Детей надо любить, а в семье должны царить хотя бы взаимное понимание и терпение. К сожалению, эти слова очень просто написать, но как сделать, чтобы они воплотились в жизнь каждой конкретной общественной ячейки? Почему-то не у всех получается с терпением и пониманием, а уж про любовь и говорить нечего... Маленький герой рассказа Етоева страдает от того, что в его жизни совсем нет радости. Что ж, он смело отправится в странное путешествие, которое поможет его семье избавиться от тёмных химер, отпугивающих счастье.

Что тут можно сказать? Лукин — словесник испытанный, профессионал проверенный. Лукин дело своё знает.

«Страж-птица» Роберта Шекли на отечественный лад, в наших российских, будь они неладны, реалиях...

Я не очень понял, как летоисчисление, принятое у аборигенов одной из планет способствовало тому, что они уходили из жизни в заранее назначенное им время. Зато понял, что введение календаря от земного космонавта Григорьева (кстати, наш календарь тоже называется григорианским) здорово помогло её обитателям, слишком серьёзно подгоняющим свои мифологические представления под жизненную реальность, избавиться от неотвратимо-запланированных событий..

Я встречал аналоги случившегося в этом рассказе катализационно-цивилизационного воздействия на неразумных аборигенов у фантастических классиков, например, у Айзека Азимова. Но Гелприн пишет свою историю палеоконтакта, наполняя её своими фирменными фишками, делает её гуманной и человечной. Именно человечной, хотя живых людей в рассказе нет…

Хороший, крепкий, грустный анекдот.

Ещё один рассказ о добром роботе-гувернёре с человеческой душой. Эх, откуда бы нам их набрать, из чего собрать, таких воспитателей…

Я не очень-то разбираюсь в массе специфических подробностей и терминов, из которых сделан этот рассказ. Но абсолютно все эти детали работают у Гелприна на результат. Чрезвычайно сильная вещь.

В этом рассказе шахматы стали средством коммуникации между представителями двух цивилизаций. Две милые красотки-учёные с планеты Сван из системы беты Лебедя, которых спасают пилоты земного грузовоза «Антей» (конечно, их тоже двое, и они – мужчины в самом соку), разговаривают и слышат только в ультразвуковом диапазоне. Всё остальное у «глухарок» в полном порядке. Об этом автор позаботился. Как и о том, чтобы у читателя всё было в порядке с впечатлениями и хорошим настроением. Я вот, например, уловил забавные интонации O`Генри. Не часто, кстати, у Гелприна встречаются такие весёлые, добрые вещи…

Шахматы – игра таинственная, я к ней отношусь с почтением. Поэтому охотно верю, что шахматная доска может стать мистическим зеркалом в черно-белую клетку, в котором отражаются жизнь и смерть. Именно с помощью шахмат и своего волюнтаризма автор связал судьбы героев.

Майк Гелприн в своих интервью признаётся, что в своё время был профессиональным карточным игроком, а свои первые рассказы (он называет их «игроцкими») написал по заказу покерного журнала. Часть вещей, составляющих сборник «Миротворец 45-го калибра», как бы «замешаны» на карточных играх. Вот и завязка этого рассказа – мастерское описание проигрыша одного из персонажей (рецидивиста Ерша) в «секу». Криминальные коллеги «обувают» Ерша на двадцать штук зелёных и подписывают на мокрое дело. Но завязка – всего лишь первый слой. Далее мы узнаём о личных проблемах «ангехрановца» Олега Саныча (второй слой) и о системе «Ангехран», дистанционно диагностирующей опасные для окружающих состояния её клиентов – бандитов и прочих маргиналов (третий слой). «Ангехран» помогает сотруднику-паранормалу «вживаться» в обстановку контролируемого района, а точнее – в личности подопечных клиентов и с помощью мотиваторов поведения корректировать возможные вероятности событий (четвёртый слой). Но это ещё не всё, не буду всё пересказывать, имеются в рассказе (как обычно у Гелприна) и другие слои. Лучшие традиции Филипа Дика соблюдены.

Создаётся впечатление, что создатели фильма «Время» (2011) с Джастином Тимберлейком без стеснения всё позаимствовали из «Чёртовых кукол» (2007) Майка Гелприна: и так называемые «карты жизни», и обеспечиваемые ими жизненные ресурсы, и имплантрированные контрольные индикаторы, и саму идею жизни лишь в пределах оплаченного лимита. Но, если напрячься, можно вспомнить что-то подобное и у литературных предшественников Гелприна. Например, в рассказе Роберта Шекли «Кое-что задаром» или в рассказе Г.Л.Олди «Цена денег». Очень давно придумано и никем не оспаривается крылатое двусловие «Время – деньги». Автор уверенно использует выросшее из этой фразы фантастическое допущение «Время жизни – за деньги», разворачивая картину большой любви и верной дружбы отчаявшиеся героев в отчаянных обстоятельствах. И у него отлично получается.

Что-то с этим рассказом не так… Его финал оставил меня в некотором недоумении. С той частью, из которой следует, что провидец-герой готов отдать свою жизнь ради возможной победы над агрессивной внеземной цивилизацией, всё ясно. Но к чему там ещё не рождённый ребёнок Стивен Полторацки, ожидающий зачатия из донорских клеток, оставленных героями в генетическом банке, «будущий» Стивен Полторацки со счётом в банке коммерческом? Это плод грядущей любви героев, любви, которая ещё не началась?

Эта вещь в основе своей кардинально отличается от традиционного литературного (или киношного) показа инвазии живых мертвецов. Люди в рассказе не заражаются от заполонивших Землю топтунов, летунов и утопленников, не превращаются от их укусов в зомби. Мертвяки Гелприна людей просто-напросто убивают. Откуда же берутся всё новые и новые орды нежити? Авторское объяснение генезиса тотального нашествия умертвий безусловно оригинально и эксклюзивно, как и придуманный главным героем способ борьбы с вторжением. Всю прочую атрибутику, включая род занятий героя («почтарь», осуществляющий связь между разобщёнными укрепзонами, в которых укрывается выжившее население) я уже где-то встречал.

Прискорбно, что прячущиеся под землёй и те, кто пытаются их уничтожить, не могут хотя бы попробовать договориться. Что поделаешь, примеров абсолютного непонимания и смертельной вражды вокруг нас сегодня хватает. Персонажи повести очень живые, очень достоверные. Инфицированные дети подземелья, прозванные «Заразами», обречённые, но борющиеся... Их взрослые наставники, не щадящие себя... Честные храбрые парни и чистые любящие девушки, наверху, среди «Карантинов»... Написано так, что сердце сжимается. Автор заставляет читателя сопереживать своим героям, мучиться, любить и умирать вместе с ними.

Вячеслав Рыбаков и его ранние антивоенные вещи, вот что мне вспомнилось в первую очередь, ну и – «Посёлок» Кира Булычёва, конечно.

Опять (или снова) Дикий Запад. В рассказе есть ранчо, салуны, лошади, бандиты, шерифы. А ещё есть – «придурок, не умеющий стрелять, скакать, плавать, играть в азартные игры, пить виски и волочиться за юбками… Зато с дурным глазом…». А ещё (немножко, совсем чуть-чуть) есть – Генри Каттнер…

Кто сразу пришёл на ум, так это – Уильям Тенн со своим замечательным классическим рассказом «Срок авансом». Правда, Майк Гелприн, искусно смешивая российские бандитские реалии с тюремной псевдоромантикой, идею предварительной отсидки использует как бы походя, между прочим. Срок авансом – это не главное. Главное – что всю мерзопакостную блатоту в рассказе побеждает чистая любовь.

Снова постапокалипсис, снова роботы. Очередной конец света встречают в основном механизмы с искусственным интеллектом той или иной степени мощности. Сказал бы – «бездушные» механизмы, но они не такие. Ведь в рассказе есть и люди – дети, двое уцелевших мальчишек. Самоотверженные железяки помогают им выжить и, возможно, даже возродить человечество. Одного из героев зовут Кир. Но Кира Булычёва я вспомнил не поэтому, а из-за ироничного, светлого, грустного оптимизма, пронизывающего рассказ.

Милые постапокалиптические роботы. Роботы, потерявшие смысл существования без служения человеку, пропадающие без людей. Рассказ – этакая карамелька в машинном масле. Айзек Азимов улыбается.

Добротный рассказ, да они у Гелприна всегда такие. К сожалению, я ровно дышу к индейцам, ковбоям, кольтам и борьбе добра со злом в эстетике вестерна. А всё из-за того, наверное, что в шестидесятые, в рабочем посёлке моего детства ближе всего к безбашенным ковбоям были вечно пьяные сельские трактористы, не стоящие на ногах вне кабины гусеничного трактора, но вытворяющие чудеса вольтижировки за его рычагами. Автор в моём прискорбном равнодушии не виноват: Гелприн – молодец, уверенно работает с любым материалом. О`Генри и Майну Риду понравилось бы.

Рассказ, ласкающий душу филолога и сердце книголюба. Гелприн сумел создать непошлую и оригинальную литературную иллюстрацию печального процесса ухода в небытие бумажной книги (да и книги вообще). Примерно в середине вещи я стал догадываться, чем всё закончится, но догадался не обо всём. Написано трепетно и пронзительно. Рэй Брэдбери вытирает слезу. Я не иронизирую.

Лично для меня этот рассказ немножко потерял в качестве (оцениваю по триаде Стругацких «Чудо – Тайна – Достоверность») из-за того, что я не узнал в нём русскую карточную игру «двадцать одно» (знаменитое «очко»). Я сам в неё резался в рабочем посёлке моего детства. Фабула неоднократно изданной «Смерти на шестерых» строится на том, что один из героев проигрывает Смерти. На самом-то деле выигрывает, хоть и жульничает (да и Смерть жульничает). Но я не об этом. Я о том, что у играющих в рассказе очко получается складыванием значений туза и короля. А ведь король в советской игре «двадцать одно» обычно считался за 4 очка, а не за 10. (11 + 4 = 15, а не 21). Это в американском «блэкджеке» с полной стандартной колодой в 54 листа «картинки» (валет, дама и король) «весят» по десять очков. Мне кажется, что, учитывая время действия (Великая Отечественная), естественнее выглядело бы, если б герои играли обычной «русской» колодой в 36 карт, в обычное русское очко. Автор, когда-то профессионально игравший в азартные игры, любезно разъяснил мне, что игра со Смертью вполне могла проходить по описанным им правилам, но, к сожалению, это произошло уже после того, как я рассказ прочёл и первое впечатление о нём составил.

Что касается «Чуда» и «Тайны», то они в «Смерти на шестерых» присутствуют в полной мере. Братья Стругацкие довольны.

Майк Гелприн. Миротворец 45-го калибра. Мои отзывы на произведения сборника с их оценками по 10-балльной шкале и краткой финальной объяснительной запиской

Смерть на шестерых – 7

Лично для меня этот рассказ немножко потерял в качестве (оцениваю по триаде Стругацких «Чудо – Тайна – Достоверность») из-за того, что я не узнал в нём русскую карточную игру «двадцать одно» (знаменитое «очко»). Я сам в неё резался в рабочем посёлке моего детства. Фабула неоднократно изданной «Смерти на шестерых» строится на том, что один из героев проигрывает Смерти. На самом-то деле выигрывает, хоть и жульничает (да и Смерть жульничает). Но я не об этом. Я о том, что у играющих в рассказе очко получается складыванием значений туза и короля. А ведь король в советской игре «двадцать одно» обычно считался за 4 очка, а не за 10. (11 + 4 = 15, а не 21). Это в американском «блэкджеке» с полной стандартной колодой в 54 листа «картинки» (валет, дама и король) «весят» по десять очков. Мне кажется, что, учитывая время действия (Великая Отечественная), естественнее выглядело бы, если б герои играли обычной «русской» колодой в 36 карт, в обычное русское очко. Автор, когда-то профессионально игравший в азартные игры, любезно разъяснил мне, что игра со Смертью вполне могла проходить по описанным им правилам, но, к сожалению, это произошло уже после того, как я рассказ прочёл и первое впечатление о нём составил.

Что касается «Чуда» и «Тайны», то они в «Смерти на шестерых» присутствуют в полной мере. Братья Стругацкие довольны.

Свеча горела – 9

Рассказ, ласкающий душу филолога и сердце книголюба. Гелприн сумел создать непошлую и оригинальную литературную иллюстрацию печального процесса ухода в небытие бумажной книги (да и книги вообще). Примерно в середине вещи я стал догадываться, чем всё закончится, но догадался не обо всём. Написано трепетно и пронзительно. Рэй Брэдбери вытирает слезу. Я не иронизирую.

Миротворец 45-го калибра – 7

Добротный рассказ, да они у Гелприна всегда такие. К сожалению, я ровно дышу к индейцам, ковбоям, кольтам и борьбе добра со злом в эстетике вестерна. А всё из-за того, наверное, что в шестидесятые, в том самом рабочем посёлке моего детства, о котором я вспоминал выше, ближе всего к безбашенным ковбоям были вечно пьяные сельские трактористы, не стоящие на ногах вне кабины гусеничного трактора, но вытворяющие чудеса вольтижировки за его рычагами. Автор в моём прискорбном равнодушии не виноват: Гелприн – молодец, уверенно работает с любым материалом. О`Генри и Майну Риду понравилось бы.

Вот интересно, почему именно этот рассказ дал название книге? Пожелание издательства или автора? Подошло бы для этого название другого рассказа из сборника? Мне кажется, «Чёртовы куклы» тоже могли бы подойти…

Там, на юго-востоке – 6

Милые постапокалиптические роботы. Роботы, потерявшие смысл существования без служения человеку, пропадающие без людей. Рассказ – этакая карамелька в машинном масле. Айзек Азимов улыбается.

Каждый цивилизованный человек — 7

Снова постапокалипсис, снова роботы. Очередной конец света встречают в основном механизмы с искусственным интеллектом той или иной степени мощности. Сказал бы – «бездушные» механизмы, но они не такие. Ведь в рассказе есть и люди – дети, двое уцелевших мальчишек. Самоотверженные железяки помогают им выжить и, возможно, даже возродить человечество. Одного из героев зовут Кир. Но Кира Булычёва я вспомнил не поэтому, а из-за ироничного, светлого, грустного оптимизма, пронизывающего рассказ.

Сидеть рождённый – 7

У меня так писателей не хватит… Но кто сразу пришёл на ум, так это – Уильям Тенн со своим замечательным классическим рассказом «Срок авансом». Правда, Майк Гелприн, искусно смешивая российские бандитские реалии с тюремной псевдоромантикой, идею предварительной отсидки использует как бы походя, между прочим. Срок авансом – это не главное. Главное – что всю мерзопакостную блатоту в рассказе побеждает чистая любовь.

Придурок – 6

Опять (или снова) Дикий Запад. В рассказе есть ранчо, салуны, лошади, бандиты, шерифы. А ещё есть – «придурок, не умеющий стрелять, скакать, плавать, играть в азартные игры, пить виски и волочиться за юбками… Зато с дурным глазом…». А ещё (немножко, совсем чуть-чуть) есть – Генри Каттнер…

Под землёй и над ней – 8

Прискорбно, что прячущиеся под землёй и те, кто пытаются их уничтожить, не могут хотя бы попробовать договориться. Что поделаешь, примеров абсолютного непонимания и смертельной вражды вокруг нас сегодня хватает. Персонажи повести очень живые, очень достоверные. Инфицированные дети подземелья, прозванные «Заразами», обречённые, но борющиеся... Их взрослые наставники, не щадящие себя... Честные храбрые парни и чистые любящие девушки, наверху, среди «Карантинов»... Написано так, что сердце сжимается. Автор заставляет читателя сопереживать своим героям, мучиться, любить и умирать вместе с ними.

Вячеслав Рыбаков и его ранние антивоенные вещи, вот что мне вспомнилось в первую очередь, ну и – «Посёлок» Кира Булычёва, конечно.

Путь Босяка – 7

Зомби меня волнуют ещё меньше, чем ковбои. Поэтому выше, чем 7 баллов, оценить эту вещь не могу, хотя в основе своей она кардинально отличается от традиционного литературного (или киношного) показа инвазии живых мертвецов. Люди в рассказе не заражаются от заполонивших Землю топтунов, летунов и утопленников, не превращаются от их укусов в зомби. Мертвяки Гелприна людей просто-напросто убивают. Откуда же берутся всё новые и новые орды нежити? Авторское объяснение генезиса тотального нашествия умертвий безусловно оригинально и эксклюзивно, как и придуманный главным героем способ борьбы с вторжением. Всю прочую атрибутику, включая род занятий героя («почтарь», осуществляющий связь между разобщёнными укрепзонами, в которых укрывается выжившее население) я уже где-то встречал.

Интуит – 6

Что-то с этим рассказом не так… Его финал оставил меня в некотором недоумении. С той частью, из которой следует, что провидец-герой готов отдать свою жизнь ради возможной победы над агрессивной внеземной цивилизацией, всё ясно. Но к чему там ещё не рождённый ребёнок Стивен Полторацки, ожидающий зачатия из донорских клеток, оставленных героями в генетическом банке, «будущий» Стивен Полторацки со счётом в банке коммерческом? Это плод грядущей любви героев, любви, которая ещё не началась?

Первоапрельская шутка — 7

С логикой в рассказе не всё гладко. Интересующиеся могут посмотреть отзывы на эту вещь на сайте «Лаборатория фантастики». Мне их дублировать не хочется. Автор наметил любопытную интригу, создал героев, придумал обстоятельства, обозначил фантастическое допущение. Всё вышеперечисленное добротно и профессионально совместил. Читателю остаётся погрузиться в этот мрачный фантастический детектив и получить жуткое удовольствие. А если следовать намеченному мною курсу ссылаться на авторов и произведения, всплывающие в памяти при прочтении конкретных вещей сборника Гелприна, то необъяснимые субъективно-интуитивные ассоциации, понуждают меня упомянуть здесь Евгения Филенко с его романом «Отсвет мрака».

Чёртовы куклы – 8

Создаётся впечатление, что создатели фильма «Время» (2011) с Джастином Тимберлейком без стеснения всё позаимствовали из «Чёртовых кукол» (2007) Майка Гелприна: и так называемые «карты жизни», и обеспечиваемые ими жизненные ресурсы, и имплантрированные контрольные индикаторы, и саму идею жизни лишь в пределах оплаченного лимита. Но, если напрячься, можно вспомнить что-то подобное и у литературных предшественников Гелприна. Например, в рассказе Роберта Шекли «Кое-что задаром» или в рассказе Г.Л.Олди «Цена денег». Очень давно придумано и никем не оспаривается крылатое двусловие «Время – деньги». Автор уверенно использует выросшее из этой фразы фантастическое допущение «Время жизни – за деньги», разворачивая картину большой любви и верной дружбы отчаявшихся героев в отчаянных обстоятельствах. И у него отлично получается.

Одна шестьсот двадцать седьмая процента – 8

Майк Гелприн в своих интервью признаётся, что в своё время был профессиональным карточным игроком, а свои первые рассказы (он называет их «игроцкими») написал по заказу покерного журнала. Часть вещей, составляющих сборник «Миротворец 45-го калибра», как бы «замешаны» на карточных играх. Вот и завязка этого рассказа – мастерское описание проигрыша одного из персонажей (рецидивиста Ерша) в «секу». Криминальные коллеги «обувают» Ерша на двадцать штук зелёных и подписывают на мокрое дело. Но завязка – всего лишь первый слой. Далее мы узнаём о личных проблемах «ангехрановца» Олега Саныча (второй слой) и о системе «Ангехран», дистанционно диагностирующей опасные для окружающих состояния её клиентов – бандитов и прочих маргиналов (третий слой). «Ангехран» помогает сотруднику-паранормалу «вживаться» в обстановку контролируемого района, а точнее – в личности подопечных клиентов и с помощью мотиваторов поведения корректировать возможные вероятности событий (четвёртый слой). Но это ещё не всё, не буду всё пересказывать, имеются в рассказе (как обычно у Гелприна) и другие слои. Лучшие традиции Филипа Дика соблюдены.

Ангел-хранитель — 6

Шахматы – игра таинственная, я к ней отношусь с почтением. Поэтому охотно верю, что шахматная доска может стать мистическим зеркалом в черно-белую клетку, в котором отражаются жизнь и смерть. Именно с помощью шахмат и своего волюнтаризма автор связал судьбы героев.

Человеко-глухарский – 7

В этом рассказе шахматы стали средством коммуникации между представителями двух цивилизаций. Две милые красотки-учёные с планеты Сван из системы беты Лебедя, которых спасают пилоты земного грузовоза «Антей» (конечно, их тоже двое, и они – мужчины в самом соку), разговаривают и слышат только в ультразвуковом диапазоне. Всё остальное у «глухарок» в полном порядке. Об этом автор позаботился. Как и о том, чтобы у читателя всё было в порядке с впечатлениями и хорошим настроением. Я вот, например, уловил забавные интонации O`Генри. Не часто, кстати, у Гелприна встречаются такие весёлые, добрые вещи…

Однажды в Беэр-Шеве – 9

Я не очень-то разбираюсь в массе специфических подробностей и терминов, из которых сделан этот рассказ. Но абсолютно все эти детали работают у Гелприна на результат. Чрезвычайно сильная вещь.

Устаревшая модель, одна штука – 7

Ещё один рассказ о добром роботе-гувернёре с человеческой душой. Эх, откуда бы нам их набрать, из чего собрать, таких воспитателей…

Последний вампир – 7

Хороший, крепкий, грустный анекдот.

Поговорить ни о чём – 7

Да, я встречал аналоги случившегося в этом рассказе катализационно-цивилизационного воздействия на неразумных аборигенов у фантастических классиков, например, у Айзека Азимова. Но Гелприн пишет свою историю палеоконтакта, наполняя её своими фирменными фишками, делает её гуманной и человечной. Именно человечной, хотя живых людей в рассказе нет…

Кругосчет – 7

Я не очень понял, как летоисчисление, принятое у аборигенов одной из планет способствовало тому, что они уходили из жизни в заранее назначенное им время. Зато понял, что введение календаря от земного космонавта Григорьева (кстати, наш календарь тоже называется григорианским) здорово помогло её обитателям, слишком серьёзно подгоняющим свои мифологические представления под жизненную реальность, избавиться от неотвратимо-запланированных событий..

Ромб – 10

Канатоходец – 10

Два блестящих, виртуозно сделанных рассказа, завершающие сборник. Два прекрасных рассказа, при прочтении которых имена классиков в моей памяти не всплывали. Может быть, этому мешали мои сентиментальные слёзы? Браво, Майк!

Одно мелкое редакторское замечание

Автор почему-то любит употреблять слово «вовнутрь» (см., например, с. 228, 238, 243 и др.). Я б рекомендовал хотя бы иногда заменять его обычным наречием «внутрь». Всё-таки «вовнутрь» считается просторечным, разговорным вариантом.

Объяснительная записка

Очень надеюсь, что Майк Гелприн не обидится на меня за то, что я пересыпал свои краткие впечатления от его рассказов и повестей, составивших сборник «Миротворец 45-го калибра», фамилиями других писателей. Ни в коей мере я не намекаю на какие-либо заимствования. Гелприн – сложившийся автор, мастер короткой формы, много и активно в ней работающий, к тому же чрезвычайно строго относящийся к собственному творчеству. Некоторая перекличка рассказов Гелприна с вещами старших собратьев по перу, кое-где субъективно отмеченная мною, говорит лишь о том, что чересчур много ваш покорный слуга фантастики перечёл. А имена классиков я вспоминал для того, чтобы, используя их авторитетную литературную ауру, хотя бы приблизительно передать атмосферу и вкус замечательных произведений Майка Гелприна.

Я в десять лет (почти полвека назад!) раскопал «Лилит» в книжном магазине и приобрёл по очень доступной цене (17 копеек). С большим любопытством и удовольствием прочёл. Фантастику я обожал, а тут ещё и лёгкий эротический уклон, который ещё больше увеличивали замечательные иллюстрации Юрия Макарова. Чего ещё пацану желать7 :) Кстати, книжечку я сохранип. Недавно перелистал, перечёл полсотни страниц — по-прежнему отлично читается!

В этом фантастическом детективе автор органично и мощно спрессовал сразу несколько фантастических допущений. Вот некоторые из них: джамп-связь (другими словами – нуль-транспортировка); внеземные тюрьмы (Дальние Рудники на планете Скиллус); существование людей-геминов, эмпатических «близнецов», пожизненная чувственная связь между которыми устанавливается с помощью специальной операции (два главных героя рассказа); наличие в обществе будущего института телепатов-дискаверов, выполняющих разнообразные задачи, в том числе предупреждение преступлений.

В рассказе есть и другие нф-элементы, но я ограничусь вышеперечисленными.

За что я люблю авторов школы Стругацких (к их числу позволю себе отнести и Николая Романецкого)? А за то, что описание всяческих фантастических примочек не становится для них самоцелью, они не ограничиваются антуражем ради антуража и незамысловатыми приключениями своих героев внутри набора фантдопущений. «Сквозняк в незакрытых дверях» Романецкого не просто добротный космический детектив, а пронзительное высказывание о том, что погрязнув в манипулировании людьми любыми способами, невозможно самому остаться свободным. Рассказ этот, впервые опубликованный ещё в 1993 году, и сегодня по-прежнему остаётся чрезвычайно актуальным.

Прекрасный роман.

Исключительно злободневный и актуальный именно сейчас.

Вот только в один из основных стержней сюжета (неудержимо-самоубийственное стремление движения СОС, возлавляемого главным героем романа потомственным аристократом и честным человеком Андреем Лучниковым, затащить процветающий, свободный, задорный «капиталистический» Крым, выдуманный Аксёновым, в стагнирующий под коммунистической радиацией СССР) мне трудно поверить. В остальном придраться не к чему: и герои, и фабула, и язык — пальчики оближешь!

Главная книга писателя Аксёнова.

Что мне импонирует в романе — так это то, что наступлению Хаоса мешают книги. Да, обычные бумажные книги сдерживают распространение Тифона. Надо только правильно с книгами обращаться: суметь собрать правильную библиотеку, суметь извлечь с бесконечных полок нужную книгу, суметь правильно её прочесть. Слово было в начале, слово будет и в конце.

Судя по тому, как уходит из нашей жизни бумажная книга, конец света не за горами.

Про игровой пинбол и запуск его в массовое производство и впрямь многовато во второй части романа. После в меру любопытной и более-менее захватывающей первой, вторая часть действительно кажется затянутой. Не очень меня убедил способ, которым герои исправляют прибор перемещений. Ну выяснили они откуда и куда тянутся тысячи нитей внутри его корпуса, но разве это главное?

Читается тем не менее, легко. Если издадут на русском второй роман цикла Broken Universe (2012) — прочитаю и его.

Уж на что я равнодушен (очень мягко говоря) к «проектной литературе», но мимо романа Майка Гелприна в межавторском цикле «Пикник на обочине» пройти никак не мог и натурально заставил автора подарить мне эту книжку.

Год назад Майк писал мне, что роман получился у него очень быстро («пожрать меня не успел») и вышел живым и идейным. Да, так оно и есть. К тому же, на мой взгляд, Гелприну удалось сохранить дух прозы братьев Стругацких, своеобразную ауру их отношения к героям. Читая «Хармонт», я поверил, что именно в такое продолжение наиболее естественным и логичным образом выльются события, случившиеся в первоисточнике, что именно так сложится жизнь героев «Пикника на обочине», такими будут судьбы их детей, именно так поведёт себя Зона, именно таким станет мир вокруг неё…

«Иной человек шел в комнату, попал в другую, за триста километров, а почему туда попал сказать не может, пришла внезапная блажь; двадцать лет спустя вернулся на родное пепелище – семья давно уехала, соседи позабыли, – и с ужасом узнал, что никто его не искал: дело возбуждается по факту трупа, а факта трупа нет, ещё не умер или не нашли;пропавшего без вести взрослого мужика не станут искать никакие добровольцы, это девочку малолетнюю ищут с собаками по всему району, подвергают самосуду отчима, который нехорошо на неё поглядывал и наверняка растлил где-то в лесополосе, и находят несчастную через двадцать лет почтенной матерью семейства, почему-то в удивительном посёлке с названием Примыкание, Саратовской области; что заставило её туда примкнуть, или туда все примыкают, кого вдруг закружило по России? Из Карабулака в Октябрьск выехал на поезде некто повидаться с тёткой, которая его растила, но по дороге встретил женщину своей мечты, та его опоила, раздела, разула, пихнула в полусознательном состоянии в автобус Равенство – Чёрные Камни, он по дороге встретил женщину своей мечты, та его накормила, одела, обула, он через год поехал с ней в город покупать новые штаны и другую одежду, в магазине встретил женщину своей мечты, та была пропойца и шлюха, пила с грузчиками, грузчики его избили, раздели, разули, он очнулся в доме у тётки, подобравшей его на улице, но не узнал старуху и только всё повторял «Не буду, не буду». Какой роман можно было бы об этом написать, какой скучный, бесконечный, никому не нужный роман…»

Это не есть краткое содержание нового романа Дмитрия Быкова «Сигналы», написанного в соавторстве с Валерией Жаровой, это – цитата из него. О чём роман? Если коротко: отправиться на поиски, следуя зову загадочных «Сигналов», конечно, можно, но нужно быть готовым к тому, что вы найдёте совсем не то, что искали. Особенно у нас в стране...

Абсолютно осознанно приобрёл для прочтения книгу Майка Гелприна «Кочевники поневоле», изданную «Эксмо» в серии «Герои Вселенной», потому что знаю его как автора множества уверенно сшитых рассказов, нередко – рассказов с очень оригинальными идеями. Да и язык вещей Гелприна не какой-нибудь, а литературный.

И прочёл.

Добротная приключенческая фантастика.

Даже – социально-приключенческая.

Про странный мир планеты Терра, ставший из-за необыкновенного своего астрономического устройства и обыкновенной тотальной лжи смертельной ловушкой для обитателей. Про чудовищный Великий Круг – Ремень. Про то, как безостановочно тащатся по нескончаемому тракту, опоясывающему Терру, обманутые люди. Про мужественных парней и красивых девушек. Про любовь, подлость и войну.

При некотором желании и воображении бесконечное перемещение по замкнутому кругу в «Кочевниках поневоле» можно ассоциировать с нашей личной жизнью или жизнью общества в целом, но я вовсе не уверен, желал ли Гелприн, создавая эту книгу, подобных сравнений. Тем не менее, хочу отметить, что тупой и опасный бег по кругу в романе был в конце-концов автором жёстко остановлен.

Спасибо уважаемому Михаилу Глебовичу Успенскому, за вот эти слова в его беседе с Василием Владимирским: «..как найти хорошие тексты среди пятисот с лишним романов, выходящих ежегодно? Кто сможет обозреть эту кучу на предмет жемчужного зерна? Вот и следишь только за знакомыми именами да следуешь редким рекомендациям друзей. Именно так открыл для себя блистательный роман Тони Барлама «Деревянный ключ». А прошёл он совершенно незаметно, хотя достоин всяческих премий. Спойлерить не буду, скажу только, что Буратино — совсем не то, чем кажется...». Глебычу я доверяю, поэтому «Деревянный ключ» немедленно нашёл и начал читать. Добравшись до середины книжки, спешу отметить, что роман действительно – замечательный. Рискну предположить, что и финалом не буду разочарован, а пишу, не дочитавши, всего лишь потому, что в ближайшее время у меня не будет такой возможности… Богатым и щедрым, но очень правильным и лёгким (я просто душою отдыхал, внимая), настоящим русским языком автор излагает целый сонм реальных и мистических историй, начинающихся в глубокой древности и плавно переходящих в настоящее, историй, волшебным образом связанных друг с другом, проникающих друг в друга. Попутно и так же щедро Барлам разбрасывает по тексту десятки парадоксальных мыслей, оригинальных концепций, отсылок к старинным манускриптам и историческим фактам, придумывая родословную общеизвестной литературной сказке, а заодно, практически играючи, открывает читателю ещё одну версию возможного прочтения Библии.

Цитата:

«...страх вполне естествен, хотя в разных случаях имеет и различную природу. Одних страшит богооставленность, других — неизвестность, третьих — ответственность. Не все народы ведь родились одновременно. Так, мой народ помнит явление на свет твоего — я разумею — еврейского. К тому времени наши мудрецы уже осознали, что Бога у нас больше нет.

— То есть как это — нет? — Ужаснувшись, Марко сотворил было крестное знамение, но рука почему-то не послушалась.

— Как — точно не знает никто. — Дэвадан пожал, плечами. — Я представляю себе это так, будто Бог создал сей мир из себя самого — из всего себя, без остатка. А вот дочь моя полагает иначе.

— Мне кажется, что всё окружающее нас и мы сами суть агония Бога, — откликнулась Тара. — Когда-то давно люди еще ощущали его присутствие, ныне же они предоставлены самим себе.»

Признаться, современный фантастический литературный поток просто отучил меня радоваться процессу чтения. А здесь – пир духа какой-то. :)))) (это жабры)

.

Как бы написать про эту книгу, чтоб не пересказать её содержание?.. А то ведь неинтересно будет читать. Конечно, догадаться, хотя бы приблизительно, о чём роман, можно по «говорящему» названию. Многие смотрели фильм «Брюс Всемогущий» (2003) Тома Шэдьяка с Джимом Кэрри, который не совсем о том же, но, тем не менее, кое-что общее у этих произведений есть. А я вот читал романы «Человек, который знал всё» Игоря Сахновского (http://lartis.livejournal.com/503810.html) и «Сад Иеронима Босха» Тима Скоренко (http://lartis.livejournal.com/746588.html). Их тоже можно поставить рядом... Знаете, это как в журнале «Мир фантастики», где после рецензии на какую-нибудь фантастическую книжку перечисляли похожие произведения (и правильно, надо же как-то ориентировать девственного умом читателя). Так вот эта «похожесть» ничуть не умаляет достоинств книги Дмитрия Карманова «Я всемогущий» (http://www.fantlab.ru/edition97678), оригинальной и самостоятельной. Может быть, мне лично не хватало на её страницах некоего чувственного надрыва: главный герой Платон Колпин – сухой, малоэмоциональный человек, да и сам автор пишет достаточно сухо. Но грандиозность проблем, которые Карманов поставил перед собой и читателем, серьёзность «вечных вопросов», на решение которых автор замахнулся (хоть и хитро «открутился» от лобового решения в закольцованном финале), вызывает уважение.

Придется теперь внимательно следить за этим писателем, и дай ему Бог везения, с которым так везёт герою его романа...

Шестнадцатилетней Ри Долли необходимо во что бы-то ни стало найти отца, исчезнувшего после того, как он был выпущен из тюрьмы под залог. Иначе их дом и участок, которые папаша заложил, будут конфискованы. А на шее у Ри – двое маленьких братьев и тронувшаяся умом мама. Содержание романа «Зимняя кость» можно передать тремя предложениями, но настоящая литература хороша не только сюжетной канвой, но и драматическим содержанием, психологической достоверностью, уникальным авторским стилем (который, как мне кажется, удалось адекватно передать переводчику Максиму Немцову). Ну и выбор места действия для этой истории в жанре «кантри-нуар» играет далеко не последнюю роль – изолированная американская провинция, не признающая чужаков, да и к своим предельно жестокая… Хороша и героиня: цельная, искренняя и предельно естественная. Роман уже стал современной классикой, а Дэниэла Вудрелла называют доподлинным наследником Фолкнера.

Книга экранизирована, в главной роли Дженнифер Лоуренс («Голодные игры»). Сам я фильм «Зимняя кость» (режиссёр Дебра Граник, 2010) не видел, это независимое, малобюджетное кино, собравшее ряд престижных наград («Золотой глобус», премия Берлинского кинофестиваля и др.). Надо будет как-нибудь найти и посмотреть.

Цитаты с обложек романа «Человек-машина»:

Честно предупреждаю: если вы возьмёте эту книгу в руки, вы не сможете её отложить, пока не дочитаете до последней страницы. Барри – настоящий мастер. Сет Годин.

Макс Барри – новатор издательского дела. «Человека-машину» он по мере написания выкладывал главами на специально открытом сайте – и обсуждал с благодарными читателями, и учитывал их предложения при подготовке книги к публикации. io9.com.

«Человек-машина» – это история невозможной любви и мысленный эксперимент, доведенный до неожиданной логической точки. Чарльз Ю.

Филигранно выстроенная, захватывающая притча. Остин Гроссман.

Приведённые оценки, немотря на традиционную для пиар-цитат выспренность, вполне адекватно передают содержание книги и обстоятельства её создания.

А зацепила меня вот эта:

Вначале Чарли человек телесно, однако натуральная машина в том, что касается эмоций. Но затем, долго и мучительно превращаясь в машину, в душе он становится настоящим человеком. Это блестящая книга, безудержно смешная и – чем дальше, тем больше – трогательная. Скотт Смит.

Это не издательская аннотация. Согласитесь, порой бывают такие аннотации, в которых читателю говорят как будто бы совсем о другой книге, не о той, что аннотируется. Но данное высказывание принадлежит человеку, прочитавшему (надеюсь) роман «Человек-машина». Вот с ним-то я немножко и поспорю.

«становится настоящим человеком»… Чарли Нейман – гениальный учёный, из тех, которых с детства кличут «ботаниками». Он – эдакий аутист-эгоист во всём, что не касается его непосредственной деятельности. Маниакально одержимый идеей улучшения функциональности органов собственного тела, он ничуть не меняется на протяжении всей книги. Даже в последнем абзаце романа Чарли,

С определением «блестящая» тоже не соглашусь, бывают книги на схожие темы и получше. Помню, вот читал я в детстве роман «Голова профессора Доуэля» Александра Беляева… Ладно, не буду отвлекаться…

Теперь про то, что книга «безудержно смешная». Не знаю, не знаю… А вам может показаться безудержно смешной книга, в которой герой на всём протяжении сюжета непрерывно отрезает от себя по кусочку, чтобы заменить свои члены и органы на более совершенные, электронно-механические? Мне что-то не смешно… Конечно, есть юмористические фрагменты, например, те страницы, на которых героя, сбежавшего на своих новых чудесных ногах-Контурах (пишутся с большой буквы) из корпоративных застенков и прячущегося в доме у другой своей докторши, терроризирует свора комнатных собачек в красно-зелёных платьицах,

«чем дальше, тем более трогательная». На мой взгляд, к этой книге подобный эпитет вообще нельзя применять. Болезненно играющая на природных чувствах биологического самосохранения читателя – более точное определение, но оно – моё.

В романе всё на должном уровне: имеется учёный-почти маньяк Чарли Нейман; корпорация «Лучшее будущее», где он работает, конечно же, идёт на всё ради немереной прибыли; лаборанты Чарли смело пользуются достижениями собственной лаборатории (Лучшие Глаза, Лучшая Кожа) и ударно работают; автору безусловно удался образ менеджера среднего звена, циничной Кассандры Котри, монологи которой просто великолепны. На то и Макс Барри – «выдающийся сатирик современности». По крайней мере, так об этом австралийском писателе (род. в 1973 г.) сказано в аннотации издательства. Ещё в ней пишут, что книгу собирается экранизировать Даррен Аронофски («Пи», «Реквием по мечте», «Фонтан», «Чёрный лебедь», «Рестлер»). Неудивительно, что книга привлекла внимание культового режиссёра – все необходимые компоненты его предпочтений (натуралистичность, сюрреализм происходящего и сумасшедшие герои) в наличии.

Текст предисловия см. здесь:

http://wp.me/p2cJjy-3A

Когда-то я уже читал Слаповского, но особо не разделял восторгов по поводу творчества этого автора, не хватало мне чего-то, скучно было. Потом сделал довольно большой перерыв, а на днях всё-таки прочёл его новый, только что вышедший роман «Вспять». Сюжет построен на том, что неожиданно для героев книги, жителей провинциального российского городка, а заодно и для населения всей Земли, время пошло вспять. После одной из осенних суббот люди оказались отброшенными на сутки назад: наступило не воскресенье, а, казалось бы, уже прожитая пятница. А ещё через сутки пришёл прошедший четверг, ещё через сутки – прошедшая среда и т.д. В рамках одного дня люди могут жить и действовать как обычно, но после 24:00 неизменно оказываются там, где находились в этот момент в прошлом, вещественный и прочий мир тоже возвращается к тому состоянию, каковое имел на «тогда». Вот кайф! Бутылку коньяка сегодня выпиваешь, а назавтра она – снова в баре. Лёг с женой, а проснулся у любовницы. Но и делать-производить что-либо бесполезно – назавтра и следа от твоей деятельности не остаётся, только воспоминания. Время пошло вспять дискретно, но неумолимо…

Конечно, автор не вписал новое слово в известное продвинутым любителям фантастики собрание фантастических допущений (аналогии сами вспоминайте), но задумка любопытная. Да и не числит себя Слаповский в когорте русских фантастов, хотя фантастические приёмы использует частенько. Я так и решил – автор придумал особенную фантастическую ситуацию, чтобы, используя её возможности, написать нечто необыкновенное, как следует дать читателю по мозгам. Поле для фантазии бескрайнее, нюансы описания мира, катящегося «взад», парадоксальны и нет им конца: упомянутая «неразменная» бутылка, убитые сегодня – завтра живёхоньки, усопшие воскресают, старики молодеют, младенцы снова оказываются в утробе матери, новый дом не построишь, новую книгу не издашь, жениться невозможно… Всё это (и многое другое) Слаповский логически (исходя из заданной им же самим ситуации) продумал-придумал и замечательно описал. Но для чего? Уже в середине романа я понял – необыкновенного не будет. Будет обыкновенное в фантастической обёртке. А мне этого мало… Что хотел сказать автор? Зачем написал этот роман? Вот прямо сейчас я напрягся и придумал ответ: может быть, роман о том, что в какую передрягу народ не загони, он всё равно будет барахтаться и выживать? Банально, серо, бессмысленно и страшно, но будет выживать...

Сергей Ю. Кузнецов известен читателю психологическими детективами о становлении интернета, рейва и бизнеса в девяностых годах («Семь лепестков», «Гроб хрустальный», «Серенький волчок»), тошнотворно-патологическим триллером «Шкурка бабочки», скандально-неформатным футурологическим романом «НЕТ» (созданным совместно с Линор Горалик) и необычной семейной сагой «Хоровод воды», сделавшей автора финалистом премии «Большая книга». Отъявленный постмодернист, не жалеющий нервов взрослого читателя, на сей раз написал в меру страшную сказку для тинейджеров (но не только для них), посвятив её своей дочери Ане. Я не знаю, сколько лет Ане, но думаю, что уж она-то книгу папы в любом случае прочитала. И ваш покорный слуга, хорошо представляющий, на что способен Сергей Кузнецов, тоже прочёл роман с интересом. Что касается подростков, то надежды на то, что книжка окажется в их руках, очень мало. Читают они нынче неохотно, к тому же вышел роман совсем не в детском оформлении. А ведь действительно мог бы им понравиться... Потому как главные герои романа подростки и есть. В «Живых и взрослых» школьники-семиклассники раскрывают ужасные тайны, дружат-дерутся и носятся с идеей изменить мир. Изменить мир у них не очень получается, а вот себя они, конечно, изменяют.

Исходные обстоятельства писатель придумал любопытные. Он поделил вселенную романа на мир живых – несколько скучноватую, не купающуюся в излишествах страну, похожую на СССР семидесятых, и на мир мёртвых (Заграничье) – пространство, продвинутое технологически, с деньгами, которые заменяют мёртвым время, с секретными лабораториями, шпионами и злодеями, одержимыми мечтой о тотальном всевластии. Умирая или погибая, люди живого мира не уходят в небытие, а продолжают существование в мире мёртвом. И здесь уж кому как повезёт… Кто-то превращается в упыря, зомби, или «фульчи» *, а кто-то остаётся почти человеком. Мёртвый мир богат и достаточно комфортен, ведь благодаря аккумулированию знаний умерших технологии в нём используются исключительно передовые и самые лучшие. Зато у живых есть возможность выбирать между добром и злом, мёртвые же свободы воли лишены, они давно, ещё при жизни, свой выбор сделали… Миры разделяет Граница, но деловые, дипломатические и торговые связи между ними поддерживаются.

Автор очень естественно играет сразу на нескольких литературных полях (сказка, хоррор, фэнтези, шпионский роман, подростковая драма), удовлетворяя самые разные читательские потребности. В романе есть ребятишки со всеми комплексами, присущими их возрасту, с первой своей любовью, взрослением и познанием жизни, есть мерзопакостные мертвяки, есть загадки и приключения, социальное неравенство, ностальгия по потерянной «доброй» стране, есть обличение безудержного «употреблятства», есть тоска по зелёным дворам, улицам без автомобильных пробок и по безвозвратно потерянной высокой духовности.

«В этом мире заправляют мёртвые. Мёртвых намного больше, чем живых. Они заполнили наши скверы, наши парки и бульвары, наши улицы и площади. Они привезли с собой мертвые машины, быстрые, красивые, убивающие все живое. Во дворе, где раньше играли дети, где гуляли матери с малышами, — там парковка мертвых машин.

Наш город – это город мёртвых.

Мы боимся ходить по нашим улицам.

Мы боимся заходить в наши подъезды.

Мы боимся отпускать из дома наших детей.

Мертвые отняли все, что у нас было: наши книги, наши фильмы, наши улицы. Нашу работу. Наши дома. Наш город. Нашу жизнь. Они вошли в каждый дом: с экрана телевизора, со страниц газет, с вращающихся тарелок интердвижков».

Два мира, вложенных в книгу автором, окружают нас и сейчас, так что, дорогой читатель, хочешь – просто читай подростковую шпионскую сказку, а хочешь – задумывайся о смерти, улавливай и анализируй подтексты, аналогии и прозрачные намёки. Один из таких намёков есть и в названии романа.

Кстати, в самом его конце написано: «Конец первой книги».

* «Фульчи» — это забавное наименование писатель придумал для одуряюще пахнущих и смертельно опасных зомби-девочек с куклами в руках. Был такой итальянский кинорежиссёр Лючио Фульчи (1927-1996), известный своими кровавыми фильмами ужасов («Зомби», «Седьмые врата ада» и др.).

Уверенный почерк сложившегося автора… Богатейшая фантазия… Владение словом…Не просто работать на поле фэнтези, перепаханном вдоль и поперёк, но Живетьева находит свою интонацию, с лёгкостью (кажущейся?) придумывает и обустраивает собственные любопытные миры, наполняя их жизнью и приключениями своих героев.

Совсем не разочарован, скорее – восхищён. Даже при моём нынешнем достаточно индифферентном отношении к фэнтези, я получаю читательское удовольствие. Примерно так в своё время меня волновали ранние романы Марины и Сергея Дяченко… Но «в своё время» я был несколько моложе, теперь трудно заставить меня переживать яркие эмоции над книжкой, тем не менее, прочти я тогда такую Живетьеву, наверяка она меня бы тоже «зацепила». Ну разве что нет в романе «Вейн» той пронзительной и гибельной любви, которой были наполнены дебютные книги Дяченко….

Автор не сразу всё объясняет. Упоминания каких-то таинственных событий, намёки на некие обстоятельства, не очень понятные специальные термины первых страниц с развитием действия наполняются смыслом, обретают содержание, получают логическое объяснение… Сознательно или интуитивно Инна Живетьева работает в полном соответствии с литературной формулой братьев Стругацких: «Чудо – Тайна – Достоверность». Эти совершенно необходимые фантастическому произведению (а уж приключенческому – в особенности, ведь роман «Вейн» вышел в издательстве «ЭКСМО» под грифом «Приключенческая фантастика») вещи присутствуют в книге в полной мере.

Сквозь туман пробивается утренний свет –

Миссис Хадсон вздыхает и чистит ланцет,

Нынче столько работы у этих врачей,

Даже вечером отдыха нет!

Мария Галина

В очередной раз убеждаюсь, что не выбранная автором тема «делает» книгу… Тема может быть модной и востребованной, но малочисленный нынешний читатель, избалованный обильным книжным предложением, ждёт от произведения ещё и захватывающего сюжета вкупе с необычным содержанием. Наталья Шнейдер и Дмитрий Дзыговбродский уверенно сыграли сразу на двух популярных полях: они выбрали главной темой своего романа Апокалипсис (надвигающийся конец света – что может быть актуальнее?) и погрузили в него своих героев – медицинских работников. Больница, операционная, морг – в наше время целые книжные и телевизионные сериалы зиждутся на этих краеугольных камнях. Усыпав профессиональными терминами страницы книги, авторы не сделали её скучной, потому как на страницах этих постоянно случается нечто, мягко говоря, любопытное. Происходящее порою леденит кровь, но лично мне кажется, что не в натурализме хирургических подробностей и ужасе описанных событий загадка притягательности этой книги. Авторы, кстати, не стараются как-то уж совсем специально эпатировать читателя. Просто их главные герои – сугубые профессионалы (Иван Корнилов – хирург, его жена Мария – паталогоанатом), оценивающие обстановку предельно трезво и в первую очередь сообразно своим профессиональным умениям. Именно от их лица, поочерёдно, и изложены все события – главу рассказывает муж, главу – жена.

А произошло вот что: внезапно и одномоментно по непонятной причине скончалась примерно пятая часть земного населения. И что особенно страшно …, нет, пожалуй, не буду спойлерить… Естественно, медики в попытках справиться с последствиями случившегося и выяснить его причины сразу же оказываются на острие событий, на самом переднем их крае. Редактор Анна Антонова пишет в предисловии к роману, что у Натальи Шнейдер – медицинское образование и опыт работы, которые помогли авторам «описать быт морга и хирургического отделения больницы с достоверностью, присущей лучшим образцам производственных романов», и что Дмитрий Дзыговбродский – экономист, добавивший в книгу «объёмность за счёт моделирования коллапса современной рыночной цивилизации». Всё это так. Достоверность присутствует. И к стилистике романа трудно придраться (если не считать употребления наречия «лениво» на с. 225 в особо нелюбимом мною смысле. Наверное, можно было бы предъявить претензии к слабо выраженной политической составляющей, да, видать, ещё время для неё не пришло… В книге есть крайне нелестная характеристика Ельцина и его окружения, но о действиях нынешней (действие происходит в не очень большом городе в наше время) высшей российской власти в условиях разворачивающейся глобальной катастрофы упоминаний почти нет. Разве что один абзац на последних страницах книги, намекающий на неверие авторов в её надёжность. Речь идёт об обрывочной информации, выхваченной героями из Интернета в последний момент, перед тем как Сеть по всему миру окончательно и полностью легла: «Вереница техногенных катастроф… Ещё несколько политических переворотов, кажется, и у нас в стране тоже – но разобраться в этой теме мы не успели».

В книге настойчиво педалируется атеизм Марии, Иван – тоже не слишком истовый верующий. Поскольку читателя ждёт продолжение романа, догадываюсь, что этот аспект будет рассмотрен в следующей книге более тщательно, ведь Апокалипсис, как ни крути, это – ещё и «откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог». Скорее всего, в условиях перманентного конца света героям будет не обойтись без выяснения отношений с Богом…

Авторы сделали главными героями романа супружескую пару, переживающую не лучший период в отношениях, и весьма правдоподобно показали трудный путь мужчины и женщины к искреннему пониманию друг друга. Сближаются и обретают новые, глубокие отношения не незнакомцы (как бывает в привычном ракурсе традиционной love story), а давние, уже охладевшие друг к другу партнёры. Описать этот процесс так, чтобы читатель поверил в новую любовь персонажей, достаточно сложно, ведь даже сказки всегда кончаются свадьбой героев. А что там после сказочной свадьбы? Кто знает… Что произойдёт с героями далее, ведь они, отказываясь от бегства из гибнущего города, твёрдо решили остаться вместе и продолжать борьбу со страшными и странными обстоятельствами? Надеюсь, авторы об этом знают и нам непременно расскажут. Роман заканчивается словами «Конец первой книги»…

Рассказ Андрея Столярова «Мы, народ...», впервые опубликованный ещё в 2004-м году и ставший первой главой одноименного романа, не то что бы был развёрнут, но продолжен автором в полновесное произведение крупной формы. Словесная виртуозность Столярова, всегда привлекающая меня и помогающая мне читать его вещи порою даже с восхищением, на этот раз, конечно, снова помогала с любопытством поглощать его текст (см. ниже замечательные образчики пар «прилагательное-существительное», надёрганные мною из романа).

Но...

То ли я слишком поздно добрался до этой вещи, то ли сам роман опоздал.

Читаю, например, вот это:

»...судьба страны определяется в основном ее географическим положением. По отношению к нам это выглядит так: Россия, в отличие от Европы, вела многовековую изнурительную “степную” войну – войну с варварами, войну с кочевниками, готовыми ее поглотить. Авары, печенеги, половцы, берендеи, монголы… Это и обусловило наше социально-технологическое отставание: на Западе расцветали ремесла и города, пробивались ростки демократии, выборности, гражданских свобод, а русские выплачивали громадный “военный налог”, непрерывно воюя и мучительно восстанавливая разрушенное. Нам было не до развития – лишь бы выжить. Отсюда и роль государства как интегратора всех национальных сил. Что, кстати, особенно ярко наблюдалось в эпоху социализма. Но также – и в эпоху Петра, и в эпоху Ивана Грозного. Вообще, какой бы исторический период ни взять… То есть у русских всегда был некий метафизический горизонт, некая общая цель, требующая фантастических сверхусилий. Всегда была высокая бытийная температура. Она и сплавляла нас в единую нацию, единый народ. А когда после хаоса перестройки пришли времена Большого распила, цель исчезла, как марево, как дым на ветру. Что нам предложила нынешняя эпоха: “Обогащайтесь”? Но ведь это уже не для всех, а исключительно для себя. И государство перестало для нас быть своим. Оно бросило нас, а мы в свою очередь махнули рукой на него. Мы перестали быть общностью, онтологической единицей, способной существовать в эпоху катастрофических перемен. Для русских “каждый сам за себя” – это смерть. Каток глобализации двинулся на нас раньше, чем мы успели это понять…»

Всё правильно.

Но как-то очень знакомо.

Может быть потому, что я уже прочёл романы Вячеслава Рыбакова «Звезда Полынь» (2007) и «Се, творю» (2010), в которых тот эмоционально высказался на тему общей цели, общего дела, вдохновляющего народ на жизнь, полную свершений и достижений...

Сам Андрей Михайлович Столяров в недавнем интервью Василию Владимирскому говорит:

«За последние годы я, не считая рассказов и повестей, написал три романа — один очень средненький, не буду его называть, а два других («Маленькая Луна» и «Мы, народ...»), по-моему, вполне приличных. Все три романа Борис Стругацкий ставил в финал премии «АБС». И, тем не менее, напечатать эти романы я не могу — ни как фантастику, ни как современную прозу. Издательства отвечают, что это не коммерческие произведения. Меня данная ситуация удивляет. Я читаю и фантастику, и современную прозу и вижу, что по крайней мере половина произведений написана явно хуже. Причем именно с коммерческой точки зрения. На мой взгляд, они вообще несъедобны. Складывается ощущение, что издательства сейчас совсем съехали. Они считают читателей малограмотными идиотами, литературными имбецилами, которые слопают все, что дадут. Пипл схавает — вот их девиз. Знаете, что мне ответило одно из издательств по поводу моего романа «Мы, народ...»? Что интеллектуальная фантастика сейчас совсем не идет. Интересно, где они там обнаружили интеллектуализм? Пусть пальцем покажут. Роман до предела ясный, простой. В общем, я полагаю, что проблема современной литературы — не писатели, а издатели. Если они считают такие произведения излишне интеллектуальными, значит, по-прежнему будут втюхивать нам порожняк. Или, выражаясь политкорректно, грузить хламидию. Вот сейчас я заканчиваю очередной роман, и поскольку он 18 листов, то понятно, что ни один журнал его не возьмет. А предлагать его издателям, которые сами относят себя к «интеллектуальному большинству», по-моему, бесполезно. Значит, так и будет лежать.»

Приложение

Некоторые пары «прилагательное-существительное» из романа А.Столярова «Мы, народ...»

онтологическая тоска

нуклеарный контент

антенатальная психика

географический детерминизм

пассеистическая пастораль

метафизические вибрации

аксиологическое кодирование

эротический шаманизм

телесные глоссолалии

романтический перфекционист

ситуационные реперы

теософский вокабулярий

хтонический реликт

православное трансцендирование

цивилизационная спецификация

трансцезуальная магия

семантическая логистика

гуманитарные интенции

сверхъестественные экстремали

социогенетический метаморфоз

экзистенциальный ландшафт

лингвистические адекваты

личностные маргиналии

трансцендентальный регистр

трансцендентный детерминизм

метафизическая вертикаль

небесный синтаксис

экзистенциальное напряжение

мифологические отражения

провиденциальная миссия

компаративная аналитика

этиолингвистическое сопоставление

понятийный декор

Книга «Господи, сделай так…» своей предельной искренностью и откровенностью напомнила мне мемуарно-ностальгический роман Геннадия Прашкевича «Теория прогресса» (2010). Правда, герои новосибирского автора, появились на свет на десяток лет раньше, чем подростки-персонажи уроженца Беларуси Наума Нима (Ефремова), в середине восьмидесятых севшего на два с половиной года за тиражирование произведений Солженицына с формулировкой в приговоре «за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный строй». (Сегодня Наум Ним – писатель, журналист, правозащитник, главный редактор журналов «Индекс/Досье на цензуру» и «Неволя»). Герои Нима и Прашкевича очень похожи, похожа их жизнь, такой она была у многих мальчишек в советской провинции. Объединяет книги и то, что они основаны на личных воспоминаниях авторов, а главного персонажа оба пишут с себя. Вот только в книге Прашкевича светлым рефреном звучит желание героя «к вечеру каждого прожитого дня стать чуть лучше, чем утром», а мальчишки Нима об этом совершенно не задумываются: просто живут и дружат. А потом один из них начинает улучшать не себя, а мир в целом...

Подробнее:

http://lartis.livejournal.com/865391.html

«Деревянные облака», созданные в 1985 году, должны были появиться в 1993-м, в 37-м выпуске сборника «Научная фантастика» («НФ») издательства «Знание», но издание сборников на 36-м выпуске было остановлено.

Вещь на 150 страниц, в которую вбито невероятное множество НФ-идей, проектов и гипотез: любопытный вариант социального устройства общества будущего; терраформирование Марса; грандиозный проект освоения Большого Космоса; экзотическая концепция прорастания праразума прошлого (возможно, убийственно опасного для нынешних носителей разума) в грядущее; экспериментальная система наглядного обучения, инициирующая странные события; конфликт цивилизационных парадигм развития, оборачивающийся жестоким столкновением отцов и детей; трудный, полный сомнений, непрекращающийся поиск истины и себя; партизаны, фашисты и полицаи; необъяснимое перемещение во времени; гениальные интуитивисты-мотиваторы; пугающие будущим экологисты (совсем, как сейчас); сетевики, которых теперь назвали бы хакерами; таинственный «черный сфероид» неземного происхождения…

Обидно, что за четверть века автор так и не развернул это редкое по концентрации этико-социальных конфликтов и научно-технических парадоксов произведение в полноценный роман. Редкое по концентрации идей на страницу, впечатляющее, но всё-таки фрагментарное изложение… Эдуард Геворкян до нынешнего года не возвращался к своей повести, у него были на то причины (хотя для объяснения такого равнодушия к своему творению мне, например, их недостаточно). Вот что он пишет: «У меня сохранилась лишь вёрстка сокращённого варианта, который и предлагается вниманию читателей. Был соблазн переписать, «осовременить» текст, написанный в 1985 году. Но мне кажется, что это будет не очень правильно, поскольку может исчезнуть дух времени, а, вернее, безвременья, в которое мы были погружены. Исчезнет предчувствие неминуемых перемен, странных и непонятных событий, которые прошлись по судьбам моих современников. Читателю судить, верным ли было это решение».

Письмо, присланное мне Прашкевичем накануне «Интерпресскона-2012». Мы с Сашей Етоевым читали его по очереди вслух на презентации «Книги о Прашкевиче».

Геннадий Прашкевич про «Книгу о Прашкевиче» и её авторов:

«Всегда с интересом читаешь о себе нечто, написанное друзьями.

Те, кто тебя не любят, всегда пишут просто. Можно заранее подробно пересказать каждую строку в их опусах, в которых все одинаково тускло и в которых – всё якобы о тебе. К сожалению, как правило, там всё о другом – нелюбимом, придуманном человеке. Никогда тот, кто тебя не любит, не сможет написать ни строки правды, потому что очернение требует какой-то особенной правды. Правды, только правды, ничего, кроме правды.

Совсем другое дело – рассказы друзей.

Они всегда начинаются с тебя, обязательно с тебя, с героя книги, чтобы постепенно перевести разговор на себя, то есть на рассказчиков, потому что никакой герой не представим сам по себе, без друзей. И тогда книга, написанная, казалось бы, о субъекте, тебе слишком уж хорошо знакомом, становится вдруг безумно интересной. Потому что если книга удачная, она – действует как превосходный коньяк: друзья оживают и раскрываются и начинается общая беседа. Я обожаю такие беседы. Мне всегда интересно, как строит свои вопросы Володя Ларионов, когда, скажем, берет очередное интервью у Прашкевича. Для него Прашкевич – писатель не последний, это сближает. Его вопросы всегда переходят на что-то слишком уж личностное, и тогда Прашкевич начинает весело крутить хвостом. Ну, в самом деле, подумайте, как рассказать о совместных любовных (литературных) приключениях в Киеве, о товарищеских (литературных) ужинах в Новосибирске, о весёлых (литературных) посиделках в Крыму? Да, конечно, только открыто! И Ларионов это умеет. Он заставит тебя заговорить. Он своё откусает!

А Саша Етоев?

О Саше Етоеве я бы сам написал книгу.

Во-первых, потому что он классный писатель и его «Бегство в Египет» и «Буквоедство» являются образцами... Образцами чего?.. Честное слово, не знаю... Просто великолепными образцами... Как скажем малая «рамка» тридцать шестого года...

Пиши я книгу о Саше Етоеве, я рассказал бы о его страсти к книге, и о том, как однажды он пытался отцепить вагон-ресторан от поезда, который слишком быстро нёс нас из Риги в Питер, и о том, как он смотрит на книги в чужой библиотеке – как на прекрасную жену неожиданного приятеля...

Вот тут я и подхожу к главному.

«Книга о Прашкевиче» – это веселая застольная (литературная) беседа друзей, в которой все открыты, и все счастливо стараются перекричать друг друга.

А между друзьями так и должно быть.

Все другие варианты неприемлемы.»

Дебютная книга Севера Гансовского. Сборник антиимпериалистических (нефантастических) рассказов. Учитывая время издания, можно представить себе направление их политической заострённости. В настоящее время, к сожалению, эти рассказы вновь приобретают актуальность.

Могу добавить, что в детстве я книгу несколько раз перечитывал.

Обложка В.Ветрогонского, внутри рисунки В.Власова.

Если смотреть из времён написания повести «Улитка на склоне», в которой Стругацкие сделали Лес олицетворением Будущего, «о котором можно только гадать», «совершенно не совпадающим с любыми нашими представлениями о нём», непонятное и чуждое нам, сегодняшним, то книга петербургского публициста Бориса Вишневского «Аркадий и Борис Стругацкие: Двойная звезда» как раз и есть элемент этого непонятного Будущего. Действительно, АБС тогда вряд ли могли себе представить появление подобного издания, включающего в себя и документально-биографические материалы, и уникальные фотографии, и воспоминания друзей Аркадия Стругацкого и размышления самого автора – читателя-почитателя АБС, журналиста, функционера перманентно оппозиционной властям партии «Яблоко». В книге Б.Вишневского обильно цитируются «Комментарии к пройденному». Автор комментирует ими собственные рассуждения о любимых произведениях АБС, что выглядит несколько нескромно — ведь «Комментарии» изначально писались всё-таки по другому поводу. В книге приведены более двух десятков интервью с Б.Стругацким, взятых у писателя Вишневским в 1992-2002 годах (тогда же, в основном, и опубликованных). Удручает однообразие ряда кочующих из беседы в беседу политических вопросов, на которые Вишневский безуспешно пытается получить от БНС такие ответы, которые чётко вписались бы в парадигму «яблочников». Тем не менее, хочется выразить признательность автору, старательно собравшему в своей книге документальные свидетельства-отпечатки эпохи перемен, жить в контексте которой нас угораздило. «Двойная звезда» — первое в России издание, полностью посвящённое братьям Стругацким. Эта редкая, своеобразная и любопытная книга — хороший подарок всем поклонникам и исследователям творчества знаменитых фантастов.

«Комментарии к пройденному» были задуманы Борисом Стругацким, как систематизированные пояснительные замечания к текстам полного собрания сочинений АБС, выпускаемым донецким «Сталкером» совместно с издательством «Terra Fantastica» (СПб). Произведения АБС в данном с/с скомпонованы в соответствии с хронологией их выхода в свет, поэтому развёрнутые авторские пояснения, впервые изданные «Амфорой» под одной обложкой, дают объёмную и последовательную картину становления и развития знаменитого творческого тандема братьев Стругацких на 35-летнем временном отрезке (с 1955 по 1990 год). БНС не хотел писать мемуары в чистом виде, справедливо полагая, что «…жизнь писателя – это его книги, его статьи, в крайнем случае – его публичные выступления; всё же прочее: семейные дела, приключения-путешествия, лирические эскапады – всё это от лукавого…». Тем не менее, «Комментарии к пройденному» — это прежде всего воспоминания. Выдержки из рабочих дневников АБС, личная переписка братьев-соавторов, любопытнейшие хроники написания произведений, объединённые размышлениями Б.Стругацкого с высоты прожитых лет, дают возможность в полной мере ощутить связь литературы и времени. Известно, что в России время никогда не бывает простым, а путь писателя – лёгким. БНС честно рассказывает о том, как Стругацкие преодолевали трудности этого пути: и субъективные, касающиеся только авторов (например, временное отсутствие у АБС вдохновения); и внешние, создаваемые множеством структур, следящих за соблюдением железных идеологических рамок и правил. Кому-то будет интересно узнать, как задумки и идеи АБС превращались в реальные книги, из какого исходного материала возникли всем известные «Понедельник начинается в субботу», «Трудно быть богом», «Град обреченный», кто-то повздыхает, читая о мытарствах АБС, годами пробивавшихся в печать, калечивших свои произведения по требованиям подлецов-цензоров, дураков-редакторов и трусов-рецензентов. Интересны рассуждения Б.Стругацкого о поиске-нащупывании концепций будущих шедевров. Яркая иллюстрация тому – история создания «Улитки на склоне», вещи талантливой, читаемой, безусловно актуальной и сейчас. БНС сетует, что авторский замысел произведения в своё время мало кто понял. До массового читателя так и не дошло, что Лес в повести – это Будущее. Будущее, «о котором можно только гадать», «совершенно не совпадающее с любыми нашими представлениями о нём», непонятное и чуждое нам – сегодняшним.

Диссонанс оценок возникает из-за того, что подобная книга хороша для тех, кто лишь сегодня, наконец, решил подробнее узнать, кто такие братья Стругацкие, и о чём они писали. А для тех, кто давно и плотно находился в контексте их творчества, кто на протяжении многих лет читал и перечитывал книги АБС, кто регулярно знакомился в прессе (советской, российской и зарубежной) с самыми разными взглядами на их произведения, кто знает труды Марка Амусина, Леонида Филиппова, Войцеха Кайтоха, одолел объёмную и эмоциональную биографию братьев от Анта Скаландиса, прочёл книгу Бориса Вишневского «Двойная звезда» и «Комментарии к пройденному» самого Бориса Натановича, отслеживал ответы БНС в его многолетнем нескончаемом off-line интервью, штудировал воспоминания друзей и коллег АНС, смаковал составленные Светланой Бондаренко тома «Неизвестные Стругацкие. Черновики, рукописи, варианты» и «Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники» – для всех этих людей в книге Прашкевича и Володихина действительно ничего особенно нового нет.

Но, согласитесь, это ведь не повод говорить о том, что книга вообще не нужна и её надо «вычеркнуть». Она нужна всем, кто интересуется творчеством АБС, она нужна обычным читателям, поклонникам Стругацких, нужна тем, кто с книгами АБС вообще не знаком или знаком плохо.

В книге нет сенсаций, да и политически она выдержана достаточно ровно. Впрочем, авторы и не ставили перед собой задачу эпатировать читателя. Дмитрий Володихин пишет в своём ЖЖ: «Не стоит ждать каких-то «резких телодвижений» от этой книги. Она – довольно спокойная и, в какой-то мере, исследовательская. Надеюсь, что-то получилось. Допускаю, что где-то мы могли дать маху. Но политических транспарантов радикального содержания там уж точно не найти: мы не видели смысла в такого рода «иллюминации».

И это — верный подход. Все знают, что Борис Стругацкий в настоящее время является последовательным приверженцем праволиберальной идеологии, но о возможной идеологической эволюции Аркадия Стругацкого (не уйди он из жизни двадцать лет назад) мы можем только гадать, основываясь на собственных политических предпочтениях. Вот я, например, предполагаю, что в нынешних условиях АНС придерживался бы взглядов, близких взглядам младшего брата. А один из авторов биографии, Геннадий Прашкевич, любит вспоминать, как АНС незадолго до своей смерти сообщил ему в личной беседе (осенью 1991 года, уже после августовского путча), что «И всё-таки более красивой идеи, чем коммунизм, люди пока не придумали…»

Судьба классиков – со временем оказаться на полке. Нет, не на той, откуда никогда не достают. Имею в виду полку идентификационную. Но феномен Стругацких с трудом поддаётся ранжированию и по-прежнему требует пристального, внимательного, «спокойного» изучения. Я думаю, именно об этом хотел сказать Борис Натанович в своём иронично-печальном эпилоге «Утро одного персонажа», завершающем книгу Прашкевича и Володихина. Их совместная работа, уделяющая основное внимание разбору корпуса текстов Стругацких – ещё один крепкий, основательный кирпич в выстраиваемое всеми нами здание понимания АБС.

Я бы не называл «Книгу о Прашкевиче» — «документальным проиведением». В предисловии ко второму изданию я пишу, что это «странная книга, состоящая из моих бесед с Геннадием Прашкевичем и вольных к ним комментариев Александра Етоева».

Книжку можно назвать публицистической, но определение «документальная» к ней мало подходит. Скорее, это эссеистика. Озорная.

Писал я вот это четыре года назад, но актуально по-прежнему. Всего лишь нужно изменить «осенние выборы 2007-го» на «зимние выборы 2011-го».

ИММАТРИКУЛЯЦИЯ

Роман Быкова надо было бы прочесть до выборов осени 2007, но ведь книга тогда ещё не вышла (подписана к печати 5 мая 2008). Наше сегодняшнее будущее, которого можно было тогда опасаться, казалось не совсем понятным лесом Стругацких. К тому же осенью прошлого года было намного заметнее неодолимое желание самых вёртких вовремя попасть в нужный, правильный списке. «...некоторым казалось, что если не будет никакой идеи, то не будет списков ради идеи. А теперь оказалось, что идеи нет, а список есть». В настоящий момент всё это выражено не так ярко, неловкости не вызывает, многие уже стратифицировались соответствующим образом.

Я, конечно, снизу мало что вижу, но списки, конечно, и сейчас составляются. Разные.

И будущее по-прежнему, как у АБС — тёмный лес.

Однозначно назвать основную тему этого романа без положительных героев непросто. Наверное, «Лёгкая голова» — книжка о свободе выбора, которой у нас, на самом деле, нет… О совести и долге… О сегодняшнем дне и о вчерашнем… О людях и людишках… О правах индивида… В общем, о жизни. И немножко – о любви.

Текст переполнен, как обычно у Славниковой, метафорами. Можно открыть на любой странице и наслаждаться, если умеете, если есть у вас соответствующие рецепторы:

«Все-таки он не решался пока закладывать повороты, и брызжущая солнцем субботняя Москва несла его по относительной прямой, точно по трубе. Максим Т. Ермаков почти не узнавал Москвы — то есть на дальнем плане то и дело возникали знакомые сочетания архитектурных форм, а вблизи все мельтешило, искажалось, каждый прохожий был как щелчок ногтем. Внезапно труба вынесла Максима Т. Ермакова на шоссе — кажется, Новорижское, а может, и не Новорижское. Потекла навстречу, будто шелковая лента, разделительная полоса. Как-то вышло, что новый мотобот, независимо от воли Максима Т. Ермакова, повысил передачу, а перчатка добавила газ. И тут что-то случилось с вестибулярным аппаратом, и без того ненадежным: теперь все было так, будто байк с седоком не летит по горизонтали, а карабкается вверх. Оттянутый и облитый скоростью, Максим Т. Ермаков сидел вертикально на копчике, перед ним была грубая асфальтовая стенка, на которой крепились, вроде больших почтовых ящиков, разные транспортные средства. Сперва эти ящики оставались неподвижными, а потом стали валиться на Максима Т. Ермакова, только успевай уворачиваться. Слева и справа словно мазали малярной кистью с густо навороченной зеленой краской; заводными игрушками вертелись светлые и краснокирпичные коттеджи.»

Вычурное изобилие образной выразительности не мешает тексту «Лёгкой головы» быть достаточно простым, понятным и захватывающим. Во всяком случае, в меня он «шёл» намного легче, чем букеровский роман Славниковой «2017». Одно плохо — после Славниковой предельно тоскливо читать плоско-безграмотные творения некоторых наших популярных фантастов. Да ведь никто и не заставляет…