важно? Главное, чтобы они помогли нам лучше увидеть тенденции развития двух социальных систем. И не к фантастам ли обращены сегодня слова великого мечтателя и революционера Николая Гавриловича Чернышевского: «Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь в нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего»?

Г. АНДРИАНОВ, учитель.

ТАГАНРОГ.

Уважаемые товарищи! Как человек, заинтересованный в исследовании и развитии фантастики. Я не могу скрыть своей озабоченности тем характером, который приняла дискуссия. Ведущее место в ней занимают критические статьи и реплики, а также мнения читателей о научно-фантастической литературе.

Между тем хотелось бы прочитать на страницах «Литературной газеты» материалы, вскрывающие самую суть «фантастического метода», показывающие отличие фантастики от литературы других направлений, и уже на накопленной теоретической основе предсказывать дальнейшие пути развития фантастики.

Ф. АКСЕЛЬРУД, студент.

ВЛАДИВОСТОК.

Многие критики (в том числе И. Бестужев-Лада) упрекают книжные издательства в их неблагосклонности к научной фантастике. Но в этой неблагосклонности можно упрекнуть, к примеру, и «Литературную газету».

Правда, в «Литературной газете» можно найти рассказы Рэя Бредбери, а в «Неделе» прочесть Азимова, Кобо Абэ и других. Не имею ничего против этих авторов, только вот и в Советском Союзе творят никак не худшие писатели. Именно в Советском Союзе пишут Иван Ефремов, братья Стругацкие, Илья Варшавский, Анатолий Днепров, Ольга Ларионова, Михаил Емцев и Еремей Парнов, Север Гансовский, Александр Мирер и десятки других литераторов, молодых и талантливых. Почему о их творчестве говорится так незаслуженно мало?

В «Литературной газете» началась дискуссия о фантастике. Правильно. Но если уж «Литературная газета» посвящает свои страницы такой дискуссии, тогда, может быть, она пожертвует еще и другие страницы уже для самой научной фантастике? И если так, пусть это будет советская фантастика!

Виктор ЖВИКЕВИЧ.

Польская Народная Республика.

Мне кажется, что настоящую научную фантастику можно определить как научное исследование, в котором некоторые предпосылки не доказаны. В науке такой прием применяется довольно часто.

Научная фантастика позволяет, не занимаясь доказательством предпосылок, исследовать следствия, вытекающие из них.

Естественно, как литературный жанр научную фантастику интересуют в первую очередь следствия социального характера, вытекающие из каких-либо научных открытий.

Вот здесь читатель ждет от фантастов действительно интересных исследований.

В. ВОЛОДАРСКИЙ.

Москва.

В спорах о современной научной фантастике часто говорится о моделях общества, создаваемых фантастами, выносятся оценки относительно истинности этих моделей, но все это, как ни странно, совершается без какого-либо раскрытия законов моделирования. А между тем всякое моделирование – в том числе и художественное творчество – подчиняется своим законам.

К сожалению, большинству критиков до сих пор мерещится непроходимая пропасть между кибернетическим моделированием и художественным творчеством, и в подобной инерции мышления, на которую совершенно справедливо указал в своей статье З. Файнбург, кроется существенная причина непопулярности фантастов у литературоведов.

В. ПИРОЖНИКОВ.

Пермь.

С большим удовлетворением прочитала в «Литературной газете» (№ 44) статью А. Казанцева «Луч мечты или потемки?». Писатель высказывает мнение, почти аналогичное с моим.

В своей статье А. Казанцев приводит очень яркие примеры, когда гипотезы писателей-фантастов, их научное предвидение были впоследствии подтверждены и осуществлены учеными. Из этого следует, что не так уж фантастичны оказываются гипотезы писателей-фантастов и не так уж далеки они от науки, что подтверждается самой жизнью.

Очень ценная, серьезная, целеустремленная статья, которая заставит задуматься некоторых поборников «философской» фантастики.

Н. БАЗУХ.

Славянск Донецкой области.

Мне хотелось бы поспорить со статьей А. Казанцева «Луч мечты или потемки?».

Впечатление такое, что А. Казанцев отрицает социально-философское течение в фантастике, удельный вес которого необычайно возрос в научно-фантастической литературе вообще и в советской – особенно. А. Казанцев может не принимать условного, но широко принятого критикой деления фантастики на «технологическое» и социально-философское течения – это его дело. Суть не в терминологии, а в объективно сложившейся в настоящее время ситуации. Благодаря необычайному ускорению технического прогресса сейчас мало что кажется технически неосуществимым, и людей интересуют не столько технические достижения, сколько последствия их внедрения, их влияния на жизнь общества в целом. Останется ли человек человеком или станет бездушным придатком машин и игрушкой разбуженных им гигантских сил природы? К этому сводится основной вопрос огромного большинства фантастических произведений, рассматривающих самые невероятные ситуации, в которых оказывается человек. Советские писатели решают этот вопрос в пользу человека, и такие произведения, разумеется, очень нужны.

И. ФЕДЮЩЕНКО.

Минск.

В прошлом году издательство «Мир» выпустило два полярных по своей природе сборника. «Пиршество демонов» — фантастика ученых и «Гости страны фантазии» — научная фантастика писателей-нефантастов. Имена, собранные под обложками этих сборников, значительны, а сама затея их выпуска очень оригинальна. Но все же, думается, большинство любителей фантастики включили их в свои собрания не без огорчения: ничего не поделаешь, из серии книжку не выкинешь, но это совсем не та фантастика – это только рядом с ней по двум ее сторонам.

В чем дело? Ведь, казалось бы, фантастика ученых должна полностью удовлетворять тех, кто ждет от жанра «приобщения к творческой лаборатории ученых», предвидения и смелости идей, а фантастика писателей-нефантастов должна бы полностью оправдать ожидания и самых строгих ревнителей ее художественности.

Но в том-то и дело, что настоящую фантастику создают настоящие писатели-фантасты. И писательский дар фантаста – особый. Как любое высокое искусство фантастика не терпит дилетантства.

Трудно не согласиться с З. Файнбургом, что попытки судить фантастику «по традиционным литературным канонам, ей не свойственным» вредны. Но не представляется спасительницей в этом отношении как концепция фантастики как одной из специфически образных форм выражения научного мировоззрения. Характерно: и самому З. Файнбургу не удается убедительно раскрыть смысл того, что называет он «научным способом образного мышления», и тем более выработать ясные критерии оценки научной фантастики. Где их искать? Разумеется, там, где находит начало любая теория, — в практике. Существуют строгие и непреложные законы искусства фантастики, и главный из них — наличие такой фантастической идеи, которая содержит в себе в скрытом виде какую-нибудь глубоко современную философскую социальную идею.

Примеры? Сколько угодно. Фантастическая идея «бетризации» человечества в «Возвращении со звезд» С. Лема содержит в себе идею неприятия благоденствующего, но выхолощенного будущего. Именно реализация этой идеи через конкретную художественную ткань составляет суть эстетического обаяния романа С. Лема. А идея пылеходной навигации в «Лунной пыли» А. Кларка ничего сравнимого с этим не содержит. Из сонма наших романов-утопий «Туманность Андромеды» выделяется именно наличием в своей основе великолепного гена — фантастической идеи Великого Кольца.

Разумеется, недостаток таланта или мастерства может загубить возможности, заложенные и в самой блистательной фантастической идее. С другой стороны, самый искушенный автор не застрахован от провала в фантастике без ясного понимания ее художественной природы. Писателю-реалисту всегда есть с чем сопоставить плоды своего вымысла, и сам его вымысел — это только перевоплощенная действительность. Фантаст же перед белой страницей всегда в неизвестности, как Бомбар на резиновой лодке в океане. «Остраненная» проза, обычно использующая фантастичность только как прием, стремится путем искажения знакомых пропорций вызвать обострение мировосприятия, фантастика добивается этого противоположным методом — реализацией небывалого или невероятного. Ради чего? Ради такого раскрытия идеи, которое недоступно ни реалистической, ни «остраненной» прозе.

Я сознательно говорю лишь о социальной, философской фантастике, ибо глубоко убежден, что так называемая научно-техническая фантастика обречена на вымирание в век небывалых идейных сражений... Я не верю, что большинство читателей фантастики, подобно Д. Франк-Каменецкому, ищет в ней только средство дать утомленному мозгу непревзойденное наслаждение и абсолютный отдых. Разве мы не радуемся всякий раз, обретая в ее негативных и сатирических построениях противоядие от всевозможных видов мракобесия? Разве не жаждем услышать от нее и правдивое слово надежды на будущее в нашем взрывоопасном и перегруженном конфликтами мире? И жаль, что советская фантастика еще не стала в должной мере настоящим идейным оружием. Она должна стать им.

Е. ЧЕРНЕНКО, инженер

Фрязино Московской области

«Литературная газета» № 49 от 3 декабря 1969 года, стр. 6.

Ранее в дискуссии 1969 года в «Литературной газете» выступали:

— Письма Николая ФЕДОРЕНКО, Алексея ЛЕОНОВА и Станислава АНТОНЮКА;

— И. БЕСТУЖЕВ-ЛАДА. ЭТОТ УДИВИТЕЛЬЕЫЙ МИР...;

— Выступления Константина БОРИНА, Петра РЕБИНДЕРА, В. АБАКУМОВА, Давида ФРАНК-КАМЕНЕЦКОГО;

— З. Файнбург. ИЛЛЮЗИЯ ПРОСТОТЫ;

— Письма читателей;

— А. Белоусов. ЗАБЫВАЯ О СОЦИАЛЬНОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ...;

— Геннадий ГОР. ЖИЗНЬ ДАЛЕКАЯ, ЖИЗНЬ БЛИЗКАЯ;

— Александр КАЗАНЦЕВ. ЛУЧ МЕЧТЫ ИЛИ ПОТЕМКИ?;

— Вадим ШЕФНЕР. ОБЫДЕННОЕ В СКАЗОЧНОМ И НЕОБЫЧАЙНОЕ В БУДНИЧНОМ;

— Каков он, человек будущего? Мнение читателей;

— На письма отвечает писатель-фантаст Вл. НЕМЦОВ.

художественной литературе?

Конечно, произведение о будущем не может быть так же детализировано, как исторический роман. И тем не менее многое зависит от самого автора, от его умения логически мыслить, обобщать тенденции развития и делать прогнозы на будущее.

Конечно, желательно, чтобы фантастическое произведение имело достаточно острый динамичный сюжет. Но часто ради самого действия отбрасываются как лишние, замедляющие, утяжеляющие повествование бытовые детали, описание социальных связей героев. Герои ставятся только в исключительные, смертельно опасные, аварийные ситуации. В результате читатель хочет добраться лишь до развязки, узнать, чем все кончилось.

Образы людей будущего лишаются живой теплоты, достоверности. Произведение населяют уже не живые люди, а условные фигуры, лишенные индивидуальности. У них нет своей манеры поведения, речи, чувствований, воспоминаний, своих привычек, пристрастий, интонаций.

Таковы, например, рассказ Юрия Тупицына «Синий мир», рассказ Всеволода Евреинова «Феномен Локвуса». Описания кровавой борьбы отнимают у авторов все силы.

В рассказе Германа Максимова «Последний порог» действие происходит на далекой планете Сим-Кри, где господствует жестокая и лицемерная деспотия. Единственное спасение – в массовых самоубийствах.

Рассказ этот глубоко пессимистичен и оставляет тяжелый осадок.

Мне кажется, что некоторые советские авторы, сами того не ведая, заимствуют идею англо-американской фантастики о вечности угнетения, от которого нельзя найти спасения ни в пространстве, ни во времени. Реакционность подобных идей, думается, очевидна.

Грядущее – это прекрасный мир красивых, гармонично развитых людей, мир радости и света.

В будущем материальное изобилие усилит стремление людей к удовлетворению высших потребностей в дружбе, душевных, теплых отношениях, в любви, в наслаждении природой, искусством, в творчестве.

Конечно, это не исключает показа противоречий, конфликтов, тягот, трудностей. Но они, я в этом глубоко убежден, не должны заслонять собой все остальное.

У советской фантастики есть несомненные успехи, сделано много, но предстоит сделать еще больше.

И прежде всего нужно учиться создавать образы людей будущего.

Борис ГОЛДОВСКИЙ, инженер.

Москва.

Фантастика все более обращает на себя внимание и критики, и читателей. Иногда проводят параллель – фантастика пользуется спросом не меньше, чем Купер, Стивенсон, или Скотт – и многозначительно умолкают. Мол, одного поля ягоды... Приключеньица...

Но давайте попробуем разобраться, почему так читаемы Купер и, скажем, Скотт. Авторы эти, писавшие в прошлом веке, использовали остросюжетную фабулу, их герои действовали в ситуациях необычных, опасных. А подвиг манит к себе во все века. Он, как и любовь, был и будет хлебным деревом, у которого кормится литературный Пегас. Молодость не страдает излишней пассивностью и индифферентностью, ей присуща здоровая тяга к разнообразию, она требует героики и свойственной этой героике свежести идей, мировосприятия, яростной остроты ситуаций.

И вот от Стивенсона и Скотта приходит молодой читатель к современной фантастике. И очень скоро увлекшись, а потом и полюбив фантастику, выясняет, что за калейдоскопом сюжетных хитросплетений, неожиданных событий стоит Человек. И современный читатель осмысливает фантастику не только как литературу действия, обстоятельств, но и насыщенную нравственным содержанием.

Наблюдается любопытная картина: фантастика все более отдаляется от модной не так давно «авантюры ради авантюры», а также от чисто научных проблем и семимильными шагами приближается к вопросам, которые ставит и разрешает реалистическая литература. Пресловутая фантазия ради фантазии уступает место ФАНТАЗИИ РАДИ РЕАЛЬНОСТИ. То есть фантастика становится в глазах читателя подлинной литературой, насыщенной идеологическим содержанием. Собственно, сегодня она рассматривается уже как фактор, влияющий на формирование личности, мировоззрения.

В этом смысле читатель вправе видеть в положительных героях фантастической литературы прообразы людей будущего, каким и представляет их себе писатель.

Воспитательная роль фантастики неоспорима. И, естественно, возникает вопрос: не пора ли нам, товарищи, убрать обязательный подзаголовок, чаще всего не соответствующий содержанию, снять устаревшую вывеску «научная фантастика»? Думается, пора. СОЦИАЛЬНАЯ, человековедческая фантастика давно уже не младшая сестра научно-популярной литературы, а достигший зрелости организм.

А. ПРИЙМА, студент.

Ростов-на-Дону.

«Я думаю, что человек – это мир, который иногда стоит любых миров», — эти слова Модильяни, на мой взгляд, прекрасно выражают существо проблемы. Рисуя образы людей с богатым и сложным духовными миром, писатели-фантасты имеют возможность приоткрыть для нас самый таинственный, самый манящий мир – духовную, эмоциональную, жизнь наших далеких потомков.

В. ВАСИЛЬЕВ, строитель.

Колхоз «Россия», с. Тарханы, Чувашская АССР.

Вряд ли литература (даже фантастическая!) способна точно изобразить, предугадать облик человека будущего. Мне, во всяком случае, так не кажется, и я не разделяю мыслей критиков, требующих от фантастики именно этого чуть ли не прежде всего. Фантастика, по-моему, должна быть прежде всего увлекательной, сюжет ее должен быть стремительным и динамичным. Это – главное, и тут уже не до философских глубин и прозрений.

А. НЕДОРОСТКОВ.

Электросталь, Московская область.

Хочу видеть на страницах наших фантастических книжек не только скафандры и сверхлазерные пистолеты. Надоели мужественно-молчаливые герои-красавцы и сверхбесстрашные героини. Хочу читать и верит в космонавтов-людей, а не только (только!) космонавтов, интересных автору лишь тем, какой на них удивительный противопылевлагозасухо... и т.д. шлем. Хочу знать, что за шлемом скафандра!.. Хочу видеть живого человека со всеми его человеческими страстями.

Г. СЛЕСАРЕВА.

Сызрань.

В научно-фантастических произведениях мне больше всего не нравится то, что в них зачастую отсутствует логическая связь между поступками героев. Я читаю по возможности все, что удается достать из новинок фантастики. Однако характерно, что большинство произведений не запоминается, путается одно с другим, во многих книгах нет ярких, остающихся в памяти образов.

О. ШРЕЙТУЛЬ.

Ленинград.

Сложные «неинфантильные», «непростоватые» герои в современной фантастике, на мой взгляд, не только не обязательны, но и скорее всего нежелательны. В самом деле, чем обычней, проще герой, тем ярче контраст между ним и необычностью, сложностью, навалившейся на него парадоксальной ситуации, тем выше разность потенциалов конфликта.

В. РИЧ.

Москва.

Это хорошо, когда герои научно-фантастических романов упорно экспериментируют, весело отдыхают. Но как же мало мы, читатели, знаем о мире, в котором живут люди будущего! Какие проблемы тревожат их? Есть у них какие-нибудь другие интересы, кроме работы? Эти вопросы, в частности, возникли у меня после прочтения повести Н. Дашкиева «Из бездны прошлого».

А. КУХАР-ОНИШКО.

Хмельницкая область.

Дело писателя-фантаста – смотреть вперед. Видеть дальше своих современников. И не только в области техники, так сказать. На страницах фантастических книг должен быть герой, к которому мы только идем, человек, которому хотелось бы подражать.

В. ШМЕЛЕВ.

Саратов.

«Литературная газета» № 46 от 12 ноября 1969 года, стр. 5.

и емкие формулы, приложимые ко многим противоречивым, на первый взгляд, явлениям. Поэзия, быть может, в этом отношении даже «способнее» фантастики. Вспомним рубаи Омара Хайяма и стихи Тютчева и Заболоцкого, где порой в нескольких строчках дается стройная и законченная система, объясняющая взаимоотношения человека и мироздания. Но о поэзии поговорим в другой раз, сейчас речь о ее сестре — фантастике.

Мне кажется, что чем фантастичнее фантастика, чем она страннее и «безумнее», чем дальше от обыденного и рутинного вынесена точка зрения автора, тем ближе эта фантастика к подлинной реальности. Чем невозможнее и сказочнее события, изложенные в фантастическом произведении, тем на большее количество подлинных жизненных событий может при случае спроецироваться творческий замысел художника и осветить их для читателя. Но это, конечно, только в том случае, если фантастика пишется не ради самой фантастики, то есть если это не просто фантазерство, не бегство от реальности в некие беспочвенные пространства. Нет, каждое фантастическое произведение должно нести в себе и некое надфантастическое задание. Как сказал поэт: «Сказка ложь, да в ней намек!». Фантастика без этого внутреннего надфантастического задания останется просто ложью, причем даже неинтересной ложью. Да, нужен «намек, добрым молодцам урок». Я вовсе не имею в виду голую дидактичность, или мелкое популяризаторство, или необходимость басенного моралите. Поучать фантастика не должна. Но учить она может. Как-никак она жанр художественной литературы, отрасль искусства, а всякое искусство учит человека быть лучше. Фантастике многое дано, с нее надо и спрашивать по большому счету. Ведь если величие пресловутого айсберга в том, что наблюдателю видна только восьмая его часть, то величие фантастики в том, что ей виден весь айсберг.

При слове «поэзия» я прежде всего вспоминаю имена Пушкина и Блока, при слове «проза» — имена Достоевского и Толстого, при слове «фантастика» — имя Герберта Уэллса. Уэллс — нестареющий родоначальник того направления в фантастике, которое мне больше всего по душе. Он первый сочетал фантастику с бытом, с обыденной жизнью. Герои его — это обычные люди, попадающие в необычные ситуации и в этих необычных ситуациях остающиеся обычными людьми. Этот сплав обыденного и сказочного, будничного и необычайного создает для читателя то, что в наше время принято называть эффектом присутствия. Мы не только переживаем, но и сопереживаем. Достоверность фантастического — вот что подкупает меня в творчестве Уэллса.

Впервые я прочел некоторые фантастические вещи Уэллса, когда мне было лет двенадцать. Читал я тогда жадно и много, и хоть не совсем на манер гоголевского Петрушки, но, во всяком случае, безразборно и бестолково. Как голодный окунь, я кидался на любую приманку и даже на голый крючок — лишь бы страницы шелестели. Очень многое потом выпало из памяти, но кое-что засело в ней прочно. В частности, «Борьба миров». Я ее даже сразу перечитал, что в те годы редко со мной случалось. Это было в июне, белой ночью, на Васильевском острове. В раскрытое окно доносились порой удары копыт по булыжнику, стук извозчичьей пролетки, порой — но очень редко — автомобильный гудок; из летнего сада-ресторана «Олень» слышались иногда голоса подвыпивших. А здесь марсиане в своих чудовищных машинах двигались на Лондон, красная марсианская трава начинала покрывать Землю... Книга эта очень мне понравилась, а почему — этого я понять не мог. Потом на меня навалились другие книжные и жизненные впечатления, к тому же я уже начинал пробовать писать стихи, и все это отодвинуло интерес к Уэллсу и фантастике на задний план.

Заново прочесть Уэллса мне довелось уже при иных обстоятельствах. В феврале — марте 1942 года я лежал в госпитале, который был развернут в восемнадцати километрах от Ленинграда, в помещении дома отдыха. От прежних хозяев госпиталю досталась неплохая библиотека, и когда я, что называется, вышел из пике и смог водить глазами по строчкам, я стал усердным читателем. В частности, попалась мне и книга Ремарка «На западном фронте без перемен» — издание «ЗИФ», с черными и зелеными ломаными полосами на обложке. До войны я ее, конечно, читал, прочел не отрываясь. Но теперь, в блокаде, правдивая эта книжка не произвела на меня прежнего впечатления. Может быть, потому, что теперь я и сам хватил лиха и пронять меня было трудно, а может быть, потому, что правда той, первой мировой войны неприложима к этой воине. Зато когда мне за два дня до выписки в часть попалась «Борьба миров», я прочел ее с волнением, и при чтении меня не покидало странное чувства, что происходящее в этой повести имеет непосредственное отношение и к нынешней войне, и к блокаде, и лично ко мне.

И вот совсем недавно я снова перечитал это произведение. Оно не устарело, хоть написано, по масштабам нашего быстротекущего времени, очень давно — в 1898 году. В наши дни человечество обладает более страшными средствами ведения войны, нежели уэллсовские марсиане, и появись такие пришельцы на Земле сейчас — их бы разгромили в два счета. Атомной бомбы Уэллс тогда еще не мог предвидеть. (Впервые прообраз атомной бомбы возник в литературе через несколько лет после «Борьбы миров» — в «Острове пингвинов» Франса.) Но дело здесь не в технике, а в той надфантастической задаче, которую Уэллс решил в своей вещи и которая не стареет.

Еще мне хочется сказать несколько слов о современной космической фантастике. Ее очень много — и хорошей, и средней, и плохой. И почти во всех космически-фантастических повестях и романах земляне, отправившиеся в межпланетные путешествия, сталкиваются с разумными инопланетниками. Чаще эти существа с иных планет находятся на более высокой ступени развития, нежели люди, несколько реже — на той ступени эволюции, когда они еще не доросли до людей, но могут на это надеяться. Я вовсе не против такой фантастики — наоборот, я сам ее усердный читатель и почитатель. И обилие таких произведений вполне закономерно, ибо, как сказал один англичанин, человечество разуверилось в отце небесном и теперь ищет небесных братьев. Но не односторонне ли такое очеловечивание космоса?

Дело в том, что в последнее время в научной и научно-популярной литературе (но не в фантастической) все чаще появляются высказывания о том, будто бы Вселенная населена не так уж густо и человечество не так-то легко найдет в ней звездных братьев, а может быть, и никогда их не найдет. На меня лично большое впечатление произвела статья С. Колдунова «Нет, не услышим!», помещенная в журнале «Знание-сила», где, между прочим, есть такие строки: «...цивилизации могут быть отделены друг от друга такими огромными расстояниями и такими трудностями взаимных поисков среди миллиардов «неодушевленных» звездных систем, что при любой длительности и мощи своего развития могут не иметь друг с другом никакой связи очень долго или даже вечно». На первый взгляд, это утверждение может показаться пессимистичным, но в науке нет пессимизма или оптимизма, а есть логика фактов и теорий. И вот некоторые умные люди предполагают, что мы встретимся с разумными инопланетниками, другие, не менее умные, люди считают, что мы никогда с ними не встретимся. И фантасты, на мой взгляд, тоже имеют право на выбор не только первого, уже изрядно разработанного варианта, но и на выбор варианта второго — то есть на возможность бесконечного развития человечества без межпланетных контактов.

Разработка второго варианта сулит писателю меньше эффектных ходов, здесь труднее найти приключенчески-развлекательное решение темы. Но кто знает, быть может, именно на этом пути фантастов ждут более глубинные удачи. Ведь сознание невозможности встречи в космосе с мыслящими существами может усилить в людях чувство ответственности перед своими земными братьями и перед историей своей планеты. Сознание, что наша прекрасная Земля единственна и неповторима, может вдохновить человеческий разум на новые подвиги для блага своей Земли.

А пока суд да дело, я хочу закончить свое прозаическое высказывание стихами:

Мы одни во Вселенной,

быть может,

До сих пор нам никто

не помог.

Из космической

литерной ложи

Бородатый не щурится бог.

И на сцене зеленого рая,

Средь бесчувственных

солнц и планет,

Мы в нелегком спектакле

играем,

У которого зрителей нет.

Мы бесчисленны и одиноки,

А вкруг нас — только

холод и снег,

И с галерки галактик

далеких

Нас никто не освищет

вовек.

Мы одни во Вселенной,

быть может,

И собратьев по разуму нет,

И на все, что томит

и тревожит,

У себя лишь найдем

мы ответ.

«Литературная газета» № 44 от 29 октября 1969 года, стр. 5.

Кто выступал в дискуссии 1969 года в «Литературной газете»:

— Письма Николая ФЕДОРЕНКО, Алексея ЛЕОНОВА и Станислава АНТОНЮКА;

— И. БЕСТУЖЕВ-ЛАДА. ЭТОТ УДИВИТЕЛЬНЫЙ МИР...;

— Выступления Константина БОРИНА, Петра РЕБИНДЕРА, В. АБАКУМОВА, Давида ФРАНК-КАМЕНЕЦКОГО;

— З. Файнбург. ИЛЛЮЗИЯ ПРОСТОТЫ;

— Письма читателей;

— А. Белоусов. ЗАБЫВАЯ О СОЦИАЛЬНОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ...;

— Геннадий ГОР. ЖИЗНЬ ДАЛЕКАЯ, ЖИЗНЬ БЛИЗКАЯ;

— Александр КАЗАНЦЕВ. ЛУЧ МЕЧТЫ ИЛИ ПОТЕМКИ?

деталям читатель должен отгадать это. Автор же старательно водит его за нос, бросая подозрение на возможно большее число персонажей, не щадя никого. Как шахматный этюдист могу открыть секрет таких решений. Ищите ничего не значащую фигуру, какого-нибудь садовника, прохожего или... самого автора повествования, от имени которого ведется рассказ. Поистине: для красного словца не пожалеешь и отца.

Научной фантастике такая занимательность чужда. Фантастика способна заинтересовать сущностью идей, которые несут герои, или необыкновенностью фантастической обстановки, в которой они действуют. Нельзя согласиться с 3. Файбургом, утверждающим, что главное — в сопереживании идей с героем, а не в самом герое. Отказ от героя — это и есть перевод фантастики на задворки художественной, литературы. Научная фантастика прежде всего остается художественной литературой и только с этих позиций должна рассматриваться. Правда, по сравнению с обычной литературой она несет еще дополнительные функции: не только отражает жизнь, но и проецирует ее в будущее, показывает возможные достижения цивилизации, пробуждая интерес к науке, без понимания которой нельзя обойтись и сейчас.

Однако писателей, дерзающих познать ход развития общества, науки и техники, по-разному встречают хотя бы те же ученые. По глубокому убеждению профессора Д. Франк-Каменецкого, фантастика не может быть сегодня источником новых научных идей, новых открытий. А вот академик П. Ребиндер отводит ей роль кресала, способного высечь искру в душе человека (в том числе и ученого). Академик же Н. Федоренко считает своим служебным долгом читать научную фантастику, отыскивая в ней предвидения.

Так что же такое научная фантастика? Литература предвидения, пророчества или безответственных заблуждений? Прав ли проф. Д. Франк-Каменецкий в своем отказе писателям-фантастам верно угадать будущее науки? Ведь современные ученые, по его словам, говорят на особом языке (как Жрецы Науки на некоем «новосанскритском»?), их нельзя понять простым смертным!

А простые смертные хотят понять! И хотят дерзать! И, читая фантастику, становятся потом сами учеными, овладевая высоким их языком. Я думаю, что согласиться с проф. Д. Франк-Каменецким — значит забыть, что фантастика — литература, которая отнюдь не призвана ущемлять ученых, однако может пополнять энтузиастами их ряды. И даже порой подсказать ученым важное направление исканий.

Можно привести пример отнюдь не жюльверновского времени. И. Ефремов в своем рассказе «Алмазная труба» не только предсказал, но и указал, где и как можно найти алмазы в Якутии. Ученые нашли их. Оспаривать теперь его приоритет бессмысленно. Говорят, что в некоторых научных кругах существуют три стадии восприятия нового: 1. Это антинаучно. 2. Это необоснованно. 3. Это давно известно.

Примерно по этой формуле происходило и с фантастической гипотезой о тунгусском взрыве 1908 года, правда, пока без последней стадии. Герой моего рассказа предположил, что в тунгусскую тайгу упал не метеорит, а над ней в ядерном взрыве погиб космический корабль. С тех пор прошло почти четверть века споров. С кем? С героем рассказа? Нет, спорили уже ученые между собой. Тем удивительнее было появление в 1963 году раздраженной статьи академика В. Фесенкова и проф. Д. Mapтынова «Затянувшаяся фантазия», где они сетовали, что несносная фантазия все живет. Надо сказать, что для писателя затянувшийся срок жизни высказанной его героем идеи — не такой уж горький ему упрек. Важнее, вероятно, то, что несколько сот ученых устремились в тунгусскую тайгу — кто опровергнуть фантаста, кто найти обломки корабля, кто установить истину. Экспедиции одна за другой предпринимали исследования по столь обширным программам, которые и не снились Комитету по метеоритам. Вышло много научных отчетов и книг. Последняя из них — монография «Проблема тунгусской катастрофы 1908 г.» написана А. В. Золотовым, возглавившим пять экспедиций к месту взрыва, организованных при участии президиума Академии наук СССР. Он покончил с былыми гипотезами о падении метеорита или взрыва ледяного ядра кометы. Взрыв был ядерным и произошел в воздухе. Эта мысль находит завершение в работе видного физика из Объединенного института ядерных исследований в Дубне В. Н. Мехедова, которая заканчивается так: «Другими словами, мы снова (как бы фантастично это ни выглядело) возвращаемся к предположению о том, что тунгусская катастрофа вызвана аварией космического корабля, топливом для двигателя которого служило антивещество».

Это уже не фантастика! Это уже научная работа, но она — продолжение фантастики! И, может быть, это закономерно. Что может быть фантастичнее выводов современной науки!

И ВСЕ ЖЕ фантастика не должна быть пророческой, хотя это и может порой случиться. Фантастика рождается современностью (ведь не взорвись атомная бомба, не было бы гипотезы о тунгусском взрыве!), высотой развития цивилизации, чаяниями современников, она питается своим временем и служит ему.

Фантастика идет от жизни. И в то же время она должна заглянуть в будущее.

В. И. Ленин учил: «Надо мечтать!» Широко известны его слова о том, что фантазия — качество величайшей ценности, без нее нельзя было обойтись ни поэту, ни математику. Однако часто забывают, что вслед за этим Ленин призывал не отрывать мечту от действительности. Вот почему мечту можно было бы сравнить с прожектором на корабле прогресса. Когда корабль достигает рубежа, прежде вырванного из тьмы вчерашним лучом, луч сегодняшней мечты уже светит дальше. Обогнать мечту — это обогнать собственный взгляд вперед.

И научная фантастика, отражая тенденции развития современности, становится зеркалом действительности.

Читатель отлично чувствует это. И автор никогда не должен забывать, что, каким бы «фантастическим забором» (тысячи лет или сотни парсеков) он ни отгораживался от реальности, — все равно читатель воспримет его произведение как отражение сегодняшнего дня.

У нас ведутся споры и делаются глубокомысленные выводы в докладах о том, что развитие советской фантастики должно в основном идти по линии создания антиутопий, а не утопий. То есть показывать мир не таким, каким его хотелось бы видеть в мечте («Туманность Андромеды» Ефремова, до поры до времени принимавшаяся поборниками «интеллектуальной школы»), а показывать мир таким, каким он не должен быть, путь, по какому не следует идти (предупреждение!). Похвальное намерение, но оно открывает широкий простор для любых блужданий.

Думаю, что советскому читателю нужна фантастика разных направлений.

Однако писатель, в том числе и фантаст, должен помнить: если критик только упрекнет его за двусмысленный подтекст, то идейные враги всегда готовы превратно истолковать произведения советской литературы, если есть малейшая «закавыка».

Последнее время у нас многие (и читающие, и пишущие) увлекаются западной фантастикой. Знать ее надо. Однако нельзя ее принимать бездумно.

Американский фантаст Рэй Бредбери утверждает, что фантаст — это человек, отрицающий современное ему общество и борющийся с ним средствами своего жанра. Бредбери — прекрасный писатель. Я горжусь, что представил советским читателям его повесть «451° по Фаренгейту». Он честно противостоит современному ему капиталистическому строю Америки, несмотря на то, что фашиствующие рокуэлловские молодчики сожгли его дом. Однако можно ли позицию Бредбери, его методы механически переносить в советскую литературу?

Некоторые теоретики нашей так называемой «философской» фантастики еще недавно допускали, что можно осуждать выдуманное инопланетное общество или общество другого тысячелетия, и это просто будет антиутопией, предупреждением. Важна лишь «философская глубокомысленность» (не обязательно марксистская). Иначе говоря, некая абстракция, не имеющая конкретного социального адреса. Немудрено, что при таком подходе фантастику порой заносит далеко в сторону. И потому наряду с резкой критикой таких «заносов» (о чем уже шла речь в «ЛГ»), все чаще раздаются призывы о «правильном» толковании «адресности». Но читатель зачастую открывает книгу задолго до появления критической статьи. А самое главное состоит в том, что само произведение должно быть ясно по мысли и не нуждаться в дополнительных толкованиях. А когда этого нет, читатель блуждает в фантастических потемках.

Повторяю: фантастика — зеркало действительности. И не случайно некоторые западные фантасты, заглядывая в «будущее», видят там все тех же капиталистов, все тех же гангстеров, все тех же полицейских, но уже не в «кадиллаках» и «шевроле», а в космических ракетах. В лучшем случае это гипертрофированное изображение действительности, которое должно отвратить от нее читателя.

В заключение несколько слов о «Библиотеке современной фантастики». Читатели были вправе ожидать наиболее полного отражения в «Библиотеке» в первую очередь произведений советских писателей. Так почему же из пятнадцати вышедших томов одиннадцать предоставлены зарубежным авторам? Естественно, не все зарубежные произведения плохи, мы найдем среди них и Бредбери, и Азимова, и Кларка. Но вот читаю в восьмом томе роман «День триффидов». Автор его Джон Уинден не без таланта рассказывает, как в коммунистическом Советском Союзе была выведена некая масличная культура, семена которой в результате авиационной катастрофы рассеялись по всему свету. А в это время пролетает комета и все человечество слепнет. И вот тут-то «зловредные семена» из коммунистической страны дают себя знать. Они вырастают в треногие растительные чудища, которые губят цивилизацию не ко времени ослепшего человечества. Боюсь, что символика произведения — безразлично вольная или невольная — ясна и без расшифровки эзопова языка, присущего некоторым произведениям фантастики. Удивительно лишь, как наше прославленное молодежное, издательство «ослепло без участия кометы», не увидев за романтикой повествования его сущности.

Фантастика не может быть «надклассовой». Оставаясь всегда «зеркалом современности», она в любой условной ситуации продолжает отражать всю сложность классовых противоречий и идеологической борьбы.

Потому из всех направлений научной фантастики нам надо выбирать те, которые помогают воплощению нашей мечты о коммунизме.

«Литературная газета» № 44 от 29 октября 1969 года, стр. 5.

P.S. Предыдущими выступающими были писатель Геннадий ГОР и доктор филологических наук Андрей БЕЛОУСОВ.