Дискуссия о фантастике 1960 года в «Литературе и жизни» не ограничилась только страницами этой газеты. Я уже сообщал, что писатель Николай ТОМАН продолжил эту полемику в выступлении на объединенном пленуме правлений Союза писателей РСФСР, московского и ленинградского отделений СП РСФСР по вопросам детской и юношеской литературы, состоявшемся 7 – 9 декабря 1960 года. И не только он это сделал. Откликнулся на дискуссию в своем выступлении и Александр КАЗАНЦЕВ.
Это его выступление в постсоветское время было опубликовано в сборнике «Секрет бессмертия» издательства «Тардис» (2019 год), но в сети отсутствовало.
Александр КАЗАНЦЕВ. Против абстрактности в научной фантастике
Тяга к мечте – примета, радость, гордость детства и юности. Иногда у нас принято, захлебываясь от восторга перед каким-нибудь достижением современности, которым мы по праву гордимся, кричать, что действительность обогнала мечту. Было бы страшно, если б мечта оказалась позади действительности. Но этого никогда не может быть, потому что мечта всегда идет и будет идти впереди действительности, прокладывая путь прогрессу. Мечта подобна прожектору двигающегося автомобиля. Прогресс несет на себе мечту; он может достигнуть лишь того, что мгновение назад было освещено мечтой. Чем дальше продвинется прогресс, тем дальше будет освещать путь места.
Вместе с тем мечта никогда не подменит и не определит во всех деталях будущего, но она, если она
действительно подобна прожектору, направленному вперед, пробуждает и утверждает веру в будущее, в котором так хочется жить, заражает интересом ко всем отраслям знания, связанным с предметом мечты.
Литература научной мечты, научная фантастика, не дает комплекса знаний и не должна давать, но она эмоционально воздействует на читателя и делает его искателем, влюбленным в поиск, в науку, созидателем, готовым на яркие дела.
Есть две книги, заглядывающие в сравнительно далекое будущее. Это роман И. Ефремова «Туманность Андромеды» и роман Станислава Лема «Магелланово облако».
И тот и другой романы в какой-то мере несовершенны, в какой-то мере спорны, в какой-то мере схожи и в то же время самобытны. Но это первые книги о коммунистическом будущем.
Проблема воспитания и труда, поиска и риска, отношений между мужчинами и женщинами, грандиозность взгляда на разум Вселенной – характерные особенности каждой из этих книг. Они зовут читателя в будущее, заставляют мечтать.
Эти книги научной мечты могли родиться лишь в условиях прогресса человечества, достигшего грани, когда человек вступает в Космос, овладевет различными формами ядерной энергии, кончает навеки с расовой дискриминацией, колониализмом, с капиталистическими отношениями, империализмом и войнами.
Новые достижения прогресса порождают новые мечты.
Наши достижения техники и пробужденная вера советских людей в ее возможности – причина огромного интереса читателей, в том числе юных читателей, к научной фантастике. И здесь появляется опасность спекуляции на этом жанре.
Спекулирующие на научной фантастике люди не стремятся создавать книг о творчестве, о носителях новых фантастических идей, а увлекаются фантастичностью обстановки, в которую ставят героя, и не просто ставят, а заставляют страдать.
Появилась некая мода на жертвенность, пронизывающая кое-какие произведения, иногда сочетающая ради фантастичности обстановки с полнейшей ненаучностью, которой отличается, например, изданный «Молодой гвардией» роман супругов Сафроновых «Внуки наших внуков», где авторы договариваются до полнейших бессмыслиц, воображая себе элементарные частицы несусветных атомных характеристик. Они идут не в глубь проблемы, а подменяют проблемы гипертрофированными представлениями. Совсем так, как в американской фантастике. Иной раз и научность используется ради экстравагантности обстановки. Удаляясь в изолированный Космос, изолированный и в пространстве, и во времени, авторы уходят от идейной борьбы. Подвиги же их героев, отгороженных от современности забором фантастики, становятся сами фантастическими, нереальными поступками нереальных людей, в которых не веришь.
По этому пути, к сожалению, идут начинающие литераторы Альтов и Журавлева, идут авторы сборника «Альфа Эридана».
Вместе с тем не может не радовать в вступление в жанр новых сил, которые стремятся идти по верному пути, показывают борьбу идей, героев – носителей новых фантастических идей, которые бережно рисуют реальность обстановки, подчеркивая ею в классических традициях неожиданность и новизну основной идеи. Фантастика у них не театральный реквизит, а средство утверждения.
Очень тревожит, что вредное, чуждое нам направление абстрактной литературы имеет своих теоретиков в лице В. Журавлевой, которая на страницах «Литературы и жизни» и «Комсомольской правды» пытается теоретизировать этот жанр литературы, считая, что чем фантастичнее, тем якобы она колоритнее, выдумывая несуществующие законы Жюля Верна, без лишней скромности присвоив себе право говорить от имени великого фантаста. Ведь на деле она просто пытается отгородиться от действительности, от насущных задач, от идейной борьбы. Ведь не случайно, что идейная борьба начисто отсутствует во всех произведениях В. Журавлевой, как и в произведениях подобных ей авторов. Так действуют абстрагированные герои в абстрагированной обстановке. Напрасно В. Журавлева ссылается на Ж. Верна. Ж. Верн писал о своей современности, отражая действительность. Все его герои ему современны. Его фантастичность – в постановке перед наукой и техникой задач, которые надо решить или которые уже решались. Выдумывать за Ж. Верна законы, да еще навязывать их во имя отвлечения от тем современности, во имя фантастичности – вредное дело. Если уж искать определения фантастики Ж. Верном, то оно будет не «фантастика должна быть фантастичной» (масло масляное), а «фантастика должна быть реалистичной». Ту же мысль о реальности нужной мечты находим у Писарева, на что указывал В. И. Ленин.
Нужно ли мечтать о 8000 годе, нужно ли мысленно проникать в пространство за 100 парсеков?
Нужно, если это делается для сегодняшнего дня, для людей нашего времени.
Но не нужно, если литератор уходит в иные века и просторы от забот сегодняшнего дня, от его задач, ибо мечты наши лежат в нашей современности, рождаются ею и для нее.
На верном направлении в научной фантастике стоят те же братья Стругацкие, Полещук, Савченко. Кстати, Савченко, написавший удачный роман «Черные звезды», склонен и сбиваться с верного пути в некоторых своих рассказах.
Как бы то ни было, литература научной мечты становится носителем мечты, когда сама стремится к ней, а не использует эту мечту как средство для создания экстравагантных положений. Стремление же к мечте – это выдвижение новых идей, гипотез.
Гипотезы зовут, они ведут за собой. Ломоносов говорил, что журналисту не следует торопиться отбрасывать гипотезы, ибо с их помощью сделаны великие открытия. Можно привести много примеров, когда литературная гипотеза приводила к научным открытиям или к их истолкованиям. Я не привожу уже общеизвестных примеров с Ж. Верном, творчество которого помогло стать учеными таким людям, как наши академики Несмеянов, Ферсман, Вавилов и Обручев, французскому ученому Клоду и многим другим. Если мы вспомним, скажем, Ефремова, то убедимся, что его рассказ «Алмазная труба» предсказал открытие в Сибири богатейших залежей алмазов, не уступающих африканским. И даже такая сверхфантастическая идея, как поврежденные неведомым оружием кости древних животных («Звездные корабли»), вдруг отзывается нынешним открытием в Одесских катакомбах костей животных миллионолетней давности, которые, как установила экспертиза, которые были обработаны миллион лет назад в сыром виде металлическим инструментом.
Польза такого полета фантазии бесспорна. Она утверждает право на гипотезу ученого, право на мечту и фанатическую гипотезу литератора. Радует, что наш журнал «Техника – молодежи» открывает раздел новых гипотез, в котором они могут выдвигаться и обсуждаться.
Некоторые ученые ошибочно полагают, что «научная кухня» — это лишь ведомственный отдел, куда вход по пропускам. Они полагают, что выдвижение гипотез, даже литературных, не должно затрагивать их ведомственные интересы, не должно противоречить утвержденной в научном ведомстве точке зрения. А ведь точки зрения меняются, различные научные школы спорят друг с другом. И было бы нелепостью допустить, что научные споры должны решаться по так называемому гамбургскому счету, когда «научные борцы» соберутся в закрытом помещении и тайно от публики решат на «научном ковре» все свои научные споры. А потом соответственно будут «показывать» результаты почтенной публике. Кажется странным, что об этом можно подумать. Однако на деле мы с вами встречаемся с этим вплотную.
Кому-кому, а мне, автору гипотезы о тунгусской катастрофе, которую я объяснил не падением метеорита, а ядерным взрывом звездолета, это хорошо известно. Шестнадцать лет идет спор между сторонниками этой гипотезы и специалистами из Комитета по метеоритам АН СССР. Гипотеза стала не только всеобщей литературной собственностью и была впоследствии использована советскими и зарубежными писателями в своих произведениях, например, Б. Ляпуновым и польским писателем Ст. Лемом, да и многими другими; она стала научной гипотезой, для проверки которой вот уже второй год в тунгусскую тайгу, вопреки позиции Комитета по метеоритам, отправляются многочисленные экспедиции. Достаточно сказать, что нынче при поддержке ЦК ВЛКСМ в Тунгусскую тайгу отправились молодые ученые с вертолетами, самолетами, научными приборами. Их было 76 человек, они проделали интереснейшую работу, предварительные сообщения о которой мы читали в «Труде» и в «Известиях». И никаких подтверждений, что это был метеорит... и очень большие подозрения на ядерный взрыв.
В свое время я не ставил себе цель доказать, что бесспорно прав. Убеждение это приходит лишь в результате развернутых исследований. Я стремился лишь привлечь внимание к этой проблеме. Ведь началось с того, что я показал, что взрыв над тайгой произошел в воздухе.
Все это объявлялось «ненаучным», автор гипотезы шестнадцать лет предается анафеме... и что же?
Теперь академик В. Г. Фесенков, председатель Комитета по метеоритам, в «Правде» во всеуслышание объявил, что представление о том, что в тунгусскую тайгу упал метеорит – было ошибочным. X метеоритная конференция пришла к выводу, что взрыв произошел в воздухе.
Литература научной мечты должна отстоять свое право на полет без ведомственной опеки. Консультация, помощь – это одно, это необходимо, полезно. Но нужны ли опекуны Мечте? Нет, потому что нельзя диктовать, о чем можно мечтать, о чем — нельзя. Мы имеем право свободно мечтать, звать наших читателей к завтрашнему дню и его достижениям, в числе которых будут и завоевание Луны, и раскрытие тайны прилета на Землю звездных пришельцев.
В этом завтрашнем дне будут жить люди, получившие сегодня коммунистическое воспитание, научившиеся любить науку, искать и дерзать, будут жить люди, которым полет мечты будет свойственен, как способность дышать, как стремление к труду.
Помочь в формировании этих светлых черт будущего человека – задача нашей художественной литературы.
«Коммунистическое воспитание и современная литература для детей и юношества», М.: Детгиз, 1961, стр. 325- 330.
P.S. Интересно, что статья Валентины ЖУРАВЛЕВОЙ «Два закона Жюля Верна» была опубликована в «Комсомольской правде» 9 декабря – в последний день пленума – в день выступления Александра КАЗАНЦЕВА. Похоже, он успел с утра ее прочитать и вставить в свою речь.
Дискуссию о научной фантастике в газете «Литература и жизнь» завершил тот же автор, кто ее и начал, — Николай ТОМАН. Название его статьи в октябре 1960 года — «Сказка или наука?» полемически заострено против «Литературы или науки?» К. БУШКИНА, которого он в конце поминает. Впрочем, куда больше места занимает у него полемика с позицией Валентины ЖУРАВЛЕВОЙ. Она его задела за живое до такой степени, что пассаж о ней из нижестоящей статьи – практически один в один – он повторил в своем выступлении на объединенном пленуме правлений Союза писателей РСФСР, московского и ленинградского отделений СП РСФСР по вопросам детской и юношеской литературы, состоявшемся 7 – 9 декабря 1960 года, материалы которого были опубликованы в сборнике «Коммунистическое воспитание и современная литература для детей и юношества». Это его выступление «Поговорим о научной фантастике» обнародовал Юрий ЗУБАКИН на портале «История фэндома». В остальной части эти две публикации содержательно не совпадают. Причем «Сказки или науки?» в публичном доступе (то бишь в сети) нет. В «Литературе и жизни» она, кстати, была напечатана, как это случилось и с Евгением БРАНДИСОМ, под иной рубрикой, чем предшественники, — «Обсуждаем вопросы детской литературы».
Немалое место в литературе для детей и юношества занимает научно-фантастическая литература.
В своих статьях я не поднимал и не поднимаю вопросов чисто литературных, то есть проблем сюжета, характеров, стилистики – это особый разговор. О научных же проблемах этого жанра – фантастики — поговорить следует, ибо неискушенному читателю не очень ясно – сплошные «сказки» в научной фантастике или присутствует в ней и наука. Не всегда это ясно и авторам научно-фантастических произведений.
Почему, например, повесть М. Ляшенко «Человек – луч» названа фантастической, а рассказ «Альфа Эридана» и роман «Гриада» А. Колпакова – научно-фантастическими? М. Ляшенко, решая проблему передачи человеческого организма на расстояние, подобно телеграфным сигналам, может ведь сослаться на допущение подобной возможности Н. Винером. Между тем, А. Колпаков, вообще ни на кого
не ссылаясь, и даже вопреки теории относительности А. Эйнштейна, на которую так любят ссылаться почти все фантасты, допускает скорости, превосходящие световые. Допускает он и многое другое, не совместимое с наукой.
И тут возникает законный вопрос: допустимо ли в наше время небывалого научного прогресса и торжества точных знаний пренебрегать основными положениями современной науки? Можно ли нарушать такие ее законы как скорость света? Постоянство этой скорости является одним из самых фундаментальных законов теории относительности А. Эйнштейна, утверждающей, что для достижения скорости света потребуется бесконечно большая сила и поэтому никакой материальный объект никогда не сможет достичь ее или превзойти.
Столь же легкомысленно обращаются некоторые фантасты и с проблемой антигравитации, не давая себе труда хоть чем-нибудь обосновать свои утверждения. Видимо, положения современной науки кажутся им очень зыбкими.
Возражая мне в статье «Фантастика и наука» («Литература и жизнь» от 8 января 1960 г.), В. Журавлева пишет: «... иногда научные представления, кажущиеся незыблемыми, изменяются в течение нескольких лет». В подтверждение этой мысли она приводит цитату из комментария к роману А. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина», из которой следует, будто кумулятивное действие при взрывах, осуществляемых современной техникой, «перекликается с идеей гаринского гиперболоида». Вот именно – только перекликается, ибо при направленных взрывах энергия взрывчатого вещества только «фокусируется» в определенной точке, а не вытягивается в «лучевой шнур», как в гиперболоиде Гарина.
В той же статье В. Журавлева замечает: «В романе Уэллса «Первые люди на Луне» описан кейворит — материал, экранирующий тяготение. Кейворит также считался классическим образцом фантастики, противоречащей научным данным. Но несколько лет назад стали известны результаты опытов французского ученого Мориса Алле по экранированию тяготения». Но вот что пишет по поводу этих опытов известный советский ученый, профессор Д. Д. Иваненко в статье «Загадка тяготения»:
«При беседах о гравитации в последнее время нередко возникает вопрос о недавних опытах французского ученого Алле, повторившего эксперименты с маятником Фуко. Очевидно, в этом случае шла речь о каких-то «грубых» механических явлениях, не имеющих принципиального значения и не связанных с проблемами тяготения и возможностью незначительных поправок к закону Ньютона».
Идея же «кейворита» и по сей день считается фантастикой, противоречащей научным данным и, в частности, закону сохранения энергии.
Судя по всему, известные нам законы природы не столь зыбки, как это кажется некоторым фантастам, в противном случае наши ученые едва ли смогли бы с такой уверенностью запускать баллистические ракеты и космические корабли. Нужно, следовательно, с должным уважением относиться к этим законам и если уж пытаться опровергать какой-либо из них, то доказательно.
Все мы считали, что жизнь не только возникла, но и развилась до самых высших своих форм на Земле, а вот А. Казанцев в одной из своих повестей утверждает, что разумные существа (то есть люди) переселились на Землю с Марса. В доказательство этого он выдвигает свою теорию, подкрепленную рядом фактов. Мы можем соглашаться с нею или не соглашаться, но обвинить А. Казанцева в отсутствии аргументации нельзя. Его вариант разгадки тайны Тунгусского метеорита тоже опирается не только на догадки, но и на факты. И хотя все это очень спорно, сам принцип построения таких гипотез в научно-фантастических произведениях вполне допустим, я бы даже сказал, желателен. Именно такие произведения заслуживают права называться научно-фантастическими.
Столь же аргументированными были произведения А. Беляева и некоторых других авторов научно-фантастических произведений старшего поколения советских писателей. Сейчас же наблюдается какое-то жонглирование сверхмодной, малопонятной простым смертным научной терминологией и изобретение собственных, совсем уж непонятных терминов.
Если кому-то захочется усложнить и без того нелегкое космическое путешествие, Галактика наша тотчас же «засоряется» сгущенным антигазом. Авторы подобных новшеств в «галактическом пейзаже» не утруждают себя объяснениями, хотя им должно быть известно, что ученые допускают существование антивещества лишь за пределами Метагалактики. Столкновение космического корабля, состоящего из обычного вещества, с антивеществом кончается у них лишь легким испугом космонавтов да незначительными повреждениями корпуса их космоплана. На самом деле при этом должна произойти аннигиляция, то есть превращение вещества и антивещества в излучение, с выделением энергии, во много раз превосходящей термоядерную.
Можно было привести немало и других парадоксов, но, думается, достаточно и этого, чтобы встревожиться за судьбу научной фантастики. Нужно серьезно поговорить, насколько научно должна быть эта фантастика. И не надо делать при этом вида, будто, ставя такой вопрос, я или кто-либо иной пытается увести научную фантастику из области художественной литературы в область литературы научно-популярной. А именно в этом меня обвинил К. Бушкин в статье «Литература или наука?» («Литература и жизнь от 21 августа).
Хотелось бы, чтобы на предстоящем писательском пленуме по вопросам детской и юношеской литературы состоялся серьезный разговор обо всем комплексе проблем нашей научной фантастики и, в частности, о «пределах» научности ее.
Николай ТОМАН.
«Литература и жизнь» № 129 от 30 октября 1960 года, стр. 3.
После того, как на страницах «Литературы и жизни» высказались Николай ТОМАН, Е. КАПЛАН, Валентина ЖУРАВЛЕВА, Борис ЛЯПУНОВ, Евгений БРАНДИС и К. БУШКИН, под рубрикой «Продолжаем обсуждение вопросов научной фантастики» появилась статья писателя Генриха АЛЬТОВА. Она есть в сети. Но в отличие от предшественников я прилагаю к ней отлично читаемый оригинал. Имеет смысл, разве что, пояснить, что 15-летний бакинский школьник, опубликовавший в 1959 году в «Технике – молодежи» рассказ «Икария Альфа», — это земляк Генриха Сауловича (АЛЬТОВ тоже в это время проживал в Баку) Павел АМНУЭЛЬ – на тот момент будущий писатель-фантаст и будущий профессиональный астрофизик. А школьник, который опубликовал фантастическую повесть в "Пионерской правде", это будущий математик-академик РАН и создатель "Новой хронологии" Анатолий ФОМЕНКО.
Г. АЛЬТОВ. Курс – на человека
«БЯКИ-МЕТЕОРИТИКИ»
«Лед тронулся... Фантастику публикуют Детгиз, «Молодая гвардия», Профтехиздат, журналы «Нева», «Техника – молодежи», «Юный техник», альманахи «Мир приключений», «На суше и на море», газета «Пионерская правда», — так характеризует положение в фантастике журнал «Знание – сила». Да, лед тронулся. И притом весьма своеобразно.
Не так давно «Пионерская правда» опубликовала научно-фантастическую повесть. Разумеется, хорошо, что лед тронулся и газета после многолетнего перерыва вспомнила о фантастике. Но автор повести... школьник. Журнал «Техника – молодежи» сейчас же последовал примеру «Пионерской правды» и напечатал научно-фантастический рассказ «Икария Альфа», принадлежащий перу пятнадцатилетнего бакинского школьника. Рассказ этот повторял — в упрощенном виде — бытующую в фантастике идею о существовании близ солнечной системы темных инфра-звезд.
Упрекать школьника не в чем. Он продемонстрировал хорошее знание современной научной фантастики, и только. И если бы его сочинение не вышло за пределы школьного литературного кружка — все было бы в порядке. Но как могло получиться, что читателям с самым серьезным видом (и даже с некоторой гордостью) преподносят «рассказы» и «повести», написанные на уровне средних ученических сочинений? Ведь ни в каком другом жанре литературы ничего подобного не могло произойти и не происходило. Почему же это возможно в фантастике? И не появится ли завтра научно-фантастический «роман», написанный 8-летним «автором» примерно в таком духе: «Жил-был на небе быстренький кораблик. Вот как, вот как, реактивненький кораблик. И пошел тот кораблик к звезде прогуляться. Вот как, вот как, к звезде прогуляться. Встретили кораблик
бяки-метеоритики. Вот как, вот как, бяки-метеоритики...»
Пожалуй, нет ни одной статьи о научной фантастике, в которой не подчеркивалась бы необходимость писать «без скидок», создавать произведения по-настоящему художественные. Однако дальше общих фраз и нескольких случайных примеров дело обычно не идет.
А почему бы авторам научно-фантастических произведений и действительно не писать «без скидок»? Кто виноват в том, что научная фантастика (даже после того, как «лед тронулся») находится на весьма низком художественном уровне?
ВИНОВАТ ПАГАНЕЛЬ
Да, во многом виноват Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель. Как известно, он затеял спор с майором Мак-Наббсом о путешественниках, исследовавших Австралию. Паганель насчитал свыше пятидесяти путешественников и выиграл у майора карабин. Жюль Верн уверяет, что майор Мак-Наббс, лорд Гленарван и другие пассажиры «Дункана» с необыкновенным вниманием следили за рассказом Паганеля. По-видимому, так оно и было, ибо в ту пору даже образованные люди имели довольно смутное представление о географии. Да и не только о географии, но и об астрономии, физике, химии, горном деле, металлургии, транспорте... Образование той эпохи было направлено в иную сторону, прежде всего на изучение древних языков, древней истории, литературы, юриспруденции, богословия. Именно поэтому Жюль Верн открыл своим современникам науку. Именно поэтому главы-лекции в его романах читались взахлеб.
Прошло почти столетие с той поры, как Паганель выиграл карабин у Мак-Наббса. Но и сейчас научная фантастика перегружена «лекционными» материалами. Даже погибая, герой успевает произнести научно-популярный монолог... А ведь иными стали и средний уровень образования читателей, и сама направленность их знаний. Открыв роман, читатель уже с досадой пропускает очередную главу-лекцию. Да, в романе «С Земли на Луну» Жюль Верн посвятил изложению сведений о Луне целую главу. Для его современников эта глава была ничуть не менее интересной, чем приключения членов Пушечного клуба. Но сейчас распространением астрономических знаний занимаются и школа, и научно-популярная литература, и университеты культуры, и газеты, и радио, и кино... Так почему же, например, авторы недавно опубликованной повести «Страна багровых туч» Аркадий и Борис Стругацкие вновь применили устаревший, ненужный прием? Чуть ли не в самом начале повести вмонтирована пространная статья о Венере. Авторы так и говорят, что это статья из энциклопедии. По сухости языка и обилию цифр — это действительно энциклопедическая статья. Зачем она нужна в повести?
В выпущенном «Молодой гвардией» сборнике «Дорога в сто парсеков» есть рассказ молодого автора А. Днепрова «Суэма». Почти вся первая половина рассказа выдержана в духе научно-популярной брошюры. После нескольких таких страниц герой, наконец, создает электронную машину — и здесь, собственно, начинается рассказ. Причем рассказ по-настоящему интересный. В том же сборнике помещен и другой рассказ А. Днепрова – «Крабы идут по острову». На этот раз лекции нет. Технической стороне вопроса посвящено ровно столько, сколько необходимо для понимания происходящего. Герои действуют — и в действии проявляются их характеры, раскрывается идея рассказа. «Крабы идут по острову» — одна из бесспорных удач нашей фантастики. Автор сделал ставку на резко возросший со времен Жюля Верна культурный уровень читателей. И не ошибся.
МАШИНЫ И ЛЮДИ
Герои научно-фантастических произведений отнюдь не случайно страдают «лекциоманией». В современной фантастике складываются два направления. Многие авторы считают, что главное — показать науку и технику завтрашнего дня, сообщить возможно больше научно-технических сведений. Этим и объясняется обилие лекций.
В одном из номеров журнала «Знание – сила» опубликован рассказ А. и Б. Стругацких «Белый конус Алаида». Рассказ открывается таким эпиграфом: «Эмбриомеханика есть наука о моделировании процессов биологического развития и теория конструирования саморазвивающихся механизмов». Эпиграф весьма характерен, ибо весь рассказ представляет собой иллюстрацию к проблеме эмбриомеханики. Когда главными героями становятся саморазвивающиеся механизмы, то люди, естественно, отходят на второй план и изображаются с помощью незатейливых штампов. Например, надо показать бывалого человека. Как это сделать? Самое простое — внешним путем: бывалые люди могут не иметь рук, ног, глаз... Так это и делают Стругацкие во всех своих рассказах. «Неожиданно заныло в правом боку, там, где не хватало двух ребер» («Белый конус Алаида»); «...трех пальцев и половины ладони у секретаря не было» («Страна багровых туч») и т. п. Примечательно, что почти в каждом рассказе Стругацких ярко, подчас талантливо, описаны новые машины, а вот люди — в основном — отличаются количеством отсутствующих ребер...
Научные фантасты, работающие в другом направлении, хотят, чтобы главным оставалось чудесное человеческое сердце, а не чудесные машины. Здесь трудно не вспомнить о таких рассказах И. Ефремова, как «Белый Рог» и «Обсерватория Нур-и-Дешт». В обоих рассказах нет сногсшибательных научно-технических прогнозов. Фантастическая ситуация у И. Ефремова не самоцель, она лишь средство показать героев в необычной обстановке. В «Белом Роге» великолепно изображен поединок геолога с неприступной скалой. Человек побеждает скалу, совершает подвиг — и духовно преображается. О том, что открыто крупное месторождение олова, сказано очень скупо, хотя рассказ пронизан высокой романтикой исследований. Совсем иначе выглядел бы тот же сюжет в «научно-популярной» фантастике.
В 1958 году пулковский астроном Н. Козырев выдвинул новую гипотезу о природе времени. Одним из следствий этой гипотезы было утверждение, что время может превращаться в энергию. Сразу же появился научно-фантастический рассказ А. и Б. Стругацких, иллюстрирующий эту гипотезу. Однако теперь гипотеза Н. Козырева решительно отвергается учеными. Как же быть с рассказом? Ведь он, главным образом, состоит из таких рассуждений: «Энергия выделяется в виде «протоматерии» — неквантованной основы всех частиц и полей. Потом протоматерия самопроизвольно квантуется — частично на частицы и античастицы, частично на электромагнитные поля. А частично вступает во взаимодействие с окружающей средой...»
«Научно-популярная» фантастика иллюстративна. Ее герои — не люди, а научные гипотезы, машины, механизмы. Именно поэтому авторы заботятся не о выразительности языка, а о точности научной терминологии. Именно поэтому чисто литературные требования настолько занижены, что оказывается возможным опубликование «произведений», созданных школьниками.
ГЛАВНОЕ — ЧЕЛОВЕК
Молодой человек собирается объясниться в любви девушке. «Валентин исписал несколько больших листов, приготовив материал, по крайней мере, на два доклада». Нет, нет, «материал» — не о любви. Он посвящен... энергии приливов. В научной фантастике герой не может просто прийти к героине. Он должен принести ей доклад. Причем самой встрече будет отведено несколько строк, а изложению тезисов доклада — три страницы... К сожалению, это не пародия. Именно так объясняется в любви герой научно-фантастического романа Г. Гуревича «Рождение шестого океана» (Профтехиздат, 1960 г.) Пожалуй, нет более яркого примера фантастики научно-популярного толка, чем этот роман. Читаешь его — и создается впечатление, что ошибочно сброшюрованы две книги — художественная и научно-популярная. Лекции идут косяками. Герой мимоходом заезжает на гелиостанцию. Об этом сказано ровно две строчки, зато об использовании солнечной энергии «вообще» — четыре страницы. У героя есть «заветная тетрадь», он никому ее не показывает; разумеется, в этой тетради оказывается подробная классификация всех видов энергии. Роман пестрит таблицами и статистическими выкладками. Нет разве только номограмм и дифференциальных уравнений. Зато герои сделаны (иначе не скажешь) по несложному принципу «толстых и тонких»: «...он заметил прямо перед собой усмехающиеся физиономии — одну румяную, худощавую, другую толстую, с багровыми жилками на носу». А вот две девушки: «...одна статная, величавая, другая подвижная, как ртуть». Положительные герои тоже делятся на «толстых и тонких»... Один спокойный и скромный, другой — порывистый и не очень скромный...
Научная фантастика почти безлюдна. Это стало нормой. К этому привыкли. Автора, который приносит в издательство или редакцию рукопись научно-фантастического произведения, прежде всего спрашивают: «О чем это? Какая у вас новая научная идея?»
Столетие назад Жюль Верн написал «80 000 километров под водой». Современные подводные лодки с атомными двигателями обладают большей скоростью хода, чем «Наутилус». Они более автономны, несравненно лучше оборудованы навигационными приборами, могут оставаться под водой не несколько дней, а два-три месяца. «Наутилус» безнадежно устарел. Но капитан Немо по-прежнему учит молодежь любить родину, стремиться к знаниям, покорять стихии. Жюль Верн в большинстве случаев придумывал своих героев — исследователей, изобретателей, строителей. Наше время, наша страна богаты такими людьми. Каждый из них мог бы украсить рассказ, повесть, роман. А авторы научно-фантастических произведений — за редким исключением — упорно живописуют машины. Когда же дело доходит до людей, то с грехом пополам используются преклонного возраста литературные прообразы и незатейливые штампы.
Актуальная задача фантастики — решительно взять курс на человека. Пусть в фантастике будут новые научные идеи. Пусть авторы придумывают машины будущего. Но пусть все это будет фоном, декорацией, реквизитом. А играть должны люди.
Г. АЛЬТОВ
«Литература и жизнь» от 31 августа 1960 года, стр. 3.
Научно-фантастические произведения перестают быть монополией журналов «Техника – молодежи» и «Знание – сила». Они уже появляются отдельными изданиями и даже печатаются в «толстых» литературных журналах. Все это радует. Совершенно закономерно, что развитие жанра получает и свое теоретическое обоснование. В этом отношении сделано уже многое. Но остается невыясненным, что же все-таки такое научная фантастика?
В статье, в свое время положившей начало дискуссии о научной фантастике на страницах «Литературы и жизни», писатель Н. Томан выдвинул положение, что научно-фантастическая литература должна быть прежде всего научной. Н. Томан считает, что в любом научно-фантастическом произведении главное – это та или иная научная гипотеза, опирающаяся на данные современной науки. Автор статьи заранее предвидит возражения, что произведения такого рода по сути дела превращаются в научные исследования, и отвечает: «Если хотите, то – да, но при условии, что исследование осуществляется средствами не только науки, но и художественной литературы».
Теперь все стало на свое место. Оказывается, научная фантастика – это не художественная литература, она лишь использует средства последней. В лучшем случае Н. Томан оставляет за ней функции научно-популярной литературы, правда, говорящей не о сегодняшнем, а о завтрашнем дне науки.
В ходе дискуссии Н. Томану уже возражали, но интересно разобраться в характере некоторых возражений. В. Журавлева считает,
что Н. Томан незаслуженно обидел авторов научно-фантастических произведений, делая предположение, что они не в курсе последних достижений науки. Ведь, как правило, они по своему образованию – научные работники, инженеры, врачи. Кроме того, говорит В. Журавлева, фантастика должна быть более смелой, более прозорливой и мудрой, она должна идти впереди науки. По сравнению с утверждением Н. Томана – это уже шаг вперед.
По сути дела, и Н. Томан, и В. Журавлева теоретически обосновывают положения, лежащие в основе творчества некоторых писателей-фантастов.
Дело в том, что многие произведения нашей научной фантастики страдают однобокостью, уклоном в техницизм. В некоторых из них этот недостаток доходит до крайней степени, и появляются рассказы-уродцы, в начале которых строится коротенький сюжет (более или менее острый), основанный на недоразумениях, которые произошли в результате работы над каким-нибудь изобретением; а потом следует длинное техническое обоснование этого изобретения. Таков, например, рассказ Д. Биленкина «Зримая тьма», опубликованный в прошлом году в восьмом номере журнала «Техника – молодежи». С точки зрения Н. Томана, это – идеальное научно-фантастическое произведение. Действительно, здесь есть научное исследование, донесенное до читателя с помощью художественных средств. Но здесь нет ничего от художественной литературы.
Существует и другая крайность. Некоторые научно-фантастические произведения строятся по принципу того самого детектива, о котором так много говорилось в нашей печати. Примером (и далеко не худшим) произведений этого рода может послужить повесть Б. Фрадкина «Тайна астероида 117 – 03». По количеству приключений эта повесть может состязаться даже с голливудскими боевиками. Очень много и просто плохо написанных научно-фантастических произведений. Литературный уровень их крайне низок – ни язык, ни образы не напоминают нам, что это произведение искусства. Укореняются и штампы.
Какой же должна быть научно-фантастическая литература?
Прежде всего она должна быть настоящей художественной литературой. Следовательно, главным предметом ее изображения должны быть люди, а не техника, на каком бы уровне она ни находилась. Оценивать научно-фантастические произведения следует по законам, обязательным для литературного произведения любого жанра, то есть в первую очередь с точки зрения идейной и художественной.
Специфической чертой этого жанра является фантастика – смелое допущение, заострение тех или иных жизненных явлений, смелое предвидение. И вместе с тем смелость фантастических допущений не может регламентироваться уровнем сегодняшнего представления о мире, лишь бы эти допущения не расходились с общим направлением научного и социального прогресса. Кстати, смелость эта заключается вовсе не в том, насколько автор опережает свое время. Герои Алексея Толстого, Герберта Уэллса, Карела Чапека, Александра Беляева большей частью жили примерно в одно время со своими авторами. Герои последних произведений И. Ефремова, напротив, живут в очень далеком будущем. Но те, и другие произведения отличает смелость фантазии их авторов.
Сколько раз в фантастических рассказах люди встречались с жителями других планет, но нигде величие и грандиозность этого события не ощущалось так, как в повести И. Ефремова «Сердце Змеи». На мой взгляд, эта повесть по свое проблематике, по смелости фантазии, по художественному мастерству – лучшее из всего, что создали советские фантасты за послевоенный период.
И еще одно. Н. Томан неправомерно суживает термин научная фантастика, относя к ней только произведения, имеющие более или менее отчетливо выраженный популяризаторский характер. С давних пор в научной фантастике сложилось два направления. Одно из них связано с именами Жюля Верна и Обручева, другое – с именами Герберта Уэллса, А. Толстого, А. Беляева. Первое направление можно охарактеризовать как популяризаторское, стремящееся предвосхитить достижения науки. Но в лучших произведениях этого направления главную роль играют не «научные исследования», а люди. Жюль Верн живет и сегодня, хотя технические идеи, им выдвинутые, давным-давно перестали быть новыми. Он живет главным образом благодаря своим замечательным героям.
Термин «научная фантастика» с неменьшим правом относится и ко второму направлению. Сам этот термин возник в литературе для того, чтобы отделить фантастику более или менее научно обоснованную от фантастики волшебной, сказочной, чудесной, фантастики «Носа» и «Вия» Гоголя или «Золотого горшка» и «Записок Кота Мура» Гофмана. Пытаясь закрепить этот термин только за произведениями, популяризирующими науку, Н. Томан суживает границы этого жанра и тем самым обедняет его.
В каком бы жанре ни работал писатель, он всегда отражает мысли и чаяния того общества, в котором он живет. Ясное, солнечное будущее встает перед нами в произведениях И. Ефремова. В романе «Туманность Андромеды», в повести «Сердце Змеи» рисуется расцвет человеческого общества, во имя которого мы живем и трудимся сегодня. Иная картина предстает в творчестве зарубежных фантастов – в мире, в котором человек лишен всего человеческого – чувства, разума, жажды знаний – и довольствуется только ролью придатка усовершенствованной машины, в мире, в котором человек живет под постоянной угрозой войны и таинственных сил Вселенной. Именно таким мы видим человеческое общество в талантливой повести Рэя Бредбери «451° по Фаренгейту» и в других произведениях лучшей части зарубежных фантастов. Это – предостережение миру. Это не пессимизм, а боль за судьбу человечества. По свидетельству М. Горького, именно такую книгу советовал В.И. Ленин написать А. Богданову: «Вот вы бы написали для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь. Это была бы очень полезная книга...» Совершенно очевидно, что наши писатели должны говорить не только о светлом будущем. К этому будущему ведет далеко не гладкий путь, и это нужно иметь в виду.
Бесконечно разнообразны темы и виды научной фантастики. Но нельзя забывать одного: в этих произведениях должны выражаться самые сокровенные мысли, самые затаенные мечты человечества.
К. БУШКИН
«Литература и жизнь» от 21 августа 1960 года, стр. 3.
Интересно, что статья Евгения БРАНДИСА «Пора отбросить предубеждения!», опубликованная в газете «Литература и жизнь» 7 августа 1960 года, – в аккурат между предшествовавшими и последовавшими позициями участников дискуссии о научной фантастике — ни в одной библиографии частью этой дискуссии не обозначена. Полагаю, причина тому иная рубрика – «О книгах науки и мечты». Создается впечатление, что ни один из библиографов ее просто не читал. В тексте есть не только прямая ссылка на эту дискуссию: «В дискуссионных статьях, опубликованных в газете «Литература и жизнь», выявились разные точки зрения на развитие и задачи научно-фантастической литературы, но, к сожалению, почти ничего не сказано о...», но и прямая полемика с предыдущей статьей Бориса ЛЯПУНОВА. А что касается иного наименования рубрики, то, как человек 40 лет имеющий прямое отношение к выпуску газет, заявляю: бывает и не такое, каждый новый номер – это маленький аврал, в ходе которого, случается, что и не вспомнишь сразу под какой именно рубрикой была предыдущая публикация на ту же тему.
Кстати, данной статьи БРАНДИСА тоже, похоже, нет в открытом доступе.
Е. Брандис. Пора отбросить предубеждения!
Сама жизнь выдвигает ныне научную фантастику в ряд важных жанров литературы. Тяга к этому жанру так велика, что любая книга с заманчивым грифом «научно-фантастический роман» или «научно-фантастическая повесть» раскупается буквально за несколько часов.
Выпускают фантастические произведения главным образом Детгиз и «Молодая гвардия», а из толстых журналов, находящихся в ведении Союза писателей живой интерес к фантастике проявляет пока что только «Нева». Лишь отдельные книги, и притом отдельны авторов издаются «Советским писателем» и в редчайших случаях Гослитиздатом.
Еще несколько лет назад у нас выходило ежегодно не более четырех-пяти новых фантастических книг и десятка полтора рассказов, рассеянных по страницам молодежной периодики. Заметно тормозила развитие научной фантастики пресловутая «теория предела», сторонники которой заявляли, что фантастика «дальнего прицела» отрывает писателя от нашей действительности и незачем ему отправлять героя в космическое
пространство, когда у нас на Земле и без того хватает неотложных дел.
После всероссийского совещания по научно-фантастической и приключенческой литературе положение резко изменилось к лучшему. Писателям-фантастам сейчас гораздо легче публиковать свои произведения. На их пути возникает меньше ненужных помех. И книг стало издаваться гораздо больше, и отряд активно действующих писателей-фантастов пополнился новыми именами.
Всероссийское совещание сыграло свою положительную роль, хотя важнейшие творческие вопросы остались почти не затронутыми. Можно только приветствовать предложение Б. Ляпунова (см. «Литература и жизнь» от 5 февраля 1960 г.) об организации нового совещания специально по научной фантастике. Необходимость большого и серьезного разговора на профессиональном уровне давно уже назрела.
Фантастические книги мало стоят в поле внимания критики. Большая часть из них вообще не встречает в печати никакой оценки. Не всегда серьезно относятся к этому жанру и в издательствах, принимая к печати заведомо слабые книги. Достаточно упомянуть в этой связи совершенно нелепый по сюжету и беспомощный в научном отношении роман Леонида Оношко «На оранжевой планете», изданный недавно в Днепропетровске.
Некоторые критики считают научную фантастику переходным жанром между художественной прозой и научно-популярной литературой. Но можно ли сводить к столь утилитарным и узко практичным задачам целую отрасль художественной литературы? И в этом случае мы имеем дело с одним из наиболее укоренившихся предубеждений. Возникло оно, конечно, не случайно. Как часто еще приходится читать фантастические рассказы и повести, в которых люди выглядят лишь придатками к хитроумным машинам, а подлинными «героями» являются роботы, электронные агрегаты, саморазвивающиеся механизмы!
В дискуссионных статьях, опубликованных в газете «Литература и жизнь», выявились разные точки зрения на развитие и задачи научно-фантастической литературы, но, к сожалению, почти ничего не сказано о низком художественном уровне подавляющего большинства произведений. Недавно я прочел новую повесть Б. Фрадкина «Пленники пылающей бездны» и роман-трилогию Г. Мартынова «Звездоплаватели». Обе книги очень разные по содержанию и творческому темпераменту авторов, бедны и неряшливы по языку. Неумение воплотить мысль в образ – главная беда не только Б. Фрадкина и Г. Мартынова, но и других писателей, обладающих незаурядной выдумкой и запасом оригинальных фантастических сюжетов.
Б. Ляпунов справедливо сетует на теоретическую необоснованность жанра. Этим, вероятно, следует объяснить не совсем правильные, на мой взгляд, утверждения, имеющиеся в его статье. «В тематике литературы о будущем, — пишет он, — остается немало «белых пятен». Стереть их, расширить диапазон творческих исканий фантастов – важная и неотложная задача». Но разве расширение тематики равнозначно расширению творческого диапазона? Можно как угодно расширить круг научно-фантастических тем, охватив ими воображаемые перспективы всех отраслей науки и техники, но творческий диапазон фантастики от этого не расширится. Механические куклы вместо живых людей могут фигурировать (и так часто бывает) даже в произведении, опирающемся на самоновейшую научную гипотезу. Выбор темы, конечно, имеет большое значение, но это еще далеко не все!
И здесь мы подошли к самому существенному. Пожалуй, ни одной отрасли литературы не принесла столько вреда стандартизация героев, стиля, сюжетных положений и тем. Стоит только прочесть подряд несколько романов о межпланетных полетах, чтобы убедиться в том, что это утверждение не голословно.
Развитию фантастики мешает, на наш взгляд, еще одно предубеждение, укоренившейся среди самих писателей: некоторая робость мысли, приверженность к устоявшимся традициям. Наука и техника будущего часто изображаются как самоцель – в отрыве от человека, в отраве от социальных преобразований, которые только и делают возможным претворение в жизнь дерзновенной мечты о преобразовании природы и коренном улучшении условий человеческого существования.
Новаторский опыт И. Ефремова и писателей, идущих по его пути (вспомнить хотя бы роман Г. Мартынова «Каллистяне», являющийся продолжением менее удачного романа «Каллисто»), вселяет убежденность, что предметом научной фантастики в наше время должны быть не только близкие и отдаленные перспективы научного творчества, но и переустройство жизни общества на новых коммунистических началах.
Тем и покоряет нас «Туманность Андромеды», что, несмотря на известные художественные просчеты, недостатки, о которых много уже говорилось, она проникнута высоким гуманизмом, стремлением осмыслить исторический путь человечества к ослепительным высотам мысли и знания. Разумеется, изображение коммунистического общества и человека будущего не исключает многообразия других тем, но эта тема – самая перспективная, самая волнующая и самая нужная.
Только что вышел в русском переводе и талантливый роман Станислава Лема «Магелланово облако». Читатели увидят в нем много общего с «Туманностью Андромеды», хотя пишет Лем иначе, чем Ефремов, и ставит перед собой иные творческие задачи. У польского и русского писателей мысль развивается примерно в одном направлении, и это, конечно, вполне естественно. Наши представления о коммунизме покоятся на строгих научных основаниях.
Сейчас настало время показать коммунистическое будущее во всем его величии. На этом пути много непознанного, неразведанного. Марксистская наука указывает общие закономерности развития. Задача фантастов – домыслить детали, наметить подробности, показать взаимоотношения людей. Здесь остается небывалый простор для догадки , домысла, творческих исканий...
И последнее. Отход от стандартных тем, сюжетов и образов обнаруживается прежде всего в лучших произведениях молодых писателей, только недавно заявивших о себе в фантастической литературе. Заслуживают внимание рассказы и повести Г. Альтова, В. Журавлевой, А. И Б. Стругацких, В. Савченко, А. Днепрова и других авторов. Интересные вещи создают и писатели старшего поколения.
Советская научная фантастика находится сейчас на переломе. Но так или иначе, с большой литературой она сможет соревноваться только тогда, когда сами писатели начнут предъявлять к себе более строгие требования, а в редакциях и издательствах перестанут делать скидку на «специфику жанра».
Е. Брандис
«Литература и жизнь» № 93 от 7 августа 1960 года, стр. 3.
облако тэгов
