Кто не готов пожертвовать своей жизнью, тот просто существует, пока не подохнет. А для того, кто готов бросить такую жизнь к чертям, и смерть может иметь смысл.

Понять, насколько страшно всё происходящее в этой книге, можно, напряжённо размышляя. Но не в этом задача автора. Он не спекулирует на эмоциях читателя, красочно рисуя ужасы, не взывает к совести и морали – словно бы выключив их на время – он просто фиксирует поведение людей в нечеловеческих условиях. Это даёт пищу для отстранённых философских размышлений, и позволяет привести читателя к ужасу другого порядка – глубинного, метафизического, экзистенциального. К понимаю того каким будничным может быть абсолютное зло, и творят его не демоны или чудовища, адский механизм функционирует стараниями обыкновенных людей. Но самым страшным является отсутствие смысла в жизни, ощущение её бессмысленности, которое оказывается смертельным. Отсюда возникает и понимание того, как можно противостоять этому злу – не поддаваясь внутренне, не теряя смысла, не забывая о том прекрасном, что было в твоей жизни, и что есть, поскольку ты о нём помнишь, ты его знаешь, ты его чувствуешь глубоко внутри себя, этим внутри преображая пространство вокруг.

Духовная свобода человека, которую у него нельзя отнять до последнего вздоха, даёт ему возможность до последнего же вздоха наполнять свою жизнь смыслом.

Пошагово исследуя свои мытарства и страдания товарищей по несчастью, Франкл выводит три этапа существования заключённых в лагере: фаза прибытия, фазы жизни в лагере и жизни после освобождения из него. Если на первом этапе ещё есть какие-то эмоции – лишённая какого-либо логического основания надежда на лучшее, остаточная щепетильность, переживания за скудный скарб, то позднее остаётся только страх смерти и тупая апатия ко всему остальному.

Реальность сужается. Все мысли и чувства концентрируются на одной-единственной задаче: выжить!

В тот момент, когда человек ломается и уже не видит смысла в собственном выживании – его можно считать мёртвым. Без исключений. Не имеет значения его физическое состояние – потеря смысла ведёт к гибели. Франкл не романтизирует себя или других, откровенно описывая то полуживотное состояние, в котором они находятся. Когда удовлетворение самых простых потребностей – еда, сон, тепло, безопасность – становится невозможным, с людей сходят условности приличий, остаётся самая суть. И эта суть не является скотской для всех без исключения. Большинство заключённых были просто апатичны, и пытались выжить, встречались и те, кто опускался до откровенного скотства и подлости, такие люди были, как были и те, кто старался помочь другим, встречались и среди надсмотрщиков, даже начальник лагеря старался помочь заключённым в меру возможности, за что его они защищали после освобождения, выдав его солдатам только после обещания сохранить ему жизнь.

Что же такое человек? Это существо, которое изобрело газовые камеры. Но это и существо, которое шло в эти камеры, гордо выпрямившись, с молитвой на устах.

Книга Франкла – гимн человеческому духу, который бывает настолько крепок, что не ломается даже в самых тяжких условиях. Это рассказ о людях, силою обстоятельств поставленных в такие условия, когда всё человеческое и цивилизованное выбивается из них, поскольку может стать причиной гибели. Этикет, нормы морали, условности – всё это исчезло, но и в таком оголённом состоянии, на самом дне души, оказывается, находится место человечности. Это ли не говорит о том, что это – истинная суть человека? Несломленный дух, свобода потерявшего всё, у кого уже невозможно больше ничего отнять – ни воспоминаний, ни любви.

Мы, вернувшиеся, знаем и можем с полной уверенностью сказать: лучшие не вернулись!

Роман короток (покетбук, 316 страниц), но очень глубок. Поднимает множество непростых вопросов, затрагивающих обширный круг тем. Это – религия, государство, вера, терпимость, насилие, стойкость, предательство, милосердие, прощение. В общем, во время чтения будет, о чём подумать – пищи для размышлений предостаточно. Может быть, именно поэтому читается книга не сказать, чтобы легко, хотя, и написана достаточно простым языком. Временами создаётся впечатление, что вязнешь в тексте, описывающем внутреннее состояние миссионера, терпящего различные физические и духовные лишения. Святой отец, вместо слова Божия (точнее, вместе с ним) принёсший своей пастве великие беды, невзгоды, а многим – и смерть, подвергает тем самым серьёзному испытанию свою собственную веру. Он скорбит по убитым единоверцам, и взывает к Богу, с просьбой дать хоть какой-то знак, что всё это не напрасно. В ответ – молчание.

Убивают японских христиан не ярые фанатики буддизма, вовсе нет, истребление иноверцев происходит на государственном уровне. За те десятилетия, в течение которых расцветшее было на земле Японии христианство, стало вдруг жестоко искореняться, схема отработана до автоматизма: чиновники обыденно ведут допросы, стражники обыденно ловят веропреступников, а затем обыденно охраняют пленников, палачи обыденно пытают и убивают своих жертв. Остановить кровопролитие легко – достаточно отречься от Христа, можно даже сделать это «лишь для видимости», как подсказывает Родригесу переводчик, приставленный к нему после пленения.

Во главе активных гонителей христиан – те же самые люди, которые до этого страстно приветствовали и поддерживали новую для японцев религию. Изменилась политическая ситуация и чуждая вера стала неугодной. В наше время такое, конечно, даже представить трудно, только не в «цивилизованном мире»! Вера – это же не продукты (или какие-нибудь другие товары), чтобы их запросто запретить – такое ныне возможно только на Ближнем Диком Востоке, в одном отдельно взятом самопровозглашённом государстве.

• Повествование романа неоднородно, но связано одним последовательным сюжетом. Структурно состоит из трёх частей, хотя это никак и не выделено (обычная сквозная нумерация глав, которых всего десять). Первая часть – письма главного героя. Его глазами мы видим морское путешествие на японские острова, скитания от одного христианского поселения к другому, жизнь «в подполье» – в заброшенной лачуге в горах, где он вынужден проводить всё время, практически не выходя на свежий воздух, опасаясь поимки.
• Вторая часть, самая обширная – описание пленения Родригеса и его жизни в неволе. Здесь повествование ведётся уже от третьего лица, размышления пастыря плавно вплетены в его повседневную жизнь в заточении, которое на деле оказалось намного комфортнее «свободного» прозябания. Вместе с ним схвачены тайные прихожане, которым священник даже может ежедневно проповедовать, до тех пор, пока его единоверцев не станут пытать при нём же, а некоторых – на его глазах казнят. Остановить это просто – надо только отречься… Что он в итоге и сделает.
• Третья часть романа – самая короткая, заключительная. Это выдержки из двух дневников – служащего Ост-Индской торговой кампании и чиновника Христианской Усадьбы, в которой после отречения живут бывшие христиане. За лаконичными записями служащих о затратах, доходах и прочих рутинных вещах, из которых состоит их профессиональная деятельность, прячется скупая информация о последних годах жизни бывшего миссионера Себастьяна Родригеса (теперь он носит имя Окада Санэмон), последняя запись – смета затрат на его похороны.

На самом деле нет одного романа «Братья Волф», есть три повести – «Подпёсок» (1999), «Против Рубена Волфа» (2001) и «Когда псы плачут» (2002) – собранные под одной обложкой. Автор сохранил единые стиль, язык и атмосферу во всех трёх частях, и вместе они становятся цельным произведением. Эти повести словно витки спирали: каждый последующий поднимает градус накала выше, делает суждения – глубже, а круг затрагиваемых вопросов – шире. Исследуя внутренний космос взрослеющего подростка, склонного к рефлексии, Зусак вместе со своим героем (который, уверен, является его альтер-эго) заново познаёт бытие, определяет вселенские законы, по которым существует мир. Впрочем, в этом он схож со многими отличными писателями – от Сэлинджера до Кортасара.

Только я и мог бы волноваться о том, что происходит в стенах моей жизни. У других людей свои миры, о которых стоит волноваться, и в итоге они должны думать о своих делах, как и мы.

Кэмерон растёт от повести к повести. Самый младший в семье, считающий себя неудачником (на фоне старших братьев, Стивена – всегда успешного, нацеленного только на победу и Рубена – забияки, бабника и отличного бойца, которому нет равных в драке), он на наших глазах превращается из запутавшегося в своих мыслях пацанёнка в яркого писателя, поэта. Каждая глава первой повести трилогии заканчивается очередным сном Кэмерона, который он рассказывает читателям; второй – диалогом Кэма с Рубеном (они делят одну комнату); в третьей — из Кэмерона рвутся наружу слова, он не может их удержать в себе и записывает на бумаге.

Иной раз, когда я поглубже забреду в страницы, буквы в каждом слове становятся огромными, словно здания в городе. Я стою под ними, гляжу вверх.

Время снов и разговоров прошло, настала пора историй. Кэмерона пишет о себе, о семье, о городе. Эти рассказы могут поспорить по нереальности со снами, а по откровенности с братскими беседами. Прожитое за день выливается в причудливую, глубокую и поэтичную прозу, оценить которую по достоинству может лишь та единственная, ради кого он их и пишет, даже не догадываясь о её существовании.

Эта девчонка — самый странный чел, которого я только встречал. Страннее тебя, если ты можешь такое представить.

Безусловно, вместе со своим героем взрослел и его автор, который буквами писал свой автопортрет, ваял живые скульптуры переживаний, рисовал картины побед и поражений, неудач и успеха, горести и счастья. Говоря о печалях и радостях, мы забываем о том, что всё это – краски одного полотна, которое будет рисоваться до тех пор, пока живёшь. Танец, которому есть лишь один исход, летальный, а до него остаётся только учить новые па и выкидывать коленца, и пусть получается не так красиво, как в балете, но уж занять своё место на танцплощадке может каждый. Тем более, танцуя в кругу семьи, где каждое движение – часть одного гармоничного целого.

Тратим ли мы большую часть своих дней, стараясь запомнить или стараясь забыть? Тратим ли своё время в основном на то, чтобы бежать навстречу своей жизни или прочь от неё?

Зарабатывать можно по-разному: быть сантехником, как глава семейства Волф; убирая чужие квартиры, как его супруга; менеджером в офисе, как Стив, или медсестрой в больнице, как Сара, а можно драться за деньги на подпольных поединках, как непутёвые Кэм и Рубен, главное делать это с честью, с гордо поднятой головой. Семья Волф недаром носит такую фамилию, это порода бойцов, которые не отступят, даже поверженные на пол. Раз за разом они поднимаются, вытирают кровь, хлещущую из разбитых носов, сшивают порезы, затягивают в корсеты переломы и идут дальше, на свет, который и так уже горит внутри каждого из них. Но они упорно ищут его и снаружи.

Может, одно прекрасное в моей жизни только и есть – карабканье на свет.

Пишу я всё это, и чётко понимаю, что не могу адекватно передать всю красоту книги Зусака. Чем больше стараюсь – тем сильнее увожу вас от неё в сторону, волнами своего восхищения несу совсем не нужные ассоциации и образы. Точно могу сказать одно: не слушайте меня! Я рассказываю вам о той книге, которую прочёл только я один, уверен, что вы прочтёте её совсем другой. Но также уверен и в том, что эти другие «Братья Волф» окажутся не менее замечательны, чем те, с которыми повезло познакомиться мне. Просто найдите уже этот томик и принимайтесь за чтение.

ПС. Вы, наверное, уже догадались, что выделенное курсивом – это цитаты из книги, но самое прекрасное (и это, конечно, о любви) я припас напоследок: в этот момент ночь лопнула, и небо глыбами обвалилось вокруг меня.

ППС. Город и псы – такое сочетание встречается нередко. Навскидку вспоминается роман в рассказах «Город» Клиффорда Саймака, речь в нём идёт о цивилизации разумных собак, потомках тех домашних животных, что остались после гибели людей. А ещё вспоминается чудесный детективный мультсериал для младших школьников «Дог Сити», из ассортимента для людей постарше – песня Владимира Шахрина (группа «ЧайФ») «Псы с городских окраин» с альбома 1991 года «Дети гор». Кстати, возвращаясь к творчеству Марио Варгаса Льосы, с которого и началась эта заметка: через четыре года после «Города и псов» он издал повесть «Щенки».

В «Соснах» всё очень серьёзно и жестоко: начиная с первой страницы, Итан переносит тысячи мук (как физических, так и эмоциональных). Крауч дотошен в описаниях ощущений своего персонажа, читатель практически вживается в его шкуру: он точно знает, где и что у Бёрка болит, в каком месте чешется или зудит; какое воспоминание приносит ему облегчение, а какое – жуткое страдание; он бежит вместе с Бёрком, прячется, пытается затаить дыхание, чтобы не выдать себя, испытывает тошноту и озноб, его выворачивает наизнанку от боли, трясёт от удара электрическим током, приходит в бешенство от злобы или бессилия что-то сделать, у него сводит судорогой мышцы от дикого напряжения, его колотит от первобытного страха. При этом нет ощущения избыточности – очень плотно написанный текст не пресыщает, а даёт прочувствовать каждой порой эту историю, динамичную, холодную, резкую и острую, как нож.

Крауч не миндальничает – бьёт, калечит и убивает персонажей без сомнения, а оставляя их в живых, особенно с ними не церемонится, заставляя переживать далеко не самые приятные моменты. Главное преимущество книги – нет уверенности в счастливом конце, это не «http://e-bath.livejournal.com/680384.html">Ген Атлантиды», читая который даже не переживаешь, и так понятно, главные герои будут спасены, найдётся очередной рояль в кустах.

В «Соснах» в кустах даже сверчков нет (фишка для тех, кто в курсе), какие уж тут рояли. Спасение совсем не гарантировано, запросто гибнут даже живо и сочно прописанные, казалось бы, что на всю трилогию (цикл «Заплутавшие сосны» включает в себя романы «Сосны», «Заплутавшие» и «Последний город») заточенные персонажи, после чего становится по-настоящему жутковато. Но самая большая жуть заключается в том, что вся та мистика, которая нагнетается на протяжении романа (с осознанными, почти осязаемыми, приветами «Сайлент Хиллу»), смешанная со вполне реалистическими ужасами описания пыток в афганском плену (в нём Итан провёл какое-то время до событий романа, и неоднократно возвращался в те ощущения в воспоминаниях и забытьи), окажется не такой уж и страшной, по сравнению с тем, что ожидает героя почти в самом конце книги…