да так, что — ... бум! Полный успех.

Если уж перед чтением книги читаешь отзыв, то важно, чтобы это был правильный отзыв. Меня было сбила с толку аргументация читателя, который усмотрел в цикле чистую аллегорию на наше время. Это, конечно, не так: Мирон и в фэнтэзи остаётся Нероном, а не превращается в Ельцина. «Стурнийские мозаики» содержат элемент аллегории, но в целом их расклад скорее applicable, «применителен». Это одёжка, по которой много кто может протянуть ноги. Обще-человеческая и -историческая такая. Вот если не знать ничего из античной истории, можно принять цикл за аллегорию. Я кое-что знаю и просто-напросто узнаю прототипы. Отдельно порадовало раздвоение Рима в империю и республику. Велонцы ведь — те же римляне, только республиканских времён. Их МО периода «Легиона» тот же, которым римляне после Второй Пунической загнали в угол Карфаген. Ассоциации наших дней идут в ту же кассу: Америка строилась по примеру Рима, так же прошла путь от республики к империи и действует, с поправками на время и нравы, очень похоже.

Восстание иклутов. Кровавая гражданская война двух рас; люди против бессмертных; Идакл, вождь людей... Сколько ему потом перемывали кости, этому Идаклу! «Зависть», как же. Помнится, её упоминали в связи с «Кольцом Тьмы» и Олмером, о том не думая, что человеку-буре нет смысла завидовать тем, кого он своею волей сносит с лица земли. Победители не завидуют побеждённым. Наоборот, vae victis. Античность об этом хорошо знала. Перемыванием костей я сама заниматься не стану. Люди имели на свою революцию полное право. На свой великий эксперимент, свой мир, культуру, страну. Стоила ли игра свеч? Как по мне, более чем стоила, даже если отбросить исторические причины восстания (чего вообще-то делать нельзя). Но, впрочем, невозможно знать заранее, на что обречена твоя мечта — на успех или гибель, как она воплотится, к чему придёт и стоит ли этих огромных утрат и жертв. Надо стать насмерть и сделать всё, чтобы она их стоила. В воплощении мечты может таиться зло или добро, но в бездействии лежит одно только ничто, которое, может быть, хуже зла. Иклуты не позволили своей мечте засохнуть, как винограду под солнцем. Их победа, их право.

В «Стурнийских мозаиках» последовательно звучит нота, пронизывающая ряд текстов сборника: огромная важность памяти и исторической правды. В общем антитетический ревизионизм и фоменковщина — симптомы, признаки гниения. Когда человеческие поэты — сначала из зажравшихся патрициев, потом уже и простые певцы — начинают воспевать титанов и поносить Идакла, значит, рыба уже смердит. Это вонь. Тот факт, что император даёт столичному сброду хлеба и зрелищ за счёт сокращения расходов на содержание крепостей, как-то уже не удивляет. Если кто хочет исправить положение, то начинать надо с императора, чиновников и сброда. Поэтов, впрочем, тоже забывать не стоит, но только в свою, четвёртую очередь.

Мне нравится, как Вера Камша пишет мужчин. Когда писательницы создают мужских персонажей, особенно в фэнтэзи «меча и магии», они нередко впадают в одну из двух крайностей. Первая — это (условно) проекция: получаются женственные парни, чувствительные, манерные, по-женски чрезмерно заботливые и озабоченные отношениями, на всё реагирующие по-девичьи, а то и по-бабски. Читатели их часто принимают за гомосексуалистов. Это, конечно, не так, просто тут женский (=культурно-нормативно сформированный как таковой) характер под мужской маской, а ориентация как раз правильная. В углу напротив — отвратительный стереотип брутального режущего-грабящего-насилующего «настоящего мужа старых времён» — обычно «благородного горца (ТМ)» — неразличимые между собой злодейства и геройства которого авторесса сосёт и смакует, как... мда. Не будем вдаваться в образность, тем паче она тут весьма однозначна. Латынина со своим Киссуром — самый известный и пошлый пример этой дряни, которая, на мой вкус, ещё хуже героев с девически тонкой психикой. Камша и от того, и от другого равно далека. Её персонажи-мужчины — мужчины реальные, настоящие. Есть среди них крутые, суровые, есть обыкновенные, есть смешные. Люди как люди, живые такие герои. Вот как они говорят:

_______________

"— Полускот, вошедший в освящённый храм. — Сонэрг хохотнул и резко стукнул копытом о камень. Брызнули искры. — Да не в какой-нибудь, а в Стурнон! И «звёздный» на карауле. Кому рассказать...

— Некому рассказывать. И мешать некому, нет там никого. Иди, я подожду.

— Не пойду! — Кентавр мотнул волосами, словно злющий жеребец — гривой. — Раньше, было дело, залезал. Служил тут один, за подсказку на ристалище не только полускота в храм пускал, сам бы кобылой стал... Я и стребовал бочонок ниннейского, чтобы выпить у бассейна. Ничего, приволок, выпили... А сейчас иди ты!

— Да почему, прибери тебя Время?!

— А потому! Одно дело — дурачить жрецов, другое — лезть в Стурнон, когда все кувырком... Нет уж! Пока мне запрещали дураки, я на них плевал. Теперь запретить мне могу только я. И я запрещаю. Отнесёшь?»

_______________

"— Я доволен своей платой и своими парнями. — Ульвинг сунул пробегавшему мимо слуге опустевшую кружку. — Мы делаем свое дело, и делаем хорошо, но вы нас не любите. Не меня, не его — нас... Раньше было не так, я помню.

— Когда ты пришел в Стурн, сотник?

— Тридцать шесть лет назад, у вас ещё был Андрон... Ещё четыре года, и я вернусь в свою долину. Раньше думал остаться греть свои кости здесь, теперь передумал. Я честно жил и не хочу, чтоб ваши мальчишки швыряли в меня камнями, когда я не смогу поднять свой топор. Мне нужна могила, которую не тронут.»

________________

«Пока мне запрещали дураки, я на них плевал. Теперь запретить мне могу только я. И я запрещаю.» «Мне нужна могила, которую не тронут.» Эти диалоги хочется разобрать на цитаты. Больными страстями, проекцией, бабской манерностью и бабской злобой в этих строках и образах даже не пахнет. Нередко спорят, можно ли отличить текст мужчины от текста женщины. Иногда правда можно — и ошибиться притом можно часто — но вот «Стурнийские мозаики» — хороший пример обратного. Здесь отличить нельзя. Если бы я не знала имени и стиля автора, я бы, пожалуй, решила, что это писал мужчина. (А почему бы я так подумала? Это уже вопрос обо мне и ко мне, не к тексту.)

...Здесь есть ещё одна мечта. Видение о возвращении мёртвых, и специфически тех, кто умер за правое дело или безвинно до срока. Что такое до срока? Это когда, например, пал в бою. Почему это до срока, а смерть в том же возрасте от болезни кажется вполне естественной, не такой трагичной?.. А жизнь насильственно оборвали, нить её обрубили. Пресекли лезвиями — копьём, мечом. Пулей. Нарушили целостность человека, тела, судьбы. Болезнь и старость — иное: созревание душ. Урожай. У меня тоже есть мечта — видение — о возвращении наших мёртвых. Конкретных мёртвых, многих миллионов. Они поднимутся незримо из земли, из безымянных и братских могил, и вернутся домой поезда, и на запад ушедшие, и на восток... Тогда мы будем не просто гадать, а знать, _зачем он так поступал_. Всё будет прощено всем всеми. Наступит вечность, наша вечность — чудо, естественное и простое, как вылить кувшин озерной воды в бассейн. Не ужаснуло бы оно меня, случись сейчас? — да нет. Я знаю, чего жду, чего хочу, я эту вечность беру. Принимаю.

«И вновь на весну надеюсь...» Спасибо.

«Сказано в старых книгах, что когда Проклятый хотел покорить весь мир, на защиту людей встали ангелы, и победили они Проклятого, и изгнали из нашего мира, и стали на страже его, за что и поминаем мы доселе их имена.»

Они — посвящённые женщины в храмах, которые заучивают имена ангелов наизусть и призывают этих защитников, когда побеждённое ими чудовище из небытия опять рвётся в мир. Вот только храмов становится всё меньше, всё меньше и меньше помнящих женщин, а ведь в каждом храме — свой список имён, которые надо знать. С каждым поколением костры памяти гаснут то тут, то там. А Проклятый становится всё сильнее...

Прервав на пару дней знакомство со сборником, я решила прочесть сначала этот небольшой рассказ и уж потом неторопливо взяться за «Стурнийские мозаики» Веры Камши. Правильное решение. «Всех поименно» — великолепный рассказ, за одну эту вещь можно было бы уплатить цену сборника и не прогадать, даже если бы больше в нём не понравилось ничего. Центральная метафора рассказа гениальна, исполнение более чем достойно. «Всех поименно» особенно близко мне потому, что отражает наилучшие движения моей души. Была у меня похожая мысль, только не как метафора для рассказа, а совершенно всерьёз — нам бы не помешало самим записать все имена наших ангелов и запомнить их, сколько получится, наизусть, желательно — с биографиями. Иметь в каждом здании Горсовета, если не в каждом доме, такую Книгу Имён и читать их вслух в рамках официального ритуала, на определённые праздники и дни траура и, когда хочется, просто так, ради своей душевной чистоты и порядка сокровищ в сердце. Нет, я не считаю, что выйдет скучный официоз. Методы возвышения души людской из грязи в князи в принципе не бывают лишними.

***

В этой книге, НДП-2, обитает плеяда миров. Знаю, что многие такое ценят — чтобы живой, красивый... да пусть хоть мрачный, главное — настоящий мир. Я тоже очень ценю. Здесь, в рамках повестей и рассказов — миры. Живые; красивые, сочные, мрачные — на любой вкус. Лживых и подленьких только нет, пока ещё не попалось, и, думаю, не попадётся — книга не та, не тот авторский коллектив. Этот рассказ, «Всех поименно» — мир.

А ещё — сам факт, что персонажи Барковской — женщины и девочки, и не какие-нибудь сексапильные ведьмы-воительницы-вампирши в поисках своего кавайного Леголаса, а настоящие. Вы заметили, как редко обыкновенные девушки _не_ в поисках личного счастья становятся героинями фантастических историй? А здесь — героини. И получилось просто прекрасно.

Из прочитанной части сборника «Всех поименно» — пока что лучший рассказ. И, подозреваю, по крайней мере среди дебютантов он так и останется лучшим.

«Есть такая работа — родину защищать.» Для героев Белова это не работа, а жизнь — всё её русло изменилось много лет назад, когда началась война с изуверами-раскольниками. Теперь группа людей едет в столицу герцогства — один хочет успеть на похороны великого человека, другому, юноше, предстоит избрать жизненный путь. На привале старый паромщик рассказывает о своей жизни и о войне, развеивая кое-какие иллюзии — он знал великого человека не понаслышке. Что остаётся после рассказа, и есть правда. По крайней мере, _одна_.

Мне повезло с этой вещью: читала в ночь 22 июня, и рассказ оказался достойным даты. Он крепко, ладно написан. Автор несколько злоупотребляет частицей «-но» в речи парочки персонажей, но это можно считать их особенностью. О частой смене порядка слов в предложениях потом напишу отдельно, «по итогам». Белову удался живой, реалистичный, объёмный мир — не мир, но конкретный его уголок, эти герцогства с их недавней историей. Мне, как ни странно, нравится там и расклад «Церковь — еретики». Не все реформы одинаково полезны, могут быть и такие, как у Бритых — злокачественные образования изуверского толка. За реальными примерами не надо далеко ходить — Афганистаном примерно такие и правили несколько лет подряд, пока американцы их не погнали. Церковь в рассказе понравилась мне конкретно вот где:

«Гарред, однокашник мой, в Тройдене Мечом Создателей служил, а при нападении Бритых струсил и сбежал. Оправдывался он в тот день перед магистром. А тот, выслушав, сказал: «Понимаю», а затем протянул ему кинжал, и говорит: «Давай сам». Ох, Эрик, тяжело на это было смотреть. Долго Гарред решиться не мог, глядел на нас, как телок, которого резать ведут. Не знаю, как другие, а я взгляд отвел. Ну а потом он сам себя по горлу — хрясь! Видать, Сиятельного больше смерти боялся.»

Церковь, в которой с трусами можно вот так, что-то делает правильно, вне зависимости от остального, хорошего и плохого.

Это рассказ о жизни и о войне. О том, что люди не равны. Они не равны и в своём человеческом качестве, и в цене, в которую обходятся другим, и в том, что дают всем остальным — и в мирное время, и когда приходит беда. Бывают такие, которым впору зарезаться, и такие, за которых стоит отдать не только жизнь — счастье. Что есть великий человек? Что можно ему позволить, чем ради него пожертвовать, что спустить ему с рук, при каких обстоятельствах и почему? Всё это очень важные вопросы, и мне нравится ответ, который Белов даёт устами паромщика. Не знаю, что бы я делала на его месте, но его выбор правильно обоснован.

Годами раньше была война. Была, сплыла, а теперь о ней ходят слухи, мрачные сказки — про волхвование, оборотней, живых мёртвых, древний злой знак у врага на стяге... Даже имени маршала победы, князя Арсения Балея, не минуют тёмные эти легенды. Император желает внести ясность, по его слову об этой войне составляют книгу. И вот к князю Балею едет старый друг, чтобы осторожно выяснить правду, побеседовать, предостеречь. А у маршала на земле тихая благодать: возлюбленная жена, дети, осень и урожай яблок...

В рассказе прекрасная русская атмосфера. Даже если она византийская. :) Читая, незаметно падаешь туда, в знакомый, добрый русский мир, в спокойствие и золотую эту осень с сидром, пирогами, запахом яблок. Идеализация? Может быть; и — нет, потому что в действительности есть люди, времена, места, для которых всё это так. «Дом-улица-фонарь-аптека» — не единственный подход к отображению реальности и даже не самый лучший. Помню, как мне пеняли, что-де пишу лубок. Мне это польстило.

«Земля — она ведь живая. Города, реки, деревни — живые. Любящие и преданные. Любящие тех, кто любит их. И преданные беззаветно тем, кто им предан. Тем, кто их защищает. Тем, кто умирает за них.

И вот поэтому нельзя просто прийти и занять чужую землю. Сама же земля воспротивится. Ведь она веками впитывает кровь своих защитников. Те, кто живет ради своей земли, и те, кто за нее умирает, — ведь они не уходят.

Они просто остаются на страже своей родины — навечно.»

***

Наши мертвые нас не оставят в беде,

Наши павшие — как часовые...

Отражается небо в лесу, как в воде, —

И деревья стоят голубые...

Сразу вспомнилась ещё одна хорошая вещь на эту тему: «Ущелье Трёх Камней» Вершинина. Мистика земли и крови — не примивное язычество и не фашизм. Она истинна, как мало какой другой человеческий миф. Почтение к героическим предкам, положившим жизнь за нашу общую землю — не идолопоклонство, как нынче брешут псевдорелигиозные предатели, а высший моральный долг. К слову, истинные (а не постперестроечные) христиане никогда этого долга не забывали. Они своих героев не просто чли, а объявляли святыми. Потому Гитлер и поднял все эти вещи на стяг — он знал, на какие кнопки лучше всего нажать в человеке. Он жал на правильные, самые эффективные, самые древние и необходимые кнопки. На те, без которых люди — не люди, даже не стая, а так — сброд без рода, без памяти, без достоинства, без любви; без чьего-либо уважения; и очень скоро уже без места под солнцем.

И ещё кое-что. Всё-таки как отвратна идеология, при которой хранитель родной земли должен опасаться слухов о колдовстве, обвинения в некромантии и толпы с вилами. Даже если система давно уже выглядит мирно и органично, пусть даже в ней никого не пытают, не изгоняют, не жгут. Вроде бы всё спокойно и безобидно, красиво —

«Серебряные шпили церквей, извилистые улочки, резные наличники на окнах домов, тенистые парки, ажурные перила многочисленных мостов, брусчатка набережной под самыми окнами...»

- но видишь рассуждения Балея об оборотнях, некромантах и вилах — и понимаешь: в этой системе надо что-то менять. Не скрывать истину, не заметать священные тайны сказкой, а менять. Реформировать. В сторону просвещения, светского государства, свободы совести, всеобщего образования и т. д. Разумеется, не любой ценой — не ценой жизни государства — но вложиться в реформы стоит. Жизнь в суеверном невежестве и во лжи — неестественное, богопротивное состояние. Люди должны знать правду и жить по правде, как Арсений Балей, и уж ни в коем случае не верить, что правда — это кривда, а святые — это бесы. В «Отблесках Этерны», кстати, эта тема тоже звучит — реформаторские идеи Альдо, который мне ими как раз симпатичен; жаль только, что принялся он за дело настолько бездарно и сам его дискредитировал.

Когда текст создаёт такую атмосферу и вызывает такие мысли, то, значит, автор состоялся.

«И всякой твари земной есть место под сиянием солнечным для жизни и процветания»... Слова святого из повести о священнике, который приютил и спас «врага рода людского». Существо, которое принято считать злым зверем, приговорённое к мукам и смерти за то лишь, что не совсем оно человек...

Бывают такие священники, да, бывают. Правильные, настоящие. Как и бесноватый епископ, они — реальность. Всё было бы куда проще, если бы таких кюре, как отец Кристоф, не бывало, если б реальность злобных епископов была единственной в их злосчастных краях. Тогда Ватикан бы, пожалуй, до нашего времени не дожил. _Настолько_ очевидное беспримесное зло люди всё же распознают и отвергают скорее раньше, чем позже. А так картина словно бы не черно-белая. На первый взгляд. Между тем отец Кристоф один, а слуг епископа очень много — они фактически разорили весь край. К сожалению, отец Кристоф не делает там погоды, а делают её венаторы, епископы Григории и остальная мразь. И тем не менее отчаянное одинокое добро исключительного священника не пропадает зря. Оно прорастает, как брошенное в почву семя, урожаем добра в ответ. Так это в повести, ну а реальность — ... В идеале в реальности тоже должно быть так. Нередко и правда бывает так. Будем считать, что «Всякой твари земной» отражает как раз такой случай.

Сначала мне активно не понравился расклад в повести. Луньеры, значит, не убивали людей, пока люди сами на них не напали. Почему же? Они что, гораздо лучше людей? Люди плохие, чуть что — предадут, изгонят, убьют соседей, а вот луньеры хорошие, могут быть только жертвами в этом раскладе? С чего бы? Они что, избавлены от первородного греха, этически совершенны, неспособны выгоды ради нанести неспровоцированный удар? Почему это в подобных историях каждый раз либо так, либо ровно наоборот — голодные злые твари и их невинные жертвы-люди — а вот что очень редко встретишь, так это описание межвидового конфликта, в котором были бы виновны обе стороны?.. Такое у меня было чувство в начале. Досадно стало и обидно за людей. Однако надо отдать тексту должное. «Всякой твари земной» — удачная, интересная, человечная повесть. Её расклад вполне реалистичен. Если бы действие происходило на три-пять тысяч миль восточнее, на Украине или Руси, моя обида за род людской была бы как-то обоснована. А так... Средневековая Франция, пусть даже фэнтэзийная — не самое подходящее для не черно-белых раскладов место. Если уж безобиднейших катаров поголовно истребили, страшно подумать, какая судьба постигла бы в такой стране оборотней, людей-зверей. Будь они сто раз мирные, добрые соседи.

Мне их, луньеров, стало жаль. Интересно, выжили ли они, или «сограждане» таки со временем всех убили?

«Стоял теплый, погожий денек.

Небо над Уэстборном рассекали облака-омнибусы, аэромобили, такси и облакомобили частные. Те, кто отдавал предпочтение быстроте, а не комфорту, носились на более скоростных коврах-самолетах.»

Самое удачное начало рассказа в сборнике. Оно обещает волшебную сказку — и автор не разочаровывает: полновесная, добротная, традиционно рассказанная волшебная сказка. Разумеется, в английском стиле. Кто-то подбрасывает мальчику книгу заклинаний, и бестолковый ученик мага мало того, что будит то самое, которое «не буди...» — у него ещё и желания бестолковые... Будь у меня такой шанс — три желания — я пожелала бы себе целую библиотеку книг по магии, вечную молодость и громадную работоспособность. В принципе, нужны только две последние вещи; в принципе, даже только одна.

Почему у нас именно Англия — страна волшебства? Страна колдовских школ и волшебных палочек, воздушных кораблей и магов, стимпанка и эльфов? Что есть у Англии, чего нет у прочих, чем нам так задался этот загадочный Альбион, что одни из нас беззастенчиво оволшебствляют и романтизируют его, а другие безбожно очерняют и ненавидят? Нешто всего лишь тот факт, что «волшебные» и волшебные истории наподобие «Шерлока Холмса» и «Гарри Поттера», которыми зачитывается весь мир, как правило, созданы англичанами и происходят в Англии?

Сноски в рассказе лишние и только вызывают лишние вопросы, как-то: сколько там можно купить за один аэрис, если обыкновенная чистка костюма стоит тысячу таковых?.. Лишнее также слово «л'лар» — не вписывается в колорит. Маг и есть маг, нечего тут химичить. Но это, право, мелочи. Сказка Игнатовской удалась.

Тудаков — отличный автор, прекрасно владеющий и языком, и матчастью. В рамках всего одного рассказа он успешно создал управляемую разностной машиной Бэббиджа альтернативную Англию 19 века и соединил стимпанк с народной английской мифологией, да так уверенно и органично, будто всю жизнь только и делал, что перекидывал мосты из одного жанра в другой. Хочется прочесть побольше его работ, и желательно о том же мире. Больно уж быстро обрывается это повествование, причём на таком интересном месте! Хоть бы страничку ещё написал. Я, например, хочу знать, справились ли Клемент сотоварищи — вот где нелишние люди! — с проблемой year zero, или же в ноль часов полетел вверх тормашками весь их Эмпайр?

В Англии существует целая традиция сюжетов такого рода. «Стимпанк», воздушные корабли, машина различий, рывок научно-технического прогресса в 18-19 веке, всемирное могущество британской технократии, хитросплетения политики и науки... От Майкла Муркока до комиксов. Тудакову отменно удался прыжок в этот малоизвестный иностранный жанр. Мои аплодисменты, автор! Пишите ещё.

Это рассказ о выборе. У человека есть эльфийская библиотека — сокровище, за которое можно угодить на костёр. Деваться ему некуда: он может или сжечь рукописи, или подождать пару дней — и его сожгут вместе с ними... или отдать бесценные знания незнакомцу, у которого насчёт этих знаний далеко идущие планы. Чёрные, словно грех.

Что делать? Что бы я сделала на его месте? Вот варианты:

- Рукописи нельзя жечь. Лучше отдать их злодею. Всё равно всё сожжено не будет, многое сохранится, и кто-то да найдёт этому нехорошее применение. Всегда так, ничего сделать нельзя. Изобретая бумагу, надо понимать: её используют не только для детских книг с картинками, но и для «Майн Кампфов». Если есть знание, оно будет превращено в оружие, точка. Это не аргумент против знания, как болезни и смерть — не аргумент против жизни. В руках плохого человека знание может натворить бед, но по крайней мере оно будет сохранено. А беды так или иначе натворятся или не натворятся, в зависимости от законов истории.

- Рукописи можно и сжечь. Ведь они эльфийские. Люди должны открыть и изобрести всё сами, а не брать подачки других рас. Последнее допустимо, когда чужие знания нужны для выживания, а если они не нужны, пусть горят синим пламенем. Не пройдёт пары веков, как у людей появятся свои гении — Галилей, Ломоносов, Ньютон того мира. Они создадут науку, за которую не придётся краснеть — своя будет, не краденая и не дареная.

- Рукописи надо сжечь. Нельзя отдавать такое оружие в руки негодяев, иначе у тебя на руках будет кровь их бесчисленных жертв; а сохранить библиотеку невозможно, только жизнь потеряешь.

И тут у меня возникает следующий вопрос. Это вообще этический выбор? Для этического выбора нужна внятная система этики, а здесь её нет. У нас нет этики знаний. Даже такое общее место, как априорная ценность познания и прогресса, разделяют далеко не все. Есть индивидуумы, которые вполне серьёзно готовы поехать в прошлое и мешать предкам слезть с деревьев, а то впоследствии нехорошо выйдет. С такими людьми мне говорить не о чем, тут разногласия по аграрному вопросу. Нет, мне кажется, выбор героя рассказа не этический, хотя он подан как таковой. Это личный и не в последнюю очередь практический выбор. Именно потому, что у нас нет общепринятой этики знаний. Она не могла появиться, потому что задачи, решению которых она должна способствовать, в полный рост встали перед людьми совсем недавно, в Новое Время. Нужна ли она? Может, и да; но на практике заиметь её на данном этапе невозможно и не нужно. Потому что строить её будут, в случае чего, те же люди, которые проводят знак равенства между патриотизмом и нацизмом, СССР и Третьим Рейхом, семьёй и гомосексуализмом, мёдом и ядом. Нафиг, нафиг. Лучше пусть каждый решает сам.

Что мне не понравилось в этом рассказе. Чистая вкусовщина, пожалуй. Сначала насмешил было антагонист, который от нечего делать излагает герою свои злодейские планы — но в данном случае, конкретно в этом рассказе, этот элемент сюжета как раз прокатит. Он чисто вспомогательный, в конце концов. В соответствующей сцене (отсутствующей, увы, в рассказе) можно было бы неплохо обыграть клише. А вот об эльфе этого не скажешь. При виде подобных эльфов, непобедимых от мозга и до костей, возникает вопрос, как эти неуязвимые, неслышимые и суперметкие воины ухитрились потерять свои исконные земли, уступить их людям, таким медлительным по сравнению с эльфами, слепым и слабым. Чтоб эти благословлённые всем Светом мира богатыри да удрали в полые холмы вместо того, чтобы отбросить грязных смертных туда, откуда они явились? Это как, от большого гуманизма, что ли? А что касается невозможности украсть знания... может, для эльфов это и правда, и фраза звучит красиво, но каждый, кто знаком с явлением промышленного шпионажа, хорошо знает, что на самом деле это не так. Я вообще заметила, что эльфы в фэнтэзи постоянно говорят глупости, причём одного и того же толка. Как будто существует некий ограниченный блок напыщенных фэнтэзийных клише — «темно-светлая» геополитика, нью-эйджевая экология, «магическая» квази-этика — и всякий раз, как надо написать слова эльфа, авторы черпают из этого блока. Сказать «достало» значит ничего не сказать.

Я в этом, по-видимому, одинока. Читателям явно нравятся такие эльфы. Или нет?.. В любом случае, когда рассказ порождает в голове читателя такие вопросы, как «Хранитель рукописей», то автор что-то сделал правильно, пусть мне лично и чужд его взгляд. Вот, например, ещё вопрос: можно ли сказать, что знания были сохранены? И _для кого_? Можно ли считать потаённое знание крайне малочисленного ордена избранных сохранённым для человечества?

Третью часть сборника НДП-2 открывает повесть Элеоноры Раткевич «Здравствуйте, я ваша тёща».

Человек предполагает, а судьба располагает. Люди строят жизненные планы, создают чертежи самих себя в соответствии с мечтами и доступным легендарием — ан выходит иначе, неправильно, но иногда и лучше. Иногда. Молодой маг Рейф Эррам вложил в работу все силы и давно просчитал всю свою будущую карьеру в столичных академиях, но надо же так случиться, чтоб на пути туда он остановился в городе Мелла. Над городом навис Маятник. Этот смертоносный волшебный механизм — своего рода невзорвавшаяся бомба времён последней большой войны. Другого мага рядом нет, и если Рейф уедет или не справится с задачей Щита, городу конец. А если останется и справится — жить ему в этом городе, ожидая возвращения Маятника, до самой смерти. Эррам остаётся, конечно (каким надо было бы быть уродом, чтобы уйти), но на этом его проблемы лишь начинаются. Принять бой с Маятником придётся среди бюрократического кошмара, достойного пера Кафки. Во всяком случае, на первый взгляд...

Мир этой повести — сплав наших, современных реалий и классического фэнтэзийного королевства с дворянством и магией. Представления героев о детстве, их школы — чисто наше, в старину всё это ощущали и делали совсем иначе. Детство как особый период развития человека, самой природой предназначенный для игр и учёбы — идейная конструкция Нового Времени. Бюрократия тоже, не говоря уж о праве женщин на изучение ремёсел и учёбу в университете. Магия в повести не просто похожа на прикладную науку — она наука и есть. Тем не менее все эти детали у Раткевич как-то не противоречат друг другу, а образуют вполне правдоподобный мир. Насторожили разве что безнаказанные бесчинства дворянчика, который оскорблял отца Кэри. При такой степени бюрократизации эдакого буяна можно быстренько сдать жандармерии, и он будет вызывать на запретную дуэль крыс в городском донжоне. По той же самой причине героям не стоит опасаться так кстати уехавшего профессора. После его самовольной отлучки из города и отказа вернуться — а тут и Маятник — ему не поможет никакое барахтанье. Он пойдёт ко дну камнем, а попытка перевести стрелки на студентика вызовет разве что недоумение судей. Студентика, впрочем, при такой степени бюрократического маразма тоже утопят, просто порядка ради. Вообще возникает странное впечатление, что жители Меллы не очень-то стремятся выжить. Не настолько, чтобы отбросить формализм. И не только горожане — Рейф тоже удивительно выстраивает приоритеты. Когда у человека на носу его собственная смерть и гибель целого города, ум и чувства вряд ли будут настолько заняты заботой о чьём-то слуге-студяге и мелочной злостью на его мелочного профессора. Даже если студяга очень нужен. Но, возможно, подсознательно Рейф уже тогда чувствовал и знал о Кэри то, что _увидел_ и осознал целиком только во время боя...

Странное, в смысле явно не запланированное автором впечатление возникает ото всей описанной системы. Если жители Меллы тащат своё проклятие за собой, почему их вообще пускают куда бы то ни было? Выпускают из города? Если они могут в любой момент превратиться в зомби, никто не рискнёт приютить их даже на одну ночь. Почему Мелла не оцеплена? Почему хотя бы половина сил магов страны не брошена на уничтожение Маятников? Как профессор Энстре посмел отлучиться из Меллы, почему закон не грозит ему за это страшной казнью? Почему горожане — да что горожане, даже прекрасно образованный Рейф, для которого такие знания — работа и смысл жизни! — не знали о магической подоплёке закона о браке? (Которую я, кстати, почуяла на раз. Такие законы случайными не бывают, и странно, что Рейф этого не заподозрил.) Всё это и общий тон юридической свистопляски вокруг проблемы наводит на мысль, что центральные власти не очень-то хотят спасать такие города. Они, видимо, догадываются о самоподдерживающейся природе Маятников, да и опасность, которую повсюду везут на плечах жители проклятых областей, им вовсе не по вкусу, — поэтому всё устроено так, чтобы повысить вероятность гибели этих земель, одновременно делая вид, что власти заботятся об их спасении. Маятник всё там убьёт — и отключится сам, так зачем париться? Судя по упомянутым результатам прихода Маятников, политика явно имеет успех.

Бой против Маятника — это мощно. Классно написано. Вообще видно опытное перо. На мой вкус в повести, правда, многовато рассуждений, и лучше было бы больше показывать, а не рассказывать. В целом весь этот взгляд на мир мне не близок. Подозреваю, что при описанном раскладе и порядки, и отношения людей между собой должны выглядеть гораздо мрачнее, но Эла Раткевич явно не любит мрачняк. Её право.

»...он чувствовал себя нежданным гостем, которого занесло с деловым визитом, когда хозяин дома отлучился, и теперь остается только ждать его. Все вокруг чужое, все не свое — не снимешь без спроса чужую книгу с полки, чтобы скрасить досуг, не станешь рыться в чужом столе... остается только ждать, пока хозяин соизволит вернуться.»

Вообще-то в такой ситуации самое естественное — снять с полки книгу, чтобы скрасить досуг. Это совсем не то же, что порыться в чужом столе. Приравнивать одно к другому по меньшей мере странно. Формализм там у них прямо заел всю жизнь — уже и книгу не возьми без спросу.

«Возможно, для вступления Щита Города в должность и существует какая-то церемония, но сейчас на нее не было времени. Каждая лишняя минута, отданная экивокам и расшаркиваниям, была бы отнята у Рейфа — а ведь это только кажется, что минут много, и тратить их можно щедро и беспечно: если окажется, что для спасения города не хватило единственной минуты, бездумно потраченной невесть на ерунду, что ты ответишь перед смертью своей совести? Нет, мэр и мгновения лишнего не стал терять впустую.»

Что ж он так усердно терял их раньше? Подозревал, зачем нужен этот закон? Так может, церемония не менее важна? Тут уж или сразу отбросить все правила, или держаться их до конца.

«И ведь не случайно требовалась женитьба на дворянке или магичке! Сила крови старинного рода или сила магии — какая, в сущности, разница... и то, и другое завершает мага полноценно. Любой иной брак оставил бы его магию... перекошенной, если можно так сказать. Такая вот кривобокая цельность.»

Ещё один местный идейный номер. Любой род одинаково старинен, даже если его представители об этом не помнят. Не знать об этом... надо постараться. Вообще старинные предрассудки о разнокачественной крови дворян и простых смертных не романтичны, а отвратны до тошноты, если глядеть на них не из дали веков через розовые очки ностальгии. Не случайно в ряде стран эти идеи устраняли гильотиной.

Это повесть об исцелении и завершении раненого мира и ожесточённого человека. В ней сплетаются жизни троих людей и одного города, чтобы стать одной, общей, куда более гармоничной и счастливой судьбой. Сказочные, полусказочные и реалистические элементы этих трёх судеб и их мира сходятся под конец, образуя завершённую мозаику. Многие возникающие во время чтения вопросы таким образом разрешаются. А под поверхностью волшебной драмы тянется одна интересная смысловая линия. О литературе — балладах, романах, сказках, об их шаблонах, как это всё отражается, опровергается, изменяется и по-своему воплощается в жизни. Мне по ходу дела пришло в голову написать историю об изобретении современной литературы в таком вот традиционном королевстве. Как все эти старинные шаблоны и жанры были разноображены романами и рассказами Нового Времени, с сюжетами и персонажами, взятыми из жизни... А тёще — той самой, в честь которой повесть названа — я б посоветовала правдиво описать свою жизнь и издать это под видом исповеди и назидательной книги для девушек. Будет скандальный бестселлер на века вперёд.

Это самый спорный рассказ сборника. В пародийном (?) политкорректном мире от национальностей отказались все, кроме горстки упрямцев. Они живут в резервациях. Их демонизируют и преследуют, но ребята не сдаются: отказаться от происхождения значит стать никем и ничем. И они сопротивляются, хранят неуловимую, незримую драгоценность — национальную идентичность. Украинец на берегу Днепра, русский — в лесу, с медведем, американец — в прерии, с револьвером, ирландец со своим Патриком и своим пабом...

Хороший замысел, да и написано очень неплохо — паб симпатичный, перестрелка впечатляет. Подвела только одна штука, но очень важная — столкновение притчевых элементов с реалистическими. 40-50 «националистов» на всю планету? Невозможно, кроме как если население планеты исчисляется тысячами. 400-500 миллионов на фоне миллиардов «безродных» — вот это реалистично. Ну хотя бы 40-50 миллионов, и то было бы нормально, но не по одному же на нацию. Последнее — чисто притчевый элемент, даже не претендующий на какую-либо достоверность, и это совершенно неуместно, потому что на неё претендует психология и бОльшая часть бэкграунда. На полсотни человек не нужны никакие наблюдатели; полсотни человек никто не стал бы демонизировать, их считали бы примечательными чудаками.

«А ему точно никто звонить не станет — националисты не пользовались особым почётом у прочей части Земли. Все друзья мгновенно открестились от блаженного товарища (...)»

Плохие же это были друзья.

"(...) как только он отказался вычёркивать из паспорта графу «национальность».»

А эта графа там была? Когда это её опять ввели? И почему вообще большинство дало уговорить себя отказаться от национальной идентичности? Почему во всём мире вслед «националистам» истерически кричат «фашист!»? Что там случилось, что так напугало людей? Я знаю одну реальную историю с похожим эффектом — отмена национальностей в Руанде после геноцида. Там теперь неприлично даже упоминать, тутси кто или хуту. Ну так там недавно случился геноцид на национальной почве, погибла восьмая часть населения, потом массовое бегство, проигранная война — тут комментарии излишни. Причём в Руанде отменить национальность было не в пример легче — одна культура, один язык и вообще не факт, что исторически «тутси» и «хуту» — разные народы, а не разные касты одного общества. Но убедить французов или арабов искренне не считать себя таковыми? Разве что в притче. Реально это абсурд.

«Как рассказывал Патрик, цепкие глазки престарелой мегеры, сейчас выглядывающие сердито на мир из-за стёкол узких очков, когда-то ещё более сердито поглядывали на мир через оптику дальнобойного снайперского комплекса в те времена, когда Норвегия усиленно не желала примыкать к единому космополитичному миру.»

А куда делись все эти норвежцы? Почему эта дама осталась одна? Все остальные предали самих себя, что ли? После того, как упорно сопротивлялись с оружием в руках? Не верю. Или их всех убили, одну только даму оставили, как экспонат?.. Такие притчевые элементы не уложатся в реалистичный мир рассказа, как их ни крути. Надо было либо писать чистую притчу, либо совершенно реалистичный рассказ с многолюдными резервациями и целой армией Наблюдателей.

«Когда-то украинец даже написал статью о том, что новый политический строй убрал различия в национальностях и религии, но от старых проблем даже и не думал избавляться — внешне всё красиво и гладко, но под этой гуманистической, толерантной оболочкой всё осталось по-прежнему. Статья так и осталась лежать в столе.»

В 23 веке статьи пишут от руки и кладут в стол? Не выкладывают в интернет? Уровень техники — начало 90-х. Что ж это у них случилось, что мир свихнулся? Я понимаю, автор не имел в виду, что случилось нечто особенное. Разные элементы текста сами так сошлись, породили нежданный смысл, новое измерение, тень между строк. Этот частый литературный эффект, например, сотворил из множества несложных детективных рассказов Конан-Дойля таинственный многомерный мир Холмса. Коварный такой эффект, худший враг автора-идеолога.:wink:

«Наблюдатели насчитывали всего лишь семь человек — четверо рослых светловолосых парней лет тридцати-тридцати пяти, один не менее рослый и основательно накаченный негр, крепкая, немного мужиковатая девушка и самый колоритный персонаж этой команды в инвалидной коляске, которая была нафарширована электроникой и оружием под завязку.»

Примечательное описание. А кто был этот инвалид? Почему не указан даже цвет его кожи? Что говорить — даже пол! «Персонаж» может обозначать и женщину, и мужчину. Инвалидность здесь будто бы поглощает все остальные признаки персонажа, он с неё начинается и кончается ею. Сразу видно, что текст написал человек неполиткорректный, причём не только по убеждению, а нутряно, по воспитанию. Автоматическое, без рефлексии сокращение человека на один «ненормальный» внешний признак — эффект социализации. Политкорректность борется против такого взгляда. Чтобы людей не сокращали. На практике получается из огня да в полымя, но мысль вполне, гм, корректная в хорошем смысле слова. Описанная команда Наблюдателей, кстати, не политкорректна. В ней только одна женщина и нет азиатов.

Мне кое-что (многое?) нравится в этом рассказе. «Националисты» неплохо прописаны, несмотря на клише; клише им даже что-то добавляют. У каждого свой характер. Сцена в пабе будто явилась из «Хеталии». (Знаете «Хеталию»? Это японский интернет-комикс и аниме об антропоморфных нациях. Каждую страну представляет — являет собой — персонаж: Россия — Иван, Америка — Альфред, Япония — Кику... Очень здорово вышло.) К тому же в «Я, русский» многое отражает реальность. Глобальную — все эти искусственные войны; тщательно выращенные, чтоб было с кем бороться, пираты и наркокартели; интеграция тоталитарного общества за счёт выделения и демонизации аццкого «внутреннего врага»; политкорректная промывка мозгов. И сегодняшнюю российскую реальность: последовательное записывание каждого нормального человека, открыто говорящего, что он русский, в «русские фашисты»; преследования русских, и _только_ русских националистов и мифических «фашистов», издевательства над людьми, 282-я статья. Всё это чистая правда, которую не знает только тот, кто не хочет знать. Чтоб её знать, достаточно читать блоги. К рассказу можно предъявить претензию за несовместимость притчевых и реалистических элементов, которая раскалывает весь текст, — но не за суть описанного, не за мессидж. Тут всё устрашающе правдоподобно.

Эксцентричный учёный оставил в наследство закрытый сейф. Что внутри — сокровище, гениальное изобретение, адская машина? В любом случае того, кто осмелится открыть сейф, ждёт неизведанное.

Здесь хорошо написано письмо Теслы. Начало рассказа страдает обилием лишних деталей, а вот письмо... Там есть такие прекрасные вещи, как «предположение о мире-кошке, которую гладит Бог», и искры, летящие с кошачьей шерсти. Искры, как молнии. Чудо. Я одобряю и поддерживаю присутствие кошек в рассказах и сама их вставляю в свои. Ведь кошки, как верно отметил поэт, спасают от смерти...

В рассказе есть сомнительные места. Например —

«Так рисковать правительство не могло. Не желало оно и привлекать ничьё чрезмерное внимание, вывозя начинённый государственной тайной сейф. Кто знает, что может случиться в дороге, враг, поди, не дремлет.»

Да нет, дело не во враге, какой враг на своей земле. Даже если бы он объявился, против него есть охрана. Дело в том, что пусть лучше взлетит на воздух отель с гостями и прислугой, чем дорогая лаборатория с учёными и охраной.

«Я умолял позволить продолжить мне работу над центром с целью дать энергию для жизни. Меня убеждали, что в данный момент актуальней энергия для смерти. Я противился, и мою первую ласточку, мою Уорденклиффскую башню разрушили.»

Так нигде не делается. Идеалиста заверяют, что используют его изобретение «для жизни», а когда он заканчивает работу, её присваивают.

«Но я желал также, чтобы те, кто сжигал в крематориях живых людей, на себе испытали подобное.»

Побуду адвокатом дьявола: нацисты не сжигали в печах живых людей. Только трупы. Вот хоронили они людей заживо, недостреленных — это да, было, и очень часто.

«Человечество подобно младенцу, которому дали в руки топор. Если бы он понимал, что топором можно нарубить дров и обогреть дом; растопить ими печь, в которой испечётся хлеб… К сожалению, для младенца топор — лишь источник опасности.»

Сравнение человечества с глупым ребёнком, которому нельзя доверять знания, а то он ими поранится, встречается в посредственной фантастике и банальной псевдофилософии сплошь и рядом. Эта позиция так же напыщенна, как и недальновидна. По этой логике человечеству нельзя доверять камни, потому что оно сделает из них опасные каменные топоры; нельзя доверять конский волос, бронзу, дерево и рог, потому что из всего этого элементарно делаются луки и стрелы, а они убили гораздо больше людей, чем ядерные бомбы. Прямо хоть едь в прошлое и не давай предкам слезть с деревьев, чтобы всё дальнейшее не привело к Холокосту. Да и то, на деревьях тоже опасные знания — можно кусаться и тыкать друг в дружку ветками... Таким образом, никакой опасности, превышающей «среднюю по больнице», тут нет, и даже ядерное оружие _спасло_ нас от третьей мировой, а не спровоцировало её. Казалось бы, этот факт виден невооружённым глазом... Общество устроено таким образом, что «несвоевременное» открытие просто не пойдёт в применение — для него нет инфраструктуры. В «Голубях Теслы» это, кстати, тоже отражено. Младенец-человечество просто не интересуется слишком тяжёлым для него топором. Если бы избитая идея об опасности знаний была в рассказе единственной, он бы немногого стоил. Хорошо, что там есть ещё разное — океан птичьего времени, например, и Земля-кошка.

Второй раздел сборника НДП-2, «Сосны на берегу моря», открывает рассказ Ольги Власовой «Твоё Эльдорадо». Эльдорадо первопроходца, который очаровал королеву своей наглой мечтой и выбил у казны деньги на экспедицию, хорошо зная, что никакого Эльдорадо нет, а если и есть, то там не лежат кучи золота на камнях. Он просто хотел прорубить путь в неизведанное. Это была его мечта, смысл его жизни. Ради этого он пошёл на обман — но неизведанное удивило даже его.

Я заметила закономерность: о вещах, к которым можно придраться по множеству пунктов, и говорить можно больше и плодотворней, чем о совершенных в своём роде текстах. С «Эльдорадо» у меня целый ряд проблем. Для начала, что это за стиль?

«Ты никогда не любил столицу, но ее нынешняя прелесть… Уж не от того ли ты стал к ней милосердней, что уже через неделю сменишь неровную мостовую под ногами на качающуюся палубу? Мы всегда добрее к тем, кого покинем если не навсегда, то надолго… Прощание? Прощение?»

Откуда мода на обращение к герою на «ты»? Кто с ним говорит? Он сам с собой? С собой так не говорят. Что это за бесконечные риторические вопросы, вопросы без ответа и троеточия? Зачем они? Мутить суть дела? Ну, это получается, конечно. Такие вещи — признаки т. н. «женского стиля». Если целью было создать эффект непосредственного восприятия, то для этого в литературе есть повествование от первого лица. Не «он» и уж точно не «ты», а «я». Причём это абсурдное «ты» даже не выдержано от начала до конца:

«Он говорит не просто с королевой, он говорит с женщиной, и женщина эта — прекрасна, как только может быть прекрасна надежда.»

Так лучше, но это ведь только местами. К вышеперечисленному прибавляется повествование в настоящем времени. Между тем классическим повествовательным временем для эпики не случайно является прошедшее. Настоящее — не для литературы, сиречь готового текста, а для сценариев и кратких пересказов задумки или содержания. Когда я рассказываю в ЖЖ очередную свою байку, из которой когда-нибудь, может быть, сделаю повесть, я пишу в настоящем времени. Правда, всё-таки в третьем лице, а не во втором. Если бы Власова сделала так же, читать «Твоё Эльдорадо» было бы не в пример приятней и легче. Короче, стиль и подход к процессу повествования этой истории читателям — не пришей кобыле хвост.

А вот структура — очень даже ничего. Разве что шахматная метафора в начале затянута, слишком подробна. Замечены две ошибки. Туземцы-язычники — именно язычники, а не еретики. Многие люди не понимают разницы, но уж королева б их точно не перепутала. Казнить героя за его выходку тоже никак не могли, для этого страна совсем не та.

И, кстати, о стране. Перспектива в этом рассказе дорогого стоит. В России, я заметила, есть тенденция романтизировать испанцев и демонизировать англичан — как будто испанцы Нового Времени были нам родственнее и ближе. Что ж, по менталитету, может, и были, хотя и это крайне спорно; но это не мешало им ещё в 19 веке при встрече резать православных на части, чтобы спасти их души (погуглите про мученичество Петра Алеута). За англичанами при всех их политических интригах сроду не водится подобной бесовщины. В досужих выпадах против коварных англо-саксонских пиратов, жестоко грабивших груженые колониальным золотом корабли благородных испанцев, наши испанофилы постоянно забывают упомянуть незначительную деталь: англо-саксонские пираты снимали с этих кораблей вовсе не испанское золото, а золото коренных американцев, которых испанцы изуверски истребляли, отнимая у них это самое золото и всё остальное, на что падал глаз. У испанцев не было никаких прав на эти сокровища, и англичане, отнимая у грабителей и убийц награбленное, были в своём праве. Да, они не работали шерифами и не возвращали сокровища истинным владельцам, но для своего времени они были совершенно порядочными людьми. Да и для нашего тоже — ни разу не злодей тот, кто отберёт у бандитов награбленное. И, кстати ещё раз, англичане обычно всё-таки не резали людей на куски, чтобы спасти их души. Согласитесь, всё это однозначно говорит против благородных испанцев и в пользу коварных англо-саксов. Поэтому перспектива Ольги Власовой в этом рассказе мне нравится. Она рисует симпатичных, романтичных англичан и в этом достаточно верно отражает историческую реальность в том единственном разрезе, в котором это действительно важно — в моральном. Мирные договора с туземцами — в ту же кассу. Испания проиграла войну на морях среди прочего потому, что предпочитала не заключать договора — с язычниками! как можно! — а покорять и грабить. Уголовная внешняя политика, как правило, выходит боком.

Один вопрос. Почему, зачем параллельный мир с узнаваемыми культурами и странами? Почему Паньола и Острова, а не Испания и Англия? Чтобы никто не прицепился к несоответствию каким-то историческим деталям? Да нафиг соответствие, это же историческая сказка, их всегда писали без оглядки на матчасть. В фильме «Фонтан» героиня пишет сказочный роман об испанской королеве и отважном конкистадоре, который ищет в Новом Свете источник бессмертия. Там нет соответствия историческим реалиям, но какая красивая вещь! Прекрасная сказка. Я бы хотела, чтобы она существовала на самом деле, и я могла бы купить её, прочесть, поставить на полку. Надо быть как герой «Твоего Эльдорадо» — иметь мужество переписать реальность своей сказкой и послать к чёрту всех, кто тебя не поймёт. Вместе с их историческими претензиями.

Полезные профессии бывают разные. Старый Шиммель Гернзон — потомственный красильщик в чёрное. Эта история начинается и кончается в его мастерской. Шиммель красит полотна, в которых облачают мёртвых. Сортов чёрной краски столько, что Шиммель различает как минимум сорок оттенков самого мрачного из цветов. Когда происходит изуверское убийство, этот опыт приходится кстати. Стечение обстоятельств делает красильщика детективом, но его вклад в снятие чёрного пятна с общины становится звеном цепи, ведущей к новому злу — возможно, большему. И уже другим людям придётся замарать душу в чёрные пятна, чтобы остановить почернение всего города, оборвать цепную реакцию тьмы.

Это квази-этнографический детектив на восточно-европейском материале. Небольшой фантастический элемент рассказа вписывается в этот ландшафт, как родной. Гоголь передаёт привет от Рудого Панько, с хутора близ Диканьки. :smile: Хорош сам замысел — надо ж было сделать главным героем не мага какого-нибудь, не стражника, а пожилого ремесленника-еврея — и исполнение весьма даже ничего. Только мало. Мне бы хотелось, чтобы рассказ был подробней, длиннее, раскидистее, как ленивое дерево. Всяких смачных деталей побольше.

Мир погиб. Обратился в серую пыль, умер. От городов, этих огромных зверей, остались скелеты. Их гложут ветра и крысы. Куда ни глянь, пустошь. Мальчик остался один — безымянный, потому что единственному человеку в мире уже не нужно имя — и, вместо того, чтобы вырасти в смерть или хотя бы сойти с ума, живёт и работает год за годом. Трудится, как Дух Божий, когда земля была безвидна и пуста, и Он носился над водою. Человек воскрешает мир. Творит всё новое.

»...как будто кто-то с острыми когтями пришел за ним». Это прекрасно и жутко. И атмосфера, и смысл... Рассказ замечательный.

«Заступник» завершает собою первый раздел сборника, «Ангел-хранитель». Правильное название у раздела.

Чудовища являются в ночи. Они срывают с петель дверь чертога — или деревенского дома — и убивают кого найдут. Это повторяется, как дурной ритм. Нет ни спасения, ни сколько-нибудь эффективной обороны. Один за другим на кровавые слухи приходят воины и герои, искатели правды и приключений, решительные милиционеры. Они бросают вызов людоеду и гибнут один за другим. Всю местность поглощает уныние, она приходит в упадок, люди теряют веру в свои силы и бегут из родного края. Но рано или поздно туда является особенный человек, Герой. Тот, кому суждено победить чудовище. Очень старый и классный сюжет — «Беовульф», например. И «Заступник».

У меня нет претензий к стилю. «Заступник» написан красиво, ярко, глубоко и вообще _как надо_. Рассказ читался на одном дыхании. Финал, однако, на мой вкус похуже, чем начало — я умолчала бы о том, как выглядит и что конкретно делает монстр; говорить ему тоже незачем, это его только напрасно очеловечивает, а ведь вся сила этого рассказа зиждется в таинственности, без-видности и непонятности злой силы; все объяснения, по-моему, излишни. Чудовище туда приходит, людоед, Зверь, он несёт ужас, смерть и мерзость запустения. Не надо его рисовать словами, тем более настолько внятно, не стоит давать ему слово. То, что выглядит как человек, носит одежду, оружие _и_ разговаривает, кажется людям договороспособным. (Я не раз пыталась объяснить, что одно не всегда влечёт за собой другое, — и, кажется, ни разу не преуспела.)

Но вообще рассказ хорош, стиль хорош. Паршин — достойный автор, и «Заступник» впечатляет. Работает сила авторского пера, или я правда знаю этот степной ландшафт? Я никогда не была в степи, но осиянные солнцем травы до горизонта, краснеющий свет, червонная пыль, даже эти развалины церкви — знакомо. Как будто была там в какой-нибудь прошлой жизни, среди казаков, далёких предков. Или во сне.

Жена героя — кисонька. В более чем одном смысле. А он сам настоящий матёрый волк — :wink: — и попадает в ситуацию выбора: пройти мимо человека, которого бьёт гопота, или рискнуть своей драгоценной шкурой. Герой, между прочим, человек семейный, и найти себе отмазку для него б не составило труда... Не знаю, что бы я сделала на его месте. То есть конкретно на _его_ месте то же, что сделал он, но ситуации бывают разные, тут весь дьявол в деталях... Технически рассказ всё же не совсем зрел. В начале идёт скопление совершенно ненужных длиннот и фраз — тут предложение, там пол-абзаца лишних, первый абзац убрать целиком. В романе многословие ещё прокатит, и то не стоит его разводить, но для рассказа это серьёзный минус. Ещё небольшой минус — стиль. Здесь явный недостаток стилизации. Два с половиной века назад писали, думали и говорили иначе, это совсем другая культура. Доживи кто оттуда до наших дней — след того мира в сознании не сотрётся, что он с собой ни делай.

...Кстати, а дети? Неужто у них нет детей?

***

Заметила в сборнике НДП-2 две тенденции. Во-первых, показаны не притче-во-языцые Продажные Менты (ТМ), а нормальная милиция, добросовестно делающая свою работу. Милиционер может быть антагонистом — в обоих рассказах, где милиция «в кадре», она играет роль антагонистов — но это честный антагонист, который совершенно в своём праве и заслуживает только похвалы за исполнение своего долга. А во-вторых, большими буквами в трёх рассказах из четырёх прописана острейшая на сегодняшний день проблема крупных русских городов — уличная преступность. Это самая большая опасность для мирного обывателя. Темно — не суйся на улицу, это железное правило. Домой откуда бы то ни было — только засветло. А если ты работаешь допоздна? А если ты ещё и женщина?.. В западных странах при _приближении_ к такому положению дел на выборах вдруг получают огромный процент фашисты. Заслуживает рассмотрения вопрос, почему этого пока что не произошло в России. NB: Авторы этих рассказов — обычные жители крупных городов, и никакие менты не проплачивали им «хороший пеар». Как люди чувствуют, так и пишут. Это внушает надежду. Пока нормальные люди находят, за что быть благодарными милиции, не всё потеряно.

Что делают набедокурившие богатыри, встретившись тёмной ночью в роще? Нет, не жалуются друг другу на баб, князей, начальников, ментов и всю жизнь, по ходу выпивая. Они дерутся. На то они и мужчины, воины, богатыри; а что все трое из разных миров, причём один вообще нелюдь — право, такая мелочь. Договороспособные всегда могут договориться между собой, было б желание (например, подраться), тем более что встреча с _настоящей_ нечистью быстро расставит всё по местам.

В самом начале текст порождает недоразумение — на чью свадьбу пришёл Никитка сплясать? Возникает впечатление, что на свадьбу своей зазнобушки, а это не так. Тут яснее надо. В рассказе в целом перебор со стилизацией —

«Ох, и поминал он тебя словом недобрым. Умелец он ведь в деле этом, хоть и целитель.»

Так люди не говорят. И в прошлом, на полусказочной допетровской Руси, так тоже не говорили. Ох уж этот псевдославянский стиль (ТМ)... Тоже обрыдло. Но полусказочная Русь хороша. Острова Сахсата тоже. Выпуклые такие, цветные миры, набросанные парой-тройкой абзацев, вставленными куда надо деталями. Материальные. Особенно хороши плясуны — ещё одна очень нужная фантастическая профессия. Хочется побольше о них узнать. (Да, намёк.) Всё последовательно, продумано — иномировое оружие, секира эта, посох, свирель, жало чудовища. Обычаи двух иномировых сообществ. Всё органично и подано ненавязчиво, мимоходом. Померещился какой-то отзвук «Волкодава» — там тоже, помнится, есть врата, переходы из мира в мир. Из таких врат может вывалиться не только порядочный человек, но и монстры, и хорошо, если найдётся кому их встретить. Тварь могла бы и на охоту пойти по городу, между прочим.

Отдельно порадовало слово «окоём». Не знаю, когда, где я его прочла впервые — наверняка _прочла_, потому что чудесное это слово выпало из устной русской речи, как и всё то, что за ним таится — но в память оно мне врезалось у Перумова и с тех пор каждый раз волшебно возвращает к жизни отблески великолепных миров, отзвуки битв и пути дальних странствий — Тёмное Средиземье, Эндорэ, Евразия, Русь, Россия... Истинный мифомир, наш мифомир. Этот свободный пафос — в песне Сахсата: пафос вполне уместный. _Так_ люди в старину действительно чувствовали и делали. В консерваториях не учились, зато могли, увидев величественное или же остро почувствовав то, что достойно слова, сложить мелодию, песню, балладу, стих. Искусство не было прерогативой [гее]видных «современных художников». Воину было не только не зазорно слагать стихи и петь — это было естественно, как любой высокий порыв души. Естественно, как дышать. Как убивать. Вот это верно схвачено в рассказе, браво. И очень показательны имена «наших» — Юрка, Ленка. Погоди, человече, какой ты Юрка? Ты муж и отец, грозный воин, сам себе хозяин и господин, твои предки были казаки, крошили шашками турок и татарву — тебе ли звать, ощущать себя Юркой? Так в старину звали простолюдинов, а сейчас зовут пацанов. Неудивительно, что человек, ощущающий себя «Юркой», а любимую жену Елену «Ленкой», и повести себя может так, как подобает Юрке, а не Юрию. Отставить бы к чертям «Юрку», «Ленку», водку и всё с этим связанное, весь этот взгляд на себя и на мир — и промашек вроде той, что погнала его в ночь из дома (кстати, дело-то безобидное), уже не будет.

Как видите, ассоциаций много. Нельзя сказать, что «Ангел-хранитель» мне очень понравился, но — пища для ума. И для души. При чтении всё это виделось как мультфильм — три разных мира, три героя нарисованы в трёх разных стилях соответственно их духу, а когда они встречаются, стили смешиваются, образуя танец. Динамичный танец боя. Эх, была бы жива старая добрая некоммерческая русская анимация... Вообще весь первый раздел сборника НДП-2 напоминает мне доброй памяти классические, по-хорошему консервативные Ф- и НФ-сериалы вроде «Сумеречной зоны». Не каждая серия в них могла похвастаться отличным сценарием и прекрасной игрой актёров, но все они в конечном счёте были стоящие, в каждой была толковая концепция, каждая давала пищу для ума. Например, в этом рассказе каждая культура встраивает врата миров в себя так, как ей надо, интерпретирует выходцев оттуда по-своему, окружает их своими мифами, смыслами и ритуальными предписаниями. Есть традиция, и Сахсат с Никиткой (которого как раз правильно зовут Никиткой, статус такой) поначалу говорят как бы друг с другом, но мимо: каждый разыгрывает предписанный его традицией ритуал. И вот диво: эти ритуалы подходят друг к другу, как зубцы шестерёнок. Но — диво ли? Связанные переходом миры — как сообщающиеся сосуды, тут только правильно ожидать странного. Мне бы, правда, больше понравилось, если бы Юрий и Никитка не понимали языка Сахсата. Я сомневаюсь, что он вообще мог бы говорить на человеческом языке. У него явно не та гортань. Но такие штуки в подобных историях — не бага, а фича. Илья Муромец, Жидовин и Сокольничек тоже друг друга сходу понимали.

Второй рассказ сборника НДП-2 — «Дворник на радуге» Юлианы Лебединской. В самом начале что-то не то с последовательностью, не сразу стало понятно, что идёт за чем. Чуть проще надо бы. И — хоть это не имеет прямого отношения к конкретному рассказу — мне надоели пассажи курсивом. Слово, фраза курсивом — куда ни шло, но не абзацами же. Для потока сознания и впечатлений есть и другие средства. Тони Моррисон правильно смотрит на дело — повествование должно _звучать_, написанное надо читать вслух, как сказку, и лишь когда оно выдержит этот тест, можно будет сказать, что текст сам по себе правда хорош. А эти популярные сейчас курсивные пассажи, абзацами, а у отдельных деятелей страницами — они как, зазвучат? Навряд ли.

Дворник понравился. Не сам персонаж, а концепция: вот есть такие люди, подметают метафизический мусор, боль, зло и страх, как обычные дворники убирают пустые кульки и окурки. Тоже работа, тяжёлая, бОльная, совершенно необходимая — и та, и другая. Не знаю, какой мудак может презирать дворников, мне они всегда нравились. Очень полезные люди, любой бы работе такой КПД. Конец рассказа ещё обрадовал, реалистично.

Первый рассказ сборника НДП-2, «42-я» Татьяны Юрьевской. Стиль Юрьевской не по мне, это стандартный стиль, постоянно такое вижу. Хотя война ночи с городом — привет от песни! — понравилась:

«Город держался, не желая слишком легко уступать позиции захватчице, хищно скалился в ответ, огненными росчерками уличного освещения разрывая мглу, выставив навстречу накатывавшемуся потоку черноты разноцветные рекламные щиты.»

Тут просто здорово.

По сути это рассказ о неизбывном круге. Из круга не вырваться, более того — он безнадёжен: нырнул в него — изволь описать с начала и до конца, а конец всегда один и тот же — не миновать судьбы. Но ты бросаешься в круг опять и опять, потому что совесть этого требует. Больше, чем совесть — долг. Есть такая сильно непопулярная у либерастов штука, как долг перед согражданами, который гораздо выше удобства и даже жизни. Если у тебя на глазах ребёнок тонет в ледяной реке, надо прыгать в реку и вытаскивать его, даже если ты плохо умеешь плавать, рискуешь схватить воспаление лёгких и вообще утонуть от холодного шока. Если у тебя на глазах кого-то избивают или насилуют, надо защитить жертву, даже если при этом мало шансов выжить. Да, большинство не вмешивается и не прыгает в реку — ну так оттого всё и идёт как идёт. Я тоже не могу гарантировать, что поступлю как надо, но «надо» от этого не меняется. Планка не падает от того, что большинство не хочет до неё прыгать. Тут именно «не хочет», не «не может». Мешает нам всего лишь эгоизм, лень и трусость.

И ещё —

«Поезд ощутимо тряхнуло, и Елена нехотя открыла глаза. Отстраненный женский голос объявил ее станцию — пора выходить. (...) Хорошо быть таким голосом. Спокойным, немного самоуверенным. Голосом, которому нет дела до чьих-то отдельных проблем. Наверное, исчезни сейчас с лица земли все живое, он даже и не заметит этого, продолжая по-прежнему невозмутимо предупреждать тени когда-то ездивших в метро людей о необходимости уступать места инвалидам и женщинам с детьми. Равнодушно-вежливо.

Отвратительно-вежливо.»

Всё-таки какое разное восприятие. Мне нравятся эти отстранённые, функциональные машинные голоса. Они делают нужное дело, сопровождают нас, успокаивают. Представление о том, что они будут ещё долго звучать, если мы погибнем, величественно и очень романтично. Я вообще анти-футзи какой-то, люблю технику и весь современный мир, сколько б тут ни было недостатков.

Помните эту потрясающую сцену в «Новой надежде», когда Лукас пригласил нас войти в кантину Мос Айсли — и как будто в прохладную воду бросил, ткнув носом в россыпь странных гротескных существ, населяющих галактику его фантазии? Дикого вида инопланетяне были просто посетителями бара на космическом Диком Западе — они вели какие-то свои (конечно, тёмные) дела, стрелялись, ели, играли на музыкальных инструментах... Кантина вошла в историю кино и в нашу память благодаря тонкой грани между фантастикой, гротеском и классической обыденностью, которую гениально выдержал Лукас. Сборник «Байки из кантины Мос Айсли» позволяет познакомиться поближе с посетителями легендарного бара на Татуине. У этих рассказов есть большое стартовое преимущество перед романами из мира ЗВ: в отличие от масштабных историй о главных героях саги и их очередных противниках, эти маленькие истории о малых мира того не обязаны следовать навязшей в зубах канве типичных ЗВшных сюжетов. Они даже не обязаны счастливо кончаться. Это делает книгу интересной и непредсказуемой. В целом «Байки из кантины Мос Айсли» — один из запомнившихся мне сборников НФ и одна из лучших книг по многомерной (и печально потрёпанной официальными фанфиками) вселенной «Звёздных войн». Рекомендую.

1845 год. Британские корабли «Эребус» и «Террор» отправляются на поиски Северо-Западного прохода. Экспедиции не везёт: осенью корабли застревают во льдах за Северным полярным кругом. Офицеры рассчитывают на оттепель следующей весны, но весна не приходит. Экспедиция намертво вмерзает в лёд, который медленно, но верно разрушает корпуса кораблей. Запасы пищи тают, силы тоже, у экипажа начинается цинга и нехорошее брожение умов. Как будто бы всего этого мало, вокруг кораблей бродит громадный хищник, которого поначалу принимают за необыкновенно крупного полярного медведя. Капитан Крозье пытается убедить себя, что прозванное Террором существо — обыкновенный злобный зверь, но исполинского людоеда не берут пули...

Пожалуй, жанр романа предназначен именно для создания таких книг, как «Террор». Казалось бы, романов так много и они так приелись, что с жанром можно только играть, но вот ты открываешь честный, совершенно неигровой роман Симмонса — и читаешь в нём _мир_. Это великолепно: автор (вос)создаёт загадочную, грозную полярную Вселенную посредством слов, и Вселенная эта так реальна, что читатель практически чувствует её кожей. Персонажи Симмонса настолько полноценные и живые, что трудно даже представить себе, будто в реальности эти люди (роман основан на исторических фактах) могли быть иными. Отдельное спасибо автору за образ капитана Крозье — и за Террора. Этот мистический страшный зверь чего-то хочет от англичан — может быть, хочет спугнуть их прочь с кораблей, заставить вовремя уйти из ледяного капкана — но не умеет объясниться с ними иначе, как посредством кровавой бойни. Его, конечно же, не понимают, экспедиция день за днём приближается к гибели, и Террор так и остаётся тайной, несмотря на целый ряд попыток объяснить его: от библейского Левиафана до подробного и красивого эскимосского мифа о битве богов. Только сам Террор мог бы рассказать правду о себе, если бы захотел, но люди не в состоянии его понять.

Мощный роман и очень приличный русский перевод — в общем, лучшая книга Симмонса и один из шедевров прошедших лет.

История начинается с того, что детей Лейи Органы и Хана Соло похищают какие-то не то дарксайдеры, не то бандиты. Лейя бросается в погоню и обнаруживает, что похищены были не только её малыши, но целый ряд маленьких потенциальных джедаев, то есть проблема серьёзная — это как минимум ещё один «тёмный» орден, как максимум — сильный новый враг Республики. В это время Люк Скайуокер и Хан Соло приближаются к корню этой проблемы по другому поводу с другой стороны...

В отличие от некоторых скучных поделок из расширенной вселенной Лукаса, «Хрустальная звезда» запомнилась мне положительно. Это один из немногих ЗВ-романов, авторы которых хотя бы начинают приближаться к пониманию, что такое джедай и насколько его восприятие, его сознание отличаются от образа мыслей обычных людей, насколько оно глубже и шире. В фильмах Марк Хэмилл это играет, но в книге всё надо описать словами. Не каждый сумеет, а у Макинтайр кое-что получилось. Ей удалось показать и пугающую инаковость многих инопланетян, и то истинно джедайское её понимание и приятие, которое так естественно для Люка и так странно для тех, кто не чувствует единения всего сущего в Силе. Да и ситхов («тёмных» форсъюзеров) Макинтайр тоже описала вполне адекватно их роли квази-сатанистов в канонической идее Лукаса. Жестокость Хетрира, главного тёмного деятеля в романе, воистину адская. Он чем-то привлекателен, как почти все Тёмные, но как практически с каждым из них- так и здесь: подумав, понимаешь — таких ребят только в землю. В общем, «Хрустальная звезда» — очень даже неплохая книга из разнокачественного ЗВ-цикла.

У мисс Джейн Тэбби, обычной уличной кошки, в один прекрасный день рождаются котята... с крыльями. «Котокрылы«! Крохотные чудесные существа растут в городском тупичке под мусорным контейнером, пока не наступает время расправить крылья и лететь в поисках лучшей судьбы.

Этот маленький цикл для детей — четыре рассказа, составляющих своеобразный роман взросления — жемчужина в своём роде. Идеально и для маленьких, и для романтично настроенных взрослых, и для поклонников авторской сказки, и для котолюбов. По тексту оригинала можно учить английский с детьми или, если Вы сами делаете второй-третий шаг в этот язык, самостоятельно: интерес не даст бросить, не дочитав. Прекрасная вещь.

Это, пожалуй, лучшая из сказок адамсовского кроличьего легендария — история о походе прародителя расы в обитель смерти. О нисхождении Спасителя в преисподнюю. Никто больше не описал потустороннесть владыки Тьмы, его чуждость и враждебность всему, что составляет жизнь, так впечатляюще.

Группа детей в колонии на чужой планете совершает страшное преступление. Галактическая общественность, у которой собственное рыльце в пушку, впадает в направленную через СМИ истерику, и суд жестоко расправляется с этими детьми. Приговоры несправедливы и противозаконны: дети сделали то, что сделали, не со зла. Они были фактически заброшены своими родителями и попали под влияние аборигенов планеты

Кристин Кэтрин Раш известна у нас всего лишь как автор одного из официальных фанфиков по «Звёздным войнам». Между тем она не фанфиккер, а создательница настоящей умной фантастики. «Чуждые влияния» — очень сильный роман, интересный, трагический. Прочитанный много лет назад, он навсегда остался со мной, настолько сильно описала Раш совершенно _иное_ самосознание «чуждых» существ, взаимопроникновение людского и нелюдского разумов при контакте — и элементарное, низкое и подлое зло коррумпированной общественной системы, которой и справедливость, и правда — смертельный яд. Десять баллов.

Майлз получает рутинное задание в роли маловажного агента на космической станции — и тут громом с ясного неба катастрофа: во время государственного визита исчез император. Миссия Майлза забыта, он начинает действовать в одиночку, полагаясь на свою изворотливость, ум и хитрость — и натыкается на план военной операции, предназначенной изменить весь баланс сил в регионе.

«Игра форов» гораздо лучше первого романа серии. Если «Ученик воина» — типичный первый блин комом, то уже «Игра форов» включает грамотную работу над ошибками. Белые нитки произвольного везения исчезли, и Майлз стал хорош как человек и литературный герой. Буджолд реабилитировала императора Грегора, представленного в первой книге бесхарактерным глупцом, и сделала из него умного и интересного персонажа. Противники Майлза (как впрочем и он сам) всё ещё совершают ошибки, но это понятные, реалистичные ошибки с ясной психологической подоплёкой, как например когда Унгари не выходит на контакт с Элен. Особенно хороши в «Игре форов» император, внезапно сбежавший на волю из золотой клетки, и их с Майлзом игра в психа-мутанта и долготерпящего его босса. Душевный либеральненький Майлзик, разыгрывающий безумного суперзлодея — это пять:))) Роман получает заслуженное «хорошо».

Роман на «очень хорошо», 8 из 10. Это не космоопера, а фантастический детектив в тонко прописанных декорациях квази-восточной империи (ассоциации — древняя Персия, Япония, Китай), органично сплавленных с евгеникой и биотехнологиями. Посланник просвещённой феодальной культуры Майлз Форкосиган прибывает ко двору вражеской Цетагандийской империи на похороны императрицы. Не успел ступить на планету, как ему подбрасывают некий объект, являющийся центром заговора в высших кругах генетической элиты Цетаганды. На кон поставлена судьба этой империи и всего населённого пространства, и Майлзу приходится поработать детективом, чтобы вместе со своим народом не стать козлом отпущения.

Мы смотрим на общество Цетаганды глазами барраярцев, и поначалу может показаться, что жизнь там коварна, жестока и раздавлена тисками барочной тирании, но это ерунда. Жизнь подавляющего большинства цетагандийцев вне церемоний двора вполне свободна и хороша. Мне очень понравилась выставка генетического искусства и котячье дерево. Да и церемонии тоже прекрасны, это настоящее искусство, открывающее возможности опять-таки для настоящего искусства участников. Вообще вселенная Буджолд из-за концепции п-в-туннелей создаёт ощущение некоторой клаустрофобии, но Цетаганда стала глотком свежего воздуха. Если где и жить из всех планет этой вселенной, то там. Ощущение больших возможностей для формировки себя и своей жизни при таком высоком уровне культуры и безопасности дорогого стоит. Хотелось бы, правда, большей чувственности, яркости и образности авторского стиля, но и так вышло красиво.

Очень хорошая повесть — глубокая, умная, человечная, такой и должна быть настоящая фантастика. От собственно НФ здесь мало: это детектив, в котором сын феодального лорда Майлз Форкосиган расследует убийство ребёнка в бедной деревеньке в горах своей вотчины. Младенца убили согласно старинному обычаю уничтожать «мутантов», а под это определение на Барраяре подпадает любой калека. У убитой девочки была заячья губа — никакая не мутация, конечно, что не мешает ни барраярцам, ни нашим абортмахерам уничтожать таких детей. Вообще количество нелюди, одобряющей и требующей истребления калек и больных, сейчас зашкаливает, и это делает повесть неприятно актуальной: у Буджолд действие происходит в изолированной феодальной культуре, которую правительство за шкирку тащит в космический век, а у нас всё наоборот: отказались от космического века, добровольно движемся в феодализм и варварство, а правительство и радо. На Барраяре прогрессом считается отказ от детоубийств, а у нас — их легальность и доступность. Поэтому, когда читаешь такие вещи, как «Горы скорби», от контраста становится особенно обидно.

Майлз летит в логово генетических работорговцев, чтобы забрать учёного, и неожиданно находит гораздо больше — недостающую часть себя. Спасая случайно встреченное «чудовище», он не только дарит новую жизнь невинному юному существу, но и сам заново открывает для себя ценность жизни, с удивлением распознаёт свою собственную привлекательность и красоту. Майлз не урод, он действительно красив даже в своей телесной немощи. Ему понадобилось кривое зеркало, другой красивый человек-«чудовище», чтобы это понять. Замечательная повесть, всё в ней правильно до последней детали.